Хауген Э. Лингвистика и языковое планирование

(Новое в лингвистике. Вып. VII. Социолингвистика. - М., 1975. - С. 441-472)

1. Введение

1.1. Проблема правильности языка уже многие годы привлекает внимание американских авторов. И снова она возникла в связи с выходом в свет третьего издания "New International Dictionary" Вебстера (в дальнейшем сокращенно - Вебстер-3). Общие установки этого словаря некоторые эстеты, самозванные стражи чистоты английского языка, связывают с понятием "структурной лингвистики". В частности, мы имеем в виду высказывание известного критика Вебстера-3 Д. Макдональда о том, что лексикологический метод словаря основывается на "теории структурной лингвистики" (Макдональд 1962). Между тем нет никаких свидетельств в пользу этого неожиданного заключения - ни в заявлениях издателя, ни в конкретной лексикографической практике словаря. И тем не менее м-р Макдональд все же считает нужным сообщить нам, что этот словарь являет нам пример того, как "структурная лингвистика просачивается в области, где ей не должно быть места". И поэтому - хотя бы ради того, чтобы защитить доброе имя лингвистики, - я полагаю, что наш долг - проанализировать отношения, существующие между наукой о языке и проблемой языковых норм. Не ставя перед собой цели отражать абсурдные выпады против структурной лингвистики, мы попытаемся снова охарактеризовать для людей нашего поколения тип и природу языковой нормализации, а также потенциальную роль лингвиста в ко-дифицировании языка и санкционировании языковых норм [1].
1.2. Можно с уверенностью сказать, что до XIX в. вся лингвистика была нормативной. Так, многочтимый Панини, деятельность которого служила задачам религиозного сообщества, был подлинным законодателем языка. Греческие и латинские грамматисты были авторами учебников, желавшими установить непоколебимые нормы письменной и устной речи на этих языках - ius et norma loquendi. Быть может, именно поэтому, говоря об их трудах, обычно добавляют уничижительный эпитет "донаучный". Но и в XIX в. многие весьма достойные основатели новой лингвистической науки глубоко входили в проблемы языковой нормализации. Датчанин Расмус Раск потратил немало времени, разрабатывая более рациональную систему орфографии для своего родного языка, и даже опубликовал целую книгу на эту тему (Раск 1826). Основатели исторической школы лингвистики в Германии - Якоб Гримм и Август Шлейхер - интенсивно занимались проблемой правильности немецкого языка. Младограмматики, завладевшие лингвистикой ко второй половине XIX в., внесли важный вклад в решение этой проблемы, Целая глава в "Принципах" Германа Пауля посвящена "Gemeinsprache", или стандартному языку (Пауль 1886; 350-368); очень серьезно занимался проблемой языковой корректности и Адольф Нореен (Hopeeн 1892). Выдающийся лингвист, основатель фонетики англичанин Генри Суит чуть ли не всю жизнь активно участвовал в работе Ассоциации реформы правописания. В XX в. эта проблема детально разрабатывалась Антуаном Мейе (Мейе 1928), а Отто Есперсен полностью посвятил "эталонам правильности" две главы своей книги "Человечество, нация, индивид и язык" (Есперсен 1925). Есперсен принимал также активное участие в работе по созданию международных вспомогательных языков и создал свой собственный язык, называемый новиаль.
1.3. У нас в стране этой проблемой очень интересовались два весьма знаменитых лингвиста - Эдуард Сэпир и Леонард Блумфилд. Сэпир работал в Международной ассоциации вспомогательных языков (Сэпир и Сводеш 1932). Блумфилд написал статью "Грамотная и неграмотная речь" (Блумфилд 1927) и посвятил несколько страниц своей книги "Язык" (1933) приложению языкознания к решению вопроса о правильности и кодификации языка, а также к английскому правописанию и международным языкам. Книга "Язык" заканчивается такими словами: "И хотя сейчас это только мечта, можно надеяться, что в недалеком будущем изучение языка поможет нам понимать поступки людей и управлять этими поступками". Даже антинормализаторские заявления Роберта Холла-младшего свидетельствуют об активной заинтересованности проблемами нормативной лингвистики. Его призывы к людям "оставить свой язык в покое" (Холл 1950) или не трогать пиджин-инглиш - "руки прочь от пиджин-инглиш" (Холл 1955) есть не что иное, как оценка противоборствующих тактик с учетом языковых инноваций. Углубляясь в эту проблему, мы постараемся не быть ни про-, ни антинормализаторами, но обязательно настаиваем на том, что проблема языковой правильности есть проблема лингвистическая и в этом своем статусе она достойна того, чтобы привлечь внимание лингвистической науки. Установка на антинормализаторство отнюдь не есть продукт собственно американской лингвистики. Уже в XIX в. лингвисты начали проводить ныне принятое всеми различие между лингвистикой описывающей и лингвистикой предписывающей: Эсайяс Тегнер, шведский языковед (Тегнер 1874, 104), писал, что задача лингвистов - "не предписывать языку законы, а описывать их". Однако ясно, что граница между этими двумя видами деятельности зыбкая. В нашу же эпоху, эпоху социальных наук, описание норм и ценностей, а также описание того процесса, посредством которого они создаются, нельзя считать совершенно ненаучной проблемой. И наша сегодняшняя задача - как-то разграничить и определить эти виды деятельности и посмотреть, что могут дать им лингвистическая наука и лингвисты. Даже если это будет и не вполне чистая наука, все же, бесспорно, это одна из областей применения лингвистической техники, классифицируемая, таким образом, как одна из отраслей прикладного языкознания.

2. Характер языкового планирования

2.1. Нормативную, или предписывающую, лингвистику можно рассматривать как некий вид управления (или манипулирования) языком, предполагающий существование того, что я буду здесь называть "языковым планированием" (в дальнейшем сокращенно - ЯП). Планирование - это один из видов человеческой деятельности; он возникает из потребности найти решение некоторой проблемы. Деятельность эта может быть абсолютно неформальной и ad hoc, но может быть организованной и преднамеренной. Она может осуществляться как частными лицами, так и официальными учреждениями. Социальное планирование в нашем обществе - это деятельность с весьма определенными задачами, хотя разные страны находят ее приемлемой в специфических сферах в самой разной степени. Коль скоро планирование осуществляется, оно непременно должно включать следующие этапы: сбор материала в широких масштабах, рассмотрение альтернативных планов действия, принятие решений и, наконец, их внедрение самыми различными методами.
2.2. Такая модель применима и к ЯП. Всюду, где существуют языковые проблемы, требуется ЯП. Если языковая ситуация по каким-то причинам ощущается как неудовлетворительная, возникает необходимость в осуществлении программы ЯП. В одной из своих предшествующих работ я определял ЯП как "деятельность по подготовке нормативной орфографии, грамматики и словаря, которыми будут руководствоваться в своей письменной и устной речи члены неоднородных речевых коллективов" (Xауген 1959, 8). Теперь я считаю, что это только один из возможных выходов ЯП, только часть воплощения решений, принимаемых теми, кто занимается планированием языка. Душой ЯП является скорее то, что я определил бы как "вынесение суждения в форме одной из нескольких имеющихся языковых форм". И даже еще короче - я думаю, мы можем определить ЯП как оценку языкового изменения. Того же мнения придерживается и индийский ученый П. С. Рэй, чья вдохновляющая книга о языковой стандартизации была крайне полезна при подготовке настоящей статьи. Он описывает предписывающую лингвистику как "поиски разумного начала в различном подходе к языковым инновациям" (Рэй 1963, 18).
2.3. Разумеется, поскольку лингвистика с такой гордостью заявляет о том, что она наука описательная, можно и отрицать всякую научную ценность процесса оценки и выбора. Не углубляясь в проблемы детерминизма и свободы воли, мы можем, однако, сказать с полной уверенностью. что вопрос о выборе в языке продолжает оставаться открытым. Тот факт, что каждый человек должен учить язык с азов и при этом никогда не выучивает в точности тот язык, на котором говорят его учителя, а также тот факт, что люди могут и действительно меняют в течение жизни свой язык, - достаточная гарантия того, что должна быть какая-то область, где есть место выбору. И коль скоро такая область существует, мы можем говорить о ЯП как о попытке повлиять на этот выбор. Как и всякая оценка, ЯП предполагает, что существуют некоторые стандарты, на фоне которых оцениваются различные языковые инновации.
2.4. Однако не следует априори утверждать, что мы знаем, что это за стандарты. В задачи ЯП не входит поощрение или предотвращение языковых изменений. В его задачи не входит защита единообразия или разнообразия речи отдельных говорящих или групп говорящих. В его задачи не входит противодействие или содействие процессу межъязыкового заимствования: оно может лишь работать на пурификацию или гибридизацию. Оно может защищать или расширение, или ограничение ресурсов языка. В его задачи не входит повышение эффективности в ущерб красоте; оно может развивать как точность, так и выразительность языка. В его задачи не входит даже сохранение того языка, для которого оно предназначено: ЯП может быть направлено на сдвиг данного языка в сторону другого.
2.5. Представляя нижеследующий системный обзор ЯП, мы примем план, который подсказывается общим подходом теории решений. Изучение способов принятия решения - одно из излюбленных занятий социологов наших дней; несомненно, что общая модель принятия решения годится и для ЯП. Не претендуя на глубокое понимание всех тонкостей этой сферы, я все же полагаю, что данные, представляемые нами здесь, хорошо укладываются в рамки процедуры, которую можно назвать процедурой решения, Возьмем наудачу определение: "Принятие решения состоит в выборе некоторого плана (то есть линии действия) из ограниченного числа общественно обусловленных альтернативных планов с целью вызвать некоторое специфическое будущее состояние, ясное тому, кто принимает решение" (Снайдер 1958, 19) [2]. Мы рассмотрим здесь проблемы, которые порождают ЯП, тип принимающих решение лиц, которые связаны с ЯП, альтернативы, которые были предложены, и их ограничения, принципы оценки, которые при этом применялись, и, наконец, методы проведения языковой политики. В такой небольшой работе, как настоящая статья, мы можем дать лишь самый краткий очерк этой весьма обширной темы.
2.6. Прежде чем начать рассмотрение проблем, порождающих ЯП, необходимо установить соотносительные роли речи и письма. Если мы будем придерживаться обычного взгляда лингвистов, выраженного в знаменитом афоризме Блумфилда о том, что письмо - "всего лишь способ фиксации языка с помощью видимых знаков" (Блумфилд 1933, II, 1), мы не сможем даже приблизиться к этой теме. Агрессивно пейоративная форма этого утверждения понятна в свете общедидактических идей Блумфилда. Конечно, никто не станет отрицать исключительной важности для лингвистической науки того факта, что письмо вторично - как в историческом плане, так и при обучении и в жизни каждого индивида. И все же при изучении ЯП нам придется перевернуть это отношение: нам придется считать письмо первичным, а речь вторичной. Может быть, это одна из причин, почему языковеды сравнительно мало интересуются ЯП, - это переворачивает все их представления о языке. То, что лингвисты считают первичным, в ЯП рассматривается как вторичное, а за тем, что лингвисты считают лишь тенью действительности, признается определенная ценность. Причина этой перестановки - в функционировании письма, являющегося средством общения для говорящих, разделенных временем и пространством. Важность письма для общества, длительная сохраняемость письменных текстов позволяют и требуют трактовать письмо не просто как записанную естественную речь. Письмо перестает быть просто записью, оно создает свой собственный код, способный оказывать воздействие на речь языкового коллектива.
2.7. Отношение письменного языка к идиолектным кодам его носителей можно анализировать путем двойного перевода. Начав с любого данного идиолекта, лингвист может применить доступную ему технику описания и представить точную и исчерпывающую запись идиолекта в форме стандартного лингвистического описания. Эту точную фиксацию идиолекта можно назвать графолектом говорящего. Между идиолектом и графолектом даже в самом благоприятном случае будут ощутимые расхождения. Графолект отличается от идиолекта следующим: он а) отредактирован, б) расчленен, в) задержан, г) стабилизирован. Отредактирован - это значит, что в нем не содержится никаких не поддающихся учету непредсказуемых ошибочных фраз и фальстартов, характерных для реальной речи (Xоккет 1958, 142). Расчленен означает то, что такие сукцессивные единицы, как фонемы и слова, разъединяются, вместо того чтобы оставаться слитными: так, /wayncha telmiy/ в любой мыслимой английской орфографии предстанет в виде пяти или шести сукцессивных единиц: Why didn't you tell me? "Почему ты не сказал мне?" Под задержанностыо графолекта мы понимаем тот факт, что он выучен, как учат второй язык, и потому требовал большего обдумывания и больших усилий, чем идиолект. Графолект стабилизирован, то есть он обладает большей потенциальной емкостью и несущей силой, что способствует регулярности и стабильности его форм. Таким образом, применив эти принципы к идиолекту, лингвист переводит его в новое средство общения с вытекающим отсюда изменением техники исследования и некоторой потерей информации. То же самое делает носитель графолекта, когда он учится читать и писать.
2.8. Но Графолект - это еще не орфография. Для этого должен обязательно осуществиться второй перевод, который приспособит. его к нуждам других идиолектов - короче говоря, создаст некий компромисс графолектов. Как указывал Мартин Йоос (Йоос I960, 257), идеальная орфография должна обеспечивать некоторую степень морфемной стабильности, будучи сама морфонологической. Это значит, что она должна допускать такую альтернативную интерпретацию символов, чтобы самые различные идиолекты смогли обнаружить в ней присущие именно им звуки. И в то же время она должна быть настолько единообразной, чтобы в нее можно было перевести самые различные речевые навыки. Но это означает, что стандартная орфография в определенной степени независима от речевых навыков тех, кто ее употребляет; она становится как бы "языком в себе", а не только отражением речи. Поэтому лица, изучающие орфографию, сталкиваются с двойной проблемой - разрывом между речью и письмом (в смысле использования разной техники кодирования) и разрывом между их собственными идиолектами и воплощением этих идиолектов на письме. Именно этот второй разрыв может привести к фактическому языковому изменению под влиянием письма, поскольку письменные тексты, читаемые вслух, могут порождать свою собственную речь. Применяя выученные им правила перевода, человек, читающий текст, может создать идиолект, отличный от его собственного - в той степени, в какой данный графолект не совпадает с его собственным графолектом. Это возможно в любом случае - независимо от того, насколько орфография данного языка близка к фонетике. Однако на самом деле полностью фонетическая орфография обеспечит большее единство произношения, так что орфографическое произношение скорее характерно для немецкого, чем для английского языка. Орфографическое произношение крайне непопулярно среди лингвистов, однако язык типа верхненемецкого без него совершенно невозможно понять [3].
2.9. При рассмотрении ЯП существенна также проблема языкового стиля. Проблема эта, тесно связанная с разграничением письма и звуковой речи, существовала задолго до изобретения письменности. Так, различие стилей, вызываемое изменением ситуации, было зафиксировано исследователями языков американских индейцев, которые стали употреблять термин "non-casual" ["ненебрежная"] речь, понимая под этим стиль, который я предпочел бы традиционно называть "formal" ["официальным"] [4]. Мы можем назвать также некоторые виды общения, требующие соблюдения определенной языковой формы, даже в обществах, не имеющих письменности. Такова сфера законности, ритуалы и эпос. Язык, функционирующий в этих сферах, отличается от языка повседневной жизни тем, что он более величествен, более отчетлив и больше запоминается. Причина этого очень проста: сообщения, которые делаются в таких ситуациях, настолько важны для жизни общества, что их запоминают и передают от поколения к поколению, сохраняя неизменными. Эти тексты вверяются судье, священнослужителю и барду, которые становятся, таким образом, хранителями традиций и в то же время потенциальными творцами инноваций. Этот язык, приходящий из прошлого такими путями, - это язык общественный и официальный, в то время как повседневная речь таковой не является. Этот язык базируется на ситуации, когда один говорящий обращается ко многим и от имени многих - это как бы голос самой группы. Если все это справедливо для общества еще дописьменного, то это еще более справедливо для общества, имеющего письменность, поскольку письменность колоссально расширяет объем памяти и повышает ее точность. Было бы странно, если бы это не вело к увеличению разрыва между небрежной и официальной речью при весьма высоком уровне стабильности словаря (3енгель 1962).
2.10. Итак, установив примат письма над звуковой речью для целей ЯП, сформулируем общее положение: ЯП относится прежде всего к официальным, а не к неофициальным языковым стилям, особенно в их письменной форме. Всякое воздействие официального стиля на неофициальный является вторичным, первичная же цель - влиять на официальный стиль посредством изменений в письменной форме его выражения. Это и есть обстановка и фон для любого ЯП.

3. Проблемы языкового планирования

3.1. Если мы рассмотрим теперь первый аспект ЯП, то возникающие при этом проблемы будут особыми случаями проблемы нон-коммуникации. ЯП в принципе возникает повсюду, где есть разрыв (failure) коммуникации. Но разрыв не следует понимать как подразумевающий одинарное решение (или - или) - здесь имеется в виду целая шкала, отмечающая все случаи: от полного осуществления коммуникации до ее полного отсутствия. Если мы возьмем два крайних значения и среднее значение этого параметра, то сможем установить три вида коммуникативных ситуаций: 1) первичный речевой коллектив, где единственные различия между говорящими - это идиосинкратические, или, в лингвистических терминах, идиолектные; 2) вторичный речевой коллектив, в котором имеется частичное взаимопонимание, и 3) третичный речевой коллектив, в котором понимания нет, так что требуются переводчики. Среди политических объединений примером первичного языкового коллектива может служить Исландия, вторичного - Англия, третичного - Швейцария. Мы не можем заниматься здесь подробно пересечением этих понятий, укажем только, что вторичный речевой коллектив вполне созрел для национального языка, а третичный - для международного, или вспомогательного, языка. Оба они являются примерами ситуаций, когда на помощь следует призвать ЯП. В самом общем виде, каждый из этих речевых коллективов нуждается в некотором общем коде, вспомогательном языке, который позволил бы всем желающим осуществлять общение с членами других первичных коллективов (Гамперц 1962).
3.2. Подчеркивая важность устной формы языка и отдельного информанта, лингвисты выделяют в качестве своего специфического объекта именно первичный речевой коллектив. Для такого коллектива ЯП излишне, так как нужные коррективы вносятся в индивидуальную анархию уже непосредственными потребностями общения. Всякого, кто обучается языку, тут же поправляют его товарищи или старшие, с кого он всегда брал пример, часто пуская в ход горькое лекарство насмешки, пока он не овладеет языком как и они, максимально использовав все свои возможности. Языковой код усваивается каждым членом коллектива. Таким образом, та интерференция с коммуникацией, которую называют "кодовым шумом", сводится к минимуму. Мне представляется, что данная модель, базируясь на теории информации, которую мы считаем наиболее адекватно описывающей ситуацию прямого общения в первичном речевом коллективе, вполне применима и ко вторичным и даже к третичным коллективам. Mutatis mutandis, чем обширнее речевой коллектив, в котором осуществляется коммуникация, тем лучше он обслуживается общим кодом. Этому коду не хватает непосредственности речевой ситуации; он должен оформляться более сознательно и, поскольку сюда включается и письмо, здесь достаточно простора и для ЯП. Главное, письменному языку не хватает самокорректировки устной речи, поэтому он нуждается в особой группе опекунов для осуществления этого терапевтического воздействия.
3.3. На практике все эти проблематические ситуации разнообразны и широко варьируются. На одном конце шкалы находится бесписьменное население, не имеющее ни письменной традиции, ни какого-либо централизованного управления - количество таких ситуаций во всем мире теперь быстро сокращается. Там, где появилась письменность, можно установить ряд четко различающихся ситуаций. Фергюсон (Фергюсон 1962) предложил шкалу для описания этих ситуаций, используя обозначения П0 - П12 для фиксирования степени распространения Письменности и обозначения Ст0 - Ст2 - для фиксирования степени Стандартизации. П2 представляет языки, на которых "регулярно публикуются оригинальные исследования в области физических наук", а Ст2 - языки, обладающие "единственной и широко распространенной нормой, которая лишь с самыми минимальными модификациями или вариациями представляется пригодной для всех целей, в которых используется язык". Но даже и эти "идеальные состояния" очень различны и нуждаются в субклассификации; например, шведский язык, который Ферпосон считает образцом Ст2, покрывает ареал, в котором существуют живые диалекты, носители которых не понимают друг друга, а их в свою очередь не понимают люди, говорящие на литературном языке. Для жителей Далекарлии есть много ситуаций, когда шведский язык ощущается как неподходящий. Страны типа США или Исландии (если специально взять для примера большую и маленькую страну) оказываются гораздо ближе к "идеальному состоянию" Ст2 (Бенедиктссон 1962). Всюду, где ситуация связана с письменностью или стандартизацией, возникают проблемы для тех, кто занимается ЯП.
3.4. Для языка бесписьменного существенна проблема создания орфографии. Если же данный язык имеет орфографию, она может быть (или стать) неадекватной для тех, кто его пользуется; наконец, возможно соперничество разных орфографий. Даже в том случае, когда данная орфография вполне адекватна или так прочно утвердилась, что нет никакого резона ее менять, То всегда в пределах стандарта могут существовать варианты, подлежащие оценке. Такому варьированию могут подвергаться произношение, грамматика, синтаксис или лексика. По поводу того, является ли какой-нибудь вариант желательным (и потому его нужно поддерживать) или нежелательным (и тогда его нужно изгонять), мнения могут расходиться. По-видимому, такие суждения оценочного характера делаются во всех речевых коллективах - от самых простых до наиболее сложных. Причем они не ограничиваются лишь коллективами, имеющими письменность. Так, Блумфилд, к своему большому изумлению, обнаружил, что его информанты из племени меномини (штат Висконсин) имели весьма четкие представления о качестве языка, употребляемого их соотечественниками (Блумфилд 1927). Он заключает, что, "соединяя в себе черты явного превосходства как в характере, так и в положении, равно как и в языке - некоторые лица расцениваются как лучшие образцы поведения и речи, чем другие".

4. Роль нормализатора языка

4.1. Это предположение подводит нас к рассмотрению самого нормализатора - человека, принимающего решения. Или, как образно сказал Дуайт Макдональд: "Какого рода власть могла бы попытаться направлять и контролировать [языковое] изменение, если это вообще возможно?" (Макдональд 1962, 259). До эпохи Возрождения забота о языке была предоставлена грамматистам и риторикам. Так, Квинтилиан в своей "De institutione oratoria" (ок. 95 г. н. э.) писал, что одна из функций грамматики - это "формирование правильной речи" (recte loquendi scientiam) (Квинтилиан 1875, 29). Латинские и греческие грамматики появились, как показывают расчеты, много лет спустя после классического периода этих языков и были по существу кодификацией уже принятых норм. Кодификация обычно считается одной из примет стандартизованного языка, но при этом отличают простое описание лингвистом уже принятой нормы, например в литературе или речи образованных людей, от попыток утвердить или даже создать эту норму. Слово "кодификация" обозначает, попросту говоря, открытое утверждение некоторого кода в форме правописания, грамматики и словаря. Однако отношение к кодификатору, а также его собственное отношение к своей роли с течением времени сильно изменились - как изменилось и значение слова "код". Для тех, кто считал язык божественным творением, кодификатор был жрецом, возвещавшим людям полученную от бога истину. Впоследствии код рассматривался как закон, а кодификатор - как законодатель, затем как этикет, а кодификатор - как законодатель мод и хорошего тона, и, наконец, как национальный символ, а кодификатор - как национальный герой. Для эстетиков кодификатор был поборником красоты языка, для логиков - приверженцем строгой рациональности, для философа - истолкователем законов мышления. Теперь, когда теория информации дала нам новое значение термина "код", мы готовы считать кодификатора технологом языка, Но мы, будучи социологами, должны признать, что все указанные выше значения кода и роли кодификатора продолжают существовать и входят в комплексную функцию языкового планирования в человеческом обществе.
4.2. Стоит обратить внимание на тот факт, что появление первых грамматик и словарей современных языков совпало по времени с ростом богатства и могущества их стран, приходящимся на XV - XVI вв. Характерный пример этого - первая испанская грамматика Небрихи 1492 г. "Grammatica de la lengua Castellana", посвященная автором королеве Изабелле и названная им "спутником империи" ("companero del imperio") (Даубе 1940, 31). Частью того же процесса было и создание первой академии, миссия которой заключалась в борьбе за "чистоту" языка - в данном случае речь идет об утверждении Флоренции и ее тосканского диалекта в качестве образца для общеитальянского. Это была Академия делла Круска (1582), по образцу которой кардинал Ришелье создал в 1635 г. Французскую академию. Хитрый кардинал сам продиктовал статус Академии (несомненно, считая его частью своей общей деятельности, направленной на политическую централизацию страны), где просил ее членов "со всем возможным тщанием и терпением трудиться для того, чтобы дать точные правила нашему языку и сделать его пригодным для рассуждения об искусствах и науках" (Робертсон 1910, 13). Этому примеру последовали, среди прочих, Испания (1713), Швеция (1739) и Венгрия (1830). Главным осязаемым эффектом деятельности этих академий явились словари. Первым из них был одноязычный словарь "Vocabolario degli Accademici delia Crusca" (1612). В Англии XVII - XVIII вв. многие известные писатели - Мильтон, Драйден, Дефо, Свифт - были большими энтузиастами создания английской академии (Фласдик 1928). Но англичане яростно сопротивлялись любым французским идеям, в особенности же тем, в которых им чудился привкус абсолютизма, и в конечном счете они вместо этого приняли проекты частного лица, Сэмюеля Джонсона, чей словарь (1755) стал первым значительным руководством в области английского языка. Соединенные Штаты объявили о своей языковой независимости от Англии, выдвинув вместо Джонсона другое частное лицо - Ноаха Вебстера [5].
4.3. В XIX - XX вв. требования к кодификаторам резко возросли, прежде всего в результате американской Войны за независимость и Французской революции и распространения грамотности. Проблема контакта с массами была проблемой образования, и книги были орудием обучения. Стандартизации требовали и технические нужды книгопечатания. Некоторые группы населения вдруг осознали, что их вынуждают говорить на каком-то новом языке и что они фактически являются гражданами второго сорта в своей собственной стране. Политические катаклизмы вели к возникновению новых наций или к возрождению старых, - и мы видим, как в одной стране за другой утверждаются новые языки - результат кодификаторских усилий отдельных лиц, правительственных комиссий или академий. Здесь нельзя не вспомнить такие имена, как Кораис в Греции, Аасен в Норвегии, Штур в Словакии, Мистраль в Провансе, Добровский в Чехии, Аавик в Эстонии, Яблонские в Литве. Эти люди были больше патриотами, чем лингвистами, и, рассматриваемая под углом зрения чистой лингвистики, их деятельность оставляет желать много лучшего. Однако некоторые из них внесли существенный вклад в развитие науки: Аасен. например, является также основателем норвежской диалектологии. Во всех европейских странах с системой всеобщих общеобразовательных школ министерства просвещения осуществляли контроль над орфографией и грамматикой родного языка. Так, в Турции Кемаль Ататюрк основал в 1932 г. полуофициальное Турецкое лингвистическое общество, в состав которого вошли члены его партии и школьные учителя; задачей этого общества была подготовка реформы турецкого языка, после того как Ататюрк официально заменил в стране персидское письмо латиницей (Xейд 1954). Между крайними полюсами - частной инициативой и прямым диктатом сверху - существует целый спектр организаций, предпринимающих шаги в поддержку какой-либо языковой формы: это церковные общины, различные общества, школы в литературе и науке.

5. Альтернативный выбор и языковое планирование

5.1. Рассмотрим теперь некоторые альтернативные программы действия, представляющиеся при осуществлении ЯП. Мы ограничимся здесь рамками вторичного языкового коллектива, в частности - нации, поскольку, как правильно подметил Фергюсон (Фергюсон 1962, 25), именно нация, объект, обычно не привлекавший внимания лингвистов, есть в конечном счете нормальная база для "коммуникативной сети, систем просвещения и языкового "планирования". При этом существуют и субнациональные группы, как валлийцы, и группы транснациональные - как евреи, которые сталкиваются с языковыми проблемами того же порядка, что и нации, но, не имея официальных органов, на которые они могли бы опереться, они вынуждены сами заниматься ЯП, насколько это в их силах. Многое из сказанного мною здесь относится и к этим группам, и только недостаток места удерживает меня от более подробного обсуждения их специфической ситуации.
5.2. Рассматривая программы действия, следует прежде всего обратиться к некоторым целям языкового поведения. До сих пор мы молчаливо предполагали, что эта цель - быстрая и не требующая усилий коммуникация. Однако базисная модель коммуникации, намеченная Бюлером и разработанная Якобсоном (Якобсон 1960), ясно показывает, что коммуникация не ограничивается чисто референционной передачей информации. Существует также и функция выражения личности (ego), называемая Якобсоном эмотивной, а также функция обращения к слушателю, которую он называет конативной. Различаются при этом и менее значимые функции - фатическая, метаязыковая и поэтическая. Понятие "ситуации социального общения" включает сложное взаимодействие говорящего и его слушателей, которые в целом могут рассматриваться как весь речевой коллектив. Говорящий выражает себя, однако выражено может быть лишь то, что его коллектив готов воспринять. Таким образом, язык не просто средство общественного взаимодействия, но и средство индивидуального самовыражения. Первое ведет к единообразию кода, второе - к разнообразию. Фактический результат этого - зыбкое равновесие между тем и другим.
5.3. Исходя из этих доводов мы уже не можем считать, как говорилось ранее, что целью языкового планирования обязательно является построение абсолютно единообразного кода - как во времени, так и в пространстве. Именно в этом и состоит одно из заблуждений некоторых "нормализаторов": они хотят утвердить данный язык на все времена или внедрить одну-единственную норму для всех людей, говорящих на самых различных диалектах. Но планирование можно рассматривать и как замену многого одним, и как замену одного - многим. Можно планировать как разнообразие, так и унификацию, как изменения, так и стабильность. Гавранек, характеризуя стандартный язык, писал, что он обладает "стабильностью и изменчивостью" (Гавранек 1932, 1938, ср. Гарвин 1959). В этом определении нет ничего специфического для стандартного языка; это - определение любой языковой нормы, даже нормы первичного речевого коллектива. Стабильность - это диахронический коррелят единообразия, а изменяемость - диахронический коррелят разнообразия. Хотя нормы живого языка по преимуществу стабильны и единообразны, они все же обеспечивают носителям языка достаточно широкое поле для варьирования. Как указывал Хёнигсвальд (Хёнигсвальд 1960, 27 и сл.), всякое языковое изменение может быть определено как замена, которая может быть либо расщеплением, либо слиянием. Оценка движется аналогично: можно высказаться в пользу многого в ущерб одному или же предпочесть одно многому.

6. Ограничения языкового планирования

6.1. Однако прежде чем принимать какое-либо из этих решений, необходимо установить границы изменения. Лицо, занимающееся ЯП, входит в ситуацию в определенной точке пространства и времени. Первая его задача - определить рассматриваемый язык, что совсем не просто. Когда реформатор норвежского языка Ивар Аасен вознамерился возродить норвежский язык из того состояния упадка, в котором он находился со времен средневековья, ему пришлось определить его как норму, существующую только в некоторых сельских диалектах, которые многие считали вырожденными разновидностями датского языка. До начала деятельности Штура (примерно тогда же) словацкие диалекты считались вариантами чешского языка - языка с гораздо более давней письменной традицией. Один из способов для нормализатора идентифицировать язык - это установить его историю. Комбинируя данные внутренней реконструкции с данными сопоставительной лингвистики, эти нормализаторы создали нормы, которые выглядят как прямые потомки более древних языков этой территории - письменных или устных. Таким образом, объединенные данные лингвистической географии и истории языка определяют рамки возможных прогнозов.
6.2. Для иормализаторской деятельности существует и другое ограничение. Оно определяется состоянием тех устных и письменных традиций, которые собираются реформировать. В том случае, если языковой стандарт предлагается нации, ранее не имевшей письменности, нормализатор должен учитывать лишь речевые нормы своего языкового коллектива. Если существует только одна норма, его задача (как мы уже указывали ранее) сводится к созданию орфографии, то есть это задача в значительной степени техническая. Если же норм больше, чем одна, нормализатор сталкивается уже с некоторым множеством альтернативных решений, что в свою очередь вызывает массу проблем и потребность в каком-то методе оценок (который мы вкратце рассмотрим ниже). Если к тому же в данном коллективе уже существует одна или несколько орфографий, задача нормализатора становится еще сложнее - разве что он предпочтет остановиться на одной из них и просто подлатать и подштопать ее тем или иным способом. Во всяком коллективе, обладающем письменностью, за которой стоит хоть сколько-нибудь древняя традиция, существует целая система убеждений и рассуждений относительно речи и письма, выступив против которых, нормализатор может оказаться бессильным, если только не сумеет приспособить их к своим собственным задачам. Как бы иррациональны ни казались эти убеждения, они, как правило, потом оказываются опорой и поддержкой для того, кто даст себе труд изучить традиции данного общества.
6.3. Эти жесткие ограничения альтернативных возможностей могли бы заставить нас усомниться в шансе провести какие-либо изменения, если бы люди и общества не менялись, а вместе с ними не менялся бы и язык. Чтобы взвесить возможные решения поставленных нами здесь проблем, необходимо располагать процедурой принятия решений, которая бы обеспечивала классификацию альтернантов. Эти альтернанты должны поддаваться классификации на основе каких-то объективных критериев - например, длинное ли это слово или короткое, старое или новое. А эти последние в свою очередь должны ассоциироваться с задачами более высокого порядка, такими, как коммуникация, самоутверждение или стабильность группы.

7. Критерии языкового планирования

7.1. Все, кто много писал на эту тему, предлагали множество оценочных критериев. Адольф Нореен (Нореен 1892), в частности, отверг классическую точку зрения о том, что лучшие образцы нужно искать в прошлом. Он отверг и "органическую" точку зрения - о том, что язык - это эволюционирующий организм, не подвластный контролю человеческого разума. Он предложил систему критериев для обнаружения "неправильного" языка, базировавшуюся на методе, который он считал разумным: неправильно то, чего нельзя понять, что можно понять неверно или что можно понять лишь с трудом. Неправильно также то, что трудно произнести или запомнить, и то, что длиннее или сложнее, чем необходимо, либо нечто новое, ничего не дающее языку.
7.2. Большая часть этих критериев сводится к тому, что лучше назвать критерием эффективности. Самая ранняя из известных мне формулировок этого критерия (еще до Нореепа) принадлежит шведскому лингвисту Э. Тегнеру, который (находясь под влиянием современной ему науки) написал (Тегнер 1874, 104), что самый лучший язык - это "тот, на котором легко выразить мысль и легко ее понять" (ср. также Нореен 1892, 113; Есперсен 1925, 88). Важная сторона этого тезиса в четком осознании того факта, что интересы говорящего могут совсем не совпадать с интересами слушающего. Практически общение становится возможным благодаря достижению неустойчивого равновесия между экономией говорящего при высказывании и экономией слушающего в восприятии. Пишущий не получает непосредственных корректирующих замечаний аудитории, и потому необходимо, чтобы он умел предвидеть потребности читающего. Письму не хватает многих структур устной формы речи, обеспечивающих ясность и понятность - интонации, жестов, и потому оно вынуждено возмещать их нехватку эксплицитными письменными сигналами. Для опытного читателя некоторые из них могут сигнализироваться нефонетическим написанием слов, столь непопулярным у реформаторов орфографии и детей.
7.3. Итак, конфликт между "имущими" и "неимущими" очевиден; в данном случае речь идет о тех, кому надо учиться, и о тех, кому уже не надо учиться. Система, простая для тех, кто выучил ее, может быть чрезвычайно трудной для изучения. Те, кто знает китайские иероглифы, говорят, что читать написанные ими тексты можно гораздо быстрее, чем те же тексты, записанные в алфавитной системе репрезентации; но цена обучения им слишком высока. Английское правописание весьма несовершенно отражает какое бы то ни было английское произношение, но именно эта его "нефонетичность" обеспечивает ему морфемное тождество и облегчает усвоение английского языка другим европейцам, так как многое оказывается для них более знакомым, чем было бы при фонетическом написании. Эффективность, следовательно, нужно расценивать в зависимости от стоимости обучения (по отношению к стоимости "разучения"). Поскольку те, кому пришлось бы "разучиваться", - это обычно те люди, которые контролируют социальный аппарат, а те, кому надо учиться,- это школьники или иностранцы, ясно, что любой вид изменений встретится с сильным противодействием. Но общий принцип остается в силе: эффективна та форма, которую легко выучить и легко употреблять.
7.4. Особенно следует избегать таких упрощенческих представлений, что слова короткие обязательно эффективнее длинных или что аналитическая грамматика эффективнее грамматики флективной. Как напомнил нам П. С. Рэй (Рэй 1963, 41), подлинная экономия состоит в том, чтобы максимально короткими были самые частотные слова. Именно такими обычно бывают служебные слова естественных языков. С другой стороны, редкие слова, которые обычно проходят для слушателя незамеченными, более рационально кодировать как длинные, поскольку это делает их более избыточными. Полезнее также, чтобы такие слова были сложными и, следовательно, более прозрачными в грамматическом отношении, чем слова более частотные. Такой язык, как английский, который, будучи языком индоевропейским, сохранил лишь минимум грамматических флексий, обладает, с одной стороны, чрезвычайно сложной системой предлогов, а с другой - жестким порядком слов, что требует от его письменной формы большей эксплицитности, чем для других языков той же языковой семьи. Это достигается введением таких "пустых слов-заполнителей", как do и one (I do say или the young one).
7.5. Устанавливая эффективность одной языковой формы по сравнению с другой, необходимо соблюдать осторожность. Вспомним, например, что в XIX в. высказывались диаметрально противоположные суждения по поводу перехода английского языка от синтетического строя к аналитическому. Романтики считали это вырождением, эволюционисты - прогрессом. Сегодня мы называем это просто изменением. Мы уже вполне усвоили тот тезис, что нельзя, изолировав какие-то факты, выхваченные из целой системы, судить по ним об эффективности всей структуры - необходимо оценивать каждую единицу в рамках этого целого, но нам еще далеко до той поры, когда наши мнения в этой области выйдут за пределы умозрительных спекуляций.
7.6. Существует еще один критерий, имеющий специальное отношение к ЯП, где бы оно ни осуществлялось,- критерий, который я называю адекватностью (термин, предпочитаемый мною термину Рэя "языковая рациональность"; см. Рэй 1963, 45 и сл.). Он включает в себя то, что Гарвин вслед за Гавранеком называет "восходящей кривой интеллектуализации" (Гарвин 1959). И Гавранек, и Гарвин понимали под этим прежде всего способность языка реагировать на нужды своих носителей как некий инструмент, обладающий референциопным значением. Это один из пунктов, где в игру вступает ЯП - например, при создании терминологии, отвечающей требованиям современной науки. В первичном языковом коллективе всегда можно найти средства - то ли путем заимствования, то ли используя внутренние ресурсы - для расширения словаря до такой степени, чтобы он служил повседневным нуждам речевого общения: мы все знаем, что для арабов важная вещь - верблюды, а для эскимосов - снег, и это сказалось на их словарном запасе, исключительно развитом в этих отделах лексики. Во вторичном языковом коллективе такие потребности часто стимулируются непосредственными контактами с другими нациями и переводами с их языков.
7.7. Но есть и другой вид языковой адекватности, культивируемый в пределах нации. Он вряд ли воздействует на чисто рациональную сферу, а скорее относится к более интимной стороне частной жизни людей. Адекватность языка возрастает не только за счет разветвленной научной и философской терминологии, но и за счет развития средств эмоциональной и поэтической выразительности. ЯП может искать поддержки в словах сельских диалектов, которые придают письменной речи живую прелесть и непередаваемый аромат родного дома. Так было в Скандинавии, где изучение диалектов долгое время считалось всеми нормализаторами основным стимулом обогащения литературной речи. Итак, правило адекватности гласит: данная форма должна передавать информацию, которую хотят передать употребляющие ее лица, с желательной для них степенью точности.
7.8. Третий критерий - это критерий "приемлемости", под которым я понимаю почти то же самое, что и Рэй, когда он выдвинул критерий "языковой доступности" (linguistic commonalty). Это социологический компонент оценки. В общем виде он соответствует тому, что прежние исследователи этого предмета называли употреблением или узусом, считая его некоторой нормой корректности. Есперсен в 1925 г. указал на существование трех типов узуса: 1) употребление понятное, удовлетворяющее простейшему минимуму коммуникации; 2) употребление корректное, соответствующее всем принятым требованиям языковой нормы; 3) употребление хорошее, соответствующее неким более высоким стандартам ясности или красоты и потому вызывающее восхищение слушателей (Есперсен 1925, 133). Эти типы различии в действительности соответствуют разным степеням приемлемости в рамках вторичного речевого коллектива. Этот коллектив, не будучи ни гомогенным, ни полностью гетерогенным, демонстрирует сложную систему расхождений в оценках, благодаря которой формируются различительные черты узуса и соответствующие сдвиги в самом языке. В этом смысле следует признать весьма полезной терминологию, разработанную Рэем для этой ситуации (Рэй 1963, 61). Он выделяет некоторое подмножество носителей языка, называемых им "лидерами", которые рассматриваются как достойные подражания и потому обладающие "престижем". Прочие носители языка могут подражать их речи в той мере, в какой они имеют к ней "доступ", что ведет к распространению узуса лидеров.
7.9. Это наблюдение соответствует выводу, сделанному Антуаном Мейе (Мейе 1928) относительно литературных языков Европы: "Это языки, созданные элитой и для элиты". Однако в целом данная проблема очень сложна, ибо присутствие элиты (иногда даже в течение нескольких веков) не всегда приводит к победе именно ее языковой нормы. Классические языки - греческий, латинский, арабский - перемежающимися волнами омывали берега Средиземного моря, захлестывая население других языковых групп. Турецкий язык выступал почти в той же самой роли, но в конце концов отступил и оказался ограниченным относительно небольшой областью, как и греческий (Броснаан 1963). Даже в древности некоторые народы оказывали сопротивление экспансии больших языков. В новое время это сопротивление получило поддержку со стороны растущего языкового национализма. Хотя Мейе сокрушался по поводу того, что он называл "языковой балканизацией" Европы XX в., есть основания думать, что языковой национализм является одной из наиболее привлекательных сторон национализма. Переоценка национализма как такового возникла, по-видимому, в среде молодых американских ученых, которые начинают понимать, что скорее национализм есть шаг на пути к интернационализму, а не наоборот (Геерц 1963). Понимать это нужно так: национализм заставляет индивида заботиться не только о своей личной или узко местной выгоде, но и о всем том, что касается уже значительно большего коллектива. Национализм спаял воедино людей, входящих во множество первичных речевых коллективов, объединив их в речевые коллективы второго порядка, и тем нейтрализовал узко местнические тенденции первичного языкового объединения. Эта функция общенационального стандартного языка - одна из причин того, что он становится символом нации. Он становится не только орудием обращения сверху вниз - в направлении от правителей к подданным или гражданам,- но и средством общения самих граждан между собой, которые становятся компонентом более обширной сети отношений, даже если при этом им приходится поступиться какой-то частью своего языкового своеобразия.
7.10. В то же время стандартный язык образует канал коммуникации с внешним миром - как минимум, переводы с других языков делаются на этот язык. Даже если носитель этого языка и лишен возможности непосредственно общаться с другими нациями, он все же получает больший доступ к их культуре просто благодаря тому, что его язык способен передавать идеи других наций (быть может, более значительных, чем его собственная). Таким образом, национальный язык подвергается воздействию со стороны внешнего мира, и даже порой под угрозой оказываются его специфические самобытные черты. Подобно нации, язык двулик, он противостоит разобщенности внутри и поглощению извне.
7.11. Нормализатор, утверждая национальный язык или пытаясь его модифицировать, сталкивается с проблемой выбора: на чей узус ориентироваться при выборе типа речи. В большинстве европейских наций принято, что "лидеры" - это элита, отмеченная печатью богатства, или власти, или происхождения, или образования (или, возможно, всеми четырьмя преимуществами одновременно). Однако в более молодых нациях, сложившихся в более позднее время, случалось так, что элиты или нет, или она намеренно игнорируется. Так, например, сторонники демотики в Греции, гэльского языка в Ирландии, новонорвежского в Норвегии выступили против официальной элиты своих стран и образовали сами контрэлиту, опираясь в своем употреблении языка на сельские диалекты или на обиходно-разговорную городскую речь. Иногда проблема разрешается в пользу чистого количества (выбирается. более распространенный тип употребления), или качества (выбираются лучшие и наиболее исконные формы), или во имя социальной справедливости (у бедняков это ослабляет чувство обделенности образованием). Но проблема может заключаться и в столкновении географически обособленных диалектов, каждый из которых претендует на роль языка. Итак, правило "приемлемости" гласит: данная форма должна быть принята лидерами или приемлема для лидеров соответствующего социума или субсоциума.
7.12. В каждом конкретном случае эти три правила - эффективности, адекватности и приемлемости - могут действовать в одном направлении или в разных направлениях. Их действие до какой-то степени может совпадать и пересекаться самым различным образом, и их соотношение варьируется в зависимости от условий. Но их учет позволяет тем, кто рассматривает программу ЯП, принять определенное решение.

8. Осуществление языкового планирования

8.1. Для всех таких программ наконец наступает момент, когда принятые решения необходимо проводить в жизнь. Как же именно это делается? Лингвист со своей грамматикой и лексикой может предлагать что угодно, если нет методов, которые обеспечили бы внедрение его программы. Исследование этого вопроса лежит в русле действия средств массовой информации и больше подошло бы, пожалуй, специалисту в области рекламы, чем в области языка. В конечном счете решения принимаются носителями языка, последней инстанцией в этом деле.
8.2. Отдельные индивиды также обладают определенным весом, который определяется исключительно личным и профессиональным авторитетом. Те, кому это не нравится, называют мнение этих лиц "авторитарным", а кому нравится, предпочитают слово "авторитетный". Экономия обращения к авторитетам в тех случаях, когда решаемые проблемы слишком тривиальны, чтобы привлечь к себе внимание, весьма значительна. Отклоняющееся от нормы написание отвлекает внимание от главной темы, однако в некоторых литературных жанрах - юмористической поэзии, например, - это именно то, что нужно. Если же нормы нет, то такое отклонение теряет всякий смысл, становясь просто свободным вариантом. И Сэмюэль Джонсон, и Французская академия равно стараются стабилизовать норму, которая именно в силу своей эксплицитности придает смысл языковому поведению. Стиль можно понять только в сопоставлении с нормами - в его отклонении от норм и возникновении субнорм.
8.3. Правительства обладают преимуществом перед частными лицами, поскольку они контролируют систему школьного образования, посредством которой осуществляется подготовка или переподготовка населения в области орфографических навыков. Успех таких школьных программ сильно варьируется в зависимости от потребностей населения. Перемена алфавита, предпринятая Ататюрком, оказалась удачной, но когда он попытался очистить турецкий язык от арабских и персидских слов, то встретил сильное сопротивление и был вынужден "спустить на тормозах". В языках типа литовского (Германн 1929) или эстонского (Росс 1938) введение новых слов для обозначения явлений интеллектуального порядка было весьма успешным, в то время как аналогичные попытки в современном немецком или датском оказались безрезультатными (Таули 1948).
8.4. Если мы будем рассматривать осуществление ЯП как проблему обучения языку, то мы в конце концов придем к обычной дилемме, стоящей перед преподавателями языка. Преподавание языка обычно имеет в своем распоряжении лишь два вида средств: а) образцы для имитации в форме устных или письменных текстов, полученные от информантов, и б) набор правил, известный под названием грамматики, полученный от лингвистов. Изучать язык от информантов, поставляющих при этом и модели поведения, лучше всего; однако взрослым полезно иметь дополнительно систему эксплицитных правил. Обратное неверно: из правил можно узнать о данном языке, но выучить язык без информантов и их текстов вряд ли возможно. Таким образом, хороший нормализатор обеспечивает не только правила, но и тексты. Поэтому для письменной нормы необходимы писатели, для устной - ораторы. Норвежец Аасен не только кодифицировал свой язык, но и писал стихи и прозу. Так он продемонстрировал возможность творить на новом языке и вдохновил других следовать его примеру. Заинтересованные организации могут разработать систему поощрений и санкций от субсидий и премий писателям до ликвидации потенциальных языковых конкурентов путем официальных декретов. Каким-то образом следует создать новой норме престиж и открыть широкие возможности ("доступ") для тех, кто хочет учиться, Самое важное при этом убедиться в том, что те, кто собирается учиться, уверены в получении действительного преимущества в награду за свои усилия. Это по меньшей мере должно увеличить их уважение к себе, сделав их более достойными и более ценными членами того общества, в котором они живут.
8.5. Простейшая стратегия при этом - начать постепенно реформу школьного обучения, чтобы она продвигалась по мере роста детей; но это привело бы лишь к социальному хаосу. И если бы уж пришлось реформировать английское правописание, то мы все должны бы молиться, чтобы это был мощный удар, а не постепенный переход. Но для этого потребовался бы указ деятеля типа Ататюрка или же предварительно обеспеченное всеобщее согласие, чего в ближайшем будущем явно не предвидится.

9. Роль лингвистов

9.1. Теперь мы как будто уже готовы ответить на вопрос, что представляет собой роль, которая отводится лингвистам при построении программы ЯП. При этом нужно согласиться, что лингвисты не всегда должным образом подготовлены к занятиям языковым планированием. Их чутье к тонкостям языка бывает притуплена долгим изучением языковой механики. Но ведь и Линней мог любить цветы, и нет никаких препятствий к тому, чтобы языковед любил свой язык. Люди, связанные с литературой, редко обладают техническими сведениями об устройстве языковых моделей, чтобы уметь объяснить точно, что они проделывают с языком. С таким же успехом можно просить объяснить свое искусство знаменитую балерину или великого скрипача. Умение активно действовать, творить не обязательно сочетается с умением анализировать. Если, как было намечено нами ранее, языковое планирование есть "оценка языкового изменения", то необходимо знать, что такое изменение и в каком отношении оно находится к прошлой и настоящей структуре языка. Огромной заслугой лингвистики XIX в. было внимание к самому факту языкового изменения: все языки изменяются, и эти изменения регулярны. Эта регулярность оказалась столь значительной, что многие лингвисты встали на детерминистскую точку зрения, отрицая возможность влиять на языковое изменение. Поскольку языковое планирование означает преднамеренное подталкивание языкового изменения в нужном направлении, оно, естественно, отвергается теми, кто занимает последовательно детерминистскую позицию, С другой стороны, тот факт, что другие социальные институты могут подвергаться и подвергались изменениям со стороны официального планирования, вдохновил тех, кто находит какие-либо несоответствия в своем языке или в его правописании. Реальная проблема гнездится в оценке как таковой: интуитивные суждения литератора ученый-лингвист пытается заменить эксплицитными правилами. Лингвистика XX в. обладает уже достаточно точными сведениями о языке как о функционирующем средстве человеческого общения. Только полное понимание этого аспекта дает знания, необходимые для верной оценки.
9.2. Исторически засвидетельствовано, что во всех удачных программах ЯП принимали участие языковеды - или как технические консультанты, или как главные вдохновители движения. Настоятельная необходимость участия лингвистов в ЯП, осуществляемом в интересах развития африканских народов, подчеркивалась в отчете конференции, состоявшейся в университетском колледже в Ибадане (Нигерия) в 1963 г.: "[В Африке] существует насущная необходимость в информации, на основании которой могут быть приняты практические решения, касающиеся языка... Если в этих условиях лингвисты будут продолжать занимать критическую и незаинтересованную позицию наблюдателя из "башни из слоновой кости" по отношению к языковой ситуации и языковым проблемам, они действительно могут оказаться в стороне от некоторых крупнейших событий XX в. и потерять возможность внести свой вклад в общее развитие нашего континента, причем именно в той области, в какой они могли бы оказаться гораздо более полезными, чем другие специалисты" (Спенсер 1963, 136).
9.3. Какова же та специфическая информация, которую лингвисты могут и должны дать по этой проблеме? Я полагаю, что они могут оказать помощь в четырех аспектах (возможно, есть и другие, которых я не заметил). Лингвист может внести свой вклад 1) как историк, 2) как дескриптивист, 3) как теоретик и 4) как преподаватель.
Как историк лингвист может представить описание истории языка. Его исследования позволяют проследить преемственность письма или речи какой-либо группы вглубь, вплоть до той отдаленной эпохи, которая может быть обнаружена благодаря памятникам или методом реконструкции. Он может дифференцировать исконные и заимствованные элементы в языке и таким образом - в зависимости от обстоятельств - подготовить базу либо для пурификации, либо для гибридизации. Он может продемонстрировать ценности, которые основываются на традиции. В иные периоды, как, например, в эпоху романтизма, дух благородных предков способствует росту самоуважения, в другие, возможно, более реалистические времена, традиции не вызывают особого волнения.
Как дескриптивист языковед может дать точные описания подлинной практической реальности сегодняшнего дня данного коллектива: как устной речи, так и письма. В качестве специалиста по лингвистической географии (географии диалектов) он может собрать информацию о единстве и разнообразии народной речи, в качестве современного исследователя социальных диалектов он может установить престиж различных форм. Он может также наблюдать и классифицировать те явления, которые ассоциируются со стандартным языком и письменностью, так что станет известной действительная практика данного речевого коллектива. При этом лингвист может воплотить результат своих исследований в созданный им словарь, грамматику или систему правописания.
Лингвист-теоретик может очертить некоторые основные линии, помогающие понять язык в целом. Более точно: благодаря своим знаниям в области лингвистической техники анализа и знанию типологических универсалий он может делать выводы о плане языков. Его понимание отношения письма к речи позволяет ему предсказать, чего можно ожидать от манипуляций с одним из них. Он осознает также важность единства структуры для эффективной коммуникации и в то же время сознает допустимость индивидуальных отклонений. Он знаком с предыдущими программами языкового планирования и знает, насколько они были удачны, так что может отличить изменения "естественные" от "искусственных".
И при этом, поскольку он еще и преподаватель, лингвист все время бдительно следит за проблемами, которые могут оказаться связанными с обучением (или переучиванием) носителей языка. Его опытность и подготовка должны подсказать ему, насколько тот или иной проект педагогически приемлем и желателен. Он способен также оценить количество усилий, которое может потребоваться на обучение, и собрать - осуществляя обратную связь - сведения для себя и других нормализаторов о суждениях своих учеников по поводу предполагаемого проекта.
9.4. Чтобы не возникло такой мысли, что в предложенной нами программе получается, с одной стороны, что лингвистика отождествляется с ЯП, а с другой стороны - что ЯП нуждается только в использовании лингвистов, я спешу добавить в заключение следующее: лингвистика есть нечто необходимое, но недостаточное. ЯП - это один из видов языковой политики, и потому оно нуждается в прозрениях политической науки относительно возможностей и путей завоевания доверия руководимых. ЯП также очень глубоко соприкасается с анализом поведения человека как "общественного животного" и потому нуждается в поддержке должным образом понятых антропологической и социологической теорий языкового поведения. В ЯП найдется место для психологии, которая внесет существенный вклад в исследование проблемы поведения, обучения и типов восприятия. Не можем мы отмахнуться и от достижений эстетики и философии. Дуайт Макдональд, может быть, и не очень-то эрудирован в области лингвистики, но, если мы не хотим, чтобы нас сочли варварами, мы должны рассмотреть и его точку зрения. Даже в том случае, если лингвистика в чистом, или микролингвистическом, виде может сфокусировать свое внимание на микромире языка, прикладная лингвистика, претендующая на то, чтобы войти в макролингвистику, не имеет права отворачиваться от макромира - общества, в котором мы живем, говорим и пишем.

Примечания

1. Настоящее исследование является побочным результатом моей деятельности по языковому планированию в Норвегии (ср. Xауген 1959, он же 1964).

2. Этой ссылкой я обязан Чарлзу Москосу, за остальные благодарю Карла Хемпла (оба они сотрудники Центра современных исследований науки о поведении, 1963-1964).

3. Пайлс пишет: "Орфографическое произношение того или иного слова в народно-разговорной речи, которое приводит к изменению традиционного произношения данного слова, свидетельствует со всей очевидностью не только о духовной самонадеянности, теоретически вряд ли заслуживающей восхищения, но и о незнании отношения между письменностью и языком" (Пайлс 1952, 241 и сл.).

4. См. доклад Фегелина (Фёгелин 1960) и другие доклады того же симпозиума.

5. Точку зрения Вебстера см. в его работе "Errors of Grammar" (1798, приводится в Леонард 1929, 223), где он возражает против принятия "норм речи горстки людей Лондона". Ср. также его предисловие к "An American Dictionary" (1828), перепечатанному в 1962 Г. в Следд и Эббит 1962, 32-39.

Литература

Бенедиктссон 1962: H. Benediktsson. Icelandic dialects. "Islenzk Tunga", 1962, 3, 72-113.
Блумфилд 1927: L. ВlооmfieId. Literate and illiterate speech. "American Speech", 1927, 2, 432-439.
Блумфилд 1933: L. Вlооmfield. Language. New York, Holt, 1933.
Броснаан 1963: L. F. Вrоsnahan. Some historical cases of language imposition. "Language in Africa", ed. by John P. Spencer, Cambridge, 1963, 7-24.
Гавранек 1932: B. Havranek. Ukoly spisovneho jazyka a jeho kultura. "Spisovna Cestina a Jazykova Kultura", ed. by B. Havranek and M. Weingart, Prague, 1932, 32-84. Translated in part, as "The functional differentiation of the standart language". In "A Prague School Reader on Esthetics, Literary Structure, and Style", by Paul L. Garvin, 3rd printing, Washington, Georgetown University Press, 1964, 3-16.
Гавранек 1938: В. Havranek. Zum Problem der Norm in der heutigen Sprachwissenschaft und Sprachkultur. "Actes du Quatrieme Congres International de Linguistes", Copenhagen, 1938, 151-156.
Галлис 1950: A. Gаllis. Vuk Karadzic, Jugoslavias Ivar Aasen. "Det Norske Videnskapsakademi i Oslo, Arbok 1949", 1950, 20-21.
Гампeрц 1962: J. J. Gumperz. Types of linguistic communities, "Anthropological Linguistics", 1962, 4 : 1, 28-40.
Гарвин 1959: Р. L. Garvin. The standard language problem - concepts and methods. "Anthropological Linguistics", 1 : 3, 1959, 28-31.
Германн 1929: E. Hermann. Die litauische Gemeinsprache als Problem der allgemeinen Sprachwissenschaft. "Nachrichten der Gesellschaft der Wissenschaften zu Gottingen", 1, 1929, 65-125.
Геерц 1963: С. Geertz. The integrative revolution: primordial sentiments and civil politics in the new states. "Old Societies and New States", ed. by C. Geerz, New York, 1963, 105-157.
Даубe 1940: А. Dаube. Der Aufstieg der Muttersprache im Deutschen Denken des 15. und 16. Jahrhunderts. (=Deutsche Forschungen, vol. 34). Frankfurt a. M., 1940.
Джонсон 1755: S. Johnson. A Dictionary of the English Language. 2 vols, London, 1755.
Есперсен 1925: O. Jespersen. Menneskehed, Nasjon og Individ i Sproget. Oslo, 1925. English version: "Mankind, Nation and Individual from a Linguistic Point of View". London, 1946; Bloomington, Ind., 1964.
Зенгель 1962: M. S. Zengel. Literacy as a factor in language change. AA, 64, 1962, 132-138.
Йоос 1960: М. Jооs. Review of Axel Wijk. regularized English. In "Language", 36, 1960, 250-262.
Квинтилиан 1875: Quintilian. De Institutione Oratoria. Quintilian's Institutes of Oratory. Trans. by J. S. Watson, London, 1875.
Леонард 1929: S. A. Leonard. The Doctrine of Correctness In English Usage, 1700-1800. Madison, Wisc., 1929.
Макдональд 1962: D. MacDonald. Three questions for structural linguists, or Webster 3 revisited. "Dictionaries and That Dictionary", by James SIedd and Wilma R. Ebbitt, Chicago, 1962, 256- 264.
Meйe 1928: A. Meillet. Les Langues dans l'Europe Nouvelie. Paris, 1928.
Нореен 1892: А. Nоreen. Uber Sprachrichtigkelt. "Indogermanische Forschungen", 1892, I, 95-157. Translated from Swedish with substituted German examples, by Arwid Johannson; cf. also Johannson's commentary, "Zu Noreen Abhandlung uber Sprachrichtigkeit", "Indogermanische Forschungen", 1, 232-255.
Hоpeен 1896: A. Noreen. Abriss der Altnordischen Grammatik. Halle, Niemeyer, 1896.
Нореен 1903: A. Noreen. Vart Sprak. Lund, Gleerup, 1903.
Пайлс 1952: Th. Pуles. Words and Ways of American English. New York, Random House, 1952.
Пауль 1886: H. PauI. Principien der Sprachgeschichte. 2nd ed., Halle, 1886 [Русск. изд.: Р. П а у л ь. Принципы истории языка. М. I960.]
Раск 1826: R. К. Rask. Forsog til en Videnskabelig Dansk Retskrivningsleere, med Hensyn til Stamsproget og Nabosproget. Copenhagan, 1826.
Робертсон 1910: D. M. Rоbertson. A History of the French Academy, 1635-1810. New York, 1910.
Росс 1938: А. Rоss. Artificial words in present-day Estonian. "Transactions of the Philological Society", 1938, 64-72.
Рэй 1963: Р. S. Rау. Language Standardization: Studies in Prescriptive Linguistics. The Hague, Mouton, 1963.
Следд и Эббит 1962: J. Sledd and W. R. Ebbitt. Dictionaries and That Dictionary. Chicago, Scott, Foresman, 1962.
Снайдep 1958: R. C. Snуder. A decision-making approach to the study of political phenomena. "Approaches to the Study of Politics", ed. by Roland Young. Evanston, 1958, 3-37.
Cпенсер 1963: J. Spencer (ed.). Language in Africa, Cambridge, 1963.
Сэпир и Сводеш 1932: E. Sapir and M. Swadesh. The Expression of the Ending-Point Relation in English, French, and German. Baltimore, 1932.
Таули 1948: V. Tauli. Om sprakvardsproblemet. "Sprakvetenskapliga Sallskapets i Uppsala, Forhandlingar", Bilaga G., 1948, 113-131.
Teгнер 1874: E. Тegner. Om sprak och nationalitet. "Svensk Tidskrift", 1874, 104 ft. Reprinted in "Ur Sprakets Varld", 1922, 137.
Фергюсон 1962: Ch. A. Ferguson. The language factor in national development. "Anthropological Linguistics", 1962, 4 : 1, 23-27.
Фёгeлин I960: С. F. Vоegelin. Casual and non-casual utterances within unified structure, "Style in Language", ed. by Th. Sebeok, Cambridge, Mass., M.I.T. Press, I960, 57-68.
Фёгелин и Егерленер 1957: С. F. Vоegelin and J. Yegerlehner. Toward a difinition of formal style with examples from Shawnee. "Studies in Folklore for Stith Thompson". Bloomington, Ind., 1957, 141-149.
Фласдик 1928: Н. М. FIasdieсk. Der Gedanke einer englischen Sprachakademie in Vergangenheit und Gegenwart. (=Jenaer Germanistische Forschungen, 11), Jena, 1928, 471.
Хауген 1959: Е. Нaugen. Planning for a standard language in modern Norway. "Anthropological Linguistics", 1959, 1 : 3, 8-21. Reprinted, in revised form, as "Language planning in modern Norway", "Scandinavian Studies", 33, 1961, 68-81.
Xауген: Е. Нaugen. Language Conflict and Planning: the Case of Modern Norwegian. Cambridge, Mass., 1966.
Хейд 1954: U. Heyd. Language Reform in Modern Turkey (=Oriental Notes and Studies, no. 5). Jerusalem, Israel Oriental Society, 1954.
Хенигсвальд 1960: H. Hoenigswald. Language Change and Linguistic Reconstruction. Chicago, University of Chicago Press, 1960.
Хоккет 1958: Ch. F. Носkett. A Course in Modern Linguistics. New York, Macmillan, 1958.
Холл 1950: R. A. Hall, Jr. Leave Your Language Alone! Ithaca, N.Y., Linguistica, 1950.
Холл 1955: R. А. Наll, Jr. Hands Off Pidgin English! Sydney, Pacific Publications, 1955.
Якобсон I960: R. Jakobson. Linguistics and poetics, "Style in Language", ed. by Th. Sebeok, Cambridge, Mass., M.I.T. Press, 1960, 350-377.