Библиотека

Теология

Конфессии

Иностранные языки

Другие проекты







Ваш комментарий о книге

Монтэ П. Египет Рамсесов

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава II. Время

I. Времена года

Для египтян год определялся не солнечным циклом, а временем, необходимым для сбора урожая. Они изображали слово «год» («ренпет») в виде молодого ростка с почкой. Этот же знак встречается в родственных словах: «ренпи» — «быть свежим, сильным», «ренпут» — «плоды года».

Но урожай в Египте зависел от разливов Нила. Каждый год в начале июня в стране наступала засуха. В Ниле почти не оставалось воды. Пустыня грозила поглотить долину. Людей охватывала смертельная тревога. Отношение египтян к милостям природы складывалось из благодарности и страха. Они боялись искалечить божество, вырубая камни в каменоломнях, удушить его, зарывая семена в землю, поранить его во время прополки, обезглавить — во время жатвы. На памяти людской разливы еще никогда не обманывали египтян. Порой они бывали разрушительными, порой недостаточными, но почти всегда благодетельными. Однако вековой опыт не обнадеживал полностью жителей долины.

Когда ты гневаешься, исчезает рыба,
Тогда ждут люди большой воды,
Тогда богатый подобен бедняку.
Тогда заметен всякий, идущий на поля с орудиями,
И нет друга, оставшегося ради друзей.
Нет тканей, чтобы одеться.
Нет украшений для детей из знатных семей.
Нет никого, ночью слышащего воду.
И нет в речах желанной прохлады.[1]

Перевод А. Ахматовой

Набожные египтяне издавна причисляли Нил, Хапи, к сонму богов. Его изображали в виде тучного мужчины с отвислыми сосками, жирным, в складках животом, перепоясанным поясом, в сандалиях, что считалось символом богатства. На голове у него был надет венок из водяных растений. Руками он раздавал символы жизни или держал [33] поднос для приношений, заваленный рыбой, утками, цветами и снопами пшеницы. Многие города носили его имя. Его называли «отцом богов». Его следовало одаривать не менее щедро, чем остальных богов. Рамсес III так и поступал. В Опе во время всего его царствования и в Мемфисе в течение трех лет он учредил или возобнови «книги Хапи», где записывались жертвоприношения реке — огромное количество съестных продуктов и зерна. Мастерские изготовляли тысячи маленьких фигурок Хапи из золота, серебра, меди и свинца, из бирюзы и лазурита, из фаянса и других материалов, а также печатки, подвески и статуэтки Репит,* супруги Хапи.[2] Когда должен был начаться разлив, божественному Нилу приносили жертвы во многих храмах, «книги Хапи» бросали в озеро храма Ра-Хорахти в Оне, которое называлось Кебеху, как Нил у своих порогов. Очевидно, туда же бросали статуэтки Хапи.[3] Те же церемонии повторялись два месяца спустя, в самый пик разлива. И покорный Нил, покрывавший всю долину между двумя пустынями, где города и деревни превращались в острова и островки, а дороги походили на дамбы, постепенно начинал спадать. Через четыре месяца после начала разлива река окончательно возвращалась в свои берега. Этот четырехмесячный период был первым временем года и назывался «ахет» («разлив», «половодье»).

Лишь земля появлялась из-под воды, пока она не отвердела, земледельцы выходили на поля, пахали и сеяли. Затем в течение четырех или пяти месяцев им оставалось только поливать поля. А потом наступало время жатвы, обмолота, закладки зерна в хранилища и другие работы. Таким образом, после сезона разлива наступал сезон сева, «перет» («выхождение» земли из вод или прорастание всходов), а за ним — сезон сбора урожая, «шему» («засуха», «сухость»). Всего три времени года вместо четырех, как у древних евреев и греков.

Как ни регулярны разливы Нила, по их началу трудно было точно определить наступление Нового года. Однако, когда нильские воды начинали подниматься, наблюдали еще одно явление природы, которое помогало составителям календаря: на востоке перед самым восходом солнца появлялась на мгновение звезда Сириус, по-египетски Сопдет (эллинистическое: Сотис).* Египтяне издавна [34] заметили совпадение этих двух явлений. Они приписывали разлив слезам, пролитым Исидой. И звезда Сириус (Сопдет) отождествлялась с богиней, которую стали считать покровительницей года. День, когда появлялся Сириус, и был признан первым днем Нового года. Это исчисление записано в книгах «домов жизни», своего рода хранилищах традиций и знаний со времени Древнего царства и до позднейшего периода.[4] В календаре, который по повелению Рамсеса III высечен на стене его храма в Мединет-Абу, указано, что празднество в честь богини Сопдет, отмечаемое по случаю появления ее звезды на небосклоне, совпадает с наступлением Нового года.[5] В одной любовной песне влюбленный сравнивает свою красавицу со звездой, которая сияет в начале совершенного года, «ренпет неферт».[6] Но случается еще год дурной, ущербный — «ренпет геб», когда бог Шу больше не появляется, когда вместо лета приходит зима, когда месяцы перепутываются. Народу, естественно, это было не по душе. «Сохрани меня от дурного года!»[7] — восклицает писец.

Земледельцы, охотники, рыбаки, моряки, врачи, жрецы, празднества которых отмечались по определенным дням, — короче, все, чьи занятия зависели от времени года, использовали для летосчисления «совершенный год», когда месяцы и сезоны шли своим чередом, то есть сначала шел «ахет», означавший четыре месяца разлива Нила, затем «перет» — время сева, совпадающее с прохладным сезоном, и, наконец, «шему» — сезон уборки урожая и жары. Именно поэтому во время «шему» фараона называли источником прохлады и в сезон «перет» — теплым солнечным лучом.[8] Добытчики бирюзы на Синае прекрасно знали, что нельзя дожидаться месяцев «шему», так как в это время горы раскаляются докрасна, как железо, что портит цвет камней.[9] Врачи и ветеринары знали, что некоторые болезни и недомогания появляются в определенные времена года: одни — в сезон «шему», другие — в сезон «перет». Они даже точно различали, какое лекарство следует предписывать в первые дни месяца «перет», а какое на третий и четвертый месяцы того же сезона. И наоборот, ряд снадобий благотворно действовали и в «ахет», и в «перет», и в «шему», иначе говоря, в течение всего года.[10]

Для удобства все три сезона сделали равными и разделили на двенадцать месяцев по тридцать дней, которые с глубокой древности, а также в эпоху Рамсесов различались по старшинству в каждом сезоне: первый, второй, третий и четвертый месяцы сезонов «ахет», «перет» и [35] «шему». Названия месяцев произошли от соответствующих месячных праздников и вошли в обиход только в Саисскую эпоху. К последнему месяцу «шему» добавляли пять дней, чтобы общее число дней в году равнялось 365. А как же поступали египтяне, чтобы новогодний праздник не отставал от календаря на один день каждые четыре года? Документы фараонов ничего об этом не говорят. Страбон довольно невнятно отмечает, что через определенные интервалы добавлялся один день.[11] Проще всего было добавлять один день каждые четыре года, и египтяне поступали именно так в период счастливого царствования таких фараонов, как Сети I и его сын. Можно предполагать, что об этом дополнительном дне забыли в эпоху смут. И тогда календарь выходил из графика, пока очередной фараон, просвещенный учеными «дома жизни», не приводил календарь в соответствие с природой и вновь назначал новый год на день праздника Сопдет.

II. Праздники и выходные дни

Первый день Нового года был не только праздником богини Сопдет — его отмечали по всей стране. В храме Упуаута слуги дома подносили в этот день подарки своему хозяину.[12] Под этим следует понимать, что жрецы совершали жертвоприношения своему богу из принесенных в храм даров.

Царевич Кенамон оставил в своей гробнице копии роскошных даров, доставленных его заботами фараону по случаю Нового года.[13] Пожалуй, из этого можно заключить, что все египтяне обменивались на Новый год пожеланиями счастья и подарками. В Египте существовало великое множество праздников во все времена года, но особенно в сезон «ахет», когда сельскохозяйственные работы прерывались.

Великое празднество Опет продолжалось в середине этого сезона более месяца. Я не берусь утверждать, что это был месяц всеобщих каникул, но мы знаем наверняка, что бесчисленные толпы египтян приветствовали в эти дни священную ладью Амона и сопровождали ее по берегу, когда она поднималась по Нилу к Опету на юге. Для того чтобы присутствовать на празднествах в Бубасте, египтяне охотно оставляли все свои занятия и отправлялись к городу на судах и лодках: женщины — с трещотками, мужчины — с флейтами. На всем пути они не переставая [36] плясали и пели и обменивались шутками со всеми встречными. Во время празднества выпивалось столько же вина, сколько в течение всего остального года.

Праздник «техи», что означает «опьянение», отмечался в первый день второго месяца, и его старался никто не пропустить. Первый день первого месяца сезона посева считался праздничным во всем Египте. В каждом номе и в каждом городе хотя бы раз в году устраивали празднества в честь местного бога и покровителя. Поскольку боги египтян отличались любовью к путешествиям, а также гостеприимством, каждый мало-мальски значительный храм предоставлял убежище многим богам. Так, Птах из Мемфиса имел свой алтарь в Карнаке, а покровительница Имета богиня Уаджет — в Танисе. В праздниках местных Богов обязательно участвовали все египтяне, но при этом они не должны были забывать и добрых богов соседей. Умащенные маслами, в новых одеждах, люди стекались и храм, приносили дары и получали право пить, есть и кричать во всю глотку. Некоторые праздники отмечались даже тогда, когда в ближайшем храме не было святилища чествуемого бога. В такой праздничный день не следовало начинать новое дело и вообще рекомендовалось воздерживаться от всяких работ.

Крестьянин или ремесленник тех времен мог бы справедливо сказать, как наш соотечественник, что у господина кюре найдется проповедь на каждого святого.

Кроме того, вполне вероятно, что первый день каждой декады (десятидневки) считался как бы воскресным.* В надписи на стеле, воздвигнутой Рамсесом II на восьмом году царствования в Оне, в храме Хатхор, фараон обращается ко всем мастерам, которые украшали его дворцы и храмы, со следующими словами:

«Я наполнил для вас кладовые пирожками, мясом, печеньем, сандалиями, одеждой и благовонными маслами, чтобы вы могли умащать свои головы каждые десять дней».[14]

Вряд ли следовало ожидать, что те, кто совершил столь тщательный туалет, да еще наелся до отвала, примется после этого за работу. [37]

III. Счастливые и несчастливые дни

Исполнив свой долг перед богами и отдохнув в положенный день, египтянин все же не безоглядно предавался наслаждениям или занимался полезной работой. Все дни разделялись на три категории — счастливые, опасные и несчастливые — в зависимости от событий, которые отметили их в те времена, когда на земле жили боги. Хор и Сетх прервали свою ужасную борьбу в конце третьего месяца половодья, и земле был дарован мир.

Хор получил во владение весь Египет, пустыня отходила Сетху. Боги радовались, ибо смертоносная борьба захватила всех обитателей неба. Перед пантеоном богов, наконец-то примиренных и успокоенных, Хор возложил себе на голову белую корону, а Сетх — красную. Это были три счастливых дня.

Такими же счастливыми считались первый день второго месяца сезона «перет», когда Ра своими могучими руками поднял небесный свод, и двенадцатый день третьего месяца того же сезона, когда Тот занял место Атума во владении храмовым «Озером двух истин».

Однако вскоре Сетх опять принялся за свои злодеяния. На третий день второго месяца сезона «перет» он со своими сподвижниками воспрепятствовал плаванию Шу. Это был опасный день, подобный тринадцатому дню того же месяца, когда становятся ужасными глаза Сехмет — богини, насылающей болезни. Что же касается двадцать шестого дня первого месяца сезона «ахет», то этот день был попросту несчастливым, ибо на него приходилась годовщина великого сражения Хора с Сетхом. Оба бога приняли человеческий облик и начали ломать друг другу ребра, затем они превратились в гиппопотамов и продолжали сражаться три дня и три ночи, пока Исида, мать Хора и сестра Сетха, не заставила их покинуть столь уродливое обличье, угрожая им своим гарпуном. День рождения Сетха, который падал на третий из пяти дополнительных дней года, считался особенно несчастливым. Фараон в этот день до наступления ночи не вел никаких дел и даже не занимался собой.

Простые египтяне тоже вели себя в зависимости от дней. В несчастливые дни они старались не выходить из дома, особенно на закате и ночью, но, впрочем, и в дневные часы. В такие дни нельзя было купаться, плавай на лодках, отправляться в дорогу, есть рыбу и все, что происходит из воды, нельзя убивать утку, козу или быка. [38]

В девятнадцатый день первого месяца сезона «перет» и во многие другие дни тяжкий недуг угрожал всем, кто осмелится приблизиться к женщине. Были дни, когда не разрешалось зажигать в доме огонь, возбранялось слушать веселые песни, произносить имя Сетха, жестокого бога — убийцы и грабителя. Если кто-либо упоминал это имя при свете дня, в доме его начинались нескончаемые ссоры и раздоры.

Откуда же египтяне знали, что им можно делать, от чего воздерживаться, а чего избегать любой ценой? Разумеется, главную роль играли традиции. Но чтобы освежить память и подсказать правильное решение в сомнительных случаях, существовали календари с отмеченными счастливыми и несчастливыми днями.

До нас дошли довольно значительный отрывок одного такого календаря и фрагменты двух других.[15] Если бы в нашем распоряжении был полный текст, мы бы, наверное, узнали, на чем основаны все эти запреты. В оракулах Египет никогда не испытывал недостатка. Календари со счастливыми и несчастливыми днями наверняка составлялись в храмах, где пророчествовали эти оракулы. Они, несомненно, противоречили друг другу, и это выручало простого египтянина: если ему позарез нужно было выйти из дома, отправиться в дорогу или заняться срочным делом к неблагоприятный день, он всегда мог обратиться к предсказателю, который считал этот день счастливым. Так, коварные деяния Сетха вызывали возмущение во всех местах, посвященных Осирису, Хору и Амону, однако в Папремисе,[16] во всей Восточной Дельте и в ее центре, в XI номе, в Верхнем Египте, в Небете и в Оксиринхе — короче, там, где поклонялись Сетху, те же злодеяния рассматривались как подвиги и связанные с ними даты, разумеется, считались счастливыми днями.

Предположим, однако, что у нашего египтянина не ныло возможности обратиться к другому оракулу или же он свято верил только своему. В конце календаря ему наверняка подсказывали, как выйти из положения и что нужно сделать, чтобы обнять любимую, не опасаясь страшной болезни, искупаться в реке, не страшась крокодила, и без риска встретиться с быком. Для этого достаточно было произнести подходящее заклинание, прикоснуться к своему амулету, а еще лучше — сходить в храм и оставить там хотя бы маленькое подношение.[39]

IV. Часы

Египтяне разделяли год на двенадцать месяцев и точно так же делили на двенадцать часов день и на двенадцать — ночь. Вряд ли они делили час на более мелкие отрезки времени. Слово «ат», которое переводится как «мгновение», не имеет никакой определенной продолжительности. Каждый час имел свое название. Первый час дня назывался «блистающим», шестой — «час подъема», двенадцатый — «Ра сливается с жизнью». Первый час ночи был часом «поражения врагов Ра», двенадцатый — часом, который «видит красоту Ра».[17] Возникает впечатление, что продолжительность часов с подобными названиями менялась изо дня в день. Однако это не так. Дневные и ночные часы были одинаковы в периоды равноденствия. В остальное время египтяне знали, что солнце отстает либо забегает вперед. Это их нисколько не смущало, точно так же как нас не беспокоит то, что летние шесть утра и восемь вечера весьма отличаются от тех же часов зимой.

Названия часов, которые мы привели, были в ходу лишь среди ученых и жрецов. Их мы находим во многих гробницах, потому что путь солнца над двенадцатью областями потустороннего мира являлся традиционным сюжетом росписи гробниц. Простые же египтяне называли часы по номерам. Это наводит нас на размышление: насколько интересовало их точное время и как они могли его узнавать? Определенная категория жрецов носила название «унуит», производное от слова «унут» — «час»; эти жрецы должны были сменять друг друга каждый час и, таким образом, беспрерывно служить богам. Один чиновник фараона Пепи I утверждает, что он подсчитывал все часы работы на благо государства, как он считал провизию, скот и прочие вещи, внесенные в качестве налога.[18] В своем письме к правителю Элефантинского нома Хуфхору, привезшему из южных стран танцующего карлика, фараон Неферкара (тронное имя фараона Пепи II) рекомендует приставить к этой драгоценной диковинке умудренных людей, умеющих считать каждый час.[19] Вряд ли из приведенных текстов следует, что приборы для измерения времени были тогда широко распространены. Неферкара, когда он писал Хуфхору, был еще ребенком и, возможно, по своей наивности полагал, что приборы, которые он видел во дворцах, были доступны всем и каждому. Но тем не менее такие приборы в ту эпоху уже [40] существовали. Их можно видеть в наших музеях, а по времени они восходят к эпохе от XVIII династии до Позднего царства.

Ночью час определялся по звездам, с помощью линейки с прорезанной щелью и двух наугольников со свинцовым отвесом на бечевке. Для определения времени требовалось два человека — наблюдатель и помощник. Помощник становился спиной к звезде, а наблюдатель перед ним. Наблюдатель пользовался заранее составленной таблицей, действительной только на пятнадцать дней, где указывалось, что такая-то известная звезда должна находиться в первый час прямо над головой помощника, в другой час другая звезда — над его левым глазом или под его правым глазом.[20]

Когда трудно было наблюдать за звездами, использовали конические вазы высотой в локоть с отверстием в дне.[21] Объем вазы и величина отверстия рассчитывались таким образом, чтобы вода вытекала из нее ровно за двенадцать часов. Снаружи вазу часто украшали астрономические знаки или надписи, расположенные на определенных горизонтальных уровнях: наверху — божества двенадцати месяцев, ниже — тридцать шесть знаков зодиака, еще ниже — посвятительная надпись и, наконец, в самом низу, в маленькой нише,— фигурка павиана, священного животного бога Тота, покровителя ученых и писцов. Именно между ног павиана находилось сливное отверстие. Двенадцать вертикальных полос разделяли вазу изнутри на одинаковые части, на которых изображались иероглифы — символы «жизни», «продолжительности» и «незыблемости». На полосах были проделаны неглубокие ямки на примерно равном расстоянии. В принципе каждая полоса обозначала определенный месяц. В действительности же ямками можно было пользоваться до бесконечности в любое время года.

Подобные водяные часы, клепсидры, служили египтянам не только ночью, но и днем, однако в такой стране, как Египет, где всегда светит солнце, днем предпочитали пользоваться солнечными часами. Они существовали двух видов.[22] Эти «часы» не слишком интересовали простых египтян. Лишь в исключительных случаях они сообщают нам, в какой час произошло то или иное событие. Молодая женщина в трогательном рассказе, который можно прочесть на стеле в Британском музее, сообщает нам, что ее ребенок родился в четыре часа ночи. Но она была женой жреца.[23] Шел седьмой час дня, когда Тутмос III достиг берега реки Кина в Сирии (около Мегиддо) и разбил там [41] лагерь, однако писец не сообщает нам, что это время уточнено по солнечным часам.[24] Простой взгляд на солнце мог подсказать, что было уже немного за полдень. А когда писец доходит до рассказа о сражении, он просто говорит, что в двадцать третий год царствования, в первом месяце лета, на двадцать первый день, день праздника Ра, его величество встал с рассветом.

В повести о бегстве Синухета рассказчик ограничивается весьма расплывчатыми определениями времени вроде «когда земля озарилась», «в час вечерней трапезы», вполне, впрочем, здесь уместными, потому что несчастный беглец совершенно не нуждался в довольно громоздких приборах для измерения времени.[25]

Однако те же выражения или подобные им мы находим в описании битвы при Кадеше и в папирусе Эбботта, где дается отчет о судейском расследовании и приводятся протоколы допросов. Даже эти расплывчатые указания на время совершенно отсутствуют на изображениях, где везир принимает сборщиков налогов, начальников служб или представляет фараону чужеземных послов. Часто пишут, что фараон созвал совет, однако не считают нужным хотя бы приблизительно указать, в котором часу. Диодор утверждает, что фараон вставал рано утром и весь день его был строго поделен между работой, молитвами и отдыхом.[26] Возможно, так оно и было, однако его счастливые подданные, по-видимому, никогда не торопились. Они просто доверялись потребностям желудка и высоте солнца, чтобы определять время дня. А ночью честные люди спали, а бесчестных не заботило, который час. Клепсидры и солнечные часы, гномоны, предназначались не для частных лиц и не для воинов. Они принадлежали храмам, где верующие и жрецы сверялись с ними для аккуратного отправления культа во славу богов.

V. Ночь

Супруги спали в отдельных комнатах, во всяком случае в состоятельных домах. Жил некогда фараон, у которого не было сыновей, и это его очень печалило. Он молился о наследнике своим богам, и те решили удовлетворить его просьбу. Фараон провел ночь с женой, и она понесла.[27] Безусловно, автор «Обреченного царевича» выразился бы иначе, если бы фараон обычно проводил свои ночи с женой. Кроме того, на острака (черепках) довольно часто встречаются изображения на женской половине [42] дома,[28] где супруг отсутствует, а изображены только женщины да маленькие дети. На одной сцене женщина возлежит на ложе в прозрачном одеянии, на другой — сидит, занимаясь своим туалетом с помощью служанки, на третьей — кормит грудью младенца. Ложе — главный предмет обстановки спальни. Ножки ложа делались в виде бога Бэса, этого гримасничающего божества с юга, которое охраняло домашних от всяких неприятностей, например от падений. Туалетные принадлежности и скамеечки хранились под кроватью. Потолочные балки поддерживались стройными колоннами в виде стеблей папируса. Гирлянды естественных или искусственных растений обвивали колонны и поднимались до потолка. Комната супруга была обставлена так же, как и комната жены: ложе, табурет, скамеечка. Одежда и украшения хранились в ларцах.

Египтяне, и прежде всего сам фараон, придавали большое значение своим снам. Царевич Тутмос (будущий царь Тутмос IV) отправился на охоту, утомился и уснул в тени Сфинкса. Во сне он увидел этого Сфинкса, тот просил освободить его от тяжкого груза песка, а за это пообещал царевичу процветающее царство.[29] Тутмос не заставил просить себя дважды.

Фараоны считались со своими сновидениями даже в самых критических ситуациях. На пятом году правления Меренптаха бесчисленные орды «народов моря» (ливийцев, ликийцев, шерданов, ахейцев и племен турша) обрушились на Дельту. Фараон хотел двинуться против них, но во сне ему явился бог Птах и повелел остаться на месте, а послать войска только в земли, захваченные врагами.[30]

Когда сновидение бывало недостаточно ясным, фараон призывал толкователей снов. Иосиф превзошел самого себя, когда истолковал фараону сон о тучных и тощих коровах.*

Один эфиопский царек — а Эфиопия была «вторым» Египтом — увидел во сне двух змей: одну справа, другую слева от себя. Толкователи решили, что царьку предназначено блестящее будущее, что он скоро завоюет весь Египет и будет увенчан короной с коршуном, символом Юга, и коброй, символом Севера.[31]

Простые египтяне, у которых не было толкователей снов, прибегали к помощи сонников. Образец такого текста сохранился на папирусе Честер-Битти III времен [43] Рамессидов.[32] Текст разделен на две части. В первой описаны сны поклонников бога Хора, которые считались египетской элитой.* Во времена Рамсесов приверженцы бога Сетха были весьма многочисленны и влиятельны, поскольку царская семья вела свое происхождение по прямой линии от Сетха, а основатели династии были его верховными жрецами. Поэтому остальным поневоле приходилось с ними считаться. Сторонники Сетха общались со жрецами и поклонниками Амона и Хора, которые в глубине души презирали их. Они говорили, что раздоры, оскорбления и кровь — их рук дело и что они не отличают мужчину от женщины — намекая на то, как развратный бог Сетх провел ночь со своим племянником Хором.[33] Поэтому приверженец Сетха, даже если он был «известен самому фараону», считался простолюдином. После смерти он становился не обитателем Запада, а добычей хищников в пустыне. Поэтому сны последователей Сетха рассматривались отдельно, во второй части текста. Если бы он был полным, мы бы, наверное, обнаружили еще немало таких подразделов. Во времена Геродота в Египте насчитывалось семь оракулов и у каждого были свои способы для предсказаний.[34] Но, увы, от второй части текста сохранилось только начало. Поэтому мы можем судить о том, что снилось египтянам и как они толковали свои сновидения, лишь по снам поклонников Хора, да и то приблизительно из-за многочисленных лакун в папирусе.

В большинстве случаев толкователь действовал по аналогии. Хороший сон предвещает выгоду, плохой — всяческие беды. Если человеку приснилось, что ему дали белый хлеб, это хорошо. Все для него обернется к лучшему. Если он увидит себя во сне с толовой леопарда — он выйдет в начальники, если увидит себя великаном, это тоже хорошо: бог увеличил его. И наоборот, нехорошо: если он во сне пьет теплое пиво — он понесет убытки; если укололся шипом колючки — ко лжи; если во сне у нею вырывают ногти — лишится работы; если приснится, что выпадают зубы,— к смерти кого-нибудь из близких; если заглянул в колодец — бросят в тюрьму; если вскарабкался на мачту — значит, его бог возвышается; если вкусил пищу храма — значит, бог ниспошлет ему жизнь; если во сне искупался в Ниле — омыт от всех грехов. [44]

Но не все случаи так просты. Иначе все могли бы сами истолковывать сны и ключ к ним был бы доступен каждому. Вот несколько примеров, когда сон приобретает неожиданное значение. Если спящий во сне ласкает свою жену при свете солнца — это плохо, ибо бог увидит его нищету, если он дробит камни — это знак, что бог отвратился от него, но если выглядывает с балкона — бог услышит его молитвы. Править лодкой всегда приятно. Царевич Аменхотеп охотно сам брался за это дело. Однако если такое приснится, значит, ты проиграешь тяжбу. Нельзя также объяснить, почему любовь покойного отца защитит того, кому приснятся азиаты. Иногда толкователь выходит из положения, прибегая к игре слов. Мясо осла на столе предвещает рост, увеличение, потому что слово «осел» и «большой» — омонимы. Нехорошо, если тебе во сне вручают арфу, ибо арфа, «бенет», напоминает слово «бин» — «плохой». Повторяющиеся эротические сны не предвещают ничего хорошего. Если кому-либо приснится, что он совокупляется с коршуном, значит, его обворуют: наверное потому, что коршун — коварный хищник, и существует даже заклятие против коршуна. Ничего доброго не сулят также сны, связанные с религиозными ритуалами. Возжигать курения перед богом — поступок достойный, однако, если это тебе приснилось, могущество бога обернется против тебя.

Но человек, увидев тревожный сон, не должен отчаиваться. Тощие коровы — предупреждение, с которым следовало считаться, а не знак неминуемой катастрофы. В подобном случае надо воззвать к Исиде; она придет и защитит того, кто видел страшный сон, от всевозможных бед, которые иначе обрушит на несчастного неумолимый Сетх, сын Нут. И еще надо перемешать кусочки хлеба с рубленой травой, смочить все пивом, добавить в смесь благовоний, а затем вымазать ею лицо. И тогда никакие дурные сны тебе не страшны. [45]

 

[1] Maspero. Hymne au Nil, c. 3, 8, 12.

* Устаревшая точка зрения: богиня Репит (греч. Трифис) с богом Нила связана не была.

[2] Pap. Harris, I, 37 b l, 41 b 6; 54 a 2, 56 a 12.

[3] Moret. La mise a mort du dieu en Egypte. P., 1927, c. 10, 13.

* По Юлианскому календарю, это происходит 19 июля (наблюдения в районе Мемфиса).

[4] Канопский декрет: Urk., II, 138.

[5] Medinet-Habu, III, 152.

[6] Pap. Chester Bealty, I, verso С 1.

[7] Pap. Anastasy IV, 10, l, 3.

[8] Гимн в честь Сесостриса III. Sethe. Lesestucke, c. 67.

[9] Надпись строителя Хорурра: Kemi, II, 111-112.

[10] Pap. Ebers, 18, 2; 61, 4-5; 61, 65; Papyrus medical de Berlin, 11, 12; Pap. Hearst. 2 17; 10, 11.

[11] Strabon XVII.46.

[12] Siout. I, 278 (вторая надпись Хапиджефаи).

[13] Davies. Ken-Amun, с. 38-39.

* Каждый десятый, в иные годы одиннадцатый день был выходным, но не для всех слоев населения.

[14] ASAE. XXXIX, 219-399.

[15] Pap. Sallier IV, etudie par Chabas. Le calendrier des jours festes et nefasles de l'annee egyptienne, Paris el Chalon, 1870, et Bibliotheque egyplologique, XII, 127, et Budge. Fac-simile of Eg. [331] Hieratic papyri in the Br. Mus., II, табл. 88 и сл.; Griffith. The Petrie Papyri, c. 62 и табл. 25.

[16] Относительно Сетха (Ареса) см.: Геродот II.59, 63.

[17] Часы дня: Chassinat. Edfou. T. III, с. 214, 229. Часы ночи: Bucher. Les textes des tombes de Thoutmosis III et d'Amenophis II, c. 8-77.

[18] Urk., I, 106 (Ouni 36).

[19] Urk., I, 130.

[20] Erman-Ranke. Aegypten und aegyptiscb.es Leben im Altertum, c. 399, 402; Sloby R.-W. Primitive Methode of Measuring Time. — J. E. A., XVII (1931), 166-178.

[21] J. E. A., XVII, табл. 19, 22; Kemi VIII.

[22] J. E. A, XVII, 170-174.

[23] Maspero. Etudes egyptiennes. T. I, c. 185-186.

[24] Urk., IV, 655.

[25] Sinoahit B. 10, 12, 20; Bibl. eg., VII, 30; Bulletin de Qadech, 5.

[26] Diodore I.70.

[27] Pap. Harris. 500, IV, l, 2.

[28] Vandier d'Abbadie J. Les ostraca figures de Deir el Medineh, 2337, 2339, 2342, 2344, 2347.

[29] Maspero. Histoire. T. II, c. 294-295.

[30] Там же, с. 433, 444.

* Бытие 41, 1-36.

[31] Urk., III, 61, 62.

[32] Gardiner. Hieratic Papyri in the British Museum, third series. L., 1935, т. II, табл. 5, 8.

* Скорее следует говорить не об элите, а о добропорядочных людях в противоположность злым и рыжим (это цвет пустыни, цвет Сетха).

[33] Там же. Т. I, с. 20, 21.

[34] Herodote II.83. Sourdille. Herodote et la religion de l’Egypte. P., 1910, гл. VI.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел история











 





Наверх

sitemap:
Все права на книги принадлежат их авторам. Если Вы автор той или иной книги и не желаете, чтобы книга была опубликована на этом сайте, сообщите нам.