Верне Г. История Наполеона

ОГЛАВЛЕНИЕ

ГЛАВА XXI

Признание Наполеона Оттоманской Портой в достоинстве императора.
Пантеону возвращено его первоначальное назначение. Возобновление
аббатства Святого Дионисия. Открытие Законодательного собрания.
Общенародные работы. Гражданское уложение. Императорский
университет. Французский банк. Положения об императорской
фамилии. Иосиф Бонапарт, король неаполитанский. Мюрат, великий
герцог бергский. Людвиг Бонапарт, король голландский. Основание
Рейнского союза. Собрание в Париже Великого Сангедрина. Трактат с
Портой. Переговоры о заключении всеобщего мира. Смерть Фокса.

Император и императрица Жозефина возвратились в Париж 26 января,
и народ встретил их с изъявлениями живейшего восторга. Народные
пиршества сменялись одно другим в течение нескольких дней.

Наполеону чрезвычайно хотелось, чтобы все державы признали его в
достоинстве императора французов; его гордость и самолюбие
сопрягали с признанием за ним этого титула величайшую важность, и
он сильно огорчился, когда император всероссийский, в письме к
нему, по примеру английского короля, просто назвал его "главой
французского правительства". Но в это же время Наполеон был
обрадован известием, что наконец султан Селим III официально
признал его императором.

Декретом от 20 февраля 1806 Пантеону возвращено его
первоначальное назначение, и он снова стал храмом Божиим. Тот же
самый декрет повелевал возобновление погребального места королей,
аббатства Святого Дионисия.

Таким-то образом Наполеон уже явно перестал щадить философские и
демократические идеи нации, и этим декретом уже выражалось полное
его возвращение к идеям религиозным и монархическим.

Через несколько дней после обнародования декрета от 20 февраля
начались новые заседания Законодательного собрания. Наполеон
лично открыл их тронною речью.

Министры отдали отчеты о положении империи и представили ее
благосостояние более и более возрастающим. На всем пространстве
государства, которое в ту пору заключало в себе сто десять
департаментов, не считая Голландии, венецианской области и
итальянского королевства, были проложены новые дороги, проведены
каналы, устроены мосты и здания для разных полезных назначений.
Министр внутренних дел перечислил все новые пути сообщения,
предназначенные к открытию, прибавил, что правительство не
замедлит заняться и улучшением дорог проселочных; а господин
Шампаньи представил обзор новых зданий, украсивших столицу.

Во время этого заседания Законодательное собрание утвердило новое
гражданское уложение, о котором министр внутренних дел очень умно
заметил: "Конечно, и в этом уложении найдутся несовершенства; но,
по крайней мере, в нем их будет меньше, чем в прежних".

К этой же эпохе относится и основание Императорского
университета. Причины этого важного учреждения объяснены
знаменитым Фуркруа.

Установление Французского банка облечено также законной формой,
по представлению Реньо де Сен-Жан-д'Анжели, и заседания закрыты
речью господина Жобера, 12 мая 1806, в которой, между прочим,
сказано:

"Его величество бросил глубокий взор на разные части финансовой
системы.

Его Величество сообразил натуру почв, перечислил способы и
средства, которые движение внешней торговли должно доставить
землепашцам и торговому классу народа.

Его величество внял также общим представлениям против таксы на
содержание дорог и изволил сказать:

"Сбор дорожных податей отменен;

Заставы снимаются;

Косвенные налоги, тщательнейше соображенные с положением Франции,
обеспечат издержки, необходимые по администрации"".

Это было учреждение так называемых "соединенных налогов".
Очевидно, что Наполеон, следуя видам своей политики, хотел
привлечь к себе богатых владельцев поместий мерой, противной
выгодам большинства народонаселения, на которое, естественно,
должна была окончательно упасть вся масса косвенных налогов.
Такие распоряжения должны были обязательно, если не сейчас, то со
временем, охладить к нему народное благорасположение; и когда
придут дни, в которые счастье, по воле Промысла, отвратит от
Наполеона свое лицо, мы увидим, что в числе обещаний, делаемых в
то время народу, будет упомянуто и об уничтожении "соединенных
налогов!"

Наполеон имел слишком много логики, чтобы не применить ее для
всех своих действий по части воссоздания монархической власти.
Что он сделал для себя, как глава правительства, то сделал и для
своих родственников и приближенных. Сенату, в заседание 31 марта
1806 года, были предложены учреждения об императорской фамилии,
определяющие положение принцев и принцесс императорского дома,
возводящие на степень герцогств и наследственных владений
Далмацию, Истрию и другие области, призывающие Иосифа Бонапарта
на трон Неаполитанского королевства, предоставляющие Мюрату, зятю
императора, верховную власть над герцогствами Бергским и
Клевским, принцессе Паулине над княжеством Гвастальским, Бертье
над княжеством Нешательским и так далее.

Из всех этих назначений самое замечательное, конечно, назначение
Иосифа Бонапарта на неаполитанский трон, с которого таким образом
сведена ветвь дома Бурбонов, вынужденная удовольствоваться
владением одной Сицилией. Это назначение принесло к подножью
Везувия первые семена революционного духа, развившегося
впоследствии.

В течение того же года другой брат Наполеона, Людвиг Бонапарт,
также увенчан королевской короной. Депутаты батавского народа, в
лице адмирала Ферюэля (Verhuel), просили императора французов
отпустить к ним брата своего, принца Людвига Бонапарта, для
принятия "верховного правительства над их республикой" с титулом
короля Голландии. "Принц, - сказал он ему, - царствуйте над этими
народами. Отцы их стяжали независимость не иначе как при помощи
Франции. Потом Голландия сделалась союзницей Англии, потом
иноземцы завладели ею, и она снова стала обязана Франции своим
существованием, а вам пусть она будет обязана своими
венценосцами. Однако же не переставайте никогда быть французом".

Эти последние слова заключают в себе сокращенное объяснение
политики Наполеона при каждом его насильственном овладении
соседними с Францией странами. Его целью при возведении на троны
своих братьев было не одно желание облечь свое семейство блеском
верховной власти, соответствующим его собственному положению: он
хотел еще, чтобы соседние монархии, покорные его владычеству,
стали не что иное, как области монархии французской. И Наполеон
шел к своей цели не только посредством раздачи корон своим
родственникам, но в духе же этого намерения устраивал сильные
конфедерации, глава которых назывался протектор или медиатор.
Таким-то образом, возведя курфюрстов баварского и виртембергского
в достоинство королей, он захотел еще неразрывнее связать судьбу
их с судьбами французской конфедерации, следствием которой было
то, что все лучшие германские области почти отошли к Франции.

Кроме всех этих забот, Наполеон занялся также и окончательным
устройством Государственного совета, учреждением кафедры
сельского хозяйства в Альфортской школе, заведением табунов
лошадей, уничтожением игорных домов во всей империи и многими
другими предметами внутреннего благоустройства государства. Он
также обратил внимание и на евреев, и декретом от 30 мая 1806
года приглашал всех своих подданных еврейского вероисповедания
прислать в Париж депутатов, и 26 июля того же года произошло в
столице Франции первое заседание иудейского Великого Сангедрина.

Из европейских держав Наполеон был тогда в неприязненных
отношениях только с Россией и Англией. С Портой он заключил
выгодный мир и этим обязан искусству своего посланника в
Константинополе, генерала Себастиани. В самый день аудиенции
голландским депутатам император принимал и Мугамеда-Ефенди,
чрезвычайного посланника Блистательной Порты, и в тот же день
обнародован декрет, отдающий княжество Беневентское Талейрану, а
княжество Понте-Корво Бернадоту.

Между тем, хотя несогласия с петербургским и лондонским
кабинетами продолжались, однако ж можно было надеяться, что они
скоро прекратятся. Смерть Питта, последовавшая в январе 1806
года, и снова вступление Фокса в министерство заставляли
предполагать, что политика Великобритании в отношении к Франции
изменится. Мы уже сказали, что Фокc и Наполеон уважали друг
друга. Но, к несчастью, Фокc умер 16 сентября 1806 года, в самое
время переговоров о мире, и они были прерваны.

ГЛАВА XXII

Прусская кампания. Иенская битва. Наполеон в Потсдаме.

После того, как Пруссия, по убеждениям Наполеона, склонилась
уступить ему Аншпах и получить взамен Ганновер, принадлежащий
Англии, Англия и Швеция, союзница Великобритании, объявили
Пруссии войну. Император всероссийский после поражений, которые
претерпела Австрия, считавший Пруссию единственным оплотом своей
империи против Франции, был озабочен ее положением и вознамерился
еще раз попытаться сохранить мир на континенте. По этому случаю
его величество отправил в Париж чиновника для переговоров,
которому повелел, однако ж, не заключать с французским
правительством никаких условий без участия находившихся тогда в
Париже английских полномочных, потому что император всероссийский
условился с королем Великобритании действовать заодно. Со всем
тем русский посланник, несмотря на данные ему точные и
определенные наставления, не встретился с английскими
уполномоченными и без их ведома подписал 20 июля 1806 договор
между Россией и Францией.

Разумеется, что одного этого уже было достаточно для того, чтобы
всероссийский император не признал договора, в котором притом
нашлись статьи, по мнению его величества государя императора
Александра I, несовместные с достоинством его державы. Взаимные
отношения России и Франции продолжали оставаться в очень
сомнительном положении.

Доведя Пруссию до весьма затруднительного состояния, Наполеон не
упускал случая им пользоваться. Его требования становились больше
и больше, так что король прусский, увидев наконец, что одна часть
его владений окружена французскими войсками, а другой угрожает их
вторжение, объявил, что не хочет долее сносить притеснений со
стороны Наполеона и станет всеми своими средствами защищать права
и независимость своей державы, если не получит в определенный
срок требуемого удовлетворения.

Наполеон, узнав расположение прусского короля, известил о том
Рейнский союз, и 21 сентября 1806 писал к баварскому королю,
требуя вооружить известное число вспомогательных войск по
условиям трактата, заключенного 12 июля.

Через три дня потом император вместе с императрицей Жозефиной
оставил Сен-Клу и направился к границам Германии. Наполеон
приехал 28-го в Майнц, где расстался с супругой и, получив 30
числа известие, что вюрцбургский курфюрст приступил к Рейнскому
союзу, 1 октября перешагнул за Рейн. Шестого числа его главная
квартира находилась в Бамберге.

Седьмого октября Наполеон получил письмо короля прусского, в
котором были перечислены все поводы к войне, поданные Францией. К
этому письму была также приложена и известная нота господина
Кнобельсдорфа, прочитав которую император сказал, обращаясь к
Бертье:

"Ну, маршал, нам назначают свидание к восьмому числу. Делать
нечего! Французы никогда не отказывались от принятия вызова; но
смотрите же, будем как можно вежливее, потому что, говорят, при
сражении будет присутствовать сама королева. Идем, не отдыхая, в
Саксонию!"

Наполеон намекал на ее величество прусскую королеву, которая
действительно находилась при своей армии.

Восьмого октября император в три часа утра выступил из Бамберга,
перешел за день лесом Франконию, и 9-го под Шлейтцом началась
кампания. Бернадот овладел этим селением после боя с
десятитысячным отрядом неприятелей.

Мюрат тоже принимал участие в этом сражении и с саблей наголо
водил в атаку свою кавалерию.

Десятого числа происходила заальфельденская битва между левым
крылом французской армии, под командою маршала Ланна, и
авангардом войск принца Гогенлоэ, под командою принца Людвига
Прусского, который убит в этом сражении. Принц Людвиг был любим
своими воинами и сердечно желал восстановить древнюю военную
славу отечества. Он был юноша мужественный и храбрый. Содрогаясь
при одной мысли оставить пост, себе вверенный, он принял
сражение, невзирая на превосходство французских сил, имевших
притом на своей стороне все выгоды позиции, и сделался жертвою
своих благородных усилий удержать и соединить некоторых
убегавших. Один гусар, по имени Генде (Guindet), предложил принцу
сдаться, но видя,

что принц вместо всякого ответа приготовляется к обороне, нанес
ему смертельный удар.

Уже 12 числа передовые французские отряды были у ворот Лейпцига,
а главная квартира императора в Гере. Вслед за тем произошла
знаменитая битва иенская, которая так описана в пятом бюллетене
большой армии:

ИЕНСКОЕ СРАЖЕНИЕ

"Иенская битва окупила рорбахское поражение и за семь дней
положила конец кампании...

Пруссаки намеревались начать военные действия 9 октября,
дебушируя своим правым крылом на Франкфурт, левым на Бамберг, а
центром на Вюрцбург; все дивизии прусской армии были уже готовы
исполнить этот план, как французы, обойдя их слева, в несколько
дней заняли Заальбург, Лабенштейн, Шлейц, Геру и Наумбург.
Прусская армия, будучи обойдена, употребила 9-е, 10-е, 11-е и
12-е числа октября на сосредоточение всех своих корпусов и 13-го
выстроилась в боевой порядок между Капельсдорфом и Ауэрштедтом;
она состояла из ста пятидесяти тысяч человек.

Тринадцатого, в два часа пополудни, император прибыл в Иену и,
поместясь на небольшой возвышенности, занятой нашим авангардом,
сделал наблюдения над движениями неприятеля, который, казалось,
готовился на следующий день атаковать и занять все выходы на реке
Заале. Неприятель, в больших силах и при совершенно крепкой
позиции, охранял дорогу от Иены в Веймар и, казалось, полагал,
что французы не могут дебушировать в долину, не прорвавшись
сначала через этот пункт. И в самом деле, можно было считать
невозможным поставить артиллерию на той небольшой возвышенности,
о которой мы упомянули, и на которой едва-едва могли бы
развернуться четыре батальона. Однако ж велено было в продолжение
целой ночи пробивать дорогу в каменной почве, и артиллерию
кое-как успели поставить на возвышении.

Маршал Даву получил приказ дебушировать на Наумбург, чтобы
защищать кезенские дефилеи, если неприятель захочет идти на
Наумбург, или направиться на Альподу, чтобы захватить его с тылу,
если расположится оставаться на теперешней своей позиции.

Корпусу маршала князя Понтекорво (нынешнего короля шведского)
назначено дебушировать на Дорнбург, чтобы затем тоже взять
неприятеля в тыл, если он пойдет на Наумбург, и в том случае,
если обратится на Иену.

Тяжелая кавалерия, которая несколько отстала от армии, не могла
прибыть ранее как в полдень, а кавалерия императорской гвардии,
каким бы ни шла форсированным маршем, все еще была на расстоянии
тридцати шести часов пути. Но в военное время встречаются случаи,
при которых не следует сравнивать никаких выгод с выгодой
опередить неприятеля и самому первым напасть на него. Наполеон
приказал поставить на возвышенности, занятой его авангардом,
напротив которой находилась неприятельская позиция, весь корпус
маршала Ланна, по дивизии на каждое крыло. Вершина занята
гвардией, построенной маршалом Лефевром в батальон-каре.
Император провел ночь на бивуаках вместе со своими воинами. Ночь
эта представляла зрелище, достойное наблюдения: две армии, из
которых одна развертывала фронт на протяжении шести лье, а
другая, судя по огням бивуаков, была сосредоточена на самом малом
пространстве. Огни, зажженные и той и другой, находились друг от
друга на расстоянии половины пушечного выстрела, а передовые цепи
армии почти сходились между собой; все, что делалось в одной,
было слышно в другой.

Корпуса маршала Нея и Сульта шли всю ночь. На рассвете все войска
стали в ружье. Дивизия Газана расположилась тремя линиями влево
от возвышенности; дивизия Сюше стала справа; императорская
гвардия занимала вершину пригорка: артиллерия всех этих войск
поместилась в интервалах. Со стороны города и соседних долин были
сделаны выходы, чтобы можно было облегчить деплояду войск,
которым не нашлось места на пригорке; и очень может быть, что это
дебуширование целой армии на таком тесном пространстве случалось
впервые.

День был чрезвычайно мрачный по причине тумана. Император проехал
вдоль нескольких линий и говорил солдатам, чтобы они остерегались
прусской кавалерии, которая считалась весьма опасной. Он напомнил
им, что за год перед этим они взяли Ульм, и что теперь прусская
армия, точно так же, как тогда австрийская, обойдена со всех
сторон и потеряла свою операционную линию и магазины; что она
будет сражаться не из-за победы, а только для того, чтобы пробить
себе дорогу к отступлению; и что если какой-нибудь из французских
отрядов позволит пруссакам пробиться через путь, вверенный его
охранению, то будет навсегда обесславлен. На эти увещания солдаты
отвечали криком: "Вперед!" Застрельщики завязали дело; начался
живой ружейный огонь. Как ни сильна была позиция, занятая
неприятелем, однако ж он с нее сбит, и французская армия,
дебушируя в долину, начала выстраиваться в боевой порядок.

