Библиотека

Теология

Конфессии

Иностранные языки

Другие проекты







Ваш комментарий о книге

Горелов Н. Бич и молот. Охота на ведьм в XVI-XVIII веках

ОГЛАВЛЕНИЕ

ВЕДОВСТВО В ЕВРОПЕ

ВЕДОВСТВО НА БРИТАНСКИХ ОСТРОВАХ

АНГЛИЯ

Хотя статут о ведовстве вышел еще при Генрихе VIII, однако век его был недолог, и отзыв состоялся уже при Эдуарде VI в 1547 г. Зафиксирован лишь один обвинительный приговор, вынесенный согласно этому статуту (да и в том случае от приведения его в исполнение воздержались). Статут королевы Елизаветы от 1563 г. стал результатом давления со стороны духовенства и превратил дьявола в общепризнанный юридический фактор. Любой злонамеренный поступок, повлекший за собой нанесение какого-либо ущерба, этот документ заклеймил как «ведовство»; вскоре этот ярлык стал восприниматься как достаточное доказательство совершения уголовного деяния, даже если никаких свидетельств совершения преступления найдено не было. Статут Елизаветы, также как и статут Генриха VIII, предусматривал смертную казнь в качестве наказания за заклинание злого духа «с любой целью». За этим всеобъемлющим условием следует перечисление конкретных действий, «которые любого человека изнурят и истощат или вызовут немощь в одном из членов». Но заклинание злого духа рассматривалось как уголовное преступление само по себе, даже без разрушительных последствий. Такое отношение к делу усугубляет контраст между ранними и поздними представлениями, между колдовством (которое существует во всех примитивных культурах) и ведовством (колдовство плюс ересь, которое может существовать лишь в христианской культуре).

Статут Генриха VIII.

Акт о волшебстве, ведовстве, колдовстве и магии.

1. Поскольку некоторые люди незаконно а) изобретают и применяют различные заклинания, чтобы вызывать духов, и заявляют, будто таким способом они узнают, как можно обогатиться и где золотой или серебряный клад зарыт в землю или спрятан в другом потайном месте; и б) занимаются ведовством, волшебством и колдовством с целью уничтожения своих соседей или их собственности; и в) для приведения упомянутых выше ложных приемов в действие изготовляют сами или заставляют других изготовлять куколки и изображения мужчин, женщин, детей, ангелов или демонов, зверей или птиц; а также г) изготовляют короны, скипетры, мечи, кольца, зеркала и другие предметы и, веря и доверяя таким фантастическим занятиям, выкапывают и валят на землю многочисленные кресты по всему нашему королевству, и берут на себя смелость заявлять, что знают, где найти потерянные или украденные вещи; все эти поступки и действия нарушают закон Господа, вредят и наносят ущерб подданным короля, губят души самих преступников к бесчестью Божьему и неспокойствию в государстве.

2. Для исправления этого король, наш суверенный владыка, с согласия членов палаты лордов, как духовных, так и светских, и общин действующего парламента, властью последнего предписывает, любого человека (или людей), который после первого мая сего года использует, задумает, осуществит или приведет в действие или заставит другого использовать, задумать, осуществить или привести в действие любое заклинание с целью вызвать духов, ведовство, волшебство или колдовство с намерением а) получить или найти деньги или клад, или б) изнурить болезнью или погубить человека, или нанести вред одному из членов его тела, или причинить ущерб его имуществу, или в) вызвать в ком-либо незаконную любовь, или с любым другим незаконным намерением или целью, или г) вопреки Христу или ради денег, или собственного обогащения выкопает и повалит крест или кресты, или же такими заклинаниями духов, ведовством, волшебством, колдовством или одним из них возьмется предсказывать, где находятся похищенные или потерянные вещи, все и каждое такое преступление или преступления после упомянутого первого мая считать, принимать и судить как уголовные. А также всех и каждого человека или людей, совершивших указанные выше проступки, вместе с их советчиками, подстрекателями и соучастниками, каждого из них с упомянутого первого мая считать, принимать и судить как уголовного преступника или преступников. Нарушитель или нарушители этого закона, осужденные согласно его положениям теми, кто наделен властью и правом выслушивать и принимать решения по уголовным делам, должны нести наказание смертной казнью, потерей и отчуждением принадлежащих им земель, арендаторов, собственности и движимого имущества как в случае уголовного преступления, согласно общим законам этого королевства, а также утратой духовного сана и убежища.

За ростом суеверия и легковерия в правление королевы Елизаветы можно проследить по отчетам о таких известных и одновременно типичных случаях, как дело челмсфордских ведьм (1566), первом большом ведовском процессе в Англии; дело ведьм из Сент-Озита (1582), один из первых процессов, в котором было допущено отклонение от традиционной судебной нормы предоставления доказательств совершенного преступления; и кошмарное дело уорбойских ведьм (1593), когда истерика пятерых больных детей стала причиной казни трех ни в чем не повинных людей.

По законам елизаветинской эпохи женщина, голословно обвиненная в том, что наслала порчу на детей, должна была явиться в суд, где предпринимали попытку разобраться в обвинениях (какими бы смехотворными они не казались). Иногда ведьму отпускали. В том же самом году, когда были повешены ведьмы из Сент-Озита (1582), Элисон Лоуз, пользовавшуюся репутацией колдуньи, приговорили к публичному покаянию на рыночной площади в Дареме «с бумажным колпаком на голове». Как только в силу вошел новый, гораздо более строгий статут о колдовстве Якова I в 1604 г., четырнадцатилетняя Энн Гантер из Северного Мортона, графство Беркшир, обвинила одну старую женщину в том, что та наслала на нее порчу. Процесс завершился оправданием обвиняемой, а суд наложил запрет на использование заклинания для проверки детей на наличие порчи:

«Я, Мэри Пепвелл, заклинаю тебя, белая жаба, выйти из тебя, Энн Гантер».

Позднее актом Якова I (1604), при сохранении прежней фразеологии, предусматривались более тяжелые наказания за те же преступления. В нем идея простого заклинания духов развилась уже до представления о договоре с дьяволом; уголовным преступлением стало считаться «соглашение с… любым злым духом». Именно это соглашение и стало главным поводом преследования ведьм в Англии, несмотря на то что во многих обвинительных актах по прежнему значились обычные случаи порчи.

Какими бы фантастическими не казались судебные процессы елизаветинской эпохи, в них все же присутствовали пусть ошибочные, но попытки отличить добро от зла. «Злом», разумеется, именовался дьявол, прилагающий все усилия к тому, чтобы погубить человеческую душу, даже если известно это становилось только со слов детей. По мере того как судебные процедуры, введенные в обращение новым законодательным актом, обретали конкретную форму, поиск доказательств свелся к выявлению печати дьявола, которой он отмечал лишь тех, кто вступил с ним в союз, подписав соглашение. Так, например, в 1645 г. в Челмсфорде Мэтью Хопкинс, известный охотник за ведьмами, вместо детских бредней использовал в качестве доказательства бородавки. Возможно, он прибег к этой технике специально для того, чтобы обойтись без вызывавших теперь недоверие показаний детей, многие из которых признали, что обвиняли старых женщин в ведовстве с какой-то корыстной целью (или, как девочки из Салема, просто «для забавы»).

Самые первые исследования сохранившихся обвинительных актов, проведенные в Государственном архиве (Лондон) и других местах, показали, что преследования ведьм не всегда происходили равномерно: периоды затишья чередовались с периодами обострения, причем наибольшее количество обвинений в ведовстве пришлось на эпоху королевы Елизаветы. Следующий пик совпадает с периодом республики. Соотношение между числом вынесенных обвинений и приведенных в исполнение смертных приговоров для пяти графств центрального округа (Эссекс, лидирующий по числу повешений, Гертфорд, Кент, Суррей и Сассекс) показывает, что самым опасным для ведьм временем были последние годы царствования королевы Елизаветы и первые годы правления Карла I, а также начало республики. Самое массовое истребление ведьм имело место летом 1645 г., в кампанию Мэтью Хопкинса. После 1667 г. смертных казней в центральном округе не было.

В других округах уцелело слишком мало судебных документов, чтобы на основании их можно было делать какие бы то ни было обобщения. Однако общее изменение атмосферы во второй половине XVII в. заметно даже по процессам Норфолкских сессий. К примеру, в 1668 г. присяжные отказались рассматривать обвинения против Мэри Банистер, выдвинутые тринадцатилетним Джоном Стокингом, который заявлял, что она его околдовала, и визжал при ее приближении. Всего за период Норфолкских сессий с 1661 по 1679 г. было вынесено 15 дел о ведовстве; 6 дел были прекращены, по 8 вынесен оправдательный приговор, и один из обвиняемых умер в тюрьме. В западном округе с 1670 по 1712 г. состоялось 52 ведовских процесса, из которых только 7 закончились вынесением обвинительного приговора (приведение одного из них в исполнение было отложено). Однако параллельно сокращению числа обвинений в ведовстве наблюдался рост обвинений в злонамеренном причинении вреда.

Распространение ведовских процессов зависело от того, насколько решительно были настроены местные судьи и насколько силен был страх обывателей. В Лондоне, например, в 1640 г. толпа линчевала доктора Джона Лэма, алхимика, протеже герцога Бекингема, поскольку молва упорно обвиняла его в ведовстве. Наиболее крупные вспышки преследования ведьм имели место в Эссексе в 1583 г., в Ланкашире в 1633 г., в Шотландии в 1643-1650 гг., в Восточной Англии в 1645 г., в Ньюкасле в 1649 г., в Кенте в 1652 г. и снова в Шотландии в 1661 г.

Два примера влияния личности на развитие антиведовской истерии обнаруживают решения, вынесенные сэром Мэтью Гейлом (1609-1676) и сэром Джоном Голтом (1652-1710), каждый из которых был в свое время верховным судьей Англии. Гейл искренне верил в угрозу ведовства, в связи с чем манипулировал судебными процедурами так, чтобы добиться осуждения обвиняемого. Свое презрение к упорядоченному ведению процесса судья Гейл продемонстрировал в Бери-Сент-Эдмондсе в 1645 г., когда, признав «спектральное доказательство», сделал возможной будущую казнь салемских ведьм. Джон Голт оказал на английские суды влияние совершенно иного рода; ни один обвиняемый в ведовстве не был осужден во время его сессий. Авторитет верховного судьи заставил местных судей следовать его примеру, точно так же как раньше они подражали Гейлу. Эти двое оказали намного большее влияние в результате своей деятельности, чем печально знаменитый Мэтью Хопкинс, главный охотник на ведьм, на ком лежит непосредственная вина за казнь 68 человек, известных поименно, а также, возможно, и многих других, записи по делам которых не сохранились. Охота на ведьм в 1645-1646 гг. Хопкинса продолжалась менее 12 месяцев.

Исследователи расходятся во мнении относительно количества повешенных за ведовство в Англии, оценки предлагаются самые разные, начиная от смехотворно завышенной цифры в 70 000 только согласно статуту Якова I. За весь период действия законов о ведовстве, то есть между 1542 и 1736 гг., что на практике сводится примерно к 100 годам активного применения этого закона, с 1566 по 1685 г. число казненных оценивается менее чем в 1000 человек.

Первой в новой английской истории женщиной, о которой достоверно известно, что ее повесили за ведовство, была Агнес Уотерхаус, казненная в Челмсфорде в 1566 г. В 1564 г. Элизабет Хоуз была осуждена за убийство при помощи колдовства и была бы повешена во время Эссекской выездной сессии суда, не заяви она о своей беременности. В 1565 г. Джоан Байден могла быть повешена в Кенте за то же самое преступление. Последней повешенной стала Элис Молланд в Эксетере в 1684 г. После реставрации династии Стюартов в 1660 г. казней было очень мало, а все приговоры в процессах по ведовству были вынесены за физическое уничтожение или убийство. Последней повешенной в Центральном округе стала Джоан Невилль, которую казнили 3 сентября 1660 г. за убийство при помощи ведовства. После казней в Бери-Сент-Эдмондсе в 1662 г. новых смертных приговоров не выносили до 1674 г., когда Энн Фостер повесили в Норгемптоне за поджоги амбаров. Мэри Багули повесили в Честере в 1675 г., а в 1682 г. трех женщин казнили в Эксетере (по приговору сэра Фрэнсиса Норта). Однако в 1693 г. в Бекклз, Саффолк, некая вдова Чемберс, обвиненная в ведовстве, скончалась в тюрьме, по-видимому в результате применения пытки «ходьбой». Последней женщиной, признанной виновной в ведовстве, стала Джейн Венхам из Гертфорда в 1712 г.; приведение приговора в исполнение было отложено. А в сентябре 1717 г. в Лестере Джейн Кларк из Грейт-Вигтон с сыном и дочерью было предъявлено последнее обвинение в ведовстве; присяжные их полностью оправдали. В 1751 г. толпа забила Рут Осборн, которую подозревали в ведовстве, до смерти, однако зачинщику было предъявлено обвинение в убийстве, и он был казнен. После 1700 г. любой, рискнувший обвинить кого-либо в ведовстве, сам подвергался опасности. В 1701 г. Ричард Хатауэй обвинил Сару Мордайк в ведовстве; ее отпустили, заставив, правда, заплатить штраф, а вот Хатауэя, «который обвинил Сару Мордайк в ведовстве без всяких на то причин и оснований», продержали в тюрьме до тех пор, пока он не нашел себе поручителя, который внес за него залог на следующей судебной сессии. К середине XVIII столетия ведовство как уголовное преступление было официально упразднено.

В сущности, основная идея ведовства мало менялась от страны к стране и от эпохи к эпохе, каков бы ни был ее легальный статус. «Бич еретиков-колдунов» Николя Жакье в 1458 г. рассматривал тот же круг вопросов, что и «Пандемониум» Ричарда Бове в 1684 г.; труды классиков континентальной демонологии, таких как Генрих Крамер или Якоб Спренгер, Жан Боден, Николя Реми, Пьер де Ланкр, были широко известны в Англии.

И все же Ла-Манш защитил Англию от распространения антиведовской истерии в ее наихудших проявлениях, имевших место в континентальной Европе. В Англии не применялись варварские пытки: не было ни страппадо, ни каких-либо разновидностей дыбы, ни одного из тех кошмарных приспособлений, которыми пользовались палачи в тюрьмах Германии или застенках инквизиции. Жестокость присутствовала, и признания (в особенности во время террора Мэтью Хопкинса) исторгали силой. Однако между дыбой и подогреваемым на медленном огне железным стулом из Бамберга, с одной стороны, и пыткой бессонницей, связыванием конечностей и диетой из воды и хлеба — пределом английских жестокостей по отношению к ведьмам — разница все же есть.

Кроме того, в Англии ведьм, как таковых, редко сжигали на кострах — обычай, распространенный повсеместно, включая Шотландию. По английскому законодательству сожжение было видом наказания за измену, и до 1790 г., когда этот закон был отозван, примеров его применения находится не так уж и много. Марджори Журдемейн (Журден) была казнена на костре в 1444 г. за государственную измену; ее занятия колдовством рассматривались как побочный фактор. Матушка Лейкленд в 1654 г. в Ипсвиче и Мэри Оливер в 1659 г. в Норвиче были сожжены за убийство собственных мужей. Убийство любого другого человека любыми способами, включая ведовство, согласно тому же закону, наказывались казнью через повешение. «Утка» о якобы сожжении ведьм была, возможно, распространена вводящим в заблуждение заглавием памфлета того времени «Признания матушки Лейкленд из Ипсвича, которую привлекли к суду и судили как ведьму, а затем сожгли на костре в Ипсвиче, Саффолк, во вторник, 9 сентября 1645 года».

Ни в какую эпоху не было в Англии массовых казней ведьм, запятнавших историю Германии и Франции, где в течение нескольких недель сжигали сотни людей, как хвастался Пьер де Ланкр или как явствует из городских архивов Бамберга и Вюрцбурга. Примерами самых многочисленных казней в Англии могут служить Челмсфордское дело 1645 г., когда повесили 19 ведьм, или Ланкаширский процесс 1612 г., в результате которого на виселицу угодили 9 ведьм.

Подробные описания оргий во время шабашей, которые стали обычной деталью признаний ведьм во всех французских процессах, в английских делах отсутствовали. Во время шабашей в Англии угощались бараниной, как, например, в Малкинг-Тауэр. Шабаш континентального типа, описанный во время одного английского процесса, оказался историей, которую поведал судьям мальчик, подученный католическим священником. Отсутствуют в протоколах английских процессов — и в этом, безусловно, заслуга Реформации — печальные случаи одержимых монахинь, нестабильное душевное состояние которых приводило порой к обвинениям в аморальном поведении, предъявляемым священникам. Помимо шаблонных заявлений (редко содержащих какие-либо подробности) о том, что дьявол имел плотские сношения с подозреваемой (подтвержденных восьмидесятилетними старухами), сексуальную сторону ведовства в старой доброй Англии стыдливо замалчивали.

Ведовство в Англии имело свои отличительные признаки. Английские колдуны и ведьмы, как все англичане, любили животных, и потому отчеты о процессах пестрят домашними питомцами, любимцами хозяев, которых в суде именовали бесенятами, духами-помощниками или дьяволами. Искусство применения шипов для обнаружения печати дьявола на теле ведьмы, которое практиковалось и на континенте, имело тем не менее чисто английское происхождение; трудно вспомнить хотя бы один процесс, где не фигурировало бы подобное доказательство. Дети, с которыми при приближении ведьмы случался припадок, выздоравливавшие, когда им давали расцарапать обвиняемую до крови, и заставлявшие ведьму произносить вслух различные заклятия, подтверждавшие ее вину, были опять-таки чисто английским явлением.

Относительной простотой признаний и отсутствием сатанинской дребедени английские ведовские процессы были обязаны тому, что в стране не существовало централизованной обвинительной организации наподобие инквизиции, которая следила бы за тем, чтобы все признания соответствовали образцу, выдуманному ее демонологами. Кроме того, непрекращающийся поток распространяемого Англиканской церковью скептицизма и относительно недолгий период господства непримиримых кальвинистов привели к тому, что в Англии не успела сложиться альтернативная протестантская модель преследования ведовства.

Статут Елизаветы от 1563 года.

Акт против заклинаний, чародейства и ведовства.

В настоящем не существует ни установленного, ни специального наказания для тех, кто совершает гнусные преступления заклинания и призывания злых духов, а также колдовства, чародейства, волшебства и ведовства, которые на основании статута, изданного в тридцать третий год правления покойного короля Генриха VIII, были объявлены уголовными и продолжали оставаться таковыми до тех пор, пока этот статут не был отозван в первый год правления покойного короля Эдуарда VI. С момента его отзыва многие склонные к дьявольскому фантазированию личности задумывают и осуществляют заклинания, которыми вызывают злых и вредных духов, а также занимаются ведовством, чародейством, волшебством и колдовством с целью уничтожения людей и принадлежащего их соседям и другим подданным сего королевства имущества, а также для других похотливых целей и намерений, противоречащих законам Всемогущего Бога, чем ставят под угрозу спасение собственной души, а также сеют волнения в королевстве.

1. Для исправления этого ее королевское величество, с согласия членов палаты лордов, как духовных, так и светских, и общин действующего парламента, властью последнего предписывает а) если любой человек или люди после первого дня июня месяца сего года используют, задумают, осуществят или приведут в действие любое заклинание, чтобы вызвать злых и вредных духов, с любой целью или намерением, а также б) если любой человек или люди после упомянутого первого дня июня месяца станут использовать, осуществлять или приводить в исполнение любое ведовство, волшебство, чародейство или колдовство, от которого какому-либо человеку случится умереть, чтобы тогда также каждый нарушитель или нарушители, повинные в описанных выше заклинаниях, их советчики и помощники, а также всякий повинный или повинные в ведовстве, волшебстве, заклинаниях или колдовстве, от которых смерть любого человека воспоследует, их помощники и советчики, будучи за любую из данных провинностей согласно закону осуждены, заслуживают наказания смертной казнью как уголовный преступник или преступники и теряют все привилегии духовного звания и святого убежища. За женой такого человека сохраняется вдовья часть наследства, а за наследниками и преемниками такого человека сохраняется его или их право наследования имущества, титула и другие права, как если бы их предок или предшественник не был лишен гражданских прав.

2. И далее упомянутыми властями предписывается, буде какой-либо человек или люди после первого дня июня месяца сего года используют, осуществят или приведут в исполнение ведовство, чародейство, заклинание или колдовство, а) которое любого человека изнурит целиком или вызовет немощь в одном из членов, или б) которое любую собственность или движимое имущество любого человека уничтожит, разрушит или нанесет ему какой-либо вред, то каждый такой нарушитель или нарушители вместе с их советчиками и помощниками, будучи по закону осуждены, за свое или свои первое или первые преступления должны быть подвергнуты тюремному заключению сроком на один год, без права освобождения под чье-либо поручительство или денежный залог и один раз каждые три месяца упомянутого года в базарный или ярмарочный день стоять открыто у позорного столба на протяжении шести часов и вслух каяться в своих ошибках и прегрешениях, а за второе правонарушение, будучи в законном порядке осуждены или лишены гражданских прав, должны быть казнены как уголовные преступники и лишены всех привилегий духовного сана и убежища. За женой сохраняется вдовья часть наследства, а также и за наследниками и преемниками сохраняются его или их права на наследование имущества, титула и другие права, как если бы их предок и предшественник не был лишен гражданских прав.

3. При условии, что виновный в любом из указанных выше преступлений, за которые полагается смертная казнь, окажется пэром этого королевства, то разбирать его дело должны лишь равные ему, как это бывает в случае уголовного преступления или государственной измены, а не иначе. 

4. И далее, с целью все способы осуществления, использования и приведения в исполнение ведовства, чародейства, заклинаний и колдовства отныне и навсегда полностью запретить, уничтожить и изъять из обращения, властью нынешнего парламента предписывается в случае, если какой-либо человек или люди начиная с первого дня июня месяца сего года возьмет или возьмут на себя смелость при помощи ведовства, чародейства, заклинаний или колдовства предсказывать или объявлять, где клад золота или серебра должно или можно отыскать или иным способом добыть в земле или другом потайном месте, или где какое-либо добро, включая потерянные или украденные вещи, можно найти или обнаружить, или используют или приведут в действие любое колдовство, чародейство, заклинания или ведовство с целью вызвать в ком-либо незаконную любовь, или с целью уничтожить какого-либо человека, мужчину или женщину, телесно, или вызвать немощь в одной части тела, или уничтожить его или ее имущество, то тогда каждого человека или людей, совершивших данное преступление и осужденных в соответствии с законом, за упомянутое преступление подвергнуть тюремному заключению сроком на год без права освобождения под поручительство или денежный залог, и один раз каждые три месяца упомянутого года в каком-либо торговом городе в базарный день или во время ярмарки ставить прилюдно к позорному столбу сроком на шесть часов, где они должны во всеуслышание каяться в своих грехах и ошибках. А если любой человек или люди, будучи однажды осужденными за упомянутое преступление, вскоре совершат другое подобное, то тогда всякий такой преступник, во второй раз осужденный упомянутым способом, лишается всего своего имущества, движимого и недвижимого, в пользу ее королевского величества и ее наследников и преемников и подвергается пожизненному тюремному заключению.

Челмсфордские ведьмы

В Челмсфорде, Эссекс, в летнюю судебную сессию 1566 г. состоялся первый в истории Англии действительно заметный ведовской процесс. Все его этапы были подробно изложены в соответствующем дешевом популярном издании, ставшем предвестником множества аналогичных книжонок, которым суждено было появиться в последующие два столетия. Упомянутый памфлет носил название: «Допрос и признания неких ведьм из Челмсфорда, графство Эссекс, сделанных перед судьями ее величества в 26 день июля месяца, года 1566, во время выездной сессии суда, которая проводилась тогда в том городе. Одну из ведьм казнили за это самое преступление, как более подробно показывает их допрос».

Данный процесс может служить типичной иллюстрацией английских ведовских практик, поскольку включает в себя все характерные для более поздних дел признаки. Решение суда превратилось в прецедент, которым впоследствии руководствовались и другие слуги закона. В первый день разбирательства проводили преподобный Томас Коул, священник Челмсфордского прихода, и сэр Джон Фортескью, позднее канцлер казначейства; на второй день дело перешло в руки сэра Гилберта Герарда, главного прокурора, и Джона Сауткота, судьи Королевской Скамьи. Вмешательство главного прокурора показывает, как незначительное дело было раздуто в процесс глобального масштаба.

Обвинения против троих подследственных, Элизабет Фрэнсис, Агнес Уотерхаус и ее дочери Джоан, никак не были связаны между собой; единственное, что объединяло этих женщин, так это общее происхождение — все они были из деревни Хэтфилд-Певерелл в Эссексе, а также то, что миссис Фрэнсис отдала миссис Уотерхаус своего старого кота по кличке Сатана. Элизабет Фрэнсис, жену Кристофера Фрэнсиса, йомена, обвиняли в том, что она заколдовала новорожденного ребенка Уильяма Аугера, «который стал калекой». Она созналась и в других преступлениях, была признана виновной и осуждена на один год тюрьмы. Согласно статуту о ведовстве Якова I ее бы повесили. Позднее Элизабет обвинили в том, что она наслала порчу на Мэри Кок, «которая чахла десять дней»; она отказалась признать свою вину, однако ее все же нашли виновной, но (вместо того чтобы повесить, как и полагалось в случае второго привода) снова посадили в тюрьму на год, в течение которого она должна была четыре раза стоять у позорного столба. В 1579 г. Элизабет опять обвинили в порче, на этот раз некой Элис Пул, «которая чахла до 1 ноября (1578), когда и умерла». Хотя Элизабет и не признала себя виновной, ее осудили и повесили.

Ее признание на суде 1566 г. воспроизводится, как считают, дословно, однако никаких упоминаний обвинительного акта в памфлете не содержится. Но поскольку протоколы суда по делу Элизабет Фрэнсис существуют до сих пор, то памфлет не может быть фиктивным. И все-таки непонятно, где, например, находился Уильям Аугер, отец упомянутого околдованного ребенка, и почему Элизабет осудили на основании сделанных ею признаний, ничего общего не имевших с оригинальным обвинением? Может быть, все дело в том, что публику елизаветинской эпохи больше интересовали похождения миссис Фрэнсис до и после замужества, а также проказы ее кота Сатаны, который умел превращаться в жабу?

Второй подсудимой стала миссис Агнес Уотерхаус, шестидесятитрехлетняя вдова, обвиненная в порче Уильяма Файни, «который чахнул до 1 ноября (1565), когда и умер». С миссис Фрэнсис ее связывало то, что она взяла кота последней, которого, отчаянно нуждаясь в шерсти, устилавшей изнутри его коробку, превратила в жабу. Матушка Уотерхаус созналась и в попытке убийства другого соседа, который, однако, «был столь силен в вере, что она не смогла ему навредить». Кроме того, она созналась и в различных случаях, когда она из мести убивала скот. Почти столь же сильно повредило ей признание в том, что она читает свои молитвы по-латыни (вполне естественно для человека, родившегося в католической Англии в 1503 г.), предзнаменование будущих способов проверки ведьм.

Не считая истории, рассказанной двенадцатилетней Агнес Браун, бесспорные доказательства своей вины матушка Уотерхаус представила сама. Следующие признания вполне типичны:

Также она призналась, что, рассорившись с некоей вдовой Гуди, попросила Сатану утопить ее корову, что он и сделал, а она вознаградила его, как прежде.

Еще она поссорилась с другим соседом и извела трех его гусей таким же манером. Другая отказалась дать ей масла, и она сделала так, что у той соседки два или три дня подряд не выходил творог.

К концу процесса главный прокурор стал расспрашивать матушку Уотерхаус о том, как ее помощник сосал кровь. Хотя к тому времени она сделала множество всяких признаний, на этот прямо заданный вопрос ответила, что ни в чем подобном она не повинна:

Главный прокурор: Агнес Уотерхаус, когда кот сосал твою кровь?

Агнес Уотерхаус: Никогда.

Главный прокурор: Никогда? Сейчас посмотрим (Тюремщик поднял ее платок, и у нее на лице они увидели различные точки, и еще одну прямо на носу.) Отвечай правду, Агнес, когда он в последний раз сосал твою кровь?

Агнес Уотерхаус: Клянусь, милорд, не в последние две недели.

И в данном случае памфлет также не дает никакой информации относительно оригинального обвинительного акта, если не считать списка различных незначительных преступлений, упомянутых выше, и параграфа, гласившего: «Поссорившись с соседом и его женой, она попросила Сатану убить его, от чего он умер». Однако логично было бы предположить, что вдова соседа миссис Файни выступит свидетельницей на процессе по делу об убийстве ее мужа, чего не произошло. Матушку Уотерхаус допрашивали два дня подряд, 26 и 27 июля, признали виновной и повесили 29 июля 1566 г. Возможно, именно она стала первой в истории Англии Нового времени женщиной, повешенной за ведовство. На эшафоте старуха «отдала душу Богу, надеясь пребывать в радости с Христом Спасителем, Который купил ее Своей драгоценной кровью».

Третьей подсудимой была Джоан Уотерхаус, 18 лет, которую обвинили в том, что она наслала порчу на двенадцатилетнюю Агнес Браун, «которая 21 июля сделалась увечной на правую руку и ногу». Джоан «положилась на правосудие» и была оправдана. Самой интересной подробностью этой части процесса является, пожалуй, рассказ Агнес Браун о черной собаке, которая, по ее утверждению, была на самом деле замаскированным белым в пятнах котом по имени Сатана!

В такой-то день (день она назвала с уверенностью), пока она сбивала масло, подбежало к ней какое-то существо, похожее на черную собаку, с обезьяньей мордой, коротким хвостом, цепью вокруг шеи, на которой висел серебряный свисток (так она подумала), и рогами на голове. А во рту у него был ключ от молочной. — А потом, милорд, — продолжала девочка, — я испугалась, потому что он прыгал и скакал туда и сюда, а потом уселся в крапиву. Я спросила, чего он хочет, и он сказал: масла. Я ответила, что у меня для него ничего нет. Тогда он ответил, что сам возьмет, подбежал с ключом к двери молочной и стал вставлять ключ в замок. Но я сказала, что и там он ничего не получит. А он сказал, что получит. Когда дверь открылась, он подбежал к полке и положил свой ключ прямо на новый сыр. Он пробыл там некоторое время, потом вышел, запер дверь и сказал, что сбил для меня немного масла, и с этими словами ушел. «…» И вот, милорд, когда на следующий день он снова пришел ко мне с ключом от молочной в зубах, я спросила: «Именем Иисуса, что это у тебя?» Но он положил ключ и сказал, что я говорю злые слова, повторяя это имя, и исчез. Тогда моя тетушка взяла ключ, ибо он не возвращал его нам два дня и две ночи, и мы пошли в молочную; там мы увидели печатку масла на сыре, а через несколько дней он опять пришел, а в пасти у него был бобовый стручок… Я спросила: «Именем Иисуса, что это у тебя там?» Он положил стручок, сказал, что это злые слова, и ушел, а немного погодя пришел снова с куском хлеба в зубах. Я спросила у него, что он хочет, а он ответил, что хочет масла; и ушел. И, милорд, до прошлой среды, которая была 24 июля, я его не видела… а тогда он пришел с ножом в зубах и спросил, жива ли я еще. А я ответила: «Да, благодарение Господу». Тогда он сказал, что если я еще не умерла, то он воткнет мне в сердце свой нож, и тогда я непременно умру. А я тогда отвечала: «Именем Иисуса, положи свой нож». Но он ответил, что не хочет пока расставаться с ножом своей хозяйки, а когда я спросила, кто его хозяйка, он стал мотать головой и показывать на твой дом, матушка Уотерхаус.

Тогда, единственный раз за все время, миссис Уотерхаус возразила Агнес Браун, заявив, что у нее в доме нет другого ножа, кроме кухонного, стало быть, она не та ведьма, которой принадлежит кинжал. 

Перед нами один из наиболее ранних английских примеров спектрального доказательства, когда свидетель подтверждал связь призрака, или дьявола, с обвиняемой.

В дальнейшем в Челмсфорде имели место еще три подобных процесса 1579, 1589 и 1645 гг.

Джон Уолш из Дорсета

Одна из характеристик, отличающих английские представления о ведовстве от континентальных, — наличие «помощника», мелкого демона в облике небольшого животного, чаще всего кошки или собаки, иногда кролика, жабы, хорька, мыши или даже мухи или пчелы, но обязательно такого, которое можно встретить в английской провинции.

Помощников не следует путать со всевозможными животными, облик которых издревле принимал дьявол, являясь людям. Его любимое воплощение — козел, но в рассказах об убийстве при помощи колдовства, распространенных в Европе с незапамятных времен, фигурируют чуть ли не все животные, которым приписываются какие-либо зловещие черты. Помощники же осуществляли постоянную связь между дьяволом и ведьмой. Сам термин «помощник», или «бесенок» — «imp», для обозначения мелкого демона использовал впервые Реджинальд Скот в «Разоблачении ведовства» в 1584 г.

Подтверждением того, что во времена Скота идея «помощников» была уже отнюдь не нова, служит история колдуна из Истера, произошедшая в августе 1566 г., месяц спустя после Челмсфордского процесса. Этого колдуна по имени Джон Уолш тщательно допросили «мастер Томас Уильямс, уполномоченный преподобного отца Уильяма, епископа Эксетерского, в доме мастера Томаса Синклера, хранителя жезла шерифа, в присутствии Джона Батлера и Роберта Уоллера, джентльменов, Уильяма Блэчфорда и Джона Бордфилда».

Джон Уолш жил в местечке Нетербери графства Дорсетшир. Семь лет подряд он был слугой в доме сэра Роберта Драйтона, который к началу этой истории уже скончался и у которого Уолш, по его словам, научился немного «медицине и хирургии», однако, когда его спросили, в чем различие между травами «горячими» и «холодными», ответить не смог. Он также заявил, что ему от сэра Роберта досталась книга, где рассказывалось, «как рисовать магические круги», и вообще по мере дознания становилось ясно, что Драйтон и сам занимался чем-то вроде колдовства или ведовства.

Вначале, когда Уолшу задали вопрос, есть ли у него «дух-помощник», он отрицал это, но несколько минут спустя признал, что слышал, будто людей околдовывают феи. Уолш, человек простой, знал, что за колдовство или ведовство иногда казнили, но даже сильнейший испуг не придал ему сообразительности и не помог удачно ответить на вопросы ученых дознавателей. Ибо на первый же вопрос, имел ли он когда-нибудь дело с феями, он не только ответил, что имел, но и выложил все, что ему было о них известно.

Феи бывают трех видов, сообщил он; белые, добрые феи, зеленые, которые могут делать добро, а могут и творить пакости, и черные, от которых жди только неприятностей. Если человек обладает силой, то он может говорить с феями, подойдя к «любой большой груде земли», которых много в Дорсете.

«— И ты тоже так поступал? — спросил мастер Томас Уильямс.

— Да, — ответил Уолш.

— Когда?

— Они выходят, — объяснил он, — между полуднем и часом дня или в полночь и сделают все, о чем попросишь.

— Так ты пользовался их помощью! — воскликнул допрашивавший».

Уолш сообразил, что выдал себя с головой и утаивать что бы то ни было нет больше смысла, так что, когда его в следующий раз спросили о демоне-помощнике, сознался, что сэр Роберт Драйтон снабдил его таковым и приказал дать ему, при первом же его появлении, каплю крови, «которую дух и утащил на лапе».

Из того, как Уолш описал своего «помощника», ясно, что тот не жил с ним постоянно, в отличие, скажем, от кота Элизабет Фрэнсис по имени Сатана. Хотя когда Роберт Бабер из Кроукхорна, исполнявший должность констебля, задержал Уолша, «помощник» был при нем, так что Бабер забрал его вместе с книгой магических кругов, и с тех самых пор Уолш больше своего духа не видел. Очевидно, он призывал его, когда намеревался совершить какое-нибудь злодеяние. Тогда он и являлся, «то в виде темно-серой собаки, то в виде пятнистой собаки, а то и в образе человека, только вместо ног у него были копыта».

Последнее замечание указывает на то, что это был никакой не помощник, а сам дьявол. Других свидетельств того, чтобы «помощники» принимали человеческий облик, пусть даже измененный, не существует, тогда как дьявол довольно часто выбирал облик черного человека, а если предпочитал появиться в образе животного, то это бывал чаще всего козел. И уж конечно со своими последователями обоих полов дьявол предпочитал совокупляться в человеческом облике или в облике козла или барана. С другой стороны, судя по описанию того, чем Уолш обычно вознаграждал это создание за труды, оно могло быть только «помощником», но никак не дьяволом: «что-нибудь живое, наподобие цыпленка, кошки или собаки» каждый раз, когда хозяин использовал «помощника» для колдовства, и постоянное подношение «двух живых тварей в год», независимо от того, работал на него «помощник» или нет.

Когда его спросили, в каких целях пользовался он «помощником», Уолш ответил, что тот «сделает для него все, что угодно, хоть лошадь украдет, хоть корову приворожит». Однако бесенок ему, судя по всему, попался довольно своенравный, так как он не соглашался выполнять никакие поручения, «пока хозяин, нарисовав на земле круг, не укладывал в него крест-накрест две свечи чистого воска, посыпав концы ладаном, и не сжигал их вместе со щепоткой вербены прямо на земле — только тогда дух отправлялся туда, куда ему было приказано, и возвращался к назначенному часу». «Помощники», объяснял Уолш, ни при каких условиях не могут сделать ничего доброго и не обладают способностью исправлять причиненное зло. То же верно и для знахаря; если он хотя бы раз использует свое умение во вред, то навсегда потеряет возможность лечить.

«— Разве феи не причиняют вред по злобе? — спросили у Уолша.

— В самом деле так, — ответил он, — но они властны лишь над теми, кто отрекся от веры».

Тут любопытство дознавателей разгорелось, и они принялись вытягивать из Уолша подробности. А что, если «помощник» принимает облик жабы, выспрашивали они, и как делают изображения из глины? Глину для таких изображений, поведал он, берут из свежевырытой могилы, смешивают с истолченным в порошок пеплом мужского или женского ребра, черным пауком и сердцевиной побега бузины, а потом все разводят водой, в которую предварительно окунают жабу. Затем над изображением совершаются определенные церемонии (к сожалению, он не уточнил, какие именно), после чего шип или булавку втыкают в то место, которое должно заболеть у намеченной жертвы.

Если куколке проткнуть сердце, жертва скончается в течение девяти дней. Если же куклу расплавить, чтобы вызвать смерть жертвы, то нужно выбрать влажное место, чтобы воск растворялся медленно, и тогда жертва постепенно «зачахнет, тая, как воск». Если же убивать жертву нежелательно, то сделанную из воска или глины куклу не надо протыкать. Тогда жертва будет болеть два года, «потому что нужно два полных года, чтобы воск был потреблен», то есть, очевидно, рассыпался под влиянием атмосферы.

Жабам, сообщил Уолш, дают различные имена, к примеру Маленький Браунинг или Бонни, Большой Том Твит или Маленький Том Твит. Когда жаба приходит на зов ведьмы, та должна воткнуть в землю «две пики по обе стороны от жабьей головы и прочитать „Отче наш” задом наперед, но ни за что не читать „Верую”».

В более поздних процессах действительно встречаются такие моменты, когда подозреваемых в ведовстве просят в качестве доказательства их невиновности прочесть «Отче наш» и «Верую». С первой молитвой большинство справлялось благополучно, но никто, по-видимому, не мог должным образом прочитать «Верую», почти все срезались на фразе «верую в святую Католическую церковь». Дело могло быть просто в том, что, поскольку фраза находится в самом конце «Символа веры», то испытуемый к тому времени уже настолько нервничал, что в голове у него путалось и он просто забывал концовку. И «Отче наш», и «Верую» использовались в разнообразных чарах и заклинаниях с раннехристианских времен и особенно активно применялись в таких целях в XVI в. Вполне естественно, что в колдовских ритуалах молитвы читались задом наперед, в знак неповиновения Богу.

Продолжая свои объяснения, Уолш сообщил суду, что если жаба раздуется после того, как ей нанесут два удара пиками, значит, она «пойдет, куда ей скажут, на ферму, на пивоварню или туда, где сушат солод, или к скотине на пастбище, или в стойло, в овчарню и любое другое подобное место, а потом вернется». Если она не раздуется, то ведьме лучше вызвать другую жабу. Но если и вторая жаба откажется отвечать, то лучше ей тогда отложить задуманное до другого раза.

Уолш пояснил, что восковые куклы изготовляют только тогда, когда желают причинить вред телам мужчин или женщин, для наведения порчи на движимое или недвижимое имущество используют именно жаб. Ни одна ведьма, уверял он, ничего не сможет сделать человеку, который ежедневно читает «Отче наш» и «Верую», однако защитная сила этих молитв работает лишь 24 часа, так что, если на следующий день не повторить их вновь, нарушивший долг окажется во власти ведьмы.

Уолш продемонстрировал такие глубокие познания в ведовских делах, что судьи, естественно, сочли его искусным колдуном. Но он энергично отрицал, что обладал когда-либо жабой в качестве «помощника» или изготовлял восковые куколки. Он утверждал, что никогда не причинял вреда ни одному человеку, хотя почему он рассчитывал, что судьи поверят в это, а также и в то, что его «помощник»-собака могла по его указанию украсть лошадь или выполнить другое аналогичное поручение, одному Богу известно!

И тем не менее, поскольку допрашивавшим Джона Уолша не удалось раздобыть никаких надежных доказательств ведовской деятельности, его отпустили на свободу.

Виндзорские ведьмы

Впервые о способности превращаться в животных заговорила ответчица по делу виндзорских ведьм в 1579 г., именно ее признание придает особое значение всему процессу. Виндзорское дело интересно еще и тем, что оно показывает, кого в основном судили за ведовство в Англии и какими методами «обнаружения» ведьм пользовались в этой стране.

28 января 1579 г. в Виндзоре арестовали Элизабет Стайл (иначе Рокингем) и привели к сэру Генри Ньюэллу. Он допросил ее и выяснил, что она «по ясным и неопровержимым свидетельствам соседей порочная и злая женщина, причинявшая зло всем окрестным обитателям».

Матушка Стайл, шестидесятипятилетняя старуха «дряхлой наружности», жила одна. Она была настоящей старой каргой, которую задразнили дети, так что она стала злобной и сварливой. Любую болезнь или несчастье, падеж скота или свернувшееся молоко объясняли злыми чарами старухи. Все давно привыкли думать о ней как о ведьме, на которую не грех бы и донести.

Сэр Генри Ньюэлл принял решение и отправил матушку Стайл в общую тюрьму в Рединге дожидаться следующей сессии суда. Ее тюремщиком там был некий Томас Роу. Он и убедил ее честно рассказать обо всех своих ведовских делах, обещая, что полное признание не только уменьшит гнев Господа против нее, так что Он избавит ее душу от вечного проклятия, но и обеспечит милостивый приговор судей ее величества. Старуха поверила ему и во всем созналась. Томас Роу собственноручно записал каждое ее слово, позвав в свидетели Джона Найта, констебля, Джона Гриффита, трактирщика, и некоего Уильяма Пренталла. Именно из признаний матушки Стайл и выросло все дело виндзорских ведьм; не будь этого документа, ни она сама, ни три сообщницы, имена которых она назвала, не кончили бы свои дни на виселице.

Первыми, кого назвала старуха, были отец Розимонд, вдовец из прихода Фарнхэм, и его дочь. Оба, по ее словам, «были колдунами и чародеями». Отец Розимонд мог обернуться любым животным по собственному желанию. Затем прозвучало имя ее старинной приятельницы матушки Даттон, которая, несмотря на почтенный возраст, жила во грехе с человеком по имени Хоскинс в Клевортском приходе. Если верить матушке Стайл, ее подруга читала мысли, ибо «угадывала, с чем пришел человек, едва увидев его». У нее был «дух или помощник в виде жабы, которого она кормила зеленой травкой и кровью из собственного бока».

Матушка Девел, другая старая знакомая Элизабет Стайл, сделалась ее четвертой жертвой. Она была очень бедна и жила у Виндзор-Паунд, общинного выгона, где паслась приблудная или отнятая за долги скотина, — такие выгоны существовали в любой приличной деревне. У нее была черная кошка по имени Джилл, которую та, по словам подруги, ежедневно кормила молоком, смешивая его с собственной кровью.

И наконец, арестованная донесла на матушку Маргант, другую свою знакомую. Та по бедности жила в виндзорском доме призрения и ходила не иначе как на костылях. У нее тоже был котенок по имени Джинниз, которого она кормила хлебными крошками и своей кровью.

Когда Роу спросил у Элизабет, не было ли у нее самой какого-нибудь «духа», та признала, что был: крыса по имени Филипп, которая сосала кровь у нее из правого бока и запястья.

Если верить матушке Стайл, она и три ее престарелые подружки регулярно встречались позади «дома Доджеса, в оврагах», где выбирали себе жертв и решали, как их наказать. Похоже, смерть была предпочтительным исходом, хотя иногда жертвы отделывались неприятностями поменьше. Зачастую старухи мстили прогневавшим их людям, посылая к ним своих духов-помощников.

Именно во время этих встреч, записал Роу, они и решили «разделаться тайком с Лэнкфордом, фермером, дом которого стоял у реки, позднее его убили; отнять жизнь у бывшего мэра Виндзора, человека по имени Голлз; убить девушку, служившую в доме Лэнкфорда, мясника по имени Свитчер и еще одного, по имени Мастлин».

Матушка Даттон слепила четыре «изображения из красного воска, девять дюймов длиной и три-четыре пальца шириной каждое, для Лэнкфорда, его служанки, Голлза и Свитчера». Этим куклам они воткнули шипы боярышника в левую грудь, «где, как они думали, было сердце». Чем не сцена из «Макбета»: три старые ведьмы над котлом с колдовским варевом. Только здесь четыре карги, одна с костылями, сидят и лепят кукол из красного воска, искренне веря, что, если нашпиговать их шипами, то люди, которых они изображают, умрут.

В каком-то смысле изготовители восковых фигурок — самые заносчивые и самоуверенные адепты темных сил на свете, так как они уверены, что не грубая сила, а контроль над функциями различных органов человеческого тела, осуществляемый издалека, дает им неограниченную власть над жизнью и смертью других людей. Однако в Англии ведьм, которые серьезно претендовали бы на такое могущество, почти не встречалось, и меньше всего к ним можно отнести матушку Стайл, матушку Даттон, матушку Девел и матушку Маргант, несмотря на то что, по их словам, фермер Лэнкфорд, его служанка, бывший мэр и мясник умерли (а они действительно умерли) после того, как их восковые изображения утыкали шипами. Другой мясник, Мастлин, судя по всему, избежал печальной участи, ибо, когда Роу спросил у матушки Стайл, что с ним стало, она не могла вспомнить. Потом она сказала, будто бы они с подружками передумали и решили, что с него хватит простой порчи.

Всего, что Элизабет рассказала до сих пор, с лихвой хватило бы, чтобы вынести ей и трем ее престарелым товаркам смертный приговор. Но Роу этого было мало, и он вынудил ее припомнить все подробности до единой, чтобы она уж наверняка заслужила полное отпущение грехов на том свете. Поддавшись на уговоры тюремщика, Элизабет Стайл призналась, что на ее совести есть и другая жертва, человек по имени Сэддок. Этот Сэддок пообещал как-то отдать ей свой старый плащ, который стал ему не нужен, но, когда она пришла к нему в дом за обещанной вещью, тот выслал к ней слугу сказать, что он передумал. День-другой спустя она увидела Сэддока на улице, подковыляла к нему сзади и изо всех сил хлопнула по плечу. Он тут же вернулся домой, сказано в записях Роу, и умер.

Были и другие, кто так или иначе навлек на себя их гнев: Хамфри Хоузи и его жена, к примеру, Ричард Миллз и Джон Матинглиз. Однако их проступки были недостаточно серьезны, чтобы карать их смертью, и четыре ведьмы, объединившись, совместно наслали на них порчу.

Судя по записям Роу, жертвами четырех ведьм становились прежде всего те люди, которые отказывали им в пище. Уильям Фостер, рыбак, не дал матушке Девел маленькую рыбку, жена Вилли-пекаря тоже прогнала ее. Оба заплатили за свою жадность. Матушка Девел околдовала их, но ненадолго.

Иногда ведьмы помогали другим. Джордж Уиттинг, слуга Мэтью Гловера из Итона, поссорился с человеком по имени Фостер и пришел просить матушку Даттон слепить ему восковую куклу. Она согласилась и позвала матушку Стайл и матушку Девел на помощь. Как только изображение Фостера было готово, матушка Девел позвала Банна, своего помощника, и, когда тот появился, приказала ему: «Мучай его без пощады» — и воткнула шип боярышника туда, где должно быть сердце, так что он долго лежал при смерти, но после матушка Даттон сделала так, что он снова поправился».

Выздоровление жертвы означает, что либо магия оказалась недостаточно сильна, либо, вопреки утверждению Джона Уолша, ведьма все-таки могла исправить вред, который причинила. Возможно, в данном случае речь идет именно о неудачном колдовстве, ведь смерть Фостера была работой «на заказ», невыполнение которого наверняка повредило бы репутации ведьм. А потому, как только стало ясно, что колдовство не удалось, старухи, чтобы смягчить удар, нанесенный их гордости, заявили, будто матушка Даттон намеренно сняла с Фостера порчу. В пользу такой версии свидетельствует запись, которой заканчивается рассказ об этом происшествии: «В конце концов своим колдовством они убили его корову». Другими словами, ведьмы попытались восстановить свою репутацию более мелким колдовством, на успех которого было больше шансов, как они считали, и оказались правы.

Это первый засвидетельствованный случай, когда ведьмы собирались вместе, чтобы совершать свои преступления. Массовые процессы, похоже, именно потому так редки в истории английского ведовства, что ведьмы предпочитали работать в одиночку. А тут на скамье подсудимых оказались сразу четверо. Да к тому же матушка Стайл заявила, что некая матушка Сидр, «которой теперь уже нет в живых, была главной ведьмой». Это означало, что не только эти четверо, но и другие ведьмы округи собирались вместе и даже имели некое подобие организации, во главе которой стояла одна из них.

Элизабет Стайл, как матушка Фрэнсис до нее и многие другие после, утверждала, что ее обманом вовлекли в занятия ведовством, и возлагала вину за это на матушку Девел и матушку Даттон. Чаще всего ведьмы упоминали об этом просто как о свершившемся факте, однако матушка Стайл, похоже, надеялась спасти свою шкуру за счет товарок. То же самое желание видно в ее рассказе о превращениях отца Розимонда в разных животных и его колдовстве. К примеру, она утверждала, что он может не только насылать порчу, но и «возвращать всякому околдованному здоровье»; и поведала, как он однажды «повернул руку ребенка задом наперед», а матушка Даттон исправила вред, развернув ее обратно.

Вот какую историю рассказала Элизабет Стайл о своем духе-помощнике Томасу Роу, главному дознавателю. Однажды пошла она в старый Виндзор, где жил один столяр, чтобы купить у него молока. К несчастью, служанка еще только начинала доить, когда она пришла, так что пришлось ей возвращаться ни с чем. Но дома она обнаружила молоко и сливки, которые принес Филипп, ее крыса. Еще она сказала, не без гордости, что против воли «четверых или даже пятерых человек было бы мало, чтобы привести меня» в Рединг, ибо Бани, другой дух-помощник, «повстречался мне по дороге в виде черного кота» и пообещал помочь бежать. Но она отвергла его предложение.

Чтобы уж наверняка очернить старую каргу на костылях, Элизабет Стайл заявила, что сразу после ареста та приходила к ней и предлагала деньги, чтобы только она не выдавала их секреты. Если она их предаст, пригрозила матушка Маргант, дьявол, их общий хозяин, ее накажет.

Сам тюремщик, а может быть, кто-то из призванных им свидетелей, похоже, усомнился в правдивости рассказов матушки Стайл и, возможно, даже предположил, что она все придумала, и потому Роу приложил к рукописи документ, удостоверяющий, что Элизабет Стайл пребывает в добром здравии, ибо, несмотря на свой возраст, с легкостью прошагала 12 миль от Виндзора до Рединга.

На основании показаний Стайл матушка Даттон, матушка Маргант и матушка Девел были арестованы, а 25 февраля 1579 г. все четверо предстали перед судом в Абингдоне, где тогда проводилась выездная сессия. К сожалению, из записей не ясно, что стало с отцом Розимондом и его дочерью; во всяком случае, на скамье подсудимых их не было. Слова Элизабет Стайл признали главным доказательством вины трех других старух. Позже подобные обличения станут привычной частью судебной процедуры, ибо кому же и знать о делах ведьм, как не другим ведьмам.

Правда, один независимый свидетель обвинения все же нашелся. Конюх с постоялого двора в Виндзоре показал, что матушка Стайл часто приходила в дом его хозяина «за помощью». Как-то вечером она явилась очень поздно, и конюху нечего было ей дать. Старуха разозлилась и наложила на него заклятие, от которого у него «разболелись руки и ноги». Тогда он пошел к отцу Розимонду, и тот сначала спросил у него, кто его околдовал, а потом велел найти старуху и поцарапать ее до крови (традиционный способ избавиться от заклятия). Так он и поступил, и боли тут же прошли.

Тот же свидетель рассказал историю о том, как чей-то сын ходил по воду к колодцу возле дома матушки Стайл. По дороге он играл в какую-то игру и кидал камешки, а один возьми да и угоди в стену старухиного дома. Элизабет разозлилась и отобрала кувшин у мальчика. Тот побежал домой жаловаться отцу, который, испугавшись, видно, последствий ведьминого гнева, пошел к ней вместе с сыном просить прощения. Однако его доброе намерение ни к чему не привело, ибо не успели они дойти, как рука мальчика «вывернулась наизнанку». Свидетель так и не вспомнил, кто вернул ее в нормальное положение — отец Розимонд или матушка Девел.

Смертный приговор старухам был обеспечен, и на следующий день, 26 февраля 1579 г., всех четырех повесили в Абингдоне.

Челмсфордский процесс 1579 г.

В 1579 г. на суде председательствовали Джон Сауткот и сэр Томас Гауди — оба судьи Королевской Скамьи. Обвинения были выдвинуты четырем женщинам из разных деревень, поэтому в этом процессе скорее была заинтересована широкая публика, нежели обитатели какой-то определенной местности. Судебная процедура мало чем отличалась от первого процесса, и добытые в ходе слушания дела признания также были вполне обычны. Элизабет Фрэнсис, уже дважды обвинявшаяся в ведовстве, предстала перед судом в последний раз, была приговорена к смертной казни и повешена. Эллен Смит, чью мать повесили как ведьму в 1574 г., обвинили в том, что она наслала порчу на четырехлетнего ребенка. Умирая, девочка кричала: «Убейте ведьму». Сразу после ее смерти мать «увидела существо, похожее на черную собаку, которая выходила в дверь, и при виде ее женщина немедленно повредилась в уме». Ведьму арестовали. Уоллес Ноутстейн полагает, что все дело могло вырасти из каприза больной четырехлетней девочки. Эллен Смит также доверилась правосудию, но присяжные нашли ее виновной, и женщину казнили. Сходная участь постигла и Элис Ноукс. Марджори Стантон обвинили в том, что она уморила своим колдовством «одного белого мерина стоимостью в 3 фунта и одну корову в 40 шиллингов», по словам их владельца. Суд счел доказательства недостаточными, и, поскольку человекоубийства не произошло, обвиняемую освободили.

Ведьмы из Сент-Озита

Случай ведьм из Сент-Озита примечателен и печально известен не только в истории ведовства елизаветинской эпохи, но и в истории английского ведовства вообще. Он позорным пятном лег на репутацию английского правосудия, ибо редкий суд допускал такие вольности с законом. Даже многие современники считали, что с кучкой ведьм из Эссекса обошлись несправедливо.

И поскольку многим людям кажется, что с этими старухами поступили предательски и бесчестно, подвергнув их несправедливой и непереносимой тирании, обвинив в поступках вопиюще бессмысленных… с возмутительной и варварской жестокостью… с отвратительной дьявольской изобретательностью и явным, неприкрытым мошенничеством, то я намерен описать здесь весь порядок, установленный инквизицией, к вечному, непростительному и откровенному позору всех разжигателей охоты на ведьм.

Реджинальд Скот. Разоблачение ведовства. 1584.

Данный случай представляет особый интерес для современных исследователей ведовства по целому ряду причин. Он, к примеру, наглядно демонстрирует, как созданный первым Челмсфордским процессом 1566 г. прецедент превратился в действующую законную практику в делах по ведовству, причем до такой степени, что любые правила, регулировавшие порядок представления доказательств против обвиняемых, подвергались полному забвению; указывает он и на то, насколько более легковерной стала публика во всем, что касалось ведовства, за 16 лет, прошедших с первого процесса; а также подчеркивает, в какой степени возникновение обвинений и формирование доказательств зависели от деревенских сплетен и недоброжелательства соседей по отношению друг к другу, как бы незначительны сами по себе они ни были.

Еще более интересны энергичные протесты некоторых обвиняемых. Чаще всего ведьма, когда речь заходила о вынесении смертного приговора, лишенная адвокатской поддержки (поскольку у нее, как правило, не было денег, чтобы заплатить ему), настолько терялась перед лицом всеоружия правосудия и враждебностью не только обвинителей, но и судей, что не делала вовсе никаких попыток защитить себя. И хотя некоторые обвиняемые поначалу отказывались признавать себя виновными, стоило им провести некоторое время на скамье подсудимых, как они уже начинали соглашаться с любыми предположениями суда.

Не так обстояло дело с женщинами, которые собрались в суде в тот раз. Сесилия Селлз, например, услышав показания, которые давал против нее ее собственный девятилетний сын Генри, воскликнула: «Врешь, все врешь, сукин сын!»; а Маргарет Гревил заявила, что и сама не раз бывала жертвой чужого колдовства: «Она и сама потеряла не один бочонок пива и не один каравай хлеба, да еще и свинью, но никогда на это не жаловалась», — намекая, что это не могло бы с ней случиться, будь она тоже ведьмой.

Дело началось с сущей ерунды: одна женщина поссорилась с другой, после чего у нее умер ребенок, и пострадавшая обвинила товарку в его смерти. Много подобных ссор кончались такими обвинениями, и неизвестно, скольких женщин повесили на их основании. Однако в данном случае обвиняемая не пожелала страдать в одиночестве и, положившись на обещание судьи, что «если она будет вести себя честно и во всем сознается, то ей окажут снисхождение», пустилась в такие откровения, что констебли только успевали бегать по деревне и ее окрестностям, арестовывая подозреваемых. Вернулись они с 14 женщинами и 1 мужчиной, допрос которых в присутствии судьи выявил существенные причины для предъявления обвинения всем, кроме двух.

Вышедший вскоре памфлет не только отражает общепринятую в то время точку зрения на это дело, но и содержит таблицу, которая, возможно, поможет читателю разобраться в именах подозреваемых и характере выдвинутых против них обвинений.

Памфлет называется так:

«Полный и правдивый протокол показаний, допросов и признаний ведьм, арестованных в СентОзите, графство Эссекс, из которых некоторые были казнены, а с другими обошлись согласно уложениям закона. Из чего всякий может заключить, насколько вредны ведьмы и недостойны жить в христианском сообществе. Написано в порядке расследования дела по свидетельству У. У. Напечатано в Лондоне у „Трех журавлей”, в „Виноградной лозе”, Томасом Доусоном в 1582 году».

Существует гипотеза о том, что этот памфлет был написан, по крайней мере, отчасти Брайаном Дарси, местным судьей. Возможно, Дарси вел подробные записи этого дела по мере его расследования, которыми воспользовался потом У. У. Поскольку Дарси был связан с этим делом с самого начала и лично распоряжался об арестах обвиняемых, допрашивал их и составлял обвинительные акты, а также учитывая отсутствие судебных протоколов, памфлет представляет собой исключительную ценность как единственный полный отчет об этом важном процессе.

Вот таблица, которой завершается памфлет:

Согласно признаниям Урсулы и Элизабет:

Урсула Кемп, иначе Грей, повинна в смерти жены Кемпа, ребенка Торлоусов и жены Стреттона.

Алекс Ньюман и Урсула Кемп повинны в смерти ребенка Левердолов, жены и ребенка Стреттона. Те же Алекс и Урсула Кемп околдовали Грейс Тарлоу, которая от этого зачахла.

Элизабет Беннет повинна в смерти Уильяма Байета и его жены Джоан и трех голов их скота. Жены Уильяма Уайлза и Уильяма Уиттингейла.

Элизабет Беннет околдовала жену Уильяма Боннера, Джона Батлера, ребенка Форчунов; от этого они зачахли. Алекс Ньюман повинна в смерти Джона Джонсона, его жены и своего мужа, как полагают.

Из признаний Каттел:

Алекс Хант повинна в смерти Ребекки Дюрант и четырех голов скота у Хейвордов.

Сесилия Селлз повинна в смерти ребенка Томаса Дета.

Согласно словам малышки Клэптон:

Сесилия Селлз околдовала дочь Россов, Мэри Дет, которые от этого зачахли.

Торп:

Сесилия Селлз и Алекс Мэнфилд наслали порчу на лошадь Ричарда Росса и его скот и заставили своих помощников поджечь амбар, где было много зерна.

Из признаний Алекс Мэнфилд:

Алекс Мэнфилд и Маргарет Гревил повинны в смерти Роберта Чессона и Гревела, мужа Маргарет.

Алекс Мэнфилд и Маргарет Гревил наслали порчу на пять голов скота и одного быка вдовы Чессон, а также испортили несколько бочонков пива и караваев хлеба.

Торп:

Элизабет Юстейс повинна в смерти Томаса Кросса и ребенка Роберта Станевета.

Элизабет Юстейс околдовала Роберта Станевета.

Элизабет Юстейс наслала порчу на семь коров, которые вместо молока доились кровью, а также на несколько свиней, которые издохли.

Малышка Оксли:

Эннис Херд повинна в смерти жены Ричарда Харрисона и двух жен Уильяма Даусинга, как полагают. Эннис Херд наслала порчу на двух коров Картрайта, овец и ягнят числом двадцать; у Веста на свинью и поросят; у Диборна испортила бочонок пива, несколько удоев молока и сливок.

Уолтон:

Джоан Робинсон наслала порчу на коров, лошадей, свиней, поросят у нескольких человек.

Эннис Гласкок, Джоан Пичи, Джоан Робинсон — эти не признались ни в чем таком, что связано с духами-помощниками.

Эннис Гласкок повинна в смерти ребенка Майкла Стивенса, незаконного ребенка Пейджесов, ребенка Уильяма Пейджеса.

Реджинальд Скот, который внимательно следил за этим делом, утверждает, что в результате процесса по крайней мере 17 или 18 человек вынуждены были заплатить штрафы. Похоже, что лишь двоих повесили, остальных либо отпустили по решению присяжных за недостаточностью обвинений, или потому, что обвинения против них не подтвердились, или потому, что их оправдали, или приведение обвинительного приговора в исполнение было отложено. Но, каковы бы ни были результаты, приведенный выше список явно не полон.

Урсула Кемп, жительница Сент-Озита, давно уже пользовалась сомнительной репутацией среди односельчан. Похоже, она кое-как зарабатывала на жизнь, помогая роженицам, нанимаясь кормилицей и балуясь белой магией, причем упражнения ее предполагали и «снятие порчи» с больных. В отношениях с мужчинами была неразборчива, хотя брала она с них деньги или нет, неизвестно.

Несколько лет подряд она зналась с Грейс Тарлоу, женой Джона Тарлоу, и, возможно, помогала при появлении на свет их детей. У Грейс был сын по имени Дэви, которого однажды «странно прихватило, и он сильно мучился». Услышав об этом и, вероятно, надеясь подзаработать, Урсула нанесла подруге визит и спросила, как себя чувствует мальчик. Та попросила ее взглянуть на него, и, усевшись рядом с ним, Урсула взяла его за руку и трижды произнесла: «Хороший мальчик, как поживаешь».

Когда матушка Кемп собралась уходить, миссис Тарлоу попросила ее зайти вечером помочь ей с больным ребенком. Но Урсула ответила: «Обещаю тебе, с ребенком твоим все будет благополучно». Так оно и оказалось. Мальчик хорошо спал, чего не случалось уже несколько ночей подряд, а наутро продемонстрировал явные признаки выздоровления. Один из симптомов болезни заключался в том, что его ладони как-то странно выворачивались наружу.

На следующий день, когда миссис Тарлоу шла на собрание попечителей, ей повстречалась Урсула, которая справилась о здоровье мальчика. Когда его мать ответила, что ему лучше, она заметила: «Ну вот, я же тебе говорила, он поправится».

В тот раз ни сама матушка Кемп не намекнула, ни миссис Тарлоу не предложила какое-либо вознаграждение за ее услуги. Однако примерно девять месяцев спустя миссис Тарлоу родила дочь, и поскольку она тогда работала в доме Брайана Дарси, местного помещика и мирового судьи, то Урсула Кемп пришла к ней и предложила понянчить девочку, так как матери, ввиду ее работы, трудно будет управляться с ней самой. Миссис Тарлоу припомнила, что произошло с Дэви, решила, что не хочет, чтобы ее ребенка кормила ведьма, и отказала.

Три месяца спустя ребенок выпал из колыбельки, сломал себе шейку и умер, а еще через три месяца и сама миссис Тарлоу начала страдать от ревматизма в ногах. Урсула Кемп появилась в ее доме, хотя ее никто не звал, и заявила, что может вылечить хозяйку за 12 пенсов. Миссис Тарлоу согласилась, при условии, что лекарство окажется эффективным.

Пять недель она не вспоминала о боли в ногах, но когда Урсула Кемп зашла за своими 12 пенсами, отказалась платить, сославшись на бедность. Это привело к новой ссоре, и Урсула Кемп ушла, грозя, что еще посчитается с Грейс Тарлоу. Вскоре та снова охромела.

Поскольку на этот раз боль не отпускала и миссис Тарлоу была уверена в том, что это — результат злого колдовства Урсулы, то она решила пойти к своему работодателю и все ему рассказать. На всякий случай она взяла с собой соседку, готовую подтвердить ее обвинения.

Соседкой оказалась Эннис Левердол, жена Ричарда Левердола. Она сообщила мистеру Дарси, что еще «до прошлого Михайлова дня» Урсула Кемп прислала к ней своего сына с просьбой дать ей немного песку для чистки домашний утвари и пообещала взамен «покрасить для нее пару чулок». Миссис Левердол, однако, песку дать не пожелала, объяснив мистеру Дарси свой отказ тем, что знала, какая Урсула Кемп «противная скотина».

Вскоре после этого у младшего ребенка Левердолов «сильно раздуло живот и потайные органы». 10 февраля (а Дарси она рассказывала об этом 19 февраля) она пришла к Урсуле Кемп и заявила, что была у знахарки, которая сказала ей, что Урсула заколдовала ее ребенка. Матушка Кемп ответила, что не верит ей, и тогда миссис Левердол обратилась к женщине, которая сидела тут же за прялкой, с просьбой запомнить хорошенько все, что было сказано. На следующий день ребенку стало так плохо, что мать решила пойти с ним к матушке Рэтклиф, в искусстве которой она уже имела возможность убедиться.

Матушка Рэтклиф обещала помочь, но сомневалась, что тут можно что-нибудь сделать.

Судье этого оказалось достаточно, и он немедленно распорядился привести Урсулу Кемп к нему. Сначала женщина отрицала все, в чем ее обвиняли, однако ее репутация «противной скотины» достигла и господского дома, так что Дарси с самого начала был явно предрасположен поверить ее недоброжелателям. Мало того, он явно полагал, что, если ему удастся посадить на скамью подсудимых признанную ведьму, его собственное влияние в графстве значительно возрастет. Поэтому он постоянно подвергал матушку Кемп давлению, хотя, как далеко заходил в применяемых мерах, не сообщает. Как бы там ни было, в конце концов он все же сломил ее сопротивление.

Десять или одиннадцать лет тому назад, сообщила она Дарси, «ломота в костях» мучила ее так сильно, что она устала терпеть и пошла к жене некоего Кока, которой теперь уже нет в живых. Матушка Кок, считавшаяся искусной «белой ведьмой», сообщила ей, что ее заколдовали, и научила, как избавиться от чар.

Нужно было взять свиного навоза, смешать его с кервелем и, держа все это в левой руке, взять в правую нож и проколоть «лекарство» трижды. После этого следовало бросить его в огонь, а ножом немедленно трижды ударить в крышку стола изнутри. После этого надо было взять три листа шалфея и три листа вербены и положить в эль, который надлежало пить перед сном и с утра натощак. Урсула подробнейшим образом исполнила все инструкции, и хромота у нее прошла.

Сведения, которые она почерпнула у матушки Кок, навели ее на мысль, что она, пожалуй, и сама сможет сойти за знахарку. Во всяком случае, когда жена Уильяма Пейджеса и жена некоего Грея стали жаловаться на хромоту, то они послали за ней, и она им объяснила, что их околдовали, и вылечила обеих. Женщины быстро поправились.

Выжав из нее этот безобидный пример белой магии, Дарси еще сильнее утвердился в намерении заставить ее признать обвинение в черной магии. Он пытался подкупить матушку Кемп, чтобы она сделала необходимое признание, пообещав ей то, чего заведомо не мог исполнить: помилование.

Несчастная женщина, которая и представления не имела обо всех тонкостях судебной процедуры, поверила ему и, «разразившись слезами», заговорила, ничего не скрывая. Обнаружилось, что у нее было четыре духа-помощника, «два мужского пола и два женского». Духи мужского пола предназначались для наказаний и убийств, а духи женского пола должны были вызывать хромоту «и прочие телесные недомогания», а также уничтожать скот. Звали ее помощников Тиффин, Титти, Пиджин и Джек. Она сообщила, что отправила Титти наказать миссис Тарлоу, а Пиджин — к Левердолам, чтобы он вызвал у их ребенка «большую опухоль в низу живота и в потайных органах». Поведала она также, что с помощью колдовства убила жену своего брата Кемпа, а Тиффина заставила раскачивать колыбельку в доме Тарлоу, пока ребенок не выпал из нее и не умер.

Хотя ничего особенного (с точки зрения рядовых признаний ведьм) она не сказала, этого было достаточно, чтобы повесить ее на основании собственных показаний, и Дарси решил сделать перерыв на ужин. После ужина он приказал снова привести к нему Урсулу и позвал миссис Тарлоу и миссис Левердол. Последняя принесла с собой и околдованного ребенка. Это была девочка, и чувствовала она себя и впрямь плохо, поскольку «потайные и задние части ее тела были в столь странном и удивительном состоянии, что не похоже было, чтобы она осталась в живых». (Девочка умерла день или два спустя.)

На этот раз миссис Левердол сообщила Дарси, что когда она носила девочку к матушке Рэтклиф, то шла мимо дома Урсулы Кемп туда и обратно, и каждый раз, когда они проходили дом, девочка «указывала на окно и кричала: „Во, во, во”». Это было столь необычно, что Дарси принял данный факт за подтверждение вины матушки Кемп, поскольку девочке было всего девять месяцев от роду. Очная ставка привела к тому, что Урсула Кемп упала перед Дарси на колени и взмолилась о пощаде.

Однако судья решил, что для одного дня довольно, и велел «запереть обвиняемую на ночь с констеблем». За ночь матушка Кемп, похоже, поняла, что приговорила себя, и на следующий день, когда Дарси возобновил разбирательство, сделала отчаянную попытку убедить его исполнить данное ей обещание быть снисходительным, «обнаружив» других ведьм.

Примерно три месяца назад, сообщила Урсула, она и Алекс Ньюман разругались. Алекс назвала Урсулу ведьмой и пригрозила, что всем об этом расскажет и «поставит ее перед судьей Дарси». Однако женщины тут же помирились, и в знак полного доверия к подруге Урсула отдала ей на хранение своих духов-помощников, и Алекс «унесла их в горшке». Она подтвердила рассказ Грейс Тарлоу об их ссоре и добавила, что попросила Алекс Ньюман послать духа Титти донимать миссис Тарлоу «как сочтет нужным». Вдобавок она призналась, что Джон Стреттон назвал ее, кроме всего прочего, шлюхой. День или два спустя она послала своего мальчика к миссис Стреттон за пряностями. Когда миссис Стреттон отказала, Урсула попросила Алекс отправить к ней Джека. Отдав приказ об аресте Алекс Ньюман, Дарси отложил рассмотрение ее дела до следующего дня.

На следующее утро Урсула Кемп донесла еще на одну соседку, Элизабет Беннет. Она ходила к Беннетам за молоком, объяснила она Дарси, и, не дождавшись как-то ответа на свой стук, крикнула хозяев и подошла к окну. Заглянув внутрь, она увидела, «как дух приподнял тряпку, которой был покрыт горшок, и высунул оттуда мордочку, похожую на хорька». Вернувшись домой, она проконсультировалась с Тиффином об увиденном: Тиффин, белый помощник Урсулы, всегда рассказывал ей (когда она просила) о том, чем заняты другие ведьмы; и она утверждает, что дух всегда говорил ей правду. И показания других свидетелей это подтвердили.

Тиффин и рассказал ей, что у матушки Беннет было двое помощников: черная собака по имени Сакин и Лиерд, который был «рыжим, как лев». Сакин замучил жену Уильяма Боннерса до смерти и убил три головы скота у него же. И наконец она сообщила, что Майкл Стивене, сапожник из Сент-Озита, поделился с ней подозрением, что Эннис Гласкок своим колдовством убила его ребенка и то же сделала с «Пейджевым ублюдком».

Похоже, что Дарси уже проводил слушания при публике или каким-то образом оповещал жителей деревни о том, что происходит в зале суда, потому что Урсула Кемп, выдвинув обвинение против Элизабет Беннет, неожиданно нашла поддержку в лице Уильяма Боннера. Тот сообщил Дарси, что «Элизабет Беннет и моя жена очень любят друг друга и много времени проводят вместе».

Трудно понять, почему тогда Элизабет Беннет должна была заворожить свою подругу, но по утверждению ее мужа именно это она и сделала. На Сретение, сообщил он, его жена пожаловалась на боль в колене, от которой вскоре оправилась, но дней десять спустя заболела снова. Ее навестила матушка Беннет, которая ее поцеловала, отчего у его жены «верхняя губа вспухла и стала очень большая, а глаза запали».

На этом этапе вырисовываются два обстоятельства. Во-первых, Дарси день ото дня становился все более одержим идеей обнаружения эффектных случаев для представления на следующей судебной сессии и, возможно, надеялся даже получить за это поощрение. Во-вторых, обвинение Элизабет Беннет в ведовстве бросало тень и на его супругу как «почитательницу и близкую подругу» обвиняемой. Инстинкт самосохранения породил множество отвратительных примеров, когда друг доносил на друга, муж доносил на жену и детей, матери — на дочерей, история ведовства изобилует такими случаями.

Что касается мотивов Дарси, то они сделались очевидными в тот момент, когда на основании обвинений Урсулы Кемп и невероятно шатких показаний Уильяма Боннера была арестована Элизабет Беннет; еще яснее они обнаружились при неудачной попытке вынудить матушку Беннет сознаться. Когда женщину привели к нему, она энергично отрицала все, в чем ее обвиняли.

Решив, однако, не дать ей ускользнуть, он применил ту же тактику, которая привела к успеху в случае Урсулы Кемп, но на этот раз еще более вероломно. У. У., автору памфлета, он рассказал следующее: «Позвав ее к себе, я сказал: „Элизабет, ты будешь помилована, скажи правду. Ибо дело обстоит так, что некий человек большого ума и знаний пришел недавно к ее величеству и поведал, сколько в Англии ведьм: посему я и другие мировые судьи получили распоряжение задержать столько, сколько уложится в это число, а те, кто сознается в своих преступлениях, будут помилованы, а все прочие будут сожжены или повешены”. При этих словах упомянутая Элизабет упала на колени и, проливая слезы, созналась».

Это заявление содержит четыре заведомых неправды. Во-первых, никакого «человека большого ума и знаний» не было; во-вторых, никакого специального распоряжения об аресте ведьм мировым судьям дано не было — их обычной власти для этого вполне хватало; в-третьих, сожжение за ведовство законом не предусматривалось; в-четвертых, никакого «помилования» в случае признания судья обещать не мог. Этот презренный трюк, который образованный джентльмен сыграл с неграмотной старой женщиной, позволяет увидеть Дарси в истинном свете.

Как мы уже видели, Элизабет Беннет, обманутая и запуганная, созналась во всем. Она признала, что у нее были два духа-помощника по имени Сакин и Лиерд и что она повинна в смерти жены Уильяма Байета Джоан, жены Уильяма Боннера, Джона Батлера и ребенка Форчунов.

После этого шлюзы открылись. Кроме Элизабет Беннет, Урсула Кемп обвинила также Алекс Хант, ее сестру Марджори Саммон и Алекс Ньюман. Алекс Хант подтвердила обвинение против Марджори Саммон и назвала еще Джоан Пичи. Обвинения так запутались, что разобраться в них стало почти невозможно. Дело развивалось, к полному удовольствию Дарси, ибо обвиняемые продолжали называть имена других женщин, так что, когда все аресты закончились, в тюрьме у Дарси сидели шестнадцать заключенных — и в самом деле эффектный случай.

Обман Урсулы Кемп и Элизабет Беннет был не единственной низостью, которую Дарси совершил в этом деле. На следующий день после того, как Урсула Кемп сделала свои признания, судья распорядился привести к нему для дачи показаний против матери ее восьмилетнего незаконнорожденного сына, а немного погодя то же заставили сделать и семилетнюю незаконную дочь Эннис Херд.

Томас Раббет, сын Урсулы Кемп, подтвердил, что у его матери было четыре духа — Титти, маленькая серая кошечка, Тиффин, белая овечка, Пиджин, «жаба с черным брюшком», и Джек, черный кот. Он часто видел, как Урсула Кемп давала им пиво и кусок белого хлеба или пирога, а по ночам они сосали у его матери кровь из руки или другой части тела.

На вопрос, посещала ли его крестная мать Алекс Ньюман Урсулу Кемп, он ответил утвердительно. Сначала они поссорились, а потом помирились, и его мать дала Алекс Ньюман глиняный горшок, где, по его мнению, она держала своих духов. Несколько дней спустя матушка Ньюман опять пришла к его матери и сказала, что она «отправила одного духа донимать Джонсона, а другого — его жену».

Малышка Энни Даузинг, дочь Эннис Херд, на вопрос Дарси, были ли у ее матери какие-нибудь бесенята, ответила: «Она держит в одной коробочке пять птичек, или дроздов, белых в крапинку или сплошь черных. В другой коробочке еще шесть коров величиной с крысу, у них есть короткие рожки, и они лежат на подкладке из черной и белой ваты».

Однако не все шло гладко. Некоторые из тех, кто сделал признание, отрицали предъявленные им обвинения. Элизабет Беннет, к примеру, опровергла утверждение, будто она послала духа мучить Джонсона или его жену, и заявила, что знала, что это матушка Ньюман послала к ним духа. С другой стороны, она слышала, как матушка Ньюман просила у Джонсона (который собирал пожертвования для бедных) шиллинг, когда у нее заболел муж, а Джонсон отказал. Матушка Ньюман очень на это рассердилась.

Одна или две осмелились даже возражать самому Дарси. Эннис Гласкок, жена Джона Гласкока, пильщика, на которую донесли сплетник-сапожник Майкл Стивене и Урсула Кемп, отрицала все обвинения, и особенно заявление матушки Кемп, будто бы она «шлюха и ведьма». Алекс Ньюман, хотя и признала, что поссорилась с Урсулой Кемп, от всего остального, что ей приписывали, отказалась.

Брайан Дарси, видя, что обвиняемая упрямится и не хочет сознаваться, пригрозил, что разлучит ее с духами. Она ответила: «Этого ты не сделаешь, потому что я унесу их с собой! Если они вообще у меня есть!»

Вдова Пичи, на которую показали Алекс Хант и Марджори Саммон, «энергично отрицала все обвинения». Она назвала своего двадцатитрехлетнего сына Филиппа Барренджера большим лжецом, когда тот, представ перед Дарси и отвечая на вопросы последнего о своем инцесте с матерью, «подтвердил и говорил, что неоднократно, в том числе и в последнее время, лежал обнаженный в кровати с собственной матерью, подчиняясь ее воле и желанию».

С той же прямотой опровергла она и подробное описание ее ведовства, сделанное Алекс Хант. Две женщины жили по соседству, так что она рассказала, как «за два или три дня до Рождества Джоан Пичи пошла в дом Джонсона, сборщика пожертвований для бедных, и получила у него хлеб и мясо, подарок лорда Дарси». Однако качество подарков было таково, что Джоан вернулась домой, «понося Джонсона и заявляя, что такие подарки он может давать какой-нибудь девчонке, но только не ей, потому что хлеб был черствый, и она очень сердилась». Алекс Хант также сообщила, что люди часто слышали, как Джоан Пичи разговаривает со своими духами-помощниками, а также слышала, как ее собственная мать, матушка Барнс, говорила, что Джоан Пичи «хитра и знает толк в ведовстве» и что «Джоан известно все, что происходит в любом доме в городе». И несмотря на то что Марджори Саммонс подтвердила заявление своей сестры о том, что Джоан Пичи разговаривает со своими помощниками, вдова продолжала восклицать: «Ложь! Все ложь!»

Сестры по-разному отреагировали на предъявленные им обвинения. Сначала обе все отрицали, но наконец Алекс попросила у Дарси разрешения поговорить с ним наедине. Он отвел ее в сад, где «она упала на колени и сказала, что два духа, посланные Урсулой Кемп, пришли к ней всего день или два назад, сообщили, что Урсула ее предаст, и велели стоять за себя. Созналась, что она сама и ее сестра Марджори получили духов от матери, которая умерла за двенадцать дней до начала дознания».

Марджори Саммон отрицала, что у нее есть помощники, и, возможно, продолжала бы и дальше, если бы Дарси не заставил сестру поговорить с ней. Алекс рассказала ей, в чем она призналась Дарси в саду, и, осознав невозможность дальнейшего сопротивления, она тоже созналась.

Одной из наиболее примечательных черт этого процесса стало общее число помощников, целых 31! В то время наличие помощников уже считалось надежным доказательством ведовства, ибо они были подарками дьявола.

Итак, сквайр Дарси продолжал производить аресты и допросы, а затем перевел всех обвиняемых в челмсфордскую тюрьму дожидаться суда, который должен был состояться во время следующей выездной сессии. Но, когда все закончилось, усилия Дарси не увенчались триумфом. Результат этого печально знаменитого процесса является, возможно, одной из страннейших его черт.

«Недостоверное обвинение» — таков был вердикт присяжных относительно троих ведьм, в их числе и Марджори Саммон, которая созналась в том, что у нее были духи-помощники. Не было предъявлено официального обвинения и еще двоим, так что суд вынужден был их отпустить. Однако их продолжали держать в тюрьме по подозрению в других преступлениях. Четверо, у которых хватило смелости заявить о своей невиновности, были оправданы, в их числе и Эннис Херд. Еще четверо также отказались признать свою вину, но вердикт присяжных гласил «виновны», и им вынесли смертный приговор: это были Эннис Гласкок, Сесилия Селлз, Джоан Робинсон и Алекс Ньюман. Однако в отношении каждой из них приведение смертного приговора в исполнение было отложено. Еще двоих, Урсулу Кемп и Элизабет Беннет, признали виновными и повесили. Именно этим женщинам, как мы помним, судья Дарси обещал помилование в случае признания своей вины.

Одним из самых необъяснимых аспектов этого дела стала отсрочка приведения в исполнение приговора в отношении Алекс Ньюман. Ее обвинили в соучастии в преступлениях Урсулы Кемп; обеих признали виновными, однако Алекс осталась в живых, тогда как Урсулу повесили.

Челмсфордский процесс 1589 г.

Третий большой процесс в Челмсфорде произошел в 1589 г., обвиняемых было 10: мужчина и 9 женщин; предъявленные им обвинения в основном касались порчи, которая повлекла за собой смерть. Четверых осудили и повесили; троих оправдали, обвинения против них касались в основном порчи, не повлекшей за собой смертельного исхода, а также порчи имущества. Показания свидетелей столь же фантастичны, как и на более ранних процессах, и заключаются в основном в установлении причастности бесенят или демонов-помощников к причиненному несчастью или вызванной смерти. Среди свидетелей было много детей, а два мальчика даже удостоились особой похвалы судей за то, что помогли изобличить свою невенчанную мать (Эвис Канни) и бабку (Джоан Канни). Трех ведьм (Джоан Канни, Джоан Апни и Джоан Прентис) казнили в течение двух часов после оглашения приговора, так что в своих грехах они исповедались уже на эшафоте.

Задержание и признания трех известных ведьм, которых казнили по приговору суда в Челмсфорде, графство Эссекс, пятого дня прошедшего июля месяца 1589 года. C описанием их дьявольских деяний и помощников, истинный облик которых изображается здесь.

Если бы мы не забывали обо всех тех милостях и бесчисленных благах, которыми Господь осыпает нас каждый день нашей жизни, то наверняка бы простились со своими греховными привязанностями и дурными склонностями к омерзительным деяниям, противным как Богу, запретившему их в Своих могущественных заповедях, так и человеку, чей закон называет такие деяния ненавистными Господу, на Чьем слове стоят и которое заключают в себе все земные законы, применяемые для того, чтобы наказывать и уничтожать тех порочных и закоренелых во зле нарушителей заповедей Всевышнего, которые по всем законам человеческим заслуживают казни. Но такова наша слепота, греховность страстей и ненасытность внушенных дьяволом желаний, что ни заповеди Господни, ни законы нашего королевства, ни любовь ближних, ни даже собственное наше благосостояние не в силах убедить нас в том, как полезно было бы для нас самих окинуть пристальным взором свою жизнь и заклеймить те пороки, которые запрещает как закон Божеский, так и человеческий. Ибо может ли быть что-либо ненавистнее и отвратительнее в глазах Господа, нежели наш отказ от Его Божественной власти, когда мы ради горстки земного богатства отдаем себя в услужение сатане или расточаем свои силы на ненависть к ближним, в то время как могли бы оставаться слугами, нет, детьми Всевышнего Господа, Который принес в жертву Единственного Сына, чтобы освободить нас из рабства и привести к вечному свету и благодати, неизменным во веки веков. Да и найдется ли христианин, настолько ослепленный невежеством или сбитый с пути истинного сатанинскими наваждениями, чтобы без трепета помышлять о приговоре Всевышнего таким преступникам или законах сего королевства, по справедливости творящих суд за все их дьявольские деяния и отвратительные прегрешения? Власть, которую дают преступникам последние, недолговечна, хотя и совершаются преступные дела втайне, ибо Господь не потерпит подобных дел, да и сердце любого истинного христианина не станет долго хранить порочный секрет. Чтобы привести пример подобных деяний, я расскажу читателю о прославленных ведьмах, чьи имена назову и преступления опишу в сем трактате вместе с показаниями свидетелей, которых выслушали и сочли достаточными благородные и достопочтенные судьи ее величества на последней выездной сессии суда в Челмсфорде, графство Эссекс, согласно протоколам признаний обвиняемых, написанных во время допроса, и принятым обвинительным актам.

Осуждение и казнь Джоан Канни из Стайстеда, графство Эссекс, вдовы восьмидесяти лет или около того, приведенной к судье Энтони Майлдмею, эсквайру, в последний день марта 1589 года.

Во-первых, обвиняемая говорит и подтверждает, что обучена и искусна в ведовстве, сем отвратительном промысле, а наставницей ее в этом была некая матушка Хамфри из Мейплстеда, которая рассказала ей, что если встать на колени и очертить круг, а потом помолиться сатане, владыке всех дьяволов, словами, которые матушка Хамфри сообщила обвиняемой, но та теперь позабыла, то к ней придут духи. Обвиняемая так и сделала лет двадцать тому назад на поле Джона Уайзмана, джентльмена из Стайстеда, которое называется Кауфеннфилд. Там она начертила на земле круг, встала в центре него на колени, помолилась словами забытой теперь молитвы и призвала сатану. Два духа и впрямь появились внутри круга: они приняли облик черных лягушек и сказали ей, что сделают все, чего она ни попросит, но не раньше, чем она отдаст им свою душу. Тогда она пообещала им свою душу, а они согласились делать все, чего она от них ни потребует, и назвались один Джеком, а другой — Джилл, и под этими именами она знала их все время (у нее было несколько духов-помощников. Первым был Джек. Вторым — Джилл. Третьим — Николас. Четвертым — Нед. Джек убивал мужчин. Джилл — женщин. Николас — лошадей. Нед — остальную скотину). Тогда она подняла их с земли и понесла в подоле домой, где положила их в коробку и кормила хлебом и молоком А через месяц она послала их доить коров Харриллов, и они пошли и принесли молока, но только для себя, а не для нее.

Еще она сказала, что все время, пока они были с ней, ее духи никогда не меняли цвет, а когда ей нужно было что-нибудь им сказать, отвечали на ее собственном языке.

Также она призналась, что посылала своих духов вредить жене Джона Спарроу-старшего из Стайстеда, что они и сделали, а еще по ее приказу они разбросали поленницу дров, что лежали во дворе мастера Джона Гласкока из Стайстеда. Дальше она сказала, что за последние шестнадцать или двадцать лет насылала порчу на многих людей, на скольких, не знает.

Более того, она призналась, что посылала своих духов вредить Уильяму Англи, мельнику из Стайстеда, но ему они ничего сделать не смогли, и тогда она через них наслала порчу на Барнаби Гриффина, слугу мельника, и это у нее получилось.

Также она призналась, что посылала упомянутых духов вредить мастеру Китчину, священнику упомянутого города, и Джорджу Коу, сапожнику там же, но духи ничего не могли поделать, а причина, почему они ничего не могли поделать, как сказали ей сами духи, была в том, что эти люди имели твердую веру в Господа, взывали к Нему и полагались на Него, почему они и не смогли причинить им никакого вреда. А еще она сказала, что ее дочь Маргарет Канни разругалась со стариком Харриллом и прокляла его, после чего, как ей думается, она послала к ней своих духов. Однако отрицает, что посылала упомянутых духов к жене Финча, к жене Девениша или к Рейнолду Феррору. После этого сказала, что, хотя ее духи не всегда могут навредить человеку, над скотиной они всегда властны. У этой Джоан Канни, которая сама жила в разврате, две дочери, такие же, как их мать, и у каждой по ребенку, оба мальчики. Они были главными свидетелями и дали много показаний против матери и бабки, старшему мальчику было от десяти до двенадцати лет. Про матушку Канни старший мальчик сказал, и она сама потом подтвердила, что однажды, по дороге на Брейнти-Маркет, она зашла в дом Гарри Финча попросить попить, но его жена была занята, варила пиво, и отказала, сказав, что ей недосуг. Джоан Канни, недовольная, ушла, а ночью жене Финча сильно вступило в голову, а на следующий день в бок, она промучалась с неделю, а потом умерла. Матушка Канни призналась, что послала своего духа по имени Джилл мучить ее. Тот же мальчик показал, что однажды бабка послала его принести хворосту, и он насобирал целую охапку, но другой мальчишка ее украл, так что он вернулся домой с пустыми руками и пожаловался бабушке. Она послала своего духа сделать так, чтобы мальчишка пропорол себе ногу, так и случилось, и мальчик пришел, хромая, в суд давать показания против ведьмы. Дальше мальчик рассказал, что, когда он вернулся домой с пустыми руками, его бабка сказала, что все же достанет дров, и послала внука вместе со своим духом Джеком в поместье сэра Эдуарда Хаддлтоунза, шерифа графства, и они пошли, причем духа никто не видел, кроме мальчика. Когда они подошли к большому дубу, дух обошел кругом него, дерево тут же задрожало и повалилось, подломившись у корня, хотя никакого ветра не было. Господин шериф подтверждает, что дуб упал в безветренную погоду.

Признание Джоан Апни из Дагенхема, графство Эссекс, приведенной к сэру Генри Грею, рыцарю, третьего мая 1589 года.

Эта обвиняемая говорит, что некая Фастиан Кертл, по прозвищу Белый Плащ, ведьма из Баркинга, пришла лет семь или восемь тому к ней в дом и принесла зверушку наподобие крота. Она сказала, что если у нее есть обида на кого-нибудь, то стоит сказать этой зверушке, как она пойдет и обидчика накажет. Она говорит, что крот прожил с ней не больше года, а потом сдох, и тогда Кертл дала ей еще крота и жабу, которые прожили с ней долго. Она говорит, что никогда не выходила из дому без жабы и только в последний раз выскочила, забыв про нее, потому что услыхала, как Джон Харролд и Ричард Фостер ругают ее ведьмой и всякими дурными словами. Она говорит, что оставила однажды жабу под порогом дома Харролдов, и она укусила жену Харролда и пила ее кровь, пока та не умерла, но и после этого жаба не вернулась к ней, Джоан Апни. Говорит, что еще одна жаба перелезла через порог ее дома, когда жена Ричарда Фостера входила к ней, и укусила последнюю, но к ней опять не вернулась. Еще двух жаб она, убегая, оставила дома, но они издохли. Говорит, что ее старшая дочь терпеть ее жаб не могла и никогда их не трогала, а младшая брала их в руки и пользовалась ими также, как и она сама.

Допрос Джоан Прентис, проживающей в приюте для бедных Хиннингам-Сиббл в упомянутом графстве, снят 29 марта, в тридцать первый год правления нашей суверенной владычицы Елизаветы.

Во-первых, упомянутая подозреваемая сообщает и признает, что около шести лет тому назад, между постом Дня Всех Святых и Рождественским, дьявол явился к ней в упомянутом приюте для бедных Около десяти часов вечера он пришел в облике хоря темного цвета с пылающими глазами, когда упомянутая подозреваемая сидела на низком стуле и готовилась ко сну, в комнате никого больше не было Хорь встал на задние лапы, передними уперся ей в колени, уставил свои пылающие глаза в ее глаза и произнес такие слова: «Джоан Прентис, отдай мне свою душу». Подозреваемая очень удивилась и ответила так: «Кто ты, во имя Бога?» Хорь сказал: «Я сатана, не бойся меня, я пришел не затем, чтобы причинить тебе зло, а затем, чтобы взять твою душу, и никуда не уйду, пока она не станет моей». На эти речи упомянутая подозреваемая ответила, что он просит у нее то, чем она не владеет, ибо ее душа принадлежит Иисусу Христу, Чьей драгоценной кровью она куплена. Тогда упомянутый хорь сказал: «Дай мне немного твоей крови». Подозреваемая согласилась и протянула ему указательный палец левой руки, а хорек ухватился за него передними лапами и стал сосать кровь с такой жадностью, что она почувствовала сильную боль. Подозреваемая снова спросила у хоря, как его имя. Он сказал: «Бидд» — и в ту же секунду сгинул, как не бывало.

Следующий пункт: подозреваемая далее сообщила, что около месяца спустя, в тот же ночной час, когда она сидела на низком стуле, готовясь ко сну, тот же самый хорь явился к ней снова и спросил: «Что, Джоан, спать собираешься?» Она ответила: «Да, если будет на то воля Господня, собираюсь». В ту же секунду хорек прыгнул ей на колени, оттуда на грудь, уперся передними лапами ей в плечо и стал сосать кровь из ее левой щеки. Потом он сказал ей: «Джоан, я готов и всегда буду готов сделать для тебя что угодно, только попроси». А она как раз накануне поспорила немного с Уильямом Адамсом, чья жена была из упомянутого Хиннингам-Сиббла: «Не мог бы он пойти сейчас к ней и испортить ей пиво, которое она варит». Он сделал, как она просила. Следующий пункт: упомянутая подозреваемая сообщает и подтверждает, что упомянутый хорь еще несколько раз приходил к ней, и всегда в то время, когда она собиралась ложиться спать; в последний раз он навещал ее около семи недель тому назад, когда она тоже собиралась лечь спать. Он прыгнул ей на плечо, пососал кровь из левой щеки и спросил, что надо сделать на этот раз. Она ответила: «Ступай в дом мастера Гласкока и пощипли его дочь по имени Сара, да не сильно». Наутро он пришел к ней и сказал, что сделал, как она просила, а именно ущипнул Сару, так что скоро она сама увидит его работу. Тогда она ответила: «Ах ты, разбойник, ты что наделал, я ведь велела тебе пощипать немного, а ты убил ребенка». Но стоило ей произнести эти слова, как хорек исчез из виду и больше не появлялся. Пункт следующий: она сообщила и подтвердила, что каждый раз, когда ей хотелось призвать своего хоря и дать ему какую-нибудь работу, она произносила такие слова: «Бидд, Бидд, Бидд, ко мне, Бидд, ко мне, Бидд, иди сосать, иди сосать, иди сосать», и он вскоре появлялся таким манером, как описано выше, сосал кровь из ее левой щеки, а потом делал ее соседям всякие пакости, которые она приказывала или велела ему делать. Наконец подозреваемая сообщила и признала, что некая Элизабет Уэйл, жена Майкла Уэйла, работника из упомянутого Хеннингам-Сиббла, и Элизабет Мотт, жена Джона Мотта, сапожника из того же города, также хорошо знакомы с ее Биддом, как и она сама, но какой вред при его помощи причинили они своим соседям, сказать не может.

Когда им прочли их обвинительные акты и протоколы допросов, они стояли на своем, чтобы продлить жизнь. Для доказательства их вины были вызваны различные свидетели давать показания против них, но прежде, чем привести их к присяге, окружной судья дальновидно вызвал двух незаконнорожденных сыновей, похвалил их за правдивые ответы, которые они дадут на его вопросы о матерях и бабке, и они говорили правду, так что их ответов вкупе с показаниями других свидетелей хватило для доказательства вины. Присяжные нашли этих дурных женщин виновными в убийстве мужчин, женщин и детей, а также совершении разных других дурных и отвратительных дел, а затем на основании их решения судья огласил смертный приговор, который они заслужили.

Когда правосудие свершилось, осужденных увели из зала суда и вернули в тюрьму, где они оставались два часа, пока офицеры готовились вести их к месту казни. Когда ведьм привели туда, некий мастер Бард, ученый служитель Бога, по желанию судьи стал убеждать этих дурных женщин покаяться, рассказать людям всю правду о своих деяниях и воззвать к Господу о милосердии для их раскаявшихся сердец. А также просить прощения из Его рук за свои грехи. Несколько молитв они повторили за священником, но больше не стали, однако признали, что заслуживают казни за свои ужасные грехи, и спокойно приняли смерть. Заметьте, матушка Апни, которую мучила совесть, воскликнула, что она тяжко согрешила, что дьявол обманул ее, и она дважды отдала ему свою душу, и все же дух Божий пробудился в ней, и она очень жалела, похоже, что мастеру Варду пришлось с ней так помучиться, и умерла, раскаиваясь, прося прощения у Бога и людей, до самого последнего вздоха своей низкой и отвратительной жизни.

Уорбойсские ведьмы

Печально знаменитый заговор против троих ни в чем не повинных людей, самый широко обсуждавшийся из всех ведовских процессов, имевших место в Англии до 1600 г. По сути, суд над семьей из Уорбойса — это история о том, как три маленьких чудовища послали на смерть старых и бедных людей. Что делает всю эту историю особенно печальной, так это безоговорочное доверие облеченных властью и ответственностью людей к поставленному девочками спектаклю. Однако выдвинувшие обвинения дети принадлежали к богатой и влиятельной семье, а потому необходимо было найти какое-то объяснение их подростковому помешательству. «От начала и до конца, — писал Уоллес Ноутстейн, — в этом деле сильный выступал против слабого… все обернулось против бедной, но пользовавшейся уважением семьи».

Роберт Трокмортон был крупным землевладельцем, проживавшим в местечке Уорбойс, графство Хантингдон. Его дочь страдала сильнейшей истерией, сопровождавшейся, вне всякого сомнения, эпилептическими припадками.

Числа десятого ноября 1589 года мистрис Джейн, одна из дочерей упомянутого мастера Трокмортона, которой в ту пору было около десяти лет, впала неожиданно в телесную болезнь, которая проявлялась следующим образом. Иногда она чихала громко и часто на протяжении получаса, а потом столько же лежала тихо и неподвижно, как человек в трансе или обмороке. Потом живот у нее начинал раздуваться так сильно, что никто не мог ни заставить ее согнуться, ни удержать. То вдруг она начинала трясти одной ногой, как будто в ней были судороги; иногда другой. Потом она начинала трясти рукой, потом другой, потом качать головой, как будто заразилась какими-то перемежающимися судорогами.

Во время одного из таких припадков случилось зайти в дом соседке, семидесятишестилетней миссис Элис Сэмюэл, которая пришла поздороваться с семейством. Джейн продемонстрировала по отношению к ней враждебность, во все времена вполне характерную для не достигших подросткового возраста детей из богатых семей по отношению к старым и обедневшим: «Смотрите, где старая ведьма сидит… Видели вы когда-нибудь, чтобы кто-нибудь больше походил на ведьму, чем она? Снимите с нее черный чепец с рюшами, я не могу смотреть на нее». В тот раз родители девочки проявили мудрость и не обратили внимания на слова дочери и продолжали приглашать к ней двух прославленных врачей из Кембриджского университета, доктора Филиппа Барроу и мастера Батлера, которые приезжали к ним за 20 миль. Не прошло и двух месяцев, как четыре сестры Джейн в возрасте от 9 до 15 стали демонстрировать аналогичные симптомы; за ними последовали и некоторые служанки. Это был яркий пример имитации, сознательной или бессознательной (они тоже утверждали, что миссис Сэмюэл ведьма), с целью привлечь к себе хотя бы часть того избыточного внимания, которое уделялось Джейн, без сомнения на самом деле больной не только физически, но и умственно.

Доктор Барроу, друг семьи, отдавая себе отчет в собственной неспособности вылечить Джейн, сообщил Трокмортонам, что ему и самому «случалось претерпевать злобу ведьм, и он был искренне уверен, что какое-то колдовство и ведовство сотворено против их ребенка». Родители долго не хотели мириться с диагнозом, но наконец согласились, поскольку и остальные их дочери вели себя так же, как Джейн, и силой заставили матушку Сэмюэл встретиться с детьми. Девочки немедленно стали вести себя безобразно, падали на землю в «странных конвульсиях» и царапали миссис Сэмюэл руки. Естественно, миссис Сэмюэл отвергла все обвинения и приписала их «своеволию» детей. Но Трокмортоны продолжали настаивать, чтобы она, видя мучения их детей, призналась, а девочки продолжали ее обвинять. Поначалу девочки имитировали припадки только в ее присутствии, но потом изменили тактику, притворяясь больными, лишь когда ее не было рядом. По этой причине миссис Сэмюэл вынудили поселиться в доме Трокмортонов, где ей даже отказывали в пище.

Много раз, когда она сидела и разговаривала с этими детьми у очага, пока у них были припадки, они ей заявляли: «Посмотри-ка вон туда, матушка Сэмюэл, разве ты не видишь, что сидит рядом с нами?» Она отвечала, что нет, не видит. «Как, — говорили они, — странно, что ты не видишь. Посмотри, как оно прыгает, скачет и носится туда-сюда», и показывали на него пальцами, пока оно двигалось.

В сентябре 1590 г. самая важная дама округи леди Кромвель, жена сэра Генри, нанесла Трокмортонам визит вежливости и, увидев у них старую женщину, чья семья арендовала землю у ее мужа, обругала ее ведьмой, сорвала с нее чепец и отхватила клок волос, который тут же велела сжечь. Миссис Сэмюэл поняла, что означает этот жест, и сказала: «Мадам, за что вы меня так? Вам ведь я никакого вреда не сделала». После этого заряженного эмоциями столкновения леди Кромвель стали сниться дурные сны, а здоровье — в связи с этим или по другой причине — ухудшилось настолько, что каких-нибудь 15 месяцев спустя она умерла (июль 1592 г.).

Дети Трокмортонов продолжали страдать психическим расстройством до Рождества 1592 г., когда для успокоения их родителей матушка Сэмюэл произнесла над ними несколько заклинаний, чтобы их припадки прошли. Они повиновались. Однако в глазах всей семьи эффект, который возымели слова старой женщины, стал лишним подтверждением виновности матушки Сэмюэл, а заодно подорвали веру самой женщины в собственную непричастность к ведовству. Ей так часто говорили, что она ведьма, что она и сама готова была в это поверить: «О сэр, я была причиной всех несчастий ваших детей… Добрый хозяин, простите меня». Местный священник доктор Доррингтон надоумил ее сделать публичное признание. На следующий день, отдохнув и придя в себя, она отказалась от своих слов.

Миссис Сэмюэл передали после этого в руки полиции, которая доставила ее к Уильяму Уикхему, епископу Линкольнскому, где ее основательно запугали и заставили дать первые подробные показания с именами демонов-помощников: трех коричнево-серых цыплят — Плака (Дергай), Кетча (Хватай) и Уайта (Белый). Затем ее снова увезли в Хантингдоншир и заперли в тюрьме вместе с дочерью Агнес и мужем Джоном, которых в ее отсутствие дети Трокмортонов обвинили тоже.

Однако дети Трокмортонов не ограничились продолжением припадков, но выдумали новое обвинение, будто бы Элис Сэмюэл вызвала смерть леди Кромвель (которая имела место годом раньше). Троих Сэмюэлей судили в Хантингдоне 5 апреля 1593 г. за убийство леди Кромвель при помощи ведовства. Выдуманная детьми история фигурировала в качестве доказательства, и по их собственному предложению (для подтверждения вины Сэмюэлей) девочки продемонстрировали, как им сразу становится лучше, стоит только Элис или Агнес сказать: «Как я есть ведьма и согласилась на смерть леди Кромвель, заклинаю тебя, дух, выйди из нее и пусть она будет здорова». Стоило только изменить формулировку на «Как я не есть ведьма», юные нахалки продолжали свой маскарад, точно так же как они делали, если формулу произносил кто угодно, кроме Сэмюэлей. Вдобавок к этому двое или трое соседей обвиняемых сообщили о болезнях и падеже скота, что тоже использовали как свидетельства против подсудимых. О том факте, что за все предыдущие годы, когда миссис Сэмюэл якобы занималась ведовством, не нашлось ни одного человека, который предъявил бы ей какие-нибудь обвинения, все позабыли.

С такими неоспоримыми доказательствами на руках присяжным потребовалось всего пять часов, чтобы признать всех троих виновными в «причинении смерти леди Кромвель при помощи колдовства». Матушка Сэмюэл «созналась» и добавила, что дьявол «познал ее плоть». Агнес Сэмюэл настоятельно советовали сказаться беременной для того, чтобы приведение приговора в исполнение было отсрочено, но ее презрение к столь низкому обману не может не вызывать уважения и восхищения даже сейчас, по истечении нескольких столетий: «Нет, этого я не стану делать. Никто никогда не сможет сказать, что я была ведьмой да еще и шлюхой».

Осуждение и казнь Сэмюэлей можно объяснить лишь тем, что к концу XVI столетия вера в ведовство накрепко засела в сознании англичан. Сама по себе вера в ведьм была, разумеется, не нова, но к 1600 г. идею ведовства стали отделять от колдовства — малефициума или порчи, которую мог вызвать кто угодно, в том числе и совершенно невинный человек, — и впервые начали широко обсуждать в книгах и памфлетах.

Были, однако, и те, кто сразу распознал обман. «Некоторые жители графства, в особенности те, которые считали себя мудрыми, заявляли, что матушка Сэмюэл… была простоватой старухой, так что любой, кто обошел бы ее красивыми словами, смог бы заставить ее признаться в чем угодно». Шесть лет спустя Сэмюэл Харснетт, ставший позднее архиепископом Йоркским, в своей книге «Разоблачение случаев мошенничества Джона Даррела» (1599), где он подверг суровой критике упомянутого самозваного экзорциста, которого впоследствии посадили в тюрьму, намекнул на истинные обстоятельства дела, назвав изданный в 1593 г. трактат о деле уорбойсских ведьм «смехотворной книгой».

Процесс по делу уорбойсских ведьм имел довольно большое значение. Резонанс этого инцидента сохранялся в обществе еще четыре года, оказались затронутыми многие кембриджские выпускники и высокопоставленные семьи: у Трокмортонов и Кромвелей были очень хорошие связи. Сэр Генри Кромвель, дед Оливера Кромвеля, был самым богатым членом палаты общин. Слухи об этом деле разошлись широко и подтвердили распространенное суеверие о дурном глазе, а также «произвели глубокое и непреходящее впечатление на законодателей». Личная заинтересованность некоторых законодателей в этом процессе подтолкнула принятие билля 1604 г. о ведовстве, согласно которому любой, обвиненный в такого рода преступлении и признанный судом виновным, подлежал смертной казни.

Память о процессе долго не увядала, поскольку сэру Генри Кромвелю (как главному землевладельцу) отошло все небогатое имущество осужденных, и вырученные за него деньги он предназначил на чтение ежегодной проповеди «против отвратительных занятий ведовством, их греховности и преступности» в Хантингдоне. Традиция эта сохранялась вплоть до 1812 г., правда, к тому времени проповедь превратилась в предостережение против веры в ведовство. Дело Сэмюэлей было детально запечатлено и в памфлете, который активно распространял повесивший их судья: «Весьма удивительное и вызывающее восхищение разоблачение трех ведьм из Уорбойсса, обвиненных и казненных последней выездной сессией суда в Хантингдоне» (Лондон, 1593, сохранился в единственном экземпляре в Британском музее), а также в летучих листках. Памфлет был написан с искусством и тщанием, в нем были использованы записи, которые Трокмортоны делали во время припадков у своих детей, что в более поздних дискуссиях относительно существования ведовства на него ссылались регулярно.

Бартонский мальчик

Мальчик из Бартона Томас Дарлинг, один из множества английских подростков, чьи конвульсии стоили жизни целому ряду пожилых женщин, обвиненных в ведовстве. Его можно назвать последователем дочерей Трокмортона и предшественником «сучек-ведьмочек» из Салема. Томас был впоследствии разоблачен в ходе полемики между архиепископом Сэмюэлом Харснеттом и Джоном Даррелом, который, будучи экзорцистом, принял сторону Томаса. Рассказы современников полны поразительных примеров убийственных фантазий мальчика.

Обвинения, выдвинутые Томми против шестидесятилетней Элис Гудридж и ее матери, Элизабет Райт, в любую другую историческую эпоху привели бы к тому, что родители либо хорошенько выдрали его, либо потащили на консультацию к психиатру. Но в 1596 г. судьи принимали самые дикие измышления злонамеренных или просто больных детей совершенно всерьез; их цель состояла не в обнаружении истины, а в подтверждении собственных предрассудков. Без юридической акробатики, принятой у немецких законников, англичане по-своему, прагматично достигли того же самого результата: обвиняемую казнили как ведьму.

Четырнадцатилетний Томас Дарлинг 27 февраля 1596 г., охотясь с дядей в лесу, отстал и вернулся домой больным. На следующий день у него начались припадки, он видел зеленых котов и зеленых ангелов, а некоторое время спустя «человек вышел из ночного горшка, адское пламя взревело, и небеса распахнулись». Диагноз врача, что мальчик страдает от глистов, был отвергнут, а предположение о том, что его околдовали, обсуждалось во всеуслышание в его присутствии. Припадки продолжались, и несколько недель спустя Томас уже смог описать, каким именно образом его околдовали. Блуждая по лесу, он нечаянно испортил воздух, когда поблизости оказалась «маленькая старушонка… с тремя бородавками на лице». Его поступок показался ей оскорбительным, и она, предположительно для того, чтобы околдовать его и наслать на него припадки, произнесла (если верить Томасу) следующие слова:

Вор-неудачник, старпер-перезвон,

Моя дорога в рай, а твоя в ад лежит.

Родственники мальчика бросились на поиски подходящей подозреваемой, и 8 апреля их старания увенчались обвинением Элис Гудридж. Через два дня женщина призналась, что была в тот день в лесу, но всего лишь отругала там другого мальчишку, который однажды разбил ее корзину с яйцами. Позже она сообщила, что видела Томми, который обозвал ее «ведьмой из Стапенхилла». Она ответила ему так:

Всякий мальчишка зовет меня ведьмой,

Но разве по моей вине чесалась твоя задница?

Дело Элис Гудридж строилось по традиционному принципу. Томми обвинил ее в том, что она наслала на него порчу; когда ее увели с его глаз, припадки у него сразу же прекратились. Однажды с ним было двадцать семь приступов на протяжении шести часов, «он жалостно вскрикивал, вываливал язык, шею у него так свело, что лицо развернуло назад». Элис, разумеется, обыскали с целью обнаружения ведьминого знака, кроме того, выяснилось, что она не знает наизусть «Отче наш». Соседка усугубила обвинение, прибавив к нему порчу своей коровы. Чтобы заставить ее признать вину, применили пытку, которая крайне редко упоминается в английских процессах. Палач надел на нее пару совершенно новых башмаков и «посадил поближе к огню, где она и находилась до тех пор, пока башмаки не раскалились… Поскольку жар был очень сильным, она захотела освободиться и пообещала, что все расскажет. Ее желание было удовлетворено, но она так ни в чем и не созналась». Однако позднее она все же признала, что принимала помощь от дьявола «в образе маленькой пестрой собачонки, рыжей с белым, которую она звала Минни». Соседская собака, походившая на Минни, была оправдана, когда Элис заявила, что получила своего Минни от матери, Элизабет Райт.

Таким образом, тень подозрения пала на Элизабет Райт, мужа Элис и ее дочь. Однако только Элизабет было предъявлено обвинение; она также могла спровоцировать видения Томаса, которые теперь включали картины ада: «А вот и матушка Красная Шапочка пожаловала. Смотрите, как они вышибают ей мозги! Смотрите все, вот что значит быть ведьмой! Смотрите, как жабы обгладывают мясо с ее костей!»

События достигли апогея 27 мая 1596 г. с прибытием на место действия известного экзорциста Джона Даррела. Владея в некоторой степени искусством чревовещания, он инсценировал следующий диалог, «происходивший между злым духом и святым ангелом».

Тоненький голосок: Брат Глассап, нам не выстоять, их сила слишком велика, и они постятся и молятся, и проповедник молится вместе с ними.

Низкий зычный голос: Брат Радульф, я пойду к Вельзевулу, моему хозяину, и он разрежет их языки надвое.

Другой голос: Нам не выстоять. Давай уйдем из него и войдем в кого-нибудь другого.

Наконец, новый голос: Сын мой, встань и иди; злой дух покинул тебя. Встань и иди.

Считали, что вмешательство экзорциста излечило Томаса, ибо он действительно встал на ноги и пошел (хотя первые три месяца был частично парализован); больше о припадках у него не было слышно. Вскоре после этого Дарлинга допросил Сэмюэл Харснетт, которому подросток сознался в обмане. Даррел, однако, утверждал, что это признание было вырвано у его бывшего пациента после семи недель пребывания в тюрьме и угроз «придушить его и… выпороть» и что Дарлинг поставил свою подпись на чистом листе бумаги, заполненном позднее Харснеттом по своему усмотрению. Убежденность Даррела в том, что Элис Гудридж своими чарами наслала на Дарлинга порчу, заставляет сомневаться в его утверждении, вне зависимости от того, каким именно образом было добыто признание в обмане. Элис Гудридж скончалась в тюрьме в Дарби, где отбывала двенадцатимесячное заключение. Судьба ее матери, Элизабет Райт, неизвестна. Томаса Дарлинга слава посетила еще раз, когда в 1603 г. в Оксфордском университете его приговорили к порке кнутом и отсечению ушей за клевету на вице-канцлера.

Ноттингемский мальчик

Уильям Сомерс, мальчик из Ноттингема, был недоволен своим положением подмастерья у городского музыканта и сбежал. Когда он понял, что придется наверстывать упущенное, то для того, чтобы хозяин сам «захотел от него избавиться, притворился больным; он залез в холодную воду и просидел там до тех пор, пока ему не стало плохо». Соседи немедленно заподозрили одержимость и принесли экземпляр памфлета об уорбойсских ведьмах, чтобы сопоставить симптомы. Из этого сочинения Билл почерпнул новые идеи; теперь подросток настаивал, что его околдовала «встреченная им старуха, которой он отказался отдать ленту от шляпы, которую нашел на дороге». 5 ноября 1597 г. Джон Даррел, только-только закончивший свои подвиги в Клейворт-Холле, был приглашен, чтобы изгнать демонов из мальчика.

Джон Даррел (ок. 1562-1602) был первым и единственным экзорцистом в Англии, и именно его одиозная репутация вызвала к жизни «72-й канон», который, в сущности, и запретил практику изгнания демонов в Англиканской церкви (1603). Даррел получил образование в Кембридже, затем вернулся домой, в Мэнсфилд, графство Ноттингемшир, и стал бродячим проповедником. Впервые он попытался изгнать демона в 1586 г., его пациенткой была истеричная Кэтрин Уайт из Дербишира; день они провели в молитве, затем Кэтрин под давлением Даррела обвинила женщину по имени Маргарет Ропер в том, что та сделала ее одержимой, наслав на нее демона Миддлкаба. Однако это привело к неожиданному результату: Кэтрин вынуждена была признать, что ее припадки и видения — сплошное притворство, к которому она прибегла, «обнаружив, что тогда суровый свекор становится снисходительнее». Магистрат пригрозил Даррелу тюрьмой. Не раньше чем через 10 лет отважился Даррел снова взяться за изгнание демонов и сразу же отличился в случае с Томасом Дарлингом, «бартонским мальчиком». На следующий год, в 1597, Даррел находился в Клейворт-Холле, Ли, Ланкашире, где изгонял демонов из семерых домашних Николаса Старки; в ноябре вернулся в Ноттингем. Здесь он привлек к себе внимание, устроив из освобождения Уильяма Сомерса от демонов целую серию настоящих спектаклей.

Даррел сам рассказал Биллу, в чем именно состояло его сходство с «бартонским мальчиком», а также какую форму принимали истерические припадки Томми Дарлинга: он скрипел зубами, извивался так, «что его лицо оказывалось сзади, кривил рот, на губах выступала пена». Даррел заявил, что мальчик страдает за грехи всего Ноттингема, и потребовал, чтобы в течение дня все жители постились. Он «пожелал, чтобы все в ту ночь избегали общества своих жен, и тогда на следующий день увидят чудеса».

Даррел произнес проповедь, в которой перечислил 14 основных признаков одержимости, а Билл их тут же любезно продемонстрировал. «Он говорит, едва шевеля губами; а когда взглянут, то увидят, что язык его провалился в горло». Затем проповедник перешел к трем признакам избавления, Билл Сомерс в соответствующем порядке изобразил и их: сначала зарыдал, потом разорвал на себе одежду и, наконец, упал замертво. В заключение проповеди он, однако, поднялся на ноги, живой и, кажется, вполне здоровый, но Даррел намекнул, что возможно повторение недуга, и собрал с присутствующих деньги. Кризис наступил, когда Билл предъявил 13 женщинам обвинение в том, что они наслали на него порчу. Сомневающиеся частым гребнем прошлись по его обвинениям и обнаружили немало несоответствий: к примеру, когда которая-нибудь из ведьм приближалась к нему, с ним не всегда бывали припадки. Сторонники мальчика, однако, «всему находили оправдание, говоря, что дьявол всегда сумеет придать больному видимость выздоровления, чтобы защитить ведьм и посеять сомнения в работе Господа».

Тут на сцене появилась невестка Даррела Мэри Каупер и объявила ведьмой некую Элис Фриман, которая, надеясь таким образом избежать неприятностей, заявила о своей беременности, на что Даррелл тут же возразил, что если она и беременна, то это наверняка работа дьявола! Ее брат, олдермен, отвел Сомерса в работный дом, где тот и рассказал городскому совету о своем обмане. Но Даррел продолжал настаивать на одержимости мальчика. В марте 1598 г. провели публичное дознание, но Билл, напуганный словами о том, что если его обман докажут, то его «повесить мало будет», тоже настаивал на своей одержимости. Таким образом, Даррел был временно отомщен. Однако во время судебного разбирательства по делу обвиненных в ведовстве женщин Билл Сомерс рассказал все о своих проделках, к примеру, о том, «как набирал полный рот слюны, пока она не начинала течь у него по подбородку, как пена».

Сомерс и Даррел предстали перед архиепископом Кентерберийским и епископом Лондонским, двумя верховными судьями и еще несколькими должностными лицами. Харснетт, капеллан епископа, описал, каким образом Билл Сомерс «доказал», что одна из женщин — ведьма. Он знал, когда та должна была появиться в суде: «Тогда я, зная время выхода мастера Даррела из дома и длину пути и предполагая, что она скорее всего откажется признать себя ведьмой, сказал тем, кто был рядом со мной во время одного из моих припадков, часов примерно в 11, что Миллисента Хорсли была на дознании и отказалась признать себя ведьмой».

Несмотря на то, что 34 из 44 свидетелей были на его стороне, Даррел был заключен в тюрьму. Тестя Даррела Роберта Каупера это нисколько не удивило: «Я и впрямь думаю и в глубине души в этом уверен, что Уильям Сомерс подделал все, о чем говорил, что он никогда не был одержим никакими демонами, и что они не покидали поэтому его тела и не входили вновь, и что мистер Даррел действовал не по справедливости в этом случае».

Хотя Даррел был приглашен проповедовать в церкви святой Марии, по приказу архиепископа Йоркского он был вскоре изгнан из города. В 1599 г. его допросили в Ламбетском дворце, признали самозванцем, лишили сана и дали год тюрьмы. Остаток своих дней он провел в безвестности.

Статут Якова I от 1604 года. Акт против заклинаний, ведовства и сношений со злыми духами.

1. Его королевское величество, наш суверенный повелитель, члены палаты лордов духовные и светские и палата общин ныне действующего парламента своей властью предписывают статут, изданный в пятый год правления нашей покойной суверенной повелительницы, славной и доброй памяти королевы Елизаветы, озаглавленный «Акт против заклинаний, чародейства и ведовства», начиная с праздника св. Михаила Архангела сего года, в отношении всех правонарушений, которых он касается, совершенных после упомянутой даты, считать отозванным.

2. Для лучшего сдерживания вышеозначенных правонарушений и более сурового наказания за таковые вышеупомянутыми властями предписывается любого человека или людей, который после указанного праздника св. Архангела Михаила сего года а) использует, осуществит или приведет в действие любое заклинание, которым вызовет любого злого или вредного духа, или будет просить совета, вступать в союз, принимать у себя, использовать, кормить или вознаграждать любого злого или вредного духа с любым намерением или целью; или б) вытащит любого умершего мужчину, женщину или ребенка из его, ее или их могилы или любого другого места, где покоится мертвое тело, или станет использовать кожу, кости или любые другие части мертвого тела для любого ведовства, волшебства, заклинаний или колдовства, от которого какой-либо человек скончается, пострадает, исхудает, зачахнет, охромеет или усохнет во всем своем теле или каком-либо его члене; каждого такого нарушителя или нарушителей, их помощников, подстрекателей, советчиков и соучастников, за какое-либо из упомянутых преступлений законным образом осужденных и лишенных прав, предать смерти как уголовного преступника или преступников и лишить привилегий духовного сана и святого убежища

3. И далее, с целью все способы осуществления, использования и приведения в исполнение ведовства, чародейства, заклинаний и колдовства отныне и навсегда полностью запретить, уничтожить и изъять из обращения властью нынешнего парламента предписывается в случае, если какой-либо человек или люди, начиная с упомянутого праздника святого Архангела Михаила сего года, возьмет или возьмут на себя смелость при помощи ведовства, чародейства, заклинаний или колдовства а) предсказывать или объявлять, где клад золота или серебра должно или можно отыскать или иным способом добыть в земле или в другом потайном месте или где какое-либо добро, включая потерянные или украденные вещи, можно найти или обнаружить, или б) с целью вызвать в ком-либо незаконную любовь; в) от которого любое движимое имущество или собственность любого человека разрушится, истощится или ухудшится; или г) с целью навредить или уничтожить какого-либо человека, мужчину или женщину, телесно, хотя и неудачно, — то тогда каждого человека или людей, совершивших данное преступление и осужденных в соответствии с законом, за упомянутое преступление подвергнуть тюремному заключению сроком на год без права освобождения под поручительство или денежный залог и один раз каждые три месяца упомянутого года в каком-либо торговом городе в базарный день или во время ярмарки ставить прилюдно к позорному столбу сроком на шесть часов, где она или он должен во всеуслышание каяться в своих преступлениях и ошибках.

4. А если какой-либо человек или люди, будучи однажды осужденными за упомянутое преступление, вскоре совершат другое подобное, то тогда всякий такой преступник, во второй раз по закону должным образом осужденный и лишенный прав, как указано выше, должен быть казнен как уголовный преступник или преступники и теряет привилегии духовного звания и святого убежища. За женой такого человека сохраняется вдовья часть наследства, а за наследниками и преемниками такого человека сохраняется его или их право наследования имущества, титула и другие права, как если бы их предок или предшественник не был лишен гражданских прав.

5. При условии, что виновный в любом из указанных выше преступлений, за которые полагается смертная казнь, окажется пэром этого королевства, то разбирать его дело должны лишь равные ему, как это бывает в случае уголовного преступления или государственной измены, а не иначе.

Ланкаширские ведьмы

Среди множества памфлетов и дешевых книжонок, описывающих ведовские процессы в Англии, «Чудесное разоблачение ведьм в графстве Ланкашир» (Лондон, 1613) занимает особое место. Этот массовый процесс против 20 предполагаемых ведьм был крупнейшим для своей страны и своего времени и вызвал заметное возбуждение в северных графствах. Посвященная ему книга вышла необычайно длинной (188 страниц в оригинале) и подробной; это был полуофициальный протокол процесса, написанный клерком суда (Томасом Поттсом) и одобренный судьей (сэром Эдуардом Бромли) как «тщательно изложенный и правдиво переданный». Впоследствии издание стало чем-то вроде пособия по проведению ведовских процессов.

Старуха Демдайк, как называли соседи восьмидесятилетнюю слепую миссис Элизабет Саутерн, призналась, что была ведьмой с 1560 г., когда «дух или дьявол в облике мальчика» принял ее душу. Пять лет спустя эта «злобная зачинщица всякого несчастья» убедила свою подругу и соседку, миссис Энн Уиттл, старуху Чаттокс, присоединиться к ней в ее «варварских и проклятых занятиях, убийствах, злодейских и дьявольских заговорах». К ним присоединились их дочери — к старухе Демдайк Элизабет Дивайс, а к старухе Чаттокс Энни Редферн, а затем и другие родственники и соседи.

Поттс превратил всех четырех главных действующих лиц в карикатуры на ведьм, которыми обычно изобиловали дешевые издания. Старуха Чаттокс, также около 80 лет от роду, была «тощей, иссохшей, дряхлой тварью, почти совсем слепой». Старуха Демдайк была «самой отвратительной старой каргой, которая только оскверняла белый свет своим присутствием». Элизабет Дивайс «была от рождения отмечена нелепой чертой внешности самой природой: ее левый глаз был ниже правого, один смотрел вверх, а другой вниз, так странно, что никто из почтенной публики, присутствовавшей на суде, и собравшихся зрителей не мог припомнить, чтобы видел когда-нибудь подобное».

В марте 1612 г. старуху Демдайк привели к местному судье Роджеру Ноуэллу для допроса по подозрению в ведовстве. Основанием для последнего стали слухи. Допрос старой женщины превратился в «любопытное предприятие». Старуха Демдайк обвинила свою внучку Элисон Дивайс и соперницу старуху Чаттокс. Всех троих отправили в Ланкаширский замок дожидаться выездной сессии суда. Элисон Дивайс обвиняли в том, что она наслала порчу на бродячего торговца.

Этим дьявольским искусством ведовства его голову свернуло набок, глаза и лицо перекосились, речь невозможно было понять, ноги, от паха до самого низа, перестали его слушаться; руки тоже перестали ему повиноваться, особенно левая, ладони вывернулись наружу; тело его сделалось непригодно ни к какой работе.

Элисон созналась, и связь между причиной и следствием была установлена. Старуху Чаттокс обвиняли в том, «что она преступным образом практиковала, использовала и употребляла различные злые и дьявольские искусства, называемые ведовством, чародейством, заклинаниями и колдовством, по отношению к некоему Роберту Наттеру из Гринхеда, что в Пендл-Форесте, графство Ланкашир, и силою того же ведовства преступно умертвила упомянутого Роберта Наттера».

Кроме нее, обвинение в убийстве Роберта Наттера при помощи колдовства было предъявлено дочери старухи Демдайк, Элизабет Дивайс, и дочери старухи Чаттокс, Энни Редферн.

Отчет об этом деле (которое слушалось 17 августа) примечателен не только своей необычайной полнотой, но и представленной в нем занимательной историей о заговоре с целью взорвать тюрьму и освободить пленников — новизна этого обвинения придавала правдоподобие другим, достаточно уже заезженным.

В начале апреля, в Страстную пятницу, Элизабет Дивайс созвала срочную встречу двух семейств в доме своей матери, Малкинг-Тауэре, что в Пендл-Форесте, чтобы вместе изобрести «какой-нибудь быстрый способ освобождения своей матери (старухи Демдайк), дочери (Элисон) и других ведьм Ланкашира». Около 18 женщин и всего 2 или 3 мужчин откликнулись на ее зов; 16 из них опознали по именам (но только половине были предъявлены обвинения). Компания «шумно веселилась и совещалась». Первый английский шабаш был, похоже, просто хорошим английским застольем. «Упомянутых персон угощали говядиной, беконом и жареной бараниной». Последний деликатес — жирного кастрированного барана — Джеймс, как предполагали, украл (преступление само по себе достаточно тяжкое, чтобы обеспечить смертный приговор). Группа планировала убить тюремщика в Ланкашире, взорвать замок (идея, без сомнения, подсказанная Пороховым заговором в Лондоне, со времен которого в ту пору минуло всего семь лет) и освободить обвиняемых. В протоколе Поттса говорится, что все «вышли из дома в своем собственном обличье», сели на лошадей и «тут же скрылись из виду». Все это похоже на попытку прибавить способность менять облик (а может, и летать по воздуху) к обвинениям в ведовстве. Следующую встречу назначили через год. Слухи об этом сборище дошли до ушей судьи Ноуэлла, который 27 апреля арестовал девять ведьм (некоторым из тех, против кого были выдвинуты обвинения, удалось бежать).

Судьи гордились собственной объективностью и справедливостью, однако вынесенный ими приговор основывался почти исключительно на показаниях Элизабет Дивайс и ее детей, Джеймса (которому в тот момент было немногим больше 20) и Дженет (9 лет). Элизабет Дивайс отказалась признаваться в чем-либо до тех пор, пока «Господу не стало угодно воздвигнуть юную деву, Дженет Дивайс, ее собственную дочь, в возрасте около девяти лет, неожиданную свидетельницу, которая и разоблачила все их занятия, встречи, совещания, убийства, заклинания и мошенничества». Когда и остальные ее двое детей поддержали Дженет, Элизабет сделала «очень подробное добровольное признание». Хотя позднее она отказалась от всего сказанного, признание все же оставалось в силе до самого конца процесса и стало главным свидетельством против нее. Она умерла, настаивая на собственной невиновности.

Дженет рассказала о том, как «дух в облике коричневой собаки» по имени Болл помогал ее матери убивать людей. Джеймс Дивайс подтвердил, что и он тоже видел коричневого пса, а также процесс изготовления магических глиняных куколок и слышал, как его бабка говорила, что Элизабет с помощью колдовства убила одного человека за то, что он отказался подать милостыню. Джеймс рассказал и жутковатую историю о краже хлеба для причастия на Великий четверг. Когда он возвращался домой, заяц попросил у него хлеба. Джеймс перекрестился, и заяц пропал.

Джеймс и Дженет опознали большинство ведьм, которые были на упомянутом обеде в Малкинг-Тауэре. Как ни старался Джеймс сотрудничать с судом и называть имена, ему самому предъявили два обвинения. На основании слов его девятилетней сестренки к ним прибавилось и третье: у Джеймса, заявила она, тоже есть собака, при помощи которой он насылает порчу. Пока его держали в заключении в замке, Джеймс в присутствии трех свидетелей сделал признание. Он оказался, по словам Поттса, «колдуном столь же опасным и злым, как и любой другой колдун или ведьма в Ланкашире».

Энни Редферн была признана невиновной в смерти Роберта Наттера «за отсутствием серьезных доказательств». Вердикт присяжных вызвал неудовольствие как судей, так и толпы. Женщину снова привлекли к суду, на этот раз по обвинению в порче и последовавшей за этим смерти отца Роберта, Кристофера Наттера. На этот раз ее признали виновной. Доказательства в обоих случаях одинаковые: слухи и сплетни «восемнадцати-, девятнадцатилетней давности».

Элис Наттер, мать покойного Роберта, была «богатой женщиной и имела большое поместье». Она производила впечатление «добродушной, независтливой и незлобивой женщины». На нее тоже указали как на одну из присутствовавших на обеде в Малкинг-Тауэре. Доказали принадлежность миссис Наттер к ведьмам так: Джеймс Дивайс сказал, что его бабка говорила, будто она ведьма, также и Дженет Дивайс повторила, что ее мать рассказывала ей, будто Элис ведьма, а также Элизабет Дивайс заявила, что она и Элис вместе извели колдовством одного человека. Для пущей уверенности в том, что Дженет правильно опознала Элис Наттер, судья Бромли, «с большим подозрением относившийся к показаниям этой маленькой девочки», приказал поставить перед ней несколько заключенных женщин, в том числе и совсем не знакомых. Дженет, которая неоднократно видела миссис Наттер, игравшую заметную роль в жизни графства, и против которой она лишь несколькими минутами раньше давала показания в суде, выдержала испытание с успехом. «Не может быть, чтобы это было поддельное или ложное обвинение, — сообщает Поттс, — сам Господь способствовал ее разоблачению». Миссис Наттер умерла, отстаивая собственную невиновность, осужденная, как заметил Уоллес Ноутстейн, «на основании показаний, самых шатких из всех, что были когда-либо представлены суду».

Сходные доказательства были использованы и в случае других обвиняемых. Показания признавшихся ведьм принимались с большой охотой, ибо «кто, кроме самих ведьм, может представить доказательства и одновременно свидетельства деяний других ведьм?» Каким образом эти признания добывали, неизвестно; старуха Демдайк умерла в тюрьме. Старуха Чаттокс, «когда ее признания прочли в присутствии суда и публики, со слезами признала, что все это правда». Однако почти все остальные обвиняемые настаивали на своей невиновности, «громко и яростно заявляя, даже у самой виселицы, что они умирают, не сознавшись ни в чем (насколько мы знаем, так оно и было)».

Итого десять повешенных, среди которых старуха Чаттокс и ее дочь Энни Редферн, Элизабет Дивайс, ее сын Джеймс и одиннадцатилетняя дочь Эдисон и миссис Элис Наттер. Еще двоих приговорили к году тюрьмы и четырем появлениям у позорного столба, остальных (восемь человек) оправдали.

На третий день процесс по делу ланкаширских ведьм был прерван рассмотрением дела трех ведьм из Салмсбери, обвиненных в порче, которую они наслали на молодую девушку. Воспользовавшись тем, что судья выразил какое-то легкое сомнение, три женщины упросили его допросить девушку. Она признала, что все ее обвинения были фальшивыми и что ее подучил католический священник, задумавший отомстить женщинам за их обращение в протестантизм. Однако на решение по основному делу это отступление не оказало никакого влияния.

Дело ланкаширских ведьм 1612 г. не следует путать с печально знаменитой историей, которая произошла в Пендле в 1634 г.: тогда на основании голословного обвинения маленького мальчика смертный приговор вынесли 17 персонам. Вмешательство Карла I привело к отсрочке казни. Среди обвиняемых была и Дженет Дивайс.

Билсонский мальчик

Один из длинного ряда подростков-мошенников в истории английского ведовства, появившийся четырьмя годами позже разоблачения Джона Смита, лестерского мальчика. В 1620 г. Уильям Перри, известный как «билсонский мальчик», обвинил старую женщину по имени Джейн Кларк в том, что она его околдовала, чем и вызвала припадки. Скептическое отношение короля Якова к лестерской афере, без сомнения, заставило судей в Стаффорде более внимательно допросить Уильяма, ибо его обвинения они в конце концов сочли ложными. Мальчик позднее признался, что разыгрывал припадки, так как ему нравилось внимание, которое они к нему привлекали.

Однако вскоре того же самого мальчика поймали на повторном мошенничестве, подвергшем, по всей вероятности, смертельной опасности другие жизни. Томас Мортон, епископ из Личфилда, заинтересовался обвинениями и в конце концов выяснил, что некий католический священник обучил Перри, как симулировать одержимость, изрыгая «изо рта обрывки тряпок, нитки, солому, гнутые булавки».

Правда, Перри едва не провел епископа Мортона своей черной мочой, ибо даже «врачи придерживались мнения, что телесные процессы приобрели неестественный характер». Епископ уже решился «оставить дальнейшие испытания», но в качестве последней попытки «приказал доверенному слуге проследить за мальчиком через отверстие, которое находилось у него в спальне прямо над кроватью». И вот все обитатели дома ушли в церковь, и мальчик решил, что остался один. «Обнаружив, что все стихло, Перри приподнялся, огляделся, прислушался и наконец выбрался из постели, нашарил в соломе или под ней чернильницу и помочился в ночной горшок». Затем парнишка добавил туда чернил, и, «на всякий случай, если его вдруг принудят мочиться прилюдно», пропитал чернилами клочок ваты, и подложил его «себе под крайнюю плоть, прикрыв складками кожи». Почтенный епископ не был посрамлен. Дьявол, который якобы терзал мальчика, насылал на него припадок каждый раз, когда читали первый стих первой главы Евангелия от Иоанна. Однако, если тот же самый стих звучал на каком-либо иностранном языке, дьявол не всегда реагировал, как нужно. Тогда Томас Мортон предостерег Уильяма: «Мальчик, из вас двоих либо ты, либо дьявол не переносите слов Святого Писания; однако дьявол (а его репутации ученого уже шесть тысяч лет) знает и понимает все языки, так что он не может не догадываться, когда я читаю то же предложение по-гречески. Но если это ты, то, значит, ты отъявленный мерзавец, играющий роль дьявола… А потому берегись, ибо я намереваюсь устроить тебе последнюю проверку, и слушай внимательно, то ли предложение прочту я сейчас». И епископ прочитал по-гречески отрывок из другого стиха, но мальчик, думая, что это то же самое, немедленно изобразил припадок. Позже, когда епископ снова прочел по-гречески первый стих из Иоанна, Перри, думая, что этот стих прозвучал ранее, остался неподвижен».

Происшествие в Пендл-Форесте

Первая массовая охота на ведьм на севере Англии закончилась казнью девяти ланкаширских ведьм в 1612 г. Вторая волна прокатилась в 1633 г. в Хоарстоне (тот же район графства Ланкашир, называемый Пендл-Форест), где арестовали 30 человек, из них 17 (у кого нашли ведьмины знаки) осудили за ведовство. Одну девочку, двенадцатилетнюю Мэри Спенсер, осудили потому, что она имела обыкновение, отправляясь за водой, спускать ведро с горы и бежать вприпрыжку впереди него, как бы подзывая его к себе.

Главным свидетелем по этому новому делу стал Эдмунд Робинсон, который показал, что, когда он наказывал двух гончих за то, что те не побежали за зайцем, собаки превратились в женщину и мальчика. Они предложили Эдмунду взятку за молчание, но он не согласился, и тогда женщина закинула его на спину мальчику, который обернулся белой лошадью, и поскакала с ним на шабаш. Там он увидел около 60 человек. Все вошли в амбар. Описание того, что происходило в амбаре, более всего напоминает эротический символизм снов мальчика на пороге возмужания.

Свидетель клялся, что видел шесть ведьм, которые, стоя на коленях, тянули за разные веревки, привязанные к стропилам амбара. Вскоре свидетель увидел, как с потолка посыпались куски копченого мяса, ломти масла, полилось молоко, и все это как будто из тех же самых веревок. Еда падала в чашки, подставленные под веревки. И каждый раз, когда они начинали тянуть за веревки, лица у них становились до того страшные, что свидетель, испугавшись, рад был убежать домой и спрятаться там.

Показания Эдмунда были подкреплены его отцом. Поскольку мальчик не знал имен людей, которых он видел на шабаше, ему разрешили ходить по графству, посещать ярмарки и церкви и выбирать ведьм по виду. За каждую опознанную ведьму он получал плату. Вот как преподобный Джон Уэбстер, викарий из Килдвика, описывает визит Эдмунда в его церковь во время проповеди.

Робинсона поставили на скамью (ему было всего десять или одиннадцать лет), чтобы он огляделся по сторонам, отчего паства пришла в некоторое возбуждение. После молитвы я спросил, в чем дело, и мне объяснили, что это мальчик, который опознает ведьм. Тогда я пошел в дом, где он остановился на ночь, где обнаружил мальчика, а при нем двух человек неприятной наружности, которые сопровождали его и заправляли всеми его делами. Я попросил позволения поговорить с мальчиком наедине, но они наотрез отказали. Тогда в присутствии большого числа людей я подозвал мальчика к себе и сказал: «Добрый мальчик, скажи мне правду, неужели ты и в самом деле видел и слышал такие странные вещи о ведовском шабаше, как ты, говорят, рассказываешь? Или, может быть, кто-нибудь научил тебя рассказывать такое?» Но те двое не дали мальчику и слова сказать, выхватили его у меня и заявили, что двое мировых судей расспрашивали его и ни один не задавал таких вопросов. На что я возразил: «Тем хуже для обвиняемых».

По странному стечению обстоятельств одной из тех, на кого указал Эдмунд Робинсон, оказалась Дженет Дивайс, которая 22 года тому назад была главной свидетельницей в первом Ланкаширском процессе.

Местные судьи сомневались, стоит ли выносить обвинительный приговор, и отправили дела на дослушивание в Королевский совет. Сначала обвиняемых и обвинителей допросил преподобный Джон Бриджман, епископ Честерский (в чью епархию входил и Ланкашир); он пришел к выводу, что мстительность и клевета лежат в основе большей части обвинений. Четверых обвиняемых (включая Мэри Спенсер), а также мистера Робинсона и Эдмунда послали в Лондон, где врач короля, скептически настроенный доктор Харви, и сам король Карл I тщетно осматривали их на предмет решающих печатей дьявола. Когда Эдмунда допросили, он, как и его предтечи в Лестере, Бартоне, Ноттингеме и Билсоне, сознался, что рассказывать истории о ведьмах надоумил его отец и что все это он выдумал «из зависти, мстительности и надежды на поживу». А во время предполагаемого шабаша он вообще собирал сливы. Как только было доказано, что все обвинения — обман, обвиняемых отпустили на свободу. Что стало с Эдмундом Робинсоном, неизвестно.

Ведьма из Ньюбери

Наиболее достоверное, странное и истинное обнаружение ведьмы, взятой парламентскими войсками, когда она на маленькой дощечке пересекала реку в Ньюбери, а также правдивое описание странной ее смерти и пророческих слов, сказанных ею перед гибелью (1643).

Многие не верят в то, что глупый женский пол способен овладеть гнусным и проклятым искусством колдовства и ведовства по причине своей необразованности и недостатка учености, которым многие мужчины после больших усилий овладевали. Как Адам, соблазненный, коснулся и надкусил запретное яблоко, также и многие ученые и знатные мужи, обманутые тем же искусителем, попали в ловушку договора с дьяволом: к примеру, англичанин Бэкон из Оксфорда, Вандермаст из Голландии, Банджи из Германии, Фауст из той же страны, Франциск, английский монах из Бери, доктор Блэклич и многие другие, чьи имена было бы слишком скучно перечислять здесь. Но в то, что слабые женщины также могут заключать такой договор, многие не верят, а многие придерживаются противного мнения о том же самом, и, чтобы заронить в них возможность сомнения относительно неистребимой злобы женщины, всецело поглощенной своим мстительным гневом и потому посещающей пустынные и заброшенные места, где она может уступать желанному соблазну и разговаривать с этим львом рыкающим, и вступать с ним в союз, и подписывать договор, как делали в разных местах и в разное время те, кого судили на выездных сессиях в Ланкашире, Карлайле, Бекингеме и в других городах, перейдем к рассказу об этой ведьме или колдунье, достоверно переданному джентльменами, командирами и капитанами армии графа Эссекса. Пока армия маршировала через Ньюбери, часть солдат отстала, замешкавшись за собиранием орехов, яблок, слив, черники и прочих плодов. Двое солдат предавались шумной забаве, во время которой один загнал другого на дерево. Забравшись на дерево, он увидел оттуда высокую стройную женщину, которая, к его изумлению и ужасу, как ему показалось, шагала прямо по воде, ставя ноги так же уверенно и твердо, как если бы ступала по земле. Тогда солдат потихоньку сделал знак своим товарищам, и те со всей возможной скоростью, чтобы она их не заметила, подошли поближе, спрятались и стали наблюдать не без изумления, как женщина танцует на воде. Однако они решили, что глаза не могли обмануть всех сразу, хотя с одним это могло бы случиться, а когда подошли ближе, то поняли, что под ногами у нее, чуть прикрытая водой, доска, которая ее держит.

Тут подъехали командиры, которые, также как и солдаты, стали очевидцами происшествия и были поражены не меньше. Туда и сюда порхала она по воде, доска то и дело поднималась над водой, но не тонула. Мне приходилось слышать и читать о мужчинах, которые, потерпев крушение на море или на реке или оказавшись каким-то образом за бортом, хватались за пустой бочонок, доску, планку или выбирались, с помощью Божией, на берег, но никто из них не стоял на доске, как делала та женщина, вертя и крутя ей, как хотела, забавляясь таким образом и не думая о том, что кто-нибудь может увидеть ее фокусы, и не воображая, что они — последнее, что ей суждено сделать в жизни. Подобно тому как лебедь, говорят, поет перед тем, как распрощаться с жизнью, эта дьявольская женщина — как стало ясно позже — развлекалась перед смертью. Наконец, пробыв достаточное время на воде, она стала выходить на берег, но тот, кто всегда обманывает, на этот раз ослепил ее настолько, что она не заметила засады, которая ждала ее. Ступив на берег, она оттолкнула доску, как все ясно видели, и пересекла реку. Командиры приказали схватить ее и привести прямо к ним. Некоторые солдаты побоялись исполнить это приказание, но другие, посмелее, храбро подошли к ней, схватили под руки и стали спрашивать, кто она такая. Но женщина не вымолвила в ответ ни слова, и тогда они повели ее к командирам, которым она, как ее не понуждали, тоже мало что сказала. Те, посовещавшись меж собой относительно того, что с ней следует сделать, ввиду ее несомненной принадлежности к ведьмам, не хотели отпускать ее на свободу, но и вести с собой тоже не желали, а решили застрелить на месте. Приказали двум солдатам, которые зарекомендовали себя хорошими стрелками, зарядить ружья и выстрелить в нее, что они и приготовились сделать. Женщину поставили спиной к высокому берегу реки, стрелки, подчиняясь приказу, приготовились. Прицелившись как следует, они разрядили ружья, уверенные, что пули попали в цель. Но она, громко и презрительно смеясь, поймала пули на лету и сжевала их, что еще больше, чем ее трюки на воде убедило всех в том, что она ведьма и что воображение их не обмануло. Сомневаясь, что с ней можно покончить при помощи огня, меча или веревки, один из них поднес свой карабин прямо к ее груди и выстрелил, но пуля отскочила от нее, точно мяч, и едва не угодила стрелявшему прямо в лицо.

Этот привело джентльменов в такую ярость, что один из них выхватил меч и, как подобает мужчине, изо всех сил вогнал в нее клинок, но это возымело такое же действие, что и предыдущий выстрел. Женщина, по-прежнему не произнося ни слова, презрительно смеялась над ними, что только разжигало в них желание отнять у нее жизнь.

И тут нашелся среди них один, который вспомнил, что если пустить кровь из вены, которая проходит через висок, то можно покончить с любым колдовством, каким бы сильным оно ни было, и победить ведьму. Женщина, услышав это, поняла, что дьявол ее покинул, и сила ее иссякла. Тут же она начала кричать, и плакать, и рвать на себе волосы, и испускать жалобные стоны, и промолвила следующие слова: «Как, неужели я и впрямь должна умереть? Ну что ж, его светлость граф Эссекс будет счастлив на поле сражения и выиграет его».

И больше ничего от нее не добились. Тогда у нее под ухом разрядили пистолет, и она тут же упала и умерла, оставив свой отвратительный труп в наследство червям. Ее душу не нам судить, хотя зло, совершенное ею за гнусную ее жизнь, не останется безнаказанным.

Конец.

Арест тридцати ведьм в Челмсфорде

Истинное повествование об аресте тридцати ведьм в Челмсфорде, Эссекс, судьей Коньерсом, из которых четырнадцать повесили в прошлую пятницу, 25 июля 1645 года, в то время как в разных тюрьмах Эссекса и Саффолка их находится еще сто. Признания главных ведьм прилагаются. А также прилагается рассказ о том, как дьявол имел плотские сношения с Ребеккой Уэст, молоденькой девушкой, дочерью Энн Уэст. А также о том, как они своим колдовством извели мужчин, женщин и скотину, и о многих других странных вещах, подобных которым, никогда не слыхано в свете. Имена повешенных: миссис Уайт, жена священника, Энн Уэст, матушка Бинсфилд, матушка Гудвин, Ажейн Браун, матушка Форман, Рейчел Флауэр, Мэри Грин, Мэри Фостер, Ажейн Бриге, матушка Миллер, матушка Кларк, Фрэнсис Ажонс, Мэри Родз.

Признание Ребекки Уэст, дочери Энн Уэст, из Колчестера в Эссексе.

Упомянутая Ребекка призналась суду, что в канун прошлой Масленицы ее мать велела ей поскорее закончить работу, потому что она хотела взять ее с собой на закате. Пока они шли через поля, мать строго-настрого наказала ей молчать обо всем, что она увидит и услышит, и Ребекка пообещала сохранить все в тайне. Когда они вошли в дом, там уже были пять ведьм. Главными среди них были матушка Бинфилд и матушка Гудвин. Матушка Гудвин достала какую-то книгу, по которой они на свой манер помолились, и тут же появились их духи-помощники в разном обличий: шестеро в виде недельных котят оказались на коленях у матушки Бинсфилд, та их поцеловала и сказала Ребекке, что это все ее дети, а отец их — такой видный мужчина, что во всей Англии ровни ему не сыскать. Потом ведьмы стали отправлять своих духов к разным людям с наказом убить у кого лошадь, у кого корову, у кого ребенка, и так далее. Потом матушка Бинсфилд спросила у Энн Уэст, уверена ли она, что ее дочь Ребекка будет молчать или же пойдет и всех их выдаст. Энн ответила, что Ребекка обещала молчать. Они пригрозили, что если она хоть слово скажет, то узнает больше пыток и мучений на земле, чем найдется в аду. А матушка Бинсфилд добавила, что для большей уверенности пусть даст клятву и подпишет договор, как они. Они научили ее словам, которыми она должна была отречься от Господа Бога и Спасителя Иисуса Христа, отказаться от обещанного Им благословения и всех благ, которые дарует Его мученическая смерть, и начать верить, как они, служить и повиноваться, как они. И еще упомянутая Ребекка призналась, что стоило ей произнести эти слова, как дьявол в виде черненькой собачонки вскочил ей на колени и трижды поцеловал, но поцелуи его были очень холодные.

Вскоре после этого, когда она ложилась спать, дьявол пришел к ней в обличье красивого молодого человека и сказал, что хочет взять ее в жены. Сделал он это так: взял ее за руку и обошел трижды вокруг комнаты с такими словами: «Беру тебя, Ребекка, в жены, обещаю быть тебе любящим мужем до самой смерти и защищать тебя от всех напастей». Потом он научил ее словам, которые должна была сказать она, и она тоже взяла его за руку и молвила: «Я, Ребекка, беру тебя в мужья и обещаю быть твоей покорной женой до самой смерти, клянусь исполнять все твои приказы и повеления». Прежде всего он ей приказал отречься от Бога, как описано раньше. А когда судья спросил у нее, совокуплялась ли она когда-нибудь с дьяволом, она ответила «да». А когда некий джентльмен, который говорил с ней много раз до этого и после, наставляя ее и утешая, задал ей несколько вопросов, она подтвердила, что, как только одна из упомянутых ею ведьм попала в тюрьму, ей захотелось рассказать обо всем, что она знала, и она так и поступила, после чего остальных ведьм тоже задержали и отправили в тюрьму. Далее она подтвердила, что когда ее и матушку Миллер (признанную виновной в ведовстве) вели на допрос, она сказала матушке Миллер, что не признается ни в чем, пусть ее хоть калеными щипцами на части рвут. А когда упомянутый джентльмен спросил ее, почему она так сказала, Ребекка ответила, что после того первого признания почувствовала такой страх и боль, что еще раз вынести их у нее не хватило бы сил ни за какие блага в мире. Но, взглянув себе под ноги, она увидела, что стоит в огненном кольце. Но тут ее позвали на допрос, куда пускали только по одному, и едва ее разлучили с матушкой Миллер, как пламя стало утихать. Тогда она рассказала все, что знала, и, едва ее признания закончились, совесть ее успокоилась, с души словно упало тяжкое бремя и она почувствовала себя счастливейшим человеком на свете. Под конец подтвердила, что дьявол может принимать любое обличье и говорить на чистейшем английском языке.

Другая ведьма послала свою служанку к соседям за щепоткой травы, а та повстречала по дороге своего милого и пропадала с ним целый час. Наконец она спохватилась и сказала, что дома ее убьют за то, что ходила так долго. Тогда ее милый сказал ей, что в саду ее же дома растет точно такая же трава, так что стоит ей перелезть через забор и ходить никуда не надо. Так она и сделала, хозяйка была довольна, что девушка принесла ей травы, и не бранила ее за долгую отлучку. Наступила ночь, и хозяйка велела девушке ложиться спать первой, что показалось той подозрительным. Она стала подглядывать за хозяйкой в щель между досками и увидела, как та нарезала траву на мелкие кусочки и разбросала их по комнате. Наутро муж хозяйки встал рано и нашел не то двенадцать, не то четырнадцать своих боровов во дворе мертвыми, то же приключилось и с его овцами, и со всей остальной скотиной. Когда он рассказал жене об их разорении, та воскликнула: «Так вот как эта мерзавка мне удружила? Ну ничего, она у меня поплатится!» После этого допросили служанку, и обе дали показания. Было это в Ипсвиче в Саффолке.

Показания мистера Лонга, священника из прихода близ Колчестера, в Эссексе.

Во-первых, однажды, когда он ехал верхом по дороге, мимо него промчалась рыжая собака, при виде которой кровь застыла у него в жилах. Обогнав его, собака повернула к нему морду и взглянула такими глазами, каких ни у одной твари не бывает, отчего его лошадь тут же встала на дыбы и не переставала лягаться и брыкаться до тех пор, пока не сбросила его с себя и он не упал на дорогу, правда, не ударился. Тем временем в городе по подозрению в ведовстве задержали и привели к сэру Томасу Боэсу одну старуху по имени матушка Кларк, которая призналась, что это она послала духа с наказом напугать лошадь мистера Лонга, чтобы она выбросила его из седла и он сломал себе шею. Когда сэр Томас Боэс спросил у нее, почему же дух не выполнил ее приказ, она ответила, что сила Господня больше силы дьявольской. Вместо него лошадь зачахла до смерти.

Показания упомянутого мистера Лонга.

Он рассказал, как однажды утром, когда он шел по дороге, бедная женщина из его прихода обратилась к нему с любезными словами, но он ей ответил, что долгое время считал ее честной женщиной, хотя всегда полагал, что ее сестра дурная женщина, немногим лучше ведьмы, однако теперь он совершенно уверен в том, что сестра и ее совратила. Старая женщина так сильно огорчилась, что пошла за мистером Лонгом, умоляя его вернуться к прежнему доброму мнению о ней, клянясь, что неповинна в таком зле и никогда не вступала в союз со злым духом. Но, видя, что все ее слова напрасны, она уверила его, что сейчас же представит ему неоспоримое доказательство своей невиновности. Подняв обе руки к небу, она призвала Бога в свидетели своей невиновности и просила Его немедленно призвать ее к ответу, если она не чиста и не невинна. Мистер Лонг под присягой подтверждает, что не успели эти слова сорваться с ее губ, как она упала навзничь и лежала перед ним на земле, горестно всхлипывая и дрожа всем телом. Он поднял ее и отнес в ближайший трактир, где она два дня лежала без памяти, и, едва она пришла в себя, он поспешил ее утешить словами о том, что Господь по великому милосердию Своему пощадил ее жизнь, дал ей время покаяться, так что теперь она должна во всем признаться и раскаяться. Она созналась, что натворила немало бед, вступила в договор с дьяволом, который приходил ее сосать в образе белки. Те же упомянутые ведьмы сознались, что в прошлом марте высвистели сильный ветер и утопили баржу, полную пассажиров.

Когда упомянутые ведьмы только попали в Колчестерскую тюрьму, тюремщик то и дело терял свое мясо, но не верил, что это ведьмы утаскивают его. И вот однажды купил он хорошую баранью лопатку и решил сам приглядеть за тем, как ее будут готовить, но, когда мясо было готово, ведьмы и его утащили, и, пока они пировали, тюремщик вместо баранины ел свиной навоз. После этого тюремщик захотел увидеть еще какие-нибудь их подвиги и упросил одну ведьму показать свое искусство, надеясь таким образом вознаградить себя за потерю мяса. Ведьма велела ему принести четыре оловянные тарелки, которые никогда не бывали в воде. Тюремщик тут же пошел к оловянщику и купил у него четыре новые тарелки, но, прежде чем принести их ведьме, одну из них намочил. Как только ведьма их получила, она встала ногами на две тарелки, руки положила на две другие и в ту же секунду три тарелки, которые никогда не бывали в воде, подняли ее в воздух, а четвертая отвалилась. По счастью, ведьму нашли на лугу в полумиле от города и вернули в тюрьму.

Конец.

Напечатано в Лондоне И.Х.

Фавершемские ведьмы

По сравнению с Эссексом и Восточной Англией ведьм в Кенте было немного. Возможно, обитатели этого графства, принявшие на себя удар двух величайших вторжений в Англию, римского и христианского, более трезво смотрели на жизнь, нежели находящиеся во власти суеверий жители Эссекса или склонные к мистицизму саксы Саффолка и Норфолка, и потому меньше доверяли сказкам о ведьмах. Как бы там ни было, первый крупнейший английский скептик Реджинальд Скот, фермер, занимавшийся разведением хмеля, был родом именно из Кента.

Нельзя, конечно, сказать, что ведовства в Кенте не было. Нет никаких сомнений в том, что кентские ведьмы насылали чары, плели заклятия и делали гадости неприятным соседям, как и всякие другие; и все же записей об их деяниях или столкновениях с законом сохранилось крайне мало. Лишь два кентских дела привлекли внимание памфлетистов-современников. Одно из них касается трех старух из Фавершема, которые повстречались со своей судьбой, когда Мэтью Хопкинс, главный охотник на ведьм, разорял восточные графства.

В 1645 г. наиболее уважаемым гражданином Фавершема был Роберт Гринстрит, который второй срок подряд исполнял обязанности мэра; впервые он был избран на эту должность в 1635 г. и впоследствии занимал ее еще два раза.

Согласно обычаю, мэр Фавершема был одновременно и его главным судьей. Вместе с другими городскими чиновниками он следил за тем, чтобы жители соблюдали закон, назначал наказания за мелкие проступки и передавал на выездные судебные сессии для вынесения более серьезных приговоров тех, кто совершал тяжкие преступления. Однако во время гражданской войны, когда нормальное функционирование системы правосудия было нарушено и выездные сессии суда сменили специальные комиссии, мэр и прочие городские чиновники Фавершема сами вошли в одну из них, так что полученный ими объем власти позволял им разбирать такие дела, которые раньше рассматривались только выездными сессиями. Так и вышло, что комиссия Фавершема вынесла смертный приговор четырем старым бабкам, трех из которых повесили тут же, в городе, несколькими днями позже.

Процесс наглядно демонстрирует, как даже жители Кента, сбитые с толку конфликтом между королем и парламентом, возжаждав крови, признали наконец, что и у них есть ведьмы, — факт, который до этого они находили либо слишком заурядным, либо слишком незначительным, чтобы о нем беспокоиться. Четыре старые женщины дружили меж собой и оказались соучастницами одного и того же преступления. Звали их Джоан Уоллифорд (или Уиллифорд), Джоан Кариден (или Арголл), Джейн Хотт и Элизабет Харрис.

Все началось с жалобы некоего Томаса Гардлера, которого при таинственных обстоятельствах выпихнула из окна — в результате чего он повредил пятую точку — невидимая рука (к несчастью, судьи не догадались у него спросить, а не заглядывал ли он в рюмку перед тем, как это произошло).

Однако оскорбление, нанесенное его мягкому месту, превратилось в оскорбление достоинства. Когда соседи начали дразнить его из-за этого происшествия, он объявил, что его околдовали. Он даже приготовился указать пальцем на своего мучителя и выбрал для этого старую вдову Уоллифорд.

На допросе матушка Уоллифорд призналась, что подписала договор с дьяволом. Контракт, написанный кровью последователя, превращает дело фавершемских ведьм в уникальный для Англии случай, хотя на континенте составленный в письменном виде договор был непременным атрибутом ведовства (к примеру, в легенде о докторе Фаусте, возникновение которой относят к началу XV в.). В английской ведовской практике контракт с дьяволом обычно заключался в устной форме; похоже, что он даже не развился до формы торжественной клятвы, повторение которой на каждом шабаше входило в обязательную часть ритуала.

Хотя все четыре старухи утверждали, что духи-помощники сосали их грудь, ни у одной из них лишних сосков обнаружено не было. Но, поскольку все четверо сознались, что имели помощников, их объявили виновными и вынесли смертный приговор. Джоан Уоллифорд, Джоан Кариден и Джейн Хотт казнили два или три дня спустя, а вот приведение в исполнение приговора Элизабет Харрис по какой-то не занесенной в протоколы суда причине отложили. Возможно, впоследствии ее совсем освободили. Не сообщается в протоколах и о судьбе прочих женщин, названных обвиняемыми. Безымянный памфлетист наверняка обладал хорошим коммерческим чутьем. Три дня спустя, 2 октября, памфлет уже продавался на улицах.

Допрос, признания, осуждение и казнь Джоан Уиллифорд, Джоан Кариден и Джейн Хотт, повешенных за ведовство в Фавершеме, Кент, в понедельник 29 сентября 1645 года. Истинный отчет их порочных жизней и дурных дел, записанный мэром города Фавершема и присяжными упомянутого суда. Допрос и признания Элизабет Харрис, пока не казненной, прилагаются. Все за подписью Роберта Гринстрита, мэра Фавершема.

Признания Джоан Уиллифорд, 24 сентября 1645 года, сделанные в присутствии мэра и других присяжных.

Она созналась, что дьявол около семи лет тому назад приходил к ней в облике маленькой собачонки и просил ее оставить Бога и положиться на него, на что она ответила, что не хочет оставлять Бога. Также она созналась, что сказала дьяволу о своем желании отомстить Томасу Летерленду и Мэри Вудраф, которая теперь стала его женой. Далее она сказала, что дьявол пообещал ей, что она никогда не будет знать нужды и что иногда ей приносили деньги — откуда, неизвестно, — то шиллинг, то восемь пенсов, но никогда помногу сразу; своею дьявола она знала под именем Банн. Далее она сказала, что ее слуга Банн выбросил из окна Томаса Гардлера, который упал на спину. Еще она сказала, что почти двадцать лет прошло с тех пор, как она обещала свою душу дьяволу. Далее она сказала, что дала немного крови дьяволу, который написал ею договор. Далее она сообщила, что дьявол пообещал служить ей двадцать лет и что срок почти истек. Далее она сказала, что Джейн Хотт, Элизабет Харрис, Джоан Арголл были ее товарками. Далее она рассказала, что ее дьявол сообщил ей, будто шесть или семь лет тому назад Элизабет Харрис прокляла лодку некоего Джона Вудкотта, и проклятие исполнилось. Далее она сказала, что дьявол пообещал ей, что она утонет, когда ее бросят в воду. Далее она сказала, что матушка Арголл прокляла господина мэра, а также Джона Мэннингтона и посулила, что никогда им не будет никакого добра, и так и случилось. Еще она сказала, что с тех пор, как она в тюрьме, дьявол приходил к ней дважды в облике мыши. Когда ее поставили перед судом и спросили, виновна она или нет, ответила «виновна». Когда ее привели к месту казни, господин мэр спросил у нее, как, по ее мнению, заслуживает она смерти или нет. Она ответила, что заслуживает. А еще она пожелала, чтобы добрые люди остереглись, глядя на нее, и никогда не поддавались дьявольским обманам, ни за деньги, ни по злобе, ни по другой причине, как сделала она, но крепко держались Бога, ибо, если бы она первая не оставила Господа, Он никогда бы ее не оставил.

Допрос Джоан Кариден, вдовы, 25 сентября 1645 года.

Подозреваемая сказала, что примерно три четверти года тому назад, когда она лежала в постели, около полуночи что-то лохматое и очень мягкое улеглось ей на грудь, но она смахнула его с себя. И она сказала, что, смахивая его с себя, подумала, что Господь оставил ее, ибо с тех самых пор она не могла искренне молиться. Далее она сказала, что, по ее мнению, то, что она с себя смахнула, было живым.

Второй допрос упомянутой Джоан Кариден, иначе Арголл, проведенный в тот же день в присутствии мэра.

Допрашиваемая сказала, что в тот самый год, когда нынешний мэр в последний раз был мэром, дьявол пришел к ней ночью в облике лохматой собачонки, вскарабкался на ее постель и стал бормотать что-то. На следующую ночь он пришел снова и потребовал, чтобы допрашиваемая отреклась от Бога и положилась на него, а он отомстит за нее всякому, на кого она держит обиду. На этих условиях допрашиваемая согласилась отдать ему свою душу. В тот раз дьявол сосал допрашиваемую и еще много раз после, но она никогда не чувствовала боли.

27 сентября 1645 года.

На допросе в присутствии господина мэра Джоан Кариден призналась, что матушка Холт сказала ей два дня назад, что в доме матушки Пэнтери было большое собрание, где была матушка Додсон, и матушка Гарднер должна была прийти, да не пришла, и что во главе стола сидел дьявол.

Допрос Джейн Хотт, вдовы, сделанный в присутствии мэра и присяжных 25 сентября 1645 года.

Эта допрашиваемая призналась, что к ней обычно приходила тварь, похожая на ежа, и что было это очень давно, лет около двадцати тому назад, и что если она сосала ее, то это было, когда она спала, и от боли она просыпалась, и что тварь приходила сосать ее раз или два в месяц, и что когда тварь ложилась ей на грудь, она смахивала ее рукой, и тварь была мягкая, как кошка. Когда ее только привели в тюрьму, она много говорила с теми, кого арестовали до нее, и побуждала их сознаться. Сама же упорно стояла на том, что не повинна ни в чем подобном и что, если ее бросят в воду, она непременно потонет. Но когда ее бросили в воду и все увидели, что она плавает, некий джентльмен, с которым прежде она говорила с такой уверенностью, и даже предлагала побиться об заклад на двадцать шиллингов, что она утонет, спросил у нее, как ей хватало нахальства убеждать других сознаться и не покаяться самой, на что она ответила: «Дьявол был со мной всю дорогу и обещал, что я потону, но когда меня бросили в воду, сидел на мосту и смеялся».

Этих троих повесили в прошлый понедельник.

Допрос Элизабет Харрис в присутствии господина мэра 26 сентября 1645 года.

Эта допрашиваемая сообщила, что около девятнадцати лет тому назад дьявол являлся ей в облике мыши. Далее она сказала, что хотела отомстить и дьявол пообещал ей, что ее месть исполнится. Она называла дьявола своим помощником. Далее она рассказала, что фермер Чилмен из Ньюнэма обвинял ее в краже свиньи, и она пожелала, чтобы Господь наказал его за такие слова, и тот человек зачах и умер, и она убедилась, что ее помощник был причиной его смерти. Далее она сказала, что дьявол просил ее оставить Христа и положиться на него, и тогда она расцарапала себе ногтями грудь, выдавила немного крови и дала ее своему помощнику, который написал ею договор. Далее она сказала, что две недели спустя дьявол приходил ее сосать и никакой боли она не чувствовала. Когда ее спросили, сколько в городе ведьм, она ответила, что это трудный вопрос. Потом сказала, что у матушки Додсон, Джоан Аргоу, жены Уильяма Аргоу, и у матушки Кокс злые языки. Далее она сказала, что ее помощник приходил сосать ее через две-три ночи. Далее она сказала, что, когда ее сын утонул в лодке Вудкотта, она взмолилась Богу, чтобы Он отомстил за нее, но на самом деле эти слова были призывом к дьяволу, и лодка утонула, и она думает, что причиной тому было ее желание. Далее она сказала, что Джоан Уиллифорд рассказывала ей, как ее помощник говорил в прошлую среду, что, хотя лодка весело отвалила от берега (какая лодка, она не знала), также весело ей не пристать. Далее она сказала, что матушка Пэнтери много раз встречалась с матушкой Уиллифорд и с матушкой Хотт. А еще она сказала, что у матушки Гарднер очень злой язык.

Все три документа — истинные копии допросов ведьм, одна из которых еще не казнена, сделанных в моем, Роберта Гринстрита, мэра, присутствии.

Конец Лондон, напечатано для Дж. Г., 1645.

Мэтью Хопкинс — главный охотник на ведьм

Мэтью Хопкинс, самая зловещая и печально знаменитая фигура в истории английского ведовства, нашел себе занятие, которое не только выделило его из числа прочих, но и принесло солидный доход. Он называл себя главным охотником на ведьм и, когда власти обратились к нему с вопросом, каков их долг перед ним, ответил, что один фунт с головы за каждое успешное обнаружение (а неудач он не ведал). Помимо Джона Стерна, помощника в охоте на ведьм, и двух женщин, которые обыскивали обвиняемых, он взял с собой еще двоих мужчин для той же цели, и маленькая команда устремилась на просторы Саффолка.

Переходя из деревни в деревню и из города в город, он разоблачал одну ведьму за другой. У большинства его жертв на теле присутствовали какие-нибудь наросты — бородавки, родинки, выросты плоти, — которые можно было принять за ведьмин знак. У многих женщин лишняя грудь обнаруживалась в половом органе и вполне могла быть особенно хорошо развитым клитором. Несмотря на то что прибегать к испытанию водой в восточных графствах было запрещено, «наблюдения» и «выгуливания» было вполне достаточно для доказательства обвинения в ведовстве, в особенности если удавалось вырвать признание. Приговор выносили на основании добытых Хопкинсом доказательств, не прибегая к поддержке независимых свидетельств.

Саффолк оказался особенно богатым полем деятельности. За два-три месяца Хопкинс заполнил тюрьму городка Бери-Сент-Эдмондс двумя сотнями своих жертв, которые ожидали суда. Однако правосудие главного охотника на ведьм вовсе не интересовало, и он продолжил свою деятельность в Норфолке и Хантингдоншире, Кембридже, а также на острове Или и Бекингемшире. Повсюду судебные комиссии принимали его доказательства без тени сомнения и вешали мужчин и женщин по одному его слову. Судьи, роль которых исполняли в то смутное время местные городские чиновники, приходили в такое замешательство при столкновении с этим самопровозглашенным экспертом и внешней бесспорностью его доводов, что не задумываясь выносили обвинительные приговоры и приводили их в исполнение.

Обычно присутствия чего-нибудь, что можно было назвать ведьминым знаком, было достаточно для вынесения смертного приговора без дополнительных доказательств. Однажды возмущенный пекарь по имени Меггс потребовал, чтобы его обыскали тоже. Из-за маленькой бородавки, обнаруженной у него возле пупка, он и угодил на виселицу. Находились и другие, столь же безрассудно требовавшие, чтобы их «окунули»; несмотря на то что центральные власти без одобрения смотрели на эту процедуру и сам Хопкинс ее обычно не использовал, но все же он не видел причины отказывать, если намеченная жертва сама об этом просила.

Добиться желаемого вердикта было несложно, ибо обвиняемого обвязывали вокруг пояса веревкой, концы которой находились в руках мужчин, стоявших на противоположных берегах речки или пруда. Совсем немного изобретательности требовалось, чтобы удержать жертву на поверхности легким натяжением веревки, которое несложно было замаскировать. Судя по всему, Хопкинс показывал властям длинный нос и применял процедуру «окунания», стоило жертве лишь намекнуть.

В каждом расследованном Хопкинсом случае присутствуют упоминания о демонах-помощниках и дьяволе. Один мужчина из Саффолка, отличавшийся, видно, деловой сметкой, продал свою душу дьяволу за ежегодный пансион в 14 фунтов. А одна женщина умудрилась даже продать нескольких помощников. К несчастью, дальновидностью она не обладала, ибо потребовала и получила всего 2 шиллинга за одного и 18 пенсов за другого, а третьего и вовсе отдала сыну, который заявил, что хочет перейти в противоположный лагерь — в то время он был солдатом в армии парламента.

Иногда дьявол появлялся в виде животного, но чаще всего — в облике человека в черном. Одна женщина, которой он явился под видом теленка, вполне естественно, отказалась от его предложения совокупиться с ним, но он тут же превратился в пригожего молодого человека и был с энтузиазмом принят. А другая женщина из Хантингдоншира получила трех бесенят, одного из которых звали Жадные Кишки, в обмен на то, что согласилась побывать в объятиях человека в черном.

Хопкинс был неплохо знаком с литературой своего времени и, вероятно, читал памфлет, в котором описывался случай фавершемских ведьм. В начале 1646 г. одна молодая женщина, которую Хопкинс во время своего визита в прославленный университетский город порекомендовал отправить в Кембриджский замок, рассказала о шабаше, во время которого за столом председательствовал дьявол собственной персоной. До сих пор в истории английского ведовства подобное описание возникало лишь однажды, когда Джоан Кариден исповедовалась мэру Фавершема Роберту Гринстриту. Кажется немного странным, что дьявол счел возможным оказать столь исключительные почести обитателям деревушки Лендалл неподалеку от Кембриджа, причем почти сразу после фавершемской истории, но так и не повторил ничего подобного за все время карьеры Хопкинса.

Однако случалось Хопкинсу и проявить оригинальность: так, в истории шабаша в деревеньке Лендалл упоминается некий колдун, который, летя на сборище на спине черной собаки, пронесся слишком близко от шпиля церкви в Грейт-Шелфорде, зацепился штанами за флюгер и порвал их.

Скорость, с которой передвигался Хопкинс и его команда, воистину удивительна. Не успело наступить 26 июля, как 20 ведьм, разоблаченные им в Норфолке, были уже казнены, причем 5 из них были жительницами Большого Ярмута, куда Хопкинс приезжал по приглашению местных властей и куда наведывался еще дважды в сентябре и декабре. Затем мы встречаем его в Ипсвиче, откуда он двинулся в Альдборо, а затем в Стоумаркет. Эти городки заплатили 23 фунта за его услуги. Оттуда он двинулся в Кингз-Линн и снова в Саффолк, оставляя свою кровавую печать и след горя и несчастья в каждом городе или деревне, через которые проезжал.

Тюрьма в Бери-Сент-Эдмондсе, битком набитая его жертвами, превратилась в серьезную проблему, для решения которой в конце августа была созвана специальная комиссия. Слушания дел завершились 68 смертными приговорами, которые тут же привели в исполнение, и еще множество других обвиняемых остались гнить в тюрьме, условия содержания в которой в те времена были просто отвратительны.

Среди жертв обвиняемого был и один престарелый священник, история которого в конечном итоге и стала причиной падения главного охотника на ведьм. Джону Лоусу, викарию из Брандстона, исполнилось 80, и он занимал свой пост со времен славного царствования Елизаветы, более полувека. С возрастом он стал сварлив, и многие его прихожане чувствовали, что забота о благе их душ ему больше не по плечу. Время от времени ему предлагали уйти на покой, но он каждый раз отвечал на такие предложения недвусмысленным «нет».

Когда в Брандстон явился Хопкинс, рассерженных обитателей деревни посетила прекрасная мысль, как им избавиться от надоевшего священника, — они решили донести на него Хопкинсу, как на колдуна (во всех своих странствиях Хопкинс неизменно пользовался помощью мужчин и женщин, враждовавших между собой). Поначалу старый Джон Лоус категорически отрицал свою причастность к ведовству, но Хопкинс его утверждениям не поверил, а подверг его испытанию; именно жестокое обращение с этим стариком и вызвало первые критические высказывания по поводу методов Хопкинса, а затем и открытое осуждение хантингдонширского пастора.

Хопкинс «выгуливал» Джона Лоуса и не давал ему спать. Более двух столетий спустя епископ Фрэнсис Хатчинсон описал это происшествие. Следившие за Лоусом люди работали посменно и «не давали ему заснуть несколько ночей подряд, гоняли его туда и сюда по комнате, пока он совершенно не выбивался из сил. Тогда они давали ему немножко передохнуть и начинали сначала. И так продолжалось несколько дней и ночей подряд, пока собственная жизнь не надоела ему, и он едва понимал, что говорит и делает».

Неудивительно, что, когда правда об этой пытке стала распространяться по восточным графствам, порядочные люди просто вынуждены были заявить протест. Даже парламентский журнал «Модерат интелиженсер» обратил внимание на опустошения, произведенные одним только главным охотником на ведьм, и указал, что «жизнь — большая драгоценность, и необходимо провести сначала подробное расследование, а уж потом отнимать ее».

Однако члены судебной комиссии Бери-СентЭдмондса — сержант Джон Годболт, местный судья и двое радикально настроенных пуританских священников, Сэмюэл Фейрклот и Эдуард Калами Старший — испытывали слишком сильное предубеждение против ведовства в целом, чтобы обращать внимание на конкретные обвинения. «Едва понимая, что говорит», старый Джон Лоус признал, что пятью годами раньше он вступил в союз с дьяволом. Тот дал ему четверых демонов-помощников, Тома, Фло, Бесс и Мэри, которых он кормил собственной кровью и с помощью которых околдовал обитателей Брандстона и его окрестностей. Одно из предъявленных ему обвинений гласило, что он при помощи ведовства пустил ко дну корабль с командой из 14 человек на борту неподалеку от Харвича. Судьи не пытались найти никаких подтверждений этому, не узнали даже, исчез ли вообще в Харвиче какой-нибудь корабль в день, указанный в обвинительном акте.

Удивительно, что кто-то из тех 200, что угодили в тюрьму Бери-Сент-Эдмондса в соответствии с обвинениями Хопкинса, вообще остался в живых. У старого Джона Лоуса на спасение не было и шанса. Немного оправившись от пыток, он отказался от своих признаний и стал защищаться. Но судьи прервали его на полуслове и вынесли обвинительный приговор. По пути к виселице старик читал заупокойную службу по самому себе, ибо, в отличие от многих осужденных на смерть ведьм, ему отказали даже в священнике.

С приходом нового года другой голос, сильный и бесстрашный, стал раздаваться в восточных графствах, осуждая Хопкинса и его методы самым недвусмысленным образом. Преподобный Джон Гол был викарием в Грейт-Стаутоне, Хантингдоншир, где он воскресенье за воскресеньем обличал главного охотника на ведьм со своей кафедры. Хотя весть о его сопротивлении распространилась по окрестным графствам, он понимал, что его еженедельных выступлений в Стаутоне недостаточно, чтобы повлиять на общественное мнение в такой степени, чтобы оно, в свою очередь, настроило против Хопкинса власти, и потому он изложил свои соображения на бумаге и напечатал их в виде небольшой книги под названием «Избранные случаи угрызений совести касательно ведьм и ведовства». Его аргументы были убедительны, факты неуязвимы, осуждение методов Хопкинса очевидно. Книга произвела именно такой эффект, на который и надеялся автор, и Хопкинс почувствовал, что должен защищаться, и написал «Разоблачение ведьм». Однако его попытки придать собственной деятельности видимость законности были неубедительны, и хотя власти, как обычно, оказались неповоротливы, реакция населения изменилась, и ему стали все чаще препятствовать в работе. Там, где раньше источников информации у него было хоть отбавляй, теперь ему приходилось копать очень глубоко, ибо люди стали бояться быть замеченными в связи с ним.

К апрелю 1646 г. он уже вынужден был действовать крайне осторожно, что заметно по следующему письму, адресованному одному из прихожан Джона Гола в ответ на его приглашение посетить Стаутон.

Мое почтение Вашей милости. Сегодня я получил письмо с приглашением приехать в город, называемый Грейт-Стаутон, для обнаружения людей, питающих злые намерения, коих я называю ведьмами (хотя до меня доходили слухи, что ваш викарий, по своему невежеству, настроен против нас). Тем скорее я намереваюсь приехать, чтобы услышать его необычное суждение об упомянутых персонах. Я знавал одного священника в Саффолке, который также проповедовал против их поисков с церковной кафедры, а потом был вынужден (по распоряжению судебной комиссии) с той же кафедры от своих слов отказаться. Я очень удивлен тем, что находятся люди (к тому же из числа священников), чьей обязанностью является ежедневно напоминать о грозящих ужасах всякому отступнику, который встает на сторону сих злонамеренных людей против истцов короля, вместе со своими семьями и состоянием пострадавших. Я намерен нанести визит в Ваш город неожиданно. На этой неделе я должен поехать в Кимболтон, но десять шансов против одного за то, что я окажусь в Вашем городе раньше, однако не прежде, чем узнаю, много ли у Вас приверженцев такой скотинки и готовы ли жители оказать нам хороший прием и гостеприимство, как и в других местах, где доводилось нам бывать. Если же нет, то я махну на Ваше графство рукой (а я еще ни в какой части его не приступил к делу) и отправлюсь туда, где мне не будут чинить препон, а встретят со словами благодарности и заплатят хорошее вознаграждение. За сим откланиваюсь и остаюсь Вашим покорным слугой.

Мэтью Хопкинс

До Грейт-Стаутона он так и не доехал. Возможно, за приглашением стоял сам Джон Гол.

Вскоре так же неожиданно, как и появился, главный охотник на ведьм исчез. Возможно, учитывая растущую оппозицию, он решил, пока не поздно, уйти на покой. Однако жаловаться ему было не на что, так как по приблизительным оценкам за год своей деятельности он заработал около 1000 фунтов стерлингов одних только гонораров за «разоблачение». Эти деньги составили почти целиком чистую прибыль, поскольку Хопкинс всегда требовал приличного содержания для себя и своей команды. Следует все же отдать дьяволу должное: возможно, он уже тогда заболел чахоткой, от которой год спустя и умер. Последние месяцы его жизни прошли в такой же безвестности, как и начало его существования и карьеры. Однако историй о нем ходило немало. Епископ Фрэнсис Хатчинсон и Сэмюэл Батлер, к примеру, утверждают, что Хопкинс погиб насильственной смертью, захлебнувшись во время «окунания», которому кто-то подверг его самого, однако доказательств этому не существует.

За те 12 месяцев, что он орудовал в Англии, на основании его свидетельств казнили несколько сот мужчин и женщин. Точную цифру установить невозможно, так как не все архивы сохранились, однако стоит вспомнить, что в одном только Бери-Сент-Эдмондсе повесили 68 человек, как любые сомнения относительно размаха его деятельности отпадают сами собой.

После гражданской войны, когда под властью Кромвеля восстановилась политическая стабильность, массовая охота на ведьм стихла, хотя их еще время от времени продолжали привлекать к суду, когда молва возлагала на них вину за какое-нибудь происшествие.

Разоблачение ведьм:

недавно представлено в форме ответов на перечень вопросов судьям на выездной сессии в Норфолке. Ныне публикуется Мэтью Хопкинсом, ведьмоискателем. Ради блага всего королевства. Исход, 22.18: «Ворожеи не оставляй в живых».

Ответы на некоторые вопросы, которые часто задают и впредь будут задавать Мэтью Хопкинсу касательно его способа обнаружения ведьм.

Вопрос 1: Уж не является ли он сам величайшим колдуном, чародеем и волшебником, иначе как бы ему удавалось такое.

Ответ: Если бы царство сатаны разделилось надвое, и одна половина стала враждовать с другой, как бы оно устояло?

Вопрос 2: Пусть он не зашел так далеко, как сказано выше, но все же встречался с дьяволом и обманом выманил у того книгу, в которой записаны имена всех английских ведьм, и теперь, только взглянув на ведьму, может по лицу определить, виновна она или нет, значит, помощь его от дьявола.

Ответ: Если он оказался достаточно хитер, чтобы выманить у дьявола книгу, честь ему и хвала; что до суждения по внешнему виду, то здесь его способности не больше, чем способности всякого другого человека.

Вопрос 3: Каков же источник его искусства? Длительное учение или чтение ученых авторов?

Ответ: Ни то ни другое, а только опыт, который, как бы низко ни ценили его другие, есть вернейший и скорейший способ вынесения суждения.

Вопрос 4: Но где же он набрался такого опыта? И почему его не набрались другие?

Ответ: Ему не пришлось далеко ходить за опытом, ибо в марте 1644 года в городе, где он жил, обнаружилась секта из семи или восьми ужасных созданий, называемых ведьмами. Город этот находится в Эссексе и носит название Манингтри. В округе тоже обитали ведьмы, которые встречались со своими городскими товарками каждые шесть недель по ночам (и всегда то была ночь пятницы) неподалеку от его дома, где торжественно приносили жертвы дьяволу. Однажды обнаружитель услышал, как одна ведьма разговаривала со своими помощниками и велела им отправляться к другой ведьме, которую накануне задержали, обыскали в присутствии женщин, поднаторевших в поиске дьявольских отметин, и нашли на ее теле три соска, каких у честных женщин не бывает. После этого по приказу судьи они не давали ей спать три ночи, ожидая, что помощники придут к ней во время бодрствования, и действительно, на четвертую ночь она перечислила их по именам и рассказала, как выглядит каждый из них, за четверть часа до того, как они пришли в комнату. Первого она назвала:

1. Холт, который явился в облике белого котенка.

2. Фармара, толстый спаниель без ног, про которого ведьма, хлопнув себя ладонью по животу, сказала, что это она его так раскормила своей доброй кровью.

3. Уксусный Том, похожий на длинноногую борзую с бычьей головой, длинным хвостом и широко расставленными глазами, который, стоило обнаружителю заговорить с ним и приказать ему идти в место, отведенное ему и его ангелам, немедленно превратился в четырехлетнего ребенка без головы, обежал не менее двенадцати раз всю комнату кругом и исчез у дверей.

4. Сосун и Сахарок, два черных кролика.

5. Ньюз, черный хорек. Все исчезли, как только ведьма назвала нескольких других ведьм, от которых она этих помощников получила, указала других женщин, у которых были дьявольские отметины, и сказала, в каких местах их следует искать и сколько их там, а также назвала по именам их помощников, которых звали Элеманзер, Пайвакет, Пекин Корона, Гриззель Жадные Кишки, и других, каких имен ни один смертный не выдумает. И точно, когда обыскали и допросили указанных ею женщин, обнаружили у каждой точно такое количество дьявольских меток и в тех же самых местах, на которые она указала, и имена помощников они назвали те же самые, хотя и не слышали, о чем шла речь раньше, и так продолжали друг друга выдавать, пока в одном только Эссексе не набралась сотня женщин, преданных подобным дьявольским занятиям, из которых двадцать девять были осуждены и привезены на казнь в тот самый город, где жил обнаружитель, и даже послали дьявола по имени Медведь убить его в его собственном саду. Вот так, посмотрев, как обнаруживают на телах ведьм противоестественные соски, и повидав сотни их, он и приобрел свой опыт и теперь убежден, что любой человек, обладая таким же опытом, мог бы определять ведьм не хуже, чем он и его помощники.

Вопрос 5: Многих несчастных осудили за то, что на их теле обнаружили какие-то соски, однако всем известно, что немало людей, в особенности в преклонных летах, страдают от бородавок на разных частях тела и прочих естественных наростов, которые происходят от геморроя, деторождения и других причин, и лишь на этом основании один человек в компании одной женщины решает, объявить подозреваемого виновным или оправдать.

Ответ: Те, кто выносит суждение, в состоянии доказать его основательность кому угодно и привести причины, почему такие отметины не только противоестественного свойства, но и не происходят ни от одной из тех причин, которые указаны выше. Что же до решения, которое они якобы принимают с глазу на глаз, то это ложь и неправда, ибо нет ни одного человека, которого осудили бы только на основании обнаруженных на его теле отметин, и каждый раз, когда обыскивают мужчину, делают это в присутствии не менее дюжины самых надежных и здравомыслящих обитателей прихода, а когда обыскивают женщину, то присутствуют опытнейшие женщины и повитухи, и все они, а не только обнаружитель и его помощники, подтверждают подозрительный характер найденных отметин, и все, включая зрителей, выражают свое неодобрительное к ним отношение и соглашаются, что эти знаки не могут происходить ни от одной из упомянутых выше причин.

Вопрос 6: Ни один мужчина и ни одна женщина на свете не могут верно судить о том, что такое эти отметины, ибо они очень близки к естественным наростам, а те, кто их обнаруживает, не могут показать под присягой, что их сосали злые духи, пока не подвергнут обвиняемых противозаконным пыткам, под которыми те признают что угодно, да и кто бы не признал? Хотелось бы знать, как же ему удается отличать противоестественные выросты на теле от естественных?

Ответ: Вкратце способов, при помощи которых он отличает противоестественные отметины от естественных, три, а именно:

1. Необычность расположения сосков, далеко от тех мест, где они бывают, если вызываются естественными причинами. К примеру, если колдун уверяет, что шишка, найденная мною у него на кобчике, геморрой, неужели я должен ему верить, когда знаю, что ничего подобного не бывает; также и другая уверяет, что шишка у нее вылезла после родов, тогда как находится она прямо в противоположном месте.

2. Чаще всего такие наросты нечувствительны к боли, что бы в них ни воткнуть, булавку, иглу, шило или что другое.

3. Форма этих отметин часто колеблется и меняется, что подтверждает истинность обвинений. Ведьмы, за месяц или два услышав о приближении обнаружителя, отваживают от себя своих помощников и отправляют их сосать других, не щадя даже собственных своих новорожденных детей. Когда ведьм обыскивают, то соски у них сухие, сморщенные, почти сросшиеся с кожей. Но если такую ведьму продержать взаперти 24 часа, не спуская с нее глаз, чтобы ни один помощник не проник к ней незамеченным, то ее соски снова набухнут так, что того гляди лопнут. И стоит ее оставить одну всего на четверть часа, как помощник придет и опустошит ее, так что соски снова усохнут.

Probatum est. (Проверено). Что касается применения пыток, то об этом в свое время.

Вопрос 7: Как это может быть, чтобы дьявол, дух, не нуждающийся в питании и поддержке, желал чужой крови? К тому же, будучи духом, он не может сосать никакие такие выступы, ибо у него нет ни плоти, ни костей, его нельзя почувствовать и так далее.

Ответ: Он не ищет их крови, поскольку может жить без этой поддержки, но приходит к ним и берет у них кровь, чтобы усугубить проклятие ведьмы и не дать ей забыть о заключенном договоре. А поскольку он дух и князь воздуха, то он может прийти к ним в любом обличье, которое создает из частичек сконцентрированного загустевшего воздуха, и так принимает облик любого живого существа. Создать же что-нибудь не в его власти, ибо эта способность принадлежит только Богу. Однако для того, чтобы сосать кровь ведьм, дьявол входит в тела настоящих существ из плоти и крови и заставляет эти существа (находясь внутри них) делать то, что ему нужно, приводит в движение органы их тела, в кого бы он ни вошел — в кошку, крысу или мышь, — так что они говорят с ведьмами, и так заключает с ними договор.

Вопрос 8: Когда эти соски находят, но этого мало для осуждения, ведьм пытают, не давая им спать две или три ночи подряд, чтобы они наговорили на себя что угодно; такой способ хорош для приручения диких соколов или лошадей.

Ответ: Когда дело обнаружения ведьм пребывало еще во младенчестве, такой способ считался не только подходящим, но и рекомендовался судьями Эссекса и Саффолка с одним только намерением: если не давать ведьме заснуть, то она скорее у всех на виду призовет на помощь своих бесов, что часто и случалось. Редко, почти никогда ведьмы не жаловались на недостаток отдыха, но после того, как некоторые из них разбили себе в тюрьме головы, судьи запретили такую меру, и с тех пор — а тому уже полтора года — это средство не применялось, никого не держали без сна по указанию суда. Но, может статься, некоторые ведьмы не спят из чистого упрямства, хотя никто их такой возможности не лишает, и даже наоборот.

Вопрос 9: Мало того что им не дают уснуть, так еще и заставляют ходить до тех пор, пока ноги не покроются волдырями, и через эту пытку заставляют многих сознаваться.

Ответ: Такое тоже случалось в самом начале, ведьму заставляли ходить туда и сюда, а смысл этой величайшей жестокости заключался в том, чтобы не дать ей уснуть. А делалось это вот для чего: когда ведьма сидела в кресле или лежала, она начинала засыпать, и тогда те, кто был с ней, заставляли ее вставать и ходить, потому что иначе, стоило дать ей задремать, являлись ее помощники, пугали часовых и подбадривали ведьму. Случалось такое, что, вопреки смыслу этого действия, сельские жители, прослышав, что кто-то признался в ведовстве, злоупотребляли этим способом, доводя обвиняемого до смерти, однако никому еще не удалось доказать, что такое происходило при участии или с согласия обнаружителя. Этим способом он также не пользовался с тех пор, как запретили держать ведьм без сна.

Вопрос 10: Но самое отвратительное, бесчеловечное и немилосердное обращение с этими созданиями заключалось в том, что их связывали и бросали в воду — испытание, запрещенное как законом, так и совестью, которое обнаружитель должен объяснить.

Ответ: Не отрицаю, что многие из тех, у кого были обнаружены соски, подверглись такому испытанию и всплыли, другие, у которых отметин не было, тонули, а причины использования такого способа в следующем:

1. Хитрость дьявола настолько велика, что он убеждает многих из них приходить в суд по собственной воле, говоря им, что их соски совсем маленькие, так что никто их и не заметит, и были такие, которые добровольно проходили пешком по десять-двенадцать миль для того только, чтобы их обыскали, а потом повесили (так было с пекарем Меггсом, который жил в семи милях от Норвича и был повешен во время выездной сессии суда в Норвиче за ведовство). Потом, когда они обнаруживают, что дьявол их обманул, они снова обращаются к нему, и он (как ясно из признаний сорока ведьм) советует им под присягой заявить, что они не ведьмы, а в доказательство требовать испытания водой, и клянется им, что они потонут и будут оправданы. На самом же деле он снова предает их, они всплывают, и его обман становится очевиден.

2. Результаты погружения в воду ни один суд не принимал в качестве доказательства вины.

3. Король Яков в «Демонологии» пишет, что ведьмы, как известно, отказываются от своего крещения, а поскольку вода является единственным элементом оного, то она не принимает ведьм в свое лоно, когда их туда бросают (за то, что эти еретики отвергают крещение), и потому они плавают сверху, как пена морская, которую вода не принимает, а бросает их туда-сюда, покуда не выбросит на берег, где и оставит высыхать.

4. Заметьте также, что нынешние ведьмы, стоит кому из соседей оскорбить их, назвав шлюхой или воровкой, тут же начинают кричать, ломать руки, проливать слезы и бегут с горькими жалобами к какому-нибудь мировому судье, доказывая тем самым свою глупость, ибо, когда их обвиняют в ужасном, гибельном грехе ведовства, виновных в котором отторгает сама природа и стихии, они и глазом не моргнут и слезы не уронят.

Вопрос 11: О! Но стоит этому не брезгующему пытками обнаружителю ведьм вырвать слово-другое признания у кого-нибудь из этих глупых, невежественных, косноязычных, нищих созданий, пусть даже этого не услышит никто, кроме него, он запугает ее виселицей, если она будет молчать, и пообещает отпустить ее домой, если она станет говорить, и так вынудит ее признаться в чем угодно.

Ответ: Он не столь плох, как вы думаете, и чтобы вы лучше поняли его характер, откроется здесь всем и объяснит, какие признания (даже если ведьма показывает против самой себя) он никогда не позволяет, полагает лишенными оснований и не заслуживающими доверия, считал таковыми всегда и будет считать впредь.

1. Он полностью отвергает признание ведьмы, если оно вырвано пыткой или насилием; хотя в результате бессонных ночей, «выгуливания» и испытания водой многие пострадали, однако судьи с большим тщанием и прилежанием обследовали всех обвиняемых, дав им предварительно отдохнуть, и сочли их состояние удовлетворительным.

2. Он полностью отвергает признание ведьмы, добытое лживыми обещаниями, как то: «Сознайся и пойдешь домой, тебя не посадят в тюрьму и не повесят».

3. Он полностью отвергает признание, если в нем говорится о вещах неправдоподобных и невероятных, к примеру о полетах по воздуху верхом на метле и так далее.

4. Он полностью отвергает признание ведьмы, если оно вложено в ее уста допрашивающим в таком, к примеру, порядке: глупую, хотя и злую ведьму спрашивают «У тебя четыре помощника, так?» «Так», — отвечает она твердо. «И они сосут тебя, правильно?» «Правильно», — отвечает она. «А зовут их так-то и так-то?» «Да», — говорит она. «Одного из них ты послала убить моего ребенка, верно?» «Да», — отвечает она, и так весь допрос. Такой допрос не имеет для него никакой цены, и он искренне желает, чтобы все судьи и присяжные задавали обвиняемым вопрос о том, как именно их допрашивали.

Вопрос 12: Если все эти признания он отвергает, то что же тогда он считает признанием, ибо все выше перечисленные виды признаний принимали всерьез и многие через то пострадали, и что же тогда такое для него признание?

Ответ: Да, есть такое признание, которое в его глазах имеет достаточно ценности, чтобы на его основании повесить ведьму. Вкратце оно таково: когда ведьму обыщут и найдут на ее теле противоестественный сосок, заберут ее из дома — с той только целью, чтобы оградить от прежних контактов, — и, неустанно наставляя ее, дадут ей почувствовать весь ужас совершенного ею греха и тяжесть грозящего ей приговора, так что она отчается, познав злобу и тонкий обман дьявола. И вот когда она раскается, опечаленная тем, что так долго союзничала с дьяволом и нарушала священные заповеди Господни, и желание открыться охватит ее, так что она без всяких описанных выше жестокостей или наводящих вопросов, по доброй воле признается, когда и при каких обстоятельствах дьявол явился к ней впервые, и что именно — невежество, гордыня, гнев или зложелательство — владело ею в тот момент, и о чем они говорили, как дьявол выглядел, какой у него был голос, каких помощников и в каком количестве он ей послал, где и против кого она пользовалась их помощью (причем свидетели не должны слышать ее признания), а затем, если показания свидетелей совпадут с ее словами и преступления, таким образом, будут доказаны, такого свидетельства достаточно для ее осуждения, как бы она потом ни отказывалась.

Вопрос 13: Как можно верить, будто дьявол и ведьма, объединившись, получают такую силу, что могут убивать людей, детей, лошадей, коров и прочих; веря в это, мы умаляем силу Господа, Который уж наверное кладет предел могуществу дьявола и ведьмы; и вообще я не верю, будто у них есть какая-то власть.

Ответ: Господь часто попускает, чтобы дьявол творил зло, а дьявол часто обманывает и вводит в заблуждение ведьм, убеждая их, будто они являются причиной смерти такого-то и такого-то, вызванной им с их согласия, тогда как на самом деле ни он, ни они никакого отношения к этой смерти не имеют, и вот почему. Дьявол, как всем известно, существует давно, более 6000 лет, и за это время он успел сделаться лучшим в мире знатоком всех искусств и языков человеческих, а также овладеть познаниями в медицине и искусством физиогномиста, так что он может сказать, какая болезнь владеет телом того или иного человека (то же и со скотиной), едва поглядев на них, ибо таков его опыт. Этот коварный соблазнитель, зная, что такой-то человек вскоре скоропостижно скончается (как ему подсказывает опыт), так как в нем гнездится какая-то болезнь, скажем плеврит, обращается к ведьмам, которые знают этого человека, и сеет между ними и этим человеком раздор, например, говорит, что этот человек грозился вскоре обыскать ведьм и повесить их за ведовство. Ведьмы обращаются к сатане за советом, а тот того только и ждет: «Что вы желаете, чтобы я сделал для вас, дражайшие мои и ближайшие дети, связанные со мной и моей адской лигой договором, который вы подписали своей кровью, сладчайшие мои адские головешечки?» «О, ты, — отвечают они, — тот, кто обещал спасти нас, твоих слуг, от наших смертельных врагов и отомстить и покарать всякого, кто оскорбит и обидит нас и на кого мы укажем. Убей этого несчастного, который грозит разоблачением твоим верным слугам». Он тут же обещает все исполнить. Вскоре разносится слух, что враг мертв, и тогда дьявол является к ведьмам, которые воздают ему всевозможные почести и осыпают его похвалами и благодарностями за его мощь и поддержку, тогда как на самом деле противную сторону свела в могилу болезнь, а вовсе не ведьмы и не дьявол (который единственный знал, какая болезнь гнездилась в покойном), и ведьмы, вступая в связь с дьяволом и выказывая снисхождение к его делам, еще усугубляют свое проклятие и попадают под действие закона. Так сатана обыкновенно обманывает ведьм, однако не всегда, ибо он и ведьмы делают много другого разного зла. Однако мне жаль, что судьи и присяжные, выслушав признание ведьмы в совершении такого-то и такого-то убийства, никогда не спрашивают свидетелей смерти жертвы, не был ли покойный болен какой-нибудь болезнью, которая могла привести к смерти, в то самое время, когда на ведьму пало подозрение, или немного ранее.

Вопрос 14: Этот ведьмоискатель выманивает денежки у честных людей, переезжая из города в город в поисках работы, раздавая обещания направо и налево, а сам ничего не делает, только убеждает жителей разных городов, что среди них столько-то колдунов и ведьм, и таким образом поощряет их принимать его.

Ответ: Все эти обвинения против него напрасны, ибо, во-первых,

1. Он никогда не приезжал ни в какой город или деревню и не предлагал свои услуги, а жители всегда сами посылали за ним гонца или письменное приглашение и каждый раз, как ему казалось, радовались его приезду.

2. Он никогда в жизни не утверждал, будто выследил хотя бы одну ведьму или сказал кому-нибудь: «Ты — ведьма», прежде чем обвиняемую сторону обыскали и получили от нее какие-то признания. Только тогда он, как и всякий другой человек, высказывал свое суждение.

3. И в-последних, судите сами, как он выманивает у честных людей денежки и набивает свою мошну, получая огромную сумму в двадцать флоринов с каждого города, ради чего ему иногда приходится проделать двадцать миль, и получает с каждой такой поездки ровно столько, чтобы хватило добраться туда и обратно, хотя бы он даже оставался в указанном городе неделю и обнаружил там три или четыре ведьмы, а иногда и всего одну, за что вообще много не получишь, и на эту сумму содержит он своих помощников с тремя лошадьми.

Конец.

Лондон, напечатано для Р. Ройстона, у Ангела, в Айви-Лейн. Год 1647-й.

Колдун из Сент-Олбанса

Джону Палмеру из Сент-Олбанса было, наверное, за 80, когда в 1649 г. он признался, что более 60 лет занимался ведовством, и его арестовали. Человек «раздражительного и мстительного нрава», по его собственным словам, он с легкостью согласился на предложение дьявола заключить с ним договор. Когда сделка состоялась, «ему на бок поставили клеймо, или метку, сосать которую приходили два демона-помощника».

Джон Палмер — колдун исключительный, во-первых, потому, что в Англии никто, кроме него, никогда не претендовал на способность менять обличье, а во-вторых, потому, что у него был уникальный помощник. Один был вполне заурядный — собака (по имени Джордж), а вот другой — «женщина по имени Иезавель». Демона-помощника в человеческом облике не знала даже история континентального ведовства, хотя сам дьявол часто приходил к своим слугам, приняв человеческий образ. К сожалению, судей это, видимо, не заинтересовало, так как они не задали Джону ни одного вопроса про Иезавель. А любопытно было бы узнать, как она выглядела и исполняла ли при нем роль суккуба. Последнее особенно важно, ибо хотя к 1649 г. сексуальные отношения с дьяволом вошли в обычай и среди английских ведьм, примеров гомосексуальных отношений между колдунами или колдунами и дьяволом и демонами, давно уже ставших общепризнанной частью ритуала непристойностей во время шабашей на континенте, в Англии не было.

Договор с дьяволом Джон тоже подписывал не как все. «Когда дьявол поставил ему на бок клеймо (чтобы помощники могли сосать), он выдавил немного крови и велел Палмеру собственной рукой написать этой кровью на земле свое имя». Во всех прочих случаях письменный договор между дьяволом и ведьмой составлялся на бумаге или пергаменте, где ведьма и ставила свою подпись.

Одновременно с Палмером арестовали и его родственницу Элизабет Нотт. Палмера обвинили в «соблазнении Элизабет Нотт, сделавшейся пособницей его мерзостных дел, в особенности убийства матушки Перлз из Нортона, которую Палмер отказался убивать без ее помощи».

Как мы вскоре увидим, Джон Палмер имел все причины желать зла миссис Перлз, но вот почему он настаивал на участии Элизабет в этом деле, так и осталось загадкой. Та поначалу отказывалась, но потом согласилась.

И тогда они договорились сделать из глины изображение женщины, которое потом положили в очаг и забросали углями. Пока оно там сохло и крошилось, женщина, которую оно изображало, страдала тяжким недугом. Как только кукла рассыпалась совсем, женщина умерла. И это, признался колдун, он и его родственница сделали из мести, так как женщина выставила его из дома за то, что он задолжал ей за жилье.

В другой раз из чистой вредности, «чтобы ублажить свою злобную натуру», он отправил помощника убить «лошадь мистера Кливера». Элизабет Нотт тоже отыгралась на некоем Джоне Ламене, наслав на его корову порчу с помощью «злого духа в обличье кота». Так она сказала сама, но уверяла, что за исключением миссис Перлз никогда больше не убивала ни человека, ни животное.

В отношениях Элизабет Нотт со своим помощником тоже была одна интересная особенность. «Помощник, которого она кормила, пришел к ней в полночь, недели за три до того, как заболела упомянутая корова, и пообещал дать ей все, чего она пожелает, кроме денег». Именно из-за денег она и наслала порчу на корову Ламена. Миссис Ламен задолжала ей какую-то мелочь и отказалась заплатить, когда та потребовала.

Несмотря на то что испытание ведьм водою было запрещено законом, обвиняемых подвергли этому испытанию. Оба всплыли, а женщина потом заявила, что когда она находилась в воде, она чувствовала, «как помощник сосет ее грудь, но, когда ее вытащили из воды, он исчез».

Тюремщиков, похоже, особенно заботило, что ждет их подопечных, осужденных за ведовство, после смерти. Часто приходится читать о том, как начальник тюрьмы и надзиратели убеждали обвиняемых облегчить свою совесть чистосердечным признанием, чтобы получить Божественное отпущение всех совершенных ими гнусных грехов.

Незадолго до казни он (Палмер) рассказал Сэмпсону Кларку, смотрителю тюрьмы, как однажды, поссорившись с одним молодым человеком, превратился в жабу и уселся у того на дороге. Молодой человек пнул его, у Палмера заболела голень, и в отместку он много лет изводил того человека своими чарами и порчей.

Возникает вопрос, раз уж человек может превращаться во что угодно, то почему же он не воспользовался этим своим умением для того, чтобы избежать ареста? Считалось, правда, что стоит ведьме рассказать о своем союзе с дьяволом, как ее необычайным способностям тут же приходит конец, ибо дьявол немедленно покидает ее, что бы он ни обещал ей раньше. Однако Палмер мог бы спастись еще до прихода констебля или, по крайней мере, до того, как его допросили и убедили сознаться.

Но этим его признания не ограничились. Прежде всего, он сообщил судьям, что некий «Марш из Данстебла возглавляет Коллегию ведьм, то есть ведовское сообщество Англии».

Возможно, Марш и был дьяволом для ведьм, проживавших в окрестностях Данстебла, однако весьма сомнительно. Если так, то он второй после графа Босуэлла дьявол, опознанный на Британских островах за всю историю ведовства. Гораздо более вероятно, что Марш был выдающимся колдуном. Полагали даже, что он и некий «Фрэнсис Марш, скончавшийся 29 мая 1685 года в возрасте шестидесяти одного года, которому вместе с супругой его Ребеккой в Данстеблской церкви поставили памятник с хвалебной надписью», — одно лицо. Джон Обри в своем «Альманахе» (1696) ссылается на старую рукопись, «химическую книгу со множеством рецептов; среди которых был и такой, как при помощи дыма изгнать из дома привидений; у мистера Марша была такая книга, и он очищал нечистые дома».

Как бы там ни было, если Марш из Данстебла, на которого указал Палмер, был тот самый Марш, обличения колдуна ему нисколько не повредили. Похоже, Палмер просто пытался выдать себя за могущественного колдуна. Перед казнью он заявил, что знает двух ведьм в Хитчине, трех в Нортоне и четырех в Уэстоне. Однако ни следа названных имен не обнаружилось ни в местных архивах, ни в приходских книгах.

Матушка Лейкленд из Ипсвича

А вот история матушки Лейкленд из Ипсвича, которую арестовали, судили за ведовство и сожгли на костре в Ипсвиче, Саффолк, во вторник, 9 сентября 1645 г.

Матушка Лейкленд была женщиной верующей, много лет ходила слушать Слово Божье и все же двадцать лет кряду (по ее собственному признанию) была ведьмой. Дьявол впервые явился к ней между сном и бодрствованием и, заговорив глухим голосом, пообещал, что если она согласится служить ему, то ни в чем не будет знать нужды. Она долго колебалась, но потом согласилась; тогда он (после ее согласия) проколол когтем ее руку и кровью написал договор (какова сатанинская хитрость: он не заставлял ее отрекаться от Господа Бога и Иисуса Христа, как заставляет других, ибо знал, что она женщина верующая и, если давить на нее слишком сильно, ничего не получится). После этого он дал ей трех помощников: двух собачонок и крота (как она призналась), чтобы ей служили. Она наслала порчу на своего мужа (как она призналась), отчего он долгое время лежал больной и наконец умер. Потом она послала собачонку к некоему мистеру Лоренсу из Ипсвича, чтобы мучить его и отнять у него жизнь. Другую она послала к его ребенку, чтобы мучить и отнять жизнь у него тоже, что и было сделано с ними обоими. А все из-за того (как она призналась), что он потребовал у нее 12 шиллингов, которые она ему задолжала, и ни по какой другой причине.

Далее она призналась, что посылала своего крота к горничной некоей миссис Дженнингс в Ипсвиче, чтобы мучить ее и отнять у нее жизнь, что и было сделано. А все из-за того, что упомянутая горничная отказалась как-то дать ей взаймы иголку и поругалась с ней из-за шиллинга, который та упомянутой горничной задолжала.

Потом она призналась, что посылала демона к некоему мистеру Билю, который одно время обучал ее внука. Но он не возжелал ее, и тогда она взяла и сожгла новый корабль (ни разу не бывавший в море), хозяином которого мистер Биль должен был стать. К нему она послала своего демона, чтобы тот мучил его и отнял у него жизнь. Но он все еще жив, хотя и болен так тяжко, что все врачи и хирурги, которые пользуют его, в один голос утверждают, что он чахнет и что половина его тела сгнила заживо.

Много еще она натворила такого, за что по закону полагается смерть, и даже смерть на костре, ибо она стала причиной гибели своего мужа, в чем сама призналась. И, согласно закону, на костре ее сожгли.

Но вот какая удивительная, достойная внимания вещь произошла с тех пор: в самый день ее казни похожий на собаку нарост, который появился на бедре мистера Биля, когда она впервые послала к нему своего помощника, и который никакими силами и средствами не могли свести, вдруг отвалился сам собой. И другая непрестанно сочащаяся рана в виде фурункула, которая появилась у него на животе примерно в то же время и которую не могли вылечить никакими способами, тоже начала затягиваться, так что есть надежда на его выздоровление, ибо раны его заживают очень быстро и он с каждым днем набирается сил. От этих болезней он страдал год с половиной, и мучения его были так велики, что все это время он ходил, касаясь головой коленей.

Домоправительница доктора Лэма

Доктор Джон Лэм был личным врачом герцога Бекингема, фаворита короля Якова I, однако в народе его называли не иначе как «дьявол герцога». Таким прозвищем он был обязан исключительно своим занятиям колдовством, которые сочетал с медицинской практикой, хотя вообще-то жизнь его была неразрывно связана с преступлением и избегать цепких когтей закона ему удавалось только благодаря покровительству могущественного хозяина. В конце концов он настроил против себя даже Бекингема, который в письме генеральному прокурору и генеральному адвокату касательно последней выходки доктора писал следующее: «Если Лэму дадут ускользнуть под тем предлогом, что он только фокусничал, то правды не узнать никогда; Лэм и раньше подобными уловками дурачил людей и сохранял себе жизнь». Гораздо чаще Лэм выступал именно в качестве «знахаря», а не врача. Хотя он и заявлял, будто изобрел лекарство от определенных болезней, на жизнь он зарабатывал преимущественно не как врач, но как предсказатель, а также черный маг, отправляя на тот свет людей по заказу богатых клиентов при помощи отравы.

Еще до 1617 г. (точная дата не сохранилась) Лэма арестовали по обвинению в двух уголовных преступлениях — «истощение и поражение чахоткой» Томаса, лорда Виндзора, и «заклинания и связь» со злыми духами. Во время выездной судебной сессии в Ворчестере его приговорили к смерти. Однако приведение приговора в исполнение было отложено из-за неожиданной смерти всех, кто был так или иначе причастен к этому делу, от какой-то эпидемии. Поэтому Лэма заключили в Ворчестерский замок, где он, несмотря на ограничение свободы, вел жизнь весьма приятную. Там он продолжал заниматься обеими своими профессиями, и медициной, и колдовством, с немалой для себя выгодой, поскольку ему позволили принимать пациентов и клиентов прямо у себя в камере.

О том, как он демонстрировал свою колдовскую силу, пока сидел в Ворчестерском замке, сложено немало рассказов. Так, говорят, будто он излечил нескольких пациентов, которые были настолько больны, что не могли прийти к нему сами, «на расстоянии», ни разу даже не взглянув на них. Однажды во время прогулки по стене замка он развлек своих тюремщиков и товарищей по заключению тем, что усилием воли заставил проходившую внизу женщину задрать свои юбки и показать, что у нее под ними; в другой раз он привел в большое смущение новую богатую клиентку, которая, как ему показалось, собиралась позабавиться за его счет, тем, что в присутствии ее друзей заявил, будто у нее двое незаконнорожденных детей. Женщина немедленно ушла, опасаясь, должно быть, как бы он не разгласил еще что-нибудь из ее темного прошлого.

Уже во время заключения его снова привлекли к суду по другому обвинению: изнасилованию девушки, которая пришла к нему на консультацию. Судья, однако, отказался выносить приговор, так как счел свидетельские показания слишком подозрительными. В 1624 г. доктор Лэм был помилован и отпущен на свободу. Он сразу же вернулся в Лондон, где нанял дом неподалеку от здания парламента. Но даже и тут вокруг него немедленно разгорелось что-то вроде скандала, поскольку он нанял в качестве постоянной домоправительницы замужнюю женщину миссис Энн Боденхэм, которая и прославилась как любовница доктора Лэма, обучившись у своего хозяина простейшим секретам его ремесла. Однако вовсе не скандальная история с домоправительницей стала причиной ненависти, которой прониклась к нему лондонская чернь. В 1626 г. на Лондон обрушилась невероятной силы гроза. Лэму как раз случилось быть в то время на реке, и немедленно разнесся слух, будто это он своим дьявольским искусством вызвал ту бурю.

Однажды в 1628 г. он отправился в театр «Фортуна» посмотреть представление. На обратном пути двое подмастерьев узнали его и принялись улюлюкать вслед. Тут же собралась толпа и, когда Лэм бросился бежать, погналась за ним. Они настигли его на Вуд-стрит, откуда по водосточным канавам потащили к предместью церкви св. Павла, а там забили дубинками до смерти. Услышав об этом стихийном бунте, усмирять его выехал сам Карл I, но опоздал — помочь доктору было уже нельзя.

Решив подзаработать на репутации покойного хозяина и тех умениях, которые он передал ей, Энн Боденхэм тоже занялась знахарством. К книге заклинаний и огороду целебных трав она добавила жабу, которую носила в зеленом мешочке на шее. Вскоре она уехала из города и поселилась в деревушке Фишертон-Ангер, графство Уилтшир, где пользовалась большим успехом, предсказывая будущее и помогая избавляться от надоевших родственников при помощи яда. Именно эта деятельность и привела ее в конце концов к его чести лорду верховному барону Уайлду, окружному судье на выездной сессии суда в Солсбери.

Главное обвинение против нее касалось «странного и удивительного дьявольского образа, которым она обошлась с молодой девушкой, служанкой мистера Годдарда, по имени Анна Стайлз». Девушка, похоже, потеряла серебряную ложку и пришла к миссис Боденхэм, чтобы узнать, кто мог ее украсть. «Тогда знахарка нацепила на нос очки, потребовала за услуги 12 пенсов, которые тут же получила, и открыла книгу с изображением дьявола, как показалось девушке, потому что у него были раздвоенные копыта и когти». Полистав книгу, миссис Боденхэм взяла зеленое стекло и показала девушке в нем силуэты множества людей и чем они занимались в доме Годдардов. Она сказала, что ложку вскоре принесет назад маленький мальчик, и добавила, что «у нее еще будет случай обратиться к ней опять, и очень неожиданно».

Не прошло и двух дней, как миссис Годдард решила, что ей дают яд, и снова послала Анну Стайлз к «знающей женщине» с вопросом, не знает ли она, на самом ли деле кто-то собирается избавиться от нее таким способом. У нее самой были подозрения, что ее невестки на протяжении последних лет пытаются сделать это.

Когда девушка шла к дому миссис Боденхэм, маленькая черная собачонка всю дорогу бежала впереди нее, «через Журавлиный мост и прямо к дому ведьмы, где было темно». Однако как только она подошла к дому, входная дверь распахнулась раньше, чем она успела постучать, и миссис Боденхэм встретила ее у внутренней двери, точно ждала ее прихода. И так оно и было, потому что она сразу сказала Анне, что знает, зачем та пришла, и что «речь идет об отравлении; и добавила, что в пятницу вечером в их доме приготовят стакан пряного эля и в нем будет яд; и предупредила служанку, чтобы она обязательно дала знать об этом своей госпоже».

Стакан пряного эля поднесли миссис Годдард ее невестки, но был в нем яд или нет, никто не знает. Миссис Годдард, однако, считала, что был, и вылила напиток, а на следующее утро снова послала Анну к миссис Боденхэм просить у нее защиты от двух возможных убийц. Миссис Боденхэм согласилась и дала Анне какой-то порошок, листья укропа и обрезки собственных ногтей.

Порошок следовало положить молодым госпожам, миссис Саре и миссис Анне, в напиток или бульон, чтобы у них сгнили внутренности; листьями надо было натереть края посуды, чтобы у них выпали все зубы, а от обрезков ногтей они должны были сделаться пьяными и безумными. И еще она сказала служанке, что когда они дадут молодым женщинам это снадобье, то надо будет перекрестить себе грудь и сказать: «Во имя Господа нашего Иисуса Христа да свершится так».

Ограничься миссис Боденхэм вербеной, укропом и обрезками ногтей, никаких общих дел с Годдардами у нее, возможно, больше и не было бы. Но на нее, похоже, нашло временное помрачение рассудка, потому что она также дала Анне некоторое количество мышьяка и велела положить его одной из молодых миссис Годдард под кровать. Анна так и поступила, и вскоре порошок нашли.

Тем временем некий мистер Мейсон также стал клиентом миссис Боденхэм. Он желал проконсультироваться у нее насчет исхода судебного процесса, в котором должен был принимать участие его тесть, мистер Годдард. За 3 шиллинга миссис Боденхэм проделала следующее.

Она взяла свой посох и нарисовала им круг у себя в комнате, взяла в руки книгу и пронесла ее по кругу. Затем она положила на книгу зеленое стекло, а внутрь круга поместила глиняный горшок с углями, на которые бросила что-то такое, отчего пошел ужасный запах. Когда она призвала таким образом Вельзевула, Мучителя, Сатану и Люцифера, поднялся очень сильный ветер, от которого зашатался дом. Почти сразу же задняя дверь распахнулась и пять духов в обличий оборванных мальчишек, одни покрупнее, другие помельче, ввалились в комнату, где она нарисовала круг, и стали бегать по ней взад и вперед. Тогда ведьма бросила на пол крошки хлеба, которые духи тотчас же подобрали, и стали прыгать через горшок с углями в центре круга, а кот и собака ведьмы плясали вместе с ними.

На суде мистер Мейсон подтвердил несколько фантастическую историю, рассказанную Анной Стайлз, ибо, как только мышьяк под кроватью был найден, начались события, от которых Анна предпочла убраться подобру-поздорову. Вполне естественно, что молодые миссис Годдард стали интересоваться, откуда это у одной из них под кроватью взялся мышьяк, и горничная, опасаясь, как бы они в конце концов не дознались, какую роль сыграла в этом заговоре она, сочла за благо скрыться. Она намеревалась держать путь в Лондон, но по глупости прихватила с собой немного хозяйского серебра, и мистер Годдард организовал погоню, как только кража была обнаружена.

Очень скоро Анну арестовали, и тогда она предприняла героическую попытку выбраться из переделки, в которую попала, объявив, что это миссис Боденхэм ее приворожила. Девушка поведала, что, прежде чем бежать в Лондон, она пошла к ней спросить, правильно ли она поступает. На что миссис Боденхэм ей ответила: «Ты идешь в Лондон поверху или понизу?» — «Что это значит?» — «Если пойдешь поверху, — сообщила миссис Боденхэм, — то это значит, что тебя перенесут в Лондон по воздуху и ты будешь там через два часа; а пойдешь понизу, попадешься в Саттонском предместье».

Девушка предпочла опасностям воздушного путешествия в столицу риск быть пойманной — так оно в конце концов и случилось — в «Саттонском предместье». Но, добавила она, перед тем как отпустить ее, миссис Боденхэм пыталась уговорить ее остаться у нее жить. Если Анна согласится, обещала ей ведьма, то обучится «еще более удивительному искусству».

«Какому же?» — спросила Анна. «Сейчас увидишь», — ответила миссис Боденхэм. «И с этими словами она обернулась большой черной кошкой и улеглась у огня». Девушка, естественно, испугалась, и, видя это, миссис Боденхэм приняла свой обычный облик и сказала: «Прежде чем уйти, тебе придется заложить мне свое тело и кровь, чтобы ты не смогла меня выдать». Анна пообещала, и колдунья принялась действовать.

Она начертила круг и позвала Вельзевула, Мучителя, Люцифера и Сатану; явились два духа в облике здоровых парней с лохматыми черными волосами и встали подле нее, глядя ей через плечо; ведьма взяла горничную за правую руку, стиснула ей указательный палец и уколола булавкой, так что пошла кровь, затем окунула в кровь перо, вложила его девушке в другую руку и ее рукой стала писать в книге, а пока она писала, один из духов положил свою когтистую лапу ведьме на руку.

Закончив писать, ведьма заставила Анну сказать «Аминь», и духи повторили за ней. «И лапа духа показалась ей очень холодной, пока она писала, хотя между ней и ее рукой была рука ведьмы».

По окончании этой маленькой церемонии дух дал миссис Боденхэм серебряную монету, предварительно ее надкусив. Миссис Боденхэм передала ее Анне и тут же воткнула ей в головной убор «две булавки, велела не вытаскивать их и уходить, добавив: „Я буду мучить тебя сильнее, чем одного человека из Кларингтон-парка, которого я заставила ночь напролет ходить по пруду с вязанкой дров на спине, и он не мог их скинуть до самого рассвета”».

Как только Анна поведала суду эту историю, ее скрутил припадок, во время которого она выкрикивала:

О, дьявол, ведьма и двое лохматых парней сейчас разорвут меня на куски! О, проклятая негодница моя рука: она написала мое имя в книге дьявола; вот мой палец, в который впилась тогда булавка, даже след от нее еще не зажил; своей кровью подписала я собственное проклятие и отрезала себя от Небес и вечной жизни; дьявол пришел за мной, о, какой у него ужасный вид, он вошел в меня, распирает мое тело изнутри, гложет мое сердце, разрывает мне внутренности, и нет никакой надежды. О, держите меня, держите, иначе дьявол возьмет меня; я вижу его, он стоит на крыше дома, глаза его сверкают, он утащит меня!

Это было великолепное представление, оно полностью убедило и судью, и присяжных, и сотни зрителей, столпившихся в зале, в том, что миссис Боденхэм виновна. Фактически ее вина считалась установленной с того самого момента, как старую женщину арестовали и обыскали на предмет ведьминого знака.

У нее оказалась грудь длиной и величиной с женский сосок, такая же пустая и мягкая, как сосок, с дырочкой на верхушке, у нее на левом плече, и еще одна такая же в ее потайных органах; чарами и заклинаниями она могла переносить любого человека, мужчину или женщину, со скоростью сорока миль по воздуху; что она могла вылечить любую болезнь заклинаниями, но иногда использовала лекарственные снадобья для того, чтобы излечить насланные ее же отвратительным искусством болезни; что она бралась найти потерянные и вернуть украденные вещи; что она могла принимать облик любого существа, а именно: собаки мастифа, черного льва, белого медведя, волка, обезьяны, коня, быка и теленка.

Несчастная старуха встретила смерть не так спокойно, как многие ее коллеги по ремеслу раньше. По дороге к эшафоту она с криком молила жителей каждого дома, мимо которого ее везли, дать ей выпить, чтобы напиться пьяной и не осознавать, что с ней происходит. Но никто и пальцем не шевельнул, чтобы облегчить ее участь. Когда подъехали к виселице, она взбежала по ступенькам приставной лестницы «с ужасным визгом», а когда петлю накинули ей на шею, попыталась повеситься сама, прежде чем палач успел приготовиться. «Палач остановил ее и попросил у нее прощения, на что она ответила: „Простить тебя! Чума на тебя, вешай меня быстрее”; и это были ее последние слова».

«И так, — продолжает современный событию комментатор, — дорогие мои, всякий, кто оставит Господа при жизни своей, будет оставлен Им в смерти».

С того самого момента, как с ней случился припадок в суде, Анна Стайлз мучилась тем же недугом, пока ей не сообщили, что миссис Боденхэм нет больше в живых. Четыре дня разыгрывала она свой спектакль, терпя «многочисленные мучения, иногда лежа в забытьи, иногда с пеной у рта, а иногда ее так и бросало с нижней кровати на верхнюю, а оттуда на самый балдахин». Играла она превосходно и так пугала некоторых посетителей, что те опрометью выскакивали из комнаты.

Одежду сорвало у нее со спины вместе с куском кожи, а свеча, стоявшая на столе, упала на пол и погасла. В это время случился в комнате мальчик, который уже засыпал, но шум так его напугал, что у него не было сил выйти из комнаты вместе с остальными; он стоял и смотрел и вдруг увидел духа в образе большого черного человека без головы. Он боролся с девушкой, потом одолел ее, схватил, посадил на стул и стал говорить ей, что она должна пойти с ним, он пришел за ее душой, которую она отдала ему. На что девушка отвечала, что она не свободна распоряжаться ею, так как душа ее принадлежит Господу нашему и Спасителю Иисусу Христу, Который купил ее Своею драгоценной кровью. И хотя он получил ее кровь, но душу никогда не получит. Вслед за этим дьявол, еще покидав и поваляв девушку по комнате, исчез в языках пламени.

Все это совершенно убедило судей в полной непричастности Анны к каким-либо махинациям с миссис Боденхэм и краже серебра, что, собственно, и являлось ее главной целью. Благоприятное впечатление, произведенное ею на судей, подкрепилось восклицанием, которое она издала, услышав о казни миссис Боденхэм: «О, сколь любящий Бог Тот, Который избавил меня от союза с дьяволом! О, сколь нежного заступника обрела я в лице Того, Кто спас мою бедную душу из адского озера, увлек меня к свету от самого порога ада. Да будет благословенно имя Его, Кто был моим спасителем и лишил злого духа добычи».

Байдфордские ведьмы

По мере приближения XVII столетия к концу отношение к ведовству постепенно менялось. Этот процесс протекал бы значительно быстрее, если бы суды противостояли травле ведьм, но в отсутствие примера со стороны лорда главного судьи окружные и городские судьи ради того, чтобы задобрить общественное мнение, провозглашали юридическую возможность ведовства, хотя втайне, вероятно, испытывали по этому поводу сомнения. Были, однако, и такие случаи, когда прозвучавшие в суде обвинения и свидетельские показания носили характер столь неправдоподобный, что ни один думающий человек не принял бы их на веру, какого бы мнения о возможности существования ведовства он ни придерживался, и тем не менее, страх перед возмущением толпы в случае вынесения оправдательного приговора склонял правосудие к преступлению.

Наиболее вопиющий и позорный случай такого рода имел место в Эксетере в 1682 г., когда троих престарелых женщин из местечка под названием Байдфорд привлекли к суду на основании целого ряда обвинений в ведовстве. Невзирая на признания старух, показания свидетелей были таковы, что любой здравомыслящий и верный своему долгу судья убедил бы присяжных вынести оправдательный приговор, но обитатели Эксетера были настроены против обвиняемых до такой степени, что судьи опасались бунта, если заключенных откажутся признать виновными, и, чтобы избежать этого, согласились извратить дух правосудия.

Роджер Норт, видный юрист и родственник одного из тех судей, что участвовал в этом процессе, описал позднее троих заключенных как «самых немощных, жалких старух, которых мне доводилось когда-либо видеть, чьи признания превзошли даже те фантастические обвинения, что им предъявляли». Это были Темперанс Ллойд, которая давно уже пользовалась в Байдфорде отвратительной репутацией и считалась причиной падения остальных, Сюзанна Эдуардс и Мэри Тремблз.

Главное обвинение против Темперанс Ллойд заключалось в том, что она наслала порчу на Грейс Томас, а также, согласно ее собственному признанию, убила при помощи колдовства Уильяма Герберта, Анну Феллоу, Джейн Даллин и Лидию Бурман. Сюзанна Эдуардс и Мэри Тремблз проходили как соучастницы по делу об околдовании миссис Грейс Барнз; каждую из них в отдельности обвиняли и в других смертях.

Старухи, очевидно, колдовали совместно. Сюзанна Эдуардс утверждала, что ведовству ее обучила Темперанс Ллойд, а Мэри Тремблз, в свою очередь, обучилась этому от Сюзанны. Все трое сознались в заключении договора с дьяволом, а также в сексуальных сношениях с ним.

Темперанс Ллойд уже дважды привлекали к суду за ведовство — в 1670 г. как ответственную за смерть Уильяма Герберта, которого она заколдовала, и в 1679 г. за смерть Анны Феллоу. В обоих случаях ее (чудесным образом) оправдали. Но когда она предстала перед судом в третий раз, чернь преисполнилась решимости не дать ей уйти живой.

Свидетельских показаний против трех старух было вполне достаточно, чтобы вынести им смертный приговор, что и было сделано, несмотря на то что их признания, равно как и предъявленные им обвинения, чересчур фантастичны даже для ведовского процесса. Судью Норта так сильно мучила совесть, что он даже написал государственному секретарю объяснительную записку. «Мы не можем объявить их невиновными, — писал он, — без того, чтобы не подвергнуть сомнению сам факт существования ведьм, что противоречит закону». Однако он считал, что коль скоро закон, даже несправедливый, существует, то пусть лучше он остается в руках судей, нежели во власти толпы; иначе возможно возрождение «старого обычая поиска ведьм, стоившего жизни стольким невинным людям, которое правосудие может предотвратить». Немногие судьи отличались таким двуличием; если бы правосудие всегда вершилось по тому принципу, которым руководствовался он, то между государственными судами и разбушевавшейся толпой разница была бы совсем не велика.

Темперанс Ллойд, похоже, совсем не волновало, какая судьба ее ожидает. Возможно, на старости лет она уже не отдавала себе отчет в том, что ее осудили на смерть, потому что всю дорогу к эшафоту она усердно сосала беззубым ртом сухую корку. У подножия виселицы ко всем троим подошел священник, пытаясь заставить их еще раз повторить признания. Старухи подтвердили, что дьявол являлся им и оказывал помощь, но отказались признать тот факт, что он сосал у них кровь или вступал с ними в плотские сношения. По лестнице они взобрались под аккомпанемент молитв и 40-го псалма, прочитанного священником, попросили у Бога прощения и вскоре умерли. Эти три старые женщины из Байдфорда были последними, кого казнили в Англии за ведовство. Памфлет, в котором описывается этот случай, насчитывающий около 40 страниц, поступил в продажу в считаные недели после суда.

Процесс, осуждение и казнь трех ведьм, а именно Темперанс Флойд, Мэри Флойд и Сюзанны Эдуардс, которые были привлечены к суду в Эксетере 18 августа 1682 года. И, будучи признаны виновными в ведовстве, присуждены к смертной казни через повешение, каковой приговор приведен в исполнение в присутствии множества зрителей, которые никогда не забудут удивительное и достойное сожаления бесстыдство этих ведьм. А также их признания в том, какой вред они причинили с помощью дьявола, который возлежал с упомянутой Темперанс Флойд девять ночей подряд. А также о том как они замучили некую Ханну Томас до смерти, как вызвали крушение нескольких кораблей и сделали так, что мальчик свалился с мачты в море. И многие другие удивительные вещи, достойные вашего внимания.

Свидетельские показания Арркас Коулман, жены Ажона Коулмана, моряка из упомянутого Байдфорда, данные под присягой, и так далее, и так далее.

Упомянутая свидетельница под присягой заявляет, что не позднее конца августа месяца года нашего Господа 1680-го у нее начались мучительные боли, ломота в руках, колотье в животе и сердце, такие сильные, каких никогда раньше не бывало. Тогда свидетельница попросила некоего Томаса Бреминкома сходить к доктору Беару попросить у него какого-нибудь средства от этих болей. Вскоре упомянутый доктор пришел к свидетельнице сам.

Посмотрев на нее, он сказал, что его искусства не хватит, чтобы ее вылечить, так как ее околдовали.

И далее она говорит, что когда у нее начинались эти мучительные боли, она видела у себя в комнате Сюзанну Эдуардс и что она, свидетельница, может указать то место, где Сюзанна Эдуардс обычно стояла и куда она уходила И еще говорит, что, так продолжалось с первого раза, почти каждую неделю.

И добавляет, что, когда упомянутую Сюзанну арестовали касательно Грейс Барнз из Байдфорда, она пошла навестить Сюзанну. А в тюрьме Сюзанна созналась свидетельнице, что околдовала ее и наслала порчу на ее тело своим колдовством.

И тогда она упала на колени и просила свидетельницу молиться за нее, Сюзанну Эдуардс.

Свидетельские показания Томаса Бреминкома, джентльмена из Байдфорда упомянутого графства, и так далее, и так далее.

В показаниях, данных свидетелем под присягой, сказано, что около двух лет назад Доркас Коулман, жена Джона Коулмана, моряка, сильно заболела и свидетель отправился к доктору Беару за лекарством от ее болей. Мистер Беар, придя к ней и взглянув на нее, заявил, что излечить ее не в его силах, так как ее околдовали.

И далее говорится, что после ухода доктора Беара он, свидетель, увидел Сюзанну Эдуардс, которая пришла навестить упомянутую Доркас.

Далее свидетель добавляет, что как только Доркас увидела Сюзанну Эдуардс, она попыталась вцепиться ей в лицо, но не смогла встать с кресла, в котором сидела. Свидетель и Джон Коулман, муж Доркас, попытались помочь ей подняться, и тогда Сюзанна Эдуардс начала пятиться к выходу из комнаты.

И далее сказано, что, когда Сюзанна уже почти ушла, Доркас соскользнула с кресла на спину и попыталась так подползти к ней. Тогда свидетель и ее муж, видя, как ей плохо, стали поднимать ее, но не могли, пока Сюзанна не спустилась с лестницы.

Далее свидетель сообщает, что во время мучительных болей, когда она ничего не видела и не могла сказать ни слова, так сильны они были, свидетель видел, как она указывала пальцем в том направлении, куда скрылась Сюзанна.

И далее говорится, что, выйдя из двери дома Доркас, он увидел Сюзанну Эдуардс, которая удалялась в том самом направлении, куда указывала Доркас.

Свидетельские показания Джона Коулмана, моряка…

Указанный свидетель под присягой заявляет, что Доркас Коулман, его жена, давно страдает непонятным и мучительным недугом, средства от которого он искал повсюду.

И далее заявляет, что обращались за советом к докто-ру Джорджу Беару, в отсутствие свидетеля (тот был в море) мистер Беар сообщил (как сказали свидетелю его жена и дядя, Томас Бреминком, когда он вернулся), что не в его силах вылечить Доркас, так как ее околдовали.

Далее свидетель сообщает, что примерно три месяца тому назад его жена сидела в кресле и не произносила ни слова, как вдруг в комнату вошла Сюзанна Эдуардс под тем предлогом, что хочет ее повидать.

Жена упомянутого свидетеля тут же попыталась наброситься на Сюзанну, но не могла встать.

Тогда свидетель и упомянутый Томас Бреминком стали ей помогать встать, и Сюзанна попятилась к двери. И далее говорится, что когда Сюзанна уже почти дошла до двери, Доркас, по-прежнему не произнося ни слова, соскользнула с кресла на пол и, лежа навзничь, попыталась подползти к Сюзанне; они не могли ее поднять, пока Сюзанна не сошла с лестницы.

И далее сказано, что упомянутая Доркас страдает от той же странной и необычной болезни до сих пор и ей редко становится лучше.

Свидетельские показания Грейс Томас, старой девы…

Упомянутая свидетельница под присягой сообщила, что дня примерно второго февраля месяца года нашего Господа 1680-го у нее начались сильные боли в голове и конечностях, и продолжались они до первых дней августа месяца того же года; тогда боли у этой свидетельницы стали утихать, и она смогла выходить на улицу дышать свежим воздухом; однако по ночам боли по-прежнему ее беспокоили, и она не могла спать. Далее свидетельница сообщает, что не позднее тридцатого дня прошлого сентября она шла по Хайстрит в Байдфорде, когда навстречу ей попалась Темперанс Ллойд, которая, увидев ее, повалилась перед ней на колени и, причитая, сказала: «Миссис Грейс, как я рада снова видеть вас такой здоровой и сильной». На что свидетельница спросила: «Что это ты по мне плачешь?» — а Темперанс Ллойд ответила: «Я плачу от радости, что снова вижу вас бодрой», так она тогда притворялась.

Далее свидетельница сообщает, что в ту ночь ей было очень плохо, колющие и режущие боли так мучили ее, точно по всему телу ее кололи булавками и шилами, от макушки до пят, так что она лежала словно на дыбе. И добавляет, что эти колющие боли не утихают и по сей день и что ночами они гораздо сильнее, чем днем. Эта свидетельница далее сообщает, что в четверг первого дня июня месяца сего года ночью ей показалось, будто ее связали и сковали цепями и все режущие боли собрались в животе; неожиданно ее живот раздулся вдвое против обычных размеров, отчего она закричала: «Я умру, я умру»; в таком печальном состоянии свидетельница лежала, как мертвая, очень долго (люди, которые были с ней, сосчитали, что она пролежала так два часа). И далее говорится, что в прошлую пятницу ночью, июня тридцатого дня, ее опять мучили такие сильные боли в голове, плечах, руках и ногах, что доходили до самого сердца, и ей казалось, будто с ее костей кто-то срывает плоть щипцами и прямо руками.

И далее говорится, что она даже упала с постели и лежала так около трех часов (как ей потом сказали те самые упомянутые персоны, которые находились в ее комнате). И далее говорится, что первого дня сего июля месяца, как только упомянутую Темперанс Ллойд арестовали и посадили в тюрьму Байдфорда, свидетельница немедленно почувствовала, что колющие и режущие боли стали стихать и ослабевать.

И еще сказано, что в таком состоянии она пребывает по сей день, но по-прежнему слаба. Она верит, что Темперанс Ллойд послужила орудием, которое причинило столько боли и страданий ее телу, мучая ее так, как сообщается в ее свидетельских показаниях.

Показания Элизабет Истчерч, жены Томаса Истчерча, джентльмена…

Следующие показания, данные ею под присягой, гласят, что во второй день сего июля месяца упомянутая Грейс Томас, которая жила тогда в доме, принадлежащем мужу свидетельницы, услышав, как она жалуется на колющие боли в колене, осмотрела ее колено и обнаружила на нем девять следов от уколов, каждый из них такого размера, как если бы в колено втыкали шипы терновника. После чего свидетельница, в тот же самый второй день июля, задала упомянутой Темперанс Ллойд вопрос, нет ли у нее воскового или глиняного изображения, при помощи которого она мучила Грейс Томас. На что Темперанс ответила, что ни воскового, ни глиняного изображения у нее нет, но призналась, что есть у нее только кусок кожи, в который она воткнула девять шипов.

Свидетельские показания Анны Уэйкли, жены Уильяма Уэйкли, крестьянина… Указанная свидетельница под присягой сообщила, что во второй день июля сего месяца она, по распоряжению господина мэра осмотрела тело Темперанс Ллойд в присутствии Онор Хупер и еще нескольких женщин.

Во время обыска в потайных органах Темперанс она обнаружила два соска рядом, напоминавшие часть плоти, которую сосал младенец. Каждый из них был длиной около дюйма. Тогда она спросила у Темперанс, сосал ли ее в этом месте черный человек (имея в виду дьявола). На что Темперанс отвечала, что черный человек и впрямь сосал ее там трижды и что в последний раз это было в пятницу перед обыском (а это было 30 июня). И далее эта свидетельница сообщает, что ходила за Грейс Томас около шести недель и что в последний четверг (то есть 29 июня прошедшего месяца) поутру она увидела что-то вроде сороки за окном комнаты, где лежала Грейс. Тогда она спросила у Темперанс Ллойд, знает ли она, что за птица порхала перед упомянутым окном.

На что та ответила, что это был черный человек в облике птицы и что сама Темперанс была в тот момент у дверей дома упомянутого Томаса Истчерча, где проживала Грейс Томас. Такие же показания дала под присягой и Онор Хупер, служанка в доме упомянутого Томаса Истчерча. Показания были взяты у нее в упомянутый день того же года.

Допрос Темперанс Ллойд…

Упомянутая свидетельница приведена к нам констеблем согласно жалобе Томаса Истчерча, джентльмена из Байдфорда. Ей предъявлено обвинение в соответствии с подозрением в том, что она использовала некоторые магические искусства, колдовство или ведовство против тела Грейс Томас, старой девы из Байдфорда, а также в том, что она вступала в контакт и имела сношения с дьяволом в образе черного человека. На вопрос, когда она в последний раз вступала в контакт или имела сношения с дьяволом в образе или в виде черного человека, ответила, что сентября 30-го числа сего года в полдень она встречалась с дьяволом в образе черного человека на некоей улице в городе Байдфорд под названием переулок Хайер-Ганстоун. Там он соблазнял и уговаривал ее пойти с ним в дом Томаса Истчерча причинять мучения Грейс Томас. Сначала она отказалась, но затем, поддавшись соблазну и уговорам дьявола в облике черного человека, пошла с ним в дом Томаса Истчерча, поднялась вслед за черным человеком по лестнице, и оба они вошли в комнату, где лежала Грейс Томас. Там они увидели Анну Уэйкли, жену Уильяма Уэйкли, которая растирала и похлопывала руку Грейс.

И далее она созналась, что стала щипать ногтями плечи, лицо, бедра и ноги Грейс. После этого они спустились из комнаты Грейс Томас на улицу. И там она увидела что-то похожее на серого кота, который шмыгнул в лавку Томаса Истчерча.

Когда ее спросили, бывала ли она еще в доме Томаса Истчерча, она сказала, что на следующий день снова пришла туда невидимой и никто ее не заметил. Там же она вновь встретила серого кота, который опять заскочил в лавку Томаса Истчерча На вопрос, когда она была в доме Истчерча в последний раз, она ответила, что приходила туда 30-го числа прошлого июня. Дьявол в образе черного человека снова был с ней. Вместе они поднялись в комнату Грейс Томас, где она лежала на кровати в очень плохом состоянии. Невзирая на это, она и черный человек стали мучить ее вновь. Она даже чуть не выволокла Грейс из кровати, и все это ради того, чтобы лишить ее жизни. И еще она сообщила, что черный человек (или дьявол) сосал ее в потайных местах, где у нее соски, и что для этого она встала перед ним на колени на улице, когда возвращалась к себе домой после того, как они причинили Грейс Томас мучения, описанные выше. Когда у нее спросили, какого роста был черный человек, она ответила, что он был высотой в ее руку, а глаза у него очень большие, и что он подпрыгивал и подскакивал перед ней, а потом сосал ее снова, когда она прилегла, причиняя ей этим сильную боль, а потом скрылся с глаз. Далее она призналась, что в первый день прошедшего июня в отсутствие мистера Истчерча и его жены она щипала и колола грудь и живот Грейс Томас (с помощью черного человека, точнее, дьявола) и что они продолжали мучить ее таким образом два или три часа с намерением убить.

И далее сказано, что в то же самое время она видела Анну Уэйкли, которая растирала различные части тела Грейс Томас, хотя Анна Уэйкли, присутствовавшая на допросе, утверждает, что допрашиваемой не видела. Поскольку Темперанс Ллойд полностью созналась и сделала подробное заявление касательно упомянутой Грейс Томас, мы, проводившие допрос, вынуждены были задать ей и другие вопросы относительно других случаев ведовства, которое она совершала против телесного здоровья иных обитателей этого города, а именно:

Она призналась, что числа примерно 14-го дня месяца марта года нашего Господа 1670-го она была арестована по обвинению в занятиях ведовством во вред Уильяму Герберту, покойному жителю Байдфорда, крестьянину. И хотя тогда на суде в Эксетерском замке судья и присяжные признали ее невиновной, она сознается, что вина лежит на ней и что по наущению черного человека она замучила Уильяма до смерти.

А также числа примерно 15 мая в год нашего Господа 1679-й она предстала перед судом тогдашнего мэра Байдфорда по обвинению в применении ведовства против Анны Феллоу, дочери Эдуарда Феллоу, джентльмена. И поскольку ее обыскали тогда несколько женщин, но никаких ясных указаний на связь с дьяволом на ее теле не нашли, то мистер Феллоу решил не продолжать против нее дело. Однако теперь она сознается, что упомянутый черный человек, или дьявол (или другой черный человек, или дьявол) с ней вместе причинил вред телесному здоровью Анны Феллоу, отчего Анна Феллоу вскоре скончалась.

Настоящим мы, Томас Истчерч с супругой Элизабет, Онор Хупер и Анна Уэйкли, заявляем, что вчера, в третий день июля 1682 года, дали под присягой показания против Темперанс Ллойд, вдовы из Байдфорда, которая использовала и приводила в исполнение ведовство против Грейс Томас, старой девы, проживающей в том же городе, что нашими показаниями подтверждаем.

Однако мы не удовлетворены некоторыми подробностями касательно куска кожи, который, как призналась Темперанс Ллойд Элизабет Истчерч, она использовала: мы полагаем, что при помощи этого куска кожи или над ним могли быть произнесены какие-либо заклинания. По этой причине сегодня, четвертого июля, мы, с разрешения и одобрения судей, привели Темперанс в приходскую церковь Байдфорда, в присутствие Майкла Огилби, священника означенной приходской церкви, и других людей, где мистер Огилби стал спрашивать у Темперанс, как давно дьявол обратил ее ко злу.

Тогда Темперанс призналась, что лет двенадцать тому назад дьявол впервые убедил ее стать орудием смерти Уильяма Герберта.

Что до Грейс Томас, то Темперанс призналась, что в прошлую пятницу (23-го дня прошедшего июня) она пришла в лавку Томаса Истчерча в образе кошки и утащила оттуда куклу, или изображение (именуемое игрушечным ребенком), принесла ее в комнату, где лежала Грейс, и оставила подле кровати. Но в том, что втыкала в эту куклу булавки, не созналась, хотя мистер Огилби специально спрашивал ее об этом.

Также Темперанс призналась там же и тогда же, что была причиной смерти Анны Феллоу.

Там же и тогда же она созналась, что стала причиной смерти Джейн Даллин, покойной жены моряка Саймона Даллина из Байдфорда, уколов ее взглядом, причем сделала она это так искусно, что никто ее не заподозрил и она осталась безнаказанной.

Также Темперанс Ллойд созналась и заявила, что она убила своим колдовством Лидию Бурман из Байдфорда, незамужнюю, потому что та была свидетельницей на выездной сессии суда, перед которым она предстала по обвинению в смерти Уильяма Герберта, и заявила, что означенная Темперанс Ллойд явилась ей в облике рыжей свиньи, пока она варила пиво в доме Хамфри Акланда в Байдфорде.

Когда у нее спросили, в какой части дома мистера Истчерча или в какой части кровати, на которой лежала Грейс Томас, оставила она свою куклу, она отказалась отвечать, сославшись на то, что дьявол разорвет ее на куски.

Затем мистер Огилби выразил желание, чтобы Темперанс прочитала молитвы «Отче наш» и «Верую», что она и сделала, однако с большими ошибками. Тогда мистер Огилби дал ей множество полезных наставлений и с этим ее оставил.

Показания Уильяма Герберта, кузнеца…

Этот свидетель под присягой сообщил, что примерно второго дня февраля месяца года нашего Господа 1670-го он слышал, как его отец сказал перед кончиной, что это Темперанс Ллойд заколдовала.

Отец велел ему вместе с другими родственниками осмотреть его тело после смерти, и так они увидят, какие знаки и отметины оставила на нем Темперанс Ллойд. И также сказал, что его отец был уверен в том, что кровь его падет на голову Темперанс Ллойд, и желал, чтобы свидетель добился ее ареста. Так он и сделал, однако в тот раз на суде ее оправдали.

И также добавил, что в четвертый день июля месяца сего года он пошел в Байдфордскую тюрьму к Темперанс (по поводу миссис Грейс Томас) и спросил ее, причиняла ли она какой-либо вред упомянутому покойному Уильяму Герберту, на что она ответила: «Конечно, Уильям, это я убила твоего отца».

Свидетель потребовал от нее ответа и на другой вопрос: причиняла ли она когда-нибудь какой-нибудь вред или зло Лидии Бурман, незамужней. На что Темперанс ответила положительно и заявила, что была причиной ее смерти.

Тогда свидетель спросил, почему она не сказала об этом, когда была в тюрьме в последний раз. Она отвечала, что тогда время еще не вышло, ибо дьявол наделил ее большим могуществом и отвел ей больше времени. И он также слышал, как Темперанс Ллойд призналась, что была причиной смерти Анны Феллоу. А также в том, что она околдовала Джейн, жену Саймона Даллина, только поглядев на нее.

Показания Джона Барнза, йомена…

Указанный свидетель под присягой показал, что на Пасху во вторник (18-го дня прошедшего мая месяца) у его жены начались сильные колющие и режущие боли в руках, животе и груди, точно ее кололи шилом, так же как описывала упомянутая Грейс, до такой степени, что свидетель опасался, что она немедленно умрет. В таком состоянии она пребывает по сей день, мучительные боли не оставляют ее.

И далее сказано, что в прошлое воскресенье, 16-го дня июля сего месяца, около десяти утра его жене было настолько плохо, что четверо мужчин и женщин едва могли ее удержать.

В это самое время Агнес Уайтфилд, жена Джона Уайтфилда, веревочника, которой случилось быть в его доме, услышала, что за дверью кто-то есть, открыла и увидела Мэри Тремблз из Байдфорда, незамужнюю, которая стояла с белой миской в руках, как будто собралась в общую пекарню. И тут его жена спросила у Агнес Уайтфилд, кто пришел. На что Агнес Уайтфилд ответила, что это Мэри Тремблз. Тогда его жена сказала, что Мэри Тремблз и есть одна из тех, кто мучает и ее, и что теперь она пришла, чтобы лишить ее жизни.

Показания Грейс Барнз, жены Джона Барнза, йомена…

Указанная свидетельница под присягой показала, что очень больна и страдает сильными болями уже несколько лет и что лекарства от них она искала повсюду и никогда и не подозревала, что против нее использовали колдовство или магическое искусство, пока полтора года назад один врач не сказал ей об этом. И далее сообщается, что она заподозрила в этом некую Сюзанну Эдуардс, вдову из Байдфорда, которая часто приходила в дом ее мужа под разными легкомысленными предлогами, а то и вовсе без предлога.

И далее сказано, что примерно в середине прошлого мая у нее начались очень сильные колющие и режущие боли в руках, груди и сердце, как будто ее по всему телу кололи шилом, и так она мучилась много дней и ночей подряд без облегчения.

А также сказано, что в воскресенье 16-го дня прошлого июля месяца ей стало совсем плохо. В это самое время случилась в доме ее мужа Агнес Уайтфилд, которая открыла дверь и увидела на пороге Мэри Тремблз. Свидетельница спросила, кто пришел. Агнес ответила, что это Мэри Тремблз. После чего свидетельница сразу уверилась, что Мэри Тремблз и Сюзанна Эдуардс и есть те самые персоны, которые мучили ее, применяя какое-то магическое искусство или ведовство против ее тела.

Показания Уильяма Эдуардса, кузнеца из Байдфорда…

Упомянутый свидетель под присягой показал, что в семнадцатый день июля месяца сего года он слышал, как Сюзанна Эдуардс созналась в том, что дьявол обладал ее телом и сосал ее грудь и потайные органы. И далее сказано, что он слышал, как Сюзанна Эдуардс говорила, что она и Мэри Тремблз невидимками вместе приходили в дом Джона Барнза, где Грейс, жена Джона Барнза, лежала в очень плохом состоянии. И далее сказано, что он слышал также, как Сюзанна сказала, что она и Мэри Тремблз приходили, чтобы покончить с Грейс Барнз.

Показания Джоан Джоунз, жены Энтони Джоунза, крестьянина…

Упомянутая свидетельница под присягой показала, что в восемнадцатый день июля месяца сего года она была с Сюзанной Эдуардс, когда к той пришел некто Джон Даннинг из Грейт-Торрингтона, и она слышала, как он допытывался у Сюзанны, как и каким образом она стала ведьмой. На что Сюзанна отвечала, что никогда раньше об этом никому не рассказывала, а теперь расскажет. И далее сказано, что она слышала, как Сюзанна Эдуардс призналась Джону Даннингу, что собирала однажды хворост в лесу и вдруг увидела джентльмена, который шел прямо к ней. Она обрадовалась, решив, что, может быть, ей удастся выпросить у него немного денег.

И далее свидетельница сообщает, что Джон Даннинг стал спрашивать у Сюзанны, где именно повстречала она этого джентльмена. Она ответила, что было это у Парсонадж-Клоуз. И далее сообщается, что после ухода Джона Даннинга она слышала, как Сюзанна Эдуардс призналась, что в воскресенье шестнадцатого дня июля месяца сего года она и Мэри Тремблз с помощью дьявола кололи и мучили Грейс Барнз.

И далее сказано, что она слышала, как Сюзанна Эдуардс и Мэри Тремблз сознавались, что сегодня, восемнадцатого июля, они мучили и кололи упомянутую Грейс Барнз снова.

И еще сообщает, что слышала, как Мэри Тремблз говорила Сюзанне Эдуардс: «Ах ты, мошенница, я теперь все расскажу. Ведь это ты превратила меня в ведьму, и сама ты ведьма, и я по совести должна в этом поклясться!» На что Сюзанна отвечала: «Вот не думала, что у тебя хватит наглости рассказывать всем об этом». И далее говорится, что Сюзанна Эдуардс созналась, что дьявол часто пользуется ее невидимым обличьем (призраком).

И далее сказано, что Сюзанна Эдуардс созналась, что колола и мучила Доркас Коулман, жену Джона Коулмана, моряка.

И далее сказано, что она слышала, как Сюзанна Эдуардс призналась, что дьявол в образе молоденького мальчика несколько раз лежал с ней в постели и сосал ее грудь, отчего ей было очень холодно. И еще сказано, что, пососав ее грудь, упомянутый мальчик или дьявол несколько раз обладал ее телом.

И далее сказано, что ее муж Энтони Джоунз, увидев, как Сюзанна тискает и шарит руками по собственному телу, сказал ей: «Ты, дьяволица, ты и сейчас кого-то мучаешь». На что Сюзанна рассердилась и ответила: «Ну ладно, будь по-твоему». И в эту минуту Грейс Барнз почувствовала сильную колющую боль и укол в сердце, как она позднее подтвердила. И далее свидетельница подтверждает, что господин мэр отправил одного из констеблей, ее мужа и еще нескольких человек за Грейс Барнз, чтобы они привезли ее в ратушу Байдфорда, что они и сделали. И, как только ее муж вместе с другими привел и с большими трудами поднял Грейс Барнз в здание ратуши, Сюзанна Эдуардс обернулась и так поглядела на ее мужа, что с тех самых пор он чувствовал себя очень плохо, пока провожал Грейс Барнз в ратушу в присутствие мэра и судей. Он даже воскликнул: «Жена, эта дьяволица и меня заколдовала», имея в виду Сюзанну Эдуардс. И тут же он стал подпрыгивать и подскакивать, точно безумный, а потом упал на пол, весь дрожа и с пеной на губах, и лежал так с полчаса, точно мертвый или умирающий. Наконец, придя в себя, муж сказал ей, что Сюзанна Эдуардс его околдовала.

И далее свидетельница заявляет, что никогда раньше не знала, чтобы у ее мужа случались какие-нибудь припадки или конвульсии, но все время, пока он был ее мужем, здоровье у него было самое отменное.

Допрос Мэри Тремблз из Байдфорда, незамужней…

Упомянутую женщину, обвиняемую в ведовстве против Грейс Барнз, спросили, как давно она занимается ведовством, на что она ответила, что около трех лет тому назад Сюзанна Эдуардс сказала ей, что если она станет делать, как сама Сюзанна, то ей будет очень хорошо. Допрашиваемая поддалась тогда на уговоры Сюзанны и сказала, что будет делать, как она.

И далее допрашиваемая подтверждает, что Сюзанна Эдуардс обещала ей, что она никогда больше не будет знать нужды в деньгах, провизии, напитках или одежде. И далее допрашиваемая подтвердила, что после того, как она вступила в эту сделку с Сюзанной Эдуардс, дьявол в образе льва (так ей подумалось) пришел и возлег с ней и спознался с ней во плоти. После чего дьявол принялся сосать ее в потайных местах и сосал так жестоко, что она кричала от боли.

И далее обвиняемая подтверждает, что во вторник на пасхальной неделе, 18-го дня прошлого мая месяца, она ходила по городу Байдфорду, прося подаяния, и встретилась с Сюзанной Эдуардс, которая спросила, где она была. На что Мэри ответила, что ходила по городу просила хлеба, но никто ей ничего не дал. Тогда они вместе с Сюзанной пошли в дом Джона Барнза, надеясь, что там им что-нибудь дадут. Но Джона Барнза не было дома, а Грейс Барнз, его жена, и ее служанка ничего им не дали. Тогда Сюзанна Эдуардс и она оставили дом Джона Барнза. В тот же самый день, но позже, Сюзанна попросила ее пойти в дом Барнза купить на фартинг табаку. Она пошла, но снова ничего не получила. После этого она встретилась с Сюзанной Эдуардс, которая сказала, что лучше бы Грейс Барнз не пожалела табаку.

И далее обвиняемая подтверждает, что в шестнадцатый день сего месяца июля она и Сюзанна пошли в дом Джона Барнза, прошли невидимыми сквозь дверь в комнату, где едва не защипали Грейс Барнз до смерти. Джона Барнза они видели с женой в постели, он лежал у стенки.

Когда у нее спросили, сколько раз дьявол вступал с ней в плотские сношения помимо упомянутого, она ответила, что еще три раза, в последний раз шестнадцатого дня сего июля месяца по дороге в общественную пекарню. И что в тот раз с помощью дьявола она наверняка прикончила бы Грейс Барнз, не разлей она немного теста, которое несла в пекарню.

Допрос Сюзанны Эдуардс, вдовы…

Упомянутую женщину, обвиняемую в применении ведовства против Грейс Барнз, спросили, как давно она вступила в связь с дьяволом. Ответила, что около двух лет тому назад она повстречала джентльмена возле поля, называемого Парсонадж-Клоуз, в городе Байдфорд. А также сообщила, что одет он был во все черное. Она надеялась, что он даст ей немного денег. Когда джентльмен подошел к ней, она присела перед ним почтительно, как она думала подобает оказывать честь джентльмену.

Когда у нее спросили, кто же был этот джентльмен, о котором она говорит, ответила, что это был дьявол. А также созналась, что дьявол задал ей вопрос, не бедная ли она женщина, на который она ответила, что так и есть. Тогда дьявол в облике джентльмена сказал ей, что если она выполнит его просьбу, то никогда больше не будет знать нужды в еде, питье и одежде. Тогда она спросила у джентльмена (или, скорее, дьявола): «Именем Господним, что же это такое у меня будет?» И он тут же исчез.

И далее обвиняемая призналась, что после к ней приходило нечто в образе маленького мальчика, и она думает, что это был дьявол. Он ложился с ней в кровать и сосал ее грудь.

Также обвиняемая созналась, что позже встречала его в месте, называемом Стэмбридж-Лейн, в Байдфорде, что ведет к Абботишему, следующему приходу к западу от Байдфорда, и там он тоже сосал кровь из ее груди. И далее обвиняемая созналась, что в воскресенье, в шестнадцатый день сего июля месяца, она вместе с Мэри Тремблз ходила в дом Джона Барнза и никто их не видел. И там они вошли в ту самую комнату, где была Грейс, жена Джона Барнза, кололи ее и щипали и причиняли большие мучения, так что Грейс Барнз едва не скончалась.

И еще обвиняемая созналась, что сегодня днем снова колола и терзала Грейс Барнз (и показала, как она это делала). А также созналась, что дьявол наущал ее покончить с Грейс Барнз и обещал прийти к ней еще раз до того, как она уйдет из города. А еще она сказала, что может уйти в любое место невидимой, а тело ее при этом останется лежать на постели.

Когда ее спросили, причиняла ли она вред телесному здоровью кого-либо еще, кроме упомянутой Грейс Барнз, созналась, что колола и мучила Доркас Коулман, жену Джона Коулмана, моряка. И еще сказала, что отдалась дьяволу, когда повстречалась с ним на Стэмбридж-Лейн. И еще сказала, что Мэри Тремблз служила ей также, как она сама служила дьяволу (которого она по-прежнему называла джентльменом).

Напечатан Дж. Диконом, возле трактира «Радуга», что позади церкви св. Андрея в Холборне.

Джейн Венхам

Лорд главный судья Джон Голт был назначен в 1690 г. Вильгельмом и Марией, за все время своей службы он не вынес приговора ни одной ведьме. За 12 лет пребывания в судейском кресле (он скончался в 1702 г.) ему пришлось выслушать немало дел о ведовстве во всех концах страны, а потому его влияние распространилось не только на коллег по Верховному суду, но также на провинциальных судей, причем не только в Англии, но и в Америке. Его пример в сочетании с растущим объемом естественно-научных и медицинских знаний стал одним из решающих факторов, который заставил закон отвергнуть ведовские суеверия.

В первые десятилетия XVIII в. обращаться в суд с обвинениями в ведовстве вообще стало рискованным делом. Закон постепенно поворачивался к ведьмам спиной, и к 1738 г., когда был отозван статут Якова I, ведовство перестало быть уголовным преступлением.

Честь быть последней в Англии женщиной, осужденной за ведовство, выпала на долю Джейн Венхам. Она жила в местечке Уолкерн, в Хертфордшире, где за ней прочно закрепилась репутация ведьмы. Джон Чепмен, фермер из Уолкерна, давно подозревал, что странный падеж его овец и лошадей каким-то образом связан с ведовством Джейн (он оценивал свои потери на сумму около 200 фунтов, немалые по тем временам деньги.) Однако доказать вину старой женщины он не мог, а потому решил запастись терпением и подождать, не сыграет ли она ему на руку. Так оно и вышло.

У него в работниках был один молодой парнишка, Мэтью Джилстон. В день нового 1712 г. Мэтью перетаскивал вилами солому из амбара преподобного мистера Гардинера, местного священника, в амбар своего хозяина, когда ему повстречалась Джейн Венхам. Она попросила у него соломы, но хотя он отказал ей, сама взяла с вил горсть-другую. 29 января, когда он молотил в амбаре у Чепмена, к нему подошла закутанная в плащ с капюшоном старуха и попросила продать ей соломы на пенни. И снова он сказал «нет», и она пошла восвояси, бормоча что-то себе под нос.

Как только старуха ушла, с Мэтью случился странный припадок.

Он выскочил из амбара, побежал в Мандерс-Хилл (а это в трех милях от Уолкерна) и стал просить там в одном доме соломы на пенни, а когда ему отказали, подбежал к навозной куче, взял оттуда соломы, стянул с себя рубашку, завернул в нее солому и понес домой. Он не знает, что его побудило так поступить, помнит только, что его заставили, хотя как — тоже неведомо.

Во время этого бессмысленного занятия Мэтью Джилстон повстречал немало людей, которые потом подтвердили, что бежал он и в самом деле быстро. Они же сообщили, что, добежав до реки, мальчик не стал искать мост, а бросился через нее вплавь.

Фермеру Чепмену как раз случилось быть у себя во дворе, когда туда вбежал полуголый мальчишка, неся в руках собственную рубаху с соломой и навозом, а услышав историю, которую ему рассказал Мэтью, фермер уверился, что это Джейн околдовала его. Повстречавшись с ней в следующий раз, он стал обвинять ее, распалился и назвал ее «ведьмой и сукой».

Оскорбленная, Джейн Венхам пошла 9 февраля к местному судье, сэру Генри Чонси, и стала требовать, чтобы Чепмена вызвали в суд, взыскали с него за ущерб, который он причинил ей, назвав ее ведьмой, и запретили повторять подобные обвинения. Сэр Генри повесткой вызвал его в суд, и Чепмен явился к нему 11 февраля. Выслушав рассказ фермера и расспросив о характере матушки Венхам, судья решил, что не может взыскать с фермера за убытки, но предложил назначить выбранного самой матушкой Венхам соседа в качестве арбитра в их споре. Она назвала пастора Гардинера, и поскольку Чепмен был не против, все трое отправились к нему. Тот, выслушав их рассказ, счел, что матушке Венхам причитается шиллинг в качестве возмещения убытков, и велел им с фермером скорее помириться. Однако матушка Венхам оскорбилась столь ничтожной суммой, в которую был оценен нанесенный ей ущерб, и ушла, бормоча, если и здесь правосудия не найти, то она поищет его в другом месте.

У Гардинеров была молоденькая служанка Энн Торн, 16 или 17 лет. Пока мистер Гардинер выступал в качестве арбитра в споре фермера со старухой, Энн сидела у огня на кухне, давая отдых ноге, которую только что вправили после несчастного случая накануне вечером.

Вскоре после ухода Чепмена и матушки Венхам пришел некий мистер Брэгг, которого мистер и миссис Гардинер принимали в гостиной. Не прошло и семи минут, как вдруг из кухни донесся «странный вой». Гардинер тут же кинулся туда и увидел Энн Торн, которая в одной сорочке «сидела и выла, заламывая руки, не в силах произнести ни слова». Священник позвал на помощь свою жену и Брэгга, которые тут же прибежали. Миссис Гардинер стала расспрашивать у девушки, в чем дело, а она, не в силах вымолвить ни слова, только указывала на узелок, который лежал у ее ног. Миссис Гардинер подняла узелок, развернула его и «обнаружила, что это платье и фартук девушки, в которые завернуты дубовые веточки и сухие листья».

Как только узелок развязали, Энн начала выкрикивать: «Смерть мне и погибель!» Остальные стали допытываться, что с ней такое приключилось, и она, придя немного в себя, объяснила, что, сидя одна в кухне, «задумалась вдруг о Джейн Венхам». И тут же ею овладело сильнейшее желание бежать прочь из дома, так что она вскочила и выбежала в поле. Там она перелезла через высокую запертую калитку и бросилась по дороге, ведущей на вершину холма.

Она повстречала двух работников Чепмена, которые, увидев, что она не в себе, стали уговаривать ее вернуться обратно. Говорить она не могла, но, когда они попытались вернуть ее силой, девушка вырвалась и бежала до тех пор, пока не оказалась в месте, называемом Хакни-Лейн, по дороге в Кромер. Там она увидела укутанную в плащ с капюшоном маленькую старушку, которая спросила ее, куда она идет, на что та ответила, что идет в Кромер за ветками. В Кромере нет никаких веток, ответила ей старая женщина, но если ей непременно нужно, то можно сорвать немного с ближайшего дуба. Так она и сделала и положила их на землю. Затем старуха попросила девушку снять передник и платье, завернуть в них ветки и нести их домой. У нее не оказалось при себе ничего, чтобы скрепить узелок, и старуха дала ей большую гнутую булавку и исчезла. Всю дорогу домой Энн пробежала в одной сорочке, не останавливаясь, пока не оказалась вновь на кухне пасторского дома.

Выслушав историю Энн Торн, миссис Гардинер заявила, что состояние и поведение девушки в точности напоминает Мэтью Джилстона, когда тот бегал за соломой для матушки Венхам. Согласно бытующему в народе поверью, что если сжечь заколдованную вещь, ведьма, которая это сделала, появится сама, миссис Гардинер бросила ветки в огонь. Они занялись и все еще жарко горели, когда в кухню вошла матушка Венхам и спросила, здесь ли еще миссис Торн, мать Энн, которая послала ей отсюда весточку. Миссис Гардинер ответила, что миссис Торн уже ушла домой, и посоветовала поискать ее там.

Желая проверить рассказ Энн, мистер Брэгг немедленно направился на ферму Чепмена поговорить с двумя работниками, которые якобы видели девушку, когда она бежала по холму. Они подтвердили ее рассказ, добавив, что девушка «бежала на удивление быстро». То же сообщил и Дэниэл Чепмен, брат Джона Чепмена, который повстречал девушку, когда ехал верхом на лошади по дороге.

Внешне случаи с Мэтью Джилстоном и Энн Торн были очень похожи, однако существовало между ними и одно важное отличие: «Мальчик после этого продолжал жить, как ни в чем не бывало, тогда как для несчастной девицы это было лишь началом всех горестей».

В ту ночь Энн довольно хорошо спала, и на следующее утро миссис Гардинер спросила ее, не отправится ли она к миссис Адаме, соседке, чтобы принести от нее немного гороху. Энн ответила, что может, пошла к миссис Адаме и забрала горох, но на обратном пути повстречала Джейн Венхам, которая спросила ее, почему она распускает о ней такие россказни. Энн ответила, что всего лишь сказала правду, на что матушка Венхам возразила: «Если еще скажешь обо мне что-нибудь подобное, тебе будет хуже, чем раньше», — и толкнула ее. Встреча расстроила девушку, и она вернулась в дом священника несколько взволнованной и рассказала миссис Гардинер о том, что с ней случилось.

В тот день у Энн опять был припадок, она дрожала, корчилась в судорогах и не могла сказать ни слова, хотя все время осознавала, что происходит вокруг. Во время припадка она не переставала указывать в сторону дома Джейн Венхам.

Придя в себя, оно сообщила своим работодателям, что ей не полегчает, пока она не принесет еще веток, и попыталась покинуть дом. Поначалу миссис Гардинер и соседи, зашедшие к ним в дом, не позволили ей сделать это, однако потом вынуждены были отпустить ее, но последовали за ней на некотором отдалении. «По дороге ей попались две высокие калитки, одну из которых специально для нее открыли, но, вместо того чтобы пройти в нее, девушка ловко перебралась через запертую, ту же самую, через которую она перелезала и раньше». Затем она помчалась к подножию Белого холма, а миссис Гардинер и все остальные бежали за ней, стараясь не упустить ее из виду. Там ноги у нее подкосились, и она упала на землю, тогда ее подняли и понесли к дому. Но вскоре она вырвалась и побежала назад, добежала до того же самого места и опять встала как вкопанная. Так повторялось несколько раз, пока миссис Гардинер не велела мужчинам вести ее дальше силком, но, как только они снова дошли до того места, девушка завизжала и взмолилась отпустить ее, «ибо что-то так сильно толкало ее, что могло лишить жизни, если она не послушается». Они понесли ее домой, но, дойдя до калитки, «не могли заставить ее пройти в открытую, зато она с легкостью перескочила через ту, что была заперта».

По прибытии в дом священника с ней снова случился припадок, продолжавшийся довольно долго. Когда она пришла в себя и дар речи снова вернулся к ней, у нее спросили, почему она не могла идти дальше подножия Белого холма, на что она отвечала, что это Джейн Венхам загородила ей дорогу и предупредила, что она может идти за ветками только в том случае, если будет одна.

Отдохнув немного, Энн почувствовала необоримое желание пойти к дому Джейн Венхам под тем предлогом, что той нужна ее кровь. Ей позволили выйти, и она направилась прямиком к дому старухи, но, перелезая через изгородь, упала в канаву и снова вывихнула колено. Матушка Венхам как раз собиралась войти в дом, когда Энн крикнула ей: «Это ты меня мучаешь!» Матушка Венхам это отрицала, а когда миссис Гардинер попросила ее подойти к девушке, отказалась.

Итак, Энн Торн снова внесли в дом, где с ней случился еще один припадок, на протяжении которого она настойчиво указывала рукой в сторону дома Джейн Венхам. Уильям Барроуз, сосед, пообещал привести старуху, если сможет, и действительно привел. Как только она подошла к девушке, та воскликнула: «Это ты меня погубила!» — и попыталась броситься на нее. Старуха назвала ее лгуньей и ушла.

Вечером Энн стало лучше, если не считать сильной боли в вывихнутом колене; на следующее утро Гардинер отослал ее к костоправу, который жил в трех милях от них. Она вернулась в полдень, все с ней было в порядке, «колено замечательным образом вправлено». Час спустя у нее начался очередной припадок, а когда девушка пришла в себя, то сообщила тем, кто был с ней рядом, что совсем поправится, если снова пойдет за ветками.

Мистер Артур Чонси и Томас Ирланд заявили, что будут следовать за ней на некотором расстоянии, чтобы посмотреть, как она поступит, и не дать ей сделать над собой что-нибудь дурное. На этот раз она добралась до дуба, а мужчины с другой стороны изгороди наблюдали, как она сорвала несколько веточек и завернула их в свое платье и передник, которые, как и в прошлый раз, снова сняла. Завернув вещи в узелок, она уже собралась домой, как вдруг заметила мистера Чонси, и с ней немедленно сделался припадок. Мужчины подождали, не поднимется ли она сама, но она продолжала лежать, и тогда они подошли к ней, подхватили ее на руки и снова понесли домой. Но пронести ее в открытую калитку им снова не удалось, как они ни старались, ее словно кто-то вырвал из их рук и перебросил через закрытую калитку «с такой непостижимой быстротой, которую и представить себе не могли те, кто это видел».

Оказавшись по другую сторону калитки, она встала, вбежала в дом и бросила свои ветки в огонь. Тогда миссис Гардинер стала ее спрашивать, что она видела на этот раз.

Она сказала, что снова видела старуху, которая не велела ей больше приходить за ветками и дала ей булавку, просунув ее сквозь изгородь. Рука старухи, добавила она, была так черна, что нельзя было сказать, в перчатке она или нет, а лицо скрывал капюшон плаща, так что разглядеть его она тоже не смогла.

До конца дня девушка чувствовала себя хорошо, но около пяти часов у нее начался новый припадок. На этот раз присутствовавшие решили проверить, не прикидывается ли она, указывая на дом Джейн Венхам, и повернули ее кругом, лицом в противоположную сторону. Они делали так несколько раз, но каждый раз Энн разворачивалась обратно. Потом она стала кричать и твердить, что ей надо идти, и, когда мистер Чонси и еще два-три человека вызвались проследить за ней, миссис Гардинер согласилась ее отпустить.

Девушка кинулась прямиком к реке, которая протекала в низине, но, когда она уже собиралась броситься в нее, мужчины ее удержали. Она завизжала, настаивая, что должна войти в воду, и даже когда ее вели по мосту через реку, не оставляла попыток дотянуться до воды. Она твердила, что поправится, если коснется воды, так что кто-то из них зачерпнул воды и поднес ей, но ее это не удовлетворило, она настаивала, что должна войти в реку сама.

Дома она все продолжала указывать в сторону жилища матушки Венхам, и один или двое мужчин взялись привести старуху. Но та заперлась у себя и отказывалась выходить, хотя они предлагали ей деньги. Отчаявшись уговорить ее, послали за констеблем. И так случилось, что он и сам направлялся к матушке Венхам с ордером на ее арест по подозрению в ведовстве, выписанным сэром Генри Чонси.

Но старая женщина отказалась открывать даже констеблю, который отдал приказ ломать дверь. Схватив матушку Венхам, они потащили ее в дом священника и поставили перед Энн, которая все еще билась в припадке. Как только старуха сказала ей несколько слов, краска прилила к щекам девушки, «и она вскочила с криком: „Ты низкая женщина, ты погубила меня!” — налетела на нее и стала царапать, приговаривая: „Мне нужна твоя кровь, иначе я никогда не поправлюсь!”» Она царапала Джейн Венхам лоб что было сил, но кровь не шла. Не отворачивая головы, старуха поощряла ее царапать еще, но, хотя ногти девушки кусками срывали кожу, крови по-прежнему не было.

Присутствовавшие стали тогда нападать на матушку Венхам, но она продолжала настаивать на своей невиновности. Она была настолько уверена в своей правоте, что предложила даже обыскать ее на предмет ведьминых знаков или бросить в воду. Кто-то, однако, заявил, что «в этом нет пока нужды, а пусть она лучше скажет „Отче наш"». Она сделала несколько попыток, но каждый раз пропускала одно-два предложения. Даже когда миссис Гардинер попросила ее повторять за ней, она не смогла выговорить «Прости нам долги наши, как и же мы прощаем должникам нашим» и «Не введи нас в искушение».

После этого констебль увел ее и запер на ночь, а наутро сэр Генри Чонси пришел в дом Джона Триггза в Уолкерне, куда привели и обвиняемую. Пока сэр Генри допрашивал Мэтью Джилстона, с Энн Торн снова случился сильнейший припадок, так что все решили, что ей настал конец. Девушку вынесли во двор и подвели к ней Джейн Венхам. И снова кровь прилила к ее щекам и она попыталась встать и броситься на старуху, но люди ее удержали.

Сэр Генри выбрал четырех женщин обыскать Джейн Венхам. На протяжении часа они усердно исполняли возложенную на них задачу, но в конце концов вынуждены были доложить судье о неудаче, которая их постигла: ни лишнего соска, ни какой-либо другой отметины, через которую дьявол мог бы кормиться ее кровью, обнаружено не было. Поскольку было уже поздно, сэр Генри перенес допрос на следующий день и приказал всем прийти к нему в дом в Ардли-Бери с утра.

В тот вечер и ночью у Энн было еще несколько припадков, во время которых священник молился вместе с ней и читал ей из Библии, пока она наконец не заснула около четырех часов утра.

На следующее утро все заинтересованные стороны двинулись к сэру Генри, и первой свидетельницей, которую вызвали на допрос, стала миссис Гардинер. Как только супруга священника заняла свидетельское место, Джейн Венхам упала ей в ноги и стала умолять «не свидетельствовать против нее, выражала сильнейший страх перед тюрьмой, призывала на свою голову ужасные проклятия, если она и впрямь виновна, заявляла, что готова подвергнуться испытанию водой; но сэр Генри и слышать не хотел о подобного рода испытании, поскольку оно незаконно и оправдать его нельзя».

На допросе присутствовал священник из Ардли, преподобный мистер Стратт, который подверг Джейн Венхам испытанию чтением наизусть молитвы «Отче наш». Позже именно это показание священника на выездной сессии суда вызвало презрительное отношение судьи Пауэлла. Стратт спросил старуху, может ли она прочесть «Отче наш». Та ответила, что да, и стала читать. До слов «Прости нам долги наши» все шло хорошо, но эту строку она не смогла произнести правильно, а также предложение «Не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого». Она пыталась шесть или семь раз, но у нее все равно ничего не выходило, и, как сообщил суду Стратт, «она говорила либо „Не введи нас не в искушение и зло”, либо „Введи нас в искушение и зло”, либо „Введи нас в не искушение, но избавь нас от всякого зла”». «И что же, по-вашему, все это доказывает, — спросил судья, — помимо того, что перед нами бедная неграмотная женщина, незнакомая с тонкостями грамматики?»

Среди допрошенных сэром Генри свидетелей была Сьюзен Айлот, жена Уильяма Айлота, которая рассказала, что «около двенадцати лет назад на Рождество ее послали ходить за женой Ричарда Харви, на которую напала странная хворь. По дороге в дом Харви за ней все время шла Джейн Венхам, и она еще удивлялась зачем, ведь миссис Харви рассказала ей, что именно эта старуха ее и заколдовала. Проходя мимо окна миссис Харви, Джейн Венхам воскликнула: „И чего они смотрят, как эта тварь лежит тут? Взяли бы да поместили бы ее где-нибудь подальше!”»

На это Сьюзен Айлот очень рассердилась и стала выговаривать старухе, а та ответила: «Придержи-ка язык! Я же к тебе не лезу!» — и в ту же ночь больная умерла.

Немного погодя Джейн пришла в дом самой Сьюзен, когда та нянчилась со своим ребенком. Джейн погладила ребенка по головке и сказала: «Сьюзен, какой у тебя ребеночек забавный. У нас с тобой размолвка вышла, но я надеюсь, мы не поссорились». Потом она попросила дать ей взаймы стакан, донести до дома уксус из лавочки. Сьюзен дала ей стакан, так как боялась за ребенка, памятуя, что Джейн Венхам околдовала миссис Харви. Страхи ее подтвердились, ибо на следующее воскресенье ребенок сильно захворал, а ко вторнику умер.

Объясняли, что Джейн Венхам околдовала миссис Харви, желая отомстить за поступок своего мужа. Венхам в то время был еще жив, и он сам попросил мистера Харви поговорить с глашатаем из Хартфорда, «чтобы тот во всеуслышание ославил его жену, так что если кто ей после того доверится, то пусть пеняет на себя, и Ричард Харви сделал, как тот просил».

Томас Адамс-младший тоже выступил с рассказом о том, как недели за три до Рождества он повстречал Джейн Венхам на своем поле со своей же репой в руках, которую она приготовилась унести с собой. Когда он припугнул ее словами о том, что это кража, она бросила репу на землю. Но он позволил ей взять овощи, сказав, что «это ей дорого будет стоить. Тогда она вдруг смягчилась и стала просить прощения, говоря, что ничего за весь день не ела и что у нее совсем нет денег на покупку еды. Затем они разошлись каждый своей дорогой, и он ее больше не видел». Однако в рождественское утро у него вдруг околела овца, одна из лучших, 9 или 10 дней спустя еще одна, а потом еще две, и все без малейших признаков болезни. Но один из его пастухов сообщил, что одна овца перед смертью как-то странно себя вела: подскакивала и пыталась встать на голову. Он уверился, что их околдовала Джейн Венхам.

Все время, пока сэр Генри вел следствие, Энн Торн билась в припадках, но обычно поправлялась, когда над ней читали молитвы. По этой причине на допросы ее не вызывали ни разу.

После допроса Томаса Адамса сэр Генри снова перенес дальнейшие разбирательства на следующий день. Наутро два священника, Гардинер и Стратт, пришли к Джейн Венхам, чтобы еще раз подвергнуть ее испытанию молитвой. Им повезло не больше, чем раньше: старуха запиналась все на тех же предложениях. Тогда они заговорили с ней очень строго и сказали, что если она и впрямь виновна в болезни Энн Торн, то лучше ей сознаться, для спасения собственной души и блага других. Сначала она отрицала, что имела какое-то отношение к болезни девушки, но они продолжали давить на нее, и наконец она попросила Стратта поговорить с ней наедине в соседней комнате.

Но тот отказался слушать что-либо, если Гардинер не будет присутствовать при этом, но, справедливости ради, позволил присутствовать при разговоре родственнице Джейн, которая пришла посидеть с ней.

На это она согласилась, и они пошли в соседнюю комнату, где старая женщина призналась, что она ведьма и что она участвовала в порче Энн Торн, но что «есть и другая, виновная не меньше ее». Сообщила она также, что на кромерской дороге Энн Торн повстречалась с ее духом-помощником, который принял ее собственный облик. Когда у нее спросили, как давно она стала ведьмой, женщина ответила, что занимается ведовством уже 16 лет.

Она вошла в союз с дьяволом по причине своей злобности и коварства, так как, если случалось кому-либо из соседей разозлить ее, она насылала на них такие проклятия и угрозы, что однажды дьявол поймал ее на слове. Тогда они захотели узнать, кто были ее сообщники, и она назвала трех женщин из Уолкерна.

Когда священники сообщили о признании старухи сэру Генри, тот распорядился немедленно привести к нему трех женщин, которых она назвала. Те прибыли, он с каждой поговорил наедине и, не обнаружив «никаких фактов против кого-либо из них, отослал всех домой».

Весь тот день у Энн Торн также продолжались припадки.

Но молитвы всегда возвращали ей хорошее самочувствие. Около 7 или 8 часов вечера она начала видеть каких-то существ, похожих на кошек, которые приближались к ней и говорили, что она должна идти. Еще она сказала, что перед припадком всегда видит кошку, которая не только является ей, но и разговаривает с ней, соблазняя ее выйти из дома. Заметили, что в тот раз, как и во многих других случаях, в доме был слышен тоскливый вой, производимый котами, которые то кричали, как малые дети, а то издавали адские звуки, совершенно ни на что не похожие.

Позднее в тот же вечер с девушкой случился такой сильный припадок, какого еще никогда не было, так что, несмотря на поздний час, послали за Джейн Венхам, опасаясь, что иначе девушка умрет. Как только матушка Венхам вошла в комнату, Энн бросилась на нее с такой неожиданной силой и яростью, что трое или четверо мужчин едва могли ее удержать. Мистер Чонси отвел матушку Венхам в сторонку и попросил произнести какие-нибудь заклинания, чтобы помочь девушке, но старуха ответила, что это не в ее силах, и ее вернули под стражу.

На следующий день, 17 февраля, в воскресенье, у Энн снова было несколько припадков.

Решили взять мочу девушки, налить ее в каменный сосуд, закрыть пробкой и поставить на огонь, что они и сделали, а в дом, где находилась под стражей ведьма, послали человека наблюдать, не выкажет ли она признаков тревоги более сильных, чем обычно. Обнаружили, что в это самое время женщина, по-видимому, страдала от сильной боли и проливала слезы (чего не делала никогда ни до, ни после), и так продолжалось до тех пор, пока сосуд не слетел с огня с таким грохотом, точно выстрелили из пистолета. После этого ведьма стала очень весела, пела и танцевала.

Сэр Генри Чонси, выслушав наутро эту историю, решил, что у него достаточно оснований, чтобы отправить Джейн Венхам на выездную сессию суда, которую в девять часов утра 4 марта открыл судья Пауэлл. Присяжные заняли свои места, матушка Венхам заявила о своей невиновности, и на свидетельское место была вызвана первая из 16 свидетелей по этому делу, Энн Торн.

Но как только девушка собралась рассказать суду о том, что с ней случилось, как у нее тотчас начался сильнейший припадок. Судья был нетерпелив. Никогда еще, заявил он, не доводилось ему слышать, чтобы у околдованных случались припадки прямо в суде, ибо задержанная ведьма теряет власть над своей жертвой. Однако «ради удовлетворения присяжных он позволил подвести заключенную к девушке, чтобы та с ней поговорила, но девушка, как обычно, налетела на нее с большой яростью». Когда девушку увели из зала суда, на ее место пригласили миссис Гардинер, которая и дала полный отчет обо всем, что произошло, в точности таких же словах, которыми она пересказывала все это сэру Генри Чонси. Фактически никто из свидетелей, за исключением Фрэнсиса Брэгга, которого не допрашивал сэр Генри, не сообщил суду никакой новой информации.

У мистера Брэгга оказалась припасена интереснейшая история, которая окончательно истощила и без того хлипкие запасы легковерия судьи. Принеся присягу, мистер Брэгг поведал суду:

Он присутствовал, когда девица впервые побежала за ветками, и т. д., но тут судья его перебил вопросом, не может ли он сообщить чего-нибудь нового, о чем никто из свидетелей не говорил до него. Он ответил, что может предложить кое-что новое. Ему было велено продолжать, и он рассказал, что 19 февраля, в четверг, он, услышав, что странные комки перьев были извлечены из подушки Энн Торн прошлой ночью, пожелал их увидеть. Он вошел в комнату, где находились эти комки, взял два из них в руки и сравнил между собой. Далее он сообщил, что они были одинаково круглой формы, размером чуть больше монеты в одну крону. Он также заметил, что маленькие перышки складывались в приятный для глаза любопытный рисунок, на равном расстоянии друг от друга образуя радиусы круга, в центре которого встречались их заостренные кончики. Он сосчитал количество перьев и обнаружил, что в каждой лепешечке их было по тридцать два. Затем он попытался оторвать два или три пера, но обнаружил, что они были склеены чем-то вязким, и это вещество вытягивалось на семь или восемь дюймов, прежде чем перо удавалось освободить от него.

Затем, оторвав несколько перьев, он соскреб и вязкое вещество, удерживавшее их вместе, и под ним, в самой серединке, обнаружил несколько коротких волосков, черных и серых, скатанных вместе, каковые, по его мнению, могли быть кошачьей шерстью. Исследовав вторую лепешечку, он обнаружил, что она во всех деталях полностью совпадает с первой. Другие он не разглядывал, но с виду они были похожи, а всего он видел их десять или двенадцать. Он также сообщил, что Джейн Венхам ему сказала, что она занимается ведовством шестнадцать лет.

Судья Пауэлл заметил, что ему очень хотелось бы взглянуть на «заколдованные перья», и велел принести лепешечки в суд. Брэгг вынужден был признать, что не может удовлетворить его просьбу, так как все присутствующие сочли, что Энн Торн, «может быть, полегчает», если их сжечь.

Выслушав всех свидетелей, судья осведомился, как себя чувствует Энн Торн, и услышал, что она все еще бьется в припадке. Другой священник, который был в суде, предложил помолиться над ней и, когда судья дал разрешение, прочитал службу посещения больного и перешел к «Отче наш», «при звуках которого краска вернулась к щекам девушки, и присяжные, а также все, кто был с ней рядом, отчетливо услышали, как она повторяет за священником слова молитвы». Однако как только судья Пауэлл стал ее допрашивать, у нее снова начались судороги, и он вынужден был оставить надежду услышать ее показания.

Когда он обратился к матушке Венхам с вопросом, не хочет ли она сказать что-нибудь в свою защиту, та ответила, что не совершала ничего из того, в чем ее обвиняют. После этого судья подвел итог сказанному, не оставив у присяжных ни малейшего сомнения в том, какой ответ на вопрос: «Считаете ли вы, что представленных свидетельств достаточно, чтобы отнять у подсудимой жизнь в соответствии с предъявленными обвинениями?» — дал бы он сам. Присяжные заметили, что им требуется некоторое время на обдумывание своего вердикта, так что слушания были отложены до трех часов. В три часа присяжные вернулись, и старшина огласил их приговор: «Виновна».

Не скрывая своего удивления, судья Пауэлл переспросил: «Вы действительно признали ее виновной в том, что она разговаривала с дьяволом в кошачьем обличий?»

«Мы признаем ее виновной в этом», — ответил старшина присяжных.

Не имея выбора, судья вынужден был вынести смертный приговор, однако впоследствии ему удалось добиться королевского помилования для осужденной. Старухе предоставил убежище сочувствующий, полковник Пламмер из Джилстона, который поселил ее в маленьком домике в своем поместье и назначил небольшую пенсию. После смерти полковника граф и графиня Купер продолжали выплачивать пенсию до самой кончины Джейн Венхам в 1730 г.

После суда припадки у Энн Торн продолжались еще некоторое время. Она видела дьявола в облике кота, и ее рвало булавками. Некий врач излечил ее в конце концов, прописав мыть лицо и руки дважды в день, а также приставить к ней «молодого здорового парня» в качестве сиделки, чтобы не отходил от нее ни днем, ни ночью. Когда здоровье полностью вернулось к ней, молодая здоровая сиделка стала ее мужем, а вскоре у юной четы родился ребенок.

Последний удар вере в ведовство в Англии нанес епископ Фрэнсис Хатчинсон, который опубликовал в 1718 г. «Исторический очерк ведовства». Его сочинение безжалостно разоблачало заблуждения, связанные с ведовством, и было снабжено таким количеством свидетельств и совершенно неопровержимых аргументов, что ни один человек, претендующий на то, чтобы его считали разумным и рационально мыслящим, не осмеливался признаться в вере в ведовство после этого. Но жернова закона мелют медленно, и прошло еще почти два десятилетия, прежде чем ведовство в Англии перестало быть уголовным преступлением.

 

Статут Георга II от 1736 года

1. Его высочайшим королевским величеством по совету и с согласия духовных и светских лордов, а также членов палаты общин настоящего парламента властью последнего предписывается считать статут, принятый в первый год правления короля Якова I и озаглавленный «Акт против волшебства, ведовства и сношений со злыми духами», начиная с 24 июня сего года отозванным, недействительным и лишенным законной силы (за исключением той его части, которая отменяет статут, принятый в пятый год правления королевы Елизаветы и озаглавленный «Акт против волшебства, чародейства и ведовства»).

2. И далее упомянутой выше властью постановляется с 24 числа июня месяца текущего года считать принятый шотландским парламентом в девятый год правления королевы Марии (1562) акт, озаглавленный «Против ведовства», недействительным

3. И далее постановляется начиная с 24 числа июня месяца сего года никаких процессов, судебных тяжб и разбирательств против персоны или персон, обвиненных в ведовстве, колдовстве, чародействе или волшебстве, ни в одном суде Великобритании не открывать и не продолжать.

4. Для более действенного предотвращения и наказания любых претензий на владение искусством или властью, упомянутыми выше, которые людей невежественных часто вводят в заблуждение, указанными властями далее постановляется любого человека, который начиная с 24 числа июня месяца сего года будет делать вид, что пользуется или приводит в действие любое ведовство, колдовство, чародейство или волшебство, или станет притворяться, будто умеет предсказывать будущее, или претендовать на то, что своими умениями и знаниями в области любых оккультных искусств или наук может открывать, где и каким образом вещи и движимое имущество, считаемое пропавшим или украденным, можно обнаружить, каждого такого человека согласно закону в части Великобритании, именуемой Англией, или в части Великобритании, именуемой Шотландией, надлежит за каждое такое преступление подвергать тюремному заключению сроком на один год без возможности освобождения под денежный залог и каждые три месяца в течение упомянутого года ставить на один час к позорному столбу в столице графства или в городе, где проводится ярмарка, а также (если суд, вынесший такой приговор, сочтет необходимым) принуждать вносить денежный залог в качестве поручительства за свое хорошее поведение, выраженный в такой сумме, которую суд, учитывая обстоятельства правонарушения, сочтет достаточной, и в таком случае преступник будет продолжать оставаться в заключении до внесения залога.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел история

Список тегов:
охота на ведьм 











 





Наверх

sitemap:
Все права на книги принадлежат их авторам. Если Вы автор той или иной книги и не желаете, чтобы книга была опубликована на этом сайте, сообщите нам.