Голубицкий С. Как зовут вашего бога? Великие аферы XX века

ОГЛАВЛЕНИЕ

Точка всемирной канализации

Сегодня у нас необычная история. Необычная потому, что впервые героем выступает не человек и даже не компания, а… географическое место! Место, всякое соприкосновение с коим сразу же приводило к жутким махинациям и злейшим правонарушениям, которые заканчивались попеременно грандиозным финансовым скандалом, политическим кризисом, войной, а то и вовсе революцией.

Введение

Место это называется Панама. Вернее, Панамский перешеек, потому как в начале нашей истории никакой Панамы не существовало даже в теории. Лишь многие годы спустя, в результате меркантильных манипуляций, родилась идея государственного новообразования.
Если б Панамский перешеек был просто перешейком, никакой истории не вышло бы, а сама территория и по сей день дрейфовала в бессобытийной провинциальной дреме на задворках Колумбийской империи. Однако волею судеб беспокойный французский гений соединил Панамский перешеек с идеей Великого Канала, и судьба географического места трагически переменилась. В этой главной точке всемирной канализации сгинуло такое количество чужих денег, изничтожилось столько человеческих жизней, заржавело так много самой разнообразной техники и оборудования, что расположенный неподалеку Бермудский треугольник смотрится лечебным профилакторием.
История Панамского канала состоит из двух больших глав: французской и американской. Неугомонные французы объявились первыми, расковыряли живописный ландшафт, очень скоро надорвались и свернули работы на полпути, ввергнув по ходу дела собственное государство в финансовую и политическую катастрофу. Выпавшее знамя короткое время бесцельно кантовалось в руках переходных коммерческих структур, а затем было выкуплено американцами. Именно они довели французское дело до победного конца, потратив 386 миллионов долларов, потеряв 20 тысяч рабочих и замутив камерную революцию.
Но вот что удивительно: не успели смолкнуть литавры и погаснуть фейерверки, как стало ясно, что все действующие лица оказались в большом финансовом прогаре: и герои наций вроде графа Фердинана де Лессепса и президента Франклина Делано Рузвельта, и рядовые французские вкладчики, и налогоплательщики Соединенных Штатов. Зато на задворках сцены суетливо мельтешили не ведомые общественности гении аферостроительства: Корнелиус Герц, Жак де Райнах, Филипп Бюно-Варийа. Отметились и рыбешки покрупнее: Джесси Зелигман, Джей Пи Морган. Все они обогатились сказочно и безмерно. Именно этим скромным бойцам невидимого финансового фронта мы и посвящаем нашу историю.
Истоки
Панамский перешеек – самый узкий участок суши между Тихим и Атлантическим океанами. Неудивительно, что идея соединить водные пространства с помощью искусственного канала будоражила европейские умы с тех незапамятных времен, как они объявились в этих местах. Первым о канале заговорил в 1550 году Антонио Гальвао, португальский путешественник и историк. Дальше разговоров, однако, не пошло. Испанский писатель Лопес де Гамара подхватил идею Гальвао и донес ее самолично до самого королевского двора, однако августейшие особы были заняты по-настоящему важными делами – войной с Англией и борьбой с еретиками.
В 1838 году французскому еврею Августину Соломону, проживавшему на острове Гваделупа, во сне явилась та же идея, однако, в отличие от своих средневековых единомышленников, он сумел ее успешно пролоббировать: подергав неведомые ниточки, Августин получил от колумбийского правительства ни много ни мало – персональную концессию на строительство канала, а заодно – простой и железной дороги через Панамский перешеек. Концессия предоставлялась Соломону сроком на 60 лет для канала и 40 лет для дорог.
Свалившаяся удача в буквальном смысле слова пришибла Августина Соломона своей монументальностью: он никак не мог придумать, что ему делать с полученными правами: денег на такое строительство не было даже рядом, а перепродавать концессию – боязно. Пока Соломон сидел собакой на сене на своем теоретическом богатстве, вокруг шныряли бесчисленные эмиссары самых различных государств, тщетно пытаясь выудить у колумбийцев хоть какую-нибудь льготу. Больше всего суетились французы, которые чувствовали себя откровенно обделенными в распределении американского колониального пирога. Читатели наших «Великих афер» помнят, что в XVIII веке у Франции были самые большие владения в Северной Америке, однако уже через полвека не осталось практически ничего. Впрочем, тому были объективные причины: любой революции больше всего на свете нужны деньги, поэтому Франция и продала Соединенным Штатам Америки все до самой последней речки и горки.
Как бы там ни было, узнав, что самые лакомые кусочки достались хоть и соотечественнику, но по фамилии Соломон, французские эмиссары впали в жуткую ярость. Сохранилась телеграмма, отправленная одним таким чиновником в министерство путей сообщения: «Ключи к миру лежат здесь, однако имя сеньора Соломона звучит не достаточно по-христиански, чтобы можно было доверить ему роль хранителя ключей Святого Петра».
Кончилось все тем, что в 1843 году Колумбия отозвала концессию у Соломона на строительство канала, однако не по причине вульгарного французского антисемитизма, а в силу бездействия самого концессионера: за пять лет Соломон так и не придумал, с какого боку приступить к освоению золотоносного пространства. Ради исторической справедливости добавим, что у Соломона еще какое-то время оставались права на строительство простой и железной дорог, но и их он потерял в скором времени: железную дорогу в 1855 году построила одна нью-йоркская компания.
Идея канала на какое-то время снова заглохла.
Великий Француз
Граф Фердинан-Мари де Лессепс родился в семье выдающегося французского дипломата. Насколько выдающегося – можно судить по тому факту, что Фердинан появился на свет в Версале, в непосредственной близости от королевского дворца. Что не удивительно: де Лессепсы служили Франции на протяжении многих столетий.

В 19 лет юный, но уже хорошо образованный Фердинан получил назначение на должность помощника французского посла в Лиссабоне. Оно тоже не удивительно: посол был его родным дядюшкой. Затем молодой де Лессепс поработал в Тунисе вместе со своим отцом, а в 1832 году, сразу после смерти батюшки, продолжил дипломатические экзерсисы в Роттердаме, Малаге, Барселоне, Мадриде, и – под конец – надолго обосновался в Египте.
В 1854 году вице-король Египта Саид-Паша даровал Фердинану де Лессепсу концессию на строительство Суэцкого канала. Окрыленный дипломат вернулся в Париж и при личной поддержке императора Наполеона Третьего и императрицы Евгении организовал успешную подписку на сбор средств для строительства канала. Работы начались в 1859 году, и уже через десять лет 168-километровый канал был торжественно открыт для навигации. Триумф энергичного дипломата не имел границ: его обожали и боготворили не только во Франции, но и во всей Европе: в любой самой отдаленной деревушке Баварии или Сицилии слышали о Le Grand Francais, Великом Французе.
Больше всего де Лессепс гордился финансовым аспектом своего строительного подвига: уже в 1874 году Суэцкий канал достиг рентабельности – всего через пять лет после начала эксплуатации. Невиданное достижение даже по сегодняшним меркам! Инвестиции в проект поступали за счет выпуска облигаций и продажи ценных бумаг акционерного общества, специально созданного де Лессепсом для строительства канала.
В 1875 году добрые люди рассказали Фердинану де Лессепсу о Панамском перешейке. Великий Француз загорелся не на шутку и стал энергично обрабатывать общественное мнение, проталкивая идею канала на международном политическом Олимпе. В то же самое время с другой – скрытой от публики – стороны велась не менее важная работа, и партия эта исполнялась не менее виртуозно: сначала был создан некий частный синдикат, который в 1878 году обработал колумбийский Конгресс и получил концессию на свое имя. Затем, уже в следующем году, концессию торжественно вручили Великому Французу. Купаясь в лучах мировой славы, Фердинан де Лессепс явно упускал момент, чтобы вовремя разобраться в ситуации. А именно в том, что его роль в проекте очень напоминает роль зиц-председателя.
В том же 1878 году Фердинан де Лессепс созывает в Париже международный географический конгресс, на котором обсуждаются различные проекты строительства Панамского канала. Наряду с явно фантастическими идеями – подземный туннель, железная дорога для кораблей, канал со 120 шлюзами – рассматривалась и единственно разумная версия: канал с небольшим числом шлюзов, расположенных только в тех местах, где путь преграждали горы. Однако эта версия была отвергнута в пользу проекта самого де Лессепса: прямой канал на уровне моря, точно такой же, что был построен в Суэце. Нелепость проекта де Лессепса была очевидна: Суэцкий канал целиком проходил по зеркально гладкой поверхности африканской пустыни, тогда как Панамский перешеек представлял собой сплошное варево из джунглей, непроходимых болот и скалистых холмов. В довершение ко всему это месиво многократно пересекала туда-сюда бурная и строптивая река Чагрес. Однако авторитет Великого Француза был настолько непререкаем, что все доводы разума отступили на задний план. Здесь самое время напомнить читателю, что де Лессепс не имел никакого инженерного образования (как, впрочем, и финансового), однако не только он сам, но и восторженная общественность полагали его подлинным гением Лопаты и Деньги. И все же наибольшие опасения вызывал рисковый возраст Великого Француза: в семьдесят пять житейская мудрость часто уступает под натиском безжалостного сенильного декаданса. Спешу уверить читателя: я бы никогда не рискнул делать столь жесткие выводы, если бы не знал о печальном конце де Лессепса: умер он в состоянии полного помутнения рассудка.
Хрестоматия капитализма
В 1879 году де Лессепс совершил рекламную поездку в зону строительства будущего канала, которая подробно освещалась в печати всего мира. 20 октября 1880 года он учредил «Compagnie Universelle du Canal Interoceanique de Panama» – Международную Компанию по строительству межокеанического Панамского канала. Специально созданный банковский консорциум провел публичное размещение 600 тысяч акций, которые разлетелись в мгновение ока: желающих приобрести долю в проекте Великого Француза было хоть отбавляй.
В своей торжественной речи, посвященной вступлению в должность президента Компании, Фердинан де Лессепс заверил инвесторов, что строительство займет не более двенадцати лет и обойдется в 600 миллионов золотых франков.
В 1881 году начались строительные работы. Сразу стало ясно, что без железной дороги ничего не получится. А железная дорога, как помнит читатель, находилась в руках частной американской компании. Встал вопрос о выкупе. Поскольку денег на это предусмотрено не было, уже в следующем 1882 году Международная Компания эмитировала 5-процентные облигации, которые разошлись почти мгновенно.

Однако отсутствие дорог – лишь мизерная часть тех проблем, с которыми столкнулись французские строители на Панамском перешейке. Во-первых, уже упомянутый ландшафт – горы вперемешку с непроходимыми болотами и джунглями. Самым страшным участком оказался массив Кулебра, протяженностью 13 километров на высоте 98 метров над уровнем моря. Пришлось прорезать скалистую породу и рыть траншею глубиной 55 и шириной 90 метров. И хотя французы доставили на место строительства самую современную технику, она оказалась мало пригодной для эксплуатации в тропических условиях (жара и влажность) и очень быстро выходила из строя. Немало крови попортила зловредная речка Чагрес, которая не только путалась под ногами, но и разливалась в сезон дождей.
К географическим проблемам добавлялся букет непрекращающихся эпидемий, которые выкашивали рабочих сотнями и даже тысячами.
Однако даже эта совокупность проблем не могла бы так быстро истощить выделенные на строительство деньги, если бы не фундаментальный херем всего проекта: самозабвенное уворовывание миллионов франков за спиной Великого Француза.
Кукловоды
Думаю, самое время представить наших героев – бойцов невидимого финансового фронта, «помогавших» Фердинану де Лессепсу разруливать тупиковые ситуации, которые преследовали Международную Компанию практически с самого момента ее учреждения. Итак, прошу любить и жаловать: Корнелиус Герц, самая загадочная фигура в истории Панамского канала, авантюрист космического масштаба с мировым именем. Герц начинал скромно – медицинским шарлатаном типа знакомого читателям «доктора козлиных желез Джона Бринкли». Корнелиус лечил электрическим током практически все существующие болезни. Орудовал широко – от океана до океана. Залечив до смерти пару дюжин доверчивых бедолаг, эскулап в конце концов достал терпеливое американское законодательство и очутился в федеральном списке Wanted [2]. Тут же сел на корабль и удалился в старушку Европу, осев для начала во Франции.
Исторические источники скромно умалчивают о том, как Корнелиус Герц добился головокружительного общественного положения в чужой для него стране. Мы лишь узнаем, что он энергично инвестировал в газету Жоржа Клемансо «La Justice», скромненько так став закадычным другом будущего премьер-министра Франции.
С помощью Клемансо Корнелиус Герц внедрился в политическую элиту страны и уже в скором времени стоял на короткой ноге буквально со всеми министрами правительства и доброй половиной депутатов парламента. Теплые связи завязались у Корнелиуса с министром финансов Морисом Рувье, министром общественных работ Байо и депутатом Шарлем Флоке. Нормальная подобралась компания для заезжего медицинского афериста, ничего не скажешь.
Корнелиус Герц практически с самого начала играл одну из центральных ролей в распределении финансовых потоков Международной Компании по строительству межокеанического Панамского канала. Ясное дело, что Фердинан де Лессепс не возражал, когда к нему приставили шустрого Герца: ведь не с улицы он явился – сам премьер-министр рекомендовал.
Второй кукловод Панамского скандала носил имя барона Жака де Райнаха. Жак происходил из славного рода, получившего дворянский титул в наиболее подходящее для того время: прусский король посвятил в баронство деда Жака в самый разгар революционных антимонархистских выступлений. Роль де Райнаха заключалась в том, что он собственноручно распределял взятки в правительстве и парламенте, о чем мы поговорим чуточку позже. Несмотря на громкий баронский титул, Жак де Райнах конкретно состоял на побегушках у Корнелиуса Герца, и это еще одна загадка нашей истории. Не существует единого мнения о причине влияния Герца на Райнаха. Согласно наиболее популярной версии, на заре своей карьеры Жак де Райнах выдал французские государственные секреты британскому министерству иностранных дел, ну а Корнелиус Герц оказался целиком в теме и умело шантажировал барона. Ах, как бы нам тоже хотелось оказаться в теме и узнать, кто нашептал Герцу о юношеском шпионстве Райнаха!
Обвал
Вернемся теперь к строительству канала. Сразу после выпуска транша 5-процентных облигаций последовал второй (1883 год) трехпроцентный заем, затем третий (1884) – четырехпроцентный. В отличие от первого транша новые облигации расходились со страшным скрипом.
Первый звонок прозвенел в 1886 году, когда произошла утечка информации о том, что за все эти годы было прорыто менее одной шестой всей протяженности канала. Акции Международной Компании тут же обвалились со страшным треском. В апреле последовал четвертый транш долговых обязательств (также четырехпроцентный), из которого удалось пристроить менее трети. В последующие три года после увеличения купона до 6 процентов удалось распределить еще три транша. Оно и понятно: на шестом году строительства в Панамскую канализацию канул 1 миллиард 400 миллионов золотых франков (вместо изначально запланированных 600 миллионов). Точную сумму прямых инвестиций в строительство знали только Герц и Райнах, однако своим знанием с общественностью они не делились.
В 1887 году случился инженерный конфуз: дальнейшее продолжение строительства канала на уровне моря оказалось совершенно невозможным. То, что было ясно с самого начала любому профессиональному инженеру, наконец дошло и до старого де Лессепса. Великий Француз проглотил гордость и обратился с просьбой к инженеру Александру Гюставу Эйфелю, как раз заканчивавшему строительство своей легендарной башни, включиться в работу и подготовить проект канала с использованием шлюзов. Эйфель согласился. Нарисовал проект. Посчитали. Оказалось: нужен еще 1 миллиард 600 миллионов. Как только об этом написали в газетах, акции Международной Компании упали практически до нуля.
Пока де Лессепс и Эйфель сидели в печали, беспомощно сложа руки, Корнелиус Герц замутил свою лебединую песню: он придумал очередной транш, однако не облигаций, а денежной лотереи! Одна незадача: частные компании не имели юридического права на проведение лотерей. Но Корнелиус Герц не был бы Корнелиусом Герцем, если бы остановился перед таким пустяком: если закон не позволяет частной компании провести лотерею, нужно поменять закон! Тут-то и пошел в дело барон де Рейнах, распределивший по всем эшелонам власти наличных взяток на более чем четыре миллиона франков! Наверное, это была самая черная страница в истории Французской республики: на лапу взяли все – от премьера до последнего замухрышного депутата. Во французском языке даже появилось пикантное словцо для политической элиты: Les chequards, «чекисты» —ведь в те трогательные непуганые времена взятки брали не украдкой в конверте, а банковским чеком!
К счастью, лебединая песня Корнелиусу Герцу не удалась: хотя 9 июня 1888 года закон о лотерее все-таки протолкнули, Часы Истории уже пробили над Международной Компанией. 4 февраля 1889 года Парижский трибунал вынес постановление о ее ликвидации, развеяв последние надежды 85 тысяч вкладчиков и инвесторов Панамского проекта. Началось расследование, и на поверхность всплыли многочисленные финансовые злоупотребления, в первую очередь – поголовная коррупция всех ветвей власти. Обвинения в получении взяток были выдвинуты против 510 (!!!) депутатов парламента. Правительство ушло в отставку. Политическая карьера Клемансо закатилась навсегда. 20 ноября 1892 года барон де Райнах покончил жизнь самоубийством при весьма подозрительных обстоятельствах. Перепуганные депутаты поначалу потребовали проведения аутопсии, однако дело быстро замяли и спустили на тормозах.
Шум и гам вокруг Международной Компании стоял беспрецедентный на протяжении нескольких лет кряду. Забавно, однако, что посадили лишь одного министра общественных работ Шарля Байо, который сдуру признал себя виновным в суде и получил за честность пять лет тюрьмы! Приговорили к сроку и Фердинана де Лессепса, его сына Шарля и даже несчастного Эйфеля. Однако сидеть инженерам не пришлось: Великий Француз впал в полный маразм и тихо скончался в нищете у себя в поместье, а его сын Шарль и Александр Гюстав Эйфель пошли по амнистии.
Ну, а как же Корнелиус Герц? Обижаете, господа: Корнелиус Герц заблаговременно скрылся в Англии, откуда французское правосудие тщетно пыталась его выцарапать на протяжении девяти лет. В июне 1893 года специальная медицинская комиссия констатировала абсолютную невозможность экстрадиции гражданина Герца по причине многочисленных физических недомоганий. С этими недомоганиями злой гений французской главы о Панаме и скончался 6 июля 1898 года.
Филипп и Альфред
После кончины Международной Компании остатки ее имущества перешли в управление временной Переходной Компании. Она даже попыталась поковыряться в земле в 1894 году, после чего, по непонятным причинам, строительство впало в продолжительный летаргический сон, а на смену инженерной пришла мысль финансовая: как бы и кому бы поудачней втюхать гибельный проект.
На этом этапе нашей истории появляется новый загадочный герой: Филипп Бюно-Варийа. До начала 90-х годов он занимал скромный пост главного инженера Панамского канала, поэтому о малярии и тропических ливнях знал не понаслышке. После краха Международной Компании Бюно, опечаленный, вернулся в Париж и вместе с братом Морисом стал издавать газету «Le Matin» («Утро»). Газета прославилась на весь мир тем, что первой опубликовала доказательство, которое суд над Альфредом Дрейфусом счел неопровержимым, после чего многострадальный капитан был освобожден из-под стражи.
Чтобы читатель разобрался в сложном хитросплетении событий, вернемся на два года назад. Сразу после краха Международной Компании французский журналист Эдуард Дрюмон провел расследование и опубликовал в своей газете «Свободное слово» серию очерков, в которых поделился арифметическими выводами о главных виновниках Панамского скандала: поскольку Корнелиус Герц, барон де Райнах и ряд других аферистов в окружении Великого Француза были евреями, то и вся афера объявлялась чисто еврейским гешефтом. Из чего следовало, что остальные участники скандала – сам Фердинан де Лессепс, его сын, премьер Клемансо и 510 депутатов – всего лишь невинные жертвы заговора.
Надо сказать, что французский народ очень обрадовался версии Дрюмона и ухватился за нее с фирменной революционной энергичностью. Поскольку барон де Райнах скончался, а Корнелиус Герц скрылся в Англии, праведный гнев миллионов разорившихся в пух и прах вкладчиков перекинулся на евреев вообще. Правительство тоже несказанно обрадовалось возможности передохнуть после жуткого политического скандала и поддержало народные массы, затеяв образцово-показательный процесс над капитаном французской армии Альфредом Дрейфусом, обвиненным в шпионаже в пользу Германии. Одним из главных доказательств обвинения было перехваченное письмо, которое Дрейфус якобы написал немецкому военному атташе.
Филипп Бюно-Варийа таинственным образом раздобыл копию этого, а также другого письма Дрейфуса, чья подлинность была легко доказуема, и оба опубликовал в своей газете, расположив на одной странице. Даже невооруженным взглядом было видно, что почерк не совпадает!
Альфреда Дрейфуса выпустили на свободу, реабилитировали и восстановили во всех правах в армии. Прогрессивная общественность рукоплескала Бюно как новому герою. Кстати, всемирно известный памфлет Эмиля Золя «Я обвиняю», в котором писатель гневно порицал французское правительство за нечистоплотные методы, появился уже после публикации в «Le Matin».
Как бы там ни было, выступив по делу Дрейфуса, Бюно сразу же переложил издательскую деятельность целиком на плечи своего брата и вернулся к главной идее-фикс своей жизни – Панамскому каналу.
Оценив реально ситуацию, Бюно сделал единственно верный вывод: Франции канал не потянуть. Дело даже не в том, что в проекте де Лессепса изначально скрывался изъян – Великий Француз свято верил в могущество капитализма и целиком полагался на личностную инициативу. Однако никаких акций и облигаций частной компании не хватит на то, чтобы вытянуть столь объемный проект, как строительство Панамского канала. Не нужно быть коммунистом, чтобы догадаться: это дело под силу лишь государству. Далее Бюно справедливо рассудил, что дважды в одну реку не ступишь. Следовательно, французское правительство, особенно после грандиозного скандала вокруг Международной Компании, ни за какие коврижки не возьмется продолжать строительство. Но если не Франция, то кто? Весь объективный ход истории делал ответ однозначным: Соединенные Штаты Америки.
Между тем за океаном…
В свое время интересы французской Международной Компании в Америке представлял нью-йоркский банкир Джесси Зелигман. Предположительно его привлек все тот же вездесущий и всемогущий Корнелиус Герц. Банк Зелигмана принимал самое непосредственное участие в рекламе Панамского канала и формировании инвестиционного пакета для его строительства. Неудивительно, что когда случился скандал с Международной Компанией, приведший к падению правительства и жесточайшему политическому кризису во Франции, имя Джесси Зелигмана в Америке стали напрямую связывать с этими неприглядными событиями, что, ясное дело, не есть хорошо. Предполагается, что Зелигман изо всех сил пытался обелить свой имидж и ради этого… вышел на Филиппа Бюно-Варийа!
Также предполагается, что Зелигман узнал о Бюно из газет в связи с триумфальной ролью последнего в деле Дрейфуса. Сердце старого банкира дрогнуло от умиления, и он интуитивно потянулся к благородному французу. Именно такая версия пользуется наибольшей популярностью у исследователей. Мне же она кажется откровенно натянутой. Джесси Зелигман на протяжении долгих лет находился в самой гуще событий, связанных с Панамским каналом, и как-то трудно представить, что он не знал главного инженера стройки века!
Думаю, все было иначе: Зелигман и Герц давно положили глаз на Филиппа Бюно-Варийа, а после краха Международной Компании сделали на него свою главную ставку. После того, как Корнелиус Герц спешно ретировался в Туманный Альбион, а Жак де Райнах застрелился, контроль над Панамским каналом был утерян. Можно предположить, что роль Филиппа Бюно-Варийа как раз и сводилась к восстановлению этого контроля. Именно с этой целью он спешно вернулся во Францию и приступил к тесной работе с создаваемой Переходной Компанией.
К слову, если допустить именно такую версию – Бюно как человек Герца—Зелигмана – роль газеты «Le Matin» в деле Дрейфуса становится предельно логичной и внутренне мотивированной.
В 1901 году Филипп Бюно-Варийа отправляется в продолжительно турне по Америке. Не пройдет и двух лет, как поездка этого никому не известного человечка увенчается ни много ни мало – появлением на свет нового государства! Вояж Бюно полностью спонсировал Джесси Зелигман. По другой версии, деньги дали бывшие крупные вкладчики Международной Компании, мечтающие о хотя бы частичной компенсации своих потерь. Впрочем, совершенно не важно, кто конкретно оплачивал роскошные апартаменты Бюно-Варийа в нью-йоркском отеле Вальдорф-Астория. Главное, что француз поддерживал самые тесные отношения со всеми заинтересованными сторонами: Зелигманом (Герц к этому времени уже благополучно скончался), вкладчиками Международной Компании и руководством Переходной Компании. Кстати, без связки с последней ни один из будущих гешефтов Бюно-Варийа не мог бы состояться.
Так открылась вторая глава в истории Панамского канала: глава американская.
Краткая предыстория

Технически американская глава в истории Панамского канала началась с визита Филиппа Бюно-Варийа в Нью-Йорк. Но это только технически. На самом деле Соединенные Штаты давным-давно поглядывали в сторону узкого перешейка. И не только поглядывали, но и ловко отщипывали из-под самого французского носа наиболее лакомые кусочки. Правда, делалось это на приватном уровне: американское правительство с головой погрузилось в насущные проблемы гражданской войны. Тем временем частные компании перехватили у незадачливого Августина Соломона концессию на строительство железной дороги, успешно построили ее и выставили «Международной компании по строительству межокеанического Панамского канала» Фердинана де Лессепса такие счета за транспортировку строительного оборудования, что бедные французы в панике объявили очередную подписку на облигации – лишь бы перекупить железную дорогу у американцев.
Вторым по важности (после Корнелиуса Герца) фигурантом американской главы в истории Панамского канала, как помнит читатель, был нью-йоркский банкир Джесси Зелигман, который отвечал за формирование инвестиционного пакета «Международной компании» на Диком Западе.
Зелигман, судя по всему, работал в тесной связке с Герцем, а Бюно-Варийа выполнял ответственную роль «нашего портного в Панаме». После бегства Герца в Англию, где он схоронился от французского правосудия, и аврального свертывания строительных работ Бюно перебрался в Париж и приступил к подготовке многоходовой операции по втюхиванию Панамского проекта Дядюшке Сэму.
Итак, в 1901 году Филипп Бюно-Варийа погрузил свое солидное тело бывшего главного инженера, а ныне – ответственного гешефтсмахера, в каюту первого класса трансатлантического лайнера и отбыл в Новый Свет. Плыл Бюно фешенебельно и элегантно: с шампанским и икрой, а по прибытии надолго поселился в номере люкс 1162 отеля Вальдорф-Астория. А почему бы и нет? Все счета Бюно оплачивали то ли Джесси Зелигман, то ли бывшие вкладчики «Международной компании», то ли еще кто-то очень влиятельный – сегодня уже не докопаешься. Оно и не важно: главное, что жил Бюно не по средствам, а значит, был человеком несамостоятельным, зависимым от чужих желаний.
Расклады перед битвой
Теперь давайте посмотрим, как выглядела позиция американского правительства в вопросе строительства канала накануне исторического визита Филиппа Бюно-Варийа. Гражданская война закончилась, и Дядюшка Сэм принялся энергично наверстывать упущенное: прогибать Колумбию на предмет отъема у французов концессии на строительство Панамского канала и передачи ее Соединенным Штатам. Но не тут-то было. Ведь «Международная компания» де Лессепса хоть и была французской, однако представляла собой не государственную структуру, а частный капитал – факт, вполне устраивающий Колумбийское государство: с частниками всегда проще договориться, а если понадобится, то можно надавать и по шапке: благо опыт работы с Августином Соломоном у чиновников Боготы имелся. Совсем иное дело – могучий северный сосед! Тут по шапке не надаешь, сами кому хочешь голову открутят. Колумбийцы с ужасом представляли себе перспективу передачи прав на землю Соединенным Штатам: это не только оскорбляло их национальные чувства (какая-никакая, а все ж империя, растянувшаяся на сотни километров по центральной Америке!), но и просто пугало с экономической точки зрения – владение самым коротким морским путем между Тихим и Атлантическим океанами делало США ключевым игроком на поле, которое Колумбия по праву считала своим собственным. Дошло до того, что в колумбийском парламенте на полном серьезе проигрывался сценарий, при котором Америка пойдет на прямые военные действия против Колумбии и попытается силой отобрать Панамский перешеек.
Короче говоря, несовместимость интересов привела к тому, что США и Колумбия на долгие годы увязли в бесперспективных переговорах вокруг Панамского канала. Колумбийцы не возражали против строительного подряда, но наотрез отказывались предоставлять права на землю. Американцы, ясное дело, в гробу видели строительный подряд на земле, принадлежащей чужому дяде. Полный тупик.
Отчаявшись получить желанное, президент Теодор Рузвельт дал личное распоряжение о поиске альтернативных путей для строительства канала. И такой путь очень скоро был найден: представительная группа инженеров пришла к выводу, что канал можно успешно прорыть в Никарагуа. Причем не только можно, но и нужно: себестоимость работ с учетом местных климатических и географических условий была на порядок ниже, чем в зоне Панамского перешейка. Почуяв запах денег, одна американская частная компания, не дожидаясь ратификации проекта конгрессом, даже развернула широкий фронт подготовительных работ на новом месте.
Конгресс не заставил себя долго ждать: в 1902 году подавляющим большинством голосов – 309 «за» и лишь 2 «против» – палата представителей проголосовала за выделение средств на строительство канала в Никарагуа. Проблем с получением концессий не было никаких: Никарагуа подписала все, что нужно, буквально за один день. Радостный Дядюшка Сэм ринулся было ковать свою давнюю мечту, но – куда там! Филипп Бюно-Варийа свой хлеб отрабатывал на совесть. К этому времени он уже больше года сидел в гостиничном номере 1162 и плел густую паутину. Оказалось – не напрасно: билль о строительстве канала в Никарагуа просуществовал всего несколько месяцев и скоро был отменен! Теми же конгрессменами. Как?! Очень просто: проверенным французским способом, разработанным Корнелиусом Герцем и реализованным бароном Жаком де Райнахом.
На этот раз роль де Райнаха, собственноручно распределявшего бакшиш промеж законодателей, исполнял выдающийся американский адвокат Уильям Нельсон Кромвелль. Любопытно, что перед встречей с Бюно Кромвелль и без того уже был сказочно богатым человеком. Так что остается лишь догадываться, сколько ему посулили денег и сулили ли вообще: скорее всего, Кромвеллю протянули руку дружбы, от которой адвокат не рискнул отказаться.
Бюно-Варийа ставил гениальную двухходовку, и Кромвеллю предстояло сыграть первый ход в этой партии – заставить конгресс отказаться от никарагуанского проекта и вернуться к рассмотрению Панамского перешейка в качестве единственной альтернативы. Как я уже сказал, Уильям Кромвелль с блеском оправдал возложенные на него надежды: пустив в ход свое завораживающее красноречие и подкрепив его еще более весомыми «зелеными котлетами», адвокат прогнул неподкупных законодателей в правильном направлении, и строительство никарагуанского канала было заблокировано.
Созрел момент для второго хода. Цель: продажа акций «Международной компании» правительству Соединенных Штатов Америки. С какой стати? А вот с какой.
После краха компании де Лессепса ее акции полностью обесценились. Потерявшие всякую надежду рядовые вкладчики скидывали бумаги практически за бесценок. В этот момент на сцене появилась неведомая группа «международных финансистов», скупила контрольный пакет французского банкрота, а затем передала активы в новую структуру – «Compagnie Nouvelle». Большинство участников группы навсегда остались в тени (скоро читатель узнает причину), засветились лишь единицы: Джесси Зелигман, Корнелиус Герц, Филипп Бюно-Варийа. Промелькнули на фоне легендарный банкир Джей Пи Морган, представлявший интересы дома Ротшильдов, и Пол Варбург, делегированный одноименной финансовой империей в Америку для создания Федеральной резервной системы.
Вопрос: зачем опытным воротилам понадобились акции компании, в активах которой числилась куча заржавевшего в тропических лесах металлолома, и теоретическое право на выкуп американской железной дороги? Вопрос, однако, риторический. Полагать, что «могучая кучка Бюно» приобрела акции «Международной компании» по недомыслию, – все равно, что усомниться в здравом смысле дельцов, скупивших на заре приватизации «пустые» ваучеры в нашем многострадальном Отечестве. И те и другие делали ставку на выигрышный пересмотр статуса ценных бумаг. Иными словами, скупщики акций компании де Лессепса и скупщики российских ваучеров либо надеялись, либо заранее знали о том, что через какое-то время бумаги перестанут быть пустыми и наполнятся самым настоящим и осязаемым зеленым содержанием.
«Выигрышный пересмотр статуса» в панамской афере заключался, как я уже сказал, в плане втюхать акции Compagnie Nouvelle самому Дядюшке Сэму! Прямо скажем, предприятие не просто дерзкое, но и неслыханное по самоуверенной наглости. Каково же будет удивление читателя, когда он узнает, что все задуманное увенчалось триумфальным успехом! Впрочем, не будем забегать вперед и ломать лихо закрученную интригу.
После того, как адвокат Кромвелль уговорил конгрессменов отказаться от никарагуанского проекта, оставался лишь шаг для того, чтобы подтолкнуть Теодора Рузвельта к «правильному» решению. Кто сделал этот шаг и нашептал двадцать шестому президенту Америки об исключительной выгодности приобретения прав Compagnie Nouvelle – неизвестно. Зато известна аргументация: предыдущие переговоры с колумбийским правительством оказались бесперспективными ввиду принципиального расхождения государственных интересов. Поэтому гораздо дальновидней совершить обходной маневр и выкупить акции Compagnie Nouvelle. Ерунда, что в активах компании сплошной металлолом, главное, она – правообладательница концессии на строительство канала, которую выдала Колумбия «Международной компании» Фердинана де Лессепса!
Тонко, не правда ли? Ах, как бы мне хотелось узнать: догадывалась ли «могучая кучка Бюно» в момент продажи акций американскому правительству, что вручает Дядюшке Сэму чистой воды липу, или тоже пребывала в невинном неведении? Что-то подсказывает мне: знала, ой, знала!
Кончилось все тем, что Соединенные Штаты Америки торжественно купили Compagnie Nouvelle за огромные деньги – 40 миллионов долларов! «Могучая кучка Бюно» даже позволила дурашливому Дядюшке поторговаться и существенно сбить первоначально запрошенную цену. В самом деле: чего уж там мелочиться? Ведь за акции «Международной компании» в свое время не заплатили и одного миллиона. Вот уж гешефт так гешефт.

В очередной раз осчастливленный Дядюшка Сэм побежал хвастаться полученной концессией к колумбийцам и тут же огреб ушат холодной воды. Оказалось, что концессию «Международной компании» Фердинана де Лессепса предоставляло государство по имени Соединенные Штаты Колумбии, а такого государства больше не существовало! После сумбурной гражданской войны в Колумбии на века закрепилась демократия (в тамошнем специфическом понимании, разумеется), а на свет появилось новое государство – Республика Колумбия, которое формально никаких обязательств перед «Международной компанией» не несло. Таким образом, концессию даже не нужно было аннулировать: Республика Колумбия ее просто не признавала. И теперь по всему выходило, что Америка купила у кучки аферистов за сорок миллионов долларов ноль без палочки, чистый воздух. Повторю свой вопрос: знали «международные финансисты» о юридической ничтожности своей концессии или не знали? При любом раскладе конфуз Дядюшки Сэма вышел грандиозным.
До такой степени грандиозным, что первым делом, заполучив доступ ко всем архивам и бухгалтерии «Международной компании» и Compagnie Nouvelle, американское правительство эти документы уничтожило. Облили бензином и сожгли – все до последней бумажонки, дабы никто никогда не узнал имен обидчиков – всех этих пронырливых «международных финансистов».
Теперь ничего не оставалось, как возобновлять переговоры с ненавистной Боготой. Окрыленные колумбийцы, с трудом сдерживая смех, стали выламываться круче прежнего: поначалу сделали вид, что готовы на уступки, и даже обнадежили американцев, подписав предварительное соглашение. Однако колумбийский сенат тут же отказался его ратифицировать под формальным предлогом, что, мол, конституция запрещает отчуждение суверенитета над любой национальной территорией. Между тем на неофициальном уровне давалось понять, что дело окажется на мази, если Америка откатит еще каких-нибудь несчастных 10 миллионов долларов и перепишет договор, оговорив «совместный суверенитет» для зоны Панамского канала. Что означал этот «совместный суверенитет», сомневаться не приходилось: пожизненная доильная установка в мозолистых руках колумбийской демократии.
В это трудное для Америки время состоялась историческая встреча президента Соединенных Штатов Америки с никому не известным, совершенно непонятным, представляющим неведомо кого человечком по имени Филипп Бюно-Варийа. Только не спрашивайте, каким образом подобные встречи оказываются возможными: у меня нет ни малейшей догадки. Я лишь знаю, что Теодор Рузвельт принял Бюно-Варийа в Белом доме 10 октября 1903 года.
Разговор начался с того, что американский президент выразил свое восхищение героической ролью Бюно-Варийа в деле спасения капитана Дрейфуса. Бюно высоко оценил желание собеседника идти в фарватере передовых идей, поэтому тут же с энтузиазмом вывернул разговор в нужное русло: «Господин президент, ведь Альфред Дрейфус – не единственная жертва политических страстей во Франции. Другой такой жертвой стала Панама». Во как ловко!
Далее Бюно принял глубокомысленный вид хорошо осведомленного человека и ни с того ни с сего выдал: «Уверен, что революция в Панаме неизбежна». Теодор Рузвельт чуть не свалился со стула: «Революция?! Неужели это возможно?»
Считается, что президент не дал Бюно никаких гарантий в том, что Соединенные Штаты окажут поддержку Панамской революции. Тем не менее, Филипп Бюно-Варийа покинул Овальный кабинет в приподнятом настроении: при любом раскладе Колумбии Дядюшка Сэм помогать не станет!
Голем
Бюно вернулся в легендарный гостиничный номер 1162 и с головой ушел в подготовку революции. Хотя, по большому счету, готовить было нечего: с Теодором Рузвельтом Бюно встречался 10 октября 1903 года, а революцию в Панаме сыграли уже 3 ноября. Из чего следует, что «международные финансисты» подсуетились заблаговременно.
Только не подумайте, что французский инженер сам бегал на баррикады! Для этого Бюно слепил голема по имени Мануэль Амадор Герреро, которому и доверил великую честь возглавить освободительное движение.
Амадор был колумбийским терапевтом и большую часть жизни скромно коротал на службе Панамской железной дороги: лечил стрелочников и машинистов от лихорадки и малярии. Местные товарищи глубоко уважали Амадора не столько за медицинские познания, сколько за принадлежность к старинной испанской фамилии, сильно выделявшей его визуально на фоне повсеместных негров, самбо, индейцев и метисов.
Доктору Амадору всегда было присуще стремление к светлому будущему: если уж не для всего народа, то хотя бы для собственной семьи. Поэтому, вопреки скромному жалованию, он поднакопил деньжат и отправил старшего сына Рауля обучаться медицине в Соединенные Штаты Америки. И не куда попало, а в Колумбийский университет.
Рауль был очень шустрым пареньком, чтобы не сказать больше. Окончив университет, он слегка послужил помощником хирурга в армии США, однако скоро комиссовался и осел в Нью-Йорке, где зажил полноценной жизнью, по крайней мере, в представлении идальго благородных кровей: сначала женился на одной очень богатой женщине, которая родила ему двоих сыновей, затем – на другой, еще более богатой (ребенок, правда, был только один). В лучших традициях католической веры Рауль Герреро решил ни с кем не разводиться, поэтому жил одновременно на оба дома. Одна его семья располагалась по адресу 216 West 112th Street в Нью-Йорке, другая – на 306 West 87th Street в том же городе.
И вот однажды судьба наисчастливейшим образом свела Рауля с другим коренным ньюйоркцем – Филиппом Бюно-Варийа. Все-таки удивительно, как в мире родственные души притягиваются друг к другу!

Бюно очень обрадовался, когда узнал, что его новый приятель родом из Панамы. И окончательно возликовал, когда Рауль поведал ему о своем добропорядочном батюшке-докторе, сражающемся с малярией в тех же болотах, где пятнадцать лет назад сам французский инженер руководил строительством канала. Бюно-Варийа даже зажмурился от счастья: вот она, идеальная кандидатура на должность вождя революции: местный (значит, не нужен адаптационный период для знакомства с аборигенами), белый (значит, вменяемый, и с ним можно будет договориться), доктор (значит, принадлежит к «мозгу нации» и правильно совмещает любовь к народу с личными меркантильными интересами).
Раулю идея Филиппа жутко понравилась. Он помчался в родные края, ввел отца в курс дела, провел с ним соответствующую воспитательную работу, а также договорился о «часе Х», когда будущему вождю революции надлежало прибыть в Америку для окончательного инструктажа.
Тем временем Бюно-Варийа семимильными шагами двигался навстречу чаяниям «угнетенного панамского народа» (фраза из будущего официального заявления Белого дома в связи с революционными событиями в Панаме). Ради этой благородной цели он даже уединился на пару месяцев в роскошной летней усадьбе Джесси Зелигмана в Вестчестере, где с нуля набросал Панамскую декларацию независимости. Да что там Декларация: даже национальный флаг будущей Панамской республики нарисовал Бюно, а его супруга собственноручно сшила штандарт на той же усадьбе Джесси Зелигмана.
«Час Х» пробил сразу после встречи Бюно с Теодором Рузвельтом. Получив отмашку, Рауль Герреро отбил отцу кодовую телеграмму: «Ваш сын при смерти. Срочно приезжайте». Под этим благородным предлогом Амадор и отбыл в мировую кузницу революций – город Нью-Йорк. Раньше пожилой доктор мало путешествовал, вернее – не путешествовал вообще, иностранными языками не владел, поэтому в помощь ему приставили переводчика – Герберта де Сола, видного деятеля панамской еврейской общины. В Нью-Йорке революционеры разместились в офисе Йошуа Линдо, сына еще одного достойного члена той же диаспоры.
Инструктаж доктора Амадора прошел в обстановке теплой дружбы и полного взаимопонимания. Филипп Бюно-Варийа объяснил вождю революции, что и как нужно делать, куда бежать, что захватывать, кому и сколько отстегивать. Дабы у Амадора не возникли сомнения в том, кто танцует девушку, Бюно заблаговременно сообщил, что после победы революции лично займет пост министра по сношениям с Соединенными Штатами Америки и проведет переговоры по строительству Панамского канала. Доктор Амадор лишь кивал с пониманием дела.
Отъем власти у колумбийских оккупантов наметили на 3 ноября 1903 года. В этот день в Соединенных Штатах проходили президентские выборы, поэтому новости о перевороте в колумбийской провинции не имели ни малейшего шанса пробиться в газеты и журналы. Доктору Амадору торжественно вручили Национальный флаг, Панамскую декларацию независимости и мешок с деньгами для повышения классового сознания рядовых революционеров и сочувствующих элементов из числа колумбийских чиновников.
Пронунсиаменто
Первоначально план революции предусматривал восстание на узкой полоске территории – аккурат вдоль не достроенного французами канала. Именно эта земля подлежала отторжению от Колумбии и превращению в независимую Республику Панама.
По возвращении на родину доктор Амадор собрал семерых близких приятелей (все они работали на Панамской железной дороге), отслюнявил им из революционного мешка сколько не жалко, и заявил: «Будем восставать!» Каждому борцу за свободу было поручено рекрутировать как можно больше соратников.
Через четыре дня на тайную маёвку сошлось уже пятьдесят «хунтистов», готовых в любую минуту пролить кровь за новую родину. Однако случилась незадача: сразу несколько членов революционного костяка категорически воспротивились первоначальному плану ограничить революцию зоной канала: у одного камарада были интересы на севере территории, у другого – на юге, у третьего – на востоке. В результате доктору Амадору пришлось в рабочем порядке пересматривать план, одобренный Бюно-Варийа, и на свой страх и риск согласиться на отъем всей территории колумбийской провинции Панама. В оправдание Амадора скажем, что у него были веские основания для самовольства: камарады-раскольники ненавязчиво дали понять, что если их условия не будут приняты, кто-то, неровен час, возьмет да и предупредит власти о готовящемся безобразии. Как вы понимаете, колумбийские застенки в планы доктора Амадора не входили.
Накануне рокового дня – 3 ноября – доктора Амадора стали одолевать тревожные сомнения: когда-то он читал в книжках, что революции имеют особенность заканчиваться кровопролитием. Ну, а судьбы вождей вообще шокировали неприглядностью. Одолеть малодушие помогла Амадору супруга: «Мануэль, – сказала она. – Если ты провалишь мероприятие, тебя уволят с Панамской железной дороги! Что же мы будем кушать?»
Тем не менее, вождь революции решил подстраховаться: ранним утром 3 ноября он забежал к генеральному консулу Соединенных Штатов Америки и категорически заявил, что не будет делать революцию, если консул самолично не пойдет с ним рядом, причем не порожняком, а обязательно с американским флагом, по которому колумбийцы вряд ли решатся стрелять из пушек. Консул был в теме и имел инструкции из самого Белого дома, поэтому, скрепя сердце и жутко матерясь (про себя), быстро оделся, развернул звездно-полосатый флаг и побрел с Амадором изгонять оккупантов.
Зрелище было феерическим: впереди шел Амадор под руку с американским консулом, за ними широким фронтом развернулась толпа борцов за свободу в количестве сорока человек (остальные десять проспали мероприятие). Со стороны оккупантов выдвинулся колумбийский гарнизон ровно в тысячу штыков. Как только генерал, командир гарнизона, увидел революционные массы, он тут же констатировал, что сопротивление бесполезно, вернул солдат в казармы и немедленно телеграфировал в Боготу о вынужденной капитуляции под натиском несоизмеримо превосходящих сил противника. Единственное, что генерал забыл сообщить в телеграмме, так это сумму, в которую Бюно-Варийа и Дядюшке Сэму обошлась его аберрация зрения, – ровненько 15 тысяч североамериканских долларов.
Наивное колумбийское правительство не поверило и срочно выслало подкрепление. По счастливому стечению обстоятельств, во главе вспомогательного отряда оказался не генерал, а всего лишь полковник, поэтому капитуляция его войск прошла менее болезненно – всего за 8 тысяч хрустящих купюр.
Увы, и на старуху бывает проруха: в порту Колона случайно на рейде оказался колумбийский военный корабль «Богота», неокученный капитан которого вовремя не разобрался в ситуации и, заметив беготню в центре города вокруг какого-то неведомого флага, сдуру дал залп прямо в революционную толпу. В результате состоялись две единственные жертвы панамской революции: китаец – рабочий прачечной, и осел.
Больше «Богота» не палила: стоящий по соседству американский боевой крейсер «Бостон» тут же развернул на колумбийское судно свою чудовищную восьмидюймовую пушку и передал сигнальными флажками: «Закрой немедленно пасть, или мы тебя выдуем из воды!»
Что ни говори, колумбийцы удивительно сообразительный народ! Капитан «Боготы» быстренько надел парадный костюм, высадился на берег и торжественно передал судно революционному вождю доктору Амадору, за что незамедлительно получил ответственный пост: Адмирала флота молодой республики.
Тем временем американский консул, как только отпала нужда прикрывать Амадора звездно-полосатым флагом, побежал в офис и отбил радостную телеграмму в Вашингтон о благополучном рождении еще одной демократии. Ответ пришел через десять минут: «Срочно сделайте официальное заявление о признании нового правительства». Первым своим декретом всенародно избранный Первый Президент Независимой Республики Панама назначил Филиппа Бюно-Варийа Чрезвычайным послом и Уполномоченным министром по делам сношений с Соединенными Штатами Америки.
Уже через неделю Бюно заключил историческое соглашение с Джоном Хейем, госсекретарем США и близким корешем небезызвестного читателю адвоката Кромвелля. Говорят, когда президент Республики Панама доктор Амадор узнал из газет о том, что соглашение подписано без его участия, от обиды он упал в обморок.
Согласно «Договору Хейя—Бюно-Варийа», Республика Панама передавала Соединенным Штатам в «вечное пользование» территорию, расположенную на 10 миль севернее и южнее Панамского канала. В декабре 1903 года соглашение было ратифицировано панамским парламентом, а в феврале 1904 – американским конгрессом.
Вне себя от счастья Дядюшка Сэм щедрой рукой раздавал подарки: Республика Панама получила 10 миллионов долларов (из которых 3 миллиона Национальная Ассамблея тут же распределила между ведущими борцами за свободу). 50 тысяч доплатили героическому генералу за его аберрацию зрения (это помимо 25 тысяч аванса). Доктор Амадор пригрел 25 тысяч сразу после победы революции и еще 75 тысяч после подписания Договора о канале. Не забыли и о Рауле: его назначили Генеральным Консулом Республики Панама в Нью-Йорке. Наверняка Рауль дослужился бы и до Полномочного Посла, если бы не катастрофа, оборвавшая блестящую дипломатическую карьеру. Жена Рауля № 2 каким-то непонятным образом прознала о вопиющем безобразии (двоеженстве своего супруга) и подала в суд, требуя моральной компенсации в размере 100 тысяч долларов. Дело удалось утрясти, однако с дипломатией пришлось попрощаться: должность Генерального Консула передали менее скандальному младшему брату Рауля!
Единственным обделенным и обдуренным участником нашего трагифарса оказалась… Колумбия! От фантасмагорического отторжения своей территории Богота не могла оправиться почти двадцать лет. Отныне вся ее внешняя политика сводилась к одному бесконечному стону о том, как вероломен американский империализм. Но правильно говорят: время лечит. А тут и Дядюшка Сэм проявил великодушие и отписал, наконец, в 1922 году Колумбии скромный грант в размере 25 миллионов долларов. Худо-бедно, обида зарубцевалась.
А был ли мальчик?
Мы как-то упустили из виду центральное связующее звено всей нашей истории – сам Панамский канал. Оно и не мудрено – на фоне таких головокружительных махинаций и гешефтов.
Официальное открытие канала состоялось 15 августа 1914 года. К событию заблаговременно готовились, планировали фейерверки и красочные представления, однако все прошло едва заметно: в этот день немецкие войска оккупировали Бельгию и выдвинулись в сторону Парижа – в Европе полным ходом шла первая мировая война.
Строительство Панамского канала обошлось американским налогоплательщикам в 375 миллионов долларов! Было извлечено 230 миллионов кубометров грунта (для сравнения: французы переворошили только 28 миллионов).
В 1977 году закончился «вечный мандат» Филиппа Бюно-Варийа: американский президент Джимми Картер и президент Панамы Омар Торрихос подписали договор, по которому Соединенные Штаты вернули канал Панаме 31 декабря 1999 года.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел история