Милов Л. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса

ОГЛАВЛЕНИЕ

Часть вторая. Феодальная Россия - социум особого типа

Глава I. МАЧЕХА-ПРИРОДА И СУДЬБЫ ЗЕМЛЕДЕЛИЯ (ТУПИК ИЛИ РАЗВИТИЕ)

Исследованные нами особенности и уровень производственной базы земледелия России На территории ее исторического ядра приводят в целом к выводу, что в условиях необычайно короткого по времени периода сельскохозяйственных работ в течение многих веков великорусский крестьянин, так же как, впрочем, и другие народы, жившие в пределах Восточноевропейской равнины, был резко ограничен в возможностях интенсификации агропроизводства.

В первой части работы читатель ознакомился с технологической стороной русского земледелия, увидел "земледельные" орудия крестьян, оценил эффективность их применения в те крайне сжатые сроки работ, умещающиеся в период между весенней слякотью и заморозками, задерживающими и срывающими оптимальные сроки высева, и заморозками осенними, бывающими нередко и в конце августа (по старому стилю), а изредка даже в его середине. Под извечной угрозой потери созревающего хлеба от непогоды проходила изнуряющая людей жатва. Наш выдающийся историк В.О. Ключевский писал по этому поводу: "Ни один народ в Европе не способен к такому напряжению труда на короткое время, какое может развить великоросс; но нигде в Европе, кажется, не найдем такой непривычки к ровному, умеренному и размеренному постоянному труду, как в той же Великорос-сии" 1 . Тут необходима, конечно, и оговорка, что для ровного и постоянного труда у великороссов никогда не было и условий. Как писал И. Комов, "...в Англии под ярь и зимою пахать могут" 2 . А только в таких, роскошных для нас, условиях возможен и размеренный, постоянный труд. Поэтому в Англии под ряд культур в конце XVIII в. пахали по три — четыре раза (на песчаных почвах), а на глинистых — до шести раз 3 .

Как было показано, коварство нашей природы не ограничивается коротким сезоном земледельческих работ, оно в еще большей мере проявляется в том, что в России часто наблюдается полное отсутствие корреляции между затратами труда и получаемым урожаем. Конечно, низкие урожаи, как было показано в первой части работы, были следствием вынужденно низкой агрикультуры крестьянского земледелия, но в гораздо большей степени они были следствием капризов мачехи-природы. Причем низкая урожайность была и в более ранние столетия. И эту особенность русского земледелия подтверждают источники начиная с конца XV в. Россия по общему уровню урожайности вечно держалась между прибытком в сам-2 — сам-3 4 . Идеальная, по крестьянским понятиям, погода — это в меру теплое и влажное ("благорастворенное") лето. Но подобное лето — редкое событие. В Нечерноземье такие культуры, как пшеница (в том числе и пшеница-ледянка), греча, конопля. не вполне вызревали от недостатка тепла ("требует более теплоты") 5 . Кроме того, пшеница побивается "мглою", "от поднимающихся от болотных рос" 6 . Вообще в Нечерноземье "много вредят хлебу" "влажные пары, поднимающиеся от озер и болот" 7 . Там, где поля окружены лесами, "пары" действуют сильнее, поэтому на новых пашнях, "в средине лета расчищенных, хлеб зреет долее" 8 . В Нечерноземье такие культуры, как "проса и мак не родятся по причине не довольно жирной для сих хлебов земли, а более за краткостию теплого времени" 9 . Ведь, в частности, в Вологде в конце XVIII — начале XIX в. по-настоящему теплых дней было 60, в Великом Устюге — только 48, а в Яренске — всего лишь 24. В целом в Вологодской губернии настоящее лето длилось с 8 июня по 20 июля 10 . Серый полевой горох, полевые бобы и даже огородные бобы сажали лишь на левобережье Двины, а на другом берегу они не вызревали" . В Подмосковье лето начиналось фактически с середины июня.

Но особой бедой в Нечерноземье были и дождливая затяжная непогода, когда замедлялся рост растений, и нередкие засухи. На огромных пространствах, где преобладали глинистые, суглинистые и иловатые почвы, "в жаркое время делается на поверхности пашни корка, а в дождь... вода, непроходящая сквозь глину, отнимает... от хлебного корня влажность и умножает оную непомерно. От чего корень, лишаясь части питательных соков, производит тонкий стебель и мелкий колос" 12 .

Завершает этот сложный узел парадоксов обилие неплодородных и просто худых почв.

Столь суровые, неблагоприятные условия хозяйствования, действовавшие в течение многих столетий, безусловно, закалили великорусов, превратив их в великую нацию тружеников. И там, где люди могли противостоять естественным законам природы, они проявляли не только упорный труд, но незаурядную изобретательность и находчивость. Думается, что приведенные в первой части книги материалы по развитию российского огородничества и садоводства служат убедительным тому подтверждением.

Но совсем иное дело пашенное полевое земледелие. Здесь многовековая борьба великорусского пахаря с природой не давала такого эффекта, как в городском огородничестве с его хитроумными парниками, садилами и т.п.

Тем не менее изучение исторических источников свидетельствует о том, что крестьяне упорно искали выход из этой, казалось бы, тупиковой ситуации.

Великорусский пахарь, имея семью сам-четвертый и тянувший одно тягло, из века в век ежегодно стоял перед непосильной задачей обработать свой пашенный надел примерно в 4,54 дес. посева, вложив в каждую десятину столько же труда, сколько вкладывали его, соблюдая все агротехнические операции, в крупном господском хозяйстве. Однако если в господском хозяйстве этот уровень затрат труда по обработке земли, как уже упоминалось, достигал 39—42 чел.-дней, то крестьянин чисто физически был ограничен вдвое меньшим рабочим временем (22—23 рабочих дня на десятину, а при условии барщины этот бюджет времени мог быть и еще вдвое меньшим). Справиться с этой задачей можно было бы, работая день и ночь в течение, по крайней мере, трех месяцев, что было абсолютно нереально. Другой вариант обработки полного надела сводился к самой примитивной поверхностной скородьбе земли, а то и просто к разбросу и заскореживанию семян. Навоз при этом запахивали кое-как, а пашня в итоге становилась неплодной, ничего не рожала, в результате чего ее забрасывали на много лет' 3 .

Чаще крестьянин шел иным путем, следуя принципу: "лучше меньше, да лучше". Иначе говоря, стремясь соблюсти хотя бы на минимуме нормативы агрикультуры, он сознательно уменьшал площади своего посева. Еще в конце 1950-х годов Н.Л. Рубинштейн обнаружил на основе статистики Генерального межевания и губернаторских отчетов, что во второй половине XVIII в. при среднем наделе пашни в Нечерноземье в 3—3,5 дес. на душу муж. пола фактический посев был намного меньше и вместе с паром составлял всего 53,1% от этого не слишком большого надела 14 . Остальная пашня просто не использовалась. Это означает, что реальный посев в двух полях на мужскую душу был равен 1,24 дес., а на семью из 4-х человек — 2,48 десятины, хотя формально посевная плошадь на тягло достигала 4,54 дес. в двух полях.

В свое время историки с явным недоверием отнеслись к наблюдениям Н.Л. Рубинштейна. В частности, В.К. Яцунский прямо заявлял, что "с агротехнической точки зрения для нечерноземного трехполья полученное Н.Л. Рубинштейном соотношение не поддается объяснению" 15 . Однако со временем материал такого рода накапливался, но лишь теперь найдено объяснение этому парадоксу.

Разумеется, та площадь реального высева на душу м. п., которую установил Н.Л. Рубинштейн, имеет приближенный характер. Как уже говорилось, В.И. Крутиков, тщательно изучивший статистику посевов и урожаев по Тульской губ. с конца XVIII в. до середины XIX в., установил, что посев действительно не занимал всей пашни в течение всего этого периода, хотя разрыв постепенно уменьшался. В 1788 г. доля посева составляла здесь всего 46,7 /о пашни, что даже меньше посева по Н.Л. Рубинштейну.

Конечно, столь сильное сокращение посева даже при минимальном соблюдении агрикультуры в случае низкого урожая резко ухудшало положение земледельцев, и их хлебный баланс означал бы полуголодное существование. Имеющиеся в литературе исследования крестьянских хлебных бюджетов в целом подтверждают реальность описанной нами ситуации. Примерный расчет хлебного бюджета был сделан Л.С. Прокофьевой по вотчинам Кирилло-Белозерского монастыря для 30-х годов XVIII века 16 . Исходные данные здесь весьма добротны (книги "пятинного сбора" 1730 г.). По каждому из 232 крестьянских дворов зафиксирован высев по каждой культуре и валовой сбор. Подсчитав средний высев на двор (1 четверть ржи, 3 чтв. овса, 0,14 чтв. ячменя и 0,13 чтв. пшеницы) и среднюю реальную урожайность (рожь сам-6,1; овес сам-2,4; ячмень сам-4,1 и пшеница сам-4,2), Л.С. Прокофьева получила реконструкцию усредненного валового урожая на крестьянское хозяйство: 54,9 пуда ржи (6,1 чтв.), 50,4 пуда овса (7,2 чтв.), 4,8 пуда ячменя (0,6 чтв.) и 5,4 пуда пшеницы (0,6 чтв.). Зная нормы высева и натурального оброка, она восстанавливает и площадь посевов (ок. 2,5 дес.), и полные хлебные расходы двора при среднем составе семьи — 6 человек обоего пола. За норму потребления зерновых берется 12 пудов на человека. Таким образом, итоговая сумма — 72 пуда на семью, и, оценивая общий расход на семью (с учетом семян и уплаты оброка) в 125,4 пуда (69,5 пудов ржи, 49, 4 пуда овса, 2,1 пуда ячменя и 4,4 пуда пшеницы), Л.С. Прокофьева констатирует дефицит хлебного бюджета в 10 пудов.

Обычная для XVIII в. норма годового потребления взрослого человека вдвое больше той, что фигурирует в расчетах Л.С. Прокофьевой, и равна 3 четвертям (24 пуда). Такая норма, как правило, встречается в помещичьих инструкциях XVIII в., когда речь идет о содержании дворовых и работных людей. Причем расчеты производятся иногда помесячно (°2 четверика ржаной муки, круп 1 гарнец"), а иногда и в годовом исчислении ("всех холостых содержать на моей пище, щитая на всякого человека в году муки ржаной по 3 четверти, круп по одному четверику с половиною, толокна и гороху на посты по одному четверику, в мясные дни мяса по полфунту") 17 . Однако питание дворовых было основано почти исключительно на ржаной муке. Даже "деловые" люди в вотчине П.М. Бестужева-Рюмина (1731 г.) получали В ГОД 18 пудов ржи, 5,25 пуда ячменя и овса. Крестьянский годовой рацион, по Т.И. Осьминскому, включал 18 пуд. ржи (72% годового рациона), 1 пуд пшеницы (4%), 2 пуда ячменя (8%) и 4 пуда овса (16%) 18 . В северном Пошехонье гречи не было, но, видимо, был горох, доля которого неизвестна. Вместе с тем в нашем распоряжении есть любопытные расчеты пищевого рациона для дворцовых крестьян. "На каждого работника, — пишет Иван Елагин, — довольно в день разного хлеба 4,5 фунта. Сие посредство столь основательно и умеренно, что хотя некоторые люди съели бы больше, но таких число гораздо менее тех, кои весьма меньше сея меры употребляют к насыщению своему" 19 . "А солдатский паек муки и с крупою отнюдь полных и трех фунтов в день не составляет" '(за год менее 27,4 пуда). При норме 4,5 фунта в день годовая норма для работника составила бы 1642 фунта, или 656,8 кг (41 пуд). "И из сего, — пишет И. Елагин, — может он и брагу варить, и квас ставить, и довольное иметь пропитание", и, добавим от себя, подкармливать скотину.

Наиболее ценным для нас является данный И. Елагиным конкретный состав "разных хлебов" 20 , ибо, по существу, это представление человека XVIII в. о нормальном питании людей низшего слоя общества. Сюда входила рожь в годовом объеме в 2 четверти и 3,5 четверти "разного ярового хлеба". В месячный ассортимент включалось: ржи 66 фунтов, гороха 12 фунтов, ячменя 9 фунтов, "гречухи" 26 фунтов, овса 26 фунтов, то есть всего 139 фунтов, или 56,9 кг 21 . Суточный рацион состоял бы, исходя из этого расклада, из 789 г ржи (44% дневного рациона), 355 г овса (19,9%), 123 г ячменя (6,9%), 164 г гороха (9,2%) и 355 г гречи (19,9%).

Учитывая калорийность каждого "хлеба" в отдельности, определяем, что суточная норма в 1786 г соответствует примерно 5867 килокалорий (ккал). Разумеется, такой уровень питания даже сам И. Елагин считал "избыточественным", хотя при тяжелом физическом труде и при недостатке мясной пищи это уж не столь избыточно. К тому же, на детей и престарелых автор проекта полагал лишь половинную норму (2, 75 четверти в год). В итоге на двух человек, из которых один — полный работник, а другой — из престарелых или из детей, придется 66 четвериков. В пересчете на тягло это составит 138 четвериков (пудов) на год 22 . И. Елагин оперирует хозяйством, где имеется восемь взрослых работников и еще восемь человек, получающих лишь половинную норму в 893 г в сутки. По его расчетам, на 16 человек в год необходимо было бы 24 четверика ржи и 54 четверика ярового, что не вполне точно. На самом деле ржи должно было бы быть 22 четверти, а ярового — 44 четверти. Отсюда на душу пришлось бы по 33 четверика (пуда) на год или по 4,12 четверти на человека. Именно такой уровень питания И. Елагин считал нормальным для своего времени.

Отсюда довольно четко следует, что общепринятая годовая норма зерна в 3 четверти? или 24 пуда на взрослого человека — это норма, ниже. которой опускаться рискованно, поскольку в пересчете на калорийность (с учетом разной калорийности каждого "хлеба" в ассортименте обычаев и представлений XVIII столетия) это составляло примерно 3200 ккал (овощная пища по калорийности не была существенной добавкой к этому рациону). Главное же заключается в другом. В расчетную норму крестьянского питания в 24 пуда непременно включался расход на подкормку скота. По расчетам Т. И. Осьминского, только на одну рабочую лошадь крестьянин должен был расходовать как минимум 16 пудов овса в год 23 . Следовательно, на каждого в семье из четырех человек приходилось примерно 4 пуда таких затрат. Но этого мало, ведь, как мы видели, крестьяне практиковали подсыпку муки и коровам, и свиньям, и курам. Если "средственныи" крестьянин имел две коровы и одну свинью, то минимальная годовая норма таких расходов могла быть никак не меньше 8 пудов на год. Таким образом, от 96 пудов на собственно питание остается около 72 пудов, то есть на душу лишь 18 пудов (около 2400 ккал в сутки). И этот расчет сделан на однолошадное тягло. Однако нормальный "средственныи" крестьянин имел две лошади, и в таком случае фонд семьи на питание должен уменьшиться еще на 16 пудов. Но и это не все: ведь крестьянин должен был что-то продать, чтобы получить деньги на текущие расходы. В итоге от 72 пудов останется чуть ли не 50 пудов на 4-х человек (или примерно около 1700 ккал на человека в сутки). Если же на лошадь давать лишь 10 пудов, то суточный рацион на одного человека повысится лишь до 2,1 тысяч килокалорий.

Думается, что после такой калькуляции совершено очевидно, что годовая потребность в зерне для крестьянина в три четверти — это суровый режим очень скудного питания, жесткий режим экономии и т.д. Вместе с тем для XVIII — XIX столетий такая норма (но только для питания) была общепринятой. Она была принята в армии, она же фигурирует и в научной литературе на XIX в. (см., например, П.И. Кеппена и др.) 24 .

Следовательно, исходя из изложенного нами, результаты Л.С. Прокофьевой могут быть скорректированы: на 4,2 полных едока потребуется уже 100,8 пуда. С учетом расхода зерна на корм скоту дефицит хлебного бюджета среднего крестьянского хозяйства (6 душ) возрастает до 60,3 пуда. К. тому же и сама Л.С. Прокофьева, опираясь на свои расчеты, замечает, что дополнительный учет расхода зерна на одну лишь лошадь так влияет на уровень состоятельности крестьянских хозяйств, что 70 /о дворов оказываются не обеспеченными зерном 25 .

Обратимся теперь к данным по хлебному бюджету середины XVIII в., исследованным А.М. Шабановой по вотчинам Александро-Свирского монастыря 26 . Обрабатывая их, можно прийти к следующим итогам. По Кондужской волости беднейшая группа дворов (74% хозяйств волости) сводила хлебный бюджет с дефицитом в 74,3 четверика (пуда). Во второй группе дворов (17% хозяйств) средний излишек составлял всего 14 четвериков. Лишь третья группа, к которой относились самые зажиточные крестьяне, имела значительный излишек хлеба — до 214 четвериков (но они составляли всего лишь 9% хозяйств). Однако, приведя все подворные доходы в соответствие с удельным весом той или иной группы дворов, мы получим в итоге в среднем по волости дефицит типичного хлебного бюджета в 33,4 четверика. По другой волости, Лоянской, где земледелие было основой существования крестьян Приладожья, беднейшая группа (47,5 дворов) имела дефицит в среднем на двор 29 четвериков (пудов). Во второй группе (33% дворов) излишки достигали всего 12,2 четверика. И только в третьей, зажиточной группе (19,5 % дворов) излишки были солидны — 124 четверика. Общий баланс (взвешенный по каждой группе) дает всего 14,4 четверика хлебных излишков. В целом же по всем свирским владениям Александрова монастыря хлебный баланс был дефицитным.

Напомним, что в основе общего низкого процента товарных излишков или их отсутствия были малые посевные площади и низкая урожайность. В частности, в большинстве уездов Тверской губ. во второй половине XVIII в. на "соху" приходилось не более десятины в поле, то есть на тягло 3 дес. пашни; в ряде же уездов — чуть более десятины, следовательно, на тягло максимум 4—4,5 дес. пашни. Данные такого рода позволяют сделать некоторые расчеты 27 . Берем максимальный вариант — на "венец" (тягло) в поле по 1,5 десятины. При высеве 1 чтв. ржи и 3 чтв. овса (в обоих полях по 2400 кв. саж.), урожайности ржи сам-4, а овса — сам-2,5 валовой сбор равен примерно 17,25 чтв., а с учетом посева ячменя, пшеницы и т. п. — примерно 19 чтв. (чистый сбор — 12,5 чтв.). На семью из четырех человек, то есть 2,8 полных едока, расход зерна достигает 8,5 чтв., а излишек — около 4 четвертей. Если же урожай ржи и овса сам-3, а полных едоков 3,3 (трое взрослых и один ребенок), то и тогда остаток для рынка равен примерно 3 четвертям.

Но такая площадь посева встречалась не часто. При более распространенном варианте, когда крестьянин имел (как, в частности, в Ржевском уезде) "на соху не более десятины в поле", а урожайность сам-3. ситуация складывалась иная. При посеве четверти ржи и 2,5 чтв. овса чистый сбор составлял всего 7,7 четверти. При 2,8 полных едока излишков хлеба совсем нет (на едока приходится всего 2, 96 четверти). Расчет наш подтверждается свидетельством источника. В Ржевском уезде в XVIII в. крестьяне хлеб "продают лишь в лучшие годы" 28 . При увеличении густоты высева (ржи — до 10 четвериков, а овса — 3 чтв.) и хорошем урожае (сам-4) чистый сбор увеличится до 13,45 четверти. Товарный излишек достигнет в этом случае 3 — 5 четвертей. Но при урожае сам-3 он сократится до 0,45 четверти.

Таким образом, для крестьянина разница урожая всего лишь в один "сам" имела в России громадное значение, ибо давала возможность иметь хотя бы минимум товарного зерна. Однако достигнуть урожая в сам-4 в целом по Нечерноземью не удавалось на протяжении многих веков. Крестьянину оставался один выход — резко снижать свое потребление и таким образом "получать" товарный хлеб, но такой выход был, конечно, иллюзорным, так как не мог создать серьезных товарных запасов.

Иллюстрируя эти рассуждения, приведем расчет крестьянского бюджета, сделанный современником, описавшим типичное хозяйство Новоторжского уезда Тверской губ. в 80-х годах XVIII в.: "Примерно полагая на каждую долю (то есть 2” тягла или венца, — Л. М.), высевается здесь ржаного и ярового хлеба до 10 четвертей. С того в средний год урожается 26 четвертей. На расходы употребляется до 12-ти. К предбудущему году оставляется на семена 10. Остальные 4 четверти — продаются" 29 . В данном случае густота высева оценена несколько выше, чем в данных нами расчетах, и весь посев на тягло составит 1,5 чтв. ржи, 3 чтв. овса и по 0,5 чтв. ячменя и пшеницы- А вот урожайность реальная, на круг, гораздо ниже, чем в наших расчетах (сам-2,6!), и дана она, видимо, с учетом потерь от погоды, перевозки и т. п. Это очень важное свидетельство!

За вычетом семян на два венца (4 работника , или 8 человек обоего пола) чистый сбор составит 16 четвертей. Если считать в венце 2,8 полного едока, то на каждого из них придется по 2,86 четверти. Это практически почти совпадает с нормой потребления, и товарного излишка нет! Однако современник "оставляет" крестьянам на питание и корм скоту... по 1,5 чтв.(!) на душу (12 пудов). И только за счет этого появляется товарный "излишек": по 2 чтв. на венец. Естественно, в реальной жизни были отклонения от этой "модели", но отклонения и вправо, и влево, а общая тенденция показывает крайне незначительные возможности получения товарного зерна при сохранении "средственного" (нормального) уровня жизни. Заметим, что в случае с типичным хозяйством Новоторжского уезда примерная площадь посева на тягло (или венец) составляет около 2,4 дес., а в расчете на душу мужского пола — 1,2 десятины. Это полностью совпадает с данными Н.Л. Рубинштейна.

От хлебного баланса конкретных групп крестьянских хозяйств Нечерноземья и модели баланса типичного крестьянского хозяйства примерно в два тягла перейдем к данным более общего характера.

В этой связи весьма интересны наблюдения и оценки князя М.М. Щербатова — русского историка, экономиста, публициста, депутата Комиссии о новом Уложении, члена Комиссии о коммерции и президента Камер-коллегии. В 60—80-е годы XVIII в. он неустанно бьет тревогу по поводу кризисного состояния сельского хозяйства страны. В послевоенной историографии за М.М. Щербатовым прочно закрепилась слава заскорузлого консерватора, ярого защитника крепостничества, ретрограда и т. д. Между тем М.М. Щербатов был личностью далеко не столь однозначно примитивной. Он прекрасно знал европейскую литературу, в том числе и работы выдающихся представителей французского Просвещения, но при этом он хорошо знал реальное состояние страны, положение крестьян и сельского хозяйства в целом. Благодаря работам французских просветителей М.М. Щербатов обращал пристальное внимание на специфику природно-климатических условий России и губительное влияние их на состояние земледелия страны. Отсюда его резкая оценка эффективности труда земледельца как чрезвычайно низкой. Как знаток экономики земледелия и практик-помещик, он предпринял в одной из своих работ общую, хотя и приблизительную оценку эффективности земледелия страны 30 . Численность ее населения была приравнена им к 18 млн душ обоего пола, то есть несколько занижена, ибо в момент этого расчета (конец 60-х годов) она была ближе к 23 млн душ обоего пола 31 . Число работников в земледелии М.М. Щербатов оценивает примерно в 3 млн чел., площадь, засеваемую каждым из них, в 6 десятин. При общем высеве в 96 млн четвериков (пудов) и урожайности не ниже сам-5 общий сбор ржи оценивается им в 480 млн четвериков ржи и 144 млн четвериков яровых, а чистый сбор в 504 млн четвериков. Из них на питание, исходя из расчета в 24 четверика в год на человека (24 пуда), ежегодно должно уходить 432 млн четвериков. Остаток или излишек равен, таким образом, всего 72 млн четвериков, или по 4 четверика (пуда) на человека. Эта величина настолько ничтожна, что при малейшем снижении урожая населению страны угрожала нехватка зерна даже для минимальной нормы питания. В расчетах М.М. Щербатова много неточностей, но они, так сказать, взаимно погашают друг друга (занижено число пахарей, но завышена площадь обрабатываемой ими пашни и т. д.). Приблизительность своих расчетов признает и сам М.М. Щербатов: "Независимо даже от преувеличения нами расчета в исчислении полученного продукта и преуменьшения в исчислении населения, в случае хотя бы незначительного недорода должен наступить голод" 32 . Итоговая оценка им эффективности российского земледелия практически совпадает с приведенными нами усредненными данными крестьянских хлебных бюджетов.

Далекие от глобальных обобщений практики из дворян по сути точно так же оценивали реальные условия жизни крестьян. Речь идет об оценках уровня выживания великорусского пахаря. Так, А.Т. Болотов в конце 60-х годов XVIII в. считал нормальным пашенный надел на тягло в 4,5 дес. в трех полях. Правда, в тягле у него 2,5 души м. п., переведя на стандартное тягло в 2 души м. п., получаем размер посева 2,4 дес. на тягло 33 . В.Н. Татищев считал крайний предел выживания для барщинного крестьянина 4 дес. пашни на тягло (2 дес. на душу м. п.), что означает посев в 2,67 дес. на тягло 54 . Наконец, И.Т. Посошков в начале XVIII в. полагал, что высев на двор должен быть не менее 4 четвертей 35 . При всех неопределенностях состава двора и тогдашних нормах высева и допуская, что в те времена господствовали отнюдь не загущенные высевы, норматив И.Т. Посошкова близок к размеру посева на тягло (4 чел. об. пола) в 2,5 дес.

Реальная практика эксплуатации крестьянского хозяйства полностью совпадает с этими оценками. Возьмем в качестве примера те уезды, где есть данные по минимальному оброку и соответствующей пашне. Так, в 1769— 1773 гг. в Клинском у. Московской губ. 3203 д. м. п. оброчных крестьян платили самый низкий в уезде оброк из расчета 2 руб. с души м. п. При ЭТОМ пашенный над&л у них был 1,8 дес. на душу м. п. в трех полях (посев на тягло 2,4 дес.). В Боровском у. той же губернии 1437 д. м. п. оброчных крестьян также платили оброк из расчета 1,8 руб. с души м. п., имея при атом пашенный надрл в 2 лег нл л м п в трет пплях (пос^р на тягло 2,67 дес.). В Дмитровском у. той же губернии 853 д. м. п. оброчных крестьян платили оброк 1—1,5 руб. с д. м. п., имея при этом по 2,2 дес. пашни на д. м. п. в трех полях (посев на тягло 2,93 дес.). Таким образом, очевидно, что во всех трех случаях мы имеем объективно минимальное количество пашни на душу м. п. и тягло 36 .

Такая же практика была и по отношению к барщинным крестьянам. Приведем в пример итоги сплошного подсчета данных по каждой из дач Генерального межевания по 23 уездам Европейской России (см. табл. 2.1) 37 .

Сразу же оговоримся, что площадь посева определена здесь чисто формально (две трети от пашенного надела). Но даже на этом уровне рассмотрения проблемы по 12 уездам потенциальный посев меньше 3 дес. на тягло. А в Дмитровском у. он намного меньше любого минимально допустимого посева (правда, урожайность здесь была существенно более высокой, что компенсирует недостаток высева). И только в Костромском крае, в Смоленских землях и в Черноземье потенциальная площадь посева несколько выше, хотя в ряде уездов она все же минимальна (Каширский, Сергачский, Орловский, Мосальский, Трубчевский уу.). Если же учесть, что реальный посев был еще меньше, то вывод о резком ограничении природно-климатическими условиями России производственных возможностей крестьянского хозяйства вновь подтверждается.

Проверим теперь наши наблюдения сводными статистическими данными о посевах и урожаях в конце XVIII — первой половине XIX в. Эти данные по концу XVIII в. обработаны Н.Л. Рубинштейном, но их можно дополнить расчетами В.М. Кабузана о численности крестьянства на период IV и V ревизий по рассматриваемой нами территории (см. табл. 2.2) 38 .

Таблица 2.1. Размер посевной площади на тягло (пашенный надел без парового поля)

Данные о численности крестьян в той или иной губернии синхронны со сведениями о посевах и сборах, что делает этот материал наиболее точным.

Прежде чем рассматривать эти результаты, следует вспомнить о соотношении посева в четвертях с площадью этого посева в десятинах. В вышеприведенном типичном хлебном бюджете по Новоторжскому уезду посев в 5 четвертей (с типичным соотношением культур) вполне располагается на площади 2,4 дес., и это посев на тягло. При урожае сам-2,6 на полного едока чистый сбор равен всего 2,86 чтв. Среднегубернские показатели табл. 2.2 свидетельствуют о том, что в Московской, Петербургской, Костромской, Калужской, Нижегородской, Владимирской, Рязанской, Тамбовской, Курской и даже Воронежской губерниях однотягловый крестьянин имел посев в 2,4 дес. или чуть больше. Следовательно, резко ограничивающее воздействие природно-климатических условий на производственные возможности индивидуального крестьянского хозяйства выявляемся и на этих материалах со всей определенностью. Крестьяне чаще всего не могли использовать даже ту небольшую по размеру пашню, которой владели (речь идет обо всех, а не только о барщинных крестьянах).

Таблица 2.2. Уровень земледелия Европейской России на основные годы IV и V ревизий

Чти же касается конечного результата, то факты, которые фигурируют в таблице 2.2, отнюдь не оптимистичны. Резкие колебания погодных условий губительным образом сказываются на урожае. Даже в черноземных губерниях чистые сборы на душу населения были более чем скромными, а главное, нестабильными. Чистые сборы в Воронежской и Курской губерниях были намного ниже нормы в 3 четверти на взрослого едока. В Тамбовской и Пензенской они едва ее превышали. Единственно, что выручало здесь крестьянина, так это скотоводство и случающиеся большие урожаи. Что же касается Нечерноземья, то в Московской, Петербургской, Нижегородской и Костромской губерниях положение было, крайне тяжелым, и у крестьян этих краев запасы хлеба кончались где-то к апрелю или даже раньше. В расход также шел скот, причем далеко не лишний в хозяйстве.

Если нарушить строгость в синхронности используемых данных и рассчитать базовые показатели о посеве и сборах хлебов по годам, так сказать, "смежным" с основным годом IV или V ревизий, то материал для суждений будет существенно увеличен. Это данные за 1781, 1783, 1794, 1796 годы (см. табл. 2.3) 39 .

Таблица 2.3. Уровень земледелия Европейской России в 1781, 1783, 1794, 1796 годах

Как следует из материалов таблицы 2.3, расширение круга наблюдений вносит некоторые коррективы. Прежде всего следует отметить рост посевов в 90-е годы по сравнению с 80-ми годами. Правда, этот рост прослеживается далеко не всюду. Почти вдвое был рост по Рязанской, Курской и почти в полтора раза по Тамбовской губернии, заметный рост произошел по Московской и Тульской губерниям. Посевы в расчете на тягло по Рязанской и Пензенской губерниям поднялись до 9—10 четвертей, что соответствует площади посева 4,5—4,6 дес. на тягло. В Тамбовской и Орловской губерниях посевы на тягло чуть превысили 3 дес. Однако в остальных губерниях посевы сохранились на минимальном уровне. Вместе с тем с полной очевидностью выясняется, что в России связь расширения посевов с увеличением валовых сборов отнюдь не однозначна. Если средняя чистого сбора на душу населения по 80-м годам равна 3,8 четверти, то по 90-м годам, несмотря на рост посевов по площади или по густоте, она упала до 3,2 четверти на душу населения. А это все тот же минимальный солдатский годовой паек. К этому следует добавить, что в конце XVIII в. то и дело в отдельных губерниях случались сильные неурожаи. В 1795 г. чистый сбор на душу населения по Московской губ. снизился до катастрофического уровня 0,9 чтв. на душу, в Костромской губ. — до 1,2 чтв. на душу, в 1796 г. в Ярославской губ. — до 1,1 чтв. на душу и даже в черноземной Курской губ. в 1783 г. чистый сбор на душу составил 1,3 чтв., да и в Симбирской губ. в 1794 г. он был немногим выше (1,7 чтв. на душу нас.) 40 . А ведь при 1,5 четвертях годового хлебного продовольствия калорийность падает до 1500—1600 ккал, и это полуголодное существование. А пустыми щами, редькой и даже репой сыт будешь недолго. А где взять присыпку для скота?! Да и скот в этих условиях продержать очень сложно и т. д.

И.Д. Ковальченко для 1785 — 1796 гг. рассчитал душевые нормы посева по Европейской России в целом и по ее крупнейшим регионам. Приведем итоги этих расчетов: Северный регион — 0,54 чтв., Северо-Западный — 1,24 чтв., Центрально-Нечерноземный — 1,23 чтв., Центрально-Черноземный — 1,29 чтв., Средне-Волжский — 1,65 чтв., Украинский левобережный — 0,59 чтв., Приуролпский — 1,07 чтв. В целом средний душевой высев составил 1,18 чтв. на душу или на тягло 4,72 четверти, что означает среднюю величину площади пашни под этот посев, равную снова тем же 2,4 десятины (в двух полях.) л1 .

В описании Тверской губернии автор его старается доказать, что это условия нормального существования земледельца. Так, характеризуя крестьянское хозяйство Тверского уезда, наблюдатель пишет: "...всякий, примерно полагая, имеет земли в каждом поле не менее десятины. А потому и остаются у него излишняго четверть или две овса, сена, а ис скота — бык и овца, а также несколько коровьего масла, яиц, творога и за сие он получит в год не более 6 руб." 42 Крестьянин-"середняк" в Вышневолоцком у. также продает хлеб, скот, мед, воск, масло коровье, яйца, творог, холст — всего на 9—10 руб. в год 43 . В Калязинском у. в однотягловом хозяйстве "в год продают быка, овцу и свинью и всего на 7—8 руб." 44 И жизнь, отмечает наблюдатель, у них не бедная, и хлеба хватает. В Кашинском уезде при урожае сам-4 и сам-5 этот "середняк" продает 2 или 3 четверти хлеба и "излишнего быка и овцу", получая за все в год 7 или 8 руб. 45 В Бежецком у. крестьяне "средственного" достатка продают в год своих продуктов на сумму до 10 руб. 46 В Корчевском у. — до 7—8 руб. 47 В Весьегонском у. "средственный крестьянин" продает 2 четверти хлеба, одного бычка или телицу, одну свинью, одну овцу, масло, творог, яйца, но выручка от всего не превышает 5—6 руб. 48

Казалось бы, выглядит все вполне благополучно. Однако это лишь на первый взгляд. В нашем распоряжении есть типичный бюджет 80-х годов XVIII в., сделанный "по расчислению нескольких лет на каждый год". Это бюджет крестьянина "посредственного состояния" с женою и двумя детьми, "живущего домом" 49 . В год ему "потребно":

1. На подати и расходы домашние и на избу и на прочее строение — 4 руб. 50 коп. с половиною.

2. На подушный оброк за себя и за малолетнего своего сына — 7 руб. 49 коп.

3. На соль — 70 коп.

4. На упряжку и конскую сбрую — 1 руб. 95 коп. с половиною.

5. На шапку, шляпу, рукавицы и проч. — 97 коп. с половиною.

6. На земледельные инструменты и всякие железные вещи и деревянную посуду — 4 руб. 21 коп.

7. На церковь — 60 коп.

8. Для жены и детей — 3 руб.

9. На непредвиденные расходы — 3 руб.

Итого — 26 руб. 43 коп. с половиною.

Даже если из числа расходных статей исключить "страховой фонд" в 3 руб. и сократить расход на женщин и детей вполовину, то все равно останется сумма, даже не сопоставимая с вышеприведенными доходами от продажи продуктов крестьянского хозяйства Калязинского, Кашинского, Весьегонского, Бежецкого, Корчевского и др. уездов. По сравнению с реальными потребностями они выглядят просто смехотворными. В целом по губернии необходимая сумма расходов по поддержанию средственного крестьянского однотяглового двора ("на всякие в доме расходы") колеблется от 20 до 26 руб. 50

Но обратимся снова к фактам. В Зубцовском у. однотяглый крестьянин имел посев до 3 дес. в двух полях, то есть несколько выше минимальной нормы. Заготавливая до 300 пудов сена, он содержит скот не только для своих нужд, но и на продажу. Такой крестьянин в год может продать бычка, свинью, двух овец, три четверти хлеба, а также по мелочи: мед, воск, хмель, грибы, коровье масло, творог, яйца и т. д. Общая "прибыль" с хозяйства составляла 8—10 руб. Однако "по вернейшему исчислению" для нормальной жизни и "на подати и расходы" ему нужно до 26 руб. 51 Иначе говоря, крестьянин-середняк далеко не сводит концы с концами. В Старицком у. имеющий на соху не менее десятины пашни крестьянин продает всего "по цене на 8 или 9 руб.". А на расходы и подати ему также необходимо 26 руб. 52

Даже там, где сумма необходимых расходов уменьшена, реальные доходы крестьян выглядят мизерными. Так, в Новоторжском у. "с каждой доли (то есть с двух тягол,”— Л. М.) продается скота, масла коровьего, яиц, творога, грибов и ягод на 6 руб." 53 Необходимо же было иметь "по вернейшему исчислению" 21 руб. В Вышневолоцком у., как уже говорилось, все продажи составляли 9—10 руб. в год, а на нужды и подати необходимо было 20 руб. 54 В Краснохолмском у. от хозяйства в год выручалось не менее 10 руб., а на нужды "здешнему крестьянину в год не более 17 руб. надобно" 55 .

И так было не только в тверских краях, так было и в соседней Ярославской губернии, где уровень земледельческого производства был ниже, а "на всякие домашние расходы потребно крестьянину в год от 25 до 30 руб " 56 С большой долей уверенности можно сказать, что подобное соотношение доходов и необходимых расходов характерно для всего Нечерноземья.

Если же цитированные выше необходимые затраты не производились, в конце концов, крестьянский двор беднел, хозяин его терял волю и упорство. Подобное хозяйство выглядело следующим образом: "1. С двора навоз течет; 2. Мало дров заготовлено; 3. Изба холодна и не конопачена; 4. Зимою лаптей и веревок не наготовлено; 5. Изба и сарай от дождя каплют; 6. Колод, яслей и решет нет для корму скота; 7. Стол немыт, а изба нечиста; 8. Тараканы и сверчки в избе; 9. Ножи, борона и сошники тупы; 10. Коса, серп и топор худы; 11. Мало рубах и один кафтан; 12. Лошадям, скоту и птицам невод (безводица, — -Л. М.); 13. На дворе своего колодезя нет; 14. В погребе льду нет; 15. Летом телег, а зимой саней нет; 16. Лошадь с сад-ном, а седла (седелки, — Л. М.) нет; 17. На полосе хлеб хуже всех; 18. Навоз не запахан; 19. Хлеб убирает позняя всех; 20. Летом избу топит, а не варит ничего; 21. Худые и сырые хлебы печет; 22. Ранее всех ест; 23. А долее всех спит; 24. Квасу в доме нет; 25. Здоровой по миру ходит и милостыни просит" 57 .

Уровень реальной жизни большей частью, по-видимому, располагался между крайней бедностью и состоянием выживания, когда хозяин, применяя всевозможные "крестьянские извороты" 58 , поддерживал на плаву свой двор и семью. В конечном же счете речь должна идти о крайне низком уровне земледельческого производства в целом для Европейской России и в особенности для территории ее исторического ядра. Земледелие здесь практически едва осуществляло функцию простого воспроизводства.

Оценивая в целом возможности крестьянского хозяйства к концу XVIII в., А.Т. Болотов писал: "Крестьянство едва успевало исправлять как собственные свои, так и те работы, которые на них возлагаемы были от их помещиков, и им едва удавалось снабжать себя нужным пропитанием" 59 . "Крестьянин, не имеющий в своей семье работников, никогда не мог засевать свою пашню в способное время и для этого (из-за этого, — -Л. М.) у него всегда был недород", "незажиточному крестьянину недоставало времени вспахать все свое поле", "имея одну негодную или две лошади, [крестьяне] с нуждою землю свою вспахать могут" — такие оценки давали основной массе крестьян XVIII в. современники 60 .

В целом, чтобы завершить этот пласт весьма суровой информации, свидетельствующей о вечно низкой производительности труда в земледелии нечерноземной России, вернемся к вопросу о затратах труда. В очерке шестом, специально посвященном этому вопросу, проверяя надежность материала офицерских описей, мы дали довольно большое число оценок затрат труда на всех видах работ, кроме обмолота, на вольном рынке найма рабочей силы. Итогом была найденная нами примерная средневзвешенная оценка всех работ на десятину нечерноземных полей в 7 руб. 60 коп. Применительно к вологодским землям для соотнесения затрат труда с ценой на рынке полученной с этой десятины продукции сделаем простейшие расчеты. В 50—60-е гг. XVIII в. за четверть ржи в этих краях платили один рубль, а за овес — 60 коп. 61 Если взять здешнюю урожайность по ржи сам-8 и сам-5 для овса, то получим доход в 9 руб. 40 коп. Добавляя несколько к этой сумме за счет других культур, в целом оценим доход на два поля в 10 руб., то есть по 5 руб. на десятину (разница в полтора раза). Затраты же труда стоят намного дороже (7 руб. 60 коп.). Аналогичен расчет и по Ярославскому у.: цена ржи примерно 1 руб. 20 коп., овса — 80 коп. 62 ; урожайность здесь возьмем оптимальную — для ржи сам-5, овса сам-4. Это дает доход на два поля 7 руб. 20 коп. С надбавкой на другие культуры ("мелкий хлеб") получаем 8 — 8,5 руб. В расчете на одну десятину это составит 4—4,25 руб., что снова намного ниже оценки затрат на вольном рынке (в 1,8—1,9 раза). Если же взять объем урожая более реальным, то по Вологде (при урожайности ржи сам-4, а овса сам-3) доход с десятины в двух полях упадет до 2,6 руб., а по Ярославлю (при урожайности ржи сам-2,5, а овса сам-2) доход упадет до 1,3 руб.

Думается, этот расчет предельно обнаженно характеризует драматизм повседневной жизни большинства российских крестьян огромного Нечерноземья с его безнадежно нерентабельным земледельческим производством.

Что касается заокских черноземных просторов, то, как уже говорилось в седьмом очерке, о некоей рентабельности говорить вполне возможно. При скромном развитии промышленных предприятий и ограниченном спросе рабочих рук на промыслах цена на вольный труд в земледелии была, вероятно, намного ниже, чем в Промышленном Центре и на севере Европейской России. Достаточно привести лишь один пример. В селе Медяны в Алатор-ском уезде владения Нижегородского Печерского монастыря труд вольного наемника стоил в расчете на десятину в 2-х полях 1,42 руб. (сюда включены работы по пашне и севу яри и озими, жатва и молотьба). Точно так же по селу Ратово подобные работы стоили 1,4 руб. за десятину в 2-х полях 63 . Цена же получаемого хлеба была здесь в 2—3 раза выше. Низкие цены на земледельческий труд в этих плодородных краях могут быть объяснены сравнительно небольшими затратами труда, то есть примитивностью агрикультуры. Важную роль играла и крайняя хаотичность в чередовании урожайных и неурожайных лет, что было жестким препятствием в формировании рыночной конъюнктуры.

* * *

Ситуация с развитием земледельческого производства в первой половине XIX в. была не лучше. Для начала ознакомимся с итогами многолетнего изучения материалов приложений к губернаторским отчетам И.Д. Ковальченко и приведем итоги статистической обработки им информации о размерах посевов хлебов и картофеля в расчете на душу населения (таблица 2.4) 64 .

При комментировании материалов таблицы № 2.4 о посевах хлебов и картофеля необходимо помнить, что обобщенный хлебный бюджет тверского однотяглового хозяйства в 80-х годах XVIII в. предусматривал посев в 5 четвертей при площади посева примерно в 2,5 дес. в двух полях и составе семьи из 4-х человек. В нашей таблице итоговым показателем является реконструкция тягла путем увеличения душевого посева в четыре раза. Таким образом, наше тягло несет, скорее, статистическую "нагрузку, тем не менее вполне достоверно отражая основную тенденцию развития, как во времени, так и в пространстве.

Итак, в первое десятилетие XIX в. в пределах Нечерноземья самое благополучное положение было в Псковской и Смоленской губерниях, где на тягло посев был на 60% больше "тверского" посева. В самой Тверской губ. посев также увеличился на 12,5% (нельзя исключать при этом возможности роста посевной массы зерна за счет увеличения густоты высева). На Севере доля хлебных посевов катастрофически мала, и не выручали крестьян даже более высокие урожаи. Что же касается Центра России, то совершенно очевидно его почти бедственное состояние. В Костромской и Калужской губерниях средний высев на тягло был даже меньше пяти четвертей, а это означало, что крестьяне возделывали пашню на полосах, меньших, чем 2,5 дес. в двух полях. Чуть больше 5 четвертей были высевы в Ярославской и Владимирской губерниях, а в Вятской и Пермской губерниях высев на тягло был на тверском уровне: ровно 3 четвертей.

Не слишком сильно отличались посевы и в Черноземье. Здесь резко выделяются Тульская и Пензенская губернии, где пятичетвертную норму посевы превысили на 48—71 /о. Однако в Курской и Рязанской губерниях высев практически на "тверском" уровне, то есть посевная площадь оставалась в пределах 2,5 дес. В Тамбовской и Саратовской этот уровень превышен на 19—29%.

Перейдем теперь к анализу данных по двум десятилетиям, непосредственно предшествующим реформе 1861 г. Заметим, что сопоставление с Другими десятилетиями допустимо здесь лишь в первом приближении.

Первый же важнейший вывод буквально ошеломляет. Ведь спустя три десятилетия средний высев в пределах территорий русских губерний не только не увеличился, но, может быть, даже уменьшился (в 1802—1811 гг. 5,54 чтв., а в 1841—1850 гг. 5,13 чтв.). За этими сухими цифрами стоит трагичная судьба русского крестьянства. Знакомство с материалами первой части работы дает возможность осознать, путем какого огромного напряжения сил нашему земледельцу доставалась каждая четверть зерна. И в XVIII веке, и много раньше сельскохозяйственная пора — это "страда", страдание, тяжелый надрывный труд. Ведь русский пахарь всегда работал на пределе своих возможностей. И тем не менее, шли десятилетия, а площадь высева в расчете на тягло оставалась та же.

В советской историографии все исходные данные, которыми мы оперируем, были известны, но на них смотрели только как на свидетельства губительного воздействия на экономику крестьянского хозяйства жесточайшего крепостного права. Один из образованнейших людей конца XVIII в., И.Г. Георги писал, правда с известной долей лакировки, следующее: "Крестьянин каждый имеет собственность, не законом утвержденную, но всеобщим обычаем, который имеет силу не меньшую закона". При условии выплаты в той или иной форме ренты все, что "крестьянин вырабатывает или ремеслом своим достает, остается точно ему принадлежащим, тем владеет он во всю жизнь свою спокойно, отдает в приданое за дочерьми, оставляет в наследие своим сыновьям и родственникам по воле своей невозбранно. Без такой свободы и

Таблица 2.4. Посевы хлебов и картофеля в первой половине XIX в. (в четвертях)

Таблица 2.4. Посевы хлебов и картофеля в первой половине XIX в. (в четвертях)

безопасности не мог бы крестьянин наживать по 100 тысяч рублей и более капитала. Собственность крестьянина состоит в его доме, имении, скоте и земле, сколько ему наделу с прочими той деревни крестьянами достанется, а приобретение его зависит от его рук, досужества, проворства и рачения" 65 .

Из слов этого современника, по крайней мере, следует, что, будучи "крещеной собственностью", крестьянин тем не менее оставался собственником жизненных средств. Но в отличие от промысловика, земледелец редко богател именно вследствие того, что земледелие в пределах исторического ядра Российского государства имело жестко ограниченные мачехой-природой рамки.

Из сопоставления итогов предреформенного двадцатилетия четко видна тенденция к снижению размера посева в расчете на тягло, и это справедливо расценивается как следствие возросшей крепостнической эксплуатации (средний посев на тягло с 5,13 чтв. в 1841—1850 гг. снизился до 4, 83 чтв. в 1851—1866 гг.).

Но в первую очередь речь должна идти о попытке объяснения, почему в районах, не являющихся оплотом господства крепостничества, размеры посева на тягло составляют по-прежнему 2,5 или 2,9 дес. на тягло в двух полях. В пояснение приведем итоги нашей обработки данных книги В.П. Яковлевой, изучившей архивные материалы по состоянию сельского хозяйства Тамбовской губернии в конце 40-х — 50-х годах XIX в. (см. таблицу 2.5) 66 .

Таблица 2.5. Размер посева на душу м. п. у государственных крестьян Тамбовской губ

Подробные расчеты В.П. Яковлевой, сделанные с учетом каждой дачи межевания Менде, объема высева каждой культуры трехпольного севооборота на душу муж. п., позволяют, в частности, определить посевную площадь на тягло у государственных крестьян губернии, то есть населения, подвергавшегося наименьшему угнетению со стороны "централизованного феодала". Исходя из минимально нормальных норм высева (ржи — 10 четвериков, овса — 3 четверти, ячменя — 16 четвериков и. т. д.), мы рассчитали примерную площадь высева на душу муж. п. и на тягло. Полученные результаты свидетельствуют, что в Шацком и Елатомском уездах площадь высева на тягло несколько выше 2,4 дес. и доходила до 3,0 дес. в двух полях. А в пяти черноземных хлебопашенных уездах реконструируемая площадь высева достигала 3,57 дес. на тягло (по 6 уездам — 3,47 дес. при среднем высеве в 6 четвертей на тягло). Если же, скажем, высев ржи в нашей реконструкции загустить до 1,5—2,0 четвертей на десятину (а мы уже видели, что такие высевы в Черноземье были), то площадь высева сократится почти на десятину (примерно до 2,6 дес.).

В книге у В.П. Яковлевой есть очень ценный материал и по барщинным крестьянам. У этой категории крестьянства среднее количество высеваемых четвертей в расчете на тягло в 50-х годах XIX в. было: в Елатомском у. — 5,32 чтв., в Шацком у. — 5,04 чтв., в Темниковском у. — 4,54 чтв., в Спасском у. — 6,99 чтв., в Моршанском у. — 5,37 чтв., в Тамбовском у. — 6,18 чтв., в Козловском у. — 6,43 чтв. и в Кирсановском у. — 6,37 чтв. 67 Опираясь на аналогичные по средним высевам в помещичьих хозяйствах, где известна и площадь пашни 68 , можно экстраполировать расчеты по помещичьим высевам на высевы барщинных крестьян. В среднем помещики 8 уездов имели высевов 6,34 чтв. в расчете на крестьянское тягло при посевной площади в двух полях, равной 4,36 дес. Следовательно, крестьяне, имея средний по 8 уездам высев в 5,78 чтв. на тягло, использовали под этот посев примерно 4 дес. (3,98 дес.) в двух полях. Таким образом, общая нагрузка на тягло, включая барщину, могла бы доходить до 8,34 десятины. Эта цифра, разумеется, очень велика. В реальности сумма площадей пашни была меньше, ибо на пашне помещика использовались и дворовые люди.

В связи с этим крайне важно выяснить обеспеченность крестьянского хозяйства рабочим скотом. Обычно для этой цели привлекаются данные подворных описей первой половины XIX в., но в нашем случае целесообразно использовать сведения Экономических примечаний Менде, где представлены имения и мелкие, и средние, и крупные. Материалы по государственным крестьянам Тамбовской губернии, обработанные В.П. Яковлевой, свидетельствуют о том, что на голову рабочего скота здесь приходилось не более 3,4 четверти высева (или примерно 2,3 дес. пЬшни). Такая же нагрузка на лошадь была и у оброчных крестьян губернии. По каждому из 4-х уездов, где есть данные по оброчным крестьянам, размеры высевов в расчете на тягло были следующими: в Елатомском у. — 3,95 чтв. (при 1,48 лош. на тягло), в Шацком у. — 4,84 чтв. (при 1,37 лош. на тягло), в Тем-никовском — 3,2 чтв. (при 1,29 лош. на тягло) и в Кирсановском у. — 8,14 чтв. (при 1,72 лош. на тягло) 69 . При условии, что из числа южных уездов в этой выборке есть лишь один Кирсановский у., средняя по 4-м уездам будет лишь грубым обобщением (5,03 чтв. при 1,46 лош. на тягло), хотя конечный итог нЬгрузки на рабочую лошадь (3,45 чтв. высева на голову тягловой силы) точно совпадает с нагрузкой у государственных крестьян. Таким образом, наши данные вполне достоверны.

По сравнению с обычной нагрузкой на рабочую лошадь у государственных и оброчных крестьян, нагрузка на лошадь у барщинных крестьян, на первый взгляд, должна быть оценена как чудовищная, а поэтому и маловероятная. Но, как уже говорилось, на барской пашне работали и дворовые люди. Их вклад в обработку барской пашни можно восстановить, хотя бы в первом приближении, пользуясь данными о количестве барских лошадей по восьми усадам губернии. В работе В.П. Яковлевой эти сведения даны в расчете на крестьянское тягло (Елатомский у. — 0,2 лош., Шацкий у. — 0,18 лош., Темниковский у. — 0,18 лош., Спасский у. — 0,33 лош., Моршанский у. — 0,19 лош.. Тамбовский у. — 0,46 лош., Козловский у. — 0,24 лош., Кирсановский у. — 0,23) 70 . Суммируя эту долю с общей обеспеченностью рабочим скотом барщинных крестьян этих уездов, мы получим на тягло уже не 1,7 лош., а 1,95 лош., следовательно, в совокупности с высевом на барской пашне на голову рабочего скота в итоге приходится 4,28 дес. посевной площади в двух полях. Это, разумеется, тоже очень большая нагрузка на рабочую лошадь. К тому же следует учитывать весьма скудную кормовую базу в крестьянском хозяйстве, где к весне обычно корм был на исходе.

В книге В.П. Яковлевой есть ценнейшие данные о размерах заготовок сена для рабочего и продуктивного скота. В пересчете на голову крупного скота у государственных крестьян в среднем по 6 уездам приходилось на стойловый период всего лишь 14,4 пуда. Цифра чисто символическая, и слабосильность крестьянских лошадей при таком корме совершенно очевидна. Ведь это только в Западной Европе, в частности в Англии, еще в конце XVIII в. с августа по октябрь овец пасли на молодых травах, а на зиму выгоняли на репные поля и только в сильные холода помещали в тепло, давая хорошее сено, репу и капусту. На репные поля с ноября и на всю зиму выгонялся весь скот, а весной — на лучшие пастбища. Коров за 6 месяцев до отела начинали кормить хорошим сеном, хотя, видимо, могли бы кормить и зерном (тогда считалось, что от такого корма у коров могут лопнуть сосцы) 71 . А рабочая лошадь, как уже говорилось, только одного овса получала в год от 22 до 25 четвертей. Возвращаясь к рассмотрению производственных потенций крестьянской рабочей лошади, следует заметить, что посевная нагрузка, достигающая 4,28 дес. на голову, может быть объяснена только чрезвычайно примитивной обработкой земли. В описании губернии в Экономических примечаниях Менде, в частности, сказано: "Во многих местностях Тамбовской и Воронежской губерний" "высевают овес по непаханной земле, не боронуют посеянную рожь и не навозят поля, что и дает им возможность возделывать земли гораздо более" 72 . Не менее интересно и замечание по практике земледелия Борисоглебского уезда: "Обстоятельства нашей местности таковы, что, кто посеет больше, тот и с доходами, хотя обработка земли производилась бы и не с надлежащею тщательностью и своевременностью" 73 . Таким образом, если в конечном счете на тягло барщинного крестьянина приходилось 4,28 дес. посева, то усилия на их обработку было намного меньше, чем обычно.

Подводя итог нашему разбору вопроса о реальном посеве однотяглового крестьянского хозяйства, следует отметить, что практически всюду он был ограничен площадью в 2,4—2,6 дес. в двух полях. Там, где были богатые черноземы, площадь высева могла быть увеличена только за счет резкого снижения требований к качеству обработки почвы, за счет посевов по стерне, за счет отказа от боронования и т. п.

Возвращаясь к материалам по всем русским губерниям Европейской России, следует обратить внимание, что к середине века наибольшие высевы по-прежнему были в Смоленской (8,56 чтв.). Тульской (8,56 чтв.),а также в Орловской (7,36 чтв.). Около 7 четвертей на тягло засевали однотягловые крестьяне Тверской (6,88 чтв.) и Пензенской (6,96 чтв.) губерний. Север по-прежнему имел почти символические высевы. Очень мало высевали в Петербургской и Новгородской губерниях (4,0—4,4 чтв.). В остальных губерниях Черноземья и Нечерноземья посевы умещались в интервале от 5 до 6 четвертей на тягло (Псковская, Ярославская, Костромская, Владимирская, Калужская, Рязанская, Тамбовская, Курская, Воронежская, Симбирская, Саратовская, Вятская, Пермская и Оренбургская губернии).

В предреформенное десятилетие, как уже говорилось, общая тенденция развития земледелия была связана со снижением производства. При этом в некоторых нечерноземных губерниях оно явно сопровождается переключением крестьян на промысловые занятия (в Московской губернии высевы за 50 лет упали с 5,04 чтв. до 3,84 чтв. на тягло, в Пермской губ. произошло снижение с 5 чтв. до 3,56 чтв. на тягло). Видимо, то, же происходило и в Петербургской губернии, где к 1861 году высев упал до 2,16 чтв. на тягло. Однако весьма важно, что в главнейших местах сосредоточения крестьянской промышленной деятельности (в Тверской, Ярославской, Костромской, Владимирской, Калужской губерниях) высев не снизился, а кое-где несколько вырос, хотя и очень незначительно. Это обстоятельство весьма красноречиво, ибо оно свидетельствует о том, что в XVIII — XIX вв. процесс общественного разделения труда (отделения промышленности от земледелия) совершался в крайних, болезненных формах. Крестьяне переключались на промысловые занятия не потому, что в земледелии в итоге роста производительности труда, интенсификации агропроизводства появлялись излишние людские ресурсы, как можно было бы полагать, не зная материала. Напротив, земледельческое производство в Промышленном Центре России оставалось по-прежнему общественно необходимым, и общество нуждалось в этой продукции. Но крайне неэффективное земледелие не способно было прокормить земледельцев, и это толкало их в города, на каналы, на фабрики, способствовало возникновению крестьянского ремесленного производства. Товарный хлеб в России — это дар капризной Природы.

Чтобы убедиться в этом, ознакомимся с данными об урожайности зерновых в первой половине XIX в. (см таблицу 2.6) 74

Таблица 2.6. Урожайность озимых и яровых культур и чистые сборы на душу населения в первой половине XIX в. (в среднем в год в "самах")

Если в 50-х годах XIX в. расчетная потребность в продовольственном зерне достигала 138 млн чтв. (15,456 тыс. т), то реальный сбор в среднем за 10 лет достигал всего 141 млн чтв. (15,792 тыс. т). Казалось бы, одно с другим вполне совпадает. Однако, во-первых, расчет продовольственных потребностей основан был на заниженной норме употребления зерна и круп (около 17,4 пуда на взрослого едока, или 278,4 кг), составляющей без расхода на корм скоту в сутки чуть более 2000 ккал. Кроме того, никак не были учтены потребности крестьян в продаже зерна для поддержания своего хозяйства, личных потребностей в одежде, необходимых средств для уплаты налогов и податей. А ведь зерновая часть дохода земледельца играла во всем этом немалую роль. Далее, этот хлебный баланс страны не учитывал государственные закупки зерна на армию, не включал в себя расходы на винокурение и экспорт зерна. С учетом их общий баланс имел бы весьма большой дефицит.

Разумеется, это не означало, что в стране не было винокурения или товарного зерна. По расчетам И.Д. Ковальченко, объем хлебного рынка в России в 50-х годах XIX в. достигал примерно 37 млн чтв. (по другим расчетам — 43—49 млн. чтв.) 75 . Но и товарное зерно и винокурение — это в существеннейшей мере итог дальнейшего снижения уровня питания. Дореформенный рынок — это рынок продажи хлеба из нужды, хотя независимо от этих мотивов он служил ареной действия законов товарного производства.

Отсюда неизбежен главный вывод: Россия была многие столетия социумом с минимальным объемом совокупного прибавочного продукта. Особенно ярко это проявилось при изучении величины чистых сборов хлебов в расчете на душу населения. Данные на этот счет есть по трем десятилетиям первой половины XIX в.

Главное, что следует сразу же отметить, это уже знакомая нам по пятому очерку неизменность низкого уровня урожайности за полстолетия. И тем не менее, эта стабильность — итог весьма упорного труда русских крестьян, труда, как мы видели, требующего мощной концентрации физических и духовных сил народа в борьбе за средства поддержания жизни. При этом, к сожалению, как и в предыдущие столетия, в XIX в. по-прежнему не было корреляции между затратами труда и его итогами даже в масштабах протяженных периодов времени. В этом наиболее ощутимо и проявляется коварная роль нашей мачехи-природы.

Сводные, по десятилетиям, данные по урожайности скрывают от читателя отдельные взлеты урожайности в отдельных губерниях или целых группах губерний. Однако они скрывают и нередкие бедствия в сельской жизни тех же губерний и целых регионов, когда миллионы крестьян в жатву едва собирали на семена. Конечно, столь масштабные бедствия были не столь часты, но на ликвидацию их последствий уходили годы.

Из данных таблицы № 2.6 четко видно, что урожайность в нечерноземной зоне чаще всего была ниже сам-3, хотя в помещичьих хозяйствах она могла быть выше, чем в крестьянских. Огромное количество земледельцев не могли себя прокормить ни в начале, ни в середине XIX века. Средняя по губернии урожайность в Новгородской, Псковской, Смоленской, Ярославской, Костромской, Тверской, Владимирской, Калужской губерниях колебалась от сам-2,3 до сам-2,8. Выше сам-трех урожайность в Нижегородской губ. держалась за счет ее черноземного юга. Что же касается самого Черноземья — тогдашней житницы Европейской России, — то, как видно из данных за полвека, возможности в создании мощного постоянного потока товарного зерна были в это время очень скромными. В первое десятилетие какие-то явные излишки имели лишь Тамбовская, Рязанская, Курская, Ставропольская губернии и Область Войска Донского. По 40-м годам к таким губерниям можно отнести снова ту же Тамбовскую, Курскую, Ставропольскую и Пермскую губернии. Важно, что средняя десятилетняя урожайность в нечерноземных регионах не опускалась в эти годы ниже сам-2,7 (кроме Тверской и Смоленской губерний).

В предреформенное десятилетие происходит давно известный в историографии спад в урожайности, особенно ощутимый в черноземных регионах (Тульская, Рязанская, Орловская, Тамбовская, Курская губернии). Четко определена и причина этого: кризис системы крепостничества. Немаловажно, что при этом в ряде южных регионов было некоторое повышение урожайности (Пензенская, Симбирская, Оренбургская губернии). Добавим, что в более южных районах — на Украине, в Бессарабии, в Области Войска Донского — уровень урожайности был чуть выше (в 10 украинских губерниях и Бессарабии в 1801—1810 гг. он был в среднем сам-3,4, в 1841—1850 гг. — сам-4,2, в 1851—1860 гг. — сам-3,8). В целом же в Европейской России так и не появились регионы с ритмичным и постоянным производством зерновой товарной продукции.

Исключительно экстенсивный характер земледелия, и невозможность при тогдашнем уровне российской цивилизации развивать производство путем его интенсификации неизбежно и постоянно выдвигали проблему освоения новых территорий для увеличения валового продукта земледелия. Зерновое производство в России развивалось, таким образом, в первую очередь за счет вовлечения в него новых людских ресурсов. Нужда общества в хлебе постоянно стимулировала этот процесс.

Убедиться в этом помогают сводные данные о величине чистых сборов хлебов в расчете на душу населения по трем десятилетиям первой половины XIX в. Данные таблицы 2.6 раскрывают довольно неприглядную картину жизни народа с точки зрения душевой обеспеченности зерном. В Архангельской и Олонецкой губерниях в первом десятилетии этого века приходилось на душу населения соответственно 1,18 четверти и 1,39 четверти в год. Конечно, из этих запасов ничего продать нельзя, да и на питание не хватит, не говоря уже о подкормке скота. А коль скоро народ все же жил, то, видимо, важную роль в питании играла и рыба, и кое-какие овощи, а возможно, и мясо.

Здесь уместно напомнить факты, уже приводившиеся в одиннадцатом очерке, что в 80-х годах XVIII в. жители Олонецкой провинции во всех уездах, кроме Каргопольского, с марта или апреля практически постоянно до нового хлеба толкли в муку сосновую кору и, "прибавя несколько ржаной и ячменной муки", пекли некие хлебы. В соседней Архангельской губ. толкли так называемый "березовый дуб" и траву вахку, а когда мука совсем кончалась, делали колобки из толченой коры, перемешав ее с рыбою и молоком. Обобщенный по десятилетиям расчет чистых сборов за первую половину XIX в. только подтверждает безысходную хлебную нужду северян-архангельцев и олончан.

Конечно, в промышленных губерниях было получше. В первом десятилетии самый скудный "хлебный паек" имели Московская (1,6 чтв. на душу) и Калужская (1,62 чтв. на душу) губернии. Однако их население, особенно в Московской губ., активнейшим образом было втянуто в промысловую и промышленную деятельность, и поэтому земледелие здесь отходило на второи план, уступая место привозному зерну, что, несомненно, содействовало удорожанию хлеба, так как абсолютная масса его становилась меньше. В остальных губерниях Промышленного Центра (Ярославской, Костромской, Владимирской, Тверской) чистые сборы на душу населения были в пределах 2,0—2,36 чтв. При таком зерновом фонде даже по 12 пудов на душу невозможно выделить на питание, так как сэкономленного все равно не хватило бы на скотину.

Конечно, народ приспосабливался, в пище было много овощей (репа, редька, капуста). Картофель еще только-только входил в рацион крестьянской пищи. Разумеется, большую роль играли "дары леса". Но нужно помнить, что ритм трудовой жизни крестьянина позволял ему делать лишь стремительные вылазки на "грибную охоту", и грибы заготавливали в основном дети. А как известно, грибы — продукт коварный, и к тому же низкокалорийный. Автор топографического описания Тверского края, обративший особое внимание на эту деталь крестьянской жизни, отмечал среди наиболее частых причин детской смертности две главных: оспу и поносы. А среди взрослых в Тверском крае нередки были случаи падучей болезни. Причиной ее, по мнению тамошних медиков, было "неумеренное потребление грибов". Что же касается мясной пищи, то, как было показано в 11-м очерке, крестьяне Нечерноземья мясо ели редко, а молоко чаще шло на "скопы" (масло, сметана), а скопы шли на рынок, хотя в однотягловом хозяйстве их собирали (копили) немного. Ведь крестьянские коровы не чета помещичьим, от которых в год можно было собрать 30—40 ф. масла (12—16 кг). В Нечерноземье веками действовал принцип: "У нас не столько масло, сколько скотина нужна" ( на навоз, — Л. М.) 76 .

Разумеется, в черноземных краях хлебный достаток был выше, и это заметно по данным таблицы 2.6. В первом десятилетии XIX в. в черноземных краях хлеба получали много. В описании Тамбовского края в 80-х годах XVIII в. подчеркивалось, что у многих крестьян в скирдах хранился едва ли не весь годовой запас зерна. При условии полного потребления получаемой продукции предполагаемый суточный хлебно-крупяной "рацион" в первом десятилетии века в таких губерниях, как Тамбовская или Тульская, был бы равен соответственно 5525 ккал и 4523 ккал. А по Пензенской губ. суточная норма достигала бы 5685 ккал. Однако потребности крестьянского хозяйства были и многочисленны, и многообразны, на что и шли некоторые излишки, хотя их было и не столь уж много.

В остальных губерниях уровень чистых сборов на душу населения был 3,24—3,69 чтв., что очень незначительно превышает установленный нами минимум. А Область Войска Донского просто не была обеспечена зерном.

За десятые — тридцатые годы XIX в. массовых систематических данных о посевах и сборах хлебов по стране в целом не сохранилось ввиду отсутствия губернаторских отчетов. Таковые есть лишь по двум предреформенным десятилетиям. Первое десятилетие (1841—1850 гг.), пожалуй, выглядит наиболее благополучным, и различия с началом века не имеют сколько-нибудь кардинального характера. В редких случаях среднестатистический душевой сбор увеличился больше, чем на четверть (например, по Тульской губ.). В целом же, если средняя душевая обеспеченность по 21 губернии была на уровне 2,82 чтв. (около 3000 ккал), то в 1841—1850 гг. она повысилась лишь чисто арифметически (2,9 чтв.).

Северные регионы несколько увеличили потенциальный годовой хлебно-крупяной "рацион" (Олонецкая и Вологодская губернии имели в среднем за 10 лет на душу 1,63 чтв., или примерно 1740 ккал, и 1,67 чтв., или ок. 1780 ккал). В целом же по Нечерноземью увеличение его не превысило 0,3 чтв. на душу. В 11-ти черноземных и степных губерниях средний чистый сбор на душу населения составил 3,4 чтв., и, строго говоря, ни о каких излишках хлеба по этому региону речи не могло быть. Но путем снижения уровня потребления образовывался немалый фонд зерна на продажу. Выполнение этой задачи облегчало наличие в крестьянском хозяйстве достаточного количества скота.

Наконец, несколько комментариев о собственно предреформенном десятилетии. Данные по чистым сборам лишь подтверждают сказанное выше. Налицо некоторый спад земледельческого производства, хотя мы опираемся на материал лишь 29 русских губерний. Правда, данные по украинским губерниям и Бессарабии не меняют общей картины. Средний душевой чистый сбор за предреформенное десятилетие в этих губерниях был равен всего 2,2 чтв. И это отнюдь не зерно лишь для продовольствия. Прибалтийско-Белорусский регион также имел средний чистый сбор хлебов в 2,3 чтв. на душу населения. Следовательно, некоторое снижение уровня зернового производства было характерно для Европейской России в целом, и снижение это было, как известно, за счет кризиса крепостничества.

По 27 русским губерниям средний чистый сбор составил всего лишь 2,68 чтв. на душу населения, или 21,4 пуда, что почти на три пуда ниже солдатского годового пайка. И вновь напомним, если бы весь этот сбор шел на питание, положение было бы по-житейски суровым, но отнюдь не угрожающим. Но нужды на хозяйство и подкормку скота резко ухудшали ситуацию. Ведь только на одну лошадь семье из 4-х человек необходимо было выделить по 3—4 пуда с души, а ведь были еще и коровы, и свиньи.

Что касается 14 нечерноземных губерний, то* здесь средний душевой чистый сбор снизился до 1,98 чтв. При условии, что все шло на питание, суточная норма достигала бы всего лишь 2,1 тыс. килокалорий. Таким образом, без дополнительных источников дохода — это уже почти суровое существование. А ведь и здесь был скот, и нужна была и подсыпка, и овес.

Конечно, жизнь была сложнее, и крестьяне сами снижали потребление, экономили на каждом шагу. Не следует забывать и о тех 20% крестьян, которые, по словам кн. М.М. Щербатова, "питаются мякинным хлебом, живя скорее, как животные, а не как люди". Большую роль при этом играли промысловые заработки и работы на фабриках. Но тот поток товарного хлеба, который шел из более южных районов страны в Нечерноземье, и в частности в промышленные губернии, судя по данным о чистых сборах, увеличивал объем недостающего зерна до необходимого нормального уровня в 3200 ккал на душу населения лишь на треть от необходимого. При этом увеличение товарной массы в Нечерноземье могло быть только за счет снижения уровня потребления населения собственно черноземных и степных губерний. Что, видимо, и было в реальной действительности, так как развитое скотоводство позволяло здесь снижать хлебно-крупяные составляющие пищевого рациона.

В целом же анализ развития земледельческого производства Европейской России, и прежде всего русских губерний, свидетельствует о том, что приращение объема зерновой продукции шло только за счет расширения посевных площадей, иначе говоря, только за счет увеличения территории обитания путем постоянной колонизации и освоения земель на юге и юго-востоке Европейской России. Но объем зерновой продукции в расчете на душу населения веками держался примерно на одном и том же уровне (и так было вплоть до 1913 г.).

Удивительное постоянство уровня зернового производства на минимальном пределе вместе с тем не препятствовало увеличению населения. Больше того, численность населения росла прежде всего по мере увеличения посевных площадей, то есть благодаря экстенсивному развитию сельского хозяйства, однако при этом практически весь народ продолжал заниматься почти исключительно хлебопашеством.

Пожалуй, можно сказать, что весь образ жизни населения исторического ядра территории России был процессом выживания, постоянного создания условий для удовлетворения только самых необходимых, из века в век практически одних и тех же потребностей.

Лишь последние 50 лет перед реформой 1861 года свидетельствуют о нарушениях этой закономерности. Выделенные И.Д. Ковальченко по 36 губерниям Европейской России сопоставимые данные по величине чистых сборов на душу населения по трем десятилетиям (1802—1811, 1841—1850, 1851—1860 гг.) показывают, что при росте площади посевов до 25% (с 37965 тыс. чтв. до 47449 тыс. чтв.) объем валовых сборов увеличился лишь на 18%, а рост населения при этом составил 48%, что привело (в пределах этой территории) к падению чистых сборов с 4,36 чтв. до 3, 48 чтв. на душу населения 77 .

После отмены крепостного права прогресс в технике, влияние новых производственных отношений привели к некоторому сокращению затрат труда, стала расти, хотя и немного, урожайность. Это вело к некоторому росту объема зерновой продукции, хотя кардинальных изменений по-прежнему не было. Сборы хлебов на душу сельского населения с 70-х по 90-е годы XIX в. выросли по Северному региону с 9,5 до 13 пудов; по Северо-Западному — с 13 до 14 пудов; по Центрально-Промышленному региону — с 13 до 15 пудов; по Приуралью — с 21 пуда до 28 пудов; а всего по Нечерноземью — с 16 до 18 пудов. По Западному региону Европейской России сборы не выросли. Во второй половине XIX в., как известно, стала существенной роль картофеля. С учетом его (в переводе на зерно) душевой сбор в Нечерноземье вырос с 17 пудов до 20,4 пуда (зерновой сбор по-прежнему не превысил 18 пуд.). В целом же по Европейской России душевой сбор вырос с 21 пуда до 25 пудов. Для всего населения он вырос с 19 пудов до 21,5 пуда 78 .

Таким образом, сдвиги несомненно налицо, хотя в целом положение великорусского крестьянства (как и всего крестьянства страны) мало изменилось, и тот комплекс проблем, который веками стоял перед земледельцем, никуда не исчез. По-прежнему товарный рынок внутри страны и экспорт зерна росли в значительной мере за счет суровой экономии потребления. Еще в 1888 г. правительственная комиссия специального назначения фиксировала, что в России крупные и мелкие хозяйства "стали продавать свои продукты в искусственно больших размерах, не руководствуясь ни положением цен, ни уровнем собственных потребностей" 79 .

Больше того, в связи с реформой 1861 г. положение крестьянства сильно изменилось. Произошло резкое обеднение основной массы крестьянства. Сравнительное исследование, расслоения крестьянства в дореформенный и пореформенный периоды, проделанное И.Д. Ковальченко по трем крупным гагаринским имениям Нечерноземья, дало следующие результаты. В Покровском имении Сапожковского у. в 1835 г. (251 двор) безлошадных и однолошадных дворов было 14,8%, в 1856 г. (264 дв.) — 22,4%, в 1887 г. (290 дв.) — 50,4%. В Мануйловском имении Ржевского уезда в 1856 г. (122 дв.) безлошадных и однолошадных дворов было 10,7%, в 1883 г. (395 дв.) — 53,4 %. В Сосновском имении Горбатовского у. в 1857 г. (203 дв.) безлошадных и однолошадных дворов было 86,7%, а в 1869 г. — 92,1%. Соответственно резко сокращается число зажиточных дворов. В Покровском имении в 1835 г. дворов с тремя и более лошадьми было 23,9%, с четырьмя и более лошадьми было 29,4%. В 1887 г. эти группы составили соответственно 12,7 % и 3,8 %. В Мануйловском имении в 1856 г. дворов с тремя и более лошадьми было 63,1 %, а в 1883 г. — 18,5 %. Наконец, в Сосновском имении в 1857 г. дворов с тремя и более лошадьми было 3 %, а в 1869 г. — 1,8% 80 .

Начался новый этап в истории русского крестьянства, этап развития капитализма, который обострил так называемое аграрное перенаселение. Однако перенаселение это было в стране, едва покрывающей своим зерновым производством самые необходимые потребности населения.

Подводя итог развития хлебного баланса страны, мы еще раз убеждаемся, что Россия была на протяжении многих веков обществом с минимальным объемом совокупного прибавочного продукта. Низкий уровень агрикультуры, низкая и очень низкая урожайность, весьма упрощенный уклад жизни крестьянства, вечно борющегося за выживание, — все это находится, казалось бы, в очевидном противоречии с выдающейся судьбой Русского государства, поднявшегося в конце XIV в. на борьбу с золотоордынским игом и, пройдя через жесточайшие испытания, к концу XVIII столетия ставшего одной из самых могучих держав Европы.

Тем не менее в основе такого пути лежит специфика российского социума, заложенные в его социальной и политической структуре некие компенсационные механизмы выживания, позволявшие России, хотя и сравнительно медленно, с большими социальными издержками, двигаться по пути прогресса, имея на себе "вериги" вечной отсталости земледельческого производства.

В связи с этим представляется немаловажным попытаться раскрыть ряд особенностей исторического развития страны как общества, обладавшего из века в век лишь необходимым минимумом совокупного прибавочного продукта.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Ключевский В.О. Сочинения: В 8 томах. — М., 1956— 1959. — Т. I . — М., 1956. — С. 314.

2 Комов И. О земледелии. — М., 1788. — С. 1—2.

3 Там же. — С. 218,

4 См об этом: Милов Л.В. Природно-климатетеский фактор и особенности российского исторического процесса // Вопросы истории. — 1992. — № 4—5. — С. “$8.

5 ГИМ. ОПИ. Ф. 445. № 128. Л. 13 об.

6 Там же. — Л. 55—56.

7 Генеральное соображение по Тверской губернии. — С. 105.

8 Там же. — С. 93.

9 ГИМ. ОПИ. Ф. 445. № 128. Л. 12 об.

10 Фриз Яков. Известия, служащие к топографическому описанию Вологодской губернии // Технологический журнал. — Т. 3. — Ч. 1. — СПб., 1806. — С. 10—15.

11 Там же. — С. 14—15.

12 Генеральное соображение по Тверской губернии. — С. 272.

13 По материалам межевания в Московском уезде в дачах с. Окатова, с. Яковлевского и многих других земли всей не запахивают, а оставляют в пусте", "оставляют многое число в пусте", "землю всю за неимением навозу не запахивают". В даче дёр. Казеевой на 50 душ м. п. приходилось 179 дес. пашни, то есть по 3,6 дес. на д. м. п. Однако здесь "землю всю не запахивают, а оставляют половину за неурожаем хлеба". В дёр. Бабкино Лугского у. Петербургской губ. "высевается крестьянами: ржи 22 четверти, ячменю 2 четверти, овса 8 четвертей, пшеницы 1 четверть, гороху 4 четверика, гречи 6 четвертей, семени льняного 1 четверть". Беря при подсчете средние для этого района нормы высева, получаем 52, 8 дес. посева (с паром это будет ок. 78 — 80 дес.), в то время как по межеванию здесь было 166 дес. 630 саж. пашни. В дёр. Владычино того же уезда высевалось: "ржи 17 четвертей, овса 5 четвертей, жита 3 четверти, гороху 1 четверть 2 четверика, гречи 5 четвертей, льнянаго семя 1,5 четверти". Вместе с паром это займет примерно 63 — 65 дес., а пашни здесь 190 дес. 1553 саж. Следовательно, в том и в другом случае не занято 47 — 67% пашни (РГВИА. Ф. ВУА. Оп. Ш. № 18859. Ч. VI , дачи 20, 40, 41, 64, 73. 98, 36, 114, 349, 555; Ч. УП, дача 803 и др.; Ч. VI , дачи 67, 199, 139; РГАДА. Ф. 1328. Оп. 1. № 2806. Л. 4—4 об.; Фонд Межевой архив. Экономические примечания Петербургской губ. № 8, дача 1422; Ф. 1328. Оп. 1. №> 2893:

Фонд Межевой архив. Экономические примечания Петербургской губ. № 8. Л. 294).

14 Рубинштейн Н.Л. Сельское хозяйство России во второй половине XVIII в. (историко-эконо-мический очерк). — М., 1957. — С. 202.

15 Яцунский В.К. Генезис капитализма в сельском хозяйстве России // Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы за 1959 год. — М., 1961. — С. 42.

16 Прокофьева Л.С. Хлебный бюджет крестьянского хозяйства в вотчине Кирилле-Белозерского монастыря в 30-е годы ХУШ в. // Вопросы аграрной истории (материалы научной кон(|)еренции). — Вологда, 1968. — С. 352—353.

17 Учреждение гр. П.А. Румянцева // Университетские известия. — 1903. — № 12. Прибавление. — С. 3.; Университетские известия. — 1904. — № 7. Прибавление. — С. 68.

18 Осьминский Т.И. Указ. соч. — С. 362—363.

19 Елагин Иван. Проэкт действ, стат. сов. и члена дворцовой канцелярии Ивана Елагина об определении в неотъемлемое владение дворцовым крестьянам земли... // Журнал землевладельцев. — М., 1859. — № 21. — С. 140.

20 Елагин Иван. Указ. соч. — С. 141.

21 Там же.

22 И. Елагин на 8 взрослых и 8 малолетних рассчитал 24 четверти ржи и 54 четверти ярового, вместо 22 четвертей ржи и 44 четвертей ярового, что составит 66, а не 78 четвертей.

23 Осьминский Т.И. Указ. соч. — С. 363.

24 Кеппен П.И. О потреблении хлеба в России. — СПб., 1839. — С. 3; См. также: Янсон Ю.Э. Опыт статистического исследования о крестьянских наделах и платежах. — СПб., 1877. — С. 292.

25 Прокофьева Л.С. Указ. соч. — С. 352—353.

26 Шабанова А.М. Бюджеты крестьянских дворов Александро-Свирской вотчины в середине Х\ТЛ в. // Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы. 1970. — Рига, 1977. — С. 104—113.

27 Генеральное соображение по Тверской губернии. — С. 40, 97, 131, 143, 151, 160 и др.; См. также: ГИМ. ОПИ. Ф. 445. № 128. Л. 58, 181, 305.

28 Генеральное соображение по Тверской губернии. — С. 119.

29 Генеральное соображение по Тверской губернии. — С. 160.

30 Щербатов М.М. Неизданные сочинения. — ОГИЗ, 1935. — С. 5—6.

31 Кабузан В.М. Изменения в размещении населения России в XVIII — первой половине

XIX в. — М., 1971. — С. 83—91.

32 Щербатов М.М. Неизданные сочинения. — С. 5—7.

33 Болотов А.Т. Наказ для управителя. § 6 // Труды ВЭО. — СПб., 1770. — Ч. XVI .

34 Татищев В.Н. Краткие экономические до деревни следующие записки // Временник МОИДР. — М., 1852. — Кн. 12. Смесь. — С. 13.

35 Посошков И.Т. Книга о скудости и богатстве. — М., 1951. — С. 260.

36 См.: Милов Л.В. Исследование об Экономических примечаниях к Генеральному межеванию (к истории русского крестьянства и сельского хозяйства второй половины ХУШ в.). — М., 1965. — С. 289.

37 Там же. — С. 177—269.

38 Исходные данные см.: Рубинштейн Н.Л. Указ. соч. — Приложение П. — С. 414—453;

Кабузаи В.М. Изменения в размещении населения России в ХУШ — первой половине XIX в. (По материалам ревизий). — М., 1971. — С. 94, 99, 103, 107, 111, 115.

39 Исходные данные см. примечание к табл. 2.2.

40 И.Д. Ковальченко рассчитаны чистые сборы на душу населения за десятилетие 1785—1796 гг. в целом по 12 губерниям (Архангельская губ. — 1,1 чтв., Олонецкая губ. — 1,31 чтв.. Рязанская губ. — 2,15 чтв.. Орловская губ. — 4,03 чтв.. Тамбовская губ. — 2,69 чтв.. Курская губ. — 2,54 чтв.. Воронежская губ. — 2,88 чтв.. Саратовская губ. — 3,35 чтв.. Оренбургская губ. — 0,75 чтв., Симбирская губ. — 1,65 чтв.. Московская губ. — 1,23 чтв. и Калужская губ. — 2,56 чтв. — см.:

Ковальченко И.Д. Динамика уровня земледельческого производства России в первой половине XIX в. // История СССР. — 1959. — № 1. — С. 72).

41 Ковальченко И.Д. Динамика уровня земледельческого производства. — С. 65 (по Северному региону у автора опечатка — 0,62).

42 ГИМ. ОПИ. Ф. 445. № 128. Л. 58.

43 Генеральное соображение по Тверской губернии. — С. 97.

44 ГИМ. ОПИ. Ф. 445. № 128. Л. 108.

45 Там же. — Л. 85—85 об.

46 Там же. — Л. 143 об.

47 Генеральное соображение по Тверской губернии. — С. 59.

48 Генеральное соображение по Тверской губернии. — С. 86.

49 Там же. — С. 25 — 26.

50 Там же. — С. 8

51 ГИМ. ОПИ. Ф.445. № 128. Л. 279.

52 Генеральное соображение по Тверской губернии. — С. 143.

53 Там же. — С. 160.

54 Там же. — С. 97.

55 Там же. — С. 76.

56 РГВИА. Ф. ВУА. Оп. III . № 19178. Л. 4 об.

57 Друковцев С.В. Экономическое наставление. — С. 49—50.

58 РГВИА. Ф. ВУА. Оп. III . № 19176. Л. 22 об.

59 Литературное наследие. — М., 1933. — № 9—10. — С. 175.

60 Труды ВЭО. — 1770. - Ч. XVI . — С. 64,74, 115, 125—126; 1766. — Ч. П. — С. 157.

61 См.: Миронов Б.Н. Хлебные цены в России за два столетия ( XVIII — XIX вв.). — Л., 1985. — Приложение. Таблицы 4, 5.

62 Ковальченко И.Д. Динамика уровня земледельческого производства России в первой половине XIX в. — С. 64—65.

63 См.: Соколова Н.В. Монастырское землевладение и хозяйство в Нижегородском крае в ХУЛ — XVIII вв.: Дисс. на соиск. уч. ст. к. и. н. — М., 1990. — Табл. 18, 17.

64 Исходные данные см.: Ковальченко И.Д. Динамика уровня земледельческого производства в России в первой половине XIX в. — С. 64—65.

65 Георги И.Г. Описание всех обитающих в Российском государстве народов. — Ч. 4. — С. 116 —117.

66 Яковлева В.П. Рынок и сельское хозяйство, Структура помещичьего и крестьянского хозяйства кануна отмены крепостничества в России. — Йошкар-Ола, 1997. — С. 155.

67 Яковлева В.П. Указ. соч. — С. 95.

68 Там же. - С. 38.

69 Яковлева В.П. Указ. соч. — С. 38, 95, 133.

70 Там же. — С. 51.

71 Ливанов М. О земледелии, скотоводстве и птицеводстве. — Николаев, 1799. — С. 186—187.

72 Яковлева В.П. Указ. соч. — С. 40.

73 Там же. — С. 38—39.

74 Ковальченко И.Д. Динамика уровня земледельческого производства России не XIX в. — С. 68—69.

75 Ковальченко И.Д. Русское крепостное крестьянство в первой половине XIX в. — М., 1967. — С. 97; Нифонтов А.С. Зерновое производство в России во второй половине XIX в. — М., 1974. — С. 143.

76 Инструкции об управлении ... С. 6.

77 Ковальченко И.Д. Динамика уровня земледельческого производства России в первой половине XIX века. — С. 84.

78 Нифонтов А.С. Указ. соч. — С. 286—287.

79 Там же. — С. 268.

80 Ковальченко И.Д. О характере и формах расслоения помещичьих крестьян России в первой половине XIX в. // Исторические записки. — Т. 78. — М., 1965. — Табл. 15.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел история