Хаттон П.Х. История как искусство памяти

ОГЛАВЛЕНИЕ

И. М. Савельева. Перекрестки памяти

«История на перекрестках памяти» — так называется
заключительная глава книги известного английского ис-
торика П. Хаттона, обратившегося к образу, который ко-
гда,то использовал английский поэт,романтик У. Вордс-
ворт в своей «Автобиографии». Хаттон часто прибегает к
метафоре перекрестка, но, надо заметить, она удобна и
для характеристики его собственного труда. Перекрест-
ки исторической памяти с историческим знанием и соот-
ветствующие проблемы выбраны достаточно произволь-
но (хотя автор подробно объясняет свои мотивы): мнемо-
нистические техники, историческое Я, социальная па-
мять, традиция и коллективная память, формирование
официальной памяти в историографии Нового времени-
политика памяти и т. д. Есть и еще одна линия, опреде-
ляющая принцип селекции существенных для компози-
ции книги перекрестков. Это — научный путь самого
Хаттона, его исследовательская биография. Впечатлив-
шие когда,то автора идеи и теории, пребывание в опреде-
ленных научных сообществах, общение с авторитетными
учеными—все это кристаллизовало интересы историка-
и в результате довольно стихийно возникали темы этой
книги, которые, если быть точным, объединяются поня-
тием даже не «историческая память», а просто — «па-
мять».
398
Сам автор следующим образом определяет содержа-
ние своего труда: «Каждую стадию в истории сменяющих
друг друга способов коммуникации можно связать с раз-
личным историческим представлением о памяти: устную
культуру—с воспроизводством живой памяти, рукопис-
ную — с восстановлением утраченной мудрости, культу-
ру книгопечатания — с реконструкцией далекого про-
шлого, и медиакратическую культуру—с деконструкци-
ей форм, из которых образы прошлого составлены. Такая
схема не только кратко описывает историю памяти, но и
дает возможность увидеть, как историческое знание с са-
мого начала порождается памятью, которая, в свою оче-
редь, скрывается под абстракциями историков. Исследо-
вание истории памяти требует обращения к историогра-
фической связи между памятью и историей, так как па-
мять неотъемлема от исторического знания вообще. За-
дача историков — выяснить, как эта связь изменялась.
Это проект, которым еще только начинают заниматься, и
моя книга посвящена лишь самым первым шагам в этом
направлении» (наст. изд., с. 62).
Надо сказать, что представленная Хаттоном схема ис-
следовательского поля бесспорно позволяет сориентиро-
ваться в разных дисциплинарных дискурсах с их специ-
фическим категориальным аппаратом. В то же время дан-
ная книга — это не обзор исследований проблематики
«исторической памяти», а своеобразный набор отдель-
ных важных тем, как,то связанных с памятью и опреде-
ляемых «большими именами» (среди них—У. Вордсворт-
М. Хальбвакс, Х.,Г. Гадамер, З. Фрейд и др.), что, как вы-
ясняется, далеко не достаточно для подведения итогов ис-
следований в данной области, даже предварительных.
Впрочем, на перекрестках этого маршрута «от Вико до
Фуко» читатель уже побывал сам. Мы же хотим предло-
жить не комментарий к книге Хаттона, и не рецензию на
нее, а некоторые размышления о достаточно новом для
историографии концепте в связи с переводом на русский
399
язык одного из основополагающих современных иссле-
дований по исторической памяти.
В западной историографии историческая память была
проблематизирована в 1980,е годы в рамках очередной
ревизии эпистемологических оснований исторической
науки. К концу 1990,х годов список исследований по ис-
торической памяти выглядел уже достаточно репрезента-
тивно. Он вполне обоснованно начинался с работ М.
Хальбвакса, который писал о природе коллективной па-
мяти задолго до того, как эта тема привлекла внимание
историков («Коллективная память» издана посмертно в
1950 г.)1, а далее следовали работы последних десятиле-
тий XX века как общего, так и специального характера:
память о войнах, о Холокосте, Гулаге и т. д.
Таким образом в наше профессиональное историче-
ское сообщество эта тема, в отличие от многих других-
пришла с очень небольшим запозданием и более чем свое-
временно. Российское общество в очередной раз в поис-
ках идентичности стоит перед выбором, что помнить и что
вспомнить о своем прошлом (а также, что забыть). И как
это сделать. Помимо политического аспекта важную роль
играет и познавательный, то, что на Западе именуется «по-
воротом», а в нашей милитаризованной традиции часто
называется перевооружением исторической науки. Вот
попутно и еще один «перекресток» памяти с настоящим-
делающий издание перевода этой книги востребованным.
Предпосылки
Как неоднократно подчеркивает Хаттон, понятие «исто-
рическая память» начинает активно обсуждаться в связи с
400
1 Сам Хаттон в поисках «предшественников» уводит уже к
хрестоматийной книге Дж. Вико «Основания новой науки об об-
щей природе наций», 1725.
укоренением постмодернистского тезиса о власти исто-
риографических дискурсов, которые конструировались
для того, чтобы утвердить «нужные» традиции в качестве
официальной памяти общества. Действительно, в ряде по-
стмодернистских исследований французской семиотиче-
ской школы (Р. Барт, Ю. Кристева, Ж. Деррида и др.) навя-
зывание обществу «буржуазной картины мира» путем соз-
дания соответствующей текстовой реальности рассматри-
валось как основная прагматическая функция историче-
ских сочинений, и эта концепция, распространявшаяся не
только на тексты, но и на другие знаковые системы, сыгра-
ла важную переориентирующую роль в подходе к пробле-
ме социального запаса знания о прошлом. Однако тенден-
ция Нового времени мыслить социальное как результат
действий, основанных на определенных идеях, артикули-
ровалась задолго до постмодернистов в темпоральных кон-
струкциях практически всех идеологических направле-
ний. Все идеологические системы предполагают, что об-
стоятельства, которые конституируют социальную реаль-
ность, могут быть изменены, если сознательно воздейство-
вать на содержание сознания, в том числе и историческо+
го. Востребованность такого понятия как «память» в исто-
рической литературе отражает не столько влияние по-
стмодернизма, сколько смену акцентов, в результате чего
интерес целого ряда историков переключился с идеологи-
чески насыщенных текстов на пропагандистские образы и
символы, с политической истории на культурную полити-
ку (с. 36 и далее наст. издания).
Поскольку, и это убедительно показано во многих раз-
делах книги, сила коллективной памяти является отраже-
нием социальной роли конкретной группы, изучение фе-
номенологии социальных репрезентаций открывает ши-
рокие перспективы для исторической науки. Рассматри-
вая образы ключевых для общества событий и историче-
ских личностей как «места памяти», которые, с одной
стороны, локализуются на хронологической оси, а с дру-
401
гой—впространственных объектах и действиях (комме-
морациях), историки могут в совершенно новом ракурсе
репрезентировать структуру коллективных представле-
ний о прошлом в разных сообществах. В связи с такой по-
становкой вопроса задача историков, специализирую-
щихся в области исторической памяти, заключается не в
том, чтобы реконструировать идеи, а в том, чтобы описы-
вать образы, в которых когда,то жила коллективная па-
мять и в которых она существует в наши дни.
Однако не только (а, по нашему мнению, и не столько)
вновь усилившийся интерес к изучению механизмов
идеологического воздействия, но и эпистемологические
предпосылки обусловили внедрение такого феномена-
как историческая память в исторические исследования.
Для того чтобы выкристаллизовалась идея о том, что пу-
тем манипуляций с образами прошлого можно воздейст-
вовать на формирование актуальной для настоящего па+
мяти о прошлом, потребовались теоретические наработ-
ки целого ряда социальных и гуманитарных наук.
Обращению историков к проблеме памяти способство-
вало развитие когнитивной психологии и возможность
применения разработанных в этой области концепций к
коллективному субъекту. Из психологии были также за-
имствованы результаты анализа индивидуальной и кол-
лективной идентичности, взаимодействия индивидуаль-
ных воспоминаний и коллективной памяти. Важную роль
сыграл и антропологический поворот, характеризовав-
ший историческую науку последних десятилетий. В связи
с ним усилился интерес как к индивидуальной и семейной
памяти о прошлом, так и к таким конгломератам, как груп-
повая и национальная память. (Правда, следуя этой логи-
ке, можно утверждать, что существует и память об обще-
человеческом прошлом, другое дело, является ли ее носи-
телем все человечество). Современные подходы, разрабо-
танные в культурной антропологии, открыли для истори-
ков принципиально новые возможности в развитии исто-
402
рического взгляда на проблему устной/письменной ком-
муникации и способов хранения и передачи знания. Оче-
видно плодотворной для историков, обратившихся к про-
блеме памяти, оказалась концепции М. Маклюэна и У.
Онга, о связи между способами коммуникации и метода-
ми мышления с соответствующими культурными измене-
ниями, сопровождавшими переход от одной формы ком-
муникации к другой (см. с. 55 и далее наст. издания).
Наконец, и на это мы обращаем особое внимание, но-
вые эвристические возможности для исторических ис-
следований возникли в результате развития социологи-
ческой концепции знания, согласно которой формирова-
ние знания является социальным процессом, а под «ре-
альностью» понимается все, что считается реальностью в
том или ином обществе. При этом знание о социальной
реальности одновременно конструирует саму эту реаль-
ность, включая ее прошлое, настоящее и будущее. Конст-
руирующая роль знания с необходимостью ставит во-
прос о способах его формирования, передачи и усвоения
(запоминания и воспроизведения).
Таким образом новая тема— историческая память—
очередное свидетельство продолжающегося активного
использования историками современного инструмента-
рия социальных и гуманитарных дисциплин, связанных с
проблемами аккумуляции обществом знания о социаль-
ной реальности и возможностями сознательного управ-
ления этим процессом. Как увидит читатель этой книги, в
арсенале историков оказались методологии и методики
многих социальных наук, что позволяет рассматривать
проблему памяти о прошлом в разных аспектах: индиви-
дуально,психологическом, социальном и культурном.
В чем же состоит вклад историков? Во,первых, предста-
вители исторической науки пытаются (пока именно пыта-
ются) концептуализировать различие между коллективной
илисоциальнойиисторической памятью.Содержаниемпа-
мятиявляются не события прошлого, аих образы,нотолько
403
если память выходит за пределы жизненного пространства
личности или группы и речь идет о конвенциональных об-
разах событий прошлого,можноговорить об исторической
памяти. Во,вторых, работы последних десятилетий предла-
гают интерпретацию целого ряда социально,культурных
явлений и событий—праздников, коммемораций, перфо-
мансов—в ракурсе проблематики памяти о прошлом. Так
же трактуются события культуры: создание монументов-
документальное и художественное кино, исторические ро-
маны и т. д. В том же духе интерпретируется политика в об-
ласти массового исторического образования. И, наконец-
началось создание истории самой исторической памяти-
анализ традиций и их интерпретации, изучение взаимодей-
ствия образов, полученных из живой традиции (повторе-
ние) и образов, восстановленных из забытого прошлого
(воспоминание) (см. с. 304 и далее наст. издания).
В тоже время комплексный анализ генезиса, структуры-
социального функционирования и механизмов замещения
коллективных представлений, концептуальных систем и
идеологических мифов, определяющих память общества о
прошлом в разные исторические эпохи и времена, остается
пока еще исследовательской перспективой. Последнее об-
стоятельство отчасти объясняет некоторую разноплано-
вость книги Хаттона. В концептуализации понятия истори-
ческая память пока остается множество вопросов, ключе-
вых для развития исследований в этом направлении.
Как определяется знание о прошлом, которое в идеале
должно быть памятью каждого индивида, как это знание
формирует определенные социально,политические ха-
рактеристики личности в обществе и соответственно как
на такой базе складывается коллективная идентичность?
Что вообще происходит: различные варианты индивиду-
альных знаний объединяются в стереотипные образы, ко-
торые и сообщают форму коллективной памяти, или апри-
орная «коллективная память», которой уже обладает об-
щество, определяет содержание и модификацию индиви-
404
дуальной памяти о прошлом? Правомерно ли экстраполи-
ровать механизмы индивидуальной памяти на социальную
или, наоборот, представлять индивидуальную память о со-
циальном прошлом как производную от коллективной?
Существенно на каком слове делается смысловое уда-
рение в концепте «историческая память». Если на слове
«память», то главное—анализ ее механизмов, если на—
«историческая», то исходным пунктом исследований ста-
новится проблема различения прошлого и настоящего.
Как показывают экспериментальные данные, разделение
прошлого и настоящего сильно варьируется в зависимо-
сти от особенностей индивидуальной психики. В психо-
анализе, например, неразделенность прошлого и настоя-
щего или присутствие прошлого в подсознании вообще
является едва ли не центральным объектом и отправным
пунктом любого анализа. Вариации в восприятии про-
шлого/настоящего обусловлены также культурными
факторами, определяющими особенности исторического
сознания и самый факт его присутствия.
Коллективные представления об историческом про-
шлом больших групп (память о прошлом)—это сложный
социально,психологический конструкт. Его психологи-
ческая составляющая связана, в первую очередь, с инди-
видом, а социальная—с обществом. Индивид, как храни-
тель памяти, получает знания об историческом прошлом
из компендиума коллективных представлений (социаль-
но признанного знания).
По отношению к историческому субъект может высту-
пать как Участник, Свидетель, Современник и Наслед-
ник2. Нас в данном случае интересует последняя позиция-
когда человек устанавливает, фиксирует и переживает
связь с историческими событиями, имевшими место до
405
2 Нуркова В. В. Историческое событие как факт автобиогра-
фической памяти // Воображаемое прошлое Америки. История
как культурный конструкт. М.: МАКС,Пресс, 2001. С. 22–23.
его рождения. (Вполне правомерно в связи с историче-
ской памятью говорить и о первых трех позициях, когда
определенные происшествия фиксируются в памяти не
просто как факты личной жизни, а как события Истории).
Очевидно, что в запоминании прошлого действуют об-
щие механизмы семиотической памяти. Конечно, инди-
видуальная память, если говорить о сведениях о прошлом
и об «образе» прошлого, создается с помощью таких тех-
ник, как повторение и воспоминание. И, конечно, обще-
ство (властные структуры) обладают большой свободой в
манипулировании как содержанием, так и самими этими
техниками. Сведения об определенных событиях и идеях
прошлого тиражируются многократно и на самых раз-
ных уровнях, и каждый раз индивид вынужден и повто-
рить, и вспомнить что,то из того, что С. Московичи на-
звал «всеобщим достоянием большинства»: «Даже если
оно не осознается, даже если от него отказываются, оно
остается основой, созданной историей… и каким,то неви-
димым образом влияет на наши мнения и действия»3.
Содержание памяти составляет прошлое, но без него
невозможно мышление в настоящем, прошлое—это глу-
бинная основа актуального процесса сознания. Массовые
представления о прошлом сохраняются до тех пор, пока
оно служит потребностям настоящего4. Очевидно, что ко-
гда речь идет о таких дополнительных факторах как акту-
альность или интересы, запоминание оказывается гораздо
более устойчивым. Существенно при этом, что, как пока-
зывают многочисленные эксперименты в области психо-
логии, при повторении память не остается неизменной. В
воспоминании мы не восстанавливаем образы прошлого в
406
3 Московичи С. Век толп. / Пер. с фр. М.: Центр психологии и
психотерапии, 1998 [1981]. С. 137.
4 Открытия движущих сил памяти, сделанные учеными, изу-
чающими устную традицию, были подтверждены нейропсихо-
логами, проводившими исследование деятельности мозга. См.:
Rosenfield I. The Invention of Memory. N. Y.: Basic Books, 1988.
том виде, в каком они первоначально воспринимались, но
скорее приспосабливаем их к нашим сегодняшним пред-
ставлениям, сформированным в результате воздействия
на нас определенных социальных сил.
Определение исторической памяти
До поры до времени историки вполне обходились по-
нятием «историческое сознание», более того, историче-
ское сознание рассматривалось как базовая характери-
стика мировоззрения Нового времени. Почему на исходе
XX в. наряду с понятиями историческое знание и исто+
рическое сознание, появляется концепт историческая па+
мять? В определенной степени новый конструкт даже
начинает подменять понятие «историческое сознание»-
столь привычное для рефлексий по поводу ментальности
современного человека. В тех же случаях, когда от «соз-
нания» не отказываются, возникают большие трудности
с разведением этих категорий. Впрочем, как мы уже за-
метили, с концептуализацией самой исторической памя-
ти тоже не все просто.
«Историческая память» по,разному интерпретиру-
ется отдельными авторами: как способ сохранения и
трансляции прошлого в эпоху утраты традиции, как ин-
дивидуальная память о прошлом, как коллективная па-
мять о прошлом, если речь идет о группе, и как социаль-
ная память о прошлом, когда речь идет об обществе, на-
конец, просто как синоним исторического сознания.
Разноголосица свидетельствует о том, что строгое поня-
тие на самом деле еще не выработано и термин исполь-
зуется в разных смыслах, включая метафорические.
Немецкий историк Й. Рюзен, известный своими иссле-
дованиями в области исторической памяти, предполагает-
что «историческая память выступает, с одной стороны-
как ментальная способность субъектов сохранять воспо-
407
минания о пережитом опыте, который является необходи-
мой основой для выработки исторического сознания… С
другой — как результат определенных смыслообразую-
щих операций по упорядочиванию воспоминаний, осуще-
ствляемых в ходе оформления исторического сознания
путем осмысления пережитого опыта…»5. Есть и другие
варианты ответа. Историческая память трактуется как со-
вокупность представлений о социальном прошлом, кото-
рые существуют в обществе как на массовом, так и на ин-
дивидуальном уровне, включая их когнитивный, образ-
ный и эмоциональный аспекты. В этом случае массовое
знание о прошлой социальной реальности и есть содержа+
ние «исторической памяти». Или: историческая память
представляет собой опорные пункты массового знания о
прошлом, минимальный набор образов исторических со-
бытий и личностей, которые присутствуют в активной па-
мяти (не требуется усилий, чтобы их вспомнить).
Таким образом появление темы исторической памяти в
историографии, стимулировав структурирование разных
уровней в формировании представлений о прошлом, одно-
временно усугубило понятийный беспорядок. Здесь впол-
не уместна аналогия с «клубком», который, как известно, в
русском языке имеет противоречивые значения: аккурат-
но смотанные нитки (порядок) и «клубок противоречий»
(беспорядок)6. Впрочем, если вернуться к ситуации с исто-
рической памятью, может быть, то, что нам видится как
беспорядок, другим представляется порядком. На самом
деле наша неудовлетворенность связана не просто с нечет-
кой концептуализацией понятия «историческая память»-
неоправданным увлечением новым термином, противоре-
чивостью формулировок и недодуманностью трактовок.
408
5 Рюзен Й. Утрачивая последовательность истории (некото-
рые аспекты исторической науки на перекрестке модернизма-
постмодернизма и дискуссии о памяти) // Диалог со временем.
2001. Вып. 7. С. 9.
Из теоретически не проработанного материала следуют
интерпретации, которые либо не вполне корректно ис-
пользуют потенциал нового концепта, либо вообще кажут-
ся нам непродуктивными или избыточными.
Так, вряд ли можно согласиться с попытками экстрапо-
ляции культурно,антропологического подхода к коллек-
тивной памяти, правомерного по отношению к общест-
вам с устной культурой, на современное общество, в ко-
тором действует гораздо более сложная система переда-
чи и аккумуляции знания, включая структуры массового
общего и специального образования. Конечно, и в совре-
менном обществе можно обнаружить следы архаичных
способов сохранения и воспроизводства общественно
значимого знания о прошлом, к каковым относятся мно-
гие праздники, ритуалы, символика. И тогда применение
понятия «историческая память» именно к этой, четко
очерченной области, представляется вполне оправдан-
ным. Более того, как это и бывает при появлении нового
ракурса, в поле зрения историков оказываются интерес-
нейшие сюжеты и композиции: «места памяти», «изобре-
тение традиций», «образы прошлого».
Другой подход к использованию концепта «историче-
ская память», безусловно правомерный, но требующий
уточнения, связан с понятием «политика памяти». Само
слово «политика» указывает на то, что речь идет либо об
изучении способов идеологизации прошлого, либо о са-
мом процессе идеологизации знания о прошлом. Не слу-
чайно во многих сочинениях о «политике памяти» мы об-
409
6 Интересно, что китайский иероглиф luan, изначально изо-
бражавший две руки, которые держат клубок шелковых нитей-
в древности имел значение «упорядочивать» или «порядок», а в
современном понимании означает «беспорядок». См.: Тань Ао-
шуан. Загадка иероглифа luan — беспорядок или порядок? //
Логический анализ языка. Космос и хаос: Концептуальные поля
порядка и беспорядка. Ред. Н. Д. Арутюнова. М.: Индрик, 2003.
С. 499–503.
наруживаем манифесты очередных «движений», на этот
раз «движений за память» (жертв Холокоста, депортаций-
Гулага), что уж точно выводит соответствующие тексты за
пределы научно,исторического дискурса. В репрезента-
ции этих сюжетов неизбежны (и оправданы) моральные
оценки, такие собирательные и понятные сегодня каждо-
му историку метафоры как «травма», «вина», «покаяние»
и т. д. Часто дискуссии имеют откровенно политический
характер, причем порой очень ожесточенный, с приклеи-
ванием всех полагающихся ярлыков. Следует заметить-
что в работах о политике памяти активнее всего обсужда-
ются события недавнего прошлого, которые, по нашему
мнению, строго говоря, не являются предметом историче-
ской науки. Когда же анализируется политика памяти
применительно к давним событиям и особенно политика
памяти более отдаленных исторических периодов, дис-
куссии приобретают научный характер, включая как спо-
собы аргументации, так и тональность.
Указанные подходы к прошлому с позиций историче-
ской памяти (назовем их культурно,антропологический и
политический) правомерны при условии уточнения спек-
тра возможностей и более строгой рефлексии по поводу
образов памяти.Однако часто дело не ограничивается ра-
ботой с образами социально значимых событий и фигур
или проблемами политизации прошлого. И тогда мы стал-
киваемся с предельно широким подходом к использова-
нию понятия память, которое включает в себя либо все
знание о прошлом, признанное в данном обществе, либо
все представления о прошлом, отграниченные от научно-
го (исторического) знания. В этом случае происходит ум-
ножение сущностей, ибо для того чтобы анализировать
представления о прошлом или знания о прошлом и спосо-
бы их выработки, признания, хранения и передачи нет
нужды, как нам кажется, вводить новое понятие, во вся-
ком случае нет нужды в подмене терминов коллективные
представления или знание термином память. В результа-
410
те подмены точно возникает клубок в значении «беспо-
рядок» и приходится заниматься его распутыванием.
Формирование знания о прошлом
Не вдаваясь в анализ противоречивых концепций и оп-
ределений, многие из которых приводятся в тексте книги
Хаттона, попробуем предложить свой подход к проблеме
концептуализации исторической памяти в контексте от-
вета на вопрос: как соотносятся историческое знание и
знание о прошлом в целом—в то время, как в рефлекси-
ях историков на эту тему вопрос формулируется иначе:
как соотносятся историческое знание и историческая па-
мять (к этому вопросу мы еще вернемся).
Намкажется, что точнее и продуктивнее противопостав-
лять не индивидуальную и коллективную память, а индиви-
дуальные знания о прошлом (память) и коллективное не-
профессиональное знание (представления). Предложен-
ная интерпретация предполагает, что главными объектами
в изучении исторической памяти являются знание о про-
шлом, существующее в данном обществе в виде образов со-
бытий и личностей прошлого, и их фиксация в памяти ин-
дивидуальных носителей. Именно поэтому социальный ас-
пект индивидуальной памяти о прошлом выражается свя-
зан с формами воздействия, которое общество оказывает и
на отбор самого этого знания, и на индивида, определяя со-
став его знаний о прошлом. Конечно, можно использовать
метафору «историческая память», чтобы подчеркнуть, что
общество «помнит» о своем прошлом, «хранит в памяти»
события своей истории, но на самом деле знания запечатле-
ны в текстах и других материальных носителях, а память—
способность индивидуальной психики.
Знание о прошлом конструируется (формируется) в
рамках разных типов знания, не только собственно науч-
но,исторического, но и философского, религиозного-
411
идеологического, обыденного знания, искусства7. Если
профессиональное знание базируется прежде всего на
материале исторической науки, то массовое знание со-
всем не так униформно. Представления о прошлом скла-
дываются на основе самых разных видов знания, и нельзя
с уверенностью утверждать, что историческая наука иг-
рает в этом процессе ведущую роль. Достаточно обратить
внимание на то, что рядовой человек, не причастный к
цеху историков, черпает свои знания о прошлом и из
обыденного знания (например, в семье), и из искусства
(преимущественно массового), и в религиозных учениях-
и в идеологических построениях (если он религиозен или
идеологизирован). Соответственно и на массовом уровне
историческая память совсем не тождественна историче-
скому знанию. Но в современных обществах, в отличие
от традиционных, одна изфункций истории как научного
знания о прошлом состоит в том, что она выполняет роль
каркаса исторической памяти, существенно участвуя в
формировании «социальных рамок памяти» (понятие-
введенное М. Хальбваксом).
Историческая память как функция истории
Один из болезненных для историков вопросов — как
соотносится историческое знание и массовые представле-
ния о прошлом/историческая память. Какова роль исто-
рической науки в содержании (запасе) исторической па-
мяти? Как пишет Рюзен,— «Осмысление исторической
репрезентации через категорию памяти может заставить
историков почувствовать себя неуютно, поскольку оно
очень легко выходит за рамки или даже отрицает те стра-
412
7 См.: Савельева И. М., Полетаев А. В. Знание о прошлом: тео-
рия и история. Т. 1: Конструирование прошлого. СПб.: Наука-
2003, гл. 5.
тегии обращения к прошлому, которые конституируют
исторические исследования как дисциплину или как „нау-
ку“, и как профессиональное занятие историков»8. Дейст-
вительно, если прошлое постоянно меняет свою форму в
дискурсах, предлагаемых настоящим, если то, что помнят
о прошлом, зависит от способа его репрезентации, то об-
раз прошлого должен соответствовать скорее социально-
му заказу, чем задачам исторического познания.
Традиционно общественная роль истории в эпоху Ново-
го времени описывалась по следующей модели: становле-
ние исторического сознания, стремительное развитие ис-
торического знания и высокий общественный престиж
профессии (процесс, достигающий апогея к середине XIX
в.); профессионализация истории и становление истори-
ческой науки, сопровождающееся усилением познава-
тельной функции этого вида знания и относительным па-
дением социальной роли историков (конец XIX — начало
XX в.); и нарастающий в последние десятилетия XX в.
скептицизм в отношении способности истории «давать
уроки» при одновременном росте массового интереса к
прошлому, не совсем точно, как мы уже отмечали, именуе-
мому «исторической памятью».
За последний век произошло резкое ограничение пре-
зентистских задач исторического знания, но это не озна-
чает, что его традиционные функции полностью экспро-
приированы другими социальными науками. Задача кон-
струирования прошлого с целью объяснить или усовер-
шенствовать настоящее в широком смысле по,прежнему
решается в том числе и с помощью исторического знания.
Интенция легитимизировать (объяснять, оправдывать)
настоящее, опираясь на знание о прошлом (прославлять-
«преодолевать» или обвинять прошлое), остается востре-
бованной. Когда «болезненные» проблемы настоящего
объясняют историки, это понятнее «народу», чем когда то
413
8 Рюзен Й. Указ. соч. С. 9.
же самое делают социологи или экономисты с их катего-
риальным аппаратом, специфическим языком и т. д.
Хотя в XX в. историкам пришлось потесниться и усту-
пить заметную часть своего общественного влияния спе-
циалистам по настоящему — политологам, социологам-
экономистам—им нечего тревожиться по поводу посяга-
тельства на область прошлого. Историки сохраняют свое
влияние на современность уже только потому, что фор-
мирование образа прошлого по,прежнему остается пре-
рогативой исторической науки. Далее этот образ, а точ-
нее, образы, поступают в общее распоряжение. На осно-
ве данных исторической науки пишутся учебники, но в
них конструкция прошлого редуцируется до определен-
ного объема и начинает непосредственно выполнять
«функции истории», причем познавательная функция —
лишь одна из них. Есть как минимум еще две: воспита-
тельная (патриотизм, например) и идентификационная
(например, национальная). История, почерпнутая из
учебника, в современном обществе, видимо, составляет
каркас исторической памяти. Вопрос о том, в какой сте-
пени школьное историческое образование играет роль
каркаса, в который встраиваются в дальнейшем знания-
почерпнутые из других областей, нуждается в дальней-
шем изучении. Для ответа на этот вопрос нужны специ-
альные исследования, и они довольно активно ведутся в
разных странах, включая Россию (анализ репрезентации
прошлого в учебниках по истории и др.).
Очевидно, что историческим образованием дело не ис-
черпывается. Идеологии предлагают свои варианты про-
шлого, весьма избирательно используя результаты исто-
рического знания для обоснования политических плат-
форм. Идеологические интерпретации истории придают
убедительность политическим решениям в настоящем и
используются для обоснования проектов будущего.
Наконец, важнейшей областью репрезентации про-
шлого является искусство, для которого историки постав-
414
ляют сюжеты, и которое, в свою очередь, уже в самом пря-
мом смысле создает образы прошлого и укореняет их в ин-
дивидуальной памяти путем эстетического воздействия.
Традиция, политика памяти и краеведение
Функция идентификации, которую издавна выполня-
ла история, теперь во многом реализуется путем созна-
тельного формирования представлений о прошлой соци-
альной реальности, т. е. исторической памяти общества.
Конструирование социальной реальности включает в ка-
честве необходимой составляющей установление отно-
шений с определенными событиями прошлого, которые
намеренно «не запоминаются» или, наоборот, «запоми-
наются» и фиксируются в коллективном знании. При
этом очевидно, что прошлое существует не только в на-
циональном, но и в групповом контексте (прошлых мно-
го) и может переходить из группового контекста в нацио-
нальный (так история КПСС фактически заменяла зна-
ние истории СССР соответствующего периода, во всяком
случае в системе высшего образования) и, наоборот, из
национального в групповой.
Общество Нового времени, осознавшее собственную
новизну и становление как модус своего бытия, нужда-
лось и в новом прошлом, с которым могло бы себя свя-
зать. Конструирование этого прошлого заключалось в
разных практиках: в организации документальной базы
прошлого, в актуализации античного и средневекового
наследия, в возникающих партийно,политических ин-
терпретациях истории, в историософских конструкциях
органического развития и в «изобретении традиций»
(термин Э. Хобсбоума).
Когда идея традиции оформилась в XVIII—XIX вв., те-
кто ее изучал, ограничивались определенными формами
поддержания традиции — фольклор, сказки, мифы и ле-
415
генды, устное творчество, обычное право, религиозные и
светские церемонии и ритуалы. Традиция рассматрива-
лась прежде всего как культура малообразованных страт.
В XIX столетии сторонники восстановления традиций
поддерживали и даже восстанавливали образы, создаю-
щие иллюзию исторической преемственности, тогда как
на самом деле связи с прошлым исчезали. Большая часть
работ XIX в. по политической истории касалась воспроиз-
ведения в памяти (и тем самым возвращения в настоящее)
отдельных традиций, особенно тех, что были связаны с ис-
токами и становлением современного государства,нации.
Но уже в первой половине XX в. традиция начинает ин-
терпретироваться как интегральная часть порядка, кото-
рый придает смысл человеческому существованию (Ф.
Тённис, Г. Зиммель, О. Шпенглер, М. Шелер, А. Бергсон, Т.
Элиот, Генри Адамс, Л. Мамфорд)9. События прошлого по-
средством поддержания традиции включаются в обстанов-
ку настоящего и тем самым для традиции существенной
признается актуальность, связь с настоящим. При таком
затмении чувства времени возникает скорее эмоциональ-
ная связь с прошлым, чем критический взгляд на него.
Даже если традиции постоянно подвергаются ревизии в
интересах настоящего, они, как замечает Хальбвакс, соз-
дают иллюзию вневременности. В этом смысле традиция
а,исторична. В ней стирается прошлое как Другое время
(см. с. 307 наст. издания).
Очевидно, что даже радикальное отрицание прошлого
нуждается в традиции. Например, большевизм апеллиро-
вал к революционной и даже к демократической тради-
ции, нацизм — к национально,романтической традиции-
и т. д. Прошлое стало интерпретироваться как конституи-
рующее начало, необходимое для легитимации социаль-
ного порядка, социальной мобилизации и других функ-
416
9 Shils E. Tradition. Chicago: Univ. of Chicago Press, 1981. P.18–
19.
ций социальной интеграции. В принципе это может ка-
саться любой группы, этноса и, куда денешься, гендера.
В последние десятилетия историческая память стала
рассматриваться, наряду с традицией и политизирован-
ными версиями истории, в качестве фактора, обеспечи-
вающего идентификацию политических, этнических, на-
циональных, конфессиональных и социальных групп-
формирующегося у них чувства общности и достоинства.
Считается, что историческая память в какой,то мере вос-
станавливает необходимую для социума связь с про-
шлым, которую обеспечивала традиция, но в сегодняш-
нем динамичном обществе даже «изобретенная», т. е. оп-
ределяемая настоящим, традиция перестает работать, ей
на смену приходит социально детерминированная «исто-
рическая память», а,историчная в еще большей степени-
чем традиция.
В этой связи в исторических сочинениях успешно ут-
вердился еще один аспект темы—«политика памяти». За-
метим, что этот сюжет оказался самым привлекательным-
самым доступным, изобилующим материалами (как тек-
стами, так и образами) и соответственно самым разрабо-
танным в исторической науке. Он связан с анализом роли
политического проекта и соответственно заказа в форми-
ровании и закреплении достаточно конкретных знаний о
прошлом, обеспечивающих определенные социально,по-
литические цели, задачи и ценности общества.
Изучение политики памяти, помимо бесконечных воз-
можностей в изучении конкретных сюжетов, создает
предпосылки и для ответа на более общий теоретический
вопрос: как создаются коллективные воспоминания и
формируются национальные символы?
Историческая память, в контексте политики памяти-
является функцией власти, определяющей, как следует
представлять прошлое. В конце концов, проблема исто-
рии оказывается проблемой политики коммеморации, то
есть, проблемой идентификации и описания тех собы-
417
тий, идей или личностей прошедших времен, которые из-
бираются экспертными группами в качестве социально
признанного знания о прошлом. Однако и при такой ин-
терпретации понятие по существу сводится к совокупно-
сти коллективных представлений о прошлом, включая
политику их формирования, и мы вновь сталкиваемся с
«умножением сущностей».
По мере усложнения знаний о прошлом и фрагмента-
ции предмета истории такое сугубо «географическое»
понятие как ландшафт стали анализировать не только как
фактор природной среды, детерминирующий «историче-
ское развитие», но и как социокультурный конструкт
прошлого, ибо он существует не только на земной по-
верхности, но и в памяти людей, приобретая тем самым
историческое измерение. Мифологические архетипы-
сакральные объекты, символика романтической литера-
туры и живописи, экзистенциальные философские пере-
живания — все это можно обнаружить в конструкциях
исторического пространства, объекты которого наделя-
ются специфическими культурными смыслами. Совре-
менная историография продемонстрировала совершен-
но новые возможности, задавшись вопросом, каковы
были эти смыслы и как они изменялись во времени. Одна
из самых известных работ, объединившая тему влияния
ландшафта, модную недавно проблематику историче-
ской памяти и традиций, запечатленных в существующих
ныне институтах — это ставшая бестселлером книга
С. Шамы «Пейзаж и память» (1995). Историческое про-
странство в такой интерпретации влияет на формирова-
ние эмоциональной связи с «малой родиной» и этниче-
ской идентичности.
Коллективная память о прошлом, содержанием кото-
рой является знание прошлого своего места обитания
(области, города или деревни), представляет собой, по на-
шему мнению, самый плодотворный подход в проблема-
тике, связанной с исторической памятью. У истории «ма-
418
лой родины» очень выраженная прагматическая состав-
ляющая, она обеспечивает фундамент для исторической
памяти жителей соответствующей местности. Локальная
история, в отличие от национальной, питает привязан-
ность человека к месту проживания, связывает его с кон-
кретным прошлым, в том числе с историей материальной
культуры, представляет примеры героического или про-
сто достойного былого предков. Эта функция локальной
истории сохраняется и поныне, о чем свидетельствует
массовое увлечение местной историей, поддержание и
развитие архивной и музейной деятельности.
Несмотря на то, что это самый устойчивый, с непрерыв-
ной традицией со времен античности, жанр, до недавнего
времени он считался достаточно маргинальным, примыкал
к краеведению или вообще включался в него. Однако с ут-
верждением концепта «историческая память» у краеведов
появилась, наконец, твердая почва для реванша, ибо мест-
ная история достаточно компактна, понятна, наглядна, уко-
рененавсемейномпрошломиееможно«вспоминать»ире-
презентировать в интерьерах повседневного существова-
ния. Она в определенном смысле лучше совместима со
структурами индивидуальнойисоциальной памяти,чемна-
циональная история или знание о прошлом человечества.
Историческая память в междисциплинарном дискурсе
Проблема исторической памяти вписывается Хатто-
ном в более широкую проблематику репрезентации про-
шлого, которая является предметом интереса разных со-
циальных и гуманитарных дисциплин. Достаточно по-
смотреть список авторов, концепции которых он анали-
зирует, чтобы представить поле исследований. Однако
сам Хаттон не предпринимает следующего шага: ревизии
состояния исследований в разных областях с междисцип-
линарной точки зрения. Не претендуя на то, чтобы вы-
419
полнить этот труд, выскажем лишь самые общие сообра-
жения об этом направлении, которое представляется нам
очень перспективным.
Тема репрезентации прошлого и выработки знаний о
прошлом сегодня не просто присутствует, но артикулиру-
ется почти во всех гуманитарных и социальных науках.
Характерно, что в одних дисциплинах изучается именно
индивидуальная и коллективная память, а в других — со-
циальные представления. В целом в мировой науке в на-
стоящее время речь идет в основном об изучении индиви-
дуальной и коллективной исторической памяти социаль-
ными психологами, об интерпретации теоретических ас-
пектов традиции, исторических представлений и памяти
историками, об изучении способов передачи и хранения
памяти о прошлом в дописьменных обществах культурны-
ми антропологами, о литературоведческом анализе репре-
зентации прошлого в рамках отдельных литературных
жанров. Политологи и правоведы также высказываются
по данному поводу. Однако подобные штудии по существу
только начинаются и имеют фрагментарный характер
даже на уровне монодисциплинарных исследований.
Проблема междисциплинарного синтеза остается ак-
туальной не только в смысле объединения усилий пред-
ставителей разных дисциплин для решения общей иссле-
довательской задачи, но и в смысле целостного взгляда на
взаимовлияние разных типов знания, формирующих
представления о прошлом в том или ином сообществе, и
здесь, очевидно, без изучения феномена памяти, в том
числе и социальной, не обойтись.
Линии демаркации разных видов знания о прошлом яв-
ляются весьма расплывчатыми и довольно подвижными.
Тем не менее, отсутствие четких границ между разными
символическими универсумами, присутствие элементов
одного типа знания в дискурсах, считающихся принадле-
жащими к другому типу, не снимают проблемы различий
между видами знания, в том числе и по функциям, кото-
420
рые они выполняют в обществе. С эвристической точки
зрения, признание наличия разных типов знания, их спе-
цифичности и не сводимости одного к другому дает гораз-
до более широкие возможности для понимания и объясне-
ния социальной реальности, чем представления об аморф-
ных и недифференцированных образах прошлого, запе-
чатленных в памяти.Междутем вопросы о динамике взаи-
моотношений, факторах формирования и путях взаимо-
проникновения обыденных представлений, эстетическо-
го знания и научного знания о прошлом, разрабатывае-
мыев разных дисциплинарных дискурсах, представляют в
своей совокупности совершенно неизученную и одновре-
менно в высшей степени актуальную область исследова-
ния. Связующей исследовательской темой в изучении ис-
торических представлений является идентификация и
разработка ключевых проблем формирования корпуса
знаний о прошлом и механизмов действия основанных на
них коллективных представлений, которые являются од-
ним из важных факторов конструирования социальной
реальности и конституирования любых социальных собы-
тий, как прошлого, так и настоящего.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел история