Чистозвонов А. Альба и Гёзы

ОГЛАВЛЕНИЕ

Вот уже несколько лет - прибытие депеш из Нидерландов вызывало неизменно беспокойство и суматоху в королевской канцелярии в Мадриде. Тревожные и грозные вести приходили из этой отдалённой испанской провинции.

Читая их, Филипп II, король Испании, мрачнел. Им овладевала ярость и смятение. Он всё чаще запирался в кабинете со своим любимцем герцогом Альбой, и часами они говорили о мерах, которые должны были обуздать «своенравную провинцию».

Далёкие Нидерланды были подлинной жемчужиной могущественной испанской державы. Многочисленные города их были населены искусными мастерами. Здесь ткали тончайшие шелковистые сукна, драгоценные ковры и гобелены, выковывали замечательное оружие, создавали чудеса ювелирного искусства, строили сотни быстроходных кораблей.

Голландские купцы и мореплаватели бороздили все моря и океаны. Несмотря на исключительное право испанцев вести торговые сделки с заморскими колониями, их несметные богатства немедленно перекочёвывали в Нидерланды, где город Антверпен стал общепризнанным центром европейской торговли.

Богатые купцы и мастера привилегированных цехов в Нидерландах наживали огромные состояния. Их пышные платья, роскошные дворцы и великолепные пиршества поражали воображение чванливых, но бедных испанских дворян, толпами устремлявшихся в подвластные Испании Нидерланды.

Эти провинции обладали множеством старинных вольностей и привилегий, которые позволяли им весьма независимо держаться по отношению к своим государям.

С воцарением Филиппа II наступили, однако, иные времена. Деспотичный и упрямый, Филипп II решил всецело подчинить провинции произволу испанской военщины и чиновников. Вольности и привилегии страны попирались, в городах бесчинствовали испанские гарнизоны, а католическое духовенство, {162} погрязшее в распутстве и невежестве, нагло вымогало деньги у народа.

Каждый, кто протестовал против злоупотреблений церкви, рассматривался как «еретик» и попадал в лапы инквизиторов. Отсюда путь был лишь на плаху или на костёр.

Но с 1562 г . разрозненные выступления против испанского деспотизма и церковного судилища — инквизиции — сменяются массовым народным движением. Вооружённые толпы народа собираются слушать красноречивых проповедников, которые бичуют распущенность и невежество католического духовенства, призывают реформировать церковь, обуздать испанскую тиранию и уничтожить ненавистную инквизицию.

Недовольство жестокой политикой Филиппа II проникает и в среду богатых купцов и горожан. Их возмущают бесчинства испанских солдат, зверства инквизиции, притеснения испанских чиновников и систематические нарушения вольностей правительством Филиппа II.

Нидерландское дворянство также волновалось. Дворяне давно уже промотали родовые поместья, а все доходные места в армии и государственном управлении занимали испанцы и кучка их пособников. Обедневшие нидерландские дворяне с завистью посматривали на богатые церковные владения и не прочь были поправить свои дела путём их конфискации и раздела между собой. Но этому противился папа римский, глава католической церкви, и его верный союзник Филипп II.

Поэтому дворяне весьма благожелательно относились к реформационным, еретическим вероучениям, тем более что «еретики» требовали конфискации церковных владений.

Опасаясь, что готовое вспыхнуть народное восстание сметёт их самих вместе с испанским деспотизмом, нидерландские дворяне создали союз, получивший название «соглашения». В прошениях к Филиппу II члены этого союза настаивали на выводе испанских войск, удалении ненавистных испанских чиновников, соблюдении вольностей страны и пр.

Одновременно дворяне разыгрывали из себя друзей и покровителей народа и богатого купечества, рассчитывая воспользоваться их помощью и добиться своих целей. Кое-чего дворянам удалось достигнуть. Но народные массы, больше всех страдавшие от испанского деспотизма и свирепости инквизиции и не получившие ничего от мизерных уступок, сделанных наместницей Филиппа II в Нидерландах Маргаритой, не желали больше терпеть.

В августе 1566 г . повсюду в Нидерландах прокатилась волна восстаний. Вооружённые повстанцы громили церкви и монастыри, изгоняли ненавистных католических патеров, испанских чиновников и их пособников.

Местами досталось и дворянам, и богатым купцам. Повстанцев этих называли иконоборцами. {163}

Напуганные богатеи и дворяне изменили народу. Они обманули его ложными посулами, примирились с Маргаритой и начали жестоко преследовать тех, кто продолжал борьбу с испанским деспотизмом.

Тревожные известия о народных выступлениях в Нидерландах злили Филиппа II. Он лежал больной в своей временной резиденции в Сеговийском лесу, когда до него дошли первые сведения о действиях иконоборцев. Он пришёл в неописуемую ярость: «Они дорого поплатятся за это! Дорого! Клянусь душою отца!» Успокоившись, он согласился с советом герцога Альбы, что надо готовиться тайно к мести, а пока проявлять терпимость и выжидать момента, когда «можно будет отрубить головы всем, кто этого заслуживает».

На долгих заседаниях королевского совета началось обсуждение мер наказания бунтовщиков. В совете были две партии. Одну возглавлял вкрадчивый и хитрый царедворец принц д'Эболи. Во главе другой стоял свирепый и чопорный герцог Альба. Оба вельможи смертельно ненавидели друг друга и стремились стать фаворитами короля. Принц д'Эболи предложил королю вести разумную политику и путём осторожных уступок добиться умиротворения Нидерландов. Мнение Альбы было совершенно иным. «Фламандцы закоренели в своей злонамеренности и могут быть излечены от неё лишь огнём и железом», — заявил герцог. Король решил во что бы то ни стало сурово покарать мятежников. Он согласился с мнением Альбы и решил послать его во главе сильной армии для подавления «бунта» в Нидерландах. Охваченный жаждой мести, Филипп II не обращал внимания на письма правительницы Нидерландов Маргариты Пармской, которая доводила до его сведения, что она с помощью нидерландских дворян уже подавила «мятеж черни». Получив инструкции от короля о размерах своих полномочий, герцог Альба отплыл в Италию, где в Ломбардии его уже ожидали отборные войска.

Филипп II не случайно остановил свой выбор на герцоге Альбе. Дон Фердинанд Альварец де Толедо (будущий герцог Альба) родился в 1508 г . В возрасте четырёх лет он потерял своего отца, погибшего в стычке с маврами. С детских лет Фердинанд де Толедо увлекался рассказами о битвах с маврами и другими врагами Испании, романтическими повестями о подвигах испанских завоевателей — «конкистадоров». Часами он блуждал по мрачным, пустынным залам родового замка, разглядывая, как зачарованный, потемневшие портреты своих предков. На них были изображены суровые воины и священники. Блестящие латы рыцарей перемежались с чёрными сутанами монахов. Его опекун и немногие окружавшие его наставники с ранних лет воспитывали у Фердинанда жажду боевых подвигов, презрение ко всем, кто не был испанским дворянином, жестокую ненависть к врагам Испании и католической церкви, религиозный фанатизм. Он уже в юношеском возрасте был смел, жесток и {164} фанатичен. В возрасте 16 лет Фердинанд де Толедо бежал от опекуна и присоединился к испанским войскам,

осаждавшим Фонтарабию. В этой кампании он проявил такую доблесть, что, несмотря на молодость и неопытность, был назначен губернатором завоёванного города. Последующие годы жизни Фердинанда де Толедо, после женитьбы получившего титул герцога Альбы, наполнены военными походами, дипломатическими миссиями, деятельностью в государственном совете. Он сделал блестящую военную карьеру при дворе Карла V и стал любимцем императора. Успехи императора в борьбе с протестантскими князьями в Германии целиком приписывались полководческому искусству Альбы. Король Фердинанд, брат Карла V, несмотря на неприязнь к чванливому герцогу, вынужден был сказать ему: «Вы укрепили императорскую корону на голове моего брата и королевскую корону на моей голове, даже больше: вы сделали его императором, а меня королём».

Доверие Карла V к Альбе было безгранично. Он сделал его воспитателем своего единственного сына и наследника испанского престола — Филиппа, и, отрекшись от престола, рекомендовал Филиппу герцога Альбу как самого преданного и надёжного слугу.

