Бродель Ф. Что такое Франция?

ОГЛАВЛЕНИЕ

КНИГА ПЕРВАЯ. ПРОСТРАНСТВО И ИСТОРИЯ

ГЛАВА ВТОРАЯ. НАСЕЛЕННЫЕ ПУНКТЫ: ДЕРЕВНИ, ГОРОДКИ, ГОРОДА

Франция - это и множественное число, и единственное; ей присуща
и тяга к разнообразию, живучая, как репейник, и тяга к единству,
являющаяся разом и стихийным порывом, и результатом сознательного
напряжения воли; так было испокон веков, так, вероятно, будет вечно.
Больше, чем любая другая страна, Франция разрывается между этими
двумя полюсами, и большинство ее пружин натянуты до отказа именно
из-за этого внутреннего противоречия.

Историкам необходимо учитывать разом обе стороны французской
жизни и остерегаться односторонности суждений. Эрве Ле Бра и Эмман-
нюэль Тодд совершенно правы, когда утверждают наполовину в шутку,
но наполовину и всерьез, что Франция - страна невозможная, что ее
приходится выдумывать; с другой стороны, она существует уже много
веков, она - не миф, больше того, она выдумала себя сама, и притом
давным-давно. Жан Поль Сартр однажды заметил мимоходом, что
Франция <необъединяема> '; это разом и верно и совершенно неверно:
хотя ей и трудно быть единой, она все же не решилась бы разделиться
на несколько частей, да и не смогла бы этого сделать. Ее политическое
и культурное единство - вероятно, одно из самых древних в Европе,
чтобы не сказать - самое древнее. Его создали многие тысячи безвест-
ных, бессознательных сил, которые историки далеко не во все эпохи
умели оценить по заслугам.

Я сам начал с утверждения о том, что <Франция значит разнооб-
разие>, и поступил так, не буду скрывать, с наслаждением. Я люблю это
лицо Франции, люблю еще и за то, что красота его избавляет меня от
необходимости рассуждать на грустные темы.

Однако во второй главе мне придется перейти от множественного
числа к единственному, взглянуть на проблему с другой стороны и уви-
деть Францию как единое целое, а затем, если возможно, понять, как

103

единство Франции воплощается в ее повседневном бытии, какие глу-
бинные силы его созидают. Ибо Франция - детище не только <сорока
королей, строивших французское королевство тысячу лет>. Короли -
самые прославленные, но далеко не единственные творцы этого го-
сударства.

Частично Франция создала себя сама. Ведь пространство не только
разъединяет, но и объединяет, поскольку разъединенность рождает мно-
жество дополнительных потребностей; например, хлебные районы нуж-
даются в районах животноводческих, а животноводческие - в хлебных;
хлеборобы зависят от виноделов, но и виноделам не прожить без
хлеборобов. Сходным образом, когда между собой соседствуют <группы
людей, решительно несхожие ни языком, ни культурой, ни материаль-
ной цивилизацией, ни уровнем технического развития> ^, соседство это
нередко приводит к взрывам, устраняющим множество препятствий.
Говоря короче, какими бы разными и даже враждебными друг другу ни
были малые или большие людские коллективы, они никогда не замыка-
ются целиком в свою скорлупу, не отгораживаются от соседей непри-
ступными стенами. На практике полная автаркия невозможна. Чтобы
жить, необходимо хоть немного сообщаться с внешним миром.

По свидетельству современника, в августе 1721 года <в Провансе [где
свирепствовала чума, завезенная из Марселя] был десяток деревень, не
затронутых болезнью, однако... жители их страдали от голода и нужды,
не имея возможности купить необходимую провизию, поскольку на всех
дорогах несли караул войска, под страхом смерти запрещавшие мест-
ным жителям покидать родные деревни, а посторонним - проникать
в них> ^ Тем не менее чума (то было ее последнее нападение на
Францию) в своей слепой ярости вырвалась в то лето за пределы
Прованса, и волны ее докатились до Дофинэ и даже до Лангедока.
Французская армия буквально сбилась с йог, борясь с безжалостным
и коварным врагом. Спастись можно было одним-единственным спосо-
бом: строя линии обороны, плотины, преграждающие путь заразе. Одна-
ко нормальное существование деревень, городов, целых районов оказа-
лось по этой причине под угрозой. Тем же самым летом 1721 года
обитатели Дофинэ жалуются: санитарный кордон лишил их связей
с внешним миром, а для них это поистине хуже смерти \ Через несколь-
ко месяцев маршал герцог де Бервик получает от двора приказ ' прове-
сти линию между Верхним' и Нижним Лангедоком, и весь Лангедок
охватывает паника; в дело вмешиваются тамошние штаты, их депутаты
уверяют, что, если страшная мера не будет отменена, обеим частям
провинции грозит <неминуемый> голод,- и добиваются своего.

104

Вправе ли я думать, что подобные эпизоды дают некоторое пред-
ставление об интересующей нас проблеме? Для того чтобы развиваться
нормально, жизнь каждого уголка Франции должна быть открыта
внешнему миру, связана с жизнью соседей. Глубинная история Франции
изобилует этими безмолвными и продолжительными связями, приводя-
щими в равновесие всю систему. По сути дела, связями этими никто не
управляет: они устанавливаются сами собой и прошивают пространство
насквозь, воссоединяя различные его части.

Животворная основа всей пирамиды - население деревень и го-
родков. Модель здесь одна на всю страну: на равном расстоянии от
городка, куда крестьяне съезжаются на рынок, расположены по окру-
жности, словно маленькие планеты вокруг своего солнца, деревни. Все
вместе - городок и примыкающие к нему деревни - образуют кантон.
В свою очередь, кантоны, низовые административно-территориальные
единицы, располагаются вокруг более или менее развитого города; этот
не слишком протяженный участок земли мы, вслед за Люсьеном Галлуа
и географами его поколения *, называем <краем>. Края же с большим
или меньшим успехом, с большей или меньшей охотой группируются
вокруг города, достаточно развитого, чтобы играть роль центра области
или провинции (далеко не все города годятся на эту роль). Венчают всю
эту конструкцию, рано или поздно непременно создающуюся и до-
стигающую определенного совершенства, национальный рынок, нация.

Впрочем, национальный рынок возникает лишь при наличии боль-
шого, могучего города, существующего в благоприятных условиях
и умеющего это использовать. Париж очень скоро сделался из-за своих
размеров урбанистическим чудовищем, однако увлечь за собой всю
Францию ему удалось далеко не сразу. Мотор более или менее годен для
выполнения поставленной задачи, но машину нещадно трясет. Разве не
таким образом развивалась испокон веков и развивается по сей день
история Франции?

I НАЧНЕМ С ДЕРЕВЕНЬ

Если принять за аксиому, что в строении Франции есть некая
система, в первую очередь придется разъять ее на части и описать.
Затем - но этим я займусь уже за пределами данной главы, содер-
жащей лишь подступы к решению проблемы,- я попытаюсь показать
эту систему в действии, выяснить, в какой мере она стремится если не
ликвидировать, то хотя бы сгладить французское многоцветье. Можно
сразу сказать, что это ей удается не полностью: многие связи непрочны
и недолговечны. При натяжении они рвутся.

Данная глава - не что иное, как предварительные замечания, цель
которых - не исчерпывающее объяснение, но лишь общее описание.
Мы предпримем первую, пробную вылазку. А поскольку система наша
состоит из нескольких уровней, начать будет логично с основания -
деревень и деревушек, которых во Франции десятки тысяч.

Разнообразие деревень и их общий знаменатель. Типичной француз-
ской деревни не существует. Деревни во Франции подразделяются на
целый ряд типов: разнообразие правит бал и здесь.

Причин тому множество. Первая: у каждой деревни своя специ-
ализация; в одних районах разводят скот, в других сеют пшеницу,
в третьих выращивают виноград, оливки, шелковицу, каштаны, яблоки.
Возьмем один пример из сотни возможных; вот деревня виноградарей -
разве не узнаете вы ее с первого взгляда? Она <с тем большей охотой
экономит драгоценную землю, что не боится полумрака и прохлады,
полезных для винных погребов; дома в такой деревне стоят очень
близко один к другому. Деревня же хлеборобов, напротив, привольно
раскидывается по широкой равнине> ". А в некоторых краях к домам
пристроены мастерские, где трудятся ткачи, сапожники или шорники...
Не забудем и о разнообразии архитектурных традиций (дома с внутрен-
ним двориком или без него), строительных материалов, климата и водо-
снабжения: провансальская деревня взбирается по склону вверх, ее
узкие улочки прячутся от солнца и ветра, а в лотарингской деревне
стоящие впритык дома выходят на широкую улицу, являющуюся по
совместительству скотным двором; полная противоположность им обе-
им - бретонская деревня, разбросанная, раздробленная, где каждый
дом приютился в центре усадьбы. И так далее.

106

Последние два примера - бретонская деревня и деревня лотаринг-
ская - подводят нас к вопросу о концентрированности и разбросан-
ности населения в сельской местности, вопросу часто затрагиваемому,
но, по правде говоря, довольно смутному и, без сомнения, неразрешимо-
му, поскольку истоки, причины сосредоточения и рассредоточения дере-
венских жителей по большей части остаются от нас скрыты. Здесь мы
имеем дело с той самой историей в широком смысле слова, которая
раскрывает далеко не все свои тайны.

Андре Делеаж предпочитал говорить не о большей или меньшей
концентрированности населения, но о частоте и разреженности застрой-
ки (habitat espace /habitat rapproche) °. А Карл Лампрехт (1878), рассуж-
дая о далекой эпохе, когда действовал салический закон, выдвинул
оппозицию: Dorfsystem/Hofsystem " - система деревень и система
ферм '", причем следует непременно учитывать, что обе <системы>
возникли еще прежде, чем салические франки обосновались на землях
к югу от Шельды ".

Самый расплывчатый и самый неудобопонятный термин, который
обозначает нечто среднее между фермой и деревней,- это деревушка,
или, иными словами, несколько вместе или отдельно стоящих домов.

Нельзя ли предположить, что в районах неплодородных, с каменис-
той или малопригодной для обработки почвой, как, например, в рус-
сийонском Аспре, где живу я, ферма или хутор являются простейшим
способом использовать узкие клочки пахотной земли? Согласно перепи-
си 1891 года, во Франции имелось 36 144 коммуны (городов, городков
и деревень, больших и маленьких) и 491800 <деревушек, деревень
и секций коммун>, за названием которых скрывались чаще всего <от-
дельно стоящие дома>. Таким образом, на каждую низовую единицу
административно-территориального деления приходится в среднем бо-
лее тринадцати хуторов '". Это среднее число, впрочем, мало что значит
само по себе, ибо степень рассредоточения населения по территории

РАЗРЕЖЕННАЯ ЗАСТРОЙКА
(ДЕРЕВУШКИ, ДЕРЕВНИ И СЕКЦИИ КОММУН)
В 1891 ГОДУ (ПО ДЕПАРТАМЕНТАМ)

Верхняя карта: Разреженная застройка (по департаментам)
в процентах.

Ни:мсняя карта: Деревушки, деревни, секции коммун (по депар-
таментам) в численном выражении.

Источник: Перепись населения Франции в 1891 году (Националь-
ная библиотека). Карты Франсуазы Верньо.

108

далеко не везде одинакова. Скор<>>.мы вернемся к этому вопросу (см.
карты на с. 107).

Пока же уточним, что в жизни частая застройка отличается от
разреженной далеко не так четко, как в нашем воображении, которое
рисует, с одной стороны, группу домов, жмущихся к стоящей посередине
церкви, а с другой - фермы, расположенные вдалеке одна от другой,
каждая на отдельном участке земли. Разреженная застройка бывает по
меньшей мере двух типов: в первом случае перед нами деревня, которую
окружают отдельно стоящие дома (как правило, фермы), во втором -
некое созвездие ферм и деревушек, практически лишенное центра.

Даже там, где дома стоят довольно кучно, как, например, в Лотарин-
гии, деревни непременно окружены несколькими хуторами, а то и дере-
вушками. Начиная с XV века в восточных провинциях помещики,
страдая от девальвации денег (поскольку арендаторы вносили арендную
плату наличными, владельцы земли оказывались в проигрыше), искали
и находили дополнительные источники доходов за пределами деревень.
Так возникали новые хозяйства - либо в помещичьих <заказниках>,
либо на необработанных, ничейных землях, расположенных между
двумя деревнями, либо на землях заброшенных.

Так же обстояло дело в беррийской Шампани, где <в течение всей
Столетней войны брошенные земли распахивались заново> ". Так же
обстояло оно в самых разных уголках Франции и позже, в середине XIX
века, когда начали широко распространяться капиталистические фер-
мы, сделавшиеся при Второй Империи активнейшими центрами фран-
цузской деревенской жизни и эксплуатации крестьян, тем более что по
причине резкого увеличения рождаемости в начале XIX века свободная
рабочая сила в сельской местности имелась в избытке. А разве сходные
процессы не протекали по тем же или по иным причинам в Западной
Пикардии, в некоторых районах Нормандии, на <пуатевенской рав-
нине>? Здесь встречаются довольно крупные деревни, от которых отпоч-
ковываются фермы и даже целые деревушки '*.

В других местах картина иная: фермы, расположенные на почти-
тельном расстоянии от деревни или небольшою городка, описывают
вокруг них почти непрерывный крут. Так устроены деревни в прован-
сальской части долины Роны или в Нижнем Провансе, омываемом
морем (не будем сейчас касаться Верхнего Прованса, территория кото-
рого внедряется в Альпы; здесь редкая застройка в четком виде имеется
только на высокогорной равнине Барселоннет "). В Нижнем Провансе
словами <гумно> (grange), <бастида> (bastide) и <хутор> (mas) часто
обозначают одно и то же- дом арендатора, стоящий на арендуемой им

1. Начнем с деревень 109

земле; рядом довольно часто располагается жилище владельца земли -
примерно как в Тоскане или на плантациях Нового Света.

<Исторический атлас Прованса> дает нам довольно ясное представ-
ление об устройстве крупной деревни на примере деревни Ронь, рас-
положенной к северу от Экса, несколько в стороне от левого берега
Дюрансы и <как бы прилепившейся к обнаженным скалам Люберон-
ской горной цепи> ". Еще в 1954 году в Роне на 610 человек, живущих
поблизости один от другого, приходилось 363 человека, живущих от-
дельно, итого - 973 человека. Прежде население деревни было более
значительно (1652 человека в 1765 году, 1561 человек - в 1855 году,
1052 - в 1952-м), и в Восточной Франции Ронь по праву назывался бы
городком, что объясняло бы непомерную величину принадлежащей ему
территории (8166 гектаров)... Но в данный момент нас интересует не
название деревни, но отток жителей на окраины принадлежащей ей
территории, которую окаймляют и защищают <горы> Нижнего Прован-
са; в 1485 году здесь имелось пять бастид, в 1500 году их стало
пятнадцать, и на этом рост числа хуторов не остановился, что способ-
ствовало превращению здешних хозяйств в хозяйства <капиталистичес-
кие>, на радость городским землевладельцам. Превращение это схоже
с теми процессами, что свершались в XIII веке в окрестностях Флорен-
ции, и с теми, которые, по-видимому, происходили в некоторых уголках
Франции, например, в болотистом пуатевенском краю Гатин, подробно
исследованном доктором Мерлем ".

Не менее выразительный пример являет собой другая провансаль-
ская деревня - Гареуль, расположенная в 15 километрах к югу от
Бриньоля; в нашем распоряжении имеется посвященная ей р.абота,
выполненная с исключительной подробностью и обстоятельностью '°.
В XVI столетии деревня эта еще только <пускается в путь>, иначе
говоря, жители ее начинают отселяться на хутора. Можно ли утве-
рждать, что процесс этот обязателен для любой местности и в данном
случае нам просто-напросто предоставляется возможность уловить са-
мое его начало? Вправе ли мы делать обобщения на основе одного
этого примера? По-видимому, постройка хуторов и бастид - результат
дробления деревенской территории, или, вернее, ее разрастания, ко-
лонизации пограничных земель, ибо хутора и бастиды строятся, как
правило, на залежах, вдали от центра деревни, вблизи скудных па-
стбищ - из чего следует, что в строительстве этом заинтересованы
прежде всего скотоводы. Как бы там ни было, хутора и бастиды
никогда не обретают полной независимости от деревни, которая сра-
внительно с ними выглядит гигантским чудовищем. Очевидно также -

110 Глава вторая. Населенные пункты

и пример Гареуля доказывает это неопровержимо,- что отдельно стоящая
ферма почти всегда является плодом <капиталистического> влияния
соседних городов. В дальнейшем <ферме> приходится черпать рабочую
силу из той самой деревни или того самого городка, от которых она
отпочковалась; целое лето <хозяева> (menagers) или владельцы окрестных
ферм утром нанимают себе работников на день, примерно так же, как это
делается в Андалусии или на Сицилии. Отсюда - очевидный парадокс:
сельскохозяйственные рабочие живут в среде, очень близкой к городской,
и, следовательно, постепенно проникаются городской культурой, тогда как
землевладельцы в Провансе чаще всего проживают в сельской местности.
Одним словом, в Провансе хутора располагаются исключительно на
периферии, и процесс их образования предельно ясен.

В других местах процесс этот подчас затрагивает центральную
деревню и едва ли не наполовину разрушает ее, превращая всю дере-
венскую территорию в созвездие отдельно стоящих хуторов. Так, в част-
ности, обстоит дело во многих районах Центрального массива. 29 марта
1709 года, в разгар восстания камизаров, некий бригадир получил от
маршала Монревеля приказ <схватить всех жителей коммуны Миале,
состоящей из семи деревушек, включая приход> '". Так же обстоит дело
в лесистых частях Армориканского массива или Нижнего Лимузена.

Армориканский массив представляет собою множество <огорожен-
ных полей> - более или менее обширных участков, посреди которых
стоят дома, а кругом идут земляные насыпи, засаженные деревьями.
Каждая из этих территориальных единиц существует самостоятельно;
в недавнем прошлом крестьяне здесь не только сами изготовляли сель-
скохоэяйственные орудия, но также шили себе одежду и тачали обувь...
Впрочем, посреди территории, занимаемой этими хуторами, сохраняется
деревушка или деревня, которую местные жители часто называют
городком, вкладывая, однако, в это слово совсем не тот смысл, какой
подразумевается в других уголках Франции.

Как бы там ни было, долгое время центр этот, представляющий
собою приходскую церковь в окружении нескольких домов, оживлялся
только раз в неделю, в базарный день или во время неизменно шумных
ярмарок. Однако постепенно между привилегированными обитателями
<центра> и крестьянами, живущими на хуторах, не могли не возникнуть
значительные социальные различия - источник неравенства. Письмо
от 26 февраля 1790 года извещает о незаконном назначении на пост мэра
коммуны Шатонеф-дю-Фау (департамент Финистер) <крестьянина, жи-
вущего далеко от города [подчеркнуто мною.- Ф. Б.] и еле-еле умеюще-
го поставить свою подпись> '". <Уединенная жизнь земледельца [бре-

1. Начнем с деревень III

тонского],- поясняет другой текст того времени,- и привычка говорить
на своем [нижнебретонском] языке, который мало кому понятен и на
котором печатается мало книг, еще долго будут препятствовать рас-
пространению просвещения и прогрессу цивилизации в Бретани> ".

Есть ли какая-нибудь закономерность в устройстве бокажей хотя бы
в департаменте Мен? Если верить Роберу Латушу ", появление бокажей
восходит к XI веку, когда в Мене, как и повсюду в Европе, наблюдался
резкий прирост населения. Но чем объясняется столь значительная
разница между армориканским западом и, например, хлебными рав-
нинами и плато севера и востока Парижского бассейна? Отчего, с одной
стороны, мы видим редкую сеть деревень, где дома строятся на большом
расстоянии от центра, часто вполне ничтожного, а с другой - большие
деревни, где дома прижаты один к другому, а кругом простираются
бескрайние поля - openfield *?

По мнению Робера Латуша, районы, ставшие бокажами, были
первоначально обширными лесистыми территориями, землей <vacua ab
omni habitatore humano> " - свободной от людей. В эпоху, когда Гал-
лия была римской провинцией, среди этого негостеприимного простран-
ства лишь очень редко возникали villae - те крупные домены, которые
с такой охотой изучал Фюстель де Куланж. Поэтому впоследствии
и сеньорам, и монахам, затевавшим здесь какое бы то ни было стро-
ительство, приходилось начинать практически на пустом месте, с ну-
ля '*. Или, по крайней мере, действовать в очень сложных условиях.

Главное проклятие западных бокажей - не пропускающая воду
глина, которая служит первым препятствием для создания крупных
крестьянских поселений. <Сеть влажных низин покрывает пахотные
земли, разделяя их на отдельные небольшие клочки>, сообщение затру-
днено отсутствием дорог, а глинистая почва очень неудобна для обработ-
ки: все эти причины до предела суживают <радиус удаления земледель-
ца от его жилища> ". Впрочем, так же нелегко было ездить и по
овражистым дорогам Бретани. <В середине XIX века... в обширных
корнуайских приходах поездка с отдаленной фермы в соседний городок
в ненастную погоду занимала целый день - прежде всего из-за обилия
рытвин на дороге> "''. Конечно, <дренажные работы и прокладка вымо-
щенных камнем дорог в большой мере сгладили еще в XIX столетии те
неудобства, какими чреваты глинистые почвы, однако... деревенские
поселения уже приняли к тому времени свой окончательный облик,
отвечающий природным особенностям местности> ".

* открытое поле (англ.).

112 Глава вторая. Населенные пункты

В конечном счете именно этот поразительный рост ландов, пусто-
шей, объясняет громадную величину бретонских приходов (средняя их
площадь во Франции в целом - 12-13 квадратных километров, в Бре-
тани - 25 квадратных километров). Насчитывая от 2 500 до 5 000
жителей, они иногда - и совершенно безосновательно - зачисляются
нашими статистиками в категорию городов. В XVII веке в Крозоне было
от пяти до шести тысяч жителей, которые, однако, размещались на
площади в сто квадратных километров ^: разумеется, такую структуру
<городской> не назовешь.

Для Нижнего Лимузена, приблизительно соответствующего нынеш-
нему департаменту Коррез, характерны те же отличительные черты.
Бедность почвы вынуждает людей селиться поодаль друг от друга.
Однако на сходные природные условия люди реагируют по-разному,
каждый по-своему. В Лимузене всякая коммуна, всякий приход пред-
ставляют собой миниатюрный архипелаг, где острова беспорядочно
разбросаны вокруг центра, зачастую весьма незначительного. <Клеткой
сельского организма> " оказывается здесь не столько городок (чтобы не
сказать: крупная деревня), сколько деревушка. Иногда, объясняет Ален
Корбен, такая деревушка состоит из <одного или двух десятков домов,
разбросанных совершенно беспорядочно среди дворов и соединенных
грязными улочками; бывают и такие деревушки, которые представляют
собою просто-напросто четыре-пять ферм, выстроенных вдоль дороги
или в виду перекрестка>. Некоторые из этих деревушек <превосходят по
величине центр коммуны, однако не исполняют его функций: дело в том,
что в этих краях мэрия, школа и церковь зачастую располагаются
в разных концах коммуны> '°.

Картина странная, но дающая весьма ясное представление о запоз-
далой, своеобычной сельской цивилизации, бывшей плодом и уделом
этих крохотных деревушек, которые в старинных переписях именова-
лись <секциями коммун>. Здесь на хуторах жили патриархальные
семейства, страшно дорожившие своей независимостью, здесь обитатели
деревушек вели и ведут поныне некое коллективное существование,
хотя бы потому, что сообща обладают некоей собственностью (которую
не назовешь собственностью коммуны): как правило, это скверные
земли, не разделяемые между крестьянами и используемые для выпаса
скота либо сохраняемые про запас, на случай, если кому-нибудь из
крестьян понадобится распахать на время дополнительный участок.
Общественной собственностью являются и такие всем полезные вещи,
как прачечная, пруд для разведения и ловли рыбы, печь, мельница для
изготовления ржаной муки - основы крестьянской пищи... В подобных

1. Начнем с деревень

деревушках веками существовала собственная культура со своими незы-
блемыми особенностями, к числу которых относятся, например, долгие
вечерние посиделки, устраивавшиеся с середины сентября до последнего
воскресенья перед Великим постом,- обычай этот соблюдался так
свято, что дожил до 1914 года и не забылся даже после Второй мировой
войны. Посиделки длились три часа подряд и заканчивались лишь
после того, как хозяин дома <засыпал головешки пеплом> ".

Таким образом всплывают и доходят до нас свидетельства давно
прошедших, канувших в Лету эпох. Доходят далеко не всегда, что
затрудняет любые попытки вникнуть в суть дела. А между тем деревни,
деревушки, городки, отдельно стоящие фермы - это древние формы
объединения людей, в которых запечатлевается не только история
страны, но и века, тысячелетия ее доисторического существования. Это
дыхание старины сбивает нас с толку, заставляет довольствоваться
гипотезами.

Я полагаю, вслед за Пьером Бонно, что, прежде чем пустить корни,
весь этот деревенский люд в течение многих столетий вел жизнь коче-
вую или полукочевую, которая во многих уголках Франции прекрати-
лась лишь в VIII-IX веках после Рождества Христова. В других
местах независимому существованию предшествовали века жизни кол-
лективной и более или менее подневольной, причем подневольность эта
кое-где сохранялась вплоть до XX столетия.

Недавняя статья Эмманюэля Леруа Ладюри и Андре Зисберга ""
проливает свет на двойной смысл той границы, которую можно провести
от Женевы к Э или Сен-Мало и которая, как показывают исследователи,
отделяет зону густой застройки от зоны, изобилующей деревушками
и хуторами (ср. с. 107). Ничего удивительного тут нет: граница эта
раскалывала Францию надвое на протяжении всей ее истории; достаточ-
но справиться с результатами переписи 1891 года, чтобы убедиться, что
разделение на указанные зоны было зафиксировано и нанесено на
карту еще тогда. Интереснее другое: отчего, например, на северо-востоке
и на востоке деревни, названные по имени святых, встречаются крайне
редко, тогда как во всех остальных районах Франции их множество. Все
дело в том, что агиотопонимы - изобретение сравнительно позднее: они
впервые возникают около VIII-IX веков, повсеместное же их распрост-
ранение относится к Тысячному году, когда Европа начала становиться
такой, какой мы привыкли ее видеть.

<Отсутствие святых> на севере и востоке Франции - признак безус-
ловной древности здешних населенных пунктов, раннего подъема этих
областей.

114 Глава вторая. Населенные пункты

Подобное толкование возвращает нас к мнению нынешних специ-
алистов по доисторическим эпохам, подтверждаемому и диалектологи-
ческими исследованиями Пьера Бонно; эта обширная зона Парижского
бассейна, пишут они, была освоена очень рано, еще в IV тысячелетии до
нашей эры, крестьянами - выходцами из Центральной Европы. Они
рано начали внедрять здесь передовое по тем временам земледелие,
связанное в основном с выращиванием злаковых культур, и расселяться
так, как было принято в их родных краях,- крупными деревнями (от
пятидесяти до двухсот жителей), где дома стояли поблизости один от
другого, о чем свидетельствуют результаты раскопок. Ничего подобного
не было на средиземноморском юге, где возникновение - впрочем,
весьма раннее - земледелия не скоро заставило полукочевой народ
отказаться от привычного образа жизни ^.

Иными словами, разнообразие способов расселения людей в сель-
ской местности объясняется в очень большой мере превратностями
истории, ее преждевременным или запоздалым движением вперед. Спо-
собы эти были порождением времени и плодом приспособления к окру-
жающей среде, также крайне разнообразной; однако, раз сложившись,
форма застройки, вопреки всем переменам и мутациям, настойчиво
стремилась сохранить свой первоначальный вид.

Деревня: как она устроена. Если не обращать внимания на форму
деревни и заняться лишь ее функцией, то окажется, что различия между
разными деревнями не так существенны и что всякая деревня, большая
и маленькая, <классическая> и та, что состоит из хуторов, mutatis
mutandis *, устроена по одной и той же модели.

Всякая деревня занимает некое пространство, которое Пьер де Сен-
Жакоб ^ называл <земледельческой поляной>. Пространство это -
<биологическая ячейка, благоприятствующая колонизации, [в первона-
чальном значении этого слова **} такого фактора производства, как
<почва> ". В самом деле, почва, <земля> (terroir), земельное владение
прихода (finage) куда важнее расположения домов. Дома могут раз-
рушиться и даже исчезнуть - что нередко и случается,- но земля
пропасть не может: в худшем случае ею завладевают соседние деревни
или города ^.

Деревенские земли, чья площадь обычно равняется примерно тыся-
че гектаров, живут по той модели, которую некогда описал Тюнен ":

* с соответствующими изменениями (лат.).
** Заселение и освоение пустующих и окраинных земель. (Ред.)

1. Начнем с деревень

они сплачиваются в единое целое под давлением расстоянии; поскольку
передвижение стоит труда, времени, денет, пространство расчленяется
на последовательные концентрические зоны. На полях, расположенных
поблизости от дома, и на тех, до которых крестьянин добирается
с немалым трудом, выращиваются разные культуры. <Чем больше
расстояние от центра обрабатываемой территории до ее границы, тем
важнее, чтобы на периферии находились земли, требующие меньших
забот, то есть менее плодородные> **. <Поскольку навоз был редкостью,
поскольку дороги были дурны, телеги плохи, а тягловые животные
немногочисленны,- пишет Поль Дюфурне о савойской деревне,- зем-
ли... расположенные поблизости от деревни... обрабатывались тщатель-
нее всего, а севооборот на них был ускоренным> '".

Самые лучшие земли образуют <пояс>, примыкающий прямо к дере-
венским домам; это - зона огородов, палисадников, конопляных полей,
фруктовых садов, иногда - но отнюдь не всегда - огороженных забо-
ром. В Лотарингии весной деревни окружает <пелена белых цветов> -
это цветут сливовые деревья *". Так же обстоит дело и в крестьянских
деревнях возле Парижа, где шпалеры фруктовых деревьев тянутся
вдоль домов и засыпают их своими цветами ранней весной, когда
остальные деревья еще только начинают цвести. Судя по сохранив-
шемуся описанию, в Аркее и Кашане они цвели вот так в середине марта
1787 года ".

Сады и огороды повсюду являются предметом самого тщательного
и постоянного ухода: лишь только у крестьянина выдается свободная
минута, он спешит удобрить землю под деревом лишней тачкой навоза,
лишний раз взрыхлить почву заступом. Кроме того, именно в саду
земледельцы испокон веков высаживают новые растения, чтобы прове-
рить, как поведут они себя в непривычных условиях. Вероятно, первые
ростки маиса, картофеля, фасоли взошли в таком вот саду, и лишь
после этого заморские культуры, которым суждено было совершить
революцию в европейском сельском хозяйстве, вышли на широкие
просторы полей.

За садами располагается довольно обширная зона пахотной земли
(terroir), которая, однако, занимает не всю территорию, принадлежащую
деревне или приходу (fmage).

В Восточной и Северной Франции пахотная земля еще в недавнем
прошлом окружала деревню непрерывным кольцом, разделенным на
три пашни, или поры, которые ежегодно сменяли друг друга по системе
трехпольного севооборота: в одном секторе сажали пшеницу (или рожь),
в другом - овес или ячмень (les mars) "", третий оставляли под паром,

116 Глава вторая. Населенные пункты

и он не приносил урожая. В следующем году круг поворачивался на
одно деление: на земле, бывшей перед тем под паром, сажали пшеницу,
на месте пшеницы - овес, а то поле, где рос овес, оставляли под паром.
До тех пор, пока старая система не разладилась, три поля с ранней
весны можно было разглядеть издалека: пшеница желтела, овес зеле-
нел, а рядом чернела вспаханная земля, на которой крестьяне собира-
лись посеять пшеницу только в октябре - ноябре. Именно поэтому пар
кое-где образно называли черной землей.

В весьма обширных районах, где господствует двухполье, пахотная
земля, обрабатываемая заступом либо киркой, делится на две части: на
одной сажают пшеницу, другую оставляют под паром.

Однако всюду, независимо от способов обработки земли, наблюда-
лась в прошлом одна и та же картина: поля наступали на окружавшие
их новины *, и леса противостояли невозделанным, неприветливым
землям, приводившим в отчаяние путешественников и экономистов,
например Анжа Гудара, который полагал, что земли эти занимают
половину страны *'. Новины составляют третий крут, зачастую самый
широкий из всех. Распахивают в этом кругу лишь небольшие участки
раз в десять, двадцать или даже в тридцать лет.

Новины - это, вообще говоря, аналог того, что римляне называли
saltus **, в противоположность пашне (ager). Историки имеют привыч-
ку - не знаю, хорошую или дурную, но, во всяком случае, удобную -
пользоваться этими двумя терминами, сама древность которых доказы-
вает, что противопоставление это уходит корнями в глубь веков. Со
своей стороны, англичане различают outfield и infield ***.

Понятие saltus обозначает десяток, сотню вещей одновременно; это
и ланды, и холмы, покрытые дикими зарослями, и брошенные вино-
градники, где нередко продолжают цвести и плодоносить фруктовые
деревья, посаженные некогда между виноградными лозами, и нестрой-
ные ряды грабов, которые некогда служили изгородями, а затем, пре-
доставленные сами себе, разрослись и достигли той же высоты, какой
достигают подстриженные заботливою рукою садовника деревья, окайм-
ляющие аллеи в роскошных поместьях Восточной Европы... Это и все-
возможные кустарники: <паростник, хворостинник ****, растущие сре-

* Новины - еще не паханная земля, целина. (Ред.)
** лесной выгон, лесистое место (лат.).

*** отдаленная земля; земля, прилегающая к усадьбе (англ.).

**** Паростник - молодой лес, по вырубке старого; хворостинник - мелкий лес, кустар-
ник. (Ред.)

1. Начнем с деревень 117

ди густой травы> **. И наконец - а точнее говоря, и прежде
всего,- леса.

Разумеется, в разных местностях и при разном климате этот дикий
пейзаж выглядит по-разному. В средиземноморской Аквитании, в пору,
когда она только-только вышла из-под власти римлян, saltus - <это как
невозделанные земли, так и всевозможные леса, болота, проточные
воды, береговые наносы> *\ В Савойе, в тех ее районах, что примыкают
к Роне, <невозделанные земли... включают в себя скалы, утесы, стоячие
воды, пески, горы камней, голые пастбища и хворостинники> **, а так-
же, разумеется, леса или то, что от них осталось. В Оверни невозделан-
ная земля представляет собой огромное скопление новин, хворостин-
ников, паростников, причем понятие saltus несет в себе <психологичес-
кий подтекст: saltus - это <горы>, лесная чаща, царство диких зверей
и страха; ager - равнина и безопасность> ".

Прежде коммуны не слишком заботились о границах, отделяющих
их необработанные земли от таких же земель, являющихся собствен-
ностью других коммун. Например, жители крупной деревни Бонне
(департамент Мез) только осенью 1789 года потребовали и добились
размежевания и <определения границ, отделяющих леса коммуны Бонне
от лесов аббатства Во>, произрастающих рядом с долиной реки Ор-
нен ". В первые годы революции подобные размежевания, безусловно,
производились довольно часто. Во всяком случае, в верховьях Луары
они в 1790 году были признаны обязательными *".

На практике внутренняя граница между пахотными и непахотными
землями была куда важнее границы, отделяющей твои земли от земель
соседей. Впрочем, если возникала необходимость распахать новое поле,
и эту внутреннюю границу частенько нарушали. Так, в Лангедоке
в пору относительного благополучия, длившуюся с 1500 по 1640 год,
часть гарриг превращается в дальние виноградники '". Так, в Провансе
в октябре страшного 1709 года, когда на редкость холодная зима повлек-
ла за собою разруху и голод, крестьяне все-таки не прекращают рас-
пахивать новые земли и сеять там хлеб. Что двигает ими - природный
инстинкт? <Я полагаю даже,- сообщает интендант Ле Бре,- что
в нынешнем году засеяны большие площади, нежели в предшествующие
годы, ибо достоверно известно, что распахан и засеян бывший сосновый
лес, погибший от морозов, хотя почва в том лесу скверная и каменистая
донельзя> ".

Сегодня дело, как правило, обстоит противоположным образом.
Saltus разрастается, не зная удержу. Невозделанные земли <заразны,
как проказа> ", они, говорит Люсьен Гашон в статье об овернских

118 Глава вторая. Населенные пункты

кристаллических массивах, бросаются в глаза ". Они <свидетельствуют
о гибели сельского пейзажа. Повсюду виднеются разрушенные фермы
и мельницы, новых же построек незаметно>. Опустевшие земли, покину-
тые людьми, зарастают утесником, вереском, дроком... Детей, приеха-
вших в деревню на каникулы, ждет масса открытий и <приключений>:
тут пасутся овцы и козы, там стоят ульи с пчелами и растет орешник -
авангард наступающего леса, в самом лесу бродят звери, бросающиеся
наутек при виде человека, а под кустом спит, свернувшись кольцом,
гадюка...

Между тем в прошлом saltus был для деревенских жителей кладовой,
полной даровых благ, которыми многолетний опыт научил их пользо-
ваться. Эскандорг ^, узкая цепь вулканических скал на юге Ларзака,
в виду Лодевуа, снабжала крестьянина столькими сокровищами, что
один перечень их вызывает восхищение: папоротник и самшитовая
стружка шли на подстилки скоту, трава - на корм козам и овцам,
желуди - на корм свиньям; кроме того, здесь можно было собирать
лесные орехи, терновые ягоды, кизил, черешню, буковые шишки, ягоды
боярышника, землянику, шампиньоны, дикий мед и множество трав,
годных в пищу: одуванчики, огуречник, салатный колокольчик, бычий
язык, спаржу, испанский козелец, дикий лук и проч. ...Не забудем
также об охоте или браконьерстве: традиционный рецепт предписывает
жарить зайца, насадив его на вертел <из ветки орешника, смазанной
салом, которое растоплено в <ламбаду> - хорошо разогретом продыря-
вленном железном конусе... Подавать в соусе из щедро уснащенной
чесноком и хорошо измельченной печени с кровью> ".

Говоря короче, в прежние времена залежи, несмотря на их непривет-
ливый вид, приносили немалую пользу; не стоит и говорить, что то же
самое относится к лесам; здесь можно было заниматься <собиратель-
ством>, здесь паслись стада; под ветвями дубов и буков кормились
желудями и шишками свиньи; вообще все животные - овцы, быки,
кони - долгие месяцы совершенно свободно бродили по залежам *,
ландам и лесам, ведя жизнь почти дикую. Так, в заболоченных районах
Пуату или в Бретани лошади разгуливают на воле, предоставленные
самим себе! Зимой, когда земля покрывается коркой льда, они разбива-
ют этот лед, под которым скрывается прошлогодняя трава, собствен-
ными копытами. Жеребцы здесь бегают вперемешку с кобылами, и вос-
производство совершается само собой. Жеребцы истово охраняют сбива-
ющееся в кучу стадо от волков. Ведя столь вольную жизнь, животные

* Не распахиваемый несколько лет подряд участок пашни. (Ред.)

1. Начнем с деревень 119

дичают. Сьер де Губервиль в своем дневнике (17 мая 1556 года) рас-
сказывает как о самом обычном случае об облаве, которую он вместе
с несколькими друзьями устроил в лесу Мениль-о-Валь, подле Шер-
бура, когда ему потребовались лошади: <Захватили мы черного жере-
бенка для меня, какового Симоне и Т. Каторз отвели домой. А кобыла
для Т. Друэ нам не далась. Пустилась на Венсана Пари и едва не
извела его ударом копыта> ^.

Полностью ли самостоятельны эти стада? В Вогезах на горных
склонах, обезлесенных естественным или искусственным путем, с ап-
реля по октябрь пасутся огромные стада рогатого скота, за которыми
обычно приглядывают пастухи (macaires), как правило, из числа швей-
царцев. Однако, согласно свидетельству 1698 года, коровы, пасущиеся
на этих менивах, <умеют самостоятельно подняться на пастбище весной
и возвратиться назад в октябре> "". Так, может быть, идея перегонять
скот в горы вообще родилась не у людей, а у животных? Как говорит
Жан Англад, <неизвестно, кто раньше появился в горах Центрального
массива - человек или корова> ^!

В настоящих диких зверях здесь также нет недостатка: кругом полно
оленей, косуль, волков (представлявших большую опасность для людей
вплоть до середины XIX века, а может быть, и позже), и только охота
предохраняет урожай от их набегов. Так, из лесов, окружающих Па-
риж, в которых имели право охотиться только король и его приближен-
ные (правом этим, к несчастью, чаще всего пренебрегавшие), на плоскую
равнину вырываются дикие животные. Парижский интендант Фелипо
без устали предупреждает о том, что находящиеся в его ведении леса
<кишат дичью>; в них, например, бродят стада по тридцать - сорок
ланей каждое ". В результате охрана полей обходится крестьянам <едва
ли не дороже, чем уплата податей в королевскую казну> *°. На владения
маркиза д'Аржансона в Сегрв- (округ Арпажон) в департаменте Эссон,
также неподалеку от Парижа, <обрушилось страшное бедствие: дичь,
прежде всего кролики, обгрызают виноградные лозы, пожирают зерно
и фрукты у крестьян> (25 марта 1750 года) ". Сходные жалобы разда-
ются в марте 1787 года - на сей раз по поводу зайцев, которых в Лиме,
возле Манта, развелось огромное множество, ибо герцог Буйонский
долгие годы не наезжал сюда для охоты ^. Посочувствуем также гос-
подину де Массолю, незадачливому владельцу земель в Ашере, Гаренне
и Фроманвиле, где с одной стороны - окаймленная лугами Сена,
а с другой - Сен-Жерменский лес, в котором <темные звери, привезен-
ные несколько лет назад... так расплодились, что разоряют помещичьи
земли>. Урожай гибнет. Фермеры грозятся покинуть здешние места.

120 Глава вторая. Населенные пункты

Выхода нет. Пускай в таком случае король соблаговолит купить его
земли,- взывает к его величеству господин де Массоль! (Уточним,
кстати, что под <темными> зверями в данном случае разумеются олени,
косули и зайцы, в отличие от зверей <черных> - кабанов, и <ры-
жих> - лисиц.)

Итак, один и тот же бич преследует всю Францию. В наказах 1789
года речь об этом идет очень часто. Жители Брове, маленькой деревенс-
кой коммуны в Провансе, близ Драгиньяна, просят у короля <дозволе-
ния для всякого частного лица при помощи граблей, сетей или ружей
истреблять вблизи своего жилища всех животных, губящих урожай,
а также... держать при стадах собак без привязи, вопреки постановле-
нию Провансальского парламента> ".

Разумеется, крестьяне стреляли дичь и ставили на нее. ловушки
независимо от того, имели они на это разрешение или нет. Однако
браконьерство в прежние времена каралось весьма сурово. Для крестья-
нина лесничий был заклятый враг, <человек подлый, оттого что празд-
ный>, как гласят наказы жителей Нормандии ^.

Лес, <драгоценнейшее из благ> ^. Сегодня мы слишком легко забыва-
ем о том, как много в прошлые века значил лес для экономики.
Я указывал на то, что он использовался в качестве пастбища. Вдобавок
в лесу крестьяне собирали листву: листья дуба и вяза шли на корм
скоту вместо недостающего сена, листья бука - на подстилки, сухостой
или листья самшита использовались для удобрения земли... Лес давал
также хворост для кухни, для отопления домов, для прожорливых
печей, установленных в плавильнях, кузницах, пивоварнях, на сахар-
ных и стеклянных заводах. Лес давал сырье для изготовления бочек,
плугов, телег, повозок, деревянных башмаков, бесчисленной утвари,
материал для постройки домов, кораблей и даже машин - виноградных
прессов, насосов, лебедок с деревянной передачей.

Всякий крестьянин знал ремесло дровосека; каждую осень все тру-
доспособное население деревни отправлялось в лес - рубить деревья
и обрезать ветки. Даже около 1900 года в бургундских <горах> крестья-
не, выкопав картошку и, следовательно, закончив сбор урожая, <вста-
вали на заре. Тот, кто шел напрямик, за полчаса поднимался в гору
и первым попадал на место. Тут начинались крики. "Эй, Огюст!" - "Я
здесь!" - отвечал справа Огюст.- "Эй, Дени!" - "Я тут!" - откли-
кался слева Дени>. А дальше <принимались перекликаться топоры:
глухой удар - чтобы свалить дерево, звонкий, плашмя - чтобы об-

1. Начнем с деревень

руби

1ить щепу>. А рядом, закопанный в уголь, ждал котелок с похлебкой:
<рагу из картошки и фасоли с салом> ".

Число арендаторов и крестьян, осваивавших новые земли, было так
велико, что они могли бы очень скоро извести все леса и сильно
взвинтить цену на древесину, которая уже в XVI веке пользовалась
таким спросом, что леса считались <драгоценнейшим из благ>. Пьер
Сегье, потомок древнего купеческого рода, ставший в 1554 году председа-
телем Парижского парламента, человек рассудительный, который упот-
ребил всю свою жизнь на расширение семейных владений, имел безус-
ловную склонность к покупке лесов. Заглянув в его счета, вы не найдете
в этом ничего удивительного: леса приносили ему весьма круглые
суммы! " Начиная с 1715 года древесина начинает дорожать все быст-
рее, в последние же двадцать лет перед революцией цена ее повышается
поистине стремительно. Одному Парижу требуется для отопления боль-
ше двух миллионов тонн дров в год *".

Таким образом, в прошлом человек был связан с лесом куда более
тесными узами, чем сегодня, и менял его облик. Большинство поздней-
ших наблюдателей видят в лесе дар природы. Человек, полагают они,
только и делал, что брал у леса его богатства. Это справедливо лишь
наполовину. Относительная неизменность границ того или иного леса со
времен Людовика XIV до наших дней обманчива. Ибо в течение столь
долгого срока ничто в мире не способно обойтись без перемен. К тому же
<на картах лесистых районов... топонимы помогают восстановить пей-
заж многолетней давности, и тут выясняется, что он весьма отличен от
того, какой мы привыкли рисовать в своем уме еще на школьной
скамье> *'. Человек властно подчиняет себе лес. Даже густые чащобы
обязаны своим существованием потребностям и деяниям людей. Ар-
гоннский лес остался цел благодаря кремнезему, на котором он растет,-
это бесспорно. Однако от полного истребления, какому подвергся Орле-
анский лес, его спасли также <пересеченный рельеф и отсутствие дорог
и транспортных средств, не позволявшие использовать его богатства
иначе, как потребляя их прямо на месте>, следствием чего явилось
возникновение множества стеклянных заводов ". Наконец, не забудем
и о том, что всякий лесной массив окружен хищным кольцом деревень,
жителей которых государство кое-где пыталось призвать к порядку, но
далеко не всегда добивалось при этом успеха.

Лес - мир наизнанку. Лес был еще и миром наизнанку, землей
обетованной для бандитов, разбойников, изгоев. Знаменитый лес Бонди

122 Глава вторая. Населенные пункты

под Парижем, по которому странствует, претерпевая различные зло-
ключения, Жюстина маркиза де Сада ", вырубили лишь при Второй
Империи. В мрачных Арденнских лесах, где еще в январе 1715 года
<вдоль главной дороги, ведущей из Седана в Буйон>, постоянно <рыска-
ли грабители>, опасность подстерегала путников ежеминутно ". Наво-
дили страх леса между Мецем и Сент-Мену - городком, который издав-
на служил пристанищем для разбойников ", а также - кто бы мог
подумать! - королевские леса в Нормандии, где в 1712 году решились
наконец проложить дороги, мощенные камнем, чтобы проезжие могли не
опасаться <грабежей и убийств, грозивших им прежде> "*. И это в Нор-
мандии, одной из самых цивилизованных провинций королевства! Боль-
ше того, если верить заявлению, которое сделал в 1694 году уголовный
судья крохотной королевской резиденции Иер-ле-Шатель - деревни
близ Питивье, так же скверно обстояло дело в краях, расположенных
куда ближе к Парижу. Судья сокрушается о том, что, <хотя великое
множество убийц -и разбойников с большой дороги уже схвачено им
в лесу Фонтенбло и Орлеанском лесу, столь же великое множество
мерзавцев еще гуляет на свободе>. Пусть же предоставят ему средства
нести службу, ведь - и в этом вся пикантность ситуации - <ему
пришлось посадить под арест кое-кого из стражников, ибо они пошли по
плохой дорожке и занялись грабежами!> "

Лес, подступающий близко к деревням, служит убежищем для всех,
кто преступил закон; здесь обретаются продавцы корчемной соли, здесь
нередко скрываются солдаты-дезертиры, которым сообщники-крестьяне
дают лошадей и для которых главное - как можно скорее и незаметнее
перебраться в соседний лес. Пойманные с поличным, они берутся за
оружие лишь для того, чтобы отстоять свое право на бегство.

Впрочем, продавцам корчемной соли случается вести себя и более
дерзко; так, в 1706 году они, разделившись на несколько шаек, действу-
ющих поблизости одна от другой, врываются с тачками, полными соли,
в деревни и городки, и принуждают тамошних жителей покупать у них
соль, угрожая непокорным поджогами. <Они так осмелели,- пишет
откупщик, преследовавший их в окрестностях Ножана-на-Сене в июле
1706 года,- что даже не прячутся в чаще и едут прямо по дорогам до
самых городских ворот> "^'.

Лес-странноприимец. Однако стоит начаться войне, как все меняет-
ся: лес становится укрытием для самых слабых; вспомним вандейских
шуанов или веркорских бойцов Сопротивления во время последней

1. Начнем с деревень 123

войны. В 1814 году, когда во Францию с востока вторглись казаки,
сабельными ударами изрезавшие, говорят, балки дома в Доыремн, где
родилась Жанна д'Арк, тамошние жители ушли в леса, как уходили их
предки во время Тридцатилетней войны, когда деревни постоянно подве-
ргались нападениям мародеров. В ту пору лотарингским крестьянам
пришлось жить в чаще, вдали от родных домов, так долго, что они
одичали, сделались <лесными волками>: без зазрения совести они об-
чищали карманы офицеров и солдат королевской армии. Чтобы ис-
править дело, маршал де Ла Ферте-Сентер вынужден был в 1643 году ""
устроить настоящую охоту на людей и казнить не одного лесного
<отшельника>.

К другому разряду беглецов принадлежат бедняки, нищие, попро-
шайки, бродяги, находящие приют на <общинных> землях - на гра-
нице между владениями деревни и лесом; они поселяются здесь с чадами
и домочадцами в шалашах из веток, в лачугах из земли и соломы.
Обычно сельские коммуны смотрят на появление этих <лачужников>
(logistes), как звали их в старину, сквозь пальцы ". Однако иные из
бедняков, вырубив лес и распахав залежь, начинают жить припеваючи.
Они возводят прочные дома, а местные жители, которых процветание
самозванцев лишает покоя, осыпают их угрозами и затевают несконча-
емые тяжбы.

Подобные случаи происходили, например, в XVIII веке в Анжу, на
границе затопляемых Луарой лугов и заболоченных, невозделанных
земель, некогда обезлесенных, а затем брошенных людьми. <Многие
скопления лачуг, выстроенных тайком два столетия назад на земле
коммуны, превратились сегодня во вполне аккуратные деревушки,
о чьем низком происхождении мы не имели бы ни малейшего понятия,
если бы не такие названия, как Лачуги, или многочисленные топонимы
с колониальным оттенком: Новый Свет, Канада, Миссисипи, Кайен-
на...> "" Какая, увы, жалкая Америка, какие жалкие пионеры!

Деревенский идеал: произвести все самостоятельно. Произвести все
самостоятельно: к этому стремится любая деревня. Если она достаточно
крупна (больше пятисот жителей), то даже браки здесь заключаются
между своими: девушек выдают замуж за местных же парней или
в крайнем случае за парней из соседней деревни. Браки с чужаками,
переселенцами здесь куда более редки. В общем, большая часть деревень
существует автономно: так, как, например, Роменвиль, деревня вино-
градарей близ Парижа, где в XVIII веке господствует эндогамия *°.

124 Глава вторая. Населенные пункты

Итак, деревни стремятся жить особняком "'; у каждой из них - свои
установления, свой или свои сеньоры, своя община и своя коллективная
собственность, свои праздники, своя манера общежития, свои нравы,
говор, сказки, песни, танцы, пословицы и непременные подначки, на-
смешки над соседями. Из реестра городов и деревень департамента
Кот-д'0р мы узнаем не слишком лестные прозвища, которыми награж-
дали их жителей чужаки: козлы, лягушки, свиньи, волки, моты, пусто-
брехи (последние два комплимента адресованы специально жителям
городка И-сюр-Тиль) ^. Потребность посмеяться над соседом, незамыс-
ловатые остроты, издевательские песенки, даже раздоры, выливающие-
ся в бесконечные тяжбы,- все это доказывает, что у каждого крестьяни-
на есть своя малая родина, грешащая всеми недостатками, крайностями
и жестокостями родины большой. Эта малая родина ведет собственные
войны, и по ее зову в определенное время года молодые парни, <кабац-
кие вояки>, бросаются в бой, подчас весьма кровавый. В 1780-1790
годах жители Верхнего Ливенака и Фланьяка сражались между собой
целых десять лет, несмотря на все попытки епископа Родезското поми-
рить заклятых врагов. В департаменте Аверон раздоры такого типа
полностью прекратились лишь после 1890 года "'.

Ненависть или коварство принуждают крестьян бахвалиться, утвер-
ждать себя в ущерб другим. Отсюда - бесконечная борьба за престиж,
за право хвастать самой высокой колокольней, самой красивой цер-
ковью, самым пышным алтарем "*. Отсюда и страстная жажда независи-
мости, автономности, сплачивающая односельчан. В деревне все помога-
ют друг другу строить дом, молотить зерно на току, ловить рыбу или
набивать обручи на тележные колеса: раскаленный докрасна железный
обруч насаживают на деревянное колесо и, чтобы колесо не загорелось,
бросают в воду. Железный обруч остывает и сжимается "'.

Стремление к автономности имеет вполне серьезные основания: де-
ревня часто владеет общинным имуществом, пастбищами и лесами;
обычно у нее есть своя мельница, своя хлебная печь (как правило,
выкупленная крестьянами у помещика); крестьяне давят или жмут
в своих чанах виноград, оливки, орехи - смотря по тому, что произ-
растает в их краях... Кроме того, деревня имеет гораздо больше со-
бственных слумсб, собственной - причем весьма разнообразной - пе-
рерабатывающей промышленности, чем обычно считается. Жозеф
Крессо описывает жизнь крестьян своей родной деревни около 1900
года, когда в этой деревне неподалеку от Лангра еще выращивали
виноград: <Мне не хватит пальцев на обеих руках, чтобы пересчитать их
всех: мельников, сукновалов, пильщиков, сапожников и башмачников,

1. Начнем с деревень 125

тележников, кузнецов, плотников и столяров, каменщиков, маслобоев
и ткачей, бочаров... и наконец, знаменитого костоправа> "*. Все это были
люди ловкие, <большие умельцы>: каменщики <не только вели кладку,
но сами выбирали карьер, где добывали камень для дома, и сами
покрывали крышу вулканическим шлаком> ". Что, впрочем, не мешало
всякому мастеру иметь свое поле, сад и некоторое количество мелкого
скота. А как же иначе?

Среди прочих ремесленников выделялись кузнец - начиная с XII
века бесспорный лидер, заводила, нередко - злой гений, отличавшийся
от односельчан даже внешне - свинцовыми кольцами в ушах "*; булоч-
ник, появившийся куда позже (едва ли раньше XIX века) и символизи-
ровавший долгожданную победу белого хлеба; кабатчик - главный
хранитель народной культуры, осведомитель, организатор коллектив-
ных увеселений, а при случае и ростовщик; <дом кабатчика являлся
обычно местом встречи жителей соседних домов, да и всей деревни> *',
своего рода <анти-церковью>.

Судя по всему, эти <работяги> как раз и обеспечивают деревне
автономное существование, как бы охраняют ее самостоятельность.
Возьмем, например, деревушки Нижнего Лимузена. Кроме обычных
ремесленников, своими познаниями и богатым опытом крестьянам помо-
гают <специалисты> - умельцы, закалывающие свиней и осматрива-
ющие им языки, чтобы вовремя распознать финноз, цирюльники, по-
сыльные, знахари, сведущие в целебных свойствах трав "".

Зная число ремесленников или псевдоремесленников, приходящееся
на одну деревню, можно предположительно судить о ее величине.
В XVIII столетии в Эрмонс, деревне в 17 километрах от Понтуаза "',
население которой состоит преимущественно из землепашцев и виног-
радарей, а также <землепашцев-виноградарей> и <поденщиков> (в оба
эти разряда входят работники или, как говорят в других местах, батра-
ки), проживают, помимо бондарей, еще и кузнец, мясник, колбасники,
бакалейщики, кабатчики, сельские нотариусы, акушерка и школьный
учитель... Подобный набор характерен для городка или по крайней мере
для крупной деревни, где общее число жителей достигает пяти сотен, где
есть собственные торговцы, а кое-какие участки земли принадлежат
даже парижским буржуа.

Примерно так же обстоит дело в Сен-Дидье-сюр-Арру "\ что в Мор-
ване; впрочем, здесь картина менее ясная. Общая площадь земель,
принадлежащих этой деревне (finage), равняется трем тысячам гектаров,
в среднем на человека обычно приходится три-четыре гектара, следова-
тельно, в Сен-Дидье должно проживать 750-1000 человек. В 1865 году

126 Глава вторая. Населенные пункты

здесь в самом деле было 950 жителей, а сто лет спустя - всего 353. Это
все в порядке вещей; удивительно другое: в начале нашего столетия
здесь имелось около полусотни ремесленников. А это, пожалуй, много-
вато. Означает ли обилие мастеров, что перед нами - не деревня,
а городок? Конечно, по долине Арру, глубоко врезающейся в толщу
Морвана и пересекающей ее с севера на юг, пролегает трасса, имеющая
большое значение, однако Сен-Дидье расположен между Отеном (он
двадцатью километрами севернее) и Тулоном-сюр-Арру (он пятнадца-
тью километрами южнее): большой город (Отен) и крупный городок
(Тулон) подавляют близлежащую деревню. Важно и то, что Сен-Дидье
находится в скотоводческом районе, где постоянно устраиваются ярмар-
ки скота; так вот, в Отене на протяжении одного только 1813 года таких
ярмарок состоялось тринадцать, причем одна из них длилась целый
месяц (начиная с 31 июля), в Тулоне-сюр-Арру в том же году их было
восемь, а в Сен-Дидье, явно остававшемся в стороне от этих шумных
торжищ, которые неизменно приносили местным жителям некоторые
барыши, всего две. Конечно, и в Сен-Дидье возникла своеобразная
ярмарка - ярмарка слуг, но произошло это сравнительно поздно -
в 1874 году. Так что оснований считать Сен-Дидье городком у нас,
пожалуй, нет; это была деревня, но деревня, стоявшая особняком,
вследствие чего тамошним крестьянам приходилось самим заботиться об
удовлетворении своих потребностей.

Неизбежность контактов с внешним миром. Впрочем, как бы ни
старались жители любой деревни, одними собственными силами им не
обойтись. Приходится продавать <излишки> на рынке или на ярмарке
в соседнем городке, хотя бы для того, чтобы раздобыть денег на выплату
повинностей сеньору, податей государству, а также <соляного налога>,
который при старом порядке резко вторгался извне в любое деревенское
хозяйство, каким бы замкнутым оно ни было.

Чтобы <сколотить денег для уплаты податей>, как сказано в одной
записке XVIII века о скотоводстве в Лимузене "', крестьяне в базарные
дни относят и отвозят в соседний городок или город масло, овощи, яйца,
птицу, шерсть, древесину, пригоняют скот... Отсюда - вереницы телег
и пешеходов. В городках крестьяне делают покупки, булочник снабжает
их хлебом, мясник - мясом, которым торгует в розницу; так, еще
в XVIII столетии жители горного селения Морзин (в Альпах, на тер-
ритории нынешнего департамента Верхняя Савойя) спускаются -
и с каким трудом! - в Мартиньи, что в кантоне Вале, дабы посетить

1. Начнем с деревень 127

мясника. В городке покупаются также пряности, ткани, инструменты,
скобяной товар; здесь принимает клиентов ростовщик, обязанности
которого, впрочем, нередко исполняют - во всяком случае, в XIX
столетии,- деревенские богачи и кабатчики "'*.

В деревнях, не производящих продуктов на продажу, подспорьем
для крестьян в девяти случаях из десяти служил надомный труд по
заказам городских предпринимателей. В XVIII веке эта форма сотруд-
ничества распространяется повсеместно: крестьяне ткут, валяют сукно,
или, как в деревне Сен-Жгольен-Молен-Молетт, что в Форезе, работают
на мельницах, которые приводит в действие речушка Терне: здесь мелят
муку и выжимают из семян растительное масло, дробят свинцовую руду
и ткут шелк "\

Другой источник дохода - перевозки. По окончании полевых работ
крестьянин берется за извоз. В результате складываются постоянные
маршруты и поразительные привычки; так, <возчики> из Рамберкур-
о-Пр, деревни в королевском Баре, сильно пострадавшей в начале первой
мировой войны, но некогда процветавшей, о чем свидетельствует пышно
разукрашенная местная церковь,- <возчики> эти с начала XVI века,
если не ранее, регулярно добирались до Нидерландов и даже до Ита-
лии ^. Сходным образом из Оржеле, древней крепости на плато Юра,
где даже церковь выстроена так, чтобы при необходимости отразить
нападение врага, крестьяне на телегах устремляются в самые разные
уголки Франции. Жители Сьета и Оссена, деревень в Верхних Пирене-
ях, специализируются на доставке молочных продуктов из долины
Кампан в Тулузу и другие города. Погонщики волов из Салля, Белена,
Сангине привозят в Бордо свежую рыбу, выловленную в Аркашонском
бассейне "".

Специализация существует и в перевозках на небольшие расстоя-
ния. Так, в департаменте Нижний Коррез рассыльный, называемый
tourtalhier, <один-два раза в неделю верхом на осле или на колесах
отправляется в город за покупками для своих клиентов> ^'. А савойские
крестьяне-комиссионеры (barlotiers) еще недавно собирали по соседям
масло, сыры, птицу, телят, овец для продажи на рынке, работавшем раз
в неделю в окрестном городке; отправляясь в обратный путь, они везли
домой товары, заказанные их клиентами: мотки шерстяных ниток,
выменянные на овечью шерсть, а также кофе, сахар, керосин... Поездки
прекратились окончательно лишь совсем недавно, когда между горными
деревнями установилось еженедельное автобусное сообщение ^.

Однако крестьяне рискуют лищиться своих транспортных средств:
власти то и дело реквизируют лошадей и повозки, чаще всего для

128 Глава вторая. Населенные пункты

снабжения войск. В этом случае никакие мольбы - даже ссылки на
необходимость собирать урожай - не могут заставить начальство от-
менить приказ. В 1695 году одна тысяча четыреста телег привозят
пшеницу и овес из Вердена в Эльзасскую армию '°°. Летом 1709 года
Северная армия призывает крестьянский обоз в Ландреси - себе на
помощь, а возничим на горе ^, ибо <дороги от беспрестанных дождей
сделались весьма дурны. Немало лошадей полегло, прочие же выбились
из сил и едва шли. Известно мне, однако, что вынудили их добраться до
самого Валансьенна, из-за какого обстоятельства землепашцы эти по
возвращении домой не будут уже в силах снова пуститься в путь>.
В Альпийской армии в 1744 году крестьян из Дофинэ и Прованса
заставляли служить носильщиками "".

Не стоит и говорить, что деревни, расположенные вблизи больших
городов, легко отказываются от замкнутой жизни. Они специализируют-
ся на изготовлении молочных продуктов или выращивании овощей
и фруктов. В XVIII столетии на парижских рынках с самого раннего
утра появляются огородники из окрестных деревень со своими тележ-
ками. Крестьяне, живущие в пригородах, непременно разбивают сады:
землю они вскапывают в основном лопатой и киркой, плуг (соха)
употребляется только в больших поместьях. Другая прибыльная специ-
ализация - камень, которым богата, например, деревня Анделяр, близ
Везуля '*"; в Эрмоне, который я уже упоминал, как и во многих дерев-
нях, окружающих Париж, женщины охотно становились кормилицами
и брали на воспитание столичных детей, однако эти несчастные созда-
ния нередко испускали дух вскоре после прибытия на новое место, так
что их едва успевали окрестить.

Приходы долины Армансона - Аржантене, Лезин, Паси, Виро,-
расположенные в десятке километров к юго-востоку от Тоннера и начи-
ная с XVI века напрямую связанные с Парижем, поставляют столице
садовников, кормилиц, служанок, виноторговцев, многие из которых
оседают в столице и открывают там собственные кабачки. Крестины
или свадьбы дают повод для встреч односельчан в Париже либо в дерев-
нях близ Тоннера ^"*.

Люди трогаются с места. Да, люди то и дело переезжают из
деревень в городки, из городков в города и обратно. Целые толпы
находятся в беспрерывном движении. В Провансе ремесленники пуска-
ются в путь, срываются с места, ударяются в бега чаще, чем крестьяне,
мужчины - чаще, чем женщины, бедняки - чаще, чем богачи. Стран-

1. Начнем с деревень 129

никам случается делать остановки в дороге, пускать корни на новом
месте, вступать там в брак: так обновляется, освежается замкнутая
система деревенской жизни. В маленькой деревеньке между Шампанью
и Баром, где я провел детство и которую так часто вспоминаю, около
1914 года на две сотни жителей приходилось девять <ремесленников>,
причем четверо из них: столяр, кузнец, шорник и булочник - были
люди пришлые, а пятеро: тележник, мельник, трактирщик и два бака-
лейщика принадлежали к числу местных уроженцев. Что же до со-
бственно крестьянского населения, то оно обновлялось благодаря горо-
дским слугам: на моей памяти по крайней мере двое таких горожан
завели семью в деревне.

Среди вечных <бродяг> - странствующие торговцы и ремеслен-
ники; в одной из деревень департамента Мез в 1914-1920 годах два
мясника (само их наличие было старомодным роскошеством) обслужи-
вали клиентов на главной площади, один в субботу, а другой в воск-
ресенье утром - по правде говоря, только в эти дни в деревне и ели
мясо. Выбирая кусок для своей скромной похлебки, покупатель или
скорее покупательница отводили душу; они торговались, капризничали,
удовлетворяли свое социальное тщеславие; ведь покупка мяса свиде-
тельствовала о некотором достатке! Появлялись в деревне также прода-
вец ранних овощей, точильщики, лудильщики, <молочники>, забира-
вшие у крестьян молоко и яйца на продажу, и, наконец, <торговец> -
словоохотливый, посвященный во все деревенские дела, интересующий-
ся местными новостями; как правило, он скупал кроличьи шкурки, но
не брезговал также - например, в начале века в Ревиньи-сюр-Орнен,
(департамент Мез) - <железным ломом, старыми матрасами, старыми
плитами и кастрюлями, сломанными каминными таганами и щипцами,
дырявыми сковородками, погнутыми лопатами> '°^.

Картина везде одинаковая, какой край ни возьми. В альпийской
деревне Ноньер (массив Дива), как, впрочем, и во всех французских
деревнях при Второй Империи, <ложки и вилки были луженые и бы-
стро чернели. Время от времени лудильный мастер устраивался под
навесом коммунальной печи со своим котелком, в котором плавилось
олово, и, к восторгу местных мальчишек, потрясенных невиданной
метаморфозой, приборы, погруженные в этот котелок, начинали све-
ркать как новенькие> '^. В памяти одного моего друга, родившегося
в самом начале нашего века и выросшего в морванской деревне, лу-
дильщик запечатлелся как <некий громадный Вулкан, черный и за-
росший шерстью, словно гигантский медведь... Одет он был всегда
в какое-то нелепое тряпье, штопаное, но все равно дырявое... не столько

5 Ф. Бродель

130 Глава вторая. Населенные пункты

от постоянной близости к огню, сколько от старости... Было известно,
что он мало пьет, никогда не моется, расстается с одеждой, лишь
когда она начинает рассыпаться от ветхости; воняло от него, как
от козла, но все держали его за человека безукоризненно честного.
<Увидишь,- говорил он, показывая мне очищенные вилки и ложки,-
какие они станут красивые. Красивее серебряных> '"".

Во Франш-Конте в недавнем прошлом среди бродячих мастеров,
пожалуй, чаще всего встречались чесальщики конопли (pignefrds). <Коно-
плю замачивали на лугу, затем трепали... затем мяли в мялках>,
приводимых в действие речной водой, и только после этого она попадала
в руки чесальщиков, <горемык, как правило, родом из Савойи, которых
деревенские встречали недоверчивыми взглядами и едкими насмешками.
Работали они по трое; для маленькой деревни одной такой бригады
было вполне достаточно... Платили им скудно; в 1812 году - пятна-
дцать сантимов за килограмм кудели, если чесальщики столовались
у хозяина, и двадцать сантимов, если они кормились самостоятельно. За
несколько дней весь деревенский урожай конопли превращался в ку-
дель, и чесальщики, взвалив на плечи свои инструменты, отправлялись
в соседнюю деревню> '°°. Бродили из края в край также ловцы кротов
и змей "^. Еще не так давно в Альпах, Пиренеях, Центральном массиве,
да и в других краях оказывали свои скромные услуги разносчики,
торговцы <на колесах>. Кое-где их^можно встретить и по сей день. Вот,
например, картинка из сегодняшней жизни маленькой деревушки в <зе-
леном> Перигоре, иными словами, на юге Лимузена: <...каждое утро
раздается длинный автомобильный гудок- это приехал молочник
[человек, забирающий у крестьян молоко]. Потом поет рожок: значит,
сегодня понедельник, на часах - четыре пополудни, и приехал бака-
лейщик. А охотничий рог? Он возвещает прибытие булочника по сре-
дам, в три часа дня...> "°

Я не стану говорить подробно (ибо это отняло бы слишком много
времени) о сезонных работниках, к услугам, которых прибегают крестья-

РЕГИОНАЛЬНАЯ СПЕЦИАЛИЗАЦИЯ СЕЗОННЫХ РАБОЧИХ
В ОБЕРНИ НАКАНУНЕ РЕВОЛЮЦИИ

Воспроизводится по изд.: Poitrineau А. // Revue d'histoire moderne
et contemporaine. 1962. IX.

Условные обозначения на карте:  Центры фискальных окру-
гов. - Границы Риомского интендантства. - - -- Границы
фискальных округов.

132 Глава вторая. Населенные пункты

не во время сенокоса, жатвы, сбора винограда, зимней молотьбы. Жи-
тели Гапа (Верхние Альпы) в поисках работы спускаются на прован-
сальские равнины (следствием чего становится их раннее и прочное
пристрастие к вину). В массиве Дива есть жнецы, которые, пользуясь
тем, что на разной высоте урожай созревает в разное время, успевают
повсюду: <Шагают ночь напролет, чтобы утром быть готовыми к новой
работе>, причем, проходя через затихшие деревни, где все уже спят,
распевают громкие песни... '" В Вири, деревушке на территории ны-
нешней Верхней Савойи, еще в 1845 году, по описанию местного кюре,
<шайки> поденщиков появлялись всякий год, как только подходил срок
жатвы, причем каждую <шайку> возглавлял вожак, <которому все
остальные доверяли свои серпы>, а о прибытии их извещала издалека
неотвязная песня, которую, раз услышав, невозможно было забыть.
Кабатчики в эту пору <отворяли двери своих заведений с самого утра,
как ни противно сие законам Церкви и государства>. Какой соблазн для
людей добродетельных! "^ А поденщики из числа тех, что жили в Цент-
ральном массиве, неизменно отправлялись в поисках работы к хлебо-
робам и виноградарям Лангедока, которые с нетерпением ожидали
помощников. Что бы делал Оливье де Серр (1539-1619), сеньор Праде-
ля (в Виварэ), без пришлых жнецов? <Господь, верховный хозяин,-
пишет он,- позаботился о том, чтобы на наши теплые равнины спусти-
лись со своих хладных гор [то есть с гор Центрального массива] толпы
людей, могущих сжать наш хлеб... Сии горемыки... не находят в родных
краях работы, которая могла бы их прокормить нынче и позволить
запасти денег на зиму...> '" Наконец, последний пример: еще в начале
XIX века морванские погонщики быков, дождавшись марта, пускались
в путь вместе со своими упряжками и повозками и до ноября бродили по
стране, предлагая желающим свои услуги. Справляемые еще и сейчас
празднества позволяют нам представить, как <в синей блузе, деревян-
ных башмаках и круглой шляпе> прощались эти погонщики с родной
деревней, перед тем как отправиться в дорогу, и водили под акком-
панемент рылей традиционные хороводы "^

Есть вещи и еще более удивительные: среди уроженцев Бриансоннэ
(Верхние Альпы), покидающих насиженные места на время или навсег-
да, встречались учителя, <спускавшиеся вниз с пером - для письма -
на шляпе> "\ А цыгане - эти перекати-поле, эти бродяги, о которых
все говорят, но которых мало кто видит! - я ведь еще не сказал о них
ни слова.

Итак, ни одна деревня не живет совершенно замкнуто. В 1787-1788
годах один путешественник попадает в Нижнюю Овернь '"'. Около

II. Городок: что это такое? 133

Тьера рядом с обычными деревнями он замечает странные деревушки,
<населенные разными ветвями одного рода>. Браки здесь заключаются
только между родственниками, крестьяне владеют всем добром сообща,
живут по собственным законам, чтут обычаи предков. Их деревня -
своеобразная республика, во главе которой стоит хозяин, избранный
коммуной. Все граждане этой республики равны. Деревушка Пинон,
основанная, как говорят, в XII веке, насчитывает четыре семьи, состо-
ящие в общей сложности из девятнадцати человек. Хозяин занимается
продажей, покупкой, сбором денег... Выбирают также хозяйку, коман-
дующую женщинами, причем она ни в коем случае не должна быть
женой хозяина. Имущества крестьяне между собой не делят. В общей
сложности у них имеется <три пары быков, три десятка коров и восемь-

десят баранов>. Белье, мебель, платье, обувь крестьяне изготовляют
своими руками. Покупают они только две вещи: железо и соль. Таким
образом, и в этой коммуне, являющей собой чудесный пример самодо-
статочности, мы не найдем полной автаркии: даже если бы пинонским
крестьянам не приходилось платить налог на соль (gabelle) и прочие
подати, они все равно вступали бы - пусть робко и неохотно -
в сношения с внешним миром. Иначе откуда бы они взяли недостающие
им соль и железо? '"

II ГОРОДОК: ЧТО ЭТО ТАКОЕ?

В иерархии населенных пунктов между деревней и настоящим
городом располагается городок (мы употребляем это слово в самом
широком смысле, подразумевая под ним и крупную деревню, и малень-
кий город). Для сельского общества городок нередко воплощает в себе
весь внешний мир, являясь как средоточием административной и судеб-
ной власти, так и центром торговли... Через городок проходят, направ-
ляясь в самые отдаленные уголки страны, <мельчайшие вены и артерии
большой коммерции>; впрочем, их <роль в оживлении торговли более
чем пропорциональна скромному объему перевозимых товаров> "°.

Так повелось издавна; уже в Х веке, как пишет Жорж Дюби "",
городки отличаются от примыкающих к ним деревень и деревушек:
<Наименьшая единица юридического деления [в Маконнэ] - vicaria (...)
В нее входит древний vicus [деревня или городок], расположенный, как
правило, подле большой дороги и брода, а также около полутора

134 Глава вторая. Населенные пункты

десятков деревушек, находящихся в радиусе одного лье; за полдня
всякий крестьянин может добраться до городка, подать прошение или
принять участие в судебном разбирательстве, а затем вернуться домой.
Такой кантон представляет собою единицу географическую, демографи-
ческую и религиозную; территория его ограничена водоемами, лесными
массивами, невозделанными холмами - всем, что преграждает крестья-
нину путь; археологические раскопки показывают, что люди издревле
селились именно в центре кантона, а его святилище украшают древ-
нейшие литургические тексты>. Однако залог существования подобных
кантонов - наличие в них одного или нескольких рынков, а также
хождение среди крестьян денег (как ни скромна была в ту отдаленную
пору их роль).

Городок: как он устроен. Всякий городок живет лишь благодаря
тому, что его рынки, ярмарки, службы, площади приносят пользу
окрестным деревням и деревушкам. Неразрывно связанный с деревнями
и дополняющий их, городок <извлекает средства существования [и
оправдывает само это существование), лишь вступая в многообразные
сношения с окружающим миром, разрастается только благодаря этим
сношениям. Как правило, он располагается на перекрестке, чаще всего
при въезде в долину или при выезде из нее, всегда или почти всегда на
границе двух краев с различной специализацией, жители которых
обмениваются между собою плодами своего труда. Дело городка -
служить местным рынком, общим "базаром" для нескольких деревень.
В промежутках между ярмарками или базарными днями этот мер-
цающий огонек почти угасает. Центр его - площадь, окруженная
трактирами; в назначенные дни она оглашается гомоном заезжих клиен-
тов, заполняется лавочниками, законниками> "", кабатчиками, ростов-
щиками, мелкими заимодавцами, многоопытными барышниками...

В городке устраиваются также празднества и торжественные процес-
сии. В мае 1583 года засуха в окрестностях городка Бар-сюр-Сен
принимает столь угрожающий характер, что жители соседних деревень
отправляются туда, дабы в течение трех дней молить небеса о дожде.
Естественно, дело кончается беспорядками. <Скажу без утайки,- рас-
сказывает очевидец,- что белые эти девы [то есть одетые в белые
одежды], по большей части из служанок, к вечеру... напились допьяна
и ночь напролет скитались в полях, предаваясь там блуду и всякому
распутству...> "' Точно так же частенько оканчивались и ярмарочные
увеселения.

II. Городок: что это такое? 135

Городок, как правило, подчиняет своему владычеству все окрестные
деревни, которые нуждаются в его услугах, но без которых он сам очень
скоро бы зачах. Деревни эти обычно удалены от городка не больше чем
на 5-10 километров, чтобы крестьянин успел за один день дойти туда
пешком, доехать верхом или в повозке и, сделав все необходимое,
вечером возвратиться домой. Первого Вентоза V года (1797) в только что
созданном департаменте Луара производится подсчет жителей. В Сен-
Семфорьене, маленьком центре кантона, проживает 1936 человек <в
возрасте двенадцати лет и старше>; вокруг расположены четыре дерев-
ни: Но (462 жителя), Фурно (445 жителей), Вандранж (275 жителей),
Сен-При-ла-Рош (323 жителя) '". Около 1850 года очень маленький
альпийский городок Шатильон в краю О-Дива служит столицей для
десяти коммун: Бонваль, Бульк, Шатильон, Крейе, Гландаж, Лю-
ла-Круа-От, Манглон, Равель-э-Феррье, Сен-Роман, Трешеню,- в кото-
рых проживает в общей сложности 6 600 крестьян. Скромный централь-
ный городок имеет собственную почтовую контору и собственного подат-
ного инспектора, бригаду жандармов, мирового судью, нескольких нота-

риусов, врача; каждую неделю крестьяне съезжаются сюда на рынок,
несколько раз в год тут устраиваются ярмарки; в день святого, покрови-
тельствующего городку, на улицах происходят многолюдные гулянья;
в городке трудятся несколько лавочников и ремесленников, <не считая
бакалейщиков, булочников и трактирщиков, мясников, тележника, бо-
чара и портных...> '" Дюрталь, что в Анжу, играет аналогичную роль
по отношению к семи окрестным деревням. Количество людей, прожива-
ющих там в наши дни (1962), дает представление о величине кантона:
в самом Дюртале 3102 жителя, в Барасе- 420, в Домре- 1106,
в Этрише - 887, в Юилле - 526, в Монтинье - 397, в Моранне -
1694, в Ле Рери - 810 ".

Такова модель взаимоотношений между городком и зависящими
от него деревнями, модель, воспроизводящаяся на всей территории
Франции тысячи и тысячи раз. Городок не только обладает социальным
и экономическим превосходством над деревнями, но и дает приют блю-
стителям общественного порядка: до революции здесь размещались
прево * и подразделения жандармерии, находившиеся, впрочем, в со-
стоянии беспрерывной реорганизации. В городах вся эта система усло-
жнялась и утяжелялась: законников, адвокатов, прокуроров и прочих
крючкотворов было здесь куда больше, чем требовалось. Напротив,

* Прево - во Франции в XI-XVIII вв. королевский чиновник, обладавший судебной,
фискальной и военной властью в подведомственной ему местности (с XV в.- только
судебной). (Ред.)

136 Глава вторая. Населенные пункты

в деревнях роль современного мирового суда играл суд сеньора. Часто
эти различные судебные инстанции сталкивались в пределах одного
и того же кантона, что порождало немало недоразумений.

С течением времени у каждого городка образовывалась собственная
зона влияния. Возьмем для примера Танн, центр сеньории в эльзасских
Вогезах; в средние века он умножает число зависящих от него деревень.
В 1344 году в его юрисдикцию попадают деревни Вье-Танн, Эрбенайм,
Аспак-ле-Ба и Аспак-ле-О; в 1361 году - Родерен, Раммерсмат, Отцен-
виллер, Лаймбах; в 1497 году жители Танна узаконили свое право пасти
стада в Серне, Штайнбахе, Виттельшайме, Лютербахе, Рененге, Швай-
гузе, Эрнвиллере, Михельбахе, Бичвиллере, а в дальнейшем расширили
свои владения за счет деревень Бефор, Лаов, Сентайм, Гевенайм, Севен;
походя Танн устранил двух потенциальных соперников - деревни
Сент-Амарен и Данмари. Все эти успехи стали возможны лишь благо-
даря неуклонному росту и процветанию городка, где то и дело появ-
лялись новые здания: коллегиальная церковь и больница в 1518 году,
рынок в 1519 году, ратуша около 1550 года, и где царила вызывающая
роскошь - например, устраивались соревнования по стрельбе из ар-
кебузы, причем победителям вручались богатейшие призы '". Нельзя
ли в таком случае сказать, что Танн превратился из городка в город? Ни
для кого не секрет, что граница между этими двумя понятиями подчас
весьма зыбка, и даже документы не всегда проливают свет на эту
проблему. Ведь в них городками именуются Фекан и Эльбеф '^. И даже
Роанн '".

Впрочем, обычно какого-нибудь текста, намека, детали оказывается
достаточно, чтобы опознать в том или ином населенном пункте не город,
а городок. Вспомним Мелан, расположенный подле моста через Сену
ниже Парижа, или Гре, выстроенный на Соне, недалеко от того места,
где она становится по-настоящему судоходной, или Оре, живописный
населенный пункт в трех десятках километров от Лорьяна, бывший
некогда столицей <королевского сенешальства, обнимающего девятна-
дцать приходов>, и до сих пор сохраняющий свой старинный облик, или
Бар-сюр-Об, о котором в официальном письме (от 6 марта 1720 года) '^
читаем: <Хотя город сей сам по себе весьма незначителен, однако...
пребывает он центром одного из обширнейших краев Шампани, и все
окрестные землепашцы привозят сюда на продажу зерно и другие
товары>,- что, конечно, прекрасно, но вне всякого сомнения весьма
далеко от прежнего великолепия шампанских ярмарок, которые не
миновали и Бар-сюр-Об. Вспомним также Сент-Африк (ныне входящий
в департамент Аверон) и десяток окружающих его коммун, где в XVIII

II, Городок: что это такое? 137

веке, несмотря на отъезд многих протестантских купцов и работников,
продолжали валять грубое сукно.

Быть может, чтобы определить, городок перед нами или нет, до-
статочно выяснить, проживает ли там врач или нотариус, имеется ли
там рынок, куда съезжаются окрестные земледельцы, и происходят ли
там ярмарки? В Ружмоне (департамент Юра) еще в начале нашего
столетия базарный день был целым событием. С самого раннего утра
торговцы в фургонах прибывали в городок и устанавливали свои лотки
на главной площади рядом с лотками колбасников (единственных мест-
ных торговцев, которые выставляли свой товар под открытым небом),
а тем временем в городок стягивались <пестрые вереницы карет, тиль-
бюри, повозок и телег, а также пешие женщины с тяжелыми кошелками
в руках>. Крестьянки <в черных платьях... и белых чепцах либо
шляпах усаживались под липами и предлагали на продажу яйца, масло,
цыплят, кроликов, овощи...> На столах, покрытых синими, красными,
зелеными скатертями, и в лавочках на площади к услугам покупателей
имелось все что душе угодно: вилы, грабли, косы, кухонная утварь,
посуда, ткани, белье, конфеты и пряники, сосиски и окорока... В дни
ярмарок здесь же сновали торговцы лекарствами, костоправ и зубо-
дер '".

Рынок, пожалуй, и сегодня - главный атрибут городка, население
которого, однако, нынче выросло и доходит до десяти, а то и до двадцати
тысяч жителей '"" (в средние века столько народу проживало в большом
городе). Возьмем, например, Апт с его II 612 жителями. Расположенный
между двумя городами: Кавайоном (где проживает 21 530 человек и до
которого 31 километр) и Карпантра (где 25 463 жителя и до которого 48
километров), Апт играет по отношению к окружающим его деревням ту
самую роль, какую играли городки в прошлом. Выехав в субботу утром
из большой деревни Пейран и прибыв в Апт, вы попадете на рынок,
существующий в этом городке больше четырех столетий: <Все площади
заняты лотками. Улицы и лавки полны народа, так что кажется, будто
в городок набились жители всех без исключения окрестных деревень...
Приемные врачей забиты до отказа... аптекари гребут деньги лопатой.
Чтобы купить лекарство, приходится выстоять очередь из пятнадца-
ти - двадцати человек... У адвокатов тоже полно народу. Нотариусы
встречаются с клиентами в кафе, куда частенько заходят также мэр
и его помощники. У каждого кафе - свой круг завсегдатаев, неизменно
назначающих здесь свидания...> Там и сям на площадях <крестьяне
продают зайцев, певчих дроздов, лавандовую эссенцию и лавандовый
мед, пчелиный воск> или трюфели, а также фрукты и овощи. Сомнений

138 Глава вторая. Населенные пункты
быть не может: не покидая дня сегодняшнего, мы совершаем путешест-

вие в день вчерашний "'.

Гондрекур (департамент Мез) и окрумсающие его деревни в 1790
году: социально-профессиональная структура. Чтобы перейти от устрой-
ства городка вообще к жизни конкретного городка во всех ее подроб-
ностях, я искал пример, подкрепленный достаточным числом докумен-
тов. Сначала я думал обратиться к блистательному исследованию
Р. Шапюи, посвященному удивительной долине От-Лу, которая тянется
между Безансоном и Понтарлье среди горных гряд Юра; в центре этой
долины расположен красивый маленький городок Орнан. Однако вино-
градарство, промышленность, контрабандная торговля - в частности,
торговля солью,- тесные контакты с соседними краями (в XIX веке
орнанцы устраивали ярмарки двадцать четыре раза в год, в первый
и третий вторники каждого месяца) - все это превращает долину Лу
в случай нетипичный, исключительный, и мы поговорим о ней позже.
Привлекал меня и городок Осонн, крепость на берегу Соны, центр
крохотного края, который, приютившись между герцогством и граф-
ством Бургундскими, долгое время хранил независимость от обоих,
упорно отстаивал свои привилегии - по крайней мере от королевских
сборщиков податей - и в борьбе за право эти подати не платить
ссылался среди прочего на <бесплодность> своей территории '^. Однако
и этот случай чересчур исключителен. Думал я также о крае Жекс, но
у тамошних жителей слишком много недвижимости, и это усложняет
картину. Одним словом, в конце концов я остановился на примере менее
блестящем, более тривиальном, но, благодаря этому, более типичном;
я выбрал Гондрекур в департаменте Мез - центр кантона, образован-
ного в 1790 году и объединившего целый ряд маленьких краев с нечет-
кими границами, но четко выраженной тягой к автономии: Орнуа, Блуа
(или Блезуа), Вуад, Во, Валлаж, Бассиньи...

Расположенный на юге департамента Мез, Гондрекур - центр одно-
го из самых бедных его кантонов. Это - область плато (самая высокая
точка департамента, Бюиссон д'Аманти, поднимается над уровнем моря
на 423 метра). Здесь довольно холодно: в конце XVIII века виноград
выращивали только в Уделенкуре, Сен-Жуаре и Тревере (в 16 километ-
рах от Гондрекура), всерьез же виноградарством занимаются лишь по
другую сторону северной границы кантона, на спуске в долину Орнена,
где климат более мягкий. Например, в Линьи (220 метров над уровнем
моря) и в Бар-ле-Дюке (184 метра).

II. Городок: что это такое? 139

Этот обыкновенный, ничем не примечательный кантон расположен
на стыке двух известняковых плато разной структуры: плато Мез (или,
если хотите, Мезских холмов) на востоке и плато Барруа (или, если
угодно. Барской возвышенности) на севере и на западе. Плато эти,
прилетающие одно к другому неполностью, разделены глинистыми или
мергелевыми впадинами: в них-то и выстроены деревни, включая Гонд-
рекур, ибо именно во впадинах вода, просачивающаяся в толщу извест-
няковых пород, выступает на поверхность, образуя родники, колодцы,
ручьи и реки. Перед с умом устроенной запрудой ручей широко раз-
ливается и может приводить в движение мельничное колесо - как,
например, в Люмевиле-ан-Орнуа, где мельница существовала уже
в 1261 году '".

Известняковые плато изрезаны бесчисленными карьерами, поэтому
в здешних краях так много каменных домов, поражающих взор всякого,
кто попадает сюда из соседней влажной Шампани, где в начале XVIII
столетия дома строились только из дерева и глины, а крыли их соломой
и тростником '".

Почти везде в окрестностях Гондрекура известняковые породы об-
разуют небольшие холмы, свидетельствующие о том, каким был рельеф
много столетий назад. Вершины их поросли буками, грабами, камен-
ными дубами, однако настоящего подлеска здесь нет, вдобавок на западе
леса эти куда менее густы, чем на востоке (на плато Мез, плавно
поднимающемся по направлению к реке, лес такой густой, что там еще
и сегодня можно заблудиться). Между лесами и низменностями тянутся
голые каменистые склоны; крестьяне нередко распахивают их плугом,
который тянут четыре, шесть, а иной раз и десять лошадей. При этом на
поверхность выбрасывается столько камней, что земля из черной пре-
вращается в белую; ее расчищают, но без толку: в следующий раз
камней обнаруживается ничуть не меньше. Итак, если луга находятся
обычно на той же высоте, что и деревня, то пшеницу сеют на склонах
холмов, возвышающихся над домами. Во время жатвы четырехколес-
ные телеги, ломящиеся от тяжести снопов пшеницы или овса, с оглуши-
тельным грохотом катятся вниз, в деревню, и возница, изо всех сил
натягивая поводья, едва сдерживает коренника.

Почвы в этих местах не особенно богаты. В сотне гектаров пахотные
земли занимают не больше половины (причем повсюду царит трехпо-
лье), десятая часть приходится на залежи, треть - на леса, оста-
льное - на луга и сады. Начиная с 1730 года истинным спасением края
стала картошка, прижившаяся здесь, как и в соседней Лотарингии,
очень рано.

142 Глава вторая. Населенные пункты

В целом жизнь в кантоне, конечно, нелегкая, но сносная. В 1796 году
здесь проживало 6903 человека, в 1803-м - 8263, а в 1851 ГОДУ населе-
ние достигло II 668 человек; позже численность его пошла на спад.
Перепись 1796 года '^ (из которой следует среди прочего, что 253
человека были мобилизованы в армию, причем 133 из них уже погибли)
дает представление и о составе населения (мужчин 1605, женщин 1629,
мальчиков 1589, девочек 1515), и о поголовье скота (быков, коров
и телят 3680, лошадей, в том числе беспородных кобыл, 1633, овец 7181,
коз 625, свиней 939, ослы и мулы отсутствуют).

Итак, скотоводство здесь развито мало: лошади и быки низко-
рослые, на коровах пашут, овцы некрупные, но <добрые> (по всей
вероятности, у них вкусное мясо), свиней покупают на ярмарках.
По моим подсчетам, производство хлеба доходило тут в среднем
до 3 центнеров на душу.

В кантоне, как и повсюду в департаменте Мез. имеется своя метал-
лургическая промышленность, а следовательно, свои рудники, свои
доменные печи (в XVIII веке высота их достигала шести-семи метров),
свои кузницы и мельницы для дробления породы. Однако металл здесь
производится не постоянно, поскольку для непрерывной работы домен-
ных печей потребовалось бы слишком много топлива. Кроме того, летом
свободных рук становится меньше, а реки, приводящие в движение
мельницы, пересыхают, если же попытаться удержать воду в водоемах,
она может выйти из берегов и затопить поля. В железной руде, <рудном
камне>, поблизости от Гондрекура недостатка нет, а леса - в котором
черная металлургия нуждается крайне остро, ибо для производства ста
килограммов железа необходимы сто кубометров дров,- к счастью.
даже больше чем достаточно (проблема заключается в его транспор-
тировке). Рубят лес на плато Барруа (на западе), а еще чаще на востоке,
на тех плато, что поднимаются к Маасу (Мезу): в центре этого лесного
края находится Вутон-О - деревня, славящаяся опытными лесоруба-
ми. Доменные печи и кузни, нуждающиеся в услугах мельников, рас-
полагаются в разделяющем два плато ущелье, на берегах Орнена и двух
его небольших притоков,

В целом перед нами край, схожий с Лотарингией как обилием лесов,
так и говорами и обычаями; в Лотарингии люди живут в тех же
просторных и прочных домах, к которым пристроены амбары и конюш-
ни; за каждым домом разбит небольшой садик, а перед ним проходит
широкая улица, обе стороны которой заставлены телегами, плугами,
боронами; здесь же, на улице, куда выходят широкие двери сараев,
громоздятся кучи навоза. Крыши крыты круглой черепицей, которую

ПУТИ ПРОДВИЖЕНИЯ РИМЛЯН ПО ЛОТАРИНГИИ
И ЗОНА РАСПРОСТРАНЕНИЯ СРЕДИЗЕМНОМОРСКОЙ ЧЕРЕПИЦЫ

Источник: Pitte J.-R. Ор. cit.

Условные обозначения на карте: Первая колонка: Желобчатая
черепица. Вторая колонка: Плоская квадратная черепица. Дранка.
Третья колонка: Плоская чешуйчатая черепица. Лава.

называют римской, хотя нынче уже никто не думает, что она в самом
деле получена в наследство от римлян.

В 1803 году Гондрекур насчитывал 1139 жителей, в 1852 году их
стало 1692. Крут деревень, связанных с ним разнообразными хозяй-
ственными и административными узами, ограничен наличием в округе
других, более развитых городков: на северо-западе это Линьи-ан-Бар-
руа (2800 жителей в 1803 году, 3234 - в 1852-м), на севере - Вуа,
который по числу жителей почти не отличается от Гондрекура и был

144 Глава вторая. Населенные пункты

некогда мелким портом и торговым центром на берегу Мааса; Вокулер,
также стоящий на берегу Мааса и по величине близкий к Линьи-
ан-Барруа; и наконец Нефшато (3380 жителей около 1788 года), также
расположенный на берегу Мааса; наличие всех этих городов-соперников
приводит к тому, что долина Мааса совершенно выпадает из сферы
влияния Гондрекура, не простирающейся дальше,дайна том спаси-
бо! - деревень Бутон-0 и Ле Руаз.

На западе и на юге от Гондрекура находятся Монтье (1257 жителей
в 1803 году), стоящий на берету речушки Со, которую горы обступают
еще теснее, чем Орнен; Жуанвиль, стоящий на берегу Марны (2210
жителей в 1788 году), и, наконец, Андело, выстроенный на берегу
Роньона, притока Марны, который мы упоминаем лишь потому, что
одна часть Гондрекурского кантона находилась накануне революции
в ведении прево из Андело, а другая - в ведении бальи * из Шомона...

Кантон, столицей которого является Гондрекур,- это и самый
обширный из кантонов департамента Мез (его площадь 341 квадратный
километр) и - в начале XIX века - самый редконаселенный (24
человека на квадратный километр). В соседних кантонах: Вуа площа-
дью 274 квадратных километра и Монтье-сюр-Со площадью 199 квад-
ратных километров - плотность населения соответственно 37 и 29
человек на квадратный километр. Таким образом подтверждается пра-
вило, гласящее, что чем меньше на"рода проживает в пределах системы
городок - деревни, тем больше ее диаметр. Без сомнения, именно
большая площадь кантона объясняет существование рынков в дерев-
нях - таких, как Бонне, Тревере и Деманж-оз-О, которые, насколько
мне известно, служат дополнением к ярмаркам, проходящим четыре
раза в год в Гондрекуре.

Самый яркий показатель способности городка вдыхать жизнь в це-
лую сельскую зону - это, разумеется, соотношение его населения
с населением всего кантона. Если принять первое число за единицу, то
второе в 1803 году колебалось от 1,37 (в кантоне, прилегающем к горо-
дку Бар-ле-Дюк) до 11,47 - в кантоне, окружающем Данвиллер. В этой
иерархии кантон, окружающий Гондрекур (6,95), отстает не только от
Данвиллера, но и от кантонов, в центре которых стоят такие городки,
как Виньоль-лез-Аттоншатель (II), Ден-сюр-Мез (9,44), Суйи (8,34), Вуа
(8,32), Монфокон-ан-Аргонн (7,8). Хотя все эти цифры нуждаются
в комментариях (деление на кантоны удобно, но далеко от совершенст-

* Бальи - королевский чиновник, глава судебно-административного округа в север-
ной части Франции в средние века. (Ред.)

II. Городок: что это такое? 145

ва), они достаточно красноречивы: их малая величина указывает на
тесную связь и четкое распределение обязанностей между центром
и периферией и подтверждает, что перед нами - города, чья сфера
влияния выходит за пределы тото или иного кантона. Так обстоит дело
в Бар-ле-Дюке (1,3), Вердене (1,45) и даже в Сен-Мийеле (2,75). Напро-
тив, если эти цифры достаточно велики, это означает, что населен-
ные пункты, о которых идет речь, лишь кажутся городками, а на самом
деле являются просто-напросто большими деревнями, живущими обыч-
ной крестьянской жизнью, как, например, Данвиллер или Виньоль-лез-
Аттоншатель.

В конечном счете Гондрекур со своим коэффициентом 6,95 выглядит
не хуже других, что подтверждается и социально-профессиональным
составом населения самого этого городка и окружающих его деревень.
Почти исчерпывающую информацию на этот счет дают списки дее-
способных граждан, составленные в мае 1790 года различными муници-
палитетами (или, как они себя иногда называли, <общинами>) по прика-
зу Учредительного собрания '^. В эти списки включены все мужчины
старше двадцати пяти лет, знающие какое-либо ремесло, хотя в принци-
пе к активным гражданам, иначе говоря, низовым избирателям, причис-
лять следовало лишь тех, кто в качестве собственников или арендаторов
платили налог, равный цене трех рабочих дней, то есть приблизительно
трем ливрам. Хотя сумма эта очень мала, некоторые муниципалитеты,
кажется, не принимали во внимание и ее, ибо в гондрекурский список
вошли даже нищие и - еще того хуже - несколько вдов. В общем
и целом картина получается совершенно ясная: согласно спискам, на
8 263 жителя кантона (по данным на 1803 год) в 1790 году приходилось
1715 активных граждан, иначе говоря, 20,7 процента населения -
цифра, близкая к той, какою обычно выражается пропорция между
крестьянскими дворами, или хозяйствами, и всеми жителями того или
иного населенного пункта; две эти величины чаще всего относятся одна
к другой как единица к четырем или пяти.

Списки дееспособных граждан содержат массу любопытных сведе-
ний. Из них явствует, например, что во всем кантоне был один-единст-
венный булочник, проживавший, само собой разумеется, в Гондрекуре.
Следовательно, крестьяне сами пекли себе хлеб; после 1789 года в каж-
дом хозяйстве еще имелась - или могла иметься - собственная печь,
а квашня или даже кадка, в которой квасят и месят тесто, была самым
заурядным предметом обихода. Другой примечательный факт - отсут-
ствие мясников повсюду, даже в Гондрекуре; исключение составляла
лишь большая и расположенная на проходе деревня Моваж; мясом

II. Городок: что это такое? 147

в розницу постоянно Торговали только в городках Линьи-ан-Барруа
и в Бар-ле-Дюке (в Линьи проживало пять мясников, в Бар-ле-Дюке -
четырнадцать). Кабатчики и трактирщики (я причисляю их к одной
категории) также были немногочисленны: в общей сложности их в спис-
ке значится восемнадцать, причем лишь в семи населенных пунктах из
двадцати четырех, в том числе два трактирщика в Гондрекуре, один
трактирщик и два кабатчика - в Бонне, три кабатчика - в Денвиль-
о-Форже, один трактирщик и три кабатчика - в Деманж-оз-О, три
кабатчика в Розьер-ан-Блуа... Судя по карте, приведенной нами на
с. 140-141, кабатчики открывали свои заведения лишь в отдаленных
деревнях. Итак, в избранном нами для рассмотрения кантоне алкоголь
и вино еще не употреблялись открыто, а мясо еще не стало более или
менее постоянной пищей. Вдобавок в кантоне не было ни одного бака-
лейщика.

И ни одного врача. Четырех врачей (из них двое - хирурги) можно
было найти в Линьи и целых семерых (в том числе четырех хирур-
гов) - в Баре. Наш же кантон располагал только цирюльниками,
сведущими отчасти и в хирургии, да и тех было немного: в общей
сложности семеро, из них двое в Гондрекуре, двое в Моваже, один
в Шарсе (ныне Шассе), один в Бонне, один в Вутон-О. Зато (хотя
списки, естественно, об этом умалчивают) повсюду имелись повиваль-
ные бабки, испокон веков значащиеся в актах гражданского состояния.

Что касается школьных учителей, или ректоров (recteurs d'ecole), то
тут картина более обнадеживающая: на двадцать четыре населенных
пункта их приходилось одиннадцать. Да и это еще не все, ибо, вероятнее
всего, духовенство также занималось образованием. Ведь в здешних
краях грамотность была распространена с давнего времени: из брачного
свидетельства мы знаем, что школьный учитель в такой безвестной
деревне, как Люмевиль, имелся уже в 1689 году '". А в XVIII веке
мужчины в отличие от женщин, как правило неграмотных, уже почти
всегда умели написать свою фамилию; об этом свидетельствуют акты
гражданского состояния, где свидетели (прежде всего крестные отцы
и матери) должны были ставить свою подпись "".

Обозначены в наших списках и <буржуа>, именуемые рантье (но
насколько, собственно говоря, были они состоятельны?): в общей слож-
ности их одиннадцать, причем пятеро - в Гондрекуре. Упомянем также
пятерых кавалеров ордена Святого Людовика, из которых в Гондрекуре
проживали четверо.

Постоянно присутствует в списках разделение на хлебопашцев (за-
житочных крестьян) и работников, или, как сказали бы в других местах,

148 Глава вторая. Населенные пункты

<батраков>, которые, впрочем, иногда владели клочками земли: на 1715
активных граждан кантона приходился 491 хлебопашец и 478 работни-
ков. Тот факт, что обе цифры примерно равны, свидетельствует, на мой
взгляд, о скромном достатке зажиточных крестьян (в окрестностях
Меца "° на одного землепашца приходится два работника). Впрочем,
как ни мало социальное неравенство, оно все-таки существует. Дере-
венское общество устроено не менее несправедливо, чем городское.
В деревне также всегда имеются свои <толстосумы>.

Можно взглянуть на деревенское общество и с другой точки зрения:
для этого необходимо оценить соотношение трех секторов, именуемых
первичным (прежде всего земледельцы), вторичным (ремесленники)
и третичным (к нему я причисляю всех, кто не занимается физическим
трудом: адвокатов, купцов, учителей, священников, рантье).

В Гондрекуре в первичном секторе было занято 33,18 процента
населения (следовательно, в городке бурно развивалось сельское хозяй-
ство), во вторичном секторе - 46,28 процента, в третичном - 20,52
процента. Эти цифры выглядят особенно красноречиво на фоне подсче-
тов, сделанных для окружающих Гондрекур деревень (для простоты мы
не рассматриваем каждую деревню в отдельности и приводим средние
данные): первичный сектор - 62,07 процента, вторичный - 26,84 про-
цента, третичный - 11,08 процента. Да и эта последняя цифра, пожа-
луй, завышена, ибо я отнес к третичному сектору все сомнительные
случаи. Главный итог заключается вот в чем: в сельском хозяйстве
центр кантона играл сравнительно с деревнями роль достаточно скром-
ную; напротив, во вторичном и третичном секторах городок первен-
ствовал. Отсюда следует, что уже сама организация пространства созда-
ет иерархию и неравенство. Маркс видел в противоречии между городом
и деревней самое древнее проявление борьбы классов - мысль бесспор-
но гениальная.

Если перейти от городков к городам, маленьким и большим, ука-
занная асимметрия лишь усиливается. Для сравнения я поместил
рядом с графиком, посвященным Гондрекуру, соответствующие цифры
для Линьи-ан-Барруа и Бар-ле-Дюка; в Линьи население распре-
делялось по трем секторам таким образом: 19,44 процента, 46,61
процента, 33,93 процента; в Бар-ле-Дюке так: 25,06 процента, 46,88
процента, 28,05 процента. Поначалу тот факт, что в Бар-ле-Дюке
сельский сектор развит сильнее, чем в Линьи, вызывает удивление.
Все дело в том, что в Баре проживало 343 виноградаря, которые,
по всей вероятности, трудились на окружающих город склонах, нынче
превратившихся в залежи.

II. Городок: что это такое? 149

В целом более всего поражает меня активность ремесленников,
большой процент людей, чья деятельность была призвана удовлет-
ворять местные нужды. В Гондрекуре, Линьи или Баре едва ли не
половина жителей принадлежала к числу ремесленников. А в дерев-
нях - что еще более удивительно - ремесленником был каждый чет-
вертый (вероятно, не переставая при этом обрабатывать свой клочок
земли). Поражает меня число сапожников, тележников, каменщиков,
каменотесов, волочильщиков, ткачей, возчиков, лесорубов, гвоздарей,
шорников (varcolier) "", <конных> и даже <пеших> почтарей...

Вышло так, что я пока еще ничего не сказал об истории Гондрекура,
впрочем, плохо изученной и мало связанной с моей темой. Маленький
городок, с виду напоминающий деревню, извлекал выгоды из своего
расположения на перекрестке дорог (Базель - Реймс, Шомон - Вер-
ден). Он был окружен укреплениями, но это не помешало ему дваж-
ды - в XIV и XV столетиях - попасть в руки врагов, которые оба раза
сожгли его дотла. К своему несчастью, Гондрекур располагался в опас-
ной зоне: рядом пролегали границы Шампани (с 1285 года сделавшиеся
границами Французского королевства), герцогства Бар (королю Фран-
ции принадлежала - с 1302 года - лишь часть этого герцогства,
именуемая королевским Баром) и герцогства Лотарингского. Следовате-
льно, на Гондрекур и на право взимать с него подати претендовали
сразу несколько хозяев. Самыми грозными были французские сборщики
податей, обосновавшиеся в Лангре. Однако из этой путаницы можно
было извлечь и некоторую выгоду: например, в Гондрекуре уважали
шампанское обычное право, согласно которому сын простолюдина
и дворянки мог требовать у герцога Барского дворянскую грамоту и,
представив соответствующие доказательства, получить ее, даже не отдав
взамен треть состояния, унаследованного от отца-простолюдина (законы
Бара предписывали отдавать эту треть, но для земель вокруг Гонд-
рекура делалось исключение) '*".

Гондрекур - крепость, утратившая былое значение,- состоял из
двух частей: наглухо закрытого верхнего города с его стенами и баш-
нями, и более оживленного нижнего города^ где жили торговцы; нижний
город лучше снабжался водой; каждую пятницу крестьяне съезжались
сюда на рынок, и. здесь же устраивались ярмарки, приносившие Гонд-
рекуру немалую выгоду; вдобавок здешним жителям было куда легче
отводить скот на пастбище, чем обитателям верхнего города, которых
стражники, несшие караул у городских ворот, подвергали строгому
досмотру. Гондрекур нельзя назвать крепостью, занимавшей ключевое
положение, скорее то был сторожевой пост, выстроенный в виду лесов,

150 Глава вторая. Населенные пункты

где мот притаиться любой противник. В 1635 году '", когда Ришелье
начал борьбу иротив австрийского дома, герцог Ангулемский, командо-
вавший французской армией, которая защищала королевский Бар, по-
спешил разместить в Гондрекуре маленький отряд: он знал, что <никому
не миновать этого места>. Когда же Людовик XIV, дабы упростить
охрану границ, приказал разрушить гондрекурские укрепления (от
которых сегодня не осталось ничего, кроме <островерхой башни> '"
и звучного названия Замок Гондрекур), это уменьшило военное значе-
ние городка, но ничуть не ослабило его связей с окрестными деревнями,
не умалило хозяйственной активности его жителей. Сохранился до-
кумент '"", удостоверяющий, что гондрекурский прево - представитель
низшей судебной власти - вершил суд в двадцати девяти деревнях.
А в ведении гондрекурского настоятеля (подчинявшегося архинастоя-
телю, проживавшему в Линьи, выше которого стоял епископ Туля)
находилось двадцать пять приходов '". О далеком прошлом города
напоминает церковь (романская и готическая), где покоятся несколько
знаменитостей, в том числе храбрый воин, сражавшийся под командой
Франциска 1 и участвовавший в битве при Павий (1525) и осаде Неаполя
(1528); упомянем также дом Реколле, куда в 1790 году вселились
муниципальные власти и администрация округа (Гондрекур некоторое,
очень недолгое время был столицей округа)... Однако все эти досто-
примечательности - включая бездействующий лепрозорий, больницу
и фабрику, с самого начала XVIII века производившую превосходную
саржу,- не отменяют того неоспоримого факта, что Гондрекур -
городок весьма незначительный, выделяющийся (не слишком резко)
лишь на фоне бедных окрестностей, в которые он, можно сказать,
вдыхает жизнь.

Ill ГОРОД: ЧТО ЭТО ТАКОЕ?

Последний этаж образуют города. Не стоит думать, что они-то сразу
проясняют дело, что верхний уровень системы проливает свет и на
систему в целом. Действительно, ведь сколько городов - столько и раз-
личных городских организмов, несхожих по своей сути и функциям.
А самые мелкие города, которых столь много, и вовсе едва отличаются
от городков: они точно так же всецело поглощены сельским хозяйством,
которое вплоть до промышленного переворота и даже значительно
позже оставалось безусловно преобладающим занятием в жизни людей.

Ill, Город: что это такое? 151

Прежде чем строить эффективную типологию городских систем,
следует решить предварительную задачу - отличить город от того, что
городом не является. Для французов <великого века>, начиная с Фюре-
тьера, выпустившего свой <Словарь> в 1690 году, дело обстояло просто:
город вправе именоваться городом лишь тогда, когда он огорожен сте-
ной. Стена превращает его в обособленный мир, непохожий на откры-
тую местность. Это знак независимости города, свидетельство его самото-
ждественности. Но ведь встречались самые настоящие города без стены
и, наоборот, такие населенные пункты, которые хоть и были обнесены
стеной, но вряд ли могут считаться городами. Подобный критерий
вызывал сомнение уже у путешественника, проезжавшего в 1672 году
через маленький бургундский город Нюи, в скором будущем прославив-
шийся своими винами. <Нюи,- пишет он,- может именоваться горо-
дом, поскольку имеются в нем городская стена, ров, подъемный мост,
а суд в нем вершит бальи; в остальном же только и есть здесь что одна
большая красивая улица, да и та населена сплошь бочарами, ибо
в окрестностях города изготавливается большое количество вин> '^.
Вообще этот городишко только в XIX веке перевалил за 2 000 жителей,
и в ту эпоху, как сообщается в <Статистическом справочнике депар-
тамента Кот-д'0р>, он имел всего лишь <400 метров в окружности>! '*'

С другой стороны, насчитывалось немало деревень, огороженных
стеной,- никому и в голову не пришло бы счесть их городами: таковы,
например, в окрестностях Нарбонна деревни или же городки Кане,
Сен-Назер, Сен-Валье (в последнем стена была даже двойной, а перед
нею тянулся широкий ров - cava magna), а равно и Жинеста (тоже близ
Нарбонна), чьи старинные оборонительные рвы в конце концов были
приспособлены для прозаического конского водопоя '". Не приходится
спорить и о Рувре, известном своим знаменитым дубовым лесом,-
фактически это просто деревня, хотя вплоть до XVI века она была
опоясана крепостной стеной и рвами '".
. Что же касается статистиков, то они выходят из положения, раз-
личая города и негородские населенные пункты по численности компак-
тно промсивающего населения: если она составляет больше двух тысяч
человек, то перед нами город, а если она ниже этой черты - то городок
или деревня. Цифра, конечно, точная - даже слишком точная, тем
более что в реальности высота предельного уровня неизбежно меняется
со временем. К этому важному вопросу мы еще вернемся '*". >

152 Глава вторая. Населенные пункты

Что мсе такое город? Наиболее очевидным признаком города явля-
ется не столько наличие стены или численность населения, сколько то,
что в нем вся деятельность сосредоточивается на возможно более тесном
пространстве, что люди в нем плотно сбиты в кучу - <столько народу
и так мало места!>, как говорил еще в XVIII веке Анж Гудар '^°,-
вынуждены ходить по узким улочкам, где не всегда проедет повозка,
а дома свои строить в высоту, так как только в этом направлении
имеется свободное место, особенно если городская застройка сдавлена
удушающей защитой крепостной стены.

Конечно, стену можно и перенести, и ее нередко переносили на
новое место, словно театральную декорацию. Город сразу же вздыхал
свободнее. На вновь присоединенной территории размещались даже
огороды, сады, пашни, а позднее - и стрельбища. Затем улицы
и здания надвигались вновь и мало-помалу занимали все свободное
пространство. Но даже и тогда, когда стену просто сносили - как
это произошло в XVIII веке в Лиможе (благодаря Тюрго), Кане,
Ренне и других местах,- городское пространство все равно оставалось
компактным, плотно застроенным. Ведь не очень-то удобно и не
очень-то желательно слишком удаляться от центра города, где вершатся
все судьбы и решаются все дела!

Таким образом, простейшим требованием к любому населенному
пункту городского типа, условием его эффективности является простра-
нственная теснота. В городе должны скапливаться, скучиваться лавки,
рынки, дома, ремесленники, жители...

Но прежде всего любой город над чем-то господствует. И при его
определении и оценке важно учитывать, на какое пространство способно
распространяться его влияние.

Так, когда в месяце плювиозе VI года город Карпантра пытался
добиться для себя более высокого иерархического статуса, домогаясь,
чтобы именно в нем, а не в Авиньоне были размещены гражданский
и уголовный суды департамента Воклюз, то на первый план он выдви-
гал преимущество ведущих к нему дорог, <которые круглый год обес-
печивают удобное и непрерывное [курсив мой.- Ф. Б.] сообщение:
большая дорога из Авиньона в Карпантра, большая дорога из Апта
в Карпантра, большая дорога из Оранжа в Карпантра, из Вальреаса
в Карпантра...> Далее речь шла о его расположении в центре депар-
тамента - преимущество, <которым не обладают ни Авиньон, ни Апт,
ни Оранж>. В результате <благодаря своему местоположению, благо-
даря своему рынку, который торгует через каждые семь дней, благодаря
чрезвычайно большому наплыву приезжих людей [город служит] ме-

III. Город: что это такое? 153

стом встречи .жителей других коммун департамента, а также и несколь-
ких соседних департаментов> "'.

Излишне объяснять, что влиятельность или преобладающая роль
Карпантра были обусловлены не только его географическим положени-
ем. Скажем, Боньер - к северо-западу от Парижа, близ Мант-ла-
Жоли,- был всего лишь деревушкой в 600-700 жителей, когда в 1738
году через него пролегла новопостроенная королевская дорога из Пари-
жа в Руан, а еще через несколько лет, в 1753-м,- и дорога из Парижа
в Кан. Так Боньер стал перекрестком двух крупных дорог, а значит,
и центром торговли. Но городом - безусловно нет '". Да, город - это
дороги и их пересечения, однако для образования настоящего города
требуются и многие другие составляющие.

В самом деле, вокруг любого города, безусловно принадлежащего
к разряду городов, располагается целый венец более или менее зависи-
мых от него городков, каждый из которых, в свою очередь, связывает
его с крошечными микрокосмами деревень. Мы прибегаем к этому
геометрическому сравнению, хотя оно, к сожалению, не всегда адекват-
но, особенно когда дело касается крупных городов, чье устройство
гораздо более сложно.

Кроме того, вокруг каждого города, крупного или мелкого, рас-
полагается пригородная продовольственная зона, от которой зависит его
снабжение как минимум скоропортящимися продуктами. В каждом горо-
де имеется рынок, подобный <тулонскому рынку, куда поставляли
овощи (или, как принято было говорить, <зелень>] и фрукты жившие по
соседству крестьяне,- каждый день они привозили свой товар на ослах
и мулах, затрачивая на дорогу всего час или два> '". В Тарасконе
в конце XIV века такой продовольственный пояс отчетливо выделялся
на местности, всецело обустроенной человеческими руками ""*. Выгодно
расположенный на берегу Роны, этот город предусмотрительно отгоро-
дился от ее опасных вод валами, которые с севера опираются на
покрытый лугами холм, а с юга - на край Альпийского горного
массива. Окрестности города распадаются на две зоны: внутри валов -
низменность, примыкающая к городской стене и разбитая на тесные
сады и огороды; с наружной их стороны - луга, поля, пустоши;
наконец, склоны холмов плотно засажены виноградниками.

Именно на эту полосу ближних деревень городу легче всего -
порой даже почти непреднамеренно - воздействовать: он задает на-
правление их хозяйственной активности, а в случае опасности и служит
убежищем для их населения. Бывало, что, укрывшись в этом убежище,
люди больше уже не возвращались к своим жилищам и вливались

154 Глава вторая. Населенные пункты

в городскую жизнь. В XIV веке целые пояса умерших окрестных деревень
как бы вросли в эльзасские города Кольмар и Гебвиллер '"; тот же
процесс наблюдался и в других местах, например, вокруг Экс-ан-Прован-
са '^. Таким образом, город, сам того не желая, способен пожирать деревни.

Однако сельскохозяйственная зона, занятая выращиванием овощ-
ных и фруктовых культур и непосредственно прилегающая к городской
стене, образует лишь первый круг, первый венец, скромный исходный
плацдарм, на который опирается целая колониальная империя. Ис-
полинскому чреву города требуется не одна, а несколько последователь-
но расположенных зон снабжения и влияния; в принципе они размеща-
ются в виде концентрических кругов - хотя только в принципе; это
молочно-овощной пояс, зерновой, виноградный, животноводческий, лес-
ной, а также пояс дальних торговых сношений. На этих расходящихся
окружностях располагаются промежуточные рынки и, соответственно,
промежуточные города. Уместно вспомнить справедливое замечание
Эккарта Шреммера: <На городских рынках происходит не только обмен
<город - деревня>, но также и обмен <город - город> '". А Рихард
Хепке в этой связи уже давно начал пользоваться - говоря о сети
нидерландских городов в пору наивысшего расцвета Брюгге в XV
веке,- образным выражением <архипелаг городов> '".

Колониальная экспансия городов имела характер не только эконо-
мический, но и политический, административный, религиозный, куль-
турный... Во французском королевстве города вели борьбу против
феодальных сеньоров и короля (или же против сеньора совместно
с королем), стремясь завоевать себе привилегии и вольности. Шаг за
шагом они отрывали все новые куски от власти сеньора или суверена,
приобщались к управлению благодаря пожалованным им государствен-
ным институтам - в зависимости от удачи, от величины и боевитости
города, то мог быть президиал *, бальяж ** или же парламент... Следует
помнить и о том, какое преимущество приобретали города, заполучи-
вшие себе религиозные учреждения: центр епархии, капитул, монасты-
ри, университет... Нельзя не оценить по достоинству строки из истории
Романа - небольшого города, расположенного в Дофинэ, на берегах
Изера, в нескольких километрах от Баланса: <В то время как Баланс,
имея у себя университет, Гренобль, имея у себя парламент, счетную
палату, интендантство и генерал-губернатора провинции [Дофинэ],

* Президиал - а XVI-XVIII вв. суд, разбиравший гражданские и уголовные дела

второстепенной значимости. (Ред.)

** Бальяж - в средневековой Франции часть территории, управляемая бальи (см.
сноску на с, 144). (Ред.) ,

ИММИГРАЦИЯ В ГОРОД ЭКС-АН-ПРОВАНС В XVIII ВЕКЕ
Воспроизводится по книге: Histoire de la France urbaine. Sous la
redaction de G, Dubis. T. III.

Условные обозначения на карте (кружки от меньшего к боль-
шему): От 1 до 5 иммигрантов. От 6 до 10. От II до 20. От
21 до 50. От 51 до 100, Более 100.

Вьен, имея у себя архиепископство и суд для неимущих,- в то время
как они во множестве привлекали к себе тяжущихся, просящих и уча-
щихся,- в это время Роман [по сравнению с ними, стало быть, обездо-
ленный] прилагал все усилия для развития своей промышленности
и торговли. Правда... его правители не раз пытались заполучить себе

156 Глава вторая. Населенные пункты

нижневьеннский бальяж, размещенный Юмбером II в Сен-Марселене, но
им так и не удалось этого добиться> '". В этой игре new deal пересдача
карт случалась лишь в порядке исключения. Тем хуже для города Романа!
Ведь правосудие и государственная администрация - тоже отрасли
промышленности, и они практически не ведают безработицы. Лишиться
одного из таких учреждений, дающих городу подспорье в жизни,-
настоящее бедствие. Так было, например, в Нанси, когда во время
французской оккупации (1670-1697) город лишился своего бальяжа. Если
верить его жителям, он оказался в те годы <в нрайней нищете... Мало кто
не пострадал от этой беды и от отъезда всех видных горожан> "'°.

Что же касается наиболее удаленных от города поясов его влияния,
то на них он воздействует прежде всего тем, что оттягивает к себе людей.
Действительно, <род человеческий - самый захватнический на све-
те> '" и испокон веков склонный к перемене мест. Город же является
чем-то вроде браконьерской лампы-приманки, которая в темноте при-
влекает к себе дичь. Он завораживает сельских жителей в округе. Более
чем красноречивы приводимые здесь схемы, на которых показано про-
исхождение мигрантов, переселяющихся в города. Если бы не этот
приток свежей крови, города стали бы угасать, ибо сами они не в состоя-
нии компенсировать смертность рождаемостью; последняя всегда была
недостаточной, ибо все города (крупные и средние), вплоть до XVIII
века включительно, были местами, куда люди, <едут умирать>.

Родные места вновь поселившихся в городе людей занимают впечат-
ляюще обширное пространство. Так, схема иммиграции в Экс-ан-Про-
ванс в XVIII веке (в ту пору Экс был всего лишь городом средней
величины) охватывает значительную часть всей Франции (с. 155). Чаще
всего иммигранты были ремесленниками, и, что любопытно, нередко
земляки специализировались на одних и тех же ремеслах, так что
возникали настоящие <монополии на рынке труда>. <В Тулузе или
Перигё почти все землекопы были бретонцами... речники в городах по
берегам Роны более чем наполовину происходили с верховьев Роны,
тогда как истопники в большинстве своем оказывались родом из области
Брес, а мясники из Оверни> "'". В Париж в XVIII веке плотники
прибывали из Нормандии, каменщики из Лимузена, кормилицы из
Бургундии, трубочисты из Савойи, водоносы из Оверни и т. д. Подо-
бные результаты дает, в соответствующем масштабе, и обследование
любого, даже небольшого, населенного пункта; так, когда в городе или
же городке Бонвиле (центр коммуны Фосиньи, ныне в департаменте
Верхняя Савойя) в XVIII веке устроили перепись населения, оказалось,
что местный врач - родом из Дижона, из двух городовых стражников

ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЖЕНАТЫХ ЖИТЕЛЕЙ ВЕРСАЛЯ (1682-1689)
Для крупных строительных начинаний городу требовалась ра-
бочая сила, и на его стройки стекались рабочие из дальних мест.
Воспроизводится по книге: Histoire de la France urbaine. Sous la
redaction de G. Dubis. T. III.

Условные обозначения на карте (крумски от меньшего к боль-
шему): От 1 до 4. От 5 до 10. От II до 20. От 21 до 40. От 41 до 96.

один выходец из Бурбоннэ, другой - из Нивернэ; булочник - из
Нормандии; сапожник - из Дофинэ; рабочие-поденщики прибыли из
Каркассонна, Перигора, из савойских селений... Как нельзя более крас-
норечиво! "'"

Однако еще больше, чем о притоке ремесленников и подсобных
рабочих, нам известно об иммиграции людей значительных, будущих
городских буржуа; чаще всего это купцы, привозившие с собой

158 Глава вторая. Населенные пункты

капиталы и честолюбивые замыслы. В частности, такую элитную
иммиграцию удалось изучить на примере города Меца в XIII веке ""*.

Еще более обширные зоны влияния охватываются торговлей, тяго-
тевшей к активным городам (Андре Пиатье называет их <городскими
городами>), ибо зоны эти широко покрывают территорию Франции
и продолжаются еще дальше, по линиям больших торговых путей,-
к Леванту и Балтике, в Африку, в Новый Свет и на Дальний Восток,
куда с конца XV века проложили путь великие географические от-
крытия. Карты-схемы, помещенные на с. 159, показывают, сколь огром-
ная часть страны была втянута в XVIII веке в сферу руанской и мар-
сельской торговли. Впрочем, читатель может заметить и другое обсто-
ятельство: что при всей обширности этих торговых зон влияния ни одна
не покрывает целиком всю территорию Франции. Действительно, обще-
национальный рынок - общее экономическое пространство всей стра-
ны - сложился поздно. Несмотря на широкое развитие путей сообще-
ния, многочисленность рынков и невероятное обилие ярмарок, которые
служили как бы заменой городов или городков, а если происходили
в каком-либо городе, то очевидным образом подхлестывали его деловую
активность, объединению торговли мешали огромные расстояния. Даже
самые крупные ярмарки - в Шампани в XIII веке, в Гибре, в Бокере -
охватывали только часть всей страны. Франция - слишком крупный
кусок, который нелегко было проглотить самому французскому государ-
ству, а равно и капитализму передовых городов; к тому же города эти по
любопытной закономерности располагались по окраинам королевства,
в чем у нас еще будет случай убедиться в дальнейшем.

НЕРАВНОМЕРНОЕ И НЕПОЛНОЕ ИСПОЛЬЗОВАНИЕ
ФРАНЦУЗСКОГО РЫНКА РУАНСКИМИ
И МАРСЕЛЬСКИМИ ТОРГОВЦАМИ

Для Руана (сверху) схема составлена Пьером Дарделем (Annales
de Normandie. 1954). Подсчеты сделаны на основании описей иму-
щества разорившихся торговцев за 1740-1790 годы. Для удобства
картографа территория страны на карте разбита па департаменты,
в данную эпоху еще не существовавшие. Для Марселя (нижняя
карта - из книги: Carriere Ch. Les Negociants marseillais. 1973. Т. II.
P. 583) оценивается суммарная стоимость товара, поступившего из
того или иного региона страны.

Обозначения слева от верхней карты: 1 - Приморская Сена
и Париж; 2 - свыше 50; 3-от 41 до 50; 4-от 21 до 40; 5-от II
до 20; 6-от 6 до 10; 7-от 1 до 5.

160 Глава вторая. Населенные пункты

Наипростейшие примеры. Но чем спорить о том, что общего и что
различного имеют между собой города, не лучше ли рассмотреть неско-
лько конкретных примеров? Начнем с простейших случаев - в основ-
ном это сравнительно скромные, малопритязательные города. Сомните-
льно, правда, чтобы существовали города, чья жизнь понятна с первого
же взгляда. Всякое городское образование поддерживает некий -баланс
между тем, что оно получает (или взимает) извне, и тем, что оно отдает
(или возвращает) обратно. Этот баланс приходится постоянно восстанав-
ливать, весы вечно колеблются. И способ, посредством которого город
взаимодействует с внешним окружением и меняет свои внутренние
обстоятельства, чтобы слиться с окружением и подчинить его себе,-
этот способ никогда не бывает прост, обычно его секрет приходится
разгадывать.

Примеры полезны тем, что они позволят подкрепить или же опро-
вергнуть нашу теоретическую схему, представляющую собой лишь
предварительную гипотезу, некую модель. А модель никогда не довлеет
себе - ее следует сталкивать с реальностью, как бросают в воду
начинающего пловца. Если выплывет - значит, мы нащупали нечто
важное, если потонет - значит, все надо начинать сызнова.

Для нас важно определить место города не только среди городков
и деревень - населенных пунктов, городами не являющихся,- но
и в соотношении с другими городами, то есть прояснить <логику> тех
местных, региональных^ международных связей, которыми города от-
личаются друг от друга. Да, и международных тоже: ведь всемирная
история то и дело затрагивает города, разворачивает их по-новому, а то
и вовсе лишает их городского статуса; бывает, что какой-либо город
вдруг вырывается вперед других, хотя в собственной его судьбе ничто
этого не предвещало.

Стремясь проверить (и детализировать) намеченную выше схему, мы
будем поэтому рассматривать города не столько изнутри, intra muros *,
сколько в общей перспективе воздействия города на его окрестности,
затрагивающего как внутригородские, так и внешние факторы,- в зави-
симости от соотношения этих двух масс, которые не всегда легко бывает
выделить, а тем более оценить.

Безансон и проблема первенства в регионе. Немного найдется мест,
которые бы с первого взгляда лучше подходили для города, чем то, где
расположен Безансон. От этого местоположения все и пошло - хорошее

* Внутри (городских) стен (лат.).

162 Глава вторая. Населенные пункты

и дурное; поистине, в данном случае географический детерминизм - не
пустое слово.

Город охвачен и прикрыт своеобразной ломаной петлей, которую
делает река Ду. Это прикрытие не без изъяна, так как основание, ножка
петли не дает городу стать островом, со всех сторон защищенным водой;
остается уязвимый проход. Однако (см. схему на с. 164) этот проход
перекрыт узким сегментом горного массива (около 360 метров над
уровнем моря), который примерно на сто метров возвышается над
речной излучиной. На этой возвышенности, по-видимому, стояла воз-
веденная галлами стена, а впоследствии и целая крепость (позднее
полностью перестроенная Вобаном), делавшая природную ограду горо-
да еще прочнее. Последняя образовалась в результате весьма древних
геологических процессов. Действительно, в эпоху плиоцена по нынеш-
ней долине реки Ду протекал Рейн, до тех пор пока с образованием
разлома посередине массива Вогезы - Шварцвальд ему не пришлось
поменять свое русло и устремиться не через Юру, а другим путем.
Таким образом, рельеф безансонского района сформирован рекой куда
более мощной, чем Ду,- рекой, которая словно распилила на куски
основание Юрского хребта. Безансонская цитадель как раз и стоит на
вершине одного из таких кусков, между Ривотским ущельем на севере
и Тараньозским на юге.

Неудивительно, что на этом месте, столь хорошо защищенном самой
природой, очень рано возник город. Безансон был столицей секванов,
одного из главных племен независимой Галлии, жившего бок о бок
с гельветами (те обитали по другую сторону Юры) и враждовавшего
с эдуями, которые располагались за Ду и Соной. Цезарь в своих
<Записках> отмечает важное значение и укрепленное положение этого
города.

В эпоху римского владычества Везонтион был крупным провинци-
альным центром, стоявшим на перекрестке двух дорог, одна из которых,
ведущая в Лозанну и к Женевскому озеру, переваливает через Юру по
долине реки Лу и длинному ущелью Понтарлье, а вторая начинается
в Шалоне от берега Соны и, идя вдоль края Юры, проходит через
Безансон, после чего через Монбельяр, Бельфор и рейнские limes *
следует до Майнца. Эта вторая дорога, использовавшаяся римскими
легионами '", представляла собой главный путь к Рейну, если не
считать магистрали Лион-Шалон-Лантр-Трир. Нет сомнения, что
через Везонтион проходили крупные торговые пути, сюда даже достав-

* Пограничные укрепления (лат.).

Ill, Город: что это такое? 163

лялись вина из Кампании и Лациума '": в самом деле, при раскопках
в излучине Ду найдено много черепков от амфор... В остальном же, если
не считать сведений об амфитеатрах, форуме. Черных воротах и cardo *,
примерно соответствующей нынешней Гран-рю, где выстроились в ряд
самые богатые магазины города,- кроме этого нам мало что известно
о римском Везонтионе. Мы не знаем даже, при каких обстоятельствах
здесь, как и во всей Галлии, благодаря <кочевым толпам рабов, леги-
онеров и купцов>, начиная со II века появилось христианство "".

Не лучше нам известно и то, как город пережил темные века
варварских нашествий, а затем времена Меровингов и Каролингов. Ему
хватало богатства, чтобы весьма рано создать у себя рынки и возвести
множество церквей, одни из которых относятся к VII веку (Сент-Этьен,
Сен-Морис, Сен-Поль, Сен-Пьер), а другие к XI веку (Сент-Андре,
Нотр-Дам-де-Жюсса-Мутье, Сен-Венсан). К этим архитектурным красо-
там прибавилось - освящая их собой или же стимулируя их появле-
ние,- еще и то обстоятельство, что Безансон удостоился чести стать
резиденцией архиепископа (когда именно - установить затруднитель-
но). Во всяком случае, событие это весьма важно, поскольку в 1041 году
архиепископ Безансонский, церковный владыка всей провинции, по
императорской концессии получил право отправлять также и светскую
власть в черте города.

Итак, сделавшись епископским городом под скипетром далекого
императора, Безансон принял участие в том широком историческом
процессе, благодаря которому страны Запада с XI по XIII век пережили
свое первое обновление. В то время возникли тысячи новых городов,
многие старые города стали бурно расти. Очевидно, именно на волне
этого общего подъема Безансон в 1290 году не без борьбы освободился
более чем наполовину от власти архиепископа и сумел получить статус
коммуны. Хартией, пожалованной ему в том году Рудольфом 1, он был
превращен в вольный имперский город, где роль архиепископа в даль-
нейшем все более сокращалась; это был своего рода город-республика,
обладавший правом взимать налоги, вершить суд, поддерживать поря-
док и даже заключать договоры о союзах и чеканить монету со своим
гербом (правда, лишь с 1534 года).

Однако успехи города имели и свою оборотную сторону: оставаясь
церковной столицей Франш-Конте, Безансон оказался политически
и административно отделенным от провинции, чем-то чуждым и стес-
няющим ее, <как соринка в глазу>, по словам президента Фруассара де

* Осевая линия (лат.).

Глава вторая. Населенные пункты

ГОРОД БЕЗАНСОН
Воспроизводится по книге: Folhen С. Histoire de Besan^on.

Условные обозначения на карте (сверху вниз): Крепостные сте-
ны. Ворота. Улицы и переулки. Известковые печи.

Бруассиа, сказанным в 1574 году "". Роль столицы Франш-Конте вме-
сте со всеми ее преимуществами перенял соперник Безансона Доль.
В нем проживало меньше народу, но расположен он был выгодно, на
скрещении дорог, хотя и чуть на отшибе; в нем и разместился парламент
провинции (1422), а затем университет. Благодаря этому Доль тут же

III. Город: что это такое? 165

пошел в рост. Историк XVI века Лоис Голлю писал, что в нем имеются
<прекраснейший мост и прекраснейшая башня... прекраснейшая коло-
кольня, прекраснейший рынок, прекраснейшая просвещенная моло-
дежь, прекраснейшее множество населяющих ето ученых людей> "".
По-видимому, именно в Доле, более чем где-либо еще, жители Франш-
Конте ощущали себя гражданами родного бургундского государства ^".
Всех этих преимуществ лишился Безансон - имперский город, в конеч-
ном счете попавший в ловушку собственных прерогатив.

Тем не менее Безансон оставался самым населенным городом
Франш-Конте. В период 1300-1350 годов в нем, включая <предместья>,
насчитывалось 8-9 тысяч жителей. Для своего времени то было насе-
ление довольно крупного города. Но откуда же эти люди добывали себе
средства к существованию? Очевидно, постоянным источником доходов
служили населявшие город клирики, остававшиеся там судебные
учреждения архиепископства, церковные владения. Богатые горожане
владели землями в пригородах. Город стал жить под знаком рентного
паразитизма, сложившегося рано и надолго.

В городе имелось немало ремесленников - прядильщиков, ткачей,
плотников, сапожников, седельников, шорников, черепичников, ножов-
щиков, слесарей... Но работали они лишь на местных заказчиков, если
не считать производства беленого полотна, в XV веке вывозившегося
в Авиньон и Марсель. В рыночном хозяйстве города участвовали также
булочники, мясники, трактирщики, а по обеим сторонам моста, ведущего
в Баттан - предместье Безансона на правом берегу Ду,- выстроились
лучшие мелочные лавки. Правда, в XIII веке город получал выгоду
также и от международной торговли на устраивавшихся неподалеку
ярмарках в Шампани, служа перевалочным пунктом между Шампанью
и Италией на торговом пути по долине Лу через городок Жунь, где
с купцов взималась пошлина. В то время в Безансоне появились свои
негоцианты, менялы, в нем даже селились иностранные купцы. Но эта
вспышка активности ненадолго пережила упадок шампанских ярмарок,
начавшийся с первых десятилетий XIV века.

Лишившийся возбуждающего воздействия извне, пораженный в ав-
густе и сентябре 1349 года черной чумой, Безансон замкнулся в себе.
Свое благополучие он черпал у самых своих ворот, на непосредственно
окружавшей его территории - по существу, в продовольственной зоне,
обширной по размерам и находившейся в жесткой зависимости от
города, словно деревня под властью феодала. Эту территорию образовы-
вали известковые холмы; историк XVI века пишет о них, что это
<каменистая земля... которая покоится на сплошной скале, лишь сверху

166 Глава вторая. Населенные пункты

чуть прикрытой слоем почвы> "'. На такой неплодородной земле можно
было растить лишь виноград, и он давал высококачественные вина,
различавшиеся в зависимости от того, происходят ли они <с высоких,
средних или низких склонов>. За виноградниками кое-где тянулись
хлебные поля - например, в Сен-Фержё и Тийеруа, к северу от города;
а еще дальше - скудные выпасы и огромный Шайюзский лес, зорко
охраняемый городскими властями,- оттуда по реке Ду сплавляли
плотами древесину.

Итак, единственным богатством, <истинным веществом города> '^,
оказалось вино. Каждый год, с наступлением зафиксированного комму-
ной срока для начала сбора винограда, начинался шумный завоз бочек
с молодым вином. Даже в черте города, в излучине Ду, где обширные
пространства еще были заняты огородами, садами и виноградниками,
преобладали именно последние. То были главным образом участки,
принадлежавшие духовенству '^, которое владело по меньшей мере
третью всех земель в излучине и всеми, кроме одной, мельницами,
приводившимися в движение водами Ду.

Как и все средневековые города, Безансон оставался глубоко сель-
скохозяйственным по своей сути; прямо в городской черте разводили
скот, который во время ярмарок заполонял и забивал все улицы;
в каждом доме держали птицу, овец, свиней (последних, правда, запре-
щалось оставлять intra muros на жаркие месяцы, с июня по сентябрь;
может быть, на это время их перегоняли в Шайюзский лес?). Другой, не
менее убедительный факт: половину, а то и три четверти городского
населения составляли виноделы - народ весьма беспокойный и люби-
вший крепкое слово.

Обстоятельства сложились так, что из ближайшей округи город не
получал в достатке ни хлеба, ни мяса. Правда, мясо давали Безансону
бескрайние горные пастбища Верхней Юры. С хлебом было сложнее,
а порой и драматичнее. Если его не хватало у обычных поставщиков из
района Гре - то ли слишком много зерна отправили вниз по Соне
в Лион, то ли урожай закуплен еще на корню швейцарскими кан-
тонами,- за ним приходилось ездить далеко, самое близкое в Эльзас.
В 1513 году были созданы городские закрома, как правило, надежно
гарантировавшие от возможного голода "*.

Так или иначе, несомненно то, что к 1300 году Безансон контролиро-
вал только свою ближайшую округу. Нет ничего удивительного, что
располагались в ней одни лишь деревни да деревушки. Так было со
всеми городами - и в Тулузе, где виноградники вплотную подступали
к стенам, и в самом Париже. При всей разнице масштабов город был

III. Город: что это такое? ' 167

точно так же окаймлен предместьями, как деревня - огородами и сада-
ми. До них было рукой подать - без всяких посредников, промежуточ-
ных городков; зачастую они находились под непосредственным присмо-
тром горожан-землевладельцев.

Удивительно другое - что и дальше вокруг Безансона не было того
кольца городков и селений, без посредства которых город-центр не
может распространять свое влияние вширь. Действительно, Безансон
был слабо связан с Долем, Гре, Везулем, Салоном, Понтарлье, Лон-
ле-Сонье. Виной тому, конечно, местные дороги, которые в горах Юры
были просто ужасны, да и в остальных местах плохи из-за рытвин,
топей, общей неухоженности. На юг все пути сообщения затыкал словно
пробкой огромный лес Шо - самый крупный лесной массив Восточной
Франции, где среди бескрайних зарослей дуба и граба ежегодно паслись
от 50 до 60 тысяч голов скота; лес этот стоял на каменистых наносах,
некогда принесенных все тем же Рейном через Бресскую низменность.
Наконец, Ду - река небольшая и несудоходная, годная только для
лодок, <суденышек> и для молевого лесосплава.

Таким образом, не имея водных путей и почти не имея хороших
сухопутных дорог, Безансон был мало предрасположен к широкой
открытости во внешний мир. К тому же ему относительно благополучно
жилось в своем углу, чем он и довольствовался.

В дальнейшем, при всех переменах - к лучшему ли, к худшему,-
город так и оставался замкнут в своих косных структурах, пребывал
в зависимости от них. В XV веке в такой замкнутости ему жилось
нелегко. Зато XVI век принес избавление, новый неожиданный взлет.
Город с распростертыми объятиями встретил этот век прогресса. В 1477
году бургундское наследство было разделено на две части - герцогство
и графство, причем герцогство отошло к королю Франции, а графство
(Франш-Конте) в конечном счете, в 1506 году, было унаследовано
Габсбургами. Жители Франш-Конте с честью и выгодой стали служить
своим новым повелителям (с 1519 года - императору Карлу Пятому,
а с 1555 года - его сыну Филиппу II Испанскому), так что графство
сделалось, как не совсем корректно выражаются, <испанским>. Впро-
чем, два выходца из Франш-Конте - сначала Перно де Гранвель,
а затем его сын кардинал Гранвель - от имени своих державных
повелителей и в самом деле управляли не только графством, но и всей
империей, <над которой никогда не заходило солнце>.

Но в еще большей мере взлет Безансона в XVI столетии был
обусловлен другим непредвиденным обстоятельством: в 1535 году в горо-
де поселились генуэзские купцы-банкиры '". Незадолго до того им

168 Глава вторая. Населенные пункты

довелось пережить целый ряд злоключений: в 1528 году по воле короля
Франции они были изгнаны из Лиона, затем укрылись в Савойе,
в Шамбери, откуда были вновь изгнаны герцогом Савойским, на креще-
нье 1535 года устроили ярмарку в Лон-ле-Сонье и, наконец, выхлопота-
ли себе у императора и города разрешение обосноваться в Безансоне.
Целых три десятилетия, начиная с пасхи 1535 года, они проводили там
свои ярмарки. Чем это было для них выгодно? Тем, что они оставались
неподалеку от Лиона - в ту пору крупнейшего экономического центра
Европы. Из Безансона генуэзцы могли потихоньку, через подставных
лиц, продолжать свои дела. Напротив того, с упадком Лиона в 1560-
1570 годы они, как нам представляется, перестали быть им связаны. Во
всяком случае, когда в 1568 году, рассорившись из-за чего-то с городски-
ми властями, они покинули Безансон, то лишь ненадолго задержались
в Полиньи и Шамбери, а начиная с 1579 года обосновались в Италии,
в Пиаченце, где и устраивали свои ярмарки - средоточия всей финан-
совой жизни Европы,- впрочем, по-прежнему именовавшиеся fiere di
Bisenzone *.

Итак, в силу случайного стечения обстоятельств Безансон некоторое
время служил пристанищем для первой финансовой державы Европы.
Дар судьбы не оказался напрасным: город преобразился, словно по
мановению волшебной палочки. В те годы в нем были построены дворец
Граивеля, ратуша, отель Монмарен, отель Бонвало. В город съезжались
богатые переселенцы, выходцы из Монпелье, Фонтенуа-ан-Вож, Люк-
сейля, Лон-ле-Сонье... "'

Однако же с наступлением нового, <больного> XVII века вновь
вступило в свои права злосчастье. В окрестностях Безансона стали
бродить война, чума и голод. Испания, выдохшись и обеднев, пре-
доставила провинции и городу перебиваться в меру собственных сил
и слабостей. Тем самым Безансон был обречен стать легкой добычей
французов; правда, захватив город в 1668 году, они в том же году по
Аахенскому мирному договору были вынуждены уйти, бросив своих
сторонников и оставив по себе волну ненависти и обид. Но шесть лет
спустя их натиск возобновился и на сей раз, хотя и с трудом, увенчался
успехом.

В мае 1674 года к Безансону подступила армия герцога Энгиенского
вместе с самим Людовиком XIV, и королевская артиллерия, выпустив
по городу 20 000 ядер, сломила его сопротивление. 15 мая, во избежание
штурма и разгрома, Безансон капитулировал "".

* Безансонские ярмарки (ит.).

III. Город: что это такое? 169

Банальная, но волнующая драма: свободный или почти свободный
до тех пор город пал в борьбе с новоевропейской державой; сколько
городов были так же поглощены в самых разных уголках Европы!
Другим примером может служить захват Страсбурга тем же Людови-
ком XIV спустя несколько лет (29 сентября 1681 года). В Безансоне же
настоящая драма началась позднее - с установлением французского
правления во Франш-Конте. Осторожно-уступчивая на первых порах
политика мало что дала: крестьяне начали партизанскую войну, а горо-
жане одно время, кто со страхом, а кто и с надеждой, ожидали возвраще-
ния испанцев. Страсти особенно накалились в 1674 году, когда импер-
ские войска на короткое время заняли Эльзас. Но, пережив опасность,
французская власть стала методично и даже грубо укреплять свои
позиции. Машина монархии Людовика XIV работала в ту пору безуп-
речно "".

Нас здесь, естественно, интересует тот новый баланс, в условиях
которого очутился город. В самом деле, он оказался вдвойне ан-
нексированным: во-первых, разумеется, Францией, а во-вторых, про-
винцией Франш-Конте, в которую до сих пор никогда по-настоящему
не входил. Правда, в 1664 году Испания, по согласованию с имперским
правительством, присоединила Безансон к провинции с предоставле-
нием дополнительных владений - так называемых ста деревень. Но,
за исключением этого территориального расширения, в целом данная
мера осталась мертвой буквой. Совсем иначе пошло дело после при-
соединения к Франции, закрепленного Неймегенским мирным договором
1678 года.

Королевское правительство сразу же сделало Безансон столицей
провинции, перевело туда парламент, прежде располагавшийся в Доле,
и создало ряд новых учреждений: президиал, бальяж, затем ряд особых
юридических ведомств (монетную, водно-земельную, консульскую слу-
жбу). Кроме того, в городе появились университет, интендантство,
губернатор, наконец, сильный воинский гарнизон. Выбор королевских
властей, наводивших порядок в провинции, оттого пал именно на Безан-
сон, что этот город был самым крупным по населению, самым богатым,
а главное, самым сильным, лучше всего защищенным. Причиной всему
лишний раз оказалось его местоположение.

Хотя в итоге город и сумел извлечь выгоду из своего нового статуса,
не стоит усматривать здесь результат попечительной политики правите-
льства: оно очень скоро охладело к своему новому приобретению и пере-
стало требовать от него чего-либо, кроме повиновения и налогов. За
размещение в Безансоне парламента на город была наложена (или, если

170 Глава вторая. Населенные пункты

угодно, предложена им самим) контрибуция в 300 000 ливров. В 1692
году, несмотря на сильные колебания, правительство Людовика XIV
ввело в провинции продажу должностей за деньги.

Главной новостью для старинного города сразу после французской
оккупации как раз и оказалось нашествие толпы судейских и мини-
стерских чиновников - в общей сложности около 500 должностных
лиц, а считая с членами их семей,- до 2 000 человек. <Во всем городе
одни лишь виноделы могут похвастаться большей многочисленно-
стью> "". Парламент оказался вожделенной для многих верхушкой
класса рантье, который, заботясь о своих привилегиях, запросто путал
их с привилегиями и интересами всей провинции,- ведь считалось, что
теперь, когда штаты Франш-Конте уже не собираются, именно пар-
ламент представляет всю провинцию в целом. Все это, конечно, усугуб-
ляло сонно-безмятежный паразитизм города.

Тем не менее Безансон впервые за всю свою историю достиг положе-
ния настоящей региональной столицы, заключающегося в том, что
город одновременно и эксплуатирует и обслуживает кольцо тесно свя-
занных с ним городков и мелких городов. Впрочем, к этому Безансон
пришел постепенно. Вехами такой эволюции могут служить некоторые
свидетельства современников. В 1735 году о Безансоне сообщают, что
это <отнюдь не купеческий и не зажиточный город... торговля в нем
чрезвычайно ограниченна... сводясь к продаже одежды для местных
жителей, а также продовольствия и иных повседневных товаров для них
и их семей. Покупается все это у купцов, живущих в провинции>, или
же у ярмарочных разносчиков. В 1747 году - дела все те же. В 1765-м
в <Словаре коммерции> Савари в качестве самого оживленного торгового
центра Франш-Конте назван Гре, откуда начинается судоходство по
Соне. Но в 1785 году город словно преобразился: в одной докладной
записке отмечается, что торговлей в Безансоне занято <довольно боль-
шое число народу: можно насчитать целых двадцать пять торговых
домов>, и плюс к тому еще два-три, специализирующихся на оптовой
торговле, <которая состоит в перепродаже розничным торговцам в кро-
шечных городках тех товаров, что большими партиями ввозятся из
королевства>. Наконец-то Безансон стал перераспределительным цент-
ром для окрестных городов и городков! Дополнительное тому подтверж-
дение: он сделался и оживленным центром оборота ценных бумаг, <куда
почти вся провинция обращается прямо или косвенно при любой надоб-
ности в деньгах> ""', хотя и занимая лишь скромное место в европейском
масштабе, он все же поддерживал связь с банками Страсбурга, Базеля,
Франкфурта, Голландии и даже Англии. Наконец, Безансон пытался

III. Город: что это такое? 171

развивать и промышленность - в частности, успешно внедрялось три-
котажное производство.

Чем объясняется такой прогресс? Экономическим подъемом и общим
обогащением страны в XVIII веке. К этому следует прибавить и усовер-
шенствование путей сообщения в провинции - очевидно, самое лучшее,
чем французская монархия одарила Франш-Конте. В одном официаль-
ном письме от 8 августа 1740 года сообщается, что в провинции проложе-
но <75 000 туазов отличных дорог, вследствие чего ныне [курсив мой]
можно разъезжать на рысях в любом направлении по горам и болотам,
где до произведения сих работ ездили лишь с трепетом душевным, да
и то всего несколько месяцев в году> '"'. К середине столетия ежедневное
почтовое сообщение связывало Безансон с Дижоном, где делали пере-
садку на Париж; еженедельное сообщение было с Нанси, Бельфором,
Страсбургом и Базелем.

Следует учесть и еще одно своеобразное обстоятельство: территория
Франш-Конте, <считаясь заграницей>, была окружена сплошной лини-
ей таможен - как со стороны основной части королевства, так и со
стороны швейцарских кантонов. Одним словом, полная децентрализа-
ция. Отсюда проистекала некоторая стесненность и даже вялость ком-
мерции по провинции в целом, <но зато и тяготение торговли к Безан-
сону >"", который служил как бы центром национального рынка в ми-
ниатюре.

Рынок этот был не столь уж емким: на территории 15 000 км^ здесь
насчитывалось к 1710 году лишь 340 720 жителей, в том числе II 520
в Безансоне, 5 663 в Салоне, 4 115 в Доле, 3 982 в Гре, 3 340 в Арбуа,
3 320 в Полиньи, 2 540 в Монбельяре, 2 664 в Понтарлье, 2 225 в Везу-
ле, 1922 в Лон-ле-Сонье, 1 745 в Сен-Клоде, 1632 в Орнане, 990
в Бом-ле-Дам, 532 в Оржеле, 470 в Кенже "". Если оценивать городское
население исходя из 2000-го порога, то уровень урбанизации оказы-
вается во Франш-Конте весьма низким - всего лишь 11,5%. Таким
образом, экономическое кровообращение провинции не отличалось ожи-
вленностью. Однако к концу столетия ее население выросло до 450 000
жителей (32% прибавки); а в самом Безансоне рост составил 75,6%
(20 228 жителей в 1788 году). На тот же год города Франш-Конте
насчитывали: Сален - 6 630 жителей, Доль - 7 774, Гре - 4 784,
Арбуа - 5 902, Понтарлье - 3 042, Лон-ле-Сонье - 6 500, Сеи-
Клод - 3 640, Везуль - 5 200, Бом-ле-Дам - 2 080, Оржеле - 1 274,
Кенже - 1846 ^. В документе отсутствуют данные по Монбельяру,
Полиньи и Орнану, но и эти города тоже росли. К тому же Безансон,
развиваясь вширь, не над всеми из них господствовал в равной мере -

172 Глава вторая. Населенные пункты

он традиционно был крепче укоренен в Центральной Юре, чем в Север-
ной; там безансонские купцы и члены парламента владели землями,
кузницами, доменными печами, бумажными фабриками... Что же каса-
ется Южной Юры, к югу от линии Сален - Понтарлье, то она почти
полностью ускользала от его влияния.

Конечно, в этом запоздалом развитии и в региональной влиятель-
ности Безансона в конце XVIII века имелось нечто искусственное или по
крайней мере несамостоятельное, привнесенное извне; к такой мысли
приходишь, учитывая, каким скоротечным оказалось это возвышение.
Действительно, Революция нанесла роковой удар по Безансону, разом
лишив его и парламента, и интендантства, и монашеских общин...

Хотя в 1793 году с помощью швейцарских рабочих в городе было
основано производство часов (поначалу дело шло туго и развернулось
лишь много позже), хотя после 1810 года, а затем при Июльской
монархии предпринималась то одна, то другая попытка оживить дело-
вую активность, хотя вновь проложенные дороги и канал Рона - Рейн
дали новый толчок торговле (зато привоз вин с Юга постепенно убил
местное виноделие), хотя некоторую оживленность - деланную или
настоящую - придавал городу также и крупный воинский гарнизон,-
все же по сравнению с остальной частью Франции Безансон переживал
дремотную деградацию. С восемнадцатого .места среди французских
городов, которое он занимал в 1801 году, он к 1851-му передвинулся на
двадцать пятое. <Скверный город, переполненный чиновниками> "',-
отзывался о нем Сент-Бев; а Бальзак считал возможным <выразить его
суть в немногих словах: ни один город не оказывает столь глухого,
молчаливого сопротивления прогрессу> '^.

На самом деле этому городу просто не везло. Главную невыгоду его
местоположения - по-прежнему труднопроходимые пути сообщения -
могла бы устранить железная дорога. Начиная с 1840 года Безансон
стал предпринимать шаги с целью заполучить эту козырную карту.
Однако его попытки вновь и вновь кончались неудачей. Он вынужден
был уступить Дижону и Долю, и высокопропускная железнодорожная
сеть, опирающаяся на магистраль Валлорб - Симплон и связывающая
Париж со Швейцарией, Италией и Балканами, прошла в стороне. Еще
в 1960 году между Безансоном и Парижем ходил всего один прямой
поезд в день.

Эта неудача, тяжело пережитая в Безансоне, сильно способствовала
застою, охватившему город. Хотя после второй мировой войны он
пережил беспрецедентно резкий подъем (достигнув в 1960 году заветного
уровня в 100 000 жителей), он так и не смог сделаться крупным коммер-

III. Город: что это такое?

О 10 20 30 40 50 Km
Limite de groupement

ИНТЕНСИВНОСТЬ ТЕЛЕФОННОЙ СВЯЗИ
В ОКРЕСТНОСТЯХ БЕЗАНСОНА (1956-1958)

Условные обозначения на карте (сверху вниз): Общая длитель-
ность заказанных переговоров (в пересчете на оплату за 2 часа без
скидки). Количество вызовов и их направление. Границы зон
телефонных узлов.

ческим центром. Находясь в невыгодных условиях из-за горных дорог,
по которым невозможно ехать быстро (к нему до сих пор нет автостра-
ды), он пострадал еще более от давно уже начавшейся экспансии
расположенных неподалеку больших городов - Нанси, Мюлуза, Ди-
жона, Лиона. Эти соперники вторгаются даже на административно
подчиненную Безансону территорию, как то явствует из любопытной
карты телефонной связи в регионе, составленной в 1956-1958 годах "".
Несмотря на близкие расстояния и административные связи, фактичес-
ки <Безансои оказывается немногим ближе к Долю или Гре, чем Дижон,

174 Глава вторая. Населенные пункты

к Сен-Клоду - чем Лион, к Люксейлю - чем Нанси, и т. д.>. Этот
город родился благодаря замечательно удобному оборонительному рас-
положению, ряд случайных обстоятельств наделили его источниками
легких доходов, его долгое время поддерживала благодатность местных
виноградников, и тем не менее он почти все время был вынужден
довольствоваться лишь скромным достатком и воздерживаться от чрез-
мерных притязаний.

Насколько же показательна история Безансона? Может ли она
служить <индикатором>? Она доказывает нам элементарную, баналь-
ную истину - жизнь, которую ведет город (как в своей черте, так и на
прилегающей территории), вольно или невольно может оказаться про-
сто жизнью разросшегося городка. Главный же итог истории Безансона
состоит в том, что Безансон избавляется от своей замкнутости лишь при
помощи внешних обстоятельств, всякий раз более или менее искусствен-
но и неокончательно.

Край Рпаннэ - скрещение дорог. Если из Безансона ехать вдоль
берегов Соны, а затем через Лион, то еще через 86 километров после
города-гиганта, миновав Тарар, попадаешь в Роанн, расположенный
уже внутри Центрального массива, где природные условия во всех
отношениях отличаются от долины Ду и Юры. Этот небольшой город
послужит нам вторым примером - выразительно-живым, достаточно
сложным и порождающим немало проблем и в то же время более
простым, чем предыдущий. Действительно, Роанн стал городом в пол-
ном смысле слова лишь в конце XV века, то есть сравнительно поздно,
и судьба его особо тесно связана с судоходством по Луаре. Здесь также
первенствуют внешние, экзогенные факторы.

Край Роаннэ составляет северную часть одной из сотен маленьких
областей, на которые делится вся Франция,- области Форез. Родивши-
еся в этих местах или же питавшие к ним пристрастие превозносили их
до небес - например, Оноре д'Юрфе сделал их местом действия своего
романа <Астрея> (1610-1627) и изображает наподобие земного рая.
Подобные восторги, конечно, преувеличены - все равно как если бы
утверждали, что тут каждый день ловится лосось, хотя некогда эта
царская рыба действительно поднималась по Луаре и Линьону вплоть
до здешних отдаленных от моря мест.

Роаннэ - это небольшая, 30 на 50 километров, равнина, в старину
болотистая и нездоровая,- по словам самого Оноре д'Юрфе, <влажная>
и покрытая <обширными водными хлябями> '*"; тысячи гектаров этой

III. Город: что это такое? 175

местности были заняты естественными или же искусственными пруда-
ми '^, где водилось много рыбы, а при них имелись и бдительно-
сварливые хозяева, и неутомимые браконьеры, которые порой <от-
купоривали> пруд - спускали из него воду ради огромного улова или
же просто чтобы досадить владельцу '"". Кроме прудов, Роаннэ ороша-
ли еще и проворные речки, ручьи, а также быстрая, норовистая, часто
менявшая свое русло Луара, в летнюю жару <почти всюду проходимая
вброд> "", зато в иную пору - при паводках, достигавших 2-3 метров
от уровня межени, а иногда и 5 и даже 7 метров (12 ноября 1790
года) "",- стремительно затапливавшая свои берега. Главное русло
этой <речки>, с песчаными отмелями, островами и изменчивыми рукава-
ми, образует огромный пролом в равнине, шириной нигде не менее
полутора километров, а в Десизе, городе, стоящем на речном острове,
достигающий добрых пяти километров "". К этим природным условиям
кое-что прибавили от себя и люди: после каждого урожая они упорно
рыли дренажные канавы, выбрасывая грунт на межу, а поскольку от
плуга земля также скапливается по концам борозды, то есть опять-таки
на краю пашни,- земельные участки превращались во впадины, своего
рода бассейны с застойной водой '**.

Роанн, долгое время остававшийся деревней, <сгрудившейся вокруг
своей церкви> и своего замка, расположился на левом берегу реки;
в этом месте древняя речная терраса приподнимает его постройки на
10-15 метров выше уровня опасных луарских вод - настолько опас-
ных, что они с поразительной легкостью сносили вновь и вновь перебра-
сывавшиеся через реку мосты <плотницкой работы>; лишь в 1854
году "" в Роанне появился прочный каменный мост, какими еще задолго
до тех пор обзавелись Десиз и Невер '**. Впрочем, в 1687 году один из
двухдесизских мостов, принадлежавших к числу <прекраснейших мо-
стов, какие только есть во Франции>, обрушился и был заменен нена-
дежным паромом, а второй лишился одной из своих арок '"". В общем,
Луара - коварная река, тем более что ее часто приходилось пересекать
вброд. В актах, составлявшихся чиновниками герцогского бальи в Роан-
не, с монотонным постоянством регистрируются прибитые к берегу тела
утопленников, причем на одного опознанного - например, проводника,
внезапно унесенного течением, когда он переводил через Луару свое
стадо,- приходится множество таких, чья личность не установлена '*".

На равнине, изрезанной водоемами, неизбежно затруднено сухопут-
ное сообщение - здесь лишь изредка ездили повозки в коровьей упря-
жке, как в Оверни, или же ходили вьючные животные и люди-<грузоно-
сы>...

176

Поскольку урожая зерновых (пшеницы, ржи, ячменя, овса) недоста-
вало даже для местного потребления, Роанн и его окрестности постоянно
испытывали их дефицит '^. На равнине, вблизи от небольших городов,
ценой усилий и лишений неимущих арендаторов сами собой сложились
крупные хозяйства ^"", но урожайность была невысока и там из-за
бедности почв ^"'. За исключением немногих участков с почвой недав-
него наносного происхождения - так называемых <шамбонов>,- вся
равнина состояла из песчаников да суглинков, от которых зачастую не
было никакого проку, разве что добывалось сырье для кирпичных
заводов. Здесь росла одна лишь трава, да и то неважно. Недаром
старинное народное изречение советовало быть осмотрительным: <Если
тебя может прокормить трава, что растет на твоей земле,- не будь же
неблагодарным, не перепахивай ее> "°'.

Помимо всего прочего, равнина была еще и вредна для здоровья -
отсюда высокая смертность. Развитию края больше всего мешала низ-
кая плотность населения: здесь с апреля и до самой осени свиреп-
ствовали <перемежающиеся лихорадки, от которых уберегается мало
кто из крестьян> "". Быть может, причина тут, как полагали в конце

XVIII века, в <гнилотворности воздуха> вследствие обычая регулярно
<откупоривать> пруды, чтобы дать им зарасти травой, а затем, через три
года, затоплять их снова? Во всяком случае, весь край страдал от
малярии, и богатые люди в жаркий сезон спасались от нее в рас-
положенных по соседству горах.

Действительно, Роанн с трех сторон обступают довольно высокие
горные образования: на востоке горы Божоле, самая высокая точка
которых 1012 метров, на западе горы Мадлен (1165 метров), на юге
Нелизское плато, или <проход> (500-600 метров), сквозь который
Луара пробила себе длинное <крутое русло> по теснинам, достигающим
200 метров в глубину (недавно здесь было решено построить плотину
для регулирования паводков, которые всякий раз происходят некста-
ти) "°*. Этот проход отделяет Роаннэ от собственно Фореза, где стоят
города Фёр и Монбризон. Если ехать на машине по направлению на
север, то после Фёра дорога резко идет вниз и дорожные щиты на
нескольких языках рекомендуют сильнее тормозить. С севера Роаннэ
лишь слегка соприкасается с <Шарольско-Брионскими холмами близ
Игранда и Сен-Бонне-де-Кре> ^, беспрепятственно сливаясь с низмен-
ностями Бурбоннэ.

Своеобразие Роаннэ состоит в этих двух горных зонах - на востоке
и на западе. Благодаря долгое время сохранявшемуся там избытку
населения, которое занималось поденной работой (с наступлением зи-

177

мы - рытьем канав вместе с работниками на фермах), пастушеством,
виноградарством и всякого рода отхожими промыслами, равнина вос-
полняла дефицит рабочей силы, который испытывало ее хозяйство. Но
у себя в горах эти суровые люди, независимые мелкие землевладельцы,
жили отчужденно, варясь в собственном соку; в годы революции они
были <фанатически> преданы своим священникам, а при Империи
решительно сопротивлялись рекрутским наборам. Много ли могло най-
тись охотников разыскивать у них отказывающихся от присяги попов
или же крестьян-дезертиров, находивших себе в горах <неприступные
убежища>? ""

В то же время горы Мадлен и горы Божоле - не одно и то же.
В горах Божоле со стороны Роанна нет ни одного виноградника. Знаме-
нитая лоза Божоле растет на восточном склоне, который довольно
круто нависает над Соной, на роаннском же склоне, опускающемся
чередой террас,- из Роанна едва видны гребни этих гор, особенно если
на них скопятся облака,- сплошь преобладают леса и луга, обрамлен-
ные пышной живой изгородью боярышника. Этот склон, где животно-
водство развито больше земледелия, с давних пор имел вид не очень
плодородных бокажей. Быть может, именно потому в XIX веке там -
от Кура до Ампленюи и Панисьера - получила широкое развитие
текстильная промышленность? Или же это было обусловлено более
удобным сообщением с Лионом как центром промышленности?

Совсем иначе выглядит крутой хребет Мадлен, хорошо видный на
западном горизонте. С его обрывистых склонов на равнину сбегают
быстрые, энергичные, почти бешеные ручьи и речушки, которые своими
наносами, видимо, и оттеснили Луару к горам Божоле: оттого Ро-
аннская равнина несколько несимметрична относительно реки, а сам
город расположен в ее западной, более просторной части. Эти короткие
речки пробили себе в горах Мадлен узкие ущелья, по которым не без
труда прокладывались дороги. В старину здесь находилось самой при-
родой предназначенное место для подвигов <бандолье> "" - дорожных
разбойников.

В то же время вдоль всего этого склона, озаряемого восходящим
солнцем и наделенного достаточно хорошими почвами, тянется вплоть
до высоты 400 метров широкая кайма тесно высаженных виноград-
ников; уходом за ними было занято население крупных деревень, и их
продукция пользовалась недурной репутацией - например, вина из
Ренезона, из Сен-Ромен-ла-Мотт, из Сен-Жермен-Леспинас, из Сен-Фор-
жё или же вино из Ноайи, так называемое <гарамбо>, <прекрасного
малинового цвета>, или же белое вино из Пуйи-ле-Ноннен, <сладкое

178

и пахнущее виноградом>... Эти подробности взяты мной из вообража-
емого диспута о местных винах, сочиненного одним священником XVII

века "".

Требуется выбрать лучшее вино из всех: <Ну что нс,- говорит наш
автор,- можно довериться третейскому суду курьеров и почтальонов,
разъезжающих по большой дороге из Парижа в Лион [которая, очевид-
но, проходила через Роанн]; они знают толк в питье, во всяком случае,
по ремеслу своему вечно испытывают жажду>, так что охотно возьмутся
вынести обоснованный приговор.

В XVIII веке главный рынок этого роаннского вина находился
в городке Ренезоне; отсюда вино в большом количестве вывозилось
в Париж, <где оно известно под названием армезонского...- сказано
в одном официальном докладе.- Оно яркого цвета и используется для
подкраски анжуйских и иных белых вин. Посредственное по качеству,
оно при тщательном смешивании все же почитается хорошим ординар-
ным вином> ^". Правда, в глазах парижан роаннские вина затмило
<божоле>, начавшее широко поступать в продажу примерно с 1720
года "°. Тем не менее вывоз вина позволял уравновесить торговый
баланс Роаннэ, и виноградарство продолжало там развиваться вплоть
до середины XIX века: так, в 1809 году производство вина составило
130 000 двойных гектолитров ^". Как и в Безансоне, <упадок виноделия
был вызван появлением железной дороги>, ибо конкурировать с винами
Юга оказалось невозможно '". Но даже и сегодня виноградники здесь не
исчезли, хотя уже и не занимают так много места.

Виноград на <роаннском склоне> не поднимается выше определен-
ного уровня. Над ним растет лес, состоящий из строевого дуба, бука,
каштана; ныне с этими породами все более соперничают хвойные
посадки, которые считаются более доходными. Еще выше лес, в свою
очередь, уступает место безлесым вершинам, похожим на вогезские
<стерни> - обширные луга, <где обильно растет тростник и застаивает-
ся вода>, образуя <кое-где ямы - <нульеры> или <бульеры>, в которых
коровы... по колено увязают в грязи> "'.

Ныне, с выходом из употребления буковых сабо, отказом от древес-
ного угля, частичным упадком местного виноделия и общим сокращени-
ем сельского населения, горы и их склоны сильно пострадали экономи-
чески и становятся все более безлюдными. Первенство переходит к рав-
нине, пережившей подъем благодаря современному сельскому хозяйству
и активно развивающейся промышленности. Проезжающему через нее
сегодня равнина представляется <выпасным бокажем>, оздоровленным
с помощью дренажных рвов, где всюду рассыпаны деревья и стоят

III. Город: что это такое? 179

большие дома с четырехскатной крышей, глинобитными стенами
и оконными наличниками из местного желтого камня...

Излишне говорить, что Роаннэ как в прошлом, так и в настоящем
следует оценивать не изолированно, а в соотношении с общим хозяй-
ственным оборотом на всей территории Франции; в этом обороте он
обрел свое позднее, но важное значение, и этот оборот предопределил
необыкновенную судьбу самого города Роанна. Дело в том, что Луара
служит как бы шарниром, соединяющим два взаимодополнительных
мира - с одной стороны. Северную, с другой - Южную Францию.
Роаинэ размещается точно на линии их сочленения - настолько точно,
что в северной его части (включая город Роанн) говорят на диалектах
<ойль>, а в южной - на диалектах <ок>!

Эти две Франции искони вели между собой обмен товарами, людьми,
культурным достоянием... С весьма ранних пор для этого стали исполь-
зоваться две дороги: одна шла по долине Роны - Соны, через Арль,
Авиньон, Оранж, в Лионе пересекала Рону по сооруженному ранее 1190
года Гийотьерскому мосту и следовала дальше вдоль долины Соны
в сторону рейнских областей, Шампани и Парижа; вторая использовала
долину реки Алье - купцы из Эг-Морт или Монпелье проезжали по ней
через Ним, Алее, Ле-Пюи, Монферран и направлялись дальше к северу.

Позднее, в XIV веке, появился дополнительный путь через верховья
Луары - третья дорога, которая также начиналась в Ле-Пюи, прохо-
дила через Форез, через Сен-Жермен-Лаваль (то есть обходя стороной
Роанн), после чего достигала Невера...

К этим меридиональным путям примыкала сеть поперечных дорог,
которые вели на запад в Овернь или на восток в долину Соны.

Где дороги - там и города. Как только в XIV столетии на дорогах
усилилось движение, на мало кого привлекавших до тех пор землях
Роаннэ стали возникать и новые города, строившиеся под прикрытием
какого-нибудь замка или, реже, монастыря. Без особых затруднений они
добивались для себя вольностей, и вскоре в них - иногда защищенные
городской стеной, а иногда и без нее - уже создавались рынки и со-
средоточивалось немалое по тем временам население, от 1000 до 3000
жителей: таковы Виллере, Сент-Ан-ле-Шатель, Сен-Жермен-Лаваль,
(дорожный узел), Сервьер, Сен-Жюст-ан-Шевале, Ле-Крозе, Неронд
и в особенности Шарлье - раньше других возникшее и наиболее
активное поселение на правом берегу Луары, при скрещении <Великого
Французского Пути> из Лиона в Париж с поперечной дорогой, связыва-
вшей Луару с Соной на уровне Бельвиля. Этот небольшой город на
окраине Брионнэ, с множеством романских храмов, еще и по сей день

III. Город: что это такое? 181

сохраняет следы былого величия - например, восходящий к XII веку
церковный притвор, уцелевший от давно уже разрушенной монастыр-
ской церкви.

Роанн, или Тормсество транспорта. В XIV веке, когда перечислен-
ные выше населенные пункты уже были небольшими городами, Роанн
оставался деревней, население которой, по-видимому, не превышало 400
человек. Свой первоначальный подъем он пережил лишь в конце следу-
ющего века, вскоре после Столетней войны. В чем же состоял его
главный козырь? Здесь, пройдя по ущелью Виллере сквозь высокое
Нелизское поле, Луара становилась судоходной, начинала <поднимать
суда> "*. Этот козырь сумел распознать казначей Карла VII Жак Кёр
(1395-1456); получая доход от железных, медных и свинцово-серебря-
ных рудников Роаннэ, которое стало его владением, он не мог не оценить
местоположение Роанна на Луаре, поскольку добываемые руды пред-
назначались им для его беррийских, орлеанских и туренских плавилен.
Стараниями Кёра в Роанн были посланы беррийские корабельные
плотники и речники - некоторые считают, что эти переселенцы как раз
и положили начало сообществу неугомонных, сварливых и драчливых
матросов, сыгравшему важную роль в истории Роанна "". Но стоит ли
преувеличивать эпизодическую роль Жака Кёра?

На самом деле <взлет> Роанна начался позднее и был обусловлен
двумя очевидными причинами.

Первая и главная из них - неуклонное, хотя и очень медленное,
развитие дальнего сообщения между Лионом и Парижем, то есть между
Роной, Луарой и Сеной. Роанн как раз и рос вместе с этим сообщением
между двумя главными полюсами экономической жизни Франции -
Парижем, который веками служил необоримо притягательным власт-
ным центром, и Лионом, чье величие в новые времена началось с того
дня, когда Людовик XI в 1463 году пожаловал ему привилегии на
устройство ярмарок. Разумеется, сообщение между ними обрело насто-
ящее (относительное) совершенство лишь с открытием Бриарского кана-
ла (1642), то есть около двух столетий спустя; этот канал положил конец

ПЕРЕХВАТ РОАННОМ ТОРГОВЫХ ПЕРЕВОЗОК
ЧЕРЕЗ ШАРЛЬЕ

Условные обозначения на карте: === Средневековые дороги.
= = = Современные дороги.

182 Глава вторая. Населенные пункты

перегрузке товаров, которые прежде приходилось везти на подводах
между Луарой и Сеной.

Вторая причина заключалась в том, что Роанн оказался (хотя
и в силу обстоятельств, отнюдь не зависевших от его воли) на пути,
ведущем от Соны к Луаре через горы Божоле. Вплоть до XV века путь
этот, начинаясь в Бельвиле (речной пристани города Божё-на-Соне),
шел по перевальной дороге до Шарлье (о его рано проявившемся
значении как дорожного узла уже было сказано выше). Но в XV веке
Боже уступил свою роль центра всего Божоле Вильфраншу, от которо-
го и начался новый сухопутный мост между Соной и Луарой, новая
перевальная дорога, на сей раз ведущая в Роанн. Вскоре грузовые
потоки из Лиона, вместо того чтобы двигаться по старинному Великому
Французскому Пути прямо в Невер и Париж, стали следовать через
Роанн, где товары грузились на суда, причем одновременно совершенст-
вовались дороги через Тарар. В 1449 году это стало свершившимся
фактом "' (см. карту на с. 180).

Трудно представить себе, сколь трудной была некогда эта дорога,
если ехать сегодня по национальному шоссе № 7, которое идет почти тем
же самым маршрутом, по долинам Ренса и Тюрдина и через Соважский
перевал, который, разделяя долины этих речек, обозначает и водораз-
дел между Луарой и Роной ^. В старину этот путь был <тяжек - не
столько по причине высоты, сколько из-за неровности и перепадов
дороги, идущей то вниз, то вверх>,- так рассказывал в XVII веке Эли
Бракенхофер, путешественник из Страсбурга, чей путевой дневник до-
шел до наших дней. Французскому послу в Риме маркизу де Фонтену,
ехавшему одновременно с ним <в карете с застекленными окнами>,
запряженной шестеркой белых лошадей, которые очень скоро с головы
до ног перепачкались в желтоватой грязи,- пришлось, проехав Тарар,
<припрячь в карету восемь волов, дабы удобнее было выезжать>. Так
обстояло дело в 1644 году "'". Но еще и в канун Революции, как ни
улучшились дороги в XVIII веке, а все-таки, чтобы перевалить через
тарарскую <гору>, в дилижанс запрягали волов! Легко представить себе
поэтому, как тяжко было перевозить товары между Роной и Луарой,-
тут впору говорить прямо-таки о подвиге.

Но ничуть не легче было и плавать по Луаре! Глядя сегодня на эту
реку, укрощенную многочисленными дамбами, с песчаными косами
вдоль берегов, заросших растительностью и заваленных плавником
и всякого рода наносами,- трудно подумать, что еще не так давно то
была неистово дикая река, хотя по ней и ходило множество судов. Один
историк даже небезосновательно заявляет, что <Луара никогда не была

III. Город; что это такое?

ГОРОД РОАНН В СЕРЕДИНЕ XVIII ВЕКА

по-настоящему судоходной> "". <Водное сообщение по Луаре> держа-
лось не столько благосклонностью природы, сколько волевыми усили-
ями людей>,- заключает, в свою очередь, Франсуа Бильякуа. Точнее
не скажешь!

Но ставка была слишком уж высока - для верхней Луары речь
шла о том, чтобы взять на себя изрядную часть всего товарообмена
<север - юг>, как сухопутного, так и речного. По долине Роны сюда
доставлялись скобяные изделия, оружие и доспехи, ткани (сукна, полот-
на, шелка), галантерейные товары и разнообразные продукты с Юга -
миндаль, лесной орех, растительное масло, инжир, оливки, лимоны,
виноград, пробковая кора, а также бесчисленные бочки с сыром... Плюс
к этому - товары из Леванта (в том числе хлопок) или же из Италии.
Лион служил столь крупным центром транзита, что в него, бывало,
даже доставлялись по Соне амьенские сукна и через Роанн следовали
дальше по Луаре, выгружаясь, как и прочие товары, в разных местах

184 Глава вторая. Населенные пункты

на всем ее протяжении ^". Сюда же по реке Алье поступали и всевоз-
можные товары из Оверни: апремонский или вольвикский камень,
мельничные жернова, кирпич, черепица, бумага из Тьера и Амбера,
которая в XVII веке даже экспортировалась через Нант в Испанию,
солома, вино, строительный лес, фрукты, древесный уголь, каменный
уголь из шахт в Бурбоннэ и даже вишийская минеральная вода, весьма
ценившаяся парижанами уже в XVII веке "".

В обратном направлении, вверх по реке, движение было слабое,
перевозились в основном легкие товары - марена, древесный уголь,
бочки с сельдью, ткани, американский сахар и кофе... Еще, правда, до
самых верховьев и даже по нижнему течению Алье везли атлантичес-
кую соль. И был еще один неизменно присутствовавший тяжеловесный
товар - зерно, всякий раз когда где-либо нужно было восполнить его
нехватку. Поскольку в Роаннэ зерна недоставало ежегодно, то нередко
для снабжения края также использовались луарские дороги, которые
вели в Пуату, в Бос, в Овернь, даже в атлантические порты. Так, в 1652
году урожай сняли плохой, но <как только на речке Луаре сошел лед,
в январе 1653 года прибыло для пропитания народа столько судов
с хлебом, рожью, пшеницей, горохом, бобами, грушами, вареньями... что
они стояли у всех пристаней на Луаре, от Орлеана до Руана [Роанна],
и было все это (разумеется, зерно, а не суда], как рассказывали, из
Польского королевства...> ^ В 1529, 1531, 1543 годах, когда Лион
страдал от голода, туда доставляли зерно из области Бос - до Роанна
судами, а далее на подводах ^. В 1709 году был недород всюду - по
тем же путям из Орлеана шли караваны судов с зерном для снабжения
армии в Дофинэ "^.

Случались и обратные перевозки, когда левантийское зерно, выгру-
женное с морских кораблей в Марселе, доставляли в Роанн, чтобы
отсюда отправить в Париж. Так было в 1710 году, и этот случай дает
нам возможность оценить объем сухопутных перевозок между Лионом
и Роанном T. Лучше всего будет просто воспроизвести основное содер-
жание имеющегося у нас документа, где содержатся точные цифровые
данные; только за ними нужно внимательно следить, как за условиями
тех арифметических задачек, которые в былые времена использовались
в начальной школе в качестве ловушки для маленьких учеников.
Цитируя, я буду попутно делать необходимые пояснения, обозначая их
курсивом в квадратных скобках.

<В приходах [то есть деревнях] близ Лиона со стороны гор [то
есть с западной стороны] обычно набирается 600 погонщиков волов,
каждый из которых за неделю делает лишь одну поездку до Тарара [то

Ill, Город: что это такое?

есть на третью часть пути], потому что шесть дней у них уходит на
погрузку в Лионе, на дорогу от Лиона до Тарара, на разгрузку /кок
будет видно далее, речь идет о перегрузке] в Тараре и возвращение
в Лион, седьмой же день - это воскресенье, когда они не работают.
Итак, ежедневно в Лионе загружаются 100 упряжек [то есть сто
подвод], каждая из которых перевозит в среднем 8 квинталов полуфун-
товых мер "^'. Стало быть, 100 упряжек перевозят 800 квинталов, что
составляет 374 сетье зерна, считая в одном сетье по 230 фунтов. Такое
же количество в 600 воловьих упряжек служит ежедневно для сообще-
ния от Тарара до Сен-Сифорьена [так!] * и от Сен-Сифорьена до
Роанна. Таким образом, еженедельно из Лиона в Роанн перевозят 2 244
сетье, что составляет 187 мюйдов. По дороге же из Бельвиля в Пулли-
на-Луаре [так!] ** ежедневно перевозится в среднем 150 сетье зерна. За
неделю это составляет 900 сетье, или 75 мюйдов. Итого [187+75] 262.
Но поскольку время от времени случаются праздники, когда погонщики,
как и в воскресенье, не возят грузов, то это количество следует со-
кратить приблизительно до 250 мюйдов>.

Если у читателя достало терпения внимательно дочитать до конца
этот документ, он поймет, что речь здесь идет о регулярных, сверхплот-
ных перевозках на крестьянском транспорте: 1 800 воловьих упряжек
движутся неторопливой чередой (примерно со скоростью 14 километров
в день), сменяясь через каждые 7 километров, то бишь на каждом
километре в гору и с горы едут более 20 подвод - по одной через
каждые 50 метров! А мы-то, автомобилисты, еще жалуемся, что прихо-
дится обгонять или пропускать во встречном направлении слишком
много грузовиков! Каково же было тогдашнему путешественнику, еха-
вшему в карете или дилижансе?

Что касается объема перевозок зерна между Лионом и Роанном, то
в документе он исчисляется в размере 187 мюйдов в неделю (парижская
мера). Возьмем цифру в 180 мюйдов, учитывая скидку, рекомендуемую
документом; получаем 9 360 мюйдов в год или, считая один мюйд за 18
гектолитров, 168 480 гектолитров - приблизительно 140 400 квинталов,
или 14 000 тонн. Таков был максимальный объем перевозок, когда
дорога использовалась в полную меру своих возможностей. Действите-
льно, в первых строках документа указывается, что всего на Юге храни-
лось 3 200 мюйдов парижской меры зерна, но для их доставки в столицу
потребовалось несколько месяцев, хотя в тот голодный год хлеб ожидался

* На самом деле - Сен-Семфорьев. (Ред.)
** На самом деле не Пулли (Foully), а Пуйи (Рош11у)-на-Луаре. (Ред.)

Глава вторая. Населенные пункты

CHALAND de LOIRE
Bateau de Rernont6e

batons
de marine

БОЛЬШАЯ ЛУАРСКАЯ ШАЛАНДА

Судно показано с поднятым парусом; виден неподвижный руль;
на каждом борту у носа и у кормы размещаются деревянные
уключины в форме зубьев пилы, позволяющие зафиксировать
в них большой шест и, отталкиваясь им, быстро менять ход судна;
на корме кабестан для натягивания штага мачты. Воспроизводится
по книге: Biton G. Bateaux de Loire. 1972-1976.

с нетерпением. К сожалению, поскольку перевозки из Лиона на Луару
<наиболее трудны, то именно ими определяется, сколько зерна еженеде-
льно будет поступать в Париж> "\- всего лишь 250 мюйдов, несмотря
на использование сразу двух параллельных дорог.

Цифра в 14 000 тон в год - это, разумеется, лишь порядок искомой
величины, поскольку перевозившиеся товары не всегда имели тот же
объемный вес, что зерно, а с другой стороны, дорога вряд ли постоянно
эксплуатировалась на полную пропускную способность. Впрочем, по-
следнее тоже не исключено, учитывая, что здесь находилось, как мы бы
сейчас сказали, узкое место транспортного потока. Следует признать,
что наша цифра не так уж и мала - она равнозначна грузоподъемности
6-7 морских кораблей среднего водоизмещения. И речь идет о перевоз-
ках по дороге с трудным рельефом, еще до усовершенствования средств

III. Город: что это такое? 187

сообщения в XVIII веке. Возрос ли объем перевозок в результате этих
усовершенствований? По-видимому, да, поскольку в военное время
в XVIII веке Прованс и Лантедок пользовались дорогой из Роанна
в Париж "*, избегая морских перевозок, которые могли быть перехваче-
ны англичанами. Но случайно ли, что когда во Франции по инициативе
частных промышленников в 1823-1828 годах, еще до появления па-
рового локомотива (1831), были проложены первые железные дороги, то
линии эти связывали Сент-Этьенн с Лионом и Сент-Этьенн с Роанном
через Андрезье? Ибо, как объясняли в 1826 году акционерам этой первой
железной дороги, она представляла собой <вернейшее средство... осуще-
ствить наконец на благо всем столь давно чаемое предприятие - соеди-
нить Луару с Роной> ""1

Гораздо лучше нам видно с нашей исторической высоты, как осуще-
ствлялись перевозки по <речке> Луаре. По ней ходили тысячи судов,
которые все строились плоскодонными, во избежание страшившей всех
речников опасности сесть на каменистую мель, наскочить на грозный
песчаный перекат, а то и на подводную скалу или донную корягу.
Безопасного плавания не гарантировали даже расставленные вдоль
фарватера бакены: их все время приходилось переставлять, так как
после каждого паводка рельеф дна совершенно изменялся. На некото-
рых отрезках Луары, где она растекается вширь и образует протоки
и острова, <так что ее везде понемногу и нигде, собственно, нет> ^°,
впереди судов шла специальная плоскодонная лодка (<ту>), по мере
надобности подавая им команды голосом и провешивая фарватер длин-
ными шестами из орешника или бузины.

Большинство луарских судов, строившихся из ели (их так и назы-
вали: <сапины>, <сапиньеры> * или же <саламбарды> - по искажен-
ному названию города Сен-Рамбер на Верхней Луаре, где находились
крупные верфи,- а те, что приходили с реки Алье, именовались

<оверньятками>), служили только для плавания вниз по реке: в пункте
назначения команда сходила на берег и возвращалась в Роанн пешком,
а сами суда обыкновенно <разбивались> и распиливались на дрова или
же, как говорится в <Статистическом ежегоднике департамента Луара за
1809 год>, <продавались для разборки и использования в крупных
и средних плотницких работах>. Обратная перегонка вверх по течению
обходилась бы в 400-500 ливров за судно, в то время как его можно
было, купив в пункте отправления за 300-500 ливров, продать в Пари-
же за 100. К тому же строились они наскоро, не очень прочно, а <прода-

* От фр. sapin - ель. (Ред.)

188 Глава вторая. Населенные пункты

вались зачастую целыми десятками, одна барка вложена в другую>.
Нескольких рейсов они бы и не выдержали "'. Напротив, суда, предназ-
наченные для плавания как вниз, так и вверх по течению и рассчитан-
ные на срок службы около десяти лет, строились из дуба и с большим
тщанием. То были древнейшие <габары>, называвшиеся также <габо-
рио>, <камюзы> или <шеньеры>, а к концу XVIII века преобладающим
стало наименование <шаланда>. Эти узкие суда длиной в 9-15 метров,
оснащенные большим парусом, обычно поднимались по реке каравана-
ми из трех, пяти или шести кораблей, связанных друг с другом. Только
первый из них - <материнский> - шел, пользуясь рулем и под высоко
поднятым парусом, у остальных же парусность убывала, чтобы облег-
чить действие ветра. На буксире они тянули за собой цепочку <ал-
лежей> - плоскодонных лодок длиной пять-шесть метров. Все вместе
составляло внушительный караван ^. Но стоило лишь налететь силь-
ному ветру, и вот уже, как 14 сентября 1709 года, два последних
суденышка в цепи <сносят корму третьему, пустив его ко дну> "'.

Такие рейсы, полные случайностей и риска, опасные в зимний паводок,
вовсе невозможные в летнее мелководье, занимали по нескольку недель
даже при спуске вниз по реке, и для матросов, вынужденных - как на
Луаре, так и на Алье - постоянно маневрировать, то была настоящая

каторга, не говоря о том, что спать им приходилось в тесноте на хозяйском
судне ^*, на голой соломе. Короткую передышку давали лишь остановки
с ночлегом на берегу. Зато, закончив рейс, матросы возвращались домой
пешком, проводя время в веселье, отдыхе и транжирстве.

Итак, речной флот плавал главным образом вниз по Луаре. В то же
время совершались и сотни рейсов вверх по течению. Из них, по-
видимому, около пятидесяти в год доходили до Роанна, в то время как
вниз с верховьев Луары и Алье следовало несколько тысяч судов в год.
В 1789 году добросовестный географ Ж.-А. Дюлор ^ упоминал о сто-
ящих у роаннской пристани судах с <огромными> развернутыми пару-
сами, <груженных товарами из Нанта и иных городов по берегам
Луары, которые затем на подводах возят до Лиона>. В дополнение
к парусу эти суда использовали и ручную тягу, двигались чрезвычайно
медленно, часто даже останавливаясь в ожидании попутного ветра.
В итоге колониальные товары <на сих открытых судах дольше подни-
маются на 100 лье по реке, нежели они доставлялись из Америки во
Францию>, и потому сильно рискуют попортиться в дороге, как утверж-
дал некий Сенсон из Орлеана, ратовавший за то, чтобы на Луаре, как
и на Роне, суда тянули не вручную, а с помощью тяглового скота. Но
это решительно невозможно - объясняет пространная докладная запис-

III. Город: что это такое? 189

ка, служившая ответом на записку Сенсона. Серьезные препятствия не
дают лошадям идти вдоль берега Луары: над рекой почти всюду
возвышаются дамбы, местами круто обрывающиеся на 5-6 метров,
а сходы к воде слишком редки и недостаточно широки - люди еще
могут осторожно по ним пройти, а лошади нет ^.

В бурлаки нанимались крестьяне с берегов Луары. Некоторые из
них поступали также и в помощники судовым командам, но настоящие
речники составляли обособленный, замкнутый в себе мирок, как это
характерно для узких социальных групп в дореволюционной Франции.
Поэтому для деревенских у них были наготове целые потоки брани -
<навозники>, <головотяпы>, <грязнозадые>... Оскорбленные не остава-
лись в долгу, обзывая своих обидчиков <заячьими душами>, <рыбьей
холерой>, <речными засранцами> "". Что это такое - классовая борьба
или же состязание горлопанов?

Во всяком случае, многочисленные иски, подававшиеся роаннскому
бальи "*, ясно показывают необузданность матросских нравов. Речь
идет, правда, о мелких инцидентах - побоях, ранениях, оскорблени-
ях,- но уж очень большую роль в них играют люди с <речки>. Они
были способны и на бунт против гражданских властей, чтобы, как
сказано в одном сравнительно позднем тексте "'", <отразить силу силой>.
Вполне возможно также, что они, сверх того, были еще и <лживы, не
держали слова, обманывали без зазрения совести>. Обо всем этом
предупреждали страсбургского путешественника Эли Бракенхофера:
речники обступают проезжающего и всячески морочат ему голову,
с ними лучше обо всем точно уславливаться вперед - и о харчах,
и о вине, и об остановках во время плавания по реке, и о том, чтобы на
борту находился сам судохозяин. Золотое правило - платить только
в конце пути... Однако в итоге Эли Бракенхофер, наняв по совету
роаннских купцов судно, на котором за год до того ездил Людовик XIII,
признает: <Нам не пришлось заметить у наших корабельщиков каких-
либо пороков, ибо вели они себя с нами исправно и честно> ^°.

Кстати, можно предположить, что путешественники спешили в Ро-
анн нс столько затем, чтобы быстрее добраться до Парижа (выигрыш
тут сомнителен: в 1737 году почтовая карета доезжала из Лиона
до Парижа за пять дней, меж тем как луарская <кабана> только
от Роанна до Орлеана плыла целых три дня, да и то в хорошую
погоду) ^", сколько стремясь избежать утомительной езды верхом или
в карете. На специально строившихся для них легких судах - так
называемых <кабанах>, поскольку на палубе у них сооружались,
как мы бы сейчас сказали, <кабины>,- путешественники плавали

190 Глава вторая. Населенные пункты

с относительным комфортом. Во всяком случае, таким способом пе-
редвижения не пренебрегали сильные мира сего. В 1447 году, когда
король Рене ^ поднимался по Луаре из Анже в Роанн, направляясь
в свое графство Прованс, по реке тянулась <длинная вереница лодок,
накрытых навесами, украшенных флагами и везших на своем борту
принцев и придворных, а равно ковры, посуду, сундуки с имуществом>.
В 1481 году <его бренное тело тайно было отправлено в последний
путь в обратном направлении, от Роанна до Пон-де-Се и ниже по
реке, чтобы завершить плавание в добром его городе Анже> "". Среди
других знаменитых путешественников - Людовик XI в 1476 году,
ехавший из Ле-Пюи; Франциск Паулаиский в 1482-м; Карл VIII
в 1490-м; Людовик XII в 1498-м "**', маркиз де Салюс в 1539-м (чтобы
скрасить себе плавание, он взял с собой на борт <ватагу скрипачей>) "^
Генрих III и Екатерина Медичи - летом 1584-го; Карл-Эммануил
Савойский в 1599-м "'; Генрих IV, возвращавшийся в январе 1601
года в Париж с театра военных действий против Савойи. А также
Людовик XIII, Ришелье, госпожа де Севинье...

Как пассажирские, так и грузовые перевозки продолжали разви-
ваться в XVIII веке. Прежде всего, жажду охочего до пития Парижа

ИЗМЕНЕНИЕ СОЦИОПРОФЕССИОНАЛЬНОГО СОСТАВА
НАСЕЛЕНИЯ РОАННА

Наряду с общим ростом населения необходимо отметить следу-
ющие особенности: мощный подъем третичного сектора экономики
и численный рост буржуазии; резкое сокращение занятых в сель-
ском хозяйстве; относительное снижение числа речников (соответст-
вующее некоторому уменьшению речных перевозок); постоянный
рост числа занятых в сухопутных перевозках; заметный рост ремес-
ленных профессий (в частности, строительных); наконец, значи-
тельное увеличение числа поденщиков, составивших в 1810 г. са-
мую крупную социальную группу,- признак пролетаризации про-
стонародья, идущей параллельно с обогащением высших классов.

Подписи под диаграммами. Левая колонка (сверху вниз): Судейс-
кие, люди свободных профессий. Буржуа, рантье, землевладельцы.
Торговцы и купцы. Ремесла, связанные с продовольственным снаб-
жением. Текстильные ремесла, в том числе ткацкие и красильные.
Кожевенные ремесла. Прочие профессии.

Правая колонка (сверху вниз): Ремесла, связанные с судоход-
ством по Луаре. Бочары. Сельскохозяйственные профессии. Стро-
ительные ремесла. Ремесла, связанные с сухопутными перевозками.
Поденщики.

192 Глава вторая. Населенные пункты

стали утолять виноградари роаннского <склона> и гор Божоле, откуда
ежегодно вывозилось соответственно до 30 000 и 50 000 гектолитров
вина. Не все эти бочки везли через Роанн: вино из Божоле и из
Бургундии грузили на суда также и в Пуйи-су-Шарлье, Десизе, Дигу-
эне и даже прямо в деревнях и городках по берегам Луары, каждый из
которых имел <порт>, то есть просто маленькую пристань. Но, бесспор-
но, львиная доля этих перевозок приходилась на Роанн.

Вторым, решающим стимулом к развитию явилось с 1728 года
продление судоходства по Луаре от Роанна до Сен-Рамбера, что позво-
лило включить в хозяйственный оборот ущелья, пробитые Луарой
сквозь Нелизское плато. Тем самым осуществились давние проекты,
первый из которых восходил к 1572 году, и пришли к своему заверше-
нию многолетние работы под руководством некоего Пьера де Лагардет-
та, за которым, как можно понять, стояло целое акционерное общество,
выделившее для спрямления русла значительные капиталы - на вы-
куп у хозяина преграждавшей узкое ущелье мельницы, на плату дюжи-
не других мельников, чтобы они оставили на реке пригодные для судов
каналы, на удаление опасных подводных камней и коряг... В общем,
работа была трудная, долгая, рискованная. Постановление Королев-
ского совета, разрешавшее работы, датировано 2 мая 1702 года, а сами
работы <были приняты как должным образом исполненные лишь
в 1725 году> "*". В принципе подрядчик должен был продолжить обуст-
ройство речного русла еще выше Сен-Рамбера, до Монистроля. Но Пьер
де Лагардетт, обоснованно или нет, не стал выполнять эту часть своего
подряда, сославшись на невыполнимость такой работы. Деловые люди
во множестве заявляли претензии, предлагали собственные услуги,
устроили настоящую кампанию за продолжение работ. К примеру,
сен-рамберские кораблестроители, обуреваемые праведным гневом, за-
думали соорудить в Монистроле два судна; одно из них было унесено
мощным паводком, зато второе 14 мая 1756 года благополучно до-
бралось до пристани Сен-Рамбера, доказав - увы, напрасно,- что
такое вполне осуществимо.

Вернемся, однако, к интересующей нас проблеме. Удлинение судо-
ходного участка реки вверх от Роанна до Сен-Рамбера преследовало по
меньшей мере две цели. Прежде всего это разработка еще девственных
в ту пору лесов вокруг Сен-Рамбера, позволившая создать у этой
маленькой пристани центр кораблестроения, в скором времени заня-
вший почти монопольное положение в сооружении лодок для плавания
по всей Луаре. Каждый год здесь спускали на воду не менее тысячи
судов, а в дальнейшем еще больше: накануне Революции - 1 500 (если

Ill, Город: что это такое? 193

только мои расчеты достаточно точны), а к 1822 году, согласно молодо-
му историку Дени Люийя ^",- около 2 800. Эти корабли шли в Роанн
иногда порожняком, иногда с грузом леса или же - все чаще и чаще -
каменного угля. Уголь на подводах или во вьюках доставляли из
сент-этьеннского бассейна к маленькой пристани Сен-Жюст, располагав-
шейся ниже сен-рамберского моста, откуда и начиналось движение
судов. По прибытии в Роанн каждый корабль, с грузом или без груза,
платил 400 ливров пошлины; компания судоподрядчиков перегородила
там реку рядом вбитых в дно кольев, а проход для судов был перекрыт
цепью.

<Сапиньеры> брали на борт максимум 15 тонн угля; по прибытии
в Роанн их укрепляли под дополнительную нагрузку, доходившую до
20 тонн. От всех этих перевалок город получал дополнительный доход.
По мерам того времени, грузооборот вина и каменного угля был ог-
ромен - более 2 000 кораблей в год, то есть около 40 000 тонн ^"', уголь,
требовавшийся прежде всего для Севрской мануфактуры, доставлялся
в Париж по Бриарскому каналу.

Капитализм и феодализм. Но не следует представлять себе Роанн
в XVIII или начале XIX века чрезвычайно процветающим городом. Он
по-прежнему оставался невелик - в 1800 году 6 992 жителя, плюс 810
человек в примыкавшей к нему коммуне Париньи "°. Не будучи окру-
жен стеной - что показательно, хотя и не составляет решающего
признака,- он в силу этого, как писал Ж.-А. Дюлор в 1789 году "', <не
имеет звания города, его до сих пор называют городком, хотя и прибав-
ляют, что это красивейший городок во Франции>.

Действительно, занимая господствующее положение на одном из
главных транспортных путей всей страны, Роанн тем не менее
не был крупным деловым центром. Как и в любом городе, в нем
имелся широкий спектр различных ремесел; имелись адвокаты, врачи,
купцы, торговавшие разными товарами; имелись даже крупные не-
гоцианты, чьи состояния можно оценить по посмертным описям
имущества, а к 1700 году - также и десяток коммерческих агентов,
которые, правда, довольствовались тем, что получали товары от
лионских фирм и отправляли их, как правило, в Париж "'". Наконец,
жили в нем и несколько высокопоставленных лиц, облеченных по-
четными должностями, но державшихся несколько в стороне от
городской жизни. Должности эшевенов, учрежденные и продававшиеся
королем наряду с уже имевшимися должностями консулов (1657),

7 Ф. Бродель

194 Глава вторая. Населенные пункты

совершенно не привлекали богатых людей. Быть может, потому в городе
и было столь дурное управление или даже вовсе никакого управления:
всюду грязь, улицы скверно вымощены и вечно требуют починки?
А может быть, в этом он всего лишь походил на большинство городов
своего времени?

Историку, вглядывающемуся в прошлое, естественно обратить свое
внимание на транспортный сектор хозяйства. В принципе, именно в этом
секторе должны были бы сосредоточиваться богатства и возникать новые
капиталистические отношения. Однако даже и в этом сердце деловой
активности города не встречается блестящих коммерческих удач. Экономи-
ческий подъем кое в чем изменил жизнь корабельных плотников и речни-
ков. Здесь понемногу развивался примитивный капитализм. Так, возникло
различие между судохозяевами и купцами-корабельщиками: первые сами
трудились на борту своих судов вместе со своими компаньонами, вторые же
владели несколькими судами с наемным экипажем. Благодаря экономичес-
кому оживлению XVIII века стали постепенно появляться транспортные
предприятия, приносившие доход мелким капиталистам: образцовым
примером может служить разбогатевшее семейство Берри-Лабарр, владе-
вшее судами и верфями. В 1765 году Пьер Берри-Лабарр и еще несколько
менее крупных хозяев были теми <негоциантами, что осуществляли почти
всю возможную коммерцию> между Сен-Рамбером и Роанном "'. Следует
ли понимать здесь под <коммерцией> также и закупки каменного угля
(основного груза на этом участке реки) или же только его транспортировку?

И в том и в другом случае подобная монополия значила немало. Не
случайно упоминаемый в тех же бумагах вексель был выдан именно
в кругу этого могущественного семейства. Однако успех и могущество
вызывают к себе вражду и противодействие. 25 сентября 1752 года
мелкие судохозяева захватили груженные углем суда фирмы и изъяви-
ли намерение сами вести их до самого Парижа. Мелкое, но показатель-
ное происшествие "*. Берри-Лабарры не имели полной свободы рук
и сталкивались с сильными конкурентами. Кроме того, даже при отсут-
ствии точных цифр невозможно отделаться от впечатления, что капита-
листы, появлявшиеся в среде речников, были не очень-то богаты.
Действительно, до Революции деятельность в сфере транспорта никогда
не приносила высоких прибылей "'. Если здесь и сколачивались очень
крупные состояния, то их следует искать на другом социальном уровне.

По сравнению с корабельными предпринимателями более бесспор-
ным капиталистом выглядит плохо нам известный Пьер де Лагардетт.
Его предприятие с самого начала основывалось на крупных капиталах
порядка 500 000 ливров, предоставленных значительной группой креди-

III. Город: что это такое? 195

торов (в 1792 году, когда пришла пора ликвидации и имущественных
претензий, их набралось сорок). Кроме того, ежегодные расходы на
обустройство реки (включая необходимую расстановку бакенов) превы-
шали 4 000 ливров, да и для взыскания пошлинных выплат требовался
довольно многочисленный персонал. Выплаты же эти колебались вок-
руг цифры в 50 000 ливров в год - скромный доход по сравнению
с вложенным капиталом, который в течение нескольких лет, пока
велись работы, и вовсе не приносил ничего. По оценочному и весьма
приблизительному расчету прибыль не должна была превышать 8%.
Однако нам неизвестны <секреты> этого предприятия, которое, по-види-
мому, имело немало ответвлений. Сохранились, например, документы,
согласно которым сьер Верной, <помощник уполномоченного Лионского
интендантства>, в ноябре 1765 года состоял в числе владельцев <нового
судоходства>, то есть был, видимо, одним из акционеров. Или еще более
ценный факт: Пьер де Лагардетт был не просто рантье, жившим на
доходы от пошлин,- он закупал каменный уголь у ворот Сент-Этьенна
и доставлял его на судах в Роанн - между прочим, нарушая тем самым
установление, по которому весь уголь, добытый в радиусе двух лье от
стен Сент-Этьенна, принадлежал этому городу "'.

Таким образом, <новое судоходство>, имевшее больший размах, чем
кажется на первый взгляд, представляло собой процветающее многопро-
фильное предприятие, и можно понять, почему Лагардетт и его ком-
паньоны не стали заниматься еще и дорогостоящим и рискованным
обустройством речного отрезка Монистроль - Сен-Рамбер. Пожалуй,
лучшим доказательством их могущества может служить победа, одер-
жанная ими (как раз по поводу остановки речных работ) над далеко не
последним человеком в провинции - Пьером де Ривасом ^".

В прошлом один из акционеров бретонских рудников (чья отдача
к тому времени сильно снизилась), он поселился в Фирмини и решил
заняться перевозкой угля из своих шахт на судах через Монистроль.
Отсюда и возник конфликт между ним и обществом нового судоходства,
за разрешением которого Ривас обратился в Королевский совет. Он
обвинил общество в уклонении от своих обязательств под надуманными
предлогами. Сменявшиеся эксперты один за другим писали свои заклю-
чения - с явным пристрастием в пользу Лагардетта. Ривасу так и не
удалось доказать свою правоту, несмотря на два довода, говорившие
в его пользу: возросшую производительность угольных шахт, а также
лесозаготовки в обширных, прежде не использовавшихся массивах вок-
руг Монистроля, способных заменить для нужд кораблестроения ис-
тощенные пятидесятилетней массовой разработкой леса Сен-Рамбера,

196 Глава вторая. Населенные пункты

способных также и предоставить крупномерный лес, который требовал-
ся для королевского морского флота и который можно было бы сплав-
лять по реке до Нанта. Ривас потерпел поражение, несмотря на все свои
старания и на свой предприимчивый ум: показательно, что для откачки
воды из шахты в Фирмини он устроил машину, которой весьма гордил-
ся,- то был, по сути, паровой насос английской системы Ньюкомена '"*,
хотя и упрощенной конструкции. Для 1759 года это выдающееся до-
стижение!

Следует ли считать крупным предприятием речной извоз между
Роанном и Нантом и Роанном и Парижем, учрежденный в 1679 году ^"
в пользу герцога де ла Фейяда и почти сразу же отданный им на откуп?
Этот речной извоз не пользовался никакой монополией, но ведь часто
кто сильный - тот и прав, а потому при каждом отправлении его судов
из Роанна, два раза в неделю, они бессовестно оттягивали на себя
пассажиров и товары, сколько только могли загрузить, а конкурентов из
числа обычных перевозчиков устраняли самыми беспардонными при-
емами. Однако раздражение и враждебность со стороны пострадавших
оказались столь сильны, что в 1697 году извозу пришлось выйти из
игры. Однако в 1736-м эту привилегию вновь взял в откуп Александр
Ивон, владевший помимо того еще Бриарским каналом и состязавшийся
с хозяевами речного извоза из Монтаржи и Немура. Для нас эта битва
трех каналов - Бриарского, Орлеанского и Лузнского - не представ-
ляет прямого интереса, но она показывает, с каким размахом действовал
Александр Ивон, а он, отметим, не был роаннцем.

В целом Роанн и Роаннэ в XVIII веке, с приходом новейшего
капитализма, делавшего тогда еще первые свои шаги, изменились очень
мало. Чтобы убедиться, что роаннцы по-прежнему жили по старинке,
достаточно проследить, как вел себя герцог де ла Фейяд, сделавшись
в 1666 году герцогом де Роаннэ. С этим титулом он получил в свои руки
целый ряд поместий, прав и привилегий, которые в полной мере и ис-
пользовал для получения выгоды и упрочения своей власти. Показате-
льно, что ему удалось не только сохранить, но и укрепить эти права,
вновь восстановить в прежней силе некоторые давно уже не действова-
вшие прерогативы. Так, в самом Роанне он имел право взимать пор-
товый сбор и сбор за переправу через Луару (сумма откупа за них
составляла 5 350 ливров), <зерновой сбор> (с каждой продажи зерна на
городском рынке), канцелярский сбор в суде бальи и даже тюремный
сбор; а кроме того, ему причиталась четверть церковной десятины, он
мог продавать в городе свое вино на месяц раньше остальных, все
жители были обязаны молоть зерно на его мельницах... В одном лье от

III. Город: что это такое? 197

Роанна он владел замком Буази с прилегающими землями, фермами,
семью или восемью рыбными прудами. Плюс к тому - общественными
давильнями, где деревенские виноделы должны были давить свой вино-
град. Таков лишь вкратце нескончаемый перечень привилегий, подроб-
ности которого всплывали на поверхность, когда герцог или его доверен-
ные лица начинали их заявлять, применять, отстаивать. Так было
в 1705-1706 годах, когда они тягались с городскими агентами-посред-
никами или же когда они, дабы восстановить свою привилегию на
общественные мельницы, построили или выкупили несколько мельниц.
Их безудержный напор проливает яркий свет на положение дел в Роан-
нэ: феодализм здесь отлично уживался с капитализмом ^°.

Внутреннее устройство города. Есть одна весьма кстати появившая-
ся работа ^', где сделана попытка социопрофессиональной переписи
населения небольшого города в канун Революции (см. диаграммы на
с. 191), дающая нам обильную пищу для размышлений. Если разделить
население города по трем секторам экономики - первичному, вторич-
ному и третичному,- то получаются, округленно, следующие цифры:
13,5, 54, 20,5% (сумма не достигает 100%, что связано с невозможностью
провести исчерпывающую перепись). Но за цифрами этими скрывается
любопытная структура:

1. В <третичный> сектор включается класс государственных и су-
дейских чиновников, который здесь и преобладает; купцы и трактир-
щики составляют всего 7% от общего количества.

2. Огромное большинство, 54%, составляют ремесленники - из них
19% речники.

3. Первичный сектор, в который включены также и поденщики,
охватывает лишь 7% землепашцев и виноградарей. Это, видимо, до-
казывает, что Роанн был существенно, даже весьма сильно, отделен от
своих окрестностей с их сельскохозяйственным укладом. Почему так -
вопрос непростой. Вызвано ли это поздним развитием города? Или же
дело в постоянном оттоке рабочей силы в сферу ремесел, связанных
с речным да и сухопутным транспортом? Как бы то ни было, на
значительной части окружавших город земель безусловно преобладали
привилегированные землевладельцы. Роанн был не из тех городов,
которые, подобно Мюлузу, отказывались вкладывать капитал в близ-
лежащие земли.

4. И последнее: накануне Революции в городе отчетливо прослежи-
вается специализация кварталов. Ремесленники и поденщики селились

198 Глава вторая. Населенные пункты

главным образом на севере, в районе Казарм, а также по южным
и западным окраинам - в нижнем городе и в портовых кварталах;
привилегированные классы жили в промежутке между верхним и ниж-
ним городом; купцы, посредники и речники-занимали Роаннский остров.
Структура города приспосабливалась к структуре его промыслов "".

В XIX и XX веках. В нашем кратком очерке старинных промыслов
Роанна и Роаннэ многое, разумеется, отсутствует, особенно то, что
касается соотношения между деревней и городом. Конечно, можно было
бы пойти гораздо дальше, обратившись к многочисленным ученым
трудам, к до сих пор не обследованным документам. Но была ли в том
необходимость в пределах данного труда?

Чтобы окончательно охарактеризовать феномен Роанна, было бы
полезнее коротко взглянуть, что сталось с городом и его областью после
исчезновения старинного речного сообщения ^, то есть либо с 1838 года,
когда был проложен до конца обводный канал Луары, впоследствии
еще долго исправно служивший Роанну (ныне его эксплуатация пере-
живает неуклонный и катастрофически глубокий упадок), либо с 1858-
го, когда постройка железнодорожного моста позволила включить город
в общенациональную сеть железных дорог ^*.

В целом эти события не повредили благополучию Роанна. Он
остался крупным узлом коммуникаций, каким он оставался и раньше,
после открытия Живорского канала (1761), связавшего сент-этьеннский
бассейн с Роной, или же Центрального канала (1784-1790), ведущего из
Дигуэна к Соне. При этом население города быстро выросло. Ныне
в сильно расширившихся пределах городской агломерации Роанна про-
живает 100 000 человек или даже больше, что в десять с лишним раз
превышает его население в 1800 году. В XIX веке укрепилось и влияние
города на окружающую территорию. Правда, территория эта невелика;
соседние города-соперники, обступающие Роанн со всех сторон на рас-
стоянии примерно шестидесяти километров,- Сент-Этьенн, Лион, Ма-
кон, Мулен, Виши, Клермон-Ферран - не желают делиться с Роанном;
все они словно мощные межевые камни, которые нелегко передвинуть.
Зона влияния Роанна была не только невелика, но к тому же и бедна,
однако в XIX веке в ней появилось множество сельских мастерских.
Действительно, рабочая сила здесь стоила недорого, к вящей радости
лионских капиталистов, расширявших производство хлопчатобумаж-
ных и шелковых тканей, а равно и мелких предпринимателей из
роаннского края. К тому же у работников уже имелся опыт: ведь, как

III. Город: что это такое? 199

и во многих деревнях Франции, местные жители традиционно занима-
лись чесанием конопли. С приходом лета, <в пору, когда ее размачивают
и развешивают для просушки>, по всей равнине распространялся <гнус-
нейший запах> ^. Переход от пеньки к хлопку, <хлопчатке>, начав-
шийся уже в XVIII веке и в следующем столетии ускорившийся,
произошел сравнительно незаметно: человеческие пальцы уже были
натренированы заранее.

Конечно, здесь перед нами архаическая форма промышленности,
более или менее сходная с производством сукон во Флоренции и Тоскане
XIII века ^". Но и этой <прото-> или <преиндустрии> приходилось
нелегко. Конечно, соседство продовольственных рынков и сельских
мастерских обеспечивало удобный, здоровый или по крайней мере
сбалансированный образ жизни. Однако <хозяева>, обеспокоенные, а то
и просто перепуганные рабочими волнениями в мануфактурных горо-
дах, воздерживались от концентрации и механизации производства.
В этом им помогло и электричество, позволяющее распространять энер-
гию на большие расстояния, а вместе с нею широко разбрасывать
и мастерские. В результате модернизация осуществлялась с запоздани-
ем. К тому же и экономическая конъюнктура благоприятствовала ро-
аннским промыслам. В частности, из-за аннексии Мюлуза Германией
в 1871 году Роанн оказался крупнейшим во Франции производителем
хлопчатобумажного полотна, ярких цветных <виши>, так что с 1870 по
1890 год текстильная промышленность города пережила свой апогей.
Вскоре здесь появилось и трикотажное, <вязальное> производство,
и в нем Роанн быстро завоевал 2-е место во Франции после Труа.

Как ни странно, структурные кризисы начали намечаться в Роанне
лишь с 1955 года. В те годы стали рушиться целые отрасли его
традиционного хозяйства. Город был поражен, растерян. И все же
Роанн продолжал упорно сопротивляться, пользуясь своими админист-
ративными функциями, подъемом третичного сектора экономики, раз-
витием в самом городе и вблизи него металлургии, черпая бодрость
в воспоминаниях о недавних успехах. Сегодня он, как и вся Франция,
поражен общим кризисом в экономической, социальной, политической,
а также и духовной сфере. Никто не знает, что будет завтра. Но
некоторые проблемы уже очевидны.

В частности, снова встает извечный вопрос о роли города как
перевалочного пункта, актуальный еще в XIV веке. Все повторяется
заново: соперничают между собой три дороги с севера на юг - дорога
вдоль Алье через Клермон-Ферран, дорога из Бурбоннэ, через Роанн
и Тарар на Лион (то есть вдоль Луары), наконец, дорога вдоль Соны

200 Глава вторая. Населенные пункты

и Роны, которая в XX веке вырвалась вперед в своем развитии
и продолжает наращивать этот отрыв. Прибавим к этому пока еще
неясную судьбу рокадных дорог Нант - Лион и Бордо - Лион
(через Клермон-ферран), а также и конкуренцию крупнейших городов.
Чем кончится эта история, мы не знаем и с трудом можем предвидеть.
Впрочем, есть основания и на сей раз довериться жизненной силе
Роанна и роаннского края.

Лаваль, или Победный союз промышленности и внешней торговли.
Предоставив Роанн его собственной судьбе, я намеревался обратиться
к городу по другую сторону Центрального массива - Брив-ла-Гайярд.
Одновременно был бы случай рассказать и о Тюле, а затем об Юс-
селе - ибо Брив стоит как бы на первом этаже предгорий. Тюль - на
втором, <бокажном>, а Юссель, расположенный близ плато Миль-
ваш, - город горный. В конце концов я отказался от своего намере-
ния - в основном для краткости. Но также и потому, что Брив, как
указывает даже его прозвище <гайярд> - <веселый>, представлял со-
бой спокойный, почти беспроблемно тихий город, слишком уж уверен-
ный в себе, в прочности своей двойной крепостной стены, в постоянстве
доходов, без всяких усилий получаемых от дорог и от знаменитых
ярмарок, на которые в XVIII веке пригоняли до 5 000 голов скота зараз;
а также - в силу плодородия окрестных земель - слишком уверенный
в рентных доходах своих дворян и буржуа; наконец, еще в недавнем
прошлом слишком скованный цеховой дисциплиной своих ремеслен-
ников.

Поэтому я сразу перехожу к Лавалю, расположенному в труднопро-
ходимом краю Нижний Мен, на высоком правом берегу <прелестной
и мрачной> "^'' глубокой реки Майенн, книзу от переброшенного через
нее Старого моста, напротив двух замков - старого и нового. Это
старинный город, где будто нарочно сгрудились вместе замысловатые
памятники архитектуры, чтобы наблюдателю-историку пришлось при-
поминать все, что ему известно и неизвестно о средневековом и новоев-
ропейском искусстве. Как бы то ни было, Лаваль - чисто французский
город. В Италии города бывают краше; стоит им пожелать, и они
становятся ослепительно красивы. У нас же каждый город всецело
погружен в окружающую его сельскую среду, которая дает ему жизнь
и отчасти его объясняет. В старину во Франции роль деревни для
города была особенно важна.

Лаваль, где в XVII столетии насчитывалось уже около 10 000
жителей ^, возвышается в середине тесного речного бассейна - более

III. Город: что это такое? 201

богатого, или, точнее, менее бедного, чем окружающие края; в отличие
от них здесь встречаются известковые почвы, на которых уже очень
рано появились печи для обжига извести.

Город стоит на границе Бретани, которая в старину была страной
<вольносола> (освобожденной от соляного налога), отчего на подступах
к ней веками процветала контрабанда соли - ее переправляли через
<непроходимые дебри, где леса сменяются озерами>, где повсюду <гус-
тые заросли остролиста и дрока, в которых человека не разглядеть за
несколько шагов, а устланная мхом земля скрадывает любой звук>.
В пору вандейской войны это царство соляных контрабандистов само
собой стало царством шуанов. Да и как не быть контрабанде в здешнем
краю, образующем <словно полуостров между Нормандией и Брета-
нью - провинцией, которая считается заграницей?> - так защищал
его от упреков кюре из маленького прихода Ландиви "''". Конечно,
Лаваль не поддерживал регулярных сношений с находившимися вне
закона "" соляными контрабандистами, разве что в качестве погранич-
ного города был вынужден слишком часто, на свой взгляд, принимать
к себе на постой войсковые части и гарнизоны, каковые части и гар-
низоны почти все без исключения поставляли подкрепление контрабан-
дистам. У солдат и даже у господ офицеров прямо-таки вошло в обычай
не пренебрегать соблазном прибыльной соляной торговли. Несмотря на
вновь и вновь издававшиеся королевские ордонансы, грозившие за нее
суровой карой (например, в 1682 году - отправкой на галеры) "', они
предавались этому занятию чуть ли не в открытую. За 1693 год было
составлено двенадцать протоколов о вылазках небольших отрядов
в 20-70 вооруженных верховых: например, <солдаты первого кавале-
рийского полка силой отнимают лошадей у хлебопашцев и едут в Бре-
тань за контрабандной солью, чиня урон лучникам, следящим за сбором
соляного налога... и [даже] простым прохожим, если им покажется, что
те походят на солянщиков> """.

Даже тогда, когда эти воинские постои обходились без приключе-
ний, они были для города сущим кошмаром из-за проблем с расселением
и питанием. В 1693 году прибытие в Лаваль шести рот кавалерии
вызвало переполох в городе и в окрестностях. Откуда взять на такую
прорву людей и лошадей хлеба, сена, овса? Интендант Миромениль,
опасаясь народного недовольства, обратился к королю с прошением
взять на себя оплату части требуемых от местных общин поставок
фуража; в случае затруднений он даже предусматривал закупку овса
<на том берегу речки Луары>. Что же касается зерна, нехватки которого
постоянно опасались местные жители, то <ужас горожан увеличивало

202 Глава вторая. Населенные пункты

и то, что по соседству стояли еще девять батальонов, а это означало
потребность в 1 000 мешков муки ежемесячно. Волей-неволей придется,
заключает интендант, <открывать закрома в городе и деревне. Всякого
рода происшествия будут предупреждаться всеми разумными и возмож-
ными средствами>. Однако через несколько дней начались возмущения,
и интенданту пришлось все-таки разрешить насильственное изъятие
зерна ^"".

Волнение, поднявшееся в народе из-за проблем воинского провиан-
та, неудивительно: здешний обширный край, прорезанный быстрыми
речками и покрытый невысокими холмами, в основном сложен из
холодных почв, на которых ничего не растет само. <Многие земли дают
едва лишь четыре-пять урожаев за двенадцать лет; семь лет кряду они
уныло стоят под паром, зарастая дроком, который, как считается,
возвращает им плодородие. Пшеница родит очень мало; после дорото-
стоящей подготовки почвы урожай снимают всего лишь сам-третей или
сам-пят, и потому охотнее сеют тречиху, которая родит сам-ЗО, сам-60
и даже сторицей; ее зерно и идет в пищу народу, который не в состоянии
приобретать пшеницу и даже рожь [последняя сеялась чаще, чем пше-
ница], так как они всегда стоят весьма дорого> "\ О том же говорится
в докладе, направленном в Комитет общественного спасения: <В обыч-
ное время мы можем засевать лишь четверть или треть своих земель,

ныне же зачастую даже менее четверти - из-за нехватки рабочих
рук> "\ Оставалась еще такая культура, как каштан, но он не всегда
давал урожай. Наконец, можно было завозить зерно из Нанта по Луаре,
Мену и Майенну. О винограде и говорить не приходится: в лавальском
краю его посадки были ничтожно малы. Правда, еще с XV века
яблочные сады служили для выработки сидра, который в этих местах
предназначался не только для бедных. Но при плохом урожае, напри-
мер в 1741 году "\ он почти сравнивался по цене с вином, так что в доме
призрения предпочитали поить бедняков вином (хотя, следует признать,
и сильно разбавленным водой), нежели сидром. Разумеется, в Лаваль
доставлялось и настоящее вино из близлежащей провинции Анжу и из
окрестностей Орлеана, всего в год 2 000 бочек-пип (4-5 гектолитров
в каждой), что дает общий объем потребления 8-10 тысяч гектолитров;
по городу в среднем выходит довольно приличная величина - 10 000
гектолитров на 10 000 жителей; для города, где принято пить сидр или
же воду, это не так плохо.

В животноводстве почти отсутствовало овцеводство; зато было много
рогатого скота и местных низкорослых лошадок - на один плуг прихо-
дилось четыре вола или четыре таких лошадки. Кроме того, в лесу

Ill, Город: что это такое? 203

водилось несметное множество дичи - зайцев, кроликов, красных куро-
паток, вяхирей, коростелей, перепелов, бекасов...

В течение XVIII века положение сельского населения почти не
улучшилось. К III году Республики, говорится в одном докладе, карто-
фель <еще только делает первые шаги, потому что его выращивание
приносит успех лишь в огородах, на лучших землях либо на стер-
корированных [то бишь унавоженных) участках при больших расходах.
Он все еще настолько редок, что употребляется только в пищу людям>.
Также и искусственные луга еще только начинали создаваться; правда,
за последние двадцать лет их площадь утроилась, но при отсутствии
удобрений их устраивали только на лучших землях и <рыхлили засту-
пом>. В избытке заготавливались только лен и дрова. <Главное же
подспорье составляют нам яблоки [для сидра) и груши>,- заключает
автор доклада """.

Вообще в сельском хозяйстве дела шли неважно. Крестьянин был
и не мог не быть не кем иным, как издольщиком: <Большая часть наших
земель арендуется испольно, то есть землепашец берет себе половину
урожая за свой труд, вторую же половину отдает хозяину> "", причем
хозяин этот почти во всех случаях жил в городе.

Итак, земледелие не могло быть источником благополучия Лаваля.
Ну, а могли ли стать им дороги, разбегавшиеся из него по всем направле-
ниям - на Ренн, Анже, Ле-Ман (и далее на Париж или Орлеан), на
Майенн и Кан, а также на Алансон через труднопроходимые першерон-
ские холмы? Нет - ибо среди этих дорог не было ни одной хорошей.
Большая дорога Ле-Ман - Лаваль - Ренн открылась лишь в 1772 го-
ду. Местные же дороги, даже между соседними фермами, были от-
вратительны: <Ни одна часть Западной Франции не жила в то время
столь разобщенно, как Нижний Мен> "". До 1772 года путешественники,
начиная с госпожи де Севинье, предпочитали ездить через Анже и Нант.
<Передвигаться приходилось верхом, а порой и на спине носильщи-
ков> "°. Имелась, правда, река Майенн, судоходная вплоть до Лаваля
и даже еще выше. Однако ниже города ее перегораживали двадцать два
шлюза с множеством мельниц; мельницы, как и всюду, постоянно
мешали судоходству, а шлюзы часто ломались '*'.

Кроме того, если обвести вокруг города черту радиусом около 70 ки-
лометров, то, как и в Роанне, она коснется соперничающих, противо-
действующих городских центров, таких как Анже (в 73 километрах,
143 000 жителей по последней переписи), Ле-Ман (в 75 километрах,
155 000 жителей), Ренн (в 72 километрах, 205 000 жителей),-- сам же
Лаваль насчитывает ныне всего 54 500 человек.

204 Глава вторая. Населенные пункты

Учитывая все это, в пору удивиться не столько сегодняшнему
процветанию Лаваля, которому способствовали учреждение в городе
префектуры, развитие многоотраслевой промышленности, мелиорация
почвы, сделавшая этот регион весьма подходящим для животноводства,
сколько тому, как многого достиг город еще начиная с XVII века.

Чем же объясняются эти сравнительно ранние успехи? В первую
очередь тем, что Лаваль был окружен кольцом бедных, покорных
деревень и привлекал их обитателей, начиная с XVII века, своими тремя
базарными днями в неделю (вторник, четверг и суббота), а также пятью
ярмарками каждый год. К этому следует прибавить и другие ярмарки
(всего двадцать одну) ^, связанные с городом и происходившие в пре-
делах его фискального округа: четыре <в городке Балле, две в Грез-
ан-Буар, три в Суже, восемь в Монтезюре и четыре в Косее>. Лавальс-
кий административный округ в начале XIX века далеко не совпадал
с его прежним фискальным округом, но и в нем мы не без удивления
насчитываем шестьдесят семь ярмарок """. Это, конечно, <мясные ярмар-
ки>, на которых лавальский край продавал в соседние области крупный
рогатый скот и лошадей со своих пастбищ. Такая торговая активность
способствовала порядку и стабильности в делах; кстати, именно в эту
эпоху Лаваль расширил свою ярмарочную площадку, присоединив
к ней, с разрешения министерства ^, территорию и здание <монастыря
бывших бенедиктинцев>. Таким образом, Лаваль не мог не господ-
ствовать над своими окрестностями. О том же говорят и цифры: на 1831
год в городе насчитывалось 15 830 жителей, в прилегающем кантоне -
24 669, в Лавальском округе - 114 577 (то есть на город приходилось
13,8% населения всего округа).

И все же процветание Лаваля коренилось прежде всего в промыш-
ленности, связанной с дальними торговыми путями и крепнувшей благо-
даря нищете близлежащих деревень. По словам одного из историков ^,
<эта нищета как раз и служит поддержкой для мануфактур: нужда
заставляет несчастных назначать низкую цену за свой труд, в котором
они сами нуждаются>. Перед нами один из многочисленных регионов,
где недостаточные доходы крестьянства восполнялись сельским промы-
шленным производством на дому.

Судя по всему, начало этому процессу положило основание (в очень
давние времена - традиция датирует это событие, с внушающей неко-
торое недоверие точностью, 1298 годом) полотняной мануфактуры, кото-
рую якобы завели в городе фламандские мастера из свиты Беатрисы де
Гавр, супруги графа Лавальского Ги Девятого ""\ Нововведение попало
на благоприятную почву: на Нижнем Мене искони выращивали лен

III. Город: что это такое? 205

и коноплю, тогда как у местных овец редкая и слишком жесткая шерсть,
годная для выработки лишь грубых сукон.

Настоящего процветания полотняное производство в Лавале достиг-
ло лишь в XVII веке. Произошел бурный рывок, за дело взялись сразу
тысячи ткачей, а купцы стали стремительно богатеть. Это ускорение
было вызвано, без сомнений, открытием для европейской промышлен-
ности рынков Испанской Америки и Антильских островов. Даже те
суровые ткани, которые из Лаваля поставлялись в Труа, Бове, Кан,
Лион, Руан для отбелки, по большей части были тоже предназначены
для Нового Света. Для отправки своих товаров в Америку лавальские
негоцианты пользовались услугами носильщиков и возчиков, доставля-
вших товар в Сен-Мало или Нант, откуда он переправлялся главным
образом в Кадис - отправной пункт океанских караванов с припасами
для американских колоний. На обратном пути те же возчики привозили
в Лаваль древесину, доски, брусья, железо: ведь на Нижнем Мене
повсюду стояли кузницы и сталеплавильни. Так текстильное производ-
ство заодно способствовало превращению Лаваля в рынок железа.

К середине XVIII века <на лавальском рынке ежегодно продается за
звонкую монету 20-25 тысяч штук выделанного льняного полотна.
Каждая штука содержит не менее 100 локтей [лавальских] либо сурово-
го полотна, пригодного для отбелки, либо серого полотна, из которого
шьют куртки и подкладки. Вышеназванные небеленые полотна прода-
ются по цене от 26... до 100 су за локоть... Серые полотна продаются по
цене от 20 до 50 су за локоть. В Лавале этой торговлей занимаются
около двадцати пяти домов. Равным образом, с недавних пор здесь
изготовляются льняные и хлопчатые платки, такие же как в Шоле, но
лучшего качества> ^. Пересчитаем это на современные меры: получа-
ется, что продукция Лаваля составляла от двух до двух с половиной
миллионов метров, средней ценой около трех ливров, то есть общий
объем оборота - шесть-семь миллионов ливров. Причем, в противопо-
ложность другим текстильным производствам во Франции, таким как
выработка ле-манской шерстяной кисеи, лавальское ткачество вплоть до
Французской революции неизменно переживало рост ^.

Зримым подтверждением этой деловой активности, вызывавшей
подъем всего города и соседних деревень и городков, служил новый
крытый рынок, сооруженный на Гасте в 1732 году. Продавцы тканей
сходились там каждую субботу, держа на плече штуку полотна; покупа-
тель, встав на скамейку, разворачивал ее, разглядывал вблизи; сделав
же покупку, он передавал ее <отбельщику>. Отбельные мастерские во
множестве стояли вокруг города, на правом берегу Майенна или же

206 Глава вторая. Населенные пункты

вдоль речки Жуанн, рядом с лугами, что придают полотну <дивную
белизну> ^". Хозяева их нередко были также и купцами, негоциантами;
закупив полотно за свой счет, они отбеливали его и затем перепрода-
вали. Занимались они также и посредничеством за 6-8"/а комиссионных
для купцов из разных французских городов ^°.

Беря на себя окончательную отделку тканей (в данном случае
отбелку полотна, в других городах - валяние и окраску шерстяных
сукон), купцы тем самым получали средство контролировать рынок;
в то же время, оставляя себе наиболее выгодные операции, они получа-
ли в свою пользу последнюю прибавленную стоимость плюс значитель-
ные прибыли от перепродажи. Лавальские негоцианты поддерживали
связь с негоциантами из крупных городов Франции, и они шли на любой
риск, рассчитывая на устойчиво высокую прибыль от заморской торгов-
ли. Братьев, сыновей или кузенов они без колебаний посылали своими
представителями в Байонну, Кадис, Пор-Сент-Мари, Лиссабон (земле-
трясение, разрушившее этот город в 1755 году, нанесло им ущерб
в 300 000 ливров) ^", в Канаду, на Мартинику, в Сан-Доминго, даже
в Гвинею ^. Объединяясь по нескольку человек в компанию, они
организовывали рискованные рейсы кораблей с товарами и наличными
капиталами из Сен-Мало для торговли на американских островах или
в Южном море (во время войны за испанское наследство); для той же
цели они использовали и корабли Дюге-Труэна во время его каратель-
ной экспедиции в Рио-де-Жанейро в 1711 году ^". Они также приоб-
ретали акции французской Вест-Индской компании, позднее участвова-
ли в безудержных спекуляциях на акциях Миссисипской компании.
Время от времени случались банкротства - впрочем, довольно редкие,
ибо эти рисковые люди, можно сказать, не теряли голову.

Но к чему долго рассказывать об этих негоциантах, похожих. на
множество других негоциантов во Франции и по всей Европе, составля-
вших верхушку капитализма, а тем самым и всей общественной жизни?
Они и так непременно оказываются на авансцене, и не составляет труда
проследить за ними в домашней и деловой обстановке - как они вместе
с женами ездят верхом в свои загородные дома или же в базарный день
ждут визита своих арендаторов, приезжающих за распоряжениями и до-
ставляющих провизию для городского дома хозяев, как в хозяйских
амбарах и погребах накапливаются пшеница, рожь, гречиха, солонина,
фрукты, дрова... Очень рано эти люди начинали приобретать себе
и должности, а еще охотнее - имения, причем не стояли за ценой "\
Деньги отворяют любую дверь, и юноши и девушки из их семей
проникали в ряды дворянства.

III. Город: что это такое? 207

Однако в Лавале, в отличие от других городов, почти все привилеги-
рованные буржуа, титулованные или нет, сохраняли верность торговле.
Все эти Леклерки, Маре, Гитте, Берсе, Делапорты, Бюссоны, Дюш-
мены, Ренюссоны, Пишо и т. д., именовавшиеся, независимо от наличия
титула, по названию принадлежавших им имений (Пишо де ла Гравери,
Гитте де ла Уллери, Берсе де ла Купельер...), жили достаточно скромно.
В их все еще патриархальных семействах было принято помогать друг
другу, в том числе, ради спасения семейной чести, ручаться друг за
друга при банкротстве. В XVIII веке они украшали и перестраивали
<по-современному>, делали более комфортабельными свои дома в сердце
старого города, но сами одевались скромно, держали мало слуг ^",
а один врач, переехавший в Лаваль в конце XVIII века, отмечает, что
и богатые и бедные здесь обходятся простой пищей - очень много супа
с капустой и луком, мало мяса; рабочие пьют воду и <по особому
случаю> сидр, богачи, как правило, сидр. Кутежи с вином устраиваются
только на <торжественных трапезах> ^".

При этом все господствующие позиции в городе занимала небольшая
группа негоциантов. Иначе и не могло быть, ибо в силу специфической
организации труда в городе и его окрестностях они оказывались крае-
угольным камнем всего общественного здания и получали выгоду от
резкого социального неравенства. Как поясняет наблюдатель конца
XVII века "\ лавальская коммерция держится на <трех разрядах лю-
дей>: тридцати оптовых купцах, хозяевах торговли; пятистах хозяевах
ткацких мастерских, закупающих пряжу и использующих чужой труд;
наконец, пяти с лишним тысячах рабочих, <самый богатый из которых
не имеет и на 100 ливров движимого имущества>. На самом деле спектр
социальных положений шире такой классификации. Число хозяев и ра-
ботников в Лавале в принципе не ограничивалось никакими корпора-
тивными правилами: всякий мог принести свою работу на рынок и сове-
ршенно свободно ее продать. Однако существовала и целая система
иерархических отношений: от богатого текстильщика, имевшего неско-
лько ткацких станков, а порой и отбелочную мастерскую, приобрета-
вшего сырье за наличный расчет, а затем продававшего продукцию
своих работников, до простого ткача, работавшего в своей мастерской
с одним-двумя товарищами, спешившего сбыть продукцию, чтобы снова
закупить сырья, и постоянно зависевшего от торговцев пряжей, <кото-
рых зовут раками, потому что они так и сосут и поедом едят нужда-
ющихся ткачей>; от сравнительно благополучного работника, имевшего
собственный инструмент и трудившегося вместе с женой и детьми
примерно в тех же условиях, что и хозяева мелких мастерских, до

208 Глава вторая. Населенные пункты

рабочего, продававшего свой труд за заработную плату и чаще всего
работавшего у себя на дому половину дня, поскольку одновременно он
еще и крестьянствовал. Во всех менских деревнях, на всех фермах
практиковался надомный труд. В подобных условиях попытка тек-
стильщиков в 1732 году изменить традиционные правила торговли
в построенном в тот год крытом рынке была, конечно же, заранее
обречена на неудачу. То, что происходило в Лавале, происходило
и в других местах - повсюду, где сплоченной группе городских купцов
противостояла раздробленная масса доиндустриального ремесленниче-
ства, в большинстве своем жившего на селе или на городских окраинах
(в Лавале это квартал Коконьер). Так было в Реймсе и Руане, в Амьене
и Ле-Мане - городе по соседству с Лавалем, где с конца XVII века
занимались выделкой легкой шерстяной ткани - муслина.

Лаваль, окруженный бедными деревнями, представляет собой хоро-
ший пример структурной организации, зависящей от торговли с даль-
ними странами, которая одновременно и обогащает его, и обременяет.
Кто даст ткачу нужные ему деньги для покупки льна на рынке в Кране
(там продавалась пряжа лучшего качества)? ^ Кто предоставит необ-
ходимые кредиты на длительный период денежного оборота, неизбеж-
ный при дальней торговле? Кто вложит капитал, потребный для от-
белочной мастерской? А если случится кризис сбыта - что иногда
и случалось,- то стопорится вся система, но самый тяжкий удар падает
на оставшегося без работы ткача.

Лавальская промышленность процветала до конца XVIII века.
С этой поры она начала серьезно страдать от конкурентов из далекой
Силезии, которые ткали полотно из превосходного польского льна,
используя столь же непритязательную и столь же сильно эксплуатиру-
емую рабочую силу, что и на Нижнем Мене, но еще ниже оплачива-
емую. И подавно плохо стало в годы Французской революции, когда
почти полностью закрылись внешние рынки Нового Света, не говоря
уже о таких катастрофических бедствиях, как вандейская война... Так
старинное благосостояние Лаваля, вдали возникнув, вдали и погибло,
его звезда временно затмилась.

Кок; город-образец или, скорее, опытный экземпляр. Кан - город
крупный, но все же второстепенный. Его давно уже опережают Париж,
Руан, Нант, Бордо, Марсель, Лион, Лилль, Страсбург, Тулуза и некото-
рые другие. Тем не менее в 1695 году он насчитывал 26 500 жителей
(цифра более чем солидная); в 1753-м - 32 000 (за три года до того,

III. Город: что это такое? 209

чтобы дать ему вздохнуть свободнее, пришлось снести его крепостные
стены); в 1775-м - 40 858, но в 1793-м - 34 996, ибо население со-
кратилось в первые годы революции ^".

Как бы то ни было, Кан, расположенный посреди плодородных
земель, давал средства к жизни многочисленным ремесленникам, а по-
зднее славился и рядом промышленных отраслей; в нем был порт - на
Орне, в пятнадцати километрах от впадения этой небольшой реки
в море, в том самом месте, где с нею сливается речка Одон и еще
ощущается морской прилив. Но потом Орн заилился, и в XVII веке
морские перевозки через Кан почти прекратились, в город заходили
разве что 200-тонные каботажные суда, да и то лишь при высоком
приливе в пору равноденствия. Обычно же канский порт принимал
только речные шаланды водоизмещением 30-50 тонн, которые, бы-
вало, доходили отсюда до низовьев Сены """. Морские сообщения через
город вновь оживились лишь с открытием Орнского обводного канала,
вступившего в строй в 1857 году "".

Несмотря на свои относительно скромные размеры, а отчасти имен-
но благодаря им, Кан, подробно описанный во внушительной моногра-
фии Жана-Клода Перро "", открывает интереснейшие перспективы для
исследования общей истории урбанизма. Выбранный нами период -
XVIII век - также удобен возможностью вести наблюдения вдоль
линии водораздела, так как город в это время еще не вполне освободился
от наследия прошлых веков, но уже подчинился условиям нового
исторического выбора. Замедленное развитие данного города - еще
одно преимущество для нас: такая медлительность благоприятствует
наблюдениям как нашим, так и современников. Вот почему я озагла-
вил настоящий раздел <Кан: город-образец или скорее опытный эк-
земпляр>.

Нас не должно удивить, что вокруг Кана развивались вполне
классические, по концепции Тюнена, кольца^- экономические зоны,
располагающиеся концентрическими ореолами. Такое членение приго-
родного пространства объясняется потребностями города; они обслужи-
ваются разноудаленными от города районами, которые, однако, в опи-
сываемую эпоху обязательно должны были располагаться недалеко от
него, учитывая затрудненность и медленность перевозок. Разумеется,
желудок Кана - не то что колоссальное чрево Парижа. Но даже и он
в главных чертах всецело обусловливал последовательное размещение
экономических зон вокруг столицы Нижней Нормандии '"'.

Первая из них, <огородная полоса>, начиналась с огородов и даже
лугов, расположенных еще intra muros; перешагивая через застроенные

Глава вторая. Населенные пункты

ОКРЕСТНОСТИ КАНА

Территория располагается между Ла-Маншем, рекой Селль
и рекой Див. Использовалась в основном для хлебопашества; на
юго-западе - бокажное земледелие; к югу и к востоку от Орна -
леса. Воспроизведено по книге: Perrot J.-C. Genese d'une ville
moderne. Caen au XVIII siecle.

Условные обозначения на карте. Редкие точки: Илистые почвы
на возвышеиностях. Частые точки: Лес. Горизонтальные штрихи:
Болотистые зоны.

участки, она распространялась на пригородную территорию и охваты-
вала около дюжины коммун, находившихся не дальше полутора лье от
города; площадь ее более 5 000 гектаров. Эта зона, значение которой
определялось ее близостью к городским рынкам, делилась на мини-
имения, хозяевам которых жилось совсем неплохо. Вполне нормально,
что в этой первой пригородной полосе большое место отводилось пше-
нице. Действительно, ежедневное потребление овощей в Кане было
невелико - 5 000 килограммов, а равно и потребление молока - 2 000
литров, то есть молоко составляло лишь вспомогательный элемент

III. Город: что это такое? 211

в структуре питания или же направлялось в аптеки для приготовления
лекарственных средств. Вот почему в эту зону - в принципе, согласно
Тюнену, исключительно огородно-молочную - проникала и пшеница,
царица всякой снеди.

Вторая зона, куда более широкая по сравнению с первой (66 700
гектаров), соответствует поясу плодородных, в ряде мест илистых почв,
которыми изобилуют окрестности Кана, и в ней почти абсолютную
монокультуру составляла пшеница; она ограничена рекой Сёлль на
западе, рекой Див на востоке, побережьем Ла-Манша на севере и лесом
Сенгле на юге. Это хлебный пояс, где применялся трехпольный сево-
оборот и конная тяга на полевых работах; лишь к юго-западу, например
в районе Донфрона, появлялись бокажи, а преобладающими куль-
турами становились ячмень, рожь и гречиха.

Дальше начиналась еще более обширная область пастбищ и ред-
колесья.

Таким образом, Кан был надежно, почти всегда в избытке обеспечен
зерном. Нехватки зерна не случалось практически никогда, даже в мало-
урожайные годы, так что у города не было нужды строить обществен-
ные закрома, которые в ту пору по всей Европе городские власти
постоянно держали заполненными. В 1771 году потребление зерна
находилось на уровне примерно 535 граммов на человека в день, что
составляет неплохой рацион, суммарный же объем по всему городу
получается 81 000 квинталов в год. В одиннадцати городках канского
фискального округа (объединявшего в общей сложности 131 коммуну)
поочередно действовали рынки сельскохозяйственных продуктов, от
которых в направлении города каждый день тянулась череда повозок
и двуколок. Снабжение Кана ^ редко давало сбои; однако такое все же
бывало в 1725, 1752, 1789, 1790 годах ^. Но в случае нехватки продово-
льствия городская власть без труда приобретала его на стороне; до-
статочно было обратиться в Гавр - по Ла-Маншу все время курсиро-
вали суда с голландским или английским зерном. Итак, город жил
вполне обеспеченно, поддерживая устойчивый торговый баланс,- этот
баланс со временем лишь улучшался, поскольку в XVIII веке в целом
повышалось качество зерна; так, объемный вес зерна с 1740 по 1775 год
возрос в Кане на 10%; одновременно улучшалось и качество помола
благодаря использованию экономических жерновов на семи городских
мельницах, вместе покрывавших половину всех потребностей Кана.
Коль скоро каждому был обеспечен хлеб - конечно, не для всех белый
хлеб, но уж пшеничный-то наверняка,- значит, в главном была обес-
печена и жизйь.

212 Глава вторая. Населенные пункты

Это касалось и других продуктов, которые вряд ли можно отнести
к излишествам. В самом деле, по мясу и рыбе потребности города (более
30 килограммов мяса в год на человека) не покрывались непосредствен-
ными поставками из канской <округи>, где почти сплошь, кроме Дивс-
кой поймы, выращивали зерновые; однако на небольшом расстоянии от
города имелся дополнительный источник снабжения - район бокажей,
откуда традиционно вывозилась в город говядина, баранина, а также
свинина, хотя и в меньшем количестве. Кроме того, невдалеке было
море, изобиловавшее рыбой, да и в Орне водилось много лосося, алозы
и миноги.

Точно так же, хотя в этих краях не выращивали виноград (можно
упомянуть разве что <небольшой виноградник, дерзко и чахло примо-
стившийся> на Аржансских холмах) "*, зато в изобилии имелся сидр.
Он служил заменой вину, а в течение предшествовавших веков вытес-
нил и пиво, и старинную сикеру *, и грушовку... В 1733 году городские
кабатчики закупили в общей сложности 1005 кувшинов ординарного
вина и 42 916 кувшинов сидра - то есть в сорок раз больше, чем
вина "°". Чтобы обеспечить такой уровень потребления, по дороге в го-
род непрерывно тянулись четырех- или двухколесные тележки, гружен-
ные бочонками с сидром; этот тяжелый, часто курсировавший взад
и вперед транспорт вконец разбивал скверные дороги и к тому же
обходился так дорого, что в области Ож начали перегонять сидр и поста-
влять его уже в виде спирта. Этот <кальвадос> был, по-видимому,
изобретен в 1713 году ^"", и цена его позволяла покрывать транспортные
издержки, хотя перевозили его во вьюках, что выходило еще дороже,
чем на подводах. Очевидно, именно он стал причиной угрожающе
быстро распространившегося в Кане алкоголизма.

Цены на сидр и зерно (как в других местах - на вино и зерно)
колебались в обратной зависимости друг от друга. В 1772 году, как
писал канский интендант, неурожай яблок <обязательно должен по-
влечь за собой повышенное потребление зерна, ибо чем меньше народ
пьет, тем больше он ест>. Точно так же в 1778 году <нехватка напитков
способствовала поддержанию высоких цен на зерно> T". В 1779 и 1781
годах тот же механизм работал в обратную сторону.

Вряд ли есть нужда рассказывать подробнее о положении дел
с продуктами и напитками. По сравнению со многими другими города-
ми - такими, как Роанн, Лаваль,- Кан был на зависть хорошо
обеспечен продовольствием.

* Пиво древних галлов. (Ред.)

III. Город: что это такое? 213

Как и во всяком городе, в Кане для текущих нужд имелось, конечно,
изрядное количество ремесленников и лавочников. Как и всюду, одни
ремесленники были объединены в цехи, другие оставались вольными;
одни выполняли самую обыкновенную работу, другие обслуживали
<роскошество и изобилие> богатых клиентов, рискуя больше всех -
стоило перемениться моде, как они оказывались на грани разорения.

Но интереснее всего, что в городе появилась и индустрия - или,
если угодно, <пре-> или <протоиндустрия>. В XVIII веке промышлен-
ность здесь развивалась четырьмя последовательными волнами: произ-
водство дорогих и обыкновенных сукон, трикотаж, выделка полотна и,
наконец, производство кружев. Я пользуюсь, быть может, слишком
сильным понятием <волна>, имея в виду всего лишь то, что эти отрасли
не сосуществовали, но сменяли одна другую. Каждая из них пережи-
вала подъем, спад, а затем и крушение, что вполне могло бы объяснять-
ся обыкновенными колебаниями промышленной конъюнктуры. Но не
сказывались ли в Кане еще и особенные причины, тормозившие сколь-
ко-нибудь широкое развитие мануфактурного производства?

В недавнем прошлом внедрение той или иной промышленной отрас-
ли происходило в одной из двух возможных ситуаций. Первый случай:
индустриализация шла в регионах с избытком продовольствия, как
магнитом притягивая работных людей. <В известном смысле сосредото-
чение старинной промышленности в <продовольственных бассейнах>
вытекало из тех же закономерностей, что и ее концентрация в угольных
бассейнах в эпоху промышленного переворота>,- пишет Жан Клод
Перро "°. Второй случай как бы обратный: промышленность развива-
лась в регионах, где вследствие избытка населения по отношению
к продовольственным ресурсам имелась дешевая местная рабочая сила.
Примеры - промышленность Роанна, Лаваля или же нормандского
бокажа, особенно в важнейшем промышленном центре Вильдье-ле-Пу-
аль, населенном рабочими-медниками "".

Кан приходится отнести к первой категории. Но является ли она
наиболее благоприятной для индустрии? Во всяком случае, в самом
Кане промышленность укоренялась с трудом. И это происходило не по
вине государства, душившего производителей налоговым прессом (как
нередко случалось в других местах). Не причиняли особого вреда ни
враждебность косных ремесленных корпораций, ни нехватка местных
капиталов. Причина торможения - а торможение несомненно имело
место - крылась, по-видимому, как раз в зажиточности окрестных
деревень и в ее социально-экономических последствиях. Как пишет Жан
Клод Перро, <богатство Канского края как раз и не давало поставить

214 Глава вторая. Населенные пункты

сельское хозяйство Нормандии на службу промышленности> "", и про-
являлось это в различных формах.

Прежде всего город не получал в изобилии дешевого промышлен-
ного сырья. Льна и конопли выращивалось мало, а качество их было
невысоко (кружевную пряжу приходилось завозить из Голландии или
Пикардии). Неважной и дорогой была также и местная шерсть, что
приводило к импорту шерсти английской. Подобный недостаток харак-
терен для всей Нижней Нормандии, в то время как менее плодородные
районы Верхней Нормандии, напротив, охотно откликались на промы-
шленные нужды Руана и соседних с ним городов.

С другой стороны, хотя окрестности Кана были густо заселены
(70-80, местами до 100 жителей на квадратный километр) и постоянно
давали некоторый отток населения в город, все же деревенский люд, не
испытывая недостатка в питании и занятости, в целом не склонен был
сниматься с насиженного места. В силу этого городской рынок труда, по
крайней мере с конца царствования Людовика XIV, оставался скудным
и плохо поддавался расширению. <Как много мы могли бы сделать,-
восклицает в 1764 году один инспектор мануфактур,- будь у нас
в достатке эта рабочая сила, о которой мы столь давно мечтаем!..> ""
Что же касается приработков на дому, то крестьяне жили в достатке и не
особенно их искали, а если и соглашались на них, то лишь за высокую
плату. В период с 1715 по 1724 год на королевской мануфактуре было
остановлено более трех четвертей станков - не хватало прях. В 1766
году деревенские работницы разбегались, <если только не платить им за
прядение гораздо больше, чем в прошлом> "*.

Еще одно последствие богатого сельского хозяйства - оно оттяги-
вало на себя городские капиталы. Свободные деньги вкладывались
прежде всего в землю (около 40%), в недвижимость, в ренту (предпоч-
тительно земельную); очень редко они шли на приобретение должностей
и практически совсем не использовались для финансирования предпри-
ятий и коммерческого кредита (0,5%). Сами промышленники и коммер-
санты в среднем лишь 40% своего состояния пускали в собственно
профессиональный оборот, остальное же держали в форме земельных
имений и рент. Попав в стесненное положение, они в первую очередь
жертвовали своими рентными капиталами, но до последней возмож-
ности держались за земельные владения "\

Все это лишь частично было обусловлено экономическими причина-
ми. Конечно, на здешних тучных почвах земельная собственность и зе-
мельная рента давали хороший доход, тогда как промышленность
в прединдустриальную эпоху никогда не являлась высокоприбыльной

III. Город: что это такое? 215

отраслью. Промышленник мог разбогатеть лишь в том случае, если он,
как в Лавале, был также и негоциантом и пускал свою продукцию
в прибыльный, но и рискованный дальний торговый оборот. А тот, кто
мирно живет на доходы с земли, привыкает чураться авантюр, насторо-
женно относится к неопределенным и беспокойным перспективам риско-
ванных капиталовложений.

Так и происходило в Кане - городе, который был заполонен,
покорен и усыплен земельным капиталом. Жан-Клод Перро употребля-
ет даже выражение <региональная спячка> "' - слишком расшири-
тельное, но бесспорно выразительное. Кан неохотно открывал свои
ворота для новейших потребностей и соблазнов. Кое-кто из его граждан
спекулировал на шахтах. Кое-кто из адвокатов и королевских чинов-
ников интересовался новыми идеями в экономике - но все это не имело
большого резонанса. Даже в текстильной отрасли, с которой были
непосредственно связаны его промышленные интересы, город не прояв-
лял особого внимания к техническим новинкам, с 1750 года пользовав-
шимся во всей Франции официальным покровительством властей. По
сравнению с Руаном, который зорко присматривался к революционным
техническим нововведениям в соседней Англии и не останавливался
даже перед промышленным шпионажем, Кан все время отставал лет на
пятьдесят. Его купцы сообщались с заграницей только через посредство
больших ярмарок в Кане и Гибре. Да и в самой Франции радиус их
деятельности только от случая к случаю выходил за пределы зоны,
включавшей Бретань, Нормандию и парижский регион; восток и юг
страны были для них неведомой землей. Лишь немногие частные лица
как бы наугад вкладывали кое-какие деньги в судовладельческие това-
рищества; лихорадка торговли с дальними странами, в которую втягива-
лась Франция, затронула Кан только к концу столетия. В 1781 году
в брошюре <О выгодах морской торговли> канский буржуа, а в про-
шлом капитан-работортовец Леванье комментировал крах банка Го-
тье - единственного делового банка в Кане. Почему этот банк не
распорядился с умом теми займами и вкладами, которые он выплачивал
из 4"/о? <Признаться, я не в силах понять подобную бездеятельность>,-
негодует капитан. Ведь достаточно было бы всего лишь снарядить
десять - двенадцать кораблей '"!

Да, но не так-то просто было к чему-то подтолкнуть этот город,
мирно и благоразумно живший по старинке и привыкший <стричь
купоны> со своего выгодного положения ^! Довольствуясь спокойной
жизнью на своем клочке земли, не выходя за линию горизонта, обозре-
ваемого с башен его церкви Вьё-Сент-Этьен или же великолепных

216 Глава вторая. Населенные пункты

монастырей Мужского и Женского аббатства, он мог бы апеллировать
к мудрости физиократов. Его явно мало беспокоило, что на востоке зона
его влияния почти не пересекала Дива. На противоположном берегу
этой речки преобладало уже притяжение Руана - настоящего столич-
ного города, который изобиловал архитектурными памятниками и бога-
тствами и был обращен лицом и к внешнему миру, и к морским
просторам.

Одним словом, плохо, когда тебе слишком уютно живется у себя
дома; плохо, когда по пятам тебя хоть немного не преследуют трудности,
когда впереди тебе ничто не бросает вызова.

На очереди - большие города. Результаты переписей, проводивших-
ся интендантами "" в 1787-1789 годах, дают нам цифры, характеризу-
ющие численность городского населения в королевстве. Вот двенадцать
самых больших городов в порядке убывания: 1) Париж - 524186
жителей (цифра скорее всего занижена); 2) Лион - 138 684; 3) Бордо -
86 602; 4) Марсель - 76 222; 5) Нант - 64 994; 6) Руан - 64 992;
7) Лилль - 62 818; 8) Тулуза - 55 068; 9) Ним - 48 360; 10) Мец -
46 332; II) Версаль - 44 200; 12) Страсбург - 41 502. В числе городов,
имевших более 30 000 человек населения: Орлеан - 35 594; Брест -
33 852; Монпелье - 33 202; Тур - 31 772; Труа - 30 706; Реймс -
30 602... Кстати, советую обратить внимание на высокое место Бордо,
в ту пору находившегося на вершине процветания и опережавшего
Марсель. Впрочем, это всего лишь частная деталь.

Если соотнести данную таблицу с общим населением Франции (по
оценке, 29 миллионов человек), то концентрация населения в городах
окажется невысокой по сравнению с Англией или Голландией. Так,
Париж составляет от пятидесятой до шестидесятой части общего населе-
ния, двенадцать крупнейших городов, взятые в сумме, объединяют
1 249 890 человек, то есть одну двадцать третью часть населения Фран-
ции. Сегодня же Париж со своей агломерацией сосредоточивает в себе
около пятой части населения нашей страны.

В результате большие города прошлого оставляли достаточно места
для сотен и сотен роившихся вокруг них второстепенных городов и горо-
дков, чем наглядно доказывается незавершенность урбанизации в ста-
рой Франции.

Но как же эти двенадцать из ряда вон выходящих городов - эти, по
выражению Андре Пиатье, <городские города>, или, если угодно, сверх-
города,- как они располагались в тесном, как нам кажется ныне,

III. Город: что это такое? 217

пространстве страны? Четыре из них являются морскими портами:
Руан, Нант, Бордо, Марсель. Четыре других располагались на сухопут-
ных границах: Лион, Страсбург, Мец и Лилль. Оставим в стороне Ним,
стоящий недалеко от моря, хотя и не слишком тесно с ним связанный.
Остаются три внутренних города: Париж, Тулуза и Версаль. Последний
можно смело исключить из рассмотрения - мы вправе присоединить
его к Парижу. По отношению к столице он был всего лишь дочерним
образованием, всецело привязанным к <городу>,- вплоть до беспрерыв-
ного движения <бешеных> наемных карет, что носились во весь опор по
Версальской дороге.

В итоге преобладают города периферийные - приморские или при-
граничные: их 9 из 12, и они делят между собой половину (626 436
человек) общего населения двенадцати крупнейших городов. Эти города
порубежья находятся одновременно во Франции и вне ее: Руан, Нант
и Бордо связаны с Балтикой, с Северным морем, Ла-Маншем, Атлан-
тическим океаном, Америкой (Канадой, Антилами, испано-португаль-
ской Америкой), с Дальним Востоком; Ним стоит на границе Лангедока,
которому и самому тесно в собственных пределах; Марсель называли
городом берберско-левантийским, а вернее сказать, это город на Внут-
реннем море; в Лион вели дороги из Германии и швейцарских кантонов,
а главное его богатство возникло в тот долгий период, когда он был
городом итальянским, как бы <заграничным Миланом>; Лилль связан
с Фландрией, Голландией и Англией, которые начиная с XVII века
составляли наиболее прогрессивную часть Европы. А если столь бледно
выглядит стоящий в самом конце списка Страсбург, то именно потому,
что, насильственно присоединенный к Франции Людовиком XIV в 1681
году, он превратился из интернационального города в региональный
центр и растворился в присоединенном ранее Эльзасе. Его упадок,
возможно, был вызван еще и тем, что сама Германия переориентирова-
лась на Амстердам, на товарообмен с Лионом и Италией, оставив
в стороне Страсбург. Так расстроилось свидание германской экономики
со Страсбургом, равно как и с Базелем. Остается определить место Меца
(к чему мы еще вернемся) ''", ориентировавшегося на Германию и Ниде-
рланды, но прежде всего образующего огромную <воинскую столицу>,
сторожевой пост для наблюдения за прирейнскими областями, которые
могли в любой момент сделаться полем битвы.

Кроме Парижа, единственным крупным городом внутри страны
оказывается Тулуза. Несмотря на чудовищно неравный вес этих двух
городов (будь то в прошлом или ныне), по некотором размышлении
обнаруживается, что их сближение по-своему логично. Ведь это центры

218 Глава вторая. Населенные пункты

тяжести двух крупнейших осадочных бассейнов Франции - Парижс-
кого и Аквитанского. Тулуза имеет выгодное географическое положение,
недалеко от Центрального массива. Средиземного моря, Пиренеев, Испа-
нии и Атлантического океана. Ее экономическая жизнь сбалансирована
благодаря окружающему ее богатому хлебородному краю. Гаронну
можно сравнить с Сеной, пусть даже сравнение это окажется и не в ее
пользу. Сам город на протяжении веков подчинял своему влиянию
неоднородный, богатый культурными традициями регион Лангедока.
При благоприятных исторических обстоятельствах его язык мог бы, как
язык Иль-де-Франса, завоевать обширные пространства на левом берегу
Роны и вдоль берега океана. Итак, Тулуза - это просто неудавшийся
Париж? А ныне, имея развитую промышленность и 600 000 человек
населения в своей агломерации, она, пожалуй, берет реванш.

Подобные идеи, вероятно, покажутся странными. Между тем они
согласуются с тем важнейшим обстоятельством, на которое я вновь
и вновь обращаю внимание,- что сосуществуют две разных Франции,
Франция языка <ойль> и Франция языка <ок>. Ведь именно воздействие
далекого Парижа подавляло и умерщвляло <фиалковый город>, так же
как держало под гнетом Орлеан и Реймс - этих северных соперников
Парижа, которые могли бы стать центрами притяжения для всей ис-
тории Франции.

Но Франция делится не только на Север и Юг, а еще и на внутрен-
ние и окраинные области, которые постоянно конфликтуют или по
крайней мере противостоят друг другу. Это не единственный пример
подобного противостояния, в котором внутренние города нередко стал-
киваются с окраинными - не столь беспокойными, чаще следующими
естественному течению своей собственной и общемировой жизни. Москва
и Петербург; Мадрид и Севилья или Кадис; Берлин и Гамбург; Вена
и Триест...

Во. Франции морские окраины были склонны к своеволию. Об этом
с полной очевидностью свидетельствует Марсель, тем более что это
очень древний город, издавна живущий на свой лад и процветающий,
обладатель собственных вольностей и собственных мощных партий,
поздно включившийся в механизмы общефранцузской жизни. Долгое
время он даже и не желал называться французским городом. Руан, Нант
и даже Бордо (если исключить период Фронды и эпизод с жирондиста-
ми) - города более покорные. Однако и они всегда жили обособленно,
по своим заботам, интересам, достопримечательностям и жизненному
пространству почти всегда отличаясь от столицы и от всего внутреннего
массива Франции.

219

Единственным окраинным соперником Парижа, да и то чаще всего
невольным, являлся Лион - <второй... а может быть, и самый значи-
тельный в королевстве> (согласно утверждению его эшевенов, высказан-
ному 10 февраля 1706 года) "', город ярмарок, звонкой монеты и креди-
та, город дельцов, съезжавшихся из-за Альп, из-за Рейна, из Швей-
царии. В нем долгое время находился деловой и финансовый центр
французского капитализма, достаточно отдаленный от Парижа, чтобы
не слишком сильно ощущать на себе завистливое внимание столицы.
Однако в конце XVIII века Париж с его процветавшей биржей и нара-
ставшей <деловой> лихорадкой (не столь явной, зато более постоянной,
чем в годы министерства Лоу) уже перехватил, или, вернее, перехваты-
вал, у Лиона контроль над французскими финансами. И все же борьба
Лиона против Парижа - это борьба суши против суши. Какая досада
для страны (а равно и для историков, порой предъявляющих прошлому
странные претензии), что Париж и Руан или же Париж и Нант не вели
между собой настоящего поединка суши против моря! Как ни странно,
история, похоже, отказала в нем Франции.

Париж - город как город? Что бы ни говорили и ни предрекали
иные экономисты, географы или эссеисты, <городской город> даже
сегодня вряд ли может быть изъят из окружающего пространства,
а значит, и из сферы действия законов, определяющих участь прочих
городов. На фоне обычных городов, городков, деревень он выделяется
лишь внешне, хотя больше других, и притом во все возрастающей мере
включен в сообщество крупных городов. Сегодня каждый из таких
городов обращен непосредственно ко всему миру, прислушивается к не-
му и за ним следует, но по-прежнему сохраняет и свои корни, ибо от них
нельзя оторваться да зажить по своему хотению. Быть может, мы лучше
осознаем эту истину, проследив, как в старину Париж, всегда вос-
принимавшийся современниками как город-гигант, тем не менее подчи-
нялся общим законам урбанизации того времени.

Даже глядя на самую примитивную карту, можно понять ряд про-
стых истин - что Париж стоит на перекрестке дорог, что он выгодно
расположен по отношению к водным путям: тут и Ионна, по которой
сплавляют лес и водят суда, груженные тяжелыми бочками, тут и свое-
нравная, с неожиданными стремнинами Марна (пройдет ли судно, не
задев за быки моста?), тут и степенная Уаза, и лениво змеящаяся вплоть
до самого моря Сена... Что ни говори, вряд ли Лион получал столько
выгод от слияния Роны и Соны.

220

Как и все города, Париж строился на перекрестке дорог - северно-
южной (в старину это была улица Сен-Жак, а также улица Сен-Мартен)
и восточно-западной, которая шла по <правому берегу> и превратилась
в улицу Сент-Оноре. Позднее в дополнение к этим двум исходным осям
возникли две новых: одну образуют бульвар Сен-Мишель и Севасто-
польский бульвар, а другую - пересекающая их под прямым углом
улица Риволи, прокладка которой началась в 1800 году. Именно вдоль
этих старых и новых магистралей, вблизи их пересечений еще и сегодня
располагаются великие памятники - архитектурные свидетели па-
рижского прошлого. Они рассказывают нам о рано утвердившемся
могуществе Парижа.

Заботливым зодчим его судьбы, его доброй феей, по манию которой
начинались и ускорялись все процессы, явилось государство. Париж -
особый, привилегированный город; сюда стекались деньги, здесь они
накапливались, теми или иными путями заново пускались в оборот, во
множестве тратились на роскошь. Как успехи Парижа, так и его
паразитические тенденции питались деньгами всего королевства, и в осо-
бенности деньгами государственными. Недаром менялы по всей Европе
знали, что в век Просвещения получить плату по чеку в звонкой монете
в Париже так же легко, как и в Венеции "'.

В масштабе Франции такое обилие денег, такой паразитизм были
чем-то из ряда вон выходящим. Но ведь в конечном счете все города
живут тем, что в них больше денег, и жизнь в них всегда дороже, чем
вокруг. Около 1800 года даже такой убогий город, как Шатору, по
сравнению с окружающими районами держал рекорд дороговизны ^.

Как и другие города, и еще в большей степени, Париж был также
местом, куда стекались волны мигрантов; случалось, что город букваль-
но штурмовали нищие, бродяги и прочие бедняки. Их не останавливало
ничто, даже неслыханная жестокость парижской полиции, растерянно
ощущавшей свою малочисленность и бессилие перед лицом этого на-
плыва нищей бедноты, незаметно превращавшейся в уголовную среду.
То была историческая преисподняя Парижа, да и всей Франции ^\

Как и все другие города, Париж непрестанно раздирала внутренняя
борьба, наиболее очевидный результат которой - специализация квар-
талов. Городское пространство имело иерархическую структуру, так
что ремесленные промыслы и жилища бедных и беднейших слоев
населения вытеснялись в сторону Сен-Марсельского и Сент-Антуанского
предместий (в Сент-Антуанском предместье вплоть до конца Первой
империи ютились представители архаических ремесел, по старинке
контролируемые купеческим капиталом) T. А поскольку город вместе

221

со всем государством был обречен расти со сверхъестественной скоро-
стью, поскольку в XVIII веке его заполонили <полчища каменщиков>,
то это повлекло за собой грандиозные перемены. Центр тяжести города
постепенно смещался к западу, и одновременно с этим как на правом
берегу, так и к югу от Сены строились новые кварталы для богатых,
<с широкими просторными улицами. После заключения в трубу
в 1737-1740 годах большого стока, загрязнявшего Сену, стало возмож-
ным городское строительство на северо-западе, в направлении Руля
и Монсо. Финансисты вкладывали капиталы в застройку районов,
расположенных вне кольца бульваров,- улиц Прованс, Артуа, Шоша,
Тебу, Лаборд. На левом берегу сооружение Дома инвалидов и Военной
школы стимулировало разрастание города в сторону Гро-Кайу и Грене-

ля...> ^

Одновременно с расширявшим свои владения аристократическим
западом разрастался и бедняцкий восток, худо-бедно принимая непре-
рывно накатывавшие волны вновь приезжих. Новоселы группирова-
лись по провинциям, откуда прибывали, создавали новые общины:
например, <в Сен-Марсельском предместье бургундцы селятся на ули-
цах Сен-Виктор и Орлеанской, на набережных. Вместе с ними живут
выходцы из Лотарингии и Шампани. Лимузенцы предпочитают улицу
Сен-Жак и площадь Мобер, овернцы размещаются по улицам Муфтар
и Лурсин, живя там бок о бок с людьми из Пикардии, Фландрии,
Дофинэ...> ^ Таким образом, кварталы - это как бы деревни внутри
города; здесь каждый живет <среди земляков>. Вплоть до большой
реконструкции Парижа в 1960-1970 годах некоторые его улицы все
еще были излюбленными местами встреч бретонцев, или овернцев, или
савояров и т. д. Следы этого еще не вполне стерлись даже сегодня.

Огромный город не выпускал из-под своего контроля ближние и да-
же дальние окрестности, придавая особую ценность пригородным зем-
лям. Этим объясняется обогащение Монтрейля с его фруктовыми садами
или же процветающее виноградарство в Роменвиле, на Сюренских или
Иврийских холмах. Как-то ночью в феврале 1704 года человек двадцать
солдат, вооруженных <заряженными> ружьями, прорвались через горо-
дскую таможенную заставу Сен-Мишель, неся каждый на спине <башу>
с вином (то есть небольшой открытый бочонок, который служил заплеч-
ной корзиной). Как поясняет составленный по этому поводу протокол,
<кабатчики из предместий Сен-Марсель и Сен-Жак пользуются ныне
таким способом, дабы ночью незаконным образом доставлять в город
изрядное количество вильжюифского вина> '"". Да и где только не росла
лоза вокруг Парижа - был бы клочок плодородной земли да немного

222

солнца! Пригородные парижские виноградники были, вероятно, круп-
нейшими во всей Франции. Во всяком случае, именно здесь получали
наибольший доход с гектара - по статистике 1817 года, больший, чем
на лучших участках Бургундии, Шампани или близ Бордо. К этому
вопросу мы еще вернемся в одной из следующих глав. Подобные
аномалии обусловлены соседством большого города. Неудивительно:
даже самое скверное винцо наверняка будет литься рекой в пригородных
кабачках, где его продают задешево - ведь его не везли через городские
ворота и не платили за него пошлины!

По дороге в Париж путешественник не мог не заметить, как постепенно
меняется облик местности. Об этом пишут, например, два голландца,
ехавшие в декабре 1656 года из Бомон-сюр-Уаз: <Оставив сей маленький
город, начали мы ощущать, что подъезжаем к Парижу,- так много было
вокруг пригожих домов, рассеянных по всей округе. Деревни, через
которые мы ехали, были крупнее и лучшей постройки, нежели те, что
видали мы прежде; их справедливо называют кормильцами города,
который они окружают, ибо именно от них получает он лучшую часть
своего пропитания> ^. Очень подходящий текст для иллюстрации схемы
в духе Тюнена! Точно так же некая путешественница, которая около
1790-1792 годов, не без опаски за собственную жизнь, разъезжала по
окрестностям революционного Парижа, приходит в восторг при виде
Виллета, <примыкающего к городской заставе и считающегося всего лишь
деревней... Это более населенное и более оживленное местечко, чем
большинство наших провинциальных третьестепенных городов> '"".

Все это подчинялось Чреву Парижа. Чтобы выжить и прокормить-
ся, столица организовывала на свой лад окрестную территорию. <За век
до Столетней войны Париж уже полностью господствовал экономически
над прилегающей к нему зоной радиусом в 40-50 километров, что
равняется одному дню верховой езды>,- пишет Ги Фуркен "*. Вокруг
Парижа быстро появилось много монастырских владений, выросли
многочисленные замки и загородные дома знати. Приобретали землю
и парижские буржуа, видя в ней источник престижа и доходов. В XVII
веке благодаря этим капиталовложениям вокруг Парижа стали воз-
никать крупные фермы. Очевидно, так происходит со всеми городами.

Отличие Парижа состояло в ненормально высоком рыночном спро-
се: ослепленное роскошью королевского двора, общество старалось ее
копировать. К 1700 году парижанам было уже мало иметь в своем
распоряжении большое количество вин, <овощи и зелень в изобилии>;
для них требовалось выращивать <инжир, гранаты, апельсины и лимо-
ны... лекарственные травы, разнообразные цветы. Окрестные садов-

ИЕКОТиНЫЕ 11\ТИ СНАБЖЕНИЯ ПАРИЖА
В КОНЦЕ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ

На карте впечатляюще показано первостепенное значение рек
и речных <портов> в снабжении Парижа вином и зерном (тяжело-
весными продуктами). Сухопутные дороги идут напрямик в том же
направлении, что и водные. Воспроизведено по книге: Fossier R. Le
Moyen Age. III. 1981.

Условные обозначения на карте (сверху вниз): Перевозка вина
по реке. Перевозка вина по суше. Перевозка зерна по реке.
Перевозка зерна по суше.

224

ники... научились чуть ли не всю зиму сохранять спаржу, артишоки,
кочанный латук и тому подобные вещи, которые в прочих краях можно
найти только летом> ^. Уже строились и теплицы, а в укрытых от
холода огородах - например в районе Маре, пока он не стал в XVII
веке аристократическим кварталом города,- выращивались ранние
овощи.

Сразу же за <заставой> начинались нивы, пашни, фруктовые сады,
крестьянские селения. 29 июля 1830 года герцог Орлеанский, будущий
король Луи-Филипп, желая, очевидно, скрыться после известия о взя-
тии восставшими Тюильри, <выехал [из Нейи, где он находился] вместе
с Эймесом, который только что был ему представлен, и через поля
направился в Ренси, куда и прибыл ночью> T. Наутро депутаты,
собиравшиеся предложить ему власть, не застали его в Нейи; пришлось
ехать за ним в Ренси и везти его оттуда назад... ^ Так же и Жан Батист
Сей или Мишле во время своих прогулок, выйдя <за заставу>, сразу или
почти сразу же оказывались среди полей и встречали одних лишь
крестьян. Когда же в 1815 году, с приближением, а затем и появлением
на подступах к Парижу союзных войск, население пригородов хлынуло
в город, то эти беженцы были самыми настоящими крестьянами. Графи-
ня де Буань, проезжая вместе с матерью в экипаже, увидела, что
опоясывающие столицу внешние бульвары <сплошь покрыты, запруже-
ны населением парижских окрестностей. Люди двигались вперемешку
с коровами и овцами, везли свои скудные пожитки... и с раздражением
глядели на всех тех, кто казался счастливее их. Ехать можно было
только шагом; нашу коляску тоже не миновала брань...> ^ Трудно
поверить, но точно такое же зрелище повторилось и в 1870 году: <С
приближением немцев,- пишет в своих воспоминаниях профессор-ме-
дик Ашар,- в то время как многие семейства уезжали из Парижа,
в город нахлынули жители предместий со своими подводами и скотом.
Многие из этих деревенских, как их называли, были размещены в ново-
построенных и еще не заселенных домах на недавно проложенных
проспектах> T. Вот уж чего никак не мог предвидеть барон Осман!

В подобных описаниях легко опознается охарактеризованный Тюне-
ном первый продовольственный пояс города, снабжающий его рынки
продуктами повседневного спроса. Соответственно размеру самой го-
родской агломерации пояс этот был чрезвычайно широк.

Ну а как выглядели остальные пояса снабжения этого ненормально
крупного города - зерновой, мясной, лесной и проч.? Да так же как
и всюду, с той лишь разницей, что вместо кольца торговых городков
здесь было кольцо настоящих городов.

225

Существует неопубликованный документ ^, в котором намечены
контуры одной из таких широких окружностей, проходившей в XVIII
веке через Понтуаз, Мант, Монфор, Дрё, Мелен, Немур, Мо, Розе-
ан-Бри, Куломье, Провен, Ножан, Монтеро, Сане, Жуаньи, Сен-Флора-
нтен... На этой линии каждый город занимал свое более или менее
заслуженное место, в зависимости от того, направлялись ли из него
в Париж дрова, сено, живой скот, древесный уголь, овес, работники или
же, что важнее всего, хлеб. Если удалиться еще больше, мы достигнем
и пределов парижского региона, обозначаемых цепью крупных или
довольно крупных городов, таких как Орлеан, Труа, Шалон-на-Марне
(или, вернее, Витри-ле-Франсуа - крупный зернотортовый центр, че-
рез который пшеницу из Баруа и Лотарингии везли на судах по Марне
в Париж), Реймс, Компьень, Амьен, Руан, Шартр. Чуть дальше или же
чуть ближе этой границы, которая еще и менялась со временем, влияние
Парижа сходило на нет и исчезало вовсе. Исключение составляла лишь
торговля мясным и тягловым скотом - ведь этот идеальный товар
передвигался своим ходом.

Взаимная зависимость между Парижем и опоясывавшими его коль-
цами городов доказывается довольно длительным периодом осад Пари-
жа в конце Религиозных войн (1562-1593), когда <второразрядные>
города воспользовались невзгодами, парализовавшими столицу; они
давали прибежище безработным парижским ремесленникам, купцам
и даже богатым буржуа, бежавшим от опасностей и лишений осады.
В той же зоне, очерченной цепочками этих городов, Париж набирал себе
основную часть новых жителей, и в частности многочисленных домаш-
них слуг. По дороге в столицу промежуточными пунктами служили два
города - на западе Версаль, на востоке Труа (для мигрантов из Лота-
рингии, Бургундии и Шампани).

Отметим, что в целом экономическая диктатура Парижа осуществ-
лялась лишь в Парижском бассейне, расположенном между Ла-Маншем
и Луарой, а также в Пикардии, Лотарингии и Нормандии, лишь едва
затрагивая пределы Бретани. Все это широкое пространство находилось
всецело под господством Парижа, который не давал здешним горо-
дам достигнуть такого развития, какое было бы для них возможно на
воле...

Разумеется, сказанное не означает, что этой обширной зоной влия-
ние Парижа и ограничивалось. В ней сосредоточивалась экономическая
жизнь столицы; но за пределами этой территории многими путями
постоянно распространялось ее воздействие иного рода - воздействие
политическое и культурное в широчайшем смысле обоих слов. На

226

протяжении веков по воле Парижа складывались, круто поворачива-
лись, отклонялись в сторону, порой и расстраивались судьбы всей
Франции в целом.

Схема <деревня - городок - город> в наши дни. В своем далеком от
завершенности наброске старой Франции мы, думается, достаточно
убедительно продемонстрировали наличие непреложных, элементарно-
клеточных связей, без которых вся живая ткань Франции - как и лю-
бого другого европейского народа - лишилась бы своей связности
и прочности. Ведь система <деревни - городки - города> пережила
гибель Римской империи и - что еще нагляднее свидетельствует в ее
пользу - катастрофическую Столетнюю войну. Она пережила также
(по крайней мере, на наш взгляд) самое необычайное испытание в нашей
истории, а именно полувековой период, начавшийся в 1939 году и вобра-
вший в себя невероятно мощное ускорение исторического развития за
<тридцать славных лет> (1945-1975), как назвал эти годы Жан Фу-
растье.

Доказательства тому можно найти в трудах Андре Пиатье и его
группы.

Исследуя живую <территориальную структуру> Франции в наши
дни, Пиатье вычленяет в том или ином департаменте - скажем, Лу-
аре - зоны притяжения разных городов, то есть детально очерчивает те
области вокруг Орлеана, Монтаржи, Питивье, Жьена и т. д., где господ-
ствуют товары и услуги из этих городов, их посредники, торговцы,
магазины, нотариусы, адвокаты, врачи... Следует отметить, что эти
пространства частично накладываются друг на друга, происходят по-
граничные конфликты и в конечном счете выстраивается <иерархия
городов в зависимости от интенсивности устанавливаемых ими отноше-
ний>, а также <функциональная иерархия> населенных пунктов в соот-
ветствии с их <системой оборота>, где может преобладать городская
(Орлеан) или сельская составляющая (Питивье) "".

Подобные межгородские конфликты не противоречат намеченной
выше модели, они лишь динамизируют ее, делают подвижной. Сама же
система сохраняется. Тем самым получает свое объяснение и все более
значительная роль современного Парижа. На дальних границах своей
зоны влияния он стимулирует развитие одних городов в ущерб дру-
гим - Тур, а не Орлеан, Ле-Ман, а не Анже ^". Могут меняться зоны
влияния столицы, однако неизменным остается сам принцип их вычле-
нения.

227

Наша схема требует поправок - нисколько не отменяющих ее
верности в целом - не только на уровне городов: за истекшие годы
глубокие изменения претерпела и ее сельская основа. Действительно.
с 1945 по 1975 год крестьянская Франция эволюционировала больше,

t чем от Людовика XIV до Пуанкаре. Моя родная деревня (как и множест-
во других) совершенно преобразилась: исчезли лошади, зато появились

1 тракторы, крестьяне почти перестали сеять пшеницу, перейдя на кормо-
вые травы, нет больше мелких хозяев, зависевших от более богатых,
зажиточных земледельцев. Наконец, население деревни словно раста-
яло, сократившись наполовину. И все же традиционные связи сохраня-
ются, хотя сеть их и поредела. Они образуют систему менее жесткую, по
структурно аналогичную прежней.

Решающее заключение на сей счет весьма кстати сформулировал
Анри Мандра в коллективном труде <Мудрость и хаос> (1980). Он
стремится нарисовать <оптимистический портрет Франции - страны,
более уравновешенной, чем ей самой кажется, более осознанно вос-
принимающей свое положение, свои истинные проблемы и необходимые
преобразования, наконец, более справедливой в своих суждениях; сле-
дует иметь в виду слова англичанина Питера Уиллса: <France is more

* equal than she thinks> * ^°. Впрочем, к этой незаурядной книге мы
обращаемся не ради приведенной оценки Франции, хотя нам она и по
душе. Дело в том, что здесь, в работе социолога, привыкшего работать
с конкретным современным материалом, мы находим подтверждение
своим мыслям. Действительно, по мнению автора, при всем размахе
преобразований, бесспорно происходящих во всех сферах жизни фран-
цузской деревни, она сохраняет устойчивость, упорно защищается и ус-
пешно приспосабливается к современным требованиям. Конечно, с 1945
по 1980 год население Франции увеличилось с 42 до 53 миллионов, и от

t этой прибавки, спору нет, выросли прежде всего города. <Однако ныне-
шнее общество не следует рассматривать через призму представлений
прошлого века> ^". И в самом деле, пора отбросить архаичные ориен-

1 тиры вроде пресловутого порога в 2 000 жителей, выше которого
населенный пункт считается городом, а ниже - городком или деревней.
Ведь эта цифра устарела уже в XVIII веке, а в XIX столетии -
и подавно.

Ныне планку следует поднимать гораздо выше, примерно на уро-
вень 10-15 тысяч, если не больше. При этом города с населением
свыше 15 000 человек в 1946 году составляли 56 процентов населения

* <Франция справедливее, чем она сама полагает> (англ.)

228

Франции; а в 1975-м - 58 процентов; соответственно население
деревень (ниже пятнадцатитысячной черты) 44 процента - в 1946-м
и 42 процента - в 1975 году (вместе с тем по абсолютной величине
оно выросло, как и все население страны). <Следовательно,- пишет
Анри Мандра,- пресловутой <французской пустыни> '" нет и никогда
не было. В конце XX века у нас имеется около 22 миллионов
сельских жителей - почти столько же, сколько и в конце XVIII
века, тогда как в XIX столетии имела место сильная перенаселенность.
Также и сетевая структура, деление территории страны на <края>,
примыкающие к небольшим городам... почти повсеместно остаются
неизменными в главных своих чертах... Сократилось число жителей
в деревнях, зато прибавилось население в городках...> ^" Деревни
по-прежнему стоят где стояли и занимаются возделыванием при-
легающих земель - делая это зачастую еще лучше, чем в недавнем
прошлом, после того как на смену сельскохозяйственному рабочему
и конской упряжке пришел трактор.

Имеется, таким образом, уравновешенная пространственная струк-
тура, где, по словам Мишеля Рошфора, <исходную единицу составляет
не город {не всегда город], но [общая] система, в которую он входит> "".
Возросшее значение среднего иерархического уровня, повышение удель-
ного веса городков объясняется тем, что <промышленность [следует
сказать - крупная промышленность и современное сельское хозяй-
ство], в свою очередь, породила в экономике неотретичный сектор> "",
то есть новый третичный сектор, гораздо более насыщенный, чем
прежний.

Сегодня, как и вчера, деревня и городок образуют некую коопера-
цию, где городок <выполняет те функции, каких не может выполнять
каждая деревня в отдельности> '**', <это единство скрепляется тре-
тичным сектором, будь то в торговле или в сфере услуг (жилищ-
ных, медицинских, финансовых, транспортных, административ-
ных...)> "".

Андре Пиатье идет намного дальше: <Третичный сектор,- пишет
он,- существовал еще задолго до вторичного (промышленного), и имен-
но им были сформированы города. Сколь ни углубляйся в прошлое,
город всегда служит центром встреч и обменов. Он явился точкой
взаимодействия, узлом взаимосвязей для всех, кто живет в его окрестно-
стях...> "".

Следует запомнить эту мысль о раннем, задолго до наших вре-
мен, возникновении третичного сектора экономики. Она согласуется
с тем, что пытались высказать мы. Действительно, ведь там, где есть

229

третичный сектор, там есть и иерархия: этот сектор стоит на службе
города, является проводником его господства, составляет смысл его
существования. В свое время уже в городках роль третичного сектора
была весьма велика. Нынешняя же ситуация повторяет в сгущенном
виде старинные реалии. И это понятно: за исключением уровня са-
модостаточной общины (и даже на этом уровне), люди не могут
мсить без того, чтобы некоторые отдавали приказы, а остальные
им повиновались.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел история