Шимон Перес. Новый Ближний Восток

ОГЛАВЛЕНИЕ

1. НА ЗАРЕ МИРА

Наступила ночь 20 августа 1993 г., когда последние делегаты поставили свои подписи под окончательным документом, над которым мы так долго и упорно работали. Наконец арабо-израильское соглашение было достигнуто.
В тот вечер, находясь в Осло, я отмечал свое семидесятилетие. В Израиле еще было темно, а в Норвегии ранний северный рассвет уже пробивался сквозь ночную мглу. Здесь собралась небольшая группа израильтян, палестинцев и норвежцев – участников одной из секретнейших дипломатических миссий, обнародование результатов работы которой в скором времени должно было стать знаменательной вехой в истории Ближнего Востока.
Абу аль-Ала, один из руководителей делегации Организации освобождения Палестины (ООП), тепло улыбнулся мне. «Это соглашение, – сказал он, – подарок к вашему дню рождения!»
«И какой подарок! – подумал я. – Столь уникальный, неожиданный, просто уму непостижимый!»
Неожиданно мне вспомнился город моего детства, Вишнява (близ Воложина; сейчас это часть Беларуси). В то время Вишнява была одним из центров еврейской духовной жизни. Хаим Нахман Бялик, национальный поэт Израиля, называл «великую ешиву» (школу. – Прим. ред.) Вишнявы «кузницей еврейского национального духа». Сегодня ничего больше не осталось от былой еврейской Вишнявы. Синагоги и начальные школы, торговые предприятия и фабрики – все исчезло, разрушено. От еврейской жизни здесь остались одни воспоминания, как и от самих евреев, когда-то обитавших в этих краях. Если бы я в свое время не уехал оттуда, моя судьба мало чем отличалась бы от судеб тех евреев, которые были впоследствии захоронены в братских могилах или встретили свою смерть в газовых камерах.
Я – дитя поколения, которое потеряло один мир и начало строить другой. Мы создали современное государство Израиль и восстановили независимость еврейского народа на его древней родине. Но только после разрушения старого мира и завершения нами долгого и мучительного пути мы смогли построить новый, более справедливый мир, где можем соединить наше стремление к национальной свободе со страстным желанием социальной справедливости. Горько осознавать, что создание этого мира стоило нам ужасных войн, страданий и боли. Эти боль и страдания были так велики, что ослепили израильтян и арабов, – и те и другие оказались неспособными изменить свои представления друг о друге. Вот как упускаются возможности! Мы были слишком заняты борьбой и не заметили наступления поры перемен.
В начале 90-х годов мы достигли одного из тех редких критических моментов, когда проницательным политикам предоставляется шанс резко изменить свое мышление – и, возможно, повернуть ход истории. Однако для того, чтобы произошли эти перемены, мы должны были по-новому взглянуть на мир. В эти ранние часы наступающего дня в Осло я очень хорошо осознавал, что в проблесках рассвета нам нужно расстаться с тенями прошлого. Ночь проходит сама по себе; тени же прошлого пронизывают каждое мгновение нашей жизни. Правда, что сделано, то сделано. Мы не в силах изменить историю. Однако, коль скоро условия благоприятны и так много поставлено на карту, мы должны забыть о прошлом во имя настоящего. Но как это сделать?
Хотя мы и можем использовать уроки истории, нам тяжело исправлять собственные ошибки. Еще древнегреческий философ Гераклит заметил, что «нельзя дважды войти в одну и ту же реку». Реки находятся в постоянном движении, их равномерное течение беспрестанно создает новую реальность. Человек может утонуть в реке, но не повернуть ее течение вспять. То же самое происходит и в истории. Нельзя построить будущее на руинах прежнего порядка.
Со времен наших праотцев этот регион претерпел драматические изменения. Авраам тоже знал, что такое засуха и голод, пожары, смерчи и землетрясения, наводнения и потеря пути, не говоря уже об оружии, войнах и кровопролитии. Но во времена Авраама люди не умели опреснять воду, вырабатывать электричество, изменять направление ветра или предсказывать землетрясения. И конечно, они не имели понятия о компьютерах, баллистических ракетах и ядерных боеголовках.
Мы должны изучать историю, чтобы извлекать из нее важные уроки, но нужно также знать, когда на историю следует закрыть глаза. Мы не можем позволить прошлому воссоздавать застывшие стереотипы, мешающие нам прокладывать новые пути. Подобно реке, мы тоже подвергаемся постоянным переменам: меняется окружающая среда, накапливаются новые знания, технология открывает перед нами новые возможности. Те из нас, кто сегодня активно занимается политикой, отличаются от своих предшественников и той ответственностью, которую они несут, и своими надеждами, и ожиданиями. Человек, считающий исторический прецедент рецептом на все времена, обречен на разочарование и неудачу. Понимание того, что следует отступить от прошлого, порождает очевидное преимущество – элемент неожиданности. Иногда, действительно, то, что происходит неожиданно, вызывает гораздо меньшее сопротивление, чем то, что ожидалось.
Поэтому я всегда старался узнавать факты от других, а возможные варианты просчитывать сам. После войны за независимость в 1948 г. у Израиля все еще оставались враги, но уже не было оружия. Мне и моим коллегам было поручено труднейшее задание – достать оружие, необходимое для обороны нашей новой страны. Когда мы были заняты этой работой, я стал ко многому относиться иначе, чем до войны за независимость. Что в действительности и нужно Израилю, думал я, так это стратегическая возможность сдержать или устрашить врага – то есть, лишить его желания воевать. Мой наставник Давид Бен-Гурион поддержал идею сдерживания, основывавшегося на строительстве ядерного реактора в центре пустыни, в городе Димона, недалеко от Беэр-Шевы. Проект «Димона» задумывался как исследовательский, но в глазах соседей-арабов он стал источником беспокойства, сдерживающим фактором. По моему настоянию Израиль официально заявил, что не будет размещать ядерное оружие на Ближнем Востоке. И в самом деле, родилась надежда на то, что Ближний Восток может обойтись без ядерного оружия – то есть без войны.
Проект вызвал серьезные споры в самом Израиле. Одни утверждали, что из него ничего не выйдет, другие пытались доказать, что он невыполним; нашлись и такие, которые предрекали, что, если мы предпримем хотя бы один шаг в этом направлении, весь мир поднимется против и проект «Димона» ввергнет нас в гибельную войну. Однако в 1979 г. во время мирных переговоров с Египтом в Кэмп-Дэвиде один из помощников Анвара Садата признался тогдашним заместителю премьер-министра Игалу Ядину и министру обороны (а ныне президенту) Эзеру Вейцману, что на решение Египта пойти на мирные переговоры повлиял именно проект «Димона».
Прошло более тридцати лет между завершением проекта «Димона» и моим вторым – даже более важным – шансом внести свой вклад в обеспечение благополучия Израиля. К июню 1992 г., когда было сформировано новое правительство, сложилась похожая ситуация – лишь горстка людей считала возможным достижение мира. Израиль прошел долгий путь от молодого государства, которому был необходим проект «Димона» для сдерживания войны, к сильной стране, стоящей на пороге заключения мира. Мечта сбылась! Она стала реальностью!

Когда в 1992 г. Ицхак Рабин был избран премьер-министром, он предложил мне пост министра иностранных дел в своем кабинете. Мои возможности на этом посту виделись весьма ограниченными – в некоторой степени из-за прежних, довольно-таки сложных отношений между моим предшественником Давидом Леви и бывшим премьер-министром Ицхаком Шамиром. Более того, предыдущее правительство установило неизменный и сложный механизм арабо-израильских переговоров. Двусторонние и многосторонние, переговоры должны были происходить одновременно. Израиль и три независимые арабские делегации – иордано-палестинская, сирийская и ливанская – являлись участниками двусторонних переговоров. Иордано-палестинская делегация впоследствии разделилась на две, то есть фактически образовалось четыре делегации: три представляли свои страны, а четвертая (вызывавшая наибольшие осложнения – палестинская) выражала лишь свои надежды.
На этих переговорах при закрытых дверях присутствовали только делегаты. Снаружи, однако, большую работу вели сотрудники госдепартамента США, обеспечивая плавное течение переговоров и поощряя участников на их продолжение, несмотря на то и дело случавшиеся, всплески бурных эмоций. Тем временем средства массовой информации следили за каждым шагом делегатов и фиксировали каждое их слово.
Самый трудный вопрос переговоров совпал и с самой трудной проблемой, связанной с формированием делегации, – проблемой палестинского представительства. С времен первой мировой войны население Палестины увеличилось в три раза, и карта Ближнего Востока изменилась до неузнаваемости. Множество организаций боролось за место на вершине палестинской пирамиды, причем некоторые из них для достижения своей цели прибегали к оружию. Состав палестинской делегации на переговорах, последовавших за Мадридской конференцией 1991 г., был одобрен в основном без всяких колебаний. Идея состояла в том, чтобы вести дело с самостоятельным палестинским руководством, которое получало бы законный статус, поскольку Израиль давал на это молчаливое согласие. Делегация должна была состоять только из жителей территорий (имеются в виду занятые Израилем территории. – Прим.ред.), которые не принимали участия в террористических действиях и согласились пойти на временное соглашение, то есть на то, чтобы отложить вопрос о создании палестинского государства по крайней мере на пять лет. Из делегации предполагалось исключить представителей ООП и Национального совета Палестины, она должна была быть полностью независимой и представлять независимое руководство – руководство, которое существовало, увы, лишь в воображении правительства блока «Ликуд».
В действительности все сложилось иначе. Многое решало руководство ООП в Тунисе: именно оно определило состав палестинской делегации и назначило доктора Хейдара абд-аль Шафи из сектора Газа, одного из основателей ООП, главой делегации. Фактически же всю работу делегации вели двое людей, которые даже не были ее членами: Фейсал Хусейни, негласный представитель ООП на территориях, и доктор Ханан Ашрави, красноречивая пресс-секретарь. В мою бытность министром иностранных дел я несколько раз встречался с ними и был доволен, когда премьер-министр Рабин согласился на официальное включение господина Хусейни в эту делегацию. Как было совершенно ясно каждому беспристрастному наблюдателю, указания ее членам поступали из ООП в Тунисе. Постепенно делегацию стали открыто отождествлять с ООП. Сам Хусейни называл отношения палестинской делегации с руководством ООП «политикой по факсу», то есть политикой, проводимой с помощью аппарата факсимильной связи. Таким образом, получилось, что те, кто определял курс переговоров, в них не участвовали, тогда как те, кто принимал участие в этих переговорах, не имели своего слова.

В центре двусторонних переговоров было урегулирование «старых» разногласий – вопросов о границах, территориях, правах на водные ресурсы и землю, о мерах безопасности, а также о временном палестинском правительстве на пятилетний период. Делегаты согласились отложить дискуссию о заключении постоянного мирного договора вплоть до третьего года автономии, с тем чтобы переговоры по этому вопросу были завершены к концу пятого года автономии. Тем не менее переговоры продвигались медленно.
С Иорданией у Израиля де-факто существовали добрососедские отношения, и непреодолимых разногласий между двумя делегациями не было. Поэтому не удивительно, что мы достигли соглашения с иорданской делегацией по вопросу о мире в установленный срок. К сожалению, детали соглашения по неосторожности просочились в прессу, очевидно, по вине некоторых членов иорданской делегации, и она оказалась не готовой его подписать. Насколько можно было предположить, иорданская делегация опасалась первой сделать подобный решительный шаг. Так или иначе, но переговоры между двумя странами продвигались вперед очень быстро вплоть до 5 мая 1993 г. и дошли до обсуждения делегатами вопроса об установлении на границе заграждений от москитов, которым не требуется виза, чтобы без разбора кусать как иорданцев, так и израильтян.
Не было также особых трудностей и с ливанской делегацией. Израиль не имел никаких притязаний на ливанские землю и суверенитет, и у нас не было никакого желания вмешиваться в чрезвычайно сложную внутриполитическую ситуацию в этой стране. Единственное, чего мы хотели от Ливана, – это чтобы он взял на себя ответственность по обеспечению безопасности вдоль своей границы с Израилем, дабы террористы не могли использовать пограничный район для проведения налетов против нас. Во время переговоров мы поняли, что основная проблема заключалась не в отношениях Ливана с Израилем, а в его отношениях с Сирией. Сирия не давала Ливану возможности вести результативные переговоры, поскольку сама не продвигалась вперед на переговорах с Израилем.
Наши переговоры с сирийской делегацией были очень бурными и зачастую напоминали диспут о тонкостях Талмуда. Сирийцы поддерживали атмосферу торга, но отказывались перейти от словесных нагромождений на почву реальности. Они не были готовы обговорить условия предлагаемого мира, заявляли лишь, что будут удовлетворены миром без учреждения посольств, а также не указывали, какого типа безопасность они готовы обеспечить. Они настаивали на том, чтобы Израиль первым заявил о своей готовности уйти со всех оккупированных территорий и ликвидировать свои поселения – только тогда они будут обсуждать оставшиеся вопросы. Короче говоря, Сирия хотела достигнуть того же, чего достиг Египет в Кэмп-Дэвиде, не пройдя при этом по тому мучительному пути, который ведет к достижению цели, – почти как человек, желающий отведать фруктов, но не удосужившийся ни посадить, ни полить свои деревья.
По мере продвижения переговоров с палестинцами делегаты все дальше и дальше отходили от перспективы прийти к соглашению. Эти переговоры стали напоминать затянувшуюся пресс-конференцию, в которой каждая из сторон использует любую возможность, чтобы доказать своему руководству, что она постоянна в своих убеждениях. Палестинская делегация была измучена получаемыми ею противоречивыми и бескомпромиссными указаниями. И хотя ООП непосредственно не участвовала в переговорах, она так формулировала палестинскую позицию, будто делегация вела идеологическую дискуссию сама с собой.
Палестинцы на встречах стали подозрительны. Их больше интересовало то, чего не смогла добиться на переговорах палестинская делегация, чем то, чего она добилась. Впервые руководство ООП в Тунисе не только почувствовало эти настроения, но и приняло их во внимание. Палестинской делегации также пришлось испытать на себе неоднозначную реакцию большинства арабских стран, отражавшую принципиальные разногласия между их лидерами. Поддержка ООП Саддама Хусейна во время войны в Персидском заливе в 1991 г., кроме всего прочего, стоила ей потери финансовой помощи со стороны Саудовской Аравии. Саудовцы одобрили проведение переговоров, но тут же отказались участвовать в них, больше по причине участия в них ООП, нежели из-за позиции Израиля.
Египет сделал все, что было в его силах. Это единственная страна, за помощью к которой в трудную минуту могли обратиться ООП, Израиль и США. Иран же, напротив, делал все, чтобы сорвать переговоры. Он финансировал террористов из организации «Хамас», которые активно «работали» со сторонниками мирного процесса, (Около тысячи палестинцев было убито своими соотечественниками, причем подавляющее большинство из них – из-за ложных обвинений или неподтвержденных подозрений.) Кроме того, в Ливане были сосредоточены значительные силы «Хизбалла», которые эта организация, пользуясь сложной обстановкой внутри страны, использовала в целях установления там исламской республики, что должно было причинить неприятности Израилю и израильтянам как в зоне безопасности, так и вне ее.
Соединенные Штаты сделали больше, чем какая-либо другая страна, для успеха этих переговоров. Они определили время и место проведения встреч, гарантировали России законное место их соучредителя. США убедили все стороны, применяя – по мере необходимости – определенный нажим, приехать в условленные сроки; они предлагали более «дипломатичные» формулировки проектов соглашений и даже прибегали к тактичным угрозам («если вы с этим не согласитесь, мы откажемся от участия в переговорах»). Американские представители проявили достаточно здравого смысла, чтобы не поддерживать ту пли иную сторону во время самих переговоров. Как США не могли заменить ту или иную делегацию, так и ни одна из этих делегаций не могла выполнить роль США в качестве посредника на переговорах.
Но даже у США вызвало замешательство то, что на дипломатическом языке называется «ДП», то есть декларацией принципов. Чем более совершенными были проекты, тем глубже становились разногласия между сторонами. Новые, отточенные формулировки звучали чаще «против», чем «за». Папки с документами становились все толще, но не за счет текстов соглашений, а за счет приложений, разъясняющих разногласия.

Согласно распределению обязанностей, установленному между премьер-министром и мной, господин Рабин должен был вести двусторонние переговоры, в которых принимал участие и я, а мне поручалось вести многосторонние переговоры при его участии. Значение двусторонних переговоров вытекало из их содержания: на них обсуждались прежние позиции каждой из сторон с целью устранения имеющихся разногласий. Многосторонние переговоры, напротив, были направлены в будущее; их цель состояла в создании основ новой региональной структуры. Таким образом, двусторонние переговоры касались конкретных вопросов, тогда как на многосторонних переговорах рассматривались более общие проблемы. В целом было создано пять рабочих групп для решения следующих вопросов; экономика, водные ресурсы, беженцы, контроль над вооружениями и экология. Палестинская и израильская делегации должны были принять участие в переговорах с делегациями. из других тридцати стран, включая США, Россию, представителей Европейского экономического сообщества, Китая, Японии, Индии и Канады. Созданным ими группам, согласно предварительным договоренностям, предстояло встречаться в различных местах раз в два года.
Главным недостатком многосторонних переговоров тогда было то, что они имели весьма ограниченное значение для будущего и ничего не значили для настоящего. Каждый, кто принимал в них участие, понимал, что без соответствующего успеха двусторонних переговоров многосторонние переговоры не дадут реального продвижения вперед. А прогресс на двусторонних переговорах был весьма сомнителен. Таким образом, многосторонние переговоры были похожи, скорее, на кампанию за достижение лучшего будущего, которое наступит при условии, если его вытянут из трясины двусторонних переговоров.
Я сразу столкнулся с трудностями, как только вступил в должность и занялся этим вопросом. Члены Европейского экономического сообщества, которые всеми силами старались помочь разрешению ближневосточного конфликта, почувствовали, что постепенно вытесняются с арены главных – двусторонних – переговоров, а на многосторонних не получают достаточного представительства. Израиль предложил расширить участие представителей ЕЭС в рабочих группах, особенно в комиссии по контролю над вооружениями, в работе которой европейцы были крайне заинтересованы. Мы приложили дополнительные усилия, чтобы разъяснить значимость многосторонних переговоров, особенно используя личные контакты с руководителями европейских правительственных и дипломатических учреждений. Последние подтвердили мои давнишние опасения: хотя было ясно, что без успеха на двусторонних переговорах не будет продвижения и на многосторонних, но и обратное тоже было очевидным – не имело смысла положительно решать вопросы на многосторонних переговорах без соответствующего прогресса на двусторонних. Короче говоря, предстояла огромная работа, чтобы построить Новый Ближний Восток, основанный на процветании и надежде, а не на нищете и отчаянии.
В ходе моих многочисленных бесед с европейскими официальными лицами в первый год работы правительства, созданного после победы Партии труда, мы наметили программу для Нового Ближнего Востока, следуя европейскому плану: сначала – наладить экономическое сотрудничество, затем – добиться улучшения политического взаимопонимания вплоть до достижения стабильности. Эта мысль вдохновила многих союзников Израиля, включая президента Франции Франсуа Миттерана, канцлера Германии Гельмута Коля и представителя Европейского экономического сообщества Жака Делора, которые оценили огромные возможности этого нового регионального проекта как для Европы, так и для Ближнего Востока.
В результате наиболее влиятельные европейские компании начали разрабатывать планы по расширению бизнеса на Ближнем Востоке. В работу включился Всемирный банк, и фундамент для поддержки разносторонней деятельности был заложен. Японцы предложили помощь в области развития туризма, французы и немцы – транспорта и связи, итальянцы – в осуществлении проекта строительства канала между Красным и Мертвым морями, австрийцы – в налаживании водо– и электроснабжения, англичане – в развитии свободной торговли, датчане – сельского хозяйства, американцы – в вопросе кадрового обеспечения, канадцы же обещали помочь решить проблему беженцев. Были созданы различные комиссии для осуществления контактов среди рабочих групп, особенно в период между встречами. Даже две комиссии, от которых никто никаких результатов не ожидал, кроме головной боли, – по контролю за вооружениями и по делам беженцев – несколько продвинулись вперед в своей работе.
И это было не случайно.
Во время своего первого заседания в Оттаве 11 – 12 ноября 1992 г. комиссия по делам беженцев столкнулась с трудностями. Палестинцы назначили руководителем своей группы члена Национального совета Палестины в нарушение порядка, установленного на Мадридской конференции. Кризис был разрешен только после того, как я позвонил египетскому министру иностранных дел Амру Мусе, который в свою очередь обратился к руководству ООП по этому вопросу. Ответственный за финансы ООП Абу аль-Ала получил соответствующее указание, и вызывавший споры глава группы был заменен. Несмотря на удачный исход, этот инцидент показал, что проблемы, с которыми нам придется сталкиваться, будут тем более значительными, чем меньше мы будем уделять внимания многосторонним переговорам.
Палестинские делегации, участвовавшие в двусторонних и многосторонних переговорах, получали указания от представителей, назначенных ООП. В переговорах, проходивших в Вашингтоне, участвовал представитель ООП Набиль Шаат, чье лицо было знакомо телезрителям всего мира. Для переговоров в Осло прибыл Абу аль-Ала, внесший на рассмотрение проект экономического развития Ближнего Востока, который я прочел с большим интересом. И хотя я не со всем в нем был согласен, я не мог не отметить тех огромных усилий, которые были приложены для его создания. Мне понравилась его оригинальность и особенно содержавшийся в нем конструктивный подход. Большинство палестинских лидеров – как, впрочем, и израильских – живет одной политикой. Их интересуют только политические вопросы, тогда как экономические аспекты для них подобны горькой пилюле, которую надо проглотить. А поскольку на многосторонних переговорах обсуждались в основном экономические проблемы, неудивительно, что ООП назначила Абу аль-Ала своим «закулисным экспертом» на них.
Помощники Абу аль-Ала оказывали содействие нашим неофициальным представителям в Осло на многосторонних переговорах, а также во время наиболее сложных и деликатных двусторонних переговоров. За годы служения своему народу я научился никогда не игнорировать советы, поступающие от пока никому не известных людей, так как может настать день, когда они станут видными деятелями.
В то же время Израиль укреплял свои отношения с Египтом. Министр иностранных дел Египта Амр Муса прилагал немало усилий к тому, чтобы переговоры продвигались вперед. Египет был единственной дружественной стороной во всем арабском мире – и не только для Израиля, но и для палестинцев. Сирия отвернулась от палестинцев, Саудовская Аравия, как я уже отмечал, и слышать не желала о Ясире Арафате. С Иорданией у палестинцев внешне были хорошие отношения, но в глубине тлели взаимные подозрения. Для США Египет тоже был подходящим партнером на Ближнем Востоке. Таким образом, пока переговоры в Осло набирали темп, Египет вел закулисную работу, убеждая другие арабские страны принять идею мирного будущего. Правда, существовала необходимость добиться принятия декларации принципов, но не менее важно было решить вопрос об ответственности за управление сектором Газа и Иерихоном. Тогда бы у ООП появилось то, на что она могла опереться, то, что можно назвать собственным домом.
Ко всеобщему удивлению, многосторонние переговоры начались в назначенный срок – даже без помощи американцев. Наконец-то мы собрались в месте, где могли работать без микрофонов и фотокамер, – при помощи специального канала связи, который давал возможность вести переговоры осмотрительно, позволяя нам обсудить детали. Разумеется, диалог вначале развивался медленно, шаг за шагом. Сначала нам казалось странным, почти невозможным, что мы сумеем добиться поставленных целей, но по прошествии некоторого времени мы впервые заметили едва заметные признаки гибкости у палестинцев. Это было очень отрадно, особенно после всего сделанного и сказанного – ведь о людях следует судить не по словам, а по поступкам.
Место для проведения переговоров было идеальным. В Норвегии никто не гонялся за сенсациями. Даже во время моей последней поездки в Осло ни один репортер не попросился сопровождать меня. Правительственные средства массовой информации Израиля считали эти переговоры заурядным событием. Зачем отправлять в Норвегию группу для освещения визита? Что интересного может там произойти? И именно из-за того, что переговоры в Осло, в отличие от переговоров в Вашингтоне, были изолированы от средств массовой информации, мы могли вести их месяцами. Стороны прямо, с глазу на глаз обсуждали свои проблемы, а не ораторствовали напоказ.
Норвегия – замечательная страна: красивая природа, удивительные люди. Тесно сплоченная группа высших правительственных лиц взяла на себя миссию по обмену посланиями между ООП и нашей делегацией. В эту группу входили министр иностранных дел Юхан Йорген Хольст и его жена Марианна, глава Института политических исследований Терри Ларсен и его жена Мона. Они действовали с огромной осторожностью. Когда дискуссии стали более динамичными, они сделали все возможное, чтобы переговоры продолжались в этом же русле, и постарались оградить нас от любопытных. Как только я понял, что переговоры принимают серьезный характер, я сообщил премьер-министру всю имевшуюся у меня предварительную информацию и затем держал его в курсе всех деталей. Вместе мы выработали основные инструкции для израильской делегации.

Во время переговоров я стремился разобраться, что происходит в моей душе. Я всегда старался быть настоящим оптимистом, хотя и тащил на себе целый воз устаревших представлении – пережитки своей прошлой деятельности. Да, происшедшее с евреями было беспрецедентно: народ спустя многие столетия вернулся на свою родную землю и к своему древнему языку. И я подумал, что нечто беспрецедентное могло случиться и с палестинцами: общность, которая никогда не была народом, сейчас могла стать им наравне с другими.
Мне было очевидно, что в центре этого утомительного конфликта, продолжающегося уже около сотни лет и обострившегося с созданием государства Израиль сорок пять лет назад, стоял палестинский вопрос. В конце концов, мы не развязывали войну с Египтом, чтобы захватить половину Синайского полуострова; мы не вступали в конфликт с Сирией, чтобы приобрести Голанские высоты. Много лет мы жили в мире с Ливаном и не могли представить себе войну с этой страной. Мы не начинали войны с Иорданией ради объединения Иерусалима, который, подобно Берлину, был «городом с сердцем, расколотым стеной», как сказала поэтесса Наоми Шемер. Мы были вынуждены вступать в эти войны ради собственного спасения; если бы мы проиграли хоть одну из них, мы потеряли бы все. Израиль не был инициатором военных действий. Египет, Сирия, Ливан, Иордания и даже Ирак, не имеющий общих границ с Израилем, объявили нам войну из-за палестинской проблемы. Именно это и послужило причиной всех наших ужасных войн.
Но тяжелый урон нанесла не только война. Сама победа открыла ящик Пандоры. Нам пришлось противостоять неприкрытой враждебности арабов силой устанавливать закон и порядок на территориях в основном заселенных арабами, испытывавшими самые горькие чувства. Легче отбить прямую атаку врага, чем иметь дело с постоянным сопротивлением людей, которые потеряли свою землю, но не утратили чести и достоинства.
Ко всему прочему, нас всех мучила совесть. Мы находились в конфликте с самими собой, а не только с нашими соседями. На протяжении всей своей истории еврейский народ испытывал отвращение при мысли о том, что ему придется управлять другими. У наших праотцев, как и у нашего народа сегодня, никогда не было территориальных притязаний или миссионерских тенденций. В более личном плане меня продолжала терзать наша неудача на переговорах в Лондоне в 1987 г. Мы могли избавить себя и палестинцев от шести лет интифады и потери стольких жизней, если бы бывший глава правительства, созданного блоком «Ликуд», не разрушил соглашений, выработанного мной совместно с королем Иордании Хусейном.
Ждать дальше не было смысла. Правительство, руководимое блоком «Ликуд», ушло, а «политические заморозки» – результат его идеологических установок – закончились. Терроризм продолжался, и демографическая картина быстро менялась. Если бы Израиль не проявил бдительности, он потерял бы свое преимущество в процессе роста населения в районе между морем и рекой Иордан, тем самым спровоцировав трагедию – такой же этнический конфликт, какой дестабилизировал Югославию. И хотя я внимательно следил за двусторонними переговорами в Вашингтоне, мои сомнения возрастали. Я боялся, что бумажные кораблики, плывущие в море слов, один за другим разобьются о скалы споров, называемые Иерусалимом, или сядут на мель, которая зовется поселениями.

Мне было нетрудно понять механизм принятия решений палестинской стороной. Становилось все более очевидным, что за всем этим стоит Ясир Арафат. И хотя даже ближайшее окружение нещадно его критикует, одно остается непреложным: Ясиру Арафату пока нет замены. Он достиг такого положения, которого трудно достичь, а еще труднее игнорировать. Арафат – это, по существу и символ нации, живая легенда миф в глазах палестинцев. А где начинается легенда, там затихают споры. И хотя я полностью отвергал его стратегию, я не мог недооценивать его талант как тактика. Арафат знал, – что переговорам нет альтернативы и он не допустил бы того, чтобы его делегаты покинули их; как только они начинали колебаться, Арафат заставлял их снова садиться за стол переговоров. Он, однако, понимал, что любое соглашение, достигнутое без его участия, подорвет его власть и возглавляемую им организацию. Поэтому, как только его делегация оказывалась в неуютной близости от заключения соглашения с Израилем, Арафат тут же тормозил весь процесс.
За двадцать пять лет своего руководства организацией Арафат проявил и личное мужество, и незаурядную гибкость. Он смог удержаться на своем посту так долго не только из-за удачного стечения обстоятельств. Арафат занял место главы ООП во время правления президента США Линдона Джонсона и сумел сохранить свой пост при администрациях Никсона, Форда, Картера, Рейгана, Буша и Клинтона. Что касается политических лидеров Израиля, то Арафат возглавлял ООП при Эшколе, Меир, Рабине, Бегине, Шамире, Пересе, снова Шамире и снова Рабине. Четверть века он руководил национальной общностью, не имевшей своего государства, проводил выборы, не будучи избранным. Общность без государства обычно занята составлением и публикацией деклараций. Но декларация не заменит государства. Вы можете расширить ее или сократить. Можете добавить предложение или изменить формулировку, исправить абзац, но общность будет существовать.
Наполеон говорил, что ему легче воевать против коалиции, чем вести борьбу внутри ее. Арафат использовал декларацию принципов, чтобы вырваться вперед в борьбе за власть с противниками внутри своей общности. И пока он не услышал предложения, от которого был не способен отказаться, он предпочитал позволять событиям идти своим чередом, нежели рисковать, озлобляя народ принятием какого-либо однозначного решения и тем самым подвергая опасности внутреннюю структуру своей организации. Чтобы обеспечить верность палестинской делегации его позиции, он дал ей указание настаивать на включении восточной части Иерусалима в состав любой территории, которой будет предоставлена автономия.
Делегация точно выполнила его указания, и переговоры зашли в тупик.

Я знал, что, если мы не выйдем на прямой контакт с Ясиром Арафатом, переговоры останутся на мертвой точке. Но сделать это было равносильно предательству израильского народа, который мы представляли. Это также противоречило решениям правительства и нашему соглашению 1975 г. с США. Более того, признание нами Арафата содержало в себе дополнительную опасность. Что, если мы признаем его, а он не изменит свою позицию? Сам факт признания нами и американцами Арафата за просто так дал бы ему то, к чему он столь настойчиво и долго стремился. Всегда уверенный в себе, Арафат мог бы занять непреклонную позицию, и мы должны были бы вести переговоры на какой-нибудь ничьей земле между территориями и Тунисом, между районом, определенным временным соглашением, и палестинским государством.
Как ни странно, именно благодаря этому затруднению появилась возможность вступить в диалог с Арафатом. В жарких спорах мы могли попытаться договориться о сущности переговоров, прежде чем согласимся признать друг друга. Другими словами, мы могли провести переговоры с Арафатом, при этом официально не признавая его. Сделать так необходимо было абсолютно конфиденциально, и здесь норвежцы стали для нас поистине даром небес.
Однажды мой друг, писатель Амос Оз, позвонил мне. «Шимон, сказал он, – задавался ли ты когда-нибудь вопросом, что бы случилось, если бы ООП полностью отказалась от своей позиции?» Действительно, я чувствовал, как у ООП уплывает почва из-под ног. Многие годы большинство людей полагало, что отношения между Израилем и ООП были на точке замерзания, а успехи одной стороны автоматически становились неудачами другой. Будет ли крах ООП выгодным для Израиля? Если злейший враг, против которого мы боролись столько лет, вдруг исчезнет, то кто займет его место? Была ли организация «Хамас» приемлемой альтернативой для нас? Должны ли мы вступить в переговоры с этими фундаменталистами? Кроме того, «Хамас» находится в полной зависимости от Ирана, а Иран считает Израиль коллективным воплощением Салмана Рушди. Сегодняшний Иран – экстремистское до мозга костей государство – желает уничтожить Израиль и провалить мирный процесс. Как мы можем прийти к соглашению о двустороннем признании друг друга, если «Хамас» полностью отвергает само наше существование?
Таким образом, ситуация, сложившаяся к данному моменту в регионе и на территориях, приводила нас к выводу о том, что, вероятно, в интересах Израиля – предоставить возможность ООП сыграть определенную роль на нынешнем политическом этапе. Да и внутри ООП появились определенные сдвиги. Ее члены не могли уже больше руководствоваться исключительно своей Хартией, призывавшей к уничтожению Израиля, они не были так уверены в себе или в своей способности использовать террор для достижения международного резонанса. Динамика переговоров заставила их задуматься над целесообразностью террора. Я знал, что мы не сумеем подтолкнуть ООП к решающему шагу. Так же как и Израиль не в состоянии был нести непосильное бремя, мы не могли взвалить на ООП этот неподъемный груз. У них тоже были проблемы, и им тоже надо было найти золотую середину между своими целями и возможностью их достичь.

Я вновь изучил план Аллона, разработанный в 1967 г., в котором предлагалось отказаться от прав на большую часть Западного берега, за исключением долины реки Иордан на востоке, а также план Моше Даяна 1967 г., в соответствии с которым намечалось уступить значительную часть Западного берега, кроме полосы между границей Израиля и Голанскими высотами. Ни одно из этих предложений на практике не могло быть воплощено в жизнь. Правительство, созданное блоком «Ликуд», построило поселения на Западном берегу, в которых сейчас живет около 120 тысяч израильтян. Нельзя представить себе, как можно заставить их покинуть обжитые места, если только мы не хотим развязать гражданскую войну.
Правительство блока «Ликуд» не аннексировало Иудею и Самарию, несмотря на их историческое значение, сначала из-за соглашения о коалиции с Моше Даяном и партией Игал Ядина, а затем из-за обязательств по договору, заключенному в Кэмп-Дэвиде, который исключил возможность аннексии. Тем не менее разрешение кризиса оказалось осложнено из-за устаревших представлений, основанных на несовременных стратегических и исторических принципах. Предотвращение военного вторжения арабов с востока могло рассматриваться как реалистический подход при определенных обстоятельствах, но не при сопоставлении с двумя другими, более значительными угрозами: террористической деятельностью внутри страны, которая, вероятно, возросла бы с увеличением арабского населения, и нападением с помощью боевых ракет, делающих неэффективной полосу так называемой «стратегической глубины» шириной в 30 – 50 километров, необходимость сохранения которой Израиль выдвигал в качестве аргумента, оправдывающего его нежелание уйти с Западного берега, не говоря уже о полосе Газа, сегодня уже не имеющей существенного значения для обеспечения национальной безопасности. Что же касается исторической перспективы, то один из великих еврейских мыслителей, профессор Йехезкиель Кауфман, писал: «Не существует никакой связи между безопасными границами и подлинной землей Израиля; никакой связи между ними и территорией государства Израиль в незапамятные времена; никакой связи между ними и идеальной землей или идеальным государством, к которым народ стремился во все исторические эпохи».
Я выдвинул идею «Газа – в первую очередь» (то есть идею первоочередности решения вопроса о секторе Газа. – Прим. ред.) еще в 1980 г. Мне казалось, что если мы сможем достичь соглашения в два этапа – сначала решить вопрос о секторе Газа, а потом о Западном береге, – то это облегчит нашу задачу. Я считал более предпочтительным сначала решить вопрос о секторе Газа из-за того, что, в отличие от Иерусалима (по которому, как я был убежден, компромисса нам не достичь), этот район не порождал политических или нравственных проблем и, в отличие от 3ападного берега, не был напичкан израильскими поселениями.
Сектор Газа – это больше чем территория, это население. Около 800 тыс. человек живет на площади всего в 365 квадратных километров, На этой узкой полоске земли израильская армия осуществляет контроль над некоторыми районами в целях обеспечения безопасности и общественного порядка, тогда как оставшуюся территорию контролируют жители поселений. Палестинцы, проживающие в секторе Газа, находятся в ужасных условиях, их доход напрямую зависит от связей с Израилем. Многие из них – военные беженцы; они живут в лагерях, где медицинское обслуживание и жилищные условия находятся на крайне низком уровне. Городу Газа семь тысяч лет, и все эти семь тысяч лет были годами страданий. У Израиля нет средств ни на восстановление сектора Газа, ни на улучшение условий жизни его населения. Мы также не можем решить трудную проблему беженцев на территории, находящейся под нашим контролем. Что толку в этом контроле, если мы не можем улучшить условия жизни людей? Каков в связи с этим моральный облик Израиля? Что у нас за политические устои? Самсон в свое время сделал решительный шаг, разрушив колонны храма в Газе. Для нас нет никакого смысла в повторении этого.
Я также считал ошибочным стремление подавить насилие меньшинства радикально настроенных палестинцев в Газе, в то же время охраняя жизнь безоружного мирного большинства. В конце концов, разумеется, законопослушные жители Газы были вынуждены заплатить за террористические действия этого меньшинства. В ответ на убийства израильских служащих и невинных прохожих мы были вынуждены закрыть границу с Газой. Не было никакого исторического смысла в том, чтобы контролировать порядок в Газе, когда каждый израильский солдат, защищавший себя против ножа или камня, запущенного в него палестинцем, обвинялся мировой прессой в нарушении прав человека. Это была бесполезная затея, и ничего путного из нее все равно бы не вышло. Палестинцам нужно было жить своей жизнью, выбирать своих лидеров и легально хранить оружие для самозащиты.
Ни одна арабская страна не выразила готовности аннексировать сектор Газа. Ясир Арафат прекрасно понимал ситуацию и обратил свое внимание на Газу, где он мог не только еще раз попасть на экраны телевизоров, но и занять прочные территориальные позиции. Думаю, что это было бы также в интересах Израиля. Двойное палестинское руководство – одно в Тунисе, другое на территориях – не смогло бы контролировать Газу из-за политической несогласованности между собой и двойственной ориентации активистов самого этого района. Единственный способ избавиться от непосильной ноши, которую представляет для нас сектор Газа, состоял в том, чтобы разрешить центральному руководству ООП обосноваться в этом районе и непосредственно заняться решением его проблем.
Но вновь возникал вопрос: как же это сделать? Я полагал, что если мы выступим с предложением «Газа – в первую очередь», то палестинцы могут заподозрить, что мы хотим только этим и ограничиться. Без ясного указания на то, что переговоры по вопросу о Западном береге будут продолжаться, палестинцы могли не согласиться. Я по опыту знал, что предложения, сделанные экспромтом, часто отвергаются, тогда как удачными оказываются те, которые делаются в ответ на требование противной стороны. Иными словами, вероятность решения вопроса «Газа – в первую очередь» зависела от двух условий: чтобы он был поставлен в виде «плюс Газа», а также чтобы палестинцы об этом попросили.
Если в Осло мы нашли способ встретиться с руководством ООП, то в Египте мы смогли запустить переговоры, придать им необходимый импульс и найти разумное решение. Я побывал в Египте дважды в течение этого критического периода между 15 ноября 1992 г. и 5 – 6 июля 1993 г. Президент Хосни Мубарак, министр иностранных дел Амр Муса и советник Усама аль-Бааз были посвящены в тайну проведения переговоров. Президент Мубарак, чьи усилия по продвижению мирного процесса, к сожалению, не получили должного признания, выразил большое желание помогать обеим сторонам. Мы вели долгие и откровенные беседы, в которых я говорил египетским политикам об имеющихся у Израиля оговорках, а также о возможностях палестинцев. Министр иностранных дел Муса осуществлял контакт между двумя делегациями, и как только переговоры заходили в тупик, я ему звонил, и он принимал меры. Усама аль-Бааз, резкий, как удар хлыста, ни на минуту не терял веры в то, что соглашение будет достигнуто. В конце концов наше предложение было оформлено и закреплено, причем вопрос о Газе и Иерихоне занял, согласно требованиям ООП, первоочередное место.
Я был удовлетворен. Это именно то, чего мы хотели.
Я считал более предпочтительным предложить сначала решить вопрос об Иерихоне, как знак нашего согласия на продолжение переговоров, даже если вопрос «Газа – в первую очередь» остался бы основным. На территории собственно Иерихона не было израильских поселений, а следовательно, не возникало необходимости обсуждать их судьбу. Мы предложили создать административный центр в Иерихоне, чтобы снять напряжение с Иерусалима, тем более что Иерихон находится недалеко от Иерусалима. Его близость к реке Иордан открывала возможность достижения предпочтительного, по моему мнению, решения проблемы в перспективе: создание конфедерации между иорданцами и палестинцами, в чем нуждались и те и другие, чтобы избежать конфликта в будущем. Обе стороны заявили о своей готовности принять эту договоренность за основу решения, хотя она и не соответствовала их первоначальным ожиданиям.
Постепенно глава палестинской делегации смягчил свою позицию, и после долгой и тяжелой работы родилось соглашение, а следующее было уже на подходе. Как ни странно, соглашение, которого мы достигли, касалось бесславной декларации принципов. Однако, в отличие от вашингтонских переговоров, соглашение, достигнутое в Осло, также включало пункт о секторе Газа и Иерихоне. Таким образом, в Осло палестинцы обогатились не только общими принципами, важными сами по себе, но и землей. Израиль предложил сразу же подписать все согласованные предложения и отложить на более поздний срок дальнейшее обсуждение оставшихся спорных вопросов. Присутствие ООП в секторе Газа должно было продемонстрировать – как самой ООП, так и лояльной общественности – ее способность управлять конкретной ситуацией, сохранять законность и порядок и не давать организации «Хамас» творить там бесчинства.
Эта договоренность должна была стоять особняком от соглашений, подписанных с другими делегациями – членами Мадридской конференции. После его парафирования в Осло это соглашение должно было быть одобрено соответствующими структурами, то есть правительством Израиля и «палестинскими представителями» (без уточнения – какими). Церемония же официального подписания должна была состояться в Вашингтоне.

Переговоры в Осло и Египте продолжались около восьми месяцев вплоть до утра 18 августа 1993 г. У них были обычные подъемы и спады. Были моменты, когда то одна, то другая сторона находилась на грани отказа от переговоров. И наконец в один из дней я смог послать телеграмму норвежскому министру иностранных дел Юхану Хольсту такого содержания: «Позиции сторон прояснились. Возникло доверие. Ограничения оговорены. Пришло время для достижения договоренности».
Когда я писал эта строки, передо мной лежало письмо, полученное из совершенно неожиданного источника (от незнакомого мне человека), которое передал мой хороший друг, журналистка Мира Авреч. Это теплое письмо, датированное 23 июня, то есть за шесть недель до моей телеграммы Хольсту, написал мне Бассам Абу Шариф, личный помощник Ясира Арафата. Очень редко случается, думал я, чтобы человек, занимающий такое положение, как он, мог написать подобное письмо человеку, находящемуся в моем положении.
Я держал в руке документ с официальным грифом офиса Ясира Арафата, под шапкой «Государство Палестина – Организация освобождения Палестины – Канцелярия Президента». Я перечитывал его снова и снова. Он был написан по-английски, от руки. Я читал и понимал: мы оба почти свободны от груза предубеждений.
23 июня 1993 года Его превосходительству господину Шимону Пересу, министру иностранных дел Государства Израиль.
Уважаемый господин Перес!
Я очень взволнован тем, что имею возможность написать Вам и быть уверенным, что это письмо будет передано Вам лично. Я решил написать его от руки, а не печатать, так как полагаю, что это даст Вам представление о тех чувствах, которые я испытываю, думая о мирном будущем и о той жизни, за которую мы боремся.
Уважаемый господин Перес, я уверен, что израильтянам нужен мир так же, как он нужен и палестинцам. Экстремисты с обеих сторон отступят, как только смелые и мужественные люди сделают шаг навстречу друг другу, с тем чтобы преодолеть лежащую между ними пропасть и уничтожить барьеры взаимного страха и недоверия. Сейчас израильтяне и палестинцы имеют шанс это сделать. Но израильтяне, как и палестинцы, нуждаются в настоящих людях наверху, чтобы начать этот процесс.
Будет не просто жаль, если мы упустим этот шанс. Это будет несчастьем и катастрофой для всех нас. Вот почему мы упорно, денно и нощно работаем, стремясь ускорить этот процесс. Но позвольте мне быть с Вами предельно откровенным. Палестинцы считают невозможным (практически) добиться прогресса в данном направлении, если прямые контакты между правительством Израиля и руководством ООП останутся «нежелательными». Нужен прорыв вперед. Такой, который может дать новый импульс мирному процессу.
Я полагаю, что современная международная обстановка и состояние межарабских отношений позволяют осуществить меры по созыву встречи на высшем уровне. Это обязательно повлечет за собой позитивную цепную реакцию, которая поможет быстро растопить лед.
Мы ценим в Вас ясное видение будущего, Ваше умение осознать новые веяния в этом мире и Ваши смелые идеи, направленные на создание Нового Ближнего Востока. В этом мы с Вами солидарны.
Когда мы тщательно изучаем позиции израильских министров, то выделяем среди них Вас как человека, обладающего качествами исторической личности, способной проложить путь к лучшему будущему.
Мы надеемся, что Вы сумеете использовать все превосходные качества, которыми обладаете, на благо создания лучшего будущего. Мы готовы помочь Вам и соединить свои руки с Вашими, чтобы построить прочное и процветающее общество для ваших и наших будущих поколений.
Я готов откликнуться на любую инициативу в этом направлении; остаюсь верен делу мира между арабами и израильтянами.
Искренне Ваш – Боссам Абу Шариф.

Дома все было не так просто. Премьер-министр и я сделали все возможное, чтобы ни одна деталь из наших многочисленных частных бесед не просочилась в прессу и мы могли бы свободно обсудить каждый вопрос по существу, не беспокоясь о реакции общественности внутри страны или за рубежом. Столь же предусмотрительно поступил Ицхак Рабин, закрыв территории в целях обеспечения личной безопасности израильских граждан. Нет необходимости говорить, что у нас не было никакого желания подвергать опасности достигнутое нами, сделай мы хоть один неосторожный шаг. Однако, в придачу к соображениям безопасности, нас ожидала трудная проблема коалиции.
Из 120 членов кнессета 67 поддерживали правительство. Из этих шестидесяти семи пять представляли арабские партии. Одна из других партий – «ШАС» – уже грозилась покинуть коалицию по причинам, весьма далеким от процесса достижения мира. И действительно, в ночь подписания соглашения шесть членов партии «ШАС» вышли из коалиции и мы остались в большинстве, которое составляло лишь 61 голос. Нужно признать, что в условиях демократии большинство в один голос – это все-таки большинство, однако трудно достичь национального согласия на такой шаткой основе, особенно принимая во внимание тот факт, что это большинство зависело от голосов арабских членов коалиции.
Но эти политические соображения придали переговорам дополнительный импульс. Есть предел, который с трудом, но может выдержать и такое незначительное большинство. На всех четырех фронтах Израиль просили пойти на существенные уступки: Сирии были нужны Голанские высоты; Ливан хотел, чтобы Армия обороны Израиля (АОИ) ушла из зоны безопасности; Иордания требовала изменения границ в свою пользу; палестинцы стремились получить Иудею, Самарию и Газу. Мы поняли, что нам нельзя прекращать переговоры ни с одной из этих сторон. Однако необходимо было уточнить перспективы всеобъемлющего мира на Ближнем Востоке, а не просто заключить мир между любыми двумя сторонами. Мы договорились ускорить темп переговоров в каждом секторе в зависимости от обстоятельств. К этому времени шансы на успех переговоров с палестинцами были не слишком велики, а ситуация с Сирией походила на гордиев узел, который никто не торопился разрубить.
Палестинская делегация твердо настаивала на предоставлении автономии Иерусалиму и требовала прекратить строительство новых израильских поселений на территориях. Слушая палестинцев, можно было прийти к выводу, что любое строительство в Иерусалиме рассматривалось ими как «поселение». Затем, 29 июля 1993 г., я выступил в совместном интервью с Фейсалом Хусейни по израильскому телевидению. Впервые министр израильского правительства появился на экране вместе с палестинским лидером. Я объяснил, что наша позиция была четкой и твердой: так же как мы не требуем, чтобы арабы прекратили строительство в Иерусалиме, они не могут требовать того же от нас. Палестинцы, живущие в Иерусалиме, получат разрешение голосовать на выборах в автономии, но не будут иметь права быть избранными в ее органы, так как соглашение по автономии не будет касаться Иерусалима. Более того, Израиль дал понять, что у него нет намерения разрушать уже существующие еврейские поселения на территориях. Подобно тому как арабские поселения могли существовать при власти, которая не являлась арабской, еврейские поселения могут существовать при власти, которая не является израильской.
Господин Рабин, который нес на себе двойную ответственность как премьер-министр и министр обороны, был, естественно, весьма озабочен вопросом без опасности. Без гарантии спокойного будущего заключать договор не имело смысла; во всяком случае, Израиль не пошел бы на это. Когда мы обсуждали данный вопрос между собой, те, кто ожидал снаружи смеялись, что у нас происходит встреча шести министров: двух премьер-министров (один из которых: данный момент стоит во главе государства), двух министров обороны (один из которых ныне занимает этот пост), министра иностранных дел и бывшего начальника штаба.
В Осло Израиль добился многого не только на словах. Мы получили уступки, без которых никогда бы не смогли подписать соглашения. Они включали гарантии безопасности против угроз из-за рубежа и гарантии безопасности каждого израильтянина на территориях. Иерусалим остается вне соглашения по автономии, хотя его палестинские жители смогут принять участие в выборах в автономии. Поселения остаются там, где они есть, а их безопасность находится в надежных руках АОИ. Мы пообещали продолжить переговоры по автономии других территорий внутри Иудеи и Самарии после выборов, которые наметили провести спустя девять месяцев после 13 октября 1993 г., когда вступит в силу декларация принципов. До тех пор Израиль передаст пять важных сфер – здравоохранение, образование, социальное обеспечение, туризм и налоги – в ведение палестинцев.
Когда мы подписывали первое соглашение с ООП, уже шла подготовка второго. Оно было нацелено на прекращение глубокого конфликта между двумя сторонами и создавало основу для проведения всесторонних, официальных и открытых переговоров. ООП была крайне заинтересована в соглашении, так как все это время оставалась не признанной Израилем, подобно «траве на обочине дороги», как образно выразился поэт Ури Цви Гринберг. Израиль выдвигал свои условия относительно его признания со стороны ООП: ООП должна публично признать право Израиля на мирное существование внутри безопасных границ; ООП должна признать резолюции Совета Безопасности ООН № 242 и 338 как основу для переговоров; ООП должна прекратить террористические действия и вместо этого начать бороться с террором; ООП должна взять на себя обязательства регулировать все будущие разногласия путем политических переговоров, а не методом насилия; и главное, ООП должна аннулировать 33 статьи палестинской Хартии, в которых содержались прямые призывы уничтожить Израиль (28 статей) или это подразумевалось (5 статей). Мы предложили также кардинально изменить принципы ООП в соответствии с изменением текста Хартии и устранить содержавшиеся в ней положения, противоречащие соглашению о мире.
Израиль уведомил все заинтересованные стороны, что если мы достигнем соглашения, то признаем ООП как представителя палестинского народа после соответствующей договоренности с США. Я помнил о мудром совете Уинстона Черчилля: лучше перепрыгнуть через пропасть одним прыжком, чем двумя. Взаимное признание Израиля и ООП имело бы большее значение, чем декларация принципов. Полное признание ООП могло состояться при условии, что она полностью изменит основные принципы политики по отношению к Израилю.
Когда этот вопрос был улажен, министр иностранных дел Хольст и я полетели в Калифорнию, где отдыхал госсекретарь США Уоррен Кристофер. Ввиду важности события он прервал свой отпуск, чтобы встретить нас вместе с Деннисом Россом, координатором «группы мира» госдепартамента. Я начал с извинения перед господином Кристофером, что мы прервали его отпуск, и поблагодарил его за то, что он уделил нам время.
«Это такое событие, – сказал Кристофер, – ради которого не жаль прервать свой отпуск».
«Существуют два пути прекращения конфликта с ООП, – продолжал я, – с помощью оружия или с помощью мудрости. Мудрость лучше силы. Если мы все будем действовать мудро, то ООП перестанет быть препятствием на пути к миру, а, наоборот, будет нашим союзником в этом деле».
Хольст напомнил Кристоферу об общих отчетах о наших встречах в Осло, которые он представил ему, и госсекретарь поблагодарил Хольста за них. Он начал читать соглашение, изучая его с тщательностью опытного юриста и вниманием политика. Прочитав, он коротко заметил: «Мне кажется, вы проделали невероятную работу, рассмотрев каждый аспект большого круга вопросов. Мое первое впечатление весьма положительное».
Получив «добро» от наших американских друзей, мы могли спокойно лететь домой и доложить, что все сработало нормально.
В своих беседах с нами палестинцы часто выражали большое желание получить финансовую поддержку. Мы тоже были заинтересованы в оказании им помощи – тот, кто живет в комфорте, хочет комфорта и для своего соседа. Я всегда верил, что политические победы, которые не сопровождаются экономической выгодой, стоят на довольно зыбкой почве. Можно праздновать победу, сопровождая ее салютом, но от салюта не появится завтрак на столе.
Поэтому я отправился в челночные поездки по заинтересованным странам, чтобы разъяснить им экономический аспект заключения мира на Ближнем Востоке. Скандинавские страны всегда относились с пониманием к боли и страданиям других народов и регулярно отчисляли от 1 до 2% своего ВНП на их нужды. От имени Израиля я попросил их выделить 5% от суммы, предоставляемой в качестве помощи зарубежным государствам, чтобы помочь палестинцам создать независимое правительство. Скандинавы были исключительно щедры и сразу же согласились.
Следующей была встреча с главой Европейского экономического сообщества Жаком Делором вместе с Хансом Ван Ден Бруком, бывшим министром иностранных дел Нидерландов, и командой Делора. Делор был полон энтузиазма и обещал оказать немедленную помощь. Он даже согласился сделать еще больше, надеясь убедить ЕЭС помочь в создании прочной экономической инфраструктуры на европейском уровне. Я имел также длительную беседу с президентом Франции Миттераном в его уютной летней резиденции, расположенной среди чудесных лесов в Пиренеях. Затем я встретился почти со всеми министрами иностранных дел стран Европы. Все стремились протянуть руку помощи.
В то же время мы устранили последние шероховатости в вопросе о взаимном признании Израиля и ООП. Хольст поспешил в Тунис, чтобы получить подпись Арафата на декларации признания Израиля, а затем вернулся в Иерусалим, чтобы премьер-министр Рабин смог подписать декларацию о признании ООП.
Все было готово. 12 сентября мы отправились в Вашингтон: премьер-министр Рабин, министр науки и связи Шуламнт Алони и я вместе с группой помощников и семьями погибших солдат – настоящих героев трагедии Ближнего Востока, без которых Израиль не смог бы осуществить этот прорыв.
Но и в последние минуты перед заключением соглашения мы столкнулись с серьезными проблемами. 13 сентября, незадолго до торжественной церемонии на лужайке у Белого Дома, доктор Ахмед Тиби, советник Ясира Арафата, появился в моем номере отеля и сообщил, что если мы не согласимся на ряд изменений в тексте декларации, то Арафат на ближайшем самолете отправится домой. Среди всего прочего палестинцы хотели убрать пункт, где их группа называлась частью «иордано-палестинской делегации», и ввести аббревиатуру ООП во всех местах, где упоминалось выражение «палестинская команда». После консультации с Рабином я ответил отрицательно на первую просьбу и положительно на вторую. Поскольку мы признали ООП, какой был смысл не упоминать это название? Но Арафат остался неудовлетворенным и проинформировал нас через Тиби, что уезжает.
«Если так, – сказал я Тиби, – то у меня к вам одна просьба: дайте мне знать, когда вы уезжаете, – мы уедем тоже».
Тогда представитель ООП попросил, чтобы аббревиатура ООП была впечатана, а не вписана карандашом в исправленный текст, на что я сразу согласился, и инцидент был исчерпан. Судьба далеко идущего исторического события висела на волоске из-за разницы между словами, написанными карандашом, и оттиском, полученным с помощью ленты печатного устройства.
На лужайке у Белого дома под эгидой президента Клинтона состоялась церемония ратификации соглашения; премьер-министр Рабин и председатель Арафат пожали друг другу руку. И только после того, как я от имени народа Израиля подписал этот документ, я увидел вокруг себя взволнованные лица людей. Многие подходили ко мне с поздравлениями, называя происшедшее событие одним из самых важных и трогательных моментов XX века. Они испытывали такое чувство потому, что много лет считалось – израильско-палестинский кризис непреодолим. Однако мы нашли правильную формулировку, и это стало залогом того, что и в будущем возможно решать споры мирным путем.
Я был скорее задумчив, чем счастлив в этот миг. Я уже продумывал следующие шаги: как построить Новый Ближний Восток. Разрешить прошлые разногласия было недостаточно. Нужно смотреть в будущее, закладывать основу для обретения счастья всеми народами региона. В этот момент следовало не предаваться воспоминаниям, а думать о том, что делать дальше. Договоренность, достигнутая в Осло, и торжественная церемония в Вашингтоне были лишь отправной точкой, оттолкнувшись от которой можно прыгнуть выше и дальше, чем когда-либо ранее.