Фоккеродт И. Россия при Петре Великом

ОГЛАВЛЕНИЕ

Действительно ли прежние русские были так дики и скотоваты, как расславляют о них?

Если только хотят эти названия дать таким людям, которым или совсем, или очень мало известны правила вежливости и благоприличия, установленные взаимно другими образованными народами в Европе, также и народного права и уважения, каким обязаны друг к другу самодержавные власти; если потом эти люди, предубежденные слепой привязанностью и почтением к нравам и обычаям своего отечества, потому только и чувствуют презрение и отвращение ко всему хорошему, полезному и похвальному у иноземных народов, что все это иностранные выдумки, не обладают никакими другими знаниями и искусствами, да и не желают обладать ими, кроме таких только, которые имеют осязательное и непосредственное влияние и пользу, зато считают пустым и глупым все остальное и завершают свое невежество вполне неразумным суеверием, — то, наверное, подобное название в минувшем столетии не может быть присвоено никому из европейских, да даже не многим и из азиатских народов с такою справедливостью, как русским. При всем том, у русских не было недостатка в понятиях о благе и зле их положения. У них были свои особенные правила честности, которые они натверживали юношеству таким же образом, как бывает то и в Европе, и которых соблюдение или нарушение приносило взрослым русским так же точно честь или позор. После китайцев, может быть, нет другого народа под цолнцем, у которого простой человек, повстречавшись с равным себе, был бы так вежлив и говорил ему столько любезностей, как у русских, особливо живущих на Украине. Но та была их беда, что подобные правила они должны были взять у старинных своих победителей и владык, татар Золотой Орды, у коих заимствовали также и все прочие учреждения, как придворные, так правительственные и военные. Точно так же, как этот народ обыкновенно поставляет добро или зло совсем в других вещах, нежели европеец, и его мысли о том точно так же не сходятся с европейскими, как ночь со днем, то из того естественно вышло не другое что, а только усвоение русскими такого образа жизни у татар, какой для иностранцев, приезжавших в Москву, необходимо должен был казаться варварским и зверским; отвращение к ним этих иностранцев немало усиливали пренебрежительные и надмен-

12
ные приемы, с которыми русские часто встречали посланников иноземных государей по неразумной мечте о преимуществах своего царя пред всеми другими.
2.  Но уж наверно оскорбили бы этот народ, если бы зашли в этих упреках слишком далеко и вполне усвоили себе описание русских, сделанное в прежнее время одним французом, что «московит всего более человек Платона, бесперое животное, которому недостает только чистоплотности и здравого смысла, чтобы быть вполне человеком». Если же кто сомневается, были ли разумны русские до царствования Петра I, тот пусть заглянет в их историю и сообразит, что происходило у них в минувшем столетии, как после распадения русского государства на бесчисленное множество партий из-за честолюбия Годунова и польских происков оно приведено было на край погибели внутренними и внешними врагами, когда поляки овладели Москвой, а шведы Великим Новгородом, как, говорю я, после таких огромных несчастий своими собственными силами и разумными действиями, без чужеземной помощи, не советуясь ни с каким иностранным вождем или министром, без других военных сведений, кроме своих стародавних, русские очистили свое отечество от двух таких сильных врагов, снова восстановили свою монархию и меньше, чем в 50 лет, не только взяли назад все области, которыми сначала должны были пожертвовать своему спокойствию, до Ингерманландии и клочка Карелии, но еще отняли у поляков кроме Смоленска Киев, Чернигов и Северию, даже принудили Оттоманскую Порту, бывшую в то время на самой вершине могущества и величия своего, оставить им казаков со всей Украиной. Все это сделали они под управлением таких государей, которые не отличались ни особенной храбростью, ни умственным превосходством, да к тому же еще были из такого нового рода, что первый царь их, Михаил, уж верно не мог бы доказать своих прав ни в одном немецком учреждении.
Кто, говорю, сообразит все это, тот должен будет сознаться, что простоватые неразумные люди никогда не могли задумать таких великих предприятий, а тем менее их исполнить.
3.  А если кто не хочет утруждать себя справкою в истории, так пусть возьмет простого русского горожанина или крестьянина, на которых никогда не простирались заботы Петра I об образовании его подданных, да и поиспытает, далеко ли простираются его умственные и нравственные силы.
При этом исследовании вскоре окажется, что русский вообще во всех делах, где только не стесняет его предрассудок его отечества или вероисповедания, владеет очень здравым природным умом и ясным суждением; что вместе с тем у него необыкновенная способность понимать что бы то ни было, большая сноровка находить пригодные средства для своей цели и пользоваться к своей выгоде выпадающим

13
ему случаем и что большинство между ними одарено достаточным природным красноречием, умением хорошо обделывать свои дела и рассудительно выбирать, что полезно для них, что вредно, да еще все это в гораздо большей степени, чем обыкновенно встречается в таких же простолюдинах Германии или в другой какой стране. Но кто пожелает взяться за такое исследование и из того составить для себя понятие о даровитости русского человека, тому надобно наперед отбросить совсем все свои предубеждения и смотреть на вещи, как они есть в природе, а не брать мерилом своих суждений нравы и обычаи, установившиеся в его отечестве. Потом ему надобно знать и язык русский и иметь дело, по крайней мере обращение, с ними. Потому что можно положить наверное, что русский простого звания во всех своих делах с иноземцами имеет в виду одну только цель — свою выгоду и не дает заходить в свою голову никакой другой мысли, кроме той, как бы дать им выгодное понятие о самом себе. Оттого-то он и является на глаза к ним с большой осмотрительностью, с совершенно простоватым, даже глупым, видом, но под этим притворным простодушием старается залезть к ним в самую душу и мастерски умеет пользоваться самой малейшей слабой стороной, какую выставят ему. А так как вообще не слишком бывают осторожны с таким человеком, у которого предполагают не много ума, то обыкновенно выходит в подобных случаях, что иностранец остается внакладе.
Это с большим вредом чувствовали многие из иноземцев, особливо нанимавшиеся в русскую службу: сверх всяких своих ожиданий, они видели, что их подчиненные, смотревшие простячками, так провели их, что сами они не в силах себя выручить, а должны обращаться к ним же с просьбами и позволить им руководить собою. По той же причине случалось, что многие иноземцы, ездившие в Россию и судившие о русских поверхностно, в таких дурных чертах изображали их рассудок; зато другие, никогда не видавшие России и изучавшие русских только по их поступкам и переговорам, как, например, Пуффендорф в «Жизни Карла-Густава» и другие, сколько они ни жалуются на их ложь и плутовство, однако ж не отказывают в похвале, следующей их рассудку и остроумию.

Какие полезные главные перемены предпринимал Петр I относительно вероисповедания?

В основе вероисповедания, а именно в церковных догматах, Петр I не сделал ни малейшего изменения во все свое царствование, напротив еще всегда заявлял особенное усердие к сохранению чистоты вероисповедного учения и старался так называемых рас-

14
кольников или еретиков (schismaticos), отлученных от Церкви в правление его отца, возвратить в ее недра обложением чрезвычайной податью, необыкновенной барщинной работой, позорным отличием в одежде и другими подобными кроткими понудительными мерами, даже велел сожечь живыми некоторых их учителей.
2.  Правда, что в его время в России стали употреблять в учении о причастии слово «пресуществление» (Transubstantion) вместо слова «претворение» (Transmutation), которым прежде пользовалась в этом случае Русская Церковь. В   напечатанном по его приказанию Катехизисе тоже несколько смягчено учение о почитании икон, получившем вид простого, холодного приветствия им. Но первое, незаметно для самих себя, ввели русские попы, которые если и знают что-нибудь, то научились в папистских училищах в Польше, а потому и много усвоили католических понятий; им и спустили это, так как греческая Церковь в основании совершенно согласна с римскою насчет этой статьи. Смягчение учения об иконах просто одна затея Новгородского архиепископа, посредством которой он охотно устранил бы совсем эту соблазнительную статью, не оскорбляя, впрочем, значения Второго Никейского Собора, который постановил ее. Но прочее духовенство никогда не хотело одобрить того и по кончине Петра I безбоязненно отвергнуло и признало незаконным.
3.  Таким образом, ныне учение Русской Церкви вполне согласно во всех членах веры с тем, которое было в общем ходу в России до Петра I, так же и с догматами греческой Церкви еще до сей минуты вся Русская Церковь признает книгою Символа веры Исповедание веры Восточной Церкви, сочиненное в прошлом столетии некоторыми греческими духовными в Могилеве по согласию с несколькими русскими духовными и потом напечатанное на греческом и латинском языках*.
4.  Но зато в иерархии и благочинии Русской Церкви Петр I задумал разные существенные перемены и большею частью привел их к счастливому концу. Самою важною исходною точкою всех других было уничтожение патриаршества в Москве и объявление Петром I себя верховным епископом или главою своей Церкви.
* Все перепутано. Сочинитель хотел сказать об известном творении Киевского митрополита Петра Могилы «Православное Исповедание», рассмотренном предварительно на Соборе в молдавском городе Яссах, 1643 года, а в 1645-м вновь рассмотренном и одобренном уже всеми четырьмя восточными патриархами и другими иерархами как истинное и правое учение Вселенской Церкви. Подробнее о сем см. в жизни Петра Могилы в «Словаре историческом о писателях духовного чина Греко-Российской Церкви, соч. митрополита Евгения». СПб, 1827, том 2, стр. 156—164. — Здесь и далее примеч. О.М. Бодянского, кроме специально оговоренных случаев.

15
5.  А так как константинопольские проповедники христианской веры ввели эту веру в Россию, эта страна и подчинена была тамошнему патриаршеству в духовных делах до исхода XVI столетия. Митрополит всей России, который сначала имел свое местопребывание в Киеве, а потом в Москве и которому подчинены были все »русские епископы, иногда избирался этими последними, а иногда назначался великими князьями и царями, но всегда должен был получать утверждение от Константинопольского патриарха. К этому же духовному лицу поступали все обжалования (appellationes) во всех духовных спорах; к нему же относились и цари не только в делах совести, но и когда какой-нибудь пронырливый и кичливый епископ начинал поднимать голову перед ними или когда чего-нибудь требовали у духовенства, а оно не имело охоты на то. А как цари умели подкреплять свою просьбу значительными подарками, то редко и получали отказ у жадных, терпевших нужду патриархов, особливо после того, как турки овладели Константинополем и отняли у патриарха всякое значение, да еще ввели в обыкновение продавать этот сан тому, кто больше даст за него.
6.  Насколько русские государи находили свои расчеты при таком образе действий, настолько же невыгодно было для духовенства уважение к такому главе, который не имел ни воли, ни силы защищать их от государя, да еще при всяком случае и выдавал их ему. Это заставило духовных подумать о средствах, как бы избавиться от этого чужеземного бича и добыть себе верховного вождя в своем отечестве, имеющего общие с ними выгоды и по собственным делам принужденного действовать заодно с ними против государя. Они делали для того разные попытки еще во времена Ивана Васильевича II, которому историки дают имя Грозного, хоть и не так основательно, как обыкновенно думают. Но этот был слишком прозорлив, чтобы не распознать таившегося пронырства. От того и все их старания были напрасны при его жизни. Зато нашли они благоприятное время, когда взошел на русский престол сын его, Федор Иванович. Он не имел ни способности, ни охоты к правлению. Его лучшее удовольствие было лазить по колокольням да звонить в колокола, а правительственные работы возложил он на своего первого министра, Бориса Годунова. При таком слабом государе духовенству нетрудно было получить все, чего только оно хотело, да и первый министр с удовольствием взялся за случай привязать к себе это сильное сословие, которое могло когда-нибудь пособить ему, а также много и повредить в исполнении его властолюбивых замыслов, уже в то время бывших у него на уме. Так и выписали из Греции двоих отставных восточных патриархов, а таких не один почти во всякое время бродил по Турции и по своему неисправимому характеру оказывался до неприличия расположенным поддер-

16
живать всякие смуты; созвали собрание епископов, которому дали название Собора, поставили тут 5-м патриархом русского митрополита и объявили его независимым от Константинопольского, которого согласие наконец легко получили за деньги.
7.  Теперь Годунов сколько ни давал воли духовенству, но тем не менее употреблял всю осторожность, чтобы не нарушить прав царского венца, который он думал сам некогда надеть, и умел так уладить дело, что на Соборе постановили: при будущем упразднении патриаршего престола духовенству назначать в патриархи двух (трех) соискателей, но государь волен выбрать из них, кого ему угодно, даже и всех троих отвергнуть, и распорядиться новым избранием. Как только умер 1-й патриарх, Иов, Годунов так устроил, что этот сан получил   человек простоватый, по имени Гермоген, не имевший других заслуг, кроме решительной преданности Годунову. Духовенство, в радости, что дело пошло так далеко, не особенно противилось тому, надеясь со временем найти случай к дальнейшему расширению своих преимуществ и к совершенному устранению неосвященных мирских рук от выбора своего верховного первосвященника.
8.  Через несколько лет для духовенства, по-видимому, настала благоприятная минута, когда по утишении смут, поднятых в России Лжедимитриями и поляками, избран был сын епископа Ростовского, Михаил Федорович Романов, в цари, а епископ Филарет в патриархи. Эта духовная особа, при многих других великих качествах обладавшая в то же время неограниченным властолюбием, сумела так воспользоваться отеческою властью над сыном, что во всем царстве правила неограниченно всем и не оставляла ничего для управления молодому царю, кроме одного только имени. Так же, как и сын, Филарет носил титул «великого государя», с тою незначительной разницей, которую по-немецки совсем нельзя и выразить, а по-французски она по нужде может быть выражена словами «Grand Seigneur, великий государь» и «Grand Sieur, великий господин». У него были свои бояре или государственные министры и все другие придворные служители, какие обыкновенно бывают при царском дворе; он даже отправлял от своего имени посланников к Польской Республике и Константинопольскому патриарху.
У него был свой, особенный от царского церемониал, в котором до самой мелочи было условлено, как царю принимать патриарха при его посещениях. Судебную власть свою распространял он неограниченно и без обжалования на все, что когда бы то ни было признавало подсудным себе христианское духовенство. Даже в Государственном совете его голос был первый и самый важный и обыкновенно устранял все другие, так что при его жизни без его

17
согласия нельзя было решить безделицы ни о войне и мире, ни о других общественных делах. Вообще он присваивал себе всю власть и преимущества, на какие когда-либо заявлял требования самый честолюбивый папа в иноземной стране.
9.  Со всем тем он помнил, что царь — его сын; потому с него и довольно было обеспечить однажды приобретенную власть на время своей жизни; однако ж он тщательно остерегался расторгать ту связь, которою привязал Годунов патриарха к милости царя, или подавать своему преемнику случай к освобождению себя от подчиненности его потомкам. Но наконец царь Михаил от всего сердца наскучил тем игом, под которым находился, и не очень-то горевал, когда закрыл глаза старый патриарх, с досады и огорчения на плохой успех затеянного им предприятия на Смоленск. Как пишет русская летопись, царь выбрал ему в преемники тихого и простоватого игумена по имени Иоасаф, а по кончине его возложил этот сан на человека с такими же достоинствами, Иосифа: оба они соглашались на все, что считал за благо царь.
10.  Но когда последний умер, во время малолетства царя Алексея Михайловича, духовенство нашло хитрого и предприимчивого мужа с высоким и гордым духом для возведения на патриарший престол. Этот старался привести величие своего сана опять в то положение, как было во время патриарха Филарета, объявил притязания на все преимущества, какие имел тот, гнал и теснил иностранцев, которых начинал слушаться царь, присвоил себе неограниченную власть во всех духовных и многих гражданских делах и получил уже так много значения и доверия в народе, что царь не осмелился низложить его своею властью, а созвал для этой цели Coбор в Москве, и из боязни, чтобы его духовенство не стало пособлять скорее своему верховному пастырю, чем соблюдать выгоды своего государя, он должен был с большими расходами выписать в Москву каких-то низложенных восточных патриархов. Эти патриархи были совершенно такого же разбора, как и их предшественники, давшие согласие на патриаршество в России: они не хотели остаться непризнательными к тем огромным деньгам, какие царь издержал на них, и довели своею властью это дело до того, что патриарх по предъявлении Собору обвинительных статей против него был лишен сана и заключен в монастырь неподалеку от Москвы.
11.  Потом царь Алексей возвел на патриарший престол одного простоватого старичка, от которого не мог опасаться никакого беспокойства: он, как и все его преемники, держался этого правила постоянно, при всяком упразднении патриаршего престола. От того-то и вышло, что последующие Патриархи хотя и пользовались наружною почестью и уважением, также очень значительными

18
доходами, но в политических делах почти совсем не выдвигались вперед, оставались в страдательном положении и вполне подчинялись воле своих государей.
12.  Так, последний патриарх Адриан, умерший в 1702 году, смотрел совершенно спокойно, как Петр I сажал в монастырь сестру Софью, как приказывал казнить жестокими муками многих священников и монахов, сделавшихся участниками в ее происках или по крайней мере очень свободно рассуждавших об его поведении; как брал колокола с церквей для возобновления потерянной при Нарве артиллерии; удостаивал дружеского обхождения и доверия еретиков, по постам явно ел мясо, безбоязненно нарушал и другие церковные уставы; как стриг бороды русским, заставлял их носить французское платье и вводил бесчисленное множество других обычаев, которые были ужасом для русских, особливо для духовенства.
13.  Несмотря на то что русские цари благодаря долгому упражнению уже изучили искусство так сдерживать патриаршескую власть, что она не могла причинить никакого ущерба государевой, Петр I, во избежание разных случаев, считал гораздо вернее и выгоднее для своих намерений уничтожить совсем этот сан и так направить духовенство, чтобы оно никого не признавало своим верховным епископом, кроме своего государя. Выгоды, которые вышли бы тогда для него, были так явны, что ему нечего было колебаться долго. И так это решено скоро. Затруднение состояло лишь в том, как начать дело. Духовные приступали к нему всеми силами, все просили занять патриарший престол и делали ему страшное описание несчастия, могущего произойти в стране от мешкотности в этом деле. Петр, хоть и замечал, что опасность не так еще велика и что духовенство придает излишнюю важность этому делу, однако ж не знал, как отвязаться, и жадно искал человека, который вывел бы его из затруднения и принял на себя управление духовными делами.
14.  Незадолго перед тем один русский из простого звания, Талицкий, изучивший в Москве книгопечатание, тайно завел в деревне печатню и обнародовал книжечку, в которой доказывал, что Петр — Антихрист, потому что стрижением бород позорит образ Божий, приказывает резать и распластывать людей по их смерти, попирает церковные уставы и другие, какие только есть, вводит нелепости. Талицкого скоро открыли и, в награду за его труд, сжили с бела света. А творение его взялся опровергнуть один монах, львовский уроженец по имени Стефан Яворский, незадолго перед тем пришедший в Россию поискать себе счастья. Труд его, правда, вышел так плох, что он стал бы посмешищем для всей Европы. Одно из самых главных доказательств, почему Петр не Антихрист, выводилось

19
из того, что Антихристово число 666 никакой каббалой нельзя было составить из имени Петра.
Но в стране слепых и кривой — царь: это произведение так понравилось Петру I, что он велел распространить его посредством печати, а Яворского назначил Рязанским епископом. А так как Яворский сверх того имел свободный дар слова, в состоянии был написать проповедь на иезуитский лад, при том умел и подделываться, заявляя притворно слепое повиновение всем приказаниям Петра, то этот и подумал, что нашел в нем не только способного человека, но и такое орудие, которое без противоречия позволит себя употребить для исполнения его намерений, и в такой уверенности объявил его екзархом, или наместником патриаршества.
15.  Однако ж Петр скоро заметил, как обманулся он в этом человеке. Да и действительно ученость его простиралась не дальше того, как обыкновенно доходит она в папистских монастырях в Польше. Но зато в иезуитских училищах он так крепко вбил себе в голову папистские правила о преимуществах духовенства и его независимости, что всего меньше мог помочь Петру в исполнении его намерений, которые совершенно противоположны были вышесказанным правилам. На самом деле он не прямо, но сильно перечил его намерениям, особенно касательно намерения убавить лишнего богатства у церквей и возвратить духовных к умеренности, требуемой их званием, так что пока он был жив, это дело не состоялось; однако ж поступал при том так осторожно, что нельзя было сделать ему никакого упрека в этом случае. Несмотря что этот образ его действий для Петра I не остался тайной, царь все-таки давал ему это почувствовать тем только, что холоднее прежнего обходился с ним: эту необычайную мягкость нельзя приписать ничему другому, кроме нежелания Петра обнаруживать преждевременно свои намерения немилостью к Яворскому, в отраду и утешение старинным православным русским сердцам: он оставил его на месте до тех пор, пока не пришел в совершенную зрелость новый порядок церковного управления, над которым он между тем трудился с Прокоповичем.
16.  Этот человек, умерший в прошлом году в Петербурге архиепископом Новгородским, проживал в монашеском звании в Киевском Печерском монастыре, когда Петр посетил эту обитель после Полтавской битвы.
В молодости он обучался не только в польских училищах, но и в Риме, да и совсем другим образом, нежели как обыкновенно проходят свое учение его земляки: при его честном и прямодушном нраве, а также остром и живом уме, те благочестивые обманы (piae fraudes), которые он заметил в Италии, внушили ему такой ужас к папству, что он не мог о нем говорить без душевного волнения,

20
чему, может быть, пособило также и чтение протестантских книг, которые он ставил очень высоко и не задумывался отдавать им предпочтение пред большинством его церковных Отцов*.
Кроме того, он отличался такими добродетелями, которые обыкновенно тоже не составляют общей принадлежности духовенства: чрезвычайною скромностью, так что его надобно было силой тащить во все почетные занимаемые им мало-помалу должности, совершенным бескорыстием и пылким желанием содействовать благу отечества, даже и на счет выгод духовенства. Петр тем еще больше привязался к этому монаху, что встретил у него совершенно те же мнения о порядке церковного управления, какие сам он старался распространить в своем царстве, и нашел в нем волю и готовность честно помогать ему в том. Но так как шведская война была еще в полном разгаре и было бы не вовремя начинать такое щекотливое дело, то Петр I не хотел поднимать шума, оставил Прокоповича в Киеве и довольствовался тем, что вел с ним постоянную переписку об этом деле. Когда же он окончил поход в Поморье, сделал путешествие во Францию, уладил отречение своего царевича и благодаря тому несколько поуспокоился, тогда призвал и Прокоповича в Петербург под предлогом устройства училищ в монастыре святого Александра. Он назначил его игуменом этой обители** и условился с ним о новом образе управления, который хотелось ему ввести для своего духовенства.
17.  Для приготовления к этому умов народа издано в свет сочиненное Прокоповичем небольшое рассуждение под названием «Первосвященник»***, в котором с такою же большою ученостью, как и основательностью, доказывалось, что первые христианские императоры постоянно удерживали за собою первосвященнический сан, носимый их языческими предшественниками, пока, наконец, римские папы нашли способ выманить его у них вместе с соединенными с ним преимуществами и присвоить себе; при этом в то же время внушалось, что в христианском государстве главный надзор за духовными делами не может принадлежать никому другому, кроме государя.
18.  Вскоре потом Петр I объявил, что на будущее время сан и титул патриарха, как слишком заносчивое и никакому подданному не приличное достоинство в России, совершенно отменяется, а духовные дела вперед будут под ведением и наблюдением Правительствующего Синода, состоящего из одного президента, двоих

* Это говорит протестант.
** Игуменом он сделан еще в 1711 году Киевобратского монастыря.
*** «Розыск исторический, коих ради вин, в каковом разуме были и нарица-лись императоры римские Понтифексами, а в Законе Християнстем Государи могут ли нарещись Епископы и Архиереи, и в каком разуме?» СПб., 1721.

21
вице-президентов и нескольких советников и заседателей под верховным надзором государя.
Как скоро составился этот Синод, ему был прислан на рассмотрение Духовный Регламент* и по именному повелению одобрен и отдан в печать, несмотря на Яворского (который объявлен был президентом, но в первом же году и умер), делавшего много возражений против него**.
19.  В этом Регламенте вполне утверждено учение о зависимости духовенства от правительства страны, уничтожены все церковные льготы и преимущества, сделаны разные полезные постановления для монастырской жизни, запрещено много суеверных вероисповедных обрядов, разобраны некоторые сомнения относительно проклятия и церковного повиновения, тайна частной исповеди (in specie sigullum confessionis) ограничена так, что духовник не может молчать о заговорах против государя, мятежах и других государственных преступлениях, если такие будут открыты ему на исповеди, а должен доносить о них под страхом наказания за государственную измену.
Это сочинение, конечно, мастерское произведение в своем роде, заслуживает прочтения с начала до конца и заключает в себе все перемены, сделанные Петром I относительно церковного благочиния. Оно было напечатано в Германии, почему и не нужно будет в подробности передавать его содержание. Для образца я приведу только постановление о монастырях***.
20.  Сначала между многими другими правилами, клонящимися к сохранению доброго порядка и приличия в церквах, в особенности предлагается монастырям, чтобы они отправляли Богослужение с должным благочестием и благоприличием, для чего в каждом монастыре должно находиться по крайней мере 30 монахов, а где нет такого числа их и, стало быть, эта конечная цель не может быть достигнута, монастырь должно обратить в приходскую церковь и училище, монахов, живших в нем до того времени, развести по другим монастырям, которым недостает требуемого числа их. Но затем всем игуменам и настоятелям монастырей внушается, под страхом тяжкого наказания, не принимать в монастырское звание без особенного указа ни одного дворянина, ни кого-либо служащего в государственной службе, ни приказного писца, ни безграмотного, ни несовершеннолетнего, никакого мещанина, ни крестьянина. Так как в этот список входят все русские подданные какого бы

* Это поручено было Петром I сочинить только в 1722 г. как прибавление к Духовному Регламенту под названием: «Прибавление о духовном причте и монахах».
** 1719 года. СПб., 1721.
*** 1721 года.

22
то ни было звания и, следовательно, никому не дозволяется идти в монастырь, кроме тех вдовых священников, которые, по уставу греческой Церкви, не могут больше продолжать свою должность, монастыри же, в которых нет по крайней мере 30 монахов, должны быть закрыты, то в случае точного соблюдения такого постановления число монастырей в России в продолжении 30 лет естественно уменьшилось бы до того, что во всей этой стране не осталось бы более 10 таких, которые считалось бы полезным сохранить из особенных видов. Но по кончине Петра I исполнению этого предначертания не дали дальнейшего хода и не заботились о нем, как и о многих других введенных им полезных учреждениях в духовных делах.
21.  Вслед за введением этого нового образа духовного управления и связанных с ним распоряжений Петр I ни о чем не прилагал столько стараний, как о том, чтобы вывести свое духовенство из прежнего невежества. В начале его царствования духовенство было гораздо грубее, чем оно было в Европе в самые темные столетия папской власти. Проповедовать было у него решительно не в обычае. Кто мог читать и писать да умел точно соблюдать церковные обряды, тот имел все нужные требования не только для священника, но даже и для архиерея. Да если еще при том он составил себе известность строгой жизнью, а от природы награжден был окладистою бородой, то слыл за отличное духовное лицо.
22.  Между украинским духовенством кое-где встречались еще некоторые, имевшие наружность учености. Потому что в то время, когда поляки завладели этой областью, жители ее завели в разных монастырях латинские училища, а в Киеве и Чернигове — Академии*, где учили богословию и философии, впрочем только на польский лад. Но как мелко плавали в науках эти господа, можно заключить из следующего суждения, которым несколько лет тому назад в моем присутствии возразил какому-то русскому князю игумен одного из знатнейших монастырей в Украине относительно духовности курения табаку. По случаю проступков некоторых монахов упомянутого монастыря князь утверждал, что лучше бы разрешили монахам курить табак: это служило бы для них развлечением и не туманило головы, нежели разрешать пиво, водку и другие крепкие напитки, которые доводят их до разных пороков и соблазнов. Игумен отвечал, что это было   бы очень хорошее дело, если бы только курение табаку положительно не запрещалось словом Божиим, так как в Библии сказано что входящее в уста не сквернит человека, а выходящее устами оскверняет его. Но ведь все крепкие напитки входят в рот, а табачный дым выходит.

* В Чернигове никогда не было никакой Академии.

23
23.  Со всем тем, эти украинские духовные были одни только, которыми мог пользоваться Петр I для распространения большой учености в своем духовенстве. А если б захотел он употребить для того приверженцев иноземной веры, то дал бы только еще новую пищу подозрению, какое и без того уже имели на него ревнители старинного Православия, и возбудил бы, может быть, опасные волнения в народе, но все же не достиг бы тем своей последней цели. И так при назначении наместником патриаршества вышеупомянутого Стефана Яворского он поручил ему между прочим заводить училища, где бы могли учиться необходимым наукам люди, посвящавшие себя духовному званию; а чтобы их еще больше поощрить к тому, учредил капитал, из которого каждому учащемуся должно было выдавать от 3 до 4 копеек ежедневно (около 1 гроша, или 16 пфеннингов), соразмерно его успехам.
24.  Яворский и учредил немедленно Богословскую и Философскую Академии в Спасском монастыре в Москве, вверил управление игумену того монастыря, Лопатинскому*, человеку хотя и не без способностей, но тайному паписту, и выписал из Украины некоторых монахов, которые должны были обучать в Академии в качестве профессоров. Но как эти люди сами не знали ничего больше, кроме того, чего насмотрелись и понабрались у езуитов в Польше, то изо всего этого дела и не вышло ничего лучшего, кроме езуитского училища. Философский и богословский курсы, читанные профессорами, слово в слово были списаны у римских докторов и напичканы ссылками на Вескеца, Суареца, Эскобара, Санхеца, Овиедо и других таких же темных схоластиков, из которых ученики их так мало могли получить зрелой учености, что Петр I в большой толпе обучавшихся в этой Академии не нашел ни одного, кого бы можно было возвести в духовный сан.
25.  Лишив вскоре затем своей доверенности в духовных делах Яворского и обратив ее на Прокоповича, Петр I поручил ему между прочим и улучшение учебной части в России. Этот рассудительный человек взялся потом за дело с совсем другого конца и полагая, что прежде чем думать об учреждении высших училищ, сначала надобно достать хороших учителей. В этих видах он отправил в немецкие академии нескольких русских, положивших уже научные основания в его домашнем училище и посвящавших себя духовному званию, для упражнения в тамошнем способе учения и в науках, чтобы после того в высших, которые будут учреждены в России, они могли сообщить своим слушателям что-нибудь поважнее польской схоластической болтовни. Меж тем для подготовки им способных учеников к их возвращению он завел в своем доме, также и кое-где в

* С 1706 по 1722.

24
монастырях Новгородской епархии, низшие училища, где множество молодых людей обучалось языкам, началам философии и другим полезным наукам, и не усомнился пользоваться для того протестантскими студентами в качестве учителей. Но смерть Петра I подорвала его доброе предприятие: старое русское полупапистское духовенство, которому впоследствии, а особливо во время Петра II, давали большую потачку, мешало ему всеми силами. Молодые люди, посланные им в Германию, либо совсем не вернулись назад, либо не принесли тех способностей, которых он ожидал от них, так что он никогда не мог достичь своей главной цели. Со всем тем его училища имели ту пользу, что доставили учрежденной потом Академии Наук разных способных лиц, но и эти лица, подвинувшись несколько дальше в учении, не захотели посвящать себя духовному званию, а искали себе счастья в гражданских должностях.
26.  Впрочем, вопрос не решенный, поступал ли еще Петр I как хороший государственный человек, желая образовать свое духовенство и извлечь его из прежней дикости и невежества и, в случае успеха в том, не затруднил ли бы он тем еще для себя и своих потомков исполнение их будущих намерений, особливо если эти намерения шли наперекор выгодам духовенства? По крайней мере рассудительные люди того мнения, что он едва ли бы довел так далеко свои преобразования, если бы должен был бороться с более способным духовенством, которое умело бы снискать любовь и уважение к себе народа и как следует пользоваться им для своих выгод.
27.  В числе перемен, предпринятых Петром I в церковном благочинии, надобно считать еще ту, что он чрез новый Синод объявил позволительными и законными прежде решительно запрещенные браки исповедующих иноземную веру с русачками, впрочем на следующих условиях: 1) чтобы иностранец объявил себя наперед подданным русского государства и обязался служить ему вечно; 2) чтобы дети обоего пола были крещены и воспитаны в русской вере; 3) чтобы иностранец не старался ни силою, ни убеждениями совращать свою жену с ее веры и для того дозволял бы во всякое время свободный вход к себе в дом священнику своего прихода, обязанному наблюдать за тем. Эти условия уж верно не такого свойства, чтобы могли очень поощрить иностранца к брачному союзу с русскою.
28.  В заключение не бесполезно будет при этом случае упомянуть об одном наполовину духовном обряде, постоянно соблюдавшемся Петром I, пока он жив был и когда только находился в России. Там есть такой старинный обычай, что священники меж Рождеством Христовым и праздником 3-х святых царей* ходят по всем домам

* Богоявлением.

25
своих приходов и поют некоторые церковные песни о рождении Спасителя; за это подносят им стакан пива или водки да еще сколько-нибудь копеек. Так как все это время считается церковным праздником и, стало быть, назначено для развлечения, то и у мирян вошло в обыкновение подражать этому обычаю, когда они ходят в гости друг к другу во весь праздник, и при входе в дом приятелей тоже петь эти церковные песни. Петр I в свои молодые годы не легко пропускал случаи разгуляться, а потому пользовался и этим, чтобы лихо отпировать праздник у своих любимцев. Сопровождавших его сперва было очень немного: они состояли только из его комнатных служителей да некоторых любимцев. Но вскоре потом он чрезвычайно умножил это общество и приводил с собою все таких, у которых было что-нибудь смешное или странное в их росте, лице, языке, нравах или в наклонностях. А для сохранения духовного оттенка в этом обряде он назначил при этом своего старого учителя в пьяные патриархи под титулом князя-папы*, а 12 других русских, отличавшихся обжорством и пьянством до свинства, в кардиналы, остальному же обществу он надавал других духовных титулов, а сам разыгрывал тут дьякона и отправлял эту должность на их собраниях с таким усердием, как будто это было совсем не в шутку. Князя-папу носили в открытых санях 12 плешивых голов (таких людей целая особенная орда в сибирских степях, хоть и немногочисленная, и на теле у них нет ни одного волоса)**; в руке у него была палка с шариком, которым он и барабанил по головам своих носильщиков. За ним верхом на волах ехали его кардиналы, а позади их его остальное духовенство в санях, запряженных свиньями, собаками, медведями и другими животными. В этом странном шествии разъезжал Петр I везде, не только по придворным вельможам, но и по купцам и по всем таким, которые известны были при дворе как люди зажиточные. Куда привалит это шествие, там сначала поется славленье, за которое хозяин должен отплачивать подарком по крайней мере в 100 рублей. Вслед за тем гости, которых обыкновенно бывало до 300, садятся за стол и если хозяин не слишком чего подает пить, или припасет очень скупой подарок, или сердиты на него, то не только напоят его до полусмерти, но и надают еще ему полновесных тузов в придачу. Бесчиние и свинство, происходившие на этих попойках, были неописанны; но ничего не было омерзительнее того, когда следовало выбирать нового папу. Петр приказывал нанять для того особенный дом, которому дал название Ватикана. Точно таким же образом, как устроен был в Риме конклав, в этом доме сделаны были разные кельи, разделенные рогожами: в них и запи-

* Зотова.
** Нелепость.

26
рались пьяные кардиналы и каждый день должны были сходиться для подачи голосов, при чем вместо билетов употреблялись яйца белых и черных козлов. Во все это время кардиналам не давали есть ничего другого, кроме детородных частей быков, коров, козлов, коз и овец, даже собак и кошек обоего пола, в изобильно приправленном перцем французском кушанье, а пиво и водка служили им для питья; трезвыми не оставляли их ни на одну минуту, и все это до тех пор, пока было угодно Петру. Сам он приходил и уходил от них и не только забавлялся скотскими поступками этих людей, но и сам еще пил молодецки с ними: такое разгулье его, незадолго пред кончиною, при выборе последнего пьяного папы немало, по суждению врачей, способствовало его смерти.
29.  А что за намерения были у Петра I при таких отвратительных затеях, об этом различно судили и русские, и иностранцы. Те, которые воображали себе, что во всех поступках этого монарха кроется почти нечеловеческое благоразумие, думали находить тут иероглифическое изображение прежнего и нынешнего состояния русского народа и употребленных для него Петром стараний. Другие полагали, что он хотел этим поднять на смех римско-католическую иерархию да косвенным образом тоже и свое духовенство. Однако ж всего проще считать это в роде потехи, да и такой еще, которая достаточно согласовалась с его умом и душевным расположением: у него не было ни малейшего вкуса в удовольствиях, так же как и в других вещах, служащих людям для украшения и развлечения: он вовсе не понимал разборчивости в том. Все его развлечения имели в себе что-то грубое и неприятное. Самые непристойные виды забав нравились ему больше всего, и ничто не приводило его в такое восхищение, как возможность насильно принудить людей сделать или вытерпеть что-нибудь противное их природе. У кого было природное отвращение к вину, маслу, сыру, устрицам и подобным кушаньям, тому при всяком случае набивали рот этими вещами, а кто был раздражителен и всего более корчил рожи при этом, тот наиболее и потешал Петра I; оттого многие совсем не раздражительные от природы притворялись такими, чтобы тем заискать в нем.
30. При всем том, нет ничего возможного, что тут имел он и косвенные виды на иерархию римской Церкви. Потому, что учение папистов о независимости их духовенства от светского правительства внушало ему немало ненависти и недоверия к папству и довело его до того, что он всеми силами старался покровительствовать стороне протестантов, а, напротив, то же учение было причиной чрезвычайного расположения русского духовенства, кроме немногих между ним, к римской Церкви и сильной ненависти его к протестантам; оно охотно приложило бы свои руки к притеснению и истреблению протестантов, если бы только они не были у них связаны.

27

Какую перемену сделал Петр I в образе правления Русского царства?

1.  Весь русский народ по справедливости можно разделить на два разряда: рабов и свободных людей. К первому принадлежат не только рабы и крестьяне, но и граждане в городах, которые должны платить поголовную подать наравне с крестьянами, и некоторые прикреплены к земле (glebae adscripti), так как ни один сын не может покинуть дом своего отца, пока другой брат не войдет в оный и не получит гражданского права. В качестве свободных людей разумеются все дворяне, приказнослужители, священники и солдатские дети, которые считаются прирожденными рекрутами и обыкновенно поступают в число их.
2.  При всем том, свобода ни на одного русского не простирается так далеко, чтоб он не подчинялся неограниченной самодержавной власти, которая с незапамятных времен была в руках русских государей над всеми сословиями их царства. Несмотря на то что разнообразными раздачами своих земель дворянству они давали ему достаточный случай брать верх над ними и предписывать им какие-нибудь законы для правления, однако ж нет ни малейшего следа такой попытки в древней русской истории. Потому что все льготы, какими прежде владело русское дворянство, хоть та, например, чтобы никого не принуждать служить под начальством офицера из низшего боярского рода и проч., надобно считать не другим чем, как только пожалованиями, которых сила зависела единственно от воли государя и должна была прекратиться в ту же минуту, как скоро признавал он это за благо.
3.  Благоговение всего русского народа к потомкам первого его великого князя, Рюрика, было так велико, что пока они владели русским престолом, ни один русский не дозволял себе когда-нибудь мысли, что его отечество может управляться иначе, а не совершенно не ограниченным государем. Это дошло до того, что когда, по убиении Лжедимитрия, выбран был в цари князь Шуйский, хоть и из старинного рода, но уже с давнего времени отстраненного от царствующего и считавшегося подданным, хотел было по собственной воле присягнуть при своем венчании в том, что не казнить ему ни одного боярина без согласия его собратий, все боярское сословие умоляло его с земными поклонами не выпускать столь легко из рук такого драгоценного алмаза и украшения русского скипетра, каким было самодержавие.
4.  Когда же вышеупомянутый царь Шуйский должен был смириться перед польской властью и, по успокоении смут, сословия Русского царства хотели приступить к новому избранию, многие

28
из самых знатных лиц между ними напали на мысль, что им нет надобности уступать больше власти, нежели сколько захотят они сами, будущему их государю, который не в состоянии похвалиться никаким преимуществом над ними, и что они вправе предписать ему законы, по которым он должен царствовать, да и их собраты, сидевшие в то время еще в плену у поляков и благодаря обхождению с этим народом понабравшиеся, без сомнения, республиканских правил, утверждали в этом бояр своими письмами, в особенности тогдашний Ростовский епископ и после бывший патриарх Филарет, который еще не мог предполагать, что выбор падет на его сына. Они составили между собою род сената, который назвали Собором: не только бояре, но и все другие, находившиеся в высшей государственной службе, имели там место и голос и единодушно решились не выбирать себе в цари никого, кроме того, который под присягой обещается предоставить полный ход правосудию по старинным земским законам, не судить никого государскою властью, не вводить новых законов без согласия Собора, а тем менее отягощать подданных новыми налогами или решать что бы то ни было в делах войны и мира. А чтобы тем крепче связать нового государя этими условиями, они положили еще между собой не выбирать в цари такого, у которого сильное родство и сильные приверженцы, так как с помощью их в состоянии он будет нарушить предписанные ему законы и присвоить опять себе самодержавную власть.
5.  В таких видах они выбрали себе в цари молодого 15-летнего дворянина Михаила Романова, у которого не было никакого искреннего друга и никаких других заслуг, кроме той, что отец его с большим усердием и твердостью противился польской стороне, за что поляки и посадили его в заключение и увели из края. С старинным царским родом он имел только ту связь, что царь Иван Васильевич II женат был на его бабушке, Анастасии Романовне, дочери мелкого дворянина, род которого был так еще нов, что не имел и родового имени, называясь по отцу, как обыкновенно водится у людей простого звания в России.
6.  Царь Михаил не колеблясь принял и подписал вышепомянутые условия, хотя мать его и казалась несколько недовольной будто бы от того, что охотно увидала бы сына уволенным от ниспосланной ему чести из-за соединенной с нею опасности. Несколько времени правление продолжалось на предложенных основаниях. Но только что отец его, Филарет, возвращен был из польского плена и сделан патриархом, этот умел превосходно воспользоваться уважением, какое доставлял ему сан его суеверного народа, неудовольствием, замечаемым у низшего дворянства на властолюбивых бояр, также и возникшею между этими последними завистью и несог-

29
ласием, так что он один завладел опекою над сыном и удержал ее в своих руках на все время своей жизни. В этом качестве он самовластно распоряжался всеми делами: сбыл с рук, под разными предлогами, республиканские умы и ничего больше не оставлял собору, кроме чести одобрять его меры и распоряжения. В помощь этому самовластию он утвердил под именем стрельцов (Schutzen) особенных телохранителей, дал им большие льготы и права, однако ж не вверял начальства над ними никому из знатного рода, а определял выслуженцев, отличившихся в польскую войну, оттого-то и вышло, что дворянство, которое в то время еще гораздо больше нынешнего было напыщено своим происхождением, донельзя презирало этот отряд и считало для себя позорным и унизительным служить в нем; за то и упомянутый отряд ненавидел все знатные роды и всегда был в готовности исполнять царские приказания против них.
7.  Это войско дало возможность царю Михаилу продолжать правление по кончине отца его, патриарха, с такою же властью и значением, а сын его, царь Алексей, зашел в этом так далеко с такими пособниками, что не имел уже больше надобности щадить дворянские роды, а отважился уменьшать их льготы, лишь только найдет это выгодным для блага царства. По смерти Алексея старший его сын, сколько ни был слабый и болезненный государь, решился однако сжечь все дворянские родословные книги, хранившиеся в особенном приказе в Москве, и совершенно уничтожить разницу между низшим и высшим дворянством.
8.  Когда же он умер, бояре возвели на престол Петра I, тогда еще десятилетнего государя, к оскорблению прав его старшего брата, Ивана; они надеялись найти случай во время несовершеннолетия к возвращению своих утраченных льгот и установлению образа правления на старом основании. Однако ж сестра его, София, царевна с высоким умом и великими качествами, умела так расположить к себе стрельцов, что они подняли мятеж к выгоде ее родного брата Ивана, перебили бояр, устранивших этого царевича, и не прежде успокоились, пока он не был объявлен царем вместе с Петром, а она соправительницей; при том было положено, что имя ее всегда ставилось возле обоих царей в указах и постановлениях, а также и на монетах. После она и правила шесть лет кряду так же разумно, как и счастливо, и в своих поступках с дворянством в точности следовала тем правилам отца и брата, так что совсем отняла у него все присвоенные им преимущества и постановила его наравне с другими свободными русскими подданными.
9.  В этой крайности дворяне не много могли обещать себе защиты у царя Ивана, государя, так же слабого рассудком, как и зрением, да и позволявшего во всем управлять собою сестре, по-

30
тому и нашли себя вынужденными на попытку, нельзя ли будет уговорить младшего брата, Петра, чтобы он горячо вступился за них. С некоторого времени этот царевич и без того уже сносил с большим огорчением ту власть, которую царевна София присвоила над ним и братом, и стал непримиримым врагом ее по случаю разных происков, ложно или справедливо приписываемых ей против его лица, и под посторонними предлогами удалился из царского дворца в загородный дом, который выстроил себе в Преображенском, слободе, лежавшей под самой Москвой.
Обеими руками он ухватился за случай вырваться из-под надзора сестры: наобещал дворянству, чего только оно хотело, и, в видах более тесной связи с ним, женился на девушке из самого знатного рода по имени Евдокия Лопухина. После того двор его становился многочисленнее со дня на день. Царевна знала вполне опасность, которая произойдет для нее от того, и решилась предупредить ее отважным ударом. С этой целью она втайне нарядила в Преображенское сильный стрелецкий отряд с приказанием взять под стражу и привести к ней Петра, чтобы тотчас же посадить в монастырь и постричь в монахи. Но этот умысел был так вовремя открыт Петру женевским уроженцем капитаном Лефортом, узнавшим о том случайно, что он имел возможность выиграть столько времени, чтобы убежать и в сопровождении упомянутого офицера укрыться в Троицком монастыре, месте уважаемом по его святости всем русским народом.
10.  Как скоро он приехал туда и ссора у него с сестрою стала гласной и непоправимой, к нему явились не только все иностранные офицеры, которых русские наняли довольно значительное число в службу для тогдашней войны с турками, но и великое множество русских дворян, так что Петр вскоре нашел себя в силах сопротивляться и предписывать законы сестре. Сначала она заявила, что никогда и никакого зла не было у ней на уме против брата: ее намерение клонилось только к тому, чтобы вырвать его из рук иностранцев, наводивших его на разные распутства и внушавших ему ненависть к русскому народу и его вере, обычаям и нравам. Но это извинение не нашло ни малейшего доверия в народном большинстве, особливо у озлобленного дворянства; зато известное властолюбие царевны было причиной, что всем обвинениям против нее Петра без труда поверили: она возбудила во всех сословиях такое отвращение к себе, что даже значительная часть стрельцов объявила себя за молодого царя.
11.  При таких обстоятельствах, когда царевна увидала себя покинутой всем миром, она могла только решиться на одно совершенное подчинение себя воле Петра: он лишил ее всего прежнего значения, запер в большой женский монастырь в Москве и велел

31
строго содержать ее там, а брата Ивана отчасти лаской, отчасти угрозами довел до того, что он совсем отрекся от правления, которое и вверил одному Петру.
12.  Счастливый исход этого переворота стрельцы, как и дворянство, приписали своей привязанности к молодому царю и обоюдно льстились получить награду себе за то от него и предпочтительное значение пред другими. Но Петр, которому обхождение с иностранцами уже набило голову многими замыслами преобразований, хорошо видел, что едва ли ему осуществить эти замыслы, пока будет в стране такое сильное войско, способное отважиться на сопротивление его воле.
Поэтому он уже решился и стрельцов, и дворянство, оба эти скопища обессиливать, изводить одно посредством другого и поставить в такое положение, чтобы они зависели только от его милости и воли.
13. Так как в искусстве притворяться он мало имел себе подобных, то и чрезвычайно ласкал обе стороны и как той, так и другой подавал самые лестные и приятные надежды. Стрельцам он тотчас же подтвердил их устройство и прежние преимущества; но воспользовался предлогом, что по случаю продолжающейся войны с турками они необходимы для обороны отечества на его пределах, чтобы удалить большую часть их из Москвы и развести по пограничным крепостям.
14. Всего труднее, казалось, было уничтожить мечту дворянства о преимуществах его рождения и тот предрассудок, что позорно находиться под начальством человека низшего происхождения. Он выдумал для того следующий способ: составил отряд в 50 человек из молодых дворян, которые воспитывались, по старинному обычаю, вместе с ним и назвал их потешными (Spielgesellen). Он велел их одеть и упражнять в военном деле по европейскому образцу и при том объявил, что сам он не имеет никакого преимущества пред другими, а, подобно своим товарищам с ружья, даже с барабана, и будет выслуживаться постепенно: для такой цели он в этом случае слагал самодержавную власть в руки князя Ромодановского, который должен был повышать его в чины наравне с другими солдатами по его заслугам и без малейшего потворства. Так, пока жив был вышепомянутый князь, именно до 1718 года, Петр разыгрывал такую комедию, что получил от него повышение в генералы и адмиралы, которые должности ему угодно было возложить на себя. Это объявление имело то действие, что дворяне из самых знатных фамилий, хотя и не покидая предрассудка о достоинстве своего происхождения, сохранив его даже до настоящего дня, однако ж оставались с ним на службе и стыдились заявлять такие притязания, которые могли показать, будто бы они думают быть лучше их

32
государя. Оттого-то впоследствии никто больше и не отваживался говорить о преимуществах своего рождения, если дело шло о начальственных должностях; когда же кто-нибудь до такой степени забывался, старик Ромодановский, человек правдивый, но неумолимый, которого царь Петр сделал верховным уголовным судьей, умел находить средства для наказания такого ослушания под другими предлогами.
15.  После того как эти затруднения уладились и дети знатнейших дворян привыкли служить простыми солдатами в полках, размножившихся из так называемых потешных, и в этом качестве давать себя наказывать, Петр I не считал уже больше за нужное ласкать свое дворянство: доведя его до того, что оно не могло пошевелиться, он отнял у всех дворян, от высшего до низшего, и самую малейшую тень их старых преимуществ и отменил старинный образец*, по которому в законах и указах упоминалось о согласии бояр и который его предки все же постоянно считали полезным сохранять, хоть и очень тоже урезали иные уже дворянские преимущества. За тем он не скрывал дальше своих мыслей о преобразованиях, обходился с иностранцами с особенной приязнью, без различия их звания и нрава, но зато не упускал и никакого случая к язвительной насмешке над своим народом, его нравами и обычаями; если же старые бояре хотели отклонить его от того, он поступал с ними самым позорным и обидным образом, да и всегда его любимцы поднимали их на смех, как дураков.
16.  Такие поступки должны были необходимо казаться чрезвычайно щекотливыми для всех сословий русского народа, особливо для духовенства, свое презрение к которому он очень ясно давал понимать при всяком случае, и не хотел больше водить лошадь патриарха в Вербное Воскресенье. Со всем тем, уважение, питаемое народом России к царскому роду, было так велико, что пока Петр проживал в своем краю, не оказалось ни одного заговора, довольно сильного, чтобы положить конец его предприятиям. Когда же любопытство увлекло его в Голландию и Англию и он пробыл там очень долго, огонь, тлевший под пеплом в Москве, разгорелся совершенным пламенем.
17< Царевна София, несмотря на строгое наблюдение за ней находившая однако ж средства поддерживать тайную переписку с своими прежними соучастниками, велела внушить стрельцам, что Петр I по своем возвращении совсем отменит их древнюю веру и обычаи и сделает их решительно немцами. Духовные всеми силами пособляли таким внушениям и криком об опасности Церкви

* «Царь указал и бояре приговорили» — слова, употреблявшиеся прежде в приговорах и указах царских. — Примеч. А. Н. Шемякина.

33
произвели чрезвычайное волнение между суеверным народом, которое старались еще увеличить мнимыми явлениями, видениями и чудесами; да и многие дворяне, будучи еще не в состоянии переварить потерю своих льгот, делали под рукою этим мятежникам всякое возможное пособие.
Наконец, сверх всяких ожиданий, стрельцы выступили из всех крепостных гарнизонов, пошли прямо к Москве с намерением, как они объявляли, очистить свое отечество от мерзости иноземцев, между прочим поклялись до тех пор не класть оружия, пока царевна София не будет возведена опять на престол, пока образ правления, а также старинные нравы и обычаи их не придут в прежнее положение, вновь заведенные полки распустят и выгонят из края всех иностранцев.
18.  Петр I, бывший тогда в Вене, получив известие об этом мятеже, отправился как можно скорее назад в Москву через Польшу, однако ж прибыл бы очень поздно и, может быть, приведен бы был в очень затруднительное положение, если бы генерал Гордон не нагнал мятежников и не потушил мятежа, прежде нежели он вспыхнул. Этот храбрый человек, которому Петр при отъезде вверил начальство над своими новыми полками, с невероятной быстротой стянул их, двинулся с ними потом на путь мятежников, прежде чем они соединились, разбил и рассеял их малые отряды и напоследок так окружил их главное войско, что оно должно было сдаться на милость и немилость.
19.  Итак, Петр I нашел все успокоенным при своем возвращении, однако ж не счел благоразумным миловать мятежников, а напротив воспользовался этим случаем для решительного уничтожения всего войска стрельцов, без различия правых и виноватых. Как велико должно быть число казненных стрельцов при совершении этого приговора, можно заключить из того, что не только изо всех бойниц трех стен, окружающих город Москву, выставлены были бревна и на каждом из них висело по 3 и по 4 стрельца, но и вся торговая площадь в Москве устлана была сплошь плахами, на которых ложились рядом осужденные на смерть мятежники и протягивали шею для удара царю, который не только собственной высокой особой потешал себя этой работой, но побуждал еще к тому и своих бояр.
20.  С этой казни, или лучше побоища, до самой своей смерти Петр I пользовался самой полной самодержавной властью в духовных и светских делах, без малейшего противоречия, и подлинно заставил своих дворян почувствовать иго рабства: совсем отменил все родовые отличия, присуждал к самым позорным наказаниям, вешал на общенародных виселицах самых князей царского рода, упрятывал детей их в самые низкие должности, даже делал слуга-

34
ми в каютах (Kajuten-jungen), всех без исключения дворян принуждал к военной службе под страхом тяжкого наказания, не давал значения никакой другой чести или преимуществам, кроме таких, какие присвоивал каждому чин его, приобретенный службой; одним словом, располагал их жизнью и имуществом без малейшего уважения, по собственной воле и произволу.
21.  Никогда однако ж не оказывалось никакого тайного общества или заговора против его особы или самодержавия, несмотря на то что он и потом проживал по целым годам в иноземных краях и употреблял большую часть своего войска за границей, хотя несчастное начало шведской войны и смуты, от времени до времени поднимаемые казанскими татарами, донскими казаками и жителями Астрахани, а особливо недоразумения у него с его наследником царевичем, подавали беспокойным умам довольно случаев к волнениям. У вышеупомянутого наследника никогда не было ни намерения, ни духа на составление замысла против правления или жизни отца. Он никогда и ничего не искал больше того, как бы ему привести себя в безопасность от ненависти и гонения отца, как бы при том пользоваться тою свободой, чтобы каждый день бражничать с своими попами да с прочими любимцами, обыкновенно негодными и недостойными людьми, и вовсе не утруждать себя никакими делами.
22.  В 1714 году Петр I обнародовал узаконение, чтобы вперед дворянские имения больше не раздроблялись, а по смерти отца доставались сыну, которого тот назначит наследником, а по недостатку такого завещания — одному старшему сыну: это похоже почти на то, как в подобных случаях обыкновенно ведется во Франции и Англии. Никто не мог отгадать, что бы такое могло заставить Петра сделать это постановление, которое со временем необходимо должно было доставить дворянству великое богатство и силу, стало быть, прямо противно было принятым до сих пор правилам (Systeme) двора. Но последствие показало, что он еще в то время замышлял лишить наследства своего царевича-наследника и хотел приготовить к тому подданных вышеупомянутым узаконением. В царствование Петра II этот закон совсем отменен и наследование частных имений опять было оставлено на прежнем основании.
23.  Но как Петру I довольно было известно по опыту, какая сильная опора для монархического правления обученное войско, то он особенно и со всею ревностью старался улучшать свои военные силы. Вместе с тем также войны, занимавшие всю его жизнь, и по поводу этих войн заключаемые им договоры с иноземными державами заставляли его обращать внимание также и на иностранные дела, хоть тем не менее он полагался тут большею частью на своих министров и любимцев, обыкновенно умевших его повернуть

35
к той стороне, которая всего больше платила им. Самым его любимым и приятным занятием было кораблестроение и другие дела, относящиеся к мореходству. Оно развлекало его каждый день, и ему должны были уступить и самые важные государственные дела. Даже если Петр задумывал заложить новый корабль, то не было нисколько новостью, что на несколько недель он запирался в саду и проводил время в чертежах и вычислениях соразмерности мачт и парусов, а между тем никого не пускал к себе из министров. О внутренних улучшениях в государстве, судопроизводстве, хозяйстве, доходах и торговле он мало или вовсе не заботился в первые 30 лет своего царствования и бывал доволен, если только его Адмиралтейство и войско достаточным образом снабжались деньгами, дровами, рекрутами, матросами, съестным и одеждой, а это случалось тем легче, что его войска много лет сряду находили случай содержать себя на чужой счет, без отягощения государства.
24. Правда, в начале шведской войны, когда по этому случаю часто приходилось ему удаляться из страны, он учредил Сенат в Москве*, от которого должны были выходить указы во все коллегии, а эти последние посылать туда свои донесения. Но назначенные туда сенаторы не имели ни способности, ни деятельности, каких требовало такое обширное управление, да еще большую часть между ними составляли совершенно себялюбивые люди, у которых за деньги можно было получать все что хочешь, как бы это ни было вредно для общественной пользы. Кроме того, любимцы Петра I брали многие вещи на глазах у Сената, а особливо князь Меншиков, которому этот государь много лет кряду дозволял такое самовластие, что он мог делать в краю все что захочет, да при том еще до того щекотлив был насчет исполнения своих приказов, что если только одна из его сестер вступалась в какое-нибудь дело, весь Сенат не осмеливался отказать в ее желании.
25. Но после того, как доверие к Меншикову стало несколько падать, некто Нестеров отважился в 1714 году представить Петру I в подробной записке все беспорядки, происходившие в его царстве от лихоимства его сенаторов и любимцев: она заставила Петра подвергнуть строжайшему следствию ее содержание посредством комиссии, составленной из одних гвардейских офицеров. Они не только признали справедливыми показанные хищничества, но при том открыли еще столько новых мошеннических дел, что Петр I думал поступить еще очень милостиво, велевши двух сенаторов погладить по языкам раскаленным железом в наказание за нарушение присяги и сослать их в Сибирь, петербургского вице-губер-

* Вовсе не в начале, а в самой средине этой войны учрежден Сенат, именно: 22 февраля 1711 года.

36
натора наказать всенародно кнутом, одного из господ Адмиралтейства, так же как и начальника над зданиями (Intendanten uber die Gebaude), тоже кнутом, а у князя Меншикова и великого адмирала Апраксина поопорожнить карманы.
26.  Эти открытия произвели на Петра I двойное действие: одно, что навели его на вкус к розыскам, который этот царь и сохранял постоянно впоследствии, потому что этот вкус согласовался с его природным расположением к суровости; другое, что Петр I напал на мысль установить во внутреннем управлении царства, подобно военному делу, такой же порядок, какой был заведен в других европейских землях. Признавая шведов своими учителями в военном деле, он думал, что так же точно и их учреждения, по благоустройству и государственным доходам, можно с таким же хорошим успехом ввести в своем царстве. И до того допустил он овладеть собой такому предубеждению, что не советуясь ни с кем, в 1716 году тайно послал он одного человека в Швецию, надавав ему множество денег, чтобы только достать наказы и правила тамошних коллегий. Они так понравились ему, что без дальнейшего исследования, годятся ли еще подобные учреждения, да и насколько годятся в России, он быстро решился ввести их у себя и для этой цели велел набрать себе на службу у немцев порядочную толпу людей, которые должны служить в этих коллегиях вице-президентами, советниками и секретарями. В начале 1719 года все эти учреждения открыты были в Петербурге. Но скоро оказалось, что ими поторопились, что только больше путаницы можно ожидать от них в делопроизводстве, а не порядка и точности. Приказы в России, откуда дела должны были поступать в петербургские коллегии, существовали еще на старом основании; хоть и предписывали им, как подавать свои донесения и счеты, но у старых русских подъячих не хватало уменья справиться с ними, а это было причиной явных беспорядков. Русские советники в коллегиях если и понимали дела своего отечества, не в состоянии были, однако ж, тотчас же получить ясное понятие о новых порядках, а немцы редко могли вразумить их в том, отчасти потому, что не знали русского языка, отчасти же потому, что и шведские учреждения были известны, не многим из них.
27.  Это заставило Петра I в 1722 году подвергнуть вторичному изменению его новые коллегии, распустить большую часть иностранцев, а самим коллегиям с удержанием их немецкого названия дать такое устройство, которое близко подходило бы к старинному русскому, даже почти не отличалось от него ничем другим, кроме множества членов (впрочем, оно больше мешало, чем пособляло скорейшему делопроизводству, так как ни один член ничего не работает на дому, а только в заседании велит читать себе дела и

37
потом подает свой голос о них), да тем еще, что в приказах, заве-дывающих доходами и расходами, их обыкновенные книги ведутся по-купечески.
28.  Вместе с этими переменами в общем управлении государственными делами Петр I думал еще потом принять в областях такие меры, чтобы на будущее время предупредить грубое лихоимство и притеснения областных губернаторов и градоначальников.
29.  В самом деле, это зло зашло в России так далеко, что скорое средство казалось необходимым. Старинные цари мало или вовсе не заботились о том, что делалось по областям. Если кто в посольстве или по другому какому поручению держал себя хорошо, в награду ему давалось управление областью (воеводство): там хоть и не соединялось с этим местом вовсе никакого жалованья, однако ж он в короткое время так разживался, что считали его очень плохим хозяином, если он не привозил назад с собой по крайней мере полбочки золота. На такой образ действий, по-видимому, уполномочивал и сам государь. Когда он поручал кому-нибудь управление областью, то обыкновенно употреблял при этом следующий принятый образ выражения (Formel): «Я пожаловал тебя за твои службы воеводством таким-то: ступай туда, живи там и кормись досыта!» Даже не новость была и то, что когда кто получал такое воеводство, которое ему не нравилось, он с царского согласия продавал его другому.
30.  В прежнее время, когда крестьянский двор в России платил ежегодно очень немного на общественные нужды, правитель области мог набивать свой карман, не давая это особенно чувствовать подвластным себе. Когда же, в начале и в продолжении шведской войны, налоги увеличились вдвое против прежнего, а правитель все же хотел вытянуть свои прежние выгодишки с подвластных ему, это должно было необходимо сделаться тягостным для крестьянина и вскоре привести его не в состояние справлять общественные повинности.
31.  Открытия, какие Петр I сделал вышесказанным путем о тайных кражах в его царских доходах, развязали ему глаза и на это злоупотребление. Чтобы помочь тому, он уменьшил число больших губерний, или воеводств, как называют их русские, сократив их до 13, именно: Санкт-Петербургская, Московская, Рижская, Ревель-ская, Смоленская, Киевская, Белгородская, Воронежская, Азовская, Нижегородская, Казанская, Астраханская и Сибирская. К ним присоединил он остальные области, имевшие прежде своих особенных губернаторов, вместо их назначил ландратов, а где была внутренняя стража — комендантов, которые должны были наблюдать там как за гражданскими, так и военными делами. Потом наряду с ними он поставил фискалов, обязанных не только принимать жалобы

38
подчиненных на их начальников, но и строго смотреть вообще за поведением последних и доносить в Петербург главному фискалу обо всем, что откроют против его указов. А чтобы у правителей не было больше предлога к извинению своего лихоимства, он назначил каждому некоторое, впрочем очень посредственное, жалованье, потом обнародовал строгие указы против всяких подкупов и между прочим постановил, что если кто до решения, или после, какого-нибудь дела, правого или неправого, возьмет или даст за него взятку, тот будет наказан виселицей. Он с охотою слушал доносчиков, показывавших что-нибудь на губернаторов, и приказывал подвергать строжайшему следствию их обвинения через гвардейских офицеров, так что в последние годы его царствования не было в государстве почти ни одного губернатора, который бы не подвергался такому розыску, или следствию. Двоих из них: сибирского губернатора князя Гагарина и бахмутского коменданта князя Масальского (Masolskoi), которые оба были великокняжеского рода, велел он всенародно повесить, первого еще живого, последнего по его смерти. Колесовал живого главного фискала Нестерова, который по проискам его врагов поддался искушению, взяв подарок в 2000 рублей, предложенный ему за содействие одному, само по себе правому, делу; приказал отвести на эшафот барона Шафирова и положить ему голову на плаху, несмотря на его великие заслуги и за очень неважное преступление, в котором никто из товарищей барона не сознавал невинным себя, и хотя под секирой простил его, однако ж взял в казну все имущество его и содержал его в постоянном заключении.
32.  Впрочем, все это не могло ни обуздать жадности русских, ни помешать продолжать по-прежнему тайное воровство в казенных доходах и притеснение поданных, особливо когда еще походило на то, как будто Петр тогда только наказывал подобные преступления, когда хотел придраться к преступнику по скрытым причинам. Потому что большие преступники, не раз уличенные в самом крупном грабительстве, как, например, князь Меншиков, великий адмирал Апраксин и все принадлежавшие к ним, всегда находили способы укрощать его неудовольствие значительными пожертвованиями и получать его прощение.
33. Но в последнем году своего царствования казалось, что он совсем вышел из терпения и решился наказывать по строгости законов всех и каждого, несмотря на лицо, кого только поймают в казенных кражах. Для того он с особенным старанием занимался розыскными делами, сам прочитывал до конца все бумаги и отвел главному фискалу Мякинину, хотя и честному, но очень строгому человеку, особенную комнатку у себя во дворце, недалеко от своей спальни, чтобы поживее сноситься с ним. Когда упомянутый

 39
фискал спросил его, отсекать ли ему только сучья или наложить топор и на корень, он отвечал, чтобы искоренял все дотла, так что если б Петр I прожил еще несколько месяцев дольше, то, по-видимому, пришлось бы услыхать о многих и великих казнях.

IV
Какие полезные перемены предпринял Петр I в своих военных силах?

1.  Точно так же, как русские впервые получили правила порядка и некоторую образованность от татар Золотой Орды* и заимствовали у них все свои старинные гражданские и воинские учреждения, точно так же и русское военное устройство во многих частях совершенно сходствует с тем, которое до сих пор еще сохраняют у себя турки, тоже татарский народ.
2.  Стрельцы (Schutzen) были ядром русской пехоты, в мирное время никакой другой и не знали в краю. Об их учреждении и гибели мы подробно рассказали уже в предыдущей главе. Они носили ружья и сабли, одежда была неоднообразна: каждый одевался по своему желанию и возможности. Они разделялись на несколько полков, каждый под начальством особенного полковника, а все вместе могли составлять от 20 до 30 тысяч; часть того оставалась постоянно в Москве, прочие стояли в разных местах по пограничным крепостям. Первые жили все вместе в особенной слободе (Freiheit), почти как янычары, с которыми у них было и то общее, что не сражались рядами, а делали нападения некоторого рода колонной. Жалованья ежегодно получали не больше 4 рублей на человека; при том пользовались большими торговыми преимуществами, заставлявшими многих зажиточных граждан записываться в это войско, которые не несли никакой службы, а если случался поход, то за поминки легко могли получить от своих офицеров, чтобы эти посылали других вместо них.
3.  А когда доходило до войны, отводился округ каждому полковнику (которых русские всегда содержали порядочное число, отчасти иностранцев, отчасти земляков, не имевших, однако ж, никаких постоянных полков и получавших очень небольшое содержание в мирное время): в этом округе он должен был набрать и вывести в поле свой полк. Всякая деревня должна была поставить, по его расчислению, ему известное число солдат, а эти так же были не одинаково одеты и вооружены, как и приучены к военному порядку. Всякий брал с собою оружие, какое у него было, немногие снабжены были огнестрельным. Большая часть носили бердыши (род

* Совершенная выдумка.

40
секиры), у некоторых были копья, у других деревянные дубинки. Подобное войско, разумеется, не могло сделать многого в сражениях, редко и употреблялось в них и служило только для занятия стана, или обоза, хотя русские вообще очень остерегались вступать с неприятелем в правильный бой, стараясь только разъединить его и получить над ним некоторые выгоды посредством засады. Как скоро кончался поход, каждый возвращался опять в свою деревню, а на случай продолжения войны на другой год полк нужно было набирать совершенно сызнова. Коротко сказать, эти полки составлялись почти таким же образом, как и те, что турецкие паши (Passen) приводили к войску из своих пашалыков, кроме только лучшего вооружения и большего мужества последних.
4.  Русская конница состояла преимущественно из так называемых детей боярских (Boyarenkindern). Это были дворяне, жившие рассеянно по всем областям и владевшие наследственно некоторыми ленными поместьями (вотчинами), откуда и должны были подниматься при наступлении войны с известным числом рабов по вотчинной раскладке, являться на главный смотр, содержать себя во время похода на собственный счет точно так же, как и тимариоты в турецком военном устройстве. Их обыкновенное оружие были лук и стрелы, копье и сабля, однако ж ружья и пистолеты носили многие, имевшие возможность купить их. Как ни мало такая конница была в силах сделать что-нибудь против обученной, но все же могла еще сколько ни есть сладить со своими тогдашними неприятелями, поляками и татарами, которые также немного лучше были вооружены и приучены к военному порядку, хотя со всем тем в поле с поляками она большею частью уступала им.
5.  Вместе с этою конницей цари держали еще несколько тысяч татар, которые по завоевании Казанского царства покорились русскому скипетру с сохранением, однако ж, свободы совести; они слыли за верных и храбрых людей и в войнах русских с поляками оказали хорошие и полезные услуги.
6.  Когда понадобится такого   народа еще больше, соседние калмыки предоставляли царям столько войска, сколько им хотелось, да и за очень скудное жалованье, потому что на человека с лошадью они могли давать ежегодно не больше одного рубля да один тулуп в год. Но после того как украинские казаки отложились от Оттоманской Порты* и отдались под русское покровительство, к услугам царей была вся казацкая сила, более 100 тысяч лошадей: следовательно, они могли обходиться и без помощи калмыков.
7.  Правда, что у русских были и пушкари, и многочисленная артиллерия со времен Ивана Васильевича. Но пушки были плохие

* Вернее, от Польши.

41
и неправильного калибра, а прислуга при них еще хуже. Все их осадное искусство состояло в том, что они окапывались, выводя перед собой земляной вал, что делали до тех пор, пока не только совсем не наполнят землей рва, да еще и не станут вровень со стенами. Если нельзя было взять таким способом крепости, то не знали уже никакого другого средства, кроме облежания ее до тех пор, пока она не сдастся по недостатку в съестных припасах.
8.  Хотя еще царь Алексей намеревался привести в лучшее положение свои военные силы, и в продолжение войны с Польшей учредил уже несколько пехотных полков под начальством иностранных офицеров, и для обучения своего народа ратному делу велел перевести по-русски большую книгу о военном искусстве, вышедшую сперва в Германии, и напечатать ее в Москве; но стрельцы, которых еще надо было поберечь в то время, косо посматривали на это новое войско. Да и боярам, пользовавшимся доверием двора, было невыгодно вследствие этого нового учреждения терять совсем своих крестьян, которых прежде посылали они в поход только на год; сверх того они побаивались, чтобы от того самого не получили ближайшего доступа к царю иностранцы, которых необходимо надобно было употребить тут. Духовенство находилось точно в таком же опасении и не хотело совсем терпеть при дворе поганых еретиков. Все эти три различных сословия так многообразно тормозили вышесказанные намерения царя и под рукою ставили ему столько препятствий, что он наконец нашел себя вынужденным бросить его совсем.
9.  Смятения и перевороты, происходившие в первые годы царствования Петра I, бросили этого государя в руки иностранных офицеров и подали ему случай впоследствии к полному отрешению от предрассудков, сдерживавших его отца и мешавших ему в исполнении вышесказанного намерения. Разведя сначала стрельцов по пограничным крепостям и потом совсем истребив их с помощью рассказанного способа, приучив дворянство к службе под начальством иностранцев, он не нашел затруднительным до того умножить число своих потешных, что из них вышло два гвардейских полка, и учредить по образцу их еще несколько других полков: все они одеты и вооружены были так же, как и европейские войска, такую же имели выправку и в случае надобности могли делать все воинские приемы и маршировать рядами.
10.  Но тут и все улучшения русской военной силы до того времени. Петру I все еще недоставало лучшего — способных и сведущих офицеров для войска. Его собственный народ не мог ему доставить таких людей. Большая часть иностранцев, которых он нашел в своем крае, родились в России от иностранных родителей, никогда не бывших за пределами этой страны, тем менее еще не

42
видавшие неприятеля, и потому они немного лучше природных русских смыслили в военной службе. Те, которых привлекали потом в Россию слухи о перемене в русском войске и которые как явились, так все и забраны целиком в службу без дальнейшего разбора, тоже были немного лучше и так же мало знали ремесло, потому что Россия считалась тогда еще совсем варварскою страной и на службу туда не отваживался никто, умевший достать себе хлеб в другом месте. Если же между последними и повстречался человек достойный, то не понимал языка- и мог тем менее делать успехи, что русские иноземцы, снискавшие себе расположение Петра I самыми низкими и постыдными средствами, старались таким же образом и сохранить его, всячески удалять от царя заслуженных людей и теснить их.
11.  Пока у Петра I не было других неприятелей, кроме татар (потому что турки в первой войне никогда не ставили против него корпуса своих войск, а отпускали на русских одних  татар), он не мог замечать такого недостатка, подумал, что у него такое же хорошее войско, как и у европейского государя, и воображал себя по заключении мира с турками в достаточных силах, чтобы помериться тоже и с шведами. Хотя главный его любимец, обанкротившийся купчик Лефорт, которого он в немногие годы произвел из капитанов в великого адмирала, также и прочие иностранные генералы с жаром отсоветовали ему делать это и употребляли все силы, чтобы остановить его, но только благодаря печальному опыту он узнал недостаточность прежнего воинского порядка в своих войсках против храброго и хорошо предводимого неприятеля.
12.  Со всеми силами, состоявшими в то время от 34 до 40 тысяч человек, он осадил город Нарву и не пропустил ни одного из предостережений, какие умели внушить ему генералы, чтобы сделать невозможной выручку крепости. Осадное войско окопалось до зубов; для большей безопасности поставлен был генерал Шереметев с 8-ю тысячами войска в чрезвычайно трудном проходе на том пути, откуда могли придти шведы. Но как только эти отыскали другую дорогу и явились для нападения, несмотря на неудобную местность и недостаток в других пушках, кроме полковых, Шереметев, напротив вдоволь снабженный артиллерией, оставил назначенное ему место и в большом беспорядке отступил к главному стану. Тут Петр нашел достаточную причину не подвергать опасности свою особу и как можно скорее вернулся в Новгород. Перед отъездом он охотно сдал начальство своему новому фельдмаршалу герцогу фон Кроа, взятому им незадолго перед тем из императорской службы. Но как этот извинился тем, что не знал еще войска, оно осталось в руках генерала Вейде (беглого аптекарского ученика, в немногие годы достигшего этого чина) да еще старого рус-

43
ского генерала Головина. Двое таких благоразумных богатырей построили все войско в три человека кругом обводной черты стана (Circumlationslinie), вдоволь упичканной пушками, не вспомнив о запасном войске (резерве), и в таком построении ждали неприятельского нападения. Шведы, которые как только пришли, так и напали двумя колоннами, несмотря что уже дело шло к ночи, не встретили большого затруднения, чтобы прорваться через эти три черты, и без большой потери взяли часть русского стана, где перекололи всех находившихся между их колоннами. Ночь, наступившая вскоре потом, помешала их дальнейшим успехам, и русским генералам, вовремя убравшимся из огня, дала случай стянуть полки, стоявшие по обеим сторонам шведского нападения и совсем не бывшие в огне, так что к полуночи у каждого из вождей был в сборе отряд из 8 или 10 тысяч совсем еще свежих людей. Но вместо удара на шведов, совсем утомленных и ничего не знавших об этих отрядах, они сочли здоровее и полезнее договориться с ними полюбовно, послали трубача к шведскому королю и сдались ему военнопленными.
13.  Русские утверждали впоследствии, что по точному, хотя только изустному, договору о сдаче они выговорили себе отступление с верхним и нижним оружием и не обещали оставлять ничего, кроме обоза и артиллерии: на этом заявлении они основывали всегда и справедливость возмездий над шведскою крепостною стражей, которая сдавалась им по договору. Но шведы постоянно опровергали это. Как бы то ни было, верно то, что шведский король получил из этого поступка такое дурное мнение о храбрости русских, что свободно отпустил из плена простых солдат, хоть и без оружия, а удержал военнопленными и отослал в Стокгольм одних генералов и высших офицеров: впоследствии он оказал тем Петру I большую и существенную услугу, сняв у него таким образом с шеи большую часть старых несведущих генералов и подав ему повод снабдить   свое войско более способными начальниками и привести его в гораздо лучшее состояние.
14.  Сперва, правда, казалось, что это поражение совсем отнимет всякое мужество у Петра I, [который] по многим явным признакам давал заметить, как сильно упал у него дух от того. Получив весть об этом несчастье в Новгороде, он оделся в крестьянский кафтан, обулся в лапти, часто заливался слезами и вел себя так безобразно, что никто не отваживался что-нибудь предложить ему о военных делах. Чрезвычайно ласкал миролюбивых генералов, которые так справедливо советовали ему не воевать, и всеми возможными силами старался склонить шведского короля к миролюбивому расположению, для чего и предлагал ему необыкновенно выгодные и почти невероятные условия.

44
15.  Странное, выше всякого понятия, поведение шведского короля было спасением для России. Судя по всему, она понесла бы потерю от мира, если бы он состоялся тогда, и не могла бы возвратить ее никогда, по крайней мере при жизни Петра I, потому что замечено во всех поступках этого государя, что он с особенной опасливостью остерегался два раза запинаться об один и тот же камень и в другой раз раздражать того врага, который однажды привел его в страх: так, после поступка Петра при Пруте он никогда уже опять не давал себя склонить к объявлению войны туркам и лучше хотел прикрыть свои пределы дорого стоившею линией от беспрестанных набегов татар, нежели действовать силою против этой хищнической сволочи, тем самым подвергнуть себя опасности, раздражив Порту.
16.  Но так как шведский король совсем не хотел и знать о мире и потому Петр принужден был защищаться, то последний и обратил все возможное старание на исправление замеченных тогда недостатков в своем войске и на приведение своего военного устройства в надлежащее прочное состояние; никто не поощрял его к тому из всех его министров больше великого канцлера графа Головина, которому, по смерти Лефорта, дал он сан великого адмирала. Расстроенные полки были набраны сколько можно скорее, образованы разные новые. Для восстановления артиллерии должны были отдать все лишние колокола московские церкви (которых там до 1600). Все посланники, представители государя при иностранных дворах получили приказание нанимать в службу как можно больше офицеров, однако ж смотреть, чтобы эти были люди сведущие. Всего деятельнее оказался при этом несчастный Паткуль: в короткое время он отправил в Россию значительное число опытных офицеров, а особливо очень способного и сведущего фельдмаршала по имени Огильби (Ogilby).
17.  Этот человек наложил собственно последнюю руку на заведение военного порядка в русском войске, особливо в пехоте, и поставил ее на такую ногу, на какой оставалась она до кончины Петра I.
18.  Но в полковом хозяйстве, так же как и в обозной и амуничной частях, этот государь предпринял разные перемены впоследствии и для того ввел новые росписи (Tabellen) в войске в 1712 и 1720 годах. По этим росписям войско доведено до 40 полевых полков пехоты и 35 конницы, да еще 53 полков внутренней стражи, последние совсем отделены были от полевого войска и назначались особенно для того, чтобы в случае неожиданного сильного урона в полевых полках они тотчас могли быть опять пополнены способными и уже обученными людьми.
19.  В последние годы царствования Петр I имел в виду ввести и в своем государстве шведский способ содержания войска в мир-

45
ное время, без отягощения страны, в тех местах, где стояли шведские суда. С этою целью он уже назначил разные необработанные места и отвел их для полков. Но его кончина остановила все предприятие.
20.  Хотя Петр I охотно бы дал тоже и коннице такое же устройство, как и у других европейских держав, и в начале шведской войны нанял себе было несколько сот саксонских всадников, чтобы устроить это войско по их образцу, но при этой попытке он нашел, что в обширных странах, где ему должно было вести свои войны и где многое зависит от быстроты маршей, тяжелые лошади не могут выносить усталости, да сверх того нигде и не встречаются в России, и, стало быть, набрать их трудно, потому он и оставил свое первое намерение и довольствовался учреждением в своем войске некоторого рода драгун, которых с большим правом можно бы назвать пехотой на лошадях, потому что хоть они и обучены таким же военным упражнениям, как и драгуны в других государствах, но лошади у них слишком слабы, чтобы устоять против нападения настоящей конницы, и слишком пугливы для нападения сомкнутым строем. Оттого в шведскую войну они никогда и не вступали в правильный конный бой, а употреблялись только для спешных предприятий, при чем должны были слезать с коней и сражаться подобно пехоте. Теперешним устройством драгун Россия особливо обязана курляндцу генералу Ренне (Roenne). Силу их можно полагать в 33 полка, из 1000 лошадей каждый.
21.  Ныне царствующая императрица в 1731 году, по докладу фельдмаршала графа Миниха, решилась обратить девять драгунских полков в такое же число кирасирских; до сих пор образовано только три, но, как замечено, от них мало пользы во время недавних польских смут, а в теперешней войне с турками можно обещать ее себе еще меньше по случаю ужасно дальних переходов, да притом и требуемые на них расходы очень тягостны для военной казны, то и невероятно, чтобы когда-нибудь вполне осуществилось это намерение.
22. Татарскую конницу Петр I совсем отменил в своих европейских областях и сохранил только в Сибири, где она должна служить против калмыков на случай их неприязненных действий. Зато в 1722 году он начал требовать рекрут с подвластных ему казанских татар и разводить их по пехотным полкам, однако ж с сохранением свободы их веры. Хоть офицеры и чрезвычайно хвалят этих татар и говорят, что они самые трезвые, хорошие и прилежные люди, пока держатся магометанской веры, которых почти никогда не за что было и наказывать, но зато согласившиеся креститься зауряд пьяницы, преданы также и разным другим порокам, потому что побратались потом с русскими. Впрочем, многие того мнения, что это

46
поступок, противный здравой политике, — обучать правильному военному искусству таких людей, которые в душе смертельные враги русским за разные напасти и несправедливости, какие должны были вынести от них, и только и ждут случая отмстить своим мучителям и возвратить себе опять прежнюю свободу.
23.  Украинские казаки давно уже не в таком положении, как в старину: теперь они могут являться в поле едва с 30-ю тысячами человек. Причина та, что так как некоторые из них принимали участие в восстании Мазепы, то Петр I воспользовался этим предлогом, чтобы убавить льготы всего народа и принудить его к разной барщинной работе и разорительной службе, несмотря на то что по условиям своего подданства они не обязаны ни к чему больше, кроме службы против неприятеля. В последние годы царствования он решился совсем отнять все их права и вполне сравнять их с русскими; когда же предводитель их и некоторые полковники отважились было сделать ему представления против того и сослались на договорные статьи, он так принял это к сердцу, что велел отвести их в кандалах в Петербург, и если бы пожил еще с год, то наверное поступил бы с ними очень сурово. Смерть его однако ж возвратила свободу этим беднякам, а императрица Екатерина утвердила их прежние льготы, хотя и с некоторыми ограничениями*. Впрочем, понесенное ими преследование заставило лучших людей их удалиться к запорожцам и в Польшу, а у прочих до того уронило дух, что теперь они не выставляют в поле прежнего числа людей, не имеют уже и прежней прославленной храбрости и, следовательно, пожалуй, почти затрудняют русское войско, нежели приносят ему пользу. Крымские татары так уж хорошо знают это, что в последнем походе всегда нападали сначала в том месте, где стояли украинские казаки, и тем самым производили много раз замешательство в войске.
24. Петр I никогда не нарушал устройства донских казаков, этого народа, забеглого изо всех соседних народов, который поселился около 100 лет тому назад в болотистых краях между Донцом и Доном, служил оградой тамошним пределам от кубанских татар и был пожалован за то от прежних царей большими льготами и освобождением от общественных повинностей. Хотя и оказались некоторые волнения меж ними незадолго до Полтавской битвы, так что надобно было посылать туда войско, однако ж Петр подвергнул наказанию одних лишь коноводов, но никак не отплачивал за их

* Но наказаный гетман Полуботок и с ним три старшины скончались в заключении, некоторые от того заболели, перекалечились, а прочие, дождавшиеся кончины Петра I, освобождены были Екатериной I, но с условием жить в Петербурге четырем из них, другие же возвратились на родину. Облегчения же народу не могло быть при Меншикове, овладевшем было Екатериной.

47
преступления всему народу. За то они тоже оказали ему великие услуги во всех его войнах, особливо при его вторжениях в Швецию, где показали особенные опыты своей храбрости. Но истинное число их тайна, которой никогда не мог узнать от них и сам Петр I, и как ни часто принуждал к тому их старшин, они давали ему такой ответ, что у них старинный обычай никому не сказывать числа своих. Да это было для него и равнодушно: с него довольно было и того, что они всегда выставляли столько войска, сколько он требовал.
25. Запорожские казаки, тоже сбежавшиеся отовсюду, разбойнический сброд, с незапамятного времени поселившийся в Сечи (Secha), т. е. степу, окруженном и перерезанном болотами, неподалеку от днепровских порогов. От других казаков они особенно отличаются тем, что остаются холостыми, не терпят у себя женщин и набирают свое войско у соседей. Скотоводства у них мало, хлебопашества еще меньше, живут большею частью добычей, какую сделают в набегах. До сих пор они нанимались в военную службу без разбора к полякам и туркам, а всего лучше к последним, под покровительством которых и находились постоянно до настоящего времени, однако ж всегда сохраняли свою независимость и свободу выбора и отрешения своего атамана или вождя. Петр I, несмотря на все усилия, не мог ни обуздать их силой, ни расположить к себе лаской: насилия, какие совершил он над их земляками в Украине, не позволяли им никогда поверить словам его. Но в настоящее царствование они добровольно отдались под покровительство русского государства и оказали ему важные услуги в первом Крымском походе; да и в самом деле, это самые храбрые и отважные из числа всех не обученных правильному строю солдат, да и более страшные для крымских татар, но зато уж если попадут к ним в руки, то подвергаются казни в самых жестоких мучениях как беглецы и изменники.
26. Петр I тщательно сохранял связи, какие имели древние цари с калмыками, жившие прежде на западных берегах Волги, очень ласкал и привлекал к себе подарками их хана Аюку (Ajuka), однако ж только два раза пользовался их помощью, а именно: в начале шведской войны и в Дербентском походе. Когда же русский двор в нынешнее царствование замышлял войну с турками, он привязал к себе теснее калмыков, отвел им новое жилище между Доном и Волгой, на месте, которое гораздо лучше и плодороднее прежнего, и в прошлом году с большою пользою употребил их против кубанских татар. Однако ж императрица не может располагать по своему усмотрению сими людьми, как другим неправильным войском, и должна просить их теперешнего хана Дондука Омбо, когда захочет какой-нибудь службы от них. Русские, правда, считают его

48
в числе своих подданных и его письма к императрице наполнены уверениями в преданности и покорности, однако ж эти восточные любезности не должно принимать в их буквальном смысле: он, Дондук Омбо, так далек от того, чтобы дозволить императрице какую-нибудь верховную власть над собой, что больше считает ее за союзницу, и когда она предлагает ему какое-либо предприятие, которое ему не нравится, он не задумывается начисто отказать ей в том.
27.  Некоторые болгары и сербы, ушедшие из Турции к Петру I, подали ему незадолго до его смерти повод образовать гусарский полк, с тем больше, чтобы ему можно было помещать в него их земляков и таким образом поддерживать тайные сношения с этими народами, а не потому, чтобы он обещал себе большую пользу от их службы.
28.  Устройство артиллерии Петр I предоставил генерал-фельд-цейхместеру Брюсу, шотландцу по происхождению, который в несколько лет привел ее в превосходное положение, несмотря на понесенную ею великую потерю при Нарве. Но до настоящего времени только очень немногие русские стали искусными в этом ремесле, и надобно было употреблять для того одних только иностранных офицеров. Уже в 1714 году число пушек во всем русском государстве, медных и железных, простиралось до 13 тысяч. С того времени постоянно продолжали лить пушки на 5 пушечных заводах, а именно: в Москве и Петербурге медные, а в Воронеже, Олонце и Систербеке чугунные орудия. Отсюда легко видеть, что означенное число пушек впоследствии значительно увеличилось.
29.  В 1720 году, при последнем устройстве военных сил, Петр I завел, чтобы каждый батальон возил с собой две 3-фунтовые медные пушки, а тяжелая артиллерия, за исключением крепостных пушек, должна быть распределена так, чтобы общий склад ее (магазин) оставался в Москве, а в других местах государства учреждены были три склада: в Павловске на Дону, в Брянске, на польской границе, и в Петербурге; в каждом из них должен всегда находиться в готовности полный артиллерийский обоз, состоящий из 204 пушек и 72 мортир различного калибра со всеми принадлежностями.
30.  Учреждение инженерного корпуса он тоже поручил упомянутому генерал-фельдцейхмейстеру, который и завел с этою целью особенные училища в Москве и Петербурге для обучения русских молодых дворян военно-строительному (инженерному) делу. Они доставили порядочное число смотрителей за постройками (Conducteurs). Но до сих пор еще не видали ни одного русского, который достиг бы некоторой смышлености в этом деле или найден был настолько способным, чтобы употребить его в качестве инженерного офицера.

49
31.  Но из всех учреждений Петра I нет ни одного, где бы работал он сам с большим рвением и старанием и посвящал больше труда, как учреждение флота. По всем другим частям он довольствовался поверкою главного плана (чертежа), а подробности предоставлял тем, на кого возложит исполнение; но если дело шло о флоте, он входил в самые пустые мелочи: в Адмиралтействе не происходило ничего, не вбивалось ни одного гвоздя без доклада ему и без его одобрения. Не проходило ни одного дня, чтобы он не провел в Адмиралтействе и при постройке кораблей нескольких часов, и если еще тут нужно бывало что-нибудь сделать, все другие дела откладывались. Ни одна победа не могла принести ему столько удовольствия, сколько самая ничтожная поверхность, одержанная его кораблями или галерами. Взятие плохого фрегата и шести негодных галер праздновал он пышным торжеством (Triumph) и многими другими, совсем не соответственными, изъявлениями радости: когда его галеры овладели при Гренгаме 4-мя маленькими шведскими фрегатами, он велел по этому случаю поставить перед Сенатом в Петербурге большой победный памятник (Tropрhee) в виде пирамиды. Зато и ничто не огорчало его так больно, как самое неважное несчастие с его кораблями: помилуй только Бог того, кому хоть каким-нибудь образом можно было поставить это в вину!
32.  Страсть вообще к флоту брала у него верх над всеми другими желаниями и склонностями. Сколько ни давал он заметить в других случаях свою осторожность, чуть не похожую на боязливость, однако ж отваживался на все, как скоро дело шло о флоте. Когда, в конце 1719 года, аландские переговоры были прерваны, а англичане заключили мир с шведами, Петр полагал, что английская эскадра, пожалуй, в состоянии разорить Кронштадт, и для того охотно купил бы мир возвращением Ливонии и Выборга. Но так как шведы настаивали на отдаче Ревеля, в соседстве которого он находил уместным поставить свой флот, то и решился пуститься наудачу и продолжать войну. Когда, напротив, шведы при ништадтских переговорах настойчиво требовали Выборга, а Петр находился уже в гораздо выгоднейшем положении и знал по опыту, что ни Швеция, ни Англия не в силах причинить ему и самого ничтожного вреда, не многого недоставало, чтоб он из сильного желания мира не возвратил это важное место, которое справедливо можно считать ключом к Петербургу. Граф Ягужинский с этою уступкою был уже в дороге, и если бы граф Остерман не поправил этой опрометчивости своею ловкостью и не внушил шведским уполномоченным подписать мирный договор еще до приезда вышепомянутого графа, Россия наверное уж потеряла бы упомянутую крепость.
33.  В детские годы Петр I обнаруживал чрезвычайное отвращение к воде, так что если приводилось ему переезжать только мель-

50
ничную плотину, коляска его ехала в объезд ее, чтобы ему не видать было этой страшной стихии. И так никто тогда не помышлял, чтобы вода стала когда-нибудь предметом его господствующей страсти. Маленький бот произвел эту изумительную перемену. В то время, когда Петр начал водиться с иностранцами, он нашел полусгнившее судно в Измайловском загородном доме, очень недалеко от Москвы. Голландец, с которым Петр I иногда разговаривал, поправил этот бот и показал ему на Измайловском пруде, как можно плавать на нем по ветру и против ветра. Петр I, имевший природную склонность к механическим искусствам (как впоследствии до конца его жизни самым приятным его занятием было точение, дергание зубов, выпускание воды у больных водянкой и другие подобные фокусы), нашел особенное удовольствие в этом упражнении и велел построить себе несколько судов побольше на Переяславском озере, лежавшем недалеко от Москвы. На них и забавлялся плаванием в обществе нескольких английских и голландских купцов. Вслед за тем желание видеть суда еще большие привело его в Архангельск и было, вероятно, самою сильною побудительною причиной, заставившей его решиться на известные большие путешествия в Голландию и Англию. Там со всею важностью принялся он за кораблестроение, брал в руки топор, много работал на Сардамской верфи, позволял свободный разговор с собой, как с корабельным мастером, и слышал не без удовольствия, когда другие звали его «мастер Питер Базе».
34.  При отъезде своем из Голландии он нанял в службу большое число морских офицеров, матросов, корабельных плотников и других ремесленников, нужных при кораблестроении, и отослал их в Россию. Как скоро вернулся в Москву, со всеми этими людьми он сделал поездку на Дон и учредил в Воронеже Адмиралтейство, обязал всех богатых людей в своем крае построить ему на свой счет корабли и, благодаря этому средству, спустил в воду порядочное число больших и малых судов, посадил на них тех иноземных матросов, подчинив им для обучения своих русских, призванных им на морскую службу из приморских областей, а между тем послал множество молодых людей из знатнейших родов для обучения мореплаванию в Англию, Голландию и Италию.
35.  Так как Дон при своем истоке так мелок, что не может совсем носить больших кораблей с грузом, то он завел невдалеке оттуда, при Таганроге, на Азовском море, очень дорогостоящую пристань, которую назвал Троицкой: тут все суда, прошедши устье Дона без грузов, совсем расснащивались и могли стоять в полной безопасности. Хотя наставшая потом шведская война немало охладила то рвение, с каким он занимался до сих пор умножением своего флота на Черном море, и обратила его внимание на другие

51
предметы, однако ж он никак не давал приходить в упадок заведенным там учреждениям, но каждую зиму делал поездки в Воронеж так часто, как только имел возможность и если находился в России: там, по случаю близкого подвоза леса, он оставил главный магазин своего тамошнего Адмиралтейства: отсюда, по всем обстоятельствам, нельзя заключить ничего другого, кроме того, что по окончании шведской войны у него было постоянное намерение схватиться снова с турками и покрасоваться с своими морскими силами на Черном море.
36.  Но несчастное дело при Пруте было решительной помехой этому намерению. По мирному договору, который он нашелся вынужденным заключить тогда с турками, ему должно было срыть Троицкую пристань, возвратить Азов и выдать туркам или сжечь все его корабли, какие еще не могли быть переведены в Воронеж. Хоть он так долго и откладывал исполнение своего обещания, сколько было ему возможно, в надежде, что между тем могло случиться такое выгодное стечение обстоятельств, которое совсем освободит его от того, но как турки безотвязно приступали к нему с исполнением и грозили новой войной, которой он старался избегать всеми силами, то он и решился наконец бросить совсем морские учреждения на Дону и перевести в Петербург все, что хотелось ему взять оттуда.
37.  В одно время с основанием Петербурга, что случилось в 1704 году, он положил тут начало и Адмиралтейству, приказав строить несколько вооруженных судов. Но до того времени дело велось очень мешкотно, отчасти потому, что до Полтавской победы у Петра мало было надежды удержать за собой владение Петербургом; с другой стороны, там сначала оказалось столько неудобств для заведения флота, что они отпугнули бы всякого другого, кроме его. Течение Невы в ее русле (фарватере) между Петербургом и Кронштадтом во многих местах не глубже 8 футов, так что все военные суда, построенные в Петербурге, тотчас после постройки и прежде чем получат необходимый балласт, надобно сплавлять по каналам в Кронштадт с большим трудом и издержками, и вовсе нельзя приводить их назад. Кронштадтская пристань по случаю льда доступна едва шесть месяцев в году и имеет такое положение, что ни один корабль не может выходить из нее иначе, как при восточном ветре; сверх того, вода в ней пресная и самые лучшие корабли обращаются в гниль несколькими годами. Но самое большое затруднение делала доставка нужного на постройку дубового леса, которого нигде нет в соседних с Петербургом областях, а надобно доставать его из-за Казани, да сначала еще везти до 200 миль к реке, а потом такое же расстояние прогонять в плотах; к тому же он такого плохого качества, что ни один корабль, построенный из этого дерева, не оставался целым в продолжение 12 лет.

52
38. При таких обстоятельствах Петру нельзя было сделать больших успехов в своем флоте в Петербурге: сначала дело шло так медленно, что в 1713 году весь флот его состоял из 4 линейных кораблей, двух фрегатов и шхун (Schnauen). На другой год он думал помочь себе тем, что велел построить в Архангельске несколько кораблей из соснового дерева и купить разных готовых военных судов в Голландии и Англии. Но шведы, забиравшие всё державшее путь в русские пристани, захватили в дороге иностранные корабли, отчего и архангельские должны были оставаться дома. Голландские и английские эскадры, вошедшие в 1716 году в Зунд для прикрытия своих купцов от шведского грабительства на море и даже доставившие Петру I удовольствие разыгрывать несколько дней великого адмирала, принудили шведов бросить их занятие и подали ему случай притянуть к себе не только новокупленные в Англии и Франции военные корабли, но даже и его архангельскую эскадру, и безопасно прислать ее в Петербург: это доставило ему возможность вывести в 1718 году в море 22 корабля и в 1719 году 28 таких же. Шведы, при своих плохих тогдашних обстоятельствах, не в силах были им противиться и по этому случаю должны были дозволить русским фрегатам, по их примеру, не только грабить шведские, но и всех других народов корабли, привозившие съестные припасы в Швецию, а самые корабли отводить в Ревель.
39.  Значительную долю из этих добыч Петр I всегда давал экипажам фрегатов, захвативших эти корабли, без сомнения, в тех видах, чтобы тем заохотить своих людей к мореплаванию. Нельзя было, впрочем, заметить, чтобы это оказало на них большое действие или уменьшило неодолимое отвращение русских к этой стихии. Несмотря однако ж на это отвращение, он довел дело до того, что в последнем году жизни у него уже было хорошо устроенное Адмиралтейство; он мог уже вполне вооружить и спустить в море с лишком 30 линейных кораблей с значительным числом фрегатов и других малых судов и снабдить их матросами, большею частью из своего народа.
40.  В царствование его преемницы, императрицы Екатерины, морское дело в России велось гораздо ленивее, а потом им вовсе пренебрегали в те три года, когда Петр II носил имя русского императора и получили правление старинные русаки. Нынешняя императрица хотя и пожелала восстановить флот и тотчас же по своем возвращении из Москвы в Петербург нарядила для того особую комиссию, однако ж до сих пор он не приведен опять в то состояние, в каком оставил его Петр I, и когда надобно было обложить с моря Гданьск в 1734 году, самое высшее, что могло доставить петербургское Адмиралтейство, было 15 кораблей, да и те еще так плохо снабжены войском, что если бы французы имели только

53
9 или 10 военных кораблей на море, русский флот очень бы призадумался завязать с ними дело.
41.  Впрочем, остается еще вопросом, доставил ли Петр I особенную выгоду своему царству и приобрел ли существенное приращение своему могуществу, заведя флот на Балтийском море, а особливо в таком большом размере.
42.  Таково уже положение России, что водою нельзя сделать на нее выгодного нападения, хотя бы соединились против нее все европейские флоты. Пока войско еще сильно, никакая высадка в русскую область не может совершиться с самою слабою надеждой на хороший успех. Да если бы она была и удачна, зимой, когда всякое сообщение морем прекращается в том краю, высаженные войска остались бы в плену у русских. Если же войско разбито, тогда нечего много и хлопотать. Шведы, единственный народ, от которого Россия должна ожидать подобного предприятия сухим путем, могут гораздо выгоднее внести свое оружие и гораздо легче удержать за собой свои завоевания.
43.  Зато и Россия не много вреда может наделать соседям своим флотом. Шведские берега по случаю утесов, а прусские по причине опасного взморья недоступны для больших кораблей. Между датскими островами русские могли бы еще предпринять какие-нибудь военные действия. Но не говоря уже о том, что выгодам России решительно противно воевать с Данией, от которой выиграть нечего и о сохранении которой Россия должна стараться для своей собственной пользы, да и голландцы с англичанами не в состоянии будут видеть равнодушно уменьшение датского королевства и в этом случае явятся в Балтийское море с такими силами, что русский флот найдет себя вынужденным отступить в свои пристани, а как легко довести его до того, это достаточно показал опыт в последние годы недавней шведской войны.
44.  Да и просто невозможно, чтобы русские когда-нибудь были в состоянии образовать такие морские силы, которые могли бы соперничать с флотами морских держав. С одной стороны, их государственные доходы далеко недостаточны для того и будут совсем поглощены подобным предприятием. С другой, у них недостаток в способных моряках: если уж Петр I, со всеми своими уловками, не мог одолеть отвращения русских к мореплаванию, то мало надежды, чтобы когда бы то ни было успел в том кто-нибудь из его преемников.
45.  Наконец и защиту торговли и мореплавания, для чего преимущественно содержат флоты другие державы, у русских нельзя принимать в соображение, потому что они не ведут, да и не хотят вести, торговли на собственных кораблях: вся русская торговля ведется посредством иноземных судов, так что безопасность пла-

54
вания в русские пристани не столько имеет выгод для России, сколько для других народов, так как суда и товары, которые в военное время могут быть захвачены неприятельскими крейсерами, причинят потерю не русскому, а иностранному купцу.
46.  Если соединим вместе все данные, а именно, что русский флот для обороны государства лишний, при нападении соседей неудобен и не поддерживает никакой торговли, ни мореплавания, то это придает большую вероятность мнению тех, которые полагают, что Петр I гораздо лучше пособил бы своим пользам и был бы в состоянии совершить гораздо более великие дела, если бы оставил в кармане подданных те изумительные суммы, какие затратил на флот, или употребил бы их на умножение сухопутного войска.
47.  По крайней мере даже самые рассудительные моряки в России думают так, что усиление флота в слишком больших размерах вовсе бесполезно и что русское государство вполне получило бы все, что рассудительно могло обещать себе от него, если бы содержало не больше 6 линейных кораблей и 12 фрегатов для употребления их в неожиданном случае, подобном Гданьскому делу в 1734 году.
48.  Но совсем иначе надо судить о галерах, которых Петр I настроил множество и для того учредил в Петербурге особенную галерную верфь и отдельную галерную пристань: в мирное время или когда нет в них надобности, под кров туда можно было отвести до 200 галер и поставить их там на суше.
49.  Этот род судов до Петра I никогда не был известен в Балтийском море: первую мысль о них подали ему какие-то греки и далматы, пришедшие в Россию в первую турецкую войну и построившие эти суда в Воронеже по образцу турецких галер. Пока флот находился на Дону, русские с большою выгодой пользовались этими судами для набегов на Азовском море; когда же морские учреждения переведены были в Балтийское море, нашли, что этими судами можно было еще выгоднее пользоваться в тамошних утесах. И так Петр I недолго мешкал воспользоваться этой выгодой и в несколько лет собрал в Петербурге до 300 галер.
50.  При этом учреждении он далеко не встретил тех неудобств, какие должен был одолевать при заведении корабельного флота. В лесе ему нечего было затрудняться, потому что для галер нужен сосновый, а Финляндия да окрестности Петербурга доставляли его сколько угодно. Постройка галер далеко не требовала такого искусства, как кораблестроение: в Або большую часть их срубили русские солдаты своими плохими ручными топорами под наблюдением двух или трех строительных мастеров. Передвижения галер так легки и требуют так мало опытности, что в конце шведской войны в войске, стоявшем в Финляндии, не было ни одного пехотного капитана, который не умел бы начальствовать галерой так же хо-

55
рошо, как лучший греческий пилот, а так как галеры большею частью ходят на парусах и почти каждую ночь пристают к берегу, русский солдат нашел это путешествие до того удобным и так привык к нему в короткое время, что с удовольствием садился на галеру; когда даже и ветер был противный, он лучше охотился грести веслами, чем маршировать с поклажею за спиною.
51. Эти галеры оказали Петру I самые великие и важные услуги в последнюю шведскую войну, им одним обязан он благодарностью за столь же славный, как и выгодный Ништадтский мир. Потому что хотя шведы и потеряли Ливонию и Ингрию, но ни русское войско, ни русский флот, если бы настолько и были сильны, не могли придвинуться ближе к их сердцу или принудить их к вечной уступке этих областей по мирному договору. Горы, воды и болота, везде прорезывающие обширную Финляндию, доставляли шведам довольно удобств, чтобы оспаривать у русских землю шаг за шагом и мешать их дальнейшему вторжению; так называемые шеры или каменистые утесы, которые на милю тянутся цепью в море вдоль финского и шведского берега от Выборга до Кальмара, считались неодолимой защитой (Bollwerk) шведского королевства от всяких нападений с моря. В самом деле, ни один военный корабль без особенной удали не мог отваживаться в наполненные кривыми и слепыми утесами проливы, образуемые шерами. Но что удерживало корабли, послужило к выгоде галерам, для которых нужна небольшая глубина, и подало им случай обходить финские проходы даже в виду неприятельского флота и в один поход овладеть всей Финляндией, а потом переправляться в Швецию везде, куда хотели делать высадки, и разорять огнем и мечом внутренние места этого государства, меж тем как никто не в состоянии был остановить такие разорения ни водою, ни сухим путем. Большие корабли не смели входить в эти воды, а шведские войска только что соберутся в одном каком месте в слишком значительных силах для русских, эти последние в минуту садятся на суда, пристают далеко оттуда в другой стороне, да и разыгрывают там такую же «драму с пожарами». Шведы сначала хотели противопоставить им тоже галеры, но выстроили их так неуклюже, да и солдаты их так плохо знали сноровку в передвижении этих судов, что им нечего было и тягаться с русскими: первые шесть, появившиеся в море, достались тотчас же русским со всем войском. В то же время шведы ласкали себя тем, что английская эскадра остановится в Ботническом заливе, имевшем несколько миль и довольно чистом, и будет держать в почтении к себе русские галеры, которым необходимо было проходить мимо ее. Но англичане считали эти воды слишком опасными, а потому и не хотели рисковать своими кораблями.
Это придало русским смелости накрыть в другой раз шведов: все места, где приставали, они наполняли убийствами и пожара-

56
ми, так что шведы, напрасно испытавши все оборонительные меры, принуждены были наконец купить безопасность своих домов уступкою лучших и плодороднейших областей: они еще должны были считать великим счастьем, что Петр I не изъявил желания требовать уступки всего, чем завладел он (uti possidetis), служившей основанием всех прежних договоров между Россиею и Швециею, и отхватить у них Финляндию.
52.  В самом деле, эта умеренность Петра I казалась непонятною для всех, которые еще не бросили предубеждения, овладевшего обществом к этому государю, и имели точные сведения о положении северных дел и значении упомянутых областей. Так как Петр I решился уже раз сделать своим постоянным местопребыванием и столицею своего царства Петербург, до сих пор еще получающий большую часть необходимых потребностей из Финляндии, завоевание этой страны было царю гораздо нужнее и значительнее Ливонии сколько для безопасности его новых учреждений, столько же и для присмотра за ними. Он не рисковал ничем в случае своих настойчивых требований. Что Англия не могла ему нанести никакого вреда, он знал уже это по опыту, а шведы чувствовали себя до того расстроенными, что не могли больше сделать никаких усилий: один только поход наверное довел бы их до того, что они должны бы были купить мир за всякую цену.
53.  Впрочем, Швеция еще небезопасна в этом случае, и если когда-нибудь храбрый и предприимчивый государь вступит на русский престол, ей трудно будет оборонить от галер Финляндию. Это в ясных словах пророчил шведским чинам их собственный адмирал Эреншильд (Ehrenschild), бывший несколько лет в плену у русских. Когда в 1726 году выходили кое-какие затруднения с русским двором из-за голштинских дел, Эреншильда спросили там: если бы дошло у них до разрыва, сколько ему понадобилось бы военных кораблей для приведения шведских берегов в безопасность от овладения русскими галерами, он объявил, что не в силах этого сделать и с тысячью кораблей.

V
Какие новые и полезные учреждения заведены Петром I для торговли в России?

1. Торговля, которую ведут в России, так разнообразна и до того отлична по своей природе от обыкновенной торговли в других европейских землях, что нельзя получить ясного понятия о тех переменах в ней в царствование Петра I, не предпослав краткого известия о каждой ее ветви.

57
2.Вообще торговля, какая в ходу в России, разделяется на 2 разряда: внутреннюю и иностранную.
3.  Под именем внутренней торговли разумеют не только что везется из одной области в другую, но и сбыт русских и иностранных товаров в морские пристани. Для своих родов этой торговли Россия имеет лучшую местность и большие удобства, нежели какие встречаются в другом европейском государстве.
4.  Огромное пространство Русского царства, которое в длину занимает до половины нашего полушария, а в ширину простирается от 46 до 70 градуса, доставляет ему невероятное множество товаров и почти все нужное для поддержания человеческой жизни и служит причиною того, что если в одной области случится какой недостаток, он тотчас же пополняется из другой. Перевозка купеческих товаров, точно так же как и съестных припасов, чрезвычайно облегчается большим числом судоходных рек, повсюду орошающих страну и расположенных так выгодно, что от Петербурга до китайской границы, на расстоянии 12 тысяч верст, можно, если угодно, ехать сухим путем только не больше 500 верст. Самая перевозка на колесах в России далеко не так дорога, как в других европейских государствах, и от Москвы до Петербурга за 757 верст расстояния зимою платят с пуда или с 40 русских фунтов не больше 4, а по самой уже высокой цене 5 грошей.
5. По случаю этих выгод внутренняя торговля в больших и меньших размерах с давнего времени предоставлялась одним только русским гражданам и ни одному иностранцу не дозволялось   ни возить из морских пристаней его товары в страну, ни покупать там русских и отвозить их на морскую пристань. По законам ни один иноземный купец не мог даже покупать в морской пристани русских товаров у другого иностранца, а только у русского. Торговые сделки он мог заключать с русским как в Москве, так и других городах страны, но отпуск товаров не должен был производиться нигде, кроме морской пристани.
6.  Петр I постоянно предоставлял свободный ход этой торговле и ничего не изменял в ней, кроме того, что, переводя оптовую торговлю из Архангельска в Петербург, он возвысил пошлину в первом городе 2-мя процентами на сто, а в последнем понизил на столько же процентов, хотя эта пошлина повсеместно в государстве оплачивалась 5-ю процентами на сто. Впрочем, он с большим старанием сохранял для подданных вышепомянутое исключительное преимущество и в 1716 году отказался от очень выгодного договора, предложенного Англией, из-за одного только настойчивого требования англичан, чтобы дозволять им свободную торговлю с Казанью и Астраханью. Правда, что в молодости, впервые проезжая прусским государством, он заключил торговый договор с по-

58
койным прусским королем, по которому прусским и бранденбургским подданным предоставлялась свободная торговля по всей России. Но этот договор никогда не был приведен в исполнение; когда же в 1725 году барон Мардефельд наведывался о нем у русских коммерции советников по случаю приготовленной поставки прусского сукна, они посоветовали ему по-приятельски не затрагивать этого условия, потому что на него нельзя согласиться без разорения всех торгующих граждан в России. Со всеми своими настойчивыми просьбами он ничего не добьется больше, кроме того, разве что сделает ненавистной прусскую торговлю, у которой и то уж довольно врагов.
7.  Армянам хоть и позволено возить их персидские товары на Астрахань через Россию в Петербург и отправлять на судах в другие земли, наоборот также отправлять в Персию тою же дорогой товары, выписанные из чужих краев с платою пошлины 2 процентов на сто, но при этом взяты строгие предосторожности, чтобы они не продавали своих товаров в России. Тюки их запечатываются множеством печатей в той пристани, где останавливаются; эти печати армяне должны показать неповрежденными в другой пристани, из которой вывезут свой товар. Так как эта торговля доставляет в казну значительную пошлину и не делает никакого вреда внутренней торговле русских, то и осталась при своем прежнем устройстве.
8.  Иностранная торговля, посредством которой иноземные товары привозятся в Россию, а русские в чужие края, разделяется на морскую и сухопутную.
9.  Самая главная сухопутная торговля в России, во-первых, китайская, 2. калмыцкая, 3. бухарская, 4. персидская, 5. татарская и турецкая, 6. польская и силезская и 7. та, которая из мест, прилежащих к Смоленску, производится с Пруссией.
10. Правильная и главная китайская торговля, производимая через Сибирь караванами, составляет исключительное преимущество (monopolium) русского правительства. Каждый раз при отправлении каравана Сибирский приказ выбирает из купечества поверенного (Kuptschin)*, который получает назначенные для этой торговли деньги, а из русских магазинов в Москве и Тобольске меха, чуть не единственный товар, какой могут русские отправлять в Китай: он везет их туда, продает там, наоборот, накупает китайских товаров и доставляет их в магазин в Москве, где двор выбирает наперед из них себе какие понравятся, а остальные выставляет для народной продажи.
11.  Обратный привоз такого каравана обыкновенно считается на 300 и до 400 тысяч рублей, и если сличить цену, по какой куп-

* Купчину.

 59
лены эти товары, с тою, какой они обыкновенно стоят в Москве, то и можно сделать одно только заключение, что барыш должен быть чрезвычайно велик, особливо когда провоз и другие расходы, несмотря на большую дальность, не доходят до 5 процентов со ста на весь капитал. Только плохие и странные порядки и распоряжения Сибирского приказа при сбережении и продаже этих товаров и мошенничество приставленных тут чиновников причиной того, что большая часть барыша или пропадает, или переходит в их карманы. Потому что хотя по законам ни одно частное лицо не может торговать в Китае и без особенного позволения иметь свой пай в караване, который для того строго и осматривается на границе при каждой его отправке и возвращении, однако ж поверенные всегда умеют провезти тайком при отходе и приходе каравана значительное число товаров на счет свой или других частных лиц; эти товары вообще гораздо лучше тех, что в караване, а оттого и раскупаются далеко бойчее.
12.  Сверх того основавшиеся в Сибири русские купцы несколько лет тому назад нашли непрямой путь для обмена своих товаров на китайские. Это делается в Урге (Urga), месте на реке Селенге (Selenga), где хан западных монголов имеет свое местопребывание или, лучше, обыкновенно разбивает свой стан: это место посещается как русскими, так и китайскими торговцами. Благодаря тому привозится опять в Сибирь довольно много китайских товаров, да еще ближайшей дорогой и с меньшими расходами сравнительно с караваном; потому не обходится без затруднений для последнего в сбыте его товаров и без значительной убавки барыша от них.
13.  Со всем тем правительство имеет с помощью караванов случай сбывать меховой товар, отчасти доставляемый ему в качестве дани с живущих в Сибири языческих народов, отчасти поступающий к нему в торговых пошлинах этого края, где все уплачивается туземными произведениями (in natura); при том оно и не находит другого места для достаточного сбыта этих товаров ни внутри, ни вне государства; по этим причинам Петр I всячески старался поддерживать постоянный и правильный ход этой караванной торговли и для того отправлял разные посольства в Китай, напоследок довел дело до того, что в 1720 году заключен был со старым китайским императором Кам-ги (Cam-hi) договор, где, между прочим, находилось такое условие, чтобы на будущее время в Пекине проживал постоянно русский поверенный (агент) и занимался там торговлею.
14.  Но как русские не сдержали этого договора в других статьях, особливо же оказывали покровительство перебежавшим к ним китайцам, то старый император разом прекратил все торго-

60
вые сношения с русскими, выслал поверенного с его караваном и пока жив был, ни тому, ни другому не хотел дозволить опять доступа в свою землю.
15.  Но преемник Кам-ги ввязался в трудную войну с контаишем (Contaisch) калмыков, имевшую такой несчастливый исход для него, что он решился отправить два посольства в Россию с просьбою о помощи против этого неприятеля, предлагая возобновить за то торговлю на выгодных условиях. Оба посольства первые, какие когда-либо отправлялись из Китая в Европу, прибыли в настоящее царствование, одно в Москву, а другое в Петербург. А что порешено с ними, о том не знают еще до сих. Впрочем, сколько известно, торговля с этого времени возобновилась, в Китай отправлен новый караван, но большую часть товаров, пришедших с ним оттуда, истребил последний пожар в Москве.
16.  Однако ж люди, знающие толк в торговых делах, полагают, что китайская торговля, как ни выгодною кажется она с первого взгляда, все-таки при теперешнем образе ее отправления в сущности больше вредна, чем полезна для русского государства. Потому что, говорят они, хотя правительство находит при этой торговле большой сбыт лишних для него меховых товаров, которые едва ли бы могло распродать по такой высокой цене в другом месте, с тем, однако ж, оно должно поддерживать его значительными денежными суммами, которые совсем потеряны для государства, между тем получает, наоборот, из Китая, кроме небольшого количества золота, одни только шелковые и бумажные ткани да другие, вовсе ненужные, товары, из которых может сбывать соседям немного или продавать их для одного внутреннего употребления.
Сверх того, продолжают они, высокая цена, в какой держится меховой товар, с помощью этого средства приносит русскому государству так мало существенной выгоды, что еще отмечает торговый баланс к невыгоде России: последствие ее таково, что меховой товар не отправляется с выгодой никуда по Европе; напротив, англичане и французы могут сбывать большее его количество с хорошим барышом из своих американских поселений, даже в самой же России.
17.  Но если только китайскую торговлю в России устроят иначе и распорядятся так, что большая часть приходящих, наоборот, товаров будет только провозиться через эту страну и находить себе сбыт в других землях, тогда, разумеется, эта торговля будет производиться с большей выгодой и сделается гораздо обширнее, нежели до сих пор то бывало. Но пока будет вмешиваться в это дело правительство, эта последняя цель не достигнется никогда.
18.  Торговлю с калмыками ведут частные купцы, привозящие этому народу железный, медный и разный мелочной товар и полу-

61
чающие за то от него скот и разные съестные припасы, а часто золото, серебро, также другие драгоценные вещи, добываемые ими в китайских войнах и набегах. Сама по себе эта торговля не очень значительна, но подала русским случай изучить землю калмыков и открыть богатые медные рудники, разработкой которых туземные жители пренебрегают и охотно дозволяют ее русским, если только это частные лица. В эту торговлю Петр I вмешивался не более, как только запретил под тяжким наказанием возить калмыкам пушки, ружья, также другое оружие и одежду.
19.  В Бухарской Татарии русские с давних пор вели свободную торговлю и частью покупали у жителей Самарканда на чистые деньги маленькие курчавые овчинные меха, также разные индейские ткани, привозимые на тамошний рынок, часто и цветные камни. Правда, что при этой торговле по дороге туда и обратно купцы подвергались немалой опасности от набегов окрестных татар, однако же она приносила хорошую прибыль: это, между прочим, можно также заключить из того, что в то время когда она была еще в ходу, за 100 рублей в Самарканде обыкновенно платили в Москве от 150 до 160, а иногда даже и 200 рублей. Но бедственный поход, предпринятый князем Черкасским в Хивинскую Татарию, о котором после будет сказано подробнее, возбудил такую ненависть в бухарских татарах, что они вовсе не хотели иметь дел с русскими и причинили столько помех их торговле, что она должна была прекратиться сама собою. Хотя Петр I для ее возобновления употреблял все старания, отправлял нарочное посольство в Бухарию, однако ж при своей жизни не мог опять привести в ход эту торговлю. Даже когда нынешняя императрица отправила туда в качестве посланника полковника Гарбера (Garber) с богатым караваном, бухарцы наняли сильный боевой отряд у очень хищнического народа казачьей орды (Kosatschia orda), который окружил караван на дороге в степи и до того измучил его голодом и изнурением, что он должен был наконец сдаться и повернуть в обратный путь с потерею самых лучших и дорогих товаров.
20.  После того по докладу статского советника Кирилова (Kirilow) императрица старалась завести поселение в соседственных Уральских горах, которое должно носить название Оренбурга: посредством его ласкали себя надеждой открыть дорогу к бухарцам и другим окрестным татарским народам и привести в безопасность торговлю в тамошнем краю. Но время покажет, достигнется ли еще таким путем эта последняя цель.
21.  Из Астрахани русские больше ста лет вели значительную торговлю в Персию, возили свои товары водой на плоскодонных судах до Низовой (Nisowajo), а оттуда сухим путем в Шемаху, и наоборот привозили грубый шелк и персидские шелковые ткани.

62
Задумав завести в своем царстве французские шелковые фабрики в 1717 году, Петр I особенно старался оживить эту торговлю, которая должна была доставлять шелк для этих фабрик. Когда вскоре за тем, во время персидских смут, лезгинские татары заняли Шемаху и ограбили русский караван, стоявший там наготове к отправлению, Петр получил повод, или лучше предлог, предпринять персидский поход.
22.  Главные его виды при этом клонились к тому, чтобы овладеть областями на Каспийском море, где добывается лучший шелк, и привлечь в свои земли главную торговлю этим товаром, которая до тех пор имела направление в Смирну. Легко завоевал он две из этих областей, Ширван и Гилян, и не только удержал их за собой до самой кончины, но по договору, заключенному с шахом Хамасом (Thamas), заставил его уступить еще три других: Мазандеран, Астрабат и Ферабат, хотя никогда и не получал во владение последней. Но как везде, куда ни приходили его войска, ему встречались пустые жилища и жители лучше уходили глубже в страну, нежели покорялись его власти, то он и не успел в своем намерении, да еще был причиной, что выгодная перевозная (транзитная) армянская торговля остановилась совсем, прежнее шелководство в завоеванных им областях упало и развилось в соседственных персидских.
23.  По смерти его русские несколько лет удерживали за собой сделанные завоевания. Но наученные опытом, что эти покоренные области служат больше бременем для государства, нежели приносят ему пользу, потому что от тамошнего нездорового воздуха ежегодно умирали многие тысячи солдат и расходы на содержание нужного для обороны войска далеко недостаточны, русские решились наконец уступить все эти завоевания опять Персии и выговорили себе за то вполне неограниченную и свободную от пошлин торговлю по всем персидским областям.
24.  Многие сомневаются, сдержат ли это для них персияне, да и на самом ли деле так велика и существенна ожидаемая от того выгода, как ласкают себя. Напротив полагают, что пока персидские товары большею частью привозятся за чистые деньги, ка»г бывает то и до сих пор, и все должны потребляться в России, то по справедливости надобно думать о стеснении, а не о распространении этой торговли, по крайней мере распорядиться так, чтобы не шелковые ткани, а только грубый шелк привозился в Россию из Персии.
25.  Из Крымской Татарии украинские купцы обыкновенно привозят в довольно значительном количестве виноград и другие тамошние плоды и за то возят туда пшеницу и разного рода съестные припасы, которые тотчас же разбирают турки и отправляют в

63
Константинополь. Эту торговлю Петр I нашел не столь важной, чтобы она заслуживала его внимания.
26.  Так же точно он предоставил свободный ход и той торговле, которую ведут большею частью греческие купцы прямо из Украины в Константинополь: это потому больше, что посредством ее находят порядочный сбыт собольи и другие нежные меха, которых почти негде сбывать в другом месте; наоборот, привозятся турецкие товары, однако ж в небольшом числе и почти все одни чистые деньги.
27.  Напротив, он нашел тем более необходимым ограничить торговлю, производимую из Киева в Вратислав (Breslau). Первоначально она состояла только в том, что богатейшие дворяне посылали на продажу в Вратислав своих волов, доставляемых в невероятном количестве Украиной, и, наоборот, получали немного пряностей и других припасов для дома, а все остальное чистыми деньгами. Но впоследствии основаны были разные кожевенные заводы в Украине, а иностранные фабричные изделия обложены в морских пристанях высокою пошлиной по тарифу 1724 года, тогда и купцы приняли участие в этой торговле, отправили по этому случаю большие склады юфти в Силезию, а наоборот привезли оттуда значительное количество полотен и других обложенных большою пошлиной товаров, которые и сбыли потом по всем южным областям России. В Украине ее особенные льготы и пошлины гораздо ниже, чем в прочих русских областях; стало быть, русским купцам нельзя было вести торговых дел с украинскими: по этой причине и вся торговля такими товарами перешла в Киев, к большому убытку как для морского пошлинного сбора, так и для туземных фабрик. С другой стороны, торговцы юфтью жаловались, что не могут получать за свой товар больше прежней цены, тогда как в Братиславе он продавался дешевле, чем стоил им самим в Петербурге.
28. Эти неудобные обстоятельства заставили Петра I ограничить торговлю из Киева в Силезию одною только продажей волов и запретить под тяжким наказанием всякую другую, какая могла бы производиться этим путем. Так это и оставалось неизменно как в его царствование, так и его преемников, Екатерины и Петра II, несмотря на то что венский двор употреблял все возможное для отмены этого запрещения.
29.  Но после того как этот двор с настоящего царствования получил чрезвычайное влияние в русских правительственных кружках, он добился наконец того, что вратиславской торговле возвращена была полная свобода, хоть и наперекор мнению Тайного совета. Но причины, подавшие повод к ее запрещению, все еще существуют, и всякому знающему морскую и вратиславскую торговлю необходимо должен броситься в глаза убыток, какой произой-

64
дет для первой от возобновления последней, и потому нет сомнения, что ее запретят опять, как скоро русский двор снова возвратится к своим прежним правилам и поостынет горячая дружба его с венским.
30. Вышепомянутое возвышение морских пошлин было еще причиною новой тайной торговли из Торопца (Toropez) и других городов Смоленской губернии в Королевце и Гданьске, хотя Коммерц-коллегия употребляла все меры для ее прекращения, однако ж не могла в том успеть до сих пор. Впрочем, эта торговля строго запрещена, и кого поймают в том, наказывают самым жестоким образом, без всяких уважений: оттого уже и разорились разные зажиточные купцы.
31.  Морская торговля производится теперь из семи пристаней: из Риги, Ревеля, Нарвы, Выборга, Колы, Архангельска и Петербурга.
32.  Торговлю в Риге надобно считать только перевозной (транзитной): она главное состоит в том, что тамошний гражданин скупает на свой или на чужой счет товары, приводимые туда поляками и курляндцами, и отсылает их на иностранных перевозных судах, а своих покупателей снабжает иноземными товарами. Потому все, что ни доставляет в Ригу и ни вывозит оттуда Ливония, немного имеет значения в соразмерности с польскою торговлею. В последнюю шведскую войну эта торговля пришла в крайний упадок, потому что шведы держали в облежании русскую пристань, пока еще владели морем, и не дозволяли туда никакого судоходства. Петр I не употреблял важных усилий, чтобы поднять город Ригу, пока не был уверен, что она достанется ему. Но по совершенной уступке ему этого города он не оставил ничего, что только могло служить к восстановлению тамошней торговли: подтвердил все городские льготы с старыми уставами и преимуществами в пошлинном сборе и других торговых делах, приманивал большими обещаниями опять в Ригу поляков, которые между тем повернули, по большой части, в Королевец. А улучив для того благоприятное время, когда поляки недовольны были разными новозаведенными порядками в Королевце, он так хорошо успел в том, что в короткое время город Рига опять привлек к себе чуть не всех покупателей, бросившихся было во время войны в Королевец. В самом деле, теперь торговля Риги в таком цветущем состоянии, в каком едва ли была когда-нибудь во время шведов.
33.  Напротив, ревельская торговля далеко не в таком цветущем состоянии, несмотря на то что Петр I тоже подтвердил все льготы этого города, а пошлины оставил на том же основании, как и в шведское время. В городе нет никакой реки, и прежние пути сообщения с Россией совсем для него отрезаны благодаря учреждению

65
петербургской торговли; потому он и не получал никаких других товаров, кроме небольшого количества льна и пшеницы, доставляемых из Эстонии, и ничего не имел для сбыта, кроме необходимого совсем нищему эстонскому дворянству, а потому и его торговля не равняется и 20-й доле рижской.
34.  Торговля в Нарве в шведское время была немного хуже рижской, потому что не только стекались туда все товары, доставляемые соседними русскими областями, но этим же путем должна была идти персидская и армянская торговля; притом этою же торговлей пользовались иностранные купцы, поселившиеся в Москве для доставки в Россию таких товаров, в которых они замечали недостаток в Архангельске. Но война и последовавшее затем переселение нарвских жителей в Россию совсем подорвали эту торговлю; после, хотя Петр I и позволил опять поселиться там переведенным оттуда жителям, однако ж, чтобы не нанести вреда Петербургу, подчинил этот город русскому пошлинному тарифу и до того ограничил его льготы, что торговля Нарвы никак не могла поправиться при жизни царя. Ныне царствующая императрица возвратила, правда, нарвскому городскому правлению его старинные льготы, о которых не хотел и знать ни Петр I, ни оба ближайших его преемника, даже отдала ему опять освященную уже по русскому обряду церковь: город и обстроился очень красиво, и торговля его пошла лучше, но все-таки пока существует Петербург и останется русский тариф, он никогда опять не достигнет прежнего благосостояния.
35.  Пока Выборг находился под властью шведов, там был главнейший склад всех тех товаров, какие Финляндия и Карелия могут доставить иноземным народам. Но с тех пор как это место перешло под русскую власть, шведы заложили на границе, в Фридрихсгаме, новую пристань и приучили своих финских подданных туда отвозить свой товар: это стало для них тем легче, что сами русские, введя свой тариф в Выборге, уронили тамошнюю торговлю, так что этот город получает теперь небольшое количество деревянного товара, дегтя и масла, добываемых в русской Карелии, и тамошняя торговля почти ничего больше, как крестьянская.
36.  В Коле, при Северном море, на берегах Лапонии, только такая торговля, которой дало начало тамошнее рыболовство. Иностранные корабли, приходящие туда в небольшом числе ежегодно, не привозят с собой ничего, кроме соли, в которой солят семгу, треску и другую морскую рыбу, покупаемую за самую дешевую цену у тамошних рыбаков и потом развозимую по другим европейским землям.
37.  Впрочем, на лапонских берегах ловится великое множество тюленей и моржей: из них вытапливается ворвань, которую гам-

66
бургские купцы ценят дороже гренландской. Прежде велась свободная торговля этим товаром. Но Петр I обратил ее в торговлю в одних руках (монополию) и подарил ее барону Шафирову. После его опалы она опять поступила в казну; ворвань продавалась в Петербургской Коммерц-коллегии тому, кто больше даст за нее. Но после, когда Шафиров заключил последний мирный договор с Персией и, в награду за то, опять был возведен в свой прежний сан, ныне царствующая императрица снова пожаловала ему эту торговлю ворванью, которая, смотря по удаче и неудаче лова, приносит ему от 12 до 15 тысяч рублей ежегодного дохода.
38.  Архангельск — место, где англичане завели первую морскую торговлю с Россией в царствование королевы Елизаветы. В начале настоящего столетия тамошняя торговля находилась в очень цветущем состоянии, так как это была единственная пристань, где русские купцы могли запасаться иностранными товарами, куда стекались все торговые богатства из всей России и Сибири, чему немало способствовала Двина, большая и повсюду судоходная река, протекающая больше 1 000 верст пространства и имеющая сообщение почти со всеми частями северной России. Хоть тоже и эта торговля по временам терпела кой-какие стеснения ради императорской выгоды от запрещения вывоза пшеницы, покупки некоторых товаров: юфты, дегтя, ворвани и проч. — и других таких же вредных торговых льгот в одних руках (монополии), однако ж тамошний сбыт был так велик, что происходившие от тех стеснений убытки не особенно бросались в глаза. Но учреждение торговли в Петербурге привело в такой упадок архангельскую, что ныне привозится в Архангельск мало русских товаров, кроме дерева в деле, да еще дегтя, ворвани и проч., которые добываются на берегах Белого моря и Двины и по их тяжести не перевозятся в Петербург; но еще меньше приходит туда иностранных товаров.
39.  Петербург обязан теперешним цветущим положением своей торговли одному только пристрастию Петра I и его горячему желанию сделать этот город великим и цветущим во всех отношениях. Правда, что его положение самое удобнейшее для торговли изо всех пристаней в России, потому что посредством текущих туда рек он имеет сообщение хотя и не со всеми, зато с самыми богатыми и плодородными областями Русского царства; ненависть же к нему русских так велика, что они никогда не завели бы там значительной торговли, если бы только это было в их руках, а навсегда бы оставили главную торговлю в Архангельске. Несколько лет кряду Петр I понапрасну старался лаской приучить своих купцов к Петербургу. Все выгоды, каких наобещал он им в пошлинах и других вещах, не были сильны довести их до того, чтобы они отдали предпочтение этому новому торговому месту пред старым; потому

67
он и видел одно только для себя средство к достижению цели — взяться за дело покруче и так затруднить для своих торговых людей дорогу в Архангельск, что они необходимо должны будут проторить ее в Петербург.
40.  Лишь только увидел он себя обеспеченным во владении Петербургом благодаря Ништадтскому миру, как и объявил сенаторам свое непременное намерение относительно перемены в торговле, приказав, чтобы они постарались привести оное в исполнение как можно скорее. Купцы, немало сбитые с толку такими новыми порядками, подали ему подробные представления против того; все его сенаторы и министры подкрепляли их, сколько силы стало: старый великий адмирал Апраксин даже сказал Петру в глаза, что такими переменами он разорит все купечество и возьмет себе на шею вечные, никогда не осушаемые слезы, но он остался непреклонным в своем намерении и в 1722 году запретил вперед не возить в Архангельск никаких других товаров, кроме произведений архангельской губернии и берегов Двины. Это имело такое действие, что в 1723 году в Петербург навезено было русских товаров великое множество; купцы тоже не могли удержаться, чтобы не следовать за товарными обозами; на другой год строгость этого запрещения несколько смягчена и дозволено более свободы в перевозе товаров в Архангельск, но в обнародованном при этом тарифе пошлина положена 25-ю процентами на сто выше против Петербурга на все привозимые в Архангельск и отпускаемые оттуда товары, исключая деготь, ворвань, мачты и другие деревянные изделия. Это само собою было достаточно для отвода торговли в желанный для Петра канал.
41.  Сначала казалось, будто бы предсказание русских сбудется и торговля получит страшный удар от такой перемены. Неудобство перевозки из русских областей в Петербург, особливо когда эта дорога была еще не объезжена и оказывался недостаток в требуемом числе судов, до того возвысило цену привозимых товаров, что русский находил плохую для себя выгоду в базарной цене, тем более что иностранец старался еще выгнать пошлинные деньги, какие заплатил в Зунде, на цене своих и русских товаров. Многие русские купцы, особливо каргопольские и выборгские, ежегодно покупавшие в другое время в Архангельске большие склады иноземных товаров на годичный срок и обыкновенно точно поддерживавшие доверие к себе, пользовались случаем и предлогом не посещать ярмарки и тем приводить своих заимодавцев в необходимость гоняться за ними по диким и пустынным местам и искать удовлетворения путем суда: это разорило разные значительные торговые дома в Голландии и Англии.
42.  Но после того как этот убыток был забыт и лучше устроились удобства перевозки в Петербург как водой, так и сухим пу-

68
тем, вскоре оказалось, что эта перемена вообще не причиняет ни малейшего вреда торговле и что местность Петербурга еще гораздо удобнее для торговли русским и иностранцам.
43.  Наконец русские лучше ознакомились с дорогами в Петербург и, соразмерив свои перевозные суда с глубиною протекающих туда рек, нашли, что могут привозить свои товары в Петербург с такою же безопасностью и с такими же издержками да еще в гораздо кратчайшее время и раньше, чем в Архангельск, а близость их жилищ подала им случай принять меры вернее и лучше как для отправки товаров, так и относительно цен их.
44.  Иностранцы выиграли тут сначала тем, что им не для чего было держать два дома: один в Москве, для заключения торговых сделок, а другой в Архангельске, для приема и отпуска товаров, как принуждены бывали делать при старом порядке: они оставались в Москве и там могли заключать сделки, отправлять и принимать товар. Потом, корабли их могли раньше, и два раза в год, приходить в Петербург и выходить оттуда, меж тем как в Архангельске, где река не очищается ото льда до конца мая, а в начале октября уже замерзает опять, им нельзя было сделать в год больше одной поездки (рейса). Но самую большую выгоду иностранное купечество находило в том, что в Петербурге, лежавшем посреди других торговых мест, или хоть по соседству с ними, оно имело возможность переводить на них, в необходимом случае, свои деньги или получать их также и товаром (in natura). Напротив, чрезвычайная отдаленность архангельской пристани от всех торговых европейских городов делает подобный оборот невозможным, так что кому нужны деньги, тому ничего больше не остается, как подчиниться вексельному курсу, который соображается там вовсе не с свойством торговли или товара, а с изобилием или недостатками денег в запасе, и часто в один год, даже в немногие месяцы, разнится на 15 и даже до 20 процентов.
45.  Всеми этими выгодами теперь вознаграждаются затруднения, оказавшиеся для петербургской торговли по случаю зундской пошлины и дороговизны в этом городе: оттого-то и вышло, что хотя по кончине Петра I морские пошлины в Архангельске уравнены были с петербургскими, но торговля все же осталась в Петербурге и не обратилась опять на свой прежний путь.
46.  Хоть и слыхали, однако ж, что Петр I сам не один раз жаловался, что из правительственных дел нет ничего для него труднее торгового дела и что никогда не мог составить себе ясного понятия об общей связи торговли, но верно, что у него были очень здравые мысли о полезном и вредном для торговой промышленности в его царстве и что если он ошибался в их применении на деле, это надобно приписать не другой какой причине, а только его же-

69
ланию настоящей выгоды (lucro praesenti), страсти, общей у него со многими великими государями.
47. Вообще при своих учреждениях для торговли он имел в виду следующие предметы: 1) как бы ему уменьшить количество иноземных товаров, привозимых в Россию, и за то увеличить вывоз своих туземных; 2) предупредить тайную кражу в пошлинных сборах и привести их в лучший и правильнейший порядок; 3) вырвать морскую торговлю из рук овладевших ею иностранцев и поощрить своих русских к перевозке их товаров на собственных кораблях в чужие края.
48.  Для достижения первой цели он выбрал самый простой путь — развитие горного дела и заведение фабрик в царстве, какие обыкновенно заводятся в чужих краях. Еще в свое первое путешествие в Голландию он нанял великое множество художников и ремесленников по разным родам ремесел: булавочников, проволочников, бумажных мастеров, ружейников, суконщиков и прочих; сверх того сделал большие поощрения тем из них, которые сами собою захотят идти в Россию и заводить там фабрики. Хотя начавшаяся потом шведская война не дозволила ему преследовать эту цель с надлежащею строгостью, однако ж он так мало упускал ее из виду, что не только постоянно старался привлечь множество людей этого рода, но и отправил многих из своих подданных в Англию и Голландию обучаться фабричному производству, какое там в употреблении. В особенности он старался привести в лучшее положение полотняные и шерстяные фабрики в России и заметив, что шерсть там очень груба, что за овцами не было надлежащего ухода, он выписал овец и овчаров из Саксонии и Силезии. В свое путешествие во Франции он совсем уже решился завести в России фабрики богатых шелковых тканей, как в Лионе, Орлеане и Туре, и поручил это трем богатейшим и сильнейшим господам в своем крае: великому адмиралу Апраксину, барону Шафирову и графу Толстому, дал им для того очень выгодные льготы, между прочим такую, что им позволялось ввозить в Россию беспошлинно богатые шелковые товары, впрочем несколько лет только, пока еще их фабрика не будет в полном ходу. Господа продали эту льготу частным купцам за 20 тысяч рублей.
49.  Несмотря на все эти выгоды, они находили, однако ж, такую плохую прибыль для себя от этой фабрики, что, потерявши на нее порядочный капитал, через несколько лет бросили ее совсем.
Точно такую же участь имела и большая часть прочих фабрик, заведенных Петром в России с помощью иноземных мастеров, а русские молодые люди, отправленные им в Англию и Голландию, так полюбили тамошнюю свободу, что многие из них предпочли

70
эти страны своему отечеству и никогда не возвращались назад; те же, которые наконец убеждены были воротиться, получили от своих земляков так мало поощрения и такую плохую награду, что с отчаяния вдались в распутство и лишились от пьянства рассудка и жизни.
50.  Со всем тем, Петр I еще при жизни довел разные фабрики до того, что они в изобилии доставляли, сколько было нужно для России, таких товаров, как, например, иглы, оружие, разные льняные ткани и в особенности парусину, которою могли не только снабжать флот, но и ссужать другие народы.
51.  Наконец в его царствование разработаны были и рудники в Сибири, особливо старанием одного простого кузнеца Демидова (нажившего при этом такой капитал, что у сына его теперь больше 100 тысяч рублей доходу), и вместо того чтобы получать железо и медь из Швеции, как бывало в старые годы, Россия может отправлять и то и другое, особливо железо, в чужие края.
52. Морские пошлины в начале настоящего столетия существовали на странном основании, вовсе не известном другим европейским народам. По уставу все внутренние и иностранные товары должны были платить 4 процента пошлины, кроме пшеницы и вин, для которых была особливая роспись (такса). Но как, по старинному соглашению с   купцами, пошлину следовало платить полновесными талерами Species (Species Thaler), которых приходилось 14 на русский фунт, а талер принимался не выше 50 копеек по старинной его стоимости, несмотря на то что впоследствии он возвысился до 80, 90, даже до 100 копеек и выше, да кроме того таможенный вес превышал 5-ю процентами обыкновенный: стало быть, пошлину можно верно полагать в 9 процентов. Однако ж купцы должны были платить ее с баланса, какой оказывался самым высшим на стороне ввозимых или вывозимых товаров, и за то за обратный путь с товарами не бралось с них никакой пошлины: это приносило очень значительную ежегодную прибыль конторам, пользовавшимся поручениями многих и разных купцов, из которых каждому они могли показывать в счетах полную пошлину (т. е. пошлину при ввозе и при вывозе, хотя последняя и не взималась).
53.  Этот способ пошлинного сбора введен был сперва в Архангельске. Русские считали его выгодным, полагая, что подобное снисхождение заохотит иностранцев покупать и вывозить русских товаров больше, нежели они были намерены. Но Петр I был такого мнения, что иностранцы и без того должны будут брать русский товар, если имеют в нем надобность или находят выгоду от его сбыта, а с убытком себе и для таможенной выгоды не станут же торговать, потому и считал такое поощрение совершенно излиш-

71
ним и вредным для торговли, тем еще более, что выгода от того шла в пользу не купцу, который выписывал русские товары и, стало быть, заслуживал ее с большим правом, но проживавшему в России поверенному (комиссионеру), который торговал не на свой счет, а зависел от купца.
54.  По этой причине он решился отделить пошлины с привозимого и вывозимого товара и заставить платить их особенно с каждого, как водилось то в других торговых местах, для чего и поручил новоучрежденной Коммерц-коллегии, чтобы она, при содействии Мануфактур-коллегии, составила тариф на таком основании и прислала к нему для просмотра, а при том деятельно старалась бы строгим морским уставом предупредить кражи при пошлинном сборе.
55.  Обе коллегии работали над этим несколько лет кряду и наконец составили тариф, в котором вообще все русские товары обложены были 6 '/2 процента, зато иностранные по меньшей мере 11, а фабрики не только с хорошим производством, но и такие, которые еще надо было привести в лучшее состояние, обложены 30, 45 и даже до 80 процентов. Хотя поверенные и предлагали при этом, чтобы тариф введен был на таком основании в одном Архангельске, а в Петербурге понижен был на 4-ю долю против того в видах поощрения тамошней торговли, но Петр I не нашел это предложение по своему вкусу, а постановил, чтобы тариф привести в действие, как он есть, в Петербурге, в Нарве и Выборге, а в Коле и Архангельске на 4-ю долю возвысить.
56.  После того, в марте 1724 года, тариф был обнародован вместе с очень суровым таможенным уставом, в том же году введен и со всею строгостью приведен в   исполнение, несмотря на то что некоторые корабли отплыли уже в Петербург прежде, нежели в другие земли пришло известие об этом тарифе, и на тариф и на устав поступили большие жалобы от туземного и иностранного купечества; таможни на другой же год нашли, что доходы больше уменьшились, нежели увеличились от возвышения пошлины, потому что так высоко обложенные товары либо не ввозились совсем в страну, либо доставлялись потаенным путем: они сделали всевозможные представления против того. Со всем тем Петр I всегда оставался при однажды принятом решении и не хотел слышать ни о каком облегчении пошлин.
57.  Между тем его главным намерением в торговом деле постоянно было то, чтобы сделать из своих подданных настоящих купцов и довести до того их, чтобы они отвозили товары и сбывали их в чужих краях не чрез посредство других мореплавательных народов, а на собственный счет и на своих перевозных судах. Уже в начале нынешнего столетия он попытался на это и

72
послал в Амстердам одного русского купца, Соловьева (Solowiew), учредить там русскую контору: в видах наиболее счастливого успеха даны ему не только поручения от русского правительства, но и предоставлены важные выгоды в русской торговле. Это действительно был человек способный и прямодушный, а потому и пользовался своими преимуществами с таким успехом, что в немногие годы приобрел значительный капитал, а своим честным поведением — большую любовь и уважение всего голландского купечества. Но в последнюю бытность в Голландии в 1717 году Петр I поддался внушению каких-то наушников, которых жадности не хотел удовлетворять Соловьев. Царь велел тайно увезти этого купца из Голландии, бросить в корабль и отправить в Россию. Тогда разом упала вся русская торговля в Амстердаме: тамошнее купечество до того изверилось, что после ни одному русскому нельзя было снискать там доверия и завести какое-нибудь важное купеческое учреждение.
58.  Это, однако ж, не испугало Петра: он решился сделать попытку, нельзя ли сбывать через русских товары своей страны в такие государства, которые до того времени не вели никакой прямой торговли с Россией. И так он обязал своих богатейших купцов собрать значительные склады пеньки, льна, корабельных канатов, воску и других русских товаров и послать их во Францию и Испанию; к этому он от себя велел еще прибавить некоторое количество чугунных пушек, морских ядер, бомб и корабельных якорей и отправил на своих собственных кораблях в Бордо и Кадикс, куда вперед уже поехали нарочные русские консулы. Но и эта торговля пошла так плохо, что расходы поглотили весь капитал и имевшие доли в барышах от нее получили немного или совсем ничего.
59.  Наконец он надеялся внушить подданным вкус к мореплаванию посредством узаконения, изданного при обнародовании тарифа, что если русский гражданин будет привозить в Петербург иностранные товары на кораблях, купленных или построенных на свой счет, и отправлять в иностранные пристани, ему сбавляется 4-я часть пошлины, следующей за то с него по тарифу. Однако ж при его жизни и эта выгода не могла побудить почти никого из русских к подобным морским предприятиям.
60. Хотя же при его преемниках, а особливо в теперешнее царствование, некоторые русские и отважились вести торговлю на собственных кораблях, но, по непонятной судьбе, потерпели крушение все их корабли друг за другом, да еще большая часть их в виду Кронштадта, так что и это начинание погибло, и русская торговля относительно мореплавания все еще в том же положении, в каком находилась и в старину.

73

VI
Какие Петр I начал, привел в исполнение или только предначертал общественные работы, сообщения морей, каналы, пристани, новые города, крепости, здания и проч.?

1.  Когда у Петра I было еще намерение устроить в большем размере его флот на Черном море, ему ничто не казалось выгоднее для достижения этой цели, как придумать сообщение между Доном и Волгой, и посредством того не только сплавлять в Воронеж дубовый лес, растущий в большом числе на волжских берегах, но открыть проход для торговли между Каспийским и Черным морями. Так и велел он в точности исследовать состояние земли между обеими реками разным инженерам, между прочим одному английскому капитану по имени Перри (Реггу), сообщившему самое подробное известие о том в своем труде «Состояние России», и по их показаниям в этом деле рыть два разных канала: один, идущий из реки Иловли (Ilowla), впадающей в Дон, в речку Камышенку (Kamischinka), изливающуюся в Волгу, а другой между Тулой, впадающей в Оку (Осса) при городе Туле, и одной речкой, вливающейся в озеро Иван, откуда берет начало река Дон. Но при исполнении этого намерения оказалось больше затруднений, нежели предполагали сперва, а несчастный исход Прутского похода был причиной, что впоследствии больше не было и помину об этом.
2.  Зато Петр I с гораздо большим жаром задумал средство к соединению Волги, протекающей самыми плодородными областями его царства, с реками, текущими к Петербургу, и счастливо, с очень неважными расходами, привел его в исполнение посредством маленького канала, не больше 650 сажень или 4550 английских футов. При Вышнем Волочке (Wischni Woloczok), на пути между Петербургом и Москвой, канал соединяет две маленькие, впрочем судоходные, речки, Цну (Tzen) и Смилу (Smila), из которых первая открывает через Тверцу (Tweretz) путь в Волгу, а последняя через реку Мету (Msta) изливается, при Новгороде, в реку Волхов (Wolchowa), которая имеет сообщение посредством Ладожского озера и с рекою Невой, текущей при С.-Петербурге.
3.  Это открыло русским путь для перевозки без больших расходов в Петербург товаров, производимых внутри царства. Со всем тем эта перевозка подвергалась большой опасности: Ладожское озеро, величайшее в Европе, которым русские необходимо должны были проезжать на пути в Петербург, ежегодно увлекало на дно великое множество судов со всем грузом: главною причиной тут было то обстоятельство, что упомянутые суда, строившиеся плоскодонными по случаю мелководных рек, не могли удержать ника-

74
кого направления и при поднявшейся буре отдавались на волю одного только ветра.
4. Петр I сначала старался тем пособить такому неудобству, что велел построить в Ладоге некоторые легкие разгрузные суда или баржи (Bordingen), которые хоть и не глубоко уходили в воду, но имели руль (Kiel), а потому и могли держаться против ветра: они должны были грузиться приходившими в Ладогу товарами и отвозить их в Петербург.
Это хотя и имело такое хорошее действие, что купцы уже не стали так сильно опасаться за свои товары и потом уже редко было слышно о несчастиях на Ладожском озере, но принесло новую пошлину на товары, которые, по их тяжести и величине, не могли выносить больших издержек. Кроме того, прежняя опасность все еще существовала относительно запасов сена и дров, а особливо дубового леса, назначенного для кораблестроения, который, по его длине, нельзя было складывать на разгрузные суда, а надобно спускать в плотах или на плоскодонных судах.
5.  Эти обстоятельства навели Петра I на мысль: нельзя ли придумать такой путь, по которому бы суда могли приходить из Ладоги в Петербург, не касаясь моря? Лично в обществе некоторых инженеров он исследовал местность между Ладогой и Шлиссельбургом и не нашел никакого препятствия, почему бы нельзя было по берегам Ладожского озера вырыть канал между обоими вышеназванными местами и посредством его открыть безопаснейший путь в Петербург не только кораблям, но и плоскодонным лодкам и плотам. От того-то и вышло так, что это предначертание не поверили с надлежащим старанием, но исполнение его тотчас же поручили князю Меншикову и генерал-майору Писареву (Pisarew), о прилежании и деятельности которых Петр I имел отличное мнение. Эти пустились теперь вперегонку друг с другом в быстром исполнении возложенного на них поручения и принялись за дело так недружно и с такой торопливостью, что целый год каждый сам по себе копались в земле, истратили 2 '/2 миллиона, да при этом, по случаю плохих распоряжений относительно продовольствия, погубили от голода и болезней многие тысячи работников, между прочим до 7000 казаков*, прежде нежели столковались друг с другом, лучше ли канал врезывать в землю или выводить на грунт.
6.  Сверх того оказалось много непредвиденных затруднений при исправлении работ по случаю болотистой и наполненной колчеданом почвы, также маленьких ручьев, впадающих в канал. Эти затруднения не мало останавливали Петра I и, может быть, заставили бы бросить дело совсем, так же как и каналы на Дону, если

* Малороссийских.

75
бы он не достал себе на службу Миниха, в то время генерал-майора, а ныне фельдмаршала. В отечестве Миниха графстве Ольденбургском, так же как и в Восточной Фрисландии, с давних пор уже называли фамилию этого даровитого человека при тамошних каналах и плотинах. Сверх того у него была особенная способность выгодно производить большие работы и поддерживать их в ходу. По приказанию Петра I он должен был снова исследовать местность и потом составил другой и столь удобный план предприятия, что Петр, еще раз осмотревши местность, одобрил его вполне и поручил ему исполнение. С 1723 года Миних принялся работать над ним всеми силами, и хотя Петр не дожил до конца дела, потому что оно было окончено совсем не прежде нынешнего царствования, однако ж за год до смерти имел удовольствие увидать в готовности и проехать 20 с лишком верст по этому каналу.
7.  Преимущество этого канала пред большим французским то, что он выведен совсем в уровень с водою (a niveau) и, стало быть, не нуждался ни в каких шлюзах для увлечения судов; он простирается в длину на 100 верст; таким образом, и в этом отношении имеет преимущество перед французским, но далеко не так прочно сработан. Берега сплошь обшиты хворостом и тесом, кроме небольшого пространства, выложенного кремнистым камнем; а так как большая часть канала проходит по болотному дну, то эта деревянная обшивка в короткое время сгнивает; по ее же вине ров почти каждый год заносится илом из протекающих туда водяных жил, несущих с собой множество песку, и требует больше поправки, нежели сколько доставляет пошлина, на нем собираемая.
8.  Для того несколько раз советовали выложить сплошь канал камнем. Но до этого времени двор пугали расходы такого предприятия, да и вперед могут иметь тоже действие, особливо если местопребывание государя переведут опять в Москву из Петербурга, по желанию и требованию всего народа, и убавят флота. Потому что пошлина, платимая с съестных припасов, необходимых для содержания такого множества народа, какое привлекает в Петербург придворный штат и флот, переходит далеко за половину доходов, ежегодно доставляемых каналом; если же этот доход отойдет совсем, казна должна будет каждый год делать займы для поддержания канала, а русские к займам не привыкли.
9.  Кроме приведенных выше каналов Петр I предполагал устроить еще два других: один при Старой Русе (Starorus), на Ильменском озере, которым думал сократить дорогу из Петербурга в Москву, а другой при Вытегре (Witigor), для соединения Белого Озера с Онежским (Onega). Но за эти каналы никогда и не принимались, не то что приводить их к совершенному окончанию.

76
10.  Потом велел он и сушею проложить прямую дорогу из Петербурга в Москву, которая, если бы состоялась, то наверное очень сократила бы путь туда, потому что только 480 верст длиной: напротив нынешняя обыкновенная дорога считается в 757 верст. Однако совсем приведены к концу только первые 120 верст от Петербурга; остальные же, проходя все по болотам и лесным дебрям и ни разу не попадая даже на какую-нибудь деревню, не то что на город, никогда не были окончены.
11.  Пристани, вновь учрежденные Петром I во время его царствования, суть: Таганрог (Taganrog) или Троицкая (Troitzka), Кронштадтская и Рогервицкая (Rogerwykische).
12.  Выше мы рассказали уже, что послужило поводом к учреждению Троицкой пристани. Несмотря на то что шведская война естественно направила мысли Петра I совсем на другие вещи, он не оставлял, однако ж, содействовать этому учреждению со всевозможным старанием и в немногие годы привел его в такое положение, что оно могло считаться лучшею и безопаснейшею пристанью в Европе, хотя по случаю болотистой почвы и плохих мер, какие вообще обыкновенно принимаются в России для продовольствия рабочих, при этой работе погибло их до 300 тысяч от болезней и голода. Но едва эта пристань пришла в совершенный вид, как Петр должен был срыть ее со всеми устроенными там крепостными и водяными укреплениями и место уступить туркам по миру, заключенному при Пруте. Правда, что при ныне царствующей императрице по покорении Азова это место осматривали и нашли, что основания, особливо морских укреплений, еще в порядочном состоянии, так что поправка этой пристани будет стоить небольшого труда. Но состоится ли она, это, вероятно, будет зависеть от исхода теперешней турецкой войны.
13.  Кронштадтская пристань лежит в 30 верстах ниже Петербурга, посреди устья реки Невы, на утесистом острове, прежде носившем название Реттусари (Rettusari). Она распадается на 2 части: в одной стоят военные корабли, а в другой купеческие. В обеих корабли могут быть совершенно безопасны от всяких ветров; доступ к обеим защищается с морской стороны длинным рядом батарей, большею частью уставленных 24- и 36-фунтовыми чугунными пушками. Прямо против них стоит посреди воды круглая башня, защищенная при основании ее тройною батареей и называемая Кроншлотом. Пристань и батареи выстроены из одних бревен, а водные верки наполнены крупным булыжником. Сначала Петр I хотел было все эти укрепления построить каменные. Но вознамерившись перевести большую часть флота в Рогервик, оставил это предположение, особливо когда Кронштадтская пристань так прикрыта от всяких нападений с моря своими естествен-

77
ными удобствами, что подобные дорогие укрепления кажутся лишними.
14.  Так как, по изложенному выше плану, Кронштадтская пристань персонально назначалась для снаряжения и поправки кораблей, построенных в Петербурге и отведенных в эту пристань без груза, то Петр I предполагал провести на остров чрезвычайно глубокий и широкий канал, по обеим сторонам его устроить доки и так приноровить с помощью шлюзов, чтобы ему было можно отводить в эти доки, как в сухое место, свои военные корабли, предназначаемые к поправке. Через этот канал положено провести мост об одном своде такой высоты, чтобы большой корабль мог проходить под ним на всех парусах. Посреди моста должна была стоять башня в 175 футов вышины, наверху ее всегда бы горел по ночам огонь, чтобы она служила вместо маяка для кораблей, плавающих в петербургских водах. Земляные работы положили уже начало каналу. Но смерть Петра остановила все дело. Хотя в нынешнее царствование опять принялись за канал, имеющий, конечно, большую пользу для сохранения кораблей, и до настоящего времени работы там идут под управлением генерал-майора Лубраса (Lubras), но исполинские укрепления совсем оставлены.
15.  Впрочем, Кронштадтская пристань имеет 4 великих неудобства, которые делают очень затруднительной тамошнюю стоянку для русского флота: 1) этой пристанью можно пользоваться только 6 месяцев в году, а в остальное время она большею частью занята льдом; 2) удобный путь (фарватер) для плавания кораблей между Кронштадтом и Петербургом имеет только 8 футов глубины в некоторых местах; стало быть, ни большие военные корабли с их вооружением не могут ходить и выходить, ни такие же купеческие не в состоянии брать и складывать свои грузы в Петербурге, а для облегчения себя должны пользоваться судами меньшего размера; 3) в Кронштадте вода не довольно соленая, чтобы могла сохранять корабли, и 4) ни один корабль не может выходить из нее иначе, как с восточным ветром.
16.  Но как ложе реки так широко, что очистить его невозможно, то Петр I надеялся избежать мелководья, приказав окопать самые мелкие места, а по берегам провести такой глубокий и широкий канал, чтобы без остановки могли выходить большие военные, также и купеческие корабли. Тотчас же принялись и за это дело, не обдумавши хорошенько, по русской привычке. Но при исполнении встретилось столько затруднений, что дело вскоре остановилось. В настоящее царствование его несколько раз опять приводили в ход, особливо поддерживал его адмирал Головин (Golowin), но всякий раз, как только порассмотрят его, так и бросят по встретившимся затруднениям.

78
17. Но для устранения остальных неудобств этой пристани нельзя было придумать никаких способов, потому что эти неудобства зависят от ее местности и климатических условий. Это заставило Петра I искать на том же берегу другой пристани, где бы вода была соленее, выход легче и удобнее и не так бы нужно было бояться льда. Все эти выгоды он нашел на эстляндском берегу, в 4 милях от Ревеля, на Рогервицком рейде, где берег образует природную пристань, в коей могут поместиться более ста кораблей, с превосходным дном для якорей и вообще не имеет никаких недостатков, кроме того что устью ее закрываться бы ближе и таким образом быть обеспечену как от западных ветров, так и неприятельских нападений. Шведы еще в старину думали усовершенствовать эту пристань. Но они бросили это дело, потому что оно казалось для них очень дорогим, а рейд при Карлксроне представлял гораздо больше удобств по своей местности. Но Петра I нисколько не испугали эти затруднения, и так как русские привыкли работать за дешевую плату, то и казалось, что он без труда одолеет препятствия, помешавшие в этом случае шведам. Еще в последние годы шведской войны он принялся с большим жаром за это дело: велел навезти невероятное множество бревен в Рогервик из Ливонии и Эстонии, построить из них большие ящики и, наполнив булыжником, опустить в море. Таким образом он спустил две большие плотины в море, которое в иных местах имеет до 20 сажень глубины. Но прежде чем довел это дело до половины, всю его работу раскидало сильною бурей с запада. Хоть несмотря на то он приказывал было поправить и продолжать дело, однако ж в царствование его и Екатерины оно имело несколько раз такую же судьбу, так что преемники Петра наконец бросили его совсем после того, как оно стоило бесчисленных расходов и истребило все лесные угодья в Ливонии и Эстонии.
18.  В числе зданий, принадлежащих к флоту, надобно считать еще верфи или стапели для кораблестроения, учрежденные Петром в первую турецкую войну в Воронеже и Троицке, а потом в Архангельске, С.-Петербурге и Казани. Он не жалел ни трудов, ни денег для подобных заведений, не только сам основательно зная это искусство, но еще и выписывая лучших мастеров из Голландии и Англии, потому-то и имел тут такие успехи, что в его Адмиралтействах не было недостатка ни в каких полезных изобретениях других мореплавательных народов по этому предмету.
19.  Войны, в которых проводил всю свою жизнь Петр I, побудили его основать следующие новые крепости: Новую Двинку (Nowa Dwinka), Новую Ладогу, Кронштадт, Петербург и Святой Крест (Swatokrest).
20.  Нападения шведов на Архангельск в начале последней войны, хоть и с плохим успехом, были одною причиной, что Петр за-

79
ложил там, при устье Двины, новую правильную крепость под именем Новой Двины. Хотя она и существует еще, но не приносит большой пользы, так как место (фарватер), удобное для плавания кораблей в Двину, впоследствии отошло так далеко от укреплений, что из них уже нельзя было его обстреливать.
21.  Новую Ладогу при впадении Волхова в Ладожское озеро должны были построить в начале шведской войны граждане разоренной дотла Старой Ладоги и переселиться туда с своими семействами и всем имуществом. Для защиты этого нового города от шведской крепостной стражи (гарнизона) в Кексгольме, завоеванном только в 1712 году, было построено на мысе, образуемом рекою при ее устье, пятиугольное земляное укрепление, теперь уже бесполезное и совсем обвалившееся.
22.  Кронштадт собственно был заложен для прикрытия тамошней пристани и для безопасности помещенных там морских офицеров и матросов от первого натиска шведов. Двадцать лет назад Петр напал на мысль построить в этом месте более обширное укрепление и для того разослал приказы по всем губерниям царства, чтобы строили там большие каменные домы. Но только что это было сделано, как он совсем забыл и думать о том, так что эти громадные строения никогда не имели жильцов и до сих пор еще стоят пустые и полуразвалившиеся. Укрепления этого города состоят из плохого земляного вала, которого во многих местах и совсем нет, а только одна ограда из частокола, так что в случае нападения он не в состоянии сопротивляться долго. Но самая большая выгода та, что никакой неприятель не может так легко высадиться на остров: стало быть, нечего очень бояться нападения с сухого пути.
23.  Петербургская крепость или цитадель образует длинный шестиугольник, снабженный кое-какими разнородными укреплениями (равелинами, теналями и контрегардами) с передовым укреплением (кронверком), и занимает весь отдельный остров, называвшийся прежде Газенгольм (Hasenholm). В ней нет никаких других строений, кроме главной церкви, в которой похоронены Петр I и Екатерина с некоторыми принцами и принцессами крови, еще магазинов и нескольких деревянных домов для начальника крепости и офицеров крепостной стражи. Вся крепость сначала выстроена земляная, и землю для нее должны были таскать согнанные для того изо всех областей Русского царства помещичьи крестьяне, отчасти в кулях, отчасти же и в полах своих кафтанов: по собственным показаниям русских, до 200 тысяч таких людей погибло при этом случае от голода и болезней. Впоследствии мало-помалу ее начали строить из кирпича: все бастионы и малые укрепления теперь уже окончены, кроме передового (кронверка), которое со временем тоже думают выстроить каменное. Хотя все инженеры согласны в том,

80
что эта крепость довольно сильна и трудно взять ее по ее положению, но думают, что по той же причине она не может приносить и особенной пользы, так как не в состоянии оборонить ни города Петербурга, ни окрестной страны, даже доставить убежище войску и тревожить отрядами победоносного неприятеля. Ныне она служит местом заключения (бастильей), где стерегутся государственные узники, а благодаря ее положению напротив зимнего дворца, валы ее в нынешнее царствование употребляются вместо стены для потешных огней, на которой с помощью разноцветных плошек и фонарей представляются великолепные арки, храмы, гирлянды и другие изображения в дни рождения, именин и коронования императрицы. О городе Петербурге, у которого нет ни валов, ни стен, нам придется говорить подробнее впоследствии, когда будем рассказывать о поселениях (колониях), заведенных Петром I.
24.  Святой Крест или Крепость Святого Креста заложена Петром I в 1722 году, по возвращении из похода в Дербент, на реке Сулаке, неподалеку от древней границы между Россией и Персией, первоначально в тех видах, чтобы обуздывать соседних беспокойных татар. Пока русские стояли твердою ногой в Персии, они постоянно поддерживали это укрепленное место; но потом, отказавшись совсем, по последнему мирному договору, от всех персидских завоеваний, они срыли эту крепость и опять уступили ее место Шах-Надиру.
25.  Кроме теперь упомянутых новых крепостей, Петр I по случаю своих войн приказал снабдить новыми укреплениями разные старые города. Так в первую турецкую войну правильно укреплен Азов, в то время, когда русские в первый раз покорили его, бывший жалким жильем, обнесенным прадедовскими стенами; впоследствии, когда Петр I должен был опять возвратить это место туркам, он велел срыть его до основания и оставил одни только старые стены.
26.  В 1708 и 1709 годах, при вторжении шведов в Украину, он тоже велел снабдить все укрепленные места этой области новыми укреплениями, даже самый город Москву обнес земляным валом и рвом, которые по миновании опасности поддерживались, однако ж, так плохо, что теперь большею частью обвалились. То же сталось и с украинскими крепостями: у большинства их едва только заметны еще следы их прежних укреплений, кроме, впрочем, Глухова, Чернигова, Полтавы, Нежина и Переяслава, которые еще сколько-нибудь сохраняются для удержания в повиновении казаков, а особливо Печерская крепость (Petschurische) при Киеве, которая в качестве оплота против турок и поляков снабжена многими, хоть и земляными, укреплениями, как и все другие тамошние крепости, и поддерживается очень тщательно.

81
27.  Но зато крепости, отнятые Петром I у шведов в Ливонии, Эстонии, Ингерманландии и Финляндии, сохраняются в том же положении, в каком они и достались Петру, кроме Дерпта, Коберншанца (Kobernschanz) при Риге и Ниеншанца (Nyenschanz), срытых им до основания, и Шлиссельбурга, который, как ключ к Ладожскому озеру, усилен был новыми укреплениями.
28.  Общественные здания, выстроенные Петром для житья и развлечения себе, тоже, по моему мнению, не главное, на чем долго должен останавливаться сочинитель похвального слова Петру, если желает дать высокое понятие об этом государе. Первый дом, построенный Петром для себя в Преображенском (Preobrashensk) под Москвой, в котором он жил постоянно всякий раз, как бывал там, деревянный, в один только ярус, с такими низкими комнатами и до того углублен в землю, что высокорослый мужчина, стоя у порога, без труда достанет кровли. Из 3 маленьких низких комнат состоит и тот дом, что прежде всех выстроен им для себя в Петербурге. Во всю его жизнь у него было такое пристрастие к этому дому, что он велел одеть его каменною одеждой, как Лореттскую Мадонну. Домы, построенные им впоследствии, когда уже он выбрал своим всегдашним местопребыванием Петербург, и отличавшиеся от тех названиями зимнего и летнего дворца, хоть и построены из кирпича, однако ж только в два яруса и без всякой правильности и соразмерности. Зимний дворец в ширину около 250 футов и прислонен к одному частному дому; у него нет и никакого отличия от прочих домов с ним рядом, кроме ворот из каменных столбов с венцом наверху, украшенных корабельным носом, и двух боковых строений (флигелей), не имеющих ни малейшего отношения к главному фасаду. Летний дворец состоит из трех отдельных в разное время застроенных частей, без всякой соразмерности одна с другой и образующих не прямой угол: лучшую часть совсем затеняет высокий дубовый лес, растущий на прекраснейшем месте в саду. В этом саду, разведенном при дворце, дорожки (аллеи) и беседки тесны, площадки малы и фонтаны (Wasser Werke) обезображены чрезвычайным множеством мелочей. Грот выложен самыми дорогими раковинами, каких, может быть, нельзя и найти в Европе в таком множестве и в одном собрании. Но все так впичкано и втиснуто одно в другое, что красоту одной раковины затемняет другая и из целого не выходит ничего верного природе, что могло бы принести удовольствие взору. Так высоко прославленный Петергоф действительно имеет много привлекательного и щеголяет необыкновенным числом фонтанов, какого не встречается в других местах, кроме Версаля. Но все эти красоты затемняет жалкий дом, нисколько не соразмерный со всем остальным и до того тесный, что зажиточный дворянин наверное не захотел бы поместиться в нем для жизни.

82
29.  Будут несправедливы к этому государю, если подумают, что он из скупости строился так плохо и имел такое жалкое помещение. Но при всей его бережливости он, однако ж, не раскаивался в деньгах на постройки и в бытность свою в Париже взял к себе в службу одного тамошнего зодчего, по имени Ле Блона (Le Blond) на 40 тысяч ливров ежегодного жалованья. У него было на столько самолюбия, чтобы увековечить свое имя между прочим и великолепными зданиями. Но беда его была та, что он имел очень плохой вкус в архитектуре. Он любил маленькие низенькие покои и длинный ряд (анфиладу) многих, но тесно расположенных комнат. Просторный, высокий покой затруднял его: когда при постройке зимнего дворца ему необходимо должно было дозволить ярусы выше против своей привычки для уравнения с соседними домами, он велел подбить под потолок другой подзор в тех комнатах, где располагал жить сам, чтобы они не были слишком высоки. Чертеж, представленный одним голландским зодчим, с тесными комнатами и удачно выгадывавший свободное место, навсегда удержал у Петра преимущество пред тем планом, который начертил с большим вкусом один итальянский или французский зодчий. А когда упомянутый Ле Блон без его спроса велел выломать и поднять выше маленькие окна в одном из его загородных домов, он чуть-чуть не почувствовал на себе тяжесть руки этого государя.
30. А вот когда нужно было строить такие вещи, которые имели какое-нибудь отношение к его привязанности к флоту или механике, например, токарный станок, железный завод, кузницу, мельницу или что ни есть подобное, тут он обнаруживал превосходную способность, так что его распоряжения в таких вещах могут считаться мастерским делом. Пример тому — большой железный завод, построенный им в Систербеке (Systerbeck) на Карельском берегу, в 27 верстах от Петербурга. Главная цель его при том была иметь вблизи такое заведение, где бы ему поскорее ковать якори и другие железные вещи, необходимые для его флота, и заготовлять постепенно достаточный запас ружей, пистолетов и шпаг для его войска. Для этой цели он так удобно и искусно устроил нужные кузницы и другие машины, которые все приводились в движение водою, что не только вполне достиг вышесказанной цели и мог выделывать все нужное гораздо удобнее против обычного ручного производства, но и выручил большую часть расходов, употребленных на обзаведение, от посторонних работ, которые приставленные тут кузнецы могли исправлять и для частных лиц, тоже с помощью машин. Все путешественники, видевшие этот завод, не могут вдоволь надивиться хорошему его расположению и принуждены сознаться, что нигде не встречали такого совершенного железного завода. Но при преемниках Петра как флот вообще,

83
так и упомянутый теперь завод в большом небрежении, и лучшие мастера, привлеченные Петром I с большим трудом, разошлись в разные стороны. Хоть генерал-лейтенант Геннин (Hennin), которому нынешняя императрица поручила восстановить этот завод, и прилагает к нему много старания, однако ж по сю пору не может еще его кончить.

VII

1.  Конечно, есть разные следы, по которым можно достаточно судить, что Петр I охотно бы распространил свой флот так далеко, что мог бы высылать поселения и в другие части света. Все искатели приключений, которые являлись к нему с подобными предложениями, выслушивались с жадностью, например мадагаскарские морские разбойники и зеландский проповедник, Гаттинга (Hattinga), предлагавший Петру основать поселение в областях, лежащих к югу от Батавии. Однако ж Петр I никогда не приступал к исполнению таких предприятий на самом деле, отчасти из страха к морским державам, отчасти же, и это главное, что в России нет лишнего народа, да и надобно еще заселять много пустынной земли в государстве.
2.  Зато на сухом пути Петр I сделал две попытки для расширения своих пределов против калмыков и других обитающих в Азии татарских народов и для заселения своим народом тамошних пустынных стран. В 1714 году губернатор Сибири, князь Гагарин (Gagarin), сообщил Петру известие о большой реке в Хивинской Татарии, которая называется Дарья (Daria) и приносит в большом изобилии золотой песок, но хивинцы, по нерасположению к другим народам, запрудили ее устье в Каспийское море и отвели в одно внутреннее озеро. Петр I думал, что такой клад получит в его руках употребление гораздо полезнее, чем в магометанских, и решился овладеть им, если возможно. Сперва, чтобы разведать точно положение места, он отправил в Хиву князя Черкасского (Zerkessischen) по имени Александр Бекович (Bekewicz) в качестве посланника под тем видом, что желают завести торговые сношения между Россиею и Хивой. Когда, вернувшись оттуда, он принес удостоверение о действительном существовании этой золотой реки, Петр отправил его в другой раз туда, но с отрядом из 5 или 6 тысяч человек, большею частью шведских пленников, по принуждению поступивших в русскую службу, с приказанием основать прочное поселение на хивинских берегах, а для подкрепления этого отряда туда же послано из Астрахани несколько галер и других вооруженных судов.

84
Упомянутый князь дошел благополучно до этой страны, несмотря на трудный поход, который должен был делать по песчаным степям, и заложил кой-где на морском берегу крепости и земляные укрепления. Хивинцы прикинулись очень ласковыми, уступили русским все, чего они хотели, и внушили такую доверчивость князю, что он допустил уговорить себя разделить свои войска для удобнейшего их содержания и разместить по стоянкам. Но только что сделал эту ошибку, как поднялся разом весь хивинский народ, застал своих гостей врасплох, содрал с живого вождя их кожу и произвел такое побоище между русскими и шведами, что изо всего отряда не больше двух или трех остались целыми и могли принести известие об этом несчастии. Для Петра это было тем еще прискорбнее, что он должен был скрывать его и оставить без отмщения по невозможности подступа к хивинцам.
3.  В то же почти время упомянутый князь Гагарин отрядил одного полковника по имени Бухольц (Bucholz) со всем находившимся в Сибири правильным войском и всею тамошней артиллерией в Калмыцкую область, в Ямышову (Jamyschowa)*, для постройки там крепости и овладения лежащим вблизи ее соленым озером, снабжавшим всех соседних народов солью, чтобы тем легче обуздать их. Сначала все шло счастливо, и русские построили крепость без малейшего сопротивления, но прежде чем могли снабдить ее съестными припасами, контаиш двинулся к ней со всеми своими силами и держал ее в облежании до тех пор, пока гарнизон нашел себя от голода вынужденным сдаться, выговорив себе только свободное отступление. Контаиш не только честно исполнил свое условие, но даже позволил русским взять с собою все привезенные пушки как такие оружия, которые, по его мнению, не годились для него ни к чему, и только объявил упомянутому полковнику, что теперь он дает ему уйти потому лишь, что царь, которого приказ он исполнил, может быть, не знал, что это место его, контаиша. Но ныне уж это ему известно: так если русские опять осмелятся на такое предприятие, он велит всех их повесить на растущих вокруг деревьях. Со всем тем смуты, возникшие между калмыками по смерти контаиша, подали русским случай опять утвердиться в Ямышове, и нынешний калмыцкий хан Калдан-Шерин (Caldansherin) уступил им совсем это место, удержав, однако ж, свободу добывания соли.
4.  Потом простой частный человек, Демидов (Demidow), умел ловко снискать такую приязнь калмыков, что они дозволили ему

* Ямышская крепость Томской губернии в Бийском уезде, на правом и весьма высоком берегу реки Иртыша, на песчаном грунте, пониже так называемой пресной речки. — Примеч. А. Н. Шемякина.

85
заводить рудники в их стране и даже некоторым образом укрепиться от нападения наезднических отрядов. Пока он владел этими рудниками, калмыки оказывали ему в том всякого рода пособия и доставили случай нажить большое богатство. Но два года назад послан был туда статский советник Татищев (Tatistchew), чтобы от имени правительства взять эти рудники во владение: с тех пор стали ходить слухи, что калмыки, не желавшие иметь никакого дела с правительством, отказали в прежнем содействии и тем самым большею частью привели в упадок упомянутые рудники.
5.  В начале этого столетия русские старались тоже распространиться далее и на пределах Китая, на реке Амуре, построили город почти из 600 домов, которому и дали название Албазинский (Albasinskoi), несмотря на то что в договоре, заключенном с китайцами, было именно постановлено, чтобы русские не заводили никаких поселений на Амуре и удержались от судоходства по этой реке. Китайцы не хотели начинать из-за того войны с Россией, а наустили только соседних монголов, которые после нескольких месяцев осады покорили новый город, срыли его и перебили жителей. Впоследствии и китайцы не прежде хотели возобновить договор с Россией, пока Петр I в другой раз не отказался совсем от всяких поселений на реке Амуре.
6.  Зато на северной стороне Сибири русские в царствование Петра I завели разные новые поселения, каковы: в Мангазее (Mangasea), Шигане (Schigan), Анадыре, Охотске, Камчатке и других неизвестных местах в Европе. Все они состоят из кое-каких деревянных, обнесенных частоколом домов и обитаемы одними охотниками, которые в самых густых лесах отыскивают собольи и другие меха и должны сбирать дань с соседственных диких языческих народов, состоящую тоже в одних меховых товарах; впрочем, у них совсем нет хлебопашества, да и не может быть его по причине жестокой стужи, а потому и очень несвойственно называть эти места поселениями.
7.  С большим правом можно давать это название тем учреждениям, которые завел Петр I для занятия и населения области Ингерманландии и городов Петербурга и Кронштадта и куда в последние 15 лет его жизни после флота особенно обращены были его помыслы и намерения. Вся Ингерманландия, в начале этого столетия разоренная до основания чумой и войной, пополнилась жителями, которых он велел переселить туда с самых крайних пределов его европейских областей, и не только петербургские граждане, но и дворяне принуждены были его строгими указами там селиться и строиться.
8.  Первую мысль к построению города Петербурга подал после покорения крепости Ниеншанц великий адмирал и великий канц-

86
лер Головин, впрочем не в тех видах, чтобы переводить туда правительство страны, а только для перерыва сообщения между Финляндиею и Ливониею и иметь место (place d'armes) военных запасов, куда бы можно было свозить все воинские потребности из внутренней страны с большим удобством и меньшею опасностью и потом с большею силой направлять оттуда в обе стороны военные действия против шведов. А потому это место сперва было очень легкой постройки, а крепость и Адмиралтейство укрепляла плохая земляная насыпь, все общественные и частные дома сколочены из теса или лучше срублены из тонких бревен, улиц ни разу не мостили, несмотря на болотистую сплошь почву. Вообще все было выстроено так, что если бы когда-нибудь надобно было оставить это место, то это не принесло бы большого огорчения.
9. В таком положении оставался Петербург до тех пор, пока Петр I, после Полтавской победы и завоевания Ливонии, не возымел надежды сохранить эти завоевания, а потому и вздумал сделать его столицей своего царства и перевести туда все свои коллегии. Самые главные побудительные причины, решившие его на то, были: 1) его страсть к флоту, удовлетворить которую он не находил в Москве во все случаи; 2) сильное желание увековечить свое имя постройкой нового города и такою переменой, какую необходимо поведет за собой перенесение столицы такого большого царства, причем он представлял образцом для себя Александра и Константина Великого; 3) ненависть его к Москве за тамошние случаи с ним в его молодости, доходившая до того, что он охотно сравнял бы Москву с землей, если бы только это можно было сделать благовидным образом и без большого раздражения народа: так в 1715 году под видом надобности в каменщиках для Петербурга он запретил под строгим наказанием строить или поправлять каменные здания в Москве, хотя бы и самые ничтожные, отчего вышло, что там великое множество самых значительных домов обвалилось и обратилось в груду развалин. 4-й побудительной причиной многие приводили то, что он делал для себя забаву из благовидного оскорбления такими поступками своего народа, которого пристрастие к городу Москве было ему достаточно известно. Такое мнение они считают потому вероятным, что он не позволил оставаться в Москве и самым старшим и по множеству лет их жизни сделавшимся негодными уже ни к какой службе боярам, несмотря на то что они предлагали оставить своих сыновей на житье в Петербурге. Верно только, что страдания и вздохи подданных у него мало или совсем не принимались в соображение, но что он смотрел почти на всех людей так, как будто бы они были созданы только для его потехи; поэтому он позволял себе много таких поступков, которым нельзя дать никакой другой вероятной причины, кроме

87
той, что находил себе удовольствие в оскорблении других людей, например: принуждал своих самых главных и преданных слуг, несмотря на их болезнь, рядиться, т. е. надевать шутовское платье, и с открытым лицом разъезжать в дождь и вьюгу на длинных телегах или заставлял напиваться мертвецки придворных госпож, и не только таких, которые сами не прочь были выпить или в чем-нибудь провинились, но и очень молодых и нежных девушек, да еще угощал их пощечинами, если, по природному отвращению, они очень упорно отказывались пьянствовать.
10.  Как бы то ни было, однако ж верно, что решимость Петра сделать столицею России Петербург не может быть отнесена ни к какому другому, а только к вышеозначенному времени. Потому что тотчас по покорении Ливонии, последовавшем в 1710 году, а не прежде, он стал строить из камня С.-Петербургскую крепость, подводить каменное основание под стены Адмиралтейства, разводить там сады и строить себе для житья дома просторнее и прочнее. Случившиеся вскоре затем походы на Прут и в Поморье (Pommern) несколько отвлекли его и помешали ему тотчас же привести в действие свое намерение. Но только что увидал себя в безопасности от шведов со стороны Польши благодаря Штетинскому договору, он занялся своим замыслом усерднее: в 1714 году перевел в С.-Петербург Сенат из Москвы, в тот же год велел выстроить ряд домов, где должны были помещаться прочие коллегии и приказы. Предприятие, затеянное им в 1716 году на Шонию (Schonen) и принудившее его к поездке в Копенгаген, также и затруднения, причиненные ему сыном, в другой раз прервали его начинание. Известным образом освободившись от этих двух дел, он не допускал уже никакой остановки в исполнении своего намерения и в 1718 году перевел в Петербург все коллегии, приказал строиться там самым знатным родам и отвел всем дворянам места, которые они должны были, соразмерно их состоянию, застроить большими или малыми, каменными или деревянными домами.
11.  При таких обстоятельствах ему легко было сделать новый город С.-Петербург одним из лучших и правильнейших в Европе, если бы только хотел следовать общим правилам зодчества и прежде чем строиться, составить определенный план. Только и тут пошло точно так же, как вообще и обыкновенно идет в подобных случаях в России: сделали почин делу с исполнения его. Дома выстроили там и сям, а потом провели улицы, которые оттого и вышли по необходимости кривые во многих местах. Даже места, где стоять собственно Петербургу, были точно определены не прежде 1721 года. Глубина реки Невы там, где теперь Адмиралтейство, хоть и заставила Петра I назначить место для спуска кораблей (Stapel), и все, принадлежащее к флоту, в этой стороне, которая, впрочем,

88
по ее низменному положению очень подвержена наводнениям, а потому и не самая удобная; но все прочее население, дворянство и гражданство, должны были жить на острове, который и ныне называется Петербургским и только узким рвом отделяется от крепостцы; по этому предложению между 1713 и 1720 годами на упомянутом острове выстроены церкви, биржа, магазины, коллегии и все другие общественные и частные здания. Вскоре потом Петру пришло на мысль, что купечество и гражданство придут в более цветущее состояние, если торговля большею частью будет в Кронштадте, и потому, чтобы долго не раздумывать, каждая губерния должна была там выстроить по громадному каменному домищу, чтобы купцы могли тотчас же найти себе готовое помещение, когда он переведет туда торговлю. Только что это сделалось, ему пришла новая мысль: он хотел поднять город выше над рекой, где берега возвышеннее и безопаснее от наводнения: по этому предначертанию тут тоже поставлены разные общественные и частные домы. Но напоследок он решился перенести весь город на Васильевский остров (Wassilyostrow), подаренный им сначала князю Меншикову, перерезать все улицы каналами, как в Голландии, и оградить стеной от неприятельских нападений почти таким же образом, как это изображено у Гоманна (Homann) на плане Петербурга, гравированном в Нюренберге. Как ни хорошо было намерение относительно разделения города, местность, однако ж, выбрана самая дурная, какую только можно для того высмотреть, так как остров сплошь болотист и самый низменный изо всех мест Петербурга, стало быть всего больше подверженный наводнениям, притом каждую весну и осень, пока идет лед или пока он ненадежен, этот остров отрезан от всякого сообщения с твердой землей, также и от прочих островов. Все эти неудобства, несмотря на то что все они ясно представлялись Петру, не могли, однако ж, остановить его намерения: все русское дворянство, хотя большинство его и выстроило на других островах огромные и дорогостоящие здания, должно было снова поставить по каменному дому на Васильевском острове, соразмерно обширности поместьев каждого и в одну черту с водою. Но только что закрыл глаза Петр, все эти строения так и остались, как были, многие из них обвалились прежде, чем имели жильцов; поэтому один генерал выразился: «В других землях время делало развалины, а в России их строят». Потому в недолгое и снисходительное царствование Екатерины русских не хотели принуждать к таким неприятным для них расходам, а по смерти ее с большою радостью они вернулись опять в Москву, без всяких сетований о покинутых за собою домах.
12. Пристрастие, питаемое русским народом к городу Москве, действительно нельзя ставить ему в вину. Кому известно хозяйство

89
русского дворянина, тот легко поймет, что пребывание в Петербурге для него должно было сделаться разорительным. Его большие расходы состоят не в дорогих платьях и домашней рухляди или в лакомом столе и заморских винах, а во множестве кушаньев и напитков произведения его отечества, в большом числе слуг обоего пола и лошадей. Все эти вещи в Москве он имеет или задаром, или по очень дешевой цене. Служителям, которые все его крепостные, ему не нужно ничего давать, кроме съестных припасов, а их так же, как и для его собственного стола, и корм для лошадей, в изобилии доставляют ему его недальние оттуда деревни. В таком близком соседстве его крестьяне справляют для него необходимый извоз без ропота и без потери в его прочих доходах, да и на трапезу съестных припасов ему тем менее можно сетовать, что их, кроме пшеницы, почти совсем нельзя продать в деревне, где каждый производит столько, сколько ему нужно для своего обихода. Но в Петербурге, в соседстве которого мало или ничего не растет, ему надобно привозить съестной запас и корм для скота из очень отдаленных мест, да при том еще подвергаться такой случайности, что если у крестьян падут лошади, они так и бросят возы, а сами бегут, либо покупать все съестное на чистые деньги, да и по весьма высокой цене: это окажется чрезвычайно тяжело и неприятно для русского, которого доходы состоят больше в произведениях земли, чем в наличных деньгах, которых редко и залеживается много, а всего лучше они обмениваются тоже на деревни.
13. Для общего блага пребывание двора в Петербурге тоже больше вредно, чем выгодно, и это еще важный вопрос: не загораживает ли тем сам себя русский государь и не делает ли ущерба собственной власти? Из Москвы, как из среды страны, все казенные и судебные дела можно исправлять гораздо удобнее и обуздывать русских начальников (Commandanten), слишком падких на воровство, гораздо легче, чем из Петербурга, лежащего на конце государства. Из всего сказанного нами выше само собою окажется, сколько вреда выйдет для страны от Петербургского местопребывания. Против того нельзя привести ни одной выгоды, какую получит страна и какою может пользоваться в таких же, и еще в больших, размерах, если правительство останется в Москве. Какую делает это разницу, ясно показал опыт в царствование Петра II и в первых годах нынешней императрицы. Когда в 1728 году двор прибыл в Москву, не только все кассы были истощены, но и у частных лиц деньги стали так редки, что проценты поднялись от 12 до 15 на сто. Через два года потом, когда кончил жизнь Петр II, проценты понизились от 8 до 6 на сто и все кассы были до того полны, что изумительные расходы, сделанные двором в начале нынешнего царствования, не произвели никакого недостатка в деньгах;

90
зато теперь, после того как двор несколько лет кряду оставался в Петербурге, вся страна пришла в очень бедственное положение, хотя ее и не облагали новыми повинностями, кроме рекрутской и поставки лошадей, и недостаток в деньгах слишком стал заметен во всех кассах.
14.  Все, что можно сказать лестного в этом случае, что двор в Петербурге ближе к европейским делам и имеет на них больше влияния, да и с большею скоростью и силой может приводить в исполнение предприятия, на которые он решится. Но если взглянуть яснее на дело, окажется, что все рассуждение покоится на ложном основании. Правда, что русский государь в Петербурге ближе к шведам, чем в Москве. Только вопрос: не лежит ли Петербург слишком близко к шведским пределам, чтобы можно было с успехом переводить туда местопребывание государя и, естественное последствие того, сокровища такого обширного царства? Потому что если шведам нападение удастся (что совсем не невозможно при той запутанности, в какую вскоре придет теперешняя неизвестность преемничества престола в России), они легко могут ворваться между Выборгом и Кексгольмом и разграбить лишенный всяких оборонительных укреплений Петербург, обратить его в пепел и нанести тем бедственный и чувствительный удар всей монархии.
15.  А к Турции и Польше, на действия которых русский двор наверное имеет больше причин обращать внимание, чем на шведские, Москва гораздо ближе Петербурга; относительно же всех прочих европейских держав расстояние обоих городов почти одинаково: Рига, эти ворота, которыми ныне все идущее из Европы проходит в Россию, составляет почти равносторонний треугольник. По теперешнему почтовому пути Москва на 200 верст дальше Петербурга от Риги. Но причина того — что обе дороги идут вместе до Новгорода, а если бы захотели сыскать прямую дорогу на Ригу, эта разница сделается по крайней мере очень ничтожной, если только не исчезнет совсем.
16.  Но положим, что Петербург действительно ближе Москвы к европейским государствам, все же это принесет двору мало выгоды в случае военных действий: окрестности Петербурга на 20 миль кругом не производят ничего другого, кроме леса и болот, почему и жители не находят достаточного содержания, не говоря уже о значительном числе войска. По этому случаю необходимо надобно перевести не только полки во внутренние области царства, но там же устроить и магазины с продовольствием и платьем. Таким образом, когда потребует надобность двинуть в поход войско, это можно будет сделать гораздо легче в случае близости двора и удобства улаживать всякие затруднения, нежели в том случае, когда

91
еще нужно сначала вести о том переписку да ждать приказов при всяком подъеме в поход.
17.  Хоть и могло бы казаться с первого взгляда, что пребывание двора в С.-Петербурге должно быть выгодно для торговли, но опыт показывает противное. Сбыт произведений, потребляемых двором, составляет только малую часть торговли, которую Россия ведет с иностранными землями. Лучшая часть ее состоит особенно в том, что товары русских купцов легко и часто сбываются в других государствах и, следовательно, требуются и вывозятся тем в большем количестве. Для достижения этой последней цели особливо нужно обращать внимание на то, чтобы на русские товары, вообще тяжелые, как можно меньше налагать расходов, а достичь этого решительно невозможно, пока съестные припасы останутся в высокой цене на месте отправки товаров; стало быть, так же дорого обойдется и требуемая для того необходимая работа. Но нельзя избежать этой дороговизны там, где имеет пребывание такой большой двор, как русский, особливо когда все съестные припасы, как бывает в Петербурге, привозятся туда из очень дальних мест; а это служит причиной, что от пребывания там двора должна пропасть большая часть выгоды, какую в иных случаях могла бы найти торговля.
18.  Изо всех этих обстоятельств естественным образом нельзя сделать никакого другого вывода, кроме того, что сколько бы усилий ни употреблял русский двор и какие бы ни выдумывал средства, чтобы русских привязать к Петербургу, он никогда, однако ж, не дойдет до того, чтобы они добровольно предпочли это место своей так нежно любимой Москве и что вместо того, как только рушится плотина, удерживающая их в Петербурге, и им дозволено будет последовать своей привязанности, они непременно воротятся к могилам своих предков.

VIII
Насколько русские подвинулись к наукам в правление Петра I, какие меры принимал он для их образования в этом и какую замечал от того пользу?

1.  Выше, при рассмотрении второго вопроса, было доложено, какие старания употреблял Петр I для распространения большей учености между своим духовенством и как далеко оно успело в этом.
2.  Сначала думал он дать достаточное образование своему дворянству отправкой его в чужие края, как насмотрелся он у других европейских народов. А потому только что воротился из первого

92
большого путешествия, он отправил довольно значительное число очень грубых и невежественных молодых людей из самых знатных семейств страны в Англию, Голландию, Францию и Италию. Но так как они принесли оттуда немного больше способности, чем взяли ее с собою, то наконец он заметил, что им недостает и начальных оснований, а потому и думал, как бы вознаградить этот недостаток заведением необходимых училищ и академий.
3.  Почти около того времени началась у Петра связь с бывшей потом императрицей Екатериной, находившейся в услужении у пробста в Мариенбурге, Глюка (Gluck): при покорении этого места она взята была вместе с ним в плен русскими и проведена в Москву. Это подало Петру I случай познакомиться с означенным пробстом и посоветоваться с ним о заведении училищ. Этот человек, имевший не больше сведений, сколько обыкновенно можно найти у шведского деревенского пастора, но со всем тем по знанию русского языка считавшийся в глазах Петра I светилом мира, был по своим воззрениям не в состоянии подать ему никакой другой мысли, кроме той только, чтобы завести такие же училища, какие обыкновенны в Ливонии, и дети там должны учиться катехизису, латинскому языку и другим школьным предметам. Петр I одобрил этот совет и поручил привести его в исполнение тому же пробсту, назначив ему нужные для того деньги и просторный дом в Москве. Пробст выписал потом себе лютеранских студентов богословия и устроил свое училище совершенно по правилам шведского церковного устава; а чтобы тут не было ни в чем недостатка, перевел плохими стихами по-русски разные лютеранские песни, которые должны были дети благоговейно петь перед уроками и после них.
4.  Смешная сторона этих заведений и плохие успехи такого обучения у русского юношества до того бросались в глаза, что эти училища не могли просуществовать долго. Так Петр   I скоро и закрыл их и предоставил на попечение родителей сообщать детям начальные научные сведения либо с помощью частных учителей, либо в лютеранских училищах в Москве, либо же посредством тамошних католических священников. Вместо того обратил исключительно свои заботы на то, как бы сделать свое дворянство сведущим в инженерной науке и мореплавании, и для этой цели завел разные академии в Москве и Петербурге, где бы обучать можно было юношество в этих обоих науках, а также и в математике.
5.  На том несколько времени и оставалось его рвение к наукам; если же он и предпринимал еще что-нибудь для их успешности, то это относилось только к одним физическим и хирургическим опытам, в которых находил он особенное удовольствие.
6.  Но после того как в 1717 году французская Академия Наук приняла его в свои члены, это возбудило в нем сильное желание

93
основать такую же Академию и в своем царстве. Его понятия о науках были не довольно ясны, чтобы он сам собой мог выбрать из них, какие полезны для его страны, а какие нет. Еще сбивчивее стали его понятия благодаря совещаниям, какие вел он по этому предмету с некоторыми учеными, вовсе незнакомыми с природными свойствами России. Напоследок, в 1724 году, он решился сделать французскую Академию совершенным образцом для своей и для придания ей блеска в самом начале старался с помощью большого жалованья набрать туда нескольких ученых с большою известностью, как, например, Вольфа, Германа, Делиля и Бернулли, и на расходы для того назначил доходы с таможен Нарвы, Дерпта и Пернова, доходившие ежегодно до 25 тысяч рублей. Впрочем, он жил после того так недолго, что не мог иметь удовольствие видеть в ходу это учреждение. Но придворный врач его, Блументрост, который должен быть тут председателем, с 3 тысяч рублей жалованья, пользуясь доверием к нему императрицы, так подвинул вперед это дело, что Екатерина утвердила Академию; он умел постоянно поддерживать ее и при Петре II, несмотря на большинство сенаторов, которые считали ее бесполезным и плохо обдуманным делом, не приносившим никакой пользы стране, и, следовательно, охотно бы поберегли издержки на это.
7.  Хотя в нынешнее царствование Блументрост в немилости и отрешен от его должностей, но как императрица все же показывает вид, что охраняет все учреждения Петра I, то и не только оставила за Академией назначенную ей ежегодную сумму, 25 тысяч рублей, но при своем приезде в Петербург еще подарила ей 30 тысяч рублей на уплату долгов и при том управление ею поручила сперва тайному советнику Кейзерлинку, а по отправке его посланником в Польшу — камергеру Корфу. Но этот последний вел хозяйство так неосторожно, что в начале настоящего года Академия задолжала свыше 30 тысяч рублей; а так как теперешнее время едва ли дозволит двору сделать опять такую большую ссуду, то нечего и ждать другого, кроме скорой несостоятельности (банкротства) и совершенного упадка этого учреждения.
8.  Если спросят о пользе, какую получала Россия от всех этих дорогих учреждений, то лучшее, на что можно еще указать, это несколько способных геодезистов, доставляемых математическими училищами. Бесполезность поездок за границу Петр I знал и сам еще задолго до своей смерти и потому наконец совсем больше не посылал своих молодых русских в чужие края. А нынешнее правительство думает, что попытки ограничить самодержавие по кончине Петра II надобно приписать республиканским правилам, которых русские набрались на чужбине, а потому теперь и довольно скупо на выдачу позволения ехать за границу.

94
9. Академия Наук за большой капитал, на нее израсходованный в продолжение 12 лет, до нынешнего дня не может показать никаких других плодов, кроме того, что русские имеют теперь свой собственный, по Петербургскому кругозору (горизонту) составленный календарь, читают на своем языке Ведомости; что некоторые немногие немцы, выписанные в Россию в качестве адъюнктов, сделались так способны к математике и философии, что выслужили теперь от Академии пенсии от 600 до 700 рублей, потому что между природными русскими ни один еще не достиг того, чтобы признали его способным к профессорству. Также и вся Академия сама собой не так устроена, чтобы Россия могла обещать себе от нее в будущем самую малую пользу: это достаточно видно из печатных записок (Memoires) Академии, в коих обращается главное внимание не на языки, нравственные науки, не на народное право и историю или практические части математики — единственные знания, могущие принести существенную пользу России, — а на алгебру, теоретическую геометрию и другие части так называемой высшей математики, критические исследования жилищ и языков древних вымерших народов или на анатомические наблюдения над людьми и животными, что все русские считают за бесполезные и никуда не годные бредни, а потому и неохотно отдают своих детей в Академию, несмотря на то, что там все коллегии читают бесплатно. От того и выходит, что в этом заведении часто бывало больше профессоров, чем студентов: молодые люди нарочно выписываются из Москвы и поощряются денежным вспоможением, чтобы у профессоров было хоть сколько-нибудь присутствующих на их чтениях.

IX
Насколько изменились у русских одежда, нравы, обычаи и склонности?

1.  Преобразование в одежде и покрое введено только между дворянами, чиновниками и гражданами, а священникам и крестьянам дано на волю сохранить бороды и одеваться по старинному покрою. Борода еще поныне у попов составляет существенную часть внешности. Перемена одежды немного стоила трудов для Петра I. Все с охотою уступили его воле и находили тут только тот один порок, что немецкий сюртук, особливо в таком холодном климате, не так хорошо прикрывает, как русский, но все же столько же требует сукна.
2.  Но борода нашла множество стойких защитников, особливо между простолюдинами, которым пришло в голову, что подобие Божие опозорится, если у человека отнимут это украшение, а по-

95
тому и многие из них лучше положат голову под топор, чем лишатся своих бород. Хотя Синод обнародовал особенное сочинение, где очень подробно доказывается, что борода не принадлежит к подобию Божию, со всем тем между гражданами еще очень много таких, которые не хотят признавать силу этих доказательств и лучше перенесут все, чем подвергнут свои бороды бритве. Это подало повод правительству обложить податью свободу ношения бороды, и они платят ее каждый год охотно и добровольно.
3.  Весь остальной народ так вовсе отстал от прежней привычки к своему платью и бороде, что если бы когда-нибудь он взял опять прежнюю волю и восстановил свой старинный образ правления, то уж наверное не выбрал бы опять своего прежнего покроя.
4.  Точно то же можно сказать и об обычаях: в России прежде было в обыкновении, например, венчать невесту с закрытым лицом, в средине свадебного стола вести ее в постель и потом приносить за этот стол приметы ее невинности на рубашке. Все состоятельные люди, даже значительные купцы и граждане, находят уже чрезвычайно нелепым и неприличным этот и подобные странные обычаи на свадьбах и при других случаях, хотя они и ныне еще соблюдаются простолюдинами, особливо областными.
5.  Потом нельзя также предполагать, чтобы женщины, которые по старинной русской обрядности должны были вести жизнь чрезвычайно уединенную и не смели почти ни с кем говорить, охотно лишились бы той свободы, какую получили в правление Петра I, хотя она еще и ныне очень стеснена и далеко не доходит до той, какая во Франции и Польше или даже только в Германии; да вообще говоря, это и не очень бы удалось их мужчинам до свадьбы, потому что страсти у них живы и редко сдерживаются воспитанием, и когда они влюбятся, история любви их вообще бывает очень короткая.
6.  Наконец и значительные люди обоего пола, даже многие из граждан, усвоили себе от обхождения с иностранцами больше вежливости и более точного соблюдения введенных в Европе правил благоприличия. Впрочем, этого у них не очень-то вдоволь, и слишком странно видеть, что первостепенные люди очень грубо нарушают эти правила. Во всех прочих статьях: в еде, питье, убранстве комнат и прочем — русский и ныне старинный русак: молодой русский дворянин, как бы ни долго жил в чужих краях и усвоил себе очень приличное и вежливое обращение, по возвращении в отечество и в руках своей семьи все же опять втягивается в свою прежнюю животную жизнь, так что видевшие его год назад в другом месте больше уж и не узнают его.
7.  Но что всего меньше могут сбросить с себя русские, это неодолимое отвращение к тем правилам, которые при Петре I вве-

96
дены в государственное управление, и пламенное желание освободиться от карательного меча иноземцев и видеть восстановление у себя образа правления на прежних основаниях. Память Петра I в почтении только у простоватых и низшего звания людей да у солдат, особливо у гвардейцев, которые не могут еще позабыть того значения и отличия, какими они пользовались в его царствование. Прочие хоть и делают ему пышные похвалы в общественных беседах, но если имеешь счастье коротко познакомиться с ними и снискать их доверенность, они поют уже другую песню. Те еще умереннее всех, которые не укоряют его больше ни в чем, кроме того, что приводит против Петра Штраленберг в описании северной и восточной части Европы и Азии, с 229 по 258-ю страницы, и это стоило бы прочитать: большинство их идет гораздо дальше и не только взваливает на него самые гнусные распутства, которые стыдно даже и вверить перу, и самые ужасные жестокости, но даже утверждает, что он не настоящий сын царя Алексея, а дитя немецкого хирурга*, которое якобы тайно подменила царица Наталья вместо рожденной ею дочери, и умеют рассказать о том много подробностей. Этой причине они приписывают не только его склонность к иноземным нравам и обычаям, но и к разным хирургическим операциям, каковы: дергание зубов и другое подобное, также и то, что он стеснялся в знатном обществе, обходился там не лучше, чем с простыми ремесленниками, наконец нежелание его иметь себе помощницей русскую или иностранную княжну и выбор в жены простой крестьянской девки из Ливонии, да еще побывавшей в разных руках, прежде нежели дошла до него. Об его храбрости и прочих приписываемых ему качествах у них совсем другое понятие, нежели какое составили о том за границей, и большей части его дел они дают очень странные, не слишком-то для него почетные причины. Все его новые распоряжения и учреждения они умеют превосходно обращать в смешную сторону; кроме того, Петербург и флот в их глазах мерзость, и уже тут не бывает у них недостатка в доказательствах для подтверждения этого положения. Да и заведение правильного (регулярного) войска, считаемое всем светом за величайшую пользу, доставленную царству Петром I, для них бесполезно и вредно; бесполезно по их твердой уверенности, что только бы они сами сидели смирно и не мешались без надобности в ссоры, а то никто не нападет на них из соседей, и что во всяком случае довольно с них и старых военных порядков для удаления врага от своих пределов; вредно потому, что считают правильно обученное войско новыми узами, которые вполне подчиняют их самовластному произволу государя, как бы ни был он несправедлив

* По басням других, это дитя от Тихона Стрешнева.

97
и странен, лишают их всякого покоя и удовольствия, какими они могли бы наслаждаться на родине, и принуждают их служить на войне, которая в подобном случае, по мнению их, великая беда, а для тех, которые служат тут по доброй воле, — большая глупость. 8. Их рассуждения об этом предмете своеобразны. Если приведешь им на ум пример других европейских народов, у которых дворянство ставит себе в величайшую почесть отличаться военными заслугами, они отвечают: «Много примеров такого рода доказывают только то одно, что на свете больше дураков, чем рассудительных людей. Коли вы, чужеземцы, можете жить для себя, а со всем тем подвергаетесь из пустой чести потере здоровья и жизни и в этом только и ставите такую честь, так покажите нам разумную причину такого поведения. Вот коли вы из нужды служите, тогда можно извинить вас, да и пожалеть. Бог и природа поставили нас в гораздо выгоднейшие обстоятельства, только бы не мутили нашего благоденствия иноземные затеи. Земля наша такая обширная, а нивы такие плодородные, что ни одному дворянину не с чего голодать: сиди он только дома да смотри за своим хозяйством. Как ни маловато его имение, хотя бы и сам он должен был ходить за сохой, ему все же лучше, чем солдату. Ну а кто мало-мальски зажиточен, тот пользуется всеми утехами, каких может желать с рассудком: вдоволь у него и пищи и питья, одежи, челяди, повозок; тешится он, сколько душе угодно, охотой и всеми другими забавами, какие бывали у его прадедов. Если нет у него вышитого золотом и серебром платья, ни пышных колымаг, ни дорогого убранства покоев, не пьет он никаких нежных вин, не ест заморского лакомого куска, так зато он тем счаслив, что и не знает всех этих вещей, не чувствует и никакой охоты к ним, а живет себе на своих природных харчах и напитках так же довольно и здорово, как и чужеземец на своих высокопрославленных сластях. Да при таких-то обстоятельствах что нас заставит бросать свой покой и прохладу, подвергать себя тысяче трудностей и опасностей из-за того только, чтобы достать себе какой-нибудь чин или отличие, которое так мало помогает нашему благополучию, что даже еще идет наперекор ему? Вот когда недруг нападет на наше отечество и придет наше благосостояние от того в опасность, тогда мы обязаны собраться вместе и, подвергнув себя всяким невзгодам, помогать своему государю оборонять наши пределы. Это всегда мы и делали честно, без иноземной помощи и предводительства, и с таким успехом, что с тех пор как успокоились смуты, наделанные у нас сто лет тому назад иноземцами же, ни один враг не добыл у нас ни пядени земли, мы же еще взяли назад все области, какие отхватили у нас по случаю тех смут соседи, кроме только неплодородной Ингер-

98
манландии: все это сделали мы по доброй воле, со всем удовольствием, потому что знали, что деремся за свое собственное благо и что как выдержим опасность, так пожнем в мире плоды наших усилий у себя, на родине. А теперь после того, как вы-то, иностранцы, внушили нашему государю такие правила, что войско следует держать всегда, в мирную и военную пору, нам уж нечего и помышлять о таком покое. Ни один враг не намерен нас обижать. Напротив того, наше положение делает нас достаточно безопасными. А тут только что замирились, думают уж опять о новой войне, у которой зачастую и причины-то другой нет, кроме самолюбия государя да еще его близких слуг. В угоду им не только разоряют не на живот, а на смерть наших крестьян, да и мы-то сами должны служить, да и не так еще, как в старину, пока идет война, а многие годы кряду жить вдалеке от своих домов и семейств, входить в долги, между тем отдавать свои поместья в варварские руки наших чиновников, которые за уряд так их доймут, что когда, наконец, придет такое благополучие, что нас по старости или по болезни уволят, нам и всю жизнь не поправить своего хозяйства. Словом, постоянное содержание войска и все, что следует к нему, до того разорят нас и ограбят, что хоть опустоши все наше царство самый лютый враг, нам он и вполовину не наделает столько вреда. Вот как теперь у нас насильно отняли не по праву все наши старинные льготы, а мы не смей и пикнуть, пускай-де творится над нами, что угодно государю, кто же поставит нам в вину, если мы идем против насилия происками и принимаемся за все, что только можно, чтобы хоть нас-то самих освободить от несносной и неправедной тягости?»
9. Если возразят им на то, что, положим, при своих старых порядках они в состоянии были защищать свои пределы, однако ж распространение этих пределов не могло бы быть без обученного войска, они отвечают: «Земля наша довольно велика, и потому распространять ее не для чего, а разве только населять. Завоевания, сделанные Петром I, не дают России ничего такого, чего бы не имела она прежде, не умножают и нашу казну, но еще стоят нам гораздо дороже, чем приносят дохода. Они не прибавляют безопасности нашему царству, а еще вперед, пожалуй, сделают то, что мы станем больше, чем следует, мешаться в чужие ссоры и никогда не останемся в барышах от того. Потому-то Петр I наверное уж поступил бы гораздо умнее, если бы миллионы людей, которых стоила шведская война и основание Петербурга, оставил за сохою дома, где недостаток в них слишком ощутителен. Старинные цари хоть и делали завоевания, да только таких земель, владение которыми необходимо для царства или откуда нас беспокоили разбои. Кроме того, они давали нам пользоваться плодами наших

99
трудов, поступали с побежденными, как с побежденными, делили между дворянством их земли: а на место того ливонцы чуть у нас на головах не пляшут и пользуются большими льготами, чем мы сами, так что изо всего этого завоевания не выходит нам никакой другой прибыли, кроме чести оберегать чужой народ на свой счет да защищать его своею же кровью».
10.  Если же, напоследок, захотят затронуть честь их и представят славу и великое имя, какое приобрел их народ этими завоеваниями у всех европейских народов, для которых он прежде был неизвестен совсем, они обыкновенно говорят с улыбкой: «На диво нам, что образованные люди за существенное зло, которого действия ощутительны для них ежедневно, причитают им в вознаграждение мнимую выгоду, от которой нам ни чуточку не сделается лучше. Коли не знали о них другие европейские народы, так это для них же было хуже. Неведение иноземцев не делало ничем не счастливее их, русских, и так же мало беспокоило, как если бы они не знакомы были с жителями на месяце (луне). Чуть ли еще не так, что знакомство-то с иноземцами принесло за спиной у себя проклятие, потому что с тех пор, как они удостоились этого знакомства, пропало все их благосостояние. Их государь пользуется у своих подданных всяким почетом, какого только может требовать человек смертный. Захотят чествовать его также и другие народы, это будет приятно для них, русских. А если иноземцы не делают того, так русские не думают, будто бы ему была такая большая надобность в пригоршне с пустом, чтобы для того они должны были жертвовать всем своим покоем и привольем. Да для них и все равно, какие бы чувства ни питали к ним иноземные народы: во всяком случае они отплатят им такою же взаимностью».
11.  Вообще изо всех иноземных выдумок для русских нет ничего смешнее, как если станешь говорить им о чувстве чести и хочешь тем заставить их сделать или не делать чего-нибудь. Тоже выйдет напрасный труд, если захотят втолковать им, как мнение другого лица, которое не может им ничего приказывать, в состоянии сделать их счастливыми или несчастливыми без всякой причины с их стороны или побудить их к поступку, противному их выгодам. Оттого-то Петр I ни при одном своем указе не нашел такой охотной покорности, как при запрещении поединков, да и по сию пору никто из русских офицеров не подумает требовать удовлетворения в случае бесчестия, нанесенного ему равным лицом, а строго следует предписанию Указа о поединках, повелевающего оскорбленной стороне подавать в подобных обстоятельствах жалобу, а потом виноватому всенародно просить у него прощения и восстановить его честное имя; просителю нечего и заботиться об упреке за то от своих земляков.

100

X
Населеннее ли прежней нынешняя Россия?

1.  Русский народ очень плодлив по природе. Проезжая по стране, видишь все крестьянские дворы полнехоньки детьми. Почти все люди простого звания женятся так рано, как только для них возможно. Их поощряет к этому обстоятельство, что ни жена, ни дети не бывают им в тягость. Жена должна, да и в достаточных силах, заслуживать себе хлеб трудами своих рук, а множество детей — богатство для крестьянина. Девушки, какие только живут в своей родной деревне, недолго засиживаются у отцов, и старых девок почти не встретишь нигде. Если им надо быть в услужении и господа останавливают их замужество, они обыкновенно без священника играют свою свадьбу и хоть и наплодят детей, однако ж редко бывает слышно о детоубийствах. Напротив, они еще очень заботливо воспитывают детей в надежде получать от них пропитание себе впоследствии. Этому немало помогает то еще, что незаконнорожденное дитя не взваливает на шею матери ни церковной епитимьи, ни денежной пени и не мешает ей достать себе мужа одного с нею звания.
2.  Сверх того у русских исстари, даже в последнюю шведскую войну, было в обыкновении уводить с собою всех людей, каких только можно, в тех землях, куда они вторгнутся: мужчин, женщин и детей — и тащить их с собой в Россию, где волей и неволей крестят их в свою веру и женят на своих крепостных природных русачках.
3.  Все такие прибавки естественно должны бы теперь сделать Россию очень населенною. Со всем тем, едва ли не все дворяне жалуются, что у них не довольно подданных для обрабатывания земель и что их очень убавилось с начала нынешнего столетия.
4.  Причины, которым они приписывают такую чрезвычайную убыль, следующие: 1) Великое множество людей, выведенных из страны Петром I отчасти в качестве рекрутов, отчасти же согнанных им как наемных работников на постройки крепостей, пристаней и каналов: изо всех их не вернулось назад и 30-й доли от того, что распоряжения об их продовольствии были такие жалкие, что большая часть этих работников умерли с голода, не добравшись до места. 2) Необычайные налоги, какими облагали страну в военное время и собирали их жестокими насильственными средствами, что и заставило великое множество крестьян бросить дворы их и удалиться с семействами в соседние земли, особливо в Польшу, так как в России никто не смел взять их к себе под строгим наказанием: в последний Польский поход русские в одной Литве открыли и отправили опять в Россию до 200 тысяч (?) та-

101
кой крестьянской сволочи, однако ж довольно много из этого числа опять убежало в Польшу.
5.  К этим причинам можно еще прибавить страшное пьянство, распространенное между русскими и каждый год губящее великое множество людей из взрослых. Не проходит ни одного праздника, чтобы во всех больших городах не отвозили в полицию множество простолюдинов, либо опившихся, либо лежавших замертво пьяными на улицах и замерзших, и если русский приходит в бедность и нужду, нет ничего обыкновеннее, что он старается прогнать свое горе, пьянствуя до тех пор, пока не попадет в смертельную болезнь.
6.  Между детьми, особливо в деревне, делает ужасные опустошения оспа. Считают, что из одержимых этою болезнью умирает по крайней мере три четверти. Причина та, что люди совсем не умеют беречься в этой болезни: когда больной жалуется на жар, стараются облегчить его разными наружными прохлаждениями.
7.  Наконец можно предупредить это зло определением в деревни способных окружных врачей да уничтожить и прочие причины, до сих пор опустошавшие страну, если б Россия была настолько счастлива, чтобы получила одного за другим трех или четырех Соломонов и они правили бы ею в мире и спокойствии, главное внимание обращая на   умножение жителей, которых Русское царство в состоянии прокормить в 30 раз больше теперешнего, также и на благоразумное исправление государственного хозяйства и доходов: при таком управлении несомненно, что Россия возьмет верх над всеми соседними государствами и со временем опять будет иметь возможность посылать такие же большие толпы людей на Восток или Запад, как это делала она тысячу лет тому назад.
8.  Впрочем, если только можно дать веру мнению некоторых, неглупых впрочем, врачей, то Провидение поставило уже преграду подобным предприятиям и послало русскому народу внутренний вред, который не только мешает его размножению, но должен заметным образом убавить и настоящее его число и привести его в невозможность решаться на сколько-нибудь значительные предприятия. Они разумеют здесь любострастную болезнь, которая, благодаря сообщению с Польшей, распространилась в России от южных областей до самых крайних северных и восточных пределов, заразила уже целые семейства между горожанами и крестьянами и делает тем более быстрые и плачевные успехи, что по своему качеству она не может излечиваться самой природой, подобно другим болезням, а необходимо требует врачебного пособия. Но простые люди в России не могут иметь его, отчасти по своей бедности и редкости врачей, отчасти не хотят у них пользоваться из скупости, а пособляют себе разными шарлатанскими средствами, которые только еще усиливают это зло. Не говорю уже о том, что ут-

102
верждают многие ученые врачи, будто бы под 60 градусом северной широты и еще севернее любострастная болезнь никогда не может быть излечена основательным образом по причине тамошнего скорбутного воздуха, откуда простое следствие то, что в продолжение ста лет население в России будет еще гораздо более жидкое, нежели, по той же причине, в теперешней Испании, несмотря на ее теплый климат. Однако ж не беру на себя утверждать это мнение, а предоставляю его суждению более опытных естествоиспытателей.

XI

Сколько приблизительно жителей в России и сколько там священников?

1.  Подлинного числа жителей в России по сю пору не могут сказать сами ее государи. Но сколько горожан и крестьян в стране, это наконец еще можно теперь отгадать приблизительно. Потому что когда Петр I захотел изменить старинный способ податного сбора (modum collectandi) и вместо обыкновенной прежде поземельной подати ввести поголовную, все дворяне, также и должностные люди по своим поместьям должны были подать точный список всех своих подданных мужского пола, от престарелого старика до самого маленького ребенка. Эти списки царь велел поверить потом офицерам, которых для этой цели послал объезжать всю страну.
2.  По этим листам, число всех податных мужского пола лиц в России, т. е. горожан, крестьян и оседлых татар, которые все вообще должны платить поголовную подать и ставить рекрут, — 5 миллионов 198 тысяч человек. Если в обыкновенной соразмерности женского пола считать несколько менее, чем вдвое против того, то вся сумма будет простираться до 10 миллионов.
3. Русских дворян с их семействами вообще считается до 500 тысяч, приказнослужителей, составляющих особый разряд, до 200 тысяч, и священников (духовных?) с их женами и детьми до 300 тысяч душ.
4.  Жители покоренных областей, не состоящие под поголовною податью, а справляющие общественные повинности по шведским порядкам, могут составить всего от 500 до 600 тысяч душ.
5.  Казаков с их семействами в Украине, на Дону и Яике и в пограничных городах считается от 700 до 800 тысяч душ; сибирских народов: татар, остяков, монголов, братских (башкир)*, тунгузов, вогуличей и как бы они ни назывались, считают вообще, хотя и без

* Или бурят, живущих около Байкала.

103
всякой верности, до одного миллиона. По такому счислению число жителей этого большого царства доходило бы от 13 до 14 миллионов.
6. Священников в России не громадное число, потому что, по новому Регламенту, никто не может быть посвящен такой, у которого нет своего прихода, и частным лицам запрещено держать домовых попов. Светские (белые) священники в деревне должны нести все повинности, и так же, как и крестьяне, ходить за сохою. Кроме протоиереев в городах, все они живут в большом пренебрежении. Дворянин редко посадит за стол своего попа, и только что этот скажет предобеденную молитву, его отсылают к домашней челяди. Впрочем, епископы и игумены в большей чести и живут в довольстве. Простым монахам житье плохое и так мало почета, что достаточные люди немного заохачиваются поступать в духовное звание.

XII
Много ли денег приносит Россия?

1.  Доходы России вовсе несоразмерны с величиной этого царства. Петр I смог увеличить обыкновенные доходы в свое царствование не свыше 9 и 10 миллионов рублей, а по кончине его не слышно, чтобы они умножились заметным образом. Доходы от взятого в казну имущества и денежных пеней не много заслуживают внимания. Подобные доходы обыкновенно как только поступят, так и расходуются и делятся между любимцами.
2. Как ни малозначительной кажется такая сумма в России, она, однако же, значит гораздо больше, нежели в другом государстве, и во времена Петра I ее доставало на покрытие всех его великих предприятий и учреждений. Все содержание его двора, стол, одежда и конюшня стоили ежегодно не свыше 50 тысяч рублей. Гражданские чиновники снабжались содержанием из канцелярских доходов. Содержание природных русских вообще было ничтожное, и большая часть министров, сенаторов и советников, даже сам великий канцлер, служили без жалованья. Офицеры тоже получали небольшое вознаграждение. Русский капитан получал в месяц 8 руб., поручик 6, прапорщик 4, солдат на весь год получал без малого 11 руб., включая тут же и его одежду и 12 четвериков муки, стоившие внутри страны правительству не больше полутора рублей. Рекрутов и наемных рабочих должна была ставить страна особенно, и в комиссариате, на который назначена была подушная подать, соблюдалась такая строгая бережливость, что в конце года, даже в военное время, оставалась в кассе значительная сумма. Это потому, что лишь только офицер получит позволение куда-нибудь поехать, он теряет свое жалованье; а так как в царствование Пет-

104
ра II подобные позволения давались в таком большом числе, что часто прапорщик должен был начальствовать целым полком, притом же очень не радели и о пополнении войска, то при кончине этого государя как военная казна, так и все другие были так запасны, что теперешняя императрица при вступлении на царство нашла для себя довольно денег на всю свою роскошь. А когда этот источник иссяк, старались пособить себе сбором старой податной недоимки и других долгов правительству, которые опасались вымогать у крестьянина в те счастливые времена Петра II. Эта мера хотя и принесла опять в казну значительное число денег, но разорила многих дворян, граждан и крестьян и немало последних выгнала из страны.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел история