Библиотека

Теология

Конфессии

Иностранные языки

Другие проекты







Ваш комментарий о книге

Черчилль У. Вторая мировая война

ОГЛАВЛЕНИЕ

Том 1. Надвигающаяся буря

Часть 2. Сумерки войны. (3 сентября 1939 года – 10 мая 1940 года)

Глава первая
Война

1 сентября на рассвете Германия напала на Польшу. В тот же день утром последовал приказ о мобилизации всех наших вооруженных сил. Премьер-министр попросил меня посетить его вечером на Даунинг-стрит. Он сказал мне, что не видит никакой надежды на предотвращение войны с Германией и что для руководства ею предполагает создать небольшой военный кабинет в составе министров, не возглавляющих никаких министерств. Насколько он понимает, лейбористская партия не желает участвовать в национальной коалиции. Но он надеется, что либералы присоединятся к нему. Он предложил мне войти в состав военного кабинета. Я принял его предложение без возражений, и на этой основе у нас состоялся долгий разговор о людях и планах.
После некоторого размышления я убедился, что средний возраст министров, которые должны были образовать верховный орган по руководству войной, оказался бы слишком солидным, и поэтому после полуночи я написал Чемберлену следующее:
2 сентября 1939 года
«Не слишком ли мы старая команда? Я подсчитал, что общий возраст всей шестерки, которую Вы мне вчера назвали, составляет 386 лет или в среднем более 64 лет! Им недостает года, чтобы выйти на пенсию по старости! Если же, однако, Вы добавите Синклера (49) и Идена (42), средний возраст снизится до пятидесяти семи с половиной лет.
Вот уже 30 часов как поляки подвергаются ожесточенной атаке, и меня крайне беспокоят слухи о том, что в Париже поговаривают о новой ноте. Я надеюсь, что Вы сможете обнародовать наше совместное заявление об объявлении войны не позднее чем на сегодняшнем вечернем заседании парламента».
Меня удивляло, что в течение всего дня 2 сентября, когда положение обострилось до крайности, Чемберлен хранил молчание. Я подумал, не предпринимается ли в последнюю минуту попытка сохранить мир, и оказался прав. Однако, когда после полудня собрался парламент, произошли короткие, но довольно бурные дебаты, во время которых нерешительное заявление премьер-министра подверглось резкой критике. Когда Гринвуд поднялся на трибуну, чтобы выступить от имени лейбористской оппозиции, Эмери – консерватор – крикнул ему: «Говорите от имени Англии!» Эта реплика была встречена бурными аплодисментами. Не было никакого сомнения, что палата настроена в пользу войны. Мне казалось, что она была настроена более решительно и выступала более единодушно, чем в аналогичном случае 2 августа 1914 года, при котором я тоже присутствовал. Вечером группа видных деятелей от всех партий пришла ко мне на квартиру в доме, расположенном напротив Вестминстерского собора, и выразила глубокое беспокойство по поводу того, выполним ли мы свои обязательства перед Польшей. Палата должна была снова собраться завтра в полдень. Ночью я написал премьер-министру следующее:
2 сентября 1939 года
«Я ничего не слыхал от Вас после нашей последней беседы в пятницу. Я тогда понял, что должен буду стать Вашим коллегой, и Вы сказали, что об этом будет объявлено очень скоро. Не могу себе представить, что произошло за эти тревожные дни, хотя мне кажется, что теперь возобладали новые Иден, совершенно отличные от тех, которые Вы выразили мне, сказав: «Жребий брошен». Я вполне понимаю, что в связи с ужасной обстановкой в Европе возможны изменения метода, но до начала назначенных на полдень дебатов я считаю себя вправе просить Вас сообщить, каковы наши с Вами отношения, как общественные, так и личные.
Мне кажется, что, если лейбористская партия и, насколько я понимаю, либеральная партия будут отстранены, трудно создать действенное военное правительство на той ограниченной основе, о которой Вы говорили. Я считаю, что необходимо сделать еще одну попытку привлечь либералов и, кроме того, пересмотреть состав и численность военного кабинета, о котором Вы со мной говорили. Сегодня в палате общин чувствовалось, что духу национального единства нанесен ущерб очевидным ослаблением нашей решимости. Я не преуменьшаю трудностей, с которыми Вы сталкиваетесь в отношениях с французами. Но я надеюсь, что мы теперь примем свое решение независимо и тем самым покажем нашим французским друзьям пример, в котором они, быть может, нуждаются. Для этого нам понадобится самая сильная и самая сплоченная комбинация, которую только возможно создать. Поэтому я прошу не оглашать состава военного кабинета до нашего нового разговора.
Как я уже писал Вам вчера утром, я полностью в Вашем распоряжении и всегда готов помочь Вам в выполнении Вашей задачи».
Позже, 1 сентября я узнал, что 1 сентября в 9 часов 60 минут вечера Англия предъявила Германии ноту и что 3 сентября в 9 часов утра за ней последовал ультиматум[53]. В утренних радиопередачах 3 сентября сообщалось, что премьер-министр выступит по радио в 11 часов 15 минут. Поскольку было ясно, что Великобритания, а также и Франция немедленно объявят войну, я подготовил короткую речь, которая, как я считал, будет соответствовать этому торжественному и ответственному моменту в нашей жизни и в нашей истории.
Премьер-министр сообщил по радио, что мы уже находимся в состоянии войны, и только он закончил свою речь, как раздался странный, протяжный, воющий звук, который впоследствии уже стал привычным. Жена вошла в кабинет, взволнованная случившимся, и похвалила немцев за точность и аккуратность. Мы поднялись на крышу нашего дома, чтобы посмотреть, что происходит. Стоял ясный и холодный сентябрьский день. Вокруг виднелись крыши домов и высокие шпили Лондона. Над ними уже медленно поднимались тридцать или сорок аэростатов заграждения. Мы по достоинству оценили правительство за этот явный признак готовности. Поскольку пятнадцатиминутное предупреждение, на которое мы рассчитывали, истекло, мы отправились в отведенное нам бомбоубежище, вооружившись бутылкой бренди и другими соответствующими медицинскими снадобьями.
Наше бомбоубежище находилось в сотне ярдов и представляло собой открытый подвал, не защищенный даже мешками с песком, в который уже собрались жильцы полудюжины домов. Все были в веселом и шутливом настроении, как это свойственно англичанам перед лицом неизвестного.
Примерно через десять минут сирена снова завыла. Я не был уверен, что это повторная тревога, но по улице уже шел человек и кричал «отбой». Мы тут же разошлись по домам и занялись своими делами. Я отправился в палату общин, которая собралась ровно в полдень с соблюдением всей своей обычной неторопливой процедуры и краткими величественными молитвами. Премьер-министр прислал мне записку, прося зайти к нему в кабинет сразу же по окончании дебатов.
Чемберлен сказал мне, что он обдумал мои письма, что либералы не войдут в правительство, что он готов в известной мере учесть мои замечания о среднем возрасте и включить в состав военного кабинета трех военных министров, несмотря на их исполнительные функции, и что средний возраст будет около 60 лет. Это, сказал он, позволяет ему предложить мне военно-морское министерство, а также место в военном кабинете. Я был весьма рад этому, так как я, естественно, предпочитал, хотя и не высказывал этого, иметь определенную работу, а не сидеть и корпеть над работой, сделанной другими.
Ничего не было сказано, когда я буду официально назначен королем – и, действительно, это произошло лишь 5 сентября. Однако первые же часы войны могут иметь весьма серьезные последствия для флотов. Поэтому я уведомил военно-морское министерство, что приму дела немедленно и прибуду туда в 6 часов. В связи с этим военно-морское министерство любезно оповестило флот: «Уинстон вернулся». Итак, я снова возвратился в кабинет, который с болью и горечью покинул почти четверть века назад.
Вскоре начальник военно-морского штаба Дадли Паунд пришел ко мне. В период моего прежнего пребывания в адмиралтействе я немного знал его. Я ценил и уважал большие профессиональные и личные качества адмирала Паунда. Когда война со всеми ее успехами и неудачами наносила нам тяжелые удары, мы стали еще более верными товарищами и друзьями. И когда, спустя четыре года, он умер как раз во время победы над Италией, я горько оплакивал эту утрату для флота и страны.
Значительную часть ночи 3 сентября я провел в беседах с руководителями департаментов, а утром 4 сентября взял в свои руки руководство министерством. Как и в 1914 году, задолго до всеобщей мобилизации были приняты меры предосторожности против любых неожиданностей. Еще 15 июня были призваны крупные контингенты офицеров и рядовых резерва. 9 августа король инспектировал резервный флот, полностью укомплектованный для учений, а 22 августа были дополнительно призваны различные классы резервистов. 24 августа парламент принял закон о чрезвычайных полномочиях, и одновременно флоту приказали выйти на свои военные базы. По существу, наши главные силы уже в течение нескольких недель находились в Скапа-Флоу. После решения о полной мобилизации флота мобилизационный план военно-морского министерства осуществлялся беспрепятственно и, несмотря на некоторые серьезные недостатки – в частности, не хватало крейсеров и судов для борьбы с подводными лодками, – к началу войны, как и в 1914 году, флот оказался на высоте своих огромных задач.
Читателю, вероятно, известно, что я был достаточно знаком с работой военно-морского министерства и с королевским военно-морским флотом. Четыре года – с 1911 по 1915-й, когда на меня возлагалась обязанность подготовить флот к войне, а также руководство адмиралтейством в первые десять напряженных месяцев, – были самыми яркими годами моей жизни. Я накопил колоссальное количество фактических сведений и немало узнал о флоте и о войне на море. После ухода из военно-морского министерства я многое изучил и много написал о флоте. Я неоднократно выступал на эту тему в палате общин. Я всегда сохранял тесный контакт с военно-морским министерством и, хотя в эти годы я был его самым ярым критиком, работники его доверяли мне многие свои секреты. В период моей четырехлетней деятельности в исследовательском комитете по вопросам противовоздушной обороны я имел доступ ко всем новейшим изобретениям в области радара, который теперь непосредственно касался военно-морского флота. Поэтому, когда я приступил к своим обязанностям, я считал, что имею в своем распоряжении, несомненно, самое лучшее в мире оружие для морской войны, и был уверен, что у меня будет достаточно времени, чтобы восполнить упущения мирного времени и справиться со всеми в равной мере неизбежными неприятными неожиданностями войны.
* * *
Положение на море резко отличалось от того опасного положения, которое было в 1914 году. Мы тогда вступили в войну, имея соотношение 16 : 10 по крупным боевым кораблям и 2:1 по крейсерам. Тогда мы мобилизовали восемь эскадр, каждая из которых насчитывала восемь линкоров, эскадру крейсеров и флотилию мелких судов, а также имелось большое количество отдельных крейсеров. Я ожидал тогда решающего сражения с более слабым, но все же грозным флотом противника. Теперь же немецкий флот только начал восстанавливаться и не имел достаточного количества кораблей, чтобы построить боевой порядок. Строительство двух больших линкоров, «Бисмарка» и «Тирпица», тоннаж которых значительно превосходил ограничения, установленные договором, могло быть закончено не ранее чем через год. Строительство легких линейных крейсеров «Шарнхорст» и «Гнейзенау», тоннаж которых немцы обманным путем увеличили с 10 тысяч до 26 тысяч тонн, закончилось в 1938 году. Кроме того, у немцев были три карманных линкора в 10 тысяч тонн водоизмещением каждый – «Адмирал граф Шпее», «Адмирал Шеер» и «Дойчланд», а также два быстроходных крейсера водоизмещением по 10 тысяч тонн, вооруженных восьмидюймовыми орудиями, шесть легких крейсеров, 60 эсминцев и другие более мелкие суда. Таким образом, надводный флот немцев не мог угрожать нашему господству на море. Не подлежало никакому сомнению, что английский военно-морской флот превосходил немецкий как по силе, так и по численности. Не было также основания предполагать, что общая боевая подготовка нашего флота была плохой. Если не считать недостатка в крейсерах и эсминцах, английский флот, как всегда, находился на высоком уровне. Перед ним стояли огромные и многочисленные задачи.
Английский торговый флот в начале войны был примерно таким же, что и в 1914 году. Его тоннаж превышал 21 миллион тонн. Средний размер судна увеличился, и поэтому численность судов уменьшилась. Однако не весь этот тоннаж можно было использовать для торговли. Военно-морскому флоту требовались самые различные вспомогательные суда, которые можно было брать главным образом из числа первоклассных лайнеров. Все виды вооруженных сил нуждались в судах для специальных целей: армия и военно-воздушные силы – для перевозки солдат и техники за моря, а военный флот – для различных работ на морских базах и в других местах и, в частности, для доставки горючего в стратегические пункты, разбросанные по всему миру.
Тоннаж, потребовавшийся для всех этих целей, составил около 3 миллионов тонн, и к этому следует добавить нужды судоходства других стран Британской империи. В конце 1939 года после окончательного подсчета приобретений и потерь оказалось, что общий тоннаж, оставшийся для коммерческих целей, составил около 15,5 миллиона тонн.
* * *
Когда я пришел в адмиралтейство, у меня уже было определенное представление о стратегическом положении на море. Противнику жизненно важно было сохранить господство на Балтийском море. Поставки из Скандинавии, шведская руда и прежде всего оборона против возможных русских десантов на протяженном и незащищенном северном побережье Германии, от которого Берлин в одном месте находится всего лишь в 100 милях, диктовали германскому военно-морскому флоту необходимость сохранить господство на Балтийском море. Поэтому я был уверен, что на этом первом этапе Германия не поступится своим господством на Балтике. Следовательно, хотя немцы могут послать подводные лодки, крейсера или, возможно, даже один карманный линкор для нарушения наших коммуникаций, они не рискнут ни одним кораблем, который им необходим для сохранения господства на Балтийском море. Германский флот, восстанавливавшийся в это время, при сложившихся обстоятельствах должен был считать это своей первоочередной и почти единственной задачей. Для поддержания превосходства на море и для осуществления нашего основного наступательного мероприятия – блокады мы должны были, конечно, сохранить превосходящие силы флота в наших северных водах. Однако нам казалось, что не будет никакой необходимости держать слишком крупные военно-морские силы для наблюдения за вылазками из Балтийского моря или из Гельголандской бухты.
Безопасность Англии значительно повысилась бы, если бы при помощи воздушных налетов нам удавалось хотя бы временно выводить из строя Кильский канал – эту боковую дверь из Балтийского моря.
Еще не будучи в военно-морском министерстве, я вполне согласился с его мнением о том, какую большую угрозу представляют собой подводные лодки. Хотя высокие технические качества прибора «Асдик» были проверены во многих сражениях с подводными лодками в начале войны, наши средства борьбы против подводных лодок были далеко не достаточны, чтобы предотвратить наши серьезные потери. Высказанное мною в то время мнение, что «вполне возможна успешная борьба с подводными лодками во внешних морях, и особенно в Средиземном море, и что потери неизбежны, но они не смогут повлиять на ход событий», не было ошибочным. Ничего особого не произошло в первый год войны с немецкими подводными лодками. Битва за Атлантику была отложена на 1941 и 1942 годы.
В соответствии с преобладающим мнением в военно-морском министерстве до войны я недооценил угрозу или последствия нападения на английские военные корабли с воздуха. «Мне кажется, – писал я за несколько месяцев до войны, – можно предполагать (потому что об этом очень трудно судить точно), что нападение авиации на английские военные корабли при их нынешнем вооружении и обороне не помешает осуществлению их полного господства на море». Однако препятствия, хотя и преувеличенные, к передвижению нашего флота скоро стали серьезными. Авиация почти сразу же оказалась ужасной угрозой, особенно на Средиземном море. Мальта, имевшая лишь незначительную противовоздушную оборону, представляла собой проблему, которую невозможно было сразу разрешить. С другой стороны, в первый год войны ни один крупный английский корабль не был потоплен авиацией.
Первоначальный состав военного кабинета, намеченный Чемберленом, был почти сразу же увеличен под давлением обстоятельств. Теперь он уже включал министра иностранных дел лорда Галифакса, лорда – хранителя печати сэра Сэмюэля Хора, министра финансов сэра Джона Саймона, министра координации обороны лорда Чэтфилда, министра без портфеля лорда Хэнки, военного министра Хор-Белиша, министра авиации сэра Кингсли Вуда. В военный кабинет теперь вошли три военных министра, одним из которых был я. Кроме того, необходимо было, чтобы министр по делам доминионов Иден и министр внутренних дел и национальной безопасности сэр Джон Андерсон всегда присутствовали на заседаниях, хотя они фактически и не были членами военного кабинета. Таким образом, состав военного кабинета возрос до одиннадцати человек. Решение включить трех военных министров серьезно затрагивало положение лорда Чэтфилда как министра координации обороны. Но он принял это решение со свойственным ему добродушием.
Кроме меня, все остальные министры руководили последние годы нашими делами или имели отношение к тому положению, с которым мы сейчас столкнулись как в дипломатической, так и в военной областях. Иден вышел в отставку с поста министра иностранных дел в феврале 1938 года. Я не занимал государственных должностей в течение одиннадцати лет, поэтому не нес никакой ответственности за прошлые события или за недостаточную подготовленность, которая выявилась теперь. Наоборот, в последние шесть или семь лет я постоянно предсказывал те беды, перед лицом которых мы теперь оказались. Итак, вооруженный могущественной машиной военно-морского министерства, на долю которого пала сейчас вся тяжесть активной борьбы с противником, я не испытывал никаких неудобств; но если бы я их и испытывал, они были бы устранены любезностью и лояльностью премьер-министра и его коллег. Всех этих людей я знал очень хорошо. Большинство из нас сотрудничало на протяжении пяти лет в кабинете Болдуина, и мы, конечно, поддерживали постоянный контакт, дружественный или полемический, в течение всего периода изменений, происходивших в парламентской жизни. Однако сэр Джон Саймон и я представляли старшее политическое поколение. Поэтому я считал, что мне придется напрячь все силы, чтобы не отстать от поколения, находившегося теперь у власти, и идти в ногу с новыми молодыми гигантами, которые могли появиться в любое время. В данном случае я полагался не только на свои знания, но и на рвение и умственную энергию.
С этой целью я вернулся к тому режиму, которого придерживался в бытность мою в адмиралтействе в 1914 – 1915 годы и который, как я убедился, значительно повышал мою работоспособность. Ежедневно вскоре после полудня я ложился, по крайней мере, на час отдыхать и полностью использовал мою счастливую способность сразу же засыпать крепким сном. Таким образом, мне удавалось втиснуть полтора рабочих дня в один день. В намерения природы не входило заставить человечество работать с восьми утра до полуночи без освежающего забвения, которое, если оно даже и продолжается всего каких-нибудь двадцать минут, позволяет восстановить все жизненные силы. Я с сожалением ложился в постель, как ребенок, каждый раз после полудня, но зато бывал вознагражден тем, что мог потом работать ночью до двух часов или даже позже – иногда значительно позже – и начать новый день в 8 – 9 часов утра. Этот порядок, который я соблюдал на протяжении всей войны, я рекомендовал и другим в тех случаях, когда им приходилось в течение длительного времени выжимать последнюю каплю сил из своего организма.

Глава вторая
Задача Военно-Морского Министерства

Весь мир был поражен, когда за сокрушительным натиском Гитлера на Польшу и объявлением Англией и Францией войны Германии последовала длительная гнетущая пауза. Чемберлен в частном письме, опубликованном его биографом, назвал этот этап «сумерками войны»[54]. Я нашел это выражение настолько удачным, что взял его в качестве заглавия этой книги. Французские армии не начали наступления на Германию. Завершив свою мобилизацию, они оставались в бездействии по всему фронту. Против Англии не предпринималось никаких воздушных операций, помимо разведки; немецкая авиация не предпринимала никаких воздушных нападений на Францию. Французское правительство просило нас воздерживаться от воздушных нападений на Германию, заявив, что это вызвало бы репрессии против незащищенных французских военных предприятий. Мы ограничивались тем, что разбрасывали листовки, взывающие к нравственности немцев. Этот странный этап войны на земле и в воздухе поражал всех. Франция и Англия бездействовали в течение тех нескольких недель, когда немецкая военная машина всей своей мощью уничтожала и покоряла Польшу. У Гитлера не было оснований жаловаться на это.
В противоположность этому война на море с первого же часа началась с полной интенсивностью и поэтому морское министерство стало активным центром событий. 3 сентября все наши суда плавали по всему миру, занимаясь своим обычным делом. Вдруг они натолкнулись на заранее тщательно расставленные немецкие подводные лодки, особенно на западных подступах. В тот же день в 9 часов вечера вышедший из Англии пассажирский пароход «Атения» водоизмещением 13 500 тонн был торпедирован и затонул; погибло 112 человек, включая 28 американских граждан. Через несколько часов весь мир узнал об этой возмутительной жестокости. Во избежание всяких недоразумений в Соединенных Штатах германское правительство немедленно выступило с заявлением о том, что лично я приказал спрятать бомбу на пароходе для того, чтобы его гибель поставила под угрозу отношения между Германией и Америкой. В некоторых недружественных кругах этому отчасти поверили. 5 и 6 сентября у берегов Испании были потоплены «Босния», «Ройал Сентр» и «Рио Кларо»; спаслась только команда «Рио Кларо». Все это были ценные суда.
Первая же служебная записка, написанная мною в адмиралтействе, была связана с вопросом о вероятных масштабах угрозы подводных лодок в ближайшем будущем:
Начальнику разведывательного управления военно-морского министерства
4 сентября 1939 года
«Представьте мне доклад о том, какими силами располагает немецкий подводный флот в настоящий момент и какими он будет располагать в ближайшие несколько месяцев. Сообщите отдельно данные об океанских и малых подводных лодках. Укажите предполагаемый радиус действия в днях и милях для тех и других».
Мне тотчас же сообщили, что у противника имеется 60 подводных лодок, а к началу 1940 года их будет 100. Подобный ответ был представлен 5 сентября и заслуживает внимательного изучения. Число судов большого радиуса действия было внушительным и свидетельствовало о намерении противника возможно скорее перейти к операциям далеко в открытом море.
Морское министерство разработало подробные планы увеличения количества наших судов для борьбы с подводными лодками. В частности, оно приняло меры к установке на 86 самых крупных и быстроходных траулерах приборов «Асдик». Переоборудование многих траулеров уже шло полным ходом. Кроме того, у морского министерства была детальная программа строительства крупных и малых эсминцев, а также крейсеров и многих вспомогательных судов. С объявлением войны эта программа автоматически стала осуществляться. Предыдущая война показала огромные достоинства системы конвоев. В течение нескольких дней морское министерство установило контроль за движением всех торговых судов, и капитаны должны были подчиняться указаниям о маршрутах и о присоединении к конвоям. Однако нехватка конвойных судов заставила морское министерство вести политику обходных маршрутов на океанах впредь до того, как противник перейдет к неограниченной подводной войне. Система конвоев была введена и первую очередь у восточного побережья Англии. Однако потопление «Атении» нарушило эти планы, и мы немедленно ввели систему конвоя в Северной Атлантике.
Система конвоев была полностью подготовлена, и судовладельцы уже регулярно привлекались к консультациям по вопросам обороны, которые их непосредственно касались. Более того, были изданы инструкции, которыми капитаны должны были руководствоваться при осуществлении многих непривычных для них задач, с которыми они неизбежно могли столкнуться во время войны.
Были установлены специальные сигнальные и другие приборы для того, чтобы капитаны могли занять свое место в конвое. Моряки торгового флота с решимостью глядели в лицо неизвестному будущему. Не довольствуясь пассивной ролью, они требовали оружия. Международное право всегда оправдывало применение торговыми судами оружия в целях самообороны, и оборонительное вооружение всех торговых судов дальнего плавания наряду с обучением их команд представляло собой неотъемлемую часть планов военно-морского министерства, к осуществлению которых оно немедленно приступило. Заставить подводную лодку атаковать в погруженном состоянии, а не при помощи пушек в надводном положении – значило не только дать нашему судну большую возможность скрыться, но и вынудить атакующего более расточительно, а часто и бесполезно расходовать драгоценные торпеды. Предусмотрительность позволила сохранить орудия, оставшиеся от первой войны, для использования их в борьбе против подводных лодок. Однако мы испытывали серьезную нехватку зенитных орудий. Потребовалось много месяцев, чтобы обеспечить торговым судам надлежащую самозащиту от налетов авиации, и суда тем временем несли тяжелые потери. Мы в первые же дни наметили вооружить в течение ближайших трех месяцев тысячу судов, установив на каждом хотя бы по одному противолодочному орудию. Этот план был фактически осуществлен.
Кроме защиты нашего судоходства нам нужно было очистить моря от немецких торговых судов и прекратить всякий ввоз в Германию. Блокада проводилась со всей суровостью. Для руководства этой политикой было создано министерство экономической войны, в то время как контроль за ее осуществлением был поручен военно-морскому министерству. Сейчас, как и в 1914 году, открытые моря были почти тотчас очищены от вражеского судоходства. Немецкие суда либо укрылись в нейтральных портах, либо, будучи перехваченными, потоплены командами.
Тем не менее до конца 1939 года союзники захватили и использовали 15 судов общим водоизмещением 75 тысяч тонн.
Система конвоирования судов, отправляющихся за границу, была введена почти немедленно. 8 сентября начали действовать три главных маршрута, а именно: из Ливерпуля и из Темзы в западную часть океана и прибрежное конвоирование в районе между Темзой и Фортом. Штат работников для руководства конвоями в этих и многих других портах в самой Англии и за границей был включен в военный план, и люди уже были отправлены по месту назначения. Тем временем всем судам, находившимся в Ла-Манше и Ирландском море и не имевшим конвоя, было предложено вернуться в Плимут и в Милфорд-Хейвен. Плавание без конвоя запрещалось. В заморских владениях были предприняты меры для конвоирования судов, направляющихся на родину. Первый такой караван вышел из Фритауна 14 сентября и из Галифакса и Новой Шотландии 16 сентября. К концу месяца система конвоирования судов, отправлявшихся из Темзы и Ливерпуля и возвращавшихся из Галифакса, Гибралтара и Фритауна, действовала уже полностью.
После введения системы конвоев следующая военная задача заключалась в том, чтобы обеспечить безопасную базу для флота. 5 сентября в 10 часов вечера у меня состоялось длительное совещание по этому вопросу. Оно заставило вспомнить многое. В условиях войны с Германией Скапа-Флоу – лучшая стратегическая точка, базируясь на которую английский военно-морской флот может как контролировать выходы из Северного моря, так и осуществлять блокаду. Во время предыдущей войны лишь за два года до ее окончания было решено, что Большой флот обладает достаточным превосходством, чтобы его можно было перебросить в расположенный южнее Росайт, преимущество которого заключалось в том, что там был замечательный док. Однако в настоящий момент, учитывая большую отдаленность от немецких воздушных баз, база в Скапа-Флоу обладала явными преимуществами, и поэтому адмиралтейство в своих военных планах остановилось именно на ней.
Осенью 1914 года Большой флот был охвачен беспокойством. Стали поговаривать о том, что «немецкие подводные лодки проникают в гавани». Теперь, в 1939 году, нужно было считаться с двумя опасностями: во-первых, со старой опасностью проникновения подводных лодок и, во-вторых, с новой опасностью с воздуха. На этом совещании я с удивлением убедился, как мало принято мер для защиты от современных средств нападения и в одном и другом отношении. Противолодочные боковые заграждения новой конструкции были установлены во всех трех главных входах, но они состояли лишь из одной линии сетей. Источником беспокойства по-прежнему оставались узкие и извилистые подступы к восточной стороне Скапа-Флоу, которые были защищены лишь брандерами, оставшимися с прошлой войны и теперь дополненными двумя или тремя новыми. Учитывая увеличившийся размер, скорость и мощь современных подводных лодок, в ответственных кругах не считали более убедительными старые доводы о том, что сильное течение делает эти входы непреодолимыми для подводной лодки. В результате этого совещания, состоявшегося на второй день после моего прихода в военно-морское министерство, был издан ряд приказов об установке дополнительных сетей и определение мест затопляемых брандеров.
Новая опасность с воздуха почти целиком игнорировалась. Не считая двух зенитных батарей, установленных для защиты нефтяных цистерн флота и стоянки миноносцев, Скапа-Флоу не имела никакой противовоздушной обороны. Один аэродром, расположенный в Керкуолле, мог быть использован самолетами морской авиации, когда флот находился на базе, но не было принято никаких мер для немедленного привлечения королевских военно-воздушных сил к участию в обороне, а береговая радарная станция, несмотря на то, что она действовала, была не вполне эффективной. Были утверждены планы базирования двух эскадрилий истребителей в Уике, но это можно было практически осуществить лишь в 1940 году. Я потребовал разработки немедленного плана действия. К нашей противовоздушной обороне предъявлялись настолько большие требования, наши ресурсы были настолько ограниченны и наши уязвимые пункты, включая весь огромный Лондон, настолько многочисленны, что было бы бессмысленно просить многого. С другой стороны, нам нужно было оборонять от воздушного нападения лишь пять или шесть крупных судов, каждое из которых имело свое собственное мощное зенитное вооружение. Для того чтобы как-нибудь сдвинуть дело с мертвой точки, адмиралтейство решило предоставить две эскадрильи морских истребителей на то время, когда флот будет находиться в Скапа-Флоу.
Казалось, самое главное заключалось в том, чтобы как можно скорее обеспечить суда орудиями, а пока что флоту оставалось снова, как в осенние дни 1914 года, начать «игру в прятки». На западном побережье Шотландии имеется много закрытых стоянок, которые можно легко защитить от подводных лодок при помощи сигнальных сетей и непрерывного патрулирования. Во время прошлой войны мы убедились, что маскировка представляет собой хорошую гарантию безопасности, но даже в те дни любопытство разведывательного самолета, к тому же, возможно, заправляемого горючим руками предателя, наполняло наши сердца страхом. Теперь, когда самолеты имели достаточный радиус действия, чтобы в любой момент заснять с воздуха все Британские острова, у нас не было никакой возможности надежно укрыться от нападений крупного масштаба как со стороны подводных лодок, так и авиации. Но так как нам приходилось заботиться об очень немногих судах, которые можно было часто передвигать с одного места на другое, и поскольку у нас не было никакого другого выхода, мы пошли на этот риск.
В первые две или три недели войны до окончания комплектования наших вспомогательных флотилий для борьбы с подводными лодками для того, чтобы восполнить пробелы, мы решили довольно широко использовать авианосцы для эскортирования невооруженных, неорганизованных и неконвоируемых судов, большое количество которых приближалось в это время к нашим берегам. Это был риск, но риск оправданный. Для этой цели был использован также авианосец «Корейджес», сопровождаемый четырьмя эсминцами.
17 сентября вечером двум эсминцам пришлось выйти на охоту за подводной лодкой, атаковавшей торговое судно. На закате, когда «Корейджес» стал под ветер для того, чтобы его самолеты могли сесть на палубу, он встретился с подводной лодкой, хотя при его неопределенном курсе был лишь один шанс из ста, что такая встреча произойдет. Из 1260 человек его экипажа утонуло 500, включая его командира капитана 1 ранга Мейкиг Джонса, который отказался покинуть корабль. За три дня до того еще один из наших авианосцев, которому впоследствии суждено было прославиться, «Арк Ройал», выполняя аналогичное задание, также подвергся нападению подводной лодки. К счастью, торпеды прошли мимо, а атаковавшую его подводную лодку немедленно потопили эсминцы сопровождения.
Одной из самых актуальных морских проблем, стоявших перед нами, была проблема эффективной борьбы с надводными рейдерами, которые неизбежно должны были появиться так же, как это произошло в 1914 году.
12 сентября я написал следующую служебную записку:
Военно-морской министр
начальнику военно-морского штаба
12 сентября 1939 года
Планы использования крейсеров
«В прошлом мы пытались защищать свою торговлю от внезапных нападений с помощью крейсеров, причем, учитывая огромные океанские пространства, которые надлежало контролировать, мы руководствовались принципом «чем больше, тем лучше». В поисках вражеских рейдеров и крейсеров даже небольшие крейсера могли играть свою роль, и в случае с «Эмденом» нам пришлось собрать более 20 судов, прежде чем удалось его поймать. Однако планы дальнего прицела требуют создания нового поискового соединения. В то время как крейсерская эскадра, состоящая из четырех судов, может вести поиски на фронте, скажем, 80 миль, один крейсер, сопровождаемый авианосцем, может охватить, по крайней мере, 300 миль, а если принять в расчет движение судна, то охватываемое расстояние увеличится до 400 миль. С другой стороны, можно опасаться, что рейдеры будущего будут представлять собой мощные суда, охотно вступающие в единоборство с отдельным кораблем. Простым увеличением числа небольших слабых крейсеров мы не сумеем очистить моря от мощных рейдеров. Более того, такие слабые крейсера явятся легкой добычей. Рейдер, который удастся наконец окружить, сумеет уничтожить один слабый корабль и прорваться сквозь кордон.
Каждое поисковое соединение должно быть способно найти, захватить и уничтожить противника. Для этой цели потребуется ряд крейсеров, более мощных, чем крейсера водоизмещением по 10 тысяч тонн, или крейсерские пары нашего десятитысячетонного типа. Их должны сопровождать небольшие авианосцы самого малого водоизмещения, несущие на борту одну или две дюжины самолетов. Идеальным поисковым соединением было такое – мощный корабль или два менее мощных корабля, плюс один авианосец, плюс четыре крупных эсминца, плюс два-три относительно быстроходных танкера специальной конструкции. Такое соединение было бы защищено в плавании от подводных лодок и могло вести поиск на огромной площади и уничтожить при обнаружении любой одиночный рейдер».
Эта политика формирования охотничьих групп, изложенная в моей служебной записке, политика создания правильно составленных охотничьих групп, способных вести поиски на большой площади и одолеть любой рейдер, попадающийся в районе поиска, осуществлялась нами, насколько это позволяли наши ограниченные ресурсы, и я коснусь этого вопроса в последующих главах. Та же идея в более развернутой форме была затем принята Соединенными Штатами в виде системы оперативных групп, явившейся важным вкладом в искусство войны на море.
К концу сентября у нас не было особых оснований для разочарования результатами первого этапа войны на море. Я чувствовал, что достаточно глубоко вник в работу этого большого министерства, которое я так хорошо знал и любил. Я теперь знал, где что делается и где что предполагается делать. Я знал, где что находится. Я посетил все главные военно-морские базы и виделся со всеми командующими. По существующему положению военно-морской министр «несет ответственность перед короной и парламентом за всю деятельность военно-морского министерства», и я, бесспорно, был готов нести эту ответственность не только по форме, но и по существу.
В общем, сентябрь был вполне успешным и плодотворным месяцем для нашего военно-морского флота. Мы совершили огромный, трудный и опасный переход от мира к войне. В первые несколько недель нашему торговому флоту, подвергшемуся неожиданному нападению немецких подводных лодок, вопреки официальным международным соглашениям о подводной войне, пришлось поплатиться. Однако теперь система конвоев уже действовала полностью, и наши торговые суда, десятками выходившие каждый день из наших портов, имели на корме орудия, иногда зенитные, и ядро обученных артиллеристов.
Траулеры, снабженные прибором «Асдик», и другие небольшие корабли, вооруженные глубинными бомбами, подготовленные нашим Министерством еще до начала подводной войны, каждый день вступали в строй, имея на борту обученные команды. Мы все считали, что первая атака немецких подводных лодок на английские торговые суда отбита и что угроза находится под надежным и усиливающимся контролем. Было очевидно, что немцы будут строить подводные лодки сотнями, и никто не сомневался, что целые стаи их уже находятся на стапелях на различных этапах строительства. Через год-полтора мы должны были ожидать начала широкой подводной войны. Однако мы надеялись, что к тому времени наши многочисленные новые флотилии и суда для борьбы с подводными лодками, строительство которых осуществлялось в первую очередь, будут готовы и значительно превзойдут силы противника. Острый недостаток в зенитных орудиях, особенно в орудиях калибра 3,7 дюйма, и «Бофорс», к сожалению, мог быть восполнен лишь через много месяцев. Однако были приняты меры к тому, чтобы в пределах наших возможностей обеспечить оборону наших военно-морских баз. А тем временем флот, господствовавший на океанах, должен был продолжать «игру в прятки».
На морских просторах противник пока не представлял какой-либо угрозы нашим интересам. После временного прекращения плавания по Средиземному морю наши суда вскоре снова стали пользоваться этим неоценимым коридором. В то же время переброска экспедиционных войск во Францию протекала бесперебойно. Флот метрополии «где-то на севере» был готов пресечь любую вылазку, которую мог предпринять противник своим небольшим числом тяжелых кораблей. Блокада Германии осуществлялась теми же методами, что и в предыдущей войне. Отряд патрулирования в северных водах охранял район между Шотландией и Исландией, и к концу первого месяца войны мы захватили около 300 тысяч тонн товаров, предназначавшихся для Германии, против 140 тысяч тонн, потерянных нами в результате действий врага на море. На океанах наши крейсера выслеживали немецкие корабли и в то же время обеспечивали защиту наших торговых судов от нападения рейдеров. Таким образом, немецкое торговое судоходство прекратилось. К концу сентября около 325 немецких судов общим водоизмещением 750 тысяч тонн стояли в иностранных портах без движения. Поэтому их так мало попало в наши руки.
Наши союзники тоже играли свою роль. Французы принимали активное участие в контроле над Средиземным морем. Во внутренних водах и в Бискайском заливе они помогали нам вести войну с немецкими подводными лодками, а в центральной части Атлантики крупные силы, базировавшиеся на Дакар, были включены в разработанный союзниками план борьбы против надводных рейдеров.
Молодой польский флот тоже отличился. Еще в начале войны три новейших эсминца и две подводные лодки, «Вилк» и «Ожел», бежали из Польши и, несмотря на немецкие корабли в Балтийском море, успешно достигли Англии. История бегства подводной лодки «Ожел» весьма поучительна. Выйдя из Гдыни, когда немцы вторглись в Польшу, она сначала плавала в Балтийском море, а затем 15 сентября зашла в нейтральный порт Таллинн, чтобы высадить своего больного капитана. Эстонские власти решили интернировать лодку, выставили охрану, изъяли карты и вынули затворы из орудий. Однако командир лодки не растерялся и, сломив сопротивление охраны, вышел в море. В последующие недели за подводной лодкой непрерывно охотились дозоры на море и в воздухе, но в конце концов ей удалось выбраться из Балтийского моря в Северное, несмотря на отсутствие карт. Здесь она сумела сообщить по радио одной английской станции свое местонахождение, и 14 октября ее встретил и сопроводил английский эсминец.
В сентябре президент Рузвельт обрадовал меня личным письмом. Я встретился с ним лишь один раз во время прошлой войны на обеде в Грейз Инн, и эта великолепная юная и мощная фигура произвела на меня большое впечатление. Однако тогда мы лишь поздоровались друг с другом.
Президент Рузвельт – Черчиллю 11 сентября 1939 года
«В мировую войну мы занимали с Вами одинаковые посты, и я хочу сообщить Вам, как я рад Вашему возвращению в военно-морское министерство. Я понимаю, что стоящие перед Вами проблемы осложняются новыми факторами, но в основном они не слишком изменились. Я хочу, чтобы Вы и премьер-министр знали, что я всегда буду рад, если Вы лично будете держать меня в курсе всего, о чем Вы хотели бы меня осведомить. Можете в любое время посылать мне запечатанные письма через свою или мою дипломатическую почту.
Я очень рад, что Вы успели закончить книги о Мальборо до того, как все это началось. Я прочел их с большим удовольствием».
Я сразу же откликнулся на письмо, подписав его псевдонимом «Бывший военный моряк». Так началась наша долгая и памятная переписка, включающая, пожалуй, по тысяче писем с обеих сторон и продолжавшаяся до смерти Рузвельта, последовавшей пять с лишним лет спустя.

Глава третья
Гибель Польши

Английское правительство стало очевидцем быстрого и почти механического уничтожения более слабого государства в согласии с методами и давними планами Гитлера. Польша была открыта германскому вторжению с трех сторон. Всего армии вторжения состояли из 56 дивизий, в том числе 9 танковых. Из Восточной Пруссии 3-я армия (8 дивизий) наступала к югу на Варшаву и Белосток.
4-я армия (12 дивизий), наступавшая из Померании, имела приказ уничтожить польские войска в Данцигском коридоре и двинуться затем на юго-восток к Варшаве по обоим берегам Вислы. Граница у познанского выступа удерживалась германскими резервными войсками, стоявшими в обороне, но на их правом фланге к югу находилась 8-я армия (7 дивизий), в задачу которой входило прикрывать левый фланг войск, наносящих главный удар. Нанесение этого удара было поручено 10-й армии (17 дивизий), направлявшейся прямо на Варшаву. Южнее 14-я армия (14 дивизий) имела две задачи: во-первых, занять важный промышленный район к западу от Кракова, а затем в случае успеха на главном фронте направиться непосредственно к Львову на юго-восток Польши.
Таким образом, немецкие войска должны были сначала просочиться в расположение польских войск на границе, а затем окружить их двумя охватывающими ударами и разгромить.
На Польшу было брошено свыше полутора тысяч современных самолетов. Им предстояло прежде всего разгромить польскую авиацию, затем поддержать армию на поле боя и, кроме того, наносить удары по военным сооружениям, железнодорожным и шоссейным коммуникациям и повсюду сеять ужас.
По численности и вооружению польская армия не могла тягаться с наступавшим противником, да и диспозицию ее нельзя было признать разумной. Все польские вооруженные силы были разбросаны вдоль границ Польши. Резервов в центре не было. Гордо и высокомерно отвергая германские притязания, поляки тем не менее боялись, как бы их не обвинили в провокации, если они проведут мобилизацию заблаговременно, чтобы противостоять накапливавшимся вокруг них силам. 30 дивизий, представлявших лишь две трети польской действующей армии, были готовы или почти готовы принять на себя первый удар. Быстрота, с которой развивались события, и энергичное вмешательство германской авиации не позволили остальной части польских вооруженных сил выйти на передовые позиции, пока все не было кончено, и они приняли участие лишь в последних фазах катастрофы. Таким образом, на большом протяжении 30 польских дивизий оказались лицом к лицу с почти вдвое превосходящими силами, не имея за своей спиной никакого прикрытия. Они уступали немцам не только численно; они сильно отставали и в артиллерии, а девяти германским танковым дивизиям они могли противопоставить лишь одну бронетанковую бригаду. 12 бригад польской кавалерии мужественно атаковали полчища танков и бронемашин, но не могли причинить им вреда своими саблями и пиками. 900 самолетов первой линии, из которых, пожалуй, лишь половина была современной конструкции, были захвачены врасплох, а многие уничтожены еще на земле.
По плану Гитлера, германские армии выступали в поход 1 сентября; впереди них германская авиация наносила удар по польским эскадрильям на аэродромах. За два дня польская авиация была фактически уничтожена. За неделю германские армии вторглись в глубь Польши. Повсюду им оказывалось мужественное, но тщетное сопротивление. Все польские армии на границах, кроме познанской группы, фланги которой были глубоко изогнуты, были отброшены назад. Лодзинская группа была расколота надвое главными силами германской 10-й армии. Половина отступила на восток, к Радому, другая была вынуждена отступать на северо-запад. В прорыв устремились две танковые дивизии, двигавшиеся прямо на Варшаву. Севернее германская 4-я армия достигла Вислы, форсировала ее и двинулась вдоль реки, наступая на Варшаву. Только польская северная группа сумела несколько задержать германскую 3-ю армию. Вскоре поляки были обойдены с флангов и откатились к реке Нарев, единственной, где заранее была подготовлена довольно сильная оборонительная система. Таковы были результаты первой недели блицкрига.
Вторая неделя ознаменовалась ожесточенными боями, и к концу ее польская армия, насчитывавшая номинально около двух миллионов человек, перестала существовать как организованная сила. На юге 14-я германская армия двигалась к реке Сан. К северу от нее были окружены и разгромлены четыре польские дивизии, отступившие к Радому. Две танковые дивизии 10-й армии достигли предместья Варшавы, но, не имея за собой пехоты, не смогли подавить отчаянное сопротивление населения города. К северо-востоку от Варшавы 3-я армия обложила столицу с востока, а ее левый фланг достиг Брест-Литовска в ста милях за линией фронта.
Внутри этих варшавских клещей сражалась и гибла польская армия. К ее познанской группе присоединились дивизии из торуньской и лодзинской групп, отброшенные натиском немцев. Теперь познанская группа насчитывала 12 дивизий, и через ее южный фланг 10-я германская армия стремительно шла на Варшаву, защищенная лишь относительно слабой 8-й армией. Уже находясь фактически в окружении, польский командующий познанской группой генерал Кутшеба решил ударить на юг по флангу основных германских сил. Эта смелая польская контратака, известная под названием битвы на реке Бзура, вызвала кризис, захвативший не только германскую 8-ю армию, но и часть 10-й, отвлеченной от наступления на Варшаву, и даже корпус 4-й армии с севера. Под натиском всех этих мощных сил, под сокрушительными ударами с воздуха, не встречавшими никакого сопротивления, познанская группа десять дней вела свою славную борьбу. 19 сентября она была окончательно стерта с лица земли.
В то же время сомкнулись внешние клещи. 12 сентября 14-я армия достигла предместий Львова и, двинувшись на север, 17 сентября соединилась с частями 3-й армии, прошедшими через Брест-Литовск. Всякая возможность бегства для смелых одиночек исключалась. 20 сентября немцы назвали битву за Вислу «одной из величайших битв всех времен на уничтожение».
Наступила очередь Советов. 17 сентября русские армии хлынули через почти незащищенную польскую восточную границу и покатились широким фронтом на запад. 18 сентября они оккупировали Вильнюс и встретились со своими германскими партнерами в Брест-Литовске.
Гибель Польши и ее полное покорение шли быстрыми темпами. Незахваченными оставались Варшава и Модлин. Блестящее сопротивление Варшавы, в значительной мере возникшее из стихийного сопротивления ее граждан, заранее было обречено на неудачу. После многих дней сильной авиационной бомбардировки и артиллерийского обстрела, причем много артиллерийских орудий было быстро переброшено по автострадам с неподвижного Западного фронта, Варшавское радио перестало исполнять польский национальный гимн и Гитлер вступил в развалины города. Модлин, крепость в двадцати милях ниже по течению Вислы, принял остатки торуньской группы и боролся до 28 сентября. Так за один месяц все было кончено и страна с населением в 35 миллионов человек попала в беспощадные тиски тех, кто добивался не только ее завоевания, но и фактического порабощения и даже уничтожения большей части ее населения[55].
Мы видели великолепный образец современного блицкрига: тесное взаимодействие на поле боя армии и авиации; усиленная бомбардировка коммуникаций и городов, представлявших сколько-нибудь заманчивую цель; вооружение активной «пятой колонны»; широкое использование шпионов и парашютистов; а главное – непреодолимый натиск огромных масс танков. Поляки были не последними, на чью долю выпало это тяжелое испытание.
Советские армии продолжали наступать к линии, предусмотренной соглашением с Гитлером. 28 сентября состоялось официальное подписание русско-германского договора о разделе Польши.
Я по-прежнему был убежден в глубоком и, на мой взгляд, непреодолимом антагонизме между Россией и Германией и цеплялся за надежду, что Советы будут перетянуты на нашу сторону силой событий. Я не давал поэтому воли возмущению, которое вызвала у меня и у моих коллег по правительству их равнодушная жестокая политика. У меня никогда не было никаких иллюзий на их счет. Но, во всяком случае, они не были нам ничем обязаны. Кроме того, в войне не на жизнь, а на смерть чувство гнева должно отступить на задний план перед целью разгрома главного непосредственного врага. Поэтому в меморандуме для военного кабинета, написанном 25 сентября, я холодно отметил:
«Хотя русские повинны в грубейшем вероломстве во время недавних переговоров, однако требование маршала Ворошилова, в соответствии с которым русские армии, если бы они были союзниками Польши, должны были бы занять Вильнюс и Львов, было вполне целесообразным военным требованием. Его отвергла Польша, доводы которой, несмотря на всю их естественность, нельзя считать удовлетворительными в свете настоящих событий. В результате Россия заняла как враг Польши те же самые позиции, какие она могла бы занять как весьма сомнительный и подозреваемый друг. Разница фактически не так велика, как могло показаться. Русские мобилизовали очень большие силы и показали, что они в состоянии быстро и далеко продвинуться от своих довоенных позиций. Сейчас они граничат с Германией, и последняя совершенно лишена возможности обнажить Восточный фронт. Для наблюдения за ним придется оставить крупную германскую армию. Насколько мне известно, генерал Гамелен определяет ее численность по меньшей мере в 20 дивизий, но их вполне может быть 25 и даже больше. Поэтому Восточный фронт потенциально существует».
В выступлении по радио 1 октября я заявил:
«Польша снова подверглась вторжению тех самых двух великих держав, которые держали ее в рабстве на протяжении 150 лет, но не могли подавить дух польского народа. Героическая оборона Варшавы показывает, что душа Польши бессмертна и что Польша снова появится как утес, который временно оказался захлестнутым сильной волной, но все же остается утесом.
Россия проводит холодную политику собственных интересов. Мы бы предпочли, чтобы русские армии стояли на своих нынешних позициях как друзья и союзники Польши, а не как захватчики. Но для защиты России от нацистской угрозы явно необходимо было, чтобы русские армии стояли на этой линии. Во всяком случае, эта линия существует и, следовательно, создан Восточный фронт, на который нацистская Германия не посмеет напасть...
Я не могу вам предсказать, каковы будут действия России. Это такая загадка, которую чрезвычайно трудно разгадать, однако ключ к ней имеется. Этим ключом являются национальные интересы России. Учитывая соображения безопасности, Россия не может быть заинтересована в том, чтобы Германия обосновалась на берегах Черного моря или чтобы она оккупировала Балканские страны и покорила славянские народы Юго-Восточной Европы. Эго противоречило бы исторически сложившимся жизненным интересам России».
Премьер-министр был полностью согласен со мной. «Я придерживаюсь того же мнения, что и Уинстон, – писал он в письме своей сестре, – замечательное выступление которого по радио мы только что слышали. Я думаю, что Россия всегда будет действовать сообразно ее собственным интересам, и не могу поверить, чтобы она сочла победу Германии и последующее установление германского господства в Европе отвечающими ее интересам»[56].

Глава четвертая
Проблемы военного кабинета

4 сентября состоялось первое заседание военного кабинета. На заседание были приглашены начальники штабов видов вооруженных сил, а также некоторые видные государственные деятели – министры, не входившие в состав военного кабинета. С этих пор мы совещались ежедневно, а зачастую и дважды в день. Каждое утро начальник имперского генерального штаба генерал Айронсайд, стоя у карты, делал пространные обзоры, которые очень скоро не оставили у нас ни малейшего сомнения, что сопротивление Польши будет быстро сломлено. Каждый день я представлял кабинету министров доклад военно-морского министерства, обычно содержавший списки английских торговых судов, потопленных немецкими подводными лодками. Началась переброска во Францию английских экспедиционных войск в составе четырех дивизий, и министерство авиации выражало сожаление по поводу запрещения бомбардировать военные объекты в Германии. В остальном большие дела вершились на внутреннем фронте, и, конечно, шли бесконечные разговоры о внешней политике, особенно о позиции Советской России и Италии, и о политике, которой следует придерживаться на Балканах.
Самым важным мероприятием было создание комитета сухопутных сил под руководством сэра Сэмюэля Хора, в то время лорда – хранителя печати. Этот комитет должен был заниматься выработкой рекомендаций военному кабинету по созданию армии. Я участвовал в работе этого небольшого комитета, который собирался в здании министерства внутренних дел, и однажды, заслушав доклады генералов, я согласился с ними в том, что нам следует приступить к созданию армии в 55 дивизий, а также военных заводов и тыловых служб всех видов, необходимых для обеспечения армии при действиях на поле боя. Мы рассчитывали, что через полтора года две трети этих сил, а это довольно значительные силы, либо уже будут посланы во Францию, либо будут готовы для отправки на фронт. Члены военного кабинета разошлись во мнениях и только через неделю или больше решили принять рекомендацию комитета сухопутных сил о создании армии численностью в 55 дивизий или, вернее, поставить перед собой такую задачу.
Я считал, что как член военного кабинета я обязан придерживаться общей точки зрения, и я не отказывался подчинить свои собственные ведомственные нужды основному плану. Я стремился найти общую почву с премьер-министром, а также передать ему все свои знания в этой области, накопленные до этого. Поощренный его вежливостью, я написал ему ряд писем по различным проблемам по мере их возникновения. Я не хотел вступать с ним в споры на заседаниях кабинета и всегда предпочитал излагать все на бумаге. Почти во всех случаях мы приходили к согласию и, хотя вначале у меня создалось впечатление, что он держится настороже, тем не менее я рад сказать, что с каждым месяцем его доверие и доброжелательность, видимо, росли. Об этом свидетельствует и его биограф. Я писал также другим членам военного кабинета и министрам, с которыми у меня были ведомственные и другие дела. Военному кабинету несколько мешало то, что он редко собирался без секретарей и военных экспертов. Это был серьезный и работоспособный орган, а преимущество свободного обсуждения вопросов без всяких формальностей и протоколов людьми, столь тесно связанными общей задачей, очень велико. Подобные заседания служат важным дополнением к официальным встречам, когда делаются дела, а решения заносятся на бумагу в качестве руководства к действию. И то, и другое необходимо для решения труднейших вопросов.
Меня весьма глубоко волновала судьба огромной массы тяжелой артиллерии, которая была произведена в прошлую войну в мою бытность министром боеприпасов. Для производства такого рода оружия требуется года полтора, а для армии, независимо от того, находится ли она в обороне или в наступлении, очень важно иметь в своем распоряжении массы тяжелой артиллерии. Я еще достаточно хорошо помнил борьбу, которую пришлось выдержать Ллойд Джорджу с военным министерством в 1915 году, все политические страсти, разгоревшиеся по вопросу о создании сверхтяжелой артиллерии. Я помню, что этот план оправдал себя на практике. Характер войны на суше, когда он наконец выявился восемь месяцев спустя, в 1940 году, резко отличался от того, что было в 1914 – 1918 годах. Однако, как мы увидим, эти тяжелые орудия сыграли важную роль в обороне страны. В это время я был убежден, что у нас есть клад, которым глупо было бы пренебрегать.
Я написал письмо премьер-министру по этому и по другим вопросам.
Военно-морской министр – премьер-министру 10 сентября 1939 года
«Я надеюсь, Вы не будете возражать, что я посылаю Вам несколько замечаний конфиденциально.
1. Я по-прежнему считаю, что нам не следует первым начинать бомбардировку, за исключением разве района, непосредственно прилегающего к зоне действия французских войск, которым мы, конечно, должны помочь. В наших интересах, чтобы война велась в соответствии с наиболее гуманными концепциями, и в неизбежном процессе повышения суровости и жестокости нам лучше следовать за немцами, а не опережать их. С каждым днем население Лондона и других крупных городов получает новые убежища, и через пару недель у нас будет гораздо больше сравнительно надежных бомбоубежищ, чем сейчас.
2. Вы, должно быть, знаете, что нам сообщили о состоянии наших небольших экспедиционных войск: у них не хватает танков, обученных расчетов для минометов и прежде всего тяжелой артиллерии. Надо ожидать справедливой критики, если обнаружится, что у нас не хватает тяжелых орудий... В 1919 году, после войны, когда я был военным министром, я распорядился свезти на склады массу тяжелых орудий, смазать их и содержать в порядке. Мне помнится также, что в 1918 году по заказу главного командования мы сделали две двенадцатидюймовые гаубицы для использования в нашем наступлении в Германии в 1919 году. Они так и не были применены, но это было последнее слово техники. Нельзя так просто ими пренебрегать... Мне кажется, необходимо сначала срочно посмотреть, что делается на складах, а затем немедленно привести все в порядок и выпустить боеприпасы новейшего образца. Если речь будет идти о тяжелых орудиях, то военно-морское министерство может прийти на помощь, так как мы очень благосклонно относимся ко всему большому...
3. Вы, вероятно, хотите знать, каких принципов я придерживаюсь при пересмотре программы строительства новых судов. Я предполагаю пока прекратить всякое строительство, за исключением трех или четырех новых линкоров. В настоящее время меня не интересуют суда, которые не смогут вступить в строй до 1942 года. Это решение должно быть пересмотрено через полгода. В результате этого изменения я получаю возможность помочь армии. С другой стороны, мне придется принять решительные меры к тому, чтобы скорее ввести в строй москитный флот для борьбы с подводными лодками. В данном случае большое значение имеет количество. Многие суда будут готовы в 1940 году, но их будет недостаточно, учитывая, что придется отражать нападения 200 или 300 немецких подводных лодок летом 1940 года...»

Военно-морской министр – премьер-министру 15 сентября 1939 года
«Поскольку я уезжаю до понедельника, мне хотелось сообщить Вам свою оценку создавшейся обстановки.
Мне кажется маловероятным, чтобы немцы предприняли наступление на западе в это позднее время года... Их план, очевидно, состоит в том, чтобы продолжать наступление через Польшу, Венгрию и Румынию к Черному морю, и не исключено, что у них есть договоренность с Россией, в соответствии с которой она получит часть Польши и вернет себе Бессарабию... Гитлеру очень важно использовать свои восточные связи и источники продовольствия на зимние месяцы, чтобы таким образом создать у своего народа впечатление непрерывных успехов и уверенность в ослаблении нашей блокады. Поэтому я не думаю, что он начнет наступление на западе, пока не соберет свою легкую добычу, которая его ждет на востоке.
Тем не менее, я считаю, что мы должны тщательно подготовиться к обороне на западе. Нужно сделать все, чтобы заставить Бельгию принять необходимые меры предосторожности вместе с французскими и английскими армиями. Тем временем необходимо использовать все средства для срочного укрепления французской границы с Бельгией. В частности, надо построить противотанковые препятствия: вбить в землю рельсы, вырыть глубокие рвы, построить надолбы, заложить мины в одних местах и подготовить все для затопления других мест и т. д. – все это вместе должно образовать глубокоэшелонированную оборону. Наступление трех или четырех германских танковых дивизий, которое оказалось столь успешным в Польше, может быть остановлено лишь с помощью естественных препятствий, защищаемых храбрыми войсками и мощной артиллерией... Без естественных преград атаку танков отразить невозможно.
Я очень рад, что орудия, которые я велел приберечь на складах в 1919 году, теперь могут быть использованы. На этих складах оказалось 32 двенадцатидюймовых орудия, 145 девятидюймовых, большое количество восьмидюймовых, около 200 шестидюймовых орудий, гаубицы и множество боеприпасов. Фактически это артиллерия не только наших небольших экспедиционных войск, а большой армии. Надо немедленно отправить часть этих орудий на фронт, чтобы наши солдаты, испытывающие недостаток в других видах оружия, не страдали от нехватки тяжелой артиллерии...
Надеюсь, что Вы со вниманием отнесетесь к тому, что я Вам пишу. Я это делаю, руководствуясь только желанием помочь Вам в выполнении Вашего долга и выполняя свой собственный».
16 сентября премьер-министр ответил мне:
«Все Ваши письма я прочел самым внимательным образом и если я на них не ответил, то только потому, что вижусь с Вами ежедневно, а также потому, что, насколько я мог убедиться, наши с Вами взгляды почти совпадают... По-моему, кампания в Польше показала, что все дело в авиации, которая установила безраздельное господство в воздухе и парализовала действия наземных войск... Поэтому мне кажется, хотя я еще подожду доклада комитета сухопутных сил, прежде чем принять решение, что абсолютный приоритет должны получить наши планы быстрого увеличения военно-воздушных сил, а масштабы наших усилий на суше должны определяться теми ресурсами, которые останутся после того, как мы увеличим свою авиацию».

Военно-морской министр – премьер-министру 18 сентября 1939 года
«Вполне согласен с Вами, что авиация нам нужна в первую очередь, и я даже иногда думаю, что именно она, возможно, проложит путь к победе. С другой стороны, доклад министерства авиации, с которым я только что ознакомился, содержит много огромных и недостаточно обоснованных требований, которые в настоящее время неосуществимы и которые, если им отдать абсолютное предпочтение, могут задержать выполнение ряда других неотложных военных мероприятий.
Мое настойчивое желание, чтобы планы создания армии были рассчитаны на 50 – 55 дивизий, объясняется моими сомнениями, согласятся ли французы на такое разделение функций, при котором мы будем действовать на море и в воздухе, а им придется вести почти все самые кровопролитные бои на суше. Конечно, такое положение устраивало бы нас, но мне не нравится мысль, что нам придется продолжать войну одним.
Предоставление абсолютного приоритета любому министерству чревато серьезной опасностью. В прошлой войне военно-морское министерство пользовалось своим приоритетом произвольно и эгоистично, особенно в последний год войны, когда наш военно-морской флот занимал господствующее положение и к тому же имел поддержку американского военно-морского флота. В общих интересах я все время сдерживаю подобные тенденции.
Я думаю, что было бы разумно сообщить французам о нашем намерении создать армию в 50 – 55 дивизий. Но будет ли она создана через два года, через два с половиной или три года, этот вопрос должен решаться в зависимости от обстоятельств».
В каждой войне, в которой английский военно-морской флот претендовал на господство на морях, ему приходилось расплачиваться тем, что он предоставлял противнику множество целей, по которым тот мог наносить удары. Капер, крейсер-рейдер и прежде всего подводная лодка причиняли в самых разнообразных условиях войны огромный ущерб жизненным линиям нашей торговли и снабжения продовольствием. Поэтому мы всегда вынуждены были прежде всего думать об обороне. Из этого вытекает опасность того, что мы можем ограничиться оборонительной военно-морской стратегией и будем настроены соответствующим образом. Современные события усугубили эту тенденцию. В двух великих мировых войнах, когда я известное время руководил морским министерством, я всегда старался бороться с этой навязчивой идеей обороны, изыскивая различные способы контрнаступления. Заставить противника гадать, где ему будет нанесен следующий удар, – вот что может необычайно облегчить процесс благополучной доставки в порты сотен конвоев и тысяч торговых судов. В первой мировой войне я надеялся найти в Дарданеллах, а позже в атаке на Боркум и другие Фризские острова возможность захватить инициативу и вынудить более слабую морскую державу изучать в первую очередь свои собственные проблемы, а не наши. Будучи вновь призван в военно-морское министерство в 1939 году, как только были удовлетворены неотложные нужды и предотвращены непосредственные опасности, я не мог довольствоваться политикой «конвоя и блокады». Я упорно искал способа нападения на Германию морскими средствами.
Прежде всего пришла на ум Балтика. Господство английского флота на Балтике, возможно, повлекло бы за собой решающее преимущество. Скандинавия, избавленная от угрозы германского вторжения, была бы таким образом вовлечена в нашу систему военной торговли, если бы не стала фактически совместно воюющей с нами стороной. Английский флот, овладевший Балтикой, сможет протянуть руку России, что будет иметь решающее значение для всей советской политики и стратегии. Эти факты не оспаривались ответственными и осведомленными людьми. Господство на Балтике было бы явным и высочайшим достижением не только для королевского военно-морского флота, но и для Англии.
На четвертый день работы в военно-морском министерстве я попросил морской штаб подготовить план операции в Балтийском море. Отдел планов быстро ответил, что Италия и Япония должны придерживаться нейтралитета, что угроза воздушного нападения представляет серьезное препятствие, но что во всех других отношениях эта операция оправдывает детальное ее планирование и в случае, если ее сочтут осуществимой, должна быть предпринята в марте 1940 года или ранее. Тем временем я вел длительные беседы с руководителем отдела военно-морского строительства сэром Стенли Гудоллом, одним из моих друзей еще с 1911 – 1912 годов. Гудолл сейчас же загорелся этой идеей. Я назвал план «Кэтрин» в честь Екатерины Великой, ибо в глубине моих помыслов была Россия. 12 сентября я смог написать подробную памятную записку соответствующим властям.
Адмирал Паунд ответил 20 сентября, что успех операции зависит от того, присоединится ли Россия к Германии, а также от того, будет ли обеспечено сотрудничество Норвегии и Швеции. Паунд сказал, что мы должны быть в состоянии выиграть войну против любой возможной комбинации держав, несмотря ни на какие силы, посланные в Балтику. Тем не менее он высказывался за изучение возможностей. 21 сентября он согласился, чтобы адмирал флота граф Корк-энд-Оррери, офицер выдающихся способностей и знаний, был привлечен к работе в адмиралтействе, получив в свое распоряжение отдел и соответствующий штат и любую информацию, необходимую для изучения и планирования проекта наступления в Балтике.
Одной из моих первоочередных обязанностей в военно-морском министерстве было изучение программ нового кораблестроения, которые начали осуществляться с начала войны. Мне очень хотелось построить несколько крейсеров по 14 тысяч тонн водоизмещением с орудиями в 9,2 дюйма, с хорошей броней, способной выдержать обстрел восьмидюймовыми снарядами, с большим радиусом действия и с гораздо большей скоростью, чем у «Дойчланда» или другого немецкого крейсера. До сих пор этому препятствовали договорные ограничения. Теперь, когда мы были свободны от них, более срочные военные дела не позволяли нам заниматься такими планами, рассчитанными на столь длительные сроки.
Нашей самой острой потребностью и самым слабым местом были эсминцы. Ни одного эсминца не было включено в программу 1938 года, но в 1939 году было заказано 16. Всего на верфях было заложено 32 этих необходимых корабля, из которых только девять могли вступить в строй до конца 1940 года. Непреодолимая тенденция усовершенствовать каждую последующую флотилию по сравнению с предыдущей затянула строительство почти до трех лет вместо двух. Естественно, что военно-морской флот хотел иметь корабли, приспособленные к операциям в открытых водах Атлантики и достаточно большие, чтобы вмещать все новинки в области артиллерии и в особенности противовоздушной обороны. Совершенно очевидно, что, следуя этим веским аргументам, скоро адмиралтейство пришло к такому положению, когда стали строить не эсминцы, а легкие крейсера. Их водоизмещение приближается к двум тысячам тонн и даже превосходит эту цифру, и на борту этих незащищенных броней судов, которые могут стать легкой добычей обычного крейсера, находится команда более чем в двести человек. Эсминец – главное оружие против подводной лодки, но по мере увеличения его размеров он сам становится хорошей мишенью. Таким образом, легко переступить грань, за которой преследующий становится преследуемым. Мы были заинтересованы в том, чтобы иметь побольше эсминцев, но их постоянное усовершенствование и рост строго ограничивали число эсминцев, которые могли построить наши верфи, и очень затягивали срок их строительства.
Мой долг состоял в приспособлении наших программ к потребностям момента и в максимальном расширении строительства кораблей, предназначенных для борьбы с подводными лодками. С этой целью было принято два принципа. Во-первых, следовало либо вообще приостановить осуществление долгосрочной программы, либо сильно затянуть ее и таким образом сконцентрировать рабочую силу и материалы на строительстве, которое могло быть завершено в первые год-полтора. Во-вторых, должны были быть сконструированы новые типы кораблей, предназначенные для борьбы с подводными лодками, приспособленные для операций на подступах к острову, что высвобождает наши более крупные эсминцы для операций в более отдаленных районах.
Старый конфликт между ближайшими и отдаленными задачами особенно обостряется во время войны. Я распорядился, чтобы все работы по строительству крупных кораблей, которые не смогут быть спущены на воду к концу 1940 года, были прекращены, если они мешают выполнению нашей срочной программы. Я также указал, что увеличение нынешнего флота для борьбы с подводными лодками должно осуществляться за счет пополнения его такими кораблями, которые можно построить за двенадцать, а возможно, и за восемь месяцев. Для первого типа мы возродили название корвет. Заказы на 58 корветов были размещены вскоре после начала войны, но ни один из них еще не был заложен. Позже улучшенные суда подобного же типа, заказанные в 1940 году, были названы фрегатами. Кроме того, много разного рода мелких судов, особенно траулеров, было быстро перестроено и оснащено пушками, глубинными бомбами, приборами «Асдик». Возникла также большая потребность в моторных баркасах новой конструкции для прибрежной работы. Наши судоверфи, включая и канадские, были загружены до отказа.
Несмотря на это, мы не получили всего, на что рассчитывали. Появились совершенно неизбежные в тех условиях задержки, в результате которых поставки с судоверфей далеко не оправдали наших ожиданий.
В конечном счете в ходе длительных дискуссий моя точка зрения на балтийскую стратегию и строительство линейных кораблей восторжествовала. Были составлены проекты и размещены заказы.
Одним из первых шагов, предпринятых мной после того, как я возглавил военно-морское министерство и стал членом военного кабинета, было создание статистического отдела. Я поручил это профессору Линдеману, моему другу и поверенному моих мыслей в течение многих лет. Вместе мы развили свои взгляды и расчеты, касающиеся всей проблемы.
В это время не было никакой правительственной статистической организации. Каждое министерство составляло отчеты по своим собственным данным. В министерстве авиации были свои расчеты, в военном министерстве – другие. Министерство снабжения и министерство торговли, хотя думали об одном и том же, говорили на разных диалектах. Это иногда приводило к недоразумениям и лишней трате времени, когда тот или иной вопрос горячо обсуждался на заседании кабинета. Однако у меня с самого начала были свои надежные и постоянные источники информации, каждая часть которой была неразрывно связана со всеми остальными. Хотя вначале она охватывала лишь определенную область, у меня все же складывалось правильное и ясное представление из всех многочисленных цифр и фактов, которые стекались к нам.

Глава пятая
Французский фронт

Тотчас же, как разразилась война, нашу экспедиционную армию начали перебрасывать во Францию. В то время как перед прошлой войной по крайней мере три года было потрачено на подготовку, теперь военное министерство создало специальный отдел для этой цели лишь весной 1938 года. В этой войне имелись два серьезных фактора. Первый – вооружение и организация современной армии были гораздо сложнее, чем в 1914 году. Каждая дивизия имела механический транспорт, большую численность и значительно большую долю нестроевых элементов. Второй – чрезмерная боязнь воздушного нападения на наши транспортные суда, перевозившие войска, и на порты высадки заставила военное министерство использовать только южные порты Франции и Сен-Назер, ставший главной базой. Это удлинило коммуникации армии и в результате замедлило доставку, развертывание и снабжение английских войск; значительно больше войск находилось в пути[57].
Как ни странно, но до начала войны не было решено, на каком участке фронта должны находиться наши войска. Однако предполагалось, что они будут действовать к югу от Лилля. Это было подтверждено 22 сентября. В середине октября четыре английские дивизии, сведенные в два армейских корпуса, заняли свои позиции на франко-бельгийской границе. Для этого пришлось преодолеть расстояние в 250 миль по шоссейным и железным дорогам от отдаленных портов. Из трех пехотных бригад, прибывших отдельно в течение октября и ноября, была образована в декабре 1939 года 5-я дивизия. В январе 1940 года прибыла 48-я дивизия, а затем в феврале – 50-я и 51-я и в марте – 42-я и 44-я. Общая численность составила десять дивизий. По мере увеличения численности наших войск мы занимали новые позиции. Мы, конечно, нигде не находились в соприкосновении с противником.
Когда английские экспедиционные войска достигли назначенных позиций, они нашли там почти готовый искусственный противотанковый ров вдоль линии фронта и на расстоянии тысячи ярдов друг от друга большие и плохо замаскированные доты, откуда можно было открывать фланкирующий огонь вдоль рва из пулеметов и противотанковых орудий. Было установлено также сплошное проволочное заграждение. Значительную часть этой странной осени и зимы наши войска потратили на усовершенствование сооруженной французами обороны и организацию своего рода линии Зигфрида. Несмотря на холод, дело подвигалось быстро. Аэрофотосъемка показывала, с какой скоростью немцы протягивают свою линию Зигфрида на север от Мозеля. Несмотря на многие преимущества, которые они имели, как, например, близость ресурсов и применение принудительного труда, мы не отставали от них. К началу майского наступления 1940 года наши войска закончили сооружение 400 новых дотов. Был вырыт противотанковый ров длиной в сорок миль и установлена масса проволочных заграждений. Очень многое требовалось для обслуживания линии коммуникаций, простиравшейся до Нанта. Мы создали огромные склады, улучшили дороги, проложили железную дорогу длиною в сто миль, протянули густую сеть подземного кабеля и почти закончили строительство нескольких блиндажей с ходами для штаба корпуса и командования армии. Было создано около пятидесяти новых аэродромов, улучшены или заново построены стартовые дорожки, для чего потребовалось более пятидесяти тысяч тонн бетона.
Над всем этим наша армия потрудилась основательно. Для приобретения опыта командование попеременно посылало бригады на участок французского фронта возле Меца, находившегося в соприкосновении с противником: там, по крайней мере, иногда действовали патрули. Все остальное время наши солдаты были заняты боевой подготовкой. Это, конечно, было необходимо. Когда началась война, подготовка наших войск была гораздо ниже той, которую имела армия сэра Джона Френча четверть века назад. На протяжении нескольких лет солдаты не проходили в Англии никакой серьезной подготовки. Регулярная армия была недоукомплектована на двадцать тысяч человек, в том числе на пять тысяч офицеров. Недостаточно обдуманное, хотя и проведенное в благих целях увеличение в два раза территориальной армии в марте 1939 года и создание в мае того же года милиции потребовали от регулярной армии выделения массы инструкторов. Зимние месяцы во Франции были использованы до предела, и любая программа боевой подготовки тесно переплеталась с фортификационными работами, имевшими первостепенное значение. Нет никакого сомнения, что за время предоставленной нам передышки боеспособность нашей армии заметно возросла. Несмотря на тяжелый труд и отсутствие боевых действий, ее моральное состояние и боевой дух повысились.
В тылу фронта на складах, расположенных вдоль линии коммуникаций, была накоплена масса военного имущества и боеприпасов. Запасы на десять дней были сделаны между Сеной и Соммой и еще на семь дней севернее Соммы. Эти последние спасли армию после прорыва немцев. Постепенно, ввиду затишья, начали пользоваться и другими портами к северу от Гавра. Дьеп стал госпитальной базой, Фекан – базой боеприпасов. А к концу мы в общей сложности стали пользоваться тринадцатью французскими портами.
Трудно оценить преимущества, которые имеет правительство, не связанное никаким законом или договором, по сравнению со странами, развивающими военные усилия только после того, как преступление совершено. Эти преимущества колоссальны. С другой стороны, если победа агрессоров не является полной и окончательной, может наступить день расплаты. Гитлер, не связанный никакими ограничениями, за исключением ограничений, вытекающих из превосходства сил, мог нанести удар, когда и где хотел. Но две западные демократические страны не могли нарушить нейтралитет Бельгии. Самое большее, что они могли сделать, – быть готовыми прийти на помощь, когда их призовут бельгийцы, а вполне возможно, что это могло произойти только тогда, когда уже будет слишком поздно. Несомненно, если бы английская и французская политика в течение пяти довоенных лет имела мужественный и решительный характер, свято придерживаясь договоров и пользуясь одобрением Лиги Наций, Бельгия могла бы присоединиться к своим старым союзникам и допустила бы создание единого фронта. Это неизмеримо укрепило бы безопасность и, пожалуй, могло бы предотвратить катастрофы, которые последовали.
В 1914 году дух французской армии и нации, передававшийся от отца к сыну с 1870 года, был решительно наступательным. Французы считали, что держава, обладающая менее многочисленной армией, может встретить вторжение только контрнаступлением во всех пунктах, не только стратегическим, но и тактическим.
Теперь это была Франция, совершенно отличная от той, которая набросилась на своего старинного врага в августе 1914 года. Дух реванша иссяк в результате победы. Вожди, вселявшие его, давно умерли. Французский народ пережил страшную бойню, в которой было истреблено полтора миллиона его сыновей. Наступательные действия в представлении огромного большинства французов связывались с первоначальными неудачами французского наступления в 1914 году, с неудачной операцией генерала Нивеля в 1917 году, с длительной агонией Соммы и Пашендейля и прежде всего с уверенностью, что огневая мощь современного оружия опустошительна для наступающей стороны. Ни во Франции, ни в Бельгии в достаточной мере не сознавали последствий того нового обстоятельства, что бронированные машины могли выдерживать артиллерийский обстрел и продвигаться по сотне миль в день. Поучительная книга на эту тему, опубликованная за несколько лет до этого майором де Голлем, не встретила никаких откликов. Авторитет престарелого маршала Петэна в верховном военном совете довлел над французской военной мыслью, закрывая дверь перед новыми идеями и развенчивая оружие, странно названное наступательным оружием.
Впоследствии политика линии Мажино часто осуждалась. Она, безусловно, порождала оборонительные настроения. И все же защита границы на сотни миль с сооружением максимального количества укреплений и тем самым экономия войск является мудрой мерой предосторожности. Если бы линия Мажино заняла соответствующее место во французских военных планах, она сыграла бы огромную роль для Франции. Она могла бы рассматриваться как система важных опорных пунктов, и прежде всего как защита обширных секторов фронта, как средство накопления общих резервов или «маневренных масс». При неравенстве населения Франции и Германии линия Мажино должна рассматриваться как разумное и мудрое мероприятие. И странно, что она не была проведена, по крайней мере, по реке Маас. В таком случае она могла бы служить надежной защитой и высвободить большие наступательные силы французов. Но маршал Петэн выступал против такого расширения. Он решительно утверждал, что Арденны не следует принимать во внимание как возможное направление вторжения ввиду характера местности. Они в соответствии с этим и не принимались во внимание. Линия Мажино не только поглотила огромное количество хорошо подготовленных солдат и технического персонала регулярных войск, но и оказала вредное воздействие как на военную стратегию, так и на национальную бдительность.
Новая сила – авиация – справедливо оценивалась как революционный фактор во всех операциях. При сравнительно небольшом количестве самолетов с обеих сторон в это время роль авиации даже преувеличивалась, и она рассматривалась как главный фактор, поддерживающий принцип обороны, затрудняющий концентрацию и нарушающий коммуникации больших армий, начавших наступление. Даже период мобилизации во Франции рассматривался французским верховным командованием как крайне критический в связи с возможным разрушением железнодорожных узлов, несмотря на то, что численность германской авиации, так же как и авиации союзников была недостаточной для такой задачи. Эти мысли руководителей военно-воздушных сил выражали правильное направление и оправдались в последующие годы войны, когда воздушная мощь возросла в десять или двадцать раз. В начале же войны они были преждевременны.
В Англии шутят, что наше военное министерство всегда готовится к прошлой войне, но это, пожалуй, касается и других министерств и других стран, и это, безусловно, справедливо в отношении французской армии. Я также был убежден в превосходстве обороны при условии, если она проводится активно. Я считал, что противотанковые заграждения и полевые орудия, умно расставленные и обеспеченные соответствующими боеприпасами, могут расстроить и сорвать танковую атаку, если только она не происходит в темноте или тумане – естественном или искусственном.
Через восемь месяцев бездействия обеих сторон мы увидели, что Гитлер начал большое наступление, острием которого были неуязвимые для орудийного огня сильно бронированные машины, сломившие всякое оборонительное сопротивление противника и впервые за много веков и, может быть, даже впервые с момента изобретения пороха сделавшие артиллерию на время бессильной на поле боя.
В мире не найдется другой границы, которая была бы предметом столь пристального внимания стратегов и изучалась бы так тщательно, как проходящая через Бельгию и Голландию граница между Францией и Германией. Каждая пядь этого района, все расположенные здесь холмы и прорезывающие его водные пути – все это столетиями каждый раз изучалось в свете последней военной кампании всеми генералами и во всех военных академиях Западной Европы. В тот период существовало две линии, на которые союзники могли выдвинуться, если бы Германия вторглась в Бельгию и они решили бы прийти последней на помощь, или которые они могли бы занять по приглашению Бельгии на основе тщательно разработанного, тайного и рассчитанного на внезапность плана. Первую линию можно назвать линией Шельды. Расположена она была на сравнительно близком расстоянии от французской границы, и выход к ней не представлял сколько-нибудь серьезной опасности. На худой конец, не вредно было бы занять эту линию в качестве «ложного фронта». В лучшем же случае этот фронт можно было укрепить в зависимости от хода событий. Вторая линия представляла гораздо больший интерес. Она пролегала вдоль Мааса, через Живе, Динан, Намюр и Лувен и кончалась в Антверпене. Если бы союзники захватили эту многообещающую позицию и удержали ее в ожесточенных боях, немецкий удар справа наткнулся бы на мощную преграду. Если бы германская армия оказалась слабее союзных, выход на эту линию послужил бы великолепной прелюдией к захвату Рура – сердца немецкой военной промышленности.
Но поскольку возможность наступления через Бельгию без согласия бельгийцев исключалась по соображениям международной морали, оставался только один путь для наступления: от франко-германской границы. Французы смогли бы предпринять крупное наступление не ранее конца третьей недели сентября. Но к этому времени польская кампания уже закончилась. В середине октября у немцев на Западном фронте стояло 70 дивизий. Кратковременное численное превосходство французов на Западе сходило на нет. В случае наступления французов с их восточной границы они обнажили бы гораздо более важный для себя Северный фронт. Даже если бы французским армиям и удалось добиться успеха вначале, уже через месяц им стало бы чрезвычайно трудно сохранить свои завоевания на востоке, вследствие чего они оказались бы беззащитными в случае мощного немецкого контрудара на севере.
Таков ответ на вопрос: «Почему союзники оставались пассивными, пока не была уничтожена Польша?» Это сражение было заранее проиграно, еще за несколько лет до того, как оно началось. В 1938 году представлялась отличная возможность победы, пока еще существовала Чехословакия. В 1936 году не могло быть сколько-нибудь серьезного сопротивления. В 1933 году достаточно было рескрипта из Женевы, чтобы добиться бескровного подчинения. Нельзя обвинять одного только генерала Гамелена, что в 1939 году он не пошел на возросший в огромной мере риск после всех предыдущих кризисов, перед которыми в ужасе отшатнулись французское и английское правительства.
Английский комитет начальников штабов подсчитал, что к 18 сентября немцы отмобилизовали не менее 116 дивизий и дислоцировали их следующим образом: 42 дивизии на Западном фронте, 16 дивизий в Центральной Германии и 58 дивизий на Восточном фронте. Ныне из неприятельских документов нам известно, что подсчет этот был почти точен. В общей сложности Германия располагала 108 – 117 дивизиями. В нападении на Польшу участвовало 58 наиболее боеспособных германских дивизий. Помимо этого, было еще 50 – 60 дивизий разной степени боеспособности. Из этого числа 42 немецкие дивизии (14 дивизий первой линии, 25 резервных и 3 дивизии ополчения) стояли на Западном фронте от Ахена до швейцарской границы. Немецкие танковые войска либо были заняты в Польше, либо еще не появились на свет, а громадный поток танков еще едва начинал сходить с конвейеров военных заводов. Английские экспедиционные войска представляли собой не более чем символический вклад. Они могли ввести в бой 2 дивизии в первую неделю октября и еще 2 дивизии во вторую неделю. Германское верховное командование, несмотря на огромный рост относительной мощи немцев со времени Мюнхена, с глубочайшей тревогой оценивало свое положение на Западе, пока Польша не была завоевана, и только деспотическая власть, воля и пятикратно оправдавшиеся политические суждения Гитлера, который считал, что Франция и Англия воевать не хотят, заставили его пуститься на то, что оно считало неоправданным риском.
Гитлер был убежден, что французская политическая система прогнила до основания и заразила французскую армию. Он знал силу коммунистов во Франции, знал, что ее можно будет использовать, чтобы ослабить или парализовать действия, как только Риббентроп и Молотов достигнут соглашения и Москва осудит французское и английское правительства за то, что они вступили в капиталистическую и империалистическую войну[58]. Гитлер был убежден, что Англия – пацифистская и выродившаяся страна. Он считал, что хотя воинственное меньшинство в Англии и заставило Чемберлена и Даладье объявить войну, оба будут вести ее в возможно меньших масштабах и, как только Польша будет раздавлена, оба признают этот свершившийся факт точно так же, как они это сделали годом ранее в отношении Чехословакии. В целом ряде случаев до этого инстинкт Гитлера оказывался правильным, а доводы и опасения его генералов – неправильными. Он, однако, не понимал, какие глубокие сдвиги совершаются в Англии и во всей Британской империи, когда раздается боевой призыв. Не понимал он и того, что те самые люди, которые ревностнее всех ратуют за мир, в мгновение ока превращаются в неутомимых тружеников во имя победы. Он неспособен был оценить умственную и духовную силу нашего островного народа, который при всем своем нерасположении к войне и военным приготовлениям привык на протяжении веков считать, что победа принадлежит ему по праву первородства. Но так или иначе, в начале войны английская армия не могла играть сколько-нибудь существенной роли. В отношении французского народа Гитлер был убежден, что душа его не лежит к войне. И это действительно было так. Гитлер настоял на своем, и приказы его были выполнены.
Наши офицеры считали, что после разгрома польской армии Германии придется держать в Польше приблизительно 15 дивизий, значительную часть которых составят малобоеспособные соединения. Если у нее были какие-либо сомнения относительно русского пакта, она, возможно, довела бы численность своих войск на Востоке до 30 дивизий. Таким образом, исходя из наименее благоприятных расчетов, Германия смогла бы снять с Восточного фронта более 40 дивизий, доведя численность своих войск на Западе до 100 дивизий. К тому времени французы сумели бы отмобилизовать 72 дивизии во Франции в дополнение к гарнизонам крепостей силой до 12 – 14 дивизий. Кроме того, имелось бы 4 дивизии английских экспедиционных войск. Для охраны итальянской границы потребовалось бы 12 французских дивизий. Следовательно, против Германии удалось бы выставить в общей сложности 76 дивизий. Таким образом, противник имел бы превосходство над союзниками в пропорции 4:3 и, кроме того, вероятно, смог бы сформировать дополнительные дивизии резерва, доведя в скором времени общую численность своих войск до 130 дивизий. Французы, со своей стороны, располагали еще 14 дивизиями в Северной Африке, часть которых можно было перебросить на континент, а также дополнительными силами, которые постепенно могла бы перебросить Великобритания.
Что касается авиации, то наш штабной комитет считал, что после разгрома Польши Германия сможет сосредоточить на Западе более двух тысяч бомбардировщиков против объединенной франко-английской авиации в количестве 950 самолетов[59]. Отсюда было ясно, что, как только Гитлер разделается с Польшей, он и на земле и в воздухе окажется гораздо сильнее англичан и французов, вместе взятых. Следовательно, не могло быть и речи о французском наступлении против Германии. Каковы же были шансы на немецкое наступление против Франции?
Возможны, конечно, были три варианта. Во-первых, вторжение через Швейцарию. В этом случае возможен был обход южного фланга линии Мажино, однако с этим вариантом был сопряжен ряд трудностей географического и стратегического порядка. Во-вторых, вторжение во Францию через франко-германскую границу. Этот вариант казался маловероятным, так как считалось, что немецкая армия была тогда еще недостаточно оснащена или вооружена для мощного наступления на линию Мажино. В-третьих, вторжение во Францию через Голландию и Бельгию. Это означало бы движение в обход линии Мажино и не было сопряжено с такими крупными потерями, которые пришлось бы нести в случае лобовой атаки против долговременных укреплений. Интересы союзников требовали, чтобы противник был, по возможности, остановлен в Бельгии.
«Насколько нам известно, – писал штабной комитет, – французский план состоит в том, что, если бельгийцы удержатся на линии Мааса, французская и английская армии займут линию Живе, Намюр с английскими экспедиционными войсками, действующими на левом фланге. Мы считаем нецелесообразным принимать этот план без согласования с бельгийцами планов занятия этой линии заблаговременно до немецкого наступления... Если отношение бельгийцев не изменится и не удастся разработать план заблаговременного выхода на линию Живе, Намюр (называемую также линией Маас, Антверпен), мы решительно настаиваем на том, чтобы немецкое наступление было встречено на подготовленных позициях на французской границе».
Необходимо напомнить последующую историю этого важнейшего вопроса. 20 сентября он был поставлен перед военным кабинетом и после краткого обсуждения передан в верховный военный совет. Через некоторое время верховный военный совет запросил мнение генерала Гамелена. В своем ответе генерал Гамелен ограничился заявлением о том, что вопрос о плане «Д» (т. е. плане выхода на линию Маас, Антверпен) уже достаточно освещен в докладе, представленном французской делегацией. Резолютивный раздел этого документа гласил: «В случае своевременного приглашения англофранцузские войска вступят на территорию Бельгии, но не для встречного боя. К числу общепризнанных линий обороны относится линия Шельды и линия Маас, Намюр, Антверпен». Так как в октябре не удалось достигнуть практической договоренности с бельгийцами, считалось, что наше продвижение должно ограничиться линией Шельды.
Тем временем генерал Гамелен в ходе секретных переговоров с бельгийцами потребовал, чтобы, во-первых, бельгийская армия сохранила свой полный боевой состав и, во-вторых, чтобы бельгийцы подготовили оборонительный рубеж на более выдвинутой линии Намюр, Лувен. К началу ноября удалось договориться с бельгийцами по этим вопросам, а с 5 по 14 ноября происходил ряд совещаний в Венсене и Л афере. 15 ноября генерал Гамелен издал предписание номер 8, подтверждавшее соглашение от 14 ноября, по которому, «если обстоятельства позволят», бельгийцам будет оказана поддержка посредством выдвижения на линию Маас, Антверпен. 17 ноября в Париже открылось заседание союзного верховного совета. Было принято следующее решение: «Учитывая важность удержания германских войск как можно дальше на Востоке, необходимо принять все меры для удержания линии Маас, Антверпен в случае германского вторжения в Бельгию». На этом заседании Чемберлен и Даладье подчеркивали, что придают этому решению большое значение, и оно предопределило все дальнейшие действия. По существу это было решение в пользу плана «Д», и оно заменило собой ранее достигнутое соглашение о скромном выдвижении на линию Шельды.
Вскоре после этого в развитие плана «Д» возник вопрос об использовании французской 7-й армии. Впервые идея выхода этой армии на приморский фланг союзных войск возникла в начале ноября 1939 года. Генерал Жиро, который скучал со своей резервной армией в районе Реймса, был назначен командующим 7-й армией. Цель такого расширения плана «Д» заключалась в том, чтобы продвинуться в Голландию через Антверпен для оказания помощи голландцам, а также в том, чтобы оккупировать часть территории голландских островов Валхерен и Бевеланд. Все это было бы отлично, если бы немцев к тому времени уже остановили на линии канала Альберта. Этого требовал генерал Гамелен. Генерал Жорж, со своей стороны, считал, что нам такая операция не под силу, и предлагал, чтобы предназначенные для этой цели войска были поставлены в резерв на центральном участке этого фронта. Мы ничего не знали об этих разногласиях.
В итоге в этом положении мы и провели всю зиму в ожидании весны. В течение полугода, отделявшего нас в тот момент от начала немецкого нападения, ни французский, ни английский штабы, ни их правительства не принимали каких-либо новых принципиальных стратегических решений.

Глава шестая
Борьба обостряется

Используя свои успехи, Гитлер предложил союзникам свой план мира. Одним из печальных последствий нашей политики умиротворения и нашей позиции в целом в связи с его приходом к власти было то, что Гитлер уверовал, что ни мы, ни Франция не способны вести войну. Объявление войны Англией и Францией 3 сентября явилось для него неприятной неожиданностью, однако Гитлер твердо верил, что зрелище быстрого и полного разгрома Польши заставит разлагающиеся демократии понять, что дни, когда они еще могли влиять на судьбы Восточной и Центральной Европы, прошли безвозвратно. На том этапе Гитлер не испытывал желания продолжать войну с Францией и Англией. Он был уверен, что правительство его величества охотно примет решение, достигнутое Гитлером в Польше, и что своим предложением мира он поможет Чемберлену и его старым коллегам, спасшим свою честь объявлением войны, выбраться из свалки, в которой их заставили принять участие воинственные элементы в парламенте. Гитлеру и в голову не пришло, что Чемберлен вместе со всей остальной Британской империей и Содружеством наций отныне решился добиться его гибели или погибнуть в борьбе.
Следующим шагом России после раздела Польши с Германией было заключение трех «пактов о взаимной помощи» с Эстонией, Латвией и Литвой. Эти Прибалтийские государства были самыми ярыми антибольшевистскими странами в Европе. Все они освободились от Советского правительства в период гражданской войны 1918 – 1920 годов и грубыми методами, свойственными революциям в этих районах, создали общества и правительства, главным принципом которых была враждебность к коммунизму и России[60]. 20 лет отсюда, в частности из Риги, по радио и всевозможным другим каналам на весь мир шел поток острой антибольшевистской пропаганды. Тем не менее, эти государства, за исключением Латвии, не связывались с гитлеровской Германией. Немцы охотно пожертвовали ими при заключении сделки с русскими.
У себя на родине мы укрепляли армию и авиацию и предпринимали все необходимое для усиления военно-морского флота. Я по-прежнему представлял премьер-министру свои предложения и доказывал другим своим коллегам необходимость их осуществления.
Военно-морской министр – премьер-министру 1 октября 1939 года
«Накануне воскресного отдыха я решил написать Вам о целом ряде важных вопросов.
Несмотря на то что у нас под ружьем около миллиона человек, наш вклад в настоящее время незначителен и останется таким в течение многих предстоящих месяцев. Мы должны сказать французам, что наши нынешние усилия столь же велики, как и в 1918 году, хотя они носят иной характер. Мы должны сказать им, что создаем армию в 55 дивизий, которые будут действовать везде, где необходимо, как только они будут обучены и оснащены, и что при этом надо учитывать тот большой вклад, который вносит наша авиация.
В настоящее время наша регулярная армия готовит четыре или пять дивизий, которые, вероятно, будут самыми лучшими на фронте. Но не думайте, что дивизии нашей территориальной армии после полугодовой подготовки смогут без излишних потерь и неудач выступать против солдат германской регулярной армии, лучше оснащенных и уже находящихся в строю не менее двух лет. Они не смогут тягаться и с французскими солдатами, многие из которых служат в армии уже три года. Единственная возможность быстро увеличить наши войска во Франции – это доставить из Индии профессиональных солдат и использовать их в качестве ядра для формирования воинских частей из территориальных войск и призывников. Этих солдат следует отправить в лагеря на юг Франции, где зима более благоприятна для прохождения подготовки, чем у нас, и где имеется много военных сооружений. Они должны будут стать ядром и костяком восьми или десяти хороших боевых дивизий. К концу весны эти войска по своему составу не уступят тем, против которых или на стороне которых им придется сражаться. Сам факт сосредоточения этих войск во Франции и подготовки их там в зимние месяцы приободрил бы французов и вызвал удовлетворение у них».
Катастрофы, происшедшие в Польше и Прибалтийских государствах, все больше побуждали меня к тому, чтобы не допустить вступления Италии в войну и всеми возможными средствами создать базу для общих с ней интересов. Тем временем война продолжалась, и я был занят многими административными делами.
В разгар всех этих дел произошло событие, нанесшее нашему морскому министерству удар в самое чувствительное место. В 1 час 30 минут утра 14 октября 1939 года немецкая подводная лодка, преодолев сильные морские течения, проникла через наши оборонительные линии и потопила стоявший на якоре линкор «Ройал Оук». При первом залпе только одна из торпед попала в носовую часть и вызвала приглушенный взрыв. Адмиралу и капитану, находившимся на борту корабля, возможность взрыва торпеды в защищенной стоянке Скапа-Флоу показалась настолько невероятной, что они решили, что взрыв произошел внутри самого корабля. Прошло двадцать минут, пока немецкая подводная лодка – а это была именно немецкая подводная лодка – перезарядила свои торпедные аппараты и произвела второй залп. Три или четыре торпеды ударили одна за другой в корпус линкора и вырвали дно корабля. Не прошло и двух минут, как корабль перевернулся и затонул. Большая часть экипажа в этот момент находилась на боевой вахте, но из-за быстроты погружения корабля почти никому, кто находился внизу, спастись не удалось. Погибло 786 офицеров и матросов, в том числе контр-адмирал Блэгров. Подводная лодка U-47 тихо проскользнула обратно через узкий проход.
Этот эпизод, который можно с полным основанием рассматривать как воинский подвиг командира немецкой подводной лодки, потряс общественное мнение. Это событие вполне могло оказаться в политическом отношении роковым для любого министра, отвечающего за довоенные меры предосторожности. Как новичок, я был избавлен от подобных упреков в эти первые месяцы пребывания на своем посту. Я обещал провести строжайшее расследование.
Премьер-министр сообщил в связи с этим палате общин также о налете немецкой авиации на Фёрт-оф-Форт 16 октября. Это была первая попытка немцев нанести нашему флоту удар с воздуха. Немцы, летая парами или тройками (в общей сложности двенадцать, а может быть, и больше самолетов), бомбили наши крейсера, базировавшиеся на Ферт. Незначительные повреждения получили крейсера «Саутгемптон» и «Эдинбург» и эсминец «Мохок». 25 офицеров и матросов были убиты или ранены. Четыре вражеских бомбардировщика были сбиты, из них три – нашими истребителями и один – зенитной артиллерией. Вполне вероятно, что на базу возвратилось менее половины самолетов, участвовавших в налете. Эти потери явились весьма действенным фактором устрашения.
На следующее утро 17 октября был произведен налет на Скапа-Флоу и близкими разрывами поврежден старый корабль «Айрон Дьюк», с которого к тому времени были сняты вооружение и броня и который использовался в качестве плавучей базы. Корабль сел на мель и продолжал служить по назначению всю войну. Во время налета был сбит вражеский самолет. К счастью, флот в это время не находился там. Эти события показали, насколько важно было обеспечить защиту Скапа-Флоу от любого нападения, прежде чем пользоваться этой базой. Но прошло почти полгода, пока нам удалось воспользоваться огромными преимуществами этой стоянки.
Нападение на Скапа-Флоу и потеря «Ройал Оук» немедленно побудили адмиралтейство к действиям. 31 октября я вместе с начальником военно-морского штаба отправился в Скапа-Флоу для проведения второго совещания по этим вопросам на флагманском корабле адмирала Форбса. Меры по усилению обороны Скапа-Флоу, о которых мы теперь договорились, предусматривали укрепление боковых заграждений, увеличение количества брандеров в открытых восточных проходах, а также установку управляемых минных полей и других заграждений. Наряду со всеми этими внушительными преградами намечалось увеличить число дозорных судов и установить орудия, которые прикрывали бы все подступы. На случай нападения с воздуха было решено установить 88 тяжелых и 40 легких зенитных орудий, а также много прожекторов и аэростатов воздушного заграждения. Была организована оборона при помощи истребителей, имевших базы на Оркнейских островах и в Уике – на материке. Считали, что все эти мероприятия будут завершены или, по крайней мере, осуществлены настолько, что к марту 1940 года вполне можно будет вернуть сюда флот. Тем временем Скапа-Флоу можно будет использовать как базу для заправки эсминцев.
Наша протяженная, но тонкая линия блокады, тянувшаяся от Оркнейских островов на север, преимущественно состоявшая из вооруженных торговых судов, в промежутках между которыми действовали поддерживающие их военные корабли, могла, конечно, в любую минуту подвергнуться внезапному нападению немецких линейных кораблей, в особенности двух самых быстроходных и мощных линейных крейсеров – «Шарнхорст» и «Гнейзенау». Помешать такому налету мы не смогли и только надеялись, что нам удастся втянуть нападающих в решающую схватку.
К вечеру 23 ноября на вооруженном торговом судне «Равалпинди», находившемся в патрульном плавании между Исландией и Фарерскими островами, увидели вражеский военный корабль, который быстро шел на сближение. Командир «Равалпинди» принял этого незнакомца за карманный линкор «Дойчланд» и послал соответствующее донесение. Капитан Кеннеди не мог питать никаких иллюзий насчет исхода подобной дуэли. Его корабль представлял собой лишь вооруженный пассажирский лайнер, бортовая артиллерия которого состояла из четырех старых шестидюймовых орудий, в то время как предполагаемый противник был вооружен шестью одиннадцатидюймовыми орудиями, не считая вспомогательного вооружения. Тем не менее он принял вызов, решив биться до конца. Противник открыл огонь с дистанции 10 тысяч ярдов; «Равалпинди» отвечал. Подобная неравная дуэль не могла тянуться долго, однако сражение шло до тех пор, пока «Равалпинди», все орудия которого были выведены из строя, не превратился в пылающий костер. Корабль затонул с наступлением темноты, и вместе с ним погибли капитан и 270 человек его отважной команды. Спаслось только 38 человек, из которых 27 попали в плен к немцам, а остальных 11 подобрало другое английское судно после того, как они 36 часов продержались в ледяной воде.
В действительности оказалось, что это был не «Дойчланд», а линейный крейсер «Шарнхорст». Этот корабль за два дня перед этим вместе с «Гнейзенау» вышел из немецких вод для нападения на наши караваны в Атлантике. Однако, встретив и потопив «Равалпинди» и опасаясь последствий разоблачения своего местонахождения, оба корабля прекратили дальнейшее выполнение порученного им задания и тотчас вернулись в Германию. Таким образом, героический подвиг «Равалпинди» не был бесцельным. Крейсер «Ньюкасл», находившийся в патрульном дозоре неподалеку, увидел вспышки выстрелов и тотчас по получении первого сигнала с «Равалпинди» прибыл к месту боя вместе с крейсером «Дели», правда в тот момент, когда охваченное огнем судно едва держалось на воде. Крейсер «Ньюкасл» пустился преследовать противника и в 6 часов 15 минут вечера сквозь сумрак наступавшей ночи и ливень увидел два корабля. В одном их них признали линейный крейсер, но из-за темноты контакт был утрачен и противнику удалось скрыться. Ныне мы знаем, что «Шарнхорст» и «Гнейзенау» прошли через линию наших крейсеров близ норвежского побережья утром 26 ноября. Погода была скверная, и противники не заметили друг друга. С помощью современных радиолокационных средств установить присутствие противника удалось бы наверняка, но в ту пору этих средств еще не было.
Общественное мнение было настроено неблагоприятно к военно-морскому министерству. Мы не могли доказать внешнему миру, как безмерно обширны моря и как напряженны усилия флота на морях. Прошло два с лишним месяца войны, было несколько крупных потерь, а нам еще нечего было проставить в противоположной графе. Не могли мы также ответить и на вопрос: «Чем же занимается, в конце концов, военно-морской флот?»

Глава седьмая
Магнитная мина
(ноябрь – декабрь 1939 г.)

В начале ноября я съездил во Францию, чтобы обсудить с французскими военно-морскими властями наши совместные операции. Мы с адмиралом Паундом отправились во французский военно-морской штаб, находившийся в сорока милях от Парижа, в парке у древнего замка герцога Ноэльского.
Ниже следует мое заявление на этом совещании о положении нашего флота в тот момент:
Заявление военно-морского министра Англии французскому военно-морскому министерству.
«1. Только на море война началась со всей интенсивностью. Действия немецких подводных лодок против торгового судоходства, чуть не приведшие в 1917 году к катастрофе, пресекаются теперь англо-французским флотом по борьбе с подводными лодками. Надо ожидать большого увеличения германского подводного флота (возможно, что немцы одолжат лодки у России). Но это не должно вызывать никакой тревоги, если только все намеченные нами контрмеры будут осуществлены быстро и в самых крупных масштабах.
Представители военно-морского министерства подробно расскажут о наших обширных программах. Однако полное их развертывание начнется лишь в конце 1940 года. А пока крайне необходимо, чтобы все имеющиеся суда по борьбе с подводными лодками были закончены строительством и вступили в строй.
2. Нет никакого сомнения, что наш прибор «Асдик» – гораздо более эффективное средство, чем все, что было известно в прошлой войне. Он позволяет двум торпедным катерам выполнить такую работу, на которую в 1917 – 1918 годах потребовалось бы десять лет. Но все это верно, когда речь идет об охоте за подводными лодками. Что же касается конвоирования, то для этого важное значение имеет количество. Считать себя в безопасности можно лишь тогда, когда эскортные корабли снабжены прибором «Асдик». Это относится как к военным кораблям, так и к торговым караванам. Победа над немецкими подводными лодками будет достигнута, когда будет ясно, что любая атака на французские или английские суда будет встречена контратакой с помощью прибора «Асдик».
Английское военно-морское министерство готово оборудовать все французские корабли по борьбе с подводными лодками приборами «Асдик». Стоимость этого невелика, и расчеты могут быть произведены позже. Но каждое французское судно, отправленное в Англию для установки прибора «Асдик», будет немедленно использовано в операциях; мы также договоримся о передаче опыта и о подготовке, которую можно будет пройти в каждом данном случае. Наиболее удобно это будет сделать в Портленде – на родине «Асдика», где имеется все необходимое для этого. Мы предполагаем провести подготовку к оборудованию 50 французских кораблей, если желательно.
3.Мы искренне надеемся, что французское морское министерство умножит количество кораблей, оборудованных прибором «Асдик», и с максимальной быстротой закончит все, что может вступить в строй в 1940 году.
4. В английском военно-морском министерстве мы провели резкую грань между большими кораблями, которые могут быть закончены в 1940 году, и теми, которые могут быть закончены позже. В частности, мы напрягаем все силы, чтобы закончить в 1940 году, если будет возможно, осенью, линкоры «Кинг Джордж V» и «Принс оф Уэлс». Это необходимо сделать, ибо появление в океане немецкого «Бисмарка» до того, как вступят в строй эти два корабля, было бы величайшим бедствием, так как его нельзя было бы ни перехватить, ни уничтожить и, следовательно, он будет свободно действовать на океанах, нарушая все наши коммуникации. Но и у Франции имеется линкор «Ришелье», который может быть закончен осенью 1940 года, а то и раньше. Поэтому мы надеемся, что будут приняты все меры, чтобы закончить «Ришелье» в самые сжатые сроки.
Что касается английских и французских линкоров, заложенных позже, то о них мы сможем поговорить в апреле или мае будущего года, когда станут более ясными ход и характер войны.
5. Английское военно-морское министерство выражает благодарность французским коллегам и товарищам за их замечательную помощь в общем деле, которую они оказывали с самого начала этой войны. Эта помощь превосходит все обещания или соглашения, заключенные перед войной. Эскортируя на родину конвои судов из Сьерра-Леоне, французские крейсера и эсминцы оказали незаменимую помощь, без которой союзный торговый флот понес бы огромные потери. Крейсера и эсминцы, которые вместе с «Дюнкерком» прикрывали конвои на западных подступах, были в то время единственным средством защиты он немецких рейдеров. Французские подводные лодки, оперирующие у Тринидада, имели исключительно большое значение. Кроме того, два эсминца, которые постоянно сопровождают конвои между Гибралтаром и Брестом, служат важным подспорьем для наших ресурсов, которые, хотя и велики и непрерывно возрастают, все же напряжены до предела.
6. Рассматривая войну в более широком плане, следует сказать, что неспособность противника построить боевой порядок позволила нам широко расставить на океанах наш военно-морской флот и создать семь или восемь английских отрядов морских охотников плюс два французских, каждый из которых в состоянии перехватить и уничтожить такой корабль, как «Дойчланд». Наш флот теперь плавает в Северной Атлантике, в Южной Атлантике и в Индийском океане. В результате вражеские рейдеры не осмеливаются нанести нашим конвоям такие потери, как мы опасались в наших довоенных расчетах. Тот факт, что один, а может быть, и два корабля типа «Дойчланд», находясь в течение нескольких недель на наших главных атлантических торговых путях, ничего не достигли, дает нам основание меньше бояться этой формы атаки, которую мы раньше считали чрезвычайно опасной.
7. Скоро мы будем доставлять во Францию первые контингенты канадских и австралийских войск, и для этого целесообразно широко расставить все наши группы кораблей-охотников. Многим самым крупным конвоям, которые направятся через Атлантический океан, необходимо будет придать для эскорта линейные корабли. Мы намереваемся поддерживать непрерывную блокаду на севере от Гренландии до Шотландии, несмотря на все трудности зимы. Для обеспечения этой блокады придется дополнительно использовать 25 вооруженных торговых судов и в поддержку им 4 крейсера по 10 тысяч тонн водоизмещением, вооруженных восьмидюймовыми пушками. Помимо этого, мы всегда держим наготове главные боевые силы английского военно-морского флота – новейшие линкоры, а также «Худ» или какой-нибудь другой большой корабль, чтобы в случае прорыва «Шарнхорста» и «Гнейзенау» можно было дать им бой. Учитывая положение на Балтийском море, мы не считаем, что эти два корабля будут использованы. Тем не менее мы постоянно держим наготове такие силы, которые могли бы осилить их».
Французское военно-морское министерство в своем ответе указало, что оно фактически уже заканчивает строительство нескольких кораблей и с удовольствием принимает наше предложение насчет «Асдика». Не только «Ришелье» будет закончен летом 1940 года, к осени будет готов и «Жан Бар».
В сентябре и октябре около десяти торговых судов затонуло у входов в наши порты, несмотря на то, что эти входы были как следует протралены. У военно-морского министерства немедленно возникло подозрение, что применены магнитные мины. Это не было новинкой для нас. Мы даже начали применять их в небольшом количестве в конце прошлой войны. В 1936 году комитет военно-морского министерства изучал контрмеры против механизмов магнитного действия, но занимался главным образом борьбой с магнитными торпедами и плавучими минами и не учитывал полностью огромных разрушений, которые могли быть причинены крупными донными минами, разбрасываемыми в значительных количествах с судов или самолетов. Не имея образца такой мины, нельзя было найти средство ее обезвреживания. В сентябре и октябре потери судов, главным образом союзных и нейтральных, подорвавшихся на минах, составили 56 тысяч тонн, и в ноябре это побудило Гитлера туманно намекнуть на свое новое «секретное оружие», против которого не было защиты. Однажды вечером, когда я находился в Чартуэлле, ко мне явился сильно озабоченный адмирал Паунд. На подходах к Темзе затонуло 6 судов. Каждый день сотни судов входили и выходили из английских портов, и от их движения зависела наша жизнь. Эксперты Гитлера, должно быть, сказали ему, что этот вид нападения приведет к нашей гибели. К счастью, он начал эти операции в небольших масштабах, с ограниченными запасами и ограниченными возможностями производства таких мин.
Кроме того, судьба благоприятствовала нам. 22 ноября между 9 и 10 часами вечера заметили, что какой-то немецкий самолет сбросил в море близ Шуберинесса крупный предмет на парашюте. В этом районе у берега большие илистые участки, которые обнажаются при отливе, и мы тотчас поняли, что, какой бы это ни был предмет, мы сможем осмотреть и, возможно, даже извлечь его, когда вода спадет. Такой случай нельзя было упускать. В тот же вечер в военно-морское министерство вызвали двух высококвалифицированных офицеров Уври и Льюиса из военно-морской лаборатории на корабле «Верной», которой была поручена разработка подводного оружия. Адмирал Паунд и я побеседовали с ними и выслушали их планы. В половине второго утра они уже направились на автомашине в Саут-Энд на выполнение опасного задания по вылавливанию этого предмета. Еще до рассвета 23 ноября, в кромешной тьме, они с помощью сигнального фонаря нашли мину в 500 ярдах от высшей линии прилива, но так как в это время прилив уже начался, им удалось лишь осмотреть ее и провести подготовку к тому, чтобы заняться ею во время следующего отлива.
Эта важнейшая операция была предпринята в начале дня, и к этому моменту было установлено, что недалеко от первой мины в иле лежит вторая. Уври вместе со старшиной Болдуином занялись первой миной, в то время как их коллеги Льюис и матрос Вирнкомб ожидали на безопасном расстоянии на случай неполадок. После каждой заранее намеченной операции Уври сигнализировал Льюису, чтобы тот мог воспользоваться его опытом при обезвреживании второй мины. В конце концов потребовались объединенные усилия всех четырех человек для работы над первой миной. Их искусство и преданность делу были вознаграждены сторицей. В тот же вечер Уври явился со своими людьми в военно-морское министерство и рапортовал, что мина извлечена в целости и находится на пути в Портсмут для детального осмотра. Я принял их восторженно. Собрав восемьдесят или сто офицеров и чиновников в нашем самом большом зале, я заставил Уври рассказать всю историю этой взволнованной аудитории, которая хорошо понимала, что здесь поставлено на карту. С этого момента положение полностью изменилось. Мы тотчас получили возможность применить результаты предыдущих исследований для разработки практических мероприятий по борьбе со специфическими особенностями этой мины.
Все силы военно-морской науки были пущены в ход, и вскоре наши опыты стали давать практические результаты. Координацию всех технических мероприятий возложили на контр-адмирала Уэйк-Уокера. Мы работали сразу по всем направлениям. Сначала были разработаны активные способы борьбы: новые методы траления и детонации запальных приспособлений. Затем – пассивные оборонительные меры для всех судов, движущихся по непротраленным или плохо протраленным каналам. Для этой второй цели была разработана чрезвычайно действенная система размагничивания судов путем опоясывания их электрическим кабелем. Эту систему немедленно применили на судах всех типов. Торговые суда оборудовали этим приспособлением во всех наших главных портах без значительной задержки. Что касается военно-морского флота, здесь процесс облегчался наличием высококвалифицированного технического персонала.
Серьезные потери продолжались. 21 ноября новый крейсер «Белфаст» подорвался на мине в Фёрт-оф-Форт, а 4 декабря линкор «Нельсон» наткнулся на мину у входа в Лох-Ю. Однако обоим кораблям удалось дойти до порта с доком. В этот же период у восточного побережья затонули два эсминца, а два других и минный заградитель «Адвенчер» получили повреждения. Следует отметить, что благодаря принятым нами мерам вражеская разведка узнала о повреждении «Нельсона» лишь после того, как корабль отремонтировали и он снова вступил в строй. Однако в Англии эти факты с самого начала были известны многим тысячам людей.
Вскоре на основе приобретенного нами опыта мы нашли новый и более простой метод размагничивания кораблей. Моральный эффект этого успеха был огромный, но для того, чтобы свести на нет усилия противника, нам приходилось полагаться на беззаветную мужественную и настойчивую работу тральщиков и на терпеливый труд специалистов, сконструировавших необходимое оборудование. Начиная с этого времени, несмотря на многие тревожные периоды, мы научились бороться с минами, и постепенно угроза начала уменьшаться.
Первые магнитные мины произвели на меня глубокое впечатление, и помимо всех оборонительных мероприятий, которыми нам приходилось заниматься, я стал искать способы возмездия. Накануне войны я был на Рейне, и мысленно мой взор был обращен на эту главную и жизненно важную немецкую артерию. Еще в сентябре я поднял вопрос в военно-морском министерстве о запуске речных мин в Рейн. Учитывая, что эта река использовалась судами многих нейтральных стран, мы, конечно, не могли приступить к осуществлению этого плана, пока немцы не взяли на себя инициативу этой не разбирающейся в средствах формы войны. Когда это произошло, я решил, что правильным ответом на потопление без всякого разбора судов у входа в английские порты будет аналогичное и, если возможно, более действенное минное наступление на Рейне.
Поэтому 17 ноября я написал несколько служебных записок, и в одной из них, которая приводится ниже, излагается наиболее четко этот план:
Начальнику главного управления военного кораблестроения и ремонта и другим
«1. В качестве меры возмездия нам, возможно, придется сбрасывать в Рейн большое количество плавучих мин. Это можно легко сделать в любой точке между Страсбургом и Лаутером, где левый берег принадлежит Франции. Генерал Гамелен весьма заинтересовался этим планом и просил меня разработать его для него.
2. Следует ясно понимать преследуемую нами цель. По Рейну проходит огромное количество весьма крупных барж, и он представляет собой главную артерию немецкой торговли и жизни. Эти баржи предназначены только для речного транспорта, и у них нет ни двойных килей, ни больших отсеков, разделенных переборками. Эти детали можно легко проверить. Кроме того, за последнее время через Рейн переброшено по крайней мере 12 понтонных мостов, необходимых для немецких армий, сосредоточенных в районе Саарбрюккен, Люксембург.
3. Поэтому нужна небольшая мина, скажем, не больше футбольного мяча. Максимальная скорость течения реки равняется 7 милям в час, а в среднем 3 или 4 милям; это легко проверить. Поэтому мина должна быть снабжена часовым механизмом, благодаря которому она будет становиться опасной, только проплыв определенное расстояние, с тем чтобы она успела выйти за пределы французской территории, а также чтобы она наводила ужас ниже по Рейну до его слияния с Мозелем и дальше. Благодаря этому механизму мина должна тонуть или, еще лучше, взрываться до того, как она достигнет голландской территории».
Этот план понравился военному кабинету. Члены кабинета считали вполне правильным и справедливым, что в условиях, когда немцы пользуются магнитной миной для уничтожения всех судов, будь то союзных или нейтральных, входящих в английские порты, нам следует нанести ответный удар и парализовать все их огромное судоходство по Рейну. Были получены необходимые разрешения и фонды, и подготовка к осуществлению этого проекта развернулась полным ходом. Все это происходило в ноябре, а подготовка могла быть закончена только к марту.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел история












 





Наверх

sitemap:
Все права на книги принадлежат их авторам. Если Вы автор той или иной книги и не желаете, чтобы книга была опубликована на этом сайте, сообщите нам.