Неприятель, имевший намерение атаковать нас тогда, когда
разойдется утренний туман, тоже стал в ружье. Он отрядил корпус в
пятьдесят тысяч человек для прикрытия Наумбурга и занятия
кезенских выходов, но маршал Даву уже предупредил его. Два других
прусских корпуса, в восемьдесят тысяч человек, пошли навстречу
французской армии, дебушировавшей с иенской возвышенности. Туман
покрывал обе армии в продолжение двух часов, наконец рассеялся, и
показалось светлое осеннее солнце. Армии увидели себя на близкий
пушечный выстрел друг от друга.

Французское левое крыло, под командованием маршала Ожеро,
опиралось на селение и прилегавший лес. Императорская гвардия
отделяла его от центра, в котором находился маршал Ланн. Правое
крыло составляли войска маршала Сульта; маршал Ней начальствовал
всего над трехтысячным отрядом, потому что остальная часть его
корпуса еще не прибыла на место.

Неприятельская армия была многочисленна и имела прекрасную
кавалерию. Движения ее исполнялись быстро и правильно. Императору
хотелось бы еще часа два не вступать в сражение, для того чтобы
подождать войска, которые должны были подойти, а особенно
кавалерию; но дело уже завязалось. Несколько французских
батальонов заняли деревню Гольштедт, и неприятель двинулся, чтобы
выгнать их оттуда. Маршалу Ланну тотчас же было приказано идти
эшелонами для поддержания Гольштедта. Маршал Сульт атаковал лес,
который находился от него справа. Неприятель сделал передвижение
со своего правого фланга на наше левое крыло; маршалу Ожеро
велено отражать, и менее чем через час битва сделалась общей. От
двухсот пятидесяти до трехсот тысяч человек и от семи- до
восьмисот орудий повсюду разносили смерть и представляли зрелище,
редкое в военных летописях.

И та и другая армия постоянно маневрировали, как на параде.
Сначала ни в той, ни в другой не оказывалось ни малейшего
замешательства; но победа недолго оставалась нерешенною.
Император на всякий случай не пускал еще в действие значительных
сил своего резерва.

Маршал Сульт, овладев наконец лесом, который неприятель твердо
отстаивал целых два часа, сделал движение вперед. В эту самую
минуту император узнал, что дивизия резервной французской
кавалерии начинает строиться, и две дивизии корпуса маршала Нея
вытягиваются в боевой порядок на задней оконечности поля
сражения. Тогда резервы немедленно подвинуты к первой линии,
которая, будучи таким образом обеспечена, кинулась на неприятеля
и скоро принудила его к совершенному отступлению. Сначала, в
продолжение часа, неприятель отступал в большом порядке; но,
когда подоспели наши драгунские и кирасирские дивизии под
начальством герцога

Бергского и приняли участие в битве, то порядок отступления
неприятельских войск расстроился, и ряды его смешались, несмотря
на то, что храбрая прусская пехота пять раз строилась в каре и
употребила все усилия, чтобы удержать натиск французской
кавалерии. Таким образом, преследование неприятеля продолжалось
на расстоянии шести лье, и французы, по их пятам, прибыли в
Веймар.

Корпус маршала Даву, на правом крыле, действовал также
чрезвычайно успешно, и не только удержал, но и разбил
значительные неприятельские силы, которые располагались
дебушировать к стороне Кезена...

Трофеями победы были: от тридцати до сорока тысяч пленных; от
двадцати пяти до тридцати знамен; триста орудий и огромные
запасные магазины. В числе пленных находятся более двадцати
генералов и между прочими генерал-лейтенант Шметтау. Неприятель
потерял убитыми и ранеными более двадцати тысяч человек;
фельдмаршал Моллендорф ранен; герцог Брауншвейгский убит; генерал
Блюхер тоже; принц Генрих Прусский опасно ранен.

В этом сражении отступление прусской армии было совершенно
отрезано, и она потеряла свою операционную линию. Левое крыло ее,
преследуемое маршалом Даву, ретировалось на Веймар, тем временем
как правое и центр отходили от Веймара на Наумбург...

Потеря с нашей стороны простирается от тысячи до тысячи двухсот
человек убитыми и до трех тысяч ранеными. В настоящую минуту
великий герцог Бергский обложил Эрфурт, где находится
неприятельский корпус под начальством фельдмаршала Моллендорфа и
принца Оранского...

В пылу битвы император, увидев, что отличная прусская кавалерия
угрожает его пехоте, сам поскакал, чтобы приказать ей построиться
в каре. Гвардия с досадой видела, что стоит в бездействии, между
тем как все остальные войска принимают участие в сражении. Из ее
рядов послышались многие голоса: „Вперед!" - „Это что! - вскричал
император, осаживая коня. - Одни только безбородые могут решиться
давать мне советы, как надобно действовать; пусть подождут, да
попробуют сначала предводительствовать армией в тридцати
генеральных сражениях, и тогда, пожалуй, я послушаю, что скажут".

...Маршал Ланн получил контузию в грудь. С маршала Даву пулей
сбита шляпа, и мундир его прострелен в нескольких местах..."

В числе пленных находилось шесть тысяч солдат и триста офицеров
саксонцев. Хитрый Наполеон тотчас придумал извлечь из этого
обстоятельства важную пользу и добыть себе союзников на берегах
Эльбы. Он призвал к себе всех этих пленных и обещал позволить им
немедленно возвратиться на родину, если они обяжутся честным
словом не служить более против Франции, говоря, что настоящее
место Саксонии в числе областей Рейнского союза; что Франция -
естественная покровительница Саксонии, и что, наконец, пора же
воцариться в Европе всеобщему миру.

Саксонцы согласились на условие и были отпущены.

Вслед за иенскою битвою занят Эрфурт, который сдался 16 числа;
принц Оранский и фельдмаршал Моллендорф взяты в плен.

В тот же день его величество, король прусский, предложил
заключить перемирие, но Наполеон не согласился.

Между тем, покуда маршал Сульт быстро преследовал десятитысячный
корпус генерала Калькрейта (Kalkreuth) и 22 числа прибыл под
стены Магдебурга, Бернадот истребил в Галле неприятельские
резервы.

Император, проезжая полем розбахского сражения, приказал
перевезти в Париж воздвигнутую на нем колонну.

Сражение при Галле происходило 17 числа. Восемнадцатого маршал
Даву овладел Лейпцигом, а двадцать первого остатки прусской армии
были со всех сторон окружены войсками Сульта и Мюрата. Тогда
герцог Брауншвейгский, один из жесточайших врагов Наполеона,
который хотел было в эпоху 1792 года сжечь Париж, вступил в
переговоры с императором и отдал себя и свои владения под его
покровительство.

"Если бы мне вздумалось, - сказал Наполеон посланному от герцога,
- если бы мне вздумалось приказать разрушить город Брауншвейг и
не оставить в нем камня на камне, что сказал бы на это ваш
государь? И однако ж, по праву возмездия, я бы мог это
сделать..."

Но город и владения герцога пощажены, 24-го Наполеон прибыл в
Потсдам и в тот же вечер прошел по всему дворцу Сан-Суси,
расположение которого ему показалось прекрасным. Он, как бы
погруженный в глубочайшую думу, остановился на некоторое время в
комнате, занимаемой некогда Фридрихом Великим, которая оставлена
была в том же виде, как была при нем.

На следующий день, 25-го, сделав смотр своей пешей гвардии,
состоявшей под начальством маршала Лефевра, Наполеон пошел к
гробнице Фридриха.

"Останки этого великого человека, - сказано в восемнадцатом
бюллетене, - сокрыты в деревянном гробе, обитом медью, который
поставлен в подземельном склепе и не отличается никакими
украшениями, напоминавшими бы подвиги великого.

Император подарил парижскому Дому инвалидов шпагу, знак ордена
Черного Орла и генеральский шарф, принадлежавшие Фридриху, так же
как и знамена, под которыми его гвардия сражалась во время
Семилетней войны. Нет сомнения, что старые солдаты ганновсрской
армии примут со священным чувством глубокого почтения все то, что
принадлежало одному из величайших полководцев своего времени".

Наполеон, указывая на шпагу Фридриха Великого, сказал: "Мне эта
вещь дороже двадцати миллионов франков".

Думал ли тогда великий завоеватель, что все эти трофеи, вместе и
с необъятным его Парижем и знаменитым Домом инвалидов, поступят
некогда во власть его собственных победителей - русских,
пруссаков и англичан, и что, наконец, он сам умрет пленником
Великобритании?.. Vanitas vanitatum!..

ГЛАВА XXIII

Вступление Наполеона в Берлин. Его пребывание в этой столице.
Континентальная блокада. Перемирие. Послание к сенату. Набор
восьмидесяти тысяч человек свежего войска. Позенская прокламация.
Монумент на площади Святой Магдалины.

Двадцать седьмого октября 1806 года, менее года после занятия
Наполеоном Вены, он уже торжественно въезжал в Берлин через
великолепную шарлотенбургскую заставу; его окружали маршалы Даву,
Бертье и Ожеро, обер-маршал дворца Дюрок и обер-штальмейстер
Коленкур. Император ехал в предшествии и сопровождении своих
конных гренадеров и конных егерей вдоль дороги, по сторонам
которой была вытянута линия пехоты Нансути. Шествие открывала
пешая гвардия под командованием маршала Лефевра. Ключи города
были поднесены победителю комендантом, генералом Гуллен (Hullin).

Первым делом Наполеона было учредить муниципальный совет,
составленный из шестидесяти членов, избрать которых он поручил из
тысячи самых богатых жителей. Управление городом от имени
французов принял было на себя князь Гатцфельд; но Наполеон узнал,
что он продолжает вести переписку с прусским кабинетом, и когда
князь явился к императору, тот сказал ему: "Не показывайтесь мне
на глаза, я не имею нужды в ваших услугах; ступайте в свое
поместье". Через несколько минут князь Гатцфельд был арестован и
предан военному суду.

Жена его, дочь господина Шуленбурга, будучи извещена о
происходившем, предавалась ужаснейшему отчаянию, как вдруг ей
пришло в голову обратиться к милосердию императора. Дюрок одобрил
ее намерение и взял на себя доставить ей случай увидеться с
Наполеоном. И в самом деле, Дюрок провел княгиню во дворец, где
она бросилась к ногам императора, умоляя о милосердии и уверяя,
что муж ее невинен, и что на него только клевещут. "Хорошо, -
сказал Наполеон, - вы знаете руку вашего мужа? Извольте же, я
отдаю на ваше рассуждение". И говоря это, он подал просительнице
собственноручное письмо князя Гатцфельда, которое было
перехвачено и заключало в себе несомненные доказательства о роде
его сношений с кабинетом, находившимся в войне с французами.
Княгиня была в то время уже на восьмом месяце беременности и,
читая это убийственное письмо, беспрестанно лишалась чувств.
Наполеон сжалился над страданиями несчастной женщины и сказал:
"Знаете? Киньте это письмо в огонь, и тогда за неимением
доказательств нельзя будет осудить вашего мужа". В комнате горел
камин; княгиня тотчас же воспользовалась случаем спасти мужа,
бросила письмо в огонь, и маршал Бертье получил повеление
немедленно возвратить свободу князю Гатцфельду.

На другой день после вступления своего в Берлин Наполеон устроил
прием министров Баварии, Испании, Португалии и Оттоманской Порты.
В тот же день представлялись ему духовные лица разных сект
протестантского вероисповедания и гражданские чины под
начальством канцлера. Император говорил с некоторыми из них о
разных предметах по части законоведения.

Во время этой-то бытности своей в Берлине Наполеон издал
знаменитый декрет, которым учреждалась континентальная блокада и
всем подданным и союзникам французской империи запрещалась всякая
торговля и всякие сношения с Великобританией. Конечно, такого
рода учреждение легко можно назвать делом ослепленной ненависти;
но, тем не менее, нельзя не сказать, что Франция обязана ему
введением новых ветвей промышленности, каково, например,
производство сахароварения из туземных растений. "Во всей Европе,
- говорит Наполеон, - никто не разделял моего образа мыслей об
этом предмете... Если бы я не пал, то изменил бы весь способ
ведения торговли, так же как и весь ход промышленности. Я уже
перенес на почву Франции сахар и индиго; перенес бы и хлопчатую
бумагу, и еще бы многое..."

Пока Наполеон занимался в Берлине изобретением средств вредить
англичанам, его маршалы не переставали преследование
неприятельской армии. Двадцать восьмого октября Мюрат овладел
Пренцловом и принудил князя Гогенлоэ капитулировать; а на
следующий день крепость Штетин отворила свои ворота генералу
Лассалю, руководившему правым крылом войск великого герцога
Бергского.

Кюстрин сдавался маршалу Даву второго ноября; между тем Мортье
занимал гессенские и гамбургские владения.

Под Любеком французов ожидало новое торжество. 6 ноября Мюрат,
Сульт и Бернадот после искусно произведенных передвижений сошлись
под стенами этого города, где знаменитый Блюхер соединил
остальные войска Пруссии. Французы пошли на приступ. Бернадот
ворвался в город с одной стороны, Сульт с другой.

Пруссаки защищались храбро и упорно, но наконец вынуждены были
уступить превосходству сил.

За несколько дней сдались и еще многие крепости. Восьмого числа
взят Магдебург, где французы нашли восемьсот орудий, а десятого
маршал Даву занял Резен. Тридцать второй бюллетень, от 16 ноября,
известил, что "после сражения при Любеке и занятия Магдебурга
кампания против Пруссии совершенно кончена".

В тот же день заключено перемирие, подписанное в Шарлоттенбурге,
а между тем часть французских войск направилась к Висле, потому
что когда между Францией и Пруссией последовал разрыв, то
император всероссийский послал на помощь последней значительную
часть своей армии; но узнав о последствиях Иенского сражения,
приказал своим войскам остановиться на правом берегу этой реки.

Двадцать пятого ноября Наполеон оставил Берлин и 28-го прибыл в
Познань. Однако же установление континентальной блокады и новая
война возбуждали против Наполеона общий ропот; он это знал, но
желание нанести вред англичанам и особенные виды его политики не
позволяли ему внимать голосу нации. Сам сенат, так
подобострастный к императору, осмелился в адресе, полученном
Наполеоном в Берлине, намекнуть на общее желание мира; ответом
был декрет, которым предписывался набор восьмидесяти тысяч
человек свежего войска; а мужество солдат действующей армии
возбуждено прокламацией, изданной в Познани 2 декабря.

"...Воины, - было между прочим сказано в этой прокламации, - мы
не положим оружия, доколе всеобщий мир не утвердит могущества
наших союзников, не возвратит нам наших колоний и безопасности
нашей торговли. Мы на берегах Эльбы и Одера, овладели Пондишери,
нашими заведениями в Индии, мысом Доброй Надежды и испанскими
колониями..."

Бурриенн говорит, что эта прокламация сильно подействовала не
только на французскую армию, находящуюся на берегах Вислы, но и
на всю Германию.

Прежде чем начать новую кампанию, Наполеон хотел воздвигнуть
монумент в память о двух прошедших кампаниях и второго же
декабря, вместе с прокламацией, издал декрет, которым повелено:

"I. На Магдалинской площади нашего доброго города Парижа будет за
счет казны воздвигнут монумент в честь большой армии, на фронтоне
которого будет надпись:

Император Наполеон воинам большой армии.

II. В зале, внутри этого монумента, на мраморных досках будут
написаны имена всех чинов, находившихся в сражениях Ульмском,
Аустерлицком и Иенском, а имена всех павших в этих битвах
напишутся на досках чистого золота. На серебряных досках будет
перечислено, сколько каждый департамент доставил солдат в состав
большой армии.

III. Вокруг залы будут изваяны барельефы, на которых изобразятся
полковые командиры каждого из полков большой армии с подписью их
имен, и проч., и проч.".

Тем же декретом повелевалось установить ежегодные торжества в дни
Аустерлицкого и Иенского сражений.

ГЛАВА XXIV

Польская кампания. Тильзитский мир.

Император оставался в Познани до 16 декабря и принимал здесь
депутацию от Варшавы. А между тем французская армия, не находя
себе препятствий, быстро подвигалась вперед, заняла Варшаву,
крепость Торгау и шестого числа переправилась на правый берег
Вислы, невзирая на сопротивление небольшого, находившегося тут
отряда прусских войск.

Одиннадцатого числа Наполеон заключил мирный союз с Саксонией,
вследствие которого саксонский курфюрст приступил к Рейнскому
союзу и получил титул короля. Это обстоятельство было весьма
важно для выгод тогдашней политики Франции, потому что
обеспечивало ей союзника в лице ближайшего соседа с Берлином.
Восемнадцатого Наполеон был в Варшаве, откуда выехал двадцать
третьего декабря, и немедленно перешел через Буг по "наведенному
мосту, и в ночи корпус маршала Даву вступил под Чарново в битву с
русскими войсками под командованием генералов Каменского,
Беннигсена и Буксгевдена.

Сражение это продолжалось при свете месяца до трех часов ночи.
24, 25 и 26 происходили также значительные сражения, из которых
более всего потерпели французы под Пултуском.

Бреславль капитулировал 5 января 1807. Однако ж предместья города
были зажжены осажденными, и по этому случаю погибло в пламени
много женщин и детей; французы, кому могли, оказали помощь.

Наполеон, возвратившись 2 января в Варшаву, принимал там
министров некоторых иностранных дворов и депутацию от
Итальянского королевства. Между тем, чтобы увеличить усердие к
себе войск Рейнского союза, он отправил к виргембергскому королю
часть знамен, найденных в Глогау, и десять знаков ордена
Почетного легиона для награждения ими тех из виртембергских
воинов, которые наиболее отличились мужеством в делах против
неприятеля.

Военные действия оставались как бы прекращенными в течение
двадцати дней. Но 23 числа возобновились сражением при Моринге
между русскими отрядами графа Палена и князя Голицына и
французским отрядом маршала Бернадота.

В это время император французов получил известие, что Порта
объявила войну России, и увидел из этого, как успешно действие
его дипломатии. Усилия его убедить также и Персию к расторжению
мира с Россией имели одинаковый, благоприятный для него конец,
так что Турция и Персия этими действиями принесли пользу Франции,
что несказанно обрадовало Наполеона.

В бытность свою в Варшаве он получил письмо от одного столетнего
старика, который просил оказать ему помощь и лично вручил
Наполеону свое письмо.

Наполеон приказал выдавать старцу ежегодную пенсию в сто
наполеондоров и велел заплатить ее за год вперед.

Тем временем российская армия, получив подкрепление,
вознамерилась вытеснить французов из их зимних квартир, двинулась
вперед и принудила корпус Бернадота к отступлению. Наполеон
оставил Варшаву и 31 января вечером присоединился к корпусу
Мюрата в Виллемберге.

На другой день император французов пошел навстречу русским,
которыми руководил опытный генерал Беннигсен. 3, 4, 5 и 6 февраля
происходили сражения под Бергфридом, Ватердорфом, Диппеном, Гофом
и Прейсиш-Эйлау. Эйлауская церковь и кладбище, упорно и
мужественно обороняемые русскими, не прежде как в десять часов
вечера шестого числа перешли в руки французов; но зато корпус
маршала Ожеро, оказавшись седьмого числа между центром и правым
флангом русских войск, потерпел жестокое поражение.

На следующий день генерал Беннигсен отошел за Прегель.

Дело под Прейсиш-Эйлау было ужасно кровопролитно; пало много
русских, но много и французов. Значительность потери со стороны
последних доказывается самыми письмами Наполеона к императрице
Жозефине, в трех из которых, писанных в течение февраля месяца,
он неоднократно возвращается к этому печальному обстоятельству и
говорит: "Вчера происходило ужасное сражение... у меня погибло
много людей... Вся здешняя окрестность покрыта мертвыми и
ранеными... Душа страждет при виде стольких жертв войны..."

В Прейсиш-Эйлауском сражении пал храбрый генерал Опу (Hautpoul),
руководивший кирасирами, и Наполеон приказал вылить из бронзы его
статую. 25 апреля главная квартира императора французов
находилась в Финкенштейне, но армия его была до того ослаблена
многими потерями, что он снова прибегнул к конскрипции; это
заставило в Париже сказать, что "известие от императора о победе
есть непременное предвестие нового набора рекрутов".

Наполеон чувствовал, что для получения полного перевеса ему нужно
овладеть Данцигом, и потому крепость эта была еще с марта месяца
обложена французскими войсками; но, не имея достаточных сил,
Наполеон держал ее только в блокаде, тем более что русские успели
подкрепить ее гарнизон высадкой от девяти до десяти тысяч
десантного войска под командованием генерала Каменского
(младшего). Главное начальство в крепости было доверено генералу
Калькрейту. Но едва французская армия усилилась, как тотчас и
осадила Данциг. 17 мая был взорван посредством мины блокгауз
покрытого пути, а 21 числа генерал Калькрейт, через пятьдесят
один день по открытии траншей, капитулировал. Но военные действия
все еще не прекращались. Пятого июня русские атаковали мост на
Спандене, которым овладевали семь раз. Таким образом, в течение
целой недели между обеими армиями происходили одни частные
сражения; но 14 июня они сошлись под Фридландом. Сражение
началось в три часа утра; первый огонь открыли корпуса маршалов
Ланна и Мортье, поддержанные драгунами Груши и кирасирами
Нансути. Участь битвы оставалась нерешенною до пяти часов вечера,
пока не нагрянула колонна войск маршала Нея, и Фридланд был занят
французами.

Получив известия об этом сражении, союзники оставили Кенигсберг,
который был занят 16 июня маршалом Сультом. 19-го Наполеон
перенес свою главную квартиру в Тильзит; 21-го император
всероссийский и король прусский заключили с Наполеоном перемирие.

Двадцать пятого июня, в час пополудни, его величество император
всероссийский и император французов имели свидание, которое
происходило в павильоне, на плоту, устроенном посреди Немана.

Императора всероссийского сопровождали его высочество великий
князь цесаревич Константин Павлович, генералы Беннигсен, Уваров,
князь Лобанов-Ростовский и граф Ливен, а при Наполеоне находились
Мюрат, Бертье, Дюрок и Коленкур.

Выйдя в одно время на плот, монархи обнялись на виду обеих армий
и потом провели несколько часов наедине.

На другой день между их величествами, опять в том же павильоне,
происходило свидание, на котором присутствовал и его величество
король прусский. Три венценосца в течение нескольких дней часто
делали взаимные посещения и устраивали друг для друга пиршества.
Неприязненное расположение держав, казалось, вовсе исчезло, и
потоки крови перестали литься. На одном из обедов Наполеон, встав
с места, первый предложил тост за здравие ее величества прусской
королевы.

Королева прусская прибыла в Тильзит в полдень шестого июля; два
часа спустя Наполеон явился к ее величеству, а восьмого числа был
заключен и подписан мирный договор, по которому Россия получила
Белостокскую область, а Вестфалия возведена в достоинство
королевства, и королем ее признан Жером (Иероним) Бонапарт, брат
Наполеона. Континентальная система, с некоторыми ограничениями,
принята и Россией, и Пруссией.

Прежде чем оставить Тильзит, Наполеон просил всероссийского
императора приказать представить себе одного из храбрейших солдат
русской гвардии, и в знак уважения к мужеству этого войска
собственной рукой украсил его золотым крестом ордена Почетного
легиона. Наполеон подарил также свой портрет атаману Платову.

Девятого июля, в одиннадцать часов утра, император французов,
имея на себе полные знаки ордена Святого Апостола Андрея
Первозванного, поехал посетить всероссийского монарха, который,
со своей стороны, изволил надеть большую звезду ордена Почетного
легиона.

Пробыв вместе три часа, оба монарха сели верхом и поехали к
берегам Немана, и покуда русский государь переправлялся через
реку, император французов, из почтения к его величеству, не
отъезжал от берега. На другой день Наполеон имел свидание с
прусским королем и после того немедленно отправился в Кенигсберг.

ГЛАВА XXV

Возвращение Наполеона в Париж. Заседание Законодательного
собрания. Уничтожение Трибуната. Путешествие императора в Италию.
Занятие Португалии. Возвращение Наполеона. Картина успехов,
сделанных наукой и искусством с 1789 года.

Наполеон недолго пробыл в старинной столице Пруссии. Он выехал из
нее 13 июля и 17-го прибыл в Дрезден в сопровождении короля
саксонского, выехавшего ему навстречу в Бауцен, на границу своих
владений. Двадцать седьмого числа Наполеон был уже в Сен-Клу, и
все государственные чины немедленно явились принести ему
поздравления с благополучным приездом и окончанием войны.

Император пожелал ознаменовать свое возвращение назначениями и
наградами по службе. Многие были пожалованы в достоинство
сенаторов, в том числе дивизионные генералы Клейн, де Бомон и
туринский архиепископ. Князь Беневентский, Талейран, назначен
вице-великим-электором, а князь Невшательский, Бертье, получил
звание вице-коннетабля.

Пятнадцатого августа, в день Успения, Наполеон с великолепной
свитой отправился в собор Парижской Богоматери и присутствовал
при Те Deum, петом по случаю заключения тильзитского мира.

В это же время прибыла в Париж депутация от Итальянского
королевства для принесения поздравлений императору французов,
своему государю. Наполеон был очень доволен этим и сказал: "Я
видел с сердечной радостью отличное поведение моих итальянских
войск в течение последней кампании. Итальянцы в первый раз еще
после многих веков с честью показали себя на великом поприще
света: надеюсь, что такое счастливое начало возбудит соревнование
их нации; что сами женщины не захотят удерживать при себе ту
праздную молодежь, которая томится в их будуарах, и не прежде
призовут к себе этих бесполезных молодых людей, как тогда, когда
они будут украшены почетными знаками за услуги отечеству на поле
чести. Впрочем, я надеюсь еще до наступления нынешней зимы
побывать в моих итальянских владениях".

Открытие заседания Законодательного собрания происходило
шестнадцатого августа. При этом случае Наполеон произнес речь, в
которой сказал известные слова: "Я горжусь тем, что называюсь
первым из вас".

В этой же речи он дал почувствовать, что скоро приступит к
изменению некоторых конституционных учреждений. Можно было
безошибочно предсказать, что плодом правительственных соображений
Наполеона будет развитие его диктаторской мысли, и что он
уничтожит даже следы того, что составляло еще как бы некоторый
род представительной власти, то есть власти мнимой, потому что
вся действительная власть давно уже была в его руках. Вследствие
этого, представительное собрание, называемое Трибунатом,
уничтожено, потому что одно это название напоминало уже
республику и не могло существовать вблизи нового императорского
трона. Впрочем, трибуны и не оказали ни малейшего сопротивления
и, как ловкие царедворцы, с должной покорностью приняли
уничтожение своего звания.

Наполеон изменил также и некоторые положения в составе
Законодательного собрания и в формах его совещаний, и, между
прочим, для допущения быть членом этого собрания назначен
сорокалетний возраст. На этом же заседании утверждено новое
торговое положение.

Война между Францией и Швецией все еще продолжалась.
Девятнадцатого августа французы овладели городом Штральзундом, а
3 сентября остров Рюген капитулировал; таким образом, вся
шведская Померания была во власти Наполеона, но король шведский
не отказался от союза с Англией.

Наполеону было крайне неприятно, что Балтийское море оставалось
открытым для великобританского флага, и что Швеция не вступила в
континентальную систему. Но еще неприятнее была ему постоянная
связь с Англией другого государства - Португалии. Царственный
Браганцский дом, связанный с Англией видами политики и торговли,
на деле не ставил ни во что декрет, изданный Наполеоном в
Берлине, и только на словах объявил себя в неприязненном
положении против Великобритании. Наполеон, привыкнув убеждать
силой оружия, послал в Португалию корпус войск под командованием
Жюно, выхлопотав ему наперед дозволение Испании пройти через ее
владения.

Покуда Жюно шел к Тагу, Наполеон намеревался посетить берега По и
Адриатики. Перед отъездом в Италию он принял на торжественной
аудиенции персидского посланника, который прибыл в Париж и привез
императору великолепные дары от шаха, и в числе их мечи Тамерлана
и Тамас-Кули-Хана.

Наполеон отправился из Парижа 16 октября (1807) и прибыл в Милан
21-го. Через несколько дней после того императорская гвардия
возвратилась из похода и вступила в столицу. Прибытие ее подало
повод к множеству праздников. Городские власти дали ей пир в
ратуше, а сенат в занимаемом им здании.

Император недолго пробыл в Милане; ему хотелось скорее показаться
своим подданным, приобретенным по пресбургскому трактату. Он
прибыл в Венецию 29 ноября, в тот самый день, в который Жюно,
перейдя Испанию, овладевал Абрантесом, пограничным португальским
городом. На другой день французские войска заняли Лиссабон,
оставленный королевской фамилией, которая села на английские суда
и отплыла в Бразилию.

Посетив венецианские и ломбардские владения и встретясь в Мантуе
с братом своим Люсьеном, дочь которого ему хотелось было выдать
за принца Астурийского, Наполеон возвратился в столицу своего
Итальянского королевства. Здесь он обнародовал грамоты, в силу
которых вице-король Евгений Богарне получал титул князя Венеции,
а дочь его, Жозефина, титул принцессы Болоньской; Мелци, бывший
президент Чизалпинской республики, наименован герцогом Лоди. По
этому случаю Наполеон произнес речь к Законодательному собранию
Итальянского королевства, в которой говорил:

"Господа possidenti, dotti и commercianti (помещики, ученые и
купцы), я с удовольствием вижу вас вокруг моего трона. Возвратясь
к вам через три года, я с радостью замечаю успехи, сделанные моим
народом; но еще многое остается довершить, чтобы поправить ошибки
наших отцов и сделать вас достойными той судьбы, которую готовлю
вам!

Междоусобия наших предков и их ничтожный эгоизм приготовили нам
утрату всех наших нрав. Отечество лишилось наследия своего
достоинства и своей степени на чреде европейских держав; оно
потеряло ту славу, которую поддерживало в течение стольких веков.
Эту-то самую славу хочу я возвратить вам".

Нечего и говорить, что эти слова были приняты с восторгом, может
быть, притворным, но тем не менее громко выраженным.

Со времени заключения Тильзитского договора император
всероссийский тщетно старался склонить к миру и Великобританию.
Недовольная вступлением великих северных держав в континентальную
систему, Англия послала в Балтику двадцать семь судов с двадцатью
тысячами войска под начальством лорда Каткарта для того, чтобы
принудить Данию выдать ей свой флот в виде обеспечения. Король
датский, разумеется, отказался от такого предложения, а
английский адмирал отвечал на этот отказ бомбардированием
Копенгагена, за которым последовала немедленная капитуляция этой
столицы и истребление всего датского флота. Узнав о таком
печальном событии, Наполеон приказал повсеместно привести в
исполнение статьи Берлинского трактата во всей их силе и
строгости.

Между тем его занимала и мысль присоединения Тосканы к владениям
Французской империи; приготовив все для исполнения этого плана,
Наполеон отбыл во Францию. Проезжая Альпами, он остановился в
Шамбери; там ожидал его один молодой человек с просьбой дозволить
матери его возвратиться в отечество; этот молодой человек был сын
госпожи Стаель. Наполеон принял его очень благосклонно, но
показал себя непреклонным как к дочери Неккера, так и к самому
Неккеру. "Ваша матушка, - сказал он, - должна быть очень довольна
пребыванием своим в Вене: по крайней мере, будет иметь случай
славно выучиться по-немецки... Я не говорю, что она злая
женщина... В ней много, даже слишком много ума; но это ум
необузданный, неповинующийся... А все это может сделаться
опасным: с ее восторженной головой она может наделать себе
прозелитов. Я должен наблюдать за этим. Она меня не любит. Я не
могу позволить ей жить в Париже уже по одному тому, что она
своими сношениями может скомпрометировать многих... Она бы
сделалась знаменем сен-жерменского предместья... Она стала бы
говорить шуточки, которым не придает никакой важности, но которые
я считаю весьма важными. Мое правительство не шуточка..." Молодой
человек уверял, что мать его не подаст ни малейшего повода к
порицанию и будет встречаться только с небольшим числом искренних
приятелей, список которых даже будет предварительно представлен
на рассмотрение его величества: "Некоторые особы, - промолвил
молодой Стаель, - уверяли меня, будто последнее сочинение моего
деда в особенности вооружило вас против моей матери; но я могу
клятвенно удостоверить ваше величество, что она не принимала
никакого участия в этом сочинении". - "Конечно, отвечал Наполеон,
- это сочинение тоже одна из причин моего справедливого
негодования. Ваш дед был идеолог, старый глупец, человек
сумасшедший. Как? Ему в шестьдесят лет вообразилось, что он может
ниспровергнуть мою конституцию и учредить свою собственную!..
Сказать правду, хорошо бы было правление государств, изобретенное
систематиками, теоретиками, которые судят о людях по книгам, а о
свете по географическим картам!.. Все эти экономисты - пустые
люди; надрываются над планами финансов, а сами не способны занять
место последнего сборщика податей в самой маленькой деревушке
моей империи. Сочинение вашего деда - нe что иное, как
произведение старого упрямца, толкующего вкривь и вкось о
правительствах..." При этих словах внук Неккера не мог удержаться
и возразил, что, вероятно, его величество не читал сам книги, о
которой речь, и что ему донесено о ней людьми
неблагорасположенными к сочинителю, который отдает в своем
творении должную справедливость императору французов. -
"Ошибаетесь, - живо возразил Наполеон: - я сам читал эту книгу от
начала до конца... Да! Конечно, хороша справедливость, которую
ваш дед отдает мне! Он называет меня человеком, нужным по
обстоятельствам! И по его книге выходит, что этому нужному
человеку не мешало бы отрубить голову! Спасибо!.. Я, точно, был
человек нужный, необходимый, чтобы поправить все глупости вашего
деда и излечить зло, нанесенное им Франции... Революция - дело
вашего деда... Уважайте власть, потому что власть дается от
Бога... Вы еще молоды; если бы вы имели мою опытность, то видели
бы вещи в другом свете. Ваша откровенность не только не кажется
мне досадною, но, напротив, она мне нравится: я люблю, когда сын
просит за мать... Однако ж, не хочу давать вам пустых
обнадеживаний и не скрою, что вы ничего не добьетесь от меня..."
Когда молодой Стаель вышел от императора, тот обернулся к Дюроку
и спросил:

"Не слишком ли был я жесток с этим молодым человеком? Впрочем,
нужды нет, зато другие не станут приставать ко мне. Эти люди
порицают все, что я делаю; они не понимают меня".

Наполеон прибыл в Париж 1 января 1808 года. Через три дня он, в
сопровождении императрицы Жозефины, посетил мастерскую
знаменитого живописца Давида, чтобы взглянуть на картину
"Коронация".

В течение этого же месяца он издал окончательное учреждение
Французского банка и присоединил к своей империи Флиссинген и его
область. Участь Португалии все еще оставалась нерешенной. Хотя
Португалия и была уже на всех пунктах занята французскими
войсками, но Наполеон не хотел торопиться, и только декретом от 1
февраля установил в этом королевстве временное правительство под
председательством Жюно, назначенного генерал-губернатором.
Второго февраля принц Боргезе, зять Наполеона, тоже назначен
генерал-губернатором заальпийских департаментов.

Французская академия представила Наполеону отчет об успехах той
отрасли человеческих познаний, которая была предметом ее
специальных занятий. Таким образом, отчет этот отображал развитие
науки, искусства и словесности, начиная с 1789 года. Шенье
выступал от отделения, представляющего собой прежнюю Французскую
академию; Деламбр и Кювье представили отчет о науках физических и
математических; Дасье говорил от лица того отделения Академии, из
которого образовалась теперь Академия словесности и надписей, а
Лебретон представил отчет по части отделения художеств.

ГЛАВА XXVI

Испанские дела

Франции уже давно не с кем было вести войны на юге Европы; но,
тем не менее, неудовольствия, возбужденные ею в северных
державах, не могли не быть разделяемы и южными. Самовластительные
поступки Наполеона беспокоили Лиссабон и Мадрид, и особенно
крайне не нравились тамошнему духовенству. Наполеон знал это. Он
знал, что испанский кабинет, так же как и австрийский, готов был
объявить себя на стороне Пруссии, России и Англии, и что одна
только победа, одержанная им при Йене, удержала его. Прокламация
князя Годоя обнаружила сокровенные намерения Эскуриала. Эта
безвременная прокламация была причиной падения правительства
Карла IV, который был вынужден делать Наполеону всякие уступки,
чтобы только загладить подозреваемую в нем неприязнь к императору
французов. Поэтому-то и посылал он ему вспомогательное войско под
начальством Ла-Романьи против австрийцев; поэтому-то дал ему и
необдуманное дозволение провести через Испанию корпус войск,
назначенный для покорения Португалии. По всему протяжению
пиренейской линии начали формироваться обсервационные корпуса под
разными названиями и под предлогом составить резервы армии,
действующей в Лузитании. Наполеон не только хотел наказать своих
недоброжелателей за нападки в 1805 году, но, главное, добивался
возможности обеспечить себя со стороны южных держав на тот
случай, если у него снова возгорится война с Севером. Он также
был занят и приведением в строгое исполнение декретов Берлинского
и Миланского, и в этом случае все строжайшие меры, естественно,
должны были наиболее обратиться на приморские державы, каковыми
были оба королевства полуострова. Меры эти уже были им приняты в
Неаполе, Лиссабоне и даже в Риме, как увидим впоследствии; но ему
всего нужнее было ввести их в Испании, в государстве, прилегающем
к двум морям и на престоле которого был Бурбон.

Жирондские и пиренейские обсервационные корпуса получили
повеление двинуться вперед. Маршал Монсей вступил в баскские
провинции; Дюпон занял Вальадолид, а Дюгем проник в Каталонию. В
это время на полуострове было уже не менее шестидесяти тысяч
человек французского войска, не считая в том числе корпуса Жюно.
Войска эти были беспрепятственно допущены занять многие крепости.

Если бы Наполеон желал одного только ручательства в
благорасположении к себе испанского двора, то, может быть, и
удовольствовался бы занятием стольких важных пунктов. Но
внутреннее положение Испании и семейные события в Эскуриале
изменили его первоначальный план и представили его самолюбию
случай соединить испанскую нацию с французской не посредством
временного нашествия, а посредством полной революции.

Кормило государства Карла IV было в то время в руках одного из
тех людей, которых Провидение ставит всегда во главе народа,
готового пасть, чтоб возродиться; этому сильно содействовали и
семейные обстоятельства Карла IV. Старая кастильская гордость
должна была преклониться перед высокомерным выскочкой; унижение
власти, неизбежно предшествующее ее падению, дошло до последней
степени; Годой пользовался неограниченной доверенностью
августейшего своего повелителя и самовластно управлял Испанией.
Сокровища Америки находились в его распоряжении, и он употреблял
их сообразно со своими целями. Наполеон задумал воспользоваться
всеми этими обстоятельствами; ему было все равно, кто бы ни был
на троне Испании, лишь бы только принял участие в предначертанных
им планах. Для исполнения этой цели он послал в баскские
провинции маршала Бесьера с двадцатипятитысячным корпусом на
подкрепление Монсея и Дюпона, а главное начальство над всей
экспедицией вверил Мюрату, который в начале марта учредил свою
главную квартиру в Бургосе.

Едва узнали в Мадриде о приближении французов, как испанцы
закричали: "Измена!", а двор переехал в Аранхуэз.

Годой, который в продолжение малого времени полагал, что успел
обмануть Наполеона и привлечь к себе его благорасположение, ясно
увидел, что обманулся в своих чаяниях, и стал советовать Карлу IV
взять пример с браганцского дома и бежать в американские владения
Испании. Король согласился, и приготовления к отъезду были тотчас
же сделаны в Севилье. Но эти приготовления воспламенили
негодованием кастильскую гордость. Подозрение в измене,
тяготевшее над князем Годоем, получило больше основательности, и
16 марта вспыхнул огонь народной ярости.

Аранхуэзский дворец был окружен раздраженной чернью, неистово
требовавшей головы Годоя. Дом его был разбит и ограблен; он сам
едва спасся от смерти, спрятавшись на чердаке. Карл IV сложил с
себя корону и передал престол принцу Астурийскому, который
немедленно принял имя Фердинанда VII и начал свое царствование
отобранием в казну всех имений Годоя, заключенного в темницу в
ожидании приговора нового монарха.

Едва первая весть об этом перевороте достигла Бургоса, как Мюрат
поспешил двинуться на Мадрид. Он вошел в него 23 марта с шестью
тысячами человек гвардии и с корпусами Дюпона и Монсея. Народ
испанский был крайне удивлен, но не испуган.

На другой день Фердинанд VII оставил Аранхуэз и также въехал в
столицу Испании. Гробовое молчание, с которым народ встретил
вчера французов, перешло сегодня в изъявления живейшего восторга
при встрече нового монарха. Все народонаселение Мадрида вышло ему
навстречу, нетерпеливо желая приветствовать государя,
освобождающего народ от ненавистного Годоя.

Дипломатический корпус, со своей стороны, не замедлил признать
нового короля королем законным; один только французский
посланник, по согласию с Мюратом, оставался в нерешимости. Однако
ж французский генералиссимус немедленно отправил посланника к
Карлу IV с уверением в своем покровительстве и предложением
помощи. Престарелый монарх сначала заботился только о спасении
своего любимца и писал Мюрату: "Все преступление Годоя состоит
только в том, что он всю свою жизнь был ко мне привязан; смерть
несчастного моего друга неминуемо повлечет за собой и мою". И
Годой был возвращен венценосному заступнику.

Потом Карл IV протестовал против отречения своего от престола,
как отречения, вынужденного обстоятельствами, и жаловался
Наполеону в письме, которое поручил Мюрату доставить императору.
Принц Астурийский, со своей стороны, тоже писал Наполеону, как
потому, что опасался сильного его вмешательства в дело в пользу
Карла IV, так и для того, чтобы оправдать свое преждевременное
вступление на престол и отдать свою рождающуюся власть под
покровительство союза с Францией. При получении этих писем
Наполеон понял, что Испания могла попасться в его руки; но
национальный характер ее жителей внушал ему опасения и сомнения.
"Не думайте, - писал он Мюрату 29 марта, - что вам стоит только
выстроить войско, чтобы покорить Испанию. Переворот 20 марта
доказывает, что в испанцах есть энергия... Испания в руках
дворянства и духовенства. Если они будут опасаться за свои права
и существование, то восстановят против нас всю массу народа...
Испания имеет под ружьем больше ста тысяч человек, а этого
достаточно для того, чтобы с успехом вести внутреннюю войну.
Войска эти, размещенные по разным пунктам, могут послужить опорой
общего народного восстания... Я представляю вам здесь
совокупность неизбежных препятствий, но есть еще и другие
препятствия, которые вы сами усмотрите. Англия не упустит этой
возможности умножить наши затруднения... Для блага моей империи я
могу сделать много добра Испании. Но какие же избрать к тому
лучшие средства?..

Ехать ли мне в Мадрид?.. Мне кажется очень трудным сохранить
престол Карлу IV, потому что он любит Годоя, а народ его
ненавидит.

Фердинанд - враг Франции, за то он и возведен на трон. Поддержать
его на троне значит поддержать те партии, которые вот уже
двадцать пять лет стараются довести Францию до падения... Я
полагаю, что не должно торопиться, и что надобно выжидать
последующих событий... Я дал повеление Савари отправиться к
новому королю и посмотреть, что там делается. Он будет сноситься
с вашим императорским высочеством...

Вы будете поступать гак, чтобы испанцы не могли никак
подозревать, какое я приму решение. Это вам легко будет сделать,
потому что я еще и сам не знаю, на что решусь... Вы скажете, что
император желает усовершенствования политических учреждений
Испании, чтобы поставить это государство в ближайшее отношение с
европейским просвещением... что Испании нужно возобновить свое
правительство, что ей необходимы иные охранительные законы, иные
постановления, которые бы придали жизни земледелию,
промышленности и искусствам. Вы представите им картину
спокойствия и довольства, которыми наслаждается Франция, несмотря
на войны, которые вынуждена вести, и картину того величия
религии, которым она обязана конкордату, заключенному мной с
папой. Вы объясните им пользу, которую они могут извлечь из
своего политического перерождения: порядок и мир внутри, уважение
и могущество извне. Таково должно быть направление всего, что вы
говорите, и всего, что пишете... Не решайтесь торопливо ни на
какой поступок. Я могу дожидаться в Байонне, могу и перешагнуть
Пиренеи... Я сам буду заботиться о ваших личных выгодах: вы уж не
заботьтесь о них... Вы слишком поторопились в ваших инструкциях
от 14 числа... Если война вспыхнет, все будет потеряно. Судьба
Испании должна решиться политикой и переговорами".

Прежде чем принять какое-либо решение, Наполеон захотел взглянуть
поближе на ход дел и лично удостовериться, в каком они находятся
положении. Выехав из Парижа второго апреля, он прибыл в Бордо
четвертого и расположился ожидать там императрицы Жозефины,
которая приехала десятого. Тогда он вместе с ней отправился в
Байонну, куда имел въезд пятнадцатого. Замок Маррак, которому
суждено было стать свидетелем одного из важнейших политических
происшествий той эпохи, был в течение нескольких месяцев
местопребыванием их величеств.

Наполеон на другой же день по приезде в Байонну поспешил ответить
на письмо принца Астурийского. Откладывая изъявление своего
мнения о действительности отречения Карла IV, Наполеон в этом
ответе давал его сыну только титул королевского высочества,
говорил об опасности самоуправства и о стыде, которым его
высочество покроет себя, если предаст фаворита суду за семейные
королевские дела, и в конце сказал слова два о желании свидания с
принцем Астурийским. Личное изучение действующих лиц
совершающейся драмы казалось ему нужным для принятия
окончательного решения. Если бы Карл IV отплыл в Мексику, то
вопрос сделался бы менее сложным; но так как отъезд этот не
состоялся, то в Испании было теперь два короля; это
обстоятельство должно же было чем-нибудь решиться, а решение это
очень много зависело от личного испытания действующих лиц
Наполеоном, который не хотел брать той или другой стороны, не
взглянув на них прежде своим проницательным взором.

Сначала принц Астурийский не решался было на свидание,
предложенное императором французов. Однако же, в то время как
некоторые из его приближенных говорили, что под предлогом этого
свидания может скрываться расставленная сеть, другие давали
почувствовать, как важно предупредить Карла IV и произвести на
Наполеона первое впечатление, всегда так трудно истребляемое.
Фердинанд согласился с мнением последних. Он, к великому
прискорбию испанцев, оставил Мадрид и, полный неизвестности о
своей будущности, направился к границам Франции.

Прибыв в Виторию, Фердинанд стал ожидать приезда Наполеона; но
Наполеон не ехал, и причины, побудившие принца Астурийского
доехать до Алавы, вынудили его продолжать путь до Байонны.
Двадцатого апреля Фердинанд, в сопровождении брата своего дона
Карлоса, явился в замок Маррак. Карл IV, не желая дать свободно
действовать сыну, прибыл туда вслед за ним вместе с женой и
фаворитом, чтобы поручить себя покровительству счастливого
солдата-императора.

Между тем Фердинанд желал было сблизиться с отцом в намерении
избежать вмешательства в их дела столь опасного посредника. Но
однажды, когда он последовал за Карлом IV и хотел войти за ним в
его апартаменты, тот обернулся и сказал: "Остановитесь, принц! Вы
уже и так нанесли много оскорблений моим седым волосам!" и,
сказав это, он захлопнул дверь.

Наполеону было достаточно нескольких дней, чтобы изучить Карла IV
и принца Астурийского. Естественно, что он не остался доволен ни
тем, ни другим, потому что ни тот, ни другой не могли совершенно
войти в его виды и разделять его намерения. Впоследствии Наполеон
сказал: "Я схватился за единственный случай, представляемый мне
счастливой судьбой для возрождения Испании, для отторжения ее от
Англии и присоединения к нашей системе. В моем мнении это значило
положить основной камень спокойствию и безопасности Европы...
Дело байонское не было расставленной кому-нибудь сетью, но
смелым, блистательным делом политики... Я находил себя столь
могучим, что смел высоко поднять руку..."

События не замедлили еще более утвердить Наполеона в его
решимости. В Мадриде произошло возмущение, которое, хотя и было
вскоре потушено, но тем не менее сообщилось провинциям. Пятого
мая Карл IV отрекается от престола в пользу Наполеона; а через
пять дней после этого принц Астурийский и инфанты дон Карлос, дон
Антонио и дон Франциско ратифицируют это отречение и отказываются
от прав своих на корону Испании. Король с супругой и неразлучным
Годоем едет в Компьень, а инфанты в Валенсию.

Это отречение короля и сыновей его совершенно раздражает
испанцев. Восстание делается общим; везде учреждаются хунты для
обороны государства от нашествия иноземцев. Впоследствии
центральная хунта образуется в Севилье. Вся масса испанцев, по
словам самого Наполеона, вела себя, как подобает честным людям.

Император и ожидал такого благородного отпора; но уже раз войдя в
это дело, не считал возможным-устраниться и притом все еще
надеялся на свою звезду и на удачу своего оружия. Он, со своей
стороны, тоже учредил хунту под председательством Мюрата, которой
вверил управление Испанией. Хунта эта едва только вступила в
отправление назначенных ей обязанностей, как и стала приглашать
на вакантный трон Иосифа Бонапарта, брата Наполеона, короля
неаполитанского.

Наполеон начал с того, что издал прокламацию, в которой извещал
испанцев о байонских событиях и об отречении короля и сыновей
его. "Ваша нация, - говорил он, - готова была погибнуть. Я видел
ваши бедствия; я хочу помочь им...

Ваше правительство одряхлело; мне суждено возродить его. Я улучшу
все ваши постановления и, если поможете мне, то дам вам
возможность воспользоваться, без политического потрясения и без
нарушения порядка, благополучным изменением хода дел.

Испанцы! Я приказал созвать генеральное собрание депутаций от
ваших провинций и городов: я хочу лично осведомиться о ваших
желаниях и нуждах.

Тогда я откажусь от всех своих прав и возложу славную вашу корону
на голову человека, который будет второй я...

В теперешних обстоятельствах будьте полны надежды и доверия,
потому что я желаю, чтобы поздние ваши потомки сохраняли
воспоминание обо мне, и говорили:

"Ему наше отечество обязано своим возрождением"".

Прокламация эта обнародована в Байонне 25 мая. 6 числа следующего
месяца издан в Байонне же императорский декрет, которым Иосиф
Бонапарт призывался на трон Испании и Индии. Иосиф не замедлил
приехать. Он, прежде чем отправиться в Мадрид, провел несколько
дней с императором и даже принимал в Байонне депутации, которые
велено было Мюрату прислать к нему от всех провинций, занятых
французскими войсками. В этом же городе собралась 6 июля
генеральная хунта, созванная Наполеоном. Ей предложена
конституция, составленная по примеру французской конституции VIII
года, и она немедленно приняла ее.

Но эта хунта была только мнимая представительница испанской
нации. Некоторые французские генералы придали ей слишком много
важности; они вообразили, что хунта эта будет в состоянии
покорить всю Испанию или, по крайней мере, преобразит в простой
мятеж, который будет легко потушить, общее восстание, готовящееся
на всех пунктах полуострова. Такое ошибочное мнение французских
генералов сделалось пагубным для одного из них. Генерал Дюпон,
принимавший блистательное участие в битве под Фридландом,
разобщился с другими корпусами французской армии в намерении идти
на Андухар и проникнуть в Андалузию, где народное восстание
делало большие успехи. Это необдуманное движение повлекло за
собой бедственные последствия. Едва Бесьер успел выиграть
сражение при Рио-Секо, а Монсей завладеть Валенсией, как
поражение и капитуляция французов при Байлене затмили блеск
французских знамен и возвестили Европе, что армии Наполеона не
непобедимы. Дюпон, обойденный и окруженный испанцами под
предводительством Кастаньоса, сложил оружие, и войско его, в
числе от восемнадцати до двадцати тысяч человек, сдалось в плен.
При этом известии восстание всех областей Испании поднялось с
новой силой, так что король Иосиф счел необходимым приказать
французской армии перейти за Эбро.

Наполеон, уехавший из Байонны 22 июля, узнал в Бордо о поражении
и капитуляции Дюпона. Негодование его было ужасное; он сказал
одному из своих министров: "Армию разобьют, - это ничего; судьбы
оружия непостоянны, и завтра можно возвратить, что потеряли
вчера; но чтобы армия сдалась на постыдную капитуляцию, - это
пятно французскому имени, пятно нашей славе! Раны, нанесенные
чести, неизлечимы. Их нравственное действие ужасно. Как! Француз
бесчестно снял с себя свой мундир и надел неприятельский! Француз
опозорил себя согласием на то, чтобы ранцы наших солдат были
обысканы, как чемоданы каких-нибудь воров и мошенников!.. Мог ли
я ожидать этого от генерала Дюпона, от человека, которого берег и
лелеял, которого прочил в маршалы!.. Говорят, не было другого
средства спасти армию, избавить всех солдат от неминуемой смерти.
О! Лучше бы всем солдатам лечь, лечь всем до одного с оружием в
руках! Их смерть была бы славна, и мы отомстили бы за них. Солдат
можно найти; но чести не возвратишь".

Генерал Дюпон отдан под военный суд, и Наполеон сам написал в
"Мониторе" от 19 августа:

"Мало примеров поведения, столь несообразного со всеми правилами
военного дела. Генерал Дюпон, который не сумел направить движения
своей армии, впоследствии обнаружил в переговорах еще менее
политической твердосги и искусства. Он, как Сабиний Титурий, был
увлечен в погибель духом безрассудства и дал себя обмануть
ухищрениями другого Амбиорикса; но римские солдаты были
счастливее наших: они пали все с оружием в руках!"

Стыд байленской капитуляции оставался пятном неизгладимым, но
вещественный урон, нанесенный этим поражением, мог быть
исправлен. Обесславив генерала Дюпона, Наполеон занялся
восстановлением духа французских солдат, находящихся в Испании.
Он набрал свежее войско и послал им в подкрепление; а чтобы
доказать собственную уверенность в окончании войны, сообразном со
своим желанием, и невозвратную решимость тесно соединить
испанскую нацию с французской, приказал, декретом от 13 августа,
проложить большую дорогу из Парижа в Мадрид.

ГЛАВА XXVII

Возвращение императора в Сен-Клу. Дипломатические переговоры.
Снаряжение войск в Испанию. Свидание в Эрфурте. Возвращение в
Париж. Посещение музея. Заседание Законодательного собрания.
Отъезд Наполеона в Байонну. Новое вторжение в Испанию. Занятие
Мадрида. Уничтожение инквизиции. Признаки неприязненных отношений
с Австрией. Наполеон поспешно оставляет испанскую армию и
возвращается в Париж, чтобы отправиться в Германию.

Император прибыл в Сен-Клу в самый день своих именин. Он
торжественно принял там графа Толстого, посланника императора
всероссийского, и великолепные подарки, присланные его
величеством, были выставлены в Тюльери.

В это время пришло в Париж известие о Вимейрском сражении между
англичанами, под командованием лорда Веллингтона, и французами,
под начальством Жюно. Французы, совершенно разбитые, были
вынуждены капитулировать. Они согласились очистить Португалию и
быть доставленными во Францию на английских кораблях.

Эта вторичная неудача оружия Наполеона по ту сторону Пиреней как
ни казалась чувствительной, однако же не была в состоянии уронить
его мужество. Намерения императора насчет полуострова были так
решительны, что 4 сентября он говорил сенату: "Я решился
настоятельно продолжать испанские дела и истребить армии,
высаженные на полуостров англичанами... С доверенностью требую от
моих народов новых жертв: они нужны теперь для того, чтобы
избежать впоследствии жертв более тягостных". В этом же рескрипте
Наполеон с прискорбием извещал сенат о кончине султана Селима,
своего союзника, и вслед за тем министр Шампаньи представил
донесение о положении дел в Испании, а сенат объявил новую
мобилизацию восьмидесяти тысяч рекрутов.

Между тем надобность в подкреплении армии, находившейся в
Испании, становилась с каждым днем настоятельнее. Не
новонабранные воины могли возвратить победу под знамена Франции;
Наполеон это чувствовал и потому, производя 11 сентября общий
смотр своим старым шеренгам, ветеранам своей "большой армии",
объявил, что пойдет с ними за Пиренеи.

Речь, с которой Наполеон обратился по этому случаю к своим
воинам, воспламенила их желание померяться силами с англичанами,
которых император в каждой прокламации называл единственным
препятствием к всеобщему миру.

Первый корпус, составленный из привычные к огню батальонов,
отправился из Парижа 23 сентября; им командовал маршал Виктор.

Но перед отъездом в Испанию Наполеон старался удостовериться в
благорасположении к себе сильнейшего из европейских монархов,
императора всероссийского, блаженной памяти Александра I, который
и соизволил явиться на личное свидание с императором французов.
Свидание это происходило в начале октября в Эрфурте, где по этому
случаю собрались и все владетельные члены Рейнского союза.

Наполеон, чтобы сделать пребывание в Эрфурте как можно приятнее
для высокого своего гостя, взял туда и труппу актеров
французского театра. Восемь дней прошли в пиршествах; но и
политика не была забыта. Всероссийский монарх и император
французов проводили каждый день по несколько часов наедине и
наконец расстались 14 октября.

Восемнадцатого октября Наполеон возвратился в Сен-Клу, а через
четыре дня вместе с императрицей Жозефиной посетил музей и долго
беседовал с художниками, которые собрались в этом храме искусств
для встречи своего покровителя.

Открытие заседаний Законодательного собрания последовало 25
числа. При этом случае Наполеон, между прочим, сказал:

"За особенную к нам милость Провидения должно считать, что
англичане ослепились до того, что, оставляя море, выводят,
наконец, свои войска на сушу. Я отъезжаю через несколько дней;
приму личное начальство над моей армией и, с помощью Божией,
короную в Мадриде короля испанского и водружу мои орлы на стенах
Лиссабона".

Император выехал из Парижа 19 октября, а 3 числа следующего
месяца прибыл в замок Маррак. 5 ноября его главная квартира была
в Витории, а 9-го, по одержании маршалом Сультом победы над
эстремадурской армией, перенесена в Бургос. В тот же день маршал
Виктор разбил галицийскую армию при Эспинозе-де-лос-Монгерос.

План Наполеона состоял в том, чтобы разобщить эти две армии и
уничтожить их каждую порознь. В этом намерении он направил
Виктора против Блакка (Black); Нея и Монсея отрядил против
Кастаньоса, который все еще командовал андалузской армией; а сам,
с корпусом Сульта и с кавалерийским резервом, вверенным Бесьеру,
стал в центре операционной линии.

Такое расположение оказалось на деле весьма удачным.
Эстремадурская армия была рассеяна, галицийская уничтожена.
Остатки испанских войск от сражения под Эспинозой думали было
собраться и снова устроиться в Рейназе, но движение на этот пункт
маршала Сульта их рассеяло; французы захватили тут весь
приготовленный неприятелем провиант и снаряды и принудили его
кинуться в Леонские горы.

Таким образом, правый фланг французской армии был совершенно
освобожден; но с левого ей угрожали Палафокс (Palafox),
начальствовавший в Арагонии, и Кастаньос, победитель при Байлене.
Покуда Сульт занимал и обезоруживал Сантандерскую область,
император дал повеление маршалу Ланну преследовать арагонскую и
андалузскую армии. Маршалу Нею приказано двинуться к Сории и
Таразону, чтобы стать между Мадридом и Кастаньосом, и, в случае
поражения этого генерала, отрезать ему дорогу на столицу и на
Валенсию.

Маневры маршала Ланна принудили испанских генералов отступить
между Туделой и Касканте. Здесь, опершись на Эбро и имея под
ружьем не менее сорока пяти тысяч войска, они рассудили, что
могут принять сражение. Но ни крепость позиции, ни мужество
воинов не спасли их от поражения: маршал Ланн разбил испанцев и
отомстил Кастаньосу за поражение, нанесенное им французам при
Байлене. В сражении под Туделой испанцы потеряли семь тысяч
человек, тридцать пушек и семь знамен. Палафокс отступил на
Сарагоссу, а Кастаньос на Валенсию.

Узнав об этой победе, Наполеон решился идти прямо на Мадрид,
оставляя на своем правом фланге Сульта для наблюдений за
движениями западных областей, а Ланна на левом, для удержания
остатков арагонской армии. Ней продолжал наблюдать армию
андалузскую.

Но патриотизм испанцев не иссякал. В Эстремадуре и Кастилье
сформировалась новая армия в двадцать тысяч человек и стала
против Наполеона в намерении преградить ему переход по
Сомо-Сиеррскому ущелью. Первые отряды французской армии и
действительно были остановлены испанской артиллерией,
обстреливавшей этот узкий дефилей. Одно только присутствие
Наполеона и смелый, быстрый натиск его гвардейской кавалерии
могли наконец преодолеть храбрую и упорнейшую защиту испанцев и
победить все препятствия. Французская армия, не находя более
преград, очутилась у ворот Мадрида. Блистательное дело при
Сомо-Сиерре происходило 29 ноября, ровно через неделю после
Тудельского сражения. 1 декабря главная квартира Наполеона
находилась в Сан-Агустино, неподалеку от столицы, которая
капитулировала 4 числа, то есть на другой день после взятия
Сеговии маршалом Лефевром.

Сначала Мадрид решился было защищаться. В нем собралось сорок
тысяч регулярного войска, не включая в это число милиции; при них
было сто пушек. По всем улицам наскоро устроены баррикады, и все
предвещало готовность осажденных к упорной обороне, так что
двукратное предложение Наполеона о сдаче принято с выражением
презрения и отчаянным мужеством. Тогда началась пальба по городу,
и выстрелы орудий направлены на один из дворцов (Buen Retire),
повелевающий столицей. Едва этот важный пост после жестокого
кровопролития был занят маршалом Виктором, как победители начали
грозить Мадриду немедленным и совершенным разрушением; эта угроза
произвела свое действие. Испанская армия оставила столицу,
регулярное войско разошлось, а власти города подписали
капитуляцию.

Занятие столицы Испании Наполеон ознаменовал делом, которому в то
время испанцы, по своему ожесточению против французов, не могли
отдать должной справедливости. В самый день капитуляции Мадрида
Наполеон уничтожил инквизицию и упразднил часть ужасного
множества монастырей.

После этого он издал следующую прокламацию:

"Испанцы! Вы были вовлечены в заблуждение людьми коварными; эти
люди вовлекли вас в борьбу безумную... В несколько месяцев вы
успели уже испытать все бедствия влияния духа народных партий.
Поражение ваших армий было делом немногих дней. Вот я в Мадриде:
права войны дают мне право показать пример и омыть в крови
оскорбления, нанесенные мне и моему народу; но я внял одному
гласу милосердия... Я говорил вам, в моей прокламации от 2 июня,
что желаю быть орудием вашего возрождения. Вы захотели, чтобы я к
правам, предоставленным мне принцами вашей последней династии,
присоединил еще и право победы. Да будет так! Но это нисколько не
изменяет моих начальных намерений. Я даже готов похвалить то, что
было благородного в ваших усилиях, я готов допустить, что от вас
скрывали ваши настоящие выгоды... Испанцы! Ваша судьба в
собственных ваших руках. Не внимайте словам англичан... Я
истребил все, что мешало вашему благу и величию; я дал вам
конституцию. От вас зависит воспользоваться ею...

Но если все мои усилия будут тщетны; если вы не ответите мне
доверием, то мне останется поступить с Испанией, как с
завоеванной областью, и возвести моего брата на трон другого
народа. Тогда я возложу корону Испании на свою голову и сумею
заставить уважать ее, потому что Бог дал мне и силу, и волю,
нужные для преодоления всяких препятствий".

Однако же испанцы не сдались на слова императора французов и так
же мало смотрели на его угрозы, как и на обещания.

Мадридский коррехидор во главе депутации от города явился
принести победителю изъявление чувств, которых не было в душах
народонаселения столицы; но занятие ее войсками Наполеона делало
этот поступок необходимым. На речь коррехидора Наполеон отвечал:

"Жалею о вреде, нанесенном Мадриду, и считаю за особенное
счастье, что мог его спасти от больших бедствий.

Я поспешил принять меры для успокоения всех сословий граждан,
потому что знаю, как неизвестность будущности тягостна каждому
народу и каждому человеку.

Я сохранил монашествующие ордена, но убавил число монашествующих
лиц. Избытки упраздненных обителей я повелел обратить в доходы,
получаемые сельскими священниками.

Я уничтожил также и инквизицию. Духовенству не принадлежит и
неприлична светская власть над гражданами.

Я прекратил действие феодальных прав; теперь каждое частное лицо
может заниматься всяким полезным промыслом.

Нет такого препятствия, которого я бы не был в состоянии
преодолеть.

Нынешнее поколение, может статься, будет непостоянно в образе
своих мыслей, потому что им руководствуют страсти; но ваши дети и
дети детей ваших благословят мое имя, как имя человека,
возродившего их нацию; они внесут в список дней достопамятных дни
моего между вами пребывания".

В продолжение своего кратковременного пребывания в столице
Испании Наполеон занимался также и смотром своих войск и раздал
некоторым офицерам кресты ордена Почетного легиона.

Из Мадрида же послал Наполеон небольшую статью для помещения в
Мониторе, желая тем исправить ошибку, сделанную императрицей
Жозефиной в ответной ее речи к депутации от Законодательного
собрания, где она назвала это сословие "представителем нации".
Наполеон объявил в своей официальной газете, что "первый
представитель нации - император".

Однако же, покуда Наполеон занимался в Мадриде устройством
Испании, что не мешало ему следить и за особами, облеченными
властью в Париже, военные действия в испанских провинциях шли
своим чередом, и возмущение повсюду возрождалось из своего пепла.

Англичане оставили Португалию, чтобы поспешить на помощь Мадриду;
но генерал Мур (Moore), видя, что не поспеет вовремя к столице,
изменил предначертанный план и решил обратиться на Вальядолид,
чтобы отрезать французской армии ее сообщения. Эта решимость
оказалась для него роковой. Сам атакованный с одной стороны и
отрезанный с другой, он был вынужден начать от Паленсии
отступление и, без отдыха преследуемый маршалом Сультом до
Короньи, был здесь смертельно ранен, потерял десять тысяч человек
своего войска, всех лошадей, все орудия и все запасы.

Остатки его армии едва успели добраться до морского берега, отдав
в руки маршала Коронью, которую тщетно защищали в продолжение
трех дней. В это же время Сульт успел рассеять и корпус Романьи,
укрывшийся было в Астурийских горах.

Наполеон, лишь только узнал о движении англичан на Мадрид, сам
пошел им навстречу. Действия в Галиции начались под его личным
предводительством. В начале января главная квартира императора
французов переведена сначала в Асторгу, потом в Бенавент. Во
время той же экспедиции Наполеон пробыл несколько дней в
Тордезильясе, в наружных зданиях монастыря Святой Клары, в
котором умерла Иоанна Безумная, мать короля Карла V. Монастырь
этот построен на развалинах старинного мавританского дворца, от
которого уцелели купальня и две, очень хорошо сохранившиеся залы.
Настоятельница, женщина, имевшая от роду уже семьдесят пять лет,
представилась Наполеону; он принял ее весьма милостиво и
предоставил ее обители разные выгоды.

Успех французского оружия был не менее блестящ и в Каталонии.
Гувион Сен-Сир, завладев крепостью Розас, занял Барселону; а
маркиз де Вивес, потерпев поражение при Кардаде, впал в немилость
хунты.

Таким образом, с прибытием Наполеона в Испанию дела приняли
другой оборот, и победа снова венчала знамена своего любимца.

Менее чем за два месяца английская армия уничтожена, корпус
Романьи истреблен, столица и главные области государства опять
заняты французами. Поражения, нанесенные Дюпону и Жюно,
исправлены совершенно.

Между тем Австрия, отдохнув за последние три года, готовилась к
новой войне против Франции. Наполеон находился в Вальядолиде,
когда до него дошло известие о неприязненном расположении и
вооружении Австрии. Император французов принимал в Вальядолиде
многочисленные депутации, приезжавшие из Мадрида, уничтожил
монастырь Доминикан, в котором был найден труп убитого
французского солдата и, напротив, оказал знаки своего
покровительства ордену Бенедиктинцев, не мешавшихся в
политические дела и спасших жизнь многим французам.

Едва узнал Наполеон о намерениях Австрии, как поспешил оставить
Испанию и прибыл в Париж 23 января 1809 года.

ГЛАВА XXVIII

Кампания против Австрии 1809 года

Еще после возвращения своего из Байонны, в августе 1808 года,
Наполеон знал, что Австрия, положение которой во время прусской
кампании было очень двусмысленно, обнаруживала неприязнь к
Франции, и откровенно высказал свое мнение Меттерниху, посланнику
этой державы, прибывшему в Сен-Клу для принесения Наполеону
поздравлений от австрийского двора с днем его ангела. Посланник
уверял в мирном расположении своего государя и говорил, что все
вооружения в Австрии производятся единственно как принятие мер
оборонительных. Наполеон дал ему почувствовать всю
неосновательность такой оговорки и, говоря, что ниоткуда никакая
опасность не грозит Австрии, промолвил: "Однако же я верю, что
ваш государь не желает войны, я полагаюсь на то слово, которое он
дал мне при нашем свидании. Он не может держать на меня зла,
правда, я занял было его столицу и большую часть его областей, но
возвратил почти все... А, как думаете? Если бы кто из моих
неприятелей взял Париж, поступил ли бы со мной так умеренно?..
Интриги влекут вас туда, куда бы вы и сами не желали идти.
Англичане хотят снова разжечь огонь войны в Европе..." Но
Меттерних стоял на том, что австрийский кабинет не питает никаких
неприязненных чувств. По возвращении Наполеона из Испании, уже в
марте 1809 года, когда все заставляло предвидеть непременный
разрыв Франции с Австрией, Меттерних не переставал уверять в том
же. Но ему уже никто не верил, и сенат постановлением от 14
апреля назначил новый набор сорока тысяч конскриптов.

Наконец австрийский император издал манифест, 9 апреля объявил
войну и 10-го открыл кампанию, 12-го Наполеон, извещенный по
телеграфу о переходе неприятеля через Инн, выехал из Парижа,
16-го прибыл он в Диллинген, где застал баварского короля,
которому дал обещание за две недели возвратить его столицу, уже
занятую эрцгерцогом Карлом, 17-го Наполеон был в Донаверте и
обратился к своим воинам со следующей прокламацией:

"Воины, неприятель ступил на землю конфедерации. Австрийский
военачальник хочет, чтобы мы бежали перед его оружием и оставили
ему в жертву наших союзников. Я прибыл к вам с быстротой молнии.

Воины, вы были свидетелями, как император австрийский навестил
меня в моем бивуаке в Моравии. Вам, победителям в трех войнах,
Австрия обязана всем: и троекратно не сдержала данного слова.
Наши прошлые успехи служат верным ручательством в будущих
победах.

Пойдем же, и пусть, видя нас, неприятель узнает своих
победителей".

Австрия надеялась на отсутствие Наполеона, его гвардии и старых
солдат. Она знала, что во всей Германии разбросано не более
восьмидесяти тысяч французских войск, тогда как в ее армии,
разделенной на девять корпусов и состоящей под начальством
эрцгерцога Карла, считалось не менее полумиллиона воинов. Первые
действия принца Карла казались успешными. Он, быстрым движением
через Инн на Изер, принудил баварского короля оставить Мюнхен.
Французская армия была в это время растянута на протяжении
шестидесяти миль, что доставляло возможность разорвать ее и
разбить по частям. Австрийский главнокомандующий заметил это и
хотел этим воспользоваться, как внезапный приезд Наполеона дал
делу другой поворот. Рвение эрцгерцога и его войск поостыла, а
бодрость французов, напротив, воспрянула с новой силой. Все
последствия неблагоразумно принятых мер исправлены. Наполеон
начал маневрировать превосходно и тотчас сдержал слово, данное
королю баварскому: на десятый день после обещания он с торжеством
возвратил его в Мюнхен, куда въехал 23 апреля, одержав шесть
побед в течение шести дней.

Два первых сражения последовали в один день, 19 апреля, одно под
Пфафенгофом, другое под Танном. В битве при Пейсинге пятьдесят
седьмой линейный полк под командой храброго полковника Шарриера
последовательно вступал в дело с шестью разными австрийскими
полками и каждый раз торжествовал над неприятелем. 20-го
последовало сражение под Абенсбергом, и победа опять осталась за
французами. Битва эта продолжалась всего один час, австрийцы
потеряли в ней восемь знамен, двенадцать орудий и восемнадцать
тысяч человек, взятых в плен французами. На следующий день новое
поражение ожидало австрийцев под Ландсхутом.

В этой-то битве генерал Мутон, руководивший одной колонной
гренадеров, кинулся на мост через Изер, уже объятый пламенем, и
громовым голосом закричал, обращаясь к своим солдатам: "Чего тут
думать? Вперед! Только покуда не стреляйте!" Гренадеры кинулись и
скоро ворвались в город, оставленный неприятелем после жестокой и
кровопролитной обороны. В это самое время эрцгерцог Карл окружал
и брал в плен отряд французов числом в тысячу человек, которому
было поручено охранять мост в Регенсбурге. Наполеон, получив об
этом донесение, поклялся, что через двадцать четыре часа смоет
кровью австрийцев стыд, нанесенный его оружию. 22 числа он
действительно двинулся на Регенсбург и встретил неприятельскую
стодесятитысячную армию, занявшую позицию в Экмюле. То был новый
случай к большому сражению и победе. Австрийцы разбиты, вынуждены
ретироваться и оставить в руках победителей почти всю свою
артиллерию, пятнадцать знамен и двадцать тысяч пленными. Сам
эрцгерцог Карл обязан спасением только своему доброму коню.

Двадцать третьего числа французы подступили к Регенсбургу,
которого не могла прикрыть австрийская кавалерия, разбитая
Ланном, но зато шесть пехотных полков, оставленных эрцгерцогом
Карлом в городе, решились защищать его. Наполеон прибыл сам,
чтобы распоряжаться приступом. Его ранило пулей в правую ногу.
Слух об этом немедленно распространился по рядам французской
армии, и множество солдат захотели лично удостовериться в его
справедливости. Но едва показались они на месте перевязки,
которую Наполеон велел себе сделать на скорую руку, как он встал
и сел на коня при громких криках обрадованных воинов. Вскоре
после того город был взят штурмом. Восемь тысяч неприятелей
сдались, остальные, упорно защищавшиеся, положены на месте.

Тем временем маршал Бесьер, преследуя остатки австрийских войск,
пораженных при Абенсберге и Ландсхуте, настиг их 24 числа под
Неймарком в то самое мгновение, как они соединились с резервным
корпусом, прибывшим на Инн, разбил их снова и взял в плен полторы
тысячи человек.

В тот же день Наполеон отдал в Регенсбурге следующий приказ по
армии:

"Воины!

Вы оправдали мои ожидания, вы мужеством заменили недостаток в
числе, вы со славой показали разницу, которая существует между
солдатами Кесаря и армией Ксеркса.

В течение немногих дней мы остались победителями в сражениях
Таннском, Абснсбергском и Экмюльском, в битвах под Пейсингом,
Ландсхутом и Регенсбургом. Сто орудий, сорок знамен, пятьдесят
тысяч пленных, три тысячи повозок с багажом, амуничные и боевые
ящики всех неприятельских полков - вот трофеи быстрых,
совершенных вами переходов и вашего мужества...

Менее чем через месяц мы будем в Вене!"

И это дерзкое предсказание исполнится, как перед тем исполнилось
обещание Наполеона королю баварскому. Наполеон быстро двинется на
столицу Австрии. 30 апреля его главная квартира находится в
Бургаузене, здесь представляется ему графиня фон Армансперг и
просит возвратить ей мужа, захваченного австрийцами по подозрению
в расположении к французам, здесь же издает он третий бюллетень
большой армии, в котором жестоко и лично оскорбляет императора
Франца. Если Наполеон думал свергнуть его с престола, то в этом
случае слова его просто оскорбительны, но если располагал
оставить его на троне обширной и сильной державы, то говорил
совершенно вопреки всякой политике, потому что посевал своей
дерзновенной речью семена вечного неудовольствия в сердце
монарха, с которым с этой поры никакой союз и никакие сношения не
могли уже быть искренними и даже становились опасными.

Первого мая главная квартира императора французов перенесена в
Рид, куда он прибыл ночью. Третьего тридцатитысячный корпус
австрийцев, ретирующийся от Ландсхута к Эберсбергу, настигнут
французскими егерями. В это время Бесьер и Удино, только что
соединившиеся с Массеной, шли тоже на Эберсберг и грозили
окружить и уничтожить корпус австрийцев, генерал Клапаред шел с
французским авангардом, состоящим не более как из семи тысяч
человек. Едва только этот авангард дебушировал, как неприятель,
занимавший выгодную позицию, не стал дожидаться приближения
французских корпусов и напал на него, зажегши город, в котором
вся постройка была деревянная. Пламя разлилось повсюду и
остановило Бесьера, подошедшего было с кавалерией к мосту для
поддержания Клапареда.

Таким образом, этот генерал был вынужден защищаться одними
собственными средствами против неприятеля, в четыре раза с лишним
превосходящего в силах, и удерживался в течение трех часов.
Наконец генералы Легран и Дюронель (Durosnel) пришли с разных
сторон на помощь авангарду. Замок Эберсберг взят приступом и
сожжен, неприятель отступил через Эннс на Вену, потеряв в этом
сражении двенадцать тысяч человек, в том числе более половины
взятыми в плен.

На бивуаках под Эберсбергом Наполеон принимал депутацию от
областей верхней Австрии. 4-го он ночевал в Эннсе, в замке графа
Авсперга, и 6-го очутился в том же знаменитом Молкском аббатстве,
в котором останавливался во время кампании 1805 года; и на этот
раз французские солдаты взяли из погребов аббатства несколько
миллионов бутылок вина.

Восьмого числа главная квартира Наполеона перенесена из Молка в
Санкт-Полтен. Через два дня, в девять часов утра, Наполеон стоял
уже у ворот Вены.

В столице Австрии начальствовал эрцгерцог Максимилиан, брат
императора, и готовился защищать ее. Первые предложения о сдаче
отвергнуты им с презрением. Между тем в руках французов
находились уже предместья, заключающие в себе две трети всего
народонаселения столицы. Наполеон учредил в них национальную
стражу и городовое правление, которое немедленно отправило к
эрцгерцогу Максимилиану депутацию с просьбой пощадить дома
предместий, но его высочество не снисходил на это прошение, и
огонь продолжался по-прежнему.

Тогда Наполеон отдал приказ бомбардировать столицу. Одиннадцатого
числа, в девять часов вечера, мортирная батарея, поставленная в
ста саженях от стен Вены, начала громить город. Меньше чем за
четыре часа брошено тысяча восемьсот бомб. Вскоре весь город
представил одно сплошное море огня. Эрцгерцог, после тщетных
усилий воспрепятствовать успехам осаждающих и притом узнав, что
французы перешли за один из рукавов Дуная и могли ему отрезать
отступление, оставил Вену ночью и сдал начальство генералу
О'Рейльи (O'Reilli), который на рассвете дал знать Наполеону, что
прекращает огонь, а вслед за тем к императору французов прибыла и
депутация от столицы, в числе которой находился венский
архиепископ; депутацию эту Наполеон принял в Шенбруннском парке.

В тот же день, 12 числа, Массена овладел Леопольдштадтом. Вечером
подписана капитуляция Вены, а 13-го в шесть часов утра Удино со
своими гренадерами занял столицу Австрии. На другой день отдан
следующий приказ по армии:

"Воины!

Ровно через месяц после того, как неприятель перешагнул за Инн,
мы, в тот же день и час, вступили в Вену...

Уважайте народонаселение города Вены. Я принимаю жителей столицы
Австрии под мое особенное покровительство. Что касается людей
злых и мятежных, то я примерно стану их наказывать.

Воины! Будьте снисходительны к бедным поселянам, к этому доброму
народу, имеющему столько прав на наше уважение. Не станем
гордиться всеми нашими успехами, будем смотреть на них, как на
действия благости и правосудия Промысла.

Наполеон".

Однако австрийская армия, отступив от столицы, не отказалась от
продолжения военных действий. Прикрытая Дунаем, на котором
разрушила мосты, находившиеся в Вене и ее окрестностях, эта армия
выжидала только случая принять наступательное положение. Первой
целью ее атак был линцский мост, но Вандам мужественно защищал
его, а прибывший к нему на помощь маршал Бернадот вовсе отбил
австрийцев. Со своей стороны и Наполеон горел нетерпением перейти
за реку и кончить кампанию, поэтому все его внимание было
обращено на возобновление сообщения противоположных берегов.
Массена успел перекинуть несколько мостов через тот рукав Дуная,
который орошает остров Лобау; Наполеон решился переправить по ним
всю свою армию. В три дня корпуса Ланна, Бесьера и Массены заняли
позицию на этом острове. Сообщение с правым берегом производилось
посредством плашкоутного моста длиной в пятьсот саженей,
наведенного на трех рукавах реки. Другой мост, длиной всего в
шестьдесят одну сажень, соединял остров с левым берегом. По нему
перешли 21 мая тридцать пять тысяч человек войска, готового к
бою; но к вечеру того дня эрцгерцог Карл, успевший собрать все
остатки австрийских корпусов, разбитых в Баварии, и присоединить
их к своим резервам, явился со стотысячной армией и быстро напал
на корпуса Массены, Бесьера и Ланна, которые одни из всех
французских войск находились на левом берегу Дуная. Первым
атакован Массена, стоявший в Асперне; он защищался с мужеством,
так же как и Ланн, атакованный в Эслингене, между тем как Бесьер
производил блистательные кавалерийские атаки на центр австрийцев,
расположенных между этими двумя деревнями.

Ночь прекратила огонь. Стотысячная австрийская армия не могла
заставить отступить корпуса Массены, Ланна и Бесьера, в которых
насчитывалось вообще тридцать пять тысяч человек, следовательно,
можно было полагать, что если к французам подоспеет подкрепление,
то австрийцы будут разбиты. По распоряжению Наполеона гренадеры
Удино, дивизия Сент-Илера, две бригады легкой кавалерии и
артиллерия, принадлежавшая этим войскам, перешли ночью мост и
заняли позицию в боевой линии. Наполеон принял руководство и
надеялся одержать значительную победу. В четыре часа утра
австрийцы, опять первыми, начали сражение нападением на деревню
Асперн, занятую Массеной, который, выдержав и отразив натиск
неприятелей, сам не замедлил перейти в наступление и быстро пошел
на атаковавшие его колонны, а между тем Ланн с молодой гвардией
ударил на австрийский центр, чтобы разъединить фланги их армии.

Победа, очевидно, склонялась на сторону французов, как вдруг в
семь часов утра Наполеону донесли, что от внезапной прибыли воды
в Дунае разорвался мост, связывавший остров Лобау с правым
берегом реки, и таким образом уничтожен единственный путь
сообщения между отрядом, сражающимся на левом берегу, и остальной
частью французской армии. Получив это известие, Наполеон, у
которого было только пятьдесят тысяч человек против ста тысяч
австрийцев, дал повеление остановить наступательные действия и
приказал своим маршалам заботиться только о сохранении настоящей
позиции, чтобы потом им можно было в порядке отступить на остров
Лобау. Распоряжения Наполеона исполнены в точности. Между тем
австрийцы, видя невыгодное положение французов, лишенных подвоза
артиллерийских снарядов и подкрепления пехотой, немедленно
атаковали их на всех пунктах. Они снова и в одно время кинулись
на Асперн и Эслинген, но везде были мужественно отражены
французами. Маршал Ланн, которому император Наполеон поручил
удержать за собой поле битвы, с примерной храбростью исполнил
возложенное на себя поручение. Но эта блистательная услуга была
последняя, которую славный воин оказал отечеству и своему
государю-другу. К концу сражения ядро оторвало ему ногу. Операция
отнятия ноги была сделана немедленно и с таким успехом, что даже
подала надежды, к несчастью, не сбывшиеся. Маршала принесли на
носилках к императору, который не мог удержаться от слез при виде
любимейшего из бывших своих товарищей, смертельно раненного.
Наполеон сказал впоследствии: "Видно, этот удар был мне
чувствителен, если я, в тогдашнем положении моей армии, мог еще
думать не о ней одной". Ланн, лежавший в обмороке, пришел наконец
в чувство и, видя возле себя Наполеона, обнял его и сказал: "Еще
один час, и вы лишитесь человека, который умирает с уверенностью,
что был и остается лучшим вашим другом". Маршал прожил еще десять
дней, и было несколько таких минут, в течение которых медики
питали надежду спасти его от смерти; но все их усилия остались
тщетными, и 31 мая в Вене Ланн скончался.

Сражение под Эслингеном нанесло чувствительный удар Наполеону в
его частных привязанностях и лишило французскую армию еще одного
искусного и храброго генерала, Сент-Илера. Хотя французские
войска в день эслингенского боя показали большое мужество, однако
ж победа осталась нерешенной: обе воюющие стороны приписывали ее
себе. В глазах Европы Наполеон мог показаться побежденным уже по
одному тому, что не совершенно разбил неприятеля и был вынужден
оставаться в прежней позиции, не подвинувшись ни на шаг вперед.
Он понял, какое влияние может оказать это на настроение
французской нации, и решился не отступать ни под каким видом и
держаться на острове Лобау, в котором часть его армии была
заперта непредвиденным разливом Дуная и разрушением мостов.

Эрцгерцог Карл, со своей стороны, озабоченный движениями Даву,
бомбардировавшего Пресбург, не счел возможным перейти в
наступление и ограничился укреплением своей позиции между
Асперном и Енцерсдорфом.

Наполеон деятельно занялся наведением новых мостов, сообщение
острова с правым берегом реки было вскоре восстановлено. Потом
пришло известие, что на третий день после Эслингенского сражения
итальянская армия под начальством вице-короля Евгения одержала
при Сен-Микеле решительную победу над австрийским корпусом
генерала Елачича (Jellachich) и соединилась на высотах Симмеринга
с германской армией французов. За этим счастливым событием
последовала прокламация. Наполеон говорил:

"Воины итальянской армии!

Вы достигли со славой цели, которую я назначил вам:

Симмеринг стал свидетелем вашего соединения с большой армией.

Милости просим! Я доволен вами!.. Повеление двинуться вперед
застало вас на полях Аркольской битвы, и вы, над прахом падших
героев, поклялись победить или умереть. Вы сдержали ваше слово в
сражениях под Сен-Даниелем, Тарви, Гарисе..."

За соединением вице-короля последовала, 14 июня при Раабе, новая,
им же одержанная победа над эрцгерцогом Иоанном и
эрцгерцогом-палатином. Вслед за тем Мармон, после успешных
действий в Далмации, также присоединился к большой армии, и
корпус его вошел в круг операционного плана, предначертанного
Наполеоном, который увидел, что настало наконец время нанести
решительный удар австрийцам, к чему он готовился уже более
месяца. Вот извлечение из двадцать пятого бюллетеня, содержащего
в себе описание Ваграмской битвы после предварительного описания
перехода французских войск через Дунай 4 июля в десять часов
вечера, пожара Енцерсдорфа и некоторых успехов, одержанных в
течение дня пятого июля.

ВАГРАМСКАЯ БИТВА

Австрийцы, встревоженные успехами французов, пришли в движение, и
в шесть часов вечера заняли следующую позицию: их правое крыло
расположилось от Стаделау до Герасдорфа, центр от Герасдорфа до
Ваграма, левый фланг от Ваграма до Нейзиделя. Французская армия
имела свой левый фланг в Гросс-Асперне, центр в Рашдорфе, правое
крыло в Глинсендорфе. День уже клонился к вечеру, обе армии
оставались в описанной позиции, и на следующий день нужно было
ожидать большого сражения; но если бы французам удалось ночью
занять Ваграм, то линия австрийской позиции была бы разорвана, и
положение неприятелей, и так уже столь растянутое, представило бы
случай к получению больших выгод без вступления в решительный
бой. Вследствие того нападение на Ваграм произведено, и французы
овладели было этим селением, но в темноте ночи колонна французов
и колонна саксонцев, сойдясь и приняв друг друга за неприятелей,
сделали то, что покушение не удалось.

Тогда начались приготовления к ваграмской битве. Кажется, что
распоряжения вождя французской армии и главнокомандующего армией
австрийской были совершенно противоположны одни другим. Император
французов употребил всю ночь на стягивание своих сил к центру,
где присутствовал сам, на расстоянии пушечного выстрела от
Ваграма. Сообразно тому герцог де Риволи сделал движение на левый
фланг, к Адерклау, оставив у Асперна одну только дивизию, которой
приказано, в случае нужды, отступить к острову Лобау, а герцогу
Ауэрштадтскому повелено миновать селение Гроссгофен и тоже
приблизиться к центру. Австрийский главнокомандующий, напротив,
ослабил свой центр, чтобы усилить фланги, которые растянул еще на
большее против прежнего пространство.

Шестого числа на заре князь Понте-Корво стал на левом крыле, имея
сзади себя, во второй линии, герцога де Риволи. Войска
вице-короля связывали его с центром, в котором корпуса Удино,
герцога Рагузского, императорской гвардии и кирасирские дивизии
расположились в семь или восемь линий.

Герцог Ауэрштадтский пошел с правого фланга к центру. Австрийский
корпус генерала Беллегарда, напротив, подвинулся к Стаделау.
Корпуса Коловрата, Лихтенштейна и Гиллера связывали этот правый
фланг с позицией близ Ваграма, занятой князем Гогенцоллерном, и с
оконечностью левого крыла в Нейзиделе, где дебушировал корпус
Розенберга тоже с намерением растянуться за позицию герцога
Ауэрштадтского. Оттого и случилось, что корпуса Розенберга и
герцога Ауэрштадтского, делая движение в одну сторону, сошлись и
первыми на заре начали сражение. Наполеон тотчас же поскакал к
месту завязавшейся битвы, велел подкрепить герцога Ауэрштадтского
кирасирской дивизией герцога Падуанского и навел батарею из
двенадцати орудий во фланг корпусу Розенберга, который менее чем
за три четверти часа опрокинут и, потерпев значительный урон,
отступил за Нейзидель.

Между тем выстрелы орудий начали раздаваться по всей линии, и
намерения австрийцев становились час от часу заметнее, весь их
левый фланг обставлялся артиллерией. Такое распоряжение
неприятельского главнокомандующего казалось до того несообразным
с делом, что Наполеон в течение некоторого времени приостановился
отдавать приказания, опасаясь, не скрывается ли в этом маневре
какой воинской хитрости. Он приказал герцогу де Риволи атаковать
одну деревню, занятую неприятелем, которая несколько беспокоила
оконечность французского центра; велел герцогу Ауэрштадтскому
обойти позицию при Нейзиделе и оттуда направиться на Ваграм, а
войскам герцога Рагузского и генерала Макдональда указал
построиться в колонны и напасть на Ваграм в то самое время, как
герцог Ауэрштадтский будет дебушировать.

Тем временем Наполеону донесли, что австрийцы с яростью ведут
атаку против той деревни, которую успел занять герцог де Риволи,
что австрийцы верст на пять с лишним протянулись дальше левого
фланга французов, что со стороны Гросс-Асперна слышна сильная
канонада, и что интервал между Гросс-Асперном и Ваграмом,
кажется, покрыт неисчислимым множеством неприятельской
артиллерии. Тогда уже не стало более сомнения: австрийцы сделали
величайшую ошибку, стоило только воспользоваться ею.

Наполеон тотчас же приказал генералу Макдональду построить
дивизии Брусье и Ламарка в колонны к атаке, а дивизии генерала
Нансути, конной гвардии и шестидесяти орудиям гвардейской
артиллерии да сорока орудиям, взятым от другим корпусов, их
поддерживать. Генерал граф Лористон, приняв начальство над этими
ста орудиями, пустился рысью на неприятеля, молча подъехал к нему
на половину расстояния пушечного выстрела и открыл убийственный
огонь, который вскоре заставил замолчать австрийскую артиллерию и
жестоко поразил ряды неприятелей. Тогда Макдональд ринулся быстро
в атаку, его поддерживал дивизионный генерал Рейль с бригадой
гвардейских егерей и застрельщиков. Чтобы способствовать
совершенному успеху этой атаки, полки гвардии сделали перемену
фронта. Австрийский центр в самое короткое время отступил на
целую милю; их правый фланг увидел всю гибельность занятой им
позиции и тоже поспешно ретировался. В это время герцог де Риволи
напал на неприятеля с фронта, а герцог Ауэрштадтский кинулся на
его левое крыло, взял Нейзидель и пошел на Ваграм.

В эту пору было еще только десять часов утра, а уже победа,
несомненно, должна была склониться на сторону французов.

В полдень Ваграм занят. Австрийцы с десяти часов утра только
оборонялись, отступая, с полудня это отступление начало
производиться без порядка, и далеко до наступления ночи
неприятель вовсе ушел из виду. Левое крыло французов находилось в
Ительзе и Эберсдорфе, центр близ Оберсдорфа, а кавалерия правого
фланга занимала пикеты до самого Зонкирхена.

Седьмого числа, на рассвете, французская армия пришла в движение
и потянулась на Кропейбург и Волькерсдорф, а форпосты ее были
близ Никольсбурга. Неприятель, отрезанный от Венгрии и Моравии,
был приперт к границе Богемии.

Так происходила Ваграмская битва, битва решительная и навсегда
знаменитая, в которой дралось от трех- до четырехсот тысяч
человек и действовало от тысячи двухсот до полуторы тысяч орудий,
на местности, совершенно известной неприятелю, на позиции,
которую он укреплял в течение нескольких месяцев.

Десять знамен, сорок пушек, двадцать тысяч человек пленными, в
том числе до четырехсот обер-офицеров и много генералов и
штаб-офицеров, суть трофеи этой победы..."

В третий раз Наполеон явился победителем Австрии и в руке своей
держал судьбу Лотарингского дома, и в третий раз склонился
принять мирные предложения. Император австрийский, лишенный после
Ваграмского сражения возможности продолжать войну, попросил
перемирия, и оно подписано 10 июля в Цнаиме. Переговоры о мире
открыты немедленно, они тянулись три месяца, в течение которых
Наполеон оставался в Шенбрунне.

Здесь узнал он о высадке восьмидесятитысячного корпуса англичан
на остров Вальхерен, о капитуляции Флиссингена, о покушении на
Антверпен и тотчас же послал Бернадота и министра Дарю для охраны
этого последнего города. Англичане были вынуждены сесть на суда и
отправиться обратно.

Генерал Моне (Monet), не слишком долго защищавший Флиссинген,
отдан под военный суд.

За ваграмское дело генералы Удино, Макдональд и Мармон
произведены в маршалы.

Французская армия заняла Германию от Дуная до Эльбы, от Рейна до
Одера, и с этих-то пор должно считать начало ненависти германцев
к Наполеону.

Первым очевидным проявлением этой ненависти была попытка одного
молодого человека, прибывшего из Эрфурта в Вену, убить императора
французов. Захваченный в то самое время, когда хотел привести в
исполнение свое намерение, он остался спокойным и равнодушным, не
выражал ни малейшего раскаяния и жалел только о том, что
задуманное преступление ему не удалось. Наполеон пожелал лично
допросить его. Молодой человек сказал, что его фамилия Стапс, что
он родом из Эрфурта, сын лютеранского пастора, никогда не знавал
ни Шилля, ни Шнейдера, а также никогда не принадлежал ни к
обществу масонов, ни к секте иллюминатов. Наполеон спросил,
почему же Стапс не убил его еще в то время, когда видел его в
Эрфурте. "Вы давали отдохнуть моему отечеству, - отвечал он, - и
я считал, что мир будет непременно". Из ответов Стапса Наполеон
понял, до какой степени германцы настроены против него. Он,
говорят, хотел даже простить этого несчастного молодого человека,
твердость духа и откровенность которого ему понравились, но
приказание о помиловании пришло поздно. Стапс хладнокровно
выслушал свой смертный приговор и умер, повторяя: "Да здравствует
мир! Да здравствует Германия!"

Наконец желанный мир заключен в Вене. 14 октября 1809 года.
Австрийский император был вынужден сделать новые уступки областей
своих в пользу Франции, Саксонии и некоторых других государств, в
том числе и России, к которой отошел тарнопольский край - самая
восточная часть прежней Галиции, с 400 000 жителей.

После подписания мирного договора император оставил Шенбрунн и 26
октября прибыл в Фонтенбло.

ГЛАВА XXIX

Враждебные отношения с Папой. Присоединение Римской области к
Французской империи.

Сильнейшие венценосцы Европы прекратили на время борьбу с
Наполеоном; а в ее углу, на оконечности Италии, самый слабый,
самый незначительный из монархов осмеливался еще идти против
желаний императора французов. Этот слабый противник могучего
императора был знаменитый Папа, тот самый, который за некоторое
время до этого оставлял свой Квиринальский дворец, чтобы
собственною рукою помазать Наполеона на царство. Папа, столь
бессильный как светский властитель, мог ли надеяться на свое
духовное значение? Понятия средних веков, везде разрушающиеся,
были ли в Риме еще полны жизни и силы? Постановления Западной
Церкви и ее религиозные верования, на которых утверждалось
некогда духовное могущество римских первосвященников, разве не
подверглись всесокрушающему действию времени?..

Вот вопросы, на которые может отвечать история. Еще за двести лет
до этого из Франции писали в Ватикан, что буллы его святейшества
"мерзнут" при переходе за Альпы.

Пий VII не мог не знать, что бывалое могущество пап почти
совершенно исчезло; однако ж он сохранял о нем воспоминание, и
гордился им, и опирался на него. Но все это было с его стороны
одной благородной мечтою.

Еще с 1805 года, немного времени спустя после коронации
императора французов, Пий VII желал исполнения своих надежд, для
которых, собственно говоря, решился переступить Альпы и приехать
в Париж. Он настоятельно просил, чтобы легации были переданы в
его руки, и чтобы папские владения были увеличены. Но уступка
земель не входила в виды Наполеона на Италию, и он упорствовал в
отказе. Тогда-то римский первосвященник раскаялся, что согласился
собственною рукою помазать на царство человека неблагодарного, и
его негодование стало выражаться в словах, в письмах и во всех
поступках. Он стал постоянно отказываться утверждать в сане
епископов, назначаемых Наполеоном в силу конкордата, и никак не
хотел запереть свои гавани для англичан.

Такое поведение Папы возбудило весь гнев императора французов, и
он написал его святейшеству от 13 февраля 1806 года:

"Для светских выгод оставляют погибать души...

Ваше святейшество обладаете Римом; но я - римский император: все
мои неприятели должны быть и вашими неприятелями..."

Пий VII отвечал:

"Верховный первосвященник никогда не признавал власти выше своей
власти... Императора римского не существует... Наместник Бога
мира должен сохранять мир со всеми людьми - и с православными, и
с еретиками".

Такой высокомерный ответ, несмотря на заключающееся в нем чувство
истинного самодостоинства, еще более рассердил Наполеона: он стал
настаивать и грозить; но все тщетно. Пий VII уверял, что он
нисколько не нарушает конкордата, не утверждая епископов,
представляемых императором французов, потому что в конкордате не
назначено сроку, в который они должны быть утверждаемы его
святейшеством, и говорил, что время это должно быть непременно
оставлено на благоизволение Папы; а что касается англичан, то Пий
VII ссылался на необходимость торговли с ними своих подданных и
на общую обязанность христиан, насколько возможно, стремиться к
сохранению взаимного между собою мира.

Посланник Наполеона постарался было дать понять первосвященнику,
что такие отговорки теперь неуместны и только могут навлечь на
Рим грозу; но папа остался непреклонным. "Если меня лишат жизни,
- говорил он французскому министру, - то моя смерть будет честна
перед людьми и перед Господом... Если ваш император приведет в
действие свои угрозы и перестанет признавать меня Папою, я
перестану признавать его императором: если мне будет худо, то и
ему не будет хорошо". Пий VII был убежден в том, что ежели
произнесет анафему на Наполеона, то этим навлечет на него гибель,
и что, во всяком случае, ватиканский престол останется в выигрыше
от явного разрыва с Наполеоном. "Преследование, - говорил он, -
будет причиной раскола, а в теперешних обстоятельствах, раскол
есть единственное средство спасти Западную Церковь".

Все эти слова, переданные Наполеону его посланником, более и
более возбуждали гнев императора французов. Первого мая 1807 года
он с берегов Вислы писал вице-королю Евгению: "Так, стало быть,
Папа не хочет, чтобы в Италии были епископы..."

Результаты кампаний прусской и польской не поколебали решимости
Пия VII, и он не переставал настаивать на том, что нет на земле
власти выше власти папской. Тогда Наполеон на обратном пути в
Париж послал из Дрездена своему полномочному министру при
ватиканском дворе пространное письмо, в котором, в свою очередь,
выразил свое мнение насчет притязаний римского первосвященника и
сказал, что в случае нужды придет к воротам Рима для личных
объяснений с его святейшеством. "Разве его святейшество полагает,
- писал он, - что нрава престола менее святы, чем права тиары? Но
цари были уже и тогда, когда пап еще не было... Они хотят предать
меня анафеме! Вот мысль, опоздавшая на целую тысячу лет... Я
переношу все это от теперешнего папы, но не потерпел бы от
другого... Пий VII принял на себя труд приехать короновать меня:
этот поступок обличал в нем благочестивого святителя; но он
захотел, чтобы я уступил ему легации: я не мог и не хотел этого
сделать... Моя корона досталась мне по воле Божьей и по воле моих
народов. Я в отношении к римскому двору всегда пребуду Карлом
Великим, а не Людовиком Кротким. Если римское духовенство
полагает, что своими привязками принудит меня к увеличению его
светской власти, то оно ошибается. Я не дам легаций за
примирение".

Твердая и мужественная борьба безоружного римского святителя с
сильным и победоносным императором французов представляла,
конечно, зрелище величественное; но правда и то, что поведение
Папы было несообразно ни со временем, ни с обстоятельствами:
былое могущество Ватикана было уже навеки утрачено! И потому-то
настояния Пия VII на "всемирное первенство" тиары было не что
иное, как неуместный анахронизм. И со всем тем Пий VII, грозя
притупленным мечом Григория VII и Сикста V, отвечает Наполеону:
"Если бы намерение ваше посетить Рим в самом деле сбылось, то мы
бы не уступили никому чести принимать столь знаменитого гостя. Мы
бы приказали приготовить наш ватиканский дворец для принятия
вашего величества и вашей свиты".

Но император не нашел возможности предпринять этого путешествия:
дела Португалии и Испании удержали его в Париже. Однако же
переговоры с Папой шли своим чередом, и все так же без всякого
успеха. Разрыв сделался неизбежным, и 9 января 1808 года Наполеон
написал своему посланнику в Риме: "Пусть же прервутся все
переговоры, если уж так угодно Папе, и пусть не будет никаких
мирных сношений между его подданными и подданными французского
императора".

Ясно было, что за этим немедленно последует занятие французами
папских владений. Пий VII не мог ошибаться на этот счет и потому
сказал на аудиенции посланнику Наполеона: "Мы не будем
сопротивляться оружием. Я удалюсь в замок Святого Ангела. Не
будет сделано ни одного оружейного выстрела; но вашему генералу
придется разбивать ворота. Я стану на пороге крепости. Ваши
войска будут вынуждены идти по моему телу, и вселенная узнает,
что император велел попрать ногами того, кто помазал его на
царство. Остальное в руках Божьих".

Речь эта, без сомнения, была речь превосходная и величественная;
но время пап прошло, и западные христиане, казалось, почти не
принимали участия в положении своего первосвященника.

Рим был занят французами. Папа предал анафеме Наполеона и его
соучастников.

Наполеон получил известие об этом в бытность свою в Вене и тотчас
же решился потребовать от Пия VII присоединения папской области к
Французской империи, а в случае отказа овладеть особою его
святейшества. Исполнение этой печальной обязанности возложено на
генерала Раде (Radet), который с этой целью явился в кривинал
ночью с 5 на 6 июля 1809 года и убедительно просил Папу сложить с
себя светское властительство для избежания тех строгих мер,
которые будут приняты против его святейшества в случае отказа.
"Не могу, - отвечал первосвященник: - не должен, не хочу. Я
обещал перед Богом сохранить неприкосновенность владений Святой
Церкви и никогда не нарушу этой клятвы". - "Мне очень прискорбно,
- возразил генерал Раде, - что вы, ваше святейшество,
отказываетесь исполнить просьбу императора и через это
подвергаете себя новым неудовольствиям. - "Я уже сказал вам, что
никакая земная власть не будет в силах поколебать моей решимости,
и что я скорее отдам последнюю каплю моей крови, чем изменю своей
клятве перед Богом". - "В таком случае, вы навлечете на себя
тяжкие лишения". "Я принял твердое решение и не колеблюсь более".
- "Если уж это так, то я крайне сожалею, что вижу себя в
необходимости приступить к исполнению повелений моего государя".
- "Поистине, сын мой, исполнение такого поручения не привлечет на
тебя благословения Господня". - "Святейший отец, вам нужно будет
ехать со мною". - "Так вот вознаграждение за все то, что я сделал
для вашего императора! Вот вознаграждение за снисхождение мое к
нему и к галликанской церкви! Но, быть может, это-то самое
снисхождение Бог и вменяет мне в грех и наказывает меня; смиренно
покоряюсь Его святой воле". "Велико прискорбие мое, ваше
святейшество, тем более что я католик и ваш сын; но возложенное
на меня поручение должно быть исполнено".

Тогда кардинал Пакка сказал, чтобы его святейшеству дозволено
было взять с собой особ, которых он назначит. На это генерал
отвечал, что император позволяет одному только кардиналу Пакка
сопровождать высокого пленника. "А сколько времени предоставлено
нам на приготовление в дорогу?" - спросил Папа. - "Полчаса", -
отвечал генерал. Пий VII тотчас встал и произнес только: "Да
будет со мною воля Божия!"

У одного из выходов дворца Папу уже ожидала карета; он сел в нее
вместе с кардиналом Пакка. Генерал Раде поехал впереди в
кабриолете. У ворот "дель Пополо" высокие путешественники
пересели в другой экипаж; исполнитель воли Наполеона хотел
воспользоваться этим случаем, чтобы еще раз постараться убедить
Папу. "Вашему святейшеству, - сказал он, - еще есть время
отказаться от владения церковною областью". - "Не намерен", -
сухо отвечал Папа, и дверцы экипажа захлопнулись; он понесся по
дороге во Флоренцию.

Пересылаемый из города в город, злосчастный первосвященник
получил наконец назначение пребывать в Савоне, в области принца
Боргезе, и Наполеон повелел генералу Миоллису, коменданту Рима,
привести в исполнение декрет, по которому папская область
присоединялась к Французской империи. Извещая об этом
Законодательное собрание, при открытии его заседаний на 1809 год,
император изъяснился так:

"История показала мне меры, которые я должен был принять в
отношении к Риму. Папы, сделавшись властителями части Италии,
постоянно показывали себя неприязненными каждой власти,
сильнейшей, чем их власть, на пространстве итальянского
полуострова, и употребляли к ее вреду свое духовное влияние. Из
этого я удостоверился, что духовное влияние постороннего человека
на мои владения противно независимости Франции, несогласно с
достоинством и безопасностью моего престола. Признавая, однако
же, необходимость духовного влияния преемников первого из
пастырей, я не мог согласовать этих важных вопросов иначе, как
уничтожением прав и светской власти, предоставленных им
французскими императорами, моими предшественниками, и потому
присоединил к Франции Римскую область".

Пий VII предвидел все эти бедствия; но они не поколебали его
высокой души, и он продолжал мужественно переносить свое
несчастие.

ГЛАВА XXX

Развод Наполеона с императрицей Жозефиной. Брак его с
эрцгерцогиней австрийской.

По возвращении своем из Германии Наполеон останавливался на
некоторое время в Фонтенбло, где издал несколько декретов
относительно правительственных распоряжений в империи. Прибыв в
свою столицу, куда вслед за ним явились все короли, на которых он
возложил короны, для принесения ему поздравлений с новыми
победами и заключением мира, Наполеон принял и поздравления
депутаций от Милана, Флоренции и Рима.

Между тем приблизилось время празднования коронации императора
французов, и ничто не было пощажено для придания этому торжеству
большей пышности и большего великолепия. На нем присутствовали
короли саксонский, баварский, вестфальский, неаполитанский и
виртембергский, а через несколько дней прибыли король и королева
баварские и вице-король итальянский.

Наполеон мог думать, что достиг апогея своей славы. Однако же
честолюбие его все еще не было насыщено. Его мучило желание
основать свою собственную династию; он уже не довольствовался
тем, что усыновил принца Евгения, а хотел иметь прямого
наследника и вступить в родственные связи с которым-либо из
древних владетельных домов Европы. Вопрос о разводе с
императрицей Жозефиной был решен. Тщеславие пересилило
привязанность. Императрица Жозефина, казалось, читала с некоторых
пор судьбу свою на лице супруга, который, по мере прибывающего
величия, более и более отдалялся от нее. Горестная тайна, ею
предчувствуемая, была ей наконец открыта самим Наполеоном. Это
случилось 30 ноября 1809 года. В этот день император и
императрица обедали вместе; он был мрачен и задумчив, она грустна
и молчалива. После обеда присутствовавшие оставили их наедине.

"Жозефина, милая Жозефина, - сказал, наконец, Наполеон, - ты
знаешь, любил ли я тебя!.. Тебе, одной тебе обязан я всеми
минутами счастья, которые имел в жизни. Жозефина, моя судьба
побеждает мою волю. Перед выгодами Франции я должен заглушить
самый голос сердца".

Императрица не хотела слушать более; она быстро прервала речь
своего супруга и сказала: "Не говори: я это знала; я понимаю
тебя..." Рыдания помешали ей продолжать; она упала в обморок. Ее
отнесли в ее кабинет, и когда она пришла в чувство, то увидела
близ себя дочь свою Гортензию, медика Корвизара и самого
Наполеона.

После этого первого сильного удара императрица, казалось,
несколько успокоилась и смиренно покорилась своей участи. Она
согласилась на все, что от нее требовали приличия света в таком
положении дела, и официальная драма развода была разыграна
вечером 15 декабря 1809 в Тюильри, где происходило семейное
собрание, на котором присутствовали архиканцлер Камбасерес и
статс-секретарь империи.

На следующий день акт развода внесен в сенат архи-канцлером и
утвержден в своей силе.

Исполнив таким образом свое намерение, Наполеон занялся выбором
для себя невесты. Сначала он обратил было свои искания к
российскому императорскому дому, но не получил от государя
Александра Павловича никакого ответа на предложение своей руки
одной из августейших сестер его величества. Это было чрезвычайно
обидно и неприятно Наполеону, который тогда уже решился искать
родство с императорским австрийским домом и предложить руку
эрцгерцогине Марии-Луизе, и на маршала Бертье было возложено
поручение ехать в Вену с этим официальным предложением. Маршал
прибыл в столицу Австрии в начале марта 1810 года и, доставив
сперва портрет своего императора, представился австрийскому
императору на торжественной аудиенции.

В короткой речи Бертье изложил причину посольства. Император
отвечал, что согласен отдать Наполеону руку дочери. Эрцгерцогиня
тоже выразила согласие, и 11 марта праздновали в Вене
бракосочетание. Новая императрица французов отправилась в путь 13
марта, и 27 прибыла в Компьень, где Наполеон располагал встретить
ее. Первое свидание должно было происходить по великолепному
церемониалу; но Наполеон не мог преодолеть своего нетерпения и
нарушил правила, им же самим предписанные.

В сопровождении одного неаполитанского короля, в дождливую погоду
выехал он тайно из Компьеня, стал у дверей небольшой сельской
церкви и, увидев Марию-Луизу, бросился к ее карете.

Они приехали в комньеньский дворец вместе; потом отправились в
Сен-Клу, где 1 апреля совершился гражданский брак. На другой день
они въехали в столицу. Церемония духовного брака происходила в
тот же день в луврской капелле со всей придворной пышностью и с
возможным великолепием католического венчания. Император и
императрица приняли благословение на брак от кардинала Феша, в
присутствии всей императорской фамилии, кардиналов,
архиепископов,епископов, сановников и депутации от всех сословий
государства. То было истинно народное торжество; весь Париж
предался веселью, и даже соседние народы радовались, воображая,
что брак Наполеона с австрийской эрцгерцогиней будет прямым
залогом мира.

5 апреля французский сенат, сенат итальянский, государственный
совет, законодательный корпус, министры, кардиналы, кассационный
суд и проч. приносили поздравления императору и его супруге,
которые принимали их на троне, окруженные блестящей свитой,
составленной из дворов империи Французской и Итальянского
королевства. Через два дня новобрачные поехали в Компьень, потом
посетили Бельгию и северные провинции, от Дюнкирхена и Лилля до
Гавра и Руана. 1 июня их величества возвратились в столицу.
Восторг, возбужденный их свадьбой, еще не остыл. Город Париж дал
блестящий праздник; Наполеон и Мария-Луиза присутствовали на
обеде и на балу в ратуше.

Императорская гвардия хотела тоже праздновать бракосочетание
знаменитого своего начальника. Праздник был дан на Марсовом поле,
и гвардия угощала Наполеона и его молодую супругу от имени всей
армии.

Среди всеобщего восторга и блестящих увеселений австрийский посол
должен был выбрать день для выражения своей официальной радости и
блеснуть дипломатическим праздником. Он выбрал 1 июля; но
торжество омрачилось печальным событием. Бальная зала загорелась;
супруга посла и многие другие особы погибли во время пожара.
Наполеон сам вынес на руках супругу свою из горевших комнат.
Тогда вспомнили, что такие же важные несчастья случились во время
праздников, данных при бракосочетании Людовика XVI с
Марией-Антуанеттой.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел история