Шильман М. Такты истории

ОГЛАВЛЕНИЕ

Движение, пределы и фактор стабильности

Лес не передвигается, мы не можем его накрыть, подстеречь за переменою места. Мы всегда застаем его в неподвижности. И в такой же неподвижности застигаем мы неуследимую в своих превращениях жизнь общества, историю.

Б. Пастернак

Алгоритмом функционирования любой исторической структуры является расширение ареала ее действия в пределах реальных возможностей и в соответствии с конкретно складывающимися условиями. Тенденция расширения как необходимого для дальнейшего развития повышения степени сложности системы усматривается в истории любого исторического образования независимо от степени его развитости, месторасположения и времени существования. Перманентные попытки расширения границ, обусловленных рядом факторов самого различного плана, являются, по сути, усилиями по увеличению числа связей с внешним миром , что в свою очередь снижает вероятность превращения исторической системы в изолированную, замкнутую деградирующую к хаосу вследствие высокой степени внутренней однородности. Экспансия, торговля, путешествия войны, колонизация переплетаются воедино, имея в своем основании единую глобальную цель. Узловатая траектория движения исторических структур, вбирающая в себя весь спектр внутренних потенций, определенным образом создает свое отражение и в историческом, и в географическом пространстве. Тот или иной вид движения приводит к налаживанию новых связей, если речь идет о достаточно стабильных территориально образованиях и к трансформации структур, если рассматривается миграция племен или переселение народов. Рассматривая изначально исторический процесс с точки зрения первых очагов цивилизаций, необходимо, прежде всего, осветить движение более древних и более определенных территориально образований, так как оно является одним из весомых факторов, повлиявших на структурное, позиционное и культурное оформление переходных звеньев своего рода и связок между очагами, и принципиально новых структур, которым было суждено выполнить специфические функции в процессе развития Метаочагов.

На первичных этапах осваивание новых территорий происходило во всех регионах идентично. Реки, служившие ресурсной базой государств, одновременно были и естественным ориентиром, привязкой на местности, транспортом, защитой и источником еды для войск и экспедиций. Движение по руслам рек и речным долинам в ранней фазе процесса расширения зоны обитания не имело в своей основе идей конкретного военного притязания или острой хозяйственно экономической необходимости, а потому протекало достаточно спокойно и мирно. Египтяне с древнейших времен начали проникновение в Нубию и Синай, в Месопотамии движение было направлено на северо-запад, согласно руслам Тигра и Евфрата. Индийский очаг, самый обширный по начальному ареалу (32, с.14, 11, с.350), освоив нижнее течение Инда, развивался в направлении верховьев реки, а в дальнейшем согласно географическим условиям Индо-Гангской равнины почти строго на восток. Китай, осваивая долину Хуанхэ, расширялся территориально в юго-западном направлении, заселяя равнины Янцзы и приближаясь к Тибетскому нагорью. Изначальные географические условия определяли направления движения каждого из очагов цивилизаций. Египет, ограниченный с запада Ливийской пустыней, кроме естественного движения вверх по течению Нила имел единственный выход на Ближний Восток через Синай, Палестину и Сирию. Месопотамский очаг, ограниченный с востока западной окраиной Иранского нагорья и массивом Кавказа с севера неминуемо расширялся в направлении Сирии, Палестины и Лидии. Столкновение интересов Двуречья и Египта в Сирии и Палестине было неизбежно. Последовавшие вслед за этим все формы взаимных контактов на фоне движения кочевников в том же регионе заложили основу образования в Палестине Израиля-первого из переходных звеньев. С образованием Палестинского переходного звена стал ощутим и геометрический центр Западного Метаочага, окружность которого была уже описана нами выше.

Сравнительно более позднее формирование Индийского очага и несоразмерность мощи Двуречья с шаткостью культуры Хараппы определило и возможности связи между этими двумя центрами. Несмотря на наличие довольно ранних торговых связей, принадлежность к разным Метаочагам была определяющей. Слабое движение Месопотамского очага в восточном направлении и столь же незначительное расширение Индийского в западном как бы подтверждало наличие гипотетической границы 65-го градуса. Образование Мидии, подчинившей себе восточные территории вплоть до Дрангианы, усиление державы Ахеменидов, простиравшей зону своего влияния почти до Инда, возвышение государства Селевкидов, имевшего границу с Индией в том же районе после неудачной попытки Александра Македонского завоевать Индию-все говорило об автономности Метаочагов. Действительно, рассматриваемая территория лишь формально считалась 20-й сатрапией Мидии и была неопределенной границей Персии на востоке. Забегая вперед, можно сказать также, что в том же районе проходила граница Делийского султаната и ныне проходит граница Пакистана и Индии, сохранившая отчасти черты своеобразного раздела (ислам и индуизм).

Так или иначе, но второе переходное звено, обусловленное взаимным влиянием Двуречья и Индии, образовалось на территории Ирана и может быть названо Среднеазиатским переходным звеном. Влияние Индийского очага в восточном и юго-восточном направлении было преимущественным. Географические условия, определившее подобное направление, очевидны. Ограниченная с запада Сулеймановыми горами, с востока пустыней Тар, с севера Гималаями, индийская цивилизация развивалась в русле речных долин. Южная часть Тибетского нагорья надолго приостановила движение в восточном направлении и определила освоение центральной части Индостана в направлении на юг к Цейлону. Китай, остановленный теми же отрогами Тибета, подчинял себе районы озера Хухунор и Джунгарию на северо-западе и территорию Вьетнама на юге. После налаживания связей Индии и Китая через Тибет образовалось третье, последнее Тибетское переходное звено, являющееся геометрическим центром Восточного Метаочага.

Разделенные на ранних этапах развития очаги цивилизаций, избавленные от необходимости жесткого воздействия друг на друга, будучи недостаточно развитыми историческими структурами, сходно проходили начальные фазы структурной организации, усиления и развития. Тенденция к росту и к давлению на соседние государства, которую постулирует ряд ученых (в частности -Тойнби), проявилась в полной мере лишь к моменту достижения достаточной внутренней стабильности. После этого вновь наблюдаются весьма сходные черты: движение осуществляется преимущественно в направлении ближайших соседей вплоть до непосредственного контакта. В местах контакта возникли вторичные исторические образования переходные звенья. Формы же контактов очагов в зонах переходных звеньев, их интенсивность и результаты зависели в первую очередь от степени стабильности самих Метаочагов, на территории которых находились зоны инициации перехода (трансформации).

Просматривающаяся антитеза Западного и Восточного Метаочагов имеет свои основания и может быть прослежена по целому ряду нюансов исторического развития и особенностей каждого из них.

Религиозная мысль Западного Метаочага развивалась в строгой связи с храмовыми комплексами и городами. Фиксированность центров по отправлению культа (Вавилон, Мемфис, Рага, Иерусалим) делало возможным нанесение чувствительных в культурно-религиозном отношении ударов по государственной структуре разрушение святых мест . В противовес храмовым центрам Западного Метаочага Восточный Метаочаг и особенно Индия отличались организацией весьма гибкого и подвижного культа, позволяющего даже при иностранных завоеваниях сохранять собственное традиционное мировоззрение. Если характерной чертой Западного Метаочага является переход от идолов к идее обезличенного божества, то Восточный Метаочаг предусматривал иной процесс. Допущение в Веды неарийского, туземного ритуала и оформление более позднего ведийского ритуала как сложного конгломерата действий по преследованию целой группы целей одновременно, отсутствие необходимости в изображениях и визуальной персонификации, постоянное освящение мест отправления культа (38, с.70-71) создало возможность выполнения религиозных функций вне зависимости от места, времени и сложившейся ситуации. Требовалось лишь наличие профессиональных священников. Традиционность и консерватизм, характерные для Западного Метаочага и усиливающие степень уязвимости, а, следовательно, и структурную нестабильность исторических образований, в Восточном Метаочаге отсутствовали. Развитие религиозных культов было сопряжено, скорее, с упразднением древних ритуалов, чем с их догматической кодификацией. Ведийская религия изначально не знала идолов и их появление результат ее постепенной деградации (39, с.24). У китайцев, детально разрабатывавших культ предков, понятие идола может рассматриваться лишь условно, так как в системе древней иероглифической письменности истукан , идол и труп обозначались одинаково (40, с.85). Западный Метаочаг исключал понятие мировоззрение без связи с религией. Начала философии и науки базировались на том или ином вероисповедании, а развитие практики множества храмов привела к составлению в Риме официального списка богов. Китайцы, видевшие в религии учение и известный образ мыслей, пришли в результате развития своей системы к многобожию, имеющему корни в древнем культе предков, к отсутствию общеобязательной религии и позитивному характеру религиозных воззрений.

С другой стороны, Западный Метаочаг тяготел к заимствованию культов и богов, коллекционированию и импорту религий. В период расцвета Римской империи этот процесс достиг апогея, подтверждением чего может служить в частности проникновение культа Митры в Британию. Не исключено, что именно эта внутренняя склонность к заимствованию отчасти объясняет и парадоксально молниеносный успех ислама в пределах Западного Метаочага, собравшего в короткий срок около 100 лет под свои знамена около 200 миллионов человек (41, т.1, с.835) и не менее впечатляющие успехи христианства различных толков. В связи с этим следует отметить тот факт, что подобное массовое принятие привнесенной религии вследствие иноплеменного завоевания есть нечто неизвестное древнему миру (42, с.89)

Восточному Метаочагу подобное заимствование не было свойственно. Арийцы принесли воззрения вед на благодатную, но фактически целинную почву. Есть основания по ряду археологических данных считать, что среди жителей долины Инда были развиты йога и культ Великой Матери, что далеко от развитой религиозной системы. Менее культурные победители стали испытывать сильное влияние побежденных и, видимо потому дальнейшее развитие определялось не заимствованием, а смешением и взаимопроникновением культов. Мусульманство, активно действовавшее на весь Индостан во времена Делийского султаната, так и не достигло преобладающего господства и не сокрушило старой веры (43, т.2, с.163). Проникновение буддизма в Китай и его последующее развитие не составило кардинальной оппозиции местным разработкам конфуцианцев и даосов, в Японии привнесенному буддизму составлял пару национальный организм синто, в Тибете религия бон была вытеснена лишь буддизмом местного толка, модифицированным впоследствии в локальный ламаизм.

Если религия вед, принесенная кочевниками-ариями с северо-запада, в Индии не соответствовала новым условиям жизни, иной природе, наличию отдельных дравидских воззрений и развивающимся социальным отношениям, а потому развивалась путем многогранного видоизменения, то религия Авесты, принесенная ариями с северо-востока в зону Западного Метаочага пошла после деятельности Заратустры путем кодификации, оформления гат создания Младшей Авесты и в результате в форме развитого зороастризма стала государственной религией державы Сасанидов.

С государственной точки зрения также имеются заметные отличия в устройстве Метаочагов. Идея централизации, объединения и как результат постоянная захватническая политика в отношении соседних государств, постоянный пересмотр границ путем проверки военной мощи претендентов на те или иные территории, бурная дипломатическая деятельность, династические связи и внутридинастические распри, реформы приводящие к военным и внутренним организационным столкновениям все это было свойственно, прежде всего, Западному Метаочагу. Восточный Метаочаг, поначалу больше ориентированный на колонизацию новых земель, не отличался столь высокой плотностью военных событий. Меньшие возможности контакта, разнесенность Индийского и Китайского очагов и огромные территории исключали столь бурную политическую жизнь. В самом строении индийского общества изначально монархическая власть не имела особой силы, не было развито рабство как в Египте или Двуречьи к этому моменту, организация времен Хараппы вообще не определена однозначно, хотя городская развитость находилась на очень высоком уровне (12, с.40). Западный Метаочаг отличался сосредоточением всей власти, по крайней мере, номинально, в руках абсолютного владыки и верховного жреца. В Индии до династии Гуптов страна была столь слабо объединена, что отдельные махараджи не обладали той полнотой власти над подчиненными им раджами, какой обладал, например, фараон над князьями номов (44, с.381). В Китае правление множества относительно суверенных ванов практически не зависело от воли формально правящего императора.

Исходя из множества факторов, специфичных для каждого из Метаочагов можно ввести дополнительные характеристики. Учитывая множество сменяющих друг друга государственных структур Западного Метаочага и отсутствие этого в Восточном, анализируя различные для Метаочагов последствия вторжений племен, народов, религий и идей, культурно-религиозную гибкость востока и консерватизм наряду с тенденциями заимствования запада, а также множество других более мелких на первый взгляд нюансов, можно определить Западный и Восточный Метаочаги как соответственно нестабильный и стабильный, и рассматривать направление общего градиента стабильности с запада на восток в соответствии с направлением последовательности становления очагов цивилизаций и структурированием Метаочагов.