Циркин Ю. Карфаген и его культура

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава IV. Город и повседневная жизнь

Город и его развитие

Проблема топографии Карфагена почти столь же стара, как и изучение его истории. Город был полностью разрушен римлянами, а позже на его месте был основан уже новый, практически не имевший ничего общего со старым. Археологам с трудом удается добраться до пунических слоев, и то в очень немногих местах. Поэтому гораздо больше, чем археологические данные, ¦дают сведения письменных источников. Однако сам пунический город мало интересовал античных авторов, и приходится пользоваться довольно отрывочными сообщениями, обычно вкрапленными в повествование о тех или иных событиях. Но обойти этот вопрос совершенно невозможно, тем более в работе, посвященной пунической культуре.

Карфаген был основан на полуострове (см. карту № 2). С востока его омывало Средиземное море, с севера и северо-запада — глубоко врезающийся в сушу залив, с юго-запада — большое озеро, отделенное от моря только узкой полоской земли шириной в полстадия, т. е. менее 100 м (Арр. Lib . 95). Этот полуостров соединялся с материком перешейком в 25 стадий, т. е. шириной несколько больше четырех километров ( Polyb . I , 73, 4 — 5; Арр. Lib . 95). По словам Полибия ( I , 75, 4), перешеек был покрыт холмами, что затрудняло переход через него. Полуостров был, таким образом, укреплен самой природой и походил на те мысы и полуострова, какие избирали финикийцы длн основания своих колоний ( Thuc . VI , 2).

Накануне III Пунической войны перешеек имел мощные укрепления. Апниан { Lib . 95) говорит о тройном ряде стен, перерезающих перешеек от озера до залива. Каждая стена, по его словам, была высотой 30 локтей, т. е. несколько меньше 15 м , не считая зубцов и башен, и шириной 30 футов , или немногим больше 9 м . На расстоянии двух плетров (несколько более 60 м ) друг от друга поднимались четырехэтажные башни. Сами стены внутри были разделены на два этажа, и на нижнем 114 располагались стойла для слонов, а на верхнем — конюшни,

Карта № 2. Территория центральной части древнего Карфагена

рассчитанные на четыре тысячи лошадей, запасы фуража и ячменя, а также казармы для 20 тыс. пехотинцев. Видимо, на второй этаж вели какие-то сходни, по которым можно было вести лошадей. Впрочем, исследователи сомневаются в паличии тройной стены, так как в таком случае защитники двух последних степ не могли видеть, что делается перед первой, и прийти на помощь товарищам [313, т. II , с. 27—28; 498, с. 556].

Другие источники сообщают несколько иные данные. Стра-бон ( XVII , 3, 14) и Орозий ( IV , 22, 5) упоминают только об одной стене, а Полибий, свидетель взятия города римлянами, говорит о рве и частоколе, защищающем город со сторопы материка ( XXXIX , 1). Этот ров был обнаружен с самолета в 1949 г . [498, с. 556]. Видимо, тройная линия обороны состояла из рва и частокола впереди и, может быть, двух стен разной высоты, из которых последняя и была такой, как ее онисал Аппиан [313, т. II , с. 28—30]. Стены охватывали весь город, в том числе и со стороны моря, а внутри города имелись и другие линии крепостных стен, которые делили Карфаген на три основные части: нижний город, цитадель Бирсу и пригород Мегару [458, с. 1282-1284, 1286-12-90]. Внутри стен (хотя и вне жилых кварталов) находились и некрополи.

Когда возникли все эти стены, неизвестно. Уже давно было высказано мнение, что поскольку в высокой стене на перешейке были устроены помещения для слонов, а последних карфагеняне стали использовать только в III в. до н. э., то и укрепление было построено не ранее этого века [398, т. Л, с. 176]. С этим доводом нельзя не согласиться. Но сами городские стены возникли, разумеется, гораздо раньше, уже в самом начале карфагенской истории. Высокие стены с зубцами окружали Тир: их видно на рельефе бронзовых ворот Салманас-сара III [320, табл. 47], их упоминает Иезекиил ( XXVII , И). Самые ранние сведения, нозволяюгцие говорить об укреплениях Карфагена, относятся к середине VI в. до н. э., когда Малх, чтобы захватить город, должен был сначала его осадить ( lust . XVIII , 7, 6). Эти ранние стены, видимо, напоминали тирские. Дальнейшая история карфагенских укреплений неизвестна. В середине III в. до н. э. они, как мы видели, охватывали весь город, защищая его со всех сторон с суши и с моря.

Не все, конечно, пространство внутри тех стен, которые существовали в 149 г . до н. э., было изначально занято городом. Первые колонисты высадились, по-видимому, в районе будущего порта, на плоском берегу, на который столь удобно было затащить корабли. Позже в этом месте возникло архаическое святилище — тофет (см. ниже). Здесь где-то, видимо, 116 располагался первоначальный порт, который тогда мог быть

простым отлогим пляжем с несложными приспособлениями для хранения и вытаскивания на сушу кораблей, подобно ранним портам самой Финикия [222, с. 228]. Судя по рассказу Юстина ( XVIII , 5, 8—11) об основании города, само поселение иозникло на холме Бирсы, на некотором отдалении от берега. Такое расположение самого города на расстоянии от порта не было уникальным. Месопотамский город, например, как пра-иило, делился на три части: сам город, пригород и лежащая за пригородом пристань [66, с. 116]. На некотором расстоянии от моря были расположены такие значительные центры древности, как Угарит во II тысячелетии и Афины в I тысячелетии до н, э.

По мере роста населения явно рос и сам город, пространство между Бирсой и портом постепенно застраивается. И Бирса превращается в цитадель внутри города. Первоначально Карфаген, по-видимому, напоминал старые восточные города с их запутанной планировкой и тесными узкими улочками. Вокруг города располагались могилы. Они находились на склонах 1>ирсы и широкой дугой охватывали прибрежную долипу с се-иера [207, с. 36; 367, с. 25; 505, с. 211-215].

С IV в. до н. э. начинаются значительные изменения в урба
нистической системе Карфагена. Прежде всего надо отметить,
что недалеко от старого Карфагена возникает новый город.
О нем упоминает Диодор ( XX , 44), рассказывая о мятеже
Иомилькара в 308 г . Возможно, новый город как бы охватывал
старый, а затем, уже после мятежа и изгнания сиракузских
поиск, т. е. уже в III в. до и. э., поглотил его. Несомненно,
и старом городе располагалась площадь ( Diod . XX , 44). Она
Пыла средоточием городской жизни. На ней собрались горожане
в страхе перед нападением Агафокла в 310 г . до н. э. ( Diod .
XX , 9). На эту площадь два года спустя Бомилькар собрал
большое количество граждан и убил многих из них ( Diod . XX ,
44, 3), и на ней же он был распят носле поражения ( lust . XXII ,
7, 8). Вновь на площади собрался народ в 203 г . до н. э.
при высадке римлян в Африке ( Liv . XXX , 24, 10). Эта нлощадь
располагалась между Бирсой и портом (Арр. Lib . 127), т. е.
в самом сердце городского поселения. Между тем на Востоке
обычно центром городской жизни были ворота, там находилось
городское управление и там собирались горожане [66, с. 129].
То, что ворота играли в Карфагене значительную роль, видно
из сохранения соответствующего пунического термина даже
в римское время, как ноказывает надпись из Тугги, где, как
отмечалось, долго сохранялись пунические институты [479,
с. 218—222]. Возникновение площади было обязано, видимо,
перестройке старого города. 117

Возможно, что именно в это время город нринимает правильную прямоугольную планировку. Она возникла под несомненным греческим влиянием. В греческих городах Запада нодоб-ная планировка, позже нолучившая название «гипподамовой» (но имени архитектора V в. до-п. э. Гипподама), встречается уже в VI в. до..н. э., на столетие раньше, чем на Балканах [533, с. 121]. И уже тогда финикийские города Сицилии, как показывают раскопки Мотии, принимают подобный «регулярный» вид [210, с. 220; 342, с. 567-568; 521, с. 642-643]. По-видимому, в IV в. до я. э. при восстановлении Керкуана, городка вблизи Карфагена, разрушенного армией Агафокла, там также принимается правильный план с пересекающимися под прямыми углами улицами [406, с. 517]. Вероятно, тогда же этот план начинает использоваться и в Карфагене. Новая планировка, и особенно создание площади не около ворот, а в центре поселения, по-видимому, отражает определенные изменения в самом сознании карфагенян.

Вероятно, в первой половине IV в. до н. э. строится первый, известный теперь по раскопкам, искусственный порт, представляющий собой длинный канал, отходящий от моря, шириной 15—20 м и глубиной приблизительно два метра [335, с. 21 —22; 336, с. 334—341]. По-видимому, с этим связан и первый выход города к морскому берегу севернее порта: здесь начиная с IV в. до н. э. строятся прямоугольные дома, разделенные прямыми улицами [202, с. 12].

В III в. до п. э. перестройка города продолжается. Перестраивается весь район между Бирсой и портом, как свидетельствует надпись этого времени, упоминающая о постройке новой улицы, ведущей к какой-то неизвестной нам дока еще площади Новых ворот [242, с. 116 —120]. Кстати, эта надпись свидетельствует и о том, что какие-то черты старой планировки сохраняются и в это время — приворотная площадь. На склонах Бирсы поверх давно уже не используемых могил обосновываются металлургические мастерские [366, с. 66—67; 367, с. 26].

Радикальные изменения происходят в порту. Канал оказался очень неудобным для стоянок кораблей, так как в нем отражалось любое волнение на море. Поэтому его довольно скоро (видимо, уже во второй половине IV в. до н. з.) засыпают, и вместо него и частично на его месте строят два порта, торговый и военный, соединенных друг с другом. Воздвигаются специальные эллинги для кораблей, которые туда затаскиваются. Сначала эллинги были деревянными, а в III в. до н. э. они заменяются каменными, причем их расположение несколько изменяется: они занимают радиальное положение по отношению 118 к порту. Аппиан ( Lib . 127),—Страбон ( XVII , 3, 14) и Диодор

( Ill , 44, 8) называют карфагенский порт Котоном. Полагают, что это слово имеет корень «резать, вырезать» и означает именно искусственную гавань [498, с. 557]. Остатки этого нового искусственного порта видны и сейчас. Его описание, данное Апнианом ( Lib . 96), и результаты раскопок, ведущихся здесь, позволяют, хотя археологические исследования еще не закончены, нредставить, каким был карфагенский норт в Hill вв. до н. з. Он состоял из двух гаваней: торговой и военной. Торговая имела прямоугольную форму и соединялась непосредственно с морем нроходом шириной около 70 футов ( 21 м ), закрывающимся железными ценями. Специальные ворота пели прямо из торговой гавани в город.

Затем проход вел в поенную гавань, окруженную большой стеной, не дающей, возможности увидеть, что там делается. Сама военная гавань была круглой, и но ее берегу располагались эллинги, рассчитанные на 220 судов. Вход в них украшали две ионические колонны, что, по словам Лпниана, придавало гавани вид площади, окруженной портиками. Эллинги состояли из наклонного пандуса, поднимающегося в самой высокой части на 2 — 3 м над уровнем воды в самой гавани, и двора, в котором стоял корабль. Эллинг был покрыт крышей и имел высоту 6 — 8 м , достаточную для протаскивания корабля. Если верна реконструкция Ш. Джибсон, то крыша имела стуненчатый вид и состояла из трех ступеней, постепенно повышаясь к берегу. Каждая секция кровли опиралась не непосредственно на стену, а на колоннаду и была открыта со всех сторон, в том числе и сзади, и все это давало достун в эллинг поздуху и свету.

В центре военной гавани находился круглый остров с шатром ( ox 7] vr \) командующего флотом, наварха, как его называет по греческому образцу Аппиан. Отсюда наварх мог видеть то, что делалось в порту и на море, и отсюда мог нодавать через -, трубачей и вестников различные сигналы. На острове, действительно, обнаружена высокая нлатформа, которая должна была нодниматься выше крыш эллингов и на которой, видимо, располагалось какое-то легкое сооружение, давшее историку возможность использовать термин axr ) vf |.

Полагают, что окончательно все это сооружение было завершено уже в середине II в. до н. э., т. е. незадолго до III Пунической войны [335, с. 21, 23—32 и рис. 3; 336, с. 341—344]. Однако мирным договором 201 г . до н. э. карфагенянам было занрещено иметь военный флот, а тайно соорудить такую сложную военную гавань они едва ли могли. Поэтому, вероятнее всего, она была построена до 201 г . до н. э.

В III в. до н. э., как уже говорилось, строятся и новые укрепления Карфагена. Во II в. до н. э., возможно в связи 119

с наплывом в город населения из городов, захваченных римлянами и нумидийцами, Карфаген застраивается еще плотнее. Так, на склонах Бирсы вместо мастерских металлургов появляются жилые дома [367, с. 26'— 36]. Но в городе еще оставались участки, не застроенные домами, а принадлежавшие государству и храмам (Арр. Lib . 93).

Теперь посмотрим, что же представлял собой Карфаген с точки зрения урбанизма.

В высокой части Карфагена располагалась Бирса, городская цитадель, самая неприступная часть города (Арр. bib . 128). Она .была окружена стеной с узкими воротами, которые могли закрываться, дабы не допустить врага внутрь цитадели. Перекрывалась и лестница, ведущая к расположенному в Бирсе храму Эшмуна (Арр. Lib . 130). В 146 г . до н. э. эта крепость и этот храм были последним убежищем защитников города, многие из которых предпочли погибнуть в пламени подожженного ими же самими храма, чем сдаться победителю.

Между Бирсой и портом располагался нижний город, «плоскость города» (' mq qrt ), как он назван в надписи [242, с. 117 — 128]. В этом городе недалеко от порта находилась та площадь, о которой уже говорилось. Диодор ( XX , 44) говорит, что в 308 г . до н. э. Бомилькар разделил свое войско на пять частей, чтобы достичь площади. Видимо, в то время там соединялись пять улиц [313, т. [ I , с. 78, прим. 9]. Сохранилась ли такая планиропка, неизвестно. Апииан ( Lib . 128) упоминает три улицы, идущие от площади к Бирсе. Не исключено, разумеется, что некоторые могли идти от площади в другие стороны.

По-видимому, недалеко от площади находилось и здание совета, как это видно из сообщений Диодора (ХХХТГ, 6, 4) и Ливия ( XXX , 24, 10). Где-то в этом районе располагался храм Решефа, которого Аппиап ( Lib . 127) называет Аполлоном.

Хотя территория полуострова, на котором находился Карфаген, довольно зпачительпа, более или менее плоского места, удобного для строительства зданий, было все же немного. Нижний город занимал сравнительно пебольшое пространство. Поэтому он был застроен довольно высокими и тесными домами. Это было свойственно не одному Карфагену. Такая особенность ярко проявляется уже в Тире. Страбон ( XVI , 2, 23) упоминает высокие тирские здания, превосходящие высотой римские. Изображения на ассирийских рельефах позволяют представить внешний вид домов Тира, хотя, видимо, и не тех «пебоскребов», о которых говорит географ. Это, как правило, двухэтажные дома, причем нижний этаж несколько больше верхпего. Окпа располагались только наверху, и нижпяя часть окна закрывало лась невысокой балюстрадой, опирающейся на иизкие колонки.

Такого типа верхние окна носили название «тирских», они изображены и на финикийских рельефах из слоновой кости, найденных в Ассирии. Крыши домов — плоские, часто на них встречаются какие-то веерообразные украшения, которые Р. Бар-петт принимает за деревья сада, разбитого на кровле дома 179, с. 240; 135, стб. 304-305, рис. 305; 320, с. 132, рис. 37, табл. 47, 50, 61; 413, с. 68—69, рис. 6]. Вполне возможно, однако, что это украшения типа греческих акротериев.

Подобные дома строили и финикийцы, обосновавшиеся в Африке. На детском рисунке на стене гробницы IV — III в. до н. э. изображено какое-то поселение, может быть расположенное на склоне холма, заполненное такими домами с «тирскими» окнами и полукруглыми украшениями на плоских крышах [196, с. 54, табл. 53; 379, с. 187—188]. Строились ли они в самом Карфагене или только вне его (по крайней мере пне нижнего города), мы не знаем.

В Финикии встречаются и ульеподобные, или башнеподоб-ные, многоэтажные дома круглого сечения, традиция строительства которых уходит еще во II тысячелетие до н. э., судя по находкам в Угарите [135, стб. 305, табл. 131]. Видимо, модель такого дома была найдена в святилище Тиннит и Баал-Хаммона в Карфагене: мы видим башпю, имеющую не менее трех этажей, с высокими окнами с полукруглым завершением. 11а обломке стелы виден кусочек подобного здания, но с прямоугольными окнами [214а, с. 58, рис. 4]'.

Большая же часть нижнего города была заполнена домами иного типа. По словам Апииана ( Lib . 128), три улицы, ведущие от площади к Бирсе, были застроены шестиэтажными зданиями с явно плоскими крышами. Они стояли так плотно, что римские солдаты перебрасывали с крыши на крышу балки и доски и так перебирались в другой дом. Бои шли и на этих ненадежных мостках, и на крышах домов. Такой дом, только не шестиэтажный, а четырехэтажный, представлен в миниатюре на золотой подвеске, найденной в карфагенском порту. Этот дом с плоской крышей не имеет никаких украшений. Его гладкие стены прорезают окна: на самом нижнем этаже (и в этом отличие от двухэтажных зданий, описанных выше) — традиционные «тирские» окна с балюстрадой, выше — квадратные, на третьем — прямоугольные горизонтальные и разделенные по горизонтали же, так что внизу выделяется какая-то часть окна, наподобие форточки или фрамуги, и, наконец, под самой крышей — прямоугольные вертикальные, украшенные пилястрами [213, с. 51, рис. 111. Уже в IV в. до н. э. подобные

1 П. Сэнта полагает, что это — модель башни или маяка [214а, с. 58]. 12 J

дома заполняли город между портом и цитаделью ( Diod . XX , 44, 5). Улицы между ними были довольно узкими, шириной 6 — 7 м [498, с. 561], и,по всей вероятности, замощены. Сервий ( ad Аеп. I , 422) пишет, что пунийцы были первыми, кто начал мостить улицы. Когда это произошло, мы пе знаем. В Мотии, например, замощенные улицы были еще в VI в. до н. э. [342, с. 569].

Наконец, раскопки на склоне холма Бирсы обнаружили еще один тип карфагенских домов. Здесь на сравнительно крутом подъеме с уклоном 16 —17° располагались прямолинейные улицы, на которые вели ступени. По обеим сторонам улиц размещались здания. С одной стороны улицы дома были большего размера, чем с другой, ширина же фасадов, выходящих на основную улицу, была одинакова у всех зданий: она равнялась 30 локтям. Собственно, это были не отдельные здания, а целые кварталы, в которых, тесно прижавшись поперечными стенами друг к другу, стояло несколько домов. В кварталах по правую сторону улицы было пять домов. Размеры первого составляли 30 на 20 локтей, и он был, по-видимому, самым значительным в таком квартальном блоке. Остальные дома были размерами 30 на 10 локтей, причем худшим был последний дом этого блока. В кварталах по левую сторону было по два дома размерами 30 на 10 локтей. Мы памеренно употребляем фипикийскую меру, ибо она особенно отчетливо показывает, > во-первых, что основной модуль для строительства таких зданий в Карфагене составлял 3/1, т. е. он был такой же, как в иерусалимском храме Соломона ( I Reg . VI , 2), построенном, как известно, тирским архитектором, и, во-вторых, что в основе этого модуля лежит, как отметили исследователи, вавилопская шестидесятиричная система. Эти дома, таким образом, были *¦ построены но принципам, вывезенным из метрополии. Но расположение домов в прямоугольных кварталах и, в значительной степени, внутренние планы соответствуют греческим образцам.

Снаружи эти дома были украшены расписной штукатуркой, причем роспись представляла собой расположенные друг иод другом фризы, состоящие из голубых треугольников на белом фоне, чередующихся кругов и вертикальных овалов, сплошных лент и зубчиков. Внутри дома были более или менее стандартны. Так, средние дома большого квартала имели коридор, идущий через весь дом от одной улицы до другой и имевший, очевидно, два выхода на эти улицы, они служили и входом в сам дом. Приблизительно в середипе коридора открывался двор, занимавший всю глубипу пространства до следующего дома. По обе стороны от двора размещались компаты: с северной (точнее, северо-западной) сторопы — служебпое помещение с полом,

покрытым вымосткой из глины, а с противоположной — нарядили комната, вымощенная кусочками белого мрамора. Судя но отсутствию на первом этаже собственно жилых помещений, они должны были находиться на втором этаже. Так что эти здания были по крайней мере двухэтажные. Внрочем, едва ли они были особенно высокими, так как строились на склоне.

Как было отмочено, первый дом квартала был более роскошным и имел центральный двор перистильного типа с колоннами но краям, вокруг которого и располагались сами помещения.

На противоположной стороне квартального блока находились дома с более простым планом, без двора. В доме могли находиться также лавки или мастерские, не соединенные с жилыми помещениями. В первом доме квартала имелась даже ванная комната, отсутствующая в других [367, с. 28—34]. Таким образом, в этом районе мы видим сочетание восточных, вывезенных из метрополии, и античных греческих элементов, столь характерное для карфагенской архитектуры.

По другую сторону Бирсы располагалась Мегара. Она была
отделена стеной от Бирсы и остального города [458, с. 1288—
1289], но находилась внутри общего кольца городских стен.
1)та часть Карфагена была совсем ненохожа на нижний город
с его огромными, тесно прижатыми друг к другу домами
или квартальными блоками. В Мегаре было много садов и ого
родов, эта часть города была прорезана искусными и причуд
ливо изгибающимися капалами, доставляющими воду для этих
огородов и садов (Арр. Lib . 117). Проблема воды вообще
была сложной в Карфагене. Ее собирали в цистернах и добывали
и глубоких колодцах. Сейчас известен только один настоящий
источник питьевой воды в самом городе — так называемый
фонтан тысячи амфор [196, с. 21], служивший этой цели
и в римское время, когда на месте пунического города была
построена римская колония. Мегара же, видимо, обильно снаб
жалась водой. Здесь располагались жилища карфагенских ари
стократов. Они могли быть похожи на уединенные дома богатых
финикийцев, изображенные на рельефе из дворца Саргопа II , —
расположенные на берегу водоема небольшие домики с зубчатой
крышей, опирающейся на колонны с протоионическими капите
лями [136, стб. 304 и рис. на стб. 306]. Здесь могли быть
и дома, подобные более богатым домам из кварталов холма
Бирсы или из Керкуана, с центральным перистильным двориком
и комнатами вокруг него, с лестницей, ведущей на второй
этаж или на террасу. Полы в керкуанских домах такого типа
были покрыты мозаикой с геометрическим узором [256, с. 58 —
01; 406, с. 477—479]. Это было, по-видимому, характерно
для всех богатых домов Карфагена и окрестностей.. 12

Во вермя III Пунической войны Мегара располагалась внутри городских стен. И возникает вопрос: всегда ли это было? Полиэн ( V , 10, 1), говоря о восстании ливийцев в конце V или в самом начало IV в. до н. э. (см. выше), упоминает о захвате восставшими городских нредместий, явно находившихся вне стен города. Рассказ Апниана об осаде Карфагена, довольно подробный, ни о каких предместьях вне стен не упоминает, хотя говорит об имении какого-то пунического аристократа у самых городских укреплений ( Lib . 117). Возможно, при по-стройкие в III в. до н. э. повой оборонительной системы Карфагена (см. выше) в общее кольцо укреплений было включено и аристократическое предместье, хотя какая-то часть имений пунической знати могла остаться вне этого кольца.

Пунические аристократы обитали не только в своих домах и дворцах Мегары и, может быть, других частей города. Были у них и загородные жилища, о которых упоминает Магон { Col . I , 1, 18; Plin . XVIII , 35). Диодор ( XX , 8, 2-3) говорит о загородных виллах карфагенской знати: они были застроены красивыми домами, имеющими дворы, и в них было все, необходимое для «роскошной жизни». Некоторые имения пунических землевладельцев античные авторы именуют «башнями». Таково было владение Ганнибала в Бизацене ( Liv . XXXIII , 48). Само слово «башня» — воспроизведение финикийского термина, распространенного в метрополии уже во 11 тысячелетии до н. э. [50, с. 15]. На мозаиках уже римского времени появляются сельские жилища, укрепленные башнями. На одной мы видим дом, похожий на тирские здания на ассирийском рельефе, с дверью внизу и небольшими квадратными окнами под крышей и башней [76, рис. 105, 109, 110]. Не пришел ли этот тип вилл местных землевладельцев из пунической эпохи?

Строительная техника карфагенян была разнообразна. Фундаменты пунийцы строили обычно из массивных блоков песчаника и известняка, привозимых из каменоломен в районе мыса Бон. Часто использовался бетон из смеси глины с песком и другими материалами, подобно тому, как и в самой Финикии. Нижнюю часть стен, выходящих на улицу, приблизительно на высоту метра от разрушительной силы сточных вод защищало, по крайней мере в III — II вв. до н. э., специальное покрытие из черепицы. Сами стены, особенно внутренние стены домов и кварталов, строились чаще всего из сырцового кирпича. Вывали случаи, когда вся стена, включая фундамент, выполнялась из кирпича. Пунические строители широко использовали также дерево и различные легкие строительные материалы, и эту технику они вывезли из метрополии [197, с. 543; 367, 12/, с. 34-35; 406, с. 178; ср. 79, с. 240].

Размеры и население Карфагена

Карфаген был огромным по тем временам городом. Общая протяженность стен, опоясывающих его, составляла 22 или 23 мили ( Liv . epitome LI ; Oros . IV , 22, 5), т. е. более 32 км , так что все пространство внутри городских укреплений превышало 20 кв. км. Его размеры, таким образом, превосходили размеры многих крупнейших городов не только Средиземноморья, но и вообще древнего мира, таких, как Вавилон, раскинувшийся иа 10 кв. км во времена Навуходоносора [89, с. 274], или Александрия, чья площадь также составляла около 10 кв. км, или даже Рим, который в правление Аврелиана в III в. н. э. был окружен стеной длиной 19 км и имел общую площадь почти 18 кв. км [302, с. 10, 13; 453, стб. 1381].

Однако плотность его застройки была неравномерна. Большую часть этого огромного пространства занимала Мегара, настроенная сравнительно редко и малонаселенная [313, т. II , с. 85], и ее население, считая и хозяев особняков, и их слуг и рабов, не могло превышать 100 тыс; человек [204, с. 59]. Непосредственно сам город с Бирсой, по подсчетам Ф. Реньера, занимал несколько больше 500 га , т. е. 5 кв. км. При этом значительное пространство (около 100 га ), прилегающее непосредственно к степам, оставалось, как полагает тот же исследователь, незастроенным, так как было предназначено для казарм и складов армии [458, с. 1289 — 1290]. Внутри города располагались некрополи, что еще уменьшало площадь, запятую зданиями. Зато остальная часть города была застроена очень плотно, и на многоэтажные дома приходилась значительная часть населения.

Страбон { XVII , 3, 15) говорит, что накануне III Пуни--, ческой войны в Карфагене жили 700 тыс. человек. Как показали недавние исследования, цифры, кратные семи, в том числе 700 тыс., могут быть чисто риторическим оборотом и выражать понятие «очень много» [68, с. 192—196]. К тому же надо иметь в виду, что под словом nokiQ , географ мог подразумевать не только сам город в нашем смысле слова, но и его округу [368, с. 4—244; ср. 75, с. 54]. Поэтому при определении численности городского населения нриходится обращаться к косвенным данным, учытывая при этом большую степень гипотетичности всех вычислений.

Диодор ( XX , 10, 5) рассказывает, что при неожиданном вторжении Агафокла в Африку карфагеняне, не дожидаясь ни союзников, ни войск из хоры, вывели в поле армию граждан (аитоие бё Tops no ^ iTixouc ;), насчитывающую не меньше 45 тыс. 125

пехотинцев, тысячу всадников и две тысячи колесниц, т. е. всего около 50 тыс. ъоиноъ. Опасность была столь велика, что были, по-видимому, мобилизованы все или почти все граждане, способные носить оружие, а таковые, по современным расчетам, составляют приблизительно '/з населения [25, с. 40]. Следовательно, в конце IV в. до н. э. гражданское население Карфагена составляло около 150 тыс. человек. Мы не знаем, каково было соотношение различных категорий карфагенского населения, сколько метеков, бодов, «сидонских мужей» и рабов приходилось на каждого гражданина. В Александрии в I в. до н. э. проживало около 300 тыс. свободных людей ( Diod . XVII , 52, 6); в эллинистическом Егинте у лиц, принадлежащих к среднему слою населения, было приблизительно по два раба [67, с. 301]; поэтому все александрийское население считают примерно равным 1 млн. человек [302, с. 10].

Существовало ли такое соотношение в Карфагене? Учитывай довольно высокое развитие там рабства, это вполне возможно. А если принять во внимание другие категории негражданского населения, то на одного гражданина приходилось, по-видимому, еще больше других жителей. Поэтому не будет большим преувеличением определить численность всего населения Карфагена в конце IV в. до н. э. в 550—600 тыс. человек. Отбросив около 100 тыс. проживавших в Мегаре, мы получим плотность населения в нижнем городе в среднем 1250 человек на гектар. Эта плотность не будет слишком уж велика, ее можно сравнить с александрийской: в Александрии она достигала в среднем тысячи человек на гектар, а в отдаленных районах (вне роскошного квартала «бета») была явно гораздо большей. Карфаген, таким образом, был в числе самых крунных городов древнего мира. Для сравнения можно отметить, что все население Афин во времена Перикла достигало 200—300 тыс. человек, а в Риме при жизни Цезаря проживали 800 тыс. [25, с. 57; 302, с. 6, 12]. Численность населения, естественно, не оставалась неизменной. Во II в. до н. э. она, по-видимому, выросла из-за притока населения из городов, отошедших к римлянам и нумидийцам, свидетельством чему может, как уже говорилось, быть застройка склонов холма Бирсы. И в таком случае мы получаем цифру, достаточно близкую к сообщенной Страбоном.

Определенную долю населения Карфагена составляли иноземцы. Не говоря о рабах, привозимых сюда из различных районов Африки и Европы, в пунической столице временно или постоянно проживало немало иноземцев. Среди них было много ливийцев, в частности нумидийцев. В посвящениях Тиннит и Баал-Хаммону встречаются ливийские имена: Мас-126 силават, Екат, Цаканан, Зибак ( CIS , 3289, 3414, 3472, 3619).

IS некоторых случаях прямо указывается происхождение посвятите ля из того или иного африканского города: нанример, Анан сын Шаанана из города Тубурсика ( CIS , 309). Жили здесь и этруски, один из них в надписи на дощечке из слоновой кости назвал себя карфагенянином [305, с. 36; 386, с. 371]. Возможно, воспоминания о связях с Карфагеном побудили уже в I в. до н. з. этрусков, устрашенных террором Суллы, эмигрировать именно в Африку и обосноваться сравнительно Е1едалеко от разрушенного пунического города [328, с. 547— 549]. Перед III Пунической войной в Карфагене было довольно много других италиков, как это видно из сообщения Аппиана ( Lib . 92) об их убийстве отчаявшимися карфагенянами при известии об ультиматуме Рима.

Обитали в Карфагене и греки. Когда там появилась греческая колония, неизвестно. Мы только знаем, что в 396 г . до н. э. она уже существовала ( Diod . XIV , 77, 5). И с тех нор греки постоянно жили в этом городе, несмотря на все перипетии пунийско-эллинских взаимоотношений. Некоторые из иностранцев, проживавших в Карфагене, могли подняться до положения гражданина. Так, там натурализовался некий грек, дед Гиппократа и Эпикида, который бежал туда из Сиракуз ( Liv . XXIV , 6, 2). Гражданами становились дети карфагенян от их иноземных жен. Так, павшего при Гимере сына Магона Гамиль-кара родила сиракузянка ( Her . VII , 166).

Наконец, надо отметить выходцев из метрополии, которые по тем или иным причинам переезжали в Карфаген, как, например, женщины и дети, отнравленные из Тира в Африку накануне македонской осады ( Diod . XVII , 41; lust . XI , 10, 14). Нам неизвестно правовое положение финикийских и тем более тирских переселенцев. Едва ли они рассматривались как простые метеки. Они могли довольно быстро слиться со своими 1 пуническими родственниками. Если подобные случаи происходили, как мы видели, с греками, то это тем более могло случиться с финикийцами.

Вся эта разноплеменная, разноязыкая толпа наполняла огромный город, придавая ему космополитический облик, облегчая взаимопроникновение культур. Но все же «физиономию» города определяли в первую очередь пунийцы.

Повседневная жизнь

Финикийцы вообще были людьми сравнительно невысокими. Средний рост мужчины составлял 1,63 м , женщины — 1,57 [483, с. 93]. Видимо, пунийцы в нринципе походили на своих 127

восточных родственников. Однако они сравнительно рано стали смешиваться с представителями других народов, что подчеркивает Юстин ( XVIII , 5, 17), и среди них с ливийцами и африканцами. Это привело к тому, что в антропологическом типе карфагеняп появились североафриканские и даже негроидные черты [204, с. 129]. Скелеты карфагепнн принадлежат к грацилытому типу.

Свою одежду пунийцы вывезли из метрополии и долгое время сохраняли ее. Носили карфагеняпе широкую длинную тунику, ниспадающую вплоть до ступней, обычно не нодпоясан-нуго. Таким предстает, например, Гаипон в комедии Плавта «Пуниец» (1008, 1298). Но иногда, как показывают изображения на стелах, тунику все же подпоясывали [313, т. IV , с. 185]. Обычно, хотя и не всегда, карфагепяне ничего поверх туники не надевали, и в той же нлавтовской комедии один из персонажей с насмешкой говорит о появившемся пуническом купце: «Он что, оставил плащ в бане?» (976). На ногах у них были башмаки или сандалии. Женщины носили такие же туники, только более короткие, обычно оставляющие открытыми ноги ниже колен. В отличие от мужчин они надевали пояс, иногда даже два: один под грудью, подчеркивающий ее, другой на талии. И мужская, и жепская одежда была плиссированной, расшитой и довольно яркой — ее украшали полосы контрастных цветов, в том числе и пурпурного; одежда была перегружена вышивкой [222, с. 240—242]. Сверху женщины чаще, чем мужчины, носили плащ. Впрочем, карфагенянки довольно рано восприняли греческую моду, так что их одежда уже с V в. до н. э. мало отличалась от эллинской [191, т. I , табл. VIII ; 204, с. 135-139; 313, т. IV , с. 184-188].

В отличие от эллипов пунийцы обычно надевали какой-нибудь головпой убор. Это могли быть конические шапочки или высокие цилиндрические шляпы без полой. Последнюю видно на голове жреца на одной из карфагенских стел [196, табл. 6]. Такая шапочка была вывезена из Финикии: точно такую же носил финикиец Ваалйатон, изображенный на стеле, ныне хранящейся в Копенгагене [221, т. III , рис. 897]. Женщины обычно украшали голову диадемой.

Карфагеняне любили разнообразные украшения. Fla статуэтках и рельефах стел видны серьги, ожерелья, кольца, браслеты. Аристотель ( Pol . VII , 2, 1324) сообщает, что карфагенские мужчины носили столько колец, сколько раз они участвовали в походах. Своеобразным украшением, которое, по-видимому, привлекало насмешливые взгляды греков и римлян, были кольца, носимые пунийцами в носу. Это старый ханаанейский 128 обычай, воспринятый также и иудеями (например, Gen . XXIV ,

47; Ez . XVT , 12) [204, с. 140—144]. Во всех этих украшениях чувствуется иностранное влияние. Сначала преобладало египетское. В пунических могилах найдено большое количество египетских скарабеев и екарабеоидов, амулетов, бус и других изделий [371, с. 95—1011. Очень скоро пунические ювелиры начали изготовлять собственные произведения, во многом воспроизводящие египетские образцы, и иногда столь точно, что трудно установить происхождение вещи [434, с. 177 —180]. В первое время в Карфагене иснользовались и месопотамские цилиндрические печати [121, с. 11 — 16; 122, с. 13—15], но они не привились. В IV в. до п. э., когда прекратился импорт украшений из Египта, карфагеняне начали привозить сардинские изделия, выполненные также по египетскому образцу 1434, с. 178]. Но в том же, IV в. до н. э. пунийцы начали все чаще использовать изделия эллинского и затем эллинистического мира, да и сами пунийцы воспринимали греческий стиль, как это сделал неизвестный резчик, создавший велико-ленную гемму с изображением пегаса, найденную в Утике 1196, с. 55 и табл. 56].

В своих домах аристократы жили со всеми удобствами, имели даже собственную баню. Но в то же время и на холме Пирсы, и в Керкуане имелись гораздо более скромные дома, лишенные удобств. Тем более простыми были, видимо, «коммунальные» здания нижнего города, поднимавшиеся на шесть ;>тажеЕ1.

Раскопки позволили получить и некоторое представление о карфагенской мебели и о повседневных предметах, окружавших пупийцев в их обыденной жизни. Правда, мебель представлена главным образом маленькими копиями из металла и глины, сохранившимися в могилах; оттуда же происходит и большая часть повседневной керамики. Судя но всему этому, карфагеняне чиспользовали невысокие столы, стулья, табуреты, плоские ложа. Почетное место в доме занимал большой деревннный сундук. В нем, видимо, хранились основные богатства дома. Те, кто Пыл побогаче, покрывали его ковром, а бедняки циновкой 1204, с. 146—148; 214а, с. 62]. В темное время комнаты освещались керамическими лампами. Эти ламны давали достаточно света, особенно если их было несколько. Французские археологи вспоминают, что в 1943 г . они в течение нескольких месяцев использовали найденные пунические светильники и получали от них достаточно света [204, с. 146]. Существовали подставки типа торшеров, позволяющие поднять лампу и тем самым увеличить ее эффективность, и даже приспособления, с помощью которых светильники подвешивали к потолку, наподобие люстр [214а, с. 62 и рис. 12]. Обыденная посуда была 129

II :ыкп.1 ПШ

самой простой, изготовлялась она обычно из обожженной глины. С V — IV вв. до н. э. богатые карфагеняне все чаще нредпочитали пользоваться греческой посудой и греческими ламнами.

Богатые карфагенские дома, часто неристильного тина, украшенные статуями по эллинскому образцу, в которых использовалась греческая керамика и греческие же светильники, все больше напоминали жилища греческих и эллинистических аристократов. Их хозяева носили греческие украшения, а их жены уже давно восприняли греческую моду. По своему образу жизни пуническая аристократия сближалась с эллинистической. О жизни простых людей мы знаем намного меньше. Можно полагать, что они в большей степени сохраняли старые обычаи, хотя бы потому, что у них едва ли были средства для покупки иноземных изделий.

Уже говорилось о цветущем сельском хозяйстве Карфагена. Ясно, что зерно и фрукты пунийцы использовали в пищу. Катон ( de agr . 85) упоминает «пуническую кашу», состоящую из полбы, творога, меда и яиц. В жертвенных тарифах, как, например, в «марсельском» ( KAI , 69), упоминаются многочисленные животные, приносимые в жертву, с указаниями, какие части жертвенного животного сжигаются, а какие остаются хозяину. Так что пунийцы, по крайней мере во время жертвоприношений, могли есть мясо. Юстин ( XIX , 1, 10) упоминает о попытке персидского царя запретить пунийцам есть собачье мясо. Видимо, такое блюдо было весьма распространено в Карфагене. Обилие остатков винных амфор свидетельствует о пристрастии карфагенян к вину. Платон ( leg . II , 674а) говорит о карфагенском законе, запрещающем пить вино воинам в лагере, правителям в течение года, когда они отправляют должность, кормчим и судьям при исполнении обязанностей, участникам всяких совещаний, всем людям днем, кроме как в. случае болезни, ночью при брачном общении, рабам и рабыням в любое время. Насколько такой закон исполнялся, сказать трудно. Но само обилие запрещений свидетельствует о широком распространении вияа.

Основной ячейкой повседневной жизни в Карфагене была семья. В какой степени сохранились родовые институты, мы говорить не можем. В одной из надписей встречается слово sph ( KAI , 69, 16). Это слово, как отмечают комментаторы, означает коллектив родственников, скорее всего род [274, с. 42; 315, с. 180; 239, т. II , с. 86; 498, с. 145]. Однако выступает он только в сакральной сфере. В обыденной жизни его роль не отмечается.

Карфагенская семья была патриархальной. Подавляющее 130 большинство надписей, дошедших до нас, составлено мужчи-

ними. Обычно женщины, видимо, не выступали самостоятельно им и юридической, ни в религиозной сфере. Однако надписи, составленные женщинами или от их имени, все же встречаются, хоти их и гораздо меньше, чем надписей мужчин. Такие надписи явно оставлены теми, кто так или иначе эмансипиро-|ииня и стал самостоятельной личностью. Во многих таких надписях упоминается отец женщины (например, CIS , 253, 378, W 2). Возможно, что речь идет о жрицах, в том числе, может Гнить, о священных проститутках храма богини любви. Упоминание о генеалогии отца и иногда более далеких предков гиидетельствует о сохранении такими жепщинами каких-то гнилей с семьей. В таких генеалогиях очень редко встречается имя мужа и еще реже — мужа и отца одновременно (например, CIS , 1253). Может быть, такие надписи оставили вдовы? В эпиграфических памятниках предки перечисляются почти исключительно по отцовской линии. Но именно в виде исключения нстречаются и упоминания матерей. Посвятители в таких случаях обычно женщины. Таковы Аришатбаал дочь Амаммель-карт дочери Абдмилар рабыни Астарты Эрицинской ( CIS , 3776) или Элишат дочь Киницти дочери Баалшиллека ( CIS , 3840). Иногда появляются и мужчины: Ариш сын Гуднамы дочери !)лишат ( CIS , 902). Вероятнее всего, в этих случаях посвятите-лнми были впебрачные дети, причем тогда, когда речь идет о дочери «рабыни», т. е., вероятнее всего, жрицы богини Лета рты, это едва ли вызывает сомнение. Может быть, как полагал С. Гзелль, женщины, которые не упоминали генеалогии, также были внебрачными дочерьми [313, т. IV , с. 216 и прим. 6]. Мы не знаем, играло ли какую-нибудь роль при заключении Ирака желание жениха, но стремление невесты явно никак иг принималось во внимание. Брак был сделкой, и в расчет орались любые обстоятельства и причины, кроме личного влечения. Это ясно видно из истории Софонисбы дочери Гасдру-Ппла, которую рассматривали как разменную монету в политической игре, предлагая девушку двум соперничающим нумидий-ским царькам Сифаксу и Масиниссе, пока пе предпочли первого, сочтя этот брак более выгодным для карфагенского дела ( Liv . XXIX , 23; Арр. Lib . 10 — 11). Позже дочь Гасдрубала погибла, отрапленная Масиниссой, к которому попала в плен после pa : ii рома Сифакса. Историки рассказывают о твердости молодой женщины перед лицом смерти ( Liv . XXX , 15; Арр. Lib . 27). Такая твердость была, видимо, вообще свойственна карфагенянкам. гЗсномним основательницу города, бросившуюся, по словам К )<'.тина ( XVIII , 6, 6 — 7), в огонь, чтобы не вступать в ненавистный брак с африканским царьком. Смерть в огне в подожженном гамими защитниками храме предпочла рабству, к сожалению,

безымянная жена Гасдрубала, последнего предводителя карфагенян в III Пунической войне (Арр. Lib . 131). Два костра, в которые бросились мужественные женщины, озаряют начало и конец истории Карфагена.

К сожалению, мы не имеем ни литературных, ни юридических свидетельств, которые позволили бы узнать структуру семьи, имущественные и прочие права ее членов. Судя но раскопкам некрополей, особенно более ранних, в могилах которых встречаются обычно два трупа — мужской и женский, можно думать, что в Карфагене господствовала моногамия [313, т. IV , с. 216, 435]. Как и вообще в ханаанейско-палеетин-ском мире, основной целью заключения брака было законное потомство. Недаром карфагеняне в своих надписях так гордо неречисляют имена предков, подчеркивая тем самым свое законное происхождение.

Когда ребенок рождался, первым и важнейшим делом было дать ему имя. У карфагенян в обычае были теофорные имена: Ханнибаал (Ганнибал) — «Милостив ко мне Баал» (это имя могло быть и женским: RES , IV , 2001), Баалханнон— «Баал милостив», Абдмелькарт — «Раб Мелькарта», Бодмелькарт — «Слуга Мелькарта», Азрубаал (Гасдрубал) — «Баал помогает», Гермелькарт — «Покровительствуемый Мелькартом», Химиль-кат, или Ахмилькат (Гимилькон), — «Друг царицы», т. е. Астарты или Тиннит, Ханпон (Ганнон) — «Милостив», подразумевается какое-то божество, Аришатбаал — «Супруга Баала» и многие другие. Встречаются имена, которые на первый взгляд не связаны с божеством. Таковы Малх, или Малк, — «Царь», Магон — «Щит», Шафат, или Шуффет — «Судья». Но, видимо, и здесь подразумевается божество, правящее, судящее или охраняющее. Такие имена не случайны: получив имя в честь бога, человек оказывался под его защитой, обретал в божестве покровителя. Иногда случалось, что все члены семьи носили имена, связанные с одним каким-либо богом: например, Баалшиллек сын Баалханнона сына Баалйатона ( CIS , 1239) или Бодмелькарт сын Абдмелькарта сына Бодмель-карта ( CIS , 1334). Интересно, что среди карфагенских имен встречаются такие, которые можно назвать географическими: Цор (Тир), Цидон (Сидон), Мицри (Египет), Шарданат (Сардиния, точнее, Сардинянка) и др. Что отразилось в таких именах? Может быть, воспоминание о далекой родине, откуда уехали они или, скорее, их предки.

У карфагенян, видимо, был распространен тот же обычай,

как и вообще в западносемитском мире: ребенок получал имя

ближайшего умершего родственника, ибо, как тогда считали,

132 в душе новорожденного как бы оживает частичка души мертвеца.

Поэтому столь часто встречаются у карфагенян имена дедов. Таковы, например, Азрубаал сын Ганнона сына Азрубаала (( IIS , 180), или Абдмелькарт сын Азрубаала сына Абдмелькарта (<1 IS , 2101). Порой у правнуков встречаются имена прадедов, кик, например, у Ганнона сына Магона сына Баалханнона сына Ганнона ( CIS , 1116). Но есть случаи, когда сын назван именем отца: Абдмелькарт сын Абдмелькарта ( CIS , 199), Бодмелькарт ii . ni Бодмелькарта ( CIS , 200), Абдэшмун сын Абдэшмуна ( CIS , .'1. г )0) и др. В этих случаях можно быть уверенным, что сын родился уже носле смерти отца.

Такой обычай привел, однако, к тому, что набор имен окизался сравнительно ограниченным. В Карфагене появилось много Ганнибалов, Гисгонов, Ганнонов, Магонов, Гамилькаров и т. д. Недаром их частое повторение в исторических источниках вызывает путаницу и споры среди ученых. По-видимому, похожие имена путали не только нынешние исследователи, но и современники. Для различения тезок начинают использоваться прозвища типа римских когноменов. Таким прозвищем было, видимо, Великий, как был назван упомянутый в главе II Ганпон. Прозвищем было и слово «Варка» («Молния»), прибавленное к имени Гамилькара. Прозвища могли быть самыми разнообразными: географические — Гамилькар Самнит (Арр. Lib . 68) или Ганнибал Родосец ( Polyb . I , 46, 4) (может быть, такие прозвища снизаны с тем, что эти люди долго жили в Самнии или на Родосе); названия животных или птиц — Козел (Арр. Lib . 34, ,'Ш) или Скворец (Арр. Lib . 68). Были и другие прозвища: единоборец ( Polyb . IX , 24, 4-6), Белый (Арр. Lib . 108), Лысый ( Liv . ХХШ, 32, 11 — 12). Возможно, некоторые прозвища передавались по наследству, как это происходило с римскими когноменами. Тогда станет более понятным, почему Ганнон, jipnr Варкидов, именовался Великим (Арр. Hisp . 4): он мог быть потомком того Ганнона, который воевал в Сицилии и пытался совершить переворот в Карфагене (см. выше). Самое раннее упоминание когномена относится к I V в. до и. э., когда появляется Ганнон Великий, воюющий против Сиракуз ( Trog . pro ]. XX ). В последующие два века таких упоминаний становится больше.

Однако надо подчеркнуть, что все прозвища карфагенян встречаются только в литературных источниках. Ни разу они не упоминаются в надписях, несмотря на то что их было довольно много. Это свидетельствует о том, что такие прозвища оставались сугубо неофициальными, не признаваемыми ни и юридической, ни в религиозной сферах. И к тому же оеш Пыли относительно редкими. Основным нутем, но которому пошли пунийцы, был тот, который уже давно использовался 133

на Востоке, в том числе в Финикии: линейная генеалогия, когда к чьему-либо имени нрибавлялось имя отца, деда и часто других предков. Сами генеалогические формулы были заимствованы пунийцами у своих родичей в метрополии, но там списки предков были довольно краткими. За исключением царей, стремящихся оправдать свои права на престол, финикийцы долгое время ограничивались только тремя поколениями, т. е. приводили имена отца и деда, и лишь после македонского завоевания генеалогические списки начали увеличиваться [527, с. 122 — 125]. Возможно, первоначально само появление этого обычая было связано с культом предков, но позже такие мотивы явно уже не играют большой роли [527, с. 123]. Карфагеняне, восприняв этот обычай и саму формулу, однако, стали, особенно с IV в. до н. э., резко увеличивать генеалогические списки. Обычной для карфагенян становится генеалогия в три-шесть поколений, правда, встречаются и более длинные, вплоть до совершенно чудовищного списка в 17 поколений ( CIS , 3778; KAI , 68) 2 . В таких списках, по-видимому, перечислены все предки автора надписи, включая первопоселенцев Карфагена [215, с. 466—469]. Не исключено, что в пунических городах в большей степени сохранялись культовые функции генеалогий [527, с. 123 —124]. Но еще большее значение имели житейские обстоятельства. Население было огромным, превосходящим население городов собственно Финикии, в том числе Тира, и длинный перечень предков становился необходимым для различения его жителей если не согражданами, то богами. Впрочем, встречаются в Карфагене и более краткие списки (два поколения), а иногда посвятитель и вовсе не указывает предков, даже отца. Особенно часто, как уже говорилось, отсутствие генеалогии в женских надписях. Судя по сохранившимся надписям, длина генеалогического списка, видимо, не зависела от социального положения гражданина. Например, в неоднократно цитировавшейся надписи о постройке новой улицы суффеты Шафат и Адонибаал не имеют генеалогии, зато ее имеют другие лица, здесь упоминаемые: магистраты и руководители работ [242, с. 117]. В другой же надписи ( CIS , 175) неизвестный по имени суффет представляет генеалогию по крайней мере в шесть поколений. Вероятно, составление генеалогического списка определялось какими-то конкретными обстоятельствами. Что же касается рабов, то они, как правило, не имели права на генеалогию, и раб указывал

2 Надпись KAI , 68 найдена в Сардинии, но оставлена, по-индимому, карфагенянином; недаром в первой строке упоминается «народ Карфагена»; правда, 134 эта строка плохо сохранилась, и поэтому контекст упоминания неясен.

предков своего господина [110, с. 252]. Однако и при этом могли быть исключения. Так, называет своего отца и даже Гюлее далеких предков (надпись иснорчена) некий Бодастарт n . tii Ганнибала сына. . . раб Аматмелькарт жены Адонибаала ( CIS , 3189). В данном случае, судя но именам, речь идет или о пунийце, каким-то образом попавшем в рабство, или о рабе, чьи предки уже достаточно давно жили в Карфагене и основательно пунизировались.

Кроме выбора имени важным актом, сопровождавшим рождение мальчика, было, по-видимому, установление «союза» между новорожденным и богом, и этой цели служило обрезание. Оно было широко распространено во всем ханаанойско-амо-1>ейском культурном круге, в том числе и у финикийцев {Мег. II , 104). Правда, Геродот ( II , 104) пишет, что финикийцы, имакомые с эллинскими обычаями, отказались от обрезания. Позможно, что и в Карфагене в некоторых аристократических п'мьях, испытавших влияние греческой культуры, его тоже уже не практиковали. Но в,народе, приверженном старым обычаям [юдины, этот обряд был, видимо, распространен^

У пунийцев, как об этом будет подробнее сказано позже, существовал обычай жертвовать своих первенцев богу Ваал-Хам мону ( Diod . XX , 14). Это касалось в первую очередь детей из наиболее знатных фамилий. Аристократы, как писал Диодор, всячески пытались избежать такой участи, порой они иикунали у бедняков их детей и, выдавая за своих, приносили и жертву божеству. Однако в моменты крайней опасности, KiiK это было при нанадении Агафокла, именно детей самых могущественных граждан сжигали в честь Баал-Хаммона. Такой обычай, идущий от первобытных времен, не означал, конечно, что пунийцам было чуждо такое элементарное чувство, как любовь к детям. Скорее наоборот: самое дорогое, самое любимое они жертвовали ради общего блага.

Юлиан ( Or . I , 15 b - c ) говорит, что карфагеняне довольно рано отсылали детей из дома, заставляя их жить своим трудом. '• )то означает, что пунийцы рано начинали приучать детой к делу, нидимо, в первую очередь к наследственному. Недаром карфа-ггпские купцы были столь умелыми: их сыновья с ранних лет приучались заниматься торговлей, вникая во все ее тайны. It этой связи особый смысл нриобретает и поступок Гамиль-кара, взявшего с собой в Испанию девятилетнего Ганнибала ( I ' olyb . Ill , 11, 15; Li v . XXI , 1, 4): в соответствии с обычаем, он решил с детства приучить его к трудному ремеслу воина и полководца.

Мы практически ничего не знаем о системе Карфаген- (1 к о г о образования. Только некоторые отрывочные све- 135

дения позволяют нам говорить о его результатах. Известно, что Ганнибал был широко образованным человеком, общался с греческими историками, двое из которых, Силен и Сосил, находились в его штабе, сам писал произведения на греческом языке ( Nep . Ham . 13, 2—4). Греческий язык знал и знаменитый агроном Магон, судя но некоторым цитатам из его труда: например, по словам Плиния ( XXI , 111), Магон говорит, что греки называли «пистиной» кончики побегов морского латука. Правда, после измены Суниата в нервой половине IV в. до н. э. карфагенское правительство, как пишет Юстин ( XX , о, 12 — 13), издало закон, запрещающий учить греческий язык и греческое письмо, дабы никто не мог общаться с врагом.

Однако если такой закон действительно существовал, то он явно не выполнялся. Об этом свидетельствуют в первую очередь примеры Магона и Ганнибала. Да он и не мог выполняться. С начала IV в. до н. э. греческая культура оказывает всестороннее воздействие на культуру и повседневную жизнь Карфагена. И в самом городе жило немало эллинов. При таких обстоятельствах уберечься от знания их речи и литературы было практически невозможно. И главное: сам характер карфагенской торговли требовал знания того языка, который был столь распространен в Средиземноморье. Некоторые пунийцы до того проникались духом эллинской культуры, что даже принимали эллинские имена. Так, например, сделал философ Гасдрубал, принявший в Афинах имя Клитомах ( Diod . Laert . Ill , 67). Греческое имя взял тот карфагенский купец, надпись в честь которого была найдена в Истрии (см. выше). Знание греческого языка открывало нунийцам богатство эллинской и эллинистической науки и литературы. И это не могло не оказать влияние и на карфагенскую культуру.

В какой степени карфагеняне овладевали всеми особенностями своего языка, его письмом и грамматикой, мы не знаем, хотя сама по себе грамотность была явно распространена, что неудивительно в таком государстве, где огромную роль в экономике играла торговля. Существовали люди, для которых письмо было профессией — писцы. Эта должность могла быть наследственной: так, отец писца Аземилка также был писцом ( CIS , 3749). Вербовались они из разных слоев карфагенского населения и, возможно, занимали в связи с этим различное положение. Например, писец Мицри был «сидонским мужем» ( CIS , 273). Те же, кто не оставил указания на свое сословное положение, были, видимо, гражданами. Некоторые писцы занимали должности в государственном аппарате, как упомянутые в римско-карфагенском договоре как представители государства 136 ( Polyb . Ill , 22, 8). Чтобы выступать таковыми в отношениях

с римлянами, они должны были знать язык своих контрагентов. Впрочем, в Карфагене были и профессиональные переводчики, кик некий Азрубаал сын Абдэшмуна ( CIS , 350).

Из других профессий, требующих определенных знаний и, следовательно, специального обучения, надо упомянуть профессию врача. Имена врачей встречаются в надписях ( CIS , 321 — Л2'Л). О карфагенской медицине мы ничего сказать не можем, кроме того, что само лечение было явно платным, как это подчеркивает и пуническая пословица «чума любит мбнету, дай ей две, и она уйдет» ( August . Sermo 167, 4).

Сравнительно высокий уровень образования отличал карфагенскую аристократию. Едва ли Ганнибал и Магон были редкими исключениями. Знаменитый мореплаватель Ганнон оставил описание своего путешествия, которое' и в переводе свидетель-стиует о литературных способностях автора. В аристократических фамилиях образование получали даже женщины. Так, мо свидетельству Диона Кассия ( XVII , 57, 51), весьма образованной была уже упомянутая Софонисба дочь Гасдрубала жена (!ифакса [353, стб. 1100]. Специальное образование могли получать жрецы, и не исключено, что при храмах существовали кикие-то школы.