Глазунова О. И. Логика метафорических преобразований

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава III. МЕТАФОРА В КОНТЕКСТЕ ЛИНГВИСТИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ

К вопросу о построении теории метафорических переносов на Западе

Подлинный интерес к метафоре и к созданию теории метафорических переносов стал возможным после утраты логическим позитивизмом лидирующих позиций в философии и формирования нового направления, консолидирующегося в рамках аналитической философии. Переход от догматизма и схоластических изысканий, опирающихся на строго регламентированный язык логики и отрицающих любые отклонения в сторону образного словоупотребления, к исследованиям обычного словарного запаса создали благоприятную почву для изучения семантической и когнитивной природы метафоры.
Лозунг, выдвинутый Витгенштейном: «Не обращайте внимания на значение, обращайте внимание на использование», – направил усилия философов и лингвистов на изучение обычного языка и предопределил интерес к исследованию языковых структур, которые до этого философией не рассматривались. Если относиться к науке не только как к вместилищу окончательных истин, но и как к проявлению человеческой активности, как к процессу, конечной целью которого является формирование представлений о мире, творческий потенциал метафорических конструкций, представляющих собой один из способов отражения окружающей нас действительности, не может остаться за пределами внимания исследователей. Ориентация на природу языка как инструмента в процессе познания, как способа выведения новых истин предопределило повышенный интерес к метафоре и рассмотрение ее в качестве основного средства мыслительной и языковой деятельности.
Современная теория метафорических переносов начала складываться с представления об ее структуре как о соединении двух идей в одном образе. А.Ричардс был одним из первых, кто в своей работе «Философия риторики», опубликованной в 1936 году, обратил внимание на активное объединение в рамках метафорической конструкции двух разрозненных представлений, результатом взаимоотношений которых является образование на семантическом уровне одного понятия. Согласно его определению, метафора представляет собой «две мысли, которые касаются различных предметов, но действуют сообща и содержатся в одном слове или в одной фразе, чье значение является результатом их взаимодействия» [Richards, 93].
Введенные в обращение Ричардсом понятия проводника метафорического переноса ('vehicle') и его носителя ('tenor') получили дальнейшую интерпретацию в работе М.Блэка [Black: 1962]. Дело в том, что, используя термин 'проводник', Ричардс не уточнил рамки его значения: к чему именно относится этот термин – к собственно метафорическому образу или к системе характеризующих его метафорических значений. Для прояснения этого вопроса Блэк вводит два понятия: вспомогательного субъекта ('subsidiary subject') для презентации метафорического образа и систему связанных с ним ассоциированных общих значений ('a system of associated commonplaces') в качестве предикативной составляющей его метафорического значения [Black: 1962, 39 – 40].
Чтобы раскрыть метафорический смысл фразы «Человек – волк» ('Man is a wolf'), объекту речи необходимо знать не стандартное словарное значение вспомогательного субъекта 'волк', а систему связанных с ним предикативных характеризующих значений. Если человек – это волк, значит, он охотится на других животных, он свиреп, голоден, вовлечен в постоянную борьбу, нечистоплотен и т.д. «Волк традиционно рассматривается как зверь злобный и вызывающий настороженность; поэтому назвать человека волком – это то же самое, что охарактеризовать его как нечто злобное и вызывающее опасение» [там же, 41– 42].
Полагая, что метафора не является изолированным словоупотреблением, а выступает как часть предложения, Блэк вводит понятия фокуса ('focus') для обозначения собственно метафорической структуры и рамки ('frame') для обозначения остальной части предложения, включающего в себя метафору в качестве составного элемента: «фокус метафоры, слово или выражение, обладающее в отличие от остальной рамки собственно метафорическим значением, используется для того, чтобы передать значение, которое могло бы быть выражено и с помощью прямого обозначения» [там же, 32]. В этой связи неизбежно возникают два вопроса. Каким образом присутствие одной рамки инициирует метафорическое значение слова, в то время как другая рамка предопределяет его прямое употребление? Почему автор заставляет читателя разгадывать метафористические загадки, в то время как он мог бы выразить то же самое значение, используя средства прямой номинации?
Первый вопрос, выдвинутый в работе М.Блэка, до сих пор остается без ответа, хотя на этот счет существует множество предположений. По поводу второго вопроса Блэк предлагает свои варианты объяснения, получившие в дальнейшем широкую поддержку у философов и лингвистов. Он отмечает две причины метафорического словоупотребления. В первом случае действительно невозможно найти прямой эквивалент метафорического значения и автор вынужден прибегнуть к метафоре как к единственно возможному средству выражения; во втором случае, если прямой синоним все же существует, метафорическая конструкция используется с чисто стилистическими целями. Уникальность семантического значения или ярко выраженный стилистический потенциал, а иногда и то и другое одновременно, являются функциональными особенностями любого метафорического переноса.
В противовес идее Блэка о сопровождающих метафорический образ дополнительных ассоциативных общих значениях Д.Дэвидсон в статье «Что обозначают метафоры» [30] выдвигает мысль о том, что метафора не обладает никаким другим метафорическим содержанием, кроме своего прямого словарного значения. «Основное заблуждение, против которого я намерен выступить, это идея о том, что метафоры имеют в дополнение к своему прямому содержанию или значению, еще один смысл или значение [Davidson, 495].
Теорию, представленную в статье Дэвидсона, можно отнести к разряду мистических – и по сути выдвинутой автором гипотезы, и по характеру ее обоснования. Предварив свое исследование определением метафоры как «мира языковых грез» ('the dreamwork of language'), Дэвидсон отмечает тот факт, что «ни одна теория, рассматривающая метафорическое значение или точность метафорического отображения, не может объяснить, как метафора функционирует» [там же, 502]. Неудачные попытки объяснения механизмов реализации метафорического переноса, по его мнению, связаны с желанием авторов приписать метафорической конструкции дополнительный смысл, в то время как решение проблемы надо искать не в структуре значения метафоры, а в области ее применения: «метафора принадлежит исключительно к сфере использования» [там же, 496].
Функциональное значение метафорического образа Дэвидсон сравнивает с эффектом, возникающим в результате использования шутки или видeния. И в том и в другом случае внешняя оболочка не передает точный смысл, а лишь инициирует закодированное информационное сообщение, «которое опытный истолкователь может переложить на понятный язык прозы» [там же, 504]. Подобно картине или сновидению, метафора дает нам возможность постичь некоторые факты, непосредственно на них не указывая и не обозначая их. Метафоры, по словам Дэвидсона, заставляют нас увидеть одни вещи вместо других, которые выступают в прямом значении как вспомогательные структуры и дают ключ к их пониманию. Метафора является источником, а не проводником. Успешная ее интерпретация зависит не только от структуры метафорического образа (который остается одним и тем же как в случае метафорического, так и в случае прямого употребления), но и от умения адресата постичь закодированный автором смысл. Личность истолкователя определяет метафорическое значение, а не априори заложенный в метафорическом образе смысл. Загадочная природа метафорического переноса в трактовке Дэвидсона получает высшую форму своего выражения.
Точка зрения Дэвидсона на природу метафорического значения была поддержана в работе Дж.Сёрля [31]. «Метафорическое выражение в самом деле обозначает нечто отличное от прямого значения слов и предложений, но не из-за изменения в лексическом значении образующих его элементов, а в силу того, что говорящий, используя их, подразумевал нечто особенное» [Serle: 1991, 524]. Основная проблема метафорического переноса, по его мнению, сводится к нахождению сходств и различий между значением, которое подразумевается автором метафорического переноса, и прямым значением используемой им фразы, а теория метафорического переноса сводится к выведению ряда принципов, согласно которым адресат речи, имея в распоряжении прямое значение фразы, способен восстановить ее метафорический смысл.
Так, например, «если кто-то скажет 'Салли – кусок льда' или 'Сэм – свинья', вы, скорее всего, предположите, что говорящий имел в виду не буквальный смысл этих фраз, а то, что они выражают в переносном значении». И, тем не менее, у вас не будет проблем с расшифровкой. «Но если он скажет 'Салли – простое число между 17 и 23' или 'Билл – амбарная дверь', вы тоже поймете, что он говорил в переносном смысле, но будет гораздо труднее выявить то, что он имеет в виду» [там же, 519]. В последнем случае, при отсутствии устойчивых ассоциативных связей относительно вспомогательных субъектов, анализ метафорического выражения будет состоять из интерпретации прямого значения его компонентов.
Принципы выявления метафорического значения Сёрль предваряет выведением общей стратегии рассмотрения метафорических переносов: «Когда выражение не может быть понято буквально, поищи значение, которое отличается от прямого значения предложения». Как только адресат определил метафорический статус конструкции, ему следует руководствоваться рядом принципов при нахождении ее значения. Их общий смысл сводится к следующему: «Когда вы слышите 'С – это П', то для того, чтобы найти возможные варианты Р (ассоциативные значения, в соответствии с которыми происходит сопоставление), поищите направления, по которым С мог бы походить на П, и чтобы выявить их, обратитесь к яркой, наиболее известной и отличительной черте предметов группы П» [там же, 532 – 533]. Так, например, смысл высказывания 'Сэм – гигант' может быть сведен к фразе 'Сэм большой', на основании того что, согласно определению, гиганты отличаются большими размерами. Выражение 'Сэм – свинья' следует трактовать как 'Сэм грязный, прожорливый, толстый и т.д.'
Следует отметить, что переносное значение лексемы 'гигант' может включать не только признак 'большой', но и оценивать человека как очень умного, способного справиться с любой проблемой и т.д., а 'свинья', кроме нечистоплотности и прожорливости, может указывать на значение неблагодарности или непорядочности. Таким образом, предложенные Сёрлем принципы интерпретации метафорического переноса, несмотря на их правдоподобность и разумные основания, не охватывают всего спектра вариантов метафорических значений, не обеспечивают нас алгоритмом для их последовательного выявления и, следовательно, не могут рассматриваться как законченная теория.
Мысль об однозначной природе прямого и метафорического значений имеет как приверженцев, так и противников. «Желание некоторых теоретиков стереть разницу между прямым и метафорическим значениями обусловлено мыслью о том, что приоритетом в сфере познания обладают исключительно средства прямой номинации» [Kittey, 20]. По мнению Эвы Киттэй, метафоры обладают структурой, которая в корне отличается от языка традиционных прямых обозначений. Разделение признаков на метафорические и буквальные является необходимым условием концептуальной организации наших представлений, которые с течением времени могут терять или приобретать метафорический смысл (например, выражение 'волна света', первоначально обладающее исключительно метафорической структурой, приобрело буквальное значение после открытия волновой природы светового потока). «Если мы отрицаем наличие в языке прямых обозначений, мы отрицаем и возможность существования метафоры» [там же]. С точки зрения С.Левина, «ввиду того, что сфера действия метафорического языка глубока и непостижима, … только рассматривая прямое значение метафор, можно в какой-то мере приблизиться к пониманию того, что поэт намеревался выразить с их помощью» [Levin, 3 – 4].
Наличие противоположных точек зрения на природу метафорического значения утверждает нас в мысли о том, что на данном этапе исследований невозможно ни одну из концепций как однозначно принять, так и опровергнуть. В настоящее время выяснение отношений по этому поводу без привлечения дополнительных фактов, материалов и исследований, позволяющих не только заявлять свою точку зрения, но и аргументированно ее обосновывать, лишено смысла.
Рассматривая метафору как базовую разновидность ('constitutive form'), определяющую принцип строения языка ('the omnipresent principle of language'), Ричардс указывал на глубокую связь, существующую между ней и механизмами, определяющими мыслительные процессы. «Мышление метафористично, так как проистекает из сравнения; метафоры лишь извлекают это сравнение на поверхность» [Richards, 94]). Человеческий разум в интерпретации Ричардса предстает в качестве связующего органа, который в состоянии соединить разрозненные идеи в бесконечное множество различных конгломератов значений. И даже в том случае, если нам не удается определить смысл и назначение полученных ассоциаций, мы не можем оставлять их без внимания, так как работа нашего разума никогда не бывает бессмысленной.
Мысль о метафорической природе мышления оказалась в высшей степени плодотворной и получила широкое распространение не только среди лингвистов, но и среди философов. Э.Хассел, рассматривая противоречивые базовые высказывания, содержащие в своей структуре взаимоисключающие друг друга элементы (типа 'А, которое не является А'; ‘Все элементы А являются В'; 'некоторые элементы А не являются В') обращает наше внимание на следующий факт: «В то время как высказывание 'Что-то одновременно являющееся А и не-А' невозможно, высказывание 'А и В' возможно, так как связка 'и' является простым элементом и имеет реальное значение» [Husserl, 825]. В результате этого, имея выражение 'А и В', в котором 'А' и 'В' выступают в качестве пропозициональных переменных и соответственно могут принимать любые значения, мы можем получать сочетания смыслов. Объявив, что метафорические выражения имеют смысл и обладают унитарным значением, Хассел привлек внимание к этой проблеме не только лингвистов, но и логиков. Метафорический перенос постепенно обретал свой законный, подтвержденный на теоретическом уровне статус полноправного члена класса высказываний, обладающих логическим смыслом.
Среди многочисленных исследований о мыслительной природе метафорических переносов наибольшую известность приобрела работа двух авторов, Дж.Лакоффа и М.Джонсона «Метафоры, которыми мы живем». Рассматривая язык как набор фактов, позволяющих раскрыть основные принципы восприятия действительности нашим разумом ('general principles of understanding'), Лакофф и Джонсон утверждают, что «эти принципы часто являются метафорическими по своей природе и включают понимание результатов нашего опыта в терминах других данных, полученных опытным путем» [Lakoff, Johnson, 116].
Большинство из наших концептуальных представлений о мире создано на основе пространственных метафор типа «БОЛЬШЕ – ХОРОШО», «ВЕРХ – ХОРОШО». Они определяют наше мировоззрение и мировосприятие. По мнению Лакоффа и Джонсона, мы используем их в повседневной жизни, сами того не замечая, говоря о своем самочувствии (Мое настроение повысилось) или о благосостоянии (Счет в банке вырос). При этом метафоры с противоположным значением типа «МЕНЬШЕ – ЛУЧШЕ» не согласуются с представлениями об окружающем нас мире и могут рассматриваться как не свойственные человеческому сознанию. Соответственно, и предложения, построенные на основе представлений «МЕНЬШЕ – ХУЖЕ» или «НИЗ – ПЛОХО», априори обладают в нашем сознании отрицательным статусом.
Ряд высказываний, которые мы употребляем, проистекают из основополагающих концептуальных представлений, основу которых составляют метафоры. В качестве примера базовых метафорических структур, определяющих наше сознание, Лакофф и Джонсон приводят фразу «СПОР – ЭТО ВОЙНА», отмечая тот факт, что «многие вещи, к которым мы прибегаем в процессе спора, частично структурированы представлением о военных действиях» [там же, 4] и базируются на метафорическом переносе. Отстаивая собственную точку зрения или опровергая точку зрения оппонента, мы используем такие выражения, как 'выиграть спор', 'проиграть спор', 'защитить позицию', 'он атаковал каждый слабый пункт моих доводов', 'его критика попала точно в цель' и многие другие, основанные на базовой метафорической конструкции.
Метафоры являются средством характеризации наших концептуальных представлений о действительности в терминах других представлений в том случае, если мы не имеем возможности выразить их другим способом. Различные варианты событий, включая состояния, изменение состояний, действия, процессы, причины и цели, понимаются метафорически через понятия пространства, движения и действия. Например, состояния воспринимаются концептуально как ограниченные участки пространства. Об этом свидетельствуют то, что мы пребываем 'в определенном состоянии' и 'вне состояния', 'вступаем' и 'выходим из состояния' [Lakoff, 1990].
Лакофф и Джонсон отмечают тот факт, что обычно «сумасшествие и путешествия раскрывают смысл любви, а еда ассоциируется с понятием идеи» [Lakoff, Johnson, 116] [32]. Как идея, так и любовь, по мнению авторов, не относятся к понятиям, которые имеют четко обозначенную семантическую структуру, но какую бы структуру они ни имели, «мы можем постичь ее только через метафоры» [там же, 110].
Для Лакоффа и Джонсона не существует вопроса, являются ли метафорические выражения истинными или ложными, так как истина, в их представлении, «всегда связана с концептуальной системой восприятия, которая определяется большей частью с помощью метафорических переносов» [там же, 159]. Критикуя позиции представителей западной философии, рассматривающих метафору исключительно как поэтическое средство и не оставляющих ей места в процессе объективного познания, Лакофф и Джонсон заявляют: «Наше представление о метафоре идет против этой традиции. Мы рассматриваем метафору как неотъемлемую часть человеческого восприятия действительности и как средство для создания новых значений и новых сущностей в нашей жизни» [там же, 195].
Идея о том, что абстрактные понятия не могут быть выражены иначе, кроме как через метафоры, оказалась очень плодотворной. Однако в качестве посредников метафорических образов в данной работе авторы выбирают сложные понятия, не обладающие наглядностью и унифицированной структурой. Существование базовых метафор типа СПОР – ЭТО ВОЙНА во многом объясняет причины использования терминов, относящихся к одним понятиям, для характеризации других понятий, но не затрагивает функционального смысла соединения двух понятий в одной метафорической конструкции. Раскрывая причины следствия, базовые метафорические структуры ничего не прибавляют к нашим знаниям о мотивах и алгоритмах ментального восприятия действительности через метафорические структуры.
Несмотря на основополагающее значение затронутой проблематики в процессе познания когнитивной природы метафорических переносов и огромный резонанс, который вызвала работа Лакоффа и Джонсона [33], надо отметить, что выдвинутая авторами концепция нуждается в дополнительном скрупулезном теоретическом исследовании. Приведенные авторами примеры базовых концептуальных метафор, определяющих структуру нашего мышления, достаточно малочисленны и, судя по тому, что с течением времени их рамки практически не расширяются, являются скорее исключением, чем правилом. Очевиден тот факт, что в нашей повседневной жизни мы ориентируемся на метафорическое определение действительности и то, что используемые нами метафорические конструкции во многом взаимосвязаны; однако желание отобразить систему наших понятийных представлений как четко и иерархически организованную структуру, основанную на метафорических переносах, не подтверждается языковыми фактами. Возможно, это связано с тем, что в языке используется не конечный набор символов, поддающийся систематизации, а бесконечное разнообразие сочетаний различных представлений, результатом которых является образование новых значений, обусловленных не только метафорическими образами, но и контекстуальными средствами, дополняющими и усиливающими смысл метафорического переноса.
Загадочная природа метафоры с течением времени все больше привлекает внимание исследователей. Но, несмотря на повышенный интерес к данной тематике и огромное количество научных работ в этой области, теория метафорических переносов далека от завершения. Каждое вновь сделанное наблюдение или открытие, с одной стороны, приближает исследователей к искомому решению, с другой стороны, – выдвигает перед ними все новые вопросы и проблемы. «Язык – это лабиринт тропинок. Вы идете с одной стороны и вы знаете, где вы находитесь; вы приближаетесь к тому же месту с другой стороны, и больше не знаете, куда двигаться дальше» [Wittgenstein: 1953, 203].

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел языкознание