Скрынников Р. Россия накануне смутного времени

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава 1 Наследие Грозного

Реформы и террор Грозного на многие годы определили характер политического развития Русского государства. Опричнина расколола верхушку феодального дворянства – так называемый государев двор – на две противостоявшие друг другу половины. Подле старого, земского двора появился его двойник – «особый двор», который называли сначала опричным или удельным, а позже просто «двором».

Политика «двора» не отличалась последовательностью. В конце правления царя Ивана в ней наметились видимые перемены. Грозный объявил о «прощении» всех некогда казненных по его приказу бояр – «изменников». Посмертную «реабилитацию» опальных современники восприняли как косвенное осуждение массовых опричных избиений. «Дворовая» политика утратила преимущественно репрессивный характер. Казни в Москве прекратились. В одном из последних указов царь предписал строго наказывать холопов за ложные доносы на своих господ .

Опрично-дворовая политика не раз меняла свой характер, но сам «двор», пережив многократные реорганизации, так и не был окончательно распущен при жизни Грозного. Не имея цельной политической программы, опричнина и «двор» тем не менее неизменно направляли свои усилия к укреплению личной власти царя. Состав «особого двора» не был однородным. Рядовые члены в своей массе принадлежали к низшему, худородному дворянству. Но уже в конце опричнины во «двор» были зачислены князья Шуйские. При кратковременном правлении служилого «царя» Симеона Бекбулатовича Шуйские подвизались в роли удельных бояр князя Иванца Московского. В последние годы жизни царя они состояли на «дворовой» службе. Но какое бы почетное положение при «дворе» ни занимали Шуйские, они никогда не руководили опричной политикой. Подлинным правительством, с помощью которого царь самовластно правил страной, была ближняя, «дворовая» дума.

Со времени «княжения» Симеона Бекбулатовича «дворовую» думу неизменно возглавляли Бельские, Нагие и Годуновы. Племянник Малюты Богдан Бельский давно навлек на себя ненависть боярской аристократии. Курбский называл «прегнуснодейными» и «богомерзкими» всех Бельских разом. Скрытая неприязнь между Бельским и «дворовой» знатью вырвалась наружу сразу после смерти царя Ивана. Осведомленные иностранцы утверждали, будто Бельский тайно послал людей на Новгородскую дорогу с приказом подстеречь и убить «дворового» боярина И. П. Шуйского, спешившего в столицу .

«Дворовое» руководство раздирала взаимная вражда. Давний союз между Нагими, Вельскими и Годуновыми рухнул. После гибели старшего сына Грозный назначил своим преемником царевича Федора. Царь не питал иллюзий насчет способностей Федора к управлению и вверил слабоумного сына и семью попечению думных людей, имена которых он назвал в своем завещании. Он поступил так, как поступали московские князья, оставляя трон малолетним наследникам. Считают обычно, что в состав опекунского совета вошли два члена ближней, «дворовой» думы – Б. Я. Вельский и Б. Ф. Годунов. Критический разбор источников обнаруживает ошибочность такого мнения.

Через несколько месяцев после кончины Грозного его лейб-медик послал в Польшу сообщение о том, что царь назначил четырех правителей (Н. Р. Юрьева, И. Ф. Мстиславского и др.) . Некоторые русские источники также упоминают о четырех душеприказчиках Грозного . Осведомленным очевидцем событий был Д. Горсей. Деятельный участник придворных интриг, он нередко фальсифицировал известные ему факты. Так, Горсей в одном случае упомянул о назначении четырех душеприказчиков: Мстиславского, Шуйского, Юрьева и Бельского, а в другом – пяти: Б. Ф. Годунова, князя И. Ф. Мстиславского, князя И. П. Шуйского, Н. Р. Юрьева и Б. Я. Бельского . Кто-то из названных лиц в действительности не фигурировал в царском завещании.

Одна из ранних русских повестей начала XVII в. называет в качестве правителей, назначенных царем Иваном, князя И. П. Шуйского, князя И. Ф. Мстиславского и Н. Р. Юрьева . Принадлежность их к регентскому совету не вызывает сомнений. Следовательно, из списка регентов надо исключить либо Б. Я. Вельского, либо Б. Ф. Годунова.

Прямой ответ на поставленный вопрос дает записка австрийского посла Н. Варкоча, составленная им в конце 80-х годов. Выполняя специальное поручение австрийского двора, посол потратил много времени на то, чтобы получить в Москве достоверные сведения о завещании Грозного Н. Варкоч писал в донесении: «Покойный великий князь Иван Васильевич перед кончиной составил духовное завещание, в котором назначил некоторых господ своими душеприказчиками и исполнителями своей воли. Но в означенном завещании он ни словом не упомянул Бориса Федоровича Годунова, родного брата нынешней великой княгини, и не назначил ему никакой должности, что того очень задело в душе». Неофициальная Псковская летопись подтверждает эти сведения. По словам ее автора, Годунов расправился с И. П. Шуйским и митрополитом Дионисием, «им же бе приказал царь Иван царьство и сына своего Федора хранить» .

Пока был жив царевич Иван, отсутствие детей у второго сына, Федора, не огорчало царя. Бездетность удельного князя отвечала высшим государственным интересам. Когда Федор стал наследником, все переменилось. Желая предотвратить пресечение династии, Грозный стал требовать от Федора развода с бесплодной Ириной Годуновой . После гибели царевича Ивана государь не решился поступить с младшим сыном столь же круто, и дело ограничилось одними уговорами. Возможно, что в завещании царь выразил свою волю по поводу брака Федора. Косвенным подтверждением догадки служит отсутствие среди опекунов «дворового» боярина Бориса Годунова. Царь желал лишить Бориса возможности помешать разводу Федора с Ириной Годуновой.

В «дворовой» иерархии самое высокое место занимал А. Ф. Нагой, дядя последней царицы – Марии Нагой. Знать ненавидела его не меньше Б. Я. Вельского. Нагой сделал карьеру благодаря доносам на главных земских бояр, которых он обвинил в предательских сношениях с Крымом. Но, безгранично доверяя своему любимцу, царь Иван не включил его в число опекунов Федора. Ввиду явной недееспособности Федора Нагие лелеяли надежду на передачу трона младенцу царевичу Дмитрию. Доверять им опекунство над Федором было опасно.

Грозный многие годы настойчиво пытался ограничить влияние боярской аристократии и утвердить самодержавную форму правления с помощью «двора». По иронии судьбы в регентском совете при его сыне знать получила видимый перевес. В полном соответствии с традицией главой совета стал удельный князь и первый земский боярин думы И. Ф. Мстиславский. Членами совета были «дворовый» боярин князь И. П. Шуйский, земский боярин Н. Р. Юрьев и «дворовый» оружничий Б. Я. Вельский. Формально «двор» и земщина получили равное представительство в регентском совете, но равновесие сил, которого так добивался Иван IV, оказалось призрачным.

После смерти Грозного в Москве распространился слух, будто царя отравили его ближние «дворовые» советники. Толки об этом вряд ли имели какое-нибудь основание. Последние два года жизни Иван IV тяжело болел. Римский посол Антонио Поссевино писал: «…существуют некоторые предположения, что этот государь проживет очень недолго» . Давний недуг обострился весной 1584 г. Отчаявшись в выздоровлении, царь Иван в начале марта послал в Кирилло-Белозерский монастырь наказ старцам молиться за него, чтобы бог его «окаянству отпущенье грехом даровал, и от настоящие смертныя болезни освободил, и здравье дал» . Со дня на день больному становилось хуже. Все его тело страшно распухло. Он не мог передвигаться сам, и его носили на носилках. Подверженный суевериям, Иван пытался узнать у ворожей свою судьбу. 19 марта после полудня он пересмотрел завещание, а к вечеру скоропостижно скончался за шахматной доской.

Смерть царя вызвала переполох в Кремлевском дворце. Опасаясь волнений, власти пытались скрыть от народа правду и приказали объявить повсюду, что есть еще надежда на выздоровление государя. Тем временем Богдан Вельский и другие руководители «дворовой» думы приказали запереть на засов все ворота Кремля, расставить стрельцов на стенах и приготовить пушки к стрельбе .

Несмотря на старания правительства, весть о кончине царя вскоре распространилась по всему городу и вызвала волнения в народе. Страх перед назревавшим восстанием побудил «двор» поспешить с решением вопроса о преемнике Грозного. Глубокой ночью начальные бояре, а вслед за ними и вся прочая знать принесли присягу наследнику царевичу Федору. Вся церемония была закончена в течение шести-семи часов . Возможно, что присяга Федору прошла не совсем гладко. Литовский посол Л. Сапега писал из Москвы, будто сторонники молодого царевича Дмитрия пытаются силой посадить его на престол, но «старший из двух сыновей Федор хочет удержаться на троне после отца» . Информация, полученная послом, не отличалась точностью. Сапега считал сторонником Дмитрия Б. Вельского, на самом же деле за него стояли Нагие. По русским летописям, в ночь смерти Грозного Вельский и Годуновы распорядились взять под стражу Нагих, обвинив их в измене . Раскол «дворовой» думы и падение А. Ф. Нагого, одного из столпов прежнего правительства, роковым образом сказались на судьбах всего «дворового» руководства.

Система централизации, основанная на противопоставлении «двора» и земщины, обнаружила свою непрочность. Правительству пришлось пожать плоды политики, в основе которой лежал принцип «разделяй и властвуй». Опекунский совет не мог осуществлять своих функций из-за нежелания «дворовых» чинов отказаться от власти. В свою очередь земская знать прибегла к местничеству, чтобы устранить худородных руководителей «двора». Окончательный разрыв наступил в связи с приемом в Кремле литовского посольства. «Дворовые» чины, не поделив мест с земцами, отказались допустить бояр в тронный зал, т. е. пошли на неслыханное нарушение традиции. В итоге иноземных послов встретили одни «дворовые» бояре – князь Ф. М. Трубецкой и Б. Ф. Годунов .

Опрометчивые действия руководства «двора» имели свои причины. Могущественный временщик Б. Я. Вельский подвергся местническим нападкам со стороны казначея П. И. Головина, занимавшего далеко не первое место в земской иерархии . Если бы Вельский проиграл тяжбу, его падение было бы неизбежным. Против него выступили самые влиятельные члены опекунского совета и думы: «боярин князь Иван Федорович Мстиславской с сыном со князем Федором да Шуйския, да Голицыны, Романовы да Шереметевы и Головины и иныя советники». На стороне Вельского стояли «Годуновы, Трубецкие, Щелкаловы и иные их советники». По существу в Кремле произошло решительное столкновение между «двором» и земщиной, хотя некоторые члены земской думы (впрочем, немногие) примкнули к «двору», а ряд «дворовых» чинов объединились с земскими. За Вельского вступились главные земские дьяки – братья Щелкаловы, которым знать не могла простить их редкого худородства. Вознесенные по милости Грозного, они боялись упустить влияние в случае решительной победы земской аристократии. Тяжба между Головиным и Вельским едва не закончилась кровопролитием. По русским летописям, во время «преки» в думе Вельского хотели убить до смерти, но он «утек к царе назад» . Как писал английский посланник, на Вельского напали с таким остервенением, что он был вынужден спасаться в царских палатах .

Военная сила, а следовательно, и реальная власть в Москве находилась в руках «дворовых» чинов, и они поспешили пустить ее в ход. Б. Я. Вельский использовал инспирированное боярами выступление земских дворян как предлог для того, чтобы ввести в Кремль верных ему «дворовых» стрельцов. Он предпринял отчаянную попытку опередить события и силой покончить с назревшей в земщине «смутой» еще до того, как в Москву прибудет регент Иван Шуйский, которого смерть Грозного застала в Пскове. По свидетельству очевидца событий литовского посла Л. Сапеги, правитель уговорил Федора расставить в Кремле дворцовую стражу по обычаю, установившемуся при его отце Иване IV, против чего выступали бояре. Еще до прибытия послов Вельский тайно пообещал стрельцам «великое жалованье» и привилегии, какими они пользовались при Грозном, и убеждал их не бояться бояр и выполнять только его приказы. Едва литовское посольство покинуло Кремль и бояре разъехались по своим дворам на обед, Вельский приказал затворить все ворота и вновь начал уговаривать Федора держать двор и опричнину так, как держал отец его (namawiac go poczal aby dwor i opriczyne chowal tak jako ociec jego) . В случае успеха Вельский рассчитывал распустить регентский совет и править от имени Федора единолично, опираясь на военную силу. Над Кремлем повеяло новой опричниной. Но Вельский и его приверженцы не учли одного важного момента – позиции народных масс.

Столкновение между «дворовыми» и земскими боярами послужило прологом к давно назревавшему восстанию в Москве. В литературе оно датируется 2 апреля. Эта дата опирается на свидетельство Л. Сапеги о том, что неудачный прием в Кремле состоялся 12 апреля по новому стилю. Документы Посольского приказа позволяют исправить ошибку посла, написавшего письмо полтора месяца спустя. По русским посольским книгам, прием в Кремле имел место 9 апреля . Именно в этот день столица и стала ареной народных выступлений.

Как только земские бояре узнали о самочинных действиях Вельского, они бросились в Кремль. Однако стрельцы отказались повиноваться приказам главных земских опекунов и не пропустили их в ворота. После долгих препирательств И. Ф. Мстиславский и Н. Р. Юрьев прошли за кремлевские стены, но их вооруженная свита была задержана стражей. Когда боярские слуги попытались силой прорваться за своими господами, произошла стычка. На шум отовсюду стал сбегаться народ. Стрельцы пустили в ход оружие, но рассеять толпу им не удалось. Столичный посад восстал. «Народ, – по словам летописца, – всколебался весь без числа со всяким оружием». Толпа пыталась штурмовать Кремль со стороны Красной площади. «По грехом, – писал современник, – чернь московская приступила к городу большому, и ворота Фроловские выбивали и секли, и пушку большую, которая стояла на Лобном месте, на город поворотили». По словам голландца И. Массы, народ захватил в Арсенале много оружия и пороха, а затем начал громить лавки. Бояре опасались, что их дворы постигнет та же участь .

Царь Федор и его окружение, напуганные размахом народного движения, не надеялись подавить мятеж силой и пошли на переговоры с толпой. Из кремлевских ворот на площадь выехали думный дворянин М. А. Безнин и дьяк А. Я. Щелкалов . Черный народ «вопил, ругая вельмож изменниками и ворами» . В толпе кричали, что Вельский побил Мстиславского и других бояр. «Чернь» требовала выдачи ненавистного временщика для немедленной с ним расправы . Положение стало критическим, и после совещания во дворце народу объявили об отставке Вельского.

Земские чины перед лицом страшного для них восстания «черни» сочли за лучшее отложить в сторону распрю с «дворовыми» чинами. «…Бояре, – повествует летописец, – межю собою помирилися в городе (Кремле. – Р. С.) и выехали во Фроловские ворота…» Властям удалось кое-как успокоить толпу, и волнения в столице постепенно улеглись.

Непосредственным результатом московских событий явилось падение могущественного регента Б. Я. Вельского и кратковременное примирение противоборствовавших политических группировок. Несколько недель спустя после народного выступления в Москве открылся собор. Цели и характер собора 1584 г. получили различную оценку в литературе. В. О. Ключевский высказал предположение, что созванный в Москве собор был «избирательным». Он должен был «избрать» на трон Федора Ивановича. Гипотеза В. О. Ключевского получила дополнительную аргументацию в трудах М. Н. Тихомирова, по мнению которого мысль об избрании Федора на царство Земским собором родилась в кружке Годуновых и Щелкаловых. М. Н. Тихомиров акцентировал внимание на словах Горсея о том, что в Москве был собран парламент (а не подобие парламента, как писал В. О. Ключевский) с выборным составом, который обсудил широкий круг вопросов, связанных с преобразованиями. Продолжая мысль М. Н. Тихомирова, Л. В. Черепнин пришел к выводу, что после смерти Грозного произошло заметное расширение функций земских соборов, которые отныне начали избирать и утверждать государей. Иную точку зрения высказал Н. И. Павленко. Он подверг сомнению сам факт созыва избирательного собора и на этом основании заключил, что несуществующий Земский собор не мог ни избирать царя, ни обсуждать другие политические вопросы .

Гипотеза о Земском соборе опирается прежде всего на показания Джерома Горсея. Англичанин описал воцарение Федора как очевидец в краткой записке, опубликованной им намного раньше всех прочих своих сочинений. Записка Горсея вышла в Англии в издании Хаклюйта в 1588 г. Составленная по свежим следам, она отличается большой достоверностью. Согласно Горсею, около 4 мая в Москве был созван парламент (дума), на который собрались главнейшие люди из духовенства вместе со всеми боярами. На первый взгляд может показаться, что описанный Горсеем «парламент» не имел черт Земского собора, так как в его работе не участвовало дворянство (gentrice). Более внимательное изучение текста Горсея заставляет усомниться в том, что дело ограничилось созывом думы, включавшей всего полтора десятка бояр. Слова Горсея допускают более широкое толкование: «на московском собрании присутствовала „all the no-bility whatsoever“, т. е. вся знать без исключения» .

Московские летописи XVII в. сохранили память о том, что при воцарении Федора в Москву съехалось большое число дворян и духовных лиц. «…По преставлении царя Ивана Васильевича, – читаем в одном летописце, – приидоша к Москве изо всех городов Московского государства и молили со слезами царевича Федора, чтобы не мешкал, сел на Московское государство». Другой летописец подчеркивает, что инициатива созыва «властей» в Москву принадлежала митрополиту Дионисию, который «изыде в митрополию и нача писати по всем градом, чтоб власти ехали на собор» . Большой интерес представляет запись о воцарении Федора, включенная в Разрядные книги пространной редакции: «И того же году (7092. – Р. С.) мая в 7 день сел на Московское государство… государь царь и великий князь Федор Иванович всея Русские земли» .

На первый взгляд может показаться, что приведенная запись Разрядного приказа подкрепляет свидетельство Горсея о том, что примерно 4 мая в Москве начал заседать собор. Но такое истолкование источников едва ли верно. Горсей относил царскую коронацию не к 31 мая, а к 10 июня, а это значит, что он руководствовался введенным в Англии григорианским календарем. Следовательно, описанный им собор 4 мая состоялся по русскому календарю в 20-х числах апреля. Что же касается Разрядных книг, то в их записи (по частным спискам), как видно, вкралась ошибка, происхождение которой проясняет сличение текстов:

ЛЕТОПИСЕЦ

«… седе на царство на Москве… месяца мая в 31 день в 7 неделю по пасце…»

РАЗРЯДНАЯ КНИГА

«…мая в 7 день сел на Московское государство…»

По-видимому, искажение даты в Разрядной книге объясняется неудачным сокращением начального текста.

В центре деятельности московского собора, без сомнения, стоял вопрос о кандидатуре нового царя. Н. И. Павленко предположил, что московское собрание свелось лишь к обсуждению дня коронации. Однако такое мнение не учитывает обстановки острого политического кризиса, когда произошла смена лиц на троне. Первая торопливая церемония присяги Федору, которой руководил глава «двора» регент Б. Я. Вельский, была проведена в ночь после кончины Грозного. Хотя мартовская присяга не утратила силы после падения Б. Я. Вельского, переворот радикально изменил ситуацию в столице. Руководство земщины использовало собор, чтобы окончательно перехватить бразды правления из рук «дворовых». В обстановке, чреватой взрывом, правительство в любую минуту могло потерять контроль за положением в столице.

Современники склонны были рассматривать воцарение Федора как соборное избрание. Такое впечатление подкреплялось тем, что по своему безволию и слабоумию претендент на трон не оказывал самостоятельного влияния на события. Формально собор одобрил кандидатуру Федора, а фактически вынес важное политическое решение о поддержке нового боярского правительства. По свидетельству псковского современника, Федор был поставлен на царство «митрополитом Дионисием и всеми людьми Руские земли». Совершенно так же были истолкованы московские известия за рубежом. Шведский наместник в Финляндии П. Делагарди писал в Новгород: «…есмя в правду доведался, что… избрали в великие князи… князя Федора на степень отца его…» Письмо Делагарди датировано 26 мая 1584 г. Очевидно, прошел месяц, прежде чем московские новости стали известны шведским властям.

Московский собор решил провести коронацию Федора в конце мая. «На парламенте, – писал Д. Горсей, – главное, было назначено время торжественного венчания нового царя.

Но на нем были приняты многие решения, до моего предмета не относящиеся». Из слов Горсея можно заключить, что собор помимо формального постановления об избрании Федора обсуждал весьма широкий круг вопросов. По-видимому, его решения стали основой той широкой программы, которую власти осуществили по случаю коронации нового царя. Записка о коронации Горсея дает наглядное представление об этой программе. Прежде всего по всей стране была объявлена общая амнистия. «В итоге, – писал Д. Горсей, – многие князья и бояре знатного рода, находившиеся в опале при прежнем царе, и даже те, кто просидел в тюрьмах 20 лет, были освобождены и получили обратно свои поместья. Всем заключенным было объявлено прощение».

Наиболее многозначительным в рассказе Горсея было упоминание об освобождении давних «тюремных сидельцев». Несложный арифметический расчет подсказывает, что они оказались за решеткой в самом начале опричнины. Очевидно, амнистия была направлена на искоренение последствий репрессивной политики «двора». Самым важным положением майской амнистии был пункт о возвращении опальным «свободы и поместий». Опричные конфискации нанесли земской знати большой ущерб. После отставки Вельского и созыва собора земщина смогла настоять на возвращении отобранных земель. Кроме того, она добивалась гарантий против возобновления казней и опал. Согласно Горсею, в связи с амнистией власти объявили о запрещении судьям впредь подвергать дворян гонениям при отсутствии основательных доказательств их вины даже в случае самых тяжких преступлений, которые влекли за собой смертную казнь .

Смена руководства привела к значительным переменам в составе приказного и особенно судейского аппарата. «…По всему государству, – писал Горсей, – были сменены неправосудные чиновники, судьи, воеводы и наместники и на их должности были назначены более честные люди, которым повелели под страхом строгого наказания прекратить лихоимство и взяточничество, существовавшие при прежнем царе, и отправлять правосудие без лицеприятия, а чтобы это было исполнено, им увеличили поместья и годовые оклады» . Но нельзя упускать из виду, что слова посла носили откровенно апологетический характер. Доверенное лицо Годунова, Горсей старался завоевать английское общественное мнение на сторону нового русского правительства. Трудно сказать, в самом ли деле правительственные прокламации против злоупотреблений и взяток оказались столь же эффективными в жизни, как в изложении Горсея. Можно догадаться, что смена администрации была вызвана не столько заботами властей о водворении в стране порядка и справедливости, сколько начавшимся крушением «двора». Земщина пустила в ход всевозможные средства, чтобы очистить приказной аппарат от бывших опричников и «дворовых» людей. Примером может служить дело А. Шерефединова. Он получил дьяческий чин в опричнине, а позже возглавил Разрядный приказ, т. е. занял одно из высших мест в «дворовой» приказной иерархии . Сразу после смерти Грозного рязанский помещик из земщины Шиловский обратился в суд с жалобой на насильственный захват его вотчины Шерефединовым . Поскольку во главе московской судной палаты в это время стоял князь В. И. Шуйский, судьба бывшего «дворового» дьяка была решена. Его имя на полтора десятилетия исчезло со страниц приказных документов.

Власти предприняли широкий пересмотр прежней финансовой политики. «Большие налоги, пошлины и подати, наложенные на народ при прежнем царе, были уменьшены, а некоторые из них совершенно отменены» , – писал Д. Горсей. Однако, согласно русским источникам, прямые налоги не были существенно понижены или отменены в правление Федора. Следовательно, сокращению подлежали экстренные поборы, введенные в рамках «двора». При учреждении опричнины Грозный затребовал от земской казны единовременно колоссальную по тому времени сумму в 100 тыс. руб. По случаю учреждения удела в 1575 г. земщина должна была выплатить 60 тыс. руб. В последние годы жизни Грозного «дворовое» правительство многократно облагало население экстренными поборами на покрытие военных расходов, которые тяжким бременем ложились на разоренную страну. Так, земли Севера и Поморья должны были внести в казну помимо прямых окладных налогов дополнительно тысячи рублей «государевых денег». Поборы распространялись на посады и купеческую верхушку. Только одна английская торговая компания за три последних года Ливонской войны заплатила 2 тыс. руб. После собора власти, по-видимому, пошли навстречу требованиям земщины и объявили о решительном разрыве с практикой чрезвычайных поборов. Именно так можно интерпретировать свидетельство Горсея.

Политика опричнины и. «двора» в целом ограничивала влияние знати на дела управления. Царь Иван не только расколол Боярскую думу, но и фактически перестал пополнять ее земцами. В итоге состав думы резко сократился. Накануне воцарения Федора в состав «разделенной» думы входили следующие лица:

ЗЕМСКИЙ СПИСОК

Бояре князья И. Ф. и Ф. И. Мстиславские, Н. Р. Юрьев, Б. Ю. Сабуров, князья И. Ю. и В. Ю. Голицыны, П. И. Татев, окольничие князья Ф. И. Троекуров, Т. И. Долгорукий и Д. И. Хворостинин, Ф. В. Шереметев; казначей П. И. Головин; дьяки А. Я. и В. Я. Щелкаловы.

«ДВОРОВЫЙ» СПИСОК

Бояре князья Ф. М. Трубецкой, И. П. Шуйский и В. Ф. Скопин, Д. И. и Б. Ф. Годуновы, окольничие С. В. Годунов, Ф. Ф. Нагой; думные дворяне Б. Я. Бельский, А. Ф. Нагой, В. Г. Зюзин, Д. И. Черемисинов, Р. М. Пивов, М. А. Безнин, Б. В. Воейков, И. П. Татищев, печатник Р. В. Алферьев.

Никогда еще земская дума не была столь малочисленной: в нее входило менее десятка бояр. Земской думе противостояла «дворовая» дума, в которой преобладали худородные дворяне.

После смерти Грозного начался процесс возрождения влиятельной и многолюдной Боярской думы. Многие знатные лица получили высшие думные чины по случаю коронации Федора. Назначения не прекращались и в последующие месяцы. В 1584–1585 гг. численность боярских курий думы возросла более чем вдвое. Подле старых членов думы появились новые: бояре князья Василий и Андрей Шуйские, князь И. М. Глинский, князья Никита и Тимофей Трубецкие, князь Ф. И. Троекуров, князь И. В. Сицкий, князь Ф. Д. Шестунов, князь Д. И. Хворостинин, а также Ф. В. Шереметев, Ф. Н. Романов, Степан и Григорий Годуновы, кравчий А. Н. Романов, окольничие князь Ф. И. Хворостинин, князь Д. П. Елецкий, князь Б. П. Засекин, князь И. В. Гагин, а также В. В. Головин, И. М. Бутурлин, И. И. Сабуров и А. П. Клешнин . Новый курс в отношении думы имел четкую политическую направленность. Боярская дума пополнилась почти исключительно за счет высшей знати и родни новой царицы. Причем земская знать получила больше мест в думе, чем бывшие «дворовые» чины. К бывшей земщине принадлежали ярославские князья – Троекуров, Сицкий, Шестунов, Засекин, Гагин, а также дворяне Шереметев, Романов, Головин, Бутурлин, Сабуров. С «дворовой» службы пришли князья Шуйские и Трубецкие, а также Годуновы. Боярская дума спешила избавиться от худородных думных дворян – фактических руководителей государства при Грозном. Многочисленная курия думных дворян таяла на глазах. Вслед за могущественными временщиками Б. Я. Вельским и А. Ф. Нагим думу покинул В. Г. Зюзин, прославившийся кровавыми расправами во время опричнины. Его имя навсегда исчезло из Разрядных книг. «Дворовый» окольничий С. Ф. Нагой, которого называли «орудием зла» в руках царя Ивана, был сослан на воеводство в Поволжье. Его брат, окольничий Ф. Ф. Нагой, попал в Углич. Б. В. Воейков утратил чин думного дворянина и в качестве рядового офицера (головы) удалился в Рязанский край .

С давних времен Боярская дума служила представительным органом высшей аристократии. Поколебленный опричниной традиционный порядок возрождался на глазах. Прежде всего дума вернула себе ряд функций и привилегий, упраздненных опричниной. Власти восстановили высшую в думе боярскую должность – конюшего, упраздненную после казни конюшего И. П. Федорова в 1568 г. Важнейшей комиссией Боярской думы была «семибоярщина». Она ведала столицей и всем государством в отсутствие царя. В годы террора Грозный изгнал бояр из столичной комиссии и препоручил ее дворянам и приказным, а затем и вовсе упразднил. При Федоре «семибоярщина» возродилась в полном соответствии с доопричной практикой. По случаю отъезда царя в Троицу в 1585 г. управление столицей осуществляли бояре Ф. И. Мстиславский, Н. Р. Юрьев, С. В. Годунов, князья Н. Р. Трубецкой, И. М. Глинский, Б. И. Татев и Ф. М. Троекуров .

Наряду с думными чинами знать получила из казны обширные земли и доходные места. Больше всех в торге из-за чинов и владений выиграли опекуны и их родня. В полной мере использовали выгоды своего положения Юрьевы – Романовы. Один только младший сын регента Н. Р. Юрьева Иван владел в 1613 г. 13 тыс. четвертей пашни в трех полях «старых вотчин». Романовым принадлежали на вотчинном праве городок Скопин, Романово городище в Лебядинском уезде и др. Огромных привилегий добились регент И П. Шуйский и его родня. И. П. Шуйский получил от казны богатые земли в Луховском удельном княжестве, принадлежавшем князьям Вельским, а позже валашскому господарю Богдану. В руки боярина перешел город Кинешма с обширной волостью . Кроме того, прославленному воеводе был отдан в кормление весь Псков. Согласно официальным заявлениям правительства, царь Федор пожаловал князя И. П. Шуйского своим «великим жалованьем в кормление Псковом обема половинам, и со псковскими пригороды, и с тамгою, и с кабаки, чего никоторому боярину не давывал государь» . Соратник Шуйского князь Ф. В. Скопин тогда же получил в «жалованье» Каргополь . Щедрых земельных пожалований удостоились князья Василий, Андрей и Дмитрий Ивановичи Шуйские. Младшему из братьев, князю Дмитрию, был передан город Гороховец «в путь с тамгою, и с кабаком, и с мыты, и с перевозы, и с мельницами, и рыбными ловлями, и со всеми крайчаго пути доходы…» . В годы опричнины Гороховец был удельной вотчиной царского шурина князя М. Т. Черкасского, а после его смерти перешел в казну.

Система кормлений была ликвидирована в процессе реформы местного управления еще в доопричный период. Кормления (наместничества) на основной территории постепенно заменялись воеводским управлением, означавшим более высокую степень централизации. На черносошном Севере отмена кормлений привела к утверждению системы выборных земских органов . Однако при воцарении Федора произошло частичное оживление «кормленной» системы местного управления. В кормление Шуйскому был передан один из крупнейших посадов страны – Псков. На черносошном Севере обширная Важская земля перешла из-под управления земских органов в кормление новому конюшему боярину Б. Ф. Годунову . Кормленщики появились в Гороховце, Каргополе и других местах.

Мероприятия, осуществленные властями в период после московского собора и коронации Федора, были призваны преодолеть наследие Грозного в политической жизни страны, но они вышли за рамки этой задачи. Земская и «дворовая» знать использовала нововведения, чтобы возродить полновластную Боярскую думу, вернуть ей прежние прерогативы, расширить свои земельные владения и частично восстановить кормление.

События, происходившие в Москве на протяжении двух месяцев после смерти Грозного, показали, что опричнина лишь ослабила влияние боярской аристократии, но не сломила ее могущества. При безвольном и ничтожном преемнике Грозного знать вновь подняла голову. Как только с политического горизонта исчезли зловещие фигуры Нагого и Бельского, бояре перестали скрывать свои подлинные чувства по поводу смерти царя Ивана.

Наблюдатель тонкий и вдумчивый, дьяк Иван Тимофеев очень точно передал атмосферу, воцарившуюся в Кремле в первые месяцы правления Федора. «Бояре, – писал он, – долго не могли поверить, что царя Ивана нет более в живых. Когда же они поняли, что это не во сне, а действительно случилось, через малое время многие из первых благородных вельмож, чьи пути были сомнительны, помазав благоухающим миром свои седины, с гордостью оделись великолепно и, как молодые, начали поступать по своей воле; как орлы, они с этим обновлением и временной переменой вновь переживали свою юность и, пренебрегая оставшимся после царя сыном Федором, считали, как будто и нет его…»

Джером Горсей, описывая состояние России после смерти Грозного, обронил следующее многозначительное замечание: «Владения этого государства так пространны и обширны, что они необходимо должны вновь распасться на несколько царств и княжеств и с трудом могут быть удержаны под одним правлением…» Трудно сказать, что скрывалось за размышлениями Горсея. Но следует учесть, что посол поддерживал тесную дружбу с удельной знатью. Главный опекун князь Мстиславский настолько доверял Горсею, что разрешил ему ознакомиться со своими записками «относительно состояния рода и управления… государства», которые хранил в строгой тайне .

Власть Б. Я. Бельского пала, и бразды правления сосредоточились в руках людей, многие годы управлявших земщиной. Состав нового правительства всего точнее определил английский посол И. Боус, покинувший Москву в конце мая 1584 г. «Когда я выехал из Москвы, – писал он 12 августа 1584 г., – Никита Романович и Андрей Щелкалов считали себя царями и потому так и назывались многими людьми, даже многими умнейшими и главнейшими советниками… Сын покойного царя Федор и те советники, которые были бы достойны управлять, не имеют никакой власти, да и не смеют пытаться властвовать». Позже Боус пояснил, что, говоря о достойных советниках Федора, он имел в виду «дворовых» бояр Годуновых .

Облеченный регентскими полномочиями боярин Н. Р. Юрьев пользовался особой популярностью в столице. Он происходил из нетитулованной старомосковской знати, а в первые ряды правящего московского боярства выдвинулся благодаря браку Грозного с Анастасией Романовой-Юрьевой. Используя свое влияние, Н. Р. Юрьев добился боярства для своих ближайших родственников и свойственников – Шереметева, Троекурова, Сицкого, Шестунова. Но Юрьевы и их родня не могли выдержать серьезного местнического спора с гедиминовичами и Рюриковичами. Князья крови Шуйские и Мстиславские невысоко оценивали родство с царем по женской линии и смотрели на них как на выскочек.

Ближайшими помощниками Юрьева в думе были главные земские дьяки Щелкаловы. Андрей Щелкалов был типичным представителем приказной бюрократии, выдвинувшейся при Грозном. Он происходил из худородной дьяческой семьи. Прадед его, как говорили, был конским барышником, а отец смолоду служил попом . Знать не могла простить дьяку его незнатное происхождение и особенно его пособничество «двору». Попытка Щелкалова предотвратить падение Б. Я. Вельского еще больше скомпрометировала «канцлера» в глазах аристократов.

Родовая знать не желала оставлять власть в руках Юрьева и Щелкалова. По возвращении из Пскова в Москву регент И. П. Шуйский стал исподволь готовить их отставку. В Польшу поступили сведения, что самыми влиятельными людьми в Москве были Никита Романович, которому поручались наиболее важные дела, и князь Шуйский, который не желал, чтобы другие пользовались большей властью, чем он, и требовал себе должности Никиты .

В результате раскола в опекунском совете земское правительство оказалось в исключительно трудном положении. Парадокс состоял в том, что его руководителям Юрьеву и Щелкалову пришлось опасаться противодействия со стороны не столько бывших «дворовых» чинов, сколько аристократической реакции. Положение Н. Р. Юрьева казалось непрочным. Современники не сомневались в его близкой кончине. Он достиг преклонного возраста и тяжело болел. Придворный лекарь Грозного, бежавший в Ливонию, уверял, что Юрьев долго не проживет . Болезнь Юрьева выдвинула перед правительством вопрос о его преемнике. В конце концов выбор пал на Бориса Годунова. В произведениях писателей эпохи «смуты» встречаются намеки на «завещательный союз дружбы» Юрьевых и Годуновых. По словам Авраамия Палицына, Борис поклялся «соблюдать» вверенных его попечению детей регента. Составленное в романовском кругу «Сказание о Филарете Романове» повествует, что Борис «исперва любовно приединился (к детям Н. Р. Юрьева. – Р. С.) и клятву страшну тем сотвори, яко братию и царствию помогателя имети» . Поздние авторы придали дружбе Романовых и Годуновых несколько сентиментальный оттенок. На самом деле этот странный союз образовался в силу политической необходимости. Попытки закрепить трон за слабоумным царем привели к острым разногласиям в опекунском совете. Перед лицом ширившейся оппозиции знати и грозных народных движений родственники Федора должны были волей-неволей объединиться.

Начавшееся крушение «двора» едва не увлекло Годуновых в пропасть. В дни восстания народ требовал отставки не только Б. Я. Бельского, но и Б. Ф. Годунова. В конце мая 1584 г. английский посол писал, что Годунов не пользуется авторитетом в Москве . Однако ко дню коронации Годунов получил чин конюшего . Едва ли можно сомневаться в том, что без поддержки Н. Р. Юрьева с его неограниченным влиянием на Федора и весом в Боярской думе Борис не смог бы получить высший в думе боярский чин.

В свое время царь Иван, разгромив «заговор» князей Старицких, упразднил высшую боярскую должность конюшего. Но о ней вспомнили после смерти царевича Ивана. Толки подобного рода впервые подслушал в боярской среде пронырливый иезуит А. Поссевино, посетивший Москву в начале 1582 г. Ввиду возможной смерти бездетного Федора, записал он, царя крайне тревожит будущее династии, потому что в его роде уже никого не осталось и более 30 лет не занято место конюшего, на которого (как на конюшего) эта власть должна перейти. Приведенное сообщение итальянского дипломата не отличается вразумительностью. Им можно было бы пренебречь, если бы оно не имело одной поразительной аналогии в источниках московского происхождения. Известный знаток московских традиций Г. Котошихин писал о чине конюшего буквально то же самое, что и Поссевино: «А кто бывает конюшим, и тот первый боярин чином и честью, и, когда у царя после его смерти не останется наследия, кому быть царем, кроме того конюшего, иному царем быти некому, учинили бы его царем и без обирания» . С чином конюшего, как видно, была связана некая старинная традиция. В силу ее в случае пресечения династии вся полнота власти в Московском царстве переходила к думе в лице первого из бояр – конюшего.

Вопрос о кандидатуре на вакантную должность конюшего неизбежно должен был вызвать резкие столкновения в опекунском совете. В конце концов при поддержке Н. Р. Юрьева пост конюшего занял шурин царя Федора Борис Годунов. Это назначение, проведенное вопреки ясно выраженной воле Грозного, ввело бывшего «дворового» боярина Годунова в круг правителей государства . Многие обстоятельства побуждали земское правительство искать поддержки «дворовых» людей. При Иване IV «двор» служил опорой и воплощением личной власти царя. Смерть Грозного не привела к мгновенному исчезновению «двора» как военной силы. Старания царя Ивана, вложившего много сил в организацию «дворовой» службы, не пропали бесследно. На «дворовой» службе состояли проверенные люди, преданность которых царской фамилии подкреплялась обширными привилегиями. «Дворовые» стрельцы и дворяне были призваны обеспечить безопасность нового царя и его ближайшего окружения.

Несмотря на то что первые волнения в Москве улеглись, ситуация в столице оставалась крайне напряженной. С наступлением лета участились пожары. По словам очевидцев, царская столица была наполнена «разбойниками», которых считали главными виновниками поджогов. Власти ждали нового мятежа со дня на день. В страхе перед народом правительство было вынуждено принять экстренные военные меры. Они получили отражение в следующей записи Разрядного приказа: «Того же году (7092. – Р. С.) на Москве летом были в обозе да в головах для пожару и для всякого воровства в Кремле князь Иван Самсонович Туренин да Григорий Никитич Борисов-Бороздин, в Китае – Богдан Иванович Полев и Константин Дмитриевич Поливанов, в Земляном городе – Иван Федорович Крюк-Колычев» . Приведенная запись интересна тем, что она показывает, в чьих руках находилась в то время реальная военная сила. В Кремле военное командование осуществлял князь И. С. Туренин, родня Б. Ф. Годунова; в Китай-городе стражей ведали Б. И. Полев и К. Д. Поливанов, бывшие «дворовые» люди и сподвижники Годунова; только на окраине, в Земляном городе, распоряжался известный воевода И. Ф. Колычев, сторонник Шуйских.

Положение в столице усугублялось абсолютной неавторитетностью царя и открытыми разногласиями среди его опекунов. Прибывшие в Москву литовские послы воочию убедились в том, что московские правители, назначенные покойным Иваном IV, находились между собой в величайшем несогласии и очень часто спорили в присутствии самого Федора без всякого уважения к нему . Разногласия в верхах могли привести к непредвиденным последствиям в условиях, когда из-за катастрофической разрухи и военного поражения настроения недовольства широко затронули низшие слои дворянства – наиболее массовую опору монархии.

В конце Ливонской войны в Польше постоянно циркулировали слухи о том, что царь Иван боится возмущения своих подданных, ненавидевших его за жестокость, что с минуты на минуту в Москве может вспыхнуть мятеж против царя и т. п. Волнения предсказывали в 1579 г., во время первого похода Батория. В апреле 1582 г. в Стокгольме распространился слух, будто царь умер либо взят под стражу боярами, а в Москве произошло восстание . Слухи подобного рода были преждевременными. В последние годы правления Грозного во всех слоях населения зрело недовольство, но антагонизм вырвался наружу уже после смерти царя.

В апрельских волнениях 1584 г. активно участвовали не только посадские , но и мелкие служилые люди . Новые власти искали способы удовлетворить недовольное дворянство и с этой целью уже в июле 1584 г. начали разрабатывать финансовые меры, которые шли навстречу требованиям дворянства и могли послужить поворотным пунктом развития. 20 июля 1584 г. правительство добилось от Боярской думы одобрения Уложения о «тарханах». Закон прошел через думу в обстановке самых острых разногласий. 10 июля литовский посол Л. Сапега сообщил из Москвы, что разногласиям и междоусобицам у московитов нет конца: «…вот и сегодня я слышал, что между ними возникли большие споры, которые едва не вылились во взаимное убийство и пролитие крови…»

Правительство Н. Р. Юрьева и Б. Ф. Годунова пыталось противопоставить всплеску аристократической реакции декларации о возврате к политике Грозного в сфере финансов и землевладения. Авторы соборного Уложения 20 июля 1584 г. начали текст с указания на необходимость подтвердить Уложение 15 января 1580 г. «Тое бы грамоту (соборный приговор 1580 г. – Р. С.), – постановил собор 1584 г., – переписати и укрепити по тому ж». Текст старого Уложения фактически составил основу нового . Власти заимствовали из приговора 1580 г. даже явно устаревшую характеристику военного положения страны. С завершением Ливонской войны внешнеполитические позиции России радикально изменились, но в приговоре эти перемены не нашли отражения.

ПРИГОВОР 1580 г.

«… сии все совокупившеся образом дивиего зверя распыхахуся, гордостию дмящеся, хотяху потребити православие» .

ПРИГОВОР 1584 г.

«… како совокупившаяся на христьяны туркове и агаряне, и литовский король, и все области немецкие и распыхахуся дивиим образом, гордостью дмящеся, хотяху потребити православие…»

В старом тексте закона правительство Н. Р. Юрьева старательно расставило новые акценты. Как и прежде, приговор 1584 г. воспрещал монастырям расширять свои земельные владения путем покупок и пожертвований. В нем дословно повторялись распоряжения о княжеских вотчинах. Но к пункту, предусматривавшему отчуждение в казну вотчин, незаконно отданных монастырям, было сделано многозначительное пояснение: «…чтоб в службу служилым людем земли прибавливати» .

Помимо подтверждения антимонастырских законов приговор 1584 г. содержал ряд новых постановлений, самым важным из которых было узаконение «о тарханах, чтобы вперед тарханом не были». Необходимость отмены «тарханов», с одной стороны, мотивировалась тем, что податные привилегии монастырей и владык приводят дворянство в «великую тощету» и разорение: «…воинство, служилые люди те их земли (монастырские и владычные „тарханы“. – Р. С.) оплачивают, и сего ради многое запустение за воинскими людми в вотчинах их и в поместьях платячи за тарханы», а с другой – что крестьяне уходят со служилых земель к владельцам «тарханов» на льготу и «от того великая тощета воинским людем прииде». В мотивирующей части приговора отмена «тарханов» декларировалась как мера исключительно антимонастырская. Но из нормативной части следовало, что отмене подлежали не только церковные, но и светские «тарханы». Соборный приговор категорически предписывал «платить тарханом всякие царские подати и земские разметы всяким тарханом от священных и боярским и княженецким со всеми людми равно всей земле, как тарханом, так и всяким служилым людем». Наряду с податными привилегиями отменялись также все привилегии духовных и светских «тарханов», связанные с беспошлинной торговлей. Как значилось в приговоре, «и тамга тарханом и всяким людем в то время до государева указу платить, хто ни почнет торговать, чтоб воинство конечне во оскудение от того не было, для ради тое вины и государеве казне в том убытка не было» .

В конце Ливонской войны Иван Грозный обложил чрезвычайными поборами крупных землевладельцев – обладателей «тарханов», торговцев и «всю землю». Правительство Юрьева, Щелкалова и Годунова объявило, что его меры против «тарханов» являются прямым продолжением политики Грозного. Вместе с тем оно попыталось представить свой курс как исключительно антимонастырский и продворянский. В действительности постановления собора ущемляли привилегии всех крупных землевладельцев – как духовных, так и светских. В приговоре упоминались монастырские, «княженецкие» и боярские владения. Меры Грозного носили временный характер: их возобновляли ежегодно в течение трех лет. Новое правительство объявило об отмене «тарханов» на неопределенное время, до государева указа: «…для воинского чину оскудения… покаместа земля поустроитца и помочь во всем учинитца царским осмотрением» .

В какой мере законодательство против «тарханов» осуществлялось на практике? В литературе отмечалось, что власти многократно нарушали свое постановление . С. Ф. Платонов высказал предположение, что приговор 20 июля 1584 г. был вскоре отменен . Наличие большого комплекса иммунитетных грамот позволяет проверить это предположение. На протяжении трех лет после издания уложения власти выдали и подтвердили довольно много иммунитетных грамот, закреплявших за монастырями и владельцами различные судебные и финансовые льготы и привилегии (см. табл. 1). Данные табл. 1 учитывают все виды иммунитетной документации, включая жалованные, тарханнонесудимые, указные и прочие грамоты. Объем льгот, установленных этими грамотами, был далеко не одинаковым. В основном монастыри освобождались от пошлин за провоз товаров, ловлю рыбы, варку соли и т. д. Очевидно, что приведенные данные могут дать лишь примерное представление о судьбе «тарханов» в целом.

Таблица 1.

ВЫДАЧА И ПОДТВЕРЖДЕНИЕ ИММУНИТЕТНЫХ ГРАМОТ

 1584 г. 1585 г. Январь – 15 Февраль – 6 Март – 6 Апрель – 1 Май 4 2 Июнь 29 4 Июль 6 2 Август 2 3 Сентябрь 9 3 Октябрь 9 – Ноябрь 1 2 Декабрь 4 2 Всего в 1584 г. 64 1585 г. 48 1586 г. 13 1587 г. 11

Наиболее благоприятным периодом, с точки зрения «тарханщиков», было время избрания Федора на трон. В начале мая 1584 г. власти влиятельнейшего Троице-Сергиева монастыря получили подтверждение старой иммунитетной грамоты на все свои вотчины. В июне существенных иммунитетных выгод добились Симонов, Кирилло-Белозерский, Свияжский-Богородицкий, Псково-Печорский и некоторые другие монастыри. Издание Уложения 20 июля 1584 г. значительно сократило число иммунитетных пожалований. В последующий период льгот добились ряд мелких пустыней, а также некоторые ведущие монастыри – Соловецкий, Костромской Ипатьевский, Иосифо-Волоколамский, Троице-Сергиев и, наконец, митрополичий дом . Следует заметить, что количество вновь пожалованных и подтвержденных грамот было невелико по сравнению с общей массой иммунитетных документов. Меры в отношении крупных иммунистов контрастировали с декларациями насчет служилых людей. Новые правители оправдывали ограничение «тарханов» необходимостью покончить с дворянским оскудением. Политика более равномерного податного обложения, бесспорно, отвечала требованиям и интересам дворянской массы.

В обстановке оживления аристократической реакции финансовые узаконения неизбежно становились вопросом большой политики. Податные меры положили конец надеждам бояр на возрождение их иммунитетных привилегий и активизировали оппозицию. Через полгода после объявления всеобщей амнистии правительство Б. Ф. Годунова осуществило первые ограниченные репрессии против высшей знати. Возобновлению репрессий предшествовали перестановки в верхах. Триумвират Н. Р. Юрьева, Б. Ф. Годунова и А. Я. Щелкалова просуществовал несколько месяцев. С конца лета 1584 г. в Польшу стали поступать сведения о том, что из-за болезни Юрьев устранился от дел. В последний раз имя Юрьева упоминалось в Разряде московской «семибоярщины» в августе 1585 г. Но это почетное поручение регент уже выполнить не мог. Против его имени дьяки пометили в Разряде: «Болен». По словам очевидцев, Н. Р. Юрьев внезапно лишился речи и рассудка. В столице много говорили о том, что его околдовали . В связи с фактической отставкой наиболее авторитетного из членов триумвирата борьба в думе вспыхнула с новой силой. Влияние партии Мстиславского значительно усилилось. Вскоре в сферу конфликта было втянуто центральное финансовое ведомство – Казенный приказ, находившийся в ведении Головиных.

При Грозном четверо членов этой семьи – Петр, затем его сын Фома, а позже внуки Петр и Владимир – распоряжались государственными финансами. Но особенно преуспели Головины в начале царствования Федора. По традиции казну возглавляли два лица, проверявшие друг друга. При Федоре казначеями стали двоюродные братья. Впервые казна оказалась в бесконтрольном ведении одной семьи. Два брата главного казначея – Владимир и Иван Большой Премудрый – получили думные чины окольничих. Благодаря знатности, богатству и личным качествам И. П. Головин стал одним из подлинных руководителей той партии в думе, которую номинально возглавлял регент Мстиславский. Он не побоялся бросить вызов Вельскому и добился его отставки. Боярское руководство оценило его заслуги. Во время коронации Федора он нес перед царем главную корону – шапку Мономаха. Располагая поддержкой регентов Мстиславского и Шуйского, главный казначей открыто добивался изгнания бывших опричников из правительства. С Годуновым он обращался дерзко и неуважительно . Семья Головиных обладала большими местническими преимуществами перед родом Годуновых. Выиграв местнический спор с Вельским, знатный казначей лишь ждал случая, чтобы посчитаться с его свояком.

Интрига боярской партии встревожила Бориса, и он решил нанести упреждающий удар. По его настоянию дума постановила провести ревизию казны. Проверка обнаружила большие хищения. Посольский приказ выступил за рубежом с заявлением, что Головины «покрали» царскую казну . Подлинность их заявления удостоверена описью царского архива, в которой упомянут столпик с боярским приговором 7094 г.: «…что приговорили бояре Петра Головина за государеву краденую казну Казенного двора казнити смертию, тут же и вин его скаска, какова ему Петру чтена» . Казначея вывели на Лобное место и обнажили для казни, но в последний момент ему объявили о помиловании. С опальным обошлись сравнительно мягко: его избавили даже от обычной в то время торговой казни. Головина сослали в Казанский край, где он и умер в тюрьме. Ходили слухи, что его тайно умертвили по приказу Бориса. Русские источники подтверждают версию о насильственной гибели П. И. Головина . Вместе с ним опале подвергся (не позднее декабря 1584 г.) окольничий и казначей В. В. Головин. Брат казначея – М. И. Головин, находившийся в своей вотчине в Медынском уезде, бежал от царской опалы в Литву .

Суд над Головиным послужил поводом к смене высшей приказной администрации. Правда, новые назначения носили совсем иной характер, нежели те, которые были проведены по случаю коронации. Тогда речь шла об изгнании бывших «дворовых» приказных. Теперь наблюдалось обратное явление. Изгнав земских казначеев из центрального финансового ведомства страны, Годунов постарался насадить туда своих старых соратников по «дворовой» службе. Пост главного казначея занял думный дворянин Д. И. Черемисинов, служивший некогда в опричнине, а затем на «дворовой» службе . Бывшие «дворовые» люди контролировали теперь три крупнейших приказных ведомства государства – Конюшенный приказ (конюший Б. Ф. Годунов), Большой дворец (дворецкий Г. В. Годунов) и Казенный приказ. Контроль над казной облегчил правительству проведение его новой финансовой и податной политики.

Поздние летописи утверждали, что дело Головина было следствием прямого столкновения между Годуновым и знатью. В открытой вражде бояре будто бы «разделяхуся надвое: Борис Федорович Годунов з дядьями и з братьями, к нему же присташа и иные бояре, и дьяки, и думные и служивые многие люди; з другую же сторону князь Иван Федорович Мстиславский, а с ним Шуйские и Воротынские, и Головины и Колычевы, и иные служивые люди, и чернь московская» . По летописи, столкновение завершилось пострижением Мстиславского и ссылкой Воротынских и Головиных. Хотя летописец верно определил круг аристократических противников правителя, в его записи, по-видимому, были объединены разновременные события. Осуждение Головиных имело место задолго до падения Мстиславского, а ссылка Воротынских относится к более позднему времени.

Пострижение главы Боярской думы окружено многими легендами. В поздних и вовсе малодостоверных источниках XVII в. отразилось предание о том, что Мстиславский выступил против Бориса после долгих колебаний, поддавшись уговорам Шуйских, Воротынских, Головиных и других бояр. Старый регент будто бы замыслил призвать Годунова в свой дом на пир и там убить, однако правителя предупредили о его замысле, «он же нача изберегатися и невредим от них (бояр. – Р. С.) бысть» . Эта версия не внушает доверия. Мстиславскому незачем было прибегать к таким крайним мерам, как убийство. Глава опекунского совета и Боярской думы мог бороться против Годунова в рамках законности. В источниках имеются сведения о том, что Мстиславский и его сторонники разрабатывали планы развода царя Федора с бесплодной царицей Ириной Годуновой. В случае успеха, заметил в своих записках Петр Петрей, бояре рассчитывали женить Федора на дочери Мстиславского. Шведский дипломат, впервые посетив Москву после воцарения Бориса, записал немало слухов без всякой критической проверки. Его сообщение можно было бы отвергнуть как недостоверное, но оно находит косвенные подтверждения в русских источниках. После пострижения Мстиславского судьба его дочерей стала предметом специальных разъяснений со стороны Посольского приказа. Борис поручил своим дипломатам объявить за рубежом, что девица Мстиславская была выдана замуж за князя Василия Черкасского . Для русской дипломатической практики подобные разъяснения по поводу заурядного брака в боярской среде были случаем из ряда вон выходящим. Необычный интерес Посольского приказа к боярышне подтверждает версию о том, что дочь Мстиславского метила в жены царю Федору. Ее замужество положило конец планам такого рода.

Мстиславский и его дочь вовсе не были жертвами честолюбия Бориса, как то пытались изобразить некоторые поздние писатели. Мстиславский едва ли не с первых месяцев царствования Федора оказался в раздоре с Н. Р. Юрьевым. Кардинал Болоньетти в письме от 24 августа 1584 г. писал со слов литовских послов и выходцев из России, что Мстиславский очень предан польскому королю, а Никита Романов возглавляет партию антипольской ориентации . Став преемником заболевшего Юрьева, Годунов завершил борьбу со Мстиславским. Поздние источники сохранили предание о том, что Борис одолел главу думы и «напрасно измену положи» на него благодаря поддержке главных думных дьяков братьев Щелкаловых . В годы опричнины номинальный глава Боярской думы был послушной пешкой царя в сложной политической игре. После сожжения Москвы татарами Грозный принудил его публично покаяться в том, что он своей изменой навел татар на святую Русь и тем погубил царствующий град. Иван IV возложил на главу земщины и всю ответственность за поражение от армии Батория, избил его посохом и взял с него новую запись с признанием вины .

Годунов и Щелкалов добились отставки Мстиславского без суда, после того как раскрылись его интриги против царицы Ирины. Главный опекун приходился Федору троюродным братом, и ссора была улажена чисто семейными средствами. Первый боярин думы был вынужден сложить регентские полномочия и удалиться на покой в монастырь. Власти старались возможно дольше скрывать опалу Мстиславского. Спустя полгода после его отставки московские дипломаты получили предписание разъяснить за рубежом, что он «поехал молитца по монастырям» . Это была полуправда. В приходо-расходных книгах Соловецкого монастыря удалось найти запись, раскрывающую обстоятельства и время изгнания регента. «Июля в 23 день (7093 г. – Р. С.), – значится в документе, – приезжал в Соловецкий монастырь помолитися князь Иван Федорович Мстиславский и дал на корм на два стола 20 рублей» . Из Соловков боярин уехал на Белоозеро, в Кириллов монастырь, где постригся под именем старца Ионы . Регента доставили к месту заточения совсем не так, как других опальных «изменников»: ему позволили совершить по пути паломничество в Соловецкий монастырь. Согласие боярина на добровольное изгнание избавило от опалы членов его семьи. Более того, старший сын регента боярин Ф. И. Мстиславский унаследовал обширное удельное княжество и сменил отца на посту первого боярина думы. Начиная с ноября 1585 г. он неизменно занимал место главного воеводы в армии и старшего из бояр на торжественных приемах .

.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел история