Нерознак В. П. Праязык: реконструкт или реальность?

(Сравнительно-историческое изучение языков разных семей. Теория лингвистической реконструкции. - М., 1988. - С. 26-43)

Предпосылки создания теории праязыка. Сравнительно-историческое изучение языков является одним из наиболее продвинутых лингвистических разделов как по глубине проникновения в механизм исторического развития языков, так и по разработанности его методических приемов, понятийного аппарата и терминологии, установлению законов, обладающих достаточной объяснительной силой. В настоящее время можно с уверенностью констатировать, что на основе метода исторического сравнения (межъязыкового и внутриязыкового) в рамках лингвистической компаративистики сформировалась фундаментальная лингвоисторическая теоретическая дисциплина - диахроническая лингвистическая компаративистика [Нерознак, 1986].
Одним из центральных вопросов теории диахронической лингвистики и общей теории реконструкции до сих пор остается проблема воссоздания дописьменного (а для лингвистики это значит доисторического) предшествующего языкового состояния - праязыка. При этом, пользуясь точками отсчета лингвистического времени, т.е. времени появления звучащей человеческой речи [Liebermann, 1984], лингвист реконструирует праязыковое состояние различной хронологической глубины. И чем дальше отстоит от нас проецируемая во времени плоскость, на которую накладывается сетка языковых данных, тем более гипотетической становится реконструируемая праязыковая модель. Общеславянский праязык (праславянский язык) предстает как верифицируемая языковыми фактами реальность, по сравнению с которой индоевропейский праязык должен уже рассматриваться как гипотетическое построение, верификация которого значительно усложняется из-за неоднородности и различной временной расположенности данных.
На начальном этапе развития сравнительно-исторического языкознания на примере изучения индоевропейских языков были сформулированы основные цели: 1) генетическая атрибуция и классификация языков - путем установления системы соответствий на разных уровнях, прежде всего в фонетике и морфологии, дополняемых исходными лексическими параллелями, выявлялись родственные связи между языками, определялась их принадлежность к определенной генетической общности (группе, ветви, семье); 2) инвентаризация языковых показаний - на основе устанавливаемых соответствий между языками создавались компендиумы систематизированного материала: сравнительно-исторические грамматики группы и семьи языков и этимологические словари языков, групп языков, языковых семей, 3) реконструкция праязыковых состояний - добытые историко-лингвистические сведения служили базой для построения модели исторически не засвидетельствованных праязыковых состояний (праязыков) [1].
Теория реконструкции праязыковых состояний была разработана на материале индоевропейских языков, но в настоящее время успешно развивается и на материале других языковых общностей в смежных разделах исторической компаративистики - кавказоведении [Климов, 1986; Кумахов, 1981], тюркологии [Серебренников, Гаджиева, 1986; Щербак, 1970; 1977], финно-угроведении [Хайду, 1985], африканистике [Порхомовский, 19822; Охотина, 1982].
В современных лингвистических словарях в определении термина "праязык" отражаются два понимания сущности праязыка. Одно из них определяет праязык как абстрактную модель, которая носит гипотетический характер: "Праязык (язык-основа). Древнейший из ряда генетически связанных языков как объект сравнительно-исторических реконструкций: абстрактная модель, мыслимая как источник всех остальных языков, развившихся на ее основе в одну семью или группу. Праязык общерусский; праязык общеславянский; праязык славянобалтийский; праязык индоевропейский" [Ахманова, 1966, 344]. Как следует из приведенной дефиниции, индоевропейский праязык определяется как гипотетический общий язык индоевропейцев, восстанавливаемый сравнительно-историческим методом. Такое определение ориентировано на точку зрения исследователей исторического состояния языков, полагающих, что праязык можно реконструировать лишь как некую модель, сумму доступных на данном этапе языковых реконструкций, но не как реальное языковое состояние.
Другой подход заключается в том, что праязык - это существовавшее в прошлой реальности языковое состояние: "Праязык, язык-основа, язык-предок...
В классификации языков по семьям так называют язык, из которого нормальным путем возник тот или иной рассматриваемый язык: латинский является языком-предком для французского ... причем язык-потомок представляет собой не новый язык, а новое состояние эволюционировавшего языка" [Марузо, 1960, 223]. Такое понимание праязыка предполагает реальное его существование в прошлом.
Указанное различие подходов восходит ко времени формирования теории праязыковых состояний. Становление и развитие сравнительно-исторического языкознания и его методики связано с трудами Ф. Боппа, Я. Гримма, Р. Раска и др. Им принадлежит заслуга научного доказательства родства индоевропейских языков и установления закономерностей сходства и различий между ними.
Первое теоретическое обоснование модели праязыкового индоевропейского состояния было предпринято в середине XIX в. А. Шлейхером в ряде его работ. В широко известном "Компендиуме по сравнительной грамматике индоевропейских языков" (1861-1862) А. Шлейхер, исходя из теории эволюционного развития живых организмов Ч. Дарвина, выдвинул теорию развития индоевропейских языков в виде родословного дерева. Согласно этой теории общий ствол изображал "первичный организм" праязыка, который в процессе развития разделился на ветви. Большие ветви делились на более мелкие ответвления. "Языки, возникшие первыми из праязыка, мы называем языками-основами; почти каждый из них дифференцируется в языки, а языки могут далее распадаться на диалекты и диалекты - на поддиалекты.
Все языки, происходящие из одного праязыка, образуют языковой род, или языковое дерево, которое затем делится на языковые семьи, или языковые ветви" [Шлейхер, 1964, 109]. Учитывая все многообразие языков мира, Шлейхер утверждал, что "невозможно установить общий праязык для всех языков, скорее всего существовало множество праязыков" [там же, 108]. Представленный в теории родословного дерева индоевропейский праязык, по словам Шлеихера, "живой, как все естественные организмы", имел вид целостного, гомогенного языкового состояния, не расчлененного на диалекты. В то же время языковая реальность противоречила столь идеальному прообразу древнейшего языкового состояния. Формы существования живого языка изобиловали различными его вариантами, представленными диалектами, поддиалектами, говорами, наддиалектными койне, социальными диалектами и т.д. Выдвинутая Шлейхером теория родословного дерева как реального реконструируемого праязыка получила в истории лингвистики название "парадигма Шлейхера" [Коеrner, 1982].
Несоответствие между моделью праязыка, предложенной Шлейхером, и языковой/диалектной реальностью привело к построению новой модели праязыкового состояния, так называемой теории волн. Обычно ее автором называют ученика Шлейхера - И. Шмидта, опубликовавшего в 1872 г. работу "Родственные отношения индоевропейских языков" [Schmidt, 1872]. Однако, как отметили историки лингвистики, на четыре года раньше Г. Шухардт в исследовании "Вокализм в вульгарной латыни" уже высказал основные идеи "теории волн" [Mayrhofer, 1983]. Пытаясь раскрыть механизм членения генетически однородного языкового континуума, Шухардт отметил: "Мы думаем о языке в его единстве как о водоеме с зеркально гладкой поверхностью; приведенный в движение, он проявляет себя таким образом, что в разных местах образуются волновые центры, системы которых в зависимости от идентичности воздействующей силы пересекаются в большем или меньшем объеме" [Schuchardt, 1868, 34].
Теория родословного дерева и "теория волн", как основные концептуально обоснованные праязыковые модели, стали на длительное время исходными построениями, от которых отталкивались ученые в последующих поисках разрешающей концепции праязыкового состояния. Спор, начатый во второй половине XIX в. по поводу того, как надо понимать праязык: как некое моделируемое на единой временной плоскости полидиалектное пространство (статическая "волновая" модель Шмидта-Шухардта) или же праязык, непрерывно разрастающийся, движущийся во времени и дробящийся на языки (соответственно диалекты) языковой организм (динамическая модель А. Шлейхера), - имел важное значение не только для дальнейшего развития сравнительно-генетических исследований, но и для становления общей теории языка. Можно предположить, что дихотомическое построение "язык - речь" и "синхрония - диахрония" в теории Ф. де Соссюра возникло под влиянием сопоставления двух основных моделей реконструкции праязыковых состояний - родословного дерева как модели диахронической и "теории волн" как модели синхронической. Намеки на это обнаруживаются уже в его работе "Мемуар в первоначальной системе гласных в индоевропейских языках" [Соссюр, 1977].
Значительно скромнее вклад в теорию праязыковых состояний младограмматиков, занимавшихся накоплением и систематизацией данных в области сравнительной фонетики, морфологии, синтаксиса [Brugmann, Delbruck, 1897-1916]. Как отмечает Э. А. Макаев, слабым местом в их теории было отсутствие общей концепции статуса и эволюции общеиндоевропейского языкового типа. Многие факты языка сополагались младограмматиками без учета пространственной и хронологической соотнесенности языковых явлений. При этом индоевропейский праязык выступал как своего рода "складочное место" для отобранных регулярных образований, а также аномалий отдельных индоевропейских языков, вследствие чего праязыковая историческая перспектива, в сущности, утрачивалась [Макаев, 1977, 15].
Вместе с тем нельзя согласиться полностью с Э. А. Макаевым в том, что у младограмматиков отсутствовала теория праязыкового состояния. Так, у Б. Дельбрюка мы находим целый ряд оригинальных высказываний, которые свидетельствуют о том, что младограмматики, говоря о праязыке, понимали его не как застывший конструкт, а как развивающееся во времени состояние. Так, например, размышляя о развитии праязыка, Дельбрюк подчеркивал: "... в большей степени, чем Шлейхер, мы сознаем то, что законченный индоевропейский флективный язык имел за собой долгий путь развития" [Дельбрюк, 1964, 219]. Он же отметил, что "мы в наших реконструкциях ставим рядом такие этапы развития звуков, которые не все были одновременны друг с другом" [там же, 220]. Из этих высказываний становится ясным, что хотя младограмматики и провозглашали тезис о непреложности (безысключительности) фонетических законов, они уже понимали, что реконструируемые ими праформы конвенциональны, и уже вплотную подходили к понятию динамической реконструкции праязыковых явлений и праязыка в целом.
По-иному подходил к проблеме праязыковых состояний Ф. Ф. Фортунатов, которого интересовала не однолинейная (одноплоскостная) реконструкция праязыка, а исторические этапы последовательного развития языков.
В возможность и необходимость реконструкции праязыковых состояний верили не все лингвисты. Выдающийся французский языковед А. Мейе пришел к выводу о тщетности попыток воссоздания праязыкового состояния: "Путем сравнения невозможно восстановить исчезнувший язык: сравнение романских языков не может дать точного и полного представления о народной латыни IV века н. э., и нет оснований предполагать, что сравнение индоевропейских языков дает большие результаты. Индоевропейский язык восстановить нельзя" [Мейе, 1938, 74]. Скептицизм А. Мейе разделяли итальянские неолингвисты Б. Террачини, Дж. Бонфанте, Дж. Девото, В. Пизани, которые полностью отказались от понятия "праязык" на всех диахронических уровнях, как праязыков первого порядка - общеиндоевропейского, так и вторичных праязыков - общегерманского, общеславянского и т. п., и заменили его определенной совокупностью изоглосс. Тем самым они считали, что речь должна идти не о реконструкции праязыкового состояния той или иной семьи языков, а лишь о реконструкции системы междиалектных (межъязыковых) схождений-изоглосс.
Против возможности реконструкции праязыка активно выступал Н. Я. Марр, по словам которого "единый праязык есть сослужившая свою службу научная фикция" [Марр, 1937]. Реальность, фикция, алгебраическая формула, рабочая гипотеза, реконструкт - таков диапазон оценки понятийного содержания праязыка.
В этой научной контроверзе привлекает внимание высказывание известного русского компаративиста, ученика Ф. Ф. Фортунатова, В. К. Поржезинского: "Индоевропейский праязык не есть фикция, не есть, с другой стороны, только рабочая гипотеза, он - реальная величина, не уложенная еще вполне в надлежащие хронологические и диалектные рамки" [Поржезинский, 1914, 5].
Противоположные друг другу взгляды на праязык продолжают сохраняться и в современной компаративистике. Названный И. Шмидтом фикцией, праязык и сейчас некоторыми учеными расценивается как не поддающаяся воссозданию языковая величина. Известная французская исследовательница древнейших связей индоевропейских языков Ф. Бадер задается вопросом, не является ли попытка детальной реконструкции индоевропейского праязыка вообще миражем, поскольку мы даже не знаем, существовала ли в индоевропейском форма для личного местоимения "я" [Bader, 1983, 37].
С другой стороны, подвергнутая в свое время суровой критике попытка А. Шлейхера восстановить прототекст индоевропейской басни удивительным образом повторилась уже на новом уровне историко-лингвистических знаний в XX в. В качестве примера можно назвать работы по реконструкции поэтических и мифологических текстов, текстов древнего юридического индоевропейского права Р. Шмитта, К. Уоткинса, В.В. Иванова и В.Н. Топорова, Наконец, эпиграфом к ностратическому словарю В.М. Иллича-Свитыча послужило реконструируемое им изречение из четырех строк на ностратическом праязыке, еще более древнем языковом состоянии, чем индоевропейский праязык у А. Шлейхера, что было воспринято довольно спокойно. Своеобразной попыткой объединить обе парадигмы теории праязыка - парадигму А. Шлейхера и парадигму И. Шмидта и Г. Шухардта - явилась теория "аллогенетического родства" Н.С. Трубецкого, которая привела к открытию нового типа языковой общности - языкового союза. В статье "Вавилонская башня и смешение языков" Н.С. Трубецкой, говоря о многообразии национальных языков и культур, считает его следствием "закона дробления". С одной стороны, "язык есть непрерывная цепь говоров, постепенно и незаметно переходящих один в другой", с другой - языки объединяются в "семейства", "ветви", "подветви". Так складываются отношения языковых единиц, объединяющихся генетически, т.е. восходящих исторически к диалектам некогда единого праязыка "данной генетической группы", считает Н.С. Трубецкой, выражая распространенную точку зрения на праязык. Однако далее он излагает новый подход к проблеме генетических общностей.
Согласно Н.С. Трубецкому, помимо объединения языков в общности на генетических основаниях возможно также группировать языки, обнаруживающие особые сходства в результате длительного соседства или параллельного развития. Для таких групп, основанных не на генетическом принципе, он предлагает название "языковых союзов" [2]. В качестве образца такого "языкового союза" он называет балканские языки - болгарский, румынский и новогреческий. Открыв новый тип языковой общности, которую можно назвать ареальной языковой общностью, он идет еще дальше, утверждая, что "языковые союзы" существуют не только между отдельными языками, но и между языковыми семействами. По его мнению, несколько генетически неродственных друг с другом семейств, находясь в одной географической и культурно-исторической зоне, объединяются рядом общих черт в "союзы языковых семейств" [Трубецкой, 1923, 114 и след.]. К числу таковых он относит "союз средиземноморских языковых семейств" включавших "семейства индоевропейское, семитическое, хамитическое и северокавказское" [3].
Из этого Н.С. Трубецкой делает далеко идущие выводы: "Такие "союзы", генетически, по-видимому, друг с другом неродственных лингвистических семейств имеются по всему земному шару. При этом часто бывает, что одно и то же семейство или одиноко стоящий язык принадлежит сразу к двум союзам или колеблется между двумя соседними союзами, играя, таким образом, ту же роль, что и переходные говоры в генетической классификации. Таким образом, принимая во внимание обе возможные группировки языков, генетическую (по семействам) и негенетическую (по союзам), можно сказать, что все языки земного шара представляют некоторую непрерывную сеть взаимно переходящих друг в друга звеньев, как бы радужную. И именно в силу непрерывности этой языковой радужной сети и в силу постепенности переходов от одного ее сегмента к другому общая система языков земного шара при всем своем пестром многообразии представляет все же некоторое, правда только умопостигаемое, единое целое. Таким образом, в области языка действие закона дробления приводит не к анархическому распылению, а к стройной гармонической системе, в которой всякая часть, вплоть до мельчайших, сохраняет свою яркую неповторимую индивидуальность и единство целого достигается не обезличением частей, а непрерывностью самой радужной языковой сети" [там же, 17].
Обращает на себя внимание перекличка идей Н.С. Трубецкого ("дробление", "союз") с мыслями Ф.Ф. Фортунатова, который, размышляя над проблемами исторической дивергенции и конвергенции языков, писал в 1902 г.: "Каждый язык принадлежит известному общественному союзу, т.е. каждый язык принадлежит людям как членам того или другого общества, т.е. изменения, которые происходят в обществе, сопровождаются соответствующими изменениями: дробление общества на те или другие части соответствует дроблению языка на отдельные наречия, а объединение частей общественного союза соответствует и в языке объединению наречий" [Фортунатов, 1902, 24]. По-видимому, взгляды Ф.Ф. Фортунатова по этой проблеме оказали влияние на формирование идеи "языковых союзов" Н.С. Трубецкого.
Концепция "аллогенетического родства" Н.С. Трубецкого и "непрерывности ... языковой радужной сети" весьма близка также взглядам Г. Шухардта, сказавшего в 1925 г.: "Мне кажется, что ... родственные отношения между диалектами можно уподобить понятиям о бесконечном и разнообразном в математике" [Шухардт, 1950, 275]. Сходные идеи развивал в 20-е годы Е.Д. Поливанов.
Поэтому нельзя согласиться с тем, что "взгляды Н.С. Трубецкого на происхождение индоевропейских языков формировались не без влияния марровской теории языкового скрещения" [ОЯ, 1973, 68]. Речь здесь может идти о поиске новой модели праязыка, поиске путей преодоления недостатков предшествующих научных парадигм, но не за счет их полного снятия или отрицания, а как синтеза уже достигнутых результатов.
В отличие от И. Шмидта, считавшего праязык научной фикцией, Н.С. Трубецкой все же не отказался от понятия праязыка, считая его своего рода "ингредиентной" системой и полагая, что языки одной семьи не обязательно должны восходить к одному и тому же праязыку. Языковая же семья может быть как результатом дивергенции (расхождения), так и конвергенции (схождения) языков.
Понятие "языковая семья", считает Н.С. Трубецкой, не обязательно должно предполагать общее происхождение определенного числа языков от одного-единственного праязыка. "Языковой семьей мы называем группу языков, которая кроме подобия в языковой структуре обнаруживает еще ряд материальных соответствий, т.е. языки, в которых значительное число лексических и морфологических элементов обнаруживает закономерные фонетические соответствия" [Troubetzkoy, 1939, 81-82]. Эта точка зрения Н.С. Трубецкого о "смешанном" характере праязыка вследствие преувеличения роли контактов в становлении языковых общностей не нашла широкого отклика у лингвистов, если не считать весьма спорной попытки М. Палмайтиса развить его взгляды о контактной природе праязыка [Палмайтис, 1978].
Таким образом, в истории развития теории праязыковых состояний можно выделить три конструктивные парадигмы: теорию родословного дерева А. Шлейхера и ее последующие преобразования, в ней праязык мыслится как языковая реальность; "теорию волн" И. Шмидта и Г. Шухардта - праязык представляется как диалектный континуум; теорию "аллогенетического родства" Н.С. Трубецкого - праязык выводится как результат контактного взаимодействия генетически разнородных общностей. Четвертая, деструктивная, парадигма отрицает эвристическую и познавательную ценность понятия праязыка как такового.
Основным недостатком теории "аллогенетического родства" Н.С. Трубецкого следует считать недостаточность оснований постулируемой концепции. Так, "союз средиземноморских языковых семейств" выделялся им на основании единичных сходных признаков, таких, как наличие у имен существительных различных грамматических родов или же способность корня при формообразовании менять ступени огласовки (соберу - собрать - собор) [Трубецкой, 1923, 117]. Такого рода общности могут сейчас рассматриваться как чисто типологические (см. ниже).
О степени глубины реконструкции праязыковых состояний. Прежде чем приступить к характеристике современного состояния науки о праязыке, нужно указать на необходимость разграничения проблем глоттогенеза и реконструкции праязыковых состояний [Макаев, 1977; Климов, 1986]. Проблемы глоттогенеза, происхождения человеческой речи, относятся к антропологическому циклу (социоантропология и этноантропология) и не могут быть разрешены чисто лингвистическими средствами. В сферу антропосоциогенеза входят такие разделы, как исследование ископаемых и современных обезьян - приматология, исследование дифференциации и динамики человеческих рас - расоведение, этническая антропология [История первобытного общества, 1983, 70; Алексеев, 1985]. На этапе становления человеческого общества, т.е. перехода стада высших человекообразных, или предлюдей, к пра-общине древних людей, процессы приобщения к труду происходили одновременно с зарождением мышления и речи.
Напротив, проблемы этногенеза непосредственно стыкуются с вопросами реконструкции праязыковых состояний. Наибольший интерес в этой связи вызывает теория этногенетических пучков, выдвинутая в конце 70-х годов советским антропологом В. П. Алексеевым [Алексеев, 1979]. Этногенетический пучок определяется им как "любая форма объединения народов, связанных между собой единством происхождения" [Алексеев, 1986, 88]. В рамках этногенетической типологии начата разработка нового направления - этногенетического родства, которая потребовала и новых классификационных понятий. Теория этногенетического родства до некоторой степени напоминает хорошо известную лингвистам теорию родословного дерева А. Шлейхера. Согласно ей этногенетические пучки в зависимости от генетического родства составляющих их народов разделяются на этногенетические деревья и этногенетические кусты. При этом последнее объединение определяется как бесструктурное и аморфное и поэтому не разлагающееся на соподчиняющиеся элементы. Структурно членимыми выступают лишь этногенетические ветви и этногенетические стволы. В качестве надежно выделяемой таксономической единицы названа этногенетическая ветвь - "группа народов, связанных общностью происхождения". В случае возможности установления родства между ветвями они объединяются в этногенетический ствол [там же, 72]. Проблемы реконструкции этногенетических стволов связаны с установлением отдаленного родства и на лингвистическом уровне.
Здесь интересно отметить, что при достаточной разработанности понятий, связанных с различными типами и видами этнических общностей как в плане структурной таксономии (этнос, этникос и т.п.), так и в плане их пространственного распределения (этническая область, провинция и т.п.), в этнографии наметился сдвиг в сторону сближения с лингвистикой в сфере реконструкции праэтнических общностей, о чем свидетельствует теория этногенетических стволов, пучков, кустов, ветвей и т.п.
Если проблемы глоттогенеза соотносятся с комплексом вопросов антропосоциогенеза, то этногенетические построения коррелируют с реконструкцией праязыковых состояний. Так, например, понятие этногенетических стволов в реконструируемой ретроспективе сополагается с праязыковыми макросемьями, этногенетическая ветвь соотносится с праязыком как единой формой для семьи языков. Лингвист, занимающийся реконструкцией праязыковых состояний, должен хорошо себе представлять диахроническую ретроспективу такой реконструкции, имея в виду предельность лингвистического времени. Компаративисты не должны заниматься реконструкцией таких отдаленных состояний языка, как ранние этапы возникновения человеческой речи [Журавлев, Нерознак, 1981, 6]. До какой же хронологической глубины может простираться праязыковая реконструкция?
На этот счет существуют различные точки зрения. Так, известная глоттохронологическая оценка степени родства языков мира М. Сводеша предполагает следующие реконструируемые хронологические стадии для языковых состояний различной временной глубины. Отдельным языком в группе родственных ему языков, по Сводешу, является такое его состояние, в котором процент общих слов соответствует периоду до 500 лет. Для языковой семьи, т.е. для периода, когда составляющие ее языки являли собой общее праязыковое состояние, устанавливается предельный возраст 2500 лет. Возраст ствола языков определяется в 5000 лет. Кроме того, для характеристики отдаленного родства языков вводится понятие языковой филы (микрофила - 7500 лет, мезофила - 10000 лет и макрофила - свыше 10000 лет), [Swadesh, 1954, 326] [4].
В лексико-статистической методике хронологизации и периодизации развития языковых общностей с точки зрения современной компаративистики явно занижена шкала для периода существования языковых семей. Так, согласно последним исследованиям в области индопоевропейского праязыка [Гамкрелидзе, Иванов, 1984] время его существования датируется IV тысячелетием до н.э.
Наиболее отдаленные во времени реконструируемые праязыковые состояния представлены в настоящее время рядом гипотез: ностратической [Pedersen, I903; Иллич-Свитыч, 1971; 1976; 1984; Дыбо, 1978; Bomhard, 1984; Лингвистическая реконструкция, 1984], бореальной Андреев, 1986], палеоевразийской [Старостин, 1982].
Реконструируемое общее языковое состояние для целого ряда языковых семей датируется временем позднего верхнего палеолита, т.е. периодом, отстоящим от нашего времени на 10-15 тысяч лет. Н.Д. Андреев даже возводит реконструируемый им раннеиндоевропейский праязык к еще более ранней эпохе. Интересно в связи с этим привести мнение известного антрополога В.П. Алексеева по поводу временных рамок реконструкции праязыковых макросемей: "Такая датировка не то чтобы уязвима с той или иной точки зрения - она абсолютно бездоказательна и гипотетична, так как основания для нее не содержатся в самих языковых материалах, а опираются на интуитивную оценку скорости фонетических изменений во времени и более или менее правдоподобное соответствие такой оценки представлениям о характере исторического процесса в первобытности" [Алексеев, 1986, 114].
Такая оценка справедлива в том случае, если реконструируемое праязыковое состояние на столь древнем уровне рассматривается как реальность, а не как парадигма или модель знаний, добытых компаративистикой к настоящему времени. Лингвисты это сознают и предлагают различать формальный аппарат реконструкции праязыка, т.е. лингвотехнику установления звуковых соответствий между родственными морфами и воссоздания архетипов для морфов и составляющих их фонем, и содержательную интерпретацию этих архетипов, Праязык является одной из возможных интерпретаций реконструируемых систем [Иванов, 1980, 181].
В последнее время в связи с проведенными исследованиями в области индоевропейского языкознания, в первую очередь в фундаментальном исследовании Т. В. Гамкрелидзе и В. В. Иванова "Индоевропейский язык и индоевропейцы" [Гамкрелидзе, Иванов, 1984], которое в сущности привело к смене парадигмы в теории праязыковой реконструкции, значительно возросла при решении этой проблемы роль типологических данных. Новые данные о самых различных сторонах жизни древних индоевропейцев (о языке, протокультуре, прародине) в значительной части опираются на объединение историко-лингвистических показаний и историко-культурных свидетельств об индоевропейцах с типологическими параллелями, относящимися к языку и культуре многих неиндоевропейских народов. При этом целям реконструкции праязыковых и протокультурных состояний в одинаковой мере надежно служат как результаты синхронной типологии, так и историко-типологические построения. Иа пути реконструкции праязыковых состояний столь отдаленной ретроспективы встают ограничения, которые налагают время, законы внутреннего развития языка, требования строгого соблюдения принципа историзма в интерпретации языковых данных, их тщательная проверка "на чистоту".
Гипотезы отдаленного родства ряда языковых семейств, выдвинутые в начале XX в. X. Педерсеном и развиваемые в работах А. Кюни, А. Тромбетти, Г. Мёллера, В.М. Иллича-Свитыча, А.Б. Долгопольского, В.А. Дыбо, С.А. Старостина, Н.Д. Андреева, относятся, скорее, не к проблеме реконструкции праязыка, а к кругу вопросов глоттогенеза. Дело в том, что список ностратической макросемьи, включавший вначале индоевропейскую, семито-хамитскую, картвельскую, уральскую, алтайскую и дравидийскую семьи, постепенно разрастался и был дополнен целым рядом других генетических языковых общностей - чукотско-камчатской, эскимосско-алеутской, юкагирской, а также семьей исчезнувших хуррито-урартских языков и изолированного баскского. "Если учесть, что каждую из перечисленных "малых" семей, каждую группу и каждый отдельный язык связывают узами генетического родства с языками, традиционно не относимыми к ностратическим, то может стать реальностью превращение ностратической гипотезы в гипотезу о единой глобальной языковой семье" [Щербак, 1984, 30]. Тем самым в такого рода попытках явно просматривается тенденция к объяснению той или иной группы сходств происхождением всех сравниваемых языковых общностей из единого источника, т.е. теорией моногенеза.
Гипотезы, направленные на реконструкцию праязыковых состояний большой хронологической глубины, подвергаются серьезной критике. Основное возражение вызывает несоблюдение принципа достаточности оснований в подходе, базирующемся на "сплошном сравнении" (Omnikomparatismus) [Doerfer, 1973, 10], и априорность выдвигаемых концепций. Остановимся на этом подробнее.
К проблеме достаточности оснований реконструкции праязыковых состояний. Применительно к гипотезам родства больших групп языков - иберийско-кавказской, алтайской и ностратической - на этой проблеме подробно остановился Б.А. Серебренников [Серебренников, 1982], который сформулировал следующие правила воссоздания (реконструкции) праязыкового состояния: 1. Реконструируемые системы (модели) гласных и согласных должны совпадать в основном с естественными, наблюдаемыми в живых языках, звуковых системах. 2. Линии исторического изменения звуков должны обосновываться не только подбором примеров, но и типологической проверкой. 3. Реконструкция грамматических формативов должна быть реконструкцией грамматических субсистем - падежной системы, системы глагольных времен и т.п. Элементы реконструированных систем должны находить отражение в ряду родственных языков. 4. Реконструируемые синтаксические системы не должны быть реконструкцией абстрактных чисто логических отношений типа SVO, SOV, но должны иметь под собой прежде всего субуровневое морфологическое основание.
Как показывают новейшие исследования, непременным условием достоверности реконструкции любой праязыковой величины - от праязыка до субуровня (вплоть до дифференциальных признаков фонем) должны стать полнота учета материала и его надежность. Тот факт, что предыдущие модели праязыкового состояния не устояли под наплывом поступающего материала новых языков, заставляет серьезно отнестись к мысли о неизбежности испытания любой гипотезы совокупностью данных всех языков как в генетическом, так и в типологическом плане.
Ностратическая теория была подвергнута всестороннему критическому разбору специалистов по разным языковым семьям с точки зрения надежности привлекаемого материала финно-угорских [Серебренников, 1982; Хайду, 1985], тюркских, шире - алтайских [Doerfer, 1973; Щербак, 1984], дравидийских [Андронов, 1982], кавказских языков [Климов, 1986]. Критики гипотез отдаленного родства сходятся в одном: методика реконструкции праязыковых состояний, призванных доказать древнейшее родство различных языковых семей, не удовлетворяет принципам корректного научного анализа.
Анализируя устанавливаемые В.М. Илличем-Свитычем соответствия индоевропейским сериям гуттуральных в уральских и алтайских языках, A.M. Щербак отмечает сомнительность привлекаемых примеров из алтайских языков. В качестве таковых названы заимствования, сопоставления, опирающиеся на внешнее созвучие, изобразительные слова, которых в словаре Иллича-Свитыча насчитывается треть от общего числа слов, и др. [Щербак, 1984, 32 и след.].
Рассматривая попытку С.А. Старостина установить генетическое родство между енисейскими и северокавказскими языками, по его мнению обнаруживающими "довольно большое количество общих корней с базисной семантикой, на множестве которых удается установить в целом достаточно регулярные (и интересные) фонетические соответствия" [Старостин, 1982, 235], Г.А. Климов подвергает ее резкой критике как с точки зрения реалистичности реконструируемой фонологической системы (реконструируется более 100 согласных и 9 гласных), так и с точки зрения антиисторичности семантических реконструкций [Климов, 1986, 129 и след.].
Фантастической представляется попытка моделирования как фонологической и морфологической систем, так и семантического уровня раннеиндоевропейского и так называемого бореального состояния У Н.Д. Андреева. "Типология бореального праязыка была предельно проста: это был язык изолирующего строя, лексика которого состояла из двух согласных корневых слов, причем вокалические силлабемы внутри таких слов характеризовались позиционно заданным тембром, акцентно обусловленным количеством, отсутствием собственной дистинктивной функции. Частей речи как таковых в БП не было; морфология - в ее современном понимании - отсутствовала; единственным видом словообразования было корнесложение..." [Андреев, 1986, 4].
Доведение до такой глубины реконструкции праязыкового состояния приводит к неудержимому произволу, а методика омникомпаративизма напоминает печально известный "палеонтологический" метод. Примеры "протосем" и "диасем", реконструируемых для праязыкового уровня, представляются до некоторой степени анекдотическими и не могут приниматься всерьез, ср.: "болтун + лепетун = лепетать", "бормотать + бормотать = баба" и т.п. [там же, 323]. Означает ли это, что реконструкция праязыковых состояний большой хронологической глубины невозможна? Так, например, Э.А. Макаев считает, что необходимо разграничивать глобальную реконструкцию, которая возможна лишь для единиц фонемного и морфемного уровня (закрытый список единиц), и парциальную, или частичную, реконструкцию, которая допустима для синтаксического и лексико-семантического уровня [Макаев, 1977, 90-91]. Напоминая слова Е. Куриловича о том, что мы должны "удовольствоваться реконструкцией этапов, граничащих с исторической действительностью", Макаев выражает сомнение в возможности реконструкции протоиндоевропейского состояния такой глубины, которая характеризуется наличием силлабем в его строе [там же, 7].
Предъявляя требования строго научных критериев верификации осуществляемых глобальных реконструкций, многие лингвисты-компаративисты выражают скептическое отношение к реконструкции праязыковых макросемей. В книге "Уральские языки и народы" венгерский языковед-компаративист П. Хайду пишет: "Реконструкция языковых явлений более чем восьми-десятитысячелетней давности методами современной компаративистики заведомо безнадежна и заранее обречена на неудачу" [Хайду, 1985, 169]. Одновременно он предлагает объяснять морфологические и лексические параллели уральских и других языков не древнейшим родством или даже заимствованиями, а "квазиродственными связями", обусловленными не моногенезом, а контактами. По словам Хайду, контактирующие языки "еще на стадии своего зарождения развивались как члены единого языкового союза" [там же, 169]. В этом объяснении чувствуется влияние концепции "аллогенетического родства" Н.С. Трубецкого.
Таким образом, в качестве строгого научного концепта предстает лишь инструментально реконструируемое праязыковое состояние, воссоздаваемое как система закономерных соответствий на всех уровнях - от фонетико-фонологического до лексико-семантического. Таковыми генетическими общностями, определяемыми с помощью специального научного анализа (метод внутренней и внешней реконструкции), выступают семьи, для них и возможно воссоздание верифицируемой праязыковой модели - общеиндоевропейского, общетюркского, общефинно-угорского и других праязыков. Следовательно, на этом уровне хронологической глубины (от V до II тысячелетия до н.э.) реконструируемые праязыковые модели могут рассматриваться как отражающие языковую реальность.
Реконструкции же большей хронологической глубины, претендующие на воссоздание праязыков для ряда языковых семей (алтайская, иберийско-кавказская, ностратическая, "бореальная", палеоевразийская), - уровень хронологической глубины для каждой из них различен - требуют значительных разработок и дополнительных аргументов. Поэтому они должны рассматриваться как научные конструкты, в разной мере способствующие расширению наших знаний о доисторическом языковом развитии.
Особую проблему представляет реконструкция так называемых промежуточных праязыков между праязыковым состоянием семьи (индоевпопейский праязык) и праязыковым состоянием отдельных языковых ветвей (праславянский, праиранский, пракельтский и т.п.), которые в индоевропеистике называются "языковыми единствами", ср. балто-славянское, итало-кельтское, индоиранское языковые единства. Эта проблема, как и другие проблемы реконструкции праязыковых состояний разных порядков, должна решаться в рамках теории языковых общностей (в первую очередь с учетом оппозиции однопризнаковых и многопризнаковых классификаций языковых общностей разного типа).
Индоевропейское языкознание пережило несколько этапов в своем развитии. в значительной степени его периодизация связана с принятием того или иного индоевропейского идиома за эталон компарации. Наиболее существенны две парадигмы в индоевропеистике - санскритоцентричная [5] и хетто-лувоцентричная. Последняя после детронизации санскрита как эталона реконструируемого праязыкового состояния выступает уже в смягченном виде. Между ними после открытия хетто-лувийских языков как возможный эталон-компромисс предстает индо-хеттская гипотеза Э. Стёртеванта.
Детронизация отдельных языков (санскрит) или даже целого их ряда (санскрит - греческий - латинский) как эталона компарации привела к концептуально противоположным воззрениям на праязык: 1) праязык - реально существовавшее и поддающееся воссозданию полидиалектное языковое пространство; 2) праязык - определенный реконструкт, характер которого зависит от цели реконструкции и выбора полагаемых в его основу языков; 3) праязык - инвентарь абстрактных формул.
Идея формульности праязыка привела к новым его моделям, выдвинутым в последние годы в индоевропеистике. Представляется весьма показательным прокомментировать подход к моделированию индоевропейского языкового состояния с ориентацией на балтийские языки - балтоцентрическую гипотезу В. Шмида [Schmid, 1978].
В схеме-проекции доисторических отношений индоевропейских языков В. Шмида сделана попытка новой интерпретации праязыка. Его модель представляет собой три концентрические окружности, пересекаемые в центре горизонтальной и вертикальной линиями. В результате в каждом круге образуются четыре сектора. Малый круг - центр иррадиации, или точка отсчета, - занимают балтийские языки. В среднем круге верх левого полушария занимают германские языки. В нижнем секторе этого же полушария размещены италийские языки, верхний сектор правого полушария пуст. Основная же часть языковых образований располагается Шмидом в нижнем секторе правого полушария: здесь размещены сверху вниз индоиранские (начало - во 2-м круге, продолжение - в з-м), славянские, фракийский, албанский, иллирийский. В третьем круге в верхнем секторе левого полушария обозначены кельтские языки, а в его нижней части имеет место лакуна. Правый верхний сектор правого полушария отведен тохарским языкам, а нижний сектор этого полушария заполняется полностью соответственно индоарийскими (продолжение заполнения второго круга), армянским, хеттским, фригийским, греческим языками. Модель Шмида пространственно ориентирована: верх вертикальной линии обозначен как север (С), низ - как юг (Ю), левая оконечность горизонтальной линии обозначается как запад (3), а правая - как восток (В). Тем самым балтоцентрическая модель Шмида налагается и на определенное географическое пространство (прародину), занимаемое в период индоевропейской языковой общности носителями индоевропейского праязыка [схему см. в кн.: СИИЯРС, I, 23].
При построении своей модели отношений индоевропейских идиомов Шмид отказывается от понятия "праязык" в его различных терминологических вариантах [Schmid, 1978, 11]. Вместо этого выдвигается понятие "Bezugssprache" - "язык отношений", "язык отсчета". В качестве такого "языка отношений" из всех языковых групп он избирает балтийскую группу языков. В математической цепочке La, Lb, Lc... Lx языком Lx, субститутом праязыка, выступает балтийский (Baltisch). Таким образом, понятие праязыка исчезает вовсе, оно заменяется "языком отсчета". В то же время, как мы постараемся показать, эта замена кажущаяся, так как "язык отсчета" наделяется целым рядом конститутивных черт, характерных для праязыка.
Рассмотрим подробно балтоцентрическую модель В. Шмида, т.е. основания помещения балтийских языков в центр индоевропейского языкового пространства.
Просмотр этимологической литературы показывает, что нет другой такой языковой группы, как балтийская, которая бы выказывала генетические связи со всеми языками во всех направлениях одновременно, будь то западноевропейские, средиземноморские, восточноевропейские или языки Передней, Средней и Южной Азии. Кроме того, существенное значение имеет древнеевропейская гидронимия, которая, подчеркивает В. Шмид, распределяется также балтоцентрически. Это основание можно принять пока как модель, построенную ad hoc.
Основание I. Во внешнем круге за пределами выделенного жирной чертой сектора неожиданно оказываются только языки centum. Тем самым развитие палатального к в шипящие должно рассматриваться как инновация. Недостаточность основания видится в следующем. Если балтийский язык - точка отсчета, то как понимать, что он сам не попадает в зону сатемовой инновации? Кроме того, каким образом, обладая ярко выраженной сатемовой палатализацией, названной инновацией, балтийский стал языком отсчета?
Основание 2 (историко-географическое). Ни один из языков внешнего круга в своих границах, как известно, не является автохтонным, а импортирован из области, располагавшейся ближе к центру (т.е. к балтийским языкам). Недостаточность основания: в последнее время произведена переоценка роли восточного ареала индоевропейской языковой периферии и ее связей с западным ареалом, в частности тохарского [Иванов, 1981] и восточноиранских языков [Эдельман, 1986].
Недостаточна определенность самого термина "автохтонность". Говоря другими словами, автохтонность есть прародина. А понятие прародины в последнее время уже не рассматривается как историко-географическое понятие. "Взятие" прародины не единовременный акт, а меняющаяся во времени и пространстве языковая ситуация, сама же прародина выступает как лингвоэкологическая среда существования. Отсюда порой прямо исключающие друг друга точки зрения о прародине не только индоевропейцев, но и исторически засвидетельствованных индоевропейских групп, ср. теории о славянской прародине (висло-одерская, карпатская, днепровская, дунайская), малоазийскую и балканскую концепции греческой прародины. Или возьмем исторически более ясный случай. Пути экспансии кельтов в разные стороны мы хорошо знаем - галаты в Малой Азии, лигуры в Италии, кельтиберы в Испании, кельты в Ирландии. А вышли они, возможно, из Богемии. Так где не автохтонны кельты? В то же время хетты, которые стоят тоже во внешнем круге, автохтоны в Передней Азии.
Недостаточность обоснования аргумента автохтонности состоит в том, что оно всякий раз привносилось лингвистами или историками, а не устанавливалось как объективный, закономерный фактор.
Основание 3. Отношения между центром, т.е. балтийскими языками, и каждой отдельной группой, расположенной в модели во втором языковом кольце, - это не отношения диалекта и индоевропейского праязыка. Эти связи носят характер отношений близкородственных языковых групп: балто-германской, балто-итальянской, балто-славянской, балто-албанской. Недостаточность основания: выявление связей балтийских языков с другими группами не означает, что данные этих языковых групп служат лишь верификации исходности показаний балтийских языков. Речь идет лишь об установлении эксклюзивных изоглосс, набор которых меняется при смене избираемой для сравнения пары языковых общностей (групп).
Основание 4. Балтийские языки могут служить точкой отсчета только тогда, когда отсчитываются по крайней мере два не соседствующих в модели языка, которые, кроме того, дополняются стоящим в другом секторе языком. Так, санскрит, латынь и греческий могут быть основой для реконструкции, если в других языках сравниваемые явления суть инновации. В данном случае мы также наблюдаем противоречие с точки зрения идей автора о сатемизации как инновационном процессе. Представлен иное им мнение о том, что реконструкция, основанная на данных санскрита, греческого языка и латыни, оправдывается лишь тогда, когда в других языковых группах речь идет об инновациях, противоречит его же идеям о сатемизации. Так, в индоиранских языках сатемизация - явление показательное, тогда как и греческий и латинский - языки кентумные.
Словом, если мы считаем, что внешнее кольцо языков есть кольцо экспансии, то пересчет языкового порядка идет от центральеного круга к концентрическим кругам.
Аналогом к балтоцентрической гипотезе могла бы стать, если принять ту точку зрения, что праязык есть абстрактно выводимый реонструкт, следующая лингвологическая формула, где L - язык, Lx - праязык:

Дано: Lx = La + Lb + Lc + Ld...
La > Lb + Lc + Ld

Наш комментарий был посвящен общетеоретическому построению, где сделана попытка смоделировать реконструкт - аналог праязыка.
Праязык - многопризнаковый тип языковой общности. Рассмотренные нами подходы к реконструкции праязыка могут быть интерпретированы в терминах общей теории языковых общностей [Нерознак, Герценберг, 1986]. В соответствии с критериями выделения генетических общностей различаются многопризнаковые и малопризнаковые классификации. Малопризнаковые, в том числе однопризнаковые, классификации диалектов внутри праязыкового состояния опираются на одну из показательных черт структуры, охватывающую несколько языков, составляющих ареально-генетическую общность внутри генетической многопризнаковой общности, каковой выступает праязык. При этом в соответствии с динамической моделью реконструкции праязыкового состояния могут быть выделены праязыки различной хронологической глубины (ностратический, общеиндоевропейский, древнеевропейский, балто-славянский, праславянский и т.п.).
Примером однопризнаковых ареально-генетических общностей можно считать объединение индоевропейских диалектов в группы по признаку centum/satem (индоиранские языки, балтийские, славянские, албанский и армянский, палеобалканские). Для более отдаленной хронологической ретроспективы таким однопризнаковым объединением языков в одну ареально-генетическую общность служит деление индоевропейских диалектов по признаку decem/tajhun от латинского и готского названий для "десяти". Децемизация, как сатемизация, дифференцирует праязыковое диалектное пространство на зоны вторичных ареально-генетических общностей. Поэтому можно говорить о реконструкции праязыка не как о достоверно устанавливаемой реальности, а как о достоверно устанавливаемой генетической общности, базирующейся на открытом списке признаков. При этом следует иметь в виду, что реконструкция праязыка устанавливается не эмпирически, не на основе очевидных наблюдений, а инструментально.
Именно в силу того, что наше знание о предшествующих доистоторических этапах языкового развития само находится в постоянном развитии, периодически меняется и праязыковая модель, т.е. меняется парадигма знания. Следовательно, праязыковая модель никогда не может быть реконструирована как реальность, она предстает как исторически развивающаяся модель знания, отражающая современное состояние сравнительно-исторического языкознания, опирающегося не только на приемы генетической реконструкции (как внутренней, так и внешней), но и на достижения всего синхронного языкознания, в первую очередь типологического.
Вопрос о реальности праязыка, формах его проявления в реконструируемых моделях в настоящее время должен решаться с опорой на три основных исходных критерия: 1) традиционные методы сравнительно-исторических исследований, включающие все процедуры и приемы реконструкции (фонетико-фонологической, морфологической, синтаксической, лексико-семантической); 2) данные типологии, учитывающие все многообразие структур языковых единиц: 3) теорию языковых общностей, интерпретирующую праязык и другие типы генетических и ареально-генетических общностей в терминах многопризнаковых классификаций.

Примечания

1. В этой связи интерес представляют задачи, выдвигаемые В.Н. Топоровым перед балтийским сравнительно-историческим языкознанием. Первым среди них названо "создание сравнительно-исторической грамматики балтийских языков, в которой акцент делался бы не на сопоставлении фактов трех балтийских языков (обычно без определения внутренней ценности сопоставляемых фактов), а на проблеме реконструкции более древнего балтийского состояния, не совпадающего с реально засвидетельствованным" [Топоров, 1981, 15].

2. Широко распространенное мнение о том, что Н.С. Трубецкой впервые высказал идею "языковых союзов" на I Международном конгрессе лингвистов в 1928 г. в. Гааге, основано на недостаточно хорошем знании его научного наследия.

3. В связи с тем, что эта работа 1923 г. была опубликована на русском языке в малодоступном лингвистам издании, приводим изложение взглядов Н.С. Трубецкого более подробно.

4. Другие параметры оценки возраста различных языковых общностей предлагает С.Е. Яхонтов [1980, 151 - 156].

5. Подробно о периоде развития сравнительно-исторического языкознания под знаком санскритоцентризма см.: [Mayrhofer, 1983].

Литература

Алексеев В.П. Историческая антропология. М., 1979.
Алексеев В.П. Человек: Эволюция и таксономия. М., 1985.
Алексеев В.П. Этногенез. М., 1986.
Андреев Н.Д. Раннеиндоевропейский праязык. Л., 1986.
Андронов М.С. Из истории классификации дравидийских языков // Теоретические основы классификации языков мира: Проблемы родства. М., 1982.
Ахманова О.С. Словарь лингвистических терминов. М., 1966.
Гамкрелидзе Т.В., Иванов Вяч. Вс. Индоевропейский язык и индоевропейцы. Тбилиси, 1984. Т. 1-2.
Дельбрюк Б. Введение в изучение индоевропейских языков // Звегинцев В.А. История языкознания XIX-XX веков в очерках и извлечениях. М., 1964. Ч. 1.
Дыбо В.А. Ностратическая гипотеза: (Итоги и проблемы) // Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. 1978. Т. 37, № 5.
Журавлев В.К., Нерознак В.П. Проблемы реконструкции праязыкового состояния // Slavica XVIII. Debrecen, 1981.
Иванов Вяч. Вс. Праязыки как объекты описания в издании "Языки мира" // Теоретические основы классификации языков мира. М., 1980.
Иванов Вяч. Вс. Славянский, балтийский и раннебалканский глагол: Индоевропейские истоки. М., 1981.
Иллич-Свитыч В.М. Опыт сравнения ностратических языков: Введение. Сравнительный словарь. М., 1971. Т. 1; 1976. Т. 2; 1984. Т. 3.
История первобытного общества: Общие вопросы. Проблемы антропосоциогенеза. М., 1983.
Климов Г.А. Введение в кавказское языкознание. М., 1986.
Кумахов М.А. Сравнительно-историческая фонетика адыгских (черкесских) языков. М., 1981.
Лингвистическая реконструкция и древнейшая история Востока. М., 1984 г. Ч. 5: Проблемы изучения ностратической макросемьи языков: (Тезисы и доклады конференции).
Макаев Э.А. Общая теория сравнительного языкознания. М., 1977.
Марр Н.Я. Избранные работы. Л., 1937. Т. 4: Основные вопросы истории языка.
Марузо Ж. Словарь лингвистических терминов. М., 1960.
Мейе А. Введение в сравнительное изучение индоевропейских языков. М., 1938.
Нерознак В.П. Метод сравнения в синхронном языкознании: (К основаниям лингвистической компаративистики) // Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. 1986, Т. 45, № 5.
Нерознак В.П., Герценберг Л.Г. Языковые общности: Проблемы теории и метода исследования // Соотношение частнонаучных методов и методолгиии в филологической науке. М., 1986.
Общее языкознание: Методы лингвистических исследований. М., 1973.
Охотина Н.В. Языки банту // Сравнительно-историческое изучение языков разных семей: Задачи и перспективы. М., 1982.
Палмайтис М.Л. Праязык - генетическая или контактная общность? // ВЯ, 1978, № 1.
Поржезинский В.К. Сравнительная грамматика славянских языков. М., 1914. Вып. 1.
Порхомовский В.Я. Афразийские языки. Чадские языки // Сравнительно-историческое изучение языков разных семей: Задачи и перспективы. М., 1982.
Серебренников Б.А. Проблема достаточности основания в гипотезах, касающихся генетического родства языков // Теоретические основы классификации языков мира: Проблемы родства. М., 1982.
Серебренников Б.А., Гаджиева Н.З. Сравнительно-историческая грамматика тюркских языков. 2-е изд. М., 1986.
Соссюр Ф. де. Труды по языкознанию. М.: Прогресс, 1977.
Старостин С.А. Праенисейская реконструкция и внешние связи енисейских языков // Кетский сборник: Антропология. Этнография. Мифология. Лингвистика. Л., 1982.
Топоров В.Н. Категория времени и пространства и балтийское языкознание // Балто-славянские исследования. 1980. М., 1981.
Трубецкой Н.С. Вавилонская башня и смешение языков // Евразийский временник. Берлин, 1923. Кн. 3.
Фортунатов Ф.Ф. Сравнительное языковедение: Общий курс. М., 1902.
Хайду П. Уральские языки и народы. М., 1985.
Шлейхер А. Компендий сравнительной грамматики индоевропейских языков // Звегинцев В.А. История языкознания XIX-XX веков в очерках и извлечениях. М., 1964. Ч. 1.
Шухардт Г. Избранные статьи по языкознанию. М., 1950.
Щербак А.М. О ностратических исследованиях с позиции тюрколога // ВЯ, 1984, № 6.
Щербак А.М. Очерки по сравнительной морфологии тюрских языков: (Имя). М., 1977.
Щербак А.М. Сравнительная фонетика тюрских языков. М., 1970.
Эдельман Д.И. Сравнительная грамматика восточноиранских языков: Фонология. М., 1986.
Яхонтов С.Е. Оценка степени близости родственных языков // Теоретические основы классификации языков мира. М., 1980.

Bader F. Domaines de la reconstruction indo-europeenne // L'indo-Europeene: Journee d'etudes. 1983, № 7.
Bomhard A.R. Towards Proto-Nostratic: A new approach to the comparison of PIE and Proto-Afroasiatic. Amsterdam. 1984.
Brugmann K., Delbruck B. Grundriss der vergleichenden Grammatik der indogermanischen Sprachen. Strassburg, 1897-1916. Bd. 1-5.
Doerfer G. Lautgesatz und Zufall: Betrachtungen zum Omnicomparatismus. 1973. [Bd] 10.
Koerner E.F.K. The Schleicherian paradigm in Linguistics // Glotta, 1982. Vol. 22.
Liebermann Ph. The biology and evolution of language. Cambridge: London: Hardard Univ. Press, 1984.
Mayrhofer M. Sansrit und die Sprachen Alteuropas // Nachrichten der Akad. der Wissenschaften in Gottingen. Philol.-hist. Klasse. Gottingen, 1983, № 5.
Pedersen H. Turkische Lautgesetze // ZDMG. 1903. Bd. 57.
Schmid W.P. Indogermanistische Modelle und osteuropaische Fruhsprache // Abh. der Akademie der Wissenschaften und der Literatur. Mainz. 1978, № 1.
Schmidt J. Die Verwandschaftverhaltnisse der indogermanischen Sprachen. Weimar, 1875.
Schuchardt H. Der Vokalismus des Vulgarlateins III. Leipzig, 1868.
Swadesh M. Perspectives and problems of American comparative linguistics // Word. 1954. № 10.
Troubetzkoy N.S.Grundzuge der Phonologie. Prague, 1939.