Юрченко А. Образ Чингис-хана в мировой литературе XIII-XV вв.

Юрченко А.Г. Историческая география политического мифа.
Образ Чингис-хана в мировой литературе XIII-XV вв. - СПб.: Евразия, 2006, с. 7-22

Монгольский вызов

        История — это искусство забывать. Мировую известность Чингис-хану обеспечили преемники, создавшие к 1260 г. самую обширную в истории империю. Монгольская империя могла существовать, только продолжая экспансию. Предыдущие кочевые империи доминировали над степными землями, монголы же завоевали большую часть Евразии, нанеся поражение армиям земледельческих государств.

        Однако победив хорезмшаха, Чингис-хан даже не попытался занять всю территорию его царства. Вместо этого он вернулся в Монголию и повел свою армию против тангутов. К моменту смерти Чингис-хана в 1227 г. его империя объединяла многие оседлые государства. Даже если Чингис-хан мало интересовался их прямым правлением, то его преемники были вынуждены заняться решением этого вопроса. Преемники расширили монгольскую власть на новые территории Китая, Европы, Ирана и Ближнего Востока. Идея универсальной империи оформилась при поколении внуков Чингис-хана, т. е. в правление Менгу-хана (1251-1259).

       Так или примерно так авторитетные историки описывают феномен, известный сегодня как «Империя Чингис-хана». Однако если мы заглянем глубже, то обнаружим, что они опираются на строго ограниченный набор средневековых источников, главные из которых являются концептуальными сочинениями. Как правило, это дворцовая литература. При этом источники, которые не вписываются в заданную картину, оттесняются на периферию или просто игнорируются. Вот пример такой оппозиции. «Сборнику летописей» Рашид ад-дина, где история Чингизидов вписана в контекст мировой истории, можно условно противопоставить географическое сочинение его современника, Абд ар-Рашида ал-Ба-куви, где описаны города семи климатов мира от Китая до Андалузии, но монгольские правители вообще не упоминаются. Создается впечатление, что для Абд ар-Рашида ал-Бакуви Монгольская империя не существовала. Объяснить эту загадку трудно.

        В сборнике исторических рассказов Мухаммада ал-'Ауфи («Собрание рассказов и блестящие истории», первая треть XIII в.) более двух тысяч новелл; многие из них посвящены выдающимся людям — Чингис-хан является героем лишь одной новеллы. Следует ли полагать, что судьбоносная для дома Чингис-хана война с хорезмшахом воспринята как смена правящих династий, и не более?

8
       Исследователи непроизвольно работают в русле той или иной средневековой концепции власти, не оговаривая свою позицию относительно используемых источников, что открывает простор для манипуляций. Разница между манипулированием и моделированием заключается, в первую очередь, в пренебрежении важными блоками социальных связей, что на практике проявляется в некорректном цитировании источников либо же в умолчании контекста. Например, опираясь на латинские известия, можно подобрать ряд живописных свидетельств каннибализма и безумной жестокости монголов, игнорировав мифологический контекст этих описаний, построенных на отрицании чужой и враждебной культуры, или, наоборот, приписать все победы монголов их немыслимому численному превосходству над противниками. Можно говорить об удивительной толерантности в сфере вероисповедания, а можно возродить религиозный миф на факте убийства в орде князя Михаила Черниговского. Однако это частности. Настоящие проблемы возникают, когда игнорируется возможность существования различных картин Монгольской империи и участия интеллектуалов в разработке тех или иных идеологических конструкций.

          Монгольский вызов породил в разных культурах серию фантомов, которые сегодня воспринимаются как отражения неких реалий Монгольской империи. Я столкнулся с ними, когда не смог объяснить, казалось бы, бесхитростный рассказ Марко Поло о Чингис-хане, которому христианские звездочеты предсказывают победу. Загадочно выглядит и государственный культ поклонения статуе Чингис-хана, о котором сообщают только чужестранцы. Пожалуй, самым любопытным из фантомов является выпуск золотых динаров в Газне в 1221 г. с легендой: «ал-Хакан / справедливый / великий / Чингиз хан». Это произошло в разгар войны с хорезмшахом. Сам Чингис-хан, скорее всего, не имел отношения к выпуску этих монет. На обратной стороне динаров значилось имя багдадского халифа ан-Насира: «нет Бога кроме Аллаха / Мухаммад посланник Аллаха / ан-Насир ад-Дин Аллах / повелитель правоверных».

9

Тенгри и Аллах
 
         Написать историю империи Чингис-хана невозможно. Дело не в многообразии исторических источников (созданных на разных языках), а в их несводимости в единую картину. Пример тому — известный труд Рашид ад-дина «Джами' ат-таварих» («Сборник летописей»), созданный по распоряжению иль-хана Газана в промежуток времени между 1300 и 1311 гг. В коллективном проекте Рашид ад-дина история от Чингис-хана до Газана изложена в системе координат ислама. В результате, например, в «Сборнике летописей» есть глава об Индии, где дается характеристика Будды и его учения1, но не сказано ни единого слова о Тенгри и небесном мандате или указе (mongke tengeri-yin jarliq), полученном Чингис-ханом. Парадоксальным образом придворное сочинение по истории Чингизидов умалчивает содержание официальной доктрины Монгольской империи. Дело, видимо, в том, что иль-хан Газан и его вазир, Рашид ад-дин, приняли ислам в 1295 г.

         Монголы не вели религиозных войн, однако в текстах наблюдающих культур поглощение империей стран и народов описано в категориях религиозной войны. Символом монгольского господства в странах ислама стала Великая Яса, которая противопоставлялась исламскому закону — шариату. Кратко монгольская идеологема выглядела так. Власть хана, несмотря на избрание на курултае, была личной. Она была дарована хану Вечным Небом. Легитимация власти определялась именно тем, что она была пожалована хану Небом. И в подчинение ему отданы Небом все народы, и не было разницы между подлинной принадлежностью к его государству и принадлежностью потенциальной. В послании хана Гуюка провинции мира делятся на две категории: покорные и восстающие, третьего не дано (см. § 11). Такая концепция власти «отчетливо не признавала границ». Лично хан должен был обладать небесной благодатью-силой (kucu) и покровительством харизмы (suu).

          Империя проиграла идеологическую войну между шариатом и Ясой. Достоверного изложения Ясы нет ни в одном средневековом источнике. Корпус законов, который мог бы многое прояснить в механизмах высшей власти, утрачен по двум причинам. Во-первых, в сохранении Ясы не были заинтересованы те монгольские правители, что обрели самостоятельность после распада империи, ибо Яса стояла на страже единства империи. Во-вторых, неприятие Ясы на ментальном уровне в странах с собственной устойчивой религиозно-политической традицией гарантировало Ясе забвение.

        Что на практике означает эта ситуация? Она означает неизбежное искажение всех проявлений имперской реальности в текстах наблюдающих культур, с последующим их искажением в современных исследованиях. В известном смысле это естественный процесс.

10
       Любой суверен, что отказался подчиниться монголам, считался выступающим против не только преемников Чингис-хана, но и самого Тенгри. В 1269 г. иль-хан Абага отправил султану Египта Бейбарсу послание, содержащее четыре ссылки на Ясу. В своем ответе Бейбарс провозглашает: «Наша Яса выше, чем таковая Чингис-хана. Бог дал нам возможность, чтобы правили больше чем сорок правителей!» Нет сомнений, что Бейбарс использовал слово яса в смысле шариат. Яса воспринималась мусульманами как шариат и сунна монголов, как совокупность законов, находящихся в противоречии с исламом. На самом деле Яса была выше законов ислама, равно как и законов других конфессий. Яса предоставляла свободу вероисповедания, что в условиях империи было единственным разумным решением. В эпоху религиозных войн оценить по достоинству это обстоятельство не смог никто. Только Роджер Бэкон понял, что религией монголов и высшей целью является достижение могущества и господства (см. § 12): Нынешние попытки представить монгольских ханов и их окружение язычниками или шаманистами исходят из безусловной ценности христианства, буддизма или ислама. Так можно писать историю религий, но не разбираться с существом дела.

         В идеологической конструкции Рашид ад-дина деяния Чингис-хана определяются истинной силой, и это отнюдь не Вечное Небо. «Да не останется тайным и сокрытым от лучезарного ума людей разума и мысли, что все то, что случается и происходит в мире бытия и тления из опустошения стран и городов и разъединения различного рода людей, и то, что обнаруживается и становится общеизвестным из переворотов в делах и смены обстоятельств, может быть [лишь] необходимым следствием милости и справедливости Господней и содержащим славные и великие дела божественного веления, правило же божественного закона в сотворении несовершенных созданий заключается в следующем: когда с течением веков законы, [управляющие] делами [человеческими], постепенно теряют силу, в результате непрерывных следований друг за другом и смены дней и ночей, и положение государств и народов нарушается и колеблется, то ради уничтожения этого изъяна и устранения этого промаха появляется некий обладатель счастливого созвездия, великолепный и ярый, отмеченный небесным вспоможением и удостоенный почетным халатом того, чьи веления обязательны» — так начинается повествование о Чингис-хане и его преемниках в «Сборнике летописей» Рашид ад-дина (Рашид ад-дин. Т. I. Кн. 2. С. 60).

         Новое царствование рассматривается как возрождение всеобщей истории народов. В подобных формулировках часто не усматривалось ничего, кроме лести или красот стиля. На самом же деле в этих словах, с известной долей торжественности, изложена архаическая концепция воссоздания вселенской жизни: рождение государства и обновление законов повторяет акт творения, равнозначный космогоническому Сотворению Мира. Избранный высшей волей правитель восстанавливает утраченный мировой порядок. Но этот новый порядок не монгольский, он всецело принадлежит исламу.

11

Реальность политических мифов

          Доступный сегодня корпус источников позволяет заняться в полной мере лишь тайными механизмами формирования политических мифов о Чингис-хане. Мифы рождались и функционировали в среде монгольской элиты. Менее очевидным фактом является участие в разработке идеологем представителей культурных наций, вовлеченных в орбиту монгольского влияния. Имперские идеи были адаптированы ими к реальной политической практике мусульманского Востока, конфуцианского Китая и христианского Кавказа (Армения и Грузия).

        Противостояние военной и административной элит сопровождалось продвижением корпоративных мифов о создателе империи. Мифы были важным инструментом в реализации стратегических целей правящих групп. Как правило, цели военных и гражданских властей не совпадали. Следовало ожидать, что возникнут как минимум два взаимоисключающих образа Чингис-хана. Ситуацию характеризуют слова Елюй Чу-цая, главного советника Чингис-хана по управлению Северным Китаем, который однажды заметил своему господину: «Вы получили Поднебесную, сидя на коне, но нельзя ею управлять, сидя на коне». В имперской мифологии Чингис-хан, лидер кочевой военной аристократии, будет противопоставлен Чингис-хану, избраннику Вечного Неба, воплощающему единоличную власть, столь желанную в глазах гражданской бюрократии.

         Вторым фактором, стимулировавшим участие интеллектуалов в разработке мифов, была конкуренция религиозных групп: мусульман, несториан и буддистов. Идеологическая картина империи была крайне неоднородной, поскольку наряду с общепринятыми политическими установками включала региональные мифы.

         Мифы играли важную роль в создании новой картины мира, придавая ей устойчивость и смысл.

        Новый подход к известному в науке корпусу источников избавляет от ложной необходимости согласовывать различные средневековые концепции происхождения власти. Таких концепций и созданных на их основе исторических сочинений несколько, и они естественным образом не совпадают. Следует отказаться от буквального прочтения официальных текстов, поскольку они описывают заданные сценарии событий. Ценность этих текстов в их идеологической направленности. Они указывают на умонастроения и цели авторов, где факты не играют никакой роли. В противном случае современный исследователь порождает собственный миф о Чингис-хане (примеров чему несть числа).

12
            Иными словами, все попытки нарисовать объективный портрет Чингис-хана, с опорой на ограниченную группу источников, заведомо обречены на неудачу. Выход, если он есть, заключается в следующем: необходимо собрать корпус мифов, структурировать его и выделить несколько устойчивых групп. Тогда, о какой бы деятельности Чингис-хана ни шла речь, будь то организация армии, введение новых законов или уничтожение городов, у нас будет надежный критерий, указывающий, с позиции какой группы оценивается явление. Информация имеет значение только при условии, что известен ее источник (статус наблюдателя, его цель и сверхзадача). События наделяет смыслом автор.

         Типология текстов позволяет выявить географическую «прописку» политических мифов о Чингис-хане, которые на протяжении XIII—XIV вв. менялись и во времени, и в пространстве. Нет необходимости отвергать одни мифы и превозносить другие, достаточно указать их место в мировой картотеке. Сведения о Чингис-хане придворного чагатайского историка Джамала ал-Карши и мифы о Чингис-хане, изложенные в трактате армянского принца Гайтона, существуют словно в параллельных мирах. И тот и другой на политической карте Евразии представляет определенную группу и ее интересы.

         Без создания типологии текстов выяснить, что же было в действительности, просто невозможно. Корпус источников может быть разделен на две группы по критерию «внутренние» / «внешние»; с необходимостью следует добавить третью группу, обозначив ее как «пограничную». В первую группу входят тексты, созданные внутри империи. Как правило, в этих текстах описываются не столько «исторические события», сколько заданные сценарии событий. Ключевым пунктом для понимания содержательной стороны имперских текстов является их идеологический или программный характер. Эти сочинения отражают интересы элитарных групп. Типичным примером таких текстов являются «История завоевателя мира» Ала ад-дина Джувайни, надгробная надпись на стеле Елюй Чу-цая, легенда о рождении Чингиза от луча света, легенда о том, как выбор пал на Чингис-хана благодаря стреле с его именем (см. § 6), легенды о Чингис-хане в книге Марко Поло (см. § 29).

          В противовес сочинениям, реализующим имперский миф, создавались сочинения антиимперского характера. Такое сочинение можно обнаружить лишь при условии наличия общей типологии текстов, описывающих феномен Чингис-хана. В середине XIII в. представители христианского мира фиксируют глубинную составляющую монгольского вызова, где военная угроза и фактор неизвестности отходят на второй план. Время катастроф сменилось временем утопических ожиданий и космографических чудес. Оставался один шаг, чтобы перенести историю монгольских походов в пространство фантастической литературы. И этот шаг был сделан, причем представителем монгольской элиты, в полной мере осознававшим роковой характер экспансии. Он создал сочинение, где действие разворачивается за пределами земного горизонта, в вертикальной плоскости — как безумная война с Богом и инфернальными силами. Текст получил

13
условное название «Роман о Чингис-хане» (по аналогии со знаменитым «Романом об Александре»). Большинство средневековых авторов, писавших о Чингис-хане, конструируют прошлое, автор романа конструирует будущее. Его сочинение относится к области фантастической литературы. Текст сохранился до наших дней, потому что был включен в донесение Иоанна де Плано Карпини, а именно в пятую главу, которая называется «О происхождении империи тартар и ее знати и о власти императора и его первых лиц». Поскольку воображаемая история походов Чингис-хана относится к области антимифов, то ее анализу посвящена вторая часть нашего исследования. Исследование сопровождается публикацией текста и переводом пятой главы донесения.

        Вторая группа текстов включает описания, созданные авторами из наблюдающих культур. Эти тексты носят оценочный характер, что также ставит под сомнение их объективность. В их число входят «История Армении» Киракоса Гандзакеци (главы о монголах), сочинение Фомы Сплитского, исторические изыскания о монголах Винцента де Бове и Мухаммада ан-Насави, сообщение странствующего францисканца Одорика де Порденоне. Картину усложняют донесения разведывательного характера, авторы которых фиксируют слухи и тревожные ожидания. И что любопытно, на основании этих донесений в Европе XIII в. была создана картина Монгольской империи, дожившая до наших дней.

          Донесения францисканской миссии 1245 г. являются литературными сочинениями, призванными ответить на ряд ключевых для Запада вопросов, где доминирующее положение занимает тема божественной санкции на существование ранее неизвестных Западу народов. Материалом же для них послужили самые разнообразные сведения, полученные на территории империи от весьма осведомленных лиц, и лишь отчасти собственные наблюдения францисканцев. Вновь открытая культура носила ярко выраженный имперский характер, где управление было построено по военно-административной вертикали. Отчеты миссии являются своеобразным зеркалом, в котором отразились разнообразные проявления имперской культуры. Поскольку францисканцы являлись «наблюдателями», представляющими интересы другой культуры, то созданные ими сочинения с необходимостью являются текстами-посредниками, призванными обрисовать реальность азиатского мира в категориях, понятных их европейским адресатам.

          К пограничным текстам относится донесение Симона де Сент-Квентина, где представлен дипломатический диспут между папскими послами и придворными нойона Байджу.

          Имеет ли образ Чингис-хана, представленный в мировой средневековой литературе, хоть какое-нибудь отношение к действительности. Ответ отрицательный. Весь корпус источников о Чингис-хане мифологичен. Большая часть этих текстов создана спустя 20, 30 или 50 лет после смерти Чингис-хана. К этому времени монгольская экспансия достигла максимальных размеров, были завоеваны Южный Китай и Багдад, а Чингис-хан стал божественной фигурой, именем которой освящались завоевания.

14
          На посмертной стеле самого влиятельного христианина империи Юань (его звали Ай-сюэ, ум. 1308) приведены слова императора Жэнь-цзуна (монгольское наименование — Буянту-хан): «В первый год [эры правления] Хуан-цин а, весной император сказал так: „Наш [покойный владыка] Тай-цзу b первым получил Небесный мандат, Тай-цзун с и Сянь-цзун d [преодолевали большие] испытания, трудились изо всех сил и добились [больших успехов], [а власть] Ши-цзу e охватила десять тысяч племен. Сыновья и внуки, поколение за поколением, достигли в нашей персоне величайшего успеха» (Чэн Цзю-фу, с. 83).

           В политических мифах и декларациях фигуры четырех великих ханов слились в одну — в мифологизированную фигуру Чингис-хана. Именно эта фигура является предметом наших исследований. Придворные историки эпохи Мен-гу, Хубилая или Газана создали концептуальные исторические сочинения, где событийный ряд разворачивается в соответствии с божественным планом.

         Это обстоятельство меняет перспективу исследований, но никакой проблемы в этой связи не возникает. Основной корпус мифов об основателе империи интенсивно формировался при его преемнике, великом хане Угедее (1229—1241). С середины XIII столетия эти мифы становятся достоянием элит в государствах, включенных в мировую империю. Пик политического мифотворчества приходится на это время, поскольку в игру вступают выдающиеся представители покоренных наций. Мировую известность и славу Чингис-хану создали походы его внуков, а литературное оформление мифов завершили персидские, армянские и китайские историки. Новая мировая элита говорила на едином языке и была носителем единой имперской мифологемы. История возвышения Чингис-хана, изложенная Джувайни, была переведена с персидского языка на грузинский и полностью соответствует версии этих событий в китайском источнике — «Юань ши». Перед нами шедевр апологетики новой мировой власти. Несомненная ценность этого текста в его идеологической направленности. Иными словами, средневековые писатели конструируют историческую реальность. Попытки современных историков обосновать достоверность той или иной версии являются продолжением этой практики. «Реальности» продолжают множиться. Это единственный твердый факт.

          Ценность исследования политических мифов заключается не в том, чтобы избавить нас от мифов, а в том, чтобы напомнить об их культурно-исторической значимости.
-----------------------
a Хуан-цин («Августейшее благословение») — первая эра правления (1312—1313) императора Жэнь-цзуна.
b Тай-цзу («Великий пращур») — Чингис-хан.
с Тай-цзун («Великий предок») — Угедей.
d Сянь-цзун («Образцовый предок») — Мунке, четвертый каган (1251—1259).
е Ши-цзу — Хубилай (1260-1294).

17

Информаторы и наблюдатели

Донесение главы францисканской миссии, Иоанна де Плано Карпини, побывавшего при дворе великого монгольского хана летом 1246 г., поражает обилием точных сведений и множеством важных подробностей, не поддающихся проверке. Пожалуй, никто из путешественников XIII в. не имел статуса личного посланника папы римского и не удостоился такого внимания принимающей стороны. Имена большинства восточных собеседников западного дипломата нам неизвестны, зато известен результат этих разговоров — достоверная информация в донесениях миссии.

         Когда брат Иоанн называет свои источники, следует отнестись к нему с доверием: «Мы узнали также при дворе вышеназванного императора [многое и от тех], кто прибыл с другими князьями: от многих русских, венгров, знающих латынь и галльский, русских священников и других, кто был с ними [тартарами]; некоторые в течение тридцати лет [участвовали] в войнах и других деяниях [тартар] и знали о них все, потому что владели языком и постоянно пребывали с ними некоторые двадцать, некоторые десять лет, одни больше, одни меньше; у них мы могли выведать все, и они сами с охотой и зачастую без вопросов излагали нам все, так как знали наше желание» a. Наличие надежных информаторов позволило дипломатам создать насыщенный тонкими наблюдениями текст, что и объясняет его необыкновенную востребованность.
От внимания исследователей ускользают простые вещи. Дело в том, что папских посланников интересовала не этнографическая реальность кочевого быта, а тайны Монгольской империи. Поэтому совсем не важно, что они увидели своими глазами, важно то, что они услышали о тех, кто знал эти тайны, и кого брат Иоанн именует людьми, достойными доверия. Кажется, что папский нунций увидел не так уж и много, да и это немногое потребовало
----------------------------
a [...] et etiam nobis dixit superscriptionem eiusdem sigilli, et etiam alia multa secreta que nobis erant necessaria ad sciendum. Invenimus etiam in curia imperatoris predicti qui cum ducibus aliis venerant: Rutenos plures, Hungaros, et scientes latinum et gallicum, et clericos rutenos et alios qui fuerant cum eis, aliqui triginta annis, in bellis et aliis factis et sciebant omnia facta eorum, quia sciebant linguam et cum eis assidue morabantur, aliqui viginti, aliqui decern, aliqui plus, aliqui minus, a quibus poteramus perscrutari omnia. Et ipsi nobis voluntarie et aliquando sine interrogatione, quia sciebant nostram volontatem, omnia referebant (LT, IX. 39).

18
разъяснений со стороны знающих людей. Отчет францисканцев — это прогноз на будущее: чего следует ожидать христианскому сообществу от монгольского хана, заявившего свои права на весь обозримый мир. Отчет-прогноз имеет блестящую литературную форму и глубокое содержание, поскольку в его создании участвовали европейцы, служившие Монгольской империи больше двадцати лет. К числу наиболее закрытых для францисканцев тем следует отнести организацию монгольской армии, стратегию и тактику походов, а также военные хитрости, но и здесь они получили надежную информацию. Если же отрицать участие «навигаторов», знавших не понаслышке об имперских механизмах власти, то придется допустить, что францисканцы были приглашены наблюдать за военными маневрами и присутствовать на военном совете.

         Меня смущает одно странное обстоятельство. Кажется, монголы не препятствовали сбору «разведывательной» информации, наоборот, поощряли ее. В 1247 г. нойон Байджу объяснял дипломатам-доминиканцам, почему они должны отправиться к повелителю и государю всех тартар. «Ведь только после того, как вы к нему приедете, вы увидите, кто и каков он, и каково efo могущество, и какова его слава, и все то, что теперь скрыто от ваших глаз, предстанет перед вами совершенно открыто. Тогда вы сами собственными руками сможете вручить Хану послание господина вашего Папы, и, узрев могущество, славу и неисчислимые богатства Хана, вы сможете доподлинно возвестить вашему господину о том, что вы там увидите и услышите» (Симон де Сент-Квентин. XXXII, 46). В словах нойона — ключ к пониманию текста донесения Иоанна де Плано Карпини, который, в отличие от доминиканцев, согласился на путешествие к великому хану. Отчет брата Иоанна — это рассказ о могуществе и славе великого хана. Можно ли использовать этот рассказ в потребительских целях, иллюстрируя собственную социологию картинами средневековой жизни? Можно, только это все равно будет рассказ о могуществе и славе великого хана.

          Монгольские имперские мифы были единственной реальностью, которую зафиксировали в своих отчетах западные дипломаты — Иоанн де Плано Карпини и Бенедикт Поляк. На сведения францисканцев принято ссылаться как на достоверную информацию внешнего характера. Один пример. Вопрос о полноте власти монгольского хана интересовал участников францисканской миссии 1245 г. (как и нынешних исследователей) в первую очередь. Известно, что в это время монгольский престол оставался свободным, и в преддверии всемонгольского курултая государством управляла Туракин-хатун. Поэтому сведения, полученные францисканцами из уст знающих людей, отражают идеальную концепцию власти, а не реальное положение дел. Вот как эта концепция воспринята Иоанном де Плано Карпини: «Император же тартар имеет удивительную власть над всеми. Никто не смеет занять какое-либо место,

19
если сам император его не назначит. Сам же он назначает, где надлежит пребывать вождям, вожди же назначают на места тысячников, тысячники — сотников, сотники — десятников. Сверх того, независимо от времени и места, если им приказано, они идут и на битву и на жизнь и на смерть, и без всяких возражений подчиняются [приказу]»а.

         Из новейших исследований, где обильно цитируется донесение брата Иоанна, следует отметить книгу Н. Н. Крадина и Т. Д. Скрынниковой «Империя Чингис-хана». Несомненным достоинством этой книги является ясно обозначенная позиция авторов. Авторы убедительно отвечают на вопрос: какому уровню сложности соответствовала кочевая империя Чингис-хана? Меня же интересует более скромный вопрос: как интерпретируются средневековые латинские источники?

          Н. Н. Крадин полагает, что вышеприведенный фрагмент из отчета брата Иоанна отражает взгляд со стороны, а внутренняя природа рассматриваемого явления осталась для наблюдателя непонятой 2. Не совсем ясно, когда и как брату Иоанну удалось присутствовать при назначении монгольским ханом тысячников, чтобы так уверенно рассказывать об иерархии власти. Вопреки мнению Н. Н. Крадина, эти сведения относятся к сфере внутренних наблюдений и принадлежат тем, кто, по словам западного дипломата, находился рядом с монгольским ханом Угедеем десять или двадцать лет. Но это еще не все. Всматриваясь во внешнее величие империи, францисканец не увидел главное. А не увидел он, по мнению Н. Н. Крадина, следующее: «Для иностранцев, которые слабо представляли себе структуру племенного общества, внешне они действительно выглядели как крупные государства с мощной армией и управленческим аппаратом. В то же время изнутри они являлись конфедерациями племен и вождеств, связанных между собой военными интересами и сложными генеалогическими связями» 3.

         Если мы согласимся, что папский посланник получил сведения из чужих рук, а о племенных структурах не сказано было ни слова, то выходит, что дипломата и разведчика ввели в заблуждение. Иоанн де Плано Карпини, в свою очередь, ввел в заблуждение папскую курию, которая восприняла Монгольскую империю как крупное государство с мощной армией, тогда как при внимательном рассмотрении за фасадом скрывалось племенное общество. Фасад же поддерживался с помощью отлаженной системы вымогания подарков. Может, так оно и было, только где тому свидетельства?
---------------------
a Imperator autem Tartarorum habet mirabile dominium super omnes. Nullus audet in aliqua parte morari, nisi ipsi assignet. Ipse autem assignat ubi maneant duces, duces uero assignant millenariis loca, millenarii centenariis, centenarii uero decanis. Insuper quicquid precipitur eis quocumque tempore, quocumque loco, siue ad bellum, siue ad mortem, siue ad uitam, sine ulla contradictione obediunt (LT, V. 22).

20
           Было бы опрометчиво с нашей стороны отрицать наличие текстов, где о монголах говорится исключительно как о диких племенах. В суть вещей проник, видимо внутренним взором, ландграф Тюрингенский, писавший в 1242 г. о монголах по слухам: «В меру своих возможностей мы сообщаем вам, что бесчисленные племена, ненавидимые прочими людьми, по необузданной злобе землю с ревом попирая, от востока до самых границ нашего владения подвергли всю землю полному разорению, города, крепости и даже муниципии разрушая, не только христиан, но даже язычников и иудеев, никого не щадя, всех равно без сострадания предавая смерти, за исключением одних лишь младенцев, которым царь их, величаемый Цингитоном, ставит клейма на лбу. Людей они не поедают, но прямо пожирают. Едят они и лягушек [и] змей и, дабы быть кратким, не различают никакой пищи [чистой от нечистой]» (Английские источники, с. 154-155).

          А еще лучше воспользоваться сведениями из географического описания мира 'Абд ар-Рашид ал-Бакуви (первая половина XIV в.): «Страна татар. Они — большой народ у тюрок. Живут они на востоке шестого климата. Они подобны диким зверям жестокостью сердца, грубостью нрава, крепостью тела и грубостью натуры. Они любят враждовать, проливать кровь и мучить животных. Что касается религии, то они ни во что не верят. Нет у них разрешенного и нет запретного: они едят все что попадется. Поклоняются солнцу. Их язык совершенно не похож на другие языки и языки тюрок, а письмо отличается от других» (ал-Бакуви. VI. 11). Опираясь на эти материалы, можно отрицать у монголов даже наличие вождества.

         Проблема сложнее, чем это кажется на первый взгляд. Достаточно посмотреть на названия монографий и статей: «Русь и монголы» 4, «Русь и кочевники» 5, «Монгольское нашествие на Русь» 6, «Русь: от нашествия до ига» 7, «Киев и монгольское нашествие» 8, «Археологические следы нашествия татар на Центральную Европу в XIII в.» 9 или «Europa und die Fremden» («Европа и другие»)10 и т. д., чтобы оценить присутствие средневекового концепта, признающего свою культуру на порядок развитее варварской периферии. В названиях декларируется превосходство Государства над некой полуприродной формой жизни (средневековые писатели в одинаковых терминах описывали нашествия кочевников и нашествия саранчи). На самом же деле в 1240 г. на Русь пришли не кочевники, а армии Монгольской империи. Равным образом, вызов Венгрии, Армении или Багдадскому халифату был брошен Монгольской империей. Послания венгерскому королю, армянскому царю и багдадскому халифу направлял не племенной вождь, а монгольский император.

21

Конструирование истории

          Принимать папского нунция и его помощника за авторов тех или иных сведений, отраженных в их отчетах, было бы сегодня непростительной ошибкой. Видимо, стоит отметить очевидный факт. Несомненно, францисканцы — авторы донесений, тогда как сведения получены ими из рук весьма осведомленных людей на территории империи. Папские послы добросовестно зафиксировали то, что им сообщалось. Такая же оценка приложима к сочинению персидского историка Джувайни, который опирался на рассказы знающих людей. Это означает, что были отобраны определенные материалы и изложены в соответствии с задуманной концепцией.

         «После того, как я несколько раз посетил Мавераннахр и Туркестан, дойдя до границ Мачина и далекого Китая — места, где находится трон империи и дом потомства Чингис-хана, являющегося прекраснейшей из жемчужин в ожерелье его империи, и был свидетелем некоторых происшествий и услышал из надежных и внушающих доверие источников о прошедших событиях, и так как я не видел возможности не согласиться на предложение моих друзей, которое скорее было повелением, я не смог отказаться и не выполнить завет тех, кто мне дорог. Таким образом, я записал все, чему были доказательства и что было подтверждено, и назвал все эти повествования „История завоевателя мира, записанная Джувайни"» (Джувайни. I. 7).

          Книга Джувайни, как и отчеты францисканцев, цитируется в современных исследованиях целыми страницами, поскольку является по сути историческим исследованием. Это продукт, готовый для потребления. Мало кто задает вопрос: о чем умолчал Джувайни?

        Следует согласиться с Т. Барфилдом, по мнению которого, ничего подобного империи Чингис-хана мировая история не знала. «На самом деле Монгольская империя поразительно отличалась от ранних степных империй и имела лишь малое сходство с ними. Мы можем увидеть это в следующих трех важных областях. Во-первых, Монгольская империя возникла как оппозиция к обычной модели отношений между Китаем и степью, приводивших к созданию кочевых империй в монгольских степях. Во-вторых, Монгольская империя радикально изменила степное кочевое общество, сломав существующую племенную систему и заменив ее централизованной политической системой правления, которая до этого никогда не существовала в степи. В-третьих, монголы, в конечном счете, стали напрямую управлять соседними оседлыми государствами, а не занимались вымогательством, как это делали предыдущие степные империи» 11.

22
          Проверим справедливость этих утверждений на материале источников XIII-XIV вв. И второй вопрос: насколько перемены в Евразии осознавались современниками? Какое место в создании новой картины мира занимали политические мифы о Чингис-хане?

          Елюй Чу-цай служил советником при Чингис-хане и возглавлял ханскую канцелярию при Угедее. На посмертной стеле Елюй Чу-цая (1261 г.) в самой деликатной форме противопоставляются фигуры Чингис-хана и Угедея. Первый получил небесный мандат и лично участвовал в покорении государств; размах этой деятельности вполне обозрим. Второй унаследовал харизму и царство, ему подчинились земли в восьми странах света. Формула «восемь стран света» означает покорение мира.

          «Основы процветания государства были заложены в Северной стороне. [Там] Тай-цзу (т. е. Чингис-хан) удостоился получить [великое] повеление [Неба на занятие трона] благодаря [своей] мудрости и добродетелям и почтительно осуществил наказание [народов по воле] неба: куда бы ни обращалась голова [его] коня, нигде не оказывалось государства, которое было бы способно [устоять перед его натиском]. Тай-цзун (т. е. Угедей-хан), наследовавший ему, усмирив отдаленные земли в восьми странах света, покорил Чжунъ-юань (т. е. Северный Китай), и внутри и вне моря — вселенной не было никого, кто бы не сделался [его] слугой или служанкой. Тогда [он] основал великое правление, создал высочайшие установления и построил новый дворец для приема владетельных князей. [Он] хотел создать непоколебимые основы и оставить после себя начало, которое могло бы быть продолжено» (Сун Цзы-чжэнь, с. 68).

Примечания

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел история