Библиотека

Теология

Конфессии

Иностранные языки

Другие проекты







Ваш комментарий о книге

Калюжный Д., Кеслер Я. Другая история Российской империи

ОГЛАВЛЕНИЕ

Прошлое и его толкования

«…И все его знакомые, чьё поведение и поступки хоть немного выходили за рамки изученных им теорий, начинали раздражать его, а некоторых он даже потихонечку переряживал во врагов…»

Игорь Хорр, «Записки частного извозчика»

Вступление

Представьте, что у вас есть чулан, и вы долгими годами складывали в него всё, что представляет для вас ценность. Собранные предметы вы распихивали, исходя из их габаритов и имеющегося места, и в результате они расположились пусть причудливо, но зато надёжно; к тому же вы примерно знаете, где что лежит. Приходят к вам доброжелатели, или наоборот, недоброжелатели, смотрят, и говорят: эй, эй, у тебя там большая коробка стоит на маленькой… А одна вообще торчком… Вам это известно и без них, но вы также знаете, что если вытащить хоть одну коробку, всё рухнет. А потому доброжелателя вы благодарите, а остальных, возможно, обругиваете. И оставляете свою коллекцию, как она есть.

Такова же ситуация с историей. Конечно, в этом «чулане» за последние лет двести навели кое-какой порядок, – но чтобы крепче держалось, немало добавили чепухи и выдумок. Современные же историки-профессионалы не проявляют понимания, что та конструкция фактов, которую собирали и толковали поколения предшествующих, скажем прямо, любителей, принципиально не может быть абсолютно адекватной той эволюции человечества или отдельных его частей, которая реально имела быть в прошлом.

Эволюция происходит с генерирование колоссального количества исходной информации, – но история, оперируя письменными источниками и разрозненными археологическими и прочими артефактами, неизбежно вынуждена пользоваться лишь её крохами. Что-то от прошлого осталось, а чего-то уже нет. И никогда не будет. Затем студенты заучивают мнения учёных историков предшествующих десятилетий, и сами становятся учёными, и преподают новым студентам, руководят кафедрами, пишут статьи в научные журналы. Как оно принято от веку, молодая поросль учёных осваивает принятый в этой среде способ мышления и фразеологию, отступать от которых никак нельзя, потому что иначе прокатят при защите диссертации или не примут статью в журнал. Понятно, что отношение к тем, кто высказывает сомнения в верности ставших традиционными толкований, становится просто враждебным.

Если вдруг появляются факты, противоречащие догмам, профессионалы от истории обязательно пытаются встроить их в традиционную схему, то есть впихнуть их всё в тот же «чулан», в какое-то место среди старых коробок. А если они туда «не лезут», то тем хуже для фактов: их объявляют фальшивкой, или просто замалчивают. В лучшем случае подобные факты начинают бродить по страницам околонаучных популярных журналов, иллюстрируя мифы о пришельцах из космоса или атлантах.

Но при таком подходе к делу сам предмет науки истории становится химерой, если не весь, то во многих частностях!

Конечно, консерватизм характерен не только для историков: он совершенно естественно проявлялся почти в каждой из современных наук, пока научная революция не производила в них основательную перетряску. Профессор Евгений Габович показал это явление на примере теории дрейфа материков.

Эту теорию немецкий учёный Артур Вегенер, известный полярный исследователь, выдвинул за двадцать лет до своей смерти (он умер в 1930-м году в Гренландии). И все эти двадцать лет его теория единодушно отвергалась всеми специалистами по геологической истории Земли, хотя одного взгляда на глобус достаточно, чтобы увидеть линию разлома между Африкой и Южной Америкой!

Замалчивание теории продолжалось ещё 35 лет после смерти Вегенера, а иногда её и «опровергали», пока в конце 1960-х не выяснилось, что только она способна объяснить результаты измерения магнетизма геологических пород на разных континентах, после чего эту теорию приняли безоговорочно. И сразу нашлось множество её подтверждений, зоологических и вообще естественнонаучных, в том числе и палеонтологических, – например, кости древних животных разбросаны по континентам и островам в зависимости от отдрейфовывания последних друг от друга. Это была научная революция.

К сожалению, история пока не дожила до своей научной революции. Информационные «кости», которые могли бы подтвердить ту или иную историческую версию, найти невозможно. Люди, как мы сказали выше, оставляли письменные свидетельства и артефакты, и люди же их уничтожали. В России это было ясно сразу после появления первых систематизированных «историй», вроде «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина (1766–1826).

Так, в фантастической повести Владимира Одоевского «Живой мертвец» (1838) разные люди вспоминают скончавшегося «крупного чина» Василия Кузьмича. Обсуждения его деяний составляют антологию грехов и злоупотреблений того времени, причём один из грехов непосредственно связан с русской историей, что ясно из диалога между неким приезжим, и бывшим подчинённым Василия Кузьмича:

 

Приезжий: Скажите, неужели действительно ничего не сохранилось из этого драгоценного собрания ?

Провинциальный чиновник: Повторяю вам, что Василий Кузьмич приказал всё истребить .

Приезжий: Но скакой целью ?

Провинциальный чиновник: Да так, для чистоты и порядка. Как теперь помню: сидел он за вистом, призвал меня к себе и говорит: «Что это, батюшка, у вас там много старого хлама? куда его бережёте? только место занимает, а мне вот некуда моих людей поместить». Я было заикнулся, что, дескать, древность большая, а он как на меня прикрикнет: «Прошу, батюшка, не умничать! прошу всё это старьё собрать, на пуды продать и деньги ко мне представить, а комнаты очистить, чтоб послезавтра мои люди могли туда перейти» .

Приезжий: Так что же вы сделали ?

Провинциальный чиновник: Я должен был исполнить приказание. Какие свитки были, продал в свечные лавки, а вещи в лом .

Приезжий: Как вещи? разве были и вещи ?

Провинциальный чиновник: Да, только всё старьё: платье, бердыши и много-много вещей, которых и назвать не сумеешь…Например, были часы; говорят, им было лет четыреста, только старые такие, глядеть не на что, даже не благоприлично. За одиннадцать рублей с полтиною слесарю продали; всё старьё, говорю вам

Приезжий: Боже мой, какая потеря !

Провинциальный чиновник: Я уж и сам жалел, да делать было нечего. Да что это вас так интересует ?

Приезжий: Как мне объяснить вам это? В этих бумагах хранился единственный экземпляр одного важного документа для нашей истории; я употребил всё моё небольшое имение, чтоб отыскать его; изъездил десятки городов и наконец вполне убедился, что этот документ нигде, как у вас… Теперь все десятилетние мои труды потеряны, важный пропуск останется вечным в нашей истории, и я должен возвратиться ни с чем, без надежды и… без денег…Скажите, у вас была ещё старинная живопись на стенах ?

Провинциальный чиновник: Живопись? Какже-с! Она стёрта по приказанию Василия Кузьмича .

 

Никаких пояснений к этому диалогу Одоевский не дал, то есть он был уверен, что современный ему читатель об уничтожении материальных свидетельств русской истории, как распространённом явлении общественной жизни того времени, хорошо знает. С. Ф. Платонов отмечал, что в XVIII веке, под влиянием новых культурных вкусов и распространением печатной книги и печатных законоположений отношение к старым рукописям очень изменилось, если сравнивать с предшествующими веками, когда рукописную книгу берегли. Теперь к этим источникам старины стали относиться презрительно, как к старому негодному хламу. Даже духовенство переставало понимать историческую и духовную ценность своих богатых рукописных собраний и относилось к ним небрежно.

Далее Платонов приводит примеры из XIX столетия, как старые архивы и монастырские книгохранилища, заключавшие в себе массу драгоценностей, оставались без всякого внимания, в полном пренебрежении и упадке:

 

«В одной обители благочестия… старый её архив помещался в башне, где в окнах не было рам. Снег покрывал на поларшина кучу книг и столбцов, наваленных без разбору, и я рылся в ней, как в развалинах Геркулана. Этому шесть лет. Следовательно, снег шесть раз покрывал эти рукописи и столько же на них таял, теперь верно осталась одна ржавая пыль…»

 

Этот пример Платонов привёл, ссылаясь на П. М. Строева. Тот же Строев в 1829 году сообщил Академии наук, что архив старинного города Кевроля, по упразднении последнего перенесённый в Пинегу, «сгнил там в ветхом сарае и, как мне сказывали, последние остатки его не задолго перед сим (то есть до 1829) брошены в воду».

Известный любитель и исследователь старины митрополит Киевский Евгений (Болховитинов, 1767–1837), будучи архиереем во Пскове, пожелал осмотреть богатый Новгородский-Юрьев монастырь. «Вперёд он дал знать о своём приезде, – пишет биограф митрополита Евгения Ивановский, – и этим, разумеется, заставил начальство обители несколько посуетиться и привести некоторые из монастырских помещений в более благовидный порядок. Ехать в монастырь он мог одной из двух дорог: или верхней, более проезжей, но скучной, или нижней, близ Волхова, менее удобной, но более приятной. Он поехал нижней. Близ самого монастыря он встретился с возом, ехавшим к Волхову в сопровождении инока. Желая узнать, что везёт инок к реке, он спросил. Инок отвечал, что он везёт разный сор и хлам, который просто кинуть в навозную кучу нельзя, а надобно бросить в реку. Это возбудило любопытство Евгения. Он подошёл в возу, велел приподнять рогожу, увидел порванные книжки и рукописные листы и затем велел иноку возвратиться в монастырь. В этом возу оказались драгоценные остатки письменности даже XI в.».

Есть такая наука – криминалистика. Она применяется для раскрытия преступлений, поскольку даёт специалисту средства и методы сбора, исследования и оценки документов и фактов, имеющих отношение к конкретному преступлению. И всё же немало преступлений остаются нераскрытыми (вспомните хотя бы убийство американского президента Джона Кеннеди). Зачастую и документы есть, и факты, да ещё в избыточном количестве, а какую-то одну непротиворечивую версию выстроить невозможно. Если же версий несколько, то суд дело к рассмотрению не примет, и будут статьи о нераскрытом злодеянии бродить по страницам газет, обрастая домыслами.

В истории бывает наоборот. Если документов и фактов мало, их сразу заменяют домыслами, и выносят «окончательное решение», которое попадает в учебники и определяет «знание о прошлом». Например, всем известно, что зимой 1612–1613 годов крестьянин Иван Сусанин увёл в глухой лес отряд польских интервентов, бродивших в окрестностях Костромы в поисках убежища нового царя, Михаила Романова, и сгинул там вместе с отрядом. Этому событию посвящены книги и статьи, даже есть опера, и памятник чудовищных размеров. Только документов, подтверждающих это событие, в российских архивах нет. А в польских нет подтверждения не только тому, что хоть какая-то воинская часть пропала в те годы под Костромой, но что эти части вообще там когда-нибудь бывали.

Профессионалам-историкам следовало бы критичнее относиться к методам своей науки. Иначе говоря, нужен другой «чулан» и кропотливая работа по разборке и систематизации накопленного материала. Такая работа необходима, и она может быть сделана.

Этапы исторического процесса

История – как мясной паштет: лучше не вглядываться, как его приготовляют.

Олдос Хаксли

 

В. О. Ключевский в первой же своей лекции даёт следующее определение исторического процесса:

 

«…Всё, что совершается во времени, имеет свою историю. Содержанием историикак отдельной науки, специальной отрасли научного знания служит исторический процесс, т. е ход, условия и успехи человеческого общежития или жизнь человечества в её развитииирезультатах. Человеческое общежитие – такой же факт мирового бытия, как и жизньокружающей нас природы, и научное познание этого факта – такая же неустранимаяпотребность человеческого ума, как и изучение жизни этой природы. Человеческое общежитиевыражается в разнообразных людских союзах, которые могут быть названы историческимителами, и которые возникают, растут и размножаются, переходят один в другой и, наконец, разрушаются, – словом, рождаются, живут и умирают подобно органическим телам природы. Возникновение, рост и смена этих союзов совсеми условиями и последствиями их жизни и естьто, что мы называем историческим процессом ».

 

Очень правильное наблюдение! Но как же протекает этот процесс развития сложных социальных систем – этнических, властных, военных, научных и прочих, которые Ключевский назвал здесь «историческими телами»? Он идёт постепенно, то есть «по шагам», через постоянную перемену двух этапов.

На первом нарастает разнообразие возможных решений: появляется множество толкований тех или иных явлений (если речь идёт о науке), или разнообразных правил торговли, или большое – во всяком случае, избыточное количество вариантов применения в бою разных родов войск. Этот первый этап (условно первый, ибо два этапа равноправны) необходим для поиска новых возможностей развития.

На втором этапе выделяется один из вариантов, который позже, с изменением условий или появлением новых образцов техники (которая сама развивается таким же «двухшаговым» образом) опять разделяется. Эти два типа самоорганизации чередуются, и каждый подготавливает условия для другого, и так происходит эволюция всех систем, подсистем и структур общества.

Есть время собирать камни, и время разбрасывать камни. Разбрасывать, не собрав, нечего. И наоборот.

Невозможно «перескочить» через тот или другой этап; наступит хаос и деградация всей системы. Полная аналогия – передвижение человека на двух ногах. Идти всё время одной «левой» нельзя, упадёшь. И такое развитие идёт, как было отмечено задолго до нас, от низшего к высшему, от простого к сложному.

Эти соображения, будучи приложенными не только к истории России, но и ко всемирной истории, позволяют сделать кое-какие выводы. Прежде всего, показать недостоверность так называемой «истории античного мира». Она в таком свете выглядит или целиком придуманной, или «размещённой» на шкале времён не там, где должна бы быть. Это очень хорошо проиллюстрировал Г. Д. Костылёв в работе «Военно-исторические хохмы» (Материалы VII Международной конференции по проблемам цивилизации, М., 2003, с. 20–52). Возьмём из этой статьи, для примера, историю флота.

С точки зрения традиционной истории, задолго не то, что до наших дней, а даже до нашей эры стройную и совершенную тактику военно-морских сил использовали древние греки. Развитие этой тактики от её начала и до блистательных побед проследить невозможно, и всё же греки её с успехом применяли сначала против персов, а затем друг против дружки то в Пелопоннесской войне, то в непрерывных сварах эпигонов Александра Македонского. Затем в море вышли древние римляне. Осваивать эту тактику они начали будто бы с нуля, но затем тоже в совершенстве овладели уже отработанным греками искусством войны на море.

Потом отчего-то наступила эпоха мрачного Средневековья, и благородное понятие морской тактики было напрочь утрачено. Опять начав с нуля, европейские флотоводцы только с приходом Ренессанса, начитавшись Плутарха со Светонием, стали применять кое-какие простейшие тактические приёмы.

Итак, на море, согласно воззрениям историков, динамика развития способов вооружённой борьбы такова (основные вехи):

V век до н. э. Премудрый Фемистокл, ещё вчера болтавший языком на агоре (попросту политикан, а совсем не флотоводец) уверенно командует флотом из 370 (!) кораблей против 800 (!!) персидских, маневрирует так и сяк, ловко громит персов и возвращается в Афины весь в белом и в венках.

III век до н. э. Римские консулы Гай Дуилий и Марк Аттилий Регул в бою у мыса Экном командуют 330 кораблями против 250 карфагенских. Отряды хитроумно маневрируют, заходят в тыл, сминают фланги, битва кипит, карфагеняне разбиты, победители – в триумфальном пурпуре.

I век до н. э. В битве у мыса Акциум 260 кораблей Октавиана и Агриппы против 170 кораблей Антония и Клеопатры. Победа Октавиана. Что объединяет эти сражения? Во-первых, основной тип боевого корабля всех участников: трирема (триера). Во-вторых, способы нанесения врагу ущерба. Весь античный мир, оказывается, широко применял на этапе сближения с противником разнообразные метательные машины, всякие баллисты-катапульты, закидывал противника камнями и горшками с горящей нефтью. Затем, сойдясь на минимальную дистанцию, норовил нанести удар тараном – окованным медью форштевнем в борт неприятельского корабля, и, наконец, потеряв скорость и возможность манёвра, сваливался с врагом на абордаж. И третье (что, как вы сейчас увидите, отличает эти все эти сражения от средневековых) – прекрасная организация и уверенное управление эскадрами, насчитывавшими по две-три сотни кораблей. Это – самое поразительное! По словам Г. Д. Костылёва: «Эскадры сходятся, расходятся, маневрируют, отступают, наступают, обходят фланги, спешат на помощь своим пострадавшим отрядам, – словом, действуют так, будто у каждого шкипера, как минимум, сотовый радиотелефон за пазухой туники». В общем, греко-римские и вообще античные моряки демонстрируют необычайно высокий, безо всяких кавычек, военно-морской класс. Накануне «эпохи Возрождения» картина совсем иная: мы видим не возрождение, а просто зарождение военно-морской науки.

XIV век нашей эры. Столетняя война, морская битва при Слюйсе. Французские корабли стоят на якорях под берегом, английский флот спускается на них по ветру, и начинается классическая, без затей, рукопашная. Никаких манёвров! Никаких катапульт! Никаких таранов! Простая, незатейливая мясорубка. Видимо, английская «морская пехота» в ходе подготовки занималась фехтованием и боксом более прилежно, чем галлы, и крепко им всыпала.

XV–XVII века. Эпоха напряжённейшего противостояния христианской Европы и арабо-турецкого мира, а также непрерывных междоусобных войн европейских держав друг с другом, в том числе, и в первую очередь – на Средиземном море. Картина та же, что и на протяжении предыдущих ста лет! Вот классика гребного флота – 1571 год, битва при Лепанто: 209 христианских кораблей против 296 мусульманских. Как они воюют? А так: эскадры выполняют простейшие манёвры типа «вперёд!», на сближении обстреливают друг друга из аркебуз и фальконетов с целью, по возможности, проредить шеренги вражеских солдат, а затем – старая добрая абордажная мясорубка. Никаких манёвров! Никаких таранов! Про катапульты речь не идёт, ибо они уступили место бомбардам.

А вот 1588 год, сражение при Гравелине, как называют в английской историографии целую серию схваток британского флота с «Великой Армадой» испанцев. Это воистину знаковое сражение. Впервые сомнительная романтика рукопашной, как средство достижения победы, уступила первенство не менее сомнительной романтике артиллерийской дуэли. Но красивее сражение от этого не стало: небольшие отряды и отдельные корабли сходятся под давлением ветра, как Бог на душу положит, и от этой же души молотят друг друга ядрами и картечью в рамках своих огневых возможностей.

Ну, и где же в этой истории последовательное развитие военно-морской техники и тактики? Нет их, а есть одно только перескакивание от лучшего к никакому, а потом к худшему. Можно было бы поверить, если бы история показывала нам такое явление на локальном уровне: скажем, греки, победив римлян, подписали бы с ними какой-нибудь античный Версальский договор, ограничивающий права римлян на использование флота. Но поступательное развитие военной науки прекратилось ВЕЗДЕ! Это противоречит всем законам эволюции, и выглядит полной нелепостью.

Ограничимся этим небольшим примером, и вернёмся к рассмотрению законов «пошаговой» эволюции. Разумеется, действительность всегда была значительно сложнее, чем оно описано в нашей схеме. Надо ещё учитывать «ветвление», когда параллельно шло несколько процессов в разных областях человеческой деятельности, и каждый из них находился в разной фазе эволюции; а зачастую развитие шло в разных местах по разным траекториям. Этим, кстати, объясняется, почему столь разительно не похожи культуры народов – они возникли в результате сходных процессов, но в различных условиях.

И для каждого периода истории каждого народа любой территории мы можем найти сложившуюся к данному (то есть изучаемому) моменту культуру , которая представляет собой весь комплекс приёмов выживания сообществ: производственные и бытовые правила, мораль и этику, язык и верования, иерархичность и искусство. Кажется, именно об этом следующие слова В. О. Ключевского:

 

«Исторический процесс вскрывается в явлениях человеческой жизни, известия окоторых сохранились в исторических памятниках или источниках. Явления эти необозримо разнообразны, касаются международных отношений, внешней и внутренней жизни отдельных народов, деятельности отдельных лиц среди того или другого народа. Все эти явления складываются в великую жизненную борьбу, которую вело и ведёт человечество, стремясь к целям, им себе поставленным. От этой борьбы, постоянно меняющей свои приёмы и характер, однако, отлагается нечто более твёрдое и устойчивое: это – известный житейский порядок, строй людских отношений, интересов, понятий, чувств, нравов. Сложившегося порядка люди держатся, пока непрерывное движение исторической драмы не заменит его другим. Во всех этих изменениях историка занимают два основных предмета, которые он старается разглядеть в волнистом потоке исторической жизни, как она отражается в источниках. Накопление опытов, знаний, потребностей, привычек, житейских удобств, улучшающих, с одной стороны, частную личную жизнь отдельного человека, а с другой – устанавливающих и совершенствующих общественные отношения между людьми, – словом, выработка человека ичеловеческого общежития – таков один предмет исторического изучения. Степень этой выработки, достигнутую тем или другим народом, обыкновенно называют его культурой, или цивилизацией; признаки, по которым историческое изучение определяет эту степень, составляют содержание особой отрасли исторического ведения, истории культуры, или цивилизации. Другой предмет исторического наблюдения – это природа и действие исторических сил, строящих человеческие общества, свойства тех многообразных нитей, материальных и духовных, помощью которых случайные и разнохарактерные людские единицы с мимолётным существованием складываются в стройные и плотные общества, живущие целые века. Историческое изучение строения общества, организации людских союзов, развития и отправлений их отдельных органов – словом, изучение свойств и действия сил, созидающих и направляющих людское общежитие, составляет задачу особой отрасли исторического знания, науки об обществе, которую также можно выделить из общего исторического изучения под названием исторической социологии. Существенное отличие её от истории цивилизации в том, что содержание последней составляют результаты исторического процесса, а в первой наблюдению подлежат силы и средства его достижения, так сказать, его кинетика. По различию предметов неодинаковы и приёмы изучения».

 

И всё же, сколь ни различны эти «предметы» – историческая социология и история цивилизации, то, что у науки получилось в итоге, можно смело назвать не более, как оформленной в литературном виде политической историографией. «Накопление опытов, знаний, потребностей, привычек, житейских удобств, улучшающих, с одной стороны, частную личную жизнь отдельного человека, а с другой – устанавливающих и совершенствующих общественные отношения между людьми» , – пишет Ключевский. И где же «накопление знаний»? где «совершенствование отношений»? – традиционное деление истории на великую античность, «тёмные века» и наивное Средневековье ничего этого не показывает. Что-то не так-с!

А дело в том, что выстраивание истории на основе почти исключительно письменных источников, без учёта законов эволюции, без применения естественнонаучных дисциплин, – которые применяются лишь для подтверждения версий, а не для их выдвижения , – заведомо обречены на ошибку. Мы именно с этого начали нашу книгу, написав в предисловии, что люди оставляют письменные свидетельства эпохи, но делают записи о происходящем в меру своего понимания событий. А само это понимание проходит свой путь эволюции, а если учесть, что среди письменных свидетельств имеются и просто художественные вымыслы, то дело становится совсем плохим. Могут ли будущие историки разобраться с прошлым, если они основываются на совершенно иных представлениях о мире, и не могут понять, где «свидетельство», а где – художественное произведение?

Но есть и ещё одна сторона дела: неполнота информации. Игорь Литвин пишет:

 

«Особенностью устной и письменной речи является то, что люди передают неполное описание предметов и событий, а лишь их отличие от общепринятых (в их время, – Авт .) образов и стереотипов. Например, если одна подруга сообщает другой в письме, что она выходит замуж, и уже купила платье, то это не значит, что раньше у неё платьев не было. Тем более, она не пытается в письме изложить суть понятия «выйти замуж». Обмен таким количеством информации между людьми не выдержит ни обычная, ни электронная почта. Люди сообщают друг другу лишь своеобразный код, активирующий у получателя один из уже сложившихся традиционных образов. Таким образом, для передачи отличий нового образа от традиционного достаточно сообщить минимум уточняющих деталей (а историки уже из них «лепят» образ прошлого, – Авт. ). Возможно, математик, читающий эти строки, воскликнет: выделение изменения величины и обратное преобразование сродни математической операции дифференцирования, с последующим интегрированием. Но при таком преобразовании теряется информация о постоянной составляющей, в нашем случае – базовая информация о менталитете предков, их стереотипах восприятия, в соответствии с которым и писались и воспринимались послания летописцев. Именно эта утрачиваемая информация о фундаментальных понятиях старины нас и интересует. К сожалению, её приходится восстанавливать исходя из описания второстепенных подробностей: количества съеденного лошадьми овса и размеров глиняных черепков. Возможно, свой вклад в историю смогут внести специалисты по прикладной теории кодирования и восстановления массивов информации».

 

Пусть какое-то событие произошло недавно, несколько десятилетий назад, – но в силу изменения понятий и даже географических названий представитель нового поколения людей способен ошибиться. При изучении же старинных документов ошибки вообще неизбежны; наш современник воспринимает их, исходя из новых представлений, а не из тех понятий, на обладание которыми рассчитывал летописец. Ведь летописцы предполагали, что их читатели будут иметь познания, в основе своей совпадающие с познаниями и представлениями их, летописцев. Но спустя столетия этого не происходит, и вот, историки (чьи представления тоже менялись век от века) совместными усилиями создали весьма мифологизированное описание прошлого, и поймать их за руку некому, из-за полного отсутствия людей с «прежними» представлениями.

За последние триста лет многие мыслители разных стран выражали сомнения в достоверности такой истории. Один из самых интересных и серьёзных критиков – наш соотечественник, Николай Александрович Морозов (1854–1946). Его многотомный труд «История человечества в естественнонаучном освещёнии» превышает 5 тысяч страниц; учёный отдал ему более сорока лет жизни. Работа больше известна под названием «Христос», – такое название предложили издатели в 1920-х годах. В этой работе Морозов на основании различных научных методов даёт новую периодизацию древней и средневековой истории. А мы обратим внимание на оригинальное название: учёный предпринял работу по разоблачению традиционной истории, как мифической, применив для этого знания и методы естественных наук.

У Н. А. Морозова были предшественники: Исаак Ньютон (1643–1737), немало потрудившийся для исправления хронологии; Генри Бокль (1821–1862), который писал историю, исходя из географического детерминизма, и другие. Кстати, Морозов отмечает и неизбежность появления фальшивок, долженствующих «подкрепить» господствующие версии истории:

 

«С психологической точки зрения вполне понятно, что искателю редких документов, совершившему за ними отдалённейшее путешествие с огромными затратами собственного времени и нередко чужих средств, почти немыслимо, если он не герой добродетели, вернуться домой ни с чем, особенно когда головы соотечественников, как и его самого при начале путешествия, были переполнены фантазиями насчёт груд древних обломков и всяких клинописных надписей, валяющихся там чуть ли не на каждом шагу. Да и кто поверит, если возвратившись, он объявит, что там их ещё меньше, чем у него на родине, где тоже можно копать землю в разных местах целую жизнь и всё-таки не найти ничего особенно сенсационного? Соблазн подделать с отчаяния чего-нибудь тут почти непреодолим. Вот почему и надо строго отличать учёного историка от коллектора сырых исторических материалов. Это две совершенно разные категории людей и каждая категория совершенно различной психической закалки. Коллекторы всегда склонны к авантюризму, и при случае не прочь мистифицировать, а вторые, особенно очень узкие специалисты, которым трудно сделать широкие обобщения, часто слишком доверчивы, тем более, что история, как серьёзная наука, ищущая в кажущемся хаосе исторических явлений естественной причинности и эволюционной закономерности, возникла лишь со времени выхода в 1858 году гениальной книги Томаса Бокля „История цивилизации в Англии“. Правда, что первые попытки этого рода были сделаны ещё Вольтером во второй половине XVIII века и отчасти Огюстом Контом в первой половине XIX века. Но Бокль впервые стал на естественнонаучную и фактическую почву, а потому и реальную „историческую науку“ приходится начинать только с него, и это моё исследование только надстройка заложенного Боклем исследования».

 

Теперь надо идти дальше. Не только разоблачение официозной истории, которую следовало бы называть политизированной историографией, но и построение действительно научной истории человечества, с опорой на все данные естественных наук, – вот какая задача встаёт перед наукой. Такая работа нисколько не умаляет роль историков, археологов, палеографов и т. д. Наоборот, для них открывается колоссальное поле деятельности по созданию именно научнойдисциплины истории, свободной от каких-либо идеологических установок. Также нельзя забывать, что развитие цивилизации, или культуры, со всей необходимостью требует учёта: есть или нет ресурс для такого развития. Ресурс – это не только материальные возможности той или иной местности, но также и такие человеческие качества, как интеллект (умение понимать, как можно использовать ресурс) и опыт (накопленные обществом примеры приложения интеллекта к ресурсу).

Переходы от фазы к фазе, или «скачки» на этом пути освоения ресурса ясно видны в техническом прогрессе человечества, – их только немного затеняет мифическая «античность». Вспомним опять историю развития морского флота, и такое явление, как использование катапульт. Если верить ныне принятой версии истории, на палубах античных галер батареями возвышались разные катапульты, аркбаллисты, дориболы, онагры и прочие камнемётные приспособления. Стрельбу по неприятельским кораблям они вели как булыжниками, так и заострёнными кольями и горшками с «греческим огнём».

Катапульты, говорят, были установлены на палубе. На какой? Конструктивной особенностью галеры является как раз отсутствие чистой палубы, за исключением маленьких площадок в носу и корме – бака и юта. А катапульта есть сооружение разлапистое, у неё много длинных движущихся деталей. Допустим, мы всё-таки умудрились втиснуть на бак и ют по одной (больше не войдёт). Что будет дальше? Читаем Г. Д. Костылёва:

 

«Предположим, зарядили мы катапульту пудовым булыжником и героически выстрелили! И куда мы попали? Отвечаю: пальцем в небо. 102% гарантии, все наши булыжники будут либо с силой втыкаться в воду прямо у борта, либо бессильно кувыркаться в поднебесье. Тот, кто всё это выдумал, попросту никогда не выходил в море на небольшом, по нынешним меркам, судне. Заметьте, я уже не говорю о гребле – чёрт с ней, просто выйди в море. Чем отличается палуба от городского сквера? Правильно, она всё время качается. Всё время и любая. Чем меньше судно, тем заметней качка. Спокойным, как зеркало, море бывает чрезвычайно редко. Можно всю жизнь посвятить морю и не встретить такого явления. Отсутствие/наличие ветра роли не играет: здесь тихо – значит, где-то штормит, и волны оттуда (зыбь) прикатят сюда, и будут валять нашу галеру с боку на бок. И кто-то считает, что в таких условиях, с такими прицельными приспособлениями (вообще без оных) можно попасть с движущейся платформы по движущейся цели?! Даже с появлением артиллерии меткая стрельба корабля по кораблю оставалась сложной задачей, а устранить влияние качки принципиально смогли только… – когда б вы думали? – ко Второй мировой войне , с созданием гироскопических стабилизаторов приборов управления огнём. Но, допустим, свершилось чудо: булыжник наш попал прямо в борт вражеской квадриремы. Что произойдёт? А ничего. Он просто отскочит, ещё 102% гарантии…»

 

Теперь становится понятным, как могло быть на самом деле. С изобретение тяжёлых камнемётных приспособлений появилось множество видов катапульт, как оно и положено на «первом этапе». Но, во-первых, применять их на флоте было затруднительно, а во-вторых, на волне подобных изобретений появилось ещё одно камнемётное приспособление, только бросало оно камень не упругостью скрученных жил, а ударом пороха – пушка. Поэтому вполне можно согласиться с выводом Г. Д. Костылёва: «никаких катапульт на боевых кораблях никогда не было, и кулеврины, бомбарды и фальконеты – это ПЕРВОЕ оружие повышенного могущества, принятое на вооружение флота. А до того? А всё то же: лук, праща, копьё и меч».

…Люди находят новое сырьё, или придумывают новые технические приспособления. Это «первый» этап эволюции. Затем наступает время накопления опыта в использовании какого-либо природного (сырьё, материалы) и человеческого (знания, технологии) ресурса. Это «второй» этап, когда происходит эволюционирующее тиражирование продукции. Опыт приводит к новым открытиям и изобретениям, наступает период освоения нового ресурса (или нового качества уже известного ресурса). Так рождается новая технология, происходит техническая революция, которая переводит цивилизацию на качественно более высокий уровень. Снова начинается эволюционирующее тиражирование, и т. д.

Причём, как уже сказано, надо учитывать (а это весьма сложно), что в разных местах земли имеется разный набор ресурсов, а их освоение происходит с разной последовательностью. Именно вследствие этого мы имеем столь разные типы цивилизации на планете.

Без учёта законов естественной эволюции систем, без понимания значения ресурсного обеспечения, к ХХ веку вся традиционная история, основанная почти исключительно на изучении письменных текстов, превратилась в сборник плохо датированных мифов. История оказалась совершенно оторванной от реального бытования конкретных сообществ людей на конкретной планете, с конкретными природными условиями на местах.

Технологии и развитие цивилизации

Человеческая цивилизация, по космическим меркам, молода. Считается, что она началась в эпоху неолита, то есть за 8000 лет до н. э., когда человек помимо присваивающего хозяйствования (охота, ловля рыбы, собирательство) освоил производительную деятельность (земледелие, скотоводство, ремесло и т. д.). Процесс был нелинейным, развитие на разных территориях происходило по-разному, и всё же эволюция шла совершенно естественным путём, и, как уже показано, мы можем легко найти основные закономерности этой эволюции. Теперь перейдём от, так сказать, теории к «теоретической практике». Представим себе, как шло дело.

Открыв полезные свойства огня (тепло и приготовление пищи), первобытные люди кидали в него, что ни попадя. Так они узнавали и запоминали, что горит дольше и лучше: трава, листья, ветки. Ветки толстые или тонкие, влажные или сухие, смолистые или нет. Выяснили, например, что лучше всего использовать берёзовые дрова. Но где брать дрова? Казалось бы, вокруг одни леса, однако не было ни пилы, ни топора. Начинается поиск лучшей технологии заготовки дров.

Между тем, люди продолжали совать в огонь разнообразные предметы, и делали очень интересные открытия. Скажем, при сжигании серы сдыхают все окрестные паразиты. А некоторые «глины» при нагреве меняют цвет. Всё это добавляло людям опыта!

Дрова как энергоноситель дают температуру «красного каления»; этого достаточно для обжига глины и выплавки олова и свинца, а также сплавов на их основе с участием меди, то есть получения бронзы. А для развития чёрной металлургии нужен другой энергоноситель, уголь, причём для выплавки стали – уголь коксующийся, позволяющий достичь температуры «белого каления». Чёрная металлургия требует также использования флюсов. И в этих же условиях образуется не просто спечённая, но и плавленая керамика, то есть стекло.

Конечно, в большинстве случаев важно не столько применение угля, сколько освоение процесса поддува кислорода. Да и стекло при разном составе имеет разную температуру плавления. Однако, как бы там ни было, возникновение производства самого примитивного непрозрачного стекла неразрывно связано с производством керамики и развитием чёрной металлургии. Именно эволюция этих отраслей, происходящая за счёт получения всё более высокой температуры, могла тянуть за собой развитие стекольного производства, и никак наоборот. А традиционная история твердит, что стекло делали в Египте за 4000 лет до н. э.! С естественнонаучной точки зрения это абсурд.

Для любого производства в каждый данный момент необходимо выполнение двух условий: 1) наличие некоторого ресурса и 2) существование некоторой технологии переработки этого ресурса в продукцию. Кстати, при исследовании бесчисленных войн историки постоянно упускают из вида экономическую аксиому, что все войны на земле – есть борьба за контроль над источниками природных ресурсов и путями их транспортировки . А в какой-то период к числу природных ресурсов относились и работники, – рабы.

Все ресурсы для производственной деятельности предоставляет природа, а вот технология – это человеческое изобретение. Каждому изобретению предшествует открытие , то есть обнаружение интеллектом действия некоторого, ранее не известного ему закона природы. Тем самым осознание законов природы лежит в основе любого изобретения, а, следовательно, и технологии производства любой продукции, что и есть результат антропогенной деятельности. Цивилизация будто шагает вверх по лестнице: конвергентный («первый») этап эволюции сменяется дивергентным («вторым»), периоды накопления опыта в использовании ресурса – освоением нового ресурса. Рождается новая технология, её применение даёт новые открытия, за открытием следуют изобретения, лучшие из них внедряются, и выработанные на их основе технологии распространяются всё шире и шире…

Происходящие в итоге цивилизационные рывки характеризуются своими интервалами внедрения , временем, протёкшим от появления товарной (в самом широком смысле) продукции, выпущенной по новой технологии, и до начала массового постоянного использования её человечеством. Такой продукцией становилось в своё время всё, что мы знаем: ложка и вилка, колесо, стул, брюки, часы; углерод, медь, золото, железо и сера; конная тяга, пар, электричество, двигатель внутреннего сгорания и реактивная тяга. По теоретическим расчётам, использование становится массовым, когда доля населения крупного территориального или даже мирового сообщества, внедрившего в быт и производство новую продукцию, превышает 1/6 часть, или 17% от численности населения.

Последней такой продукцией можно считать сеть Интернет, число пользователей которой превысило 1 млрд. человек, при общей численности населения 6 млрд. человек.

Внедрение состоялось.

Перечень основных изобретений, повлиявших на историю человечества, приведён в таблице. Интервалы внедрения на сегодня достаточно надёжно (с точностью ±20%) определяются для последнего периода, примерно от 1600, самое раннее – 1500 года н. э. (этапы цивилизации №№ 15–22 в таблице). То, что было ещё раньше, в отношении датировок вообще сомнительно и, разумеется, в дальнейшем таблица будет серьёзно пересматриваться.

 

 

Интервалы внедрения цивилизационных событий: открытий и изобретений

 

 

 

(по нашей версии)

 

 

 

 

 

 

Потребуется ещё длительная работа по уточнению сроков «массового внедрения».

Нужно делать «скидку» на географическую размытость появления и внедрения изобретений: то, что стало известным в Западной Европе в XI–XIII веках, могло применяться в Византийской (она же Ромейская, она же Римская) империи на столетие или два раньше. Важно, что корректировка зависит прежде всего от времени появления коммуникаций; ведь без них ничего и быть не могло.

И всё же анализ данных этой нашей предварительной таблицы позволяет сделать три важнейших вывода:

1) интервалы внедрения параллельных по времени цивилизационных открытий и изобретений на одном и том же отрезке временной шкалы (на одном и том же этапе цивилизации) практически равны ;

2) интервалы внедрения последующих по времени открытий и изобретений короче интервалов предыдущих.

3) открытия и изобретения, сделанные на одном отрезке времени, стимулируют внедрение друг друга. Например, на рубеже XX века рывок дала цепь изобретений: электрогенератор – радио – телефон и т. д., интервал внедрения каждого из которых составил до 20 лет.

Несколько примеров. Параллельными цивилизационными событиями на рубеже XV–XVI веков были становление артиллерии как рода войск и распространение печатного дела; интервал внедрения каждого из этих событий составил около ста лет.

Одним из важнейших событий рубежа XVIII–XIX веков стало появление в практике человечества паровых машин. Здесь мы имеем пример ряда последовательных изобретений, сделанных в разных странах. Водяной насос (Папен, 1707 год), затем универсальный паровой двигатель (Ползунов, 1765, Уатт, 1784), паромобиль (Кюньо, 1769), паровоз (Тревитик, 1803) и, наконец, пароход (Фултон, 1807), который быстро начали применять, хотя и не везде. Россия, например, через пятьдесят лет после появления парохода Фултона проиграла Крымскую войну, в частности из-за отсутствия у неё пароходов.

Можно подумать, что интервал цивилизационного события «паровая машина» определяется величиной около ста лет, однако, поскольку водяной насос служил человечеству и сам по себе, на собственно паровую машину приходится 40 ±10 лет. Параллельно с этим событием состоялись и другие: в частности, массовая вакцинация (впервые – против оспы) и хроматический музыкальный звукоряд, ставший достоянием мировой культуры в течение тех же 40 лет после того, как Бах написал свой «Хорошо темперированный клавир». В середине же XX века для таких параллельных событий, как, например, создание ракетно-ядерного оружия и телевидение, интервал реализации составил всего примерно 10 лет.

Очевидно, что темп цивилизации со временем постоянно растёт. Во всяком случае, в 1500–2000 годах нет «цивилизационных провалов»: варварского запустения, деградации и прочего даже в случаях крупных природных катаклизмов и мировых войн. Все основные последовательные цивилизационные события (открытия, изобретения) в приведённой выше таблице расположены между условным первым событием и надёжно датированными событиями XVII века не по традиционной хронологии, а в логической причинно-следственной последовательности.

После начала применения тягловой силы – например, лошади, – не будет колесницы, пока не изобретено колесо (и действительно, до XV века в Европе применялись волокуши), а если нет стремян, то не появится конница. Пешие воины станут драться камнями и дубинами, пока не будет широко внедрена технология получения железных орудий и оружия. Если железа мало, то, значит, оно очень дорого, и ему будут искать дешёвую замену при изготовлении доспехов.

Для нас важно, что все эти рассуждения, приложенные к традиционной истории, мгновенно выдают её лживость. Нам сообщают, что стремена изобретены много позже начала н. э. (в Европе они появились не ранее XI века), и тут же мы видим в сочинениях историков древнеперсидского конника (катафрактия). За два столетия до н. э. сей могучий воин облачён в куртку-колет, обшитую железными или бронзовыми, иногда роговыми и кожаными пластинами наподобие рыбьей чешуи. На голове у него высокий остроконечный шлем. Его оружие – длинный тяжёлый меч и контос , длинное копьё, которое можно было пустить в ход только двумя руками сразу. А стремена?…

«Удивительно, каким образом катафрактий сохранял при этом равновесие, не имея стремян и лишённый возможности пользоваться поводьями , – пишет Ф. Кардини. – Как мог он удержаться в седле?» Никак не мог он удержаться в седле, скажем мы, потому что, едва его четырёхметровый контос упёрся бы в любую преграду (а его и делали как раз для того, чтобы упираться во врага, да ещё на большой скорости), и могучий катафрактий слетел бы на землю. Ведь стремян ещё не придумали !

Мы можем смело сказать: все пешие войны с применением колесниц, относят ли их ныне к «древности» или «античности», происходили от приручения первых коней и по Х век включительно. С XI века, после появления стремян, колесницы вышли из моды, поскольку всаднику догнать такую «чуду» не составляло труда, и пешие драчуны уступили место в истории войн конникам, чтобы, начиная с XIV века и появления огнестрельного оружия, постепенно опять потеснить их.

Причём и вопрос: а когда появились кони? – тоже не такой простой. В том веке, когда в Европе стали применять стремена, лошади были исключительно дороги. Согласно историческим источникам, в Италии, например, XI века лошадь (в пересчёте на сегодняшний курс) стоила 30 000 долларов. В том же XI веке «Русская Правда» Ярослава Мудрого устанавливала высшую виру (штраф) не за убийство свободного человека, не за измену, а за конокрадство .

В том же веке Вильгельм Завоеватель, перевезя на Британские острова сравнительно небольшую армию рыцарей-всадников, собранных со всей Европы , разбил превосходящую по численности, но пешую армию последнего англо-саксонского короля Гаральда. И кстати, на месте этой битвы во множестве находят каменные топоры. До XI века не могло быть мобильного конного транспорта и конницы как рода войск, – и в самом деле, в более или менее достоверной истории их широкое применение началось лишь с XIII века. В знаменитой битве на льду Чудского озера погибло всего двадцать рыцарей, шестеро было взято в плен; а их в то время во всей Юго-восточной Прибалтике было около ста человек, и далеко не все принимали участие в битве.

Вывод ясен: персидский катафрактий – это рыцарь позднего Средневековья, «попавший» в древность исключительно стараниями историков. Подобных примеров приведено немало в книгах серии «Версии мировой истории»; здесь мы придём ещё один. Он связан с именем Льва Диакона, византийского деятеля якобы Х века. Вот цитатка из его речи «Энкомия, или Льва Диакона к императору Василию слова» (см. Лев Диакон, «История», М.: Наука, 1988, стр. 97). Историки полагают, что читал он это «затрапезное слово», обращаясь к императору Василию II (976–1025):

 

«…Но я незаметно для себя стремлюсь измерить чашей воду в Ниле; я думаю, что легче переплыть на дырявом судне Атлантический океан , чем рассказать, как следует, о силе и величии твоих добродетелей».

 

Как видим, за полтысячелетия до Колумба Лев Диакон как о чём-то само собой разумеющемся, – ну, просто за пиршественным столом, говорит о возможности переплыть Атлантику. Но если Америки они ещё не знали, то куда же переплывали их суда?…

Наша схема, разумеется, достаточно упрощённая. В реальности плавных цивилизационных кривых нет; процесс эволюции не линеен и сложен. Но он-то и должен стать предметом изучения, а не выдумки исторических писателей, – ведь несообразностей в традиционной истории, если подойти к ней с естественнонаучными мерками, немыслимо много.

Расскажем ещё одну историю – историю изобретения бумаги.

Важнейшее цивилизационное событие – это появление книгопечатания.

Необходимые компоненты для него: бумага и типографская краска. Конечно, книгопечатание без бумаги появиться не могло, а вот бумага без книгопечатания – могла. Но насколько задолго до него?

Считается, что впервые бумагу изготовили во II веке н э в Китае. Там же было развито производство минеральных красок.

А первый типографский станок появился в Европе в XV столетии.

Здесь можно было бы поехидничать: неужели китайцы были менее развиты, чем европейцы, в инженерном смысле? Отчего не удосужились ввести в широкую практику ручной печатный станок? Или, напротив, европейцы были дикарями относительно китайцев, и более чем за тысячу лет не освоили производство бумаги? Однако, если мы желаем изучать историю не на основе мифов, уместнее задать вопрос: а ОТКУДА ИЗВЕСТНО о китайском изобретении? И вот, нам отвечают, что в китайских рукописях (совершенно точно средневекового происхождения) упоминается, что вдревности была здесь бумага.

О правдивости таких сообщений судить невозможно, как и определить степень «древности» в понимании автора сообщения.

Посмотрим же на более достоверную историю. Утверждают, что документы, написанные в VIII веке на бумаге, были найдены в Таджикистане, что в Самарканде бумажная мастерская действовала с 751 года, а в Багдаде с 794. В Х веке технологию освоили в Египте, после чего в Каире бумажные мастера населяли целые кварталы. Из Северной Африки технология в 1150 году попала в Испанию. Сначала бумагу вырабатывали из хлопка, потом её стали делать из очёсов, ветхого белья, старых канатов и парусов. В целом технология изготовления бумаги насчитывала не менее 30 операций.

В Италии бумагу научились делать в 1154 году; центром производства стал итальянский город Фабриано, где насчитывалось до сорока бумажных мельниц. Бумажное производство развивала и Венеция. Итальянские бумажники значительно облегчили способы изготовления бумаги, применив для превращения волокнистого сырья в кашицеобразную массу так называемые толчеи . Толчея – это толстое бревно с выдолбленными в нём углублениями, или каменное корыто. Их заполняли измельчённым тряпьём, добавляли воду и толкли деревянными, окованными железом пестами. Песты приводились в движение деревянным валом с кулачками от колеса водяной мельницы, и такие устройства применялись потом аж до конца XVIII века. Итальянцы же ввели в практику проклейку бумаги животным клеем, чем повысили её прочность и снизили капиллярность.

И эта бумага, производившаяся по более прогрессивной технологии, нежели египетская, несмотря на всю механизацию и применение железа для изготовления пестов, была рыхлой, не очень прочной, сероватого или желтоватого цвета. Она была настолько грубой и недоброкачественной, что в 1221 году германский император Фридрих II издал приказ уничтожить все акты на бумаге и переписать их на пергамент. Но со временем качество росло, а с конца XIII века на бумаге европейского производства начинают появляться водяные знаки. В XV веке печатный станок предъявил к бумаге новые требования. Она должна была стать более гладкой, ровной, прочной, упругой и эластичной, хорошо впитывать краску. И именно это стимулировало дальнейший прогресс в её производстве. Так обычно и бывает: производство ставит задачу, и из предлагаемых решений выбирается нужное. Иначе, если оно и появится, то не получит развития, так как не ясно, ради чего надо нести затраты. Люди, в целом, существа практичные.

Мы думаем, что и бумага, и типографская краска вошли в обращение в одно время с появлением технологии гравирования (не ранее XIV века). Затем бумага понадобилась для печати, а технология гравирования – для изготовления литер для той же печати. Произошло это, по цивилизационным темпам того времени, довольно быстро – в течение не более ста – двухсот лет после изобретения таких материалов где угодно, хоть в Китае, хоть в Тмутаракани.

…Здесь приведена очень малая часть примеров, когда традиционная история принципиально противоречит естественнонаучным данным. Но даже это ограниченное число примеров позволяет назвать традиционную историю, в частности, европейской цивилизации, политической историографией . У С. Ф. Платонова читаем:

 

«Ко временам глубокой древности восходят … такие взгляды на историю, которые требовали от неё, помимо художественных впечатлений, практической приложимости. Ещё древние говорили, что история есть наставница жизни (magistra vitae). От историков ждали такого изложения прошлой жизни человечества, которое бы объясняло события настоящего и задачи будущего, служило бы практическим руководством для общественных деятелей и нравственной школой для прочих людей. Такой взгляд на историю во всей силе держался в средние века и дожил до наших времён; он, с одной стороны, прямо сближал историю с моральной философией, с другой – обращал историю в „скрижаль откровений и правил“ практического характера. Один писатель XVII в. (De Rocoles) говорил, что „история исполняет обязанности, свойственные моральной философии, и даже в известном отношении может быть ей предпочтена, так как, давая те же правила, она присоединяет к ним ещё и примеры“. На первой странице „Истории государства Российского“ Карамзина найдёте выражение той мысли, что историю необходимо знать для того, „чтобы учредить порядок, согласить выгоды людей и даровать им возможное на земле счастье“.

Эти слова прекрасно характеризуют современное положение в исторической науке.

Источники русской истории

В российской истории важный пласт текстов связан с личностями Словена и Руса.

Их фигуры достаточно значимы, чтобы их просто так игнорировать. Тем не менее, произошло именно это: по словам Валерия Дёмина, «в угоду господствующей идеологии и собственным интересам Карамзин, не задумываясь, срубил живое древо начальной русской истории, а из полученных обрубков попытался соорудить нечто невразумительное и несуразное… Историографический идол был встречен с восторгом и немедленно канонизирован: „Дескать, зачем нам легендарно зафиксированное бремя почти 5-тысячелетней истории – хватит с нас и одной тысячи“.

Не отвергая мнения Валерия Дёмина, всё же выскажем и другое: на наш взгляд, Карамзин был одним из самых убеждённых «западников» среди наших историков. Поэтому версия, выводящая первых русских князей с Запада, была ему близка. Этим и объясняется, почему он игнорировал факты, подтверждавшие другие версии. Дело в том, что русская традиция уже к XVI веку перестала принимать во внимание существовавшую в прошлом западную Русь; исторические следы её были утеряны. Когда при Петре I немецкие профессора приступили к изучению начал русской истории, они, естественно, поддержали своим авторитетом теорию, которая к тому же льстила их национальному чувству. Создался известный канон, против которого мог выступать либо невежда, либо заядлый «русский шовинист».

Историк В. Н. Татищев занял неясную позицию, одновременно принимая славянское западное происхождение Рюрика, и настаивая на том, что варяги были финнами из-за Ладожского озера. Карамзин же вообще не колебался, определённо приняв норманизм.

«Самые крупные первые исторические труды… продолжали распространять в русском просвещённом обществе только идеи норманизма, – пишут В. Буганов и П. Зырянов. – Антинорманисты были гораздо слабее и количественно, и качественно. Если бы они были идейно сплочены, то норманизм был бы опрокинут очень скоро, ибо он держался на глиняных ногах. Порой критика норманизма была убийственна. Но норманизм держался потому, что антинорманисты предлагали ещё менее вероятные теории. Напр., о том, что руссы были гуннами, готами, кельтами, пруссами и т д… Разумеется, при таком положении дел общество, даже сознавая все недостатки норманизма, не могло стать на сторону совсем уж нелепых теорий».

Между тем, «Сказание о Словене и Русе» до какого-то времени было повсеместное распространено. Ему очень благоволил Пётр I, и вплоть до конца XVIII века была ещё возможность перехода к иной исторической версии, нежели та, которую мы знаем теперь. Не позже 1789 года в Петербурге появилось издание одного из списков легендарной истории русского народа под названием «Сказание в кратце о скифех, и о славянах, и о Руссии, и о начале и здании Великого Нова града, и о великих государех российских», а менее чем за двадцать лет до выхода 1-го тома карамзинской «Истории Государства Российского» был издан четырёхтомный труд «Подробная летопись от начала России до Полтавской баталии» (1798–1799), написанный с тех же позиций. Труд это приписывается известному просветителю Феофану Прокоповичу (1681–1736), опубликовал же его Н. А. Львов (1751–1803), а помогал ему в предварительном редактировании и комментировании тома, касающегося древнейшей русской истории, профессиональный историк И. Н. Болтин (1735–1792). И хотя в библиотеке Карамзина имелись все тома этого издания, он предпочёл создать свой вариант, в котором не было места «лишним» героям и сообщениям.

Подчеркнём, во избежание недоразумений: мы НЕ утверждаем, что Карамзин не прав, а отринутые им версии непременно верны. Мы говорим о том, что ни в какой версии нельзя быть уверенным на все сто процентов.

Ещё одно интересное имя, упомянутое, например, в Иоакимовской летописи при освещении истории приглашения варягов – это имя новгородского старейшины (воеводы) Гостомысла. Историки XIX века не жаловали его своим учёным вниманием, ведь сам Карамзин объявил этого последнего представителя Новгородской династии «мнимым», коему нет места в «правильной» версии истории. Затем и советские историки Гостомысла в уме не держали. Этого имени не оказалось уже ни в Большой Советской Энциклопедии, ни в пятитомной энциклопедии «Отечественная история».

Между тем, Гостомысл – лицо абсолютно историческое: начиная с XV века он упоминается в Софийских летописях, в Рогожском летописце и других источниках. Однако понятно, почему крамольное имя новгородского князя из рода, противостоящего рюриковичам, оказалось «вычищенным»: он не вписывался в канонизированную и политизированную историю династии Рюриковичей.

Имеются, пусть и смутные, сообщения о родстве Гостомысла с предками Рюрика. Смутные в том смысле, что не вполне ясно, кто от кого произошёл. Татищев высказал предположение, что легендарный Вадим, предводитель антирюриковского восстания в Новгороде (об этом рассказывается только в одной – Никоновской – летописи) был внуком Гостомысла от одной из его безымянных дочерей, и, следовательно, двоюродным братом Рюрика. Получается, что Рюрик произошёл от Гостомысла, – как же могли «призвать» его из Германии, Швеции или откуда-то ещё?

Даже без особых исследований понятно, что родословное древо Рюрика первоначально выглядело вовсе не так, каким его «сделали» позже. Раз у него, как основателя первой российской великокняжеской и царской династии (кем бы он ни был и когда бы ни жил) было множество жён, то было и немало детей, а не один Игорь, как это следует из «Повести временных лет». Это подтверждает и сохранившийся в составе Несторовой летописи договор Игоря с византийцами: в числе присутствовавших при подписании договора в Царьграде упомянуты двое, о которых сказано, что они – племянники Игоря, то есть дети его брата (братьев) или сестры (сестёр). А участие в дипломатической миссии говорит о высоком месте Игоревых племянников (и Рюриковых внуков) при великокняжеском дворе.

И такая ситуация с пониманием прошлого, когда есть тексты ! А если их нет ? Тут складывается уж совсем парадоксальная ситуация: учёные мужи придумывают толкования, и начинают цитировать друг друга. Примерно об этом – Иван Солоневич:

 

«Русская крестьянская жизнь – под влиянием таких-то и таких-то условий выработала общинную форму землепользования и самоуправления. О ней из русской профессуры не знал никто. Не было цитат. Потом приехал немец Гастхаузен, не имевший о России никакого понятия и ни слова не понимавший по-русски. Он оставил цитаты. По этим цитатам русская наука изучала русскую общину.

Русский генерал Суворов командовал войсками в 93-х боях и выиграл все девяносто три. Но и он никаких цитат не оставил. Немецкий генерал Клаузевиц никаких побед не одерживал, но он оставил цитаты. Профессура русского генерального штаба зубрила Клаузевица и ничего не могла сообщить о Суворове: не было цитат».

 

…При Иване Грозном – в XVI веке, появилось сказание о князьях Владимирских, где род владимирских князей выводился от родственника римских императоров, с упоминанием имени некоего Пруса. И это тоже пример политической историографии! Просто историки разных поколений решали разные задачи. Первоначальные писали то, что было нужно их владетелям; последующие сводили воедино документы, получившиеся у их предшественников, но уже так, как было нужно новым владетелям и в новых условиях (мы вернёмся к этому вопросу в главе «Модели прошлого»). А если что-то из прежних документов их не устраивало, про них «забывали». Яркий пример: известно, что Иван Грозный лично редактировал летопись, которую писали при нём, но она до сих пор не издана.

В сочинениях XVII века (в допетровские времена) произошёл явный крен в сторону «нордических героев». Избыток таких героев вызвал в XVIII веке (в петровское время) потребность в «древнерусских антигероях», то есть в героях, побеждающих скандинавов. Потребность эта возникла во время Северной войны и воплотилась в культе Александра Невского. И дело не в том, что князя Александра не было; он был; дело в возможности историографии «выпячивать» одних деятелей прошлого, и забывать других. До Петра об Александре Невском слыхом не слыхивали; при Петре он стал примером для подражания, выдвинутым из патриотических и политических соображений; в екатерининской версии русской истории он стал обязательной вехой.

Ещё один источник «древнерусских» событий – скандинавские саги. Эти сказки явно написаны достаточно поздно, поскольку они уже полностью согласованы с традиционной хронологической шкалой; но из них до сих пор делаются фундаментальные выводы о русской истории. Между тем, само понятие о сагах появилось только в XVII веке, когда исландский епископ Брунъюлд Свейнссон издал «сказки прабабушки» («Эдда», 1643), которые и были положены в основу всех последующих «древних саг». О приключениях «викингов», покорявших Европу, мир узнал ещё позже, в XIX веке.

Русские историографы XVIII века, среди которых назовём Лызлова и Татищева, используя написанные до них историографические сборники о прошлом разных земель будущей империи (вроде той же «Начальной летописи»), приступили к согласованию разнородных текстов при Петре I. И они, и их предшественники были, разумеется, такими же научными конъюнктурщиками, как зарубежные и наши, советские и современные историки. Они её и создали, конъюнктурную историю. А власть – она всегда находила нужду в такой истории, и возможность в её защите. Посягательства на принятую в данный момент версию, и даже на мельчайшие отклонения от установленного шаблона беспощадно подавлялись. Так, Сенат уже в просвещённом XVIII веке приговорил к публичному сожжению трагедию Якова Княжнина (1742–1791) «Вадим Новгородский», в первую очередь потому, что рассказ о восстании новгородцев во главе с Вадимом против Рюрика и его семьи противоречил официальным установкам. А ведь сведения об этом восстании имеются в Никоновской (Патриаршей) летописи.

И так было всегда – вплоть до наших дней. Разница лишь в том, что в старые времена от научных конъюнктурщиков требовалось узаконить приход к власти Романовых, позже – приход к власти большевиков, а теперь и «демократов», как выражение «народных чаяний». Учёные, вслед за художниками, архитекторами и писателями того времени также искренне желали угодить своим царственным патронам, как и в позднейшие времена. В. Н. Татищев писал:

 

«…В продолжении столь многих разысканий и долгого написания главнейшим желанием было воздать должное благодарение вечной славы и памяти достойному государю его императорскому величеству Петру Великому за его высокую ко мне оказанную милость, а также к славе и чести моего любезного отечества.

…Всё, что имею, чины, честь, имение и, главное над всем, разум, единственно всё по милости его величества имею, ибо если бы он меня в чужие края не посылал, к делам знатным не употреблял, а милостию не ободрял, то бы я не мог ничего того получить. И хотя моё желание проявить благодарность славы и чести его величества не более умножить может, как две лепты сокровище храма Соломонова или капля воды, капнутая в море, но моё желание к тому неизмеримо, больше всех сокровищ Соломона и вод многоводной реки Оби».

 

Мы упомянули выше, что русские историографы XVIII века использовали помимо прочих источников «Начальную летопись». Этот документ появился, как полагают, в XII веке, но он – совсем не летопись, а первый известный пример политической историографии! Об этом говорит даже собственное название документа: «Временник, который нарицается летописание князей и земли Русской, и как избрал Бог страну нашу в последнее время, и города начали появляться по местам, прежде Новгородская волость и потом Киевская, и о построении Киева, как от имени назвался Киев».

«Начальная летопись», первая часть нескольких русских летописных сборников, имеет своим прообразом так называемую «Повесть временных лет» (ПВЛ). А её первым автором (составителем или редактором) считается Нестор. Чтобы далеко не бегать, возьмём Большой энциклопедический словарь:

«Повесть временных лет», общерусский летописный свод, составлен в Киеве во 2-м десятилетии 12 в. Нестором. Редактировалась Сильвестром и др. Текст включает летописные своды 11 в. и др. источники. История Руси в «П.В л.» связана со всемирной историей и историей славянства. Положена в основу большинства сохранившихся летописных сводов». Интересно, что сами же наши историки убедили себя, что «рукой летописца управляли политические страсти и мирские интересы, а если он был монахом, то тем большую свободу давал он своей пристрастной оценке, когда она совпадала с интересами родной обители и чернеческого стада, его населявшего» (см. Шахматов А. А. Повесть временных лет. С. XVI). Ясно, что при таком отношении место позитивного анализа занял идеологический критерий оценки содержания летописных текстов.

А ведь свод – это заведомое сокращение и обновление прежних текстов переписчиками, и правильное понимание его сильно зависит от того, насколько верно определён сам автор. Как пишет А. Л. Никитин, «выяснение имени автора/авторов раннего периода русского летописания, в первую очередь ПВЛ и продолжающей её Киевской летописи XII в., доведённой до 1198/1200 г., способно радикальным образом изменить наши представления о возникновении этих памятников, о критериях достоверности, с которыми следует подходить к событиям ранней русской истории»…

Автором ПВЛ, как уже сказано, называют и до сих пор Нестора. Между тем, уже к началу ХХ века уверенность в том, что первым русским летописцем был киево-печерский «черноризец Нестор» (правильнее – Нестер), известный также как автор Чтения о Борисе и Глебе и Жития Феодосия, оказалась серьёзно поколеблена. Выявилась несовместимость автобиографических сведений, приводимых самим Нестором, с теми, которые сообщает о себе в ПВЛ человек, называвшийся «учеником Феодосия», и считаемый за того же Нестора. И всё же, стараниями А. А. Шахматова, Нестор «остался» автором 1-й редакции ПВЛ (до 1110/1111 года). Вторая редакция, пополнившая текст до 1116 года, «досталась» игумену Михайлова Выдубицкого монастыря Сильвестру, а третья (до 1118/1119 года) – редактору Владимира Мономаха или его сына Мстислава Владимировича.

В середине XX века Д. С. Лихачёв предположил, что основателем русского летописания стал постригшийся в монахи Киево-Печерского монастыря под именем Никона бывший митрополит Иларион. А. Л. Никитин, отметив, что «гипотеза об Иларионе/Никоне оказывалась совершенно беспочвенной фантазией, способной вызвать только удивление», описывает дальнейшую историю поиска автора ПВЛ:

«Столь вольное обращение с фактами вдохновило в 60-е гг. Б. А. Рыбакова на соответствующую модернизацию схемы Шахматова, в которой он оставил Нестера/Нестора и Сильвестра, но автором и редактором 1118/1119 г. сделал некоего «Василия, мужа Святополка Изяславича». Ему он сначала приписал авторство Повести об ослеплении Василька Ростиславича Теребовльского, а затем и работу летописцем у Мстислава Владимировича в Новгороде, изложив это в излюбленном академиком жанре fantasy». (См. Рыбаков Б. А. Древняя Русь. Сказания. Былины. Летописи. С. 276–279.)

Затем изучением вопроса об авторах ПВЛ занялся археолог М. Х. Алешковский. Отказавшись от многих выводов А. А. Шахматова, он прежде всего признал, что между Лаврентьевским и Ипатьевским списками ПВЛ имеются отличия, и что на самом деле «текст Повести временных лет в Лаврентьевской летописи представляется… результатом сокращения того текста, который сохранился в Ипатьевской летописи. Это сокращение не носит редакторского характера, незакономерно, не является результатом намеренного редактирования и, возможно, появилось не в XII в., а позднее и в результате не одного, а нескольких переписчиков». (См. Алешковский М. Х. Первая редакция Повести временных лет. С. 16–17.)

В итоге из списка возможных авторов и редакторов ПВЛ окончательно выпал игумен Сильвестр. Кроме того, Алешковский заменил «сводчика Мстислава», в котором Рыбаков готов был видеть даже самого сына Владимира Мономаха, неким «новгородцем Василием», который, по его словам, был «внимательный читатель Хроники Амартоли, наблюдательный путешественник, поклонник Мономаха и Рима, чуткий собеседник Василька Ростиславича и Мстислава Владимировича». (См. Алешковский М. Х. Повесть временных лет. Судьба литературного произведения в древней Руси. С. 49.)

Наконец, А. Л. Никитин занялся личностью самого «Нестора», основного автора/редактора ПВЛ – инока Киево-Печерского монастыря, называвшего самого себя в ПВЛ «учеником Феодосия». О себе «Нестор» писал, что к Феодосию «приидох жеазъ, худыи и недостойный рабъ Нестер, и приять мя, тогда милетъ сущу 17 отрожениа моего» (см. Кассиановский 1462 года редакции Киево-Печерский Патерик). Затем и в записи «Слово 9. Нестера, мниха монастыря Печерьскаго, о принесении мощемъ святаго преподобнаго отца нашего Феодосиа Печерьскаго августа 14» сказано, что этому делу «иазъ, грешный Нестеръ, сподобленъ былъ, и пръвие самовидець святыхъ его мощей, по повелению игуменову; еже и свестинно известновамъ повемъ, не от инехъ слышахъ, носамъ начальникъ былъ тому» . В то же время, все исследователи согласны, что Нестор – автор текстов о погублении Бориса и Глеба и «Жития Феодосия».

И тут начинаются биографические разногласия, анализ которых приводит к выводу, что хотя Нестор действительно был одним из выдающихся писателей, работавших в Киеве и в Печерском монастыре, однако к собственно летописанию и к тому тексту, который мы традиционно называем ПВЛ, он не имел никакого отношения. С уверенностью можно считать лишь то, что из-под его пера вышло два сочинения: «Чтение о житии и о погублении блаженную страстотерпца Бориса и Глеба», наиболее ранний список которого представлен в Сильвестровском сборнике XIV века, и «Житие преподобного отца нашего Феодосия, игумена Печерьскаго», древнейший список которого сохранился в Успенском сборнике XII–XIII веков. Оба эти произведения заключают в себе сведения об их авторе и позволяют представить вероятную хронологию его творчества. И мы узнаём из них, что Нестор от братии монастыря « многажды » слышал « доброе и чистое житие преподобьнаго и богоносьнааго и блаженаиго отца нашего Феодосия », которое, однако же, до того времени « исбениоткогожевъписано ». Из этого признания ясно, что, во-первых, Нестор никогда не встречался с Феодосием, поскольку поступил в монастырь уже после его смерти; во-вторых, сведения о Феодосии он собирал от знавших его монахов; в-третьих, к моменту написания «Жития Феодосия» в Печерском монастыре ещё не был создан текст ПВЛ со статьями об основании монастыря и об успении Феодосия и, что особенно важно, с рассказом об обретении его мощей, который отсутствует в Житии.

Итак, Нестор не знал тех самых текстов, которые, по представлениям историков, сам же и написал до этого.

Помимо того, что изложенные автобиографические данные Нестора, автора «Жития Феодосия» решительно расходятся с автобиографическими данными «ученика Феодосия» – автора ПВЛ, существуют непримиримые противоречия между новеллами «ученика Феодосия», рассказывающими об истории Печерского монастыря, и «Житием Феодосия» о тех же событиях. Их нельзя объяснить ни забывчивостью автора, ни последующей редактурой переписчиков. А. Г. Кузьмин, следуя за Н. И. Костомаровым, составил выразительную таблицу этих расхождений. Вот они (по книге А. Л. Никитина «Инок Иларион и начало русского летописания»):

 

 

Итак, «Житие Феодосия» и текст ПВЛ написан разными авторами.

А. Л. Никитин замечает с некоторым недоумением: «Несмотря на столь разительные расхождения, которые были известны задолго до написания А. А. Шахматовым своего итогового исследования о ПВЛ, исследователь и в нём отстаивал принадлежность её первой редакции „преподобному Нестору“…

Загадки ПВЛ

Историк, археолог и популяризатор науки А. Л. Никитин после серьёзного исследования Повести временных лет пришёл к удивительному выводу. Некоторые события, изложенные в ней, «являются одной из самых больших, быть может, вообще неразрешимых загадок русской историографии, поскольку несут на себе отпечаток столь целенаправленной и последовательной мифологизации, что её до сих пор не удаётся заменить более убедительной версией происходившего, основанной на сколько-нибудь достоверных материалах». А подводя итоги своему поиску автора ПВЛ, А. Л. Никитин пишет:

 

«Автор Чтения о Борисе и Глебе и Жития Феодосия, инок Киево-Печерского монастыря Нестер/Нестор, принятый в монастырь игуменом Стефаном между 1074 и 1078 гг. и тогда же рукоположённый им в диаконы, не имеет никакого отношения к летописанию вообще, и в частности к ПВЛ и продолжающей её Киево-Печерской летописи XI–XII вв.; точно так же он не имеет ничего общего с так называемым „учеником Феодосия“, которому принадлежат новеллы 6559/1051, 6582/1074 и 6599/1091 гг. в тексте Киево-Печерской летописи…»

 

Кто же писал «тексты Нестора»? По мнению Никитина, многие изложенные от первого лица в Киево-Печерской летописи факты неопровержимо свидетельствуют об их принадлежности книгописцу этого монастыря, келейнику и, действительно, ученику Феодосия, иноку Илариону (1051/1052–1132/1133). Мы дальше так и будем называть автора этих текстов, и не только потому, что доказательства, приведённые Никитиным, кажутся нам убедительными, но и чтобы преодолеть стереотипность в восприятии ПВЛ читателем.

Летопись Илариона состоит из трёх принадлежащих ему произведений: а) Повести временных лет, первоначально представлявшей отдельное повествование о том, откуда пошла Русская земля и кто впервые в ней княжил, не разбитое на годовые новеллы, текст которого заканчивается окончательным изгнанием Святополка из пределов Руси и вокняжением Ярослава в Киеве; б) собственно Летописца, составленного из кратких хроникальных заметок о событиях лет, прошедших, начиная со смерти Малфриды, и в) Печерской летописи, представляющей собою тот же Летописец, но пополненный сюжетными новеллами о Мстиславе и Редеде, о начале Печерского монастыря, о восстании волхвов, о восстании киевлян, о битве на Нежатине ниве, и текстами самостоятельных повестей о Борисе и Глебе и об ослеплении Василька Теребовльского.

Между тем, очень многое в этих повестях может оказаться мифом, а найти тот уровень, с которого в летописании начинается история общества, уже не сводимая к простому чередованию мифических эпизодов, учёным не удалось и до сих пор. Так, А. Лосев в своей «Истории античной эстетики» справедливо писал, что «миф, как средоточие знания и вымысла, обладает безграничными возможностями, в которых Платон видит даже нечто магическое, колдовское. Недаром миф может заворожить человека, убеждая его в чём угодно».

Можно только предположить, что в некий момент – незадолго до Илариона, – первобытная мифология стала более осмысленной, и явно фантастические сказания сменились «былинами». Именно такая мифология предшествует любой письменной литературе, не только русской. Это тот этап развития культуры, когда из множества вариантов мифического летописания первичный автор выбирает любые нравящиеся ему (или его заказчику, князю) эпизоды и компилирует их в некое связное повествование. А «связать» его можно любым способом, хотя бы проставляя даты от Сотворения мира. Причём, как мы покажем это дальше, даты могли вписать переписчики много позже составления самих текстов.

Компиляция же, сводящая воедино разноречивые мнения, непременно содержит возможность разных толкований. В итоге любой будущий исследователь оказывается невольной жертвой мифов, поскольку, как пишет А. Л. Никитин, «изучая алогичные системы идеологизированных легенд, он вынужден полагаться только на логику собственного анализа текстов». А поскольку исследователей обычно много, то на следующем этапе из одного текста появляется целый пучок зачастую абсолютно разных толкований, что и показала нам вся история изучения ПВЛ, от Шахматова до Никитина.

Возникают вопросы. Насколько правильно определено время создания первой редакции ПВЛ? Можно ли предположить, что изначально в Печерском монастыре существовал только один список ПВЛ, что находился он под контролем непосредственно киевских князей, что его не переписывали, изничтожая текст-предшественник? А если переписывали – то сколько было последовательных списков и редакций, и в какие периоды? Когда и как окончательно слагались «варяжские» новеллы о Владимире, Ярославе и Святополке? Как все они соотносятся с той исторической действительностью, которую плотно закрывают от нас явные легенды? На все эти вопросы мы никогда не получим ответов, ибо никаких новых письменных источников об этом периоде русской истории уже никогда не будет обнаружено в архивах; не даст их и археология.

А какими источниками располагал или мог располагать Иларион, работая над своими текстами? Ведь, хотя в них имеется большое количество цитат и заимствований из книг Священного Писания, Хроники Георгия Амартола и его Продолжателя, Толковой Палеи, Хронографа особого состава, Мефодия Патарского и ряда других сочинений, всё же эти заимствования не есть источники сведений Илариона. Это материалы, дополняющие его собственные тексты, посвящённые непосредственно русским событиям. Откуда он о них знал? Понятно, что в условиях многонационального торгового и ремесленного Киева с его боярской и княжеской знатью различные рассказы, предания, легенды, исторические анекдоты могли циркулировать в среде горожан и аристократии как в устной форме, так и в составе различного рода сборников типа фаблио и фацеций.

У автора летописи могли быть любые источники, и правдивые, и фантастические. Но ведь он их ещё и творчески перерабатывал! Так, в новеллу о походе Олега на Царьград вставлены имена послов и статьи, взятые из договора греков с «русью» (полагают, от 911). Иларион, не изменяя текст самого договора, внёс в новеллу список русских городов, пользующихся торговыми льготами в его время: Киев, Чернигов, Переяславль, Полоцк, Ростов, Любеч. Это, конечно, можно считать документальным свидетельством. Но тут же читаем:

«И повелел Олег своим воинам сделать колёса и поставить на колёса корабли. И когда подул попутный ветер, подняли они в поле паруса и пошли к городу. Греки же, увидев это, испугались и сказали, послав к Олегу: „Не губи города, дадим тебе дань, какую захочешь“. И остановил Олег воинов, и вынесли ему пищу и вино, но не принял его, так как было оно отравлено. Ииспугались греки, и сказали: „Это не Олег, но святой Дмитрий, посланный на нас Богом“. И приказал Олег дать дани на 2000 кораблей: по 12 гривен на человека, а было в каждом корабле по 40 мужей». (Перевод Д. С. Лихачёва.)

То, что корабли Олега были поставлены на колёса, могло быть выдумано Иларионом, или он использовал «бродячий сюжет», хорошо известный средневековой литературе. А может, факт применения именно Олегом этого тактического приёма был ещё до Илариона зафиксирован текстом, который до нас не дошёл.

Самое интересное, что только в условиях Царьграда транспортировка морских судов на колёсах к верховьям Золотого Рога действительно представляла смертельную угрозу, чем и воспользовались в 1453 году турки. И если именно этот факт пробудил фантазию автора, то, значит, сам эпизод попал в летопись позже 1453 года, что может сдвинуть и даты жизни самого автора новеллы о походе Олега.

Русские летописи были не фактическими, простодушными записями, которые монахи вели год за годом, старательно продолжая работу один за другим, но компиляциями разнообразных сочинений, приведёнными в нынешний вид не ранее XV–XVI веков нашей эры! А чем руководствовались первичные летописатели, вроде Илариона, сегодня даже предположить невозможно.

Под 6496 годом (989 н. э.) в ПВЛ перечислены по старшинству двенадцать сыновей князя Владимира: Вышеслав, Изяслав, Святополк, Ярослав, Всеволод, Святослав, Мстислав, Борис и Глеб, Станислав, Позвизд, Судислав. А. Л. Никитин, отметив, что с уверенностью можно говорить только об историчности Ярослава, Святополка, Мстислава и Судислава, пишет:

 

«Позвизд, похоже, вообще попал сюда по недоразумению из славянской демонологии, тогда как Всеволод, Святослав и Станислав абсолютно неизвестны даже в своих потомках. Судя по легенде Нестера/Нестора, Борис и Глеб должны были быть младшими детьми Владимира от какой-то болгарской наложницы, однако в этом перечне они следуют за Мстиславом, намного опережая Судислава».

 

Н. А. Морозов указывал, что, если пристально посмотреть на крестителя русской земли Владимира Красно Солнышко, становится ясна астральность и его личности, и семьи. Что за имя носит князь? Владеющее Миром Красное Солнышко! А двенадцать его сыновей – знаки зодиака!

1. Вышеслав, то есть поднимающий выше славу . Это созвездие Тельца, поднимающего своими рогами вверх солнце весною, в апреле. Начало года.

2. Изяслав соответствует Близнецам, по которым солнце идёт в мае в приятной славе .

3. Святополк, то есть святое ополчение , соответствует наивысшей силе солнца в созвездии Рака в июне. Там же находится и группа звёзд «Ясли Христа».

4. Ярослав – яростная слава , соответствует созвездию Льва, где солнце получает жгучий жар в августе.

5. Всеволод соответствует созвездию всем владеющей Небесной Девы, символу Божьей Матери, где солнце бывает в сентябре.

6. Святослав – святая слава , соответствует созвездию последнего суда Божия, небесным Весам, где солнце бывает в октябре.

7. Мстислав – мстящая слава , соответствует созвездию смертоносного Скорпиона, где солнце бывает в ноябре.

8. Борис, – имя, созвучное с русским словом бороться , соответствует созвездию борьбы Стрельцу, где солнце преодолевает влекущие его вниз силы в декабре.

9. Глеб соответствует по интерполяции Козерогу, где солнце пребывает в январе.

10. Станислав, стан славы , соответствует крестителю планет Водолею, где солнце «крестится» в феврале.

11. Позвизд (Позвёзд) соответствует созвездию Рыб, последнему перед весенним началом года, там солнце бывает в марте.

12. Судислав, судья славы , соответствует созвездию Овна, астрологическому символу евангельского Христа, судьи живых и мёртвых по Апокалипсису.

Можно предположить, что даже год «крещения Руси при Красном Солнышке» был вычислен из каких-то астрологических соображений. Например, приурочен к соединению Марса, Сатурна, Юпитера и остальных планет. Но если эти астрологические расчёты делались до появления работ астронома Тихо-Браге (ум. в 1601), то, для простоты считая средним временем обращения Марса 2 года вместо 1 880 832, вычислители неизбежно получили неправильную дату.

И всё же, хотя летописные и эпические рассказы о Владимире Красном Солнышке не раз обнаруживают признаки астрального мифа, они, будучи изложенными в повествовательном стиле, показывают некоторую историческую событийность. Если внимательнее вчитаться в эту «событийность», обнаруживаешь удивительные несоответствия, которые как раз и могли возникнуть из-за необходимости увязывать астрологию с, так сказать, топологией.

Например, поскольку Владимир пережил своих сыновей Вышеслава и Изяслава, киевский престол должен был наследовать Святополк, занимавший, по ПВЛ, стол в Турове. А по своему положению наследника и ближайшего соправителя он должен был находиться в Вышгороде! И что же мы видим? Он обращается за помощью не к туровским, а именно к вышгородским «мужам».

 

«Святополк пришёл ночью в Вышгород, тайно призвал Путшу и вышгородских мужей боярских и сказал им: „Преданы ли вы мне всем сердцем?“. Отвечали же Путша с вышгородцами: „Согласны головы свои сложить за тебя“.Тогда он сказал им: „Не говоря никому, ступайте и убейте брата моего Бориса“.

 

Итак, вступив на киевский престол (1015), Святополк отдаёт совершенно бессмысленный приказ об убийстве Бориса и Глеба, которые не могли представлять никакой для него опасности, а также Станислава, уже «бежавшего в Угры». После столь странных убийств на Святополка двинулся из Новгорода Ярослав, разбил его на подступах к Киеву, и тот бежал к тестю в Польшу за помощью. Вернулся он с ней только через два или три года, разбил с помощью Болеслава I на Буге Ярослава, захватил Киев, где княжил около года, а затем окончательно был изгнан Ярославом «неведомо куда».

Посмертная судьба убитых братьев ещё удивительнее: Борис и Глеб были канонизированы в 1072 году, а Станислав забыт, как если бы его и не было. А вот и ещё большая странность: в Слове о законе и благодати митрополита Илариона, написанном им до 1050 года, вообще не упомянуты новоявленные мученики. Возможно, эту странность объяснит читателю такой факт – и вот уж это действительно ФАКТ! – все сведения, которыми располагает о Борисе и Глебе история, содержатся в трёх взаимосвязанных документах. Это: Повесть об убиении Бориса и Глеба в ПВЛ, Чтение о житии и о погублении блаженнюю страстотерпца Бориса и Глеба, написанное Нестером/Нестором, и Сказание и страсть и похвала святую мученику Бориса и Глеба, сохранившееся в древнейшем виде в Успенском сборнике XII–XIII веков. Больше о них нигде и ничего нет!

Точно также анализ показывает баснословность сообщений об Игоре и Ольге, хоть и подкреплённых в ряде случаев своего рода «параллельными текстами» иностранных источников. Весь рассказ о мести Ольги убийцам Игоря выстроен, с одной стороны, на топографии тогдашнего Киева, а с другой – на чисто фольклорных сюжетах сказочного германского эпоса. Среди них – несение послов в лодье, сожжение в бане, избиение на погребальном пире, к которым во второй редакции ПВЛ был присоединён столь же распространённый сказочный сюжет о сожжении города с помощью птиц.

Нельзя быть уверенными, что при написании новелл, связанных с именем Святослава (о воеводе Претиче) или Владимира (о юноше-кожемяке, о белгородском киселе), или циклизирующимися сюжетами о Владимире и Добрыне, автор летописи – Иларион, опирался на какие-то документы. Он выступал в качестве собирателя и литобработчика фольклора. К этим сюжетам менее всего применимо понятие «исторические факты», соответствующие тем годовым индексам, под которыми они находятся в Киево-Печерской летописи и ПВЛ.

Прямым подтверждением использования Иларионом фольклорных рассказов может служить новелла о сватовстве Владимира к Рогнеде.

 

«В год 6488 (980). Владимир вернулся в Новгород с варягами и сказал посадникам Ярополка: „Идите к брату моему и скажите ему: „Владимир идёт на тебя, готовься с ним биться“. И сел в Новгороде. И послал к Рогволоду в Полоцк сказать: „Хочу дочь твою взять себе в жёны“. Тот же спросил у дочери своей: „Хочешь ли за Владимира?“. Она ответила: „Не хочу разуть сына рабыни, но хочу за Ярополка“. Этот Рогволод пришёл из-за моря и держал власть свою в Полоцке, а Туры держал власть в Турове, по нему и прозвались туровцы. И пришли отроки Владимира и поведали ему всю речь Рогнеды – дочери полоцкого князя Рогволода. Владимир же собрал много воинов – варягов, словен, чуди и кривичей – и пошёл на Рогволода. А в это время собирались уже вести Рогнеду за Ярополка. И напал Владимир на Полоцк, и убил Рогволода и двух его сыновей, а дочь его взял в жёны“.

 

В таком виде легенда вошла в ПВЛ под 6488 (980) годом. А в более полном виде она оказалась в составе Лаврентьевского списка под 6636 (1128) годом. А мы напомним, что Лаврентьевская летопись и Ипатьевская летопись – старшие и основные, содержащие ПВЛ. Полагают, что в первой отразилась 2-я редакция ПВЛ, а во втором – 3-я редакция. Списки этих документов, имеющиеся у историков, достаточно «молодые»: Лаврентьевская летопись сохранилась в единственном пергаментном списке 1377 года, Ипатьевская – в списке XV века. Вывод учёных: древние тексты дошли до нас в составе сводов, будучи сокращаемы и поновляемы переписчиками, часто в настолько переработанном виде, что заставляют сомневаться в их родстве с собственным древним прообразом. Однако может быть и более радикальный вывод: а был ли тот прообраз древним?

О том, что Иларион имел крайне скудный материал по эпохе Владимира и Ярослава (а была ли та эпоха?), можно судить по тому, что некоторые сюжеты он был вынужден использовать многократно. В его текстах встречаются такие зеркальные двойники, как, например, воевода Блуд у Святополка и воевода Буды , – «кормилец» Ярослава, хотя последнему было уже под сорок лет. Этот Буды в битве на Буге с Болеславом выступает таким же подстрекателем к битве, как у Любеча – «воевода отень» Святополка по имени Волчий Хвост. В обоих случаях воеводы оказываются виновниками разгрома своего войска, заставляя сомневаться в реальности совершаемых ими поступков, приличествующих более подросткам во время кулачных боёв. К тому же стоит напомнить, что все наши сведения о существовании Олега Святославича, Ярополка и трёх названных воевод основаны исключительно на новеллах ПВЛ, написанных и отредактированных Иларионом, не более. Ни в одном другом источнике они не упоминаются.

Потому-то и возникает у историка Никитина вопрос: кто они, эти князья и воеводы – литературные персонажи или исторические личности? Кто такие варяги, когда и откуда они появились в документах?

Исходный термин «варанг/варанги» возник в Константинополе не ранее конца 1020-х годов, и первоначально обозначал скандинавов, состоявших на службе в императорской гвардии. Ко второй половине того же столетия термин был распространён на англов, сменивших в гвардии скандинавов, а затем стал обозначать наёмников вообще, и именно в этом единственном смысле на протяжении всей ПВЛ его использует Иларион, искусно вплетая этих «варягов» в повествование, когда их требует сюжет, и не считаясь вовсе с «действительностью». Так и была порождена путаница с «варягами» и «русью», ставшая, по словам одного исследователя, «кошмаром русской истории».

Что забавно, в собственно Печерской летописи, написанной тем же Иларионом, никаких варягов нет; они появились только в ПВЛ. Более того, из текста следует, что первоначально варягов не знали ни Олег, ни Игорь, ни Ольга, ни Святослав – все они выступают с «русью», поэтому последующее появление «варягов» в перечне племён, участвующих в походах Олега и Игоря (но не Ольги и Святослава!) оказывается, безусловно, вторичным. Возможно, эти эпизоды вообще не принадлежат перу Илариона.

Даже в новеллах о Владимире лексема «варяги» выглядит совершенно анахроничной, показывая переброску «в прошлое» сюжета, связанного с приключениями Ярослава и Святополка. И кстати, «два варяга», которые подняли на мечах несчастного Ярополка, зеркальны другой паре таких же наёмников, которые якобы были посланы Святополком, чтобы прикончить Бориса:

 

«Бориса же убивше оканьнии, увертевше и в шатеръ, и вьзложиша и на кола, повезошаи, ещё дышющу ему. И увидивьше её оканьныи Святополкъ, и якоеще ему дышющу, и посла два Варяга приконьчевати его. Оне маже пришедшима и видившима, якоещее муживу сущю, и единъ ею извлекъ мечь и проньзеюкь сердцю» [Ип., 120].

 

(В переводе Д. С. Лихачёва: «Убив же Бориса, окаянные завернули его в шатёр, положив на телегу, повезли, ещё дышавшего. Святополк же окаянный, узнав, что Борис ещё дышит, послал двух варягов прикончить его. Когда те пришли и увидели, что он ещё жив, то один из них извлёк меч и пронзил его в сердце».)

Каким образом мог Святополк увидеть (узнать) «дыхание» Бориса на Альте из Киева, чтобы послать туда «варягов», когда и так были там убийцы? Это удивляло всех историков. А вот романиста это вряд ли бы удивило: очень трудно уследить сразу за всеми героями, обстоятельствами, временами, если надо ещё проводить какую-то «основную мысль». А Повесть временных лет не есть летописание; это чистая литература, основная мысль которой – рассказ о добре и зле.

Сколь часто авторские сюжеты «из русской жизни» переплетаются с библейскими сказаниями! Сколь чётко само поведение Бориса и Глеба просто требует признания их святыми мучениками! Чтобы у читателя не оставалось никаких сомнений в виновности Святополка, Иларион загодя выстраивает «генеалогию злодейства», с которой Святополку ничего другого и не оставалось, кроме как повторить судьбу Каина, суд над которым лежит вне людской компетенции.

 

«Святополк же окаянный стал думать: „Вот убил я Бориса; как бы убить Глеба?“. И, замыслив Каиново дело, послал, обманывая, гонца к Глебу… Святополк же окаянный и злой убил Святослава, послав к нему к горе Угорской, когда тот бежал в Угры. И стал Святополк думать: „Перебью всех своих братьев и стану один владеть Русскою землёю“. Так думал он в гордости своей, не зная, что „Бог даёт власть кому хочет, ибо поставляет Всевышний цесаря и князя, каких захочет дать“.

 

То, что человек не имеет права брать на себя наказание преступника, поскольку это прерогатива Божьего суда: «мне отмщенье и аз воздам» – одна из самых излюбленных мыслей Илариона. Не зря Ярослав – благородный мститель, который не убил, а лишь изгнал своего подлого старшего брата из страны. И не определён Святополку конец Ирода, заимствованный… из Хроники Георгия Амартола!

 

«И когда бежал он, напал на него бес, и расслабли все члены его, и не мог он сидеть на коне, и несли его на носилках. И бежавшие с ним принесли его к Берестью. Он же говорил: „Бегите со мной, гонятся за нами“. Отроки же его посылали посмотреть: „Гонится ли кто за нами?“. И не было никого, кто бы гнался за ними, и дальше бежали с ним. Он же лежал немощен и, привставая, говорил: „Вот уже гонятся, ой, гонятся, бегите“. Не мог он вытерпеть на одном месте, и пробежал он через Польскую землю, гонимый Божиим гневом, и прибежал в пустынное место между Польшей и Чехией, и там бедственно окончил жизнь свою. „Праведный суд постиг его, неправедного, и после смерти принял он муки окаянного: показало явно…посланная на него Богом пагубная кара безжалостно предала его смерти“, и по отшествии от сего света, связанный, вечно терпит муки. Есть могила его в том пустынном месте и до сегодня. Исходит же из неё смрад ужасен. Всё это Бог явил в поучение князьям русским…» –

 

– …да и сама ПВЛ «явлена была» в поучение князьям русским.

Авторы первичных литературных текстов, – тех, которые ныне рассматриваются, как источники сведений об историческом прошлом человечества, – не ставили себе задачи создавать «источники». Их личный кругозор был достаточно узок, они не могли, да и не стремились достичь адекватности в описании героев и событий минувшего. Восхваление своего князя, и уничижение чужого; поиск материала для подтверждения библейских истин, или даже его сочинение; желание написать поучительную для читателя повесть – вот что двигало ими. Реальная жизнь не знает законченных сюжетов, а в большинстве летописных повестей мы видим именно законченные сюжеты. Нет принципиальной разницы в технологии изготовления сказок и летописных повестей!

Вот и А. Л. Никитин в отношении ПВЛ пишет:

 

«Всё дело в том, что мы обсуждаем не исторический документ, каковым большинству представляется летопись, и даже не летопись, а всего только литературное произведение, которое может нести в себе отражение действительности».

Глобальная катастрофа конца XIII века?

Списков русских летописей, сообщающих «о древней жизни», но составленных ранее XIV века, не существует, – так, содержащая в себе Повесть временных лет Лаврентьевская летопись имеется в списке 1377 года, а Ипатьевская – XV века. Другие известные летописи:

Летописец Владимирский, XVI век, сохранился в двух списках. Летописец Еллинский и Римский, конец XV или XVI век. «Летописец начала царства» излагает события 1533–1552 годов, и составлен не ранее. Летописец Новый («Книга глаголемая Новый летописец») – документ, охватывающий время с конца царствования Ивана 1V до 1630 года. Летописец Двинской – памятник провинциального летописания последней четверти XVII и XVIII веков. «Летописец от 72-х язык» – летописная компиляция конца XV – начала XVI века.

Летописец Переяславля Суздальского (в рукописи: «Летописец русских царей») обнаружен в сборнике конца XV века. Летописец Рогожский – первая половина XV века. Летописец 1619–1691 годов, соответственно, XVII век. Летописный свод Лицевой, самое крупное летописно-хронографическое произведение средневековой Руси, в десяти томах, где почти каждая страница украшена миниатюрами, создавался по заказу Ивана IV Грозного в период 1568–1576 годов. Летописный свод Московский великокняжеский – последняя четверть XV века. Летописный свод Сокращённый – конец XV века.

Летописный свод 1652 года составлен в XVII веке, хоть и охватывает события от легендарных времён расселения славян в Восточной Европе до 1652 года. Летопись Вологодско-Пермская, конец XV – первая половина XVI века. Летопись Воскресенская; известно тринадцать списков середины XVI – начала XIX веков. Летопись Ермолинская, конец XV века. Летопись Львовская, XVI века, содержит, в частности, «Хождение за три моря» Афанасия Никитина.

Летопись Никаноровская второй половины XV века сохранилась в списке XVII века. Летопись Никоновская – XVI век. Летопись Новгородская 4-я, XV век. Летопись Новгородская Карамзинская – середина XV века. Летопись Новгородская Хронографическая – конец XV века. Летописи псковские относятся к XV–XVII векам. Летопись Радзивиловская представляет собою лицевую (иллюстрированную) рукопись XV века, – она так же, как Лаврентьевская и Ипатьевская, содержит в себе текст ПВЛ.

Летопись Симеоновская сохранилась в единственном полном списке XVI века.

Летопись Софийская 1-я, XV век, сохранилась во множестве списков и лежит в основе всех общерусских летописей второй половины XV–XVI веков; до нашего времени дошла в двух редакциях. Летопись Софийская 2-я – начало XVI века, имеется в двух списках. Летопись Тверская, или Тверской сборник, XVI век; дошла в трёх списках XVII века западнорусского происхождения – Погодинском, Забелинском и Толстовском. Летопись Типографская, конец XV – начало XVI века.

Летопись Троицкая, начало XV века, доведена до 1408 года, была известна историкам XVIII – начала XIX веков в единственном «харатейном» (пергаментном) списке, сгорела в 1812 году. Летопись Устюжская, составлена в начале XVI века на севере Русского государства. «Царственная книга» – одна из частей летописного свода Лицевого, составленного в XVI веке по заказу Ивана IV Грозного.

Ни одной летописи не только XIII, но и начала XIV века!

Обратим внимание на два фактора. Во-первых, распространение цивилизации – процесс медленный и постепенный. Чтобы у нас тут появилось летописание, нужен был не только иностранный пример , но и наличие места и времени , чтобы кто-то мог этим заниматься. Кто и где? Понятно, что монах в монастыре, живущий от общего стола. Ведь первичное летописание обязательно требовало увязки гражданской и священной истории, а потому заниматься этим делом мог только человек доверенный и подготовленный. А кто ж его подготовит, не говоря даже о том, что и монастыри появились не сразу по христианизации, а чем севернее, тем позже.

Когда же летописание всё-таки появилось, никак не могли сразу вести его в современном хронологическом порядке. Между тем, «начальные» части Лаврентьевской, Радзивиловский и других рукописей имеют характер якобы записей год за годом, – и это второй фактор, на который следует обратить сугубое внимание. Наличие датировок означает, что древняя русская «история» составлена из разрозненных записей, составленных вообще неизвестно когда, и продатирована во времена, когда идея сквозных датировок поразила и Византию, и Западную Европу, – то есть в конце XV – начале XVI веков. А рассказывают они о событиях, якобы происходивших с середины IX века!

В первом же датированном сообщении, сразу по окончании вступления, в начальных частях наших самых авторитетных летописей изложена вся глобальная хронология древней русской истории, применительно к мировой хронологии:

 

«В лето 6360, индикта 8, наченшу Михаилу царствовати, и нача прозыватися Русская земля. О сём бо уведахом, яко при сём цари приходиша Русь на Царьград, яко же пишет в летописании греческом, тем же от селе и почнем, и числа положим, яко от Адама до потопа лет 2242, а от потопа до Авраама лет 1082; от Авраама до исхождения Моисеова лет 430; а от Давида и от начала царьства Соломоня и до пленениа Иарусолимова лет 448; а пленениа до Александра лет 318; а от Александра до Христова рождества лет 333; а от Христова рождества до Констянтина лет 318; от Констянтина же до Михаила сего лет 542, а перваго лета Михаила сего до перваго лета Олга, русскаго князя, лет 29…»

 

Если этот лист убрать, то русская хронология «Повести временных лет» повисает в воздухе и лишается привязки ко всемирной истории. И открываются возможности для самых различных интерпретаций приведённых в ней дат, – а значит, и ставили их отнюдь не из научных, а из каких-то других соображений.

Н. А. Полевой по поводу дат княжения Рюриковичей до Олега, приведённых в этом хронологическом листе, писал ещё в 1829 году: «События же прежде его расчислил [автор ПВЛ Нестор/Иларион] наудачу; тут встречаются какие-то седьмицы и деления седьмиц … Всё это делает подозрительным летоисчисление летописца. Он не знал хорошо греческой хронологии, всемирную взял от греков, а годы для первых русских, кажется, выдумал, по какому-то таинственному расчёту, наудачу».

После листа с «привязкой» к дате от Сотворения мира, произошедшего за 5508 лет до Рождества Христова, в летописи идут даты, – но вот сообщений-то при них часто нет:

В лето 6361 (853 н. э.).

В лето 6362.

В лето 6363.

В лето 6364.

В лето 6365. (Годы проставлены, но ничего под ними не отмечено.)

В лето 6366. Михаил царь (византийский) изыде свои (воинами) брегом и морем (Чёрным) на болгары. Болгаре же увидевше, немого шастати противу (него), креститися просиша и покоритися греком. Царь же кристи князя ихи бояры вся и мир сотвори с болгары .

(Как видим, автор вносит в летопись иностранные сведения.)

В лето 6368.

В лето 6369.

В лето 6370 (862 н. э.). Бывша варягы из-за морья и недаим дани, и почашасами в собе володети, и небе в них правды, и восташа род народ…»

Далее излагается версия призвания варягов.

В лето 6371.

В лето 6372.

В лето 6373. (Годы проставлены, но опять-таки событий нет.)

В лето 6374 (864 н. э.). Иде Аскольди Диръ на грекы, и приидоша Михаила царя

В лето 6375.

В лето 6376.

В лето 6377. Крещена бысть земля Болъгорьская» , – автор продолжает записывать в свою русскую летопись иностранные события. Затем опять проставлены годы с 6378 до 6386, но ничего не вписано. И далее идёт в том же роде. Вот, например, уже близ конца «Начальной летописи»:

В лето 6536 (1028 н. э.). Знамение змие воявися на небеси, яко видети всеи земли .

В лето 6537. Мирно бысть .

В лето 6538. Ярослав Белзы взял. И родися Ярославу 4 сын, и нарече имя ему Всеволод. Всем же лете иде Ярослав на чюдь, и победия, и постави град Гургев. Всеже время умре Болеслав Великие в Лясех, и бысть мятеж велик в земле Лядцкой, и въставше людье, избиша епископы, и попы, и бояре свои, и бысть в них мятеж.

В лето 6539. Ярослави Мстислав и достана Ляхы, и за я ста грады Червеньския опятьи, повоеваста Лядцкую землю, и многылях и приведоста и разделивша. Ярослав посадивя по Рси, и суть и до сегодни.

В лето 6540. Ярослав почаставить городы на Рси.

В лето 6541. Мстислав Еустафии умре.

В лето 6542.

В лето 6543. (Опять два пустых года.)

Итак, при рассмотрении вопроса о появлении летописания на Руси следует учитывать, во-первых, постепенность развития общественных институтов, а также, во-вторых, степень заимствования идей из более развитых регионов Евразии. Но есть ещё один фактор, который, как правило, упускается из вида. Лишь некоторые современные исследователи (например, И. В. Давиденко) выдвигают гипотезу о произошедшей в конце XIII или начале XIV века крупной катастрофе, вроде столкновения Земли с массивным метеоритом или кометой, – что, конечно, могло бы объяснить отсутствие летописных источников для периода, предшествовавшего их появлению.

О том, что подобные столкновения и в самом деле происходили, свидетельствуют астроблемы – довольно многочисленные кратеры-воронки на поверхности планеты. Вопрос лишь в том, насколько далеко в прошлом произошла последняя подобная катастрофа.

Считается, что на поверхность Земли выпадает ежегодно порядка 200 тыс. тонн метеоритного вещества (тела массой до 1 тонны полностью сгорают в атмосфере). Ежегодно наша планета проходит через центральную, наиболее плотную часть потока метеоров Тауридов (в конце июня), при этом повышается вероятность столкновения с телами, более крупными, чем Канзасский метеорит 25 июня 1890 года, или Тунгусский 30 июня 1908 года. Усреднённая оценка вероятности падения на Землю астероидов в зависимости от размера даёт частоту падения для астероида диаметром порядка 100 метров один раз в тысячу лет, а диаметром 1 км – один раз в сто тысяч лет.

Кроме того, катастрофические последствия для жизни на Земле может иметь вулканическая деятельность. Подсчитано, что энергия, выделяющаяся при столкновении с астероидом большой массы, соизмерима с энергией крупных извержений вулканов, вроде взрыва Кракатау в 1883 году.

Более катастрофические последствия для человечества может принести столкновение с ядром кометы, и даже сближение с ним, сопровождаемое прохождением планеты через её хвост. К примеру, последствия столкновения Юпитера, масса которого в 1800 раз больше Земной, с кометой Шумейкера-Леви в 1994 году, сказываются в околоюпитерианском пространстве до сих пор.

События, описанные в библейской книге «Исход», соответствуют кометному сценарию катаклизма. Отмечаются: резкое повышение температуры воздуха (характерное при взаимодействии с кометным хвостом), выпадение твёрдого (кометного) вещества на сушу в виде «каменного града», затемнение атмосферы от красной пыли (оксида железа), пожары, землетрясения, падение крупной массы в море и последующий потоп, причём водаврекахсталагорькой . Подробный анализ этих описаний в Ветхом Завете и в сказаниях народов мира был выполнен Иммануилом Великовским (см. И. Великовский, «Миры в столкновении»).

Такая же последовательность событий описана и в Новом Завете – в «Апокалипсисе» Св. Иоанна Богослова:

 

«…и сделались град и огонь, смешанные с кровью и пали на землю; и третья часть дерев сгорела, и вся зелёная трава сгорела…и как бы большая гора, пылающая огнём, низверглась в море; и третья часть моря сделалась кровью… и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть реки источники вод… и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки» (Откр. 7, 7-13).

 

Есть ли физические подтверждения, что описанные в Священном писании кошмары имели место? Есть. Например, исследовав фауну Чёрного моря , гидробиолог В. В. Полищук обосновал гипотезу о катаклизме, вызвавшем трансгрессию – наступление воды на сушу, резкий подъём вод Северного Ледовитого океана (громадную волну) и перелив вод Балтийского, Белого и Баренцева морей в Чёрное море. В нём теперь обитает более двухсот видов животных, аналогичных обитателям северных морей, и они тут не имеют новых подвидов, а значит, были занесены сюда недавно и не успели эволюционировать.

Анализ резкой смены характера осадочных отложений позволил учёному сделать вывод, что уровень Чёрного моря до катастрофической волны был примерно на 12 метров ниже, чем сейчас. Затем вода поднялась на 80- 100 метров и стояла так примерно 20 лет, после чего уровень стал снижаться, пока не дошёл до современного.

Фауна Каспийского моря также сохранила следы перелива северных вод: здесь водится, в частности, беломорская нерпа и камбала.

В водах Ладожского озера также водится морская рыба: его урез составляет всего 5 метров над уровнем моря, поэтому оно безусловно должно было быть накрыто трансгрессионной морской волной.

На Дону ещё в XIX веке существовал промысел морёного дуба , который мог быть занесён туда только волной с севера. Огромные валуны Среднерусской возвышенности не могли быть перемещены в эту местность ледником – против этого убедительно свидетельствует и рельеф североморского побережья Восточной Европы и Западной Сибири, и отсутствие других следов ледника. А вот волной стометровой высоты такие валуны могли быть доставлены легко, поскольку масса, которую способна перемещать волна, пропорциональна шестой степени скорости её распространения.

В. В. Полищук, ориентируясь на традиционную хронологию (свои сомнения в верности которой мы обосновали уже в нескольких книгах серии «Версии мировой истории»), датировал катастрофу VIII–VII веками до н. э. Также и М. И. Артамонов (см. «Роль климатических изменений VIII–VII веков до н. э. в переселении киммерийцев и скифов в Азию и возвращение их в степи Восточной Европы в VI веке до н. э.»), работая в традиционной датировке, показал, что подобные выводы подтверждаются археологией.

К иным выводам пришёл, рассказывая о катастрофе, связанной с выпадением кометного вещества на Землю, известный ирландский палеоботаник М. Бэйли. (См. Mike Baillie. Exodus to Arthur: CatastLote Encounters with Comet. Bateford, 1997.) Последнее такое событие, по его дендрологической датировке, состоялось в 540–560 годах, то есть в середине VI века н. э., – как минимум на 1200 лет позже, чем в расчётах Полищука и Артамонова, – хотя, конечно, это могут быть разные катастрофы. Однако и тут возможны сомнения: учитывая, что европейская дендрологическая шкала, например, по можжевельнику, хоть и простирается в прошлое до V века, но склеена из трёх кусков, привязанных ко всё той же традиционной хронологии, эта датировка тоже вполне может оказаться излишне ранней.

Чтобы разобраться в этом вопросе, стоит воссоздать вероятную физическую картину катаклизма. Итак, предположим, что иноземное тело, или его осколки упали в океан в районе Фарерских островов. Трансгресионная волна не смогла затопить Скандинавию, однако выбросила в прибрежной полосе на высоту 70–90 метров китов. В самом деле, их скелеты так там и остались, об этом говорится, в частности, в книге У. Корлисса. (См. William B. Corliss. Unknown Earth: A Handbook of Geological Enigmas. Glen Arm, MD 21 057, USA, The Sourcebook Project, 1980.) Та же волна занесла на расстояние в 50 км от берега рыбацкий чёлн с железным якорем , чего заведомо не могло быть до н. э. Далее к востоку волна обогнула Кольский полуостров и, прорвавшись на равнину, смыла всё, что находилось на низменностях между Днепром и Волгой.

Западная часть волны поразила юго-восточную Англию (там обнаружен занесённый илом лес, все деревья которого не вырваны с корнем, а срезаны на высоте примерно полутора метров ударной воздушной волной, предшествовавшей водяному валу). Та же участь постигла и северо-западную Европу: Нидерланды, Германию, северную Францию, – следы затопления сохраняются здесь до сих пор. В Прибалтике вода прибывала сравнительно медленно через узкие проливы, но незатопленными здесь остались только Сувалькия и Аукштайтия, где и выжило пралитовское племя, оказавшись примерно на полвека отрезанным от остального мира. Карпаты, Судеты, Альпы и Пиренеи не дали волне затопить Центральную и Юго-Западную Европу. Часть волны проникла в Средиземное море через Гибралтарский пролив и долину Гаронны и вызвала там сравнительно медленный подъём уровня воды, однако некоторое время существовал Суэцкий пролив (там, где теперь канал).

Следы затопления есть в низменных частях Юго-Западной Африки и Северной Америки. Независимое свидетельство о последнем по времени резком изменении уровня мирового океана, в том числе увеличении стока из Чёрного моря, даёт график водного режима Нила. Из него следует, что последний «мокрый» период, когда воды Нила, подпираемые повышением уровня Средиземного моря, стояли на 4–7 метра выше ординара, был в XIV веке. Есть указания на то, что катаклизм имел место в 1259/1260 годах, но что тогда происходило, известно одному Господу Богу. Историки, основываясь на немногочисленных записях, сообщают, что в ожидании конца света обезумевшие люди убегали в леса, кончали жизнь самоубийством.

Но остались физико-химические свидетельства об экстраординарных природных событиях. Например, керны коренных полярных льдов обеих полушарий Земли, относящихся к 1259/1260 годам, показывают исключительно мощные кислотный и сульфатный пики. Ни после этого, ни как минимум за 5000 лет до этого ничего подобного не отмечено. Существует мнение, что в тот год некое катастрофическое событие, загрязнив атмосферу твёрдыми и летучими продуктами, послужило «затравкой» для начала Малого Ледникового периода.

Вулканологи грешат на грандиозное извержение вулкана, однако привязать сульфатный и кислотный пики «1259 года» к конкретному вулкану не удаётся. (См. Langway C.C.Jr., Clausen H. B., Hammer C.U. An inter-hemispheric time-marker in ice cores from Greenland and Antarctica, Ann. Glaciol., 10, 1988, p. 102–108.) Правда, сравнение с известными извержениями вулканов позволяет оценить мощность катаклизма примерно в 1000 мегатонн аэрозоля, содержащего не менее 100 миллионов тонн серной кислоты. Такое резкое воздействие на окружающую среду не могло пройти без очень серьёзного ущерба для флоры и фауны, – но поскольку о конкретном гигантском извержении вулкана для этого времени нет упоминаний, то возможна и версия не вулканического, а экстратерриального события, то есть катастрофы, вызванной внеземным источником.

Миграции крыс и распространение чумы в XIV–XV веках можно рассматривать как прямое следствие этого катаклизма. И не только вспышку одной болезни – обыкновенной чумы, но и бубонной чумы, и туберкулёза, и цинги и т. д.

В XIV веке из-за постоянных штормов практически прекратилось мореплавание в Атлантике. С этого же времени люди начали строить дамбы и плотины – что в Москве, что в Голландии. Раскопки возле Боровицкой башни Кремля открыли четырёхъярусную плотину. На территории северной Германии сохраняются следы «дюнкерской трансгрессии» – занесённые песком и илом леса и деревни.

В связи с этим характерно и само обозначение Средневековья в письменных источниках XV–XVI веков. Первым в 1469 году зафиксировано латинское выражение «media tempestas», где слово tempestas означает не просто время, а «время бурь, катаклизмов» (ср., например, англ. tempest – буря), то есть оно передаёт явно негативную характеристику событий предшествующего временного промежутка. Далее появляется формула «media antiquitas» (1494), – «средняя античность», промежуток примерно с середины XIII по середину XV века. Во французском языке само слово antique, как и в итальянском – antico, вошло в обиход в XV веке; оно произошло, полагают, из латыни, но по-латыни «antequos» означает «до каких-то событий». До каких же это «событий», чем они характерны?

Мы находим подсказку у Джорджо Вазари (1511–1574), крупнейшего искусствоведа XVI века. Его представления о хронологии отличаются от современных: из его книги следует, что «древнеримский» Цезарь был ещё жив в 1313 году, а чуть раньше при владычестве готов появился «готический стиль»: «Манера эта была изобретена готами, ибо после того, как были РАЗРУШЕНЫ древние постройки и войны погубили архитекторов, то ОСТАВШИЕСЯ В ЖИВЫХ стали строить в этой манере, выводя своды на стрельчатых арках и заполняя всю Италию чёрт знает какими сооружениями…»

Кстати отметим стоящие в некоторых языках особняком латинизированные слова, отмеченные на письме с XVI века, а появившиеся в языке, надо полагать, лет за сто-двести до него: английское disaster и французское disastre – «катастрофа», которые явно связаны с исчезновением светила , поскольку astre означает именно светило. Да и само греческое слово катАСТРофа (крушение, гибель), известное буквально всем языкам, содержит этот корень. В русских хрониках, датируемых XIII–XIV веками (хоть они и содержатся в более поздних списках ), отмечаются покраснение неба, землетрясения, лесные пожары, двухмесячная тьма, небывалые наводнения и прочее. Вологодская летопись: «Солнце погибло» (см. А. Торопцев, «Москва – путь к Империи, 1147–1709», стр. 72, 128).

Мы в России имеем немало геологических, почвоведческих и прочих подтверждений катастрофы, – а может, и нескольких катастроф. В европейской части России отсутствуют россыпные месторождения , медленно образующиеся в корах выветривания – они попросту смыты. Также смыт и гумус Черноземья на абсолютных высотах (от уровня моря) ниже 120–140 метров: например, в районе Полтавы чернозём расположен меридиональными полосками на высоких местах, а в низинах его практически нет. В районе г. Волжского Волгоградской области на глубине 1 метра имеются места залегания 10-20 сантиметрового слоя беломорской ракушки и гальки, разделяющего выше– и нижележащие слои одной и той же красной глины. Прямое свидетельство постепенно затухающих последствий потопа с севера – высыхание Аральского моря. На картах XV–XVI веков отдельного Аральского моря нет, оно существует на них как часть Каспийского, в которое впадали и Аму-Дарья, и Сыр-Дарья, образуя Мангышлакский лиман. Нет его и на французской академической карте 1706 года, составленной на основании данных второй половины XVI века. Мало этого, на месте нынешней Барабинской степи указано огромное озеро, обозначенное как Бараба или Ямище !

В 1717 году Пётр I отправил в Хиву корпус А. Бековича; одной из целей экспедиции была разведка восточного и южного побережья Каспия, поскольку у Петра были сведения, что в конце XVI века существовал водный путь между Каспийским и Чёрным морями. Такой путь действительно был: в XVI веке Дон и старое русло Волги сообщались протоками в районе Царицына. Такая ситуация тоже могла быть остатком бывшего затопления.

На французской карте конца XVIII века (сост. R&J Ottens) Арал уже есть , но из него в Каспий ещё существует сток , – а на картах второй половины XIX столетия он уже отсутствует, как и Барабинское Ямище.

Чуть больше двадцати лет назад абсолютная высота водного уреза Арала составляла 53 метра , а минимальная абсолютная высота водораздела Арал-Каспий – около 70 метров . Это значит, что за последние двести лет уровень Арала опустился, по крайней мере, на 20 метров , поскольку в XVIII веке он стекал в Каспий. И раз ещё недавно уровень Каспия лежал на 28 метров ниже уровня океана, можно оценить временной интервал, когда произошёл перелив северных вод: вторая половина XIII – первая половина XIV веков.

Важным свидетельством морского потопа является солёная с привкусом горечи вода, которая ещё в начале XVII века стояла, например, в окрестностях Старой Руссы: «Бог вод, Нептун, послал жителям и соляную воду: они проводят её трубами и каналами в дома и вываривают из неё соль, которой достаёт не только для их употребления, но и на продажу соседям. Впрочем, она не очень вкусна и не сообщает приятного вкуса кушаньям, которые с нею варятся. Жителям надо брать для одного блюда втрое больше своей соли, тогда как для нашей было бы достаточно и половины того количества» (см.: «О начале войн и смут в Московии». М.: Рита-принт, 1997, стр. 190).

Эта горчащая полусолёная (то есть разбавленная пресной морская) вода опять-таки указывает на XIII–XIV века, как на время её происхождения, ибо сейчас такой воды в Старой Руссе нет!.. От того же потопа в 15 км от Нижнего Новгорода образовались нерудные соляные копи, которые были известны в XV–XVI веках. Однако на подавляющей части Восточноевропейской низменности (в отличие от солончаков Прикаспия) солёной воды не стало уже примерно через 50 лет после потопа, из-за высокого среднегодового уровня осадков. Одно из интереснейших мест, где сохранились следы той катастрофы – Москва. Абсолютные высоты в долине Москвы-реки колеблются в пределах 110–150 метров, а прошедшая здесь волна должна была быть высотой 120–140 метров (учитывая нагонные явления). Такая мощная «промывка» образовала коренные берега Москвы-реки, и даже сегодня можно наблюдать её остаточные явления: оползень на Воробьёвых горах и пруд на середине оползня.

В период затопления Москва действительно могла выглядеть, как группа из 7 островов, то есть «холмов». В таком случае, после спада «горькой воды» в Предъяузье должна была образоваться соляная старица , и что она появилась, свидетельствует название улицы Солянки .

Были ли поселения на месте Москвы до XIV века, или нет – доподлинно неизвестно, однако на высоких местах (например, в районе нынешнего цирка на Воробьёвых горах) на глубине всего около 6…6,5 метров залегают кости мамонтов…

Москва

Первым центром Руси считается Киев. Затем этих центров стало четыре: Владимир, Галич, Вильна и Новгород. Это были центры Руси Владимирской, Руси Червонной, Руси Литовской и Руси Новгородской. Каждая из них могла стать центром будущего общего государства, но со временем только Владимирская Русь приобрела явные преимущества. Как и почему это произошло?

Практически все труды по истории России написаны на основе детерминистского стиля мышления, требующего непременного нахождения причин и следствий в событиях. Авторы исторических трудов, зная «ответ», строят однозначные цепочки событий, приводящие к известному им результату, основываясь на деяниях властных лиц, описанных в «источниках». А «источники» составлены, опять же, авторами, занятых поиском причин и следствий!

На этом пути никаких закономерностей развития (эволюции) сообществ найти нельзя. Во-первых, исторический процесс не линеен: в процессе развития общество попадает в ситуации неустойчивости, когда выбор того или иного направления движения случаен, а потому искать здесь закономерности бессмысленно. А во-вторых, попытка искать закономерности там, где их нет, приводит к выдвижению ложных причин, что не помогает понимать исторический процесс, а только запутывает исследователя.

На деле преимущество Владимирской Руси перед другими центрами была в том, что Новгород, Галич и Вильна создали у себя чисто аристократический строй, такой же, каким он был в Киеве, – некое подобие «феодальной демократии». Князья, то есть представители монархического начала, были просто наёмниками, которых вече (как в Новгороде или Киеве) то приглашало, то изгоняло по собственному желанию. В Галиче княжескую власть боярство вообще ликвидировало. В Литовско-Русском государстве аристократия постоянно пыталась утвердить свои вольности перед лицом единодержавной власти, что ей и удалось – правда, ценой существования государства.

Мы говорили уже не раз: не следует представления сегодняшнего дня переносить на те давние времена, – на деле-то демократии ни в Киеве, ни в Новгороде не было никакой. По словам И. Л. Солоневича, «там была феодально-торговая аристократия (в Вильне была феодально-земельная). И это она, а никак не „народ“, всячески ограничивала и связывала княжескую власть. И уж, конечно, не во имя „народа“, а всвоих собственных классовых интересах» .

Киевщина опустела от работорговли, которая была главным промыслом «лучших людей» – боярских «демократов», и от бегства населения на восток и на север от усобиц. И в Галиче, и в Вильне, и в Киеве аристократия, будь она земельная или торговая, «съела» верховную княжескую власть. В Новгороде развилась своеобразная форма торгового феодализма, так сказать, венецианско-ганзейского стиля, – и новгородские низы сделали выбор в пользу Москвы, бросив своих бояр в важной для судьбы Новгорода битве при реке Шелони. А вот на Руси Владимирской ситуация складывалась иначе. Первые попытки «самовластия», независимости от бояр, приписываются Андрею Боголюбскому, Великому князю Владимиро-Суздальскому в 1157–1174 годах. Он поставил ставку на низовую массу, покинул и Суздаль, и Ростов, а свою резиденцию перенёс во Владимир, где не было никакой аристократии, где жили «смерды и холопы, каменосечцы и древоделы и орачи». Интересно, что незадолго до этого, в 1073 году, все эти смерды, древоделы и орачи поднимали восстания против боярской аристократии; наверное, Андрей переехал к ним поближе совсем не случайно.

Итак, почему объединение началось со Владимира, ясно: единение Великого князя с народом и «подавление» самовластия бояр позволяло народу жить лучше, а государству – быть сильнее. Однако есть и второй вопрос. Почему во Владимирской Руси возвысилась именно Московское княжество, одно из самых маленьких и захудалых?

Изложим традиционную версию.

Московское княжество стало самостоятельным при младшем сыне Александра Невского, Данииле Александровиче (1276–1303).

Оно было одним из самых небольших, но московскому князю удалось его значительно расширить. В 1301 году он отвоевал у Рязани Коломну, на следующий год присоединил Переяславское княжество. Так к Москве перешла большая и густонаселённая территория, что увеличило мощь княжества. А с вхождением в Московское княжество при сыне Даниила, Юрии (1303–1325) Можайска, вся территория Москвы-реки оказалась в его руках.

За три года Московское княжество увеличилось почти вдвое, и Юрий Данилович почувствовал силу для вступления в борьбу за великое княжение во Владимире. Основным его соперником было соседнее Тверское княжество, князья которого в этот период владели ярлыком на Владимирское княжение, как представители старшей ветви, и поэтому имели больше прав на великокняжеский престол, и в конце концов московский князь Юрий Данилович получил ярлык на великокняжеский престол во Владимире. Затем ярлык попал в Тверь, но в 1327 году брат Юрия, московский князь Иван Данилович «Калита» вернул ярлык в Москву.

Ему удалось скупить ряд сёл в других княжествах, установить свою власть над Угличем, Галичем и Белоозером. Его стали поддерживать боярство и церковь: митрополиты сделали Москву своим постоянным местопребыванием. В годы его княжения татары и не подходили к московским владениям.

С Ивана Калиты начинается процесс сложения нового русского государства, пока в составе Золотой Орды. Но укрепление Руси не входило в цели Орды; её руководителям нужна была стабильность на торговых путях и управляемость в подвластных землях, не более. В 1340-х годах они наделили великокняжеским титулом князей Твери, Рязани и Нижнего Новгорода, и на Руси стало четыре Великих князя, которые самостоятельно собирали дань, и по отдельности вели дела с Ордой.

В 1375 году началась московско-тверская война, в которой на стороне Москвы оказались Ярославское, Ростовское, Суздальское и даже Кашинское (Тверской удел) княжества, а также Новгород. Тверской князь Михаил Александрович капитулировал. По заключённому договору владимирский стол признавался «вотчиной» (наследственным владением) московских князей, а статус тверского князя был приравнен к статусу князя удельного. Отныне судьба владимирского престола решалась уже не в Орде, а на Руси. Этому способствовало и ослабление Орды вследствие раздиравших её усобиц и частых смен ханов.

Перед смертью Дмитрий Донской (1359–1389) составил завещание, согласно которому передавал владимирский великокняжеский престол старшему сыну Василию – но как свою вотчину, не упоминая о ханском ярлыке. Так произошло слияние территории Владимирского и Московского княжеств, а спор Москвы и Твери был решён окончательно в пользу Москвы, которая становилась главным городом Руси. Её границы достигали на севере Новгорода, на востоке – Нижнего Новгорода; на юге доходили до «дикого поля». Итак, важным этапом на пути к созданию единого русского государства был территориальный рост Московского княжества в конце XIV – начале XV веков. При Дмитрии Донском к Москве были присоединены Дмитров, Стародуб, Углич, Кострома, обширные территории в Заволжье. В 1393 году сын Дмитрия, Василий I, добился подчинения Москве Муромского и Нижегородского княжеств.

В 1395-м, в ходе войны с Золотой Ордой, в пределах Руси появился Тимур: он дошёл до города Ельца и разграбил его. Василий Дмитриевич с войском вышел к нему навстречу, но битва не состоялась, – Тимур повернул назад. Причины этого не приводятся, но, видимо, в его завоевательные планы не входила война с Русью, тем более во время ещё не закончившейся схватки с Ордой.

В 1408 году неожиданный для Василия Дмитриевича поход на Русь совершил новый ордынский правитель, эмир Едигей. Его войска сожгли Нижний Новгород, Ростов, Дмитров, Серпухов, разорили сёла. Достигнув Москвы и получив денежный выкуп, он ушёл. Василий II Васильевич Тёмный, который с перерывами княжил с 1425 до 1462 года, вёл борьбу за престол с братьями, и одновременно отражал набеги ордынцев. В этот период сильно окрепло боярство; многие вотчины уже не контролировались князьями, и бояре переходили от одного князю к другому. В результате князья уже не могли принимать важных решений без совета с боярской думой.

Но Василию Тёмному удалось нейтрализовать сепаратистские наклонности боярства, и повернуть Московию к старым «монархическим» правилам. Экономическую основу политического влияния бояр составляло владение вотчинами. Василий, пользуясь правом верховного собственника земли, конфисковал («записал на себя») все земли бояр-мятежников, поддержавших его конкурента Дмитрия Шемяку, князя галицкого. Эта акция послужила уроком для всего боярства.

Заключительными этапами «собирания» русских земель вокруг Москвы стали присоединения Ярославского (1460-е годы), Ростовского (1474), Тверского княжеств и Новгородской земли, а также западнорусских земель из состава Великого княжества Литовского. И пока Москва набирала мощь, Золотая Орда рассыпалась. Она к 1480 году уже практически не существовала, распавшись на несколько воюющих между собой ханств, а правивший тогда хан Ахмат был ханом не Золотой Орды, а так называемой Большой Орды. А она занимала сравнительно малую территорию между Днепром и Доном и подвергалась нападениям других ханов – и из Крыма, и с Волги.

Таково традиционное описание прошлого Московии. Но характерно, что не только о Юрии Долгоруком (отце Андрея Боголюбского), применительно к Москве, но даже о периоде княжения здесь Даниила (1276–1303) ничего толком неизвестно , – и это не наше мнение, а И. Е. Забелина. Московская знать и в XVI, и в XVII веке возводила свои родословные сказки лишь ко временам его внука, Дмитрия Ивановича Донского (1350–1389) не ранее.

Официозная версия утверждает, что городу Москва более 850 лет, ибо он основан Юрием Долгоруким, о чём упомянуто в летописи под 1147 годом. Однако подлинные документы о городе мы имеем, лишь начиная с XV века, и с некоторой степенью уверенности можем говорить о его истории с XIV века. И эти данные, в отличие от легенды, подтверждаются тем, что именно с этого времени на территории Москвы начали строить церкви. Но каков же был город, и где строили церкви? Исследования краеведов А. Щуйко и А. Синельникова показывают, что совсем не в городе Москве!

Собранный и проанализированный ими материал заставляет серьёзно задуматься. Оказывается, древнейшие храмы на территории Москвы – церкви Благовещения Святой Богородицы, Архангела Михаила и прп. Иоанна Лествиничка (её разобрали, когда строили на этом месте Ивана Великого). Самые древние!

Также, одним из самых древним на территории современной Москвы полагают храм Рождества Иоанна Предтечи на бору (Боровицкий холм), на месте языческого капища. Год основания не известен; обычно пишут: наверное, скорее всего, вероятно этот храм был построен Юрием Долгоруким… а может быть, в 1321 году. Каменным он стал с 1461 года, и это был старейший каменный непрерывно сохранявшийся храм в Кремле; изначально его называли храмом Св. Иуара.

В 1847 году его аккуратно разобрали из-за ветхости, о чём Иван Забелин в своей книге «Истории города Москвы» (М.: «Столица», 1990, стр. 64), со ссылкой на другую книгу об истории этой же церкви и цитатой из неё сообщает:

«2-го октября 1846 г . Государь Император Николай Павлович при осмотре Новаго дворца … Высочайше повелеть соизволил церковь св. Иуара (как в это время прозывался древний храм по имени предела) перенести в башню Боровицких ворот, ныне же существующие её строения разобрать». (См. «Судьба первой церкви на Москве» А. И. Успенского. М., 1901, стр.15.) Когда каменный храм был окончательно разобран, то под кирпичным сводом каменного жертвенника (у Предтеченского престола) была найдена захороненная лошадиная голова с костями. Под КИРПИЧНЫМ сводом КАМЕННОГО жертвенника!

Лошадиная голова!

О принесении в жертву лошадей как части традиции, «одной из многих, сохранявшихся до недавнего времени», читаем в книге Н. Пенник и П. Джонс «История языческой Европы» (стр. 251–254):

 

«Церемониальное убийство лошади и приготовление сакрального блюда из её мяса являлось частью североевропейской языческой традиции. Лошадь считалась тотемным животным Водана/Одина… Папа Григорий III (731–741 гг.)запретил употреблять в пищу лошадиное мясо, назвав это „грязным и оскверняющим деянием“. Собор в Келкиде ( 787 г .) также осудил потребление мяса лошади как „обычай, позорящий народ Британии“…. Но традиция не исчезла мгновенно.Так, конину ели даже монахи аббатства Св.Галла, за что возносили хвалу Господу в благодарственной стихотворной молитве, написанной монахом Эккехардом (ум в 1036 г .).

Употреблять в пищу конину запретили и в Париже в 739 г . Языческие жертвоприношения заклания лошадей продолжались в Дании вплоть до начала 11 в. Лошадей убивали во время похорон английского короля Иоанна, императора Карла IV в 1378 г и Бертрана Дувесклина в 1389 г . В 1499 г ландскнехты принесли в жертву коня в честь окончания Швабских войн. На похоронах генерала кавалерии Фридриха Казимира в Трирев 1781 г его коня убили и опустили в могилу…

Лошадей продолжали приносить в жертву и при закладке зданий… Так, лошадь принесли в жертву в 1318 г , когда был основан монастырь Кенигсфельден в Германии. Существует множество примеров, когда череп лошади помещали в церквях и других священных сооружениях. При возведении церкви Св.Ботольфа в Бостоне (Линкольншир), лошадиные кости замуровали в пол… Восемь лошадиных черепов обнаружили внутри кафедры проповедника в зале собраний на Бристоль-стрит в Эдинбурге в 1883 г .; также их нашли и под сиденьями на хорах в Лландаффском соборе в Уэльсе. Аж в 1897 г череп лошади замуровали под фундаментом новой методистской церкви в Блэкхорс-Дроув… Случаи принесения в жертву лошадей зафиксированы и в Голландиив 18 в.»…

 

И вот мы видим лошадиный череп в храме Св. Иуара в Кремле, который стал каменным с 1461 года, в гробнице под кирпичным полом прямо в алтаре. Но посмотрим, когда появились и другие московские церкви и прочие религиозные сооружения. В списке указан год основания (если известен), полное название, в ряде случаев – адрес. Сразу обращаем ваше внимание: среди церквей нет ни одной моложе XIV века! Также важно, что многие сооружения содержат в названии своём указание на особенности ландшафта, где они поставлены; тут встречаются боры, сады, урочища, овраги, поля…

1326 собор Успенской божьей матери. Полагают, основан святителем Петром, митрополитом, перенёсшим в Москву свой престол из Владимира. Тут есть неразрешённые вопросы. В Симеоновской летописи под 1326 годом сказано: « …положиша его въ гробе камене, иже самъ съ здавъстее церкви святые богородица ». Но о каком именно храме речь? Это может быть церковь Успения Пресвятой Богородицы, что стоит на Боровицком холме. Или это церковь Успения Пресвятой Богородицы и Воскрешения Словущего в Крутицах (Крутицкое подворье), точная дата основания которой неизвестна.

1329–1330: собор Спаса Преображения на бору. На Боровицком холме, где теперь Кремль. Согласно Малому энциклопедическому словарю Брокгауза и Ефрона, бор – « крупный, сосновый и еловый лес ». В историко-этимологическом словаре П. Я. Черныха читаем: « бор – хвойный лес, обычно на сухой почве, на большой территории, по возвышенности ».

1330 год: Спасо-Преображенский монастырь на бору. Боровицкий холм. В 1490 году переведён на Яузу и стал называться Ново-Спасским. Дело в том, что на месте старых церквей обычно ставили новые, сохраняя прежние названия. «Просто» сносить храмы и монастыри начали только при большевиках, а раньше их в худшем случае переносили, сохраняя преемственность. Вот почему есть много названий, начинающихся со слова «Ново»: старое название сохранялось в истории нового храма.

1360 Зачатьевский монастырь на остожье. Остожье, по словарю, – это там, где ставят стога сена; в современной Москве тут улица Остоженка и Кропоткинская площадь. В 1514 году обитель сгорела, а в 1547 году была перенесена ближе к Кремлю, на урочище Чертолье, – так назывался овраг, шедший от Сивцева Вражка. Здесь монастырь стал называться Алексеевским, а стоял он на месте, где позже построили Храма Христа Спасителя.

1380 год: Всех Святых на Кулишках, церковь построена в честь победы на Куликовом поле.

В книге «Святыни древней Москвы» сообщается: « Некоторые храмы строились «на кулишках» – полянах, вырубленых в лесу… » Однако помимо этого значения, любые кулишки, равно как и Куликовы поля, есть участки земли по берегам рек, близ излучин, которые использовались для сенокоса. Понятно, что церкви, где бы их ни ставили – на бору или вражке, – были в местах, где жили люди, ибо проповедовать следует людям, а не птицам и зверям. Наши же московские Кулишки расположены в низине, а на подтапливаемом лугу люди заведомо не жили; храм в честь битвы в таком неудобном месте мог быть поставлен только в случае, если битва тут и происходила, – ведь в 1380 году московские Кулишки находились вне города!

Вспомним Покровский собор на рву, построенный на месте бывшей Троицкой церкви; он известен также под названием церкви Василия Блаженного. Храм появился через 175 лет после Храма Всех Святых на Кулишках, в 1555–1561 годах в память о покорении Казанского ханства и его вхождения в состав России; стоит на холме. И тут же был Васильевский луг, известный ещё и в XVIII веке. Он тянулся вдоль левого берега Москвы-реки, на севере соседствовал с Кулишками, на западе – с Зарядьем, на востоке примыкал к реке Яузе. Низменная местность затоплялась во время половодий, в XIV–XV веках использовалась как пастбище для выпаса великокняжеских табунов. В 1530-х годах вдоль западной оконечности Васильевского луга сооружена Китайгородская стена. И только в конце XVI века Васильевский луг вошёл в состав Белого города, а Кулишки – так и ещё позже!

1380 год: Рождественский монастырь на полугоре, под которой протекала речка Неглинка. Другое название – Богородицкий на трубе (имеется в виду труба, в которую позже загнали ту же Неглинку). Адрес: Рождественский бульвар, 8.

1410 год: церковь Николая Чудотворца в Хлынове. Адрес: Хлыновский тупик, 3, – это близ Б. Никитской (бывш. ул. Герцена). В книге о московских церквах, изданной Патриархией, писано: « Урочище Хлыново по документам известно с 1410 года ». Берём Толковый словарь, смотрим слово «урочище»: «участок, отличный от окружающей местности, например, болото, лесной массив».

1423 церковь Князя Владимира в старых садах, Старосадский переулок.

1468 год: церковь Николая Чудотворца мокрого, что на болоте. Каменная. Адрес: Мокринский переулок (гостиница Россия)

1493 церковь Зачатия праведной Анны, что на углу. Адрес: Москворецкая наб., 3. Наглядный пример того, как изменялось название с ростом города. Первое название – «Зачатия на востром конце», 1493 год. В XVI веке её называли «Что у городской стены на углу», в 1677 году – «Что в Китай-городе на берегу», в 1681-м – «Что в Китае на Углу».

1493 церковь Иоанна Богослова под вязом. Адрес: Новая пл., 12, Название произошло от огромного вяза, который до 1775 года рос перед алтарём.

1493 церковь Сошествия Святого Духа или Покрова на грязях. Стояла на берегу ручья Черторык (станция метро Кропоткинская).

1493 церковь Троицы в полях; в XVI веке стала каменной. Адрес: Никольский тупик, 6, это у Моховой и Охотного ряда, там, где нынче Государственная Дума. Однако, поля! А чуть выше – там, где церковь Николая Чудотворца в Хлынове, – урочище, какой-то, видимо, лесной массивчик возле полей.

Есть ещё целый ряд строений:

Андреевский мужской монастырь в Пленницах (искажено от «поленницы», здесь брёвна складывались в плоты-поленницы и сплавлялись по реке). Стоит на берегу Москвы-реки, близ Воробьёвых гор. Когда основан неизвестно; самые смелые предположения – XIII век, а первые документальные свидетельства – XVI век.

Ивановский монастырь. Вот что говорится в брошюре, которую в нём самом и распространяют:

 

« На высоком берегу близ Солянки находится один из древнейших монастырей: Иоанно-Предтеченский девичий монастырь в Старых садах, под бором, что на Кулишках. Он расположен близслияния трёх переулков – Большого Ивановского (ныне ул. Забелина), малого Ивановского и Старосадского. Южный склон холма издавна использовали для разведения садов, они упоминаются ещё в XVI веке ».

 

Основан был то ли Иоанном III, то ли Еленой Глинской, а может, даже Иоанном IV Грозным.

Успенский вражек (овраг) – древнейшее урочище Москвы в Белом городе. Названо так по Успенской церкви, издавна здесь существовавшей вблизи длинного глубокого оврага между улицами Тверской и Никитской. Впервые храм упоминается в 1548 году; с 1634-го – каменный.

Церковь Успения Божьей матери на том же длинном Успенском вражке – бывш. Огарёва, 15. Известна с 1537 года.

Церковь Воскресения Словущего на Успенском вражке; Брюсовский переулок.

 

« История храма восходит к времени Ивана Грозного и Бориса Годунова [конец XV – начало XVI века]. Некогда здесь, между Никитской и Тверской проходил глубокий овраг…. »

 

Церковь Великомученика Георгия, что в старых лучниках. В справочнике написано: «Существует иное толкование храма „Егорья в Лужниках“ (по переписи Москвы 1638 года) т. е. в Лужниках, на выгоне для скота. По летописям значится в 1625году» . Но это не те Лужники, где ныне стадион, – Лучников переулок и сегодня можно найти между Лубянкой и Маросейкой; адрес храма – Малый Лубянский проезд (бывш. проезд Серова), 9.

Церковь Григория Неокесарийского в Дербицах. По Далю, «в Дербицах» означает «в замшелой, залёжной земле». Храм известен с середины XV века. Адрес: Большая Полянка, 29а.

Церковь Николая Чудотворца в Подкопаях, Подколокольный переулок.

 

« Известна с конца XV века. Под горой, на берегу речки Рачки, где стоял храм, добывали глину, подкапывая холм. Отсюда название местности ».

 

Церковь Живоначальной троицы в Сыромятниках. Адрес: 3-й Сыромятнический переулок, у Курского вокзала. Об этой церкви говорится:

 

« Своё название получила по месту, где в XVI веке среди вырубленного леса поселились конюшенная Государева слобода сыромятников… »

 

Церковь Преподобного Сергия, Крапивинский переулок, 4.

 

« Переулок назван по урочищу Крапивинки, славящимся буйными зарослями крапивы, росшей у стен высокого Петровского монастыря. В документах эта церковь деревянной впервые значится за 1625 год… »

 

Церковь Рождества Пресвятой Богородицы в Столешниках. Адрес: Петровка, 13. В справочнике писано: « Урочище «Столешники» известно с 17 века, когда здесь жили ткачи… »

Кстати, московский погост находился там, где теперь Староваганьковский переулок; это территория Российской Государственной библиотеки, бывшей Библиотеки им. В. И. Ленина.

1534 год: церковь Николая Чудотворца, она же «Большой крест». Адрес: Ильинка, 7. В справочнике говорится: « В Степенной книге XVI века упоминается церковь «Большой крест», как стоящая «вне града», т. е за городской стеной ».

Такова Москва в XIV–XVI столетий: луг, поле, бор, урочище, овраги, сады, болота.

Вернувшись от топонимики к истории, узнаём, что было два центра в Улусе Джучиевом, Сарай и Москва. С точки зрения государственно-административной, главным центром был Сарай. В церковном отношении – наоборот: главным центром была Москва. Сарайско-Подонская епархия появилось в Сарае в 1261 году, – в том самом году, когда византийцы отбили у латинян свою столицу, Царьград, захваченный несколькими десятилетиями ранее в результате 4-го Крестового похода (в 1204). Назначал епископа в Сарай митрополит московский. А в 1279 году в Москве, в Крутицах появилось подворье (дипломатическая миссия) этой епархии. В середине XV века, с падением силы Золотой Орды, сарайский епископ Вассиан перенёс в Москву и свою кафедру, поселившись в Крутицах.

Итак, город Москва основан в 1147 году. Через сто лет митрополит московский назначает епископов в иные земли. Ещё через 150 лет Дмитрий Донской строит каменный Кремль. Ещё через 100 лет, в 1493 году на Охотном ряду – поле, в районе нынешней гостиницы Россия болото, а там, где ныне Центральный телеграф, – колоссальный овраг. И только-только появляются церкви. Если уже в начале XII века здесь были православные жители, то куда они ходили молиться в XII, XIII, XIV веках? Почему ВСЕ храмы центра Москвы такие «молодые»? И где же всё-таки был город, если ещё в 1537 году улица Ильинка, на которой, в частности, стоит выходящий фасадом своим на Красную площадь ГУМ, была «вне града» – за городской стеной?!

В XVI веке городом, или Кремль-градом назывался только Кремль. Даже нынешний Китай-город не был городом, а просто Китаем.

Историки сообщают вот что:

 

«Кремль, по старому разделению Москвы, назывался Городом, строения вне Кремля – Посадом, а слободы вне Белого города – Загородьем. Впоследствии … мать Ивана Грозного Елена Глинская во избежание новых бедствий от нашествия татар и литовцев приказала выкопать глубокий ров вокруг всего Посада, заключавшего в себе кроме домов многих знатных граждан все купеческие лавки, торги, или рынки, святые храмы и достопамятную Красную площадь.

Работа начата была 20 мая 1534 года и в июне того же года окончена. Замечательно, что работа эта производилась всеми московскими жителями, за исключением знатнейших граждан и государственных чиновников. Ров простирался от речки Неглинной через старую Троицкую площадь и Васильевский луг к Москве-реке. Речка Неглинная была запружена и водой своей наполнила ров, так что Кремль и Китай-город представлялись островом.

В 1535 году, 16 мая, после молебна и крёстного хода по нововыкопанному рву была заложена и каменная стена с четырьмя башнями. Сам митрополит Даниил заложил камни основания как для стены, так и для башен. Постройкой стены заведовал зодчий итальянец Петрок Малый, и стена была окончена в 1538 году».

 

Вот только с этих пор Китай стал Китай-городом!

А ещё почти 130 лет спустя, в 1665 году Николаас Витсен, посетивший Москву в свите посла Нидерландов, писал в своём дневнике:

 

«14 марта. Я верхом объехал вокруг всего города; притом что лошадь шла быстрым шагом, это заняло целых тричаса; два раза переехали реку Москву, а Неглинную и Яузу один раз. Вал [Кремля] очень запущен, частокол из брёвен упал. С одной стороны видны несколько неупорядоченных бастионов из земли, с другой стороны много деревянных башенок, а с третьей – вал, но это плохой бруствер. Вокруг него идёт канава – сухой ров».

 

Вот вам и «древность»! Вот вам и «каменный Кремль»!

А между прочим, нельзя исключить, что город Москва, как столица, вообще начинался не с Боровицкого холма, и многие сообщения о Москве относятся не к окрестностям нынешнего Кремля.

В довеликокняжеской языческой Москве сакральным урочищем был высокий берег Заяузья – Красный холм, на котором, судя по названию Болваны, находились некие идолы. Древний Спасо-Чигасовский монастырь стоял на склоне Болванской горки. Другое название горки – Швивая, некоторые исследователи производят от имени языческого бога Шива (Сива) племени мокошь. Близ неё в XVI веке поставили церковь святого Никиты Мученика, «прогонителя бесов», – об этом сохранилась закладная плита с датой, относящейся к 1595 году, но первая постройка относится к началу XVI века.

Красный Холм на Таганке, наиболее высокое место на берегу Москвы-реки, почти на 6 метров выше Боровицкого, да и Яуза куда как более мощная река, нежели Неглинка (Неглименка). Более того, в старину Красный Холм практически со всех сторон был окружён водой, поскольку ниже Яузы по течению Москвы его омывала река Сара (ныне в коллекторе) с притоками; её русло шло от нынешней Рогожской заставы до Новоспасского моста; и она была крупнее Неглинки.

Раскопки, произведённые московскими археологами в середине XX века (М. Г. Рабинович с сотрудниками) показали наличие на холме древнейшей «круговой керамики». Сухопутных дорог, сходящихся к Таганской площади, и сегодня больше, чем сходящихся к Кремлю.

Через нынешнюю Таганскую площадь шла знаменитая Болвановская дорога, мимо Андроникова монастыря на Коломну; тут, по преданию не вполне достоверному, в старину татары возили басму (иным названием которой якобы и было слово «болван»), и урочище за Яузой называлось Болвановье. А во 2-м Новокузнецком пер., в Замоскворечье, находится Новая Болвановка, с храмом Спаса Преображения, по легенде, построенном в 1465 году Иваном III, дедом Ивана Грозного: считается, именно здесь в 1480 (!) году, через 15 лет после построения этого храма, Иван порвал басму Ахмата, – то есть в храме принимали татарских послов. Но эта «Новоболвановская» история весьма смутная, более схожая с легендой. Тем более, что первая здешняя христианская церковь, храм св. Георгия на Яру, вообще зафиксирована документально только в 1632 году, а упомянутая церковь Спаса Преображения, если не принимать во внимание легенду, документально известна с 1635 года. Это постройки первых Романовых на местах прежних ордынских присутственных мест: когда в ордынские времена передавали дань в Сарай, то шли по Старой Болвановке через Коломну на Ногайский шлях. Позже, в XVI–XVII веках, оправляли поминки в Крым уже по Ордынке через Тулу на Муравский шлях. Вот и получается у нас Таганка первым центром будущей Москвы.

В дальнейшем обе Болвановки были местами поселения иноземцев, а именно немцев . «Немцы» эти были вызваны в Россию Великим князем Василием III и его сыном Иоанном IV Грозным. А немцами с XVI века, чтобы отличать от фрязей-католиков, называли только лютеран. При Иоанне Грозном поселение наёмников из литовцев и немцев располагалось за Москвой-рекой у церкви Спаса Преображения в урочище Болвановка. Ближе к Донскому монастырю у скотопригонного двора находилось и древнейшее московское иноземское кладбище. По сообщениям Олеария, у другой иноземской слободы – Болвановье за Яузой, также было своё кладбище; на Годуновом чертеже XVI века оно значится как «Немецкое кладбище».

В статье А. Шамаро, посвящённой московскому урочищу Болвановка, приводятся ещё такие названия: Болванские переулки в Замоскворечье, церковь Спасо-Преображения там же, и церковь Николы на Болванке в Заяузье. Правда, толкование топонимов учёный приводит совершенно надуманное: «Болвановье – потому что здесь размещались постоялые дворы золотоордынских послов-баскаков, с капищем, в котором стояли изваяния божеств». Впрочем, и А. Н. Островский в своих «Записках замоскворецкого жителя» сообщает, что церковь в Заяузье получила своё название, «потому что там стоял татарский бог, по-нашему сказать идол, а по-татарски – болван».

Если же понять, наконец, что волжские татары и русские – это один этнос, достаточно поздно разделившийся по религиозному признаку, то станет ясно: был двор с капищем, где стоял «болван» – истукан, которому молились язычники. Ну, а поскольку христианская церковь «на Болвановке» поставлена лишь в XV веке, многие легенды о более ранней христианизации этих земель представляются именно что легендами, – а наличие целой серии «болванских» названий в самых древних районах Москвы наводит на размышления.

Разноречивость мнений

Сегодня, в начале XXI века нам, очевидцам и зачастую участникам происходивших совсем недавно событий, бывает очень сложно оценить их. Например: как оценить перестройку и проведение «либеральных реформ» – они были на благо России, или во вред?.. Или: как оценить «перестройку» произведённую в 1934–1936 году Сталиным, когда он отказался от идеи «мировой революции» и погнал страну курсом индустриализации?

Слава Богу, хоть с хронологией этого недавнего прошлого всё в порядке, и материалов для анализа более, чем достаточно. А вот когда историк берётся за дела давным-давно миновавших веков, источников-то информации у него оказывается очень мало, а сам он ни участником, ни очевидцем тех событий не был, и не может опираться на собственный опыт, а вынужден реконструировать это прошлое.

Известный английский историк и философ Р. Дж. Коллингвуд писал об исторических источниках:

 

« Любой источник может быть испорчен: этот автор предубеждён, тот получил ложную информацию, эта надпись неверно прочтена плохим специалистом по эпиграфике, этот черепок смещён из своего временного слоя неопытным археологом, а тот – невинным кроликом. Критически мыслящий историк должен выявить и исправить все подобные искажения. И делает он это, только решая для себя, является ли картина прошлого, создаваемая на основе данного свидетельства, связной и непрерывной картиной, имеющей исторический смысл ».

 

Очень правильные слова. Но немало имеется конкретных примеров, заставляющих усомниться в склонности историков к критическому мышлению. Это и многочисленность версий по поводу названия «Болвановка» в Москве. Или уже упоминавшаяся речь «Энкомия, или Льва Диакона к императору Василию слова», из которой следует, что в Х веке византийский царедворец за полтысячелетия до Колумба ЗНАЛ, что переплыть Атлантику можно. И это никак не заставляет «критически мыслящих историков» задуматься о достоверности источника. А ведь энкомия имеется в единственной рукописи в составе Бодлейановской библиотеки, и по письму может быть отнесена не ранее как к XIV веку, а уж сфальсифицировать «документ» могли когда угодно, хотя бы накануне XIX века, когда он и был найден.

Но даже имея дело с подлинным документом, надо очень и очень подумать, насколько можно верить сообщению. Так, Л. Н. Гумилёв полагал, что « древние авторы всегда писали свои сочинения ради определённых целей и, как правило, преувеличивали значение интересовавших их событий. Степень же преувеличения или преуменьшения определить очень трудно и не всегда возможно…, историк рискует оказаться в плену у автора источника и может попросту начать пересказывать прочитанное, стараясь передать его содержание как можно ближе к тексту. Но ведь древний автор руководствовался идеями, для нас неприемлемыми, и его читатели, имея иную, чем мы, систему ассоциаций, воспринимали написанное им не так, как читатель нашего времени…, при буквальной передаче текста мы не улавливаем и того смысла, ради которого текст был написан ».

Джордж Орвелл рассказывал, что когда знаменитый английский мореплаватель и корсар Уолтер Ралей сидел в тюрьме в лондонском Тауэре, он писал всемирную историю. Закончил первый том и приступил ко второму, когда увидел из окна своей камеры драку в тюремном дворе. Был убит человек. Сэр Уолтер заинтересовался, что произошло. И вот, несмотря на то, что он лично видел убийство, расспросил участников драки и других очевидцев, – выяснить причину происшествия ему не удалось. И тогда он сжёг свою историю мира, решив, что если не мог найти причин того, что сам видел, нет никакого смысла пытаться понять, что происходило в прошлом. Но это – крайний случай. Есть историки, есть исторические книги. Как заметил Орвелл, определённая степень правдоподобия возможна, если мы согласимся, что факт – подлинный, даже если он нам не нравится.

О русской же истории эмигрант, монархист и философ Иван Солоневич писал в середине ХХ века: многие общепринятые мнения никак не соответствуют действительности, стоит лишь присмотреться к источникам. В русское понимание русской истории был искусственно, иногда насильственно, введён целый ряд понятий, которые не соответствовали ни русской, ни иностранной действительности: это был пустой набор праздных слов, заслоняющий собою реальность.

Да, можно согласиться с Солоневичем: заказ победившего социального слоя (феодалов, капиталистов, коммунистов, а теперь и «демократов») вводил в обиход понятия, « не соответствовавшие никакой действительности в мире, и язык, в котором не было места для обозначения чисто русских явлений ». А напластование этих понятий и толкований в умах историков, происходившее на протяжении как минимум трёх столетий, не могло привести к иному результату, кроме того, что « в итоге любой труд по истории России переполнен сплошными внутренними противоречиями ».

Посмотрим, сколь противоречивы мнения о такой ключевой фигуре нашей истории, как Пётр I, даже в работах одного и того же историка, Льва Тихомирова. Он высказывал о нём такое мнение:

« Я глубоко почитаю его гений и нахожу, что он не в частностях, а по существу делал именно то, что было нужно ». (См. Л. Тихомиров, «Монархическая Государственность»,

Издание Технического Центра Зарубежных Организаций Русской Национально-Мыслящей Молодёжи, Мюнхен, 1923 том II, стр. 161.) Но в другом месте тот же Лев Тихомиров пишет:

 

« Учреждения Петра были фатальны для Россиии были бы ещё вреднее, если бы оказались технически хороши. К счастью, в том виде, в каком их создал Пётр, они были ещё не способны к сильному действию »,

 

а затем сообщает:

 

« Исключительный бюрократизм разных видов и полное отстранение нации от всякого присутствия в государственных делах делают из якобы «совершенных» учреждений Петра нечто в высокой степени регрессивное, стоящее и по идее и повредным последствиям бесконечно ниже московских управительных учреждений » (стр. 163).

 

Также и В. О. Ключевский противоречит сам себе: с одной стороны Пётр «гений», с другой – «хороший плотник, но плохой государь».

А речь идёт о временах не столь отдалённых, как эпоха «татаро-монгольского нашествия» или, тем более, Юрия Долгорукого или Владимира Красно Солнышко!

Сам Солоневич Петра I ужасно не любил: « принято говорить о гении Петра – однако, любая фактическая справка не оставляет от этой гениальности камня на камне… », – однако разнобой в оценках деятельности царя не позволяет однозначно согласиться с какой-то одной, пусть даже не такой радикальной, как у Солоневича.

Посмотрим, как оценивали разные историки конечные результаты промышленной политики Петра I. Прежде всего отметим, что вне зависимости от того, какую теорию происхождения русской промышленности отстаивают исследователи – «искусственную» или «естественную», – они все согласны с тем, что петровская эпоха весьма значительна в истории промышленности России, хотя бы потому, что в первой четверти XVIII века благодаря политике протекционизма и субсидиям государства были основаны многие новые предприятия. Но на этом единство взглядов обеих групп историков и кончается, и начинается полный разнобой.

Мнение первое: промышленная политика Петра привела к её, промышленности, дальнейшему упадку и отмиранию . Его политика была ошибочна и недальновидна, закрытие большинства новых мануфактур после смерти Петра показывает искусственность этих предприятий, их нежизнеспособность в условиях отсутствия постоянной поддержки со стороны государства (Д. И. Девятисильная, П. Н. Милюков, М. М. Богословский).

Мнение второе: промышленная политика Петра принесла стране развитие и процветание . Серьёзный и подробный анализ показывает, что если многие небольшие текстильные фабрики и в самом деле не выдержали конкуренции с крестьянским надомным производством, то более крупные предприятия этой отрасли пережили, по меньшей мере, середину XVIII столетия. Рудники и металлургические предприятия, что бесспорно, доказали свою высокую рентабельность, а развитие тяжёлой промышленности продолжалось и после смерти Петра.

Мнение третье: при Петре имело место преодоление экономической отсталости России (Е. И. Заозерская, М. Н. Мартынов, Н. И. Павленко, С. Г. Струмилин). Мнение четвёртое: произошло усугубление экономической отсталости России . То есть, с одной стороны, петровские домны на Урале своей продуктивностью превзошли английские, превратив Россию в одну из ведущих стран в области металлургического производства, а с другой, Пётр I своей «форсированной индустриализацией» страны обрёк Россию на экономическую отсталость в будущем. (См. Ханс Баггер. Реформы Петра Великого. Обзор исследований. М.: Прогресс, 1985.) В общем, чем скрупулёзнее даже самые добросовестные историки изучают документы, скомпилированные предыдущими историками на основе компиляций ещё более ранних учёных, тем виднее нестыковки, возникшие из-за неверного датирования, или неправильного понимания. Это так, даже если речь идёт об относительно недавних событиях, происходивших при Петре или за сто – сто пятьдесят лет до него; что уж говорить о делах более давних.

Перейдём к более подробному разбору петровской эпохи.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел история










 





Наверх

sitemap:
Все права на книги принадлежат их авторам. Если Вы автор той или иной книги и не желаете, чтобы книга была опубликована на этом сайте, сообщите нам.