Козлов В. Неизвестный СССР. Противостояние народа и власти 1953-1985

ОГЛАВЛЕНИЕ

Часть III «БРЕЖНЕВСКОЕ» УМИРОТВОРЕНИЕ (ВТОРАЯ ПОЛОВИНА 1960-х -начало 1980-х гг.)

Глава 15 «БЕСПОРЯДОЧНЫЙ» ЗАСТОЙ: СПАД ПРОТЕСТНОГО ДВИЖЕНИЯ И ТРАНСФОРМАЦИИ КОНФЛИКТНОГО ПОВЕДЕНИЯ

В 1988 г. по поручению М. С. Горбачева, в то время Генерального секретаря ЦК КПСС, председатель КГБ при Совете Министров СССР В. Чебриков подготовил справку о массовых беспорядках в 1957—1988 гг. Несмотря на неполноту этого документа (почему-то пропущены первые годы правления Хрущева, а ряд масштабных событий 1958—1961 гг. вообще не попал в сводку КГБ), он позволяет судить о динамике волнений и сравнивать правление Хрущева и Брежнева по их «беспокойности». На 8 последних хрущевских лет (1957—1964 гг.) приходится 11 описанных случаев массовых беспорядков с числом участников от 300 человек и больше. Эпоха Брежнева (1965—1982 гг.) выглядит гораздо Спокойнее. За 17 лет его пребывания у власти КГБ отметило лишь 9 случаев крупных беспорядков. Динамика очевидна. При Брежневе массовые волнения и беспорядки происходили приблизительно один раз в два года, при Хрущеве в 2,5 раза чаще. Более того, большинство волнений брежневского времени (7 из 9), если судить по справке В. Чебрикова, приходятся на начало правления — 1966—1968 гг., а в 1969—1977 гг. — пик «брежневизма» или, образно говоря, «расцвет застоя» — не зафиксировано ни одного эпизода — полный штиль! Кроме того, если в 1957—1964 гг. в 8 из 11 случаев при подавлении беспорядков применялось оружие — практически регулярно, то в брежневскую эпоху — только в 3 случаях из 9 (все в 1967 г.), убито и ранено (соответственно) 264 и 71 человек. Аналогичную картину дает статистика осужденных за участие в массовых беспорядках: приблизительно 35 осужденных в среднем за год при Хрущеве и чуть более 10 — при Брежневе.
В 1966 г. власти начали новую, довольно успешную атаку на «дрожжи» практически любых бунтов и волнений — массовое
421
хулиганство, которое стало хронической болезнью при Хрущеве, и с которым он безуспешно боролся в сменяющих друг друга антихулиганских кампаниях. Указ Президиума Верховного Совета СССР от 26 июля 1966 г, «Об усилении ответственности за хулиганство» установил сокращенные сроки рассмотрения материалов о мелком хулиганстве, применение ареста к хулиганам, расширил права милиции по наложению штрафов и т. д.
Власти приняли административные меры по удалению из больших городов потенциально взрывоопасного «контингента» — люмпенов и маргиналов. Кроме того, в обход Конституции определенные категории населения — нищие, бездомные, безработные, проститутки, фарцовщики («тунеядцы») и т. п. — в соответствии со специальным постановлением Совета Министров СССР об укреплении паспортного режима в Москве, Ленинграде и Московской области от 16 августа 1966 г. могли быть лишены временной прописки без предварительного наложения административного взыскания, если участвовали в религиозных собраниях, шествиях и других церемониях культа, проводимых с нарушением установленных законодательством правил, а также в иных собраниях или уличных шествиях, нарушающих общественный порядок»955. В, 1966 г. первый секретарь ЦК КП Узбекистана Ш. Рашидов и председатель Совета Министров этой республики Р. Курбанов добивались от Совета Министров СССР разрешения упростить наложение наказаний на нарушителей паспортной системы «в связи с притоком в город преступного элемента»956.
Проявленные властью решительность и жесткость на первых порах спровоцировали новую вспышку «хулиганской войны». В мае—июне 1967 г. в среднеазиатских городах Чимкенте (Казахская ССР) и Фрунзе (столица Киргизской ССР) произошли наиболее крупные массовые, беспорядки брежневского времени. Они имели ярко выраженный антимилицейский характер, сопровождались погромами и поджогами и продолжали «беспорядочные» хулиганские традиции 1950-х — начала 1960-х гг. Во Фрунзе толпа разгромила й сожгла городской и два районных отдела милиции. В Чимкенте подверглись разгрому здания горотдела милиции, областного управления охраны общественного порядка и следственный изолятор. Поводами к волнениям стали слухи об убийстве работниками милиции в г. Чимкенте шофера Остроухо-ва, а во Фрунзе — солдата Исмаилова. Чимкентские беспорядки оказались самыми крупными за все время правления Бреж
Цит. по: ГАРФ. Ф. Р-8131. Оп. 32. Д. 7658^ Л. 63. ГАРФ. Ф. Р-8131. Оп. 32. Д. 7382. Л. 15.
422
нева. В них участвовало около 1000 человек. При подавлении применялось оружие. Было убито 7 и ранено 50 человек. За участие в беспорядках было осуждено 43 человека957.
В том же 1967 г. в некоторых других городах СССР также отмечался «беспорядочный» синдром. 12 апреля 1967 г. в Туле при задержании в вагоне трамвая пьяного участковый уполномоченный Юрищев не только столкнулся с сопротивлением группы хулиганов, но и навлек на себя гнев собравшейся на месте происшествия толпы. Она требовала расправы с милицией958. В Тирасполе (Молдавия) группа студентов педагогического института (в основном, из сельской местности) устроила некое подобие еврейского погрома. Молдавская прокуратура попыталась (в соответствии с новыми бюрократическими веяниями) «замазать» значение конфликта. В спецсообщении говорилось о хулиганстве студентов, избивавших неких «городских парней» и утверждалось, что «проявлений национализма установлено не было». Кто-то из работников Прокуратуры СССР все-таки приписал на спецсообщении молдавских коллег, что избивали именно евреев959.
Дважды в течение 1967 г. «предпогромные» ситуации возникали в Закавказье. Оба раза на почве несогласия с решениями суда по делам об убийстве. В июле 1967 г. в городе Степанакерте Нагорно-Карабахской АО Азербайджанской ССР после вынесения приговора по делу о преднамеренном убийстве 9-летнего армянского мальчика тремя азербайджанцами, находившимися в неприязненных отношениях с отцом ребенка, толпа, недовольная мягкостью приговора (недоноситель был оправдан), вытащила свою жертву из милицейской машины и убила, а машину подожгла. Двое осужденных были убиты прямо в зале суда. Потом их трупы вытащили на улицу, облили бензином и подожгли. Конвоиры открыли по нападавшим огонь! 9 человек было ранено960. 9 июня 1967 г. в Батуми мать убитого попыталась застрелить из пистолета двух подсудимых прямо во время суда. Она промахнулась. Зато дядя подсудимых убил ее мужа и сына, легко ранил одного из присутствовавших961.
Генеральный прокурор СССР Руденко утверждал, что одной из основных причин беспорядков в Чимкенте и Фрунзе было
423
«отсутствие должной борьбы с паразитическими, хулиганскими элементами, пьяницами и наркоманами, которые были зачинщиками беспорядков». Но и ему было ясно, что такое объяснение недостаточно. Слишком много мирных обывателей оказалось втянутыми в события. И у них были на то достаточно веские причины. В Чимкенте и во Фрунзе, по оценке Руденко, в деятельности милиции действительно «имели место нарушения законности, факты произвола, грубости в обращении с людьми, избиения граждан»962. Для предотвращения антимилицейских массовых беспорядков надо было не только «прижать» 'хулиганов, но и усилить прокурорский надзор за соблюдением законности в самих правоохранительных органах. 23—24 августа 1967 г. расширенная коллегия Прокуратуры СССР приняла по этому поводу необходимые решения963.
В целом, как следует из докладной записки Руденко председателю Президиума Верховного Совета СССР Н. В. Подгорному от 16 сентября 1967 г., массированная атака на уличное хулиганство дала положительный эффект. Уже в октябре—ноябре 1966 г. «наметилась тенденция» к некоторому снижению хулиганства, а в первом полугодии 1967 г. по сравнению со вторым полугодием 1966 г. уголовно-наказуемое хулиганство снизилось на 20,2.процента, мелкое хулиганство — на 24,1 процента964. Все это сопровождалось заметным уменьшением предрасположенности большинства регионов страны к массовым беспорядкам «хулиганского» типа. Сложнее было решить проблему волнений и беспорядков, имевших этническую окраску. Здесь не помогла бы ни простая «борьба с хулиганством», ни наведение порядка В органах милиции. Не случайно с середины 1960-х гг. повышенная угроза межэтнических и межнациональных противоречий и конфликтов в некоторых районах СССР стала одной из слабых точек режима. Нельзя было исключить событий, подобных либо грозненскому погрому, либо волнениям в Тбилиси. Тревожил Казахстан, где были отмечены столкновения между русской и казахской молодежью, сопровождавшиеся выкриками: «Отомстим русским за пролитую кровь», время от времени находили разбитые вывески на русском языке и националистические листовки как на русском, так и на казахском языках. Среди интеллигенции и студентов высказывалось недовольство «засильем» русских в республиканских органах власти и в партийном аппарате рес
Там же. Л. 105.
ГАРФ. Ф. Р-8131. Оп. 32. Д. 7522. Л. 105. ГАРФ. Ф. Р-8131. Оп. 32. Д. 7382. Л. 101-102.
424
публики, широким распространением русского языка в делопроизводстве и системе образования965.
Потенциально «беспорядочными» были стихийные демонстрации и митинги в Армении (апрель 1965 г.) и в Абхазской АССР (Грузинская ССР) в марте—апреле 1967 г., хотя они и отличались определенной степенью организованности. Митинги в Ереване были приурочены ко Дню памяти жертв массового истребления армян турками (24 апреля 1915 г.). Попытки органов госбезопасности предотвратить события (загодя были арестованы члены молодежной националистической группы, готовившие митинг памяти) успеха не имели. Как сообщал 6 сентября 1965 г. председатель КГБ при Совете Министров СССР В. Семичастный секретарю ЦК КПСС П. Н. Демичеву, события развивались следующим образом:
«24 апреля в Ереване с утра до позднего вечера на площади им. Ленина, в парке имени Комитаса и других местах возникали стихийные митинги, в которых принимали участие от 3 до 8 тысяч человек. Выступившие на них лица требовали возвращения земель Армении (очевидно, Нагорного Карабаха. — В. К.) и справедливого решения „армянского вопроса", освобождения семерых патриотов (имеются в виду семеро участников националистической группы, осужденные в 1964 г. — В. К.), а также ускорения переселения армян из-за границы и поселения их в Нахичевани, поскольку плотность населения в Советской Армении достигла критического уровня. Эти требования были включены в составленное на площади обращение, адресованное ЦК КПСС, Совету Министров и Президиуму Верховного Совета СССР <...>
По пути от одного места к другому участники митинга скандировали эти требования. Вечером, ко времени открытия собрания представителей общественности города Еревана, посвященного памяти жертв резни 1915 г., у театра им. Спендиарова собралось несколько тысяч человек, среди которых продолжались выступления по территориальному вопросу. После окончания официальной части хулиганствующим элементам удалось увлечь за собой некоторую часть молодежи, находившуюся на театральной площади, разбить двери театра и проникнуть вовнутрь, вследствие чего художественная часть собрания была сорвана. Анализ материалов, связанных с имевшими место событиями в Армении, показывает, что отдельным националистически настроенным лицам удалось использовать День памяти жертв геноцида для поднятия территориального вопроса и тем самым
РГАНИ. Ф. 89. Перечень 6. Док. 29. Л. 1—3.
425
привлечь на свою сторону внимание определенной части интеллигенции и молодежи»966.
Абхазские события 1967 г. продолжались две недели и проходили под лозунгами «узаконения абхазской топонимики по всей республике, предоставления привилегий представителям абхазской национальности в трудоустройстве и поступлении в высшие учебные заведения, изучения абхазского языка во всех неабхазских школах республики» и даже выделения Абхазии из состава Грузии со статусом союзной республики в составе СССР. По ночам кто-то закрашивал грузинские надписи на вывесках, дорожных знаках и указателях967.
Только сдержанность и мудрость местных властей (в сочетании с элементами самоорганизации) предохранила жителей Армении и Абхазии от «беспорядочных» эксцессов и погромов, вызова войск и стрельбы в толпу — ведь подобные неконтролируемые ситуации всегда стараются использовать в своих целях маргинальные и полукриминальные элементы.
Наступивший после 1967 г. относительный «штиль» в конфликтных взаимоотношениях народа и власти, «окукливание» на довольно долгий срок даже межнациональных и межэтнических конфликтов стали возможны не только благодаря мерам усиленного административного контроля (паспортный режим, «быстрое правосудие» в делах о хулиганстве, ужесточение контроля за работой милиции и т. п.), но и более качественному мониторингу всех форм протестной активности, особенно организованной. Так, 7 января 1970 г. руководители ЦК КПСС, в то время еще бодрые и относительно молодые, вынесли на рассмотрение Секретариата ЦК вопрос о рабочих забастовках, хотя в 1969 г. подобные явления были отмечены лишь в 20 производственных коллективах, а участвовало в них в общей сложности не болен тысячи человек968. Высшее партийное «начальство» в то время явно не полагалось только На КГБ, и само хотело держать руку на пульсе событий, чтобы, не дай бог, не повторить ошибок хрущевского руководства. Ведь у наиболее опасных для власти массовых беспорядков, подобных новочеркасским, и у забастовок были в какой-то степени общие корни: массовое недовольство периодическим увеличением норм выработки и пересмотрами тарифных сеток, плохие условия труда (вспомним события в Темиртау), задержки в выплате заработной платы, перебои в снаб-
РГАНИ. Ф. 5. Оп. 30. Д. 462. Л. 94-95. ГАРФ. Ф. Р-8131. Оп. 36. Д. 1486. Л. 1-3. РГАНИ. Ф. 89. Перечень 16. Док. 10. Л. 3-5.
426
жении продуктами и т. п. Не удивительно, что с конца 1960-х гг. власти, в поисках «симбиоза» с народом встали на путь «подкупа» населения постоянными и часто не обоснованными экономически повышениями заработной платы, «накачиванием» денег в потребительский сектор, перераспределением средств в пользу национальных окраин, что на какое-то время отвлекло народ от спонтанных протестов и «антисоветской» политической активности.
Существенным компонентом «нового курса» стало нетрадиционное решение застарелой проблемы: помешать подпольным политическим группам и группировкам, а также оппозиционерам-одиночкам использовать массовые беспорядки для «антисоветской агитации и пропаганды», что больше всего пугало московских партийных руководителей во времена Хрущева. Приход к власти группы Брежнева в- конце 1964 г. ознаменовался, по выражению тогдашнего председателя КГБ В. Семичастного, «некоторым оживлением антисоветской деятельности отдельных лиц»969 скорее всего ситуативным. Действительно новым было не «оживление», а новое качество некоторых крамольных для руководства страны выступлений. Традиционная подпольная и тайная антисоветская деятельность с ее социалистической в массе своей фразеологией была на какое-то время отодвинута на второй план вполне легальной оппозиционной активностью, которая имела к тому же более широкую аудиторию и сферу влияния970.
В отличие от подпольных организаций 1950-х — начала 1960-х гг., которые критиковали режим чаще всего с позиций марксизма и социализма, новая оппозиция возмутила председателя КГБ тем, что «участники некоторых групп пытались даже (курсив мой. — В. К.) пропагандировать идеи реставрации капитализма в нашей стране»971. Уходила в прошлое революционная романтика подпольных «исправителей» социализма. В крупных городах, как констатировал председатель КГБ, среди вузовской молодежи распространялись нигилизм, фрондерство и аполитичность, «равно-
427
душие и безразличное отношение,к социальным и политическим проблемам, к революционному прошлому нашего народа», «критиканство под флагом борьбы с культом личности».
Начиналась новая эпоха, эпоха идеологического кризиса советского коммунизма. Семичастный, при всей глупости и наивности некоторых ключевых суждений, почувствовал реальную угрозу не в возникновении новых групп, по-прежнему малочисленных, а в широкой ауре интеллигентской оппозиционности. Пытаясь понять, что происходит, он зачислил чуть ли не в «антисоветские проявления» практически все крупные явления художественной жизни первой половины 1960-х гг., резко отозвался о «вредной линии» журнала «Новый мир». Все это теперь казалось ему, по всей вероятности, даже более опасным, чем само по себе появление тех или иных оппозиционных групп — их-то как раз органы государственной безопасности умели находить и обезвреживать. (Сбитый с толку Семичастный даже успокаивал свое «начальство» на этот счет: нет оснований говорить о «росте в стране недовольства существующим строем или о серьезных намерениях создания организованного антисоветского подполья».) Однако и он не скрывал, нисколько интенсивными стали связи некоторых «антисоветчиков» с обществом и творческой интеллигенцией. Они, эти «антисоветчики», не только не прятали своего лица, но существовали в интеллектуальном и моральном пространстве интеллигентской фронды. Появилась влиятельная и неуничтожимая среда, оппозицию стало крайне трудно полностью изолировать от ее социальной базы или окружить стеной молчания.
Еще большее интеллектуальное влияние имела полуорганизованная и организованная националистическая оппозиция. Она могла, в отличие от московских интеллектуалов, апеллировать ко всему народу, выходить за рамки морально-интеллектуальной критики, непосредственно влиять на политическую жизнь. В. Семичастный не случайно начал свою докладную записку в ЦК КПСС с сообщения об аресте 20 украинских националистов, взгляды и документы которых «в различной степени были известны весьма широкому кругу интеллигенции (свыше 1000 человек)»972. Цифра относится только к поименно известным следствию людям, на самом деле круг осведомленных был, несомненно, значительно шире.
В контексте конфронтации партии и государства с интеллектуалами следует рассматривать так называемый консервативный
РГАНИ. Ф. 5. Оп. 30. Д. 462. Л. 251.
428
поворот группы Брежнева в идеологии. Политическая суть частичной реабилитации Сталина во второй половине 1960-х гг. была несколько иной, чем это обычно трактует историография. Напомню, что правление Хрущева как бы обрамлено просталин-скими массовыми выступлениями, причем последнее из них (в Сумгаите в 1963 г.) было сугубо простонародным. К этому следует добавить весьма частые случаи народной критики Хрущева именно со сталинистских позиций. Надо полагать, что сменивший Хрущева Брежнев адекватно отреагировал на эти и им подобные «сигналы». Свертывание критики Сталина было связано не только с попытками идеологического укрепления режима и его демонстративным «антихрущевизмом», но и представляло собой уступку «народному сталинизму», главным в котором была не политическая верность «сталинским заветам», а поиск идеологической оболочки для выражения своего недовольства. Част тичная реабилитация Сталина, разочаровавшая интеллигенцию и ставшая одной из причин расцвета диссидентского движения в конце 1960-х — начале 1970-х гг., в то же время позволила «вывести из игры» гораздо более многочисленную группу недовольного режимом «простого народа». Призывая к «объективной и взвешенной» оценке Сталина, партийные верхи как бы выбрали из двух зол меньшее. Они разозлили интеллигенцию, но зато умиротворили потенциальную «простонародную оппозицию», подкрепив свою политику кое-чем более существенным — материальными подачками народу в конце 1960-х — 1970-х гг.
Интеллектуальная элита не приняла «просталинской» корректировки идеологии, которую она справедливо связала с новыми ограничениями и без того куцей свободы творчества. Выдвинувшаяся из этой среды группа инакомыслящих бросила властям вызов. Она отказалась от методов подпольной борьбы, столь характерных для предыдущего периода, почти избавилась от комплекса вины перед государственной властью, нередко мучившего ее предшественников и (неслыханное дотоле дело!), заявила свои претензии на легальность и попыталась выйти на улицу. Властям пришлось в спешном порядке заканчивать начатое еще при Хрущеве «осовременивание» репрессивной политики. Первая организованная антиправительственная демонстрация протеста, состоявшаяся в декабре 1965 г. на площади Пушкина в Москве, тем не менее за'стала «начальство» врасплох.
Суть новой проблемы председатель КГБ при Совете Министров СССР В. Семичастный сформулировал еще в декабре 1965 г. в докладной записке в ЦК КПСС. Он сообщал об участившихся случаях «антисоветских проявлений», в том числе и в форме
429
открытых «политически вредных» выступлений: «Дело иногда доходит до того, как это было, например, в Москве, когда некоторые лица из числа молодежи прибегают к распространению так называемых гражданских обращений и группами выходят с демагогическими лозунгами на площади. Формально в этих действиях нет состава преступления (курсив мой. — В. К.), но если решительно не пресечь эти выходки, может возникнуть ситуация, когда придется прибегнуть к уголовным преследованиям, что вряд ли оправдано»973.
Определяя стратегию борьбы с новыми формами оппозиционных выступлений, власти попытались прежде всего изменить «правила игры». Раз целый ряд действий, явно враждебных режиму, нельзя подвести под статьи об антисоветской агитации и пропаганде, то их следует считать преступлением против порядка управления. 16 сентября 1966 г. указом Президиума Верховного Совета РСФСР в УК РСФСР были внесены статьи 190-1, 190-2 и 190-3. (Аналогичные статьи появились в уголовных кодексах других союзных республик.) Статья 190-1 предусматривала уголовное наказание «за распространение измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй». Практически это означало, что за любое публичное критическое заявление «крамольников» и инакомыслящих можно теперь привлечь к уголовной ответственности. Напишет, например, человек в какой-нибудь самиздатовской статье или листовке, что рабочим в СССР не доплачивают зарплату, попробуй после этого доказать, что это не «порочащее измышление». Единственное ограничение, которое наложила на себя власть, да и то условно,, было связано с привлечением к уголовной ответственности именно за распространение «измышлений», а не за простое их высказывание. Другими словами, обычных болтунов режим все-таки оставил в покое..
В принципе, статья 190-1 (как и некоторые другие новшества 1966 г. в уголовных кодексах) противоречила советской конституции. Это дало основание диссидентам протестовать и защищаться, требовать отмены «административного указа». (Статья 190-1 была отменена при Горбачеве указом Президиума Верховного Совета РСФСР от 11 сентября 1989 г.). Одновременно указ 1966 г. вводил уголовную ответственность за надругательство над государственными гербами и флагами (ст. 190-2 УК РСФСР и аналогичные статьи УК других республик). Ранее, если не обнаруживалось «антисоветского умысла», подобные действия, по
430
лучавшие все большее" распространение, квалифицировались как хулиганство.
В борьбе с организованными демонстрациями протеста под лозунгами защиты советской конституции режим попытался использовать статью 190-3 УК РСФСР («Организация или активное участие в групповых действиях, нарушающих общественный порядок»), т. е. фактически приравнять реализацию конституционного права на митинги и демонстрации к организации массовых беспорядков. Статья предусматривала уголовное наказание не за групповые действия сами по себе, а за их возможные последствия: 1) грубое нарушение общественного порядка; 2) явное неповиновение законным требованиям представителей власти; 3) нарушение работы транспорта; 4) нарушение работы государственных, общественных учреждений или предприятий. Однако, это отнюдь не гарантировало «законной» расправы над всеми участниками демонстраций протеста, опиравшихся на конституционное право на проведение митингов и демонстраций. Согласно статье 17 Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик организатором признавалось лицо, организовавшее преступление или руководившее его совершением. Из диспозиции этой статьи следовало, что рядовые участники групповых действий все же не подлежат уголовной ответственности и по закону к ним могут применяться лишь меры общественного воздействия.
Можно сказать, что, в конце концов, на изменение политической ситуации власти нашли достаточно нетривиальный ответ, особенно для режима, практиковавшего до сих пор исключительно террор, репрессии и запугивание в ответ на те или иные формы выражения народного недовольства. (Последний раз к этой проверенной тактике власти прибегли в 1957—1958 гг., чем, собственно, и породили многие из своих будущих проблем.) В середине 1960-х гг., особенно после прихода к власти Брежнева, карательные органы окончательно встали на путь систематического «про-филактирования» своих потенциальных противников. В 1972 г. применение предупредительных мер получило законодательное подтверждение. 25 декабря 1972 г. Президиумом Верховного Совета СССР был принят указ «О применении органами госбезопасности предостережения в качестве меры профилактического воздействия». Документ не подлежал опубликованию. Он давал органам государственной безопасности, опять-таки в нарушение конституции, право вызывать для проведения «профилактических бесед» советских граждан, совершивших действия, которые могут нанести ущерб безопасности страны, и в необходимых случаях, по
431
согласованию с органами прокуратуры, делать вызываемым гражданам официальные письменные предупреждения с разъяснением правовых последствий неисполнения этих требований. Кроме того, значительные средства были брошены на усиление тайного политического сыска. В 1967 г. КГБ резко активизировал свою агентурную работу. В течение года было завербовано 24 952 новых агента, что составляло 15 процентов от всей агентуры и в два раза превышало количество «выявленных» в том же году инакомыслящих974. Несложный подсчет показывает, что в целом агентура КГБ в конце 1960-х гг. составляла около 166 тыс. человек, что весьма далеко от традиционных представлений советских людей об окружавших их повсюду тайных агентах КГБ, но достаточно, чтобы контролировать потенциально опасные для режима социальные слои и группы. Сама же легенда о всепроникающем оке КГБ, о тотальном контроле за поведением всех и каждого оказывала сдерживающее влияние на многих недовольных.
Обложенная со всех сторон органами государственной безопасности, затравленная систематическими идеологическими проработками, изолированная от народа интеллигентская оппозиция пыталась вдохнуть новые силы в угасавшее движение, но лидеры были «под колпаком» КГБ, а потенциальных «новобранцев» и сочувствующих немедленно «профилактировали» и «отрезали» от верхушки. Отказавшись от «подпольщины» и сделав ставку на гласность, на легальные или полулегальные формы борьбы, разочаровавшись в малочисленных демонстрациях как «истерической форме» протеста (выражение Краснова в его полемике с Григоренко)975, диссиденты поставили себя в сложное положение. С одной стороны, им удалось существенно расширить идеологическую ауру критики режима, с другой — не делая из своей деятельности никакой тайны, и не создавая явных угроз, они облегчили работу политического сыска. Будучи интеллектуально влиятельным и исключительным по своему значению культурным феноменом 1970-х гг., многократно превосходя «подпольщиков» конца 1950-х — начала 1960-х гг. по степени воздействия на общество, правозащитное движение не могло в то же время не страдать от организационного вакуума, отсутствия формальных связей и т. п. И если в некоторых странах Восточной Европы идеи инакомыслящих стали идеологией сильных общественных движений, выражавших массовое недовольство (например, в Польше), то в брежневском СССР организованная антиправи
РГАНИ. Ф. 89. Перечень 51. Док. 3. Л. 7. РГАНИ. Ф. 5. Оп. 30. Д. 462. Л. 58-60.
432
тельственная оппозиция не дотянула до подобной трансформации, а само движение к концу 1970-х гг. практически сошло на нет. С этого- времени докладные записки КГБ в ЦК КПСС содержат упоминания только об «остатках» так называемых борцов за права человека976.
Причины спада и кризиса-правозащитного движения следует, однако, искать не только в полицейской мудрости Ю. Андропова, но и в том, что начало и расцвет движения пришлись на период кратковременного «симбиоза» населения и власти. Массовые народные выступления, подобные новочеркасским, способные придать, новый импульс и направленность советскому организованному инакомыслию, сошли на нет именно в период расцвета диссидентского движения,. Когда же власти исчерпали кредит доверия, потеряли из-за обострявшихся экономических проблем способность покупать лояльность «молчаливого большинства», безнаказанно накачивать в потребительский сектор экономики необеспеченные товарами деньги, диссиденты уже не имели сил использовать новую ситуацию в свою пользу.
Отсутствие влиятельной организованной оппозиции в какой-то мере способствовало возрождению «беспорядочного» синдрома как спонтанной формы выражения недовольства. Чем больше советское общество втягивалось в застой, тем заметнее становилась предрасположенность больного социума к массовым беспорядкам. В конце 1970-х гг. страну охватила эпидемия повального пьянства. По сравнению с 1960 г. потребление алкоголя выросло в два раза. На учете состояло два миллиона алкоголиков. В 1978 г. в органы милиции было доставлено около 9 млн пьяных, свыше 6 млн попали в вытрезвитель977. Удручающая статистика преступности и хулиганства обещала новую волну бунтов и волнений. Уровень преступности (число преступлений на 100 тыс. населения) в 1978 г. был на 32 процента выше, чем в 1966 г. (503 против 380).
Особенно быстро росла преступность в некоторых районах Урала, Сибири и Дальнего Востока, где, как писал в ЦК КПСС 31 мая 1979 г. Генеральный прокурор Руденко, «интенсивное промышленное строительство и связанный с этим большой приток населения не всегда сочетаются с созданием нормальных бытовых условий и должной воспитательной работой»978. В районах нового строительства была повышенная концентрация спе-
Там же. Л. 60.
ГАРФ. Ф. Р-8131. Оп. 32. Д. 9102. Л. 20-27. Там же. Л. 21.
433
цифи'ческих социальных групп — бывших преступников, освобожденных из мест лишения свободы условно и условно-досрочно для работы на стройках народного хозяйства. Неэффективная экономика, продолжавшая развиваться по экстенсивной модели, требовала притока все новых и новых рабочих рук. Снова начали появляться. города, «оккупированные» полукриминальными элементами, из них шли коллективные письма и жалобы с требованием защитить от разгула преступности и хулиганства. Ситуация в Нижнекамске (Татарстан) вообще стала предметом встревоженной переписки между Генеральным прокурором СССР и ЦК КПСС. В этом городе классическая модель советской экономики, так и не научившейся обходиться без труда заключенных, была доведена до абсурда, а концентрация условно и условно-досрочно освобожденных для работы на стройках и тяжелых производствах оказалась «в несколько раз выше, чем на стройках других городов страны»979. При этом контроль за поведением «химиков» (так называли в народе людей этой категории) органы внутренних дел обеспечить не сумели. Каждое третье—четвертое преступление в Нижнекамске совершали лица, ранее судимые. Высока была и молодежная преступность980.
На рубеже 1970—1980-х гг. стало ясно, что режим снова засасывает в воронку растущего простонародного недовольства и возможно Повторение ситуации эпохи «позднего Хрущева». Если, как уже говорилось, в 1969—1977 гг. не было зафиксировано ни одного случая крупных массовых беспорядков, то в 1977 ив 1981 гг. появляются первые ласточки новой «беспорядочной» волны: хулиганские волнения в городе Новомосковске Тульской области и антимилицейские беспорядки с этнической подклад^ кой в г. Орджоникидзе на Северном Кавказе (Северо-Осетинская АССР)981.
Какое-то время «беспорядочный» синдром удавалось сдержи-. вать, но правоохранительные органы уже предчувствовали новую вспышку массовых волнений. Не случайно престарелый Генеральный прокурор СССР Руденко бомбардировал ЦК КПСС докладными записками о состоянии преступности, а органы МВД запасались специальным химическим средством «Черемуха-10». С его помощью сначала предполагали прекращать «буйства и бесчинства отдельных лиц», чтобы «исключить в каждом
9 ГАРФ. Ф. Р-8131. Оп. 32. Д. 9102. Л. 63.
434
конкретном случае применение оружия»982. С 1972 г. это средство применялось только в тюрьмах и лагерях, но в 1976 г. МВД потребовало у ЦК КПСС разрешения использовать «черемуху» и вне тюремных стен.
Чем дальше тем больше становилось ясно, что сугубо административными и полицейскими мерами и даже «подкупом» народа нельзя преодолеть предрасположенность больного социума к разнообразным формам выражения недовольства. Реально или потенциально конфликтные периоды как бы обрамляют время пребывания Брежнева у -власти, косвенно свидетельствуя о социальной нежизнеспособности «застоя» как формы правления и образа жизни. Страна вступала в новую эпоху, уже сидя на бочке с порохом с зажженым фитилем.
Нарастание кризисных явлений и новая вспышка «простонародного» недовольства на рубеже 1970— 1980-х гг. сопровождались выходом на историческую сцену новых оппозиционных сил, гораздо менее интеллигентных, но и гораздо более активных и опасных для власти. С конца 1970-х гг. докладные записки КГБ в ЦК КПСС все больше сосредоточиваются на «внедис-сидентской» крамоле (подпольные организации, террористические акты или их подготовка, возрождение националистического подполья на окраинах и развитие русского национализма в Рос- , сии) и все меньше беспокоятся об «остатках» смятого правозащитного движения.
8 января 1977 г. в Москве прогремело три взрыва: первый в поезде метро (погибли на месте или умерли от ран 6 человек, получил ранения 21 человек), второй — в магазине «Продукты» (умер от ран один человек, 11 получили ранения), третья бомба взорвалась в урне Для мусора на улице 25 Октября (ныне — Никольская) в центре Москвы, неподалеку от Кремля (ранены 5 человек). Организатором террористических актов была подпольная организация армянских националистов, выступавшая за отделе-ние Армении от СССР983.
К террору начали подступаться и «подпольщики» Центральной России. В ряде случаев дело не ограничивалось, как это обычно бывало прежде, только «террористическими высказываниями». По информации КГБ при Совете Министров СССР в ЦК КПСС от 29 ноября 1981 г. житель города Ярославля Е. Нег-рий (в 1980 г. его уже «пррфилактировали» органы КГБ за антисоветскую агитацию и пропаганду) готовил взрыв самодельных
435
10 Там же. Л. 64.
11 «О массовых беспорядках с 1957 г...». С. 151.
бомб в различных местах Ярославля «с целью побуждения населения к активному выражению недовольства недостатками в снабжении продуктами»984.
Сочетание террористических угроз с призывом к забастовкам было зафиксировано в 1979 г. среди шахтеров Шпицбергена. Там, в поселке Баренцбург, на щите для объявлений у здания рудоуправления Производственного объединения «Арктикуголь» и в двух шахтах были обнаружены три рукописные листовки за подписью «Комитета шахтерской чести». Авторы воззваний требовали от администрации улучшения снабжения продовольственными и промышленными товарами, увеличения заработной платы, снижения норм выработки, отмены материальных наказаний. В случае невыполнения этих требований до 1 января 1980 г. «комитет» угрожал «перейти к применению оружия, взрывчатки, а также передать представителям западной прессы компрометирующие руководящий состав рудников магнитофонные записи».
В 1982 г. органы КГБ арестовали двух рабочих плавучего крана Приморской флотилии Тихоокеанского флота. «На почве негативного отношения к внутренней политике КПСС и недовольства советской действительностью», — говорилось в докладной записке КГБ в ЦК КПСС 4 октября 1982 г., — эти люди «готовились осуществить экстремистские действия в отношении руководящих партийных работников Приморского и Хабаровского крайкомов КПСС. В этих целях они изготовили и испытали взрывные устройства, в том числе дистанционное управление, принимали меры к приобретению огнестрельного оружия и боеприпасов, подысканию сообщников... На допросе они показа-' ли, что готовились взорвать трибуну на пл. Борцов революции в г. Владивостоке во время предстоящей демонстрации 7 ноября»985. Дело не в том, что такие случаи становились массовыми или опасными для режима (они никогда не бывают массовыми), а в том, что по своему характеру они существенно отличались от «террористической болтовни»: намерения совершить террористический акт были в ряде случаев серьезными, а подготовка к нему — почти профессиональной.
Одновременно происходило как бы «сгущение» мотивов «простонародных» антиправительственных действий, их концентрация вокруг наиболее существенных вопросов жизни: зарплата, жизненный уровень, дефицит продовольственных и промышлен
436
ных товаров. На смену купленной лояльности и «симбиозу» могли прийти массовое недовольство и «простонародный» протест, сокрушившие в свое время легитимность и авторитет Хрущева.
При этом под ударом могли теперь оказаться важнейшие основы режима. В начале 1980-х гг. озабоченность тайной полиции стало вызывать проникновение крамолы в органы внутренних дел. Еще и в 1960-е — 1970-е гг. отдельные сотрудники милиции были замешаны в делах об антисоветской агитации и пропаганде. Но тогда подобные случаи рассматривались, скорее, как случайность. В самом начале правления Горбачева в отдел административных органов ЦК КПСС поступила справка КГБ «Об информировании МВД—ГУВД—УВД в январе—июне 1985 г. в процессе их контрразведывательного обеспечения;». По данным КГБ, за «негативные и подчас враждебные действия, наносящие ущерб государству» было профилактировано 334 сотрудника органов внутренних дел. Официальное предостережение было сделано, например, контролеру следственного изолятора МВД СССР за попытки создать молодежную антисоветскую организацию, разработку ее «программы» и «устава». Начальник участка отдела связи УВД Приморского крайисполкома систематически знакомил своих сотрудников с произведениями Солжени-цина, Григоренко и др. Старший инспектор отделения кадров Ступинского ОВД ГУВД Мособлисполкома тоже знакомила сотрудников милиции с запрещенными произведениями Солжени-цина и Пастернака. Существенно важен феноменальный идеологический разброс «милицейской оппозиционности». В качестве примеров органы государственной безопасности приводили как восторга по поводу западного образа жизни, высказывания в защиту Сахарова и Солженицина, так и «восхваление идеологии фашизма».
С конца 1970-х гг. все активнее вели себя идеологи подпольного и полуподпольного русского национализма, имевшие возможность, в отличие от либеральных диссидентов, апеллировать к чувствительным струнам национальной души, спекулировать на националистических предрассудках недовольного народа. Подобные нападки на власть за ее недостаточную «русскость» способны были привлечь гораздо больше плебейских сторонников и сочувствующих, чем либеральные идеи правозащитников. При этом любая попытка публично дискредитировать националистов обернулась бы против самой власти — ведь не о «реставрации капитализма», а о «патриотизме», национальных святынях вели речь националисты, выстраивая изощренные демагогические схемы.
437
В общем-то «русизм» в начале 1980-х гг. не представлял из себя сколько-нибудь серьезного движения, но это было отчетливое общественное настроение — опасное для власти и довольно новое для советского «интернационального» режима. Если соотнести эту националистическую тенденцию с расцветом национализма на периферии советской империи, то станет ясным, что перед коммунистическими правителями на рубеже 1970—1980-х гг. замаячила угроза куда более серьезная, чем традиционные обвинения в бюрократическом перерождении и измене «делу Ленина» или полулегальная либеральная правозащитная критика КПСС со стороны сердитых московских интеллектуалов.
После смерти Брежнева и еще до прихода к власти Горбачева кривая Негативной «пассионарности» советского общества поползла вверх — после двух довольно спокойных лет во второй половине 1984 — начале 1985 г., фактически за полгода, произошло два крупных волнения, одно из них — на этнической почве в столице Таджикистана Душанбе. Во второй половине 1985 г. вновь фиксируются давно забытые беспорядки в воинских эшелонах с призывниками, в Советскую армию. Вопрос удостоился специального рассмотрения на заседании Секретариата ЦК КПСС986.
Мы далеки от мысли односторонне интерпретировать бесспорно выигрышное для эпохи «застоя» сравнение с до- и постзастойными временами. Но реально или потенциально конфликтные периоды как бы обрамляют время пребывания Брежнева у власти, косвенно свидетельствуя о социальной нежизнеспособности «застоя» как формы правления и образа жизни. Страна вступала в новую эпоху, уже сидя на бочке с порохом с зажженым фитилем. Неудовлетворенные национальные амбиции и старые этнические обиды, миллионы обиженных пьяниц, проводящих ночи в вытрезвителе или 15 суток в КПЗ, огромное число ежегодно попадавшихся на мелких хищениях людей и еще больше — оставшихся безнаказанными, молодежь, выросшая в пысущих семьях — все это было не самым лучшим строительным материалом для объявленной Горбачевым перестройки. Страна зашла в тупик. Общество разлагалось. Но в поисках вьгхода маргинализирован-ное массовое сознание оказалось таким же плохим помощником Горбачеву, как и «номенклатурный капитализм» коррумпированных брежневских чиновников.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел история