Кузнецов В. Русская Голгофа

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава первая

ТЯЖЕЛАЯ УТРАТА

«Боже мой, Боже мой, что за день! Господь отозвал к Себе нашего обожаемого дорогого горячо любимого Папа. Голова кругом идет, верить не хочется — кажется до того неправдоподобной ужасная действительность. Все утро мы провели наверху около него! Дыхание его было затруднено, требовалось все время давать ему вдыхать кислород. Около половины 3-го он причастился Св. Тайн; вскоре начались легкие судороги... и конец быстро настал! О. Иоанн больше часа стоял у его изголовья и держал за голову. Это была смерть святого! Господи, помоги нам в эти тяжелые дни! Бедная дорогая Мама!»  
Такую запись сделал в дневнике, который вел с детских лет, молодой Император Николай II Александрович, 20 октября 1894 года. «Петербургская газета» от 21 октября поместила текст телеграммы Министра Императорского Двора: «Сегодня, 20 октября, в Ливадийском дворце, в Бозе почил Государь Император Александр III. Штандарт над дворцом приспущен. Раздавшиеся выстрелы из орудий повергли население в беспредельное горе. Его Величество утром сподобился принятия Святых Тайн у протопресвитера Янышева. Все время Государь находился в полном сознании. Государыня Императрица находилась безотлучно возле Августейшего Супруга. Государь скончался окруженный всем Своим Семейством. С прахом прощались Августейшие Дети и Родственники, чины Двора, свиты и служащие при Дворе.
В пятом часу, на площадке против дворцовой церкви, принесена была присяга Государю Императору [Николаю II]. К присяге приводил придворный протопресвитер Янышев в сослужении духовенства. Первыми присягали Великие Князья, затем чины Двора, находившиеся в Ливадии войска, дворцовая полиция, собственный Его Величества конвой».
В том же номере газеты появилось и следующее сообщение:
«В пятницу 21 октября в 12 часов магометане столицы, во главе с попечителем Ахуном Боязитовым, в присутствии приходских попечителей, совершили молебствие. После молебствия был поставлен Алькоран и, по прочтении Ахуном Боязитовым клятвенного обещания на верноподданство Государю Императору и Наследнику престола, присутствующие были приведены к присяге. Обряд присяги окончился целованием Корана».
Пережить тяжелую потерю Николаю II помогла его невеста, принцесса Гессен-Дармштадтская Алиса (Аликс), будущая Императрица Всероссийская, любовь к которой он пронесет до своего смертного часа. Именно она останется самым верным и преданным другом Николая Александровича.
«И в глубокой печали Господь дает нам тихую и светлую радость: в 10 часов в присутствии только семейства моя милая дорогая Аликс была миропомазана, и после мы причастились вместе с ней, дорогой Мама и Эллой [Великой Княгиней Елизаветой Федоровной, старшей сестрой Аликс]»,— записал Николай II 21 октября. Незадолго до своей кончины Александр III успел благословить на брак сына и его нареченную, к которой сразу же проникся симпатией. Несмотря на протесты со стороны Императрицы Марии Федоровны и врачей, превозмогая слабость, могучий Государь облачился в парадный мундир и перекрестил сына и невестку, припавших к ногам обессилевшего богатыря. Кто бы мог подумать, что пройдет всего тринадцать лет со дня его восхождения на престол, с того памятного дня, когда, став Императором, он подпишет манифест:

«Божиею милостию

МЫ, АЛЕКСАНДР ТРЕТИЙ,
Император и Самодержец Всероссийский,
Царь Польский, Великий Князь Финляндский
и прочая, и прочая, и прочая

Объявляем всем верным Нашим Подданным:
Господу Богу угодно было в неисповедимых путях Своих поразить Россию роковым ударом и внезапно отозвать к Себе ее благодетеля Государя Императора Александра II-го. Он пал от святотатственной руки убийц, неоднократно покушавшихся на Его драгоценную жизнь. Они посягали на сию столь драгоценную жизнь, потому что в ней видели оплот и залог величия России и благоденствия Русского народа. Смиряясь пред таинственными велениями Божественного Промысла и вознося к Всевышнему мольбы об упокоении чистой души Родителя Нашего, Мы вступаем на Прародительский Наш Престол Российской Империи и нераздельных с нею Царства Польского и Великого Княжества Финляндского.
Подъемлем тяжкое бремя Богом на Нас возлагаемое, с твердым упованием на Его Всемогущую помощь. Да благословит Он пути Наши ко благу возлюбленного нашего отечества и да направит силы Наши к устроению счастия всех Наших верноподданных.
Повторяя данный Родителем Нашим священный пред Господом Вседержителем обет посвятить по завету Наших предков всю жизнь Нашу попечениям о благоденствии, могуществе и славе России, Мы призываем Наших верноподданных соединить их мольбы с Нашими мольбами пред Алтарем Всевышнего и повелеваем им учинить присягу в верности Нам и Наследнику Нашему, Его Императорскому Высочеству Цесаревичу Великому Князю Николаю Александровичу.

Дан в С.-Петербурге в 1-ый день марта, в лето от Рождества Христова тысяча восемьсот восемьдесят первое, Царствования же Нашего в первое.
На подлинном Собственною Его Императорского Величества рукою подписано:
«АЛЕКСАНДР»

Подобно своим предкам, Император Александр III мужественно нес крест Царского служения до могилы, завещав следовать по его стопам и своему сыну, Государю Императору Николаю II Александровичу. И свое тяжкое бремя, ставшее еще тяжелее, Николай II нес смело и терпеливо, памятуя наказ своего Державного Отца, который тот отдал ему незадолго до своей кончины:

«Тебе предстоит взять с плеч Моих тяжелый груз государственной власти и нести его до могилы, так же, как нес его Я и как несли Наши предки. Я передаю тебе царство, Богом Мне врученное. Я принял его тринадцать лет тому назад от истекавшего кровью Отца... Твой дед с высоты престола провел много важных реформ, направленных на благо русского народа. В награду за все это он получил от русских революционеров бомбу и смерть... В тот трагический день встал передо Мною вопрос: какой дорогой идти? По той ли, на которую меня толкало так называемое «передовое общество», зараженное либеральными идеями Запада, или по той, которую предсказывало Мне Мое собственное убеждение, Мой высший долг Государя и Моя совесть. Я избрал Мой путь. Либералы окрестили его реакционным. Меня интересовало только благо Моего народа и величие России. Я стремился дать внутренний и внешний мир, чтобы государство могло свободно и спокойно развиваться, нормально крепнуть, богатеть и благоденствовать. Самодержавие создало историческую индивидуальность России. Рухнет самодержавие, не дай Бог, тогда с ним рухнет и Россия. Падение исконной русской власти откроет бесконечную эру смут и кровавых междоусобиц. Я завещаю тебе любить все, что служит благу, чести и достоинству России. Охраняй самодержавие, памятуя, что ты несешь ответственность за судьбу твоих подданных пред Престолом Всевышнего. Вера в Бога и в святость твоего Царского долга да будет для тебя основой твоей жизни. Будь тверд и мужествен, не проявляй никогда слабости. Выслушай всех, в этом нет ничего позорного, но слушайся только самого себя и своей совести. В политике внешней — держись независимой позиции. Помни — у России нет друзей. Нашей огромности боятся. Избегай войн. В политике внутренней — прежде всего покровительствуй Церкви. Она не раз спасала Россию в годины бед. Укрепляй семью, потому что она основа всякого государства».

Прекрасные, мудрые слова. Но, увы, Александр III, рассчитывавший прожить долгую жизнь, мало сделал для того, чтобы своего Наследника подготовить к предстоящему ему Царскому служению. Поэтому неудивительно, что первые дни Николай II пребывал в некоторой растерянности. Даже самые близкие люди (кроме Государыни Александры Феодоровны) не могли понять и поддержать молодого Государя. Его родная сестра, Великая Княгиня Ольга Александровна, нашедшая немало слов осуждения в адрес покойной родительницы, Вдовствующей Императрицы Марии Феодоровны, осудила и своего Державного брата. В своих мемуарах, продиктованных канадскому журналисту Йену Ворресу незадолго до ее смерти в 1960 году, она вспоминала: «После смерти Государя <Александра III> Ники подошел ко мне на веранде Ливадийского дворца и зарыдал».
Это душевное движение, вполне естественное в сыне, горячо любившем покойного отца, Ольга Александровна почему-то восприняла, как признак слабости. «Даже Алики <будущая Императрица Александра Феодоровна>,— продолжала Великая Княгиня, — не могла его утешить. Он был в отчаянии. Твердил, что не знает, что будет с нами. Что он совершенно не подготовлен управлять Империей». Обращает на себя внимание то, что многие страницы ее мемуаров словно списаны с «Книги воспоминаний» Великого Князя Александра Михайловича, в которой уйма явных ошибок и весьма спорных суждений. «Хотя я была совсем юной, — писала она, — я инстинктивно понимала, что одной чуткости и доброты, которыми был наделен мой брат, недостаточно, чтобы быть монархом. И в неподготовленности этой Ники был совершенно неповинен. Он был наделен умом, искренней религиозностью и мужеством, но был совершенным новичком в делах управления государством. Ники получил военное образование. Его бы следовало подготовить к выполнению государственных обязанностей, но этого не сделали. И повинен в этом был мой отец. Он даже не разрешал Ники присутствовать на заседаниях Государственного Совета вплоть до 1893 года. Почему, не могу объяснить. Но промах был допущен. Я знаю, Папа не любил, чтобы государственные дела как-то мешали нашим семейным отношениям, но ведь Ники был его Наследником... Конечно, отец не мог предположить, что конец его наступит так рано...»
Тем большее уважение вызывает к себе молодой Император, который, в отличие от Великого Князя Константина Павловича, второго сына Императора Павла Первого (он не захотел унаследовать престол после кончины Александра I), не отказался от тяжкого бремени.
Силу он черпал в глубокой вере, в убежденности, что выполняет Божью волю. В упомянутой нами книге Александр Михайлович (Сандро), ее автор, сетовал, что Государь Николай II не опирался на помощь своих родственников, Великих Князей. Это не так. Те, кто мог ему помочь, помогали молодому Императору теми силами, какими они располагали. Но были и такие, как скажем, Великий Князь Алексей Александрович, генерал-адмирал, который, по собственному признанию, в морских дисциплинах не разбирался.
Предполагалось, что бракосочетание состоится весной 1895 года, однако, не желая остаться без поддержки своей нареченной, молодой Император настоял на том, чтобы свадьба состоялась как можно раньше, пока «еще дорогой Папа под крышей дома». Но дяди Государя были за то, чтобы столь важное событие произошло в столице, а не в узком кругу родных в Ливадии.
Неделю спустя, установив гроб с Царственными останками на шканцах под тентом из Андреевского флага на судне «Память Меркурия», из Ялты его доставили в Севастополь. Оттуда траурный поезд двинулся на север.
«Останавливались в Борках и Харькове для панихид...» (28 октября). «Останавливались три раза: в Курске, Орле и Туле...» (29 октября 1894 г.) — отметил в дневнике Император Николай II.
Когда поезд с прахом Александра III ехал по Украине, к полотну железной дороги подходили тысячи крестьян, чтобы проститься с Царем.
Некогда идейный революционер, затем осознавший пагубность и преступность намерений нигилистов, Лев Тихомиров, получивший прощение у Государя Императора Александра III и вернувшийся из эмиграции с рядом своих сообщников, чтобы стать убежденным сторонником и теоретиком монархизма, писал в те дни:

«Никто не понял Императора, когда Он явился... Но Он Своими деяньями и Своей личностью принудил признать Себя. Он начал Свое служение с работы над самим Собой и выдержал самый тяжкий искус: победил в Себе все, что могло бы мешать Его исторической миссии. Пришлось... признать в Нем неутомимое трудолюбие, мужество, хладнокровие, независимость. Пришлось признать в Нем мудрость Правителя. Все трудности становились на Его царственном пути. Смута, измена, расстройство государственной казны, голод, мор, опасность, казалось, неминуемой войны... Все побеждал Он, все умиротворил, все благоустроил. Как Супруг, как Отец, как Патриарх Своего Царственного рода, во всем являлся Он высоким примером. Его твердость была такова, что исчезала даже мысль о сопротивлении Ему. «Пока Я нужен России, до тех пор не умру», — говорил Он с глубокой верой в Промысел Божий. И вот сразу оборвались годы счастья. Смерть подходила к Нему шаг за шагом... Быть может, никогда еще ни о ком так не молилась Россия — и слышалось по всенародной молитве прошение, что уж если нужно наказать нас, то пусть лучше Бог пошлет другое бедствие,  только не это».

Выраженные в статье Л. Тихомирова чувства испытывала вся Россия.
30 октября с Николаевского вокзала Москвы гроб с прахом Александра III повезли в Архангельский собор. Процессия растянулась на три версты. Опечаленный народ крестился, печально звонил колокол, звучали торжественные аккорды «Коль славен» . Гимн этот исполняли хоры войск, стоявших шпалерами на пути траурного шествия. Раздавались похоронные марши. На 13 подушках сановники несли ордена и знаки отличия, на одиннадцати — Императорские регалии. Целую версту заняла духовная процессия с хоругвями. Священство было в белом облачении. Траурную колесницу под золотым балдахином везли 8 лошадей в черных попонах.

_____________________________________________

«Коль славен...»

Музыка Д. С. Бортнянского
Текст М. М. Хераскова

1. Коль славен наш Господь в Сионе,
Не может изъявить язык;
Велик Он в небесах на троне,
В былинках на земли велик.
Везде Господь, везде Ты славен,
В нощи, во дни сияньем равен.
2. Тебя твой Агнец златорунный
В Себе изображает нам;
Псалтирью мы десятострунной
Тебе приносим фимиам.
Прими от нас благодаренье,
Как благовонное куренье.
3. Ты солнцем смертных освещаешь,
Ты любишь, Боже, нас, как чад;
Ты нас трапезой насыщаешь
И зиждешь нам в Сионе град.
Ты грешных, Боже, посещаешь
И плотию Твоей питаешь.
4. О Боже, во Твое селенье
Да внидут наши голоса;
И взыдет наше умиленье
К Тебе, как утрення роса!
Тебе в сердцах алтарь поставим,
Тебя, Господь, поем и славим.
(Исполняются строфы 1, 2, 4)

Государь, Великие Князья и принц Валлийский следовали за колесницей пешком. Государыня с Августейшими дочерьми и Высоконареченная Невеста Государя ехали в одной траурной карете, остальные Великие Княгини — в другой. Митрополит Сергий совершал каждение вокруг гроба. После того, как гроб внесли в собор, в преддверии его митрополит совершил панихиду. Государь и все присутствующие молились коленопреклоненно. Затем епископ Тихон отслужил панихиду на площади, заполненной народом, стоявшим на коленях.
Прежде, чем колесница достигла Кремля, было 10 остановок у храмов для литий. Гроб, оставленный на ночь в Архангельском соборе, после литии был водружен на колесницу и доставлен на станцию.
1 ноября в 10 часов утра траурный поезд прибыл в С.-Петербург. Встречал его почетный караул от Гвардейского Экипажа со знаменем и хором музыки. В одну линию с ним стояла рота Дворцовых Гренадер. У платформы выстроились 60 пажей со свечами в руках и шарфами черного и белого цвета через плечо.
У сходен — колесница, запряженная восемью лошадьми. На попонах — герб Императора. Над золотым балдахином белые страусовые перья. На углах черного бархатного катафалка серебряные орлы.
Поезд останавливается. Слышится команда «на караул!» Величественные звуки «Коль славен» сменяются боем обтянутых крепом барабанов. Гудит колокол Исаакиевского собора, раздаются редкие выстрелы салюта орудий Петропавловской крепости. Минуты через три музыка смолкла, все обнажили головы. Перед гробом почившего в Бозе Родителя Государь преклонил колени. Митрополит совершил литию. «Вечная память» — раздаются слова. Гроб устанавливают на колесницу. По сторонам его следуют пажи со свечами в руках. Государь и принц Валлийский идут пешком за гробом, который сопровождают Великие Князья и свита. Государыня Императрица, королева Эллинов, Высоконареченная Невеста Государя, Великие Княгини и принцессы следуют в траурных каретах.
Шествие от вокзала до крепости продолжалось четыре часа. Дома были затянуты трауром, горели фонари, обтянутые крепом. На зданиях — черные с белым флаги. Множество депутаций несли знамена и гербы, все иностранные ордена покойного Государя. Затем следовали высшие сановники и лица Империи, министры и члены Государственного Совета. Процессия была разделена на 12 отделений, во главе каждого церемониймейстер. Во всех отделениях было 156 разрядов или нумеров.
В конце 3-го отделения между знаменами и гербами двигались латники. Один ехал на коне: латы, наколенники, наручники, шлем со страусовыми перьями — все в золоте. В руках — обнаженный меч. Другой был пеший латник — печальный, весь в черном, с огромным, опущенным вниз обнаженным мечом, обвитым черным флером. Несли 52 знамени, за каждым вели лошадь, 12 гербов, включая Государственный. Депутации, сановники, министры несли государственные мечи и 57 иностранных орденов, а также 13 российских знаков отличия и орденов, за ними — Государственное знамя и и 11 регалий, в том числе Государственную корону.
Затем следовала процессия духовенства. Несли хоругви, шли певчие, причетники, диаконы, священники со свечами в руках, все в белом. За ними архимандриты, преосвященные викарные епископы Никандр и Назарий, придворная певческая капелла, придворные псаломщики, протодиаконы и протоиереи. В процессии находился отец Иоанн Кронштадтский, ныне причисленный к лику святых. Преосвященный Виссарион, епископ Костромской, и преосвященный Антоний, епископ Финляндский, следовали во главе духовенства вместе с митрополитом Палладием. За ним, перед колесницей, нес свечу Его Величества протопресвитер о. Янышев.
Траурная процессия останавливается у Знаменской церкви (нынче на ее месте надземный вестибюль станции метро «Площадь восстания»). Следующая остановка для литии у Аничкова дворца. Над крышей Александринского театра поднимается дым курильниц. На паперти Казанского собора митрополит Палладий служит литию. Перед собором шпалерами выстроились студенты института гражданских инженеров, Императора Николая I, путей сообщения, технологического, горного и электротехнического.
Войдя в собор, Государь Император преклонил колени пред чудотворной иконой Казанской Божией Матери. Митрополит приветствовал Царя и благословил его иконой. Навстречу процессии у лютеранской церкви Петра и Павла вышли лютеранский епископ, суперинтендант и все пасторы. У голландской церкви стояли консул, пастор и члены колонии.
Начиная от Полицейского моста по правую сторону стояли кадеты, по левую — пехотные войска, Новочеркасский полк и стрелковая гвардейская бригада. На повороте с Невского к Николаевскому мосту расположилась батарея Михайловского Артиллерийского училища. У Исаакиевского собора траурная процессия остановилась, была отслужена лития. На Сенатской площади, где была установлена величественная траурная арка, выстроилось Константиновское Артиллерийское училище. На набережной — слушатели военных академий.
Николаевский мост освещен фонарями, окутанными флером. На Васильевском острове — шпалеры моряков, флотских и гвардейских экипажей. На фронтоне здания Академии Художеств громадная лира задрапирована трауром. У Румянцевского сквера стоят юнкера пехотных училищ, пажи, кадеты, воспитанники Морского кадетского корпуса, напротив них — гимназисты, студенты университета. Расположившийся перед зданием Академии Наук оркестр пожарных команд играет «Коль славен», за отрядом пожарных расположились студенты, учащиеся школ, перед таможенными зданиями — фронт пограничной стражи.
На Новобиржевом мосту воздвигнута траурная арка. Процессия переходит на Петербургскую сторону. Там в строю студенты Военной Медицинской Академии, учащиеся высшей офицерской и артиллерийской школ. Далее — части 9-й гв. пехотной дивизии; в Александровском парке, у самой крепости стоит Л.-Гв. Преображенский полк.
В 2 часа дня траурная колесница подъезжает к Петропавловскому собору. Дворцовые Гренадеры снимают с колесницы гроб, передают его родственникам почившего Царя. Государь Император в голове, Великие Князья по бокам, министр Императорского Двора в ногах, вносят гроб в собор и ставят на катафалк. Митрополит в сослужении членов Святейшего Синода и придворного духовенства в присутствии 1000 человек совершает божественную литургию.
Уже с вечера проститься с прахом усопшего монарха в собор потянулись массы народа. Неделю стоял гроб в Петропавловском соборе. Нескончаемой вереницей шли сюда люди — петербуржцы и приезжие, простолюдины и знать, военные и штатские. Шли, чтобы отдать последний поклон почившему в Бозе Императору, для которого, по его словам, было важно «всегда иметь единой целью мирное преуспеяние, могущество и славу дорогой России».
Наступило холодное утро 7 ноября 1894 года. Россия прощалась со своим Царем. Русский флот и армия — с Державным Предводителем.
В состав отряда для отдания воинских почестей своему Вождю под общим начальством командира гвардейского корпуса генерал-адъютанта Манзея были назначены части пехоты и артиллерии Петербургского гарнизона и ближайших окрестностей. Депутации от шефских частей, российских и иностранных, Шефом которых был почивший в Бозе Император, были построены в крепости от Невских ворот к собору. Было представлено и Александровское военное училище. Л.-Гв. Преображенский и Семеновский полки расположились на валах Петропавловской крепости; Л.-Гв. Московский Гренадерский и Финляндский полки, Павловское военное училище, Морской кадетский корпус, Гвардейский экипаж, сводный батальон 1, 7, 13 флотских экипажей, С.-Петербургское пехотное юнкерское училище, сводный батальон офицерской стрелковой школы и пограничной стражи — от Троицкой площади по Кронверкскому проспекту до Невы. Части гвардейской пехоты, 145-й пехотный Новочеркасский Императора Александра III полк, Пажеский корпус, инженерное училище и электротехническая школа разместились на Дворцовой набережной. Артиллерия была расположена в трех местах: Л.-Гв. 1-я артиллерийская брагада и Михайловское артиллерийское училище — на набережной у Летнего сада; Л.-Гв. 2-я и 23-я артиллерийская бригада, 5-я гв. батарея 2-й резервной арт. бригады и батарея офицерской артиллерийской школы — у здания Биржи и, наконец, вся гвардейская конная артиллерия расположилась на Петербургской стороне по набережной у провиантских магазинов.
Внутри крепости был выставлен в почетный караул эскадрон Л.-Гв. Гусарского Его Величества полка со штандартом и хором трубачей, расположившийся у входа в собор. У Петровских ворот размещены были назначенные для сопровождения регалий четыре взвода Л.-Гв. Конного полка при 4 трубачах и 24 унтер-офицерах того же полка.
Л.-Гв. Гренадерский полк занимал караулы у ворот крепости.
Все войска были в парадной форме, при шинелях.
В 10 1/2 часов утра в собор прибыли Государь Император Николай II Александрович, Государыня Императрица Мария Феодоровна, Высоконареченная Невеста Великая Княжна Александра Феодоровна, Великий Князь Михаил Александрович и Великая Княгиня Ольга Александровна. Государь Император был в форме Л.-Гв. Преображенского полка.
Их Величества и Их Высочества, в сопровождении всех Членов Императорской Фамилии, ожидавших уже приезда Государя Императора, вошли в собор, где были встречены высокопреосвященным Палладием, митрополитом С.-Петербургским и Ладожским и членами Святейшего Синода с крестом и святой водой. После того, как Их Величества заняли свои места, началась божественная литургия, отправлявшаяся митрополитом Палладием в сослужении членов Святейшего Синода и придворного духовенства; среди них находился и отец Иоанн Кронштадтский.
В собор прибыли Король Датский Христиан IX, отец Вдовствующей Государыни Императрицы, Король Греческий Георг, Король Сербский Александр I, Великий Герцог Гессенский, Великая Княгиня Анастасия Михайловна и другие иностранные владетельные особы.
Во время заупокойной литургии и отпевания у подножья катафалка с гробом Царя стояли на дежурстве командиры полков, в которых покойный Государь Император изволил быть шефом — как в русской, так и иностранных армиях — а также старшие офицеры французской и бельгийской депутацией.
При пении «Со святыми упокой» и возглашении вечной памяти усопшего Императора Александра III Их Величества, члены и родственники Августейшей Семьи и все присутствующие опустились на колени.
По окончании отпевания Их Величества, члены Августейшей Семьи и иностранные августейшие особы в последний раз приложились к телу в Бозе почившего Императора. После того, как крышка гроба была прикреплена, Их Величества и Их Высочества еще раз преклонили колени. Затем Государь Император, Члены Императорской Фамилии и иностранные владетельные особы подняли гроб и, предшествуемые митрополитом и духовенством, при всеобщем молчании — слышалось лишь тихое пение: «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас!» — понесли его к могиле, устроенной в центральной части собора, рядом с могилой Императрицы Марии Александровны, Родительницы усопшего Государя.
Гроб с останками Императора Александра III был вставлен в медный ковчег. После этого его заперли двумя замками, ключи от которых были переданы на хранение министру Императорского Двора и коменданту крепости.

Когда гроб со священными останками был принят из рук Их Величеств и Их Высочеств нижними чинами роты Дворцовых Гренадер и те стали опускать его в могилу, стены собора вздрогнули. Послышались словно бы раскаты грома: это войска отдавали последние воинские почести своему незабвенному Державному Вождю.
По сигналу с крепости из всех орудий было сделано по 6 выстрелов; пехотой и артиллерией в строю стрельба производилась по-батальонно и по-батарейно восемью отдельными очередями, соответственно расположению войск, в каждой по 6 залпов.
При опускании гроба Государь Император бросил на него горсть земли. Примеру его последовали остальные.
Затем Их Величества и Их Высочества изволили отбыть. При выходе Государя Императора из собора почетный караул отдал честь, штандарт склонился, трубачи заиграли «поход», а затем «Боже, Царя Храни».
Царские регалии повезли из Петропавловского собора в Зимний дворец. Открывали и замыкали шествие по два взвода Конной гвардии. По сторонам кареты, в которой везли регалии, следовали по два унтер-офицера. Над дворцом взвился Императорский штандарт.

В течение 17 часов в сутки открыт был доступ к могиле покойного Императора. Ежедневно поклониться Его праху приходило до 30 000 человек.
Сокрушая «кумиров» и повсюду устанавливая собственные, советская власть снесла памятники всем Императорам, за исключением, пожалуй, памятников Петру I и немногих памятников Павлу I. Повезло и Александру III. Его памятник, многие годы хранившийся где-то на задворках Русского музея, уцелел. А к столетию со дня его смерти «узник Русского Музея» был выпущен на свободу. Пусть этот памятник (работы Паоло Трубецкого) «Державному Строителю Великого Сибирского пути» стоит не там, где был установлен впервые — перед Николаевским (ныне Московским) вокзалом на Знаменской площади, а в садике Мраморного дворца. Пусть он стоит на невысоком постаменте, а не на пятиметровом цоколе. Но мы можем положить к нему цветы и поклониться памяти Царя-Миротворца. Да и место для установки памятника выбрано удачно. Быть может, в мертвых ушах Императора все еще отдается эхо прощального салюта, прозвучавшего, когда гроб опускали в землю рядом с могилой его матери, Императрицы Марии Александровны.

Капитан I ранга Игорь Озимов, скончавшийся через сто лет после смерти Императора Александра III, еще в то время, когда на памятник Царю-Миротворцу можно было посмотреть лишь в щель в заборе, написал стихотворение:

Памятник Александру Третьему

Другой, но тоже — всадник медный,
Судьба другая и напасть.
Его Демьян ославил Бедный,
И убрала подальше власть.
И на задворках, за забором,
Обшитый досками, как встарь,
Сидит в седле с немым укором
Уже полвека Русский Царь.
И противостоянье длится,
Он — не шемякинский урод,
И власть лукавая боится,
Чтоб увидал его народ.
А ну, как он поводья бросит
И кликнет воинство свое
И за развал державы спросит

Всех отступивших от нее.

Глава вторая

«ЦАРЬ МОГУЧИЙ, ЦАРЬ ДЕРЖАВНЫЙ...»

Ровно сто лет спустя после кончины Царя-Миротворца в Петропавловском соборе состоялась панихида по Благовернейшему Самодержавнейшему Царю Александру III Александровичу. Панихида была совершена архиерейским чином преосвященнейшим Иоанном, митрополитом Санкт-Петербургским и Ладожским при сослужении духовенства. На панихиде присутствовала вдова Тихона Николаевича Куликовского-Романова, племянника Царя Мученика Николая II Александровича, представители дворянства, казачества, купечества и иных сословий.
В воскресенье 27 ноября 1994 года состоялось возложение венка к памятнику Государю Императору Александру III Александровичу от имени Ольги Николаевны Куликовской-Романовой. Перед собравшимися выступили представители монархических организаций, дворянства, военные, ученые, литераторы. Отец Алексей Масюк и отец Владимир Сергиенко отслужили благодарственный акафист Святому Благоверному Великому Князю Александру Невскому, и была коленопреклоненно возглашена «Вечная память» Благочестивейшему Самодержавнейшему Государю Императору Александру III Александровичу. Собравшиеся исполнили народный гимн «Боже, Царя храни».

* * *

После кончины Государя Императора Александра III одна из петербургских газет писала:

«Все сословия, все классы населения были одинаково дороги сердцу почившего в Бозе Царя-Батюшки. Дворянство и крестьянство, купечество, служилый люд и доблестное наше воинство, словом — все классы и сословия, все без исключения верноподданные Царя-Батюшки не забудут Его безграничных отеческих забот и попечений. Достаточно вспомнить... новое законоположение об узаконении и усыновлении детей, учреждение Крестьянского поземельного банка и т. д. и т. п., чтобы убедиться, как горячо и близко к сердцу незабвенный Царь-Миротворец принимал нужды наиболее обиженной... судьбой части населения».

Александр III особенно заботился об «Их Величествах — Мужиках» (выражение самого Императора). Понижение выкупных платежей, обращение временно-обязанных крестьян в крестьян собственников, облегчение покупки крестьянами казенного леса, упрощение приобретения ими мелкой земельной собственности, ограничение эксплуатации ростовщиками сельского населения — все это было предпринято по указанию Монарха. Создание фабричных и податных инспекций, отмена телесных наказаний для ссыльных женщин, освобождение киргизов от крепостной зависимости свидетельствовали о заботе Государя о благе своих подданных.
В нынешнее время забвения исконных русских ценностей, время пренебрежения государственными интересами России как не вспомнить патриотизм Государя Императора. Газета «Биржевые Ведомости» отмечала:

«Величайшей заслугой Александра III будет то, что Он высоко поднял и держал знамя русской народности. Держал не только перед очами всего населения необозримой Своей империи. Перед твердой волей Его сдавались такие крепости, как полунемецкие твердыни Балтийского нашего поморья, так долго и так упорно не принимавшие русского стяга, свободно и широко развевающегося ныне в навсегда уже возвращенных России Юрьеве и Колывани. И в самой Русской земле смелее стали по Его почину говорить о русском духе и самостоятельных задачах русского народа... Народы и правительства Запада давно уже поняли, что только могучая воля Северного Монарха является охраной и гарантией мира».

Основательное научное образование Великий Князь получил у знаменитых московских и петербургских профессоров. Один из них, Яков Карлович Грот, привил ему вкус и любовь к русскому языку и литературе. В своем к нему рескрипте Александр Александрович отмечал: «Неусыпным усердием к делу Вы заслужили признательность незабвенных Наших Родителей». Получив специальные военные знания и всесторонне изучив морское дело, Великий Князь особо тяготел к русской истории, «преданиям старины глубокой». В письме к Лажечникову он указал:

«Мне приятно заявить, что «Последний Новик», «Ледяной Дом» и «Басурман», вместе с романами Загоскина, были в первые годы молодости любимым моим чтением и возбуждали во мне ощущения, о которых и теперь с удовольствием вспоминаю. Я всегда был того мнения, что писатель, оживляющий историю своего народа поэтическим представлением ее событий и деятелей в духе любви к родному краю, способствует к оживлению народного самосознания и оказывает немаловажную услугу не только литературе, но и целому обществу».

Следует отметить, что, став Императором, Александр Александрович покровительствовал литературе, искусству, в особенности, музыке и живописи. Он приобретал для своего кабинета, для Эрмитажа картины русских мастеров. Назначал пенсии писателям. В частности, им была назначена пенсия Ф. М. Достоевскому, А. Н. Островскому, журналисту Каткову, композитору П. И. Чайковскому. Среди государственных дел и забот Александр III находил время и для самых любимых своих занятий — историей и археологией России. Он был Августейшим Покровителем Московского Археологического Общества, Августейшим Председателем Императорского Русского Исторического Общества и содействовал обнародованию важных исторических документов. По инициативе Александра III был издан «Словарь всех замечательных русских деятелей».
Родился Александр Александрович в Аничкове дворце 26 февраля 1845 года. Он был вторым сыном Императора Александра II. Воспитывался вместе со старшим братом Николаем, который скончался в Ницце в 1865 году. Ставшего Цесаревичем второго сына Император Александр II начинает приобщать к государственной деятельности. Наследник становится Атаманом казачьих войск. Он — канцлер Гельсингфорсского университета, а затем и член Государственного Совета. После бракосочетания с дочерью датского короля Христиана IX принцессой Марией-Софией-Фридерикой-Дагмар, в православии Марией Феодоровной, состоявшегося 28 октября 1866 года, Наследник Цесаревич и Великая Княгиня поселилась в Аничкове. Александр Александрович выполнял поручения Державного Родителя, встречался с представителями различных слоев населения из разных местностей России. Во время недорода 1868 года Цесаревич, по повелению Государя, возглавил Комиссию для оказания помощи голодающим и много сделал для них в этой должности.
Венчание на Царство Государя Императора Александра III Александровича и Государыни Императрицы Марии Феодоровны происходило 15 мая 1883 года в Московском Успенском соборе.
Полковник Олленгрэн свидетельствовал:

«Все Романовы, у которых были русские мамки <кормилицы>, говорили по-русски с налетом простонародным. Так говорил и Александр Третий. Если он не следил за собой, то в его интонациях, как я понял впоследствии, было что-то от варламовской раскатитости. И я сам не раз слышал его: «чивой-то»,
Выбирались мамки из истовых крестьянских семей и, по окончании своей миссии, отправлялись обратно в свои деревни, но имели право приезда во дворец, во-первых, в день Ангела своего питомца, а во-вторых, к празднику Пасхи и на елку, в день Рождества.
Всех этих нянек поставляла ко Двору деревня, находившаяся около Ропши. Каждой кормилице полагалось: постройка избы в деревне, отличное жалованье и единовременное пособие по окончании службы. Работа была обременительная, и за все время пребывания во дворце мамка не имела права ни ездить домой, ни выходить в город.
Мамка Александра III была старенькая и дряхленькая, и под Рождественское дерево лез сам Император, чтобы найти ее подарки... Сжав губы, старуха решительно и властно вставала, уходила в дальние комнаты и возвращалась оттуда со стаканом воды в руках. На дне стакана лежал уголек. Набрав воды, брызгала своему бывшему питомцу в лицо и, пробормотав какую-то таинственную молитву, говорила:
— Теперь тебя ничто не возьмет: ни пуля, ни кинжал, ни злой глаз.
Эта мамка пользовалась в Аничкове дворце всеобщим уважением, и не было ничего такого, чего бы не сделал для нее Александр Александрович. Говорили, что в Ливадии, на смертном одре, вспомнил он о ней и сказал:
— Эх, если бы жива была старая! Вспрыснула бы с уголька, и все как рукой бы сняло. А то профессора, аптека...

Будучи умеренным в своих потребностях (спал он по четыре часа в сутки, жил в небольших, скромно обставленных комнатах в Гатчинском дворце, спал на походной кровати, предпочитал простую крестьянскую пищу, просто одевался), Александр III и детей своих воспитывал в умеренности и скромности. Он значительно урезал расходы на многочисленную фамилию Романовых. По словам С. Ю. Витте, «он... понимал, что многочисленная Императорская семья... должна служить своей частной, общественной и государственной жизнью примером для его подданных».
Первой учительнице своих детей, бедной вдове офицера, Государь внушал:

«Ни я, ни Великая Княгиня не желаем делать из них оранжерейных цветов. Они должны хорошо молиться Богу, учиться, играть, шалить в меру. Учите хорошенько, повадки не давайте, спрашивайте по всей строгости... не поощряйте лени... Мне фарфора не нужно. Мне нужны нормальные, здоровые русские дети. Подерутся — пожалуйста. Но доказчику — первый кнут. Это — самое мое первое требование».

Строг был Государь со своими министрами. По словам В. К. Александра Михайловича, «какой-то чрезмерно честолюбивый министр угрожал отставкой Самодержцу. В ответ на эти угрозы Царь взял его за шиворот и, тряся, как щенка, заметил:
— Придержите-ка ваш язык! Когда я захочу вас выбросить, вы услышите от меня об этом в очень определенных выражениях».
Император Александр Третий был очень остроумный человек. Многие из его резолюций сделались классическими. Известен случай, когда в каком-то волостном правлении один мужик наплевал на его портрет. Дела об оскорблении Величества разбирались в Окружных Судах, и приговор обязательно доводился до сведения Государя. Так было и в данном случае. Мужика-оскорбителя приговорили к шести месяцам тюрьмы и довели об этом до сведения Императора. Александр Третий гомерически расхохотался, и хохот его был слышен на весь дворец.
— Как! — воскликнул Государь. — Мужик наплевал на мой портрет, и я же за это буду кормить его шесть месяцев? Вы с ума сошли, господа. Пошлите его к чертовой матери и скажите, что я, в свою очередь, плевать на него хотел. И делу конец. Вот еще невидаль!
По какому-то политическому делу арестовали писательницу Цебрикову и сообщили об этом Государю. Александр Третий на бумаге изволил начертать следующую резолюцию:
— Отпустите старую дуру!
Весь Петербург, включая и ультрареволюционный, хохотал до слез. Карьера г-жи Цебриковой была перечеркнута, и Цебрикова с горя уехала в Ставрополь-Кавказский. Два года она не могла прийти в себя от «оскорбления», вызывая улыбки у всех, кто знал эту историю.
Любитель пошутить, Александр III подчас и сам становился объектом насмешек. Однажды во дворце бельгийского короля случился пожар, нанесший ему значительный ущерб. Зная о занятости супруга, Мария Федоровна напомнила ему, чтобы он направил письмо бельгийскому послу с выражением соболезнования по поводу несчастья. Царь написал такое письмо. На следующее утро во дворец явился посол Бельгии, находившийся в хороших отношениях с Императрицей. Послы были обязаны тотчас откликаться на письма монархов, что посол и сделал: ему следовало получить аудиенцию у русского Императора. Посол показал Марии Феодоровне письмо. Оно было адресовано послу  Нидерландов! Императрица расхохоталась. Она оценила деликатность бельгийского посла: узнай чиновники посольства о промахе, допущенном русским Царем, они всюду бы об этом растрезвонили и сделали из Александра III посмешище. Мария Феодоровна посоветовала послу сжечь злополучное письмо, и ни на какую аудиенцию не являться. «Он сегодня же забудет про свое письмо», — заверила его русская Царица.
Государь любил ежегодные поездки вместе с супругой и детьми в гости к тестю — королю Дании Христиану IX — и теще — королеве Луизе. Обычно это происходило в Рождество, иногда — летом. В королевской резиденции — замке Фреденсборг — собиралась многочисленная родня датского короля. Родственники приезжали из Англии и Германии. Подчас за стол садились до восьмидесяти едоков. Однажды на судне «Пемброк Касл» в Копенгаген приплыли известный английский поэт лорд Теннисон и бывший британский премьер Гладстон. Во время трапезы русский Император признался знаменитому барду, что... хотел бы быть королем Дании. Слова эти прозвучали странно в устах самого могущественного монарха того времени. Но в России Александр III всегда помнил слова Победоносцева: «Страна эта, лежащая за стенами Царских дворцов — ледяная пустыня, по которой бродит Лихой Человек». И действительно, лихие люди окружали Царя и его Семью на каждом шагу, и лишь казаки конвоя, гвардейские части и дворцовая полиция преграждали им путь в Царские покои. В России Царь ощущал себя узником. Покидая ее, он словно бы вырывался из тюрьмы. Здесь, в Копенгагене, он и его близкие без всякой охраны разъезжали в коляске, а то и гуляли пешком по улицам, где их встречали добрые, простодушные, лишенные всякого подобострастия люди. Между тем даже у себя в Гатчине Государь не чувствовал себя в полной безопасности. Об этом свидетельствует драматический эпизод.
Император, работавший допоздна с государственными бумагами, днем, естественно, испытывал потребность прикорнуть у себя в кабинете. Как-то раз, сказав жене, что пошел отдохнуть, Александр III прилег на кушетку. Полчаса спустя из кабинета донесся выстрел. Мария Феодоровна бросилась туда. Муж ее лежал на краю кушетки с выпученными глазами. В руках у него дымился револьвер. На полу растянулся молодой человек с размозженной головой.
На расспросы жены Царь ответил: проснулся он оттого, что кто-то вцепился ему в горло. Открыв глаза, он увидел перед собой незнакомца. Достав из-под подушки револьвер, спрятанный туда по старой армейской привычке, он выстрелил в него в упор. Убитый оказался новым адъютантом, недавно появившимся во дворце. Было произведено дознание. Молодой человек принадлежал к старинному дворянскому роду, отличавшемуся преданностью Государям. В связях с революционерами не был заподозрен. Тайну происшедшего он унес с обой в могилу. Возможно, увидев искаженное лицо Императора, он вздумал расстегивать крючки воротника, сдавливавшего Государю шею. Император постоянно был на чеку, что и объясняет его мгновенную реакцию. Впрочем, и отпрыск старинного рода мог быть связан с нигилистами. Разве злодейка Софья Перовская не была дворянкой? А Каракозов, из рук которого выбил пистолет, направленный на Государя Императора Александра Николаевича, его отца, крестьянин Комиссаров, не принадлежал к «благородному сословию»?
Да и два злоумышленника, которых успела во-время схватить полиция в очередную годовщину злодейского убийства Царя-Освободителя, были дворянами. После службы в Петропавловском соборе карета, в которой находилась Царская Семья, поворачивала с Невского на Большую Морскую, чтобы оттуда по Вознесенскому проспекту добраться до Балтийского вокзала. По обеим сторонам улицы стояли обыватели. За считанные минуты до проезда Царской Семьи полиция получила донесение, заставившее ее действовать быстро и решительно. Переодетые полицейские быстро отыскали в толпе двух студентов, державших под мышкой увесистые тома. У них тотчас изъяли «литературу». Внутри медицинских справочников находились несколько фунтов динамита Рыжеволосый лобастый студент оказался сыном потомственного дворянина, директора народных училищ Симбирской губернии Ильи Николаевича Ульянова. Александра и его подельника судили и приговорили к повешению. Мать приговоренного не призывала сына к покаянию. Она лишь твердила: «Мужайся, Саша, мужайся!»
Впрочем, у Александра III было много недоброжелателей, особенно, среди представителей национальных меньшинств — таких, как поляки, финны, прибалтийские немцы, евреи — а также сектантов. В глазах иных из них он был вторым Иваном Грозным. Ведь Царь пресек деятельность ростовщиков, запретил немецким помещикам скупать земли в Прибалийском крае, отдавая их крестьянам — литовцам, русским, полякам.
Полковник Олленгрэн, один из сыновей первой учительницы Цесаревича Николая Александровича и его брата Георгия, который учился вместе с юными Великими князьями, рассказывал про Александра Третьего, тогда еще Наследника Престола:

«Это был на редкость веселый и простой человек: он с нами, детьми, играл в снежки, учил нас пилить дрова, помогал делать снежных баб, но за шалости крепко дирывал за уши».

