Козлов В. Обманутая, но торжествующая Клио

Подлоги письменных источников по российской истории в XX веке

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава 13. На ловца и зверь бежит

Задумывая свою первую книгу о подделках исторических
источников[374], автор и в самом заветном сне не мог
предположить, что судьба уготовит ему не только продираться через
хитросплетения замыслов фальсификаций и приемы их разоблачений давнего
времени, но и оказаться в своеобразном соприкосновении с изготовлением
современных подлогов.
Это соприкосновение было следствием событий выдающихся и чрезвычайных.
Во время августовского путча 1991 г. Президент Российской Федерации издал
два важных указа. Первым из них национализировались все архивы КПСС, а
вторым предписывалось передать на государственное хранение архивы КГБ СССР.
И те, и другие передавались в непосредственное ведение тогда мало кому
известного Комитета по делам архивов при Совете министров РСФСР, бывшего в
течение многих лет в тени аналогичной союзной структуры -- Главного
архивного управления при Совете министров СССР. За несколько месяцев до
этого комитет возглавил специально приглашенный из Свердловска историк и
археограф Р.Г.Пихоя. Молодой и энергичный, он сразу же начал создавать
"команду", способную начать перестройку архивов России в соответствии с
новыми общественно-политическими условиями.
Послеавгустовская эйфория не обошла стороной и автора книги.
Размеренная академическая атмосфера Отделения истории Академии наук СССР,
где он работал ученым секретарем, уже давно и изрядно тяготила его. Поэтому
он не задумываясь принял предложение Пихои стать директором теперь уже
бывшего Центрального партийного архива при ЦК КПСС, что возвышается на улице
Большая Дмитровка серой бесформенной громадой бетона с барельефами трех
основоположников марксизма-ленинизма. Архив к тому времени постановлением
Правительства России был преобразован в Российский центр хранения и изучения
документов новейшей истории (РЦХИДНИ) и в духе новых веяний должен был
подвергнуться коренной перестройке.
Время требовало сделать архив, ранее предоставлявший свои уникальные
материалы доверительному кругу лиц, общедоступным. Коллектив архива с
пониманием встретил новые идеи его перестройки. В читальный зал были
перемещены для общедоступного пользования все описи, в том числе и описи
подлинной жемчужины архивов новейшего времени -- фондов Коминтерна. Были
разработаны правила пользования этими и другими материалами. Уже после
презентации РЦХИДНИ (ныне РГАСПИ), состоявшейся в конце декабря 1991 г.,
сюда зачастили исследователи, в том числе иностранцы.
Рабочий дневник автора книги за это время буквально по минутам был
расписан встречами с учеными, журналистами, общественными деятелями. Все они
рвались к "тайнам партии". Первыми оказались молчаливо-сдержанные и
невозмутимые японцы, потом последовали холодновато-деловитые немцы,
темпераментно-авантюристичные французы. В самом начале нового года появился
и первый итальянец -- московский корреспондент одной из итальянских газет
Ф.Бегаццио.
Его привел в кабинет совсем недавно принятый на работу в архив
известный специалист по истории Коминтерна профессор Ф.И.Фирсов. Научный
авторитет Фирсова, подкрепленный, как было известно, его борьбой с
руководством тогдашнего Института теории и истории социализма при ЦК КПСС,
служил важной рекомендацией итальянскому журналисту. Небрежно, но со вкусом
одетый, раскованный Бегаццио сообщил, что он является представителем
итальянского издательства "Понте алле Грацио", выпустившего в последнее
время книги Г.Х.Попова, Р.И.Хасбулатова, А.А.Собчака, а также сборник,
посвященный репрессированным итальянским коммунистам. Издательство, по
словам Бегаццио, готово было субсидировать подготовку и издание серии
сборников документов архива по истории итальянской компартии. Для обсуждения
научной стороны издания в Москву готов отправиться научный консультант
издательства, профессор Андреуччи, бывший коммунист и издатель собрания
сочинений Пальмиро Тольятти.
Перспективы. предложенного сотрудничества были весьма обнадеживающими,
особенно если учесть, что "вхождение" архива в провозглашенную стихийную
рыночную экономику сразу же поставило его в критическое финансовое
положение. Согласие было дано, и спустя несколько дней в кабинете директора
появился не по годам молодо выглядевший итальянский профессор Андреуччи.
Собственно говоря, очевидно, с этого момента и следует начинать отсчет
событий, которые можно было бы назвать "Операция Паль-миро Тольятти, или
Несколько дней триумфа и падения профессора Андреуччи".
Господин Андреуччи был деловит, энергичен, а после беглого знакомства с
материалами по истории итальянской компартии, в том числе с архивным фондом
Пальмиро Тольятти, впал в крайнее возбуждение. Для него как специалиста
стала очевидна историческая ценность представленных документов. Переговоры
об общей схеме будущей публикации проходили, как говорят в таких случаях, в
духе взаимопонимания и конструктивности. Уже в конце их удовлетворенный
профессор взял из стопки материалов один из документов и попросил разрешения
опубликовать часть его текста в своей статье о впечатлениях от посещения
Москвы. Здесь речь идет об итальянских военнопленных в России, пояснил
Андреуччи содержание текста документа на итальянском языке.
Российская общественность к тому времени уже знала кое-что о прежде
запретной теме, связанной с судьбами миллионов иностранных граждан,
оказавшихся после Второй мировой войны в СССР в качестве военнопленных.
Незадолго до этого многие с захватывающим интересом читали репортаж
Э.М.Максимовой "Пять дней в Особом архиве"[375], в том числе о
хранившемся в этом прежде тайном архиве фонде Главного управления по делам
военнопленных и интернированных НКВД СССР, содержавшем сведения практически
на каждого военнопленного. Выяснение судеб миллионов иностранных граждан,
оказавшихся в плену в СССР, к этому времени стало важным фактором
межгосударственных отношений. Итальянцы в этом смысле не были исключением:
из печати, телевидения и радио все знали, что готовится торжественный акт
передачи Италии урн'с прахом двух тысяч итальянцев, умерших в СССР. Вот
почему автору книги было понятно желание Андреуччи, и, нисколько не
колеблясь, директор архива дал согласие на цитирование обнаруженного
документа.
Это был ответ Тольятти, бывшего в 1943--1944 гг. руководителем
зафаничного бюро ЦК компартии Италии в Москве, на предложение представителя
компартии Италии при Исполкоме Коминтерна В.Бьянко "найти пути и средства
для того, чтобы в соответствующей форме и с должным политическим тактом
попытаться поставить проблему так, чтобы не допустить массовой гибели
[итальянских] военнопленных, как это уже произошло", т.е. обратиться к
Сталину[376]. 15 февраля -- 3 марта 1944 г. Тольятти написал
Бьянко: "Я вовсе не жесток, как ты знаешь. Я столь же гуманен, как и ты, или
насколько может быть гуманна дама из Красного Креста. Наша принципиальная
позиция в отношении войск, вторгшихся в Советский Союз, была определена
Сталиным, и мне нечего к этому добавить. На практике, однако, если большое
число военнопленных погибнет вследствие существующих тяжелых условий, я
абсолютно не вижу в этом повода для разговора. Совсем наоборот. И я объясню
тебе почему. Нет никаких сомнений в том, что итальянский народ отравлен
империалистической разбойничьей идеологией фашизма. Конечно, не в такой
степени, как немецкий народ, не говоря уже о мелкой буржуазии и
интеллигенции, -- в общем, он проник в народ. Тот факт, что для тысяч и
тысяч семей развязанная Муссолини война, и прежде всего экспедиция в Россию,
закончится трагедией и личным горем, является лучшим и наиболее эффективным
из противоядий. Чем глубже укоренится в народе убеждение в том, что агрессия
против других стран несет смерть и разрушение собственной стране и каждому
отдельно взятому гражданину, тем лучше для будущего Италии. Массовые побоища
при Догали и Адуе стали одним из наиболее мощных тормозов в развитии
итальянского империализма и одним из самых сильных стимулов для развития
социалистического движения. Мы должны добиться того, чтобы разгром
итальянской армии в России сыграл сегодня ту же роль. В сущности, те,
которые, как ты пишешь, говорят военнопленным: "Никто вас сюда не звал;
значит, и нечего жаловаться", -- глубоко правы, хотя верно и то, что многие
из пленных оказались здесь только потому, что были сюда посланы. Трудно,
более того, невозможно провести грань внутри одного народа, кто несет
ответственность за проведение той или иной политики, а кто нет, особенно
если народ не ведет открытой борьбы против политики правящих классов.
Повторяю: я вовсе не считаю, что военнопленные должны быть уничтожены, тем
более что мы могли бы использовать их для достижения определенных
результатов и другим способом; но в объективных трудностях, которые могут
привести к смерти многих из них, я вижу не что иное, как конкретное
выражение той справедливости, которая, как говорил старик Гегель, имманентно
присуща истории"[377].

Рисунок 11
Фрагмент оригинала письма П.Тольятти к В.Бьянко

Откровенный цинизм в достижении политических целей, прозвучавший в
письме Тольятти, не вызвал воодушевления даже у его адресата. "Не думай, что
я сестра милосердия, -- писал Бьянко. -- Я прекрасно отдаю себе отчет в том,
что, сражаясь против Советского Союза, они совершили серьезное политическое
преступление против советского народа, указавшего им путь выхода из войны
против самих себя и того класса, к которому они в большинстве своем
принадлежат. Но ставить крест на трудящихся массах стран фашистского блока
-- ты лучше меня знаешь, что это значит, и, кроме того, я очень хорошо знаю,
что ты так не думаешь. Но, к сожалению, я должен констатировать, что
подобное мнение распространено, и довольно широко"[378].
3 февраля 1992 г. Андреуччи опубликовал отрывок письма Тольятти в
журнале "Панорама"[379]. Легко представить реакцию итальянцев на
эти размышления крупного политического деятеля, даже в случае, если бы они
были приведены в том подлинном виде, в каком мы процитировали их выше.
Однако текст, помещенный в "Панораме", оказался еще страшнее. В него было
внесено около сорока поправок в сравнении с оригиналом. Одни из них, вроде
замены "старика" Гегеля на "божественного" Гегеля, могли быть расценены как
стилистические упражнения публикатора, другие же не оставляют сомнений в
сознательном искажении, а значит, фальсификации текста. Суть этих искажений
-- ужесточение мыслей Тольятти в отношении возможной гибели итальянских
военнопленных в СССР как условия будущей победы коммунистов.
Политическая бомба взорвалась. Эффект ее воздействия был усилен еще и
тем обстоятельством, что в публикации указывалось ложное место хранения
оригинала письма -- архив "мрачно-пугающего" КГБ СССР. "Лучший", как
называли в Италии Тольятти, теперь ассоциировался не только с коммунистами,
но и со зловещим НКВД. В течение последующих двух дней отрывки из письма с
еще большими искажениями опубликовали итальянские газеты "Темпо" и "Джорно".
Буквально вал комментариев захлестнул прессу Италии. Письмо поместили
практически все ведущие итальянские газеты, оно обсуждалось на телевидении,
профессор Андреуччи и директор издательства "Понте алле Грацио" Камарлинги
провели в Риме нашумевшую пресс-конференцию, Президент Италии Коссига
объявил о намерении отправить в Москву трех специалистов для проведения
особой экспертизы, поскольку сомнения в подлинности письма начали
высказываться сразу же после первой публикации.
Уже фотокопии отрывка письма, помещенные в "Панораме" и "Темпо",
обнаружили две графические версии письма Тольятти. Однако решающий момент в
разоблачении подлога оказался связанным не с этим наблюдением. После того
как волна от "взрыва" в Италии письма Тольятти докатилась до России, стало
ясно, что необходимо предпринимать какие-то меры. Нам удалось оперативно
передать в Италию еще одну ксерокопию автографа тольяттинского письма,
которая тотчас с конкретным указанием места хранения была воспроизведена в
газетах "Реппублика" и "Стампа". Подлог стал очевидным, и наступило
"Ватерлоо" профессора Андреуччи. "Я должен побыть один. Хочу подумать, что
говорить", -- заявил он журналистам и укрылся в одном из флорентийских
пригородов[380]. "Почтим память скончавшегося историка", "Если бы
существовал орден историков, следовало бы навсегда вычеркнуть имя Андреуччи
из его списков", "Сомнительно, что когда-нибудь рядом с именем Андреуччи
будет стоять: "уважаемый профессор"" -- такими заголовками и фразами
сопровождали итальянские газеты разоблачение Андреуччи.
На первый взгляд, именно недобросовестность профессора возмутила
итальянскую общественность. Во всяком случае, именно к этому поначалу
попыталась свести все дело коммунистическая и близкая к ней печать и другие
средства массовой информации. Тем самым читателей как бы уводили от главного
вопроса -- смысла размышлений Тольятти, которые, несмотря на существенные
искажения, в своей основе приобрели злободневное политическое звучание. Дело
в том, что публикация в "Панораме" состоялась всего за неделю до официальной
передачи двух тысяч урн с прахом умерших в советском плену итальянцев. В
этих условиях содержание письма Тольятти почти пятидесятилетней давности
необычайно актуализировалось. На урны с прахом падала тень Тольятти. Но это
была не просто тень известного в Италии и мире человека, отказавшегося
помочь спасти своих соотечественников. Это была тень Тольятти-коммуниста.
Письмо Тольятти, ставшее известным в разгар предвыборной парламентской
кампании в Италии, серьезно компрометировало преемницу Итальянской компартии
-- Демократическую партию левых сил и одного из ее кандидатов, вдову
Тольятти Леонильду Иотти. Понятно в связи с этим, почему искажения,
допущенные в письме, никак не были связаны с простым несоблюдением
элементарных научных требований. В этом была единодушна вся общественность,
и не только Италии, но и других стран. "Кое-кто, -- писала, например,
"Реппублика", -- хотел подтасовать правду даже ценой нарушений самых
элементарных правил информации и истории, хорошего вкуса и честности...
Скандальная журналистская фальсификация -- это не просто журналистская
ошибка. Это -- не случайность, а задуманная и желаемая ложь.
Собственноручное исправление с такой легкостью и бесстыдством заставляет
предположить, что те, кто действовал, был убежден в полной
безнаказанности"[381].

Рисунок 12
Одно из первых разоблачений фальсификации письма П.Тольятти к В.Бьянко
в итальянской газелле "La Stampa": сравнительный анализ оригинала и первой
публикации

Так кто же действовал столь бесцеремонно, нагло фальсифицируя текст
письма Тольятти?
Уже в откликах на публикации письма комментаторы и непосредственные
участники событий выдвинули на этот счет три версии.
Первая версия связывала фальсификацию письма Тольятти с русским
дефицитом. Суть ее сводилась к тому, что искажения текста случились по чисто
техническим причинам. Рукописный оригинал письма Тольятти написан на узких
(шириной не более 12 см) листах бумаги. При изготовлении с него ксерокопии
часть текста оказалась плохо пропечатанной (со "съеденным левым полем"), и
поэтому при подготовке публикации ее пришлось "домыслить". Опубликованные
показания причастных к делу лиц в этом смысле совпадают в рамках общей
версии, отличаясь деталями. Фирсов сообщил газете "Реппублика", что
ксерокопию для Андреуччи он сделал в собственном кабинете на
"непрофессиональном", т.е. портативном, ксероксе. "Посмотрите, -- говорил он
корреспонденту, -- в варианте "Реппублики" каждый лист оригинала
соответствует листу копии, а для Андреуччи я постарался поместить два листа
оригинала вместе. -- Почему же? -- Чтобы сэкономить на бумаге, конечно". "А
потом я дал Андреуччи ксерокопию оригинала письма на итальянском языке", --
продолжал он. Эту версию подтвердил и Бегаццио. В интервью все той же
"Реппублике" он заявил, что копию "со съеденным левым полем" Андреуччи "сам
привез в Италию"[382]. Наконец, вечером 14 февраля 1992 г, по
первому каналу государственного телевидения Италии в коротком интервью сам
Андреуччи признал себя ответственным за искажения текста письма в связи с
его некачественной копией, которой он располагал.
Не будем пока комментировать все эти свидетельства и обратимся ко
второй версии. Историк Д.Бока в "Панораме" прямо заявил, что "некая
правительственная партия обязала секретные службы выкупить" и
"растиражировать" письмо Тольятти[383]. В еще более резкой форме
это мнение выразил председатель Демократической партии левых сил А.Окетто.
По его словам, против партии и итальянской демократии была развязана
нечестная кампания. "Чтобы попасть в ДПЛС, надо было целиться в обновление
Республики. Это невероятно. Мы требуем ответа, как это могло произойти.
Думаю, это происходит тогда, когда к истории применяют не исторический
подход с целью установления истины, а подходят с мерками
спецслужб"[384].
Третью версию осторожно попыталась внедрить газета ДПЛС "Унита". Уже
сам заголовок одной из ее статей -- "Фальшивка из Москвы"[385] --
локализовал происхождение подлога, а фраза: "В стенах РЦХИДНИ, бывшего ИМЛ,
началась "операция Тольятти": здесь хранится оригинал документа, публикация
которого всколыхнула всю Италию, и отсюда надо исходить, чтобы понять смысл
политической кампании" -- должна была прямо указать место изготовления
фальшивки. Более того, в данном здесь образе директора РЦХИДНИ, растерянно
мятущегося под резким напором честных и прямых вопросов корреспондента,
цинично требующего деньги или технику за документы, легко просматривалось и
одно из лиц, причастных к подлогу.
Поскольку в этой заметке прямо затрагивалась честь архива, мы решили
действовать. В актовый зал архива было приглашено около 50 аккредитованных
иностранных журналистов, и в течение почти трех часов нам пришлось объяснять
все обстоятельства, связанные с появлением публикации.
Имеется машинописная расшифровка магнитофонной записи
пресс-конференции[386]. Она говорит о том, что обе участвовавшие
в ней стороны, пытаясь разобраться в истории с письмом Тольятти, так и не
смогли постичь многие очень важные детали, остающиеся неясными и до сих пор.
Корреспондентка "Известий" Э.М.Максимова в заметке о пресс-конференции
расценила событие как следствие "архивного пиратства" со стороны
Андреуччи[387]. Отчаявшись в своих попытках доказать прежде всего
итальянским журналистам непричастность к подлогу РЦХИДНИ, автор книги был
вынужден обратиться с просьбой прислать все итальянские публикации,
связанные с письмом Тольятти, и даже предложил создать некую международную
комиссию, которая смогла бы изучить все обстоятельства дела. Идея создания
комиссии впоследствии умерла сама собой, поскольку очень быстро исчерпала
себя злободневность темы. Что же касается материалов итальянской прессы, то
любезная предупредительность итальянцев оказалась сверх всяких мыслимых
ожиданий: уже в начале апреля архив имел абсолютно полную подборку прессы,
которая, увы, лишь констатировала и интерпретировала на свой лад уже
известные факты.
И все же ясность и искренность ответов на многочисленные вопросы
журналистов помогли снять с РЦХИДНИ тень подозрений. Во всяком случае,
третья версия умерла, не получив дальнейшего развития. Сейчас, по прошествии
нескольких лет, когда стерлись из памяти многие детали, но зато прояснился
общий план и ход событий, по-прежнему многое, в том числе главное -- кто и
как совершил подлог, остается неясным. И все-таки открывается больше
простора для размышлений.
Еще раз крупным планом посмотрим на события. Первые публикации
фальсифицированного текста письма Тольятти вызвали шок у итальянцев. По
свидетельству итальянской прессы, даже друзья Андреуччи после этого
заболели, перестали выходить на улицу, пересматривая свои взгляды на
прошлое. Левым силам был нанесен мощнейший и неожиданный удар. Прошло
несколько дней, прежде чем выяснилось, что текст письма искажен. Искажен в
сторону усиления "негуманного" образа Тольятти, но не настолько, чтобы
говорить о кардинальном изменении подлинных мыслей автора и его позиций в
отношении судеб пленных соотечественников. Однако левые силы ловко
использовали сам факт искажений и попытались извлечь максимум политических
дивидентов от раны, нанесенной противниками выстрелом в их прошлое. Они
начали активную кампанию разоблачения подлога, закрывая ею сам дух и идеи
подлинного письма Тольятти.
Что оставалось делать в этой ситуации их противникам? Выстрел письмом
был сделан, но враг быстро оправился и перешел в хорошем темпе в
наступление. Нужно было отступать. Версия о техническом браке при
копировании оригинала письма Тольятти и легкомыслии Андреуччи позволяла
более или менее достойно выйти из сражения. Андреуччи был принесен в жертву
вымученного отступления, профессор пошел (или был вынужден по каким-то
причинам пойти) на самопожертвование. Политика, как свидетельствует письмо
Тольятти, была грязным делом в прошлом. Судьба того же письма в наши дни
убеждает лишний раз в том, что за десятилетия политика не стала чище и не
утратила атрибутов изощренности. Слава историку, способному пусть через
годы, но все же донести современникам и потомкам всю мерзость и бесчестность
политических интриг.
* * *
Случай с письмом Тольятти, конечно же, не прибавил славы РЦХИДНИ.
Впрочем, он скоро был стерт событиями более впечатляющими, связанными уже с
внутриполитическими обстоятельствами. Разворачивался процесс в
Конституционном суде по так называемому "делу КПСС". Президентская команда
со всей серьезностью подошла к подготовке этого процесса. Идея о том, что
партия являлась государственной и даже надгосударственной структурой,
требовала историко-документального подтверждения, которое в изобилии имелось
в архивах. Распоряжением Президента России была создана Специальная комиссия
по архивам, в состав которой вошли представители МИД, МБ, МВД, других
ведомств, в том числе и Росархива. На Росархив, который в комиссии
представляли Р.Г.Пихоя и автор книги, была возложена задача организационного
и документационного обеспечения деятельности Комиссии.
Возглавил комиссию один из тогдашних вице-премьеров М.Н.Полторанин,
предложивший довольно жесткий режим работы по выявлению, рассекречиванию и
копированию документов, а также весьма своеобразные критерии рассекречивания
и процедуру доступа к рассекреченным материалам широкой общественности. Ни
автор книги, ни Пихоя не были согласны во многом с тем, что предлагал делать
Полторанин, но в то время в правительстве именно он курировал архивы, а,
следовательно, мы были его прямыми подчиненными.
После того как рассекреченные секретные и совершенно секретные, а также
особой важности архивные документы стали появляться на страницах печати, в
стенах Росархива начал мелькать почти всегда нетрезвый бывший диссидент
А.Буковский. Вел этот человек себя довольно высокомерно[388],
однако именно он поставил перед Специальной комиссией задачу выявления и
рассекречивания архивных материалов по истории инакомыслия в СССР.
Это была благородная и сравнительно с другими легко решаемая проблема.
Нам открывалась изощренная и мерзкая картина преследования тех, кто в разные
годы сумел найти силы и мужество, чтобы говорить правду о нашей истории и
современности. Сотни документов были рассмотрены комиссией и стали
достоянием общественности. Буковский был одним из первых читателей. Скоро он
вооружился сканнером и в течение нескольких дней копировал рассекреченные
материалы. 22 июля 1992 г. в комиссию была представлена очередная порция
документов для рассекречивания, связанная в основном с так называемым "делом
Синявского и Даниэля", известных советских литераторов середины 60-х годов,
осужденных после того, как КГБ СССР установил, что один из них -- Андрей
Синявский -- публиковал на Западе повести и рассказы под псевдонимом "Абрам
Терц". Синявский был осужден на семь лет лагерей, отсидел большую часть
срока, затем был помилован и уехал в Париж, где вместе со своей женой,
известным литературоведом М.В.Розановой, основал журнал "Синтаксис".
Рассекречивание шло легко и спокойно, поскольку ни один из документов
не содержал каких-либо признаков государственных секретов. Однако внимание
автора книги привлек документ, подписанный председателем КГБ СССР
Ю.В.Андроповым и датированный 26 февраля 1973 г., за номером 409-А. Андропов
докладывал в ЦК КПСС о том, что КГБ СССР проводится работа "по оказанию
положительного влияния на досрочно освобожденного из мест лишения свободы"
Синявского. Принятыми мерами, сообщал Андропов, удалось скомпрометировать
имя Синявского в глазах творческой интеллигенции, в том числе с помощью
слухов о его связях с органами КГБ СССР, а через его жену "удалось в
выгодном нам плане воздействовать на позиции отбывших наказание Даниэля и
Гинзбурга, в результате чего они не предпринимают попыток активно
участвовать в так называемом ""демократическом движении", уклоняются от
контактов с группой Якира".
Документ производил странное впечатление. КГБ СССР ходатайствовало
перед ЦК КПСС о разрешении Синявскому вместе с семьей выехать на три года во
Францию. Не признавая факта сотрудничества Синявского с КГБ СССР, Андропов
сообщал, что в кругах творческой интеллигенции слухи об этом имеются в
соответствии с "принятыми мерами". Осознавая, каким может быть резонанс от
рассекречивания письма Андропова, автор книги предложил комиссии сохранить
имевшийся на нем гриф секретности до лучших времен. Комиссия с этим
согласилась.

Рисунок 13
Фотокопия сфальсифицированного "письма" Ю.В.Андропова в ЦК КПСС об
А.Г.Синявском

Однако уже спустя месяц в кабинете автора появилась
взволнованно-настороженная Розанова. В ее руках имелась ксерокопия
нерассекреченной записки Андропова, представляющая ее сокращенный вариант.
Розанова сообщила, что на Западе широко распространяется эта ксерокопия. Она
ждала объяснений, которых автор книги в полном объеме ей дать не имел права.
В самом деле, в руках Розановой находился доклад КГБ СССР в ЦК КПСС за
подлинным номером и с подлинным содержанием, хотя и не с полным текстом. С
другой стороны, автор не мог сообщить, что этот доклад рассматривался
комиссией и не был рассекречен. Оставалось одно: заявить, что в руках
Розановой находится фальшивка.
На этом мы и расстались, вполне, как мне кажется, удовлетворенные
состоявшимся разговором.
Увы, события продолжали развиваться дальше. Осенью 1992 г. вместе с
Пихоей я был вынужден снова принимать Розанову, теперь уже вместе с
Синявским. К этому времени в израильской газете "Вести" на целый разворот
под рубрикой "Вчера тайное -- сегодня явное" была помещена статья М.Хейфеца
"Новые грехи старого Абрама. Андрей Синявский как агент
КГБ"[389]. Это был приговор, т.к. в конце статьи фигурировала
фотокопия злосчастного документа за номером 409-А в его сокращенной
редакции. В нем были опущены две очень важные части текста. В первой
говорилось: "Вместе с тем известно, что Синявский, в целом следуя нашим
рекомендациям, по существу, остается на прежних идеалистических позициях, не
принимая марксистско-ленинские принципы в вопросах литературы и искусства,
вследствие чего его новые произведения не могут быть изданы в Советском
Союзе.
Различные буржуазные издательства стремятся использовать это
обстоятельство, предлагая свои услуги для публикации работ Синявского, что
вновь может привести к созданию нездоровой атмосферы вокруг его имени".
Во втором изъятом отрывке, касаясь предложения не препятствовать выезду
Синявского из СССР, Андропов писал: "Положительное решение этого вопроса
снизило бы вероятность вовлечения Синявского в новую антисоветскую кампанию,
так как лишило бы его положения "внутреннего эмигранта", оторвало бы от
творческой среды и поставило бы в конечном счете Синявского в ряд писателей
"зарубежья", потерявших общественное звучание".
У нас не было никакого желания постигать мотивы внутриэмигрантской
"разборки", продемонстрированной в этой статье. Но Синявский и Розанова были
последовательны в своем требовании получить официальное заключение по
существу опубликованного документа. Экспертиза не требовала больших усилий и
интеллекта. Уже через час мы передали гостям докладную записку, подписанную
секретарем Специальной комиссии по архивам при Президенте Российской
Федерации Н.А.Кривовой. С ее любезного разрешения процитируем часть текста,
чтобы читателю все стало ясно. "Указанный документ, -- писала Н.А.Кривова,
-- является подделкой, выполненной с помощью ксерокса, и представляет собой
сокращенный вариант подлинной записки номер 409-А от 26.02.73. Из копии
подлинного текста вырезаны угловой штамп бланка КГБ, штамп общего отдела ЦК
КПСС, первый, второй, третий, шестой, седьмой, девятый абзацы, подпись,
вырезки склеены и отсняты на ксероксе. На ксерокопии явно видны следы
склеивания и неровности, оставленные при разрезании.
Подлинная записка номер 409-А от 26.02.73 хранится в фондах Архива
Президента Российской Федерации. Документ был представлен в Специальную
комиссию по архивам при Президенте Российской Федерации для рассекречивания.
Специальная комиссия приняла решение сохранить гриф секретности (Протокол
номер 14 от 22.07.92)"[390].
Рассказанный случай на первый взгляд может показаться некорректным. В
самом деле, неизвестный фальсификатор всего-навсего сократил текст, исключив
из него те части, которые свидетельствовали о непричастности Синявского к
сотрудничеству с КГБ СССР. Однако можно было бы в таком случае не считать
это подлогом только при одном условии: когда существовало бы указание на эту
изъятую часть. Поскольку же такого указания не имелось, читателям был
предложен никогда не существовавший документ, т.е. подлог, намекавший на
связи Синявского с КГБ СССР. Ясно, для чего это было сделано. И точно так же
можно догадываться и о том, кто это сделал. Текст, опубликованный в
израильских "Вестях", по словам их редактора Э.Кузнецова, был получен им от
известного писателя, в прошлом диссидента, В.Максимова. Когда Розанова стала
проводить расследование сама, выяснилось, что этот текст был передан
Максимову Буковским. Уже после того как стал очевиден его фальсифицированный
характер, темпераментная и отчаянно-бескомпромиссная журналистка газеты
"Московские новости" Н.Геворкян решила провести собственное расследование.
Процитируем заключительные слова ее рассказа о злоключениях письма
Андропова. "Из всех фамилий, фигурировавших выше, один человек стопроцентно
читал подлинник в президентском архиве. "Так я ознакомился в архиве с кучей
документов, касающихся правозащитного движения. Среди них бумаги о
хельсинских группах и о судах над членами этих групп, много документов по
делу Щаранского, по делу Синявского и Даниэля, в, частности о досрочном
освобождении Синявского и обстоятельствах его выезда за рубеж. Надеюсь, все
это со временем будет опубликовано..." Владимир Буковский, "Русская мысль"
от 31 июля 1992 г.
Я предприняла несколько безрезультатных попыток дозвониться Буковскому
в Кембридж. Так или иначе он находится где-то в начале цепочки людей,
державших в руках подлинник. Поскольку образ колдующего над ксероксом
"липача" несовместим в моем сознании с образом Буковского, то мне было
интересно выслушать его версию появления в прессе укороченного варианта
записки Андропова... Противно думать, что кто-либо из уважаемых людей
причастен к этой некрасивости"[391]. И она была, видимо, права.
* * *
С работой Специальной комиссии по архивам при Президенте России связана
и еще одна фальшивка. 10 февраля 1993 г. газета Санкт-Петербургского союза
журналистов "Час пик" опубликовала сенсационный документ о захоронении в
акватории Балтийского моря химических боеприпасов. В предисловии к
публикации говорилось: "Тайное всегда становится явным. С пеной у рта
доказывали министры и генералы, что СССР затопил у Борнхольма и Лиепаи
трофейные ОВ[*] лишь в 1947 г. Но экспедиция по программе
"Экобарос", разработанной петербургской ассоциацией "Океанотехника",
одобренная всеми министерствами российского правительства, была заморожена
академиком Кунцевичем... Тем самым академиком-генералом химических войск,
получившим Ленинскую премию за разработку нового бинарного оружия из рук
лауреата Нобелевской премии мира М.Горбачева, в бытность последнего
Президентом СССР... Программу "Экобарос" Кунцевич потому и затормозил, что
результатом обследований затоплений стал бы международный скандал -- поверх
немецких бомб и контейнеров обнаружились бы советские, с более смертоносными
ОВ. Из документа, который мы публикуем ниже, ясно, что военно-промышленный
комплекс СССР собирался провести новые, еще более масштабные затопления в
1989--1990 годах"[392].
Документ был озаглавлен "Справка к записке тов. Зайко-ва Л.И.", имел
гриф "Совершенно секретно", визу с подписью Зайкова, тогдашнего первого
секретаря Ленинградского обкома КПСС, рукописную резолюцию неизвестного
чиновника "Вернуть в общ[ий] отд[ел]", номер (рп-12/66) а также реквизиты
исполнителя (Архипов Д.С.) и авторов -- заведующего организационным отделом
ЦК КПСС В.Майданникова и заместителя заведующего отделом оборонной работы ЦК
КПСС И.Письменника.
"Справка" датирована 19 октября 1989 г. В ней содержались видовые и
качественные параметры затопленного в 1945--1978 гг. в акватории Балтийского
моря химического оружия СССР, координаты точек затопления, а также
предлагалось провести дополнительные захоронения устаревших химических
боеприпасов выпуска 1954--1962 гг. в количестве 112523 тонн. Ответственным
за всю операцию или ее часть в "Справке" предлагалось назначить А. Д.
Кунцевича.

Рисунок 14
"Оригинал" "Справки к записке" Л.И.Зайкова о захоронении химического
оружия и ее публикации в газете "Час пик"

Сов. секретно
рп-12/66
Справка к записке тов. Зайкова Л. Н.
С 19-16 по 1Эса г. в акватории Балтийского моря силами частей и
подразделении КБФ затоплено 356 872 тонны химических боеприпасов и
контейнеров с химическими веществами. В том числе:
-- 408 565 снарядов калибром 75 и 150 мм, снаряженных ипритом,
-- 71 459 авиабомб весом 250 кг, снаряженных ипритом,
-- 17 5-13 авиабомбы, снаряженных адамситом и арсенилом,

-- 1564 контейнера весом в 1500 кг, загруженных ипритом,
-- 10 420 химических мин калибром 100 мм,
-- 7295 бочек с химическими гранатами,
-- 7800 бочек с газом "Циклон",
-- 189 000 кг цианистой соли.
Затопление боеприпасов производилось на глубине от 100 до 150 метров в
двух основных точках -- 70 км от базы ВМФ в Лиепас, а также в районе о-ва
Борнхольм. Точные координаты точек затопления нанесены на навигационные
карты ВМФ, утвержденные к пользованию приказом Главкома ВМФ от 12.07.1985 г.
Учитывая прогноз специалистов Главного управления кораблевождения и
вооружения ВМФ, НПО-4 Тайфун" Госкомгидромета СССР, составленной штабом КБФ
карте затоплений химоружия и анализ образцов, поднятых в 1983 -- 1984 гг.,
считаю целесообразным провести дополнительные захоронения устаревших
химбоеприпасов выпуска 1954 -- 1962гг. в точках старых затоплений в течение
1989 -- 1990 гг. Общий вес боеприпасов, подлежащих утилизации, -- 112 523
тонны. Захоронение предполагается осуществить силами кораблей
Калининградской и Лиепайской баз ВМФ. Также считаю целесообразным поручить
командованию войск химической защиты провести проверку состояния
бооприпасоп, кошоннеров и хранилищ боевых отравляющих веществ, находящихся
навооружении частей и подразделений войск химической защиты и Гражданской
обороны. Ответственным назначить тов. Кунцевича А. Д. Подготовить корабли п
суда сопровождения Калининградской базы ВМФ для проверки режима плавания и
судоходства в районах захоронения химических боеприпасов.
Подготовить справку-план захоронения химических веществ и боеприпасов в
акватории Балтийского моря для доклада на Центральном Комитете
Коммунистической партий Советского Союза не позднее 14.11.1989 г.
Заведующий организационным отделом
ЦК КПСС В. Майданников
Зам. заведующего отделом оборонной работы ЦК КПСС
И. Письменник
19 октября 1989 г.
3 экз.
Исп. Архипова Д. С.

К моменту публикации "Справки" российского и зарубежного читателя уже
трудно было удивить сенсационными материалами из российских архивов.
Финансовые дела КПСС, поддержка международного терроризма, организация
репрессий, депортаций народов, атомные катастрофы, подмена партией
государственных структур, события в Тбилиси, Вильнюсе -- это лишь малая
толика тем, получивших тогда освещение в печати на основе архивных
документов. На этом фоне "Справка" воспринималась как вполне достоверный и
подлинный документ, прочитав который оставалось лишь вздохнуть в очередной
раз, сокрушаясь над всемогуществом и злой волей военно-промышленного
комплекса СССР.
Однако не так думала прокуратура. Публикация повлекла за собой
возбуждение уголовного дела, а ксерокопия "Справки" в официальном порядке
была направлена в Росархив на экспертизу.
Экспертизу проводили опытные сотрудники бывшего архива Общего отдела ЦК
КПСС, много лет имевшие дело с документами, создававшимися в ЦК КПСС, и
хорошо знакомые с порядком ведения делопроизводства. Уже 23 февраля 1993 г.
ими был подготовлен акт делопроизводственной экспертизы "Справки",
безупречно доказавшей ее фальсифицированный характер[393].
Согласно акту, фальсификатор допустил, по меньшей мере, семь ошибок,
изготовляя подлог. Во-первых, в соответствии с содержанием документ должен
был иметь высший гриф секретности -- "Особая папка", а не "Совершенно
секретно". Во-вторых, в делопроизводстве ЦК КПСС никогда не применялся
делопроизводственный номер, подобный имеющемуся в "Справке". В-третьих,
формула "Справка к записке" никогда в делопроизводстве аппарата ЦК КПСС не
использовалась. В-четвертых, оказались недостоверными обозначения должностей
и подписи. В 1989 г. в ЦК КПСС не было "организационного" отдела и "отдела
оборонной работы", а имелись соответственно Отдел партийного строительства и
кадровой работы ЦК КПСС и Оборонный отдел ЦК КПСС. В названных отделах и
вообще в аппарате ЦК КПСС в 1989 г. ни Майданников, ни Письменник не
работали. В-пятых, содержание опубликованного документа не соответствовало
данному ему заголовку, поскольку в таком случае с ним должны были
ознакомиться секретари ЦК КПСС, а значит, должен был, согласно правилам ЦК
КПСС, стоять адресат -- "ЦК КПСС". В-шестых, фальсифицируя документ, автор
(или авторы) оказался невнимательным: в тексте дважды проскочило "считаю
нецелесообразным", тогда как под документом имеются подписи руководителей
двух отделов. В-седьмых, одна из фраз документа: "Подготовить
справку-план... для доклада на Центральном Комитете Коммунистической партии
Советского Союза..." совершенно не соответствовала ни делопроизводственной
практике ЦК КПСС, ни устоявшимся в ней формулам: "справки-плана" как вида
документа просто не существовало, так же как и раскрытой аббревиатуры ЦК
КПСС.
Немудрящая фальсификация была разоблачена сравнительно быстро. Был
понятен ее гуманистический пафос -- предупреждение крупной экологической
катастрофы, как когда-то говорили, "нагнетанием страстей".
Три вроде бы немудреных подлога исторических документов возникли уже в
наше время. Невольно закрадывается сомнение: всего лишь три или только три?
Страсть к фальсификациям исторических источников -- явление не только
давнее, как и, скажем, письменность. Оказывается, она и постоянна. Увы, это
не только человеческая непорядочность, не только человеческая слабость,
какие бы высокие цели ни преследовали фальсификаторы. Это -- порок,
нравственный, политический, социальный.