При дворе Филиппа II Альба достиг высших почестей и должностей, но был всеми ненавидим за своё высокомерие. Характер его к этому времени значительно изменился. Боевой пыл юного новичка сменила холодная рассудительность и железная выдержка опытного полководца. Религиозный фанатизм усилился до свирепого изуверства. Чувство превосходства над окружающими выродилось в надменную спесь, а приверженность к строгой дисциплине превратилась в безграничный деспотизм. К моменту назначения в нидерландскую экспедицию Альба был высоким стариком с сухощавой и прямой, как палка, фигурой, маленькой головой, узким и длинным лицом, побуревшим за годы походной жизни. На грудь его ниспадала длинная седая борода, а из-под насупленных бровей смотрели суровые глаза, полные недоверия, надменности и жестокости.

Таков был человек, которому было поручено дело усмирения Нидерландов. Сделав смотр своим войскам, 8 июля 1567 г . {165} Альба выступил из Милана в поход. Впереди был долгий путь, пролегавший через крутые отроги Альп, Савойю, Франш-Конте, Лотарингию и Люксембург. Армия Альбы представляла собой величественное и блестящее зрелище. Множество народа сбегалось из придорожных селений поглазеть на полки «железного герцога». Сам Альба командовал авангардом, состоявшим из сильного отряда пехоты и двух эскадронов испанской и албанской кавалерии. Испанские кавалеристы были закованы в сверкающие латы. Их головы покрывали кованые шлемы тонкой работы, с искусной золотой и серебряной насечкой, увенчанные сверху высоким гребнем. На шлемах колыхались разноцветные султаны. Всадники были вооружены аркебузами, пистолетами и длинными шпагами, эфесы которых сверкали позолотой, а у офицеров — и драгоценными камнями. Албанцы, лихо избоченившись, сидели на небольших, но проворных и быстрых, как ветер, конях. Пёстрые, турецкого покроя бурнусы оттеняли их коричневые от загара лица с орлиными профилями. Всё вооружение их состояло из коротких обоюдоострых копий и кривых шашек. Однако стремительность нападения, ловкость и бесстрашие делали их грозными противниками.

Главное ядро войска двигалось под командованием сына Альбы — Фредерика де Толедо, великого приора Кастилии. Прославленные испанские ветераны топтали своими сапогами и широкие равнины Германии, и узкие долины Италии, и необозримые пустыни северной Африки. Это были закалённые в боях солдаты, не знавшие страха, но в то же время свирепые, жадные до грабежа и готовые в любую минуту взбунтоваться даже против своих командиров. Большие отряды делились на десять-двенадцать рот. Первой ротой командовал сам командир отряда, второй — его помощник, остальными — капитаны, которые сами набирали роты. Ядром роты являлись 80 пикинеров, вооружённых длинными, в пять метров пиками. Сорок аркебузьеров, вооруженных аркебузами и шпагами, прикрывали фронт и фланги на марше и при сближении с противником. Все они носили блестящие кирасы и гребнистые шлемы. Многие щеголяли даже офицерскими доспехами, добытыми в боях. Ноги их были обуты в сапоги с широчайшими ботфортами. Новшеством были введённые Альбой мушкетёры, по 15 на каждую роту, нёсшие на своих широких плечах длинные мушкеты и треноги, на которые клали ствол мушкета при стрельбе. Всё это были бравые молодцы, отличавшиеся подчёркнутой лихой выправкой и пышной одеждой.

Порой испанские роты перемежались отрядами итальянских кондотьеров, не уступавших испанцам ни выправкой, ни блеском своих кирас и шлемов. Над ротами реяли потемневшие от порохового дыма и многих сражений яркие стяги с изображением святых, замысловатыми гербами и гордыми девизами, буквы которых были вышиты золотом. {166}

За войском, погромыхивая, тащились тяжёлые пушки различного калибра. На каждые два-три орудия назначался в качестве командира дворянин, а к каждому орудию были приставлены канониры, пороховщики и целый штат прочей прислуги. Артиллеристам платили повышенное жалование, но зато они лишались права участвовать в захвате военной добычи, так как нельзя было оставлять на произвол судьбы драгоценные пушки.

В Люксембурге к войскам Альбы присоединились ещё немецкие «чёрные рейтары». Своё название эти кавалеристы получили по чёрному цвету своих воронёных панцирей и шлемов. Вооружены они были парой пистолетов, хранившихся в седельных чехлах, и шпагами. При атаке они строились колонной, узкой по фронту, но зато имевшей 15 рядов в глубину. Сближаясь на всём скаку с неприятелем, первый ряд их почти в упор разряжал свои пистолеты в неприятеля, а затем растекался по флангам. Пока следующие ряды проделывали этот же манёвр, вышедшие из сражения всадники на ходу перезаряжали пистолеты и вновь пристраивались к задним рядам боевого построения, по нескольку раз повторяя свои атаки. Но больше всего «чёрные рейтары» отличались своей разнузданностью и грабежом, за что и получили кличку «чёрные дьяволы».

Когда Альба вступил в Нидерланды, народные волнения уже были подавлены Маргаритой с помощью дворян и богатых купцов. Небольшая группа дворян и враждебные королю лидеры дворянской оппозиции — Оранский, Бредероде, Гоогстратен и другие бежали за границу. Страх охватил всю страну, ожидавшую прибытия свирепого Альбы. Десятки тысяч людей, продав за бесценок имущество, бежали со своими семьями в Англию и Германию.

Прибыв в столицу Нидерландов Брюссель, Альба захватил власть в свои руки. Формально Маргарита оставалась правительницей Нидерландов, Альба считался лишь командующим войском. Но практически вся полнота власти оказалась в его руках. Инструкции Филиппа   II предписывали ему не считаться ни с какими правами и вольностями городов и жителей Нидерландов и жесточайшим образом карать всех «мятежников», еретиков и подозрительных. Альба должен был не только наказать «бунтовщиков», но и окончательно подчинить провинции королевскому произволу.

Альба вёл себя в полном соответствии с полученными инструкциями. С первых же дней своего пребывания в стране он расположил сильные гарнизоны во всех крупных городах и стал создавать в них мощные цитадели. Грубая солдатчина вела себя как в завоёванной стране — оскорбляла девушек и женщин, избивала и открыто грабила население. Все исконные учреждения страны были парализованы; законы, вольности и привилегии попирались. Многие дворяне и богачи-купцы стали понимать, как {167} они ошибались, помогая Маргарите подавить народные волнения. Сама Маргарита, видя полное своё бессилие и беспомощность, вымолила у Филиппа II разрешение покинуть Нидерланды. Альба стал единоличным правителем страны. Программу свою он выразил так : «Бесконечно лучше сохранить для бога и короля государство, обедневшее и даже разорённое, чем видеть его в цветущем состоянии для сатаны и его пособников-еретиков».

Он учредил «Совет по делам о беспорядках», прозванный в народе «кровавым советом». Вся страна покрылась виселицами, на которых качались трупы казнённых жителей. За недостатком виселиц вешали прямо на деревьях, на зубцах городских стен. На городских площадях вырос страшный лес — шесты с водруженными на них головами «бунтовщиков». По

улицам городов стлался удушливый дым костров, на которых десятками сжигали «еретиков», а свирепые солдаты Альбы всем жителям Нидерландов дали кличку «недосожжённые».

Однако свободолюбивый нидерландский народ не дал себя поставить на колени. Возмущённые свирепым террором Альбы, ремесленники, крестьяне, мелкие лавочники скрывались в лесах (лесные гёзы), создавали вооружённые отряды. Они громили мелкие группы испанских войск, уничтожали католических священников, являвшихся шпионами и агентами испанцев. На помощь им спешили соотечественники, ранее эмигрировавшие в Англию и Германию. В бурные тёмные ночи по всему побережью Нидерландов высаживались отряды отчаянных смельчаков, бесстрашных борцов за честь и независимость своей родины. Преследуемые испанскими войсками, выслеживаемые священниками, они вели героическую партизанскую борьбу.

В северных провинциях, население которых издавна занималось рыболовством и мореплаванием, рыбаки и матросы садились на свои маленькие, но быстрые и подвижные парусные суда и открывали ожесточённые пиратские действия против испанского флота. В отличие от лесных гёзов, их называли морскими гёзами. По образному выражению одного историка, эти «нищие [гёзы] просили милостыню жерлами своих пушек». День и ночь бороздили они море в поисках врага, и повсюду, где они его встречали, пылали и шли ко дну испанские корабли. Морские гёзы были безжалостны. Пленных не брали.

Много испанских кораблей, груженных драгоценными товарами или деньгами и оружием для грабительской армии Альбы, стали добычей отважных гёзов, которые отдавали захваченные ценности на нужды войны против испанцев. Не довольствуясь {168} этим, морские гёзы совершали дерзкие рейды по прибрежным населённым пунктам, громя церкви, уничтожая испанцев, их агентов и пособников. Вот как описывает один из испанских агентов такой налёт: «Пираты напали на Терверд, они забрали из церкви всё, что было в ней из золота и серебра, они разгромили всё, что нашли в доме бальи. Они схватили, связали и увели с собой нашего судью. Я со своей женой едва ускользнули совершенно голыми. Это произошло в 2 часа ночи».

Дворяне, бежавшие за границу, и богатые купцы, однако, по-прежнему боялись своего собственного народа. Они не брезговали деньгами, которые получали от героических морских гёзов, но они опасались объединить свои действия с народом. В протестантских германских князьях, французских гугенотах, наёмных иноземных войсках — вот в ком они видели свою опору. Вильгельм Оранский на собранные из различных источников деньги навербовал немецких наёмников и в 1568 г . открыл военные действия. В апреле его военачальник Вилье с тремя тысячами солдат перешёл границу у Мастрихта, но был разбит наголову испанцами при г. Далеме и взят ими в плен. Брат Оранского, Людовик Нассау, во главе другой армии вторгся в западную Фрисляндию. Первая битва, разыгравшаяся при Гейлигерлейе, была им выиграна. Взбешённый этим, Альба решил выступить против Людовика. Чтобы терроризировать страну, из которой он вынужден был удалить на время гарнизоны, Альба приказал казнить множество узников, ранее уже осуждённых «кровавым советом». В числе их были представители нидерландской аристократии Эгмонт и Горн, которые никаким революционным духом не отличались, больше, чем горожане, боялись народа и поэтому вовсе не желали порывать с Испанией и её фанатичным королём Филиппом. Вступив во Фрисляндию, Альба в первой же битве при Жеммингене уничтожил армию Людовика, который сам едва избежал гибели, перебравшись вплавь через реку.

Вильгельм Оранский попытался отомстить Альбе. В июле 1568 г ., перейдя Маас с 25-тысячной армией, он вторгся в Брабант. Но его огромная армия состояла не из народа, воодушевлённого идеей свободы отечества, а из жадного сброда, стекавшегося в наёмные армии того времени ради наживы и грабежа. Денег у Оранского с трудом хватило на выплату солдатского жалованья за один месяц.

Проницательный и хитрый Альба отлично использовал эти обстоятельства. Не желая нести понапрасну потери, он решил взять своего противника измором. Как тень, следовал Альба по пятам армии Оранского, изматывая её в мелких стычках и уклоняясь от решительного боя. Наёмники Оранского, не получая жалованья по истечении месяца, начали варварски грабить население. Из страха перед Альбой, а отчасти вследствие недоверия к принцу Оранскому и его буйному сброду, города отказывались открывать ему свои ворота. Бесплодно исколесив страну и по- {169} нимая, что он стоит перед угрозой бунта своих войск и неминуемого разгрома, принц Оранский в ноябре 1568 г . поспешно отступил во Францию. Все его планы позорно провалились.

Альба торжествовал. Спесь его ещё более возросла. От папы он получил подарки в ознаменование особых заслуг и победы над врагами католической церкви: почётную красную шляпу, драгоценную, усыпанную самоцветами шпагу и золотую лавровую ветвь.

Зазнавшийся тиран решил сам себе при жизни воздвигнуть памятник в Антверпенской цитадели. Статуя вышиной в пять метров была отлита из пушек, захваченных в битве при Жеммингене. Альба изображался в гордой позе, с рукой, протянутой по направлению к городу. Ногами он попирал две многорукие фигуры с лицами, закрытыми масками. Эти фигуры символизировали мятеж и ересь, отныне подавленные герцогом. На гранитном постаменте была высечена кичливая надпись: «Фердинанду Альварецу де Толедо, герцогу Альбе, губернатору Нидерландов от лица Филиппа II, министру и слуге прекраснейшего короля: за то, что он истребил мятеж, разгромил и изгнал мятежников, восстановил религию, вернул правосудию его авторитет и укрепил мир в провинциях». Подобная дерзость даже в Мадриде вызвала всеобщее осуждение.

В Испании сам злобный Филипп II склонялся к тому, чтобы дать Нидерландам всеобщую амнистию. Но Альба решительно отверг это предложение. Он написал королю: «Надо ещё очень много сделать. Города должны быть наказаны за бунтовщичество потерей их привилегий; большие суммы должны быть выжаты из частных лиц; должно быть получено согласие штатов страны на взимание постоянного налога. Поэтому было бы несвоевременно в подобной обстановке провозглашать прощение. Каждого нужно заставить жить в постоянном страхе, что крыша может обрушиться на его голову».

Вместо амнистии Альба решил ввести в Нидерландах по испанскому образцу чудовищный постоянный налог — «алькабалу». Этот шаг предусматривал не только взимание однопроцентного налога с недвижимого имущества и пятипроцентного с движимого, но также и десятипроцентное обложение каждой торговой сделки.

В условиях Нидерландов, где каждый товар проходил через руки десятка посредников, прежде чем он попадал к потребителю, подобный налог был делом чудовищным! Это означало рост цен в сотни раз. Генеральные штаты, несмотря на обстановку террора, отказались дать своё согласие на введение алькабалы. Было достигнуто соглашение, по которому алькабала временно заменялась контрибуцией в 2 миллиона флоринов. Но по истечении срока, в 1571 г ., Альба всё же ввёл ненавистный налог.

Вся хозяйственная жизнь в стране замерла. Купцы и лавочники закрыли лавки. Негде было купить даже хлеба. Старинный {170} биограф Альбы так описывает Брюссель после вести о введении алькабалы: «Это объявление наполнило город воплями и смятением... горожане, не находя нигде возможности приобрести продовольствие и видя торговлю разрушенной, сбежались к дверям дворца Альбы, крича открыто, что пусть герцог или отменит налог, или отправит их на эшафот».

Альба оставался непреклонным. Он приказал 1 апреля 1572 г . повесить полтора десятка брюссельских лавочников перед дверями их лавок в наказание за прекращение торговли. Но этому не суждено было сбыться. Грозные события заставили Альбу забыть об алькабале и заняться другими делами.

Ни Вильгельм Оранский, ни героический народ Нидерландов не считали своё дело погибшим. Но в то время как народ, проливая кровь, боролся с испанской тиранией, Оранский за спиной народа предательски сговаривался с французским королём Карлом IX. За военную помощь Франции Оранский обещал отдать Карлу IX всю южную часть Нидерландов, вплоть до Антверпена, а за собой оставить северные провинции, номинальным штатгальтером которых он считался. Людовик Нассауский лебезил перед Карлом IX и успешно вербовал в новую армию вторжения наёмников и французских гугенотов.

Иначе действовали морские гёзы. Со временем они организовались и от разрозненных действий перешли к согласованным операциям крупного масштаба. Во главе флота морских гёзов встал отчаянно смелый и жестокий дворянин Гильом де ля Марк. Будучи родственником казнённого Эгмонта, он дал клятву, что не будет стричь волос и бороды, покуда не отомстит за погубленного Альбой графа Эгмонта. От Вильгельма Оранского морские гёзы получали специальные документы — каперские свидетельства — на право ведения войны против испанского флота. За это Вильгельму Оранскому передавалась определённая часть добычи морских гёзов.

Голландский летописец Метерен тепло отзывается об этих отчаянных смельчаках, покинувших свои семейные очаги, друзей и родных ради борьбы {171} за свободу: «Всё это были люди обветренные, закалённые в боях, покрытые шрамами от ран. Некоторые из них имели только одну руку или ногу, но продолжали сражаться с неизменной храбростью. Своим лозунгом они избрали свободу отечества и уничтожение инквизиции. Многие из них носили на своих шляпах серебряные полумесяцы с надписью: «Лучше турки, чем папа».

Свои базы морские гёзы имели на побережье Англии. Но в начале 1572 г . королева Елизавета помирилась с Филиппом II и выгнала гёзов из английских портов. Тогда гёзы в 1572   г . смелым налётом овладели портовым городом Голландии Брилем. Они вступили в город под стягом, на котором были изображены 10 монет — символ ненавистной алькабалы. Известие об этом и заставило Альбу отменить казнь брюссельских лавочников. Желая скрыть своё беспокойство, Альба спесиво процедил сквозь зубы: «Это ничего!»

Морские гёзы встретили в Бриле восторженный приём своих соотечественников, приветствовавших новоприбывших ликующими возгласами, в которых нетрудно было видеть выражение единодушия и боевой готовности народа. Захват Бриля послужил сигналом для множества городов на севере, которые восстали и изгнали испанцев. Первым из этих городов был крупный портовый и торговый центр — Флиссинген. Гёзы вступили на его улицы, неся знамя с иронической надписью: «Это ничего!» Примеру Флиссингена последовали Гарлем, Лейден, Дордрехт и другие. Победил народ — ремесленники, рыбаки и крестьяне. Бриль стал колыбелью независимой голландской республики.

Но принц Оранский не верил в силы народа. Он даже счёл выступление гёзов преждевременным, так как видел в нём препятствие для намечавшегося союза с Карлом IX. Все свои надежды Оранский продолжал возлагать лишь на сговор с французским королём.

24 мая 1572 г . Людовик Нассау с помощью французских наёмников и гугенотов овладел городом Монсом в провинции Геннегау. Но силы его были невелики, а горожане относились к нему с явным недоверием и даже враждебностью, отлично понимая, что от французских дворян им ничего хорошего ожидать нельзя.

Высокомерный Альба не желал считать восставший народ своим основным противником. Главную опасность он усматривал во вторжении французских войск и потому все свои силы бросил к Монсу. Осадив в Монсе Людовика Нассауского, Альба затем по частям разбил французских гугенотов и Вильгельма Оранского, который пытался прийти на помощь осаждённым.

Тем временем во Франции произошли события, разбившие вдребезги все авантюристические планы Оранского. Карл IX под нажимом католической придворной партии и под впечатлением поражения гугенотов в Нидерландах 24 августа устроил страш- {172} ную резню гугенотов в Париже. После Варфоломеевской ночи он открыто перешёл на сторону Испании.

Монс, изголодавшийся и переживший все ужасы осады, вскоре вынужден был капитулировать. Лишь теперь, видя позорный крах всех своих надежд, Оранский укрылся на севере, где революция делала поразительные успехи.

«Этот злополучный капитан... направился, как беглец, в Дельфт в Голландии, чтобы действовать там, где ему подсказывало время и необходимость», — писал итальянский историк того времени кардинал Бентивольо.

Лишь теперь понял и Альба, что главные силы революции находились вовсе не в Монсе, а на севере. Он спешно перебросил туда все свои силы. Взяв несколько небольших городков, испанцы расправились с ними самым зверским образом. Несчастных женщин и детей вешали, топили, голыми выгоняли на мороз. Население и гарнизоны этих городов были поголовно истреблены. Альба пытался свирепым террором вновь навязать свободолюбивому голландскому народу ярмо испанского рабства.

Но зверства Альбы только укрепляли решимость народа. Ярким примером этого была героическая оборона Гарлема, осаждённого сыном Альбы Фредериком де Толедо. Город превратился в военный лагерь. Для связи применялись почтовые голуби. Выдача продовольствия была строго нормирована. Горожане не ограничивались защитой стен. Они совершали отчаянно дерзкие вылазки в стан врага. Особенно молниеносны были зимой вылазки солдат-конькобежцев, наносивших жестокий урон испанцам. Героическая жительница Гарлема Кенава собрала вокруг себя большой отряд женщин и девушек, не уступавших в отваге и боевых качествах опытным солдатам.

Испанцы пытались запугать осаждённых. Дважды они бросали через стены города отрубленные головы патриотов, попавших к ним в руки. Осаждённые достойно ответили на подлые выпады врага. Они обезглавили 11 испанских агентов, содержавшихся в тюрьме, положили в бочонок головы и скатили этот бочонок с городской стены, снабдив запиской: «Десять голов — это десять пфеннигов алькабалы, а одиннадцатая голова — проценты!»

Испанские войска понесли такие потери, что Фредерик де Толедо предложил отцу снять осаду с героического города. Альба презрительно ответил сыну: «Фредерик, если вы хотите, чтобы я считал вас за сына, — вам необходимо или взять город, или умереть при его осаде!»

Положение осаждённых становилось катастрофическим. Продовольствие иссякло. В городе уже давно не было ни одной кошки, собаки и крысы. Защитники города обессилели. В порыве героизма они приняли решение всем мужчинам выйти из города с оружием в руках и погибнуть в последнем бою. Лишь мольбы женщин и детей заставили их отказаться от этого замысла. 13 июля, после семимесячной осады, Гарлем сдался. Бургомистр {173} Риперда и

многие другие жители города были казнены. Гарнизон подвергся почти поголовному истреблению. На оставшихся в живых была наложена тяжёлая контрибуция.

Однако революция на севере и героическая оборона Гарлема дорого обошлись Альбе. Рухнули все его надежды на покорение Нидерландов. Повсюду он встречал ненависть и проклятия. Даже немногочисленные приверженцы из числа нидерландской знати отшатнулись от него. Вместо миллионов флоринов, которые он надеялся получить от введения алькабалы, — жесточайшая нужда в деньгах! Бывали дни, когда его повар не знал, из чего приготовить обед своему господину. За много месяцев задолжал Альба своим солдатам, не получавшим жалованья. Наёмники роптали. Кое-где вспыхивали мятежи. Армия, с таким блеском вступившая в Нидерланды, постепенно превращалась в разнузданные банды мятежников и оборванцев. Филиппу II становилось ясно, что Альба зарвался. Письма герцога становились всё мрачнее, а вместо присылки обещанных миллионов Альба настоятельно и униженно молил о высылке денег ему самому, угрожая потерей страны. В Мадриде решили отозвать незадачливого тирана. Альба с горечью и смятением понял это, получив от Филиппа ледяную отповедь: «Король не имеет столько денег, чтобы удовлетворить его жадность, но он без труда найдёт герцогу преемника, искусного и верного, который посредством умеренности и снисхождения прекратит войну, которую Альба не может закончить с оружием в руках».

18 декабря 1573 г . Альба, передав дела новому правителю — Рекезенсу, выехал в Испанию.

Не политические комбинации принца Оранского, не помощь французских гугенотов, не деньги королевы Елизаветы, не жадные и трусливые немецкие наёмники сломили Альбу. Его низвергли ненависть и героизм простого нидерландского народа.

Альба был низвергнут, но борьба отважных гёзов с испанским деспотизмом продолжалась с прежним ожесточением. Теперь другому голландскому городу было предназначено судьбой проявить выдающийся героизм и небывалую стойкость. Испанцы начали осаду Лейдена.

Первая осада этого города длилась с 31 октября 1573 г . до 21 марта 1574 г . Вторжение Людовика Нассау принудило испанцев временно снять осаду, но с 26 мая 1574 г . она возобновилась с удвоенной силой. Осаждавшие создали непроницаемое кольцо блокады и полностью отрезали Лейден от окружающего мира.

Город, располагавший очень малыми запасами продовольствия, с первых дней осады попал в тяжёлое положение. Тем не менее горожане сражались с поразительной стойкостью и героизмом. На многочисленные предложения испанцев капитулировать лейденцы ответили единственной лаконической запиской: «Свирель поёт тем слаще, чем больше надеется птицелов обмануть пташку». {175}

Даже когда мучения голода в осаждённом городе достигли наивысшей степени, на новые предложения сдаться горожане ответили: «Пока вы будете слышать лай собаки и мяуканье кошек в этих стенах, знайте, что город держится. А когда всё, кроме нас самих, погибнет, будьте уверены, что каждый из нас съест свою левую руку, сохраняя правую, чтобы защищать наших женщин, нашу свободу и нашу религию против иноземного тирана».

Осенью положение осаждённого города стало катастрофическим. Последние крохи продовольствия иссякли. Началась массовая смертность от голода. Тогда непобедимые на море гёзы совершили величайший акт самопожертвования и военного искусства. Они прорыли плотины, ограждавшие их землю от моря, и затопили огромные площади, поля и деревни, превратив в залив сухопутный театр военных действий. Противный ветер, однако, мешал вначале тому, чтобы стоявший уже в виду города флот отважных морских гёзов снял осаду и снабдил продовольствием изголодавшихся защитников города.

Внезапно ветер изменился, и грозные валы разбушевавшейся стихии пошли в наступление на испанцев, оседлавших все возвышенности вокруг Лейдена. В мрачную и бурную ночь со 2 на 3 октября 1574 г . с грохотом рухнуло целое звено городской стены, подмытой волнами. Но испанцы не воспользовались этой счастливой случайностью. В это время они поспешно отступали под прикрытием ночи из-под стен героического города.

Утром 3 октября под ликующие возгласы оставшихся в живых героических защитников Лейдена морские гёзы вступили в город, неся его измученным защитникам жизнь и свободу. Снова победили героизм и самоотверженность народа.