Но из писем Александра Александровича к своим сыновьям, в частности, к Великому Князю Николаю Александровичу, будущему Императору, встает образ любящего, доброго отца:

«Ливадия. 8 Окт.1876 г.
Благодарю тебя, милый Ники, за твои письма и Жоржи тоже, я очень рад, когда их получаю. Теперь ты хорошо пишешь и можешь мне писать чернилами, а не карандашем. Сегодня у нас дурная погода и дождь. Музвка совсем не играет и только приходит в Воскресение за завтраком... Обнимаю вас, мои душки, от всего сердца. Целуйте хорошенько Мама от меня и Ксению, Христос с вами.
Твой Папа

Находясь на русско-турецкой войне, Александр Александрович, тогда еще Цесаревич, мыслями уносился в родную семью, в Аничков дворец, служивший ей резиденцией. Письма супруге, Цесаревне Марии Феодоровне, более откровенны: «...Интендантская часть отвратительна, и ничего не делается, чтобы поправить ее. Воровство и мошенничество страшное, и казну обкрадывают в огромных размерах...» Цесаревич резко критиковал главный штаб армии и Главнокомандующего — Великого Князя Николая Николаевича (Старшего). Нужно отметить, что, в отличие от других Великих Князей — Владимира Александровича, в частности, о которых ходили слухи о том, что они замешаны в какие-то аферы с поставками обуви и обмундирования, — о Цесаревиче никто не говорил дурного слова. Письма его полны заботы и любви к детям. Своими детьми он считал и солдат и просил юных Великих Князей молиться за них. Из Ставки Рущукского отряда, которым он командовал, Цесаревич писал:

2 Октября 1877 года. Село Брестовец
Благодарю вас, мои душки Ники и Жоржи, за ваши письма. Мне очень скучно и грустно без вас и я часто думаю о вас и душке Ксении. Как давно мы не видались и я думаю, вы меня совершенно уже забыли... Надеюсь, что лошадь, которую Володя подарил Ники, пришла. Я хочу тоже подарить Жоржи турецкую лошадь и пришлю ее в Царское Село. Теперь, наконец, у нас отличная погода и дождь перестал.
Как мне хочется скорее приехать к вам, назад домой. Целуйте от меня крепко Мама и не забывайте вашего Папа, молитесь за него и за всех наших молодцев солдат. Обнимаю и целую вас крепко, мои душки. Постоянно думаю и молюсь за вас!
Христос с вами, мои душки!
Ваш Папа

Село Брестовец. Болгария. 13 Декабря 1877 г.
Благодарю тебя, милый мой Ники, за твое письмо. Очень рад, что ты хорошо учишься и что тобой довольны. Мне страшно скучно без вас и так тянет домой, но нечего делать. Когда служишь, так думать о своих не приходится и надо исполнять свой долг! Благодарю милого Георгия за его последние письма и напишу ему, когда успею.
Теперь у нас тоже настоящая зима, снегу очень много и мороз сильный.
У меня решительно ничего нет для вас на елку; Мама вам подарит от меня, а здесь ничего достать нельзя. Дай Бог до скорого свидания и чтобы можно было мне вас скорее обнять всех троих. Поцелуй крепко, крепко от меня душку Мама, Георгия и Ксению. Христос с вами, мои душки!
Крепко целую тебя, милый мой Ники; не забывай своего Папа и молись за него.

                                                      Твой Папа     

Летом Великий Князь Николай Александрович с братьями и сестрой Ксенией гостил в Дании, у родителей Марии Федоровны, или же в прибалийском курорте Гапсаль (нынешнее название — Хаапсалу). Сам Цесаревич не каждый раз мог их сопровождать, но о детях помнил всегда:

Царское Село. 1880 г. 1 Июля
Благодарю тебя, милый Ники, за твое длинное и милое письмо, которое я получил сегодня вечером.
Мы отлично плавали на милой «Царевне», погода была отличная и только один день покачало да и то только несколько часов. В шкерах мы каждый день съезжали на острова, гуляли, ловили рыбу и я стрелял и убил одну тетерку.
Пришли в Петергоф 29-го Июня в 1 час дня; заехали с Мама в наш милый Коттедж, а потом отправились по жел. дороге в Царское Село.
Вчера вечером мы поехали в Красное Село и там ужинали у Дяди Владимира и ночевали в нашем домике. Сегодня утром был парад Кавалергардскому полку и завтрак всем офицерам у Ан-Папа [короля Христиана IX]. К обеду мы вернулись снова сюда и обедали у Ан-Папа... Жду с нетерпением нашего возвращения в милый и тихий Гапсаль и радуюсь вас всех увидеть. Целую крепко милых Георгия, Ксению и Мишу. Всем нашим мой поклон. Крепко целую тебя, душка Ники.
Твой Папа

Лето Царские дети проводили на юге, но осенью у них возобновлялись занятия. Родители же еще могли наслаждаться теплой осенью Крыма:

Ливадия. 1880 г. 28 Октября
Благодарю тебя, милый Ники, за твое милое письмо и радуюсь, что вы здоровы; надеюсь, что и уроки идут у вас хорошо и что вами довольны Григорий Григор. и учителя. Мама писала тебе, что в начале погода у нас была чудная, совершенно лето, а с 20 Октября совершенно испортилась, постоянный туман, дождь и солнца не видать, так досадно и скучно. Мы провели четыре дня на охоте, на горах и жили в маленьком монастыре в домике настоятеля. Убили 2 оленей, 7 коз и 1 зайца.
Ездим верхом почти каждый день, но постоянно нас мочит дождем или туманом и гор совсем не видать. Ксения страшно скучает без вас и говорит, что Миша совсем не интересный и играть с ним нельзя.
Со следующим фельдъегерем я напишу Георгию, а теперь целую вас крепко, мои душки. Мама, Ксения и Миша вас тоже целуют. Христос с вами!
Твой Папа

Вступив на престол после подготовленного и осуществленного врагами России убийства Александра II — «Царя кроткого, свободолюбивого, милосердного, правосудного», по выражению журналиста М. О. Меньшикова, новый Император в своем манифесте призвал «всех верных подданных Наших служить Нам и Государству верой и правдой, к искоренению гнусной крамолы, позорящей землю Русскую, — в утверждении веры и нравственности, — к доброму воспитанию детей, — к истреблению неправды и хищения, — к водворению порядка и правды в действиях учреждений, дарованных России Благодетелем ее, Возлюбленным Нашим Родителем».
Прозвучавшее на всю страну мощное царское слово прояснило сознание многих колебавшихся и пробудило силы в народе и властях для противодействия смуте и крамоле. Властям были предоставлены широкие полномочия для борьбы с врагами страны. Революционеры были арестованы, заключены или отправлены в ссылку, часть их скрылась за границей.
Александр III, не доверяя царедворцам, окружавшим убиенного Его Родителя, сместил многих сановников и всех министров (кроме Н. К. Гирса, министра иностранных дел). Был отправлен в отставку министр внутренних дел граф Лорис-Меликов, не сумевший обуздать революционеров и их пристанодержателей — либералов. На его место Царь поставил графа Н. П. Игнатьева, смененного затем графом Д. А. Толстым. На пост военного министра Государь назначил известного героя Восточной войны 1877—1878 годов, бывшего своего начальника штаба, генерала П. С. Ванновского — человека прямого, решительного и преданного. Морским министром стал адмирал Шестаков, высланный Александром II за резкую критику русского военного флота. Именно Александр III выдвинул С. Ю. Витте, прежде мало кому известного чиновника, назначив его товарищем (заместителем) министра. Министрам предоставлялись широкие полномочия, они имели все возможности проявлять инициативу. Что касается внешней политики, то Государь имел обыкновение говорить: «Сам Себе Я министр иностранных дел». Н. К. Гирс, знающий, осторожный политик, стал как бы его товарищем министра и следовал курсу, начертанному монархом. Хотя Гирс и боялся вспышек (впрочем, редких) монаршего гнева (в такие минуты, когда шеф шел на прием к Государю, помощник министра, Ламсдорф, опускался на колени и творил молитву: «Помяни, Господи, царя Давида и всю кротость его!»), старик был искренне привязан к Царю. Узнав от Витте, что Император безнадежно болен, министр — на первый взгляд, сухарь, человек черствый — заплакал горькими слезами.
Внешняя политика Александра III подверглась тяжелому испытанию уже в первые годы его царствования. В 1884 году туркмены Мервского оазиса, соседствовавшего с Закаспийской областью Российской Империи, добровольно вступили в русское подданство. Опасаясь приближения русских к британским владениям в Индии, англичане начали подстрекать афганского эмира, и тот занял своими войсками земли возле Кушки. Командир военного округа запросил у Государя инструкций. «Выгнать и проучить как следует»,— телеграфировал из Гатчины Царь. Генерал Комаров со своими туркестанскими батальонами, во много раз уступавшими в численности афганцам, ударили по врагу. Афганцы бежали вместе с английскими инструкторами, потеряв до тысячи человек и побросав все пушки. Английское правительство потребовало извинений. На этом настаивал и Гирс. Вместо этого Император наградил генерала Комарова орденом Св. Георгия 3-й степени и одобрил его действия. Английское правительство пригрозило войной. В ответ Александр III приказал привести в боевую готовность Балтийский флот. Это был акт высочайшего мужества: русский флот был слабее британского в пять раз. Мир замер в ожидании... Англичане пошумели и... успокоились. Европа поняла: с молодым русским Монархом следует всерьез считаться.
Примечателен эпизод, приводимый В. К. Александром Михайловичем:

«На большом обеде в Зимнем дворце... посол начал обсуждать... балканский вопрос. Царь делал вид, что не замечает его раздраженного тона. Посол разгорячился и даже намекнул на возможность, что Австрия мобилизует два или три корпуса. Не изменяя своего полунасмешливого выражения, Император Александр III взял вилку, согнул ее петлей и бросил по направлению к прибору австрийского дипломата:
— Вот что Я сделаю с вашими двумя или тремя мобилизованными корпусами,— спокойно сказал Царь».

С. Ю. Витте писал, что «лица, не знавшие Александра III, рисуют Его, как человека жестокого, ограниченного и тупого...» Опровергая это мнение, и поныне бытующее среди кругов образованщины, тот же Витте отмечал: «Император Александр III обладал благороднейшим...— царским сердцем... Как семьянин, Он был образцовым семьянином; как начальник, образцовым начальником, образцовым хозяином. Он каждую копейку русского народа, русского государства берег, как самый лучший хозяин. У Него слово никогда не расходилось с делом». Добавим, что Государь берег не только каждую копейку, но и каждую каплю русской крови. Александр III заявлял: «Я рад, что был на войне и видел сам все ужасы, неизбежно связанные с войной... Всякий правитель... должен принимать все меры для того, чтобы избежать ужасов войны».
Возмущенный политикой Германии, созданной благодаря усилиям русских армий, проливших моря крови ради возникновения Пруссии, а затем и Германского государства,— Германии, предавшей своего старинного союзника — Россию — Александр III сблизился с Францией. Мир нужен был и Франции, и Германии, поэтому в Европе, с установлением союзнических отношений между Францией и Россией, установилось политическое равновесие. Уже после кончины Александра III французская газета «Тан» писала:

«Он, будучи вершителем судеб Европы, первый подал руку Франции... Не в победах искал Он славы. Он пожелал стать и стал императором мира, что дало ему возможность прекратить революционную агитацию внутри Своей империи, поправить финансы, провести пути сообщения в самый центр Азии, даже до Берингова моря, поднять престиж России во всем мире... В Европе все продажно, все шатко. Там главный девиз: «Блаженны имущие». Александр III провозгласил другой, христианский принцип: «Блаженны миротворцы». Не давая Себя в обиду, Он употребил Свою силу на то, чтобы оградить других от обид».

Заботясь о благосостоянии русского народа, Александр III ввел меры, защищающие русских производителей и ограничивающие ввоз заморских товаров, запретил ростовщичество, прекратил спаивание русского народа шинкарями и откупщиками.
Сознавая, что мир можно сохранить лишь опираясь на сильную армию и флот, Государь Император, говоривший, что «у России нет друзей. Нашей огромности боятся», укреплял вооруженные силы Империи. Численность русской армии достигла 900 000 человек.

«Еще в царствование Александра II почти все отрасли военного дела подверглись коренным реформам, и русская армия, созданная на новых началах, с честью выдержала боевые испытания 1877—1878 годов. Но война показала и крупные недостатки, главным образом, организационного характера. Стало ясно, что Россия должна считаться с целой коалицией вооруженных соседей, поэтому необходимо, в случае нужды, значительно увеличить численность своих войск. Она показала недостаточность вооружения, недостаточный запас нижних чинов и офицерского состава, недостаточную развитость железнодорожной сети.
Император предпринял энергичные меры для устранения этих недостатков. По инициативе Государя Императора Александра III Александровича был сокращен военный бюджет, но не в ущерб боеспособности армии. Уменьшился нестроевой ее состав, изменено обмундирование. Оно стало удобнее, проще, дешевле и в то же время обрело национальный характер: мундир и шинель русского покроя, широкие шаровары, высокие сапоги, круглая барашковая шапка или фуражка без козырька. Прежняя форма сохранилась лишь у гвардейских частей, у Павловского полка гвардейских кавалерийских полков, у Дворцовых Гренадер и казачьих частей.
Срок армейской службы был сокращен с 6 до 5 лет. Личное участие Александра III, в бытность его Цесаревичем, в русско-турецкой (Восточной) войне, где он совершил славный поход на Осман-Базар, Разград и Эска-Джуме, показало ему несовершенство военного устройства русской армии, и он приступил к ее реформированию, став Императором. Увеличилась численность войск, построены крепости на западной границе Империи, введена воинская повинность на Кавказе, изменен план мобилизации, реорганизованы казачьи войска, восстановлены кадетские корпуса, — писала газета «Русский Инвалид».
Смолоду влюбленный во флот, Государь, принявший участие в 1877 году в создании Добровольческого флота, предпринял разумные меры по реформированию флота. Был улучшен личный состав его. По существу, флот был создан заново. Суда строились на русских верфях, из русских материалов, руками русских рабочих и под руководством русских инженеров.
Дисциплина в русской армии — отношение старших к младшим и младших к старшим — основывалась не на страхе, а на любви к родине и готовности положить жизнь за Веру, Царя и Отечество. Еще в указе от 1-го января 1874 года отмечалось: «Обязанность защищать свое Отечество должна быть для всех сословий одинаково священной. Новейшие события показали, что сила государственности не в одной численности войска, а в нравственных и умственных его качествах, достигаемых лишь тогда, когда дело защиты Отечества стало общим делом народа, когда все, без различия званий и состояний, соединились в одно святое дело».

Преодолев, благодаря усилиям канцлера князя Горчакова, еще в 1879 г., запрет Западных держав иметь России военный флот на Черном море, Российская Империя укрепляла свое могущество на море. Многое сделано было в этом смысле Александром III. В его царствование спущены на воду 114 новых кораблей, в их числе 17 броненосцев и 10 броненосных крейсеров. В Либаве был построен военный порт, названный впоследствии портом Императора Александра III (отданного «реформаторами», как и портовые сооружения Таллина, ни за понюшку табаку «суверенным» прибалтийским сепаратистам). По тоннажу русский флот занял третье место (после Англии и Франции). В армию в Российской Империи зачислялся всего 31 % призывников: широкие льготы предоставлялись призывникам по семейному положению, а также врачам, учителям и некоторым другим категориям. Во Франции же зачислялось в армию свыше 70 % призывников. Помимо обучения воинскому ремеслу, в армии неграмотных учили читать и писать, всем давались основы общего образования.
Русские Цари понимали, сколь велика ответственность их перед Богом и народом и честно и бесстрашно несли свой крест. В этом им помогала искренняя и глубокая вера в Бога.
Горячо верующий человек, Александр III щедро жертвовал из личных средств на постройку и восстановление церквей. При нем началось усиленное строительство православных храмов, основывались вновь или восстанавливались монастыри. Храм Воскресения Христова («Спас на Крови») в С.-Петербурге, собор в Риге и храм во имя Св. Равноапостольного князя Владимира в Киеве, Храм Христа Спасителя в Москве были воздвигнуты в царствование Царя-Миротворца. Владимирской собор расписан внутри самыми знаменитыми русскими художниками, в частности, В. М. Васнецовым. Благодаря стараниям Императора Александра III был создан Исторический музей, реставрированы Успенский, Архангельский, Благовещенский соборы, Грановитая палата. Дело начального образования Государь отдал в руки Православной церкви. Количество церковно-приходских школ за 13 лет выросло с 4 000 до 31 000. Его единомышленником и сподвижником был обер-прокурор Св. Синода К. П. Победоносцев. При Александре III было положено твердое начало по обеспечению всего духовенства жалованьем. Установлены новые оклады жалованья для войскового духовенства. Утвержден новый устав духовных консисторий. Увеличено жалованье преподавателям духовных учебных заведений. Созданы братства и общества распространения религиозно-нравственного просвещения. Издано много духовно-нравственных книг для народа, открыт ряд духовных народных библиотек. При семинариях учреждены кафедры по изучению раскола и сектантства. Увеличилось количество латышей, эстов, финнов, перешедших в православие — процесс этот начался еще при Александре II.
Благодаря стараниям Александра III стала развиваться русская опера, которая вытеснила прежде господствовавшую итальянскую.
Как отмечала военная газета «Русский Инвалид»,

«Покойный Государь неустанно заботился о благоустройстве Своей армии, и нет такой отрасли ее жизни и быта, в которой не остались бы следы Его участия и попечений... Он увеличил число казенных вакансий для детей офицеров в кадетских корпусах, облегчил службу солдат, улучшил положение сверхсрочнослужащих. Руководствуясь Своими высокими понятиями о доблести и чести офицерского звания, Он указал меры к возвышению нравственного уровня корпуса офицеров».

В самом конце царствования Александра III было учреждено министерство земледелия. Осуществилась мечта всей земледельческой России. Несколько важнейших дел, предпринятых Царем-Миротворцем — таких, как постройка Великого Сибирского пути, освоение Севера Европейской России, пересмотр судебных уставов Императора Александра III — предстояло завершить новому царствованию — царствованию Государя Императора Николая II.
И граф Сергей Юльевич Витте, и Великая Княгиня Ольга Александровна, младшая дочь Императора, души не чаявшая в державном родителе, отмечали огромное трудолюбие Царя-Миротворца. «Думаю, Папа был самым трудолюбивым человеком на свете», — свидетельствовала Ольга Александровна.
И трудился он не для развлечения, а для блага русского народа.

* * *

В 1913 году в Петропавловской крепости находились 673 венка, 54 иконы и 25 лампад — дары усопшему в Бозе Императору Александру III от благодарной России и иностранных государств. На гробнице лежал фамильный, из кованого серебра трехстворчатый складень с ликом Христа Спасителя, по Его сторонам — Ангел Хранитель и св. Андрей Критский. На обороте надпись: «В память 17 октября 1887 года от семьи». На гробнице же находились две серебряных вызолоченных лампады. Одна, в виде Императорской короны, имела надпись: «На могилу Императора Александра III в вечную благодарную память от графа Иллариона Ивановича и графини Елизаветы Андреевны Воронцовых-Дашковых. 28 ноября 1894 года». Вторая лампада была изготовлена наподобие шапки Мономаха, украшенной искусственными самоцветами. На ней было выгравировано посвящение: «Возлюбленному и Незабвенному Державному Командиру и Шефу — Преображенцы».
В соборе находилось около 800 серебряных и золотых изделий — приношений от россиян и иностранцев. По Высочайшему повелению они были искусно размещены на стенах и колоннах собора. От имени французского военного министра на могилу Царя-Миротворца был принесен венок в виде щита, обитого черным бархатом высотой 2 метра с лавровыми, дубовыми и масличными ветвями из литого серебра. Обращал на себя внимание громадный серебряный венок с георгиевскими лентами от Киевского военного округа, а также венки от президента Франции Феликса Фора, персидского шаха и глав некоторых других государств. Осенью 1917 года «благоверное» Временное правительство упаковало все эти сокровища в 32 ящика и отправило в Москву. Дальнейшая их судьба неизвестна.
Захватившие 25 октября власть большевики принялись «углублять революцию», разрушать памятники Царям и Великим Князьям. На снимке Оцупа виден один из таких эпизодов. Такие же «шутники», сбросившие с постамента статую Петра I в Выборге, увидев, как отскочила голова русского Императора, весело смеялись. «Будет с тебя, старик!» «Постоял здесь, и довольно!» — кричали финны. В странах нынешней «Балтии» такая же судьба постигла и памятники «вождю мировой революции».

* * *

Слова Императора Александра III, обращенные к К. П. Победоносцеву (31 декабря 1881 года), словно адресованы нам, живущим в конце XX века:

Глава третья

ИМПЕРАТОР НИКОЛАЙ ВТОРОЙ

Будущий Император Николай Александрович родился в Царском Селе 6(18) мая 1868 года. Его отец, Цесаревич Александр Александрович записал у себя в дневнике: «... Бог послал нам сына, которого мы нарекли Николаем. Что за радость была — это нельзя себе представить... Я плакал, как дитя, и так легко было на душе и приятно». Сбылись мечты молодых супругов: у них появился первенец. Нарекли его Николаем в память о прежнем Цесаревиче Николае, который на смертном одре завещал свою невесту Дагмар брату Александру, к которому переходил его титул Наследника престола.
Родившийся в радости, младенец рос здоровым и веселым. Отличался спокойным нравом и почти никогда не плакал. По мере того, как он подрастал, становилось все более заметным его сходство с матерью, Цесаревной Марией Феодоровной. Второй сын, которого назвали Александром в честь деда, родился год спустя. Ребенок был крупный, крепкий и походил на отца. Счастью родителей конца не было. Маленький Саша обещал стать богатырем, как отец. Но от родителя же он унаследовал некоторую рыхлость. В апреле 1870 года младенец простудился. Несмотря на старания лучших докторов — Раухфуса, лейб-медика Гирша и других — 20 апреля мальчик умер на руках у матери.
Чтобы утешить убитую горем мать, год спустя Бог послал ей еще одного сына — Георгия. И еще трое детей появилось у Августейшей четы: Ксения (25.03.1875 г.), Михаил (22.10.1878 г.) и последыш Ольга (01.06.1882 г.). Ольга была порфирородным младенцем, поскольку родилась у царствующих родителей. Самым любимым ребенком матери был ее первенец, получивший домашнее имя Ники. Любимцем отца был Михаил, или «Мишук».
Поскольку Ники должен был стать Наследником престола, ему уделялось особое внимание. От всех детей требовали правдивости и честности. Лучшие учителя и наставники добросовестно занимались воспитанием Ники. Но самыми главными наставниками были мать и отец. Больше всего времени воспитанию детей уделяла Цесаревна.
С Царским Селом у Государя были связаны самые теплые воспоминания. Именно Царскосельский Александровский дворец стал для него и его семьи родным домом. Здесь выросли его дочери — милые, ласковые, красивые. Как и Наследник Цесаревич Алексей Николаевич, который родился 30 июля/12 августа 1904 года в Нижнем дворце в Петергофе.
Сам Государь родился в Александровском дворце. День его рождения, 6/19 мая 1868 года, совпал с днем святого праведного Иова Многострадального. Тезоименитство его отмечается 6/19 декабря. Крестили Царственного младенца в соборе Царскосельского дворца. Обстановка, в которой ребенок воспитывался, была простой и душевной.

* * *

Весной 1875 года в Зимнем дворце состоялось представление выпускниц Коломенской гимназии. Вместе с начальницей гимназии на приеме присутствовала и классная дама. Вернувшись с приема, где выпускницы и их начальницы представлялись Императрице Марии Александровне, классная дама стала рассказывать своим сослуживицам:
— Вдруг около меня появилась маленькая дамочка, очень хорошенькая, с сияющими, как звезды, глазами. И спросила по-русски, но с акцентом: «Как ваша фамилия?» Я ответила. Дамочка вынула записную книжечку и золотым карандашиком что-то отметила. Я потом узнала, что это Великая Княгиня Мария Феодоровна.
Знакомство это продолжилось. Полтора месяца спустя за Александрой Петровной Олленгрэн, вдовой капитана Олленгрэна, приехал лакей из дворца. Одолжив у начальницы платье, г-жа Олленгрэн, дрожа от страха, поехала в Аничков. Ей предложили заняться воспитанием и первоначальным образованием юных Великих Князей Николая и Георгия. Обещали 2000 рублей годового жалования, квартиру и готовый стол. Несмотря на бедность, вдова начала было отказываться (а ведь она лишь недавно стала получать в гимназии 30 рублей в месяц, живя до этого с четырьмя детьми и няней на 8 рублей). Она стала убеждать Цесаревну Марию Феодоровну, что не готова к такой великой задаче.
— Ваше Императорское Высочество, — взмолилась бедная женщина. — Ведь это же не обыкновенные дети, а Царственные. Тут нужна особая сноровка!..
— Какая такая «особая» сноровка? — раздался бас. Это был Цесаревич Александр Александрович, будущий Император Александр III. — Сноровка в том, чтобы выучить азбуке и таблице умножения, не особенно сложна.
Цесаревич убедил Александру Петровну. Детей ее на свой счет он отдаст в учение, а младший, Володя, станет учиться вместе с Ники и Жоржиком. Именно Володе мы обязаны описанию юных лет Ники.
Ники, как называли его близкие, обожал следить за полетом птиц. Полковник Олленгрен вспоминал:

«Через многие десятки лет я и теперь не могу забыть его совершенно очаровательного личика, задумчивого и как-то мрачно тревожного, когда он поднимал кверху свои нежные, невинные и какие-то святые глаза и смотрел, как ласточки или какие-нибудь другие птицы вычерчивают в небе свой полет. Я это так любил, что иногда обращался с просьбой:
— Ники, посмотри на птиц!
И тогда он, конечно, не смотрел, а в смущенье делался обыкновенным мальчишкой и старался сделать мне салазки.
Он очень любил изображение Божией Матери, эту нежность руки, объявшей Младенца, и всегда завидовал брату, что его зовут Георгием, потому что у него такой красивый святой, убивающий змея и спасающий царскую дочь.
— Вот так и я спас бы нашу Ксеньюшку, если бы на нее напал змей, — говаривал часто маленький Великий Князь, — а то что же мой святой, старик и притом сердитый?..
Он обожал свою мать. Впрочем, обожал ее и я. Да и не знаю, кто ее не обожал? Вот это было божество в полном значении этого слова... Она часто снилась мне, всегда с черным веером, каких потом я никогда не видел. Иногда и теперь я вижу этот прекрасный, — уже в эмиграции вспоминал полковник, — раз в году повторяющийся сон, и все тот же страусовый веер, — и тогда я счастлив целую неделю, забывая и старость, и чужбину, и дикую неуютную жизнь».

Полковник Олленгрэн, тогда Володя или, как он себя величал, Владимир Константинович, занимался вместе с Ники с 1876 по 1879 год. Все предметы, начиная с грамоты, преподавала его мать, вдова капитана, Александра Петровна, в девичестве Оконишникова — дочь адмирала, Георгиевского кавалера. Преподавание шло по программе для поступления в средние учебные заведения. Когда программа эта была выполнена, для дальнейших занятий был намечен генерал-адъютант Данилович и приглашена особая комиссия. Комиссия произвела экзамен Великому Князю Николаю Александровичу. О ее результатах было доложено Августейшим Родителям и новому воспитателю генерал-адъютанту Даниловичу. Экзамен прошел блестяще. Даниловичу было предложено пригласить преподавателей по своему усмотрению. Были приглашены гг. Коробкин (математика), Докучаев (русский язык), протопресвитер Бажанов (Закон Божий) и преподаватель географии и истории. Впоследствии были приглашены мсье Дюперрэ (французский язык) и герр Лякоста (немецкий язык).
После каждого учебного года Августейшие Родители дарили учительнице бриллиантовые броши. А по окончании начального образования своего старшего сына они подарили Александре Петровне большую бриллиантовую брошь с вензелями АМ и годами учебы: 1876—1879.
Полковник Олленгрэн вспоминал, как в Аничковском дворце, резиденции Великого Князя Александра Александровича, встречали Святую Пасху:

«В пятницу был вынос Плащаницы, на котором мы обязательно присутствовали. Чин выноса, торжественный и скорбный, поражал воображение Ники, он на весь день делался скорбным и подавленным и все просил маму <Александру Петровну> рассказывать, как злые первосвященники замучили доброго Спасителя. Глазенки его наливались слезами, и он часто говаривал, сжимая кулаки: «Эх, не было меня там, я бы показал им!» И ночью, оставшись одни в опочивальне, мы втроем <Ники, Жоржик (Великий Князь Георгий Александрович) и Володя> разрабатывали планы спасения Христа. Особенно Ники ненавидел Пилата, который мог спасти Его и не спас.
Помню, я уже задремал, когда к моей постельке подошел Ники и, плача, скорбно сказал:
— Мне жалко, жалко Боженьку. За что они Его так больно?
Подскочил и Жоржик, и тоже с вопросом:
— Плавда, за что?»

Ники был любимым внуком деда, умершего мученической смертью. Полковнику Олленгрэну, в детстве Володе, довелось встречаться с Императором Александром Вторым. Полковник вспоминал:

«Однажды приехал в Аничков дворец навестить своих внуков дедушка, Император Александр Второй. Боже! Какой это был дедушка и какое счастье было иметь такого дедушку! Во-первых, от него очаровательно пахло, как от цветка. Он был веселый и не надутый. В его глаза хотелось бесконечно смотреть. В этих глазах сидела такая улыбка, за которую можно было жизнь отдать. И как он умел играть, этот милый дедушка, и какой мастер был на самые забавные выдумки! Он играл в прятки и залезал под кровать. Он становился на четвереньки и был конем, а Жоржик — ездовым, и конь кричал:
— Держись тверже, опрокину!
Потом садился на стул, как-то отодвигал в сторону лампу, начинал по-особенному двигать пальцами, и по стенке начинал бегать то заяц, то горбатый монах. Мы смотрели разинув глаза и не дышали. Дедушка начинал учить нас складывать пальцы, но у нас не выходило, он вытирал с лица пот и говорил:
— Ну потом как-нибудь, в другой раз... Когда подрастете.
Он был счастлив с детьми, этот дедушка, как-то по-особенному и по-смешному умел щекотать нос и за ушами и подкидывал маленькую Ксению чуть не под потолок, и она, падая ему в руки, как-то вкусно всхлипывала, смеялась и кричала:
— Еще, еще!
Император в изнеможении бросался в кресла и, как после танцев, широко обмахивался платком, а потом опять набирался сил и искал свои перчатки... Император заводил два пальца в перчатку, и перчатка начинала тоненьким голосом разговаривать:
— А отчего у Жоржика вихор на затылке? А отчего у Ксеньюшки носик красненький?»

Уже будучи Императором, Николай II рассказывал своим дочерям о покушении на деда и его смерти. «Мой дед истекал кровью от страшных ран, полученных от взрыва... [Император] лежал на узкой походной кровати, на которой он всегда спал, — рассказывал Государь. — Он был покрыт военной шинелью, служившей ему халатом... Мой отец подвел меня к постели. «Папа, — сказал он, повышая голос, — Ваш «Луч солнца» здесь». Я увидел дрожание ресниц, голубые глаза моего деда открылись, Он старался улыбнуться... Он несомненно узнал меня. Протопресвитер Баженов подошел и причастил Его в последний раз. Мы все опустились на колени, и Император тихо скончался. Так Господу угодно было», — заключил Государь. В его словах не было ни возмущения, ни ненависти к убийцам. Покорность воле Божией была основной чертой, дававшей Николая II силы переносить как тяготы Царского служения, так и невзгоды, выпавшие на его долю после низложения.
«Его вера в Божественную Мудрость, которая направляет события, давала Николаю II то совершенно сверхъестественное спокойствие, которое никогда не оставляло его», — свидетельствовала баронесса Буксгевден.
Всю жизнь Государь Николай Второй был милостив и благосклонен к семейству Олленгрэн. Выручал своего соученика Володю в тягчайших обстоятельствах его жизни. После окончания воспитательной работы в Аничкове дворце Александра Петровна была назначена начальницей Василеостровской женской гимназии и имела свободный, почти семейный доступ к Государю. Надо только было позвонить к обер-гофмаршалу, и Государь принимал ее по первой просьбе, и если ей нужно было подождать, то ждала она его не в приемной, а у него в кабинете, около его письменного стола...
За все 22 года работы ее как начальницы гимназии ни одно прошение об освобождении от платы не было представлено в Опекунский Совет. Памятуя приказ Царя, Александра Петровна никогда и никому не говорила, что средства дает Император.
Полковник Олленгрэн упоминает этот факт для того, чтобы подчеркнуть отношения Государя, бесконечно милостивые, к своей старой учительнице. «Это были чувства того, может быть, порядка, какие у Пушкина, например, были по отношению к Арине Родионовне», — отмечал полковник. Нужно сказать, что и облагодетельствованные Государем люди испытывали к нему чувство горячей признательности. Полковник, который про себя говорил: «Вся моя кровь и жизнь в его <Императора> распоряжении» приводит и слова своей матери:

«Ну, наморочила голову Ники так, что он будет аспирин принимать. Все торгуется, все хочет побольше дать. Не знает того, что людей баловать нельзя. Просишь пятьсот, а он смеется и пять тысяч пишет. «Ну, что вам, Диди, лишнего нолика жалко? Ведь нужно, может быть, людям». Да ведь мало ли что нужно? На всех не напасешься. А он: «Царь должен на всех напастись». Прямо стыдно ходить: обираю его, как липку. А он еще полдюжины мадеры обещался прислать... По-моему, это он политику ведет: хочет, чтобы я Алешеньку учила... А я: «Нет, говорю, здоровье не то, печенка никудышная». Смеется, «в Карлсбад, говорит, пошлю вас, Диди, в починку отдам свою старуху милую». Ну прямо вот брошусь на колени и разревусь: «Бери все, здоровье, последние годы, последний отдых, последние силы...»
И по старческим щекам текут мелкие матовые слезы.

Прочитав, что Николай Второй 2 марта 1917 года записал в своем дневнике: «Кругом измена и трусость, и обман», полковник Олленгрэн горько заплакал.
«Но, — писал полковник, — ... этого нужно было ожидать:

Мы малодушны, мы коварны,
Бесстыдны, злы, неблагодарны;
Мы сердцем хладные скопцы,
Клеветники, рабы, глупцы...»

Во время своего посещения Парижа в конце 1960-х годов писатель Владимир Алексеевич Солоухин побывал на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа, расположенном рядом с Русским домом — пансионатом для престарелых эмигрантов. В 1927 году на кладбище появились первые русские могилы. Теперь их около двадцати тысяч. На надгробных плитах — знаменитые имена. Шаляпин, Бунин, Рахманинов, Набоков, Шмелев, Зайцев... Там лежат князья, дворяне, священники, офицеры... Среди надгробий Владимир Алексеевич нашел и могилу полковника Олленгрэна, о котором писал Илья Сургучев в «Детстве Императора Николая II».
С сочувствием к умученному Государю цитирует писатель Солоухин воспоминания полковника. Но и у него вырываются слова осуждения по адресу Императора, преданного не только генерал-адъютантами и большинством Великих Князей, но и народом. Было дико услышать из уст монархиста такую фразу: «Иногда говорят, что народ предал своего Царя, не бросился толпами, миллионами на его спасение. Но, проснувшись однажды утром, россияне были поставлены перед фактом, что Царя больше нет, что он сам добровольно отрекся от своего царствования, то есть от своего народа, оставив его голым и беззащитным на ледяном ветру истории».
Неужели Владимир Алексеевич не знал тех обстоятельств, при которых произошло так называемое «отречение»? Что Император, оказавшийся в ловко расставленной ловушке, услышал слова угрозы в адрес Государыни и Детей, находившихся в руках изменников, готовых расправиться с Ними в случае отказа Царя отречься от престола?
Не верится, что такие слова мог произнести тот самый Солоухин, который в семидесятых годах имел мужество на упрек парторга: «зачем он носит на руке перстень с изображением «николашки» — с достоинством ответить: «Не николашки, а Их Императорского Величества Николая Александровича!»
Устами Бориса Годунова Пушкин сказал: «Живая власть для черни ненавистна, они любить умеют только мертвых».
Нынче у нас не любят и мертвых. Каждый год население России сокращается на миллион. Но нет покаяния в массе народа.
Уж если «монархист» Солоухин посмел бросить камень в Царя-Мученика, то чего же можно ждать от «подростков савенко», членов красного партизанского движения и других последователей екатеринбургских палачей, снова взорвавших памятник Государю Императору Николаю II. На этот раз накануне годовщины своего красного шабаша.
Нам говорят: «брита!» А мы: «стрижена!» Уже тонем, уже не можем ничего сказать, но над головой поднимаем пальцы: «стрижена!»

* * *

После Александры Петровны Олленгрэн воспитателем Наследника был назначен генерал Григорий Григорьевич Данилович, бывший директор 2-го кадетского корпуса. Он также преподавал Наследнику математику. Под руководством генерала находились два французских преподавателя: Арон-Дюперре и сменивший его Гюстав Лансон. Воспитан Цесаревич был превосходно, имел доброе сердце, честный характер и природный такт. В отличие от родителя, Императора Александра Александровича, имевшего богатырский рост, Николай Александрович был среднего роста, зато очень вынослив и физически силен. Позднее, когда Государь находился в заточении, солдаты охранники, сопровождавшие плененного Царя, сетовали: «Идет, как мотор <автомобиль>, за ним и не угонишься». У своего наставника, англичанина Хиса, Николай Александрович научился умению держать себя в руках, не давать волю гневливости, свойственной роду Романовых. Находясь в заточении у себя в Александровском дворце, Государыня Императрица сказала, обращаясь к Лили Ден: «Государя обвиняют в слабоволии, но это неправда. Самый сильный человек — это тот, кто умеет преодолеть самого себя». И добавила: «Жаль, что его не обвиняют в излишней доброте. По крайней мере, это было бы истиной».
Цесаревич Николай Александрович получил высшее юридическое и высшее военное образование. В числе его преподавателей были знаменитейшие профессора: К. П. Победоносцев, известный правовед; Н. Х. Бунге, бывший министр финансов, преподававший Наследнику политическую экономию; М. Н. Капустин, профессор Петербургского университета, преподававший право; Е. Е. Замысловский, генералы Г. А. Леер и М. И. Драгомиров. Программу обучения сына составил Александр III. Мертвым языкам в ней не было места. Зато большое внимание уделялось новым языкам, физике, географии, истории, математике. Большое место в программе обучения занимали физические упражнения, конный спорт, фехтование, бокс, конькобежный спорт, игра в мяч.
С отроческих лет Цесаревич отличался необыкновенной памятью и способностями. Он проявлял кристальную честность, твердость убеждений и искреннюю религиозность. «Без Бога ни от порога». Таков был его девиз. Не любил лжи и лести, руководствуясь в этом наставлениями своих Державных родителей. Когда Цесаревич стал офицером, Императрица Мария Федоровна писала ему: «Ни на минуту не забывай, что глаза всех прикованы к тебе... Будь всегда вежлив и учтив с каждым, не выделяя никого, но в то же время не допускай панибратства и не слушай подхалимов». Опытный духовник привил Цесаревичу любовь к книгам религиозно-нравственного содержания.
Военную службу Наследник проходил как в пехоте, так в кавалерии и артиллерии. Сначала младший офицер, он затем стал батальонным командиром Л.-Гв. Преображенского полка. Цесаревич изучил строевую полевую службу, войсковой быт. Он сталкивался не только с офицерами, но и с нижними чинами. Служивший в одном полку с Цесаревичем генерал Зубов вспоминал:

«[Он] был подлинным отцом командиром, заботившимся о своих подчиненных, как офицерах, так и солдатах; о солдатах же в особенности, так как любил их всем своим русским сердцем. Его влекла к ним их бесхитростная простота, что было основной чертой его собственного характера. Наследник Цесаревич не только интересовался их питанием и условиями их казарменной жизни, но и их домашними делами, жизнью и нуждами их семей и помогал им в нужде».

Осенью 1909 года Императорская Семья находилась в Ливадии. В это время в Военном министерстве обсуждался вопрос об изменении обмундирования и снаряжения пехоты. Чтобы убедиться в их пригодности, Государь Император Николай II приказал принести ему комплект из 16-го Стрелкового Императора Александра III полка, расквартированного в Ореанде. Никому об этом не сказав, кроме министра Двора и Дворцового коменданта, Государь надел обмундирование пехотинца, ранец с полною укладкою, хлеба и воды, сколько положено солдату, и с ружьем на плече прошел 20 верст. Вернулся он по другой дороге, сделав свыше 40 верст, уже после захода солнца. Поход продолжался 8 с лишком часов. Ни плечи, ни спину ему не набило, и Царь признал снаряжение годным. Этот эпизод характерен для Императора, всегда заботившегося о нуждах простых солдат.
Командир полка, в форме которого совершил марш Государь, в виде милости испросил зачислить Николая II в первую роту и вызывать его как рядового на перекличке. Государь согласился и заполнил солдатскую книжку, как и положено рядовому. В графе для имени он написал: «Николай Романов», для местожительства: «Царское Село». В графе о правах (сроке службы) Царь написал: «До гробовой доски». Звание рядового стрелка он ценил не менее, чем чин полковника, который был дарован ему покойным Александром III.
Любя все русское — русскую музыку, русскую литературу (его любимыми писателями были Толстой, Тургенев, Чехов, Лесков), Николай Александрович превосходно знал английский, французский, хорошо читал по-немецки и по-датски (это был родной язык его матери). Имел обыкновение, став Императором, читать домашним вслух. Читал он превосходно. Больше остальных он любил Гоголя. «Царь был большим знатоком родного языка, — свидетельствовал генерал А. А. Мосолов, — замечал малейшие ошибки в правописании, а главное, не терпел употребления иностранных слов... Сын был гораздо тоньше и культурнее отца <Императора Александра III>« .
За то, что Петр Первый «онемечивал» русский язык и быт, Николай Александрович не жаловал его. По случаю 200-летия Петербурга все газеты были полны славословий преобразованиям Петра. Генерал Мосолов в присутствии Николая II восторженно заговорил о Царе-реформаторе, надеясь найти поддержку у Государя. Но тот, после некоторой паузы, возразил:

— Конечно, я признаю много заслуг за моим знаменитым предком, но… был бы неискренен, если бы вторил вашим восторгам. Это предок, которого менее других люблю за его увлечения западною культурою и попирание всех чисто русских обычаев. Нельзя насаждать чужое сразу, без переработки. Быть может, это время как переходный период и было необходимо, но оно мне не симпатично.

Взойдя на престол, Николай II оказывал поддержку не только ученым, писателям, артистам, но и художникам. Зная о том, что С. И. Мамонтов, несправедливо обвиненный в присвоении крупных сумм, посажен в тюрьму, Валентин Серов, писавший портрет Царя, напомнил ему, что меценат поддерживал художников. Государь ответил, что распоряжение об освобождении Саввы Ивановича уже отдано. Во время одного из сеансов В. Серов рассказал Императору о тяжелом финансовом положении журнала «Мир искусства». Хотя в придворных кругах журнал считался чересчур свободолюбивым, Император выделил ему деньги, благодаря чему журнал смог продержаться еще четыре года.
По примеру своего родителя Николай Александрович вел самый скромный образ жизни. Разумеется, в молодости, став офицером, он был вынужден принимать участие в развлечениях офицерской молодежи. «Пробовал 6 сортов портвейна и слегка надрызгался», — записал он как-то у себя в дневнике. Но, как говорится, кто без греха, тот пусть первый бросит камень. Весной 1890 года Наследник познакомился с ученицей выпускного класса Императорского балетного училища Матильдой Кшесинской. «Положительно, Кшесинская 2-ая меня занимает», — записал Цесаревич.
Но на первом месте была служба, поручения Государя — Александра III, участие в заседаниях Государственного Совета и др.
Александр III понемногу приобщал старшего сына к государственной деятельности. Впрочем, некоторые авторы отмечают в могучем Царе упадок энергии в последние годы его царствования. Об этом же говорила и его младшая дочь, Великая Княгиня Ольга Александровна, диктуя свои воспоминания Йену Ворресу, канадскому журналисту. (В конце 2000 г. он жил в Афинах — на своей исторической родине.)
В октябре 1890 года Цесаревич вместе с братом Георгием, в сопровождении князей Барятинского, Оболенского и Ухтомского отправились в Афины, где их встретил кузен, принц Греческий Георгий. Там они сели на фрегат «Память Азова» и отправились в девятимесячное плавание. Из Средиземного моря, пройдя Суэцким каналом, попали в Индию и Японию. Великие Князья были отправлены в плавание с двоякой целью. Александр III полагал, что старший сын расширит свой кругозор, научится дипломатическим тонкостям, завяжет государственные связи с владетельными особами Востока. Что же касается Великого Князя Георгия Александровича, у которого были слабые легкие, то Государь надеялся, что морской воздух и солнце помогут ему укрепить здоровье. Помимо множества впечатлений, Цесаревич привез из путешествия множество подарков, и поныне представляющих большую этнографическую и художественную ценность.
Увы, надежды на то, что путешествие укрепит здоровье Георгия Александровича, не оправдались. В Индии бедный юноша страдал от жары и от лихорадки, и Император приказал второму сыну вернуться на родину.
Александр III внимательно следил за плаванием, о чем свидетельствуют его письма , адресованные старшему сыну:

Гатчина. 29 Октября 1890 г.
Мой милый Ники, очень, очень грустно было прощаться с тобою и знать, что на такое долго время мы будем в разлуке. Как грустно было возвращаться в Гатчину, как пусто было дома и как наша прогулка по парку с милым Вороном была невесела в этот день. Ворон всякий день гуляет с нами и иногда приходит к Мама и лежит в ее комнатах, но видимо, он скучает и не весел.
Много думали мы о тебе, как было тебе тяжело в Вене, совсем одному и с тяжелыми любезностями Императора и Эрц Герцогов, хотя, действительно, по всему видно, что они старались быть чрезвычайно милы, но для начала, я думаю, это было тяжело и не весело... Сегодня в Воскресение после обедни представлялись люди вновь прибывшие в батальон от 3 Гвард. пехот. Див. из Варшавы и всех трех Гренадерских полков; отличный народ, а в особенности Эриванского полка все моей роты и огромного роста, чудный народ и Астраханские не большие люди, но все черномазые и замечательно красивый народ. Гуляли мы с Мама, Ксенией, беби Еленой Влад. и 3 Графинюшками Вор[онцовыми]. Миша с Владимировичами, Боба с Африканом отправились в охотн. слободку к собакам и, конечно, к лисицам и волкам. Обед был воскресный в арсенале до 35 человек. Продолжаю письмо сегодня 30 Окт. Владимир и Михень вернулись сегодня из Берлина и завтракали сегодня у нас. Собираемся завтра на охоту здесь же в окрестностях, но, кажется, будет холодно, начинает морозить и барометр страшно полез подыматься. Кроме обыкновенных охотников прибавятся: Владимир, и я пригласил еще Кн. Шаховского, ком. яхты «Полярная звезда» и Кап. 1 ранга Елчанинова, оба хорошие охотники. Посылаю Жоржи еще ящик с нашими Петергофскими грибами для Кают-компании офицеров «Азова», надеюсь, что первые были уже съедены офицерством. Правда ли что их так плохо кормят на фрегате? Григорий Гр. очень недоволен, что Жоржи не осматривал достопримечательностей Греции и жаловался Мама.
Мой искренний поклон В. Г. Басаргину, Кн. Барятинскому и Н. Н. Ломену. Сегодня больше писать не успею, ложусь спать раньше, завтра в 8 ч. уже выезжаем на охоту.
Крепко целую тебя и Жоржи, Христос с вами, мои милые! Всем Греческим мой поклон, а Т. Ольгу крепко обнимаю.

Твой Папа

Император был очень внимателен к спутникам Великих Князей, помня, что в их руках находится благополучие и здоровье его сыновей. Он не забывал передавать поклоны и приветы Басаргину — контр-адмиралу, командиру эскадры Цесаревича; командиру фрегата «Память Азова» капитану 1 ранга Ломену; князю Барятинскому, руководителю путешествия. Зная, что сыновьям интересно знать о том, что происходит дома, Государь писал обо всех событиях, происходивших на родине и, в частности, в близкой их сердцу Гатчине. Театр, охота, армия — темы , близкие Цесаревичу, неизменно присутствуют в письмах Императора.

Гатчина. 18 Дек. 1890 г.
Мой милый Ники, мы были очень обрадованы вашей депешей из Бомбея о благополучном прибытии вашем и что переход был хороший. Я воображаю, как ты теперь доволен быть в Индии и как тебе должно казаться странным быть вдруг там посреди далеко нам не сочувствующей нации, в царстве красных мундиров и посреди далеко не верноподданных Императрицы Индии! Конечно, англичане тебя будут везде встречать с почетом и даже весьма любезно, но увлекаться этим не следует, и в Англии твоя поездка по Индии далеко многим не по нутру! У нас все, слава Богу, тихо и мирно. Вчера дети устроили нам сюрприз и сыграли на большом театре французскую пьесу и очень недурно и смешно. Участвовали: Миша, Beby, Кирилл, Борис, Андрей, Елена и Алексей Мих. Зрители были все наши и приглашенные на воскресный обед, всего человек 40. Даже батюшка Янышев решился прийти и сидел с очками и много смеялся.
В субботу 15 Дек. мы ездили на охоту на лосей около Лисино; было 10 штук в кругу и убито 5. Мне, конечно, как всегда не повезло, а Владимир убил двух старых быков с хорошими рогами, Алексей и Ванновский каждый — по одному молодому быку с маленькими рожками, а Воронцов — корову, уверяет, конечно, что нечаянно! День удался отличный, тихо и всего 5° мор. а то постоянно ветер и мороз от 10° до 17° а было и до 22°. Вообще зима наступила суровая, как давно я не помню, а снегу почти нет, в парке и лесу кое-как еще можно ехать в санях, а в Петербурге и до сих пор на колесах и страшно бойко.
Все части, праздновавшие 6 Дек. [день тезоименитства Цесаревича] , были очень рады, что получили от тебя поздравление. За завтраком в Аничкове пили твое здоровье, но тебя очень не доставало, а в особенности дома в милой Гатчине! Твой Ворон с нами любезнее, но в коридоре навел на всех страх, потому что если кто вздумает его погладить или нечаянно толкнет, он на всех рычит и тот раз даже на Тетю Эллу заворчал и показал ей зубы, что ее весьма оскорбило.
Матросы устроили гору для Миши и беби, но не там, где обыкновенно, а спуск параллельно с паромом и въезжают на противоположный берег. За отсутствием снега гора просто полита водой и образовалась ледяная кора и весьма неровная, с толчками. Это письмо ты получишь уже в новый 1891 г. От всей души желаю вам обоим провести его счастливо, совершить путешествие благополучно и вернуться к нам здоровыми и довольными. Молю Господа от всего сердца благословить вас на всех путях ваших и сохранить вас теми же хорошими и добрыми сыновьями, какими вы были до сих пор. Очень, очень тяжело и грустно, что в эти дни вы будете так далеко от нас и в первый раз в разлуке!
Очень благодарю Жоржи за его длинное и интересное письмо с Нила. Теперь пора кончать; целую крепко Жоржи и Боровича. Искренний поклон Барятинскому, Басаргину, Ломену и всем спутникам. Когда увидишь адмирала Назимова, и ему передай мой поклон.
Крепко и от всей души целую тебя, милый Ники. Христос с вами, мои дорогие!
Твой Папа
И еще один очень важный вопрос беспокоил Императора — это здоровье второго сына, Георгия, которого домашние называли Жоржи:

14 Января 1891 г.
Милый Ники, мы до сих пор еще не получили ни одного письма от тебя про путешествие по Индии, так что совсем не знаем твоих впечатлений и никаких подробностей. В газетах кое-что есть, но все это так коротко и более рассуждений, чем описаний.
Ты можешь себе представить, в каком мы отчаянии, что бедный Жоржи не может продолжать плавание и что здоровье его все еще не поправляется. Как грустно и как ему и тебе должно быть печально расстаться и как это должно было вас расстроить! Дай Бог только, чтобы он скорее мог вернуться домой и чтобы ему не нужно было еще таскаться за границей, это всего хуже и всего более нас беспокоит...
Продолжаю письмо сегодня 14 Января. Наконец были в первый раз в опере, давали Ромео и Жюльет, пели оба брата Решке и англичанка Мельба, шло отлично, а Решке тенор — просто наслаждение, и поет и играет превосходно.
Сегодня катались мы с Ксенией в санях с твоим кучером и лошадьми, он теперь дежурит по очереди с моими кучерами.
Сегодня больше писать не успею, так как хочу писать еще Жоржи да, кроме того, пишут тебе Мама и Ксения, так что боюсь надоесть с моим письмом. Поклон Барятинскому и всем спутникам. Боровича целую. Крепко целую тебя, милый Ники. Христос с тобою!
Твой Папа

20 января 1891 г.
Милый Ники, благодарю тебя очень за твое длинное и очень интересное письмо из Ажмира, все это так ново и необыкновенно, что должно вас всех сильно интересовать. В особенности я уверен, что ты наслаждаешься охотой, которая тоже не из банальных и вся обстановка так характерна. До сих пор мы не можем успокоиться об отъезде бедного Жоржи, так нас это расстроило, а в особенности, что нам пришлось согласиться на требования докторов, несмотря на то, что Жоржи было уже лучше и сам он просил нас оставить его еще на фрегате до прихода в Коломбо. Но положительно это было бы рискованно, так как лихорадка у него не прекращалась уже более 2-х месяцев. Мы посылаем к Жоржи в Афины доктора Алышевского, который специалист по грудным болезням и я его давно знаю как отличного доктора. Нет, к сожалению, никакого сомнения, что лихорадка происходит от бронхита, который тянется уже давно, а при таких условиях ему даже и вернуться к нам нельзя будет теперь, а придется ждать до наступления теплой погоды. Алышевский надеется, что если все пойдет хорошо, то Жоржи может поехать в Марте в Крым. Все это далеко не весело и делает эту зиму, и без того уже не веселую для нас без вас обоих, еще грустнее и тяжелее! А теперь еще балы, обеды, вечера! Ах, что за тоска! Теперь гостит у нас Эрц-Герцог Франц-Фердинанд Эсте [именно его убийство в июне 1914 года послужит поводом к началу первой мировой войны], он милый малый, простой и разговорчивый. Я его назначил шефом 26 Драгунского Бугского полка, так как он считается наследником Австрийским.
Все продолжают сходить с ума от братьев Решке и бедный Фигнер [любимый тенор Цесаревича] чувствует себя обиженным. Сегодня идет в первый раз Лоенгрин с обоими Решками и Mme Мельба. Мама поехала, а я остался дома, так как много дела, да еще и писать хотел тебе, а днем ты сам знаешь много ли у меня свободного времени.
Завтра Владимир везет Австрийца на охоту в Ящеру на медведей, чему он страшно рад. В Четверг 31 числа парад и завтрак в Зимнем Дв., а вечером бал в Концертной зале. В Пятницу 1 Февр. второй парад с завтраком, а потом парадный обед в Аничкове для Австрийца и его отъезд в Москву.
Теперь у нас стоит чудная ясная и теплая погода как в Марте, и сегодня на солнце было 9° тепла! Просто чудеса, а за границей они все мерзнут страшно и везде сильные морозы, даже в Италии, Испании и снег в Алжире!
Большой бал в Николаевской зале прошел благополучно, было более народу, чем когда-либо; приехало на бал более 2200 человек и к ужину пришлось ставить запасные столы. Наш оркестр играл дивно в полном составе 106 человек и произвел эффект. Много молодежи из вновь произведенных офицеров и много дебютанток... Падений, Слава Богу, не было, но во время вальса вылетела на середину залы большая юбка! Павел и Alix хотят тоже дать бал, это будет интересно, в первый раз у них танцуют. Твоя история с Губернатором Бомбея страшно смущает бедного Мориера и дошла до королевы и Bertie [будущего короля Эдуарда VII], которые тоже негодуют на бестактность своего милого Лорда!
Ты нам совсем не присылаешь никаких фотографий, снятых во время путешествия, а теперь именно интересно их иметь и мы видим только иногда в иллюстрациях некоторые. Тетя Ольга пишет, что ее Georgy посылает ей и она очень довольна и радуется их получать, а мы решительно ничего от тебя не имеем, а уже прошло более 3 месяцев, что вы путешествуете.
Ворон все толстеет, и глупые люди его целый день кормят так, что это не собака, а бочка какая-то. Я просил Тормейера [воспитателя Великого Князя Михаила Александровича] сказать наконец Арбузу, чтобы он так более его не кормил...
Крепко целую тебя, милый Ники, и еще раз благодарю за интересное письмо. Христос с тобою, мой милый!
Твой Папа

Просто смешно, что делается с нашим климатом, настоящая весна, тепло, ясно и солнце греет. Снег на улицах быстро исчезает, а сегодня 18 Февр. феномен с утра до 3 ч. дня проливной дождь, а потом ясно и чистое небо с солнцем и почти 4° тепла; зато ветер сильный и minimum был не далеко тоже необыкновенный, а именно 719, этого я не видал никогда! На юге наоборот сильные морозы, в Елизаветграде, наприм., 23° морозу, в Киеве 17° мор. и т.д. Что всего досаднее, что в Греции холода ужасные, ветер и снег, так как что бедный Жоржи за всю неделю мог выйти гулять только раз. Известия от Алышевского успокоительны, но лихорадка все продолжается и он советует ехать на некоторое время в Алжир, и раньше лета, конечно, вернуться Жоржи в Россию будет трудно. Все это нас страшно расстраивает и печалит. Болезнь Жоржи все-таки гораздо серьезнее, чем мы предполагали, и Слава Богу, что он не продолжил путешествия, потому что болезнь легко могла принять хроническую форму, а тогда и годами трудно поправиться.
Только что получили известие о прибытии твоем в Сингапур, Слава Богу, благополучно! ..
Вот новость, которая тебя удивит, я решился назначить Д. Сергея в Москву Генерал Губернатором вместо Долгорукого, выжившего за последнее время совершенно из ума. Сергей очень доволен, хотя и страшится немного этого назначения, но я уверен, что он справится и, конечно, будет стараться послужить с честью. Теперь пора кончать. Передай мой поклон Барят., Басаргину и Назимову. Целую гиппопотама Боровича и поклон всем проч. спутникам. Крепко целую тебя, милый Ники, и еще раз благодарю за письмо и фотографии. Христос с тобою, мой милый!
Твой Папа

С.Петербург. 5 Марта 1891 г.

Благодарю тебя, милый Ники, от души за письмо, только что полученное из Коломбо и за коллекцию фотографий, котрые нас очень интересуют. Письмо твое с описанием ловли слонов весьма занимательно и действительно это зрелище должно быть совершенно необыкновенно и вообще вся природа Цейлона должна быть восхитительна. Я воображаю вашу радость быть с Сандро и Сергеем вместе и как вы вдоволь наболтались за все это время и было о чем говорить после всего виденного и слышанного.

Слава Богу, от Жоржи из Алжира получаем хорошие вести и сам он теперь успокоился, серьезно лечится и примирился с судьбою, а в особенности что ему делает удовольствие это то, что он живет на «Корнилове» и даже отчасти служит, так как стоит дневную вахту и принимает участие в учениях.
Масленица прошла бойко и балов было много, молодежь веселилась, да и не только одна молодежь, но мне было не весело и тяжело! Как раз в день моего рождения умерла бедня старушка Кити, проживши в нашем доме 46 лет, из которых 22 года подряд нянчила нас шестерых. Нам всем братьям было очень грустно и мы проводили ее из Зимнего Дв. в Английскую церковь, потом поехали на Смоленское кладбище, где ее и схоронили!..
Вот уже и Великий пост, все мы по обыкновению говеем. Ты уже наверное слышал от Д. Сергея о его страшной радости по случаю перехода Т. Эллы в Православие. Да, это для всех нас громадная радость и утешение и торжество! Немки бесятся и приуныли. Это отрадное событие произойдет на 6 неделе в Вербную субботу в церкви Д. Сергея.
15 Марта Бог даст мы переберемся в нашу милую Гатчину, я, Миша и беби страшно радуемся. Погода стоит с середины Февраля теплая, мы уже давно ездим в колясках, но за городом много снегу и ездят в санях. Мама и Ксения усердно хлыщят каждый день по Невскому и по Морской...
Теперь пора кончить, уже почти 3 ч. ночи! Поклон Барятинскому, Басаргину, Назимову, Ломену и всем проч. Боровича обними. Крепко целую тебя, милый Ники. Христос с тобою на всех путях твоих!
Твой Папа

С.Петербург. 21 Марта 1891 г.

Мой милый Ники, все больше и больше становится невыносимо без вас обоих, это уж слишком долгое время 10 месяцев! Так пусто и скучно без вас, а в особенности дома. Слава Богу, известия от Жоржи более утешительные, и Алышевский на-днях в первый раз телеграфировал, что в правом легком незначительное, но ясное улучшение, а то до сих пор было все то же, хотя и не хуже, но и не лучше. Сам Жоржи доволен, аппетит хорош и сон тоже. К сожалению и великому прискорбию, Алышевский уже теперь настаивает, чтобы Жоржи на зиму отправился в теплый климат.

Наше житье все то же, но, конечно, потише, так как мы в посту, но в Гатчину все-таки не удалось переехать пораньше, как мы с Мишей и не настаиваем, но женский элемент предпочитает Петербург, и мы должны подчиняться...
...Письмо это придет к тебе после Пасхи, надеюсь, что она будет веселая и радостная посреди наших дорогих моряков, хотя и на чужбине, но на родной почве. Мой сердечный поклон Барятинскому, Басаргину и Назимову. Боровича прижимаю в моих объятиях. Поклон всем прочим спутникам. Обнимаю тебя, милый Ники, от всей души, Христос с тобою, мой дорогой.
Твой Папа

Гатчина. 6 Апреля 1891 г.
Благодарю тебя, милый Ники, от всей души за твое последнее письмо из Сингапура и за чудный костяной омар, который замечательно аппетитен и хорошо сделан.
Какие грустные и тяжелые дни провели мы за это короткое время. Бедная Тетя Ольга [жена Великого Князя Михаила Николаевича], как скоро ее не стало, всего 4 дня была она больна и еще 25 Марта была у нас в Аничкове на Конногвардейском завтраке. 26 числа она уехала, 28 должна была остановиться в Харькове, 31 вечером ее уже не стало в живых! Она умерла в комнатах на станции ж. д. , при ней были только А. С. Озерова и Муханов. Д. Миша с сыновьями опоздали; Николай выехал днем раньше и все-таки приехал 7 часов после кончины матери. Бедный Д. Миша, просто жаль смотреть на него, в таком он отчаянии и горе, да и все дети страшно ошеломлены этою незаменимою потерею, а тут еще этот несчастный идиот Миша [Великий князь Михаил Михайлович, по прозвищу «Миш-Миш»], который выдумал жениться без разрешения и благословения родителей. Эта весть ужасно огорчила Д. Мишу и жестоко отозвалась на здоровье бедной Т. Ольги, у которой и без того сердце было далеко не в порядке.
Вчера мы встретили бедного Д. Мишу на станции в Тосне и вместе с его поездом прибыли в Петербург. От Николаевской станции похоронное шествие тронулось через Литейной мост в Крепость, погода была чудная, теплая и все были в мундирах. Вечером в 9 ч. снова были в Крепости на панихиде. Сегодня 5 числа в 10 1/2 началась обедня, потом отпевание и похороны, вся церемония кончилась в 12 3/4, а в 2 1/4 мы были уже обратно в Гатчине. Могила Т. Ольги около могилы Вячеслава. Анастасья, непонятно почему, опоздала приехать и будет только в Понедельник 8 числа. Бедные Сандро и Сергей, какой грустный конец их путешествия,  и теперь они с почтовым пароходом из Бомбея возвращаются через Бриндизи в Петербург.
Сегодня в 3 ч. буду смотреть здсь в Гатчине стрельбу из новых скорострельных малокалиберных винтовок с бездымным порохом. Участвуют роты: Измайловская, Павловская, моего стрелков. батальона и Самарского полка. Это будет весьма интересно, а для сравнения будут стрелять тоже из Берданок с старым порохом. Все эти роты всю зиму уже практиковались в Ораниенбауме при стрелковой школе...
К сожалению, подробости твоего путешествия доходят до нас теперь все позже благодаря расстоянию, и ждем с нетерпением описания вашего пребывания у Сиамского Короля, это должно быть было крайне интересно. Назимов аккуратно мне телеграфирует о выходе и приходе эскадры, и передай ему мою благодарность за это и поклон, а также Барятинскому и Басаргину. Завидую тебе, в особенности, что плаваешь с нашими моряками и на наших славных судах и такое долгое время! Поклон всем спутникам. Итак, это последнее письмо, посланное кругом морем, следующие будут уже через Сибирь. Целую тебя крепко, милый Ники, как хочется это сделать скорей наяву. Христос с тобой, мой дорогой.
Твой Папа

Жизнь сопряжена с утратами. Государь искренне сочувствует тем, кто потерял своих близких. Но надо думать о стране, об армии, ее укреплении. Гордость за свою армию, за свой флот сквозит чуть ли не в каждом письме Императора. И любовь эту он старается передать и своим детям.

Гатчина. 16 Апреля 1891 г.
Благодарю тебя, милый Ники, за твое последнее письмо из Батавии и за аппетитную пепельницу из бронзы, которая мне очень понравилась. Мама и Ксения остались очень довольны своими подарками из Индии, которые ты им прислал.
Еле успели мы похоронить бедную Тетю Ольгу, как опять новая кончина бедного Дяди Низи [Великого Князя Николая Николаевича (Старшего)]... По случаю страстной недели и праздников похороны будут только в Пятницу на Святой. Старушка Гр. Блудова тоже скончалась. Умер и знаменитый Генерал-Фельдмаршал Гр. Мольтке. Умерла жена Кн. Ивана Михайловича Голицына. Умер мой бедный гардеробщик, толстый Брылов!..
В вербную Субботу 13 Апреля произошло присоединние Эллы к Православной вере. Служба и обедня были в церкви Сергея и за обедней Элла приобщалась...
Итак, даст Бог, это письмо придет к тебе, когда ты будешь снова на родной стороне, снова в дорогой нашей России. Мы с Мама от души будем благодарить Господа, когда узнаем, что ты вступил на родную землю, и что это уже начало конца твоего дальнего пути, столь видимо совершенного под Божиим благословением. Теперь кончаю, уже 3 часа ночи или скорее утра, так как уже рассветает. Поклон всем спутникам и Генер. Ад. Барону Корфу [приамурскому генерал-губернатору], а вместе с тем благодари от меня сердечно Назимова, Басаргина и Ломена за плавание и за их труды и хлопоты.
Обнимаю тебя, милый Ники, от всей души. Христос с тобою, мой дорогой! Сердечно любящий тебя
Папа

Сколь высокого мнения о старшем сыне Николае был Государь мы видим из следующего письма:

С.Петербург. 1891 г. 25 Апреля
Христос воскресе!
Милый Ники, Слава Богу, ты теперь в Японии, т. е. в двух шагах от нашей границы и материка России; это отрадное чувство знать, что тебе теперь всего 4 или 5 днй хода до нашего далекого восточного военного порта, и ты уже на русской почве, и только одно громадное расстояние отделяет нас от тебя, но уже мы все на той же почве. Нелегкий путь предстоит тебе теперь через Сибирь и по громадности пути и по утомлению в приемах, встречах и постоянной официальности, но, надеюсь, ты все это перенесешь с свойственными тебе выдержкой и тактом и не будешь унывать духом и телом...
Бедный Жоржи все странствует на «Корнилове» по Средиземному морю в ожидании возможности вернуться в Россию, когда, наконец, погода потеплеет. Весна у нас, хотя и ясная и были довольно теплые дни, но вообще холодная. В прошлом году в это время было уже тепло и все в зелени, а теперь решительно ничего нет и даже травы зеленой почти не видать. Печально! На охоту ни разу не удалось еще поехать. Рыбу на озере ловил только раз, а то все холод и морозит. Теперь кончаю. Поклон Барятинскому и всем спутникам. Боровича целую. Крепко целую тебя, милый Ники. Христос с тобою, мой дорогой!
Твой Папа

Во время пребывания в Японии японский полицейский — член националистической организации — напал на русского Цесаревича. Об этом событии и уппоминает Александр III:

Гатчина. 6 Мая 1891 г.
От всей души благодарю Господа, милый, дорогой Ники, за Его великую милость, что Он сохранил Тебя нам на радость и утешение. До сих пор еще не верится, чтобы это была правда, что действительно ты был ранен, что это все не сон, не отвратительный кошмар. Никогда не забуду, когда получил первое сообщение об этом ужасном происшествии, из японской телеграммы я узнал, в чем дело, потому что твоя, хотя и была первая, но в ней не было подробностей, и мы не знали, в чем дело. Боже, что это был за день; ждали с нетерпением телеграммы Барятинского и получили ее только в 3 ч. дня, тогда как твою уже получили в 8 ч. утра. Только после телеграммы Барятинского мы немного успокоились и, действительно, видели, что все идет хорошо и что ты бодр и лихорадки нет. Как достаточно благодарить Господа, что Он тебя сохранил что ты мог уже через день вернуться на фрегат к эскадре и быть снова посреди своих и дома! С каким нетерпением ждем мы первых писем от тебя и Барятинского с подробностями об этом происшествии, это ужасно, что кроме коротких, а иногда и не ясных телеграмм мы ничего раньше месяца не получим, а тут всякая мелочь, всякая подробность дорога и интересна. Что мы получили и продолжаем получать телеграммы, это ужасно и сочувствие огромное и искренное, конечно, что касается до России. Что меня очень тронуло, это одна из первых телеграмм, которую я получил в тот же вечер поздно от Адмирала Лазарева и всех офицеров 8 Флотского Экипажа, которые узнали из прибавления к «Правит. Вестнику», напечатанного и разосланного в тот же вечер. Даже раньше некоторых членов семейства моряки уже мне телеграфировали и в таких теплых и искренних выражениях.
Я воображаю отчаяние Микадо и всех сановников японских, и как жаль для них, и все приготовления и празднества все пропало и ни к чему! Но Бог с ними со всеми, радуюсь и счастлив, что благодаря всему этому, ты можешь начать твое обратное путешествие скорее и раньше, Дай Бог, вернешься к нам! Что за радость будет снова быть всем вместе и дома, дождаться этого не могу от нетерпения.
Ни о чем другом не могу сегодня писать, так мы за эти дни мучились и беспокоились. Следующее письмо, надеюсь, будет для тебя интереснее, а теперь от всей души обнимаю тебя, милый, дорогой Ники, и вместе с тобой еще и еще раз благодарю Господа, спасшего тебя и сохранившего тебя нам и России!
Сегодня день твоего рождения, а я так увлекся, что и не поздравил тебя, но все письмо — поздравление и благодарение Всемогущего за все Его милости! Христос с тобою, мой дорогой Ники! (Истинно Он был с тобою!)
Твой Папа

Во время его пребывания в Японии Наследнику Цесаревичу оказывались особые почести со стороны буддийских священнослужителей. Когда Наследник русского Престола посещал буддийские храмы, они падали перед ним ниц, а когда Цесаревич поднимал их, то смотрели на него с каким-то благоговением.
Князь Ухтомский, соплаватель Цесаревича, писал об этом в своем двухтомном труде.
Николай Александрович пожелал посетить Киото — священную древнюю столицу Японии. Неподалеку от нее жил известный всей Японии монах-отшельник Теракуто. В штатском костюме, в сопровождении Георгия, принца Греческого, и маркиза Ито, служившего Царственному юноше переводчиком, Наследник пошел пешком к одной из рощ вблизи Киото, где жил затворник.
Увидев распростертую фигуру монаха, Цесаревич бережно поднял его. В наступившем благоговейном молчании Теракуто заговорил, словно бы вглядываясь в даль времени:

— О ты, Небесный Избранник, о великий искупитель, мне ли проречь тайну земного бытия Твоего? Ты выше всех. Нет лукавства, ни лести в устах моих перед Всевышним. И вот тому знамение: опасность витает над Твоей главой, но смерть отступит и трость будет сильнее меча... и трость засияет блеском. Два венца суждены Тебе, Царевич: земной и небесный. Играют самоцветы на короне Твоей, Владыка могущественной Державы, но слава мира преходит и померкнут драгоценные камни на земном венце, сияние же венца небесного пребудет во веки. Наследие предков Твоих зовет Тебя к священному долгу. Их голос в Твоей крови. Они живы в Тебе, много из них великих и любимых, но из них всех Ты будешь величайшим и любимейшим. Великие скорби и потрясения ждут Тебя и страну Твою. Ты будешь бороться за ВСЕХ, а ВСЕ будут бороться против Тебя. На краю бездны цветут красивые цветы, но яд их тлетворен; дети рвутся к цветам и падают в бездну, если не слушаются Отца. Блажен, кто кладет душу свою за други своя. Трижды блажен тот, кто положит ее за врагов своих. Но нет блаженней жертвы Твоей за весь народ Твой. Случится так, что Ты жив, а народ мертв, но сбудется: народ спасен, а Ты свят и бессмертен. Оружие Твое против злобы — кротость, против обиды — прощение. И друзья, и враги преклонятся пред Тобою, враги же народа Твоего истребятся. Вижу огненные языки над главой Твоей и Семьей Твоей. Это посвящение. Вижу бесчисленные священные огни в алтарях пред Вами. Это исполнение. Да принесется чистая жертва и совершится искупление. Станешь Ты осиянной преградой злу в мире. Теракуто сказал Тебе, что было ему открыто из Книги Судеб. Здесь мудрость и часть тайны Создателя. Начало и конец. Смерть и бессмертие, миг и вечность. Будь же благословен день и час, в который Ты пришел к старому Теракуто.

Старый буддийский монах коснулся земли и, пятясь, исчез в чаще. Цесаревич стоял, не шевелясь и не произнося ни слова. Его спутники тоже. Затем, придя в себя, Николай Александрович обратился к ним с просьбой никому не рассказывать о встрече с отшельником .
Прошло несколько дней, и в городе Отсу произошло то самое покушение на жизнь Наследника русского престола, о котором писал Государь в своем письме. Фанатик-полицейский ударил его саблей по голове. Однако клинок лишь скользнул по черепу, не принеся вреда. Злодей взмахнул еще раз, но спутник Николая принц Греческий Георгий с силой ударил по сабле бамбуковой тростью и выбил саблю из рук. Все жители Отсу на коленях умоляли Цесаревича простить их за то, что в их городе произошло покушение на сына Русского Царя. Великодушный Царевич простил их.
После возвращения Цесаревича Николая Александровича и принца Греческого в Петербург через Сибирь (там оба они присутствовали при закладке вокзала Уссурийского участка железной дороги во Владивостоке) Александр III попросил на время трость королевича. Вскоре он вернул ее принцу в оправе и усыпанную бриллиантами. Действительно, как и предсказал старый монах, трость была сильнее меча и засияла блеском.
Некоторые историки утверждают, будто после покушения у Цесаревича  укоренилось враждебное отношение к японцам, сохранившееся у него и после того, как он стал Царем. Дело обстояло иначе. «Это ничего,— сказал Цесаревич после покушения,— лишь бы японцы не подумали, что это происшествие может чем-либо изменить мои чувства к ним и признательность мою за их радушие».
Поэт Майков по поводу спасения Царевича от гибели писал:

«Царственный юноша, дважды спасенный!
Явлен двукраты Руси умиленной
Божия Промысла щит над тобой!
Вихрем промчалась весть громовая,
Скрытое пламя в сердцах подымая,
В общем порыве к молитве святой.
С этой молитвой всей Русской землей,
Всеми сердцами ты глубже усвоен.
Шествуй же в путь свой и бодр и спокоен,
Чист перед Богом и светел душой!»

Узнав о покушении на сына, Александр III послал ему из Гатчинского дворца телеграмму: «Оставить дальнейшее путешествие тчк немедленно идти на Владивосток». Император, назначивший Цесаревича на должность Председателя Комитета по постройке Великого Сибирского пути, поручил ему совершить закладку здания вокзала во Владивостоке после того, как была произведена в его присутствии закладка памятника адмиралу Г. И. Невельскому и сухого дока в порту.
Еженедельник «Владивосток» (№ 21 от 26 мая 1891 г.) так описывал торжества по случаю начала Уссурийского участка пути:

«...По прибытии Его Высочества Государя Наследника Цесаревича началось молебствие... По окончании... Наследник Цесаревич и... греческий принц Георгий приложились к кресту и направились к месту земляных работ... Момент, когда Царственный Сын управлялся с рабочей тачкой, двигаясь с нею вперед и вываливая из нее землю как простой рабочий, был поистине торжественный: все смолкли... По окончании всей церемонии Е. И. В. Наследник Цесаревич и Е. К. В. греческий принц Георгий изволили сесть в вагон; туда же вошли приамурский генерал-губернатор, военный губернатор, адмиралы, генералы, свита и г. Урсати <строитель ж.-д. линии>... Раздался свисток...— и поезд тронулся, провожаемый оглушительным «ура» бежавшей за поездом публики».

Поскольку Цесаревич Николай Александрович был на несколько лет старше своей сестры Ольги, то она общалась, главным образом, с братом Михаилом. Но когда ей исполнилось лет десять или одиннадцать (в это время их семейство жило в Петергофе), Великая Княжна как-то особенно сблизилась с Ники, как называли его в семье. Ольга Александровна признавалась впоследствии:

«Я полюбила его всем сердцем. Он был добр и великодушен со всеми, с кем ему доводилось встречаться. Я никогда не видела, чтобы он старался вылезти вперед или сердился, когда проигрывал в какой-нибудь игре. И он искренне верил в Бога. В один жаркий летний день брат попросил меня сходить вместе с ним в дворцовую церковь. Зачем он хочет пойти туда, он мне не сказал, а расспрашивать его я не стала. Служба уже началась. Неожиданно разразилась страшная гроза. И вдруг, откуда ни возьмись, появился огненный шар. Скользя от одной иконы к другой на величественном иконостасе, он повис над головой Ники».

Цесаревич побледнел, но сохранил присутствие духа.
В Стрельну часто приезжала Королева Эллинов Ольга Константиновна, у ее матери там был загородный дворец. Дети ее ехали в Александрию. Именно там завязалась дружба между принцем Греческим Георгием и Цесаревичем Николаем Александровичем. Принц Георгий по прозвищу «Атлет» сопровождал Цесаревича во время его путешествия по Дальнему Востоку. Он-то ударом своей трости и выбил саблю из рук злоумышленника в Отсу.
Во время последней встречи с младшей сестрой (это произошло 28 октября 1916 года в Киеве) в ее лазарете Государь Император проявил свойственные ему великодушие. Великая Княгиня вспоминала:

«У нас в палате лежал молодой раненый дезертир. Он был судим и приговорен к смертной казни. Его охраняли два часовых. Все мы жалели его: он казался нам совсем мальчиком. Врач доложил о нем Ники. Он сразу же направился в тот угол, где лежал раненый. Я последовала за братом и увидела, что бедняжка окаменел от страха. Положив руку на плечо юноши, Ники спокойно спросил, почему тот дезертировал. Запинаясь от волнения, бедный мальчик рассказал, что, после того, как у него кончились боеприпасы, он испугался и кинулся бежать. Затаив дыхание, мы ждали, что же будет дальше. Ники сказал юноше, что он свободен. Тот сполз с постели, упал на колени и, обхватив Ники за ноги, зарыдал, как малое дитя. Помнится, все мы тоже плакали. Затем в палате воцарилась тишина. Все солдаты смотрели на Государя. Сколько преданности было в их взглядах! Были забыты все трудности и невзгоды. Снова Царь и его подданные стали единым целым!»

Государь Император обладал даром расположить к себе. Находясь в его обществе, вы забывали, что перед вами Царь — настолько он был прост. Всякая заносчивость была ему чужда. Но в минуту гнева он наводил страх. Особенно приветлив он был с людьми простыми, крестьянами, солдатами, рабочими. Будучи Цесаревичем, он командовал батальоном Преображенского полка. Два раза в неделю, усадив вокруг большого круглого стола всех унтер-офицеров своего батальона, Николай Александрович в зимнее время занимался с ними, готовя их к полевым занятиям. Он обучал своих подчиненных полевому уставу, обороне и атаке, инженерному делу, работе с картами и планами. Такая добросовестность оказывала неизгладимое впечатление на унтер-офицерский и рядовой состав полка. И сам Цесаревич получал возможность поближе познакомиться с личной жизнью солдат, их настроениями, положением их семей.
Лили Ден отмечала:

* * *

Сколь опасно и тяжко служение Царское, Цесаревич убедился еще в отрочестве, когда на его глазах умер дед, Царь-Освободитель Александр II. Восьмое покушение на Царя оказалось последним. На набережной Екатерининского канала по знаку, поданному дворянкой (!) С. Перовской террорист бросил бомбу в карету, в которой ехал в Зимний дворец Царь. Рана оказалась смертельной, и в невыразимых мучениях Александр II скончался. Не были образцами преданности и высшие сановники. Не успело тело Государя Александра II остыть, как они потребовали... конституции. Но новый царь, Александр III, пресек все их преступные поползновения на самодержавную власть, завещанную ему покойным родителем.
17 октября 1888 г. было совершено покушение на всю Царскую Семью. Поезд, на котором ехал Император и его семейство, потерпел крушение. «Бог Один нас спас и проявил над нами чудо», — с благоговением перекрестившись, произнес Государь, увидев жуткую картину — искореженные вагоны, упавшие с высокой насыпи вниз. Лишь тот вагон, в котором находились Царь, его дети, супруга и слуги, оказался им как бы защитой. 6 ноября 1888 года Императрица писала свому брату, греческому королю Георгу I: «Мы вдруг почувствовали рядом с собой дыхание смерти, но и в тот же момент ощутили величие и силу Господа, когда Он простер над нами свою защитную руку... Это было такое чудесное чувство, которое я никогда не забуду, как и то чувство блаженства, которое я испытала, увидав, нконец, моего любимого Сашу и всех детей целыми и невредимыми , появлявшимися из руин друг за другом...»
В 1891—1892 гг. 23 губернии поразил недород. Александр III назначил Цесаревича председателем комиссии по борьбе с голодом. Все четыре миллиона золотых рублей, которые получил в наследство от бабушки Николай Александрович, он израсходовал на помощь голодающим.
Некоторое время Цесаревич поддерживал близкие отношения с Матильдой Кшесинской, но, познакомившись с Алисой, принцессой Гессен-Дармштадтской, понял, что не может жить без нее. С танцовщицей они расстались. Вскоре «Маля» утешилась с Великими Князьями Сергеем Михайловичем и Борисом Владимировичем. Прожив с последним много лет, в 1921 году она обвенчалась с ним в православной церкви в Канне.
Жизнь шла. Цесаревич потерял своего брата Георгия, который умер от чахотки в Аббас-тумане. А 20 октября 1894 года его постигло еще более тяжкое горе: в возрасте 49 лет скончался его богатырь-отец.
Внезапная смерть Царя-Миротворца в Крыму вызвала слухи о том, что он был отравлен. Ничего определенного установить тогда не удалось. Но в конце 1950-х гг. в нью-йоркском издательстве «Бони и Аеврит» появилась книга Эдварда Салтуса «Императорская оргия». Магаданский историк С. Наумов приводит выдержки из книги:

«...В тайных синагогах возжигались свечи и произносилось великое заклинание... Иегове воссылались моления, чтобы он послал все несчастья Царю... В Ливадии Император заболел. Заболевание было легкое, простая простуда... В то время в Москве жил доктор-специалист... Захарьин. Он был вызван в Крым и, прибыв туда, поставил свой диагноз. ...Он прописал лекарство, которое он предусмотрительно взял с собой. Без колебаний Августейший пациент принял это лекарство. Захарьин следил за Царем... В комнату больного проникла... тень — смерть. Император, еще не зная об этом, но как будто что-то предчувствуя, кивнул Захарьину головой: «Кто вы такой?» Захарьин, наклонившись вперед, прошептал: «Я еврей». «Еврей? — простонал Император. — Презренный палач!» Тогда Захарьин обернулся к присутствующим и сказал: «Его Величество бредит». А затем, опять повернувшись к Царю, прошептал: «Вы приговорены к погибели». Чтобы победить страх, Император приподнялся на постели. Хотя голос его был все еще мощный, но яд был сильнее. Он опять откинулся назад. Заклинание подействовало».

Весьма впечатляющая сцена. Правда, непонятно многое. Если яд подействовал, то зачем заклинание понадобилось? И с чего это Захарьин оказался незнакомым Александру III? Ведь Государь заболел, как мы знаем, еще в Спале и в Ливадию приехал лечиться. Захарьин был не единственным лечащим врачом. Цесаревич Николай Александрович пишет в дневнике: «3-го октября <1894 г.> Понедельник. Сегодня подъехало еще двое эскулапов, Грубе и Захарьин; так что теперь их набралось в Ливадии пятеро, те двое, Лейден, Вельяминов и Попов».
Напрасно г-н Салтус передергивает карты!
Кончина Императора потрясла его сына. Высоконареченная невеста молодого Царя помогла ему перенести тяжкую утрату. Получившие благословение еще при жизни Государя Императора Александра III, через неделю после похорон влюбленные обручились браком.
Вечером того дня молодая Императрица записала в дневнике мужа: «Наконец-то мы соединены, связаны узами на всю жизнь, и когда эта жизнь окончится, мы снова встретимся в мире ином и навечно останемся вместе».
Многое можно поставить в заслугу Царю-Миротворцу, но, к сожалению, задачу Царского служения своему сыну, Николаю Александровичу, он не облегчил. Последние три года своей жизни он почти не занимался его подготовкой к тяжкой работе монарха. Вера в Бога, в свой долг, как носителя самодержавной власти; поддержка любящей, преданной и умной, тактичной жены — вот что помогло молодому Царю в эти годы. У Государя был живой ум, он быстро схватывал суть проблемы, но никогда не прерывал докладчика или собеседника. Многие считали, что молодой Царь чересчур мягок. Однако под бархатной перчаткой у него скрывалась железная рука.
Вежливость, учтивость молодого Царя были восприняты либералами, мечтавшими, чтобы все было «как на западе», как незрелость и слабость. Но в своей речи 17 января 1895 г., обращаясь к земским депутатам, Император нарушил их ожидания: «Пусть все знают, что я, посвящая все свои силы благу народному, буду охранять начала самодержавия так же твердо и неуклонно, как охранял его мой покойный незабвенный Родитель». Молодой Император полностью разделял воззрения своего учителя К. П. Победоносцева. Знаменитый правовед писал:

«Парламентаризм — великая ложь нашего времени. Вместо неограниченной власти монарха мы получаем неограниченную власть парламента, с той разницей, что в лице монарха можно представить себе единство разумной воли, а в парламенте нет его, ибо здесь все зависит от случайности». Еще более резкой и справедливой критике Константин Петрович подвергал прессу, которая, как мы попытаемся в дальнейшем показать, многое сделала, чтобы подорвать престиж Верховной власти. «Любой уличный проходимец... может, имея свои или достав... чужие деньги, основать газету... Опыт показывает, что самые ничтожные люди,— какой-нибудь бывший ростовщик, жид фактор, газетный разносчик, участник банды червонных валетов, могут основать газету, привлечь талантливых сотрудников и пустить свое издание на рынок в качестве органа общественного мнения...»

«Образованцы» того времени восприняли речь молодого Императора, как вызов себе. В то время, как свидетельствует В. В. Шульгин, «было выгодно, прибыльно и почетно быть левым... Очень легко было... «плавать» в качестве борца за «освободительное движение» (каковое..., как все убедились, несло не освобождение, а высший тип тирании)». Именно эти «образованцы» вкупе с частью дворянства, липли к днищу государственного корабля, наподобие моллюсков, которые замедляли его ход. Именно эти моллюски приведут к неудачной русско-японской войне.
Вступив в брак, Государь, как это бывает и в крестьянских семьях, стал полновластным хозяином. Неженатый мужчина в русских деревнях считается как бы неполноценным. Но Государю предстоял еще более важный акт. Им стало священное коронование. Ему предшествовал манифест:

«Божиею милостию

МЫ, НИКОЛАЙ ВТОРЫЙ,
ИМПЕРАТОР И САМОДЕРЖЕЦ ВСЕРОССИЙСКИЙ,
Царь Польский, Великий Князь Финляндский
и прочая, и прочая, и прочая

Объявляем всем верным Нашим подданным: при помощи Божией вознамерились Мы, в мае месяце сего года, в первопрестольном граде Москве, по примеру Благочестивых Государей, Предков Наших, возложить на Себя Корону и восприять, по установленному чину, Святое Миропомазание, приобщив к сему и Любезнейшую Супругу Нашу Государыню Императрицу Александру Феодоровну.
Призываем всех верных Наших подданных в предстоящий торжественный день Коронования разделить радость Нашу и вместе с Нами вознести горячую молитву Подателю всех благ, да излиет на Нас Дары Духа Своего Святаго, да укрепит Он Державу Нашу и да направит Он Нас по стопам Незабвенного Родителя Нашего, Коего жизнь и труды на пользу дорогого Отечества останутся для нас навсегда светлым примером.

Дан в Санкт-Петербурге, в 1-й день января, в лето от Рождества Христова тысяча восемьсот девяносто шестое, Царствования же Нашего во второе.

На подлинном Собственною Его Императорского Величества рукою подписано:
«НИКОЛАЙ»

За месяц с лишним до начала торжеств из Зимнего дворца в Петербурге в московскую Оружейную палату были перевезены Императорские регалии: усыпанная бриллиантами малая цепь ордена Св. Апостола Андрея Первозванного; большая цепь того же ордена, также усыпанная бриллиантами; Держава, Скипетр; малая Императорская Корона Государыни Императрицы; большая Корона Государя Императора. К торжествам Священного Коронования в Москву были вызваны представители дворянства, земства, городского населения, духовенства иноверных исповеданий, казачьих войск; областей, находящихся в управлении военного ведомства; Великого Княжества Финляндского. Эти представители приглашались для участия в церемониях — торжественного въезда в Москву Государя, торжества Священного Коронования и принятия поздравлений Их Императорскими Величествами.
Гости начали съезжаться в древнюю столицу задолго до торжеств. К приезду Императора в день его рождения — 6/19 мая 1896 года — Москва была украшена национальными флагами и цветными фонариками. Государь остановился вместе с Государыней в старинном Петровском подмосковном дворце. Все дома от Петровского дворца к Кремлю были украшены флагами, цветами, в окнах были установлены портреты Царя и Царицы. На перекрестках — триумфальные арки.
Первой приехала депутация от восточных патриархов — митрополиты Никомидийский Филофей и Анхиальский Василий, (представители Константинопольского патриархата) митрополит Киликийский Герман от Антиохийского патриархата и архиепископ Филадельфийский Дамиан — представитель Иерусалимского патриарха. Вслед за ними — эмир Бухарский и хан Хивинский, затем чрезвычайный посол Китайского Императора и чрезвычайный посол испанского короля...
7 мая в 9 часов вечера у Петровского дворца выступил грандиозный хор из тысячи человек, исполнявший классические хоровые произведения русских композиторов.
9 мая начался торжественный Царский въезд в Москву. День был солнечный. Впереди двигалась колонна конных частей во главе с московским полицмейстером и взводом жандармов. Чуть поотстав, шел Собственный Его Величества Конвой. Сотни кубанских и терских казаков в красных черкесках ехали на великолепных лошадях; за ними — лейб-казаки в алых мундирах и лейб-атаманцы в синих. Затем двигалась туземная кавалерия...
Следом за конной колонной шла пешая. За ними в коляске ехал главный церемониймейстер, придворные чины и кавалеры. Это отделение замыкал эскадрон кавалергардов и эскадрон Л.-Гв. Конного полка.
На крыльце Петровского дворца появился Император Николай II. Грянул пушечный выстрел, означавший начало движения.
Царь сел верхом на белую лошадь, подкованную серебряными гвоздями на серебряные же подковы. Раздался второй выстрел. Едва Царь выехал из ворот, раздался третий. Ударили колокола московских «сорока сороков», грянуло «ура». Вслед за Царем двинулась карета Императрицы Матери, за ней — карета молодой Императрицы. Следом — Великие Княжны и придворные дамы.
Красная площадь была заполнена крестьянскими старшинами и старостами с медалями на груди и на шее. От площади к воротам Кремля выстроились ряды преображенцев. Вдоль помостов — кавалергарды и конногвардейцы. Вдруг послышались слова команды. Преображенцы взяли «на караул», ударили барабаны, грянуло «ура».
На площади верхом на белой лошади появился Царь, в отдалении — свита. Подъехала карета Вдовствующей Императрицы. Как, должно быть, тяжело ей было вспоминать такую же церемонию, состоявшуюся 13 лет назад, когда она короновалась вместе с Императором Александром III.
Спешившись, Николай II помог родительнице выйти из кареты, а затем и молодой Императрице, которая приехала следом. Все трое в ряд пошли пешком к Успенскому собору. У подножья Красного крыльца остановились, затем стали подниматься. На верхней площадке Царь и обе Императрицы в пояс поклонились народу. Крики «ура» раздались с новой силой.
По традиции, коронование происходило в Успенском соборе. Смысл таинства выразил митрополит Московский Сергий, встретивший Государя на паперти собора вместе с духовенством:

«Благочестивый Государь! Настоящее Твое шествие, соединенное с необыкновенным великолепием, имеет цель необычной важности. Ты вступаешь в это древнее святилище, чтобы возложить здесь на себя Царский венец и восприять священное миропомазание. Твой прародительский венец принадлежит Тебе Единому, как Царю Единодержавному... Как нет выше, так нет и труднее на земле Царской власти, нет бремени тяжелее Царского служения. Чрез помазание видимое да подастся Тебе невидимая сила свыше действующая, к возвышению Твоих царских доблестей озаряющая Твою самодержавную деятельность ко благу и счастью Твоих верных подданных».

Следом за Императрицей Матерью в собор вошел Царь и молодая Царица. Все трое заняли свои места: Государь и Государыня Александра Федоровна на троне под балдахином напротив алтаря. На отдельном троне восседала Вдовствующая Императрица Мария Федоровна. Митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Палладий обратился к Императору: «Како веруюши?»
Громким, отчетливым голосом Царь произнес «Символ Веры». Надев на себя порфиру и венец, взяв в руки державу и скипетр, он произнес коронационную молитву:

«Боже Отцов и Господи милости, Ты избрал мя еси Царя и Судию людям Твоим. Исповедаю неисследимое Твое о мне смотрение и благодаря Величеству Твоему поклоняюсь. Ты же, Владыко и Господи мой, не оставь мя в деле, на неже послал мя еси, вразуми и управи мя в великом служении сем... Да будет со мною преседящая Престолу Твоему премудрость. Посли ю с небес святых Твоих, да разумею, что есть угодно пред очима Твоима, и что есть право в заповедях Твоих. Буди сердце мое в руку Твоею, еже вся устроиши к пользе врученных мне людей и к славе Твоей, яко да и в день суда Твоего непостыдно воздам Тебе слово, милостью и щедротами единородного Сына Твоего, с Ним же благословен еси, со пресвятым, и благим, и животворящим Твоим Духом, во веки аминь...»

Выслушав стоя литургию, Царь снял с себя корону. Юная Царица подошла к супругу, опустилась на колени. Коснувшись своей короной ее лба, Государь надел ей на голову малую корону, обнял и поцеловал молодую Императрицу. Грянули орудийные выстрелы. Вдовствующая Императрица обняла сына и невестку, за нею к ним стали подходить члены Императорской фамилии.
Сняв оружие, Государь спустился с помоста и, Царскими воротами пройдя в алтарь, принял миропомазание.
От лица всего народа митрополит Палладий огласил молитву:

«Умудри убо и постави проходити великое к Тебе служение, даруй Ему разум и премудрость, во еже судити людям Твоим во правду... покажи Его врагом Победительна, злодеем Страшна, добрым Милостива и Благонадежна, согрей Его сердце к призрению нищих, к приятию странных, к заступлению нападствуемых...»

Хор грянул: «Тебе Бога хвалим».
Императрица Мать направилась во дворец. Император и молодая Императрица обошли другие соборы, затем, поднявшись на Красное крыльцо, трижды поклонились народу.
В тот же день состоялся парадный обед в Грановитой Палате. «Там, на помосте, под парчовым балдахином, — вспоминала свыше полувека спустя Великая княгиня Ольга Александровна, — был накрыт стол для торжественного обеда. По традиции Царь и Царица обедали одни. За ними наблюдал цвет русского дворянства. Один за другим поднимались со своих мест послы иностранных государств, провозглашая здравицу Царственной чете». К яствам на золотых блюдах Царская чета почти не прикасалась. За троном Царя с палашом наголо стоял барон фон Грюнвальд, командир Кавалергардского полка. Блюда с кушаньями подносили депутации от сословий.
Вечером была устроена грандиозная иллюминация. Когда Государыне подали букет, тотчас вспыхнули огнями башни Кремля, колокольня Ивана Великого, мосты через Москва-реку, ввысь взвились снопы ракет.
Всеобщая радость была омрачена трагедией на Ходынском поле. Ольга Александровна вспоминала:

«Как и при Александре III, на Ходынском поле должна была состояться раздача населению и гостям Царских подарков. На окраине города обычно происходили учения артиллеристов и саперов. В празднестве на Ходынке должны были принять участие и крестьяне. Они тысячами направились на это поле, чтобы получить гостинец — украшенную Императорским гербом эмалированную кружку, наполненную конфетами, и бесплатный завтрак, как гости Императора, и остальную часть дня провести в танцах и песнях. В центре поля находились деревянные помосты, на которых были сложены груды ярких кружек с гербами. За порядком наблюдали сотня казаков и несколько десятков полицейских... Кто-то пустил слух, будто подарков всем не достанется. Люди, ближе всех стоявшие к оцеплению, двинулись к помостам. Казаки попытались было остановить их, но что может сделать горстка верховых под натиском полумиллионной толпы? В считанные минуты неуверенное движение превратилось в стремительный бег обезумевшей толпы. Задние ряды напирали на передних с такой силой, что те падали, и их затаптывали насмерть. Точное количество жертв неизвестно, но оно насчитывало тысячи. Утреннее майское солнце равнодушно взирало на сцену ужасного побоища».

(С.С.Ольденбург отмечает, что «погибших на месте и умерших в ближайшие дни оказалось 1282 человека, раненых — несколько сот». )
Власти растерялись и напрасно теряли время. В конце концов, было решено не посылать срочной депеши в Кремлевский дворец. Со всей Москвы пригнали фургоны и телеги, чтобы отвезти раненых в больницы, а убитых — в покойницкие... Катастрофа привела москвичей в уныние. Она имела много последствий. Враги Царской власти использовали ее в целях пропаганды. Во всем винили полицию, администрацию больниц и городскую управу.
Ольга Александровна впоследствии отмечала:

«Многие разногласия, возникшие среди членов Императорской фамилии, стали достоянием гласности. Молодые Великие Князья, в частности, Сандро, муж моей сестры Ксении, возложили вину за трагедию на дядю Сержа, Московского генерал-губернатора. Полагаю, что мои родичи были к нему несправедливы. Кроме того, дядя Серж сам был в таком отчаянии, что готов был тотчас же подать в отставку. Однако Ники отставки не принял. Своими попытками свалить вину на одного человека, да еще своего же сородича, мои кузены, по существу, поставили под удар все семейство, причем, именно тогда, когда было необходимо единство. После того, как Ники отказался отправить в отставку дядю Сержа, они набросились на него».

Против Великого Князя Сергея Александровича, Московского генерал-губернатора выступили Михайловичи, в особенности, «Сандро» и Николай Михайлович. Ненависть к нему они унаследовали от матери, Великой Княгини Ольги Федоровны, «главной сплетницы Империи». Именно она пустила ядовитую сплетню, будто бы Сергей Александрович — «голубой». Однако Государь заступился за своего дядю, и в трагедии на Ходынском поле никакой вины Великого Князя не нашел.
Русские социалисты, в то время скрывавшиеся в Швейцарии, обвинили Императора в равнодушии к страданиям своих подданных, поскольку вечером того же дня Государь и Императрица отправились на бал, который дал французский посол маркиз де Монтебелло. Великая Княгиня заявляла:

«Я знаю наверняка, что ни один из них не хотел идти к маркизу. Сделано это было лишь под мощным нажимом со стороны советников. Дело в том, что французское правительство истратило огромные средства на прием и приложило много трудов. Из Версаля и Фонтенебло для украшения бала были привезены бесценные гобелены и серебряная посуда. С юга Франции доставлены сто тысяч роз. Министры Ники настаивали на том, чтобы Императорская чета отправилась на прием с целью выразить дружественные намерения по отношению к Франции. Я знаю, что Ники и Алики весь день посещали в больницах раненых. Так же поступили Мама, тетя Элла, жена дяди Сержа, а также несколько других дам. Много ли людей знает или желает знать, что Ники потратил многие тысячи рублей в качестве пособий семьям убитых и пострадавших в Ходынской катастрофе? Позднее я от него узнала, что в то время сделать это было непросто: он не желал обременять Государственное казначейство и оплатил все расходы по проведению коронационных торжеств из собственных средств. Сделал он это так незаметно, что никто из нас — за исключением, разумеется, Алики — об этом и не подозревал».

В советское время трагедий было не меньше. Вспомним о многочисленных (1500 чел.) жертвах во время похорон Сталина в марте 1953 года, когда толпа затаптывала насмерть тех, кто спотыкался и падал. А сколько народу было убито во время событий в Новочеркасске при недоброй памяти Никите Сергеевиче Хрущеве. Примеров «рукотворных» трагедий множество. В октябре 1993 года у Белого Дома, расстрелянного из танковых пушек по приказу «верховного главнокомандующего» и внутри него погибло две тысячи человек — взрослых, детей и женщин.
Первым движением души совестливого Государя было уйти в монастырь. Но дяди — Великие Князья отговорили его, тем более, что в трагедии вины Царя не было.
Тем временем жизнь брала свое. Празднества продолжались до 26 мая. Они завершились парадом все на том же Ходынском поле и большим обедом. Тем же летом Царская чета посетила Нижегородскую ярмарку. В середине августа нанесла визит дряхлому кайзеру Австро-Венгрии Францу-Иосифу, затем германскому кайзеру Вильгельму II. После чего путь их лежал в Данию, где гостила Вдовствующая Императрица, в Англию, чтобы повидаться с королевой Викторией.
23 сентября русская Августейшая чета прибыла во Францию. Париж встретил их как глав страны союзницы. Толпы кричали при виде русской четы и их младенца-дочери: «Да здравствует Император! Да здравствует Императрица! Да здравствует Великая Княжна!» и даже: «Да здравствует кормилица!» И тут коммерческая жилка парижан им не изменила. Окна по улице, по которой должна была проследовать Царственная чета, сдавались внаем по 5000 франков! Молодой Царь оказался достаточно тонким политиком и не позволил никому воспринять его приезд во Францию, как акт, направленный против Германии, опасавшейся сговора за ее спиной. Однако, как писал германский посол граф Мюнстер, «хотя слово союз не сказано, тем не менее, он все же существует». Крайние левые круги были возмущены приемом, который Франция — свободная страна, оказала «деспоту». Увы, чересчур тесная дружба с Францией, завязанная еще покойным Императором Александром III, дорого обойдется России, которая во время Великой войны 1914—1917 гг. прольет реки крови ради спасения «свободолюбивой союзницы», ее победы и собственной гибели. Приложит к этому руку и Англия, старинный недруг России.
На Россию смотрели в Европе косо, потому что промышленность и сельское хозяйство в Империи развивалось невиданными темпами. Годовой прирост в промышленности составлял 12 % и более. Темпы строительства железных дорог были выше, чем в остальных странах мира. Русский речной флот стал самым большим в мире. За 20 лет царствования Николая II население Российской Империи увеличилось на 50 миллионов человек, то есть на 40 %. Значительно повысился уровень благосостояния народа. Бюджет рос без введения новых налогов. Хотя лучшие писатели того времени — Ф. М. Достоевский, Фет, Тютчев, Майков, граф А. К. Толстой (не путать с «красным графом» А. Н. Толстым, не имевшим права на графский титул), Н. Лесков, Писемский принадлежали к «консервативному лагерю», «русскоязычная» интеллигенция требовала политических и социальных перемен. Поставщиками кадров такой интеллигенции были студенты, главным образом, их агрессивное меньшинство.
Когда началась русско-японская война, начатая вероломными японцами, то вся «прогрессивная интеллигенция», подстрекаемая наиболее оголтелыми представителями «малого народа», начала разнузданную кампанию, направленную против Царской власти и армии. Во многом на совести этих предателей и трагическая судьба русского флота в Цусимском бою, и неудачи русской армии. Известно, что во время этого боя снаряды, выпущенные русскими комендорами (морскими артиллеристами) не разрывались при попадании в цель, по существу, действуя как средневековые ядра. Недаром уже в японском плену простые русские парни — матросы, поняв предательскую роль большевиков и прочих революционеров, хотели расправиться с ними. Об этом свидетельствует Новиков-Прибой в «Цусиме». И лишь вооружившись ножами, кучка представителей «партии нового типа», повязанной кровью, сумела избежать праведного гнева матросов.
Один из авторов писал, будто бы, узнав о Цусимской трагедии, Царь как ни в чем не бывало продолжал играть в теннис. Младшая сестра Государя возмущалась:

«Это ложь! Как и тысячи других! Я это знаю, потому что сама оказалась в Александровском дворце, когда депеша была получена. Мы с Алики <Государыней Императрицей> находились у него в кабинете. Государь стал пепельно-бледен, задрожал и, чтобы не упасть, схватился за стул. Алики не выдержала и зарыдала. Весь дворец в тот день погрузился в траур».

Запись в дневнике Николая II от 19 мая 1905 г. гласит: «Теперь окончательно подтвердились ужасные известия о гибели почти всей эскадры в двухдневном бою. Сам Рожественский, раненый, взят в плен!! День стоял дивный, что прибавляло еще больше грусти на душе».

«Это было характерно для Ники. Он не знал, что такое страх. Смерти он не боялся».

Три дня спустя революционеры предприняли еще более масштабную акцию. Толпы рабочих, предводительствуемые священником-социалистом Г.Гапоном, со всех сторон двинулись к Зимнему дворцу, чтобы передать петицию Царю. Впоследствии они ужаснулись, какие пункты, без их ведома, включили в петицию провокаторы-социалисты. Им объяснили, что Государя в Зимнем дворце нет, что он в Царском Селе. Но толпа продолжала двигаться. В толпе находились боевики, вооруженные револьверами и бомбами. Из подворотен, с деревьев Александровского сада они стали стрелять по солдатам и городовым. На Петроградской стороне начали громить оружейные лавки и арсеналы. Войскам пришлось стрелять. Из-за провокаторов погибло много народу, в том числе женщины и дети, которых зачем-то взяли с собой неумные родители. День этот был назван «Кровавым воскресеньем». Но мало кто знает, что организаторами этого «воскресенья» были провокаторы и агенты охранки, в их числе Азеф, Пинхус Рутенберг, Манасевич-Мануйлов вместе с Г. Гапоном и другими. Иностранные корреспонденты расписали мрачными красками и без того трагическое событие, но не упомянули, что по пути движения «мирной демонстрации» в полицию швыряли камни, автомобили переворачивали и калечили, что большинство обывателей спрятались дома, закрыв ставни и забаррикадировав двери.
В дневнике Государь записал: «9 января. Воскресенье. Тяжелый день! В Петербурге произошли серьезные беспорядки вследствие желания рабочих дойти до Зимнего дворца. Войска должны были стрелять в разных местах города, было много убитых и раненых. Господи, как больно и тяжело!» Десять дней спустя Государь «принял депутацию рабочих от больших фабрик и заводов Петербурга». При встрече Император осуждал не рабочих, а провокаторов, подбивших их на мятежные действия. «Приглашая вас подавать Мне прошение о нуждах ваших, они [революционеры] поднимали вас на бунт против Меня и Моего правительства, — говорил Император рабочим. — ... Стачки и мятежные сборища только возбуждают безработную толпу к таким беспорядкам, которые всегда заставляли и будут заставлять власти прибегать к военной силе, а это неизбежно вызывает и невинные жертвы. Знаю, что нелегка жизнь рабочего. Многое надо улучшить и упорядочить, но имейте терпение... Мятежною толпою заявлять мне о своих нуждах — преступно... Я верю в честные чувства рабочих людей и в непоколебимую преданность их Мне и потому прощаю им вину их».
Два месяца спустя в Москве бомбой был убит дядя Государя, Великий Князь Сергей Александрович. По всей России — от Белого моря до побережья Крыма, от Прибалтийского края до Урала бушевали крестьянские восстания. Мужички жгли усадьбы, убивали, насиловали, грабили. Местные власти не смогли справиться с бунтовщиками, и на помощь им были призваны войска, которые еще не успели разложиться в результате революционной пропаганды. Но крамола начала проникать и в военную среду. Весной 1906 года на некоторых кораблях Черноморского флота произошли восстания. Они перекинулись и на Балтийский флот. В течение некоторого времени Кронштадт представлял собой осажденную крепость. Полагают, что виной тому стал Октябрьский манифест 17 октября 1904 года, дарованный стране по настоянию масона Великого Князя Николая Николаевича. Было решено, что дарование свобод выпустит накопившийся «пар», но он был воспринят, как слабость Царской власти.
Свой «вклад» в дело развала, дискредитации армии внесли и «образованцы» той поры. Так, поэт Константин Бальмонт, который был не настолько стар, чтобы уклоняться от военной службы, решил «развить военное дело», написав гнусный пасквиль, озаглавленный «Русскому офицеру». К сонму «образованцев» примкнуло «зеркало русской революции» — Л. Н. Толстой и писатель рангом поменьше — А. И. Куприн, напечатавший в венской газете Neue Freie Presse статью «Армия и революция в России» — гнусный памфлет на русское офицерство.
Дискредитация армии, а затем и ее ослабление — излюбленный прием врагов государства. Мы являемся свидетелями этого процесса в наши дни.

Дни кронштадского восстания вспоминает Великая Княгиня Ольга Александровна:

«Я гостила у своего брата <Императора> и Алики в Александрии. Стекла в окнах дворца дрожали от грохота канонады, доносившейся со стороны Кронштадта. То были поистине черные дни».

Но в жизни Государя Императора были и радостные события. За два года до мятежа матросов у Государя и Государыни родился долгожданный сын — Наследник Престола. Ольга Александровна вспоминала:

«Произошло это во время войны с Японией. Вся страна была в унынии: нашу армию в Манчжурии преследовали неудачи. И все же я помню, какие счастливые были лица у людей, когда они узнали о радостном событии. Знаете, моя невестка никогда не оставляла надежды, что у нее родится сын. И я уверена, что его принес святой Серафим».

Увидев недоуменное выражение на лице журналиста, которому она диктовала свои воспоминания, Великая Княгиня принялась объяснять, что она имела в виду. Летом 1903 года Николай II пригласил ее поехать вместе с ним и Императрицей в Саровскую обитель, находившуюся в Тамбовской губернии. Паломничество имело определенную цель. Дело в том, что Святейший Синод, после нескольких лет колебаний, решил прославить старца Серафима, отшельника, жившего в XVIII веке, известного тем, что он обладал даром исцеления — как во время своей жизни, так и после кончины. Паломничества в Саров совершались в продолжение всего XIX столетия.
Ольга Александровна рассказывала:

— У могилы преподобного и после его кончины продолжали совершаться чудеса. У моего прадеда, Николая I, была любимая дочь Мария. Однажды она тяжело заболела. Кто-то из знакомых, живший в Тамбовской губернии, прислал в Петербург шерстяной шарфик, который когда-то носил старец. Его надели на девочку, и когда она проснулась утром, жара как не бывало. Сиделки стали снимать с нее шарф, но девочка захотела оставить его у себя, сказав, что ночью она видела доброго старичка, который вошел к ней в комнату. «Шарф принадлежал ему, — сказал ребенок,— и он мне его подарил. Я хочу его сохранить».

Великую Княгиню не раз спрашивали, верит ли она в чудеса. Такой же вопрос задал и журналист. Она ответила:

— Верю ли я в чудеса? Как можно в них не верить? Я их видела в Сарове.
Поездка в Саров была утомительной, главным образом, из-за жары. Выйдя из поезда, Августейшие паломники целый день тряслись в карете по пыльным, извилистым дорогам, которые вели к берегам Саровы...
Поездка прерывалась несколько раз. В каждой деревне, попадавшейся им по пути, их встречал священник, благословлявший Императора. Государь тотчас же приказывал кучеру остановиться и выходил из кареты.
— И вот он стоял, окруженный толпой паломников и прочего народа, и каждый старался приблизиться к нему, чтобы поцеловать ему руки, рукава одежды, плечи. Это было так трогательно, что у меня нет слов описать эту картину. Как всегда, мы ехали под охраной Лейб-казаков, но им не от кого было нас охранять. Для всего этого люда Ники был Царь Батюшка.
В Сарове Августейших богомольцев отвели в покои настоятеля. А наутро Государь, Великий Князь Сергей Александрович и его двоюродные братья понесли мощи преподобного Серафима, извлеченные из скромной могилы на кладбище обители, в собор с золотым куполом, специально построенный, как вместилище мощей святого.
— На берегу узенькой речки я увидела первое чудо. Воды Саровы считались целебными, потому что в них часто купался преподобный старец. Я увидела крестьянку, которая несла свою полностью парализованную дочурку, а затем погрузила ее в реку. Немного спустя девочка своими ножками поднималась по травянистому берегу. Доктора, находившиеся в Сарове, подтвердили факт недуга и исцеления от него.
Государыня тоже купалась в Сарове и молилась у раки с мощами святого. Спустя год у нее родился сын».

В книге «Россия перед вторым Пришествием» приводится отрывок из рукописной «Летописи Серафимо-Дивеевского монастыря» , принадлежащей перу протоиерея Стефана Лашевского (1899—1986):

«Во время прославления [Серафима Саровского] в Дивееве жила знаменитая на всю Россию Христа ради юродивая блаженная Паша Саровская. Государь был осведомлен не только о Дивееве, но и о Паше Саровской. Государь со всеми Великими Князьями и тремя Митрополитами проследовали из Сарова в Дивеево. В экипаже они все подъехали к келлии блаженной Паши. Матушка игуменья, конечно, знала об этом предполагавшемся визите и приказала вынести из келлии все стулья и постелить большой ковер. Их Величества, все князья и митрополиты едва смогли войти в эту келлию. Параскева Ивановна сидела как почти всегда на кровати, смотрела на Государя, а потом сказала: «Пусть только Царь с Царицей останутся». Государь посмотрел на всех и попросил оставить его и Государыню одних, — видимо, предстоял какой-то очень серьезный разговор.
Все вышли и сели в свои экипажи, ожидая выхода Их Величеств. Матушка игуменья выходила из келлии последняя, но послушница оставалась. И вдруг матушка игуменья слышит, как Параскева Ивановна, обращаясь к Царствующим Особам, сказала: «Садитесь». Государь оглянулся и, увидев, что негде сесть, — смутился, а блаженная говорит им: «Садитесь на пол». Вспомним, что Государь был арестован на станции Дно! Великое смирение — Государь и Государыня опустились на ковер, иначе бы они не устояли от ужаса, который им говорила Параскева Ивановна.
Она им сказала все, что потом исполнилось, т. е. гибель России, Династии, разгром Церкви и море крови. Их Величества ужасались; Государыня была близка к обмороку, наконец, она сказала: «Я вам не верю, это не может быть!» Это ведь было за год до рождения Наследника,, и они очень хотели иметь Наследника, и Параскева Ивановна достала с кровати кусок красной материи и говорит: «Это твоему сынишке на штанишки, и когда он родится, тогда поверишь тому, о чем я говорила вам».
Государю было известно, что Елена Ивановна Мотовилова, жена Н. А. Мотовилова, «служки» отца Серафима Саровского, хранила письмо преподобного Серафима, адресованное Государю Императору («четвертому Государю, который приедет в Саров»). Это письмо преподобный написал, запечатал мягким хлебом и передал «служке» со словами: «Ты не доживешь, а жена твоя доживет, когда в Дивеево приедет вся Царская Фамилия, и Царь придет к ней. Пусть она Ему передаст».

По словам Н. Л. Чичаговой, дочери владыки Серафима (Чичагова),

«Государь принял письмо, с благоговением положил его в грудной карман, сказав, что будет читать письмо после... Когда Государь прочитал письмо, уже вернувшись в игуменский корпус, Он горько заплакал. Придворные утешали Его, говоря, что хотя батюшка Серафим и святой, но может ошибаться, но Государь плакал безутешно. Содержание письма осталось никому неизвестно».

* * *

В своей книге «Распутин и евреи» Аарон Симанович приводит предсмертное письмо Григория Ефимовича Распутина. Но в книге о Гиббсе (кстати, автор ее, некто Тревин, весьма враждебно настроен к Царской Семье, в отличие от самого Сиднея Гиббса) приводится более полный текст письма Распутина. Достав из Библии сложенный вдвое лист бумаги, Император (дело было во время заточения в Тобольске) протянул его Гиббсу. Но, так как англичанин не сумел разобрать почерк старца, Государь прочитал его сам:

«Это последнее письмо, писанное мне Григорием Ефимовичем накануне своего убийства. Послушайте его, господин Гиббс: «Я пишу это письмо, последнее письмо, которое останется после меня в Санкт-Петербурге. Я предчувствую, что умру до 1 января <1917 года>. Я обращаюсь к русскому народу, к Папе, Маме и Детям, ко всей Русской земле, что им следует знать и понять. Если я буду убит обычными убийцами, особенно моими братьями — русскими крестьянами, то ты, Русский Царь, не должен бояться за Детей своих — они будут править в России еще сотни лет. Но если я буду убит боярами и дворянами, если они прольют мою кровь, и она останется на руках их, то двадцать пять лет им будет не отмыть моей крови со своих рук. Им придется бежать из России. Братья будут убивать братьев, все будут убивать друг друга и друг друга ненавидеть, и через двадцать пять лет ни одного дворянина в России не останется. Царь Земли Русской, если услышишь ты звон погребального колокола по убитому Григорию, то знай: если в моей смерти виновен кто-то из твоих родичей, то скажу тебе, что никто из твоей Семьи, никто из твоих Детей и Родных не проживет более двух лет. А если и проживет, то будет о смерти молить Бога, ибо увидит позор и срам Русской земли, пришествие антихриста, мор, нищету, порушенные храмы Божии, святыни оплеванные, где каждый станет мертвецом. Русский Царь, убит ты будешь русским народом, а сам народ проклят будет и станет орудием диавола, убивая друг друга и множа смерть по миру. Три раза по двадцать пять лет будут разбойники черные, слуги антихристовы, истреблять народ русский и веру Православную. И погибнет земля Русская. И я гибну, погиб уже, и нет меня более среди живых. Молись, молись, будь сильным, думай о своей Благословенной Семье».

Каким мужеством, душевной твердостью и христианским смирением надо было обладать, зная о грядущих невзгодах, которые должны выпасть ему самому и России, чтобы продолжать бестрепетно и честно нести крест Царского служения.
Но смирение перед волей Всевышнего для Государя не означало отступление от своих прав, как самодержца. Даровав России Государственную Думу, чтобы иметь возможность узнать, каковы ее чаяния, потребности, Император вскоре убедился, что 1-ая Гос. Дума в большинстве своем представляет сброд, и разогнал ее. Ольга Александровна вспоминала:

«Вместе с Мама мы присутствовали на торжественном молебне по поводу открытия Первой Думы. Помню большую группу депутатов от крестьян и мастеровых. У крестьян был хмурый вид. Но рабочие выглядели и того хуже. Они с ненавистью смотрели на нас. Сколько грусти было в глазах Алики».

В письме к Императрице Матери Николай II возмущался 2-ой Думой, которая оказалась ничуть не лучше первой: «...Во многих местах уже настроение делается менее спокойным... Отовсюду мне посылают телеграммы и адресы с просьбой распустить ее <Думу>. Но это еще рано, нужно дать ей договориться до глупости и тогда — хлопнуть». Вскоре такой повод появился. Некто Зурабов с думской трибуны принялся оскорблять Императорскую армию чуть ли не в площадных выражениях и призвал к вооруженному восстанию. Дума была распущена.
На смену Витте (его в насмешку прозвали «графом полу-Сахалинским» за то, что в результате переговоров с Японией он согласился отдать японцам половину полуострова Сахалин), который из либералов в одночасье превратился в ультрареакционера, готового всех казнить направо и налево, пришел Столыпин. Тот проводил политику «кнута и пряника». Он смело ответил левым: «Не запугаете!» За короткий срок от пуль и бомб террористов погибло 1600 губернаторов, генералов и солдат, которых злодеи безнаказанно убивали из-за угла. Были введены военно-полевые суды. Расправа с убийцами была короткой: трое суток спустя после ареста они болтались под перекладиной виселицы. 600 террористов к концу лета надели «столыпинский галстук». Как видно, число это было гораздо меньше количества их жертв.
Привыкшие к защите «общечеловеческих ценностей», революционеры попритихли. Затем началась охота за самим Столыпиным. После взрыва его дачи на Аптекарском острове в Петербурге 32 человека из числа посетителей и прислуги были ранены, 27 человек убиты. Сын его был легко ранен, дочери оторвало пятку. Но сам премьер остался жив.
Выбравшись из-под обломков, Столыпин заявил: «И все-таки они не остановят реформы».
Великая Княгиня Ольга Александровна была уверена, что если бы на должность Председателя Совета Министров не был тогда назначен П. А. Столыпин, монархия пала бы. Он был либералом, но на пост премьера его назначил не кто иной, как сам Император. Несмотря на свои политические взгляды, Петр Аркадьевич понимал, что воплощение в жизнь либеральных идей без должной подготовки к ним населения России принесет непредсказуемые результаты. Главную задачу он видел в проведении земельной реформы. А целью реформы было создание многочисленного класса мелких земельных собственников, кровно заинтересованных в стабильности Царской власти и назначаемого ею правительства. Сестра Царя свидетельствовала:

«Он мог быть и беспощадным. Он облагал налогами высшие классы. Если умирал глава семьи, владевший крупным имением, то Столыпин требовал раздела латифундии. Его ненавидели все крупные землевладельцы Империи. Даже некоторые члены Императорской Фамилии, в том числе мой кузен Николай [Великий Князь Николай Михайлович, либерал-историк, крупнейший землевладелец] были настроены враждебно по отношению к Столыпину и его политике. Но большинство из нас находились целиком на стороне Столыпина. Мы понимали, что премьер человек сильный и искренний. Он не преследовал никаких личных интересов. Единственное, что для него имело значение, это Россия. В некоторых книгах, прочитанных мною, утверждается, будто мой брат завидовал своему премьер-министру и делал все, что в его силах, чтобы повредить Столыпину. Это подлая ложь — как и многое остальное. Прекрасно помню, как Ники однажды сказал мне: «Иногда Столыпин начинает своевольничать, что меня раздражает, однако так продолжается недолго. Он лучший председатель совета министров, какой у меня когда-либо был».

Однако даже лучшие государственные умы, видно, обречены в России. Едва Столыпинские реформы начали приносить свои плоды, как пуля убийцы оборвала жизнь премьера. В киевском театре, где давали парадный спектакль — оперу Римского-Корсакова «Сказка о царе Салтане» во время антракта в Столыпина выстрелил один из участников революционной группы и одновременно полицейский агент — Дмитрий (Мордка) Богров. Император вместе с двумя дочерями находился в ложе напротив. Они увидели, как Столыпин, на кителе и на руке которого была кровь, медленно опустился в кресло. Затем повернулся к Царской ложе и перекрестил ее. Убийца был тут же схвачен и после суда повешен. Премьер-министра тотчас же отвезли в лечебницу, но через пять дней он умер. Ольга Александровна свидетельствовала:

— Никогда не забуду ужас и горе Ники. Когда Столыпин скончался, Ники находился в Чернигове. Он поспешил вернуться в Киев, поехал в лечебницу и у тела Столыпина опустился на колени. Те, кто заявляет, будто Ники испытал облегчение, узнав о смерти Столыпина, это люди гадкие, и у меня нет слов, чтобы сказать, что я о них думаю. Мой брат был очень сдержан, но он никогда не лицемерил. Он действительно был убит кончиной Столыпина. Я это знаю.

Однако и при Коковцове, сменившем Столыпина, и при других премьерах, которые пришли за ними, экономическая жизнь Российской Империи продолжала развиваться. Даже при наличии Государственной Думы Царская власть являла собой надежный тыл, давала уверенность в завтрашнем дне в отличие от власти президентов, которые, говоря словами одного из таких президентов, А. Ф. Керенского, «мелькают, как тени», не выполняя ни одного из своих предвыборных обещаний. Русские же Цари никогда не изменяли своему слову. Недаром за время царствования Николая II вклады в банки, принадлежащие государству, увеличились в семь раз. Вдвое вырос золотой запас Государственного Банка.
Император учел уроки русско-японской войны. Он возвысил офицеров, проявивших себя в боях с японцами, в их числе Н. О. Эссена. Этот блестящий флотоводец с немецкой фамилией и русской душой талантливо руководил Балтийским флотом. По словам контр-адмирала С. Н. Тимирева, он был «единственный». С его кончиной в 1915 году наступило время испытаний для флота. Последний командующий Балтийским флотом, вице-адмирал А. И. Непенин, был также выдвинут на командные должности по инициативе Государя Императора. По словам немецкого генерала фон Мольтке, «боевая готовность России... сделала совершенно исключительные успехи». Возродился русский флот, понесший тяжелые потери во время русско-японской войны (не без помощи партий, «приближавших, как могли, день победы» для японского микадо <императора>).
Николай II провел столько реформ по улучшению земельного устройства крестьян, сколько не проводилось за все время существования Государства Российского. Не было ни одного сословия, которому бы не оказывал покровительства Русский Царь. Как Православный Царь, он был защитником православной веры — не только в России, но и за ее пределами. Щедротами Белого Царя существовали церкви в Болгарии, Сербии, Черногории, Сирии, Палестины, Ливии, Ливана... Царь чтил прошлое России, поддерживал Церковь. За 20 лет его царствования было построено свыше 10 тысяч православных храмов и 250 монастырей. Но он пресекал нетерпимость в отношении других конфессий. Явление это объяснял П. С. Лопухин в 1939 году:

«Православный человек, с которым соприкасаются иные народы, носит в себе нечто для всех людей духовно привлекательное... В этой сущности Православия и православного человека и лежит основа русского империализма и умения присоединять к себе народы, не калеча их. Инородцы иногда, может быть, даже больше русских любили их идеалы, например, идею Белого Царя, идею, конечно, чисто святорусскую».

Уже после революции один палестинский араб свидетельствовал:

«Не думайте, что русский Царь был только русский. Нет, он был также арабский. Царь — всемогущий покровитель и защитник Православного Востока. Пока Он жил, миллионы арабов жили в мире и безопасности. На Него с упованием взирали не только православные арабы, но и мусульмане, зная, что русский Царь является в большой мере и для них гарантией мирной и благоденственной жизни. Православные миссии на Востоке в пределах Сирии, Ливана и Палестины принимали на бесплатное обучение и содержание всех арабских детей, не спрашивая, какой они религии, чем привлекали симпатии всех людей. Единственной обязанностью со стороны учащихся было прилежное изучение русского языка и православного катехизиса».

Сам этот араб в одной из таких школ и учился. Когда же на Ближний Восток дошла весть, что Царя убили, то в названных трех странах начались массовые самоубийства. Арабы уже тогда считали, что со смертью Царя Николая кончилась человеческая история и что жизнь на земле потеряла свой смысл. Самоубийства постепенно достигли такой цифры, что правительства этих трех стран «вынуждены были обратиться к народонаселению с особыми предостережениями против «политического безумия». А те, кто самоубийством не кончили свою жизнь, те рвали себе волосы на голове, стонали, кричали и плакали на улицах и площадях. Арабский траур по смерти Царя Николая длился несколько лет...».
Последнее время в «Новой России» появляется много книг, посвященных русской истории. Роскошно изданных, с богатыми иллюстрациями, с изображениями Императорских регалий. Открываешь страницы, посвященные Императорской России, и убеждаешься, что они вышли из-под того же печатного станка, что и пресловутый «Краткий курс ВКП(б)».
Ни в одной из них не сказано доброго слова в адрес Государя Императора Николая II. Невольно приходят в голову сравнения. Нередко упоминается с благоговением имя шведского дипломата Рауля Валленберга, который спас во время второй мировой войны жизнь 30 тысячам евреев. Ничего не скажешь, цифра значительная. И поступок благородный. Но никто из авторов вышеупомянутых работ не сказал о том, что во время первой мировой войны Николай II спас сотни тысяч армян. Видя, что они проигрывают войну, турки учинили резню армян (ведь русскими была отвоевана у Турции почти вся захваченная ею Армения). По одним данным было вырезано более миллиона армян, по русским источникам — восемьсот тысяч. Бойня началась 24 апреля 1915 года в Зайтуне. По повелению Государя Императора русскими войсками были предприняты решительные меры по спасению армян. Из миллиона шестисот пятидесяти одной души, составлявших армянское население Турции, были спасены триста семьдесят пять тысяч, то есть 23 %. Одна лишь эта цифра может оправдать первую мировую или, как ее тогда называли, Великую войну. Армянский автор Г. Тер-Маркариан писал:

«По личному приказанию Царя русско-турецкая граница были приоткрыта, и громадные толпы измученных армянских беженцев были впущены на русскую землю. Сохранились рассказы очевидцев о душераздирающих сценах... безмерной радости страдальцев, падавших на русскую землю и неистово ее целовавших..., о матерях, целовавших сапоги русских казаков, бравших в седло по одному, по два армянских ребенка и спешно увозивших их подальше от этого ада..., об армянских священниках..., крестивших и благословлявших коленопреклоненную толпу...»

Голодных людей кормили из солдатских полевых кухонь, русские врачи и сестры милосердия оказывали им неотложную помощь, раздавали лекарства.
В наше же время и русских беженцев встречают хуже чем чужих...

* * *

Конечно же, война не была нужна ни Германии, ни России. Но те, кто ее все-таки развязал, нашли слабые места и у Царя, и у кайзера Вильгельма II — честолюбивого, заносчивого, уверенного в своей непогрешимости настолько, что он даже подписывался «Вильгельм Великий». Благородство, готовность прийти на помощь слабому и обиженному, верность союзническому долгу, свойственные Государю Императору, были использованы против него же.
Когда беспомощная Сербия, на которую обрушились тысячи австрийских снарядов, обратилась за защитой к Православному Царю, Николай II не смог остаться безучастным к страданиям православных сербов.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел история