Киссинджер Г. Дипломатия

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава двадцать девятая

Разрядка и ее тревоги

Избавив Соединенные Штаты от деморализующего кровопускания Вьетнама и реключив внимание нации на международные вопросы более широкого плана, ад нистрация Никсона сосредоточилась на том, что она иногда высокопарно назь' _ «структурой сохранения мира». Треугольник отношений между Соединенными тами, СССР и Китаем лег в основу целого ряда крупных прорывов: и окончания ны во Вьетнаме; и договоренности о гарантированном доступе в разделенный bep ^ и драматического сокращения советского влияния на Ближнем и Среднем Восто ^ начала арабо-израильского мирного процесса; и Совещания по безопасности трудничеству в Европе (завершенного при администрации Форда). Каждое из эти ^ бытии оказывало воздействие на все прочие: Принцип увязки действовал в

мощь.

Разрядка дала новую жизнь европейской дипломатии, театру внешнеполити ^ деятельности, буквально оказавшемуся на точке замерзания после окончат.

666

Разрядка и ее тревоги

консолидации сфер влияния Востока и Запада в 1961 году. Пока Вилли Брандт не был избран канцлером в сентябре 1969 года, все западногерманские правительства последовательно настаивали на том, что единственное законное германское правительство находится в Бонне. Федеративная Республика отказывалась признавать восточногерманский режим и порывала дипломатические отношения со всеми правительствами (за исключением России), шедшими на такое признание, — в силу так называемой «доктрины Халынтейна».

После сооружения Берлинской стены в 1961 году вопрос объединения Германии стал исчезать из повестки дня в переговорах между Востоком и Западом, а германское стремление к единству было временно отложено в долгий ящик. В эти годы де Голль решил прозондировать возможность ведения переговоров с Москвой независимо от Соединенных Штатов посредством провозглашения политики «разрядки, согласия и сотрудничества» с Восточной Европой. Надеялся он на то, что, если Москва будет воспринимать Европу как самостоятельно действующую сторону, а не как американского сателлита, кремлевские руководители, с учетом наличия у них проблем с Китаем, возможно, ослабят мертвую хватку, которой они удерживали Восточную Европу. Де Голль хотел, чтобы Западная Германия в какой-то мере отошла бы от Вашингтона и последовала бы за Францией в ее обращении к Советам.

Анализ, сделанный де Голлем, был совершенно верен, но он переоценил возможности Франции воспользоваться быстротекущими изменениями в международном положении. Федеративная Республика не была настроена поворачиваться спиной к могущественной Америке. Тем не менее концепция де Голля нашла рпределенный отклик у некоторых западногерманских лидеров, которые пришли к мысли, что Федеративная Республика обладает такими переговорными плюсами, которых нет в распоряжении Франции. Брандт, являвшийся министром иностранных дел, когда генерал разыгрывал свой гамбит, понял, что лежало в основе представлений де Голля. Немцы, поддерживавшие инициативу де Голля, вспоминает он, «не смогли уяснить, что генерал не собирается претворять в жизнь их мечту о европейских силах ядерного устрашения (он твердо исключал германское в них участие). Они также не обращали внимания на тот факт, что он занимался разработкой такой политики разрядки, которую никогда бы не поддержало правое крыло Союза (германской консервативной партии) и которая во многих отношениях прокладывала дорогу нашей будущей „восточной политике"» .

Советское вторжение в Чехословакию положило конец инициативе де Голля, но по иронии судьбы открыло дорогу Брандту, когда в 1969 году настал его черед быть западногерманским руководителем.

Брандт тогда выдвинул парадоксальный для того времени тезис, будто, поскольку надежда на Запад завела страну в тупик, объединение Германии может быть достигнуто путем германского примирения с коммунистическим миром. Он настаивал на том, чтобы его страна признала восточногерманское государство-сателлит, согласилась с польской границей (по линии Одер — Нейссе) и улучшила отношения с Советским Союзом. А когда ослабнет напряженность в отношениях между Востоком и Западом, Советский Союз, не исключено, окажется гораздо менее жестким в вопросах объединения. По крайней мере, могут быть значительно улучшены условия жизни восточногерманского населения.

667

Дипломатия

Первоначально у администрации Никсона преобладала острейшая наеторга-ность по поводу того, что Брандт называл «восточной политикой». Поскольку ti»w из германских государств стремилось увлечь за собой другое, они могли в конце Концов сойтись на какой-нибудь националистической, нейтралистской программою опасались Аденауэр и де Голль. Федеративная Республика обладала более прилей-тельной политической и социальной системой; у коммунистов было то преимущество, что если их государство признают, то факт этот станет необратимым, и в их дет находиться ключ к объединению. Более всего администрация Никсона за единство Запада. Де Голль уже разорвал объединенный фронт Запада Москвы, выведя Францию из НАТО и проводя собственную политику раз Кремлем. Призрак Западной Германии, вырывающейся на волю и действующей шо-стоятельно, бросал Вашингтон в дрожь.

И все же, по мере развития инициативы Брандта, до Никсона и его окружен стало доходить, что, несмотря на все тернии «восточной политики», альтернатива ла еще рискованнее. Внезапно стало до предела ясно, что «доктрина Хальштейна* жизнеспособна. К середине 60-х годов сам Бонн вынужден был ее скорректДО применительно к восточноевропейским коммунистическим правительствам и весьма зыбком основании, что они не обладают свободой самостоятельного пр решений.                                                                                                             0

Проблема, однако, оказалась гораздо глубже. В 60-е годы, и в голову не ^ прийти, что Москва позволит своему восточногерманскому сателлиту рухнуть кого бы то ни было кризиса. А любой кризис, который мог бы оказаться Р83 настоятельного стремления Германии к осуществлению своих национаЛЬИЫ^шитй1Ь-или мог быть воспринят подобным образом, нес бы в себе мощнейший Разр;Г пойтй

ный потенциал для Западного альянса. Ни один из союзников не пожелал ^

но

ный потенциал для Западного альянса. Ни один из союзнико на риск возникновения войны ради объединения страны, ставшей причино ^ страданий в военное время. Никто не ринулся на баррикады, когда Никита пригрозил передать пути доступа в Берлин под контроль восточногермански^ нистов. Все без исключения западные союзники смирились с сооружени разделившей Берлин и ставшей символом разделенной Германии. В течеИ лет демократические страны на словах выступали в защиту идеи г^всеПре единства, но ничего не делали ради ее осуществления. Этот подход исчерп ^ делы своих возможностей. Германская политика Атлантического союза теРПитйК№> не-Поэтому Никсон и его советники пришли к признанию «восточной по ^ ^ обходимостью, даже полагая, что Брандт, в отличие от Аденауэра, ниК°жавЬ]) спо-эмоционально близок Атлантическому союзу. Существовали только три дер ' нйЯ) собные нарушить послевоенный статус-кво в Европе: обе сверхдержавы и ^^фь если бы она решила пожертвовать всем ради объединения. В 60-е годы Д неудаЧу, Франция попыталась перекроить сложившиеся сферы влияния и потерПоблаДаюйаЯ Но если бы Германия, экономически самая мощная из стран Европы и ^^ раз-наибольшими поводами для недовольства в территориальном плане, поп ымИ_ Ц рушить послевоенный порядок, последствия могли бы быть самыми серенй10 к Во-когда Брандт выказал намерения самостоятельно сделать шаг по напра ^^ егс стоку, администрация Никсона сделала вывод, что Соединенным Штата

668

Разрядка и ее тревоги

поддержать, а не препятствовать его усилиям и идти на риск отрыва Федеративной Республики от связующей общности НАТО. Ведь это автоматически освободит ее от ограничений, налагаемых членством в Европейском экономическом сообществе!

Более того, поддержка «восточной политики» давала в руки Америки рычаги, необходимые для того, чтобы покончить с двадцатилетним кризисом по поводу Берлина. Администрация Никсона настаивала на строжайшей взаимосвязи «восточной политики» и вопроса доступа в Берлин, а также между обеими этими проблемами и советской сдержанностью в общем плане. Поскольку «восточная политика» базировалась на конкретных германских уступках: признании линии Одер — Нейссе и восточногерманского режима в обмен на столь неосязаемые вещи, как улучшение отношений, — Брандт никогда бы не получил парламентского одобрения, если бы это не было увязано с конкретными новыми гарантиями доступа в Берлин и свободы города-анклава. Иначе Берлин оказался бы жертвой коммунистических издевательств, будучи расположен на ПО миль в глубь территории восточногерманского сателлита, суверенитет которого был бы теперь признан международным сообществом, — то есть возникла бы как раз та самая ситуация, которую пытались породить Сталин и Хрущев при помощи блокад и ультиматумов. В то же время Бонн не обладал достаточными средствами для самостоятельного решения берлинского вопроса. Только Америка была настолько сильна, чтобы преодолеть потенциальное давление, унаследованное вместе с изоляцией Берлина, и обладала дипломатическими рычагами, чтобы изменить процедуру доступа.

Юридический статус Берлина как анклава, располагающегося в глубине находящейся под советским контролем территории, основывался на правовой фикции, будто бы он с формальной точки зрения «оккупирован» четырьмя державами — победительницами во второй мировой войне. Таким образом, переговоры по Берлину вынужденно сводились к дискуссиям между Соединенными Штатами, Францией, Великобританией и Советским Союзом. По ходу дела как советское руководство, так и Брандт (через своего исключительно умелого помощника Эгона Бара) обратились к Вашингтону с просьбой о помощи в выходе из тупика. В результате сложнейших переговоров летом 1971 года было подписано новое соглашение четырех держав, гарантирующее свободу Западного Берлина и доступ Запада в город. С того момента Берлин исчез из перечня международных кризисных точек. В следующий раз он появится в мировой повестке дня тогда, когда рухнет стена и настанет крах Германской Демократической Республики.

В дополнение к соглашению по Берлину «восточная политика» Брандта принесла с собой договоры о дружбе между Западной Германией и Польшей, между Западной и Восточной Германией и между Западной Германией и Советским Союзом, То, что Советы делали такой упор на признание Западной Германией границ, установленных Сталиным, на деле являлось признаком слабости и неуверенности в себе. Федеративная Республика, будучи усеченным государством, по сути дела, не в состоянии была бы бросить вызов ядерной сверхдержаве. В то же время эти договоры дали Советам гигантский стимул к сдержанности поведения хотя бы на период их обсуждения и ратификации. Когда эти договоры оказались на рассмотрении западногерманского парламента, Советы воздерживались от чего бы то ни было, что могло бы повредить их

669

Дипломатия

одобрению; а потом они проявляли особую осторожность, чтобы не манию вернуться вспять, к политике Аденауэра. И потому, когда Никсон рШ» минировать северовьетнамские порты и возобновить бомбардировки Ханоя^-^ЙШ* ответ в основном помалкивала. Пока положение Никсона во внутрипоШШеШ плане было прочным, разрядка с успехом сводила воедино целый ряд шений Востока и Запада в масштабах всего земного шара. И если Советы жать плоды разрядки напряженности, они также были обязаны внести свей успех.

В то время как в Центральной Европе администрация Никсона была--в-еоЛвяШ связать отдельные переговоры друг с другом, на Ближнем Востоке ома яояолШМ политику разрядки как подстраховку в процессе уменьшения политического ш™^ Советского Союза. В 60-е годы Советский Союз стал основным поставщиком для Сирии и Египта и организационно-технической опорой радикальных группировок. На международных форумах Советский Союз действовал, как арабской позиции, причем весьма часто поддерживал наиболее радикальную зрения.

И пока такого рода ситуация существовала, дипломатический успех советской поддержке, а тупиковые ситуации были чреваты риском повтореНИ^)НЬ1? сов. Выход из тупика мог бы быть найден только тогда, когда все ^интересован стороны трезво оценили бы основополагающую геополитическую реальность Ы ^ го Востока: Израиль был слишком силен (или мог быть сделан таковым), чтс» смогли победить даже сообща все его соседи, а Соединенные Штаты не ос ^ безучастными в случае советского вмешательства. Поэтому администрация ^^ настаивала на том, чтобы все стороны, а не только союзники Америки, ПРОЯВ"Й пр0. товность пойти на жертвы, прежде чем Америка окажется вовлечена в мирНЬП0ДйЯТЬ цесс. Советский Союз обладал достаточно внушительными возможностями '^ уровень напряженности, но у него не было в распоряжении средств довести * стадии разрешения или защищать дело своих друзей дипломатическим» сред мог угрожать интервенцией, как это было в 1956 году, но опыт доказывал часто, что перед американским противодействием Советы предпочитали ахсх^^&^ в

/Ключ,к миру на Ближнем Востоке, следовательно, находился в ВашиНП\бо'сов№ Москве/Если бы Соединенные Штаты аккуратно разыграли свои карты, л ^ ский Союз вынужден был бы сделать вклад в подлинное разрешение ^"^ один из арабских его клиентов шагнул бы из строя в сторону СоедиНеННЫ*е1Сйе •№$ любом случае сократилось бы советское влияние на радикальные араа п0Сту «Ре дарства.уВот почему в самом начале первого срока пребывания Никсона н ^^ зидента' я почувствовал себя достаточно уверенно, чтобы заявить журн ^ ^отЯ администрация постарается устранить советское влияние на Ближнем оо да№1о, столь неосторожное замечание произвело фурор, оно точно обрисовывало к которой собиралась прибегнуть администрация Никсона.                       руко

Не понимая стоящей перед ними стратегической дилеммы, советские р ли попытались побудить Вашингтон к оказанию поддержки дипломатиче СовеТСК исход которых укрепил бы советские позиции в арабском мире. Но пок тва го Союз продолжал снабжать радикальные ближне- и средневосточные госу

670

Разрядка и ее тревоги

рами оружия, а их дипломатические программы были идентичны, Соединенные Штаты не интересовало сотрудничество с Москвой, — хотя это было не совсем ясно тем, кто считал сотрудничество с Советским Союзом самоцелью. С точки зрения Никсона и его советников, наилучшей стратегией была бы демонстрация того, что возможности Советского Союза создавать кризисы не соответствовали его способностям их разрешать. Арабская умеренность вознаграждалась бы предоставлением ответственным арабским руководителям американской помощи и поддержки в. тех случаях, когда их жалобы носили законный характер. Советский Союз тогда вынужден был бы либо принимать в этом участие, либо отойти на задворки ближневосточной дипломатии.

jo процессе достижения этих целей Соединенные Штаты следовали двумя дополняющими друг друга путями: они блокировали любой шаг арабов, который проистекал бы из советской военной поддержки или мог бы повлечь за собой возникновение советской военной угрозы; а также брали в свои руки мирный процесс, как только разочарование из-за тупиковой ситуации заставляло ведущих арабских лидеров отъединяться от Советского Союза и поворачиваться к Соединенным Штатам. Такого рода обстоятельства создались после арабо-израильской войны 1973 года/

До этого времени Соединенным Штатам приходилось следовать по каменистой дороге. В 1969 году государственный секретарь Роджерс предложил план, который затем был назван его именем. Согласно этому плану узаконивались израильские границы 1967 года с «малыми» уточнениями в обмен на всебъемлющее мирное соглашение. Его постигла судьба всех подобных инициатив, предпринятых до того, как изменилась лежащая в их основе реальность: Израиль его отверг, отказываясь согласиться с данными границами; арабские страны не приняли его, поскольку они еще не готовы были взять на себя мирные обязательства (какими бы зыбкими и неопределенными они ни были).

Серьезная военная конфронтация произошла в 1970 году. Первое ее проявление имело место вдоль Суэцкого канала, где Египет начал так называемую войну на истощение против Израиля. Израиль ответил крупными воздушными ударами в глубоком тылу Египта, а Советский Союз отреагировал на них, разместив в Египте крупномасштабную систему противовоздушной обороны, обслуживавшуюся советским военным персоналом численностью примерно в 15 тыс. человек.

Опасная ситуация не ограничивалась Египтом. В том же году, только несколько позднее, Организация освобождения Палестины (ООП), создавшая в Иордании буквально государство в государстве, захватила четыре самолета и угнала их в Иорданию. Тогда король Хуссейн приказал своей армии нанести удар по ООП и изгнал ее лидеров из страны; в Иорданию вторглась Сирия; Израиль произвел мобилизацию. Казалось, что Ближний Восток очутился на грани войны. Соединенные Штаты произвели масрированное усиление своих военно-морских сил в Средиземном море и дали понять, что не потерпят никакого постороннего вмешательства. Вскоре стало очевидно, что Советский Союз не пойдет на риск конфронтации с Соединенными Штатами. Сирия вывела свои войска, и кризис завершился, хотя и успел продемонстрировать арабскому миру, какая из сверхдержав имеет большее отношение к формированию будущего в этом регионе.

Первый признак того, что стратегия Никсона начинает оказывать влияние, появился.в 1972 году. Египетский президент Анвар Садат отказался от услуг всех совет-

671

Дипломатия

ских военных советников и попросил советских технических специалистов покинуть страну. Одновременно начались тайные дипломатические контакты между Садами Белым домом, хотя они и были достаточно ограниченными: вначале из-за i ских президентских выборов, а потом из-за «уотергейта».

В 1973 году Египет и Сирия начали войну против Израиля. Это явилось i неожиданностью как для Израиля, так и для Соединенных Штатов. Такой возможности никак не предполагали основанные на предвзятых мнениях разведыватадае прогнозы!2 Американский прогноз был до такой степени подчинен идее о вешав-ляющем превосходстве Израиля, что все арабские предупреждения отбрасывались да блеф. Нет доказательств тому, что Советский Союз активно подталкивал Египет» Сирию к войне, а Садат позднее рассказывал нам, что советские руководители^ самого начала призывали к прекращению огня. Да и советские дополнительные поставки своим арабским друзьям даже отдаленно не напоминали по объему и качеству душный мост из Америки в Израиль.                                                                 .

По окончании войны стало ясно, что арабские армии воевали гораздо боЛУ* фективно, чем в любом из предыдущих конфликтов. Зато Израиль форсировал F ^ кий канал в точке, находящейся на расстоянии примерно двадцати миль от ™®\ занял сирийскую территорию вплоть до самых пригородов Дамаска. Потре американская поддержка, во-первых, для того, чтобы восстановить довоенный кво, а затем, чтобы продвинуться к миру.

Первым арабским лидером, признавшим это, оказался Садат, который от своего прежнего принципа «все или ничего» и, отвернувшись от Москвы,

ся к Вашингтону в поисках содействия в постепенном продвижении к миру-рийский президент Хафез Асад, считавшийся наиболее радикальным из двух ^ и более близкий к Советскому Союзу, обратился с призывом к американско ^ матии по проводу Голанских высот/в 1974 году были заключены промежуто . глашения с Египтом и Сирией, с которых начался уход Израиля с аРабскИХаКЛ10Чйлв рий в обмен на гарантии безопасности. В 1975 году Израиль и Египет 3 второе соглашение.о разведении войск. В 1979 году Египет и Израиль официальное мирное соглашение под эгидой президента Картерач С то ^^ каждая из американских администраций вносила свой крупный вклад в ПР°" 0ъП^-го урегулирования, включая первые прямые переговоры между арабами и и Р ^ й ми в 1991 году, организованные государственным секретарем Джеймсом сентЯбре израильско-палестинское соглашение, заключенное под эгидой Клинтона 1993 года. Кремль ни в одной из этих инициатив не играл существенной роли. На этих/страницах невозможно углубляться в детали ближневосточно тии, чьей/Основной целью являлось использование Соединенными Штата ^ ^ ний с Москвой для уменьшения .советского влияния на Ближнем Востоке, иХЙ ния при этом крупномасштабного кризиса/ Во время дебатов /"-* '* Советскии Никсона любили высмеивать якобы имевшееся у него желание воВЛекаТ^л103йЮ Ра3' Союз в заключение соглашений ради самих соглашений, чтобы создать и ^я „ре-рядки напряженности. И все же ближневосточная дипломатия Никсона я ^ ^ красной иллюстрацией того, как Никсон и его советники претворя ъ^р «структуру» достижения мира, о которой так часто говорил президент, w p

672

Разрядка и ее тревоги

вовсе не о «сотрудничестве ради сотрудничества», о котором говорилось бы с умоляющими интонациями и с ррящими глазами, но о методике осуществления геополитического соперничества./Американская стратегия базировалась на предположении, что перед Советским Союзом должен быть поставлен выбор: либо отделить себя от радикальных арабских клиентов, либо смириться с сокращением влияния. В конце концов эта стратегия сократила-таки советское влияние и поместила Соединенные Штаты на передовые рубежи ближневосточной дипломатии./

Администрация Никсона следовала двумя курсами для достижения этой цели. Во время войны на Ближнем Востоке она почти ежедневно пользовалась каналом связи с Кремлем, чтобы избежать принятия скоропалительных решений на основе недостаточной информации. Это не могло исключить напряженность, неизбежно возникающую в случае столкновения интересов, но снижало опасность возникновения кризиса из-за недопонимания. Одновременно мы вели переговоры по самому широкому спектру проблем, чтобы дать советским руководителям шанс, который им бы не захотелось упустить. Переговоры по Берлину обеспечивали советскую сдержанность на Ближнем Востоке вплоть до 1973 года. Позднее Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе помогало умерять советскую реакцию на разнообразные дипломатические пертурбации, уводившие Советский Союз на периферию ближневосточной дипломатии. Требовалось соблюдать хрупкое равновесие между определением значимых критериев прогресса и заключением самодостаточных соглашений, тем самым вызывающих зависимость от советской доброй воли. Разрядка не только сделала международную обстановку более спокойной, она создала запреты, которые вынудили советских руководителей смириться с тем, что вылилось в крупномасштабное геополитическое отступление.

Невзирая на все эти успехи, администрация Никсона все время сталкивалась с растущим противодействием по вопросам внешней политики. Любой сдвиг в области внешней политики обязательно вызывает сопротивление со стороны приверженцев предыдущего курса; каждые увенчивающиеся успехом переговоры проходят сквозь строй тех, кто убежден, что достигнутое соглашение отражает не взаимные уступки, а одностороннюю выгоду. Взаимосвязанность решений шла вразрез с легегалистской традицией американского внешнеполитического истэблишмента. Сближение с Китаем нанесло оскорбление китайскому лобби. Комбинация противостояния и сотрудничества, неотъемлемая от разрядки с Советским Союзом, встречалась в штыки сторонниками традиционного черно-белого воззрения, будто бы каждая из стран была либо дружественной, либо враждебной, но не комбинацией обоих качеств, как это бывает в реальном мире.

Эти разногласия были весьма сходны с теми, с которыми Вильсон сталкивался в 1915 — 191^ годах, когда он наделил изоляционистскую страну ролью мирового масштаба; с которыми встретился Рузвельт в 1939 — 1941 годах, когда привел Америку к выступлению на стороне Великобритании; и с которыми вынужден был сражаться Трумэн в 1946 — 1949 годах, когда формировал облик «холодной войны».

Различием основополагающего характера было то, что эти споры шли в самый разгар неурядиц во Вьетнаме, а затем сразу же последовал «уотергейт». В американской системе управления единственной фигурой, избираемой в общенациональном

22 Г. Киссинджер

673

Дипломатия

масштабе, является президент; он также является единственной инстанцие^чвщ»-ляющей общенациональные цели и задачи. Прочие институты могут выдашь свои суждения по вопросам внешней политики, но только президент общ»» можностью проводить эту политику в жизнь в течение продолжительного ирш времени. Конгресс, как законодательный орган, имеет тенденцию дробить -прШь i на ряд индивидуальных решений, которые он затем постарается претворить-над* тике посредством взаимных компромиссов. Средства массовой информации' моще-комендовать курс, но они не в состоянии иметь дело с нюансами повседнеенйй** тельности. Однако сущность внешней политики как раз и заключается в суметь извлечь все из нюансов ради достижения долгосрочных целей. Таким прокладка курса на карте возлагается на президента. И хотя прочие его корректировать или даже препятствовать его осуществлению, не в их силахйр' ложить вразумительную альтернативу.

Все крупные прорывы в американской внешней политике явились взаимодействия сильного президента с прочими американскими институтами, в дент выступает в роли просветителя, чье моральное провидение обрисов! дебатов. Если бы не «уотергейт», Никсон, возможно, сумел бы превратить заемые внешнеполитические успехи первого срока пребывания на пРезидент6Кпм,„|1 сту в постоянные рабочие принципы— примерно так же, как Франклин Рузвельт создал, а затем консолидировал новый подход к вопросам ам< внутренней политики, а Трумэн и Ачесон начертали курс политики —~ Но способность Никсона вести людей за собой рухнула в результате «: Здесь не место вникать в эту трагедию; для целей данного изложения достаточн черкнуть, что «уотергейт» лишил Никсона морального авторитета, существенно^ ^ ходимого для исполнения функций просветителя, чего требовала его полити^ -^ касается повседневных вопросов, то президент до конца своего пребывания>н продолжал действовать решительно и проницательно. Но что касается сПврЯ* т. блем долгосрочного или концептуального порядка, президент по-прежнему ^ вить проблемы фундаментального характера, но не имел уже достаточных с _^ р разрешения. А там, где нет балансира в обличье сильного президента, - ^ ^ соперничающих группировок способна доводить свою конкретную то4^ Jnn уддаб. абсурда. Таким образом, значительная часть 70-х годов превратилась в ления конфликтов по поводу предыдущих крупных американских отсутствие синтеза, который в другие периоды формирования так американским прорывам.

Новый подход Никсона к вопросам внешней политики бросал вызов кской исключительности,^ том числе ее императивному требованию, что ь^ базировалась на утверждении непреходящих ценностей. Этот вызов со с рики, как он представлялся Никсону и его советникам, заключался в том способить эти традиционные истины к новой международной обстаНОВКе' р()дк8 ский внутриполитический опыт привел к толкованию международного изначального воплощения добра, а дипломатии — как выражения добро товности к компромиссу. При таком порядке вещей враждебные действи мались как аберрация. С другой стороны, внешняя политика Никсона

674

Разрядка и ее тревоги

понимания того, что реальный мир исполнен противоположных устремлений и что каждая нация влекома собственным интересом, а не абстрактной и якобы вечно существующей доброй волей. Короче говоря, этот мир может быть управляем, но над ним нельзя господствовать и от него нельзя абстрагироваться. В подобном мире не бывает ясно обозначенного пункта назначения, а решение одной проблемы скорее всего превращается в пропуск по направлению к другой.

Такого рода мир предопределяет внешнюю политику, ориентированную на сохранение силы, а также на спасение. Традиционные американские ценности, в отличие от вильсоновской эпохи, более не могут служить путеводной нитью при сиюминутных конкретных решениях. Вместе с тем они по-прежнему необходимы для сбережения внутренней силы Америки, чтобы мможно было пройти через все сомнения к Миру, который, как все надеются, будет лучше, чем раньше, но никогда не приобретет законченности.

/Никсон и его советники не видели противоречия в том, чтобы относиться к ком-мунистическому миру одновременно и как к оппоненту, и как к сотрудничающей стороне: оппоненту в фундаментально-идеологическом смысле и в связи с необходимостью предотвратить нарушение коммунизмом глобального равновесия сил; сотрудничающей стороне в том смысле, чтобы воспрепятствовать превращению идеологического конфликта в ядерную войну/И все же, пройдя до конца эмоциональный путь освобождения Америки от иллюзий относительно Вьетнама, многие американцы в очередной раз стали искать утешения не в расчете национальных интересов, а в нравственно-идеальных обязательствах.

Поскольку президентская власть не имела моральной убедительности, многие из тех, кто был взращен на традиционном подходе к американской внешней политике — как в либеральном, так и в консервативном лагере, — объединили усилия в противостоянии новаторскому подходу Никсона. Либералы поступали так, потому что считали появившийся упор на национальные интересы аморальным, консерваторы — потому, что они были более привержены идеологическому состязанию с Москвой, чем геополитическому.

Американское мышление применительно к внешней политике было сформировано либеральными идеями со времен Вудро Вильсона, но вот приверженцев никсоновско-го стиля дипломатии налицо еще не имелось. Никсон не придерживался прагматического подхода к каждому случаю в отдельности, предпочтительного для специалистов в области внешней политики и юристов, внесших столь значительный вклад в формирование американских либеральных взглядов на внешнюю политику и международные отношения. Не считал он своими и вильсонианские концепции коллективной безопасности, правового разрешения споров и исключительное внимание к вопросам разоружения, как единственному или, в лучшем случае, основному пути к международному порядку. В результате либералы обнаружили, что очутились в неудобной и запутанной ситуации: дипломатические результаты, одобряемые ими по существу, как, например, ослабление напряженности с Советским Союзом или сближение с Китаем, проистекали из принципов, воспринимаемых как проклятие вильсонианской традицией, таких, как упор на национальные интересы и равновесие сил. Даже когда администрация Никсона с успехом проводила политику, проистекавшую из вильсо-

22*

675

Дипломатия

нианских идей, как, например, в пользу роста эмиграции из Советского Союза, тенденция добиваться этих целей посредством тайной дипломатии не устраивала приверженцев исторического направления американской внешней политики.

Для консерваторов стратегия Никсона рассматривать Советский Союз как геополитический феномен была незнакома и чужда. Огромное большинство этих людей j расценивало конфликт с коммунизмом, как чисто идеологический. Убежденные в американской неуязвимости перед лицом геополитических вызовов, они воспринимали вопросы, встающие на передовых линиях сдерживания, как маргинальные и имеющие чересчур тесную связь с традиционным соперничеством европейских дер- ; жав, а потому в целом не являющиеся предметом их забот и, в общем, с их да зрения, не очень-то достойные рассмотрения. Они еще во времена администр Джонсона отказались от Вьетнама, полагая его уходом в сторону от основного правления борьбы — а не критически важным ее компонентом, как считал и • Будучи моральными абсолютистами, они совершенно не верили в переговоры ветским Союзом, рассматривая компромисс как отступление. Консервативное р республиканской партии еще готово было со скрежетом зубовным согласитьс сближение с Китаем, видя в этом вклад в дело расшатывания моральной са"оувТма ности Москвы и тактически необходимый ход в процессе ухода Америки из Но они испытывали серьезнейшие сомнения в отношении переговоров с **ос й считали в наибольшей степени приемлемым для себя изначальный подход Аче ^ Даллеса, суть которого состояла в ожидании краха коммунизма и одновр пребывании на позиции силы. Консерваторы относились к широкомасшта н говорам по военно-политическим вопросам, как к забвению моральных при

К представителям традиционно-консервативного направления постепеННк°мМуни-единялись добровольцы из совершенно неожиданного лагеря: крайне ант ^ стически настроенных либералов-демократов, отделившихся от собственно ^^ поскольку там взяло верх радикальное крыло. Выдвижение на президентск енНЬ1Х 1972 года кандидатуры Макговерна довело крушение иллюзий у этих доМ°1авида им неоконсерваторов до предела, а на Ближнем Востоке война 1973 года предо ^ общена. первую возможность связно заявить о своих внешнеполитических взгляд циональном масштабе.                                                                                         исерва1°Рм

Будучи сознательными и убежденными антикоммунистами, эти иеок ^ н8. теоретически должны были бы стать моральной опорой администрации, ^ стоятельно утверждала свои принципы по Вьетнаму, в основном что ы

бно

е уврждал свои принципы по Вьетнау,                             ^KOlirf

претензии Америки на то, что именно она является главным бастионо озабоченЫ

б бол

претензии Америки на то, что именно она является гл

низма. Однако, как и сами консерваторы, неоконсерваторы были бол ^ 6ы вопросами идеологии, чем геополитики. Наиболее влиятельные *из и Р^ fl н0 страстными противниками Вьетнамской войны. И они перенесли при п ^ ^^ вС)0 вый лагерь все свои предубеждения против Никсона, при этом ни во что ^ Л!Обилй его преисполненную горечи борьбу за почетный мир. А поскольку о жи3ненн° Никсона и не доверяли ему, то опасались, что он способен пожертво важными интересами страны, лишь бы удержаться на президентском по "^ истэ-Деликатное обращение Белого дома с правительственно-бюрократ _.ймв8-блишментом еще более усложняло положение дел. Во время первого ср

676

Разрядка и бе тревоги

ния на посту президента Никсон перенес значительную часть дипломатической деятельности непосредственно в Белый дом, как он и обещал во время предвыборной кампании. Как только советские руководители сообразили, что Никсон никогда никому не передоверит ключевых решений в области внешней политики, начались закулисные прямые контакты между советским послом Добрыниным и Белым домом. Таким способом президент и высшее кремлевское руководство оказались в состоянии непосредственно иметь дело друг с другом по наиболее важным вопросам.

Не так страшен черт, как обиженный бюрократ, а никсоновский Белый дом усугубил проблему нечувствительным отношением к установившимся до того процедурам. По сути своей переговоры — это взаимное выторговывание уступок. А потому те, кто отстранен от переговорной повседневности, дают волю своим фантазиям на переговорные темы, где якобы все уступки должна была бы делать только противоположная сторона, а уступок со стороны Америки вообще не было бы, если бы совет спросили у них. Лишившись обычного бюрократического предохранительного барьера и находясь под обстрелом неуютно чувствующих себя консерваторов, разочарованных либералов и агрессивных неоконсерваторов, Белый дом при Никсоне очутился в странном положении, прибегая к оборонительным действиям по поводу успешной внешней политики.

По сути дела, критики администрации заставляли ее вступить на курс конфронтации, причем именно тогда, когда Америка шаталась и колебалась под натиском движения за мир, когда по поводу президента ставился вопрос об импичменте (его преемник, Джеральд Р. Форд, был скорее назначен, чем выбран), а каждая из сессий Конгресса ограничивала полномочия президента угрожать применением силы и одновременно стремилась в очередной раз сократить оборонный бюджет. Как это представлялось администрации Никсона, непосредственной задачей текущего момента было перешагнуть через Вьетнам без геополитических потерь и выработать такую политику в отношении коммунистов, которая была бы сориентирована на подходящие Для этой цели поля сражений. Никсон представлял себе разрядку, как тактику в~дшР| госрочной геополитической схватке; его либеральные критики воспринимали разряд-! ку как самоцель, в то время как консерваторы и неоконсерваторы отвергали геополи-| тический подход как ни больше, ни меньше исторический пессимизм, предпочитая! политику ничем не сдерживаемой идеологической конфронтации.                            ~f

, По иронии судьбы к 1973 году политика Никсона привела к такому умиротворе-нию отношений между Востоком и Западом, что стало безопасно бросать ей вызов | дома. Глубинной сутью противоречий являлся вопрос коренного характера: возможно или только желательно отделять американскую политику от веры в конечный результат и эпизодичность политической вовлеченности. Никсон утверждал, что в многополюсном мире перемены следует искать только посредством эволюции. Это требует терпения, а не традиционного постоянства усилий американской дипломатии. Критик ки Никсона, следуя традициям американской исключительности, настаивали на том, что Америка должна немедленно посвятить себя переделке и реформированию советского общества, — такой задачи Америка никогда перед собой не ставила, даже в период наличия у нее атомной монополии. Крупные дебаты общенационального характера были как необходимы, так и неизбежны между сторонниками восприятия внешней политики как стратегии и теми, кто воспринимал ее как крестовый поход;

677

Дипломатия

между теми, кто полагал, что наиболее мудрый курс — ставить сверщшшу-соперника на место, и теми, кто настаивал на силовом наказании зла. Зато к.чиоду не являющихся неизбежными факторов относился крах данного президентства, что помешало осмысленному завершению дебатов.                                                     . •

В отсутствие какого-либо самодовлеющего набора принципов каждая из несщас-ных сторон концентрировала свое внимание на различных по сути угрозах, К ром, преследующим Никсона, была геополитическая уязвимость перед лицом чего советского экспансионизма. Консерваторы же опасались разоружения или апокалиптической ядерной схватки, которая вполне могла виться благодаря какому-нибудь советскому технологическому прорыву. Либералов заботила чрезмерная увлеченность Америки вопросами военной безопасности. Консерваторы боялись советского военного превосходства. Либералы хотели избежать* ренапряжения. Никсон искал приемлемую долгосрочную стратегию.                 " ,

Результатом стал вихрь противоречащих друг другу и неразрешимых по сути требований. Либералы внимательно следили за появлением каких-либо признаков откровенного согласия с принципами контроля над вооружениями. Никсон стойко солро тивлялся геополитическим угрозам от Кубы до Ближнего Востока. Консерватор критиковали то, что представлялось им отступлением от идеологической конфронта ции и ядерной стратегии. Это приводило к появлению странной ситуации, когда л бералы нападали на оборонную программу Никсона, считая ее завышенной, а ко серваторы осуждали политику Никсона по контролю над вооружениями» считяя^3 слишком примирительной. Оборонные программы проводились Никсоном ¦*КР*> Конгресс при помощи консерваторов, при этом приходилось преодолевать оппоз со стороны либералов, а меры по контролю над вооружениями одобрялись *oftP сом — если такое одобрение требовалось — при помощи либералов вопреки оп ции некоторых консерваторов.                                                                .                    нь1

Сущность большинства критических замечаний (в конце концов, даже со ^^ либералов) сводилась к призыву вернуться к первоначальным положениям по «сдерживания» и поджидать трансформации советской системы при наличии с ^^ защиты. Никсон соглашался с необходимостью наличия сильной зашиты, но " ^ й в политику, которая позволила бы Москве формировать содержание дипло ^^ делать американский внутриполитический кризис бесконтрольным. Критики ^^ что активная дипломатическая деятельность, связанная с отношениями между ^ ком и Западом, притупит бдительность американского народа. Никсон же ^ ^_ что дипломатическая гибкость требуется для того, чтобы укрепить америка ejj. товность противостоять коммунизму. Он был преисполнен решимости про ствовать любому советскому проявлению экспансионистского характера, что, очередь, некоторые критики истолковывали, как введение европейского ти литики в изначально идеологический конфликт.                                             митете по

В июне 1974 года сенатор Генри Джексон распространил у себя в подК° ^го-вопросам контроля над вооружениями критический материал по разряд товленный группой известных ученых, где утверждалась:

«Согласно нынешней советской терминологии,,разрядка, или „мирно ствование", представляет собой стратегическую альтернативу примените

678

Разрядка и ее тревоги

крыто воинственному антагонизму по отношению к так называемым „капиталистическим странам". В это понятие не входит отказ Советского Союза и его Союзников от конфликта с либеральными странами Запада. Лобовой конфликт уступает место непрямым методам борьбы с использованием невоенных средств, называемых „идеологическими": в советской практике этот термин включает в себя подрывные действия, пропаганду, политический шантаж и разведывательные операции»3/

Джордж Мини, президент АФТ— КПП, выразил те же мысли, но на непрофессиональном языке, выступая перед сенатским комитетом по иностранным делам:

«Вот как Советский Союз представляет себе разрядку: детант базируется на слабости Соединенных Штатов. Разрядка означает интенсификацию идеологической войны, а также — подрыв НАТО и абсолютное советское военное преобладание над Западом. Разрядка — не что иное, как признание Западом права собственности Советского Союза на Восточную Европу. Разрядка означает, наконец, вывод американских сил из Европы»4./

Такого рода критика выводила из себя администрацию Никсона, которая никогда не сомневалась в том, что Кремль рассматривал разрядку, как нечто полезное хотя бы для некоторых из стоящих перед Советами целей, иначе Москва так бы к нему не стремилась. Но вопрос заключался в том, выгодна ли разрядка одновременно и Аме-_ рике.^Никсон и его советники полагали, что время работает на демократические стра- Д ны, поскольку период мира в отсутствие экспансии усилит центробежные силы внут- 1 ри коммунистического мира./                                                                                              —¦*

Я подготовил анализ, делающий упор на разрядку, в марте 1976 года, во времена администрации Форда, которая на деле следовала той же политике, что И администрация Никсона, и приобрела себе тех же противников:

«Советская сила в своих составляющих неравноценна; слабости и несбывшиеся надежды советской системы вопиющи и уже четко задокументированы. Несмотря на неизбежный рост могущества, Советский Союз остается далеко позади нас и наших союзников по любой оценке обобщенного характера применительно к его могуществу в военном, экономическом и технологическом отношении; со стороны Советского Союза было бы до предела безответственно бросать вызов промышленно развитым Демократическим странам. А советское общество более не изолировано от влияния и привлекательного воздействия внешнего мира и не ограждено намертво от необходимых для него внешних контактов»5.

С течением времени теоретические по сути дебаты на тему разрядки были бы разрешены самим ходом событий. Но интеллектуальный лидер критиков, грозный сенатор Генри Джексон вовсе не был готов подвергнуть разрядку испытанию временем и объявил мобилизацию сторонников, с тем чтобы остановить ее на полпути. Сенатор-демократ от штата Вашингтон и один из самых заметных общественных деятелей Америки, Джексон всерьез изучал проблемы международных отношений, в особенности с Советским Союзом, и являлся экспертом мирового класса по вопросам обороны. Он сочетал в себе эрудицию с мастерским умением манипулировать различными ветвями власти, объединяя Конгресс с симпатизирующими ему элементами в исполнительных структурах. Аппарат Джексона, возглавляемый проницательным Ри-

679

Дипломатия

чардом Перлом, был вполне равен ему по эрудиции и даже превосходил его в тонкостях искусства манипулирования.

Хотя Джексон был первым кандидатом Никсона на пост министра обороны, ему суждено было стать наиболее непримиримым противником политики администрации в отношении Советского Союза. Почти на протяжении всего первого срока пребывания Никсона на посту президента Джексон сохранял разумную стойкость применительно к вьетнамским делам. Тогда он показал себя решительным сторонником усилий Никсона по сбережению костяка американской оборонительной системы, выдерживая непрерывное давление со стороны Конгресса в направлении одностороннего сокращения бюджета. Джексон оказал незаменимую услугу в проведении предложенного Никсоном проекта создания системы противоракетной обороны (ПРО) через сенат. Тем не менее к концу первого срока президентства Никсона их пут разошлись, даже несмотря на то, что понимание ими советских целей и задач выл почти идентичным. Джексон не соглашался с договором по ПРО, который ограничивал число противоракетных оборонительных комплексов для каждой из обеих стор до двух, и вскоре он распространил свое неприятие на всю сферу отношении ме Востоком и Западом.

Первоначальная программа Никсона по вопросам противоракетной о оро (ПРО) включала в себя дюжину оборонительных комплексов по периметру ненных Штатов. Это могло бы оказаться полезным для противодействия малым я^ ным силам типа китайских и для отражения ограниченных советских ядерных ^ причем эта система способна была бы стать основой будущей крупномас комплексной защиты от Советского Союза,                                                       ,q7l r0.

Однако Конгресс каждый год сокращал численность этих комплексов, и в ду Пентагон заложил в очередной бюджет всего лишь два таких комплекса. рода мероприятие уже не имело разумной стратегической целенаправленност , ^ ственная польза от него сводилась к чисто экспериментальной. В дополнение ^ ^ . антивоенная ментальность того времени лроявлялась еще и в том, что больш н> Конгрессе на каждой из его сессий имело обыкновение резать предлагаемы ^ ный бюджет (не говоря уже о программах, которые администрация Никсона лась предлагать, ибо знала, что обязательно потерпит поражение).                 ого й не.

Давление подобного рода превращало министерство обороны в неожидан ^^. обычного для подобного ведомства сторонника мероприятий по контролю на^ай0ЯЛ на ниями. В начале 1970 года заместитель министра обороны Дэвид Паккард ^ ^рй том, чтобы Никсон немедленно выступил с новой инициативой в областИВеНе ^ сере-помощи которой мы могли бы надеяться на достижение договоренности в ^. дине октября или, самое позднее, в ноябре». Он считал скорейшее заклюЧракгер, по-шения жизненно важным, пусть даже оно будет носить лишь частичный хар ^si0. скольку перспективы «выкручивания национального бюджета» аМц», ложительно» могли бы повлечь за собой «крупные сокращения оборонных j^^c «включая стратегические силы». В отсутствие этого односторонние решения' постоянно «отнимали бы у нас один за другим рычаги переговорного воздейс ^

В подобной политической обстановке Никсон летом 1970 года вступи ку с советским премьер-министром Алексеем Косыгиным, где закладыв

680

Разрядка и ее тревоги

соглашения по ограничению стратегических вооружений (ОСВ), заключенного через два года. До этого времени Советский Союз настаивал на том, чтобы переговоры по контролю над вооружениями ограничивались сокращением оборонительных вооружений, по которым у Соединенных Штатов имелись технологические преимущества, но исключали установление лимитов по наступательным ракетам, которые Советский Союз производил в год по двести единиц самых разных типов, а Соединенные Штаты — ни одной. Никсон дал ясно понять, что с Подобного рода односторонней сделкой он никогда не согласится. Итогом переписки между Косыгиным и Никсоном явилось то, что Советы дали согласие на одновременное ограничение как наступательного, так и оборонительного оружия.

В результате последовавших переговоров было заключено два соглашения. Договор ПРО 1972 года ограничивал число оборонительных комплексов двумя, состоящими из двухсот пусковых установок, что было явно недостаточно для отражения даже весьма ограниченного нападения. Никсон согласился на этот потолок, чтобы сохранить ядро системы противоракетной обороны, ибо он опасался, что в противном случае Конгресс снимет даже экспериментальную программу. В те времена ограничения по оборонительным вооружениям были относительно свободны от двусмысленностей и противоречий.

Масло в огонь подлило Временное соглашение сроком на пять лет. Оно обязывало обе стороны заморозить на согласованном уровне все стратегические наступательные ракетные силы как наземного, так и морского базирования. Соединенные Штаты сами пять лет назад установили для себя предельные уровни и, полагая их достаточными, никогда не прорабатывали программы их увеличения. Советский же Союз выпускал по двести ракет в год. Чтобы добиться согласованного предела, он должен был демонтировать 210 ракет дальнего радиуса действия устаревших типов. Бомбардировщики (по которым Соединенные Штаты обладали преимуществом) по численности не ограничивались. Обе стороны сохраняли за собой право свободного совершенствования технологии применительно к своим ядерным силам.

Трудно было сравнивать ракетные вооружения обеих сторон. Американские ракеты были меньше и точнее; половина из них была оснащена разделяющимися боеголовками (то есть каждая из ракет несла несколько ядерных устройств). Советские ракеты были крупнее, грубее и менее гибкие по применению. Они также превышали численностью американские примерно на 300 единиц. Пока каждая из сторон самостоятельно принимала решения, такая разница, похоже, никого не беспокоила, без сомнения, потому, что у Америки было крупное превосходство по самолетам и, в силу наличия разделяющихся боеголовок, непрерывный рост преимущества по ним, которое только увеличилось бы за те пять лет, в течение которых действовало бы это соглашение.

Тем не менее, как только соглашение ОСВ было подписано на московской встрече в мае 1972 года, отсутствие паритета по согласованному количеству пусковых установок вдруг стало предметом противоречивых споров. Положение дел выглядело весьма странно. Еще когда переговоров по ОСВ не было и в проекте, Соединенные Штаты сами установили существовавший тогда потолок. Пентагон не делал ни малейших попыток увеличить эти уровни на всем протяжении первого срока пребывания Никсона на посту президента; не было получено от Пентагона ни единого запроса по поводу

681

Дипломатия

увеличения стратегических сил, и уж, само собой, ни один такой запрос н& был отклонен. И даже после того, как по дополнительному соглашению, заключенному в 1974 году во Владивостоке, эти пределы были подняты и уравнены, министерство обороны так ни разу и не предложило увеличить количество пусковых установок по сравнению с цифрой, принятой в 1967 году.                                                          '

Однако пришелец с Марса, который бы наблюдал за разворачивающимися внуяри-американскими дебатами, услышал бы потрясающую сказочку о том, как ..правительство Соединенных Штатов «согласилось» с ракетным неравенством и дало обязательство ограничиться своей собственной односторонней программой, которую в отсутствие договора ОСВ никто и не пытался менять и никто так и не поменял, даже тогда, когда через два года ограничения были сняты, — не поменяла ее даже администрация Рейгана. Уровень сил, добровольно принятый Соединенными ШдатамМ о он обеспечивал Америку большим числом боеголовок, чем находилось в распоряжении Советского Союза, и который Соединенные Штаты не в состоянии были менять в период действия соглашения, внезапно был назван опасным, когда он был под твержден как часть договоренности7.

К несчастью для Никсона и его советников, «неравенство» относится к числу самых ключевых терминов, которые порождают собственную реальность. Ко време опровержения со стороны администрации, когда был сделан сравнительный под пусковых установок и боеголовок, когда уже был рассчитан и оговорен потолок, у всех остекленели, а на душе оставалось лишь неприятное ощущение, будто ы министрация защищает «ракетное неравенство», неблагоприятное для Соедин Штатов.                                                                                                                            н0

Администрация Никсона видела в договоре по ОСВ средство защиты сущее важных оборонительных программ против нападок Конгресса, причем двояк • ^ настаивала на том, чтобы ограничения, установленные соглашением, рассмаТ?ИL^c бы Конгрессом, лишь как отметки уровней, а представление соглашения в она сопроводила запросом на увеличение оборонного бюджета на 4,5 миллиард ^^ ларов на модернизацию. Даже теперь, по прошествии двадцати лет, до сих пор ^ ются действующими большинство стратегических программ ключевого хар (бомбардировщик В-1, бомбардировщик «Стеле», ракета MX, крылатые Рак ты и подводные лодки типа «Трайдент»), родившихся во времена админи Никсона и Форда в период действия соглашения ОСВ.                                            Н) на

То, что внешне выглядело, как дебаты по поводу ракетных сил обеих ^^ и самом деле явилось знаменательным отражением озабоченности более глу ^^ весьма существенного характера. Джексон и его сторонники виделИй В°ительно> растающем внимании к проблеме контроля над вооружениями— и де Тямо-таки как средства массовой информации, ,так и академические круги были пр^ ^ одержимы ею — потенциальную угрозу любой серьезной оборонной-полити-^ военные программы во все большей степени оправдывались тем, что они послужить предметами переговорного давления на будущих встречах по пов соглашений типа ОСВ. Силы, поддерживающие Джексона, опасались т0Г 'оналЬ добные тенденции могут снять какое бы то ни было стратегическое РаЦысл асСйг-обоснование решений по вопросам обороны. В конце концов, какой же см

682

Разрядка и ее тревоги

новывать скудные ресурсы на дорогостоящие программы только для того, чтобы в первую очередь предложить их в обмен на снятие какой-либо проблемы?

В данном контексте дебаты по поводу условий соглашения были в итоге направлены на то, как совместить их с принципом американского стратегического превосходства. Теоретически на протяжении десятилетия понималось, что разрушительное действие ядерного оружия обусловливало взаимный тупик, то есть исключало победу любой ценой, и с этим соглашался любой разумный политический руководитель. Именно осознание этого факта способствовало выработке администрацией Кеннеди доктрины «гарантированного уничтожения», согласно которой политика устрашения базировалась на способности каждой из сторон произвести опустошение у другой.

Далекая от того, чтобы разрешить дилемму, эта стратегическая доктрина лишь ее переименовала. Национальная стратегия, полагающаяся на угрозу самоубийства, не могла рано или поздно не зайти в тупик. А ОСВ довело до сведения широкой публики то, что эксперты уже знали, по крайней мере, на протяжении десятилетия. Внезапно на ОСВ обрушились обвинения за состояние дел, которое являлось еще более дисгармоничным, когда гонка вооружений ничем не сдерживалась. Дилемма была достаточно реальной, но ее породило не ОСВ. Пока устрашение было тождественно взаимному разрушению и уничтожению, психологическая неприязнь к ядерной войне была всеобъемлющей. Америка изготовляла оружие, предназначенное лишь для того, чтобы удержать оппонента от применения ядерного оружия, а не для существенного воздействия на исход любого предполагаемого политического кризиса. Как только такого рода понимание сути дела проникло бы в умы, «взаимно гарантированное уничтожение» подорвало бы моральный дух и разрушило бы существующие союзы. Это, а не ОСВ, представляло собой истинную ядерную дилемму.

Таким образом, дебаты по поводу ОСВ — и разрядки, — по существу, отражали неприятие мира, где смертельный идеологический конфликт уравновешивался неизбежной стратегической патовой ситуацией. Истинная схватка по поводу ОСВ имела в своей основе две совершенно различные оценки ядерного пата. Никсон и его советники сделали вывод, что какая бы из сторон ни была в состоянии бросать вызов на грани ядерной войны, ей бы со временем удалось нарастить достаточный для шантажа потенциал и проводить политику ползучего экспансионизма. Вот почему Никсон делал такой упор на сдерживании геополитической угрозы. В отсутствие способности к противодействию — способности разоружить противника при первом ударе — американская стратегическая мощь становится менее и менее пригодной для защиты заморских территорий, включая сюда, в конце концов, даже Европу (см. гл. 24).

Группировки, связанные с Джексоном, понимали это и жаждали реставрации американского стратегического превосходства. Но они рядили свои заботы в одежды страха, будто бы не только Америка лишится способности к первому удару — что было правдой, — но и что со временем Советский Союз такую способность приобретет, — что правдой уже не было, по крайней мере, в пределах временных рамок этих дебатов.

Кошмаром Джексона являлась уязвимость стратегическая; кошмаром Никсона — геополитическая; Джексон был озабочен соотношением степени военного могущества; Никсон главным образом — глобальным распределением политического могу-

683

Дипломатия

щества8. Джексон и его приверженцы пытались использовать ОСВ, чтобы вынудить j Советский Союз переформировать все свои стратегические силы согласно американскому выбору. Никсон и его советники не верили в то, что Америка обладает рычагами для осуществления подобного замысла в период наложенных Конгрессом ограни-чений на оборонный бюджет, хотя позднее Рейган продемонстрирует политическую полезность преднамеренного американского наращивания сил. Джексон и его приверженцы в первую очередь концентрировали свое внимание на вопросах стратегического равновесия, угрозу которому они трактовали как в основном технологическую проблему. Администрация Никсона стремилась подготовить Америку к роли, новой для ее истории, но старой как мир для всех остальных государств: предотвратить накопление противником, казалось бы, ничтожных геополитических приобретений, которые со временем были бы способны опрокинуть равновесие сил. Силы, связанные с Джексоном, были относительно терпимы к геополитическим изменениям (Джексон проголосовал против помощи некоммунистической стороне в Анголе в 1975 году). то ревностно относились к возможности практического применения самого технологически сложного вооружения.

Этот тупик превратил дебаты по ОСВ в еще более невразумительные мудрствования, но в итоге противоречия разрешились посредством тактико-технического анал за систем вооружений, находящегося вне пределов разумения неспециалиста явившегося предметом глубочайших расхождений между самими экспертами по просам вооружений. На протяжении будущего десятилетия аргументация относи но соотношения между крылатыми ракетами и советскими бомбардировщика «Бэкфайр», между равными количествами ракет и неравными количествами Р ляющихся боеголовок будет читаться, как средневековые трактаты, зафиксирова писцами какого-нибудь отдаленного монастыря.                                                      мй

Вопросы, задававшиеся по ходу дебатов, были фундаментальными и неизбеж ^ Тупик породила личная трагедия президента, сделавшая выработку общего взгля ^ вещи невозможной. Американский идеализм царствовал безраздельно, не огра ^ ваемый никакими стимулами к политическому компромиссу. Президент не мог ^ жить санкций или предложить какое-либо вознаграждение, ибо в его аппа1>а дебатЬ] тикующих не было политических побуждений изменить свою точку зрения. ^* ие приобрели облик ученого совета, на котором выступают профессора, сл^ gl0T только самих себя. Историки, однако, только выгадают, ибо позиции были , раз высказаны гораздо более четко, чем это бывает типично для процесса Фортйлетие ния политики. Америка заплатила за это самобичевание задержкой на де окончательного осознания своих геополитических нужд.                                 склероза

Коммунизм в конце концов рухнул отчасти в результате собственного ^g_ отчасти в результате давления со стороны вновь воспрявшего духом Запада. рНИ-му окончательный суд истории, без сомнения, отнесется более милостиво к ^^ чавшим лагерям, ведшим в Америке внутриполитические дебаты, чем они са ^^ сились друг к другу. Он воспримет подход Никсона и его консервативных Р 8 как взаимно дополняющие, а не исключающие друг друга, когда одна сторон ^ подчеркивала геополитический, а другая — технологический аспект борь ы ное содержание которой воспринималось и теми и другими одинаково.

684

Разрядка и ее тревоги

Контроль над вооружениями оказался технически чересчур громоздким, чтобы принять на себя всю тяжесть философских противоречий, заложенных в американской внешней политике. Постепенно дебаты перенеслись на иной предмет, более созвучный традиционному американскому идеализму и способный вызвать больший резонанс у широкой публики, — а именно, на тот постулат, что права человека должны числиться среди первоочередных целей американской внешней политики.

Дебаты по правам человека начались с призывов — оказать влияние на Советский Союз в целях улучшения обращения последнего со своими гражданами, но постепенно превратились в стратегию внутриполитических перемен в стране. Так же как и в отношении контроля над вооружениями, суть спора не связывалась с его предметом, который был бесспорен, но касалась той степени, в которой идеологическая конфронтация могла бы быть первостепенным вопросом американской внешней политики.

Как предмет дипломатических переговоров вопрос еврейской эмиграции из Советского Союза был порождением администрации Никсона. До 1969 года ничего подобного никогда не стояло в повестке дня при диалоге между Востоком и Западом; все прочие администрации обеих партий трактовали его как предмет внутренней юрисдикции Советского Союза. В 1968 году только 400 евреям было позволено эмигрировать из Советского Союза, и ни одна из демократических стран этого вопроса не затронула.

По мере улучшения американо-советских отношений администрация Никсона начала обсуждать проблему эмиграции в форме президентских закулисных переговоров, сопровождая это тем доводом, что советские действия не остаются незамеченными на самых высоких уровнях власти в Америке. Кремль начал реагировать на американские «соображения», особенно после того, как советско-американские отношения стали улучшаться. Каждый год росло число еврейских эмигрантов, и к 1973 году общее их число достигло 35 тыс. в год. Кроме того, Белый дом регулярно направлял советским руководителям перечень трудных случаев: когда конкретным лицам отказывали в выездной визе, или когда разлучались семьи, или когда кто-то попадал в тюрьму. Большинству из этих советских граждан было позволено эмигрировать.

Все это осуществлялось посредством того, что при изучении начального курса дипломатии именуется «молчаливым торгом». Не делается никаких официальных запросов, не дается никаких официальных ответов. Советские действия совершаются, не получая формального подтверждения. Но порядок эмиграции из Советского Союза постоянно совершенствовался, хотя Вашингтон никогда не предъявлял по этому поводу конкретных претензий. Администрация Никсона до того строго придерживалась подобных правил, что никогда не ставила себе в заслугу смягчение участи советских эмигрантов — даже во время избирательных кампаний — до тех пор, пока Генри Джексон не превратил вопрос еврейской эмиграции в предмет общественной конфронтации.

Джексона подвигло на это курьезное решение Кремля летом 1972 года наложить «выездной сбор» на эмигрантов, якобы для того, чтобы возместить советскому государству расходы на образование отъезжающих граждан. Никаких объяснений дано не было; возможно, это была попытка подать себя наиболее выгодным образом в араб-

685

Дипломатия

ском мире, непрочность позиции которого наглядно продемонстрировало удаление из Египта советских боевых подразделений. А может быть, налог на отъезжающих был придуман как средство изыскания источников поступления иностранной валюты в надежде на то, что ее заплатят американские сторонники роста эмиграции. Боясь, что поток эмиграции иссякнет, еврейские группировки обращались как к администрации Никсона, так и к их неизменной опоре — Генри Джексону.                           ' '"

В то время как администрация Никсона продолжала действовать тихой сапой, чтобы разрешить этот вопрос с послом Добрыниным, Джексон изобрел оригиналвное средство публичного оказания давления на Советский Союз. В рамках встречи года было подписано соглашение между Соединенными Штатами и Советским Союзом, предоставляющее Советскому Союзу статус наиболее благоприятствуемой нации в обмен на урегулирование оставшихся со времен войны долгов по ленд-лизу. В о тябре 1972 года Джексон предложил поправку, запрещавшую предоставление статуса наиболее благоприятствуемой нации любой из стран, искусственно ограничиваю эмиграцию. Это был блестящий в тактическом отношении ход. Сами слова «ст ту наибольшего благоприятствования» звучат весьма значительно, хотя по сути это чает всего лишь отсутствие дискриминации. Статус этот не дает никаких особых Р вилегий, но просто предоставляет реципиенту привилегии, имеющиеся у всех н > с которыми Соединенные Штаты поддерживают нормальные коммерческие от ния (а число их тогда превышало сотню). Режим наибольшего благоприятство способствует развитию нормальной торговли на базе коммерческой взаимности. том состояния советской экономики объем такого рода торговли заведомо быть большим. Зато при помощи поправки Джексона удалось достичь того, ч екая эмиграционная практика стала не только предметом открытой диплома деятельности, но и законодательной деятельности американского Конгресса.

тельности, но и законодательной деятельности американско

По существу предмета разногласий между администрацией и Джексоном " № Более того, администрация заняла твердую точку зрения и по ряду Других в ^ к связанных с правами человека. К примеру, я неоднократно и настойчиво о Ра об. Добрынину по поводу писателя-диссидента Александра Солженицына, что ^ ствовало его отъезду из Советского Союза. Джексон, однако, не поошрял нскаЯ пломатии применительно к правам человека и настаивал на том, чтобы ам р ^ преданность этому делу демонстрировалась открыто и напоказ, — чтобы ус награждались, а неудачи влекли за собой негативные последствия.                       м уСИ.

Поначалу давление со стороны Конгресса служило полезным подкреПЛстал0быть лий администрации в том же направлении. Вскоре, однако, различие пере ^ ^щ_ чисто методическим. Никсон, который первоначально выработал конце ^н0, и рения еврейской эмиграции, совершил это в качестве гуманного жеста (а в ^ оН погранично-политического, хотя он никогда не пользовался этим публи цдсто-проводил черту, не позволявшую подчинять весь комплекс отношении м знаЧи-ком и Западом вопросу еврейской эмиграции, ибо не считал, что в этом де тельной степени присутствуют американские национальные интересы. шнИм вЫ'

Для Джексона и его сторонников вопрос еврейской эмиграции был вн ^ ^ ражением идеологической конфронтации с коммунизмом. Неудивительн , ^„#1 дую советскую уступку они рассматривали с точки зрения успешности ев

686

Разрядка и ее тревоги

давления. Советские руководители отменили выездной сбор: вследствие ли представлений со стороны Белого дома, или в силу поправки Джексона, или благодаря и тому и другому, что наиболее вероятно, — мы, однако, сможем точно узнать это лишь тогда, когда раскроются советские архивы. Воспрявшие духом критики администрации потребовали увеличения вдвое численности еврейской эмиграции и снятия запретов на эмиграцию других национальностей в соответствии со схемой, подлежащей одобрению со стороны Соединенных Штатов. Силами сторонников Джексона были также законодательно оформлены ограничения по займам и кредитам Советскому Союзу со стороны Экспортно-импортного банка (поправка Стивенсона), так что в коммерческих вопросах Советский Союз в итоге очутился в худшем положении после начала разрядки по сравнению с ситуацией до начала ослабления напряженности между Востоком и Западом.

Будучи руководителем страны, которая только-только начинала приходить в себя после изнурительной войны, но зато входила в полосу кризиса президентской власти, Никсон шел только на такой риск, который соответствовал его концепции национальных интересов и который его страна была бы готова поддержать. Зато его критики желали, чтобы американская дипломатия довела советскую систему до краха посредством требования односторонних уступок в деле контроля над вооружениями, ограничения торговли и демонстративной защиты прав человека. По ходу дела произошло кардинальное изменение позиций ряда основных участников общенациональных дебатов. «Нью-Йорк тайме» в одной из передовых статей в 1971 году предупреждала, что «тактика ограничения торговли с Америкой в качестве рычага позднейших уступок по поводу не связанных с этим вопросов в еще меньшей степени способна положительно повлиять на советскую политику, чем сама торговля...» . Через два года автор передовиц сменил курс. Он осудил поездку министра финансов Джорджа Шульца в Советский Союз, объявив ее свидетельством того, что «администрация до такой степени заинтересована в торговле и разрядке, что готова отодвинуть в сторону в равной степени весомую озабоченность американского народа вопросами прав человека где бы то ни было»10.

Никсон старался поощрять умеренность в поведении Советского Союза на международной арене посредством лакмусовой бумажки роста торговли с Америкой, показывающей качество советской внешней политики. Его оппоненты пытались провести принцип увязки еще дальше, чтобы попытаться при помощи торговли стимулировать радикальные внутренние перемены в Советском Союзе в те времена, когда Советский Союз был еще силен и уверен в себе. Всего за четыре года до этого осуждаемый как глашатай «холодной войны», Никсон теперь подвергался осуждению за исключительную мягкость и доверчивость в отношении Советского Союза — безусловно, впервые такого рода обвинение адресовалось человеку, который начал свою политическую карьеру антикоммунистическими расследованиями конца 40-х годов.

Вскоре был брошен вызов самой концепции улучшения советско-американских угношений, как это было сделано в передовой статье «Вашингтон пост*:

«Самый трудный вопрос по поводу того, что же является сущностью советско-американской разрядки, переходит из фазы дебатов в фазу политики. Значительное число американцев, похоже, приходит к убеждению, что „детант" нежелателен, не-

687

Дипломатия

возможен и небезопасен в смысле улучшения отношений с Советским Союзом, пока Кремль не либерализирует кое-какие вопросы своей внутренней политики» .

Америку относило назад, в направлении истинной веры Ачесона и Даллеса и к доктрине 68 Совета национальной безопасности: к уверенности в том, что фундаментальные перемены в постановке Советами перед собой внешнеполитических целей и задач, а также во внутренней политике должны предшествовать серьезным переговорам между Соединенными Штатами и Советским Союзом. Но если прежние сторонники курса «холодной войны» довольствовались политикой «сдерживания», Полагаясь на то, что именно она обеспечит в свое время эти перемены во всей их полноте, то их преемники обещали, что советская система претерпит важные и многообещающие перемены в результате прямого давления со стороны Америки и прямо объявленных американских требований.

В ряде случаев во времена брежневской эры Никсон и его окружение оказывались в состоянии прямой конфронтации с советским руководством, когда еще не сошла на нет советская воля к усилению и распространению собственной власти. И мы обнаружили, что это оппонент грозный и могущественный. Комплексный натиск на коммунистическую систему в условиях ядерного паритета, похоже, представлялся дел долгим и малообещающим. После Вьетнама и в разгар «уотергейта» мы очутились положении пловца, который, только что чуть не утонул и сейчас никак не подда на уговоры переплыть Ла-Манш, а когда он не проявляет энтузиазма по поводу добного предложения, его обвиняют в пессимизме. Джексон прославил себя на ас онах геополитической борьбы с коммунизмом и готов был действовать в том жеду • Этого не скажешь о многих его последователях, чью искренность мы ставим под нение гораздо меньше, чем твердость убеждений.                                                     ма.

Во время международного кризиса президент неизбежно является центром в ^ ния применительно к действиям правительства. С одной лишь этой точки зрени ^ риод «уотергейта» вряд ли был идеальным моментом для начала продуманно w, тики советско-американской конфронтации. Шел процесс импичмента през ^ раны Вьетнама все еще были открыты; а недоверие к администрации было нас ^ велико, что после того, как Советы недвусмысленно выступили с угрозой ин ^ ^ ции на Ближнем Востоке, весьма уважаемый журналист на пресс-конферении ^^ тябре 1973 года счел для себя возможным задать вопрос, уж не были ли вООр^( тоГО) силы Соединенных Штатов приведены в состояние повышенной готовности дл чтобы отвлечь внимание от «уотергейта».                                                               Джона

Споры превратились в дебаты, суть которых была известна еще со време в0„ КвинсИ' Адамса и заключалась в том, должны ли Соединенные Штаты доВать в иХ ваться утверждением собственных моральных ценностей или обязаны начи ^ ^_ защиту крестовый поход. Никсон пытался соотнести цели и задачи Америки ^ можностями. В этих пределах он был готов воспользоваться влиянием Амер «сКОй пропаганды ее ценностей, что доказывается его поведением по вопросу е ер. эмиграции. Критики требовали от него немедленного воплощения в жизНЬстй> счи-сальных принципов и отмахивались с нетерпением от понятия Целес0образН°иче^кого тая ссылку на него доказательством морального несоответствия или исТОРсТрация пессимизма. Утверждая исключительность американского идеализма, адми

688

Разрядка и ее тревоги

Никсона полагала, что он исполняет важную просветительскую функцию. В тот момент, когда Америку наставляли, что она на примере Вьетнама должна научиться определять пределы геополитических возможностей, фигуры общенационального масштаба в авангарде критикующих вьетнамскую политику настаивали на том, чтобы страна избрала курс неограниченного и глобального вмешательства в проблемы мировой гуманности. Какая ирония судьбы!

Как потом покажут годы пребывания Рейгана на президентском посту, более решительная политика по отношению к Советскому Союзу породила ряд успехов и достижений, хотя эти успехи стали очевидны лишь на позднейшей стадии советско-американских отношений. Но когда только разгорались дебаты по поводу разрядки, Америке еще предстояло оправиться после Вьетнама и позабыть про «уотергейт». А у советских лидеров должна была произойти смена поколений. Но то, как разворачивались дебаты в начале 70-х годов, тем не менее позволило сохранить определенное равновесие между идеализмом, пронизывающим все великие американские инициативы, и реализмом, предопределенным переменой глобальной обстановки.

Критики разрядки упрощали предмет спора до предела; администрация Никсона во вред себе чересчур педантично отвечала на все вопросы. Уязвленный нападками со стороны бывших друзей и союзников, Никсон отмахивался от критики, как политически мотивированной. Каким бы верным ни было это его предположение, вряд ли надо обладать глубинной проницательностью, чтобы обвинять профессиональных политиков в наличии у них политических мотивов. Администрации следовало бы задать себе вопрос: почему столько политиков сочло для себя целесообразным присоединиться к лагерю Джексона.

Очутившись в тисках между уравнительным морализаторством и чрезмерным упором на геополитику, американская политика к концу срока пребывания Никсона на посту президента оказалась в тупике. Пряник роста торговли был припрятан, кнут роста оборонных расходов, или даже готовность противостоять геополитическим конфронтациям, и вовсе отсутствовал. Переговоры об ОСВ замерли; еврейская эмиграция из Советского Союза превратилась в тоненькую струйку; а коммунистическое геополитическое наступление возобновилось с направлением кубинского экспедиционного корпуса в Анголу, где образовалось коммунистическое правительство, в то время как американские консерваторы выступали против твердого американского ответа на это. Я обрисовал эти трудности следующим образом:

«Если одна группировка критиков подрывает ведение переговоров по контролю над вооружениями и устраняет перспективы более конструктивных связей с Советским Союзом, то другая группировка урезает наши оборонные бюджеты и сокращает разведывательные службы, что становится серьезной помехой сопротивляемости Америки советскому авантюризму, причем объединенное воздействие обеих тенденций, независимо от первоначальных намерений каждой из группировок, в итоге приводит к тбму, что разрушает способность нации вести твердую, изобретательную, умеренную и благоразумную внешнюю политику»12.

Вот почему даже крупные дипломатические достижения этого периода были полны противоречий. Американская дипломатия, добившаяся преобладания на Ближнем и Среднем Востоке после 1973 года и резко сократившая советское влияние в этом

689

Дипломатия

стратегически важном регионе, в течение ряда лет объявлялась безуспешной, пока темпы мирного процесса не разбили опасения даже самых отъявленных скептиков.

Та же судьба постигла то, что потомки назовут значительнейшим дипломатическим достижением Запада: Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе, в котором приняло участие тридцать пять государств и результатом которого "явились Хельсинкские соглашения. Этот громоздкий дипломатический процесс имел я да основе глубоко укоренившееся у Москвы чувство неуверенности в себе и неуемную жажду легитимизации. Даже создав гигантский военный истэблишмент и удерживая при себе более сотни наций, Кремль действовал так, словно постоянно нуждалм в подтверждении собственного могущества. Независимо от наличия огромного и»Ш)Сто-янно растущего ядерного арсенала, Советский Союз требовал от тех самых странно-торым он угрожал в течение десятилетий и которых приговорил к тому, чтобй о оказались на мусорной свалке истории, той или иной формулировки, при пШО которой освящались бы их приобретения. В этом смысле Европейское Совет стало брежневским эрзацем хрущевскому мирному договору с Германией, которо Хрущеву так и не удалось добиться при помощи берлинского ультиматума, —'И КРУ номасштабным подтверждением послевоенного статус-кво.                                     ц

Конкретная выгода, предусмотренная Москвой, вовсе не была самоочевидно . стоятельное желание колыбели идеологической революции получить подтвер собственной легитимности со стороны заведомых жертв исторической неооход являлось симптомом исключительной неуверенности в себе. Возможно, совете ководители делали ставку на вероятность того, что конференция создаст по о ^ нии какие-либо институты, которые либо растворят в себе НАТО, либо лиш кого бы то ни было значения.

Это являлось чистейшим самообманом. Ни одна из стран НАТО не

собиралась

подменять декларативно-бюрократическими конструкциями Европейского ° еН. военные реалии НАТО или присутствие американских вооруженных сил на ^^ те. Москва, как выяснилось позднее, теряла от этой конференции гора3*астНИКам, чем демократические страны, ибо в итоге она предоставила всем своим У ^ ^ включая Соединенные Штаты, право голоса в вопросах политического устро сточной Европы.                                                                                              пелложендам °

После периода сомнений администрация Никсона согласилась с преда шееТВует проведении Совещания. Отдавая себе отчет в том, что у Советского Союзаоль3овалис1> свой, прямо противоположный план его проведения, мы тем не менее восп ^ я„р столь далеко идущими возможностями. Границы стран Восточной 'ЕвроП^)] были признаны мирными договорами, заключенными по окончании второ войны между военными союзниками и военными сателлитами Германии Европе. Они затем были четко подтверждены в двухсторонних соглашения , g^,,,», ных Вилли Брандтом между Федеративной Республикой и странами ^оСТО а1ШиеЙ, " а также между другими демократическими странами НАТО, особенно           ^л.^.

странами Восточной Европы (включая Польшу и Советский Союз). Более ^ юзники по НАТО настаивали на проведении Европейского Совещания е безопасности; на каждой из встреч с советскими представителями запад лидеры делали очередной шаг в сторону принятия советской повестки дня.

690

Разрядка и ее тревоги

И тогда в .1971 году администрация Никсона решила включить Европейское Совещание по безопасности в число своего списка инициатив, стимулирующих советскую сдержанность. Мы применили стратегию «увязывания», итоги которой подвел откровенно и точно советник государственного департамента Хельмут Зонненфельдт: «Мы воспользовались ею ради заключения Германо-Советского договора, мы воспользовались ею ради соглашения по Берлину, и мы опять-таки воспользовались ею ради начала переговоров МБФР (переговоров по взаимному сбалансированному сокращению вооруженных сил в Европе)»1. Вначале администрация Никсона, а затем администрация Форда предопределили исход конференции, обусловив участие в ней Америки сдержанностью советского поведения по всем другим вопросам. Они настояли на удовлетворительном завершении переговоров по Берлину и на начале переговоров о взаимном сокращении вооруженных сил в Европе. Когда все это было завершено, делегации тридцати пяти наций прибыли в Женеву, хотя тернистый путь этих переговоров почти не освещался западной прессой. Зато в 1975 году Совещание вышло на авансцену, когда было объявлено, что договоренность достигнута и соглашения будут подписаны в Хельсинки во время встречи на уровне глав государств. Американское влияние способствовало сведению положения о признании границ к обязательству не изменять их при помощи силы, что являлось прямым повторением Устава ООН. Поскольку ни одна из европейских стран не обладала возможностью осуществить такого рода насильственные изменения или проводить направленную на это политику, то такого рода формальный отказ вряд ли можно было считать советским достижением. Даже это ограниченное признание их законности перечеркивалось Утверждением предшествовавшего этому положению принципа, в основном отстаивавшегося Соединенными Штатами. Он гласил, что нижеподписавшиеся государства «полагают, что их границы могут быть изменены, в соответствии с международным правом, мирными средствами и путем соглашения» .

Наиболее важным положением Хельсинкских соглашений явилась так называемая «третья корзина» по вопросам прав человека. («Первая» и «вторая» «корзины» соответственно касались политических и экономических вопросов.) «Третьей корзине» было суждено сыграть ведущую роль в исчезновении орбиты советских сателлитов, и она стала заслуженной наградой всем активистам в области прав человека в странах НАТО. Американская делегация, безусловно, внесла свой вклад в выработку заключительного акта Хельсинкских соглашений. Но особой благодарности заслуживают именно активисты движений за права человека, потому что в отсутствие давления с их стороны прогресс осуществлялся бы гораздо медленнее и масштабы его были бы куда менее значительны.

«Третья корзина» обязывала все подписавшие соглашения страны претворять в жизнь и обеспечивать определенные, конкретно перечисленные основные права человека. Западные составители этого раздела надеялись, что эти положения создадут международный стандарт, который будет сдерживать советские репрессии против диссидентов и преобразователей. Как выяснилось, герои-реформаторы в Восточной Европе использовали «третью корзину» как фундамент сплочения в борьбе за освобождение своих стран от советского владычества. Вацлав Гавел в Чехословакии и Лех Валенса в Польше обеспечили себе место в пантеоне борцов за свободу благодаря то-

691

Дипломатия

му, что использовали эти положения как во внутреннем, так и во внешнем плане для подрыва не только советского господства, но и коммунистических режимов в с<й* ственных странах.

Европейское Совещание по безопасности, таким образом, сыграло важную роль двоякого характера: на предварительных этапах оно делало более умеренным с& ское поведение в Европе, а впоследствии — ускорило развал советской империи1.

Милосердно стерто из памяти отношение современников к Совещанию в синки. Президента Форда обвиняли в историческом предательстве за сам фай участия в Совещании и подписание им основного документа — так называемого Заключительного акта — в 1975 году. В передовой «Нью-Йорк тайме» утверждалось:

«Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе с участием тридцати пят наций, близящееся к кульминационному пункту после тридцатидвухмесячного сема»-тического словоблудия, вообще не должно было иметь места. Никогда еще еда многие не сражались так долго за поистине ничтожные вещи. И. если уже слишк поздно отозвать Хельсинкскую встречу в верхах... то следует приложить все уейлия как публичным, так и частным порядком, чтобы предотвратить эйфорию на Западе» ¦¦

Через три недели после этого я суммировал в своей речи отношение ко всему му администрации Форда:

«Соединенные Штаты осуществляют процесс ослабления напряженности с ции силы и уверенности в себе. Не мы обороняемся в Хельсинки; не нам бросают зов все делегации с требованием жить согласно принципам, под которыми ст наша подпись. В Хельсинки впервые за весь послевоенный период вопросы п^в ловека и фундаментальных свобод стали признанными предметами диалога и т воров между Востоком и Западом. Конференция выдвинула наши стандарты чело ского поведения, которые были и остаются маяком надежды для миллионов» ¦ ^

Это был грустный период, когда все слова убеждения пропадали втуне. Р марте 1976 года я бросил вызов тем, кто бросает вызов, даже с некоторой доле дражения:

«Никакая политика не способна в скором времени, и вообще когда бы то н устранить соперничество и убрать непримиримые идеологические разноглас Соединенными Штатами и Советским Союзом. Не сделает она и их интерес ^ тимыми. Мы вовлечены в длительный процесс, имеющий свои взлеты и пад аИйЯ не существует альтернативы политике санкций за авантюризм и стимул св0. сдержанности. Что конкретно предлагают совершить нашей стране те, кто ^ч? бодно болтает об „улице с односторонним движением" или „превентивных:у^ ^ В чем конкретно проявилась сдача позиций? Какого уровня к0НФроНта^ИКакИе кон-дут? Какие угрозы они бы предъявили? На какой риск они бы-пошли. ^ ^й, кретные перемены в нашей оборонительной структуре, какие расходы на ствДЯТь од времени они предлагают? Как конкретно они предложили бы^осуш отношения между США и СССР в эру стратегического равенства сил?» ^^ поЛО.

Созданная Никсоном «структура сохранения мира» отвечала чаяниям Н п0ЧТи всей жить конец авантюрам в дальних странах. Дело в том, что на протяжении ^ ^. своей истории американцы воспринимали мир как должное; определять ч сутствие войны было бы слишком пассивным и маловдохновляющим пред

692

Разрядка и ее тревоги

ем постоянного направления американской политики. Концепция администрации Никсона в области международных отношений была гораздо более реалистичной, чем унаследованная от предыдущих администраций, и в конечном счете представляла собой основу для необходимых корректив американской внешней политики. Но она не базировалась на знакомых принципах: эту лакуну заполнили последующие администрации. Для Америки геополитическая интерпретация международной деятельности стала столь же необходимой, сколь она была недостаточна сама по себе. Критики Никсона, однако, действовали так, будто международная обстановка сама по себе ничего не значит и будто желанные для Америки цели могут быть достигнутц в одностороннем порядке и для этого от Америки потребуется всего-навсего их просто провозгласить.

Стремясь разработать, жизнеспособный подход к революционным переменам, которые администрация Никсона пыталась взять под контроль, она чересчур.,откяб-нилась в сторону геополитической необходимости для Америки. Ее критики инепо-средственные преемники попытались скомпенсировать это, привлекая абсолютизированные версии американских принципов. Неизбежные противоречия были, сделаны ненужно болезненными посредством разрушения внутреннего единства под двойным давлением Вьетнама и «уотергейта».

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел история