Баландин Р., Миронов С. Тайны смутных эпох

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава 5. ОТ ВОССТАНИЙ К РЕВОЛЮЦИИ

Дерзновенны наши речи,
Но на смерть обречены
Слишком ранние предтечи
Слишком медленной весны.
Дмитрий Мережковский

НАЗВАНИЕ И СУЩНОСТЬ

Один из важных факторов, вызывающих сумятицу в умах людей, связан с неточностью, а то и с сознательным искажением формулировок. Наиболее преуспевают в этом неблаговидном занятии политические деятели.
В крупных политических баталиях не бывает сколько-нибудь значительной группировки, выступающей как «регрессисты». А вот «прогрессистов» всегда с избытком. Есть, конечно же, консерваторы, но и они вынуждены изменяться в угоду текущей ситуации. Впрочем, свои взгляды они никогда не называют регрессивными, а напротив, всячески доказывают, что они – передовые, а их противники – безнадежно отсталые.
Победившая партия непременно провозглашает свой курс наиболее прогрессивным. В этом усматривается обычная закономерность, которую еще в XVI веке отметил остроумный англичанин Джон Харрингтон (перевод С.Я. Маршака):

Мятеж не может кончиться удачей.
В противном случае его зовут иначе.

По той же причине бунт не принято считать революцией. Хотя в подобных случаях между бунтом, восстанием и революцией нередко усматривается различие и по существу. Более того, даже принято отделять перевороты от революций, несмотря на то, что в русском языке эти два слова синонимы, точнее, одно есть перевод на русский язык другого.
Например, И.В. Сталин обычно писал об «Октябрьском перевороте», тогда как официальная советская версия была иной: Великая Октябрьская Социалистическая Революция. На чьей стороне в этом случае была правда? Что произошло 25 октября (7 ноября) 1917 года: вооруженный переворот или революция?
Ответ зависит от того, как понимается в данном случае понятие «переворот». Он может захватывать только руководящую верхушку общества (дворцовый переворот). Однако результат даже такого небольшого по первоначальным масштабам изменения в общественной жизни может в последующем привести к серьезным переменам, социальным катаклизмам и перестройкам, которые вполне обоснованно можно считать революционными.
Перевороты совершаются быстро, порой в считанные часы, тогда как настоящие революции длятся чаще всего годами. Хотя в масштабах исторических событий несколько лет – срок малый, когда речь идет о значительных социально-политических и экономических преобразованиях.
«Революция, – писал П.А. Кропоткин, – это быстрое уничтожение, на протяжении немногих лет, учреждений, устанавливавшихся веками и казавшихся такими незыблемыми, что даже самые пылкие реформаторы едва осмеливались нападать на них. Это – распадение, разложение в несколько лет всего того, что составляло до того времени сущность общественной, религиозной, политической и экономической жизни нации; это – полный переворот в установленных понятиях и в ходячих мнениях по отношению ко всем сложным отношениям между отдельными единицами человеческого стада».
Тут следует сделать оговорку. Разрушение в несколько лет, скажем, религиозной жизни общества вряд ли возможно: для этого требуются по меньшей мере десятилетия.
Вообще, все те революционные изменения, которые упомянул Кропоткин (у него «общественный» в данном случае, по-видимому, синоним «социальный»), не происходят синхронно. Быстрее всего может измениться политическая ситуация, когда к власти приходит новая партия со своей программой решительных преобразований общества. Только окончательная и безоговорочная ее победа может считаться завершением первого этапа революции.
Но возникает еще один вопрос: всегда ли революцию допустимо считать прогрессивным явлением? Ведь и паралич бывает прогрессивным.
За последние полтора десятилетия в нашей стране, как во всех капиталистических странах, официальная пропаганда, стоящая на стороне имущих власть и капиталы, постоянно и громогласно выступает против революций. Именно под этой шумовой завесой удалось совершить в СССР, а затем в России сокрушительные революционные перевороты. И те, кто их осуществлял, при этом твердили о благости прогрессивного эволюционного пути развития и гибельности – революционного (ссылаясь прежде всего на Социалистическую Революцию).
Как тут не вспомнить образ Тарелкина из пьесы Сухово-Кобылина: «Когда объявили прогресс, то он стал и пошел перед прогрессом – так, что уже Тарелкин был впереди, а прогресс сзади!»
Подобные субъекты, стремящиеся бежать впереди прогресса, основательно запутали это самое понятие «прогресс». Они чаще всего склонны считать прогрессивным все то, что нравится им. Политики при этом стараются потрафить подспудным желаниям и мечтаниям образованной толпы. Многолетние усилия буржуазных демагогов привели к тому, что полностью извратилось, к примеру, такое часто звучащее понятие, как «демократия».
Изначально оно толковалось как народовластие. Но вот образовались страны «буржуазной демократии», которые гордятся своими свободными, всеобщими демократическими выборами. В то же время они не скрывают, что для победы на выборах требуется иметь мощнейшую финансовую поддержку. Но если побеждают на подобных выборах только ставленники богатеев, то эту систему власти следует называть плутократией (от «плутос» – богатство).
Казалось бы, почему не называть вещи своими именами? Если в странах Запада сложился культ материального благополучия и богатства, то почему бы не признать наиболее богатых и самыми достойными (тем более что они – самые влиятельные) и провозгласить торжество плутократической системы?
Тут проявляется, можно сказать, стыдливость богатых, о которой писала Марина Цветаева:

…Объявляю: люблю богатых!

За их корень, гнилой и шаткий,
С колыбели растящий рану.
За растерянную повадку
Из кармана и вновь к карману.

Иза то, что в учетах, в скуках,
В позолотах, в зевотах, в ватах,
Вот меня, наглеца, не купят, –
Подтверждаю: люблю богатых!

А еще, несмотр я на бритость,
Сытость, питость (моргну – и трачу!),
За какую-то – вдруг – побитость,
За какой – то их взгляд собачий…

Такой бывает потаенная «стыдливость» вора, живущего среди тех, кого он обокрал, у кого постоянно ворует те самые деньги, которые составляют основу его благосостояния. Не этим ли объясняется их какая-то растерянная (под нарочитой важностью) повадка?
Но ведь это все не более, чем моральные сентенции. На них практически все богатые стараются вовсе не обращать внимания, утверждая перед другими свое положение как наилучшее, достойное зависти, уважения и преклонения. То же самое внедряют в общественное сознание средства массовой пропаганды, находящиеся на услужении у богатых. И все-таки до сих пор плутократы (плуты!) предпочитают называть свое правление демократическим. Значит, в такой хитрой подмене есть определенный смысл, имеется своя выгода.
Буржуазные революции потому так и называются, что к власти приходят вовсе не народные массы, а наиболее богатые буржуа. Они пользуются для установления своего полного господства смутой, волнениями в обществе. При этом и народные массы, а точнее сказать, определенная часть народа получает возможность улучшить свое благосостояние или даже получить более высокий общественный статус. При этом формируется новый слой Государственных Владык (сокращенно – ГВ), состоящий из наиболее богатых и влиятельных лиц. Он явно или неявно противостоит Народным Массам (НМ).
Такова предельно упрощенная схема. Но она позволяет четко отделить демократию (приоритет НМ) от аристократии, плутократии, партократии (приоритет ГВ). Подобным образом определяется сущность власти. Каким образом такая власть поддерживается – вопрос второй. Бывает диктатура НМ, а бывает – ГВ, основу которых могут составлять представители какой-то партии или определенного социального слоя.
Революционные изменения в общественной структуре, как следует из предыдущего, могут быть двух типов. В одном случае борьба идет среди представителей ГВ (или претендующих на эту роль) за власть над народом. В другом случае власть переходит к преобладающим по численности слоям Народных Масс при подавлении или физическом уничтожении прежних ГВ. Революцию этого типа принято называть социалистической.
При всем величайшем уважении к НМ, надо признать, что не их порабощают, а они сами соглашаются, верней, вынуждены соглашаться с господством ГВ. Без малого пять столетий назад об этом писал Этьен де ла Боэси: «Народ сам отдает себя в рабство, он сам перерезает себе горло, когда, имея выбор между рабством и свободой, народ сам расстается со своей свободой и надевает себе ярмо на шею…»
Так-то оно так, но приходится помнить о том, что некоторая часть народа за определенные блага идет в услужение ГВ, а поэтому безоружная основная часть народа вынуждена подчиняться своей небольшой, но вооруженной части, которая служит интересам ГВ.
Все это, в общем-то, вещи достаточно примитивные и очевидные. О них бы и не следовало говорить, если бы не одно важное обстоятельство. Вопрос в том, может ли народ осуществить революцию?
Если под ней понимать не волнения, бунты, восстания, то ответ, пожалуй, должен быть отрицательным. Ведь требуется не просто свергнуть существующую власть. Победа революции предполагает не только разрушение, но и созидание, установление нового общественного порядка.
В этом отношении народные массы подобны природным стихиям, которых Федор Тютчев назвал «демонами глухонемыми», а Максимилиан Волошин продолжил: «Они творят, не сознавая Предназначенья своего». Разнородная, рассеянная на обширной территории основная масса народа не может создать государственную структуру. Для этого требуется определенная программа, заранее разработанная, а также более или менее подготовленные люди.
Конечно, может быть партия, представляющая интересы народа. Но тогда в случае победы она становится у власти и… невольно (а то и осознанно) превращается в ГВ. Если это не случится сразу, то должно произойти со временем. Чтобы этого не было, необходимы какие-то специальные меры или какие-то особые люди у власти.
Известно, что революция, подобно греческому богу Крону, пожирает своих детей. Первое поколение победителей, ставших у кормила власти, в большинстве своем обречено на репрессии или уничтожение. Таковы жестокие законы революционной борьбы, когда после успешных восстаний и переворотов приходится переходить к строительству нового общественного порядка. Изменение революционных задач требует радикальной смены стратегии, а значит и притока новых людей. Но методы остаются прежними: революционный террор.
Таковы, судя по всему, объективные закономерности революционного процесса, не зависящие от личных качеств отдельных вождей. Они вознесены на гребень революционной волны, но не они направляют ее движение: здесь задействованы более могучие социальные силы.
Не только с подачи отдельных историков, но и вообще в общественном сознании происходит персонификация отдельных событий, связанных с восстаниями, переворотами, революциями. Мы привычно говорим о разинском или пугачевском движении, о вожде революции Ленине, о сталинских репрессиях. Здравомыслящий человек понимает, что это – условность. Однако со временем здравый смысл улетучивается, а в горьком осадке остается пресловутый культ личности, когда заслуги человека в одних случаях непомерно возвеличиваются, а в других – трактуются как величайшие преступления. Если при советской власти официальная пропаганда превозносила Разина, Пугачева и декабристов как национальных героев, то антисоветские деятели выставляют их как злодеев. Если Ленин считался гением революции и «самым человечным человеком», то в противовес этому его личность стали демонизировать, считая его едва ли не антихристом. О Сталине и говорить нечего: посмертное очернение его образа может сравниться разве только с его прижизненным восхвалением.
Подобные чрезмерные контрасты характерны для революционных периодов.
Наконец, и отношение к революциям тоже отличается контрастностью оценок. Одни считают их прогрессивным явлением, а другие – сугубо отрицательным, тогда как третьи стараются отличать и характеризовать их в связи с конкретной ситуацией. Как мы уже говорили, А.А. Богданов, один из первых идеологов большевиков, затем перешедший в оппозицию ленинскому курсу, предлагал отделять кризисы развития  от кризисов деградации .
Его позиция заслуживает внимания уже потому, что он исходил из наиболее общих представлений, рассматривая законы существования и развития (деградации) сложно организованных систем вообще – биологических, социальных, философских, идеологических, религиозных. Для общественных систем такая классификация имеет смысл уже потому, что кризисные ситуации (одним из воплощений которых являются революции) действительно ведут или к переходу данного социума на более высокий уровень развития, или к его деградации.
Таким образом, следует различать революции развития  и революции деградации . Как всякий кризис, они на первом своем этапе схожи, потому что вызваны смутой и общественным комплексным кризисом. Они сопровождаются и естественным «противотечением» – контрреволюцией. Принципиальная разница обнаруживается в дальнейшем. Страна либо усиливается, либо деградирует.

ПЛОДЫ ПРОСВЕЩЕНИЯ

Страна есть единое целое. Общество в основе своей разнородно. Мы уже сравнивали социальную структуру общества с экологической пирамидой.
Для стабильности эко– или социосистемы требуется определенное гармоничное соответствие отдельных слоев. Когда один из них получает значительные преимущества, вся система дестабилизируется.
Яркий пример такого явления – период правления Екатерины Великой. Она продолжала вслед за Петром Великим реформировать российское общество во многом на западноевропейский манер. Ее по праву можно считать одной из наиболее просвещенных государственных деятелей того времени.
Известно, что она вела переписку с французскими просветителями, философами-вольнодумцами. Ее работоспособность внушает уважение, так же как ее здравый смысл. Дени Дидро предложил ей проект идеального устройства государства Российского. Приняв советы с благодарностью, Екатерина не торопилась их исполнять. Обиженный философ высказал ей свое недоумение, на что она резонно отвечала, что философ имеет дело с бумагой, которая может все стерпеть, тогда как в ее подчинении живые люди, которые не столь бесчувственны.
Несомненно, она была выдающейся государыней. Она умела, оставаясь женщиной, демонстрировать лучшие мужские качества, включая мужество. Карамзин был недалек от истины, когда отметил: «Ею смягчилась власть, не утратив силы своей». При ней Россия окончательно укрепилась как великая мировая держава…
Однако именно в ее правление произошло самое крупное в истории России крестьянское (и не только крестьянское) восстание, грозившее свергнуть существовавшую власть. Эта великая смута вошла в историю как «Пугачевщина». Хотя корни ее уходят глубоко в прошлое и связаны отчасти с особенностями воцарения Екатерины II на престоле.
Она не имела совершенно никаких юридических прав на российский трон. Бедная дочь захудалого немецкого князька, жена императора Петра III сумела отстранить его от власти путем дворцового переворота, опираясь на дворянскую гвардию. Хотя Петр III, издав «Указ о вольности дворянства», освободил представителей этого набравшего силу класса от обязательной воинской службы. Получив такую привилегию, они стали обустраивать свои скромные имения. До этого манифеста 1762 года, неся пожизненную воинскую повинность, дворянин не обращал серьезного внимания на свое домашнее хозяйство. Порой дом небогатого помещика мало отличался от деревенской избы.

Дворянская усадьба XVIII в.

Побывав заграницей, русский дворянин имел возможность убедиться, как роскошно живут тамошние привилегированные сословия (ведь еще не грянула Великая Французская революция). И на этот западный манер стали перестраивать свои владения молодые и «свободные» помещики.
Как пишет историк Е. Багрова: «У помещиков появляются новые каменные дома, возле них разбиваются парки, устраиваются фонтаны, причудливые гроты, искусственные развалины. Иной чудак-помещик строит зараз и дом, и оранжереи, и фабрики, и заводы, и ничего не доводит до конца. Дом, красиво убранный внутри, снаружи похож на казарму, сад так и остается не огороженным, но ворота, ведущие в него, немецкой причудливой работы…
А в столице роскошь все увеличивается. Чтобы быть светским человеком, надо иметь, по крайней мере, несколько кафтанов с золотым шитьем, бархатную шубу с золотыми кистями, несколько золотых табакерок, осыпанных бриллиантами, золоченую карету, запряженную шестеркой белых лошадей. У графа Орлова парадная одежда, осыпанная бриллиантами, стоила миллион рублей».
Говорят, что Екатерина II, представляя приехавшему в Петербург австрийскому императору Иосифу II своего царедворца графа Строганова, заметила: «Он так крезовски богат, что не придумает средств промотаться».
Польский король Станислав Понятовский, побывавший в гостях у графа Безбородко, не смог сдержать удивления: «Золотая резьба работана в Вене… В обеденной зале уступы парадного буфета уставлены множеством сосудов золотых, серебряных, коралловых и др. Обои чрезвычайно богаты, некоторые из них выписаны, иные сделаны в России. Прекрасная китайская мебель».
Ежедневно у Безбородко накрывали обеденный стол на сто человек. Он проживал в месяц несколько тысяч рублей – огромные по тем временам суммы. Своим любимцам он щедро дарил деревни, которых у него было множество. Заезжей итальянской певице мог сделать подарок в 40 тысяч рублей.
Что уж говорить о празднествах, которые устраивались с необычайным великолепием и в которых участвовали тысячи приглашенных!
Возникает законный вопрос: откуда на все это брались средства? Практически единственным классом, который обеспечивал подобную роскошь, было крестьянство. И чем богаче становились привилегированные социальные группы, тем более тяжелый гнет ложился на крепостное крестьянство.
Екатерина II укрепила финансовое положение государства, изъяв из церковной собственности земли и крестьян, а также отменив гетманство на Украине. Казалось бы, пришла пора отменить крепостное право, облегчить жизнь крестьян. На словах императрица была к этому готова. Например, в «Уставе благочестия» (1782 год) она провозглашала приоритет моральных ценностей, основанных на христианских заповедях. Вот ее семь заповедей: «I. Не чини ближнему, чего сам терпеть не можешь. II. Не токмо ближнему не твори лиха, но твори ему добро, колико можешь. III. Буде кто ближнему сотворил обиду личную, или в имении, или в добром звании, да удовлетворит по возможности. IV. В добром помогите друг другу, веди слепого, дай кровлю неимеющему, напой жаждущего. V. Сжалься над утопающим, протяни руку помощи падающему. VI. Блажен кто и скот милует, буде и скотина злодея твоего спотыкнется, подыми ее. VII. С пути сошедшему указывай путь».

Курная изба второй половины XVIII в.

Приведя этот перечень, современный российский историк А.Б. Каменский счел нужным выразить свое умиление: «Как вaжнo, что эти внушения исходили от того, кто для русского человека был олицетворением власти Бога на земле».
Трудно удержаться от возражения. Во-первых, тогдашний русский человек знал, что Екатерина II не по праву заняла место своего супруга, а благодаря дворцовому перевороту. Во-вторых, государственный деятель обязан не провозглашать моральные сентенции, всем и без того известные, а создавать в стране такие условия, чтобы эти самые заповеди воплощались в жизнь. А то ведь получалось сущее лицемерие. Государыня увещевала даже скотину недруга миловать, тогда как сохраняла дичайшее крепостное рабство!
Большинство дворян вполне устраивало подобное лицемерие. Однако крестьяне были все-таки не безропотными скотами. Они прежде терпели крепостной гнет, зная, что их барин находится на важной и опасной государевой службе. Да и царь представлялся помазанником Божиим, законным правителем страны.
Теперь выходило иначе. Государыня, хотя и благословленная на царство, взошла на трон незаконным путем. А помещик, вместо того, чтобы служить царю и Отечеству, занят всяческим благоустройством своего быта и развлечениями. И ради чего терпеть все повинности, тяготы и унижения?
Вряд ли Екатерина II не понимала, что в народе зреет серьезная смута. Об этом свидетельствовали не прекращавшиеся крестьянские бунты. Но даже при всем своем желании она не могла хоть как-то урезать привилегии дворянства. Ведь именно благодаря дворянам она пришла к власти и удерживалась на троне. Их недовольство было бы для нее смерти подобно. А потому просвещенная императрица, которая вела переписку с философами и провозглашала моральные заповеди, под угрозой жестокого наказания запретила крестьянам жаловаться на своих господ.
Таким образом, смута в России началась задолго до того, как вспыхнуло пугачевское восстание. Уже в начале царствования Екатерины II по стране прокатилась волна бунтов крестьян, казаков, работных людей. В отдельных уездах крестьянские волнения продолжались годами. «На их подавление, – писал советский историк М.Т. Белявский, – правительство двинуло крупные воинские части с артиллерией, предписав им действовать столь же решительно и беспощадно, как и при осаде неприятельских крепостей. Особенно «отличился» при этом генерал князь Вяземский. Он устроил настоящую бомбардировку восставших сел и деревень, расстрелял из пушек фактически безоружных крестьян, а затем провел зверскую экзекуцию над усмиренными.
…Правительство издало ряд указов, в которых подчеркивало, что оно намерено «помещиков в их владениях и имениях ненарушимо сохранять, а крестьян в должном им повиновении содержать». Одновременно оно грозило, что в случае «вредного от грубиянства и невежества непослушания крестьян», с ними «яко с сущими злодеями и нарушителями общего покоя поступлено будет с таковою же военною строгостью». Сенату и этих драконовских мер показалось мало… По екатерининскому указу 1763 г. крестьяне были обязаны оплачивать не только расходы на посылку и содержание воинских команд, но и стоимость розг и плетей, которыми их наказывали, веревок, на которых их вешали, пуль и ядер, которыми их расстреливали».
Несмотря на подобные меры, предпринятые государыней-моралисткой, бунты крестьян и рабочих вспыхивали с новой силой. Восстание в Кижах (Карелия) продолжалось с 1769 по 1771 год и было подавлено, в результате чего были убиты около двух тысяч крестьян. Волнения рабочих уральских заводов пришлось подавлять карательной экспедицией, которую возглавил все тот же А.А. Вяземский.
На Правобережной Украине чуть раньше бунтовали крестьяне и запорожские казаки, захватывая и грабя усадьбы и замки, давая отпор польским войскам. А в 1771 году во время эпидемии чумы восстал московский люд, ведя уличные бои, захватив на три дня Кремль и убив главу московской церкви архиепископа Амвросия.
Правительство постаралось ограничить вольности яицких казаков и лишить их некоторых привилегий, в частности, беспошлинного соляного промысла и рыбной ловли. В ответ на Яике (река Урал) вспыхнуло восстание казаков, которое пришлось подавлять с помощью регулярных войск.
Тогда же объявился на Яике человек, который стал выдавать себя за спасшегося от смерти императора Петра III. В этом отношении он оказался не оригинален: в России в ту пору было уже несколько самозванцев.
Появились они, конечно же, не случайно. Официальное сообщение о его естественной смерти было воспринято в народе с недоверием. Возродилась мечта о царе, покровителе крестьян, радетеле за их интересы. Прошли слухи о том, что на него совершили покушение дворяне, потому что он пожелал даровать волю крестьянам. Но царю удалось чудом спастись (в одной из деревень отслужили благодарственный молебен о его спасении). Он вынужден скрываться в народе до поры до времени.
Самозванцев правительство вылавливало и казнило, но это не могло искоренить легенду о добром царе. Настали смутные времена, когда народ, подавленный угнетателями, разуверился в верховной власти. Кризис доверия народа к власти – один из важных симптомов серьезной смуты.

«КРЕСТЬЯНСКИЙ ЦАРЬ»

Предки Емельяна Ивановича Пугачева (Пугача) были выходцами с Украины на Дон. Он появился на свет в родной станице Степана Разина – Зимовейской. Но если Степан Тимофеевич происходил из семьи зажиточных «домовитых» казаков, то Пугачев – из голытьбы.
Ему довелось участвовать в Семилетней и первой Русскотурецкой войнах. Проявив храбрость и сообразительность в боевых действиях, он получил младший офицерский чин хорунжего в казачьих войсках. Пугачев принимал участие в поимке беглых раскольников, но карателем быть не пожелал и ударился в «бега». Скитания привели его в Белоруссию, в район Гомеля. Он поселился там весной 1772 года в раскольничем ските.
До него, конечно же, доходили слухи о чудесном спасении «заступника за народ» Петра III, а также о тех, кто выдавал себя за императора. По-видимому, тогда-то он и задумался о том, чтобы воспользоваться случаем и сыграть смертельно опасную роль Петра III.
…В период горбачевского перестроечно-смутного времени в «Военно-историческом журнале» один автор, верно уловив негласный социальный заказ, постарался доказать, будто екатерининская эпоха была светлой и радостной для русского крепостного крестьянства, а Пугачев был в раскольничем ските завербован представителями иностранных спецслужб! Возможно, этот автор намекал на то, что и в XVIII веке революционные идеи проникли в Россию с Запада, подобно марксистскому учению во второй половине XIX века.
Подобная идеологическая установка была весьма выгодна антисоветчикам, которые вбивали в головы некоторой части «патриотов-почвенников» мысль о том, что русскому народу чуждо возмущение против царской власти, что триада «самодержавие, православие, народность» есть нечто подобное чудесному заклинанию, способному спасти Россию. В таком случае и две революции 1917 года можно было представить как результат коварного заговора гнусных «жидомасонов» (словно не было Гражданской войны, в которой победили не белые, которых поддерживал Запад, а красные, на стороне которых оказалось большинство русского народа).
На примере гипотезы, представляющей Пугачева ставленником иностранных спецслужб, видно, насколько политизированными бывают иные историки. Хотя у этой гипотезы есть и некоторые основания. У следователей, которые допрашивали пойманного Пугачева, были подозрения относительно его связи с заграницей. Но, как писал историк В.И. Буганов, «следователи убедились, что восстание, которое он возглавил, не было кем-то инспирировано, что оно было стихийным движением народа против крепостничества, дворянства».

Император Петр III

Кстати сказать, во времена горбачевско-ельцинские постоянно в массы запускались мифы о добреньких царях-императорах, при которых русскому народу жилось вольготно и благостно. И это делали те, кто ненавидел Советскую Россию, а то и Россию вообще, только для того, чтобы пробуждать в массах ненависть и презрение к недавнему прошлому.
Тогда же появились и самозванцы. Один из них уверял, что является сыном чудесно спасшегося цесаревича Алексея Романова, а стало быть, имеет все права на российский престол. В одном из опубликованных интервью расторопная журналистка, беседуя в 1995 году с этим «сыном» цесаревича Алексея, сослалась для пущей убедительности на результаты международной акмеологической конференции, состоявшейся в марте того же года в Москве.
«Кроме астрологов и экстрасенсов, – писала журналистка, – в ней приняли участие экономисты, социологи, политологи. Они попытались сделать прогноз развития событий в российской политической жизни на 1995-1997 годы. По докладам сопредседателей международного фонда «Стратегия» академика С.П. Преображенского и профессора Дж. Фитджопса (США), на основании других футорологических исследований предсказано, что вскоре Николай Алексеевич Романов-Дальский будет коронован в Кремле под именем Николая III».
Все это не было сказано 1 апреля и не украшало страницы сатирического журнала. Теперь каждый усмехнется и скажет, что все это чепуха. Но тогда, в 1995 и 1996 годах, было в нашем обществе немало людей (да и куда бы они делись сейчас?), которые воспринимали подобные откровения с полнейшей серьезностью. Разве это не показатель чудовищной смуты? В последние годы о Николае III не слышно вовсе. Это лишний раз доказывает, что когда Ельцину и его олигархам надо было во что бы то ни стало удержать свою власть и продолжать в этой связи порочить Советскую Россию, было выгодно рекламировать самозванцев, претендующих на отсутствующий российский трон. Реанимировалась легенда о добром царе и благоденствующих подданных, идиллию которых зверски разрушили злые большевики, одурманенные западными крамольными идеями марксизма.
Однако самозванцы конца XX века вносили сильнейшую смуту в умы главным образом вполне образованных интеллектуалов и служащих. Основная масса народа оставалась равнодушной к подобным идейным вывертам.
Иная ситуация была в 1772 году. Наиболее образованная часть общества отдавала себе отчет в том, что царь свергнут и убит, а опорой власти служит дворянство. Но в народе крепла вера в «своего царя», заступника за простой люд. Это понимал Емельян Пугачев, решивший использовать смуту для того, чтобы организовать восстание.
Осенью 1772 года он перебрался на Яик, где еще продолжались волнения казаков. Осмотревшись, он «признался» одному казаку, будто является царем Петром Федоровичем. Слух постепенно распространялся среди казаков, о чем было доложено начальству. Пугачева схватили и посадили в тюрьму. Однако ему удалось бежать, и уже ничего не оставалось, как открыто заявить о своих правах на российский трон. Он пообещал казакам восстановить их старинные порядки и предоставить им дополнительные льготы.
Безусловно, далеко не все были введены им в заблуждение. Тем более что власти поспешили сообщить, что он – самозванец, донской казак. Ближайшие соратники Пугачева вряд ли сомневались в этом. Для них этот вопрос не был принципиальным. Если нет законного государя, а на троне утвердилась немка, то почему бы не поставить вместо нее русского казака?
Емельян Пугачев проявил себя хорошим организатором, и в его окружении было немало талантливых людей. Среди них выделялся Падуров – один из депутатов от казачества в «Уложенной комиссии», созванной в Москве Екатериной II для либерального прикрытия своей крепостнической политики. Там Падуров ознакомился с идеями французских просветителей, что отразилось в наказе от казачества, в составлении которого он принимал участие.
В отличие от Разина, не поднявшегося в своей деятельности выше казацких анархических стереотипов, Пугачев понимал важность социальной организации. Он попытался даже создать государственный аппарат восставших и придавал большое значение агитации и пропаганде. Он решительней, чем Разин, выступал против бесцельного разрушения и постарался, хотя и безуспешно, наладить военное производство на уральских заводах.
Как обычно бывает при стихийных народных восстаниях, разрушительные действия удаются гораздо лучше и радикальней, чем созидательные. Ненависть рабочих к каторжному заводскому труду была так велика, что они в большинстве случаев громили все заводское хозяйство.
Пугачевское восстание, в отличие от разинского, быстро приобрело ярко выраженный крестьянский характер. По мере того как оно охватывало новые районы, роль яицких казаков сокращалась. Многие из них не захотели оставлять свои земли (только в пугачевском руководстве они оставались в большинстве).

Емельян Пугачев

Была у пугачевщины еще одна важная отличительная черта: в восстании участвовали почти все сословия (работные люди, горожане, духовенство), а также представители разных национальностей – башкиры, киргизы, черемисы. Старообрядцев он привлек тем, что обещал пожаловать «древним крестом и бородой». Но больше всего благ обещал он в манифесте сентября 1773 года казакам, жалуя их «рякою с вершины и до усья, и землею, и травами, и денежным жалованьям, и свинцом и порахам и хлебным провиянтам».
Пугачев стал народным вождем, предводителем крестьянского восстания. Он был, конечно же, не революционером в полном смысле слова, а, как выразился И.В. Сталин, – «царистом». Но в тогдашней России иначе и не могло быть. Однако главнейший пункт его политической программы с полным основанием можно считать революционным: целью своей он провозглашал уничтожение дворянства как класса.
В манифесте, составленном после взятия Саратова летом 1774 года, Пугачев провозглашал: «Я – ваш законный Император. Жена моя увлеклась в сторону дворян, и Я поклялся Богом истребить их всех до единого. Они склонили ее, чтобы всех вас отдать им в рабство, но Я этому воспротивился, и они вознегодовали на меня, подослали убийц, но Бог меня спас».
Он стремился не только захватить власть в стране, но и изменить социальную структуру. Хотя, конечно же, в то же время признавал незыблемость царского самодержавия. По его мысли, царь должен был выражать интересы не дворянского меньшинства, а крестьянского большинства.
Согласно этим представлениям, система правления в России предполагалась монархической по форме и анархической по содержанию. Об этом можно судить по его манифесту от 31 июля 1774 года, где говорилось:
«Сим именным указом с монаршим и отеческим Нашим милосердием, всем находящимся прежде в крестьянстве и подданстве помещиков быть верноподданными рабами собственно нашей короны и награждаем древним крестом и молитвою, и головами и бородами, вольностью и свободой, не требуя рекрутских наборов, подушных и прочих денежных податей, во владения землями, лесными, сенокосными угодьями, рыбными ловлями, соляными озерами без покупки и без оброку».
Каким образом все это можно организовать, он не указывал, зато провозглашал метод революционного террора по отношению к дворянам, с которыми надо поступать так же, как они поступали с крепостными: ловить, казнить и вешать. После чего в стране воцарятся мир и покой, «кои до века и продолжаться буд ут».
Проще всего оказалось организовать «революционный террор» и разорять, грабить и разрушать помещичьи усадьбы, крушить фабрично-заводское хозяйство. Народная стихия в этом отношении подобна природной. Надо только иметь в виду, что и противная сторона, дворянство, не менее жестоким образом расправлялось с восставшими крестьянами, а крепостной гнет, на котором держалось их благосостояние, был подлинным и часто беспросветным рабством.
По словам А.С. Пушкина, произошел «мятеж, начатый горсткой непослушных казаков, усилившийся по непростительному нерадению начальства и поколебавший государство от Сибири до Москвы и от Кубани до Муромских лесов». Но кое в чем можно не согласиться и с Александром Сергеевичем. Распространение казацкого мятежа и превращение его в народное крестьянское восстание зависело не от нерадения местного начальства, а от его беспомощности перед лицом массового движения. Это была, можно сказать, гражданская война.

Автограф и печать Пугачева

Она оказала заметное влияние не только на русскую, но и на европейскую, а отчасти и на мировую историю. Ведь одновременно с этим восстанием боролись за свою независимость североамериканские колонии Англии, создавшие свое государство. Считается, что победе американской революции способствовали тогдашние враги Лондона – Франция и Испания. Но вряд ли устояла бы американская держава, если бы Екатерина II исполнила просьбу английского короля, оказав ему помощь русскими войсками.
В то время эти войска передислоцировались с фронта окончившейся русско-турецкой войны во внутренние области России для подавления пугачевского восстания. По-видимому, только по этой причине Екатерина II отклонила просьбу английского короля. Ей приходилось сражаться за сохранение собственного государства.
Североамериканские повстанцы остались победителями. А русским бунтарям была уготована страшная доля. Сжигались деревни, виселицы на плотах плыли по Яику и Волге, на Болотной площади в Москве торжественно казнили Пугачева.
Когда парижские бунтари полтора десятилетия спустя взяли Бастилию, перед русской императрицей вновь встала тень донского казака, поднявшего пол-России на грозное восстание.
Она не решилась послать русскую армию к границам революционной Франции. По тем временам это была лучшая армия Европы, и она смогла бы справиться с восставшими. Была бы задушена в зародыше французская революция, про которую Ленин сказал, что весь XIX век был ее продолжением.
Тут кстати вспомнить пушкинское: «Не приведи Господь видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный». Из этого нередко делают вывод, будто в отличие от всех прочих, русский бунт какой-то особенно ужасный, словно чем-то лучше, «цивилизованней» были бунты и революции в Англии, Франции, Германии. В этом отношении восстание под руководством Пугачева не было исключением.
Любая природная стихия бессмысленна (бессознательна) и беспощадна. Народные восстания вызваны всегда гневом и возмущением, а вовсе не какими-то кабинетно-идейными соображениями. Здесь эмоции всегда преобладают над разумом. Ведь это – периоды смуты духовной. В такие моменты не только народные массы, но и отдельные личности «теряют голову».
Есть основания считать пугачевское восстание революционным выступлением. Оно предполагало установление особенной, можно сказать, народной монархии (монархо-анархического государства) при коренном изменении социальной структуры общества. И если его так не называют, то по упомянутой нами причине: «Мятеж не может кончиться удачей…»

СМУТА И РЕВОЛЮЦИЯ

Вряд ли было случайным совпадение пугачевского восстания по времени с Великой Французской революцией, грянувшей в 1789 году. Для истории расхождение в полтора десятилетия незначительно. В обеих странах существовала просвещенная монархия, а основанием для восстаний послужили народные волнения.
В России с казнью Пугачева восстание не прекратилось. Как писал А.С. Пушкин: «Совершенное спокойствие долго еще не воцарялось. Панин и Суворов целый год оставались в усмиренных губерниях, утверждая в них ослабленное правление… и искореняя последние отрасли пресеченного бунта. В конце 1775 года обнародовано было общее прощение и поведено все дело предать вечному забвению. Екатерина, желая искоренить воспоминание об ужасной эпохе, уничтожила древнее название реки, коей берега были первыми свидетелями возмущения. Яицкие казаки переименованы были в уральские… Но имя страшного бунтовщика гремит еще в краях, где он свирепствовал. Народ живо еще помнит кровавую пору, которую – так выразительно – прозвал он пугачевщиною».
Неудивительно, что «замирения» народа с правящим классом не состоялось. Никаких принципиальных изменений к лучшему не произошло. Простой русский народ оказался в положении побежденного, покоренного, вынужденного смириться со своим унизительным положением.
Это в конце XX века хитрые политики и журналисты, а также наивные или обманутые «патриоты» и странные монархисты, невесть какую монархию представляющие, вдруг дружно стали рисовать идиллические картинки жизни народа в царской России. Конечно, в хлебородные годы, да у хорошего помещика крестьянам жилось действительно не худо. Только и всего. В остальном их положение было незавидным. Иначе не бунтовали бы они, не шли на смертный бой против регулярных войск, как это было во время пугачевского восстания (обратим внимание на то, что Пушкин счел назвать «ужасной эпохой» восстание, длившееся сравнительно недолго).
Уже после того как страсти, казалось бы, улеглись, дворянин А.Н. Радищев правдиво описал свое «Путешествие из Петербурга в Москву». Он побывал в тех краях, которые не восстали. Почему? От хорошей жизни? Вот характерный разговор Радищева с безымянным пахарем, который есть смысл привести целиком.
– Бог в помощь, – сказал я, подошед к пахарю, который, не останавливаясь, заканчивал начатую борозду. – Бог в помощь, – повторил я.
– Спасибо, барин, – говорил мне пахарь, отряхивая сошник и перенося соху на новую борозду.
– Ты, конечно, раскольник, что пашешь по воскресеньям?
– Нет, барин, я прямым крестом крещусь, – сказал он, показывая мне сложенные три перста. – А Бог милостив, с голоду умирать не велит, когда есть силы и семья.
– Разве тебе во всю неделю нет времени работать, что ты и воскресенью не спускаешь, да еще в самый жар?
– В неделе-то, барин, шесть дней, а мы шесть раз в неделю ходим на барщину, да под вечер возим оставшееся в лесу сено на господский двор, коли погода хороша; а бабы и девки, для прогулки, ходят по праздникам в лес по грибы да по ягоды. Дай Бог, – крестяся, – чтоб под вечер сего дня дожжик пошел. Барин, коли есть у тебя свои мужички, так они того же у Господа молят.
– У меня, мой друг, мужиков нет, и оттого никто меня не клянет. Велика ли у тебя семья?
– Три сына и три дочки. Первенькому-то десятый годок.
– Как же ты успеваешь доставать хлеб, коли только праздник имеешь свободным?
– Не одни праздники, и ночь наша. Не ленись наш брат, то с голоду не умрет. Видишь ли, одна лошадь отдыхает, а как эта устанет, возьмусь за другую; дело-то и споро.
– Так ли ты работаешь на господина своего?
– Нет, барин, грешно было бы так же работать. У него на пашне – сто рук для одного рта, а у меня две – для семи ртов.
Не удивительно, что Радищев, обращаясь к помещикам, восклицал: «Звери алчные, пиявицы ненасытные, что крестьянину мы оставляем? то, чего отнять не можем, – воздух. Да, один воздух».
Правда, порой чаша терпения крестьян переполнялась. И тогда они могли при случае даже убить своего мучителя и кровопийцу-помещика. В XIX веке российская статистика в этом пункте была фальшивой: не учитывалось, сколько помещиков погибало от рук своих крепостных (в официальных сводках обычно в таких случаях констатировали смерть от апоплексического удара). Наказать конкретных виновников чаще всего не было возможности, потому что у крестьян практиковалась круговая порука.
Спору нет, со временем суровость крепостных порядков не увеличивалась, а уменьшалась, а там и произошла «революция сверху»: отмена Александром II крепостного права. Впрочем, революцией называть такой шаг можно только для красного словца, ибо государственный строй и соотношение социальных групп в результате не изменились.
Но если велико было внутреннее возмущение крепостных и работных людей своим бесправным положением, то почему же не превратилось пугачевское восстание в полноценную революцию, подобно тому, что произошло во Франции? Там ведь тоже все начиналось со смуты, огромного числа нищих и обездоленных, отдельных бунтов.
Советская историософия давала этому такое объяснение. «Трагедией восставшего крестьянства было то, – писал М.Т. Белявский, – что, поднявшись на борьбу, героически сражаясь со своими угнетателями, оно не могло противопоставить самодержавно-крепостническому строю новый общественный строй. Восстание, несмотря на размах, как и прежние выступления народных масс, было стихийным – восставшие не имели ясной политической программы борьбы и могли лишь противопоставить «плохой дворянской царице» Екатерине II «хорошего», «доброго» царя».
Такое объяснение трудно считать убедительным. Как мы видели на примере некоторых указов Пугачева, у него достаточно ясно очерчивалась политическая программа установления монархически-анархического государства. По тем временам, учитывая особенности общественного сознания, это была вполне разумная и реалистическая идея. Поставить во главе государства «крестьянского царя» – разве этого мало?
Для России того времени это была, можно сказать, программа-максимум. Кстати, и французы не выступали за коммунистические идеалы. Лозунг «Свобода, Равенство, Братство» вполне подходил не только для масонских лож и французских революционеров, но и для русских мужиков, которые пошли за Емельяном Ивановичем Пугачевым. То, что у них, мужиков, такие слова не были в обиходе, ничего принципиально не меняет. Русский вариант можно сформулировать так: «Воля, Справедливость, Братство». Суть остается все той же.

Екатерина II

Во Франции большинству крестьян жилось не лучше, чем в России (и это несмотря на то, что там природные условия несравненно благоприятнее для сельского хозяйства, чем у нас). Как писал П.А. Кропоткин: «Бедственное положение громадного большинства французского крестьянства было, несомнен но, уж асно. Оно, не перест авая, ухудш алось с са мого начал а царствования Людовика XIV, по мере того, как росли государственные расходы, а роскошь помещиков принимала утонченный и сумасбродный характер, на который ясно указывают некоторые мемуары того времени. Особенно невыносимыми делались требования помещиков оттого, что значительная часть аристократии была в сущности разорена, а потому старалась выжать из крестьян как можно больше дохода… Через посредство своих управляющих дворяне обращались с крестьянами с суровостью настоящих ростовщиков. Обеднение дворянства превратило дворян в их отношениях с бывшими крепостными в настоящих буржуа, жадных до денег, но вместе с тем неспособных найти какие-нибудь другие источники дохода, кроме эксплуатации старых привилегий – остатков феодальной эпохи…
Крестьянские массы разорялись. С каждым годом их существование становилось все более и более неустойчивым; малейшая засуха вела к недороду и голоду. Но рядом с этим создавался – особенно там, где раздробление дворянских имений шло быстрее, – новый класс отдельных зажиточных крестьян… В деревнях появились деревенские буржуа, крестьяне побогаче, и именно они перед революцией стали первые протестовать против феодальных платежей и требовать их уничтожения…
Накануне революции именно благодаря им, крестьянам, занимавшим видное положение в деревне, надежда стала проникать в села и стал назревать бунтарский дух… И нужно сказать, что если отчаяние и нищета толкали народ к бунту, то надежда на улучшение вела его к революции».
Мы привели эту большую цитату потому, что Петр Алексеевич Кропоткин, заставший крепостное время в России, писал, словно одновременно имея в виду не только Францию, но и свое Отечество. Хотя не образовалось еще в России при крепостничестве значительной прослойки «кулаков», деревенских аналогов буржуа, а самое главное, так называемый «третий класс» и пролетариат находились если не в зачаточном, то в младенческом состоянии.
В XVI веке во всех развитых государствах значительный удельный вес обрели горожане, а их роль в управлении государством и соответствующими переворотами становилась решающей. Недаром такое символическое значение обрел факт захвата в Париже Бастилии.
За Пугачева была крестьянская, фабрично-заводская, городская беднота, – массы, не имевшие единого идейного стержня и сколько-нибудь определенной организованности. Была бушующая стихия, но отсутствовала целеустремленная направленность на революционный переворот, который можно свершить только там, где находится правительство. Требуется кинжальный удар в центр управления страной, чтобы парализовать действие государственной машины, точнее сказать, органов управления государством.
Подобной возможности у пугачевского восстания не было. Вот если бы восстание декабристов 1825 года совпало по времени с народными волнениями типа пугачевщины, тогда еще могло бы свершиться нечто подобное Великой Французской революции. Государственный переворот должен происходить на фоне большой смуты, только в таком случае он может стать революционным.
Для буржуазной революции необходима достаточно крепкая и претендующая на власть буржуазия; для пролетарской революции требуется как минимум немалое количество пролетариев. А вот крестьянские революции, несмотря на огромное количество крестьянских масс во всех странах (во всяком случае, до XX века), так и не свершились. Постоянно вспыхивали крестьянские восстания и бунты, переходящие порой в крестьянские войны. Но последний шаг – к победоносной крестьянской революции – так и не был сделан.
Пример Франции в этом отношении красноречив. Ведь уже «блестящее» царствование Людовика XIV привело к тому, что начались бунты, которые продолжались практически во все время правления следующего Людовика и особенно обострились после неурожайного 1774 года. Позже, при улучшении урожаев, волнения пошли на спад, но не прекратились. Так что смута продолжалась достаточно долго, и Великая революция стала, по существу, ее переходом на новый уровень. Без этих бунтов она бы не свершилась. Но и без государственного переворота, который произошел в Париже, волнения народа были бы в конце концов подавлены если не силой оружия, то благодаря либеральным реформам.
Когда в России в середине XIX века стала назревать революционная ситуация, царское правительство сумело ее преодолеть без серьезных социальных потрясений, путем реформ. Эта мера помогла избежать крупных народных волнений, но революционные идеи проникали в российское общество не снизу, а сверху, из среды наиболее просвещенных граждан. Дело тут не столько в тех или иных политических группировках и партиях, а в том, что не народ, а именно наиболее просвещенные граждане в большинстве своем были настроены против самодержавия. Одни мечтали его ограничить парламентом, другие выступали за парламентскую республику, третьи – за полное свержение существующего государственного строя.
В этих условиях едва ли не самыми консервативными социальными слоями были, помимо небольшой правящей прослойки, крестьяне. Революционные идеи находили отклик в умах наиболее образованных рабочих.
В своих замечательных «Записках революционера» П.А. Кропоткин свидетельствовал, что ему приходилось с большой опаской подводить сезонных рабочих, среди которых он вел народническую пропаганду, к мысли о возможности свержения царской власти. Приходилось делать упор главным образом на просветительские беседы, одновременно переходя на социальные темы. Среди квалифицированных заводских рабочих делать этого не требовалось, потому что они неплохо разбирались в политэкономии и революционных идеях.
Как о типичном эпизоде Кропоткин рассказал о случае с народником Сергеем Кравчинским. Он и его товарищ, идя по дороге, попытались завести с нагнавшим их мужиком на дровнях разговор о тяжких податях, произволе чиновников и необходимости бунта. Мужик стал погонять лошаденку, агитаторы поспешили за ним, продолжая толковать о податях и бунтах, пока мужик не стал стегать лошадь, чтобы она вскачь умчала его от народников.
Кстати сказать, и Кропоткина выдал жандармам кто-то из рабочих-ткачей, среди которых он вел пропаганду. Никаких выступлений рабочего класса таким путем добиться не удалось.
Еще один вид деятельности революционеров – террористические акты – тоже оказался бесполезным. Идеологи таких акций (хотя и не всегда – исполнители) понимали, что таким образом невозможно запугать, а тем более свергнуть существующий строй. Однако можно было добиться ответных репрессивных действий правительства, ужесточения режима, а значит и более благоприятной революционной ситуации.
Ужесточения режима они добились после убийства Александра II и смещения в результате «бархатного диктатора» Лорис-Меликова, относительного либерала. Но революционная ситуация от этого не возникла. Потому что никакой смуты тогда в России не было: страна была стабильной и развивающейся.
…В 1924 году талантливый человек и большой фантазер А.Л. Чижевский издал книгу «Физические факторы исторического прогресса», в которой попытался доказать, что революционные и другие социальные возмущения возникают в периоды повышения солнечной активности. Для России такое совпадение пришлось на 1905 и 1917 годы, причем в первом случае число солнечных пятен было меньше, чем во втором, в соответствии с интенсивностью революционных потрясений.
Некоторые интеллектуалы и сейчас верят в подобную зависимость социальных катастроф от активности Солнца или «парада планет» (когда они выстраиваются примерно в одной плоскости). Как писал Чижевский:

И вновь и вновь взошли на Солнце пятна,
И омрачились трезвые умы,
И пал престол, и были неотвратны
Голодный мор и ужасы чумы…

…И жизни лик подернулся гримасой:
Метался компас – буйствовал народ,
А над землей и над людскою массой
Свершало Солнце свой законный ход…

Однако в действительности еще более, чем в 1917 году, вспышка солнечной активности была в 1837, 1847, 1870, 1780, 1789 годах. Но почему-то в эти годы никакой революции в России не произошло. Да и самая большая всеобщая «смута» начала ХХ века приходится, пожалуй, на 1914 год, когда вспыхнула Первая мировая война. Не будь ее, неизвестно, что произошло бы в стране позже.

Так что не космические факторы, а прежде всего смута и на ее фоне государственный переворот являются обязательными признаками подлинной революции.

ПОШАТНУВШАЯСЯ УСТАНОВКА

В индивидуальной психологии есть понятие установки. Это нечто, подобное эмоциональной предрасположенности, предвзятости, готовности к определенным реакциям в соответствующих обстоятельствах. Такая реакция вырабатывается в результате опыта, знаний или традиций.
В простейшем виде установка вырабатывается у животных при дрессировке или при экспериментах, которые проводил, в частности, И.П. Павлов на собаках. Человек способен выработать установку самостоятельно и вполне сознательно, но в дальнейшем она может проявляться у него вне зависимости от рассудка, подсознательно.
Особенность установки в том, что она может со временем закрепляться (переходя в подсознание), если она периодически подкрепляется. Так действуют, например, влюбленные, которые преподносят предмету своей страсти подарки и говорят комплименты. При постоянном повторении такого рефлекса (появление данного человека – подарок – удовольствие от подарка) через некоторый срок предмет любви может испытывать удовольствие уже при встрече с данным субъектом. Возможно, такой способ ухаживания, увенчанный успехом, породил известную поговорку: «Любовь зла, полюбишь и козла».
Шутки шутками, а в политической жизни установка играет немалую роль. Например, когда после Великой Отечественной войны снижались цены (а до нее – увеличивалось благосостояние советского народа), это серьезно укрепляло авторитет Сталина и установку на признание его великим вождем и отцом народа. Дело тут не просто в задабривании населения, а в подтверждении верности взятого им политического курса, в реальности и честности его обещаний.
Правда, со времен горбачевской «перестройки» в общественное сознание стали вколачивать мысль, будто замечательные успехи советского народа в труде и в боях объясняются… животным страхом сталинских репрессий, что «стройки коммунизма» возводили главным образом заключенные, а в атаки против гитлеровцев шли либо штрафные батальоны, либо подневольные бойцы, подгоняемые сзади заградительными отрядами.
Увы, подобные бредовые для здравого ума идеи не только пропагандировались, но и находили благоприятную почву в умах немалого числа служащих, интеллигентов. Им даже не приходило в голову, что число работавших заключенных составляло ничтожную долю от числа всех трудящихся (один-два человека на сотню), «штрафников» – еще в десять или сто раз меньше. Но главное, пожалуй, другое.
В нашей стране появилось немало граждан, которым трудно было поверить, что возможен подлинный трудовой энтузиазм, а также подлинный героизм в войне. Это скептики, циники, приспособленцы и лицемеры, не способные не только на героические, но и просто на достойные поступки. Опошление героического прошлого, да еще своего собственного народа, своих действительно героических недавних, а отчасти еще живущих предков – показатель глубокой духовной эрозии, нравственной деградации. У такого народа не может быть достойного будущего.
Увы, такую подлейшую установку вырабатывали долго и упорно внешние и внутренние враги СССР. И когда Хрущев выступил с докладом, ниспровергающим культ Сталина, это был удар колоссальной силы по сложившейся идеологической установке. В данном случае совершенно неважно, насколько справедливы или несправедливы были обвинения Хрущева в адрес недавнего вождя, которому он сам пел дифирамбы. Не имеет существенного значения и то, в какой степени был оправдан культ личности Сталина. Важно, что восхищение вождем и доверие к нему культивировались годами и подтверждались замечательными достижениями страны, а затем еще победой в Великой Отечественной войне. Это было чувство, укоренившееся в подсознании миллионов граждан как четкая установка. Она в значительной степени содействовала единению людей и признанию коммунистической идеологии в массах.
Эта установка основательно пошатнулась после выступления Хрущева на ХХ съезде партии. С этого времени начался идейный разброд. А все приспособленцы и лицемеры, вступившие в партию из-за карьерных соображений, получили подкрепление своим самым низменным устремлениям и оправдание подлости своей и лжи.
В общественной жизни феномен коллективного подсознания играет существенную и до сих пор не оцененную по достоинству роль. Комплекс установок обеспечивает общественную стабильность. Крушение установки – подрывает ее, содействует наступлению смутного времени разброда и шатаний.
Для России конца XIX века такой устойчивой официальной идеологической установкой продолжала быть триада: «Самодержавие, православие, народность». Ее укоренению содействовали экономические успехи страны в конце XIX века во время правления Александра III. Индустриализация, расширение сети железных дорог, оживление торговли, а еще раньше, при Александре II, отмена крепостного права – все это подтверждало истинность идеологической установки. Безусловно, немалое количество демократически и республикански настроенных граждан стремилось свергнуть или ограничить конституцией самодержавие; о революционерах и говорить нечего.
В народе было иначе. Самодержавие было освящено не только вековой традицией, но и авторитетом православной церкви.
Правда, последнее десятилетие ХIХ века было омрачено страшным голодом в 1891 и 1892 годах. Затем началась эпидемия холеры в Прикаспии и Поволжье, сопровождавшаяся холерными бунтами: расползся слух, будто врачи и фельдшеры специально морят народ по приказу высшего начальства. Но и при этом вера в царя сохранялась.
Александр III умер в 1894 году. На престол вступил его сын Николай II. В связи с этим земские деятели передали ему письмо, в котором, помимо изъявления верноподданнических чувств, высказывалась надежда на то, что будет предоставлено больше свободы печати, возможности «для общественных учреждений выражать свое мнение по вопросам, их касающимся, дабы до высоты престола могло достигать выражение потребности и мысли не одних только представителей администрации, но и народа русского».
Надо сказать, что представители земства, в отличие от царских чиновников, были более или менее близки к народу. Например, во время голода они вели большую работу по организации столовых для голодающих и санитарных пунктов. Они понимали, что обязанность царя – служить русскому народу (они так и написали царю), для чего необходимо лучше знать заботы, нужды, надежды простого люда.
19 января 1895 года на торжественном приеме Николай II дал суровую отповедь тем, кто надеялся на более тесное сближение самодержавия с народом и низшим дворянством, разночинцами, мелкими служащими, интеллигенцией. Он сказал: «Мне известно, что в последнее время слышались голоса людей, увлекающихся бессмысленными мечтаниями об участии представителей земства в делах внутреннего управления. Пусть все знают, что я… буду охранять начало самодержавия так же твердо, как охранял его мой незабвенный покойный родитель».
У многих людей, безропотно принимавших самодержавие и желавших укрепить его, модернизировать в связи с изменившейся исторической и социальной ситуацией, это вызвало сильное чувство разочарования. «Но в простом и темном народе, – писал в этой связи В.Г. Короленко, – надежда еще жила, и нужно было много тяжелых уроков, чтобы ее разрушить».
И один из подобных уроков не заставил себя ждать. 14 мая 1895 года в Москве происходило коронование Николая II и его молодой жены. В честь этого события москвичи вышли на улицы как на великий праздник. На обширном Ходынском поле было организовано массовое гуляние. Сообщалось, что в качестве подарков будут розданы кружки с царскими вензелями и портретами. Сотни тысяч людей отправились на Ходынку.
Вот как описал дальнейшие события В.Г. Короленко:
«День выдался хороший, праздничный. Народу высыпало видимо-невидимо, так что становилось страшно глядеть на это людское море, колыхавшееся, точно настоящий океан. Особенная давка происходила около деревянных балаганов, где были выставлены царские подарки. Ожидали сигнала, чтобы броситься к этим балаганам, а в ожидании толпа колыхалась без мысли и воли, точно колосья под ветром. Очевидцы говорили, что уже заранее ужас охватывал от предчувствия беды; уже некоторые падали, кричали дети, женщинам становилось дурно. Наиболее благоразумные старались выбраться из толпы. Но вся толпа была охвачена точно безумием – желанием получить десятикопеечную царскую бирюльку, чтобы с торжеством принести ее домой и поставить в красный угол под иконами».
Такова была общая установка. Она основывалась не только на стремлении добыть кружку (будто в таких вещах была острая необходимость), а более всего на желании получить именно памятный царский подарок. Тут проявлялась любовь не столько к данной вещи, сколько к царю.
Дальше произошло вот что (продолжим рассказ Короленко):
«И вот сигнал был подан. Толпа ринулась к балаганам. Задние напирали на передних. Передние не могли попасть в тесные проходы. Их прижимали к углам ограды, к стенам, перегибали пополам на барьерах и раздавливали. Раздались нечеловеческие крики. Начался слепой ужас. Кто падал, тот уже не подымался, – его топтали, не глядя и не рассуждая, насмерть… Толпа, не зная, куда податься, кидалась из стороны в сторону. Люди мяли друг друга… Кинулись в одну сторону, где была канава, ничем не огражденная. Толкаемые сзади, люди падали друг на друга и задыхались.

Коронация Николая II

Когда это торжество с царскими подарками кончилось, – на площади оказалось множество трупов. Их уложили рядами. Родные узнавали тут своих, и над Ходынкой, над прилегающими к ней местами, над всей Москвой встали плач, стоны, отчаяние…»
А что сделал царь? Он не отменил празднеств, не объявил траурные дни, не приказал выявить виновников катастрофы, которые организовали дело так, что произошли массовые убийства. Царь с женой в тот же вечер присутствовали на придворном балу и, по-видимому, участвовали в танцах и веселье.
В тот день на Ходынском поле погибли 1389 человек, а около полутора тысяч получили тяжелые увечья. Суеверные люди сочли это дурным предзнаменованием, обещающим «кровавое» царствование. Для здравомыслящих людей стало ясно, что доброта и заботливость царя распространяются лишь на его близкое окружение, а до народа ему, в сущности, дела нет. В его намерения не входила служба на благо России, ему больше нравилось, чтобы Россия служила ему.
В те дни, когда множество москвичей оплакивало своих убитых или изувеченных родных и близких, царь и его окружение продолжали участвовать в придворных торжествах, о чем уведомляли ежедневные газеты. Трудно было придумать более резкий контраст между правителем и народом. Самодержавие и православие (во всяком случае, церковные иерархи) оказались на одной стороне, а народ – на другой, и между ними все шире разверзалась пропасть.
Слухи и толки о торжествах и трагедии в Москве распространялись по России. Вера в справедливого и доброго царя сильно пошатнулась. В коллективном подсознании народа стала рушиться установка, закреплявшаяся десятилетиями (явно или неявно): самодержавие – православие – народность. И этот удар должен был отозваться в дальнейшем, в периоды испытаний японской и мировой войнами, а также в период экономического кризиса начала XX века.

Трагедия на Ходынском поле

К сожалению, эффект крушения общественной установки остается практически неизученным. В индивидуальной жизни такое явление приводит к депрессии, истерике, психическим аномалиям. Характерный пример – вспышки ревности, приводящие порой к убийствам. Вспомним, как действует Отелло, когда рушится его вера в любовь Дездемоны (сильная установка).
В обществе крушение установки происходит не очень быстро и может привести к разброду и смуте, когда доверие и любовь к властителю переходят в прямо противоположные чувства. Установка основана на вере, и уже одно только ослабление ее способствует целому ряду социальных конфликтов.
Развитие технической цивилизации привело к преувеличению значения в жизни общества экономических материальных факторов. В этом особенность и буржуазных и марксистских обществоведов. На первый взгляд может показаться бесспорным, что сознание, духовное бытие определяется материальными факторами. Из этого следует логический вывод о существовании «классового сознания», особенностей психологии различных социальных групп.
Социальное положение и профессия накладывают свой отпечаток на склад ума и характера. Но насколько существенно такое влияние? Вспомним знаменитейших анархистов – дворян Бакунина, князя Кропоткина. Да и Маркс, Энгельс, Ленин вовсе не были обездоленными пролетариями. Наиболее революционно настроенными были достаточно обеспеченные и образованные рабочие. И это понятно. Подсознательную установку на сохранение традиций, верований, общественного уклада способны преодолеть люди свободомыслящие или доведенные до отчаяния.
Как писал французский социолог и психолог Густав Лебон: «Идеи могут оказать настоящее действие на душу народов, только когда они, после очень медленной выработки, спустились из подвижных сфер мысли в ту устойчивую и бессознательную область чувств, где вырабатываются мотивы наших поступков. Они составляют тогда некоторым образом часть характера и могут влиять на поведение».
В массе людей господствует главным образом коллективное подсознание – те самые идеи, которые сделались привычными и воспринимаются как аксиомы, можно сказать, превратившиеся в условные рефлексы. «Так принято», «так надо», «в это верят все» – вот основания для подобных идей. Надо обладать немалой смелостью, дерзостью мысли, надо уметь подчинить чувства рассудку для того, чтобы опровергать общепринятую установку.
До 1895 года в России лишь сравнительно небольшая часть населения полностью разуверилась в триаде «православие, самодержавие, народность» (как говорили: «За Бога, царя и Отечество!»). В этом году, однако, произошел и сильный сдвиг в массовом сознании, пошатнувший официальную установку. Это напоминает тектонические движения земной коры. В результате действия внешних и внутренних сил происходит накопление напряжения, потенциалов, сил сжатия и растяжения до тех пор, пока они не достигнут критического значения. А тогда происходят резкая разрядка, содрогание каменных блоков и землетрясение.
А в стране подобным образом накапливается духовная напряженность, пока она не достигнет такой силы, что снесет традиционные установки и начнется общественная катастрофа.

ВОССТАНИЕ МАСС

Ходынская трагедия не вызвала смуту, но содействовала ее появлению через десятилетие.
Успехи индустриализации страны, распространение грамотности, – все это способствовало сохранению в народе веры если не в благо, то в естественность и традиционность для России самодержавия. Индивидуальный террор, который осуществляли представители крайне левых политических течений, не вызывал одобрения в массах. Напротив, сохранялась вера в «доброго царя» и в то, что он не ведает о произволе, который творят чиновники.
8 общем, и в этом случае проявлялась здоровая интуиция народа, направленная на сохранение стабильности общества. Нетрудно представить, что означала бы в той ситуации борьба за свержение самодержавия и создание, например, парламентской республики. Это было бы прежде всего острое политическое противостояние, всеобщий разброд, ослабление централизованной власти, а возможно, и смута. Но зачем все это, если страна успешно развивается, а народу живется лучше, если сравнивать с началом 1890-х годов, когда свирепствовал голод.
Индустриализация страны и развитие капитализма благоприятствовали не только увеличению промышленной продукции, но и концентрации производства, увеличению численности рабочего класса. Возникли организации рабочих, усилилось забастовочное движение. Однако никакой «революционной ситуации» не было. Для нее, как нам представляется, требуются и экономические причины, и духовные.
9 января 1905 года многолюдные толпы преимущественно рабочих Питера и их семей, исполненные верой в «доброго царя», вышли на улицы. Это была мирная демонстрация – с иконами и царскими портретами.
В это время продолжалась безуспешная война с Японией. И хотя экономический кризис кончился, его последствия вызывали определенное недовольство в массах, но не более того. Стачки рабочих, требовавших улучшения условий труда, проходили мирно, несмотря на отдельные призывы к революционному восстанию. Общее одобрение вызвало предложение устроить мирное шествие к Зимнему дворцу с петицией о нуждах рабочих. (Одним из главных организаторов этой акции был поп Гапон.)
Тогда же, в начале января 1905 года, большевики распространяли листовки с призывами к революционному перевороту. В них, в частности, говорилось: «Свобода покупается кровью, свобода завоевывается с оружием в руках, в жестоких боях. Не просить царя, и даже не требовать от него, не унижаться перед нашим заклятым врагом, а сбросить его с престола и выгнать вместе с ним всю самодержавную шайку – только таким путем можно завоевать свободу».
Трудно не согласиться с такими рассуждениями в общефилософском смысле, но очень нелегко принять их как руководство к действию. Здесь говорится о достаточно абстрактной «свободе», тогда как у рабочих были конкретные интересы: улучшение условий труда и повышение уровня жизни. К междоусобицам стремятся отдельные партии, группы, борющиеся за власть, но не народ. Он рассуждает здраво: «Паны дерутся, а у холопов чубы трещат». Ведь речь идет о власти именно над народом.
Идеи свержения самодержавия и установления парламентаризма могут всерьез увлечь сравнительно немногих людей, искушенных в политических проблемах, ориентированных на республиканское правление по типу западного. Для простого люда важней всего освобождение от экономического гнета тех, кто их непосредственно эксплуатирует. И помочь в этом, как полагали питерские рабочие в начале 1905 года, может и должен царь, он же – помазанник Божий, царь-батюшка.

После разгона демонстрации. Рис.Б. М. Кустодиева. 1906 г.

9 января тысячи людей направились к Зимнему дворцу для вручения петиции царю с выражением верноподданнических чувств (о чем свидетельствовали иконы и портреты царя, которые они несли). Правительство, зная о демонстрации, подготовилось к ее разгону. У Нарвских ворот, на Петербургской стороне и Дворцовой площади путь толпе преградили войска и полиция. На демонстрантов налетели казаки и стали рубить их шашками, хлестать нагайками и топтать лошадьми. Было убито около 1200 человек, а в несколько раз больше – ранено.
Пули солдат и сабли казаков попадали не только в людей, но и в иконы, и в портреты царя. Это было символично. Уничтожалась вера в доброго царя-батюшку, пошатнулась вера в церковь, рухнула установка на «самодержавие, православие, народность».
Владыки государственные и духовные опять оказались не на стороне народа. Трагическое «кровавое воскресенье» 9 января со всей очевидностью показало, что существует непримиримое противоречие между народными массами и теми, кто обладает властью и капиталами.
Впрочем, такие противоречия неизбежны, и далеко не всегда они разрешаются кровавыми трагедиями. Показательно, что в 1905 году с мирной инициативой выступили народные массы, рабочие. А ведь у них к этому времени был уже немалый опыт классовой борьбы, забастовочного движения, столкновений с полицией. Тем не менее преобладало стремление к внутренней стабильности, а не к восстанию.
«Толпа, масса – это социальное животное, сорвавшееся с цепи. Моральные запреты сметаются вместе с подчинением рассудку», – пишет современный буржуазный социолог С. Московичи в книге «Век толп». Таков слишком примитивный и односторонний взгляд на «массы» интеллигента, гордого своей индивидуальностью, интеллектуальностью и умственной свободой. Хотя в данном случае он повторил постулат, высказанный еще в конце XIX века и воспринятый им некритически.
Однако, как мы видим на примере 9 января 1905 года, толпа толпе рознь. Нередко она проявляет высокие человеческие качества и здравый смысл в отличие от «избранных личностей», готовых идти на преступления ради личных выгод. Людская масса может быть благородной и героической, тогда как отдельный индивидуум – подлым и пошлым. Индивидуальность – еще не синоним высоких человеческих качеств. Индивидуальность бывает разная, так же как толпа, масса.
Или вот высказывание отечественного мыслителя, раскаявшегося антисоветчика А. Зиновьева: «Справедливость и глубокие идеи индивидуальны. Идеи ложные и поверхностные являются массовыми. В массе своей народ ищет ослепления и сенсации».
То, что массе недоступны сложные идеи – с этим спорить не приходится. Они обычно недоступны и большинству интеллектуалов-индивидуалистов. Вновь хочется напомнить: а разве не за справедливость выступали трудящиеся, требуя восьмичасовой рабочий день и стремясь передать свою петицию царю? Они руководствовались при этом идеей стабильности общества, – разве она ложная и поверхностная?
К сожалению, немало теоретиков, восхищаясь собственной образованностью, чрезмерно принижают массовое сознание. При этом наблюдается и некоторая путаница, смешение и смазывание понятий. Дело в том, что массовое сознание предполагает не обязательно огромное количество народа, да еще собранное в одном месте.
«Масса, – писал известный мыслитель Ортега-и-Гассет, – всякий и каждый, кто ни в добре, ни в зле не мерит себя особой мерой, а ощущает таким же, как и все». И добавлял: «Плебейство и гнет массы даже в кругах элитарных – характерное свойство нашего времени».
Так, в среде интеллектуалов устанавливается мода на определенные идеи, одна из которых – отношение к толпе, массе (а в сущности – к народу или простолюдинам) как к «социальному животному» с примитивными и низкими чувствами, мыслями. В этом смысле масса интеллектуалов наглядно демонстрирует свое самодовольство и убогость.
Кстати сказать, отчасти и в таком противопоставлении одной группы (одних социально-психологических типов) другим, а то и всем прочим – видится источник смуты в обществе. В России начала XX века (в отличие от его конца) происходило нечто иное. Массы рабочих обретали организацию и комплекс идей, связанных преимущественно с понятиями солидарности и справедливости. Моральные запреты, вопреки утверждениям Московичи, не сметались, а чувства подчинялись рассудку. Именно поэтому произошла грандиозная мирная демонстрация 9 января 1905 года.
В отличие от них правительство и карательные войска руководствовались аморальными принципами и вели себя, как животные, сорвавшиеся с цепи. И тем самым они, вне зависимости от своей воли и желания, содействовали, как писал В.И. Ленин, пробуждению «колоссальных народных масс к политическому сознанию и к революционной борьбе».
По этой причине революционные выступления 1905-1907 годов называть смутой было бы неточно. Ведь более ранние волнения среди рабочих и студентов уже демонстрировали достаточно четкое понимание целей и задач выступлений против властей. Правда, требования рабочих были главным образом экономические.
Во время кризиса начала XX века, в 1903 году поднялась мощная волна забастовочного движения. На Обуховском заводе в Питере забастовка переросла в столкновение с полицией и войсками. И рабочие всех крупных заводов столицы тогда поддержали обуховцев. В больших городах проходили совместные демонстрации рабочих и студентов. 1 июля 1903 года началась забастовка в Баку, а затем поднялись Донбасс, Крым. Стихийные массовые беспорядки переходили в организованные выступления.
Создавались и крепли различные политические партии, большинство которых выступало за ограничение или свержение самодержавия, за полное искоренение феодальных пережитков. Земства – органы самоуправления, «дарованные» Александром II, – стали базой буржуазно-либерального движения, требовавшего введения конституции.
Реакция на расстрел демонстрации 9 января не заставила себя ждать: вооруженные восстания, баррикады на улицах, грандиозная забастовка 440 тысяч промышленных рабочих. Весной стали особенно часты крестьянские бунты. В июне вспыхнуло восстание матросов на броненосце «Потемкин». С мая по июль длилась всеобщая стачка иваново-вознесенских текстильщиков. Тогда впервые возникла новая форма самоорганизации трудящихся – Совет рабочих уполномоченных (151 депутат, избранный на многотысячном митинге). Совет организовал боевую дружину и рабочую милицию, обеспечивающую порядок в городе.
В то же лето был создан Всероссийский крестьянский союз, а затем и «Союз союзов», в который вошли 14 профессионально-политических союзов интеллигенции. Ленин охарактеризовал его как «первый шаг мелкобуржуазной интеллигенции к сближению с революционным народом». Хотя, пожалуй, главными застрельщиками революции выступали не столько народные массы, сколько представители интеллигенции, включая и самого Ленина.

Баррикады в Москве в 1905 г.

Сентябрьская стачка в Москве переросла во Всероссийскую октябрьскую политическую забастовку, завершившуюся баррикадами на Красной Пресне и вооруженным восстанием.
Чтобы снять социальную напряженность, Николай II 17 октября 1905 года издал манифест, которым в России была учреждена конституционная система. Народу гарантировались «незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собрания и союзов». Устанавливалось «как незыблемое правило, чтобы никакой закон не мог воспринять силу без одобрения Государственной Думы и чтобы выборным от народа обеспечена была возможность действительного участия в надзоре за закономерностью действий поставленных властей».
Вдобавок последовала политическая амнистия и ряд демократических постановлений, а обнародование новых правил выборов в Думу стало шагом ко всеобщему избирательному праву.
Умеренные оппозиционеры достигли своей цели: осуществился переход к конституционной монархии. Дальше можно было рассчитывать на продолжение либерально-демократических реформ. Надежды крайне левых на большую смуту и всеобщее вооруженное восстание не оправдались.
Почему не произошло восстание масс? На этот вопрос отвечают по-разному. Одни полагают, что не было надлежащей подготовки и организации, другие ссылаются на «предательство» отдельных партий и деятелей, третьи говорят о жестоких карательных акциях царского правительства, четвертые, напротив, уверены, что революционный порыв был погашен благодаря либерально-демократическим нововведениям правительства…
По-видимому, сказался целый комплекс различных факторов, включая упомянутые выше. Но главная причина, на наш взгляд – не утраченный кредит доверия к существующему общественному порядку, надежды на мирное разрешение кризисной ситуации (что и произошло в действительности). Это можно отнести на счет пресловутого долготерпения русского народа, его склонности к мирному сосуществованию, независимо от сословной принадлежности и национальности, политических взглядов и религиозных верований.
Любопытный факт. Отдельные группы революционеров призывали к государственному перевороту и фактически к гражданской войне. Однако в народе подобные настроения не были преобладающими. Напротив, опасность кровавой междоусобицы настораживала и пугала народные массы. И в этом случае сказывался их здоровый инстинкт самосохранения.
Тогда впервые громко прозвучало имя будущего «демона революции» Троцкого (Л. Д. Бронштейна), который под фамилией Яновский принимал активное участие в деятельности Петербургского совета рабочих депутатов. Он вместе с Парвусом (А. Л. Гельфандом) разрабатывал теорию «перманентной революции», уготовившей русскому рабочему классу роль порохового заряда, благодаря которому вспыхнет пожар мировой революции.
Несмотря на то что председателем Совета был Г.С. Носарь (Хрусталев), Троцкий играл в руководстве одну из ключевых ролей, проявляя недюжинные организаторские способности. «Я помню, – писал А.В. Луначарский, – как кто-то сказал при Ленине: «Звезда Хрусталева закатывается, и сейчас самый сильный человек в Совете – Троцкий». Ленин как будто омрачился на мгновение…» И не зря.
По какой-то причине в декабре 1905 года Петроградский совет не поддержал восставших рабочих Москвы, не воспрепятствовал переброске верных правительству войск из Питера в Москву. Попытки блокировать Николаевскую железную дорогу были слабыми и безуспешными. Чем это объясняется, сказать трудно. Однако приходит на память судьба Хрусталева, который был в Гражданскую войну арестован ЧК и подозрительно быстро расстрелян. Уж не потому ли, что мог рассказать немало интересного о деятельности своего заместителя по Совету Льва Троцкого, ставшего председателем Реввоенсовета и наркомвоенмором?
И все-таки не станем преувеличивать роли отдельных личностей в крупных социальных движениях. Безусловно, массам необходим вождь или группа лидеров, помогающих единению. А раз так, то вожди непременно появляются и порой высоко возносятся на гребне революционной волны. Вот только способен ли какой-либо вождь вздыбить такую волну? Это не по силу, по нашему мнению, не только выдающейся личности, но и целой партии.
Для масштабного социального взрыва, как для мощного землетрясения, требуются условия: напряженность в обществе, игра разнонаправленных сил в народных массах – тех сил, которые накапливаются исподволь и очень долго. Можно предложить и другую аналогию: раствор, в котором при небольшой затравке начинается кристаллизация или при добавлении фермента – активная реакция. Но и в подобных случаях требуется или насыщенный раствор, или определенные ингредиенты.
Конечно, сравнения – не доказательство, но они помогают моделировать сложный и грандиозный процесс.
Крупные общественные катаклизмы, революции сродни природным стихийным бедствиям. Это прежде всего стихия, совершенно естественная, хотя и развивающаяся по своим законам. Но элементы порядка накладываются на общий и преобладающий хаос (государственный переворот накладывается на общую смуту).
Восстание масс – процесс стихийный. И хотя отдельные личности или партии могут ему содействовать, решающая роль принадлежит не им, а народным массам. Пока они по каким-либо причинам готовы терпеть существующий общественный порядок, надеются на лучшее при его сохранении, победоносная революция не произойдет. Для нее требуется разгул стихии, смута. По этой причине Великая революция свершилась в России не в 1905-1907 годах, а спустя целое десятилетие.

ДУХОВНЫЕ ФАКТОРЫ

Обеспокоенное (если не напуганное) революционными выступлениями царское правительство пошло на уступки. В частности, указом от 4 марта 1906 года были легализованы профсоюзы. Это были подлинные организации рабочих, а не управляемые сверху бюрократические учреждения, в которые они выродились во второй половине XX века.

Два императора: Вильгельм II и Николай II

Стремление рабочих масс к самоорганизации проявилось в том, что уже в 1907 году существовало 744 профессиональных союза. Рабочие сплачивались и получали возможность бороться за свои экономические интересы не стихийно, а «цивилизованно», путем переговоров с работодателем.
В апреле 1906 года открылась первая Государственная Дума. Это тоже было большим достижением трудящихся. Вот что писал об этом событии очевидец В. Петров: «В конце апреля собрались в Петербурге выбранные люди – депутаты. 27 апреля на набережной Невы густой толпой стоял народ. По Неве на пароходиках из Зимнего дворца, где их только что принимал царь, депутаты ехали в Таврический дворец, где сегодня они начнут свою работу. Вот пароходики поравнялись с тюрьмой. Из окон тюрьмы, из-за решеток машут платками депутатам. Они снимают шапки; многие крестятся, другие плачут. С берега кричат из толпы: «Амнистия, прощение и свобода всем, кто добивался свободы для народа!..» Депутаты выходят на берег. Толпа окружила их. Кого-то высоко подняли на руках. Депутат, старик-крестьянин, снял шапку. Он крестится и клянется постоять за народ и амнистию…
Так открывалась первая Государственная Дума, с такой радостью и надеждой встречал народ зарю своей свободы».
Однако первый блин вышел комом. Дума существовала всего 72 дня. Представители народа и либеральной буржуазии не нашли общего языка с царскими слугами, членами Государственного совета. Да и сам Николай II сильно разочаровал.
То, что произошло в первый день работы Думы, оказалось символичным и могло бы послужить хорошим уроком царю, если бы он был склонен учиться, а не поучать других.
«Стали собираться депутаты, – писал историк В. Сыроечковский, – и разделились на две толпы. С одной стороны стояли члены Думы в черных сюртуках и простой одежде; с другой стороны – члены Государственного Совета в орденах, крестах и расшитых золотом мундирах. Впервые встретясь, они оглядывали друг друга.
Вошел царь с царицей… Без признаков смущения, с застывшей улыбкой на лице царь прослушал молебен и затем, обернувшись к членам Думы, прочел по бумаге свое пустое, полное высокопарных слов приветствие. В речи царя депутаты не нашли ничего, что ждали от него услышать, и глубоким молчанием отвечали они на его слова. Громкое «ура» бывших в зале офицеров и старческое шамканье членов Государственного Совета только больше оттеняло молчание Думы. Царь вышел, и, говорят, судорога свела ему горло. Два часа после этого он не мог вымолвить ни слова».
Этот эпизод резко контрастирует с тем, как бездумным ликованием встречали «народные избранники» в конце XX века демагогические речи сначала Горбачева в Верховном Совете СССР, а затем Ельцина в Верховном Совете РСФСР. Возможно, помимо всего прочего сказался состав всех этих органов. В первой Думе служащих и людей с высшим образованием было меньшинство, а в Верховных Советах (так же, как в нынешней Думе) – абсолютное большинство. Если в начале XX века Государственная Дума защищала интересы народа, то в конце века аналогичные учреждения стояли на стороне правителей, партократии, а затем – наиболее обеспеченных слоев населения.
Получается так, что толпа, состоящая почти сплошь из высокообразованных индивидуумов, руководствуется преимущественно личными, корпоративными или партийными интересами. В этом отношении она менее нравственна и даже менее разумна, чем толпа более разнородная и менее образованная (имеется в виду первая Дума), которая защищает общенародные, а значит и общегосударственные интересы. Вот и выходит, что наиболее низменные эмоции и цели – у толпы «образованцев», служащих, интеллектуалов.
У этого парадокса объяснение нехитрое. Дело в том, что в толпе проявляются не какие-то специальные знания, а наиболее общие эмоции, явные или подсознательные устремления. Достоинства высшего образования остаются вне интересов толпы. Она обнажает глубинные свойства личности.
Но есть и другое объяснение (не исключающее первого): изменился духовный строй образованных людей, служащих, интеллигенции. Они стали в большей степени приспособленцами, эгоистами, лицемерами, пресмыкающимися перед имущими власть и капиталы.
Мы сейчас не станем обсуждать вопрос о перерождении интеллигенции во второй половине XX века. Это прискорбное и даже трагическое явление определяется, на наш взгляд, прежде всего успехами технической цивилизации потребления, ориентированной на примитивные материальные, а не высокие духовные ценности.

Император Николай II

При этом происходят подчас поистине катастрофы сознания и совести, когда один русский писатель (В. Астафьев) сетует на то, что в Отечественной войне победил советский народ, а не гитлеровцы, а другой (А. Солженицын) – посылает поздравительную телеграмму Ельцину после расстрела Белого дома, парламента РСФСР. Правда, в этих двух случаях писателей обуревала ненависть к коммунистической партии, но они даже не почувствовали, что это чувство распространилось на все советское государство и весь советский народ. Эти люди приветствовали уничтожение Советского Союза, словно не понимали, что это и была Великая Россия.
Впрочем, духовная деградация интеллигенции во второй половине XX века не была каким-то исключением. То же стало происходить и с другими социальными слоями. Конечно, процесс этот идет сугубо индивидуально, и немало людей остаются верны высоким идеалам разума, добра, справедливости. Но как массовое явление все отчетливей проявляется, можно сказать, прогрессирует духовный регресс.
В первой Государственной Думе большинство принадлежало представителям левой буржуазно-либеральной партии конституционных демократов (сокращенно – КД, или кадетов).
Они вовсе не были настроены революционно. Но когда 8 июля 1906 года Николай II приказал распустить Думу, депутаты уехали в Выборг (тогда Финляндия) и опубликовали воззвание к народу, в котором предложили не платить налоги и не сдавать рекрутов.
Армия поддержала депутатов. Последовали волнения в Свеаборге и Кронштадте, в гарнизонах Сибири и Средней Азии. Это тоже показывает, что ситуация в российской армии в начале XX века была совершенно иной, чем в его конце, когда в октябре 1993 года танкисты за доллары расстреливали Белый дом.
Разгон первой Государственной Думы трудно назвать продуманным, а тем более – верным шагом. В стране бурлили революционные настроения. Их удалось несколько остудить с помощью либерально-демократических реформ, а тут правительство само пошло на обострение, подливая масла в тлеющий костер народного недовольства. «Если на время работы Думы, – писал Сыроечковский, – затихла борьба между революционерами и правительством, то теперь она вспыхнула снова…»
Пожалуй, было бы точнее сказать, что у революционеров появилась причина прибегать к крайним методам борьбы, к террору и призывать к свержению существующего строя. Начиналась смута.
«Снова волновался народ, – продолжал Сыроечковский. – Снова в городах начались стачки, останавливались фабрики и заводы, и по камням мостовых раздавался топот копыт казачьих сотен. Снова в деревнях рубили помещичьи леса, снова поднималось зарево над дворянскими усадьбами, а потом снова толпа крестьян стояла без шапок перед исправником или земским начальником.
…Повсюду начались убийства крупных и мелких полицейских чиновников, начиная с губернаторов и кончая простыми жандармами. Всего за 10 дней – с 29 июля по 9 августа – было убито 101 полицейских, жандармов и военных и ранено 72. Правительство отвечало на это военными судами и смертными приговорами… Казни все множились; за 3 месяца после роспуска Думы их было 469…
Но когда были новые выборы в Думу, то народ в ответ еще больше, чем раньше, выбрал в депутаты революционеров. И вторая Дума была так же недолговечна, как и первая… После первых Дум стала мельчать русская жизнь. Наступило затишье. Сломив революцию, правительство повсюду ввело строгую охрану и за всякое нарушение приказа и слова губернатора грозило арестом на 3 месяца или штрафом в 3000 рублей… Закрывали десятки газет, а редакторов сажали в тюрьму. И тогда замолчали газеты и настала в стране тишина…»
Короче говоря, социальную болезнь загнали внутрь с помощью сильнодействующих средств. Успокоению народа способствовал не только государственный террор, но и улучшающаяся экономическая ситуация в стране. Россия была быстро прогрессировавшей страной, войдя в группу наиболее промышленно развитых государств мира. Общий уровень грамотности вырос настолько, что в России издавалось больше книг, чем в любой другой стране.
Все это подтверждает вроде бы вывод, сделанный В.В. Кожиновым: «Великие революции совершаются не от слабости, а от силы, не от недостаточности, а от избытка».
По его словам, «в России были три основные силы – предприниматели, интеллигенты и наиболее развитой слой рабочих, которые активнейше стремились сокрушить существующий в стране порядок, и стремились вовсе не из-за скудности своего бытия, но скорее напротив – от «избыточности»; их возможности, их энергия и воля, как им представлялось, не умещались в рамках того порядка».
Однако только этой причиной революцию не объяснишь. Даже осуществить государственный переворот подобные «избыточники» не могут, ибо достаточно далеко отстоят от правящего слоя. А для великой революции, как мы уже говорили, требуется и немалая смута. Она затрагивает не столько экономическую, материальную, сколько психическую, духовную жизнь общества.
Обратим внимание на искреннее и продуманное признание религиозного философа Сергия Булгакова, относящееся к 1912 году: «Россия гниет заживо – вот что похоронным мотивом ныло у меня в душе. Она глубоко отравлена смертоносным ядом, и яд этот – нигилизм, двойной по происхождению и характеру, – нигилизм интеллигентский и бюрократический. Интеллигенция, следуя своим учителям, верит в «дух разрушения как дух созидающий», она из революции создала для себя религию… Административный нигилизм, который не останавливается перед цинизмом и из нигилизма и политического шулерства делает программу государственного управления, – он неизбежно приводит к собственному самоупразднению и торжеству «духа разрушения» с праведным и неправедным его гневом… Надежды на органическое развитие становятся все слабее. Пусть наши финансы находятся в блестящем состоянии, а бюджет перевалил за три миллиарда, пусть порядок в стране еще поддерживается, но общественная атмосфера по-прежнему, нет, больше прежнего отравлена нигилизмом, для которого нет ничего святого, и этот яд обнаружит свое действие при первой возможности».

Сергий Булгаков

Поясним, что нигилизмом С. Булгаков называл не атеизм (справедливо считая его одной из разновидностей религиозной веры), а именно безверие, отсутствие устремленности к высоким идеалам и озабоченность только личным благополучием, доходами и развлечениями.
«И в такую минуту истории, – продолжал он, – мы «делаем» выборы и проводим в Государственную думу (так у него. – Авт .) подобранными голосами губернатора и иных правительственных кандидатов, мы занимаемся политической буффонадой, отцеживаем всякого проходящего в думу прогрессиста, а в международной политике играем жалкую роль…
Торжествующее хамство несовместимо с всемирно-историческими задачами, атмосфера сервилизма (угодничества, приспособленчества. – Авт .) не вырабатывает граждан, а только рабов или же революционных бандитов, и нигилизм под националистическим соусом не родит настоящей любви к своей родине и своему народу».
Духовная пагуба коснулась в то время и художественной литературы, которая традиционно играла важную роль в русской общественной жизни. Но вместо писателей и поэтов мыслителей взошла густая поросль пишущих на потребу публике, производителей, как теперь говорят, «чернухи и порнухи» (хотя и более высокого качества, чем нынешние такого рода сочинения), мистицизма (низкого пошиба) и абсурдизма. Модный тогда К.Д. Бальмонт писал:

Я ненавижу человечество,
Я от него бегу, спеша,
Мое единое отечество –
Моя пустынная душа.

Понятно, это была поза, но – модная и востребованная. Как тут не вспомнить песенку периода смуты конца ХX века:

Маленькая страна, маленькая страна,
Там ждет меня красивый мальчик,
Там буду счастлива я…

Что пробуждают в душах пошлейшие песенки и прочие «развлекалочки», которыми ныне заполняют эфир и души?
И вот в довоенные годы была популярна совершенно другая песня:

Широка страна моя родная!

Песни, стихи, кинофильмы, театральные постановки, книги, воспевающие родину, помогли советскому народу выстоять в жесточайших испытаниях Великой Отечественной войны, победить врага, а затем возродить страну.
Очень показательно и то, что в новейшей политической жизни практикуется все тот же принцип «подбирания» голосов избирателей, сколачивания беспринципных проправительственных блоков, что и в 1912 году, о чем писал С. Булгаков. Торжествующее хамство в избытке, а все, что относится к всемирно-историческим задачам, не упоминается даже руководителями государства и их идеологическими подпевалами. «Маленькая моя страна…» Не означает ли это, что с великой Россией уже покончено навсегда?
Кстати, о партиях. У С. Булгакова есть высказывание, относящееся к 1906 году: «Вот первая классификация политических партий или различных форм отношения к политике: отношение эгоистическое, определяемое классовым или групповым интересом, и идейное или религиозное, приводящее политическую деятельность в связи с высшими духовными ценностями».
Можно сокращенно и упрощенно сказать: одни партии бьются за власть , другие – за идеалы .
У партий, отражающих интересы различных групп, классов, главнейшая задача – добиться привилегий «для своих», а это возможно при активном участии в управлении государством, распределении финансовых потоков, получении доступа к государственной казне и вообще возможности регулировать общественную жизнь по своему усмотрению. При этом вовсе не обязательно предлагать высокие общественные идеалы, более важно улавливать настроение толпы, играть на чувствах и чаяниях избирателей.

ОБЩЕСТВЕННЫЙ ИДЕАЛ

Смутным временем принято у нас называть период бунтов, междоусобиц, восстаний, социальных катастроф. Но чтобы понять особенности такого периода, совершенно недостаточно ограничиваться только им. Лишь умозрительный теоретик, далекий от реальной жизни, может предполагать, что революции происходят из-за усиления солнечной активности или по воле и желанию одной личности или партии.
Очень важно обратить внимание на то, как «вызревала» революционная ситуация, на период «предсмуты», а также на то, чем она завершилась. Без того и другого невозможно оценить в полной мере характер произошедших перемен.
Множество умных и образованных свидетелей революции и Гражданской войны (из интеллигенции, служащих) было уверено, что такие «окаянные дни» (говоря словами Бунина) – это русский апокалипсис, крушение не просто тех или иных государственных структур, а уничтожение государственности вообще, крах России, погружение в бездну.
Примерно так считал П.И. Новгородцев, правовед и философ, один из основателей кадетской партии, демократ, участник Белого движения, эмигрировавший в Чехословакию (его друг и во многом единомышленник В.И. Вернадский, как известно, остался в России). Он писал в 1923 году: «Русскому человеку в грядущие годы потребуются героические подвижнические усилия для того, чтобы жить и действовать в разрушенной и откинутой на несколько веков назад стране. Ему придется жить не только среди величайших материальных опустошений своей родины, но и среди ужасного развала всех ее культурных, общественных и бытовых основ. Революция оставит за собой глубочайшие разрушения не только во внешних условиях, но и в человеческих душах. Среди этого всеобщего разрушения лишь с великим трудом будут пробиваться всходы новой жизни, не уничтоженные сокрушительным вихрем жестоких испытаний. Тлетворное дыхание большевизма всюду оставит следы разложения и распада… Придется действовать в условиях ужасных и первобытных…»
Так писал Новгородцев незадолго до своей смерти. Так позже продолжал писать его ученик и последователь И.А. Ильин. Ослепленный антикоммунизмом, Ильин ухитрился даже не заметить великие успехи России в социалистическом строительстве и, создавая лживый образ «империи зла», договорился до того, что Западу следовало бы напасть на ослабший после войны 1941-1945 годов СССР и усмирить его посредством американских атомных бомб.
Новгородцева, видевшего страну в период Гражданской войны и последующей разрухи, нетрудно понять и простить. Но И.А. Ильин, оторванный от родины (его в 1922 году выдворили из страны как идеологического врага), свою ненависть к большевикам невольно распространил на СССР и советский народ, словно забыв, что это и есть реальная Россия и реальный русский народ, а не иллюзорные искаженные представления о нем мятущихся интеллигентов.
Эти примеры приведены для того, чтобы показать, насколько важно учитывать «постсмутный» период для понимания сути самой смуты и революции. По этой причине следует с осторожностью и критически относиться к многочисленным свидетельствам тех, кто пережил ужасные годы Гражданской войны и последующей разрухи. Для них действительно все было трагично и безысходно.
П.И. Новгородцев считал, что в 1917 году произошла «диссолюция», то есть «разрыв связей, возмущение страстей против обязанностей и частей против целого, разложение государства и народа».
Мысль интересная, хотя и не бесспорная. Исходя из нее, он и прогнозировал безнадежное пребывание России в первобытном состоянии, в хаосе. По его словам, возобладали «грубые инстинкты», «буйные и слепые страсти масс. Так низверглась Русь в бездну» (далее он привел отрывок из стихотворения М. Волошина: «Поддалась лихому подговору…»).
Однако с Россией произошло нечто совершенно иное. Она не только быстро возродилась, но и обновилась радикально, окрепла не только в экономическом, но и в духовном отношении, что доказала победа в Великой Отечественной войне. Следовательно, смута и революция, которые пронеслись над страной, оказались в конечном счете не «диссолюцией», вестниками разложения и распада, а временной, хотя и очень тяжелой, мучительной болезнью – кризисом, ознаменовавшим переход на новый, более высокий уровень общественного бытия.
И все-таки надо отдать должное проницательности П.И. Новгородцева в другом аспекте. Незадолго до свержения самодержавия он начал писать (завершил уже в 1917 году) работу: «Об общественном идеале». Она была направлена против идей марксизма и анархизма. До этого он издал другое исследование: «Кризис современного правосознания», в котором попытался «изобразить кризис политических и общественных идей, совершающийся в наше время», и «крушение веры в совершенное правовое государство». Это он толковал как полный провал идеи земного рая, мечты о создании процветающего,благообильного справедливого для всех общества.
По его мысли, следует стремиться не к иллюзорному совершенству, а к бесконечному совершенствованию. Но не через смуты, социальные конфликты и революции, а эволюционным путем. В этой связи он предрекал неизбежность крушения идеи коммунизма, даже если она победит на какое-то время и установится соответствующее государство, старающееся ее реализовать.
«Не земной рай, – писал он, – как вечная награда за употребленные ранее усилия , а неустанный труд, как долг постоянного стремления к вечноусложняющейся цели , – вот что… должно быть задачей общественного прогресса… Свободная личность – вот основание для построения общественного идеала, но личность не отрешенная от связи с другими, а носящая в себе сознание общего закона и подчиняющая себя высшему идеалу».
Трудно сказать, почему он в таком случае обрушивался на анархизм, видя в нем только торжество хаоса и своеволия, тогда как вполне анархически (по крайней мере в изложении П.А. Кропоткина) звучит его афоризм: «Общество держится личностью, ее подвигом и трудом». Осталось бы только добавить – «и солидарностью личностей, трудящихся» – и получилось бы примерно то же, о чем писал Кропоткин.

П.И. Новгородцев

П.И. Новгородцев призывал «приучить свой взор смотреть в бесконечность и понять, что общественный идеал только в бесконечном развитии находит свое выражение ».
Правда, как нам кажется, все эти утверждения чересчур абстрактны, отвлеченны. Подобные идеи чужды массовому сознанию. Они представляют интерес для теоретиков, но не для практиков, которым обычно требуются конструктивные предложения, конкретные модели общества. А ведь народные массы – не скопление теоретиков, а самые что ни на есть практики.
Мысли Новгородцева не нашли отклика в массах (даже в массах интеллигенции), потому что имели весьма косвенное отношение к чаяниям большинства населения России. Русский народ победил в Гражданской войне белых, черных, зеленых и иностранных интервентов вовсе не потому, что верил в коммунистическую утопию. Ее обсуждали, критиковали и воспевали преимущественно интеллигенты.
В реальной жизни у каждого человека имеются свои частные идеалы, надежды, стремления, принципы жизни. Сопоставляют подобные идеалы с абсолютом и бесконечностью только теоретики. В такой роли и выступил Новгородцев, рассуждая об общественном идеале. Он был реалистом, когда признавал определенную правду марксизма: «Идея достойного человеческого существования, которое должно быть обеспечено для каждого, и составляет ту жизненную правду, которая раскрывается в глубочайших прозрениях марксизма». Его совершенно не устраивала теория классовой борьбы, которую развивали Маркс, Энгельс (как известно, капиталист, который мог понимать толк в данной проблеме), Ленин. «Своей теорией классовой борьбы, – утверждал Новгородцев, – он разрушает идею общего народного дела, осуществляемого правовым государством, отрицает принцип сотрудничества и солидарности классов, составляющий идеальную цель правового порядка…»
Но ведь в том-то и дело, что классовые противоречия – не выдумка теоретиков, а реальность. В любом обществе существуют острые противоречия и внутриклассовые и надклассовые (связанные с различными типами личности, жизненными идеалами и верованиями, которые вовсе не всегда определяются узкоклассовым мировоззрением). Когда мы выстраиваем социальные (классовые) пирамиды, то демонстрируем лишь схемы, которые не претендуют на титул полноценной модели общества. Было бы не менее важно и более интересно составить подобные пирамиды общественных идеалов, которые в любом обществе представляют собой иерархическую структуру: от самых примитивных, низменных, до наиболее возвышенных, идеальных в полном смысле слова.
В теоретических установках Новгородцева была своя правда. Он словно предчувствовал будущее России (причем – советской, ко торую не желал призн авать), когда писал в 1918 году: «Только любовь к своему общенародному достоянию, к своей культуре, к своему государству исцелит и всех нас, и Россию от безмерных тяжких испытаний». И другое верное его суждение: «Естественное многообразие и конкретная сложность жизни не могут быть заменены никакими упрощениями отвлеченной мысли. Жизнь выше теории…» Добавим: и несравненно сложнее ее.
К сожалению, до сих пор теоретики-обществоведы не смогли построить модели духовной структуры общества. Под этим мы понимаем прежде всего систему общественных идеалов. Потому что единого такого идеала, по-видимому, не существует. Он может провозглашаться официально, но порой в него не верят и некоторые из тех, кто его провозглашает (так было, например, с коммунистической идеологией в СССР; она частенько становилась «прибежищем негодяев», лицемеров и приспособленцев).
Общественные идеалы в первом приближении можно разделить на три основных слоя. Нижний, наиболее общий, отражающий животную примитивную сущность человека, ориентирован сугубо на материальный фактор. Цель существования – предельно полное потребление материальных благ.
Уточним: речь идет не о потребностях. Ведь некоторый минимум материальных потребностей совершенно необходим для поддержания жизни и для интеллектуальной деятельности. Вопрос в том, что от потребности люди могут переходить к ее идеологизации, точнее сказать, к превращению в жизненный идеал, предел желаний. С развитием материальной культуры подобные потребности усложняются. Требуется комфортабельная квартира, коттедж, автомобиль модной марки, а затем яхта, самолет.
На втором уровне при преобладании материальных идеалов присутствуют идеалы духовные, определяющие интерес и тягу к искусствам, философии, религии, наукам, общественным занятиям. В таком случае забота о комфорте может ограничиться достаточно высоким, но не чрезмерным уровнем благосостояния.
На третьем уровне абсолютный приоритет отдается духовным потребностям.
А как же «воля к власти», о которой так вдохновенно писал Фридрих Ницше? Она стоит несколько особняком и может объясняться примитивными чувствами, характерными для высших животных: стремлением занять высшее иерархическое положение в группе, стае, стаде, утвердить собственное превосходство над другими. Причем в человеческом обществе с развитием государственности и общественных организаций занять верхнее иерархическое положение может (чаще всего так и бывает) полнейшая посредственность в нравственном, интеллектуальном и физическом отношении.
Впрочем, нечто подобное в виде исключения бывает и в сообществах животных. Известная исследовательница поведения обезьян Левик-Гудолл наблюдала, как один шимпанзе, занимавший низкое положение в группе, поднялся на вершину власти благодаря своему умению производить дикий грохот, колотя по пустым канистрам из-под бензина. Убедительная модель возвышения демагога в демократическом обществе…
Однако вернемся к нашей теме. Естественно полагать, что смута не возникнет в том случае, если общество в основном ориентируется на более или менее определенный и осознанный (тоже – более или менее) идеал. И тут возникает любопытная ситуация.
Представим себе, что такой идеал наиболее примитивный – материальный. Что произойдет в таком случае? Ведь в любом государстве существуют социальные слои, резко различающиеся по уровню материального благосостояния. Логично ожидать, что наименее обеспеченные, наиболее обездоленные слои населения вступят в конфликт с богатыми и обеспеченными, а уж тем более с обладающими избытками материальных благ.
Выходит, преобладание идеала материального благополучия чревато серьезными социальными катаклизмами, когда лозунги типа «грабь награбленное!» найдут незамедлительный отклик в массах.
Иное дело, когда общественный идеал возвышен и отрешен от простейших потребностей личности: например, величие государства, любовь к родине или популярное – «свобода, равенство, братство». Прагматик может скептически отметить: но ведь это все иллюзии, мечтания. На это следует возражение Густава Лебона:

«Из всех факторов развития цивилизаций иллюзии составляют едва ли не самый могущественный. Иллюзия вызвала на свет пирамиды и покрывала Египет в течение пяти тысяч лет каменными колоссами. Иллюзия выстроила в средние века наши гигантские соборы и заставила Запад броситься на Восток для завоевания фикции. В погоне за иллюзиями основывались религии… ими же созидались и уничтожались самые громадные империи. Не в погоне за истиной, но скорее в погоне за ложью человечество истратило большую часть своих усилий. Преследуемых им химерических целей оно не в состоянии было достигнуть, но в их преследовании оно совершило весь прогресс, которого вовсе не искало».

Только высокие (добавим – и недостижимые) идеи могут объединять общество; низкие побуждения его разъединяют и грозят смутой. Надо только оговориться, что низость идеалов выражается не в призывах грабить награбленное и, тем более, добиваться справедливости. Определяющим является показатель духовного состояния именно высокопоставленных слоев общественной пирамиды. На что они ориентированы не на словах, а в делах, не в призывах к другим, а в собственном поведении? Вот вопросы, от ответа на которые во многом зависит смутное время.

«ГРЯДУЩИЙ ХАМ»

Так называлась во многом пророческая статья Дмитрия Мережковского, опубликованная до революции. Она, как нам кажется, во многом предсказала великую смуту 1917 года.
Многие из современных читателей увидят сходство этой работы с «Собачьим сердцем» Михаила Булгакова. Мол, речь идет о «безродном пролетарии», претендующем на власть в обществе и готовом ради этого пойти на любые подлости и преступления. Примерно так должен думать интеллектуал-«россиянин», пропитанный антисоветской пропагандой конца XX века.
Может показаться странным, что эта знаменательная и принципиальная статья не была включена в «Избранное» Д. Мережковского, составленное А. Горло и изданное в 1989 году в Кишиневе. Это произошло, скорее всего, не случайно, ибо составитель, извергавший проклятья в адрес советского государства, был знаком со статьей и понимал, что она разоблачает вовсе не пролетариат, а мещанскую буржуазию, озабоченную лишь личным комфортом и благополучием.
Можно отметить, кстати, и то, что пресловутый Шариков из «Собачьего сердца» является не столько отрицательным, сколько страдающим и одурманенным пропагандой персонажем, тогда как едва ли не единственный отрицательный герой повести – Швондер.
Мережковский писал о торжестве мещанского духа, пагубного для культуры, нормальных общественных отношений, человеческой личности. По пророчеству Мережковского, наступает царство Грядущего хама: «Одного бойтесь – рабства, и худшего из всех рабств – мещанства, и худшего из всех мещанств – хамства, ибо воцарившийся раб и есть хам… – грядущий Князь мира сего».
Это было сказано в начале ХX века в предреволюционной России и нашло свое полное воплощение в России второй половины XX века, завершившегося великой смутой. Мережковский не имел в виду традиционное толкование мещанства в смысле – горожане. Он уточнял: «Мещанство – самодержавная толпа сплоченной посредственности »; «мещанство – окончательная форма западной цивилизации ».
Мережковский одним из первых в России заговорил о демократии западного образца как власти толпы, осредненного мелочного и лишенного высоких идеалов человека, который сводит жизнь «на интересы торговой конторы или мещанского благосостояния». Упований марксистов на победу и власть пролетариата он не разделял, резонно полагая, что такая победа окажется временной, ибо городской пролетариат «весь пройдет мещанством».
Не произошло ли именно так в СССР? Только не забудем, что Грядущий хам – это не пролетарий и революционер, а именно «мурло мещанина», говоря словами Маяковского, пьесы которого «Клоп» и «Баня» подтвердили верность опасений Мережковского, вовсе не отвергавшего революцию. Он утверждал, что свободу нельзя получить по приказу начальства; ее можно только завоевать, доказав, что ты достоин свободы: «Нет, не свободен освобождаемый и не освободивший себя народ. Свобода – не милость, а право».
Вспоминается из «Фауста» Гете: «Лишь тот достоин счастья и свободы, Кто каждый день идет за них на бой!»
Тем, кто осознанно жил в России конца ХX века, покажутся актуальными слова Мережковского: «Какая самодовольная пошлость и плоскость в выражении лиц! Смотришь и «дивишься удивлением великим», как сказано в Апокалипсисе: откуда взялись эти коронованные лакеи Смердяковы, эти торжествующие хамы?»
Писатель приметил черты опошления прежде всего западной цивилизации, достигшей уже тогда, столетие назад, вожделенного сытого рая, «Срединного Царства» (по Мережковскому) самодовольного мещанства. Что еще желать в таком состоянии, кроме добавочной доли благ, кроме максимального удовлетворения своих постоянно растущих материальных потребностей? У русского неспокойного человека возникают злые мысли: «Социализм без революции, лев без когтей, социализм, переваренный в страусовом желудке буржуазии… в земном раю мещанства».
В то же время писатель задает резонный вопрос: «нет ли праведного, мудрого, доброго, святого  мещанства?» И хочется ответить: конечно же – есть. Мещане бывают разные, и если они составляют определенную среднюю часть общества, то можно ли обойтись вовсе без такой середины, пусть бы даже и посредственной, не отличающейся ни талантами, ни бунтарским духом, столь необходимым для творчества.
Значит, все дело в торжествующем, агрессивном, претендующем на власть, насаждающем свои идеалы мещанстве – воинствующем, а не смиренном. Против такого активного и самодовольного, жаждущего власти мещанина, Грядущего хама и выступал Мережковский. Тогда это был Грядущий, а ныне стал Явленным и поистине торжествующим в России, прибравшим к рукам ее богатства и продавшим их за бесценок ради собственной выгоды.
Предреволюционная духовная смута, поразившая русское общество, определялась, как нам представляется, распространением идеологии низменного мещанства, Грядущего хама: не столько столкновением идей, сколько торжеством безыдейности, безверия (а не атеизма), отстранением от высоких общественных идеалов.
В нынешнее время, когда постоянно обеляется Белое движение и очерняется Красное, столкнувшиеся в Гражданской войне, может показаться странным, что победа оказалась на стороне «плебеев», а не «благородных». Но в том-то и дело, что идеалы, которые провозглашали (хотя и не всегда, конечно, реализовали) большевики, были ясны, актуальны и заманчивы: «Власть – рабочим, земля – крестьянам (вообще-то лозунг эсеров), хлеб – голодным, мир – народам». В то же время провозглашалась и дальняя, вполне утопическая идея о светлом и справедливом коммунистическом обществе.
Что противопоставляло этому белогвардейское движение? Даже не возврат к монархии, а общественный идеал западной демократии, сытого земного рая, ориентированного на материальные ценности.
Герои идут на жертвы и на смерть во имя идеалов высоких, превышающих ценность личной жизни. Нелепо отдавать жизнь за то, чтобы тебе жилось более сытно и комфортно.
Кстати сказать, В.И. Вернадский, который побывал в тылах деникинской армии, где не раз встречался и беседовал с П.И. Новгородцевым, отмечал в своем дневнике признаки моральной деградации белогвардейцев и предвидел их поражение. Это вынужден был признать и сражавшийся против красных В.В. Шульгин – сначала монархист, принявший отречение Николая II, затем идеолог Белого движения. Он писал в 1920 году: «Белое движение было начато почти что святыми, а кончили его почти что разбойники». Много позже, побывав в лагерях и освобожденный по амнистии 1953 года, он уточнил: «Красные, начав почти что разбойниками, с некоторого времени стремятся к святости». Но тотчас, перечислив некоторые преступления большевиков, все-таки вынужден был признать, что даже и будучи разбойниками, красные стремились к высоким идеалам. И привел слова А. Блока из поэмы «Двенадцать»:

Так идут державным шагом –
Позади – голодный пес.
Впереди – с кровавым флагом,
и за вьюгой невидим,
и от пули невредим,
нежной поступью надвьюжной,
снежной россыпью жемчужной,
в белом венчике из роз –
впереди – Иисус Христос.

Почему Блок осенил революционных полубандитов образом Иисуса Христа? Отчасти и потому, что поэт до глубины души ненавидел самодовольную пошлость сытых воинствующих буржуа, распространяющих вокруг идейную заразу. В своем дневнике он писал о таких буржуа как об исчадиях дьявола, алчных всеопошляющих бесах.
Российская революция была не только порождением смуты, но и восстанием против смуты в умах, против опошленных общественных идеалов, во имя высших ценностей… Впрочем, всякое бывало и всякими были революционеры.

Глава 6. ВЕЛИКИЕ СМУТЫ ХХ ВЕКА

Враг шептал: «Развей да растопчи…
Ты отдай казну свою богатым,
Власть – холопам, силу – супостатам,
Смердам – честь, изменникам – ключи».

Поддалась лихому подговору,
Отдалась разбойнику и вору,
Подожгла посады и хлева,
Разорила древнее жилище
И пошла поруганной и нищей,
И рабой последнего раба…

Максимилиан Волошин

ДВЕ БУРЖУАЗНЫЕ РЕВОЛЮЦИИ

Строки, выбранные эпиграфом этой главы, звучат сейчас пророчески. А написаны они в 1917 году, после победоносной (до поры) буржуазной революции в России, завершившейся Октябрьским переворотом и Гражданской войной.
В частном письме М. Волошин высказал удовлетворение тем, что стихотворение «Святая Русь» (откуда взяты эти строки) распространяют большевики и запрещают местные исправники. По знаменательному совпадению та же «Святая Русь» была популярна и среди монархистов.
Это, конечно же, не свидетельствует о том, что идеологические позиции большевиков и монархистов были схожи. Общими у них были лишь противники – те, кто свергли в феврале 1917-го монархию и создали буржуазное правительство.

Максимилиан Волошин

Неудивительно, что значительная часть царских офицеров и генералов не только за страх, но и за совесть служили в Красной армии. Многие из них были отстранены от службы именно «демократическим» правительством.
А сколько было расстреляно в период развала царской армии солдатами-анархистами! И в этом развале была явная вина «демократов» буржуазного толка. Интересное совпадение. В конце века, в 1980-е годы смута началась в значительной мере с развала Советской армии и в дальнейшем – оборонной промышленности. Знаменательно и то, что теперь уже многие советские офицеры вспомнили о монархических временах (о которых имели смутные представления), и среди них нашелся даже самозваный внук царя Николая II.
Спору нет, ситуации в России в первые и последние десятилетия XX века во многом были различны. При царской власти страна была преимущественно аграрной, с преобладанием сельского населения и малограмотных, с невысоким научно-техническим потенциалом и неизжитыми окончательно феодальными отношениями, и относительно слабой буржуазией.
К 1980-м годам она превратилась в мощнейшую индустриальную державу с преобладанием горожан, с высочайшим уровнем образования и большим научно-техническим потенциалом. В социальном отношении разница была еще в том, что если в начале века в стране отмечался быстрый рост рабочего класса, то к концу века начался обратный процесс, относительное уменьшение количества рабочих при увеличении числа служащих. Причина – механизация и автоматизация большинства трудоемких производств.
Уже при этом самом беглом сопоставлении становится ясно, что в первом случае смута и революционные потрясения были проявлениями кризиса роста, ибо свершился переход на более высокий уровень развития. Во втором случае произошло нечто прямо противоположное: распад глобального содружества социалистических государств и великой державы – СССР, небывалый развал почти всех отраслей производства и сельского хозяйства, разгул преступности, падение нравственного и интеллектуального уровня (прежде всего в среде служащих, интеллигенции), вымирание населения, финансово-экономическая зависимость от «мировых олигархов».
В чем же сходство? В первом случае тоже рухнула и поначалу распалась великая Российская империя…
Правда, слово империя до сих пор многих вводит в заблуждение. Оно было введено официально в те времена, когда еще не имело негативного оттенка, в ХVIII веке. Так именовали крупную державу с монархом во главе, вобравшую в себя ряд провинций или даже некогда независимых государств. В словаре В. Даля слово «империя» толкуется как «государство, которого властелин носит сан императора, неограниченного, высшего по сану правителя». А в «Словаре иностранных слов», изданном через столетие после труда В. Даля, дополнено: «империей называют иногда организацию колониального господства отдельных буржуазных государств (Британская и Французская колониальная и.)».
Однако с некоторых пор в информационной войне США и их союзники стали употреблять определение «империя» для характеристики СССР. Этот нехитрый пропагандистский прием оказался весьма действенным. Не только советские «внутренние эмигранты» (так называемые диссиденты), но и многие интеллектуалы проглотили эту информационную наживку, не пожелав разобраться в сути дела. А произошла явная подмена понятий. Никакое из первых двух толкований для Советского Союза совершенно не подходит. То, что он не имел монархаимператора, вроде бы бесспорно. А имел ли он колонии? Хитроумные идеологи Запада предлагали считать таковыми союзные и автономные республики. Но это явная чепуха, ибо во многих этих республиках местные жители обладали не меньшими правами и были даже богаче, чем русские.
Где это видано, чтобы колонии жили более благополучно, чем метрополия? Или, может быть, англичане, французы, немцы, итальянцы жили беднее, чем местное население их колониальных и зависимых стран? Нет, конечно. В СССР русские не имели никаких привилегий в сравнении с прочими гражданами. Правда, были определенные ограничения для тех, кто желал жить в Москве, Ленинграде. Но такие ограничения одинаково касались и русских, и представителей других национальностей. Кстати говоря, процент евреев в этих городах был значительно выше, чем по всей стране в целом (чего нельзя сказать о русских). А ведь порой говорят, будто представителей этой нации в России сильно притесняли.
Короче говоря, СССР называли «империей» только для того, чтобы придать этому понятию соответствующую негативную окраску: «империя зла». Еще раз повторим, что столь гнусный прием сработал успешно, и немалая часть отечественных «интеллектуалов», а вернее сказать, служащих поддалась на него. Это обстоятельство немало содействовало распаду Советского Союза…
Итак, и царская Россия и Советский Союз испытали серьезные социальные потрясения и рухнули быстро под гул митингов, массовые шествия и манифестации, демагогические речи и ликование толпы. Но все это происходило в сравнительно немногих городах и захватывало вряд ли менее одной десятой всего населения.
Привычка праздновать годовщины Великой Октябрьской социалистической революции укоренила в сознании многих граждан убеждение, что с царизмом было покончено именно благодаря революционной деятельности партии большевиков. Как-то забывалось, что прежде октябрьского переворота произошла февральская буржуазная революция, что именно после нее были арестованы и находились под строгой охраной Николай II, его родные и близкие, сподвижники.
Царя и его семью можно было без особых хлопот выпроводить за рубеж, в частности, к их родственникам, царствующим в Великобритании. Но буржуазные демократы этого не сделали, что предопределило трагическую гибель не только царя и царицы, но и их ни в чем не повинных детей.
Как известно, Николай II, подобно последнему генеральному секретарю КПСС, добровольно-принудительно отказался от власти. Однако генсеку посчастливилось благоденствовать и после падения с высоты иерархической пирамиды. Это свидетельствует о том, что он не был противником для тех, кто свершал в СССР буржуазную революцию сверху. Он был их сторонником и пособником, но только на вершине власти у него оказался более удачливый и наглый конкурент. Горбачев признался в этом в своей лекции, прочитанной в Турции.
Победа буржуазии в России означала, что с этой поры знатность, заслуги перед Отечеством (или царем, правящей партией) уступили место капиталу, изворотливости, умению накапливать, добывать и преумножать деньги. Восторжествовала идеология личного благоденствия, обогащения любой ценой. В начале XX века она не смогла прочно укорениться в стране, где народ и в большинстве своем аристократия не привыкли поклоняться «золотому тельцу». Не случайно даже некоторые русские богачи материально поддерживали большевиков, признавая их правду.
Свергнуть царизм первая буржуазная российская революция смогла достаточно просто, ибо этот государственный строй уже не отвечал изменившейся социально-экономической обстановке. Ускоренная индустриализация страны стала выдвигать на первый план руководителей производств, финансистов, инженеров и техников, рабочий класс. А в условиях военного времени значительную роль стали играть солдатские массы.
Однако торжество буржуазной революции оказалось скоротечным, временным, подобно правительству того периода. У нее не оказалось глубоких корней в российском обществе. По свидетельству посла Франции при дворе Николая II, его правительство исходило из подобия российской февральской революции и Великой Французской, полагая, что после свержения самодержавия воодушевленные победой и упоенные свободой русские солдаты с удвоенной силой ринутся на бой с Германией.
Все произошло совершенно иначе. Буржуазная идеология оказалась чуждой для значительной части аристократии, творческой и технической интеллигенции, разночинцев, подлинных православных крестьян, не говоря уже о народных массах. Конечно, свержение Временного правительства и победа большевиков в Гражданской войне были результатом комплекса факторов, но один из наиболее существенных, как нам кажется, был фактор духовный. Это было поражение буржуазного или, как у нас говорили, мещанского, низменно-материального духа и индивидуализма.
Очень показательно, что уже через десятилетие после окончания Гражданской войны в России снова стала складываться буржуазно-революционная ситуация. Материальные ценности стали привлекать многих советских чиновников, служащих, paбoчих, военачальников, партработников (или их близких). Далекие коммунистические идеалы становились все более чуждыми этим людям. Впечатляющие реалистические образы «совбуржуев» были воплощены в произведениях Маяковского и Заболоцкого, Булгакова и Зощенко и других.

Открытка. Февраль 1917 г.

Во время социальных конфликтов сталкиваются в беспощадной борьбе идеологии, порой облеченные в яркие демагогические наряды, выступающие под светлыми знаменами, хотя в основе своей сохраняющие нечто совсем иное. Как писал М. Волошин:

Одни возносят на плакатах
Свой бред о буржуазном зле,
О светлых пролетариатах,
Мещанском рае на земле…

В других весь цвет, вся гниль Империй,
Все золото, весь тлен идей,
Блеск всех великих фетишей
И всех научных суеверий.

Но в их борьбе в конечном счете победителем оказываются другие, не те, кто готовы рисковать жизнью ради идеи, а те, кто стараются приспособиться к любому государственному устройству:

А вслед героям и вождям
Крадется хищник стаей жадной,
Чтоб мощь России неоглядной
Размыкать и продать врагам!
Сгноить ее пшеницы груды,
Ее бесчестить небеса,
Пожрать богатства, сжечь леса
И высосать моря и руды.

Эта готовность паразитировать на ослабленном общественном организме – характерная черта определенной категории людей в благоприятной для них исторической ситуации. Как бы мы ни превозносили или ни кляли революции, они подобны кризису в период тяжелой болезни. Если общественный организм сможет оправиться от такого потрясения, значит, нашлись какие-то силы, сумевшие преодолеть, перебороть, подавить хищные инстинкты беспринципного собственника, озабоченного только личными интересами.
Такие силы в русском обществе нашлись после Гражданской войны. Но их не оказалось во времена брежневско-горбачевско-ельцинские, да и путинский период в этом отношении мало чем от них отличается к лучшему.
В этом принципиальная разница между двумя революционными периодами XX века. Первый был кровавый, разрушительный, принесший огромное количество жертв и разруху. Однако последствия его были созидательными, потому что в стране был установлен жесткий государственный порядок, не позволивший паразитическим группам и прослойкам присваивать национальные богатства.
Вновь хочется обратиться к свидетельству мудрого, чуткого и честного поэта Максимилиана Волошина, который в августе 1919-го так охарактеризовал этот подвид человека – падальщика, спекулянта, паразита:

Кишеть на всех путях, вползать сквозь все затворы,
Менять все облики, все масти, все оттенки,
Быть торгашом, попом и офицером,
То русским, то германцем, то евреем,
При всех режимах быть неистребимым,
Всепроникающим, всеядным, вездесущим,
Жонглировать то совестью, то ситцем,
То спичками, то родиной, то мылом,
Творить известия и зажигать пожары,
Бунты и паники; одним прикосновеньем
Удорожать в четыре, в сорок, во сто,
Пускать под небо цены, как ракеты…
Пресуществлять за трапезой вино и хлеб
Мильонами пудов и тысячами бочек –
В озера крови, в груды смрадной плоти;
В два года распродать империю,
Замызгать, заплевать, загадить, опозорить,
Кишеть как червь в ее разверстом теле…

Устремления таких людей были подавлены после Гражданской войны благодаря установлению жестокой диктатуры партии большевиков. И хотя в самой партии копошилось немало паразитических элементов, они вынуждены были подчиняться суровой партийной дисциплине. Им приходилось юлить, притворяться, приспосабливаться, и от этого они становились едва ли не самыми убежденными, хотя и скрытными, врагами советской власти.
Второй революционный период «горби-ельцинизма» был сравнительно мирным, почти бескровным, сам по себе не сопровождавшийся миллионами жертв и разрухой. Однако последствия его оказались губительными для общества. Потому что в стране власть захватили казнокрады, предатели, спекулянты, воры в законе и вне закона, мошенники от финансов и от поли ти ки…
Все это осуществлялось под дымовыми завесами борьбы за свободу предпринимательства и прессы, за права человека, гуманистические идеалы и цивилизованное государство. Возникло государство, построенное на лжи, все устои которого разъе дены лжой, как ржой. Честные предприниматели оказались банкротами, пресса – продажной, народ – бесправным, государство – криминальным. И это – не эмоциональные характеристики. Каждую из них можно подтвердить огромным множеством фактов.
…Вспоминается 22 августа 1991 года, бурное ликование московской интеллигенции по случаю победы ельцинистов (ельциников?). Были радостные митинги и демонстрации по случаю свершившейся бескровной революции.

«Нестреляет, незвонит, нецарствует». Карикатура Д. Моора. Февраль 1917 г.

Один из авторов этой книги в утро того дня оказался свидетелем символического эпизода: в одну из частных лавочек вошел молодой человек и громко сказал скучавшей продавщице: «Мы победили!» Действительно, они победили.
«Между тем обреченная на гибель русская интеллигенция торжествовала Революцию, как свершение всех своих исторических чаяний. Происходило трагическое недоразумение: вестника гибели встречали цветами и плясками, принимая его за избавителя. Русское общество, уже много десятилетий жившее ожиданием революции, приняло внешние признаки… за сущность события и радовалось симптомам гангрены, считая их предвестниками исцеления. Эти месяцы были вопиющим и трагическим противоречием между всеобщим ликованием и трагической действительностью. Все дифирамбы в честь свободы и демократии – все митинговые речи и газетные статьи того времени – были нестерпимою ложью…»
Это уже выдержка из записей М. Волошина, относящихся приблизительно к началу 1918 года. И в те давние, и в недавние времена наименее понятливой частью общества оказалась интеллигенция. Она привыкла питаться иллюзиями, заниматься самообманом, при этом не забывая прислуживать имущим власть и капиталы. В первом случае (февраль 1917-го) внешними признаками, ее обманувшими, Волошин назвал такие: «падение династии, отречение, провозглашение республики». Во втором (август 1991-го) это были: падение господства КПСС, свержение правительства СССР, арест членов ГКЧП. Хотя фактически произошел развал СССР, а к власти пришли демагоги, казнокрады и дельцы теневой экономики, – буржуазные элементы в верхах КПСС и вне ее.
Впрочем, эти два смутных периода более обстоятельно проанализированы в отдельных главах. Однако приходится помнить, что и тем и другим событиям посвящено огромное количество разнообразной литературы: от свидетельств очевидцев и хроник до аналитических исследований. Мы не можем претендовать на более или менее полный обзор и обобщение всех этих чрезвычайно разнородных и преимущественно субъективных сведений.

ПРЕДРЕВОЛЮЦИЯ

Предреволюционные месяцы 1916-1917 годов в мемуарах современников обычно характеризуются как тревожные, пронизанные ощущением надвигающейся трагедии. Однако не всегда можно определить, когда возникло это ощущение: до или позже февральских событий. Человеческая память выборочна и подвержена воздействию эмоций. После того как грянул 1917 год и затем началась Гражданская война, многие события предшествующего времени стали выглядеть по-иному, осмысливаться по-новому, так что вспоминалось не все, а преимущественно негативное, соответствующее последующей катастрофе.
Тем интересней обратиться к свидетельствам, которые относятся непосредственно к этим дням и были тогда же обнародованы. Вот некоторые выдержки из интересной книги В.П. Лапшина «Художественная жизнь Москвы и Петрограда в 1917 году» (1983). Слишком часто политики, увлеченные текущими делами и партийными склоками, менее чутко воспринимают общественное мнение, чем деятели искусств или простые обыватели.
Со страной происходило что-то непонятное. Газеты пестрели тревожными сообщениями о несчастных случаях, распространении наркомании (тогда наиболее популярным наркотиком был кокаин), пожарах, убийствах, грабежах, забастовках. В конце ноября 1916-го «Петроградский листок» писал: «Надвигается несуразица. Пустыми, непонятными страхами пугает. Чьи-то рожи в сумерках корчатся, мерещатся».
Шла война, отдельные победы сменялись поражениями, но ничего окончательно не прояснялось, веры в разгром врага не было, да и трудно было понять, за что идут бои, тысячами ежедневно гибнут люди. Терялась вера в царя и правительство, тем более что царь постоянно менял министров и премьеров. Власть демонстрировала свою беспомощность и растерянность; Совет министров стали называть «кувырк-коллегией»; распространялись слухи об измене в высшем руководстве и о том, что царь и царица находятся под влиянием нестарого «старца» Григория Распутина…

Григорий Распутин

То, что Распутин был выходцем «из низов», оскорбляло и возмущало аристократию (кроме очарованных им экзальтированных дам). Но и в народе верховенство Григория Распутина над царем воспринималось болезненно и скептически. То, что придворные могли толковать как сближение царя с простым народом, в народе понималось как унижение царской власти.
Война не только не объединила все социальные слои перед лицом общего врага, но наоборот, еще больше разобщила – одним она принесла беды и страдания, для других она была выгодным предприятием.
А до войны экономически укреплявшаяся Россия испытывала мучительный идейный разброд. Впрочем, это касалось не только России, но и всей западной цивилизации. Удивительно верный прогноз на XX век (прежде всего, на его начало) дал французский писатель и врач Макс Нордау в книге под недвусмысленным названием «Вырождение»:

«Мы изучили разнообразные формы, принимаемые вырождением, и истерию в искусстве, поэзии и философии. Главными проявлениями умственного расстройства наших современников в этой области служат: мистицизм как результат неспособности к сосредоточенному вниманию, ясному мышлению и господствованию над эмоциями, вызываемый ослаблением мозговых центров; эготизм как результат ненормального состояния чувствующих нервов, притупления воспринимающих центров, извращения инстинктов, желания доставить себе достаточно сильные впечатления и значительного преобладания органических ощущений над представлениями; ложный реализм, вызываемый туманными эстетическими теориями и выражающийся пессимизмом и непреодолимой склонностью к скабрезным представлениям и самому пошлому, непристойному способу выражения».

Все это он называл печальным обозрением «больницы, какую ныне представляет если не все цивилизованное человечество, то, по крайней мере, высшие слои населения больших городов». Тот же диагноз вполне подходит к концу XX века и началу XXI, и это явно свидетельствует о какой-то всеобщей психической болезни, поразившей современную техническую цивилизацию потребления.
Словно подтверждая выводы Нордау, русский сатирик Арк. Бухов писал в 1913 году:

Каждый день, как ошалевший пьяный,
Бредит сном ужасной пустоты.
Все безмолвно, даже балаганы,
Где когда-то прыгали шуты.

Позабыться? Многие б хотели,
Да куда, куда же нам идти?
Так в глуши упрямые метели
Заметают наглухо пути.

Более остро и точно высказался Саша Черный:

Разорваны по листику
Программы и брошюры,
То в ханжество, то в мистику
Нагие прячем шкуры.

Славься, чистое искусство
С грязным салом половым!
В нем лишь черпать мысль и чувства
Нам – ни мертвым, ни живым.

Им подмечена та же духовная немочь, которая поразила и значительную часть современной «творческой» интеллигенции, удивительно бесплодной на подлинные произведения искусства и литературы, на новые открытия и концепции. Одна лишь существенная разница: то, что прежде относилось к сравнительно небольшой социальной прослойке, теперь характерно для широких масс интеллектуалов, служащих по разным ведомствам, включая науку.
Безверие и пустословие были представлены Сашей Черным как следствие разочарования в высоких идеалах, отсутствия цели в жизни, упадка воли:

Вечная память прекрасным и звучным словам!
Вечная память дешевым и искренним позам!
Страшно дрожать по своим беспартийным углам
Крылья спалившим стрекозам!

На этом фоне особенно ярко выделялись те, кто твердо верили в партийные программы, предполагающие радикальные преобразования общества во имя светлого будущего. Пусть эта вера в будущее мешала им хорошо понимать настоящее и, тем более, прошлое. У них были ясные цели (пусть даже иллюзорные, фантастические).
Критики революционных идеологий обычно подчеркивают, что ими была затронута лишь малая часть общества. Это так. Но даже если на сто таких, о которых написали Арк. Бухов и Саша Черный, был десяток целенаправленных и убежденных в верности своих идеалов, то именно этой небольшой активнейшей и целеустремленной части суждено было направлять общественные процессы.
Начавшаяся мировая война на некоторое время хотя бы формально сплотила общество и приглушила революционные страсти. Однако постепенно – продолжаясь без заметных успехов, хотя и без больших поражений, она становилась все менее популярной, а затем и ненавистной. В стране начался хлебный кризис, продажа товаров по «купонам», повышение цен. У магазинов выстраивались очереди, потому что во многих городах периодически ощущалась острая нехватка некоторых продуктов, в частности хлеба.
На всем этом кое-кто неплохо наживался. Трудности, которые испытывал народ, вовсе не затронули наиболее обеспеченные слои населения. «В этом году, – писал в конце 1916-го «Петроградский листок», – наш тыл остался без хлеба и мяса, но с шампанским и бриллиантами…
Рабочие, отдавая труд и здоровье отечеству, не находят, чем утолить голод, их жены и дети проводят дни и ночи на грязных мостовых из-за куска мяса и хлеба, и в то же время взяточники… блистая безумными нарядами, оскорбляют гражданское чувство пиром во время чумы».
Писательница Тэффи перечислила в фельетоне наиболее часто встречающиеся существительные с глаголами. Среди них были следующие: «Общество возмущается. Министерство сменяется. Отечество продают. Редактора сажают. Дороговизна растет. Цены вздувают. На печать накладывают печать. Рабочий класс требует. Пролетарии выступают. Власти бездействуют».

А. Максимов. Обложка каталога

Ничего нет особенного в том, что граждане воюющей страны испытывают материальные затруднения, вынуждены переживать определенные лишения; естественно и то, что вводится строгая цензура. Кто не понимает, что приходится терпеть тяготы военного времени? А русский народ, как известно, один из наиболее терпеливых на свете.
Почему же тогда «общество возмущается»? Да ведь помимо всего прочего – «Отечество продают»! Спекулянты наживаются. Как писали петроградские «Биржевые ведомости» в начале февраля 1917 года: «Сотни, тысячи, а иногда и десятки тысяч рублей щедро швыряются к столу аукциониста». «В течение нескольких месяцев народились миллионеры, заработавшие деньги на поставках, биржевой игре, спекуляции… Пышно разодетые дамы, биржевики, внезапно разбогатевшие зубные врачи и торговцы аспирином и гвоздями». «Несмотря на высокие цены, которые продолжают все непрерывно расти, спрос на старинную мебель, фарфор, картины, бронзу и т. д. продолжает повышаться».
Петроградский журналист Н. Брешко-Брешковский рассказывал в «Петроградском листке», что появились новые «ценители искусства» и покупатели художественных ценностей «от биржи, от банков, от нефти, от марли, от железа, от цинка, от всяких других не менее выгодных поставок. Лысые, откормленные, упитанные, с профилями хищников и сатиров, ходят они по выставке, приобретая не картину, не ту или иную хорошую вещь, а то или другое модное имя… не жалеют чересчур легко доставшихся денег и закупают картины целыми партиями».
(Не правда ли, словно вернулись те времена, и мы стали их свидетелями?) Подобные контрасты были отмечены многими, на эти темы велись бесконечные разговоры в очередях. Очереди превращались в общественные собрания и своеобразные митинги, где проходил негромкий, но жаркий обмен мнениями. Понятно, что разговоры и мнения были далеко не в пользу имущих власть и капиталы.
Знаменательно: в начале февраля 1917-го публика артистического петербургского подвала «Бродячая собака», привыкшая ко всяким поэтическим вывертам, была шокирована хлестким выступлением Владимира Маяковского – «Вам!»:

Вам, проживающим за оргией оргию,
имеющим ванную и теплый клозет!
Как вам не стыдно о представленных к Георгию
вычитывать из столбцов газет?!

……………………………

Вам ли, любящим баб да блюда,
жизнь отдавать в угоду?!
Я лучше в баре блядям буду
подавать ананасную воду!

Осенью того же года, вспоминал позже Маяковский, он в такт какой-то разухабистой музычке придумал две строки. «Это двустишие, – писал он, – стало моим любимейшим стихом; петербургские газеты первых дней Октября писали, что матросы шли на Зимний, напевая какую-то песенку:

Ешь ананасы, рябчиков жуй,
День твой последний приходит, буржуй».

Впрочем, этому Октябрьскому революционному перевороту предшествовала своеобразная временная смута периода Временного правительства.

ЕДИНОДУШИЕ

Вызывает удивление тот факт, что февральская буржуазно-демократическая революция свершилась без острых конфликтов. Произошло нечто редко случающееся в истории: верховная власть пала как бы сама собой, без государственного переворота, под гул огромных митингов, демонстраций и под редкие выстрелы.
Вряд ли можно сомневаться, что это свидетельствовало о необычайной слабости и малой популярности царской власти.
Можно объяснять это тем, что успешно действовали агитаторы-революционеры. Но ведь и официальная пропаганда не дремала, не молчали и ярые приверженцы царя – черносотенцы.
Правда, контрреволюционная деятельность последних осуществлялась не столь решительно, без того масштабного террора, который культивировали некоторые революционные партии. Согласно исследованию современного историка С.А. Степанова: «В ходе первой русской революции (1905-1907 гг. – Авт .) только эсеры, эсдеки (социал-демократы) и анархисты убили более 5 тысяч правительственных служащих».
Но все эти убийства вовсе не увеличивали популярности террористов среди населения. Скорее – наоборот, вызывали настороженность, опаску, неприязнь, возмущение.
Была ли камнем преткновения война, малопопулярная в народе? Тоже – вряд ли. Хотя пропаганда военных действий велась значительно менее убедительно, чем агитация пацифистов. Вот, к примеру, что писал Федор Сологуб:

И наши станут шире дали,
И средиземный гул войны,
О чем так долго мы мечтали,
О чем нам снились только сны.

Понятно, что «мы» в данном случае вовсе не отражает мнение русского народа, который о войне, тем более захватнической, не мечтал. Ему не нужно было, чтобы российские дали – и без того неоглядные – стали еще шире.
Николай Гумилев постарался придать войне религиозный оттенок, как будто речь шла об отстаивании христианских святынь:

И поистине светло и свято
Дело величавое войны;
Серафимы, ясны и крылаты,
За плечами воинов видны.

И хотя сам поэт был на фронте и проявил мужество, ничего величавого там не обнаружил… Нет, не совсем так. В «Записках кавалериста» он высказался: «Дивное зрелище – наступление нашей пехоты». И описал это наступление, которое видел издали с вершины холма: «Действительно, по слову поэта, нас призвали всеблагие, как собеседников на пир, и мы были зрителями их высоких зрелищ».
Ему даже было как-то невдомек, что происходило смертельное сражение, а не театральное зрелище; что здесь убивали и калечили людей не понарошку. Приведя рассказ одного бывалого унтер-офицера, Гумилев сделал вывод: «Было бы дико видеть этого человека за плугом или у рычага заводской машины. Есть люди, рожденные только для войны…» Быть может, такие люди и есть, но они вряд ли неспособны к мирному труду. Несравненно больше тех, кто значительно лучше чувствует себя у плуга или у станка, чем в шинели с винтовкой или за пулеметом. Тем более что у них есть семьи, о которых надо заботиться.
Так проявляется чрезвычайно резкое разделение на тех, для кого война – захватывающее зрелище или профессиональное занятие, и на тех, кому она – горе и беда, которую можно терпеть, если знаешь, за что постоянно рискуешь своей жизнью.
Когда прошла по войскам весть, что царь отрекся от престола, а затем произошла революция, солдаты-фронтовики в большинстве своем пожелали вернуться домой, ибо ожидался передел земли. Недаром в Государственную Думу от крестьян проходили преимущественно эсеры с их лозунгом – «Земля – крестьянам!»
Учтем вдобавок, что по существу теряла смысл присяга, а среди солдат работали агитаторы-пацифисты. Это деморализовало армию, хотя Временное правительство приказывало вести войну до победы.
Все это способствовало смуте в войсках, постоянным митингам. Но самым важным фактором полного духовного разлада в вооруженных силах стал пресловутый приказ № 1, опубликованный 2 (15) марта 1917 года от имени Центрального исполнительного комитета Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов. Приказ был адресован конкретно Петроградскому гарнизону, хотя оказался распространенным по всей армии. Он вводил «демократические» порядки в войсках – типа самоуправления; нижние чины получали даже больше прав, чем офицеры.
Это был сильнейший удар по армейским порядкам, после чего многие части стали небоеспособны: многие офицеры избивались и расстреливались взбунтовавшимися солдатами. В мае, став военным министром, Керенский издал «Приказ по армии и флоту», который вновь был направлен на «демократизацию» армейских порядков. Эти два приказа нанесли более мощный удар по российской армии, чем агитация большевиков.
Впрочем, мы несколько опередили события. Ведь волнения среди солдат начались раньше, еще до отречения Николая II. Волнения, начавшиеся в Петрограде во второй половине февраля, правительство попыталось подавить силой. Полиция и войска открывали огонь по демонстрантам. Но в конце февраля некоторые части стали переходить на сторону восставших. Теперь уже речь шла не об ограничении, а о свержении самодержавия. В общей смуте ясно обозначилась цель. Значит, действительно свершалась революция.

Отречение Николая II

Как известно, вынужденное отречение Николая II было не абсолютным, упраздняющим самодержавие, а в пользу брата, великого князя Михаила Александровича. Обратим внимание на начало акта отречения: «Божьей милостью Мы, Николай II, император всероссийский, царь Польский…» Здесь показательна ссылка на милость Божью. Понятно, что такова форма. Но насколько расходится она с сутью ситуации. Получается, что государь лишился этой милости или пренебрег ею.
По всей вероятности, мало кто в те бурные дни обратил внимание на эту несуразицу. Получалось, что отрекается царь не только от власти, но и от сопряженной с ней Божьей милости. Так что в призыве «За Бога, царя и Отечество» оставался теперь только последний элемент этой триады.
После того как великий князь Михаил не принял корону, участь самодержавия была окончательно решена. Казалось бы, в таком случае, когда рухнули многовековые устои государственности в России, должна была начаться невиданная смута, полное смятение умов и кровопролитные столкновения враждующих сторонников самых разных партий.
Действительно, начавшийся период более всего напоминал анархию: сильной централизованной власти уже не было (да и царская в конце концов сделалась слишком слабой), а было, можно сказать, ослабленное двоевластие Временного правительства и Совета рабочих и солдатских депутатов. В этой ситуации местные выборные органы власти обретали решающее знач ение.
Приказ № 1, подписанный Соколовым, Нехамкесом и Скобелевым, по какой-то причине (нет ли тут «германского следа»?) получил значительно более широкое распространение и оказал свое негативное влияние и на действующую армию. Ослабевшие государственные скрепы грозили полным развалом всей России.
Вот как рассуждал на этот счет в марте 1917-го проницательный политик, посол Франции в России Морис Палеолог: «Французская Революция начала с объявления Республики единой и неделимой. Этому принципу принесены были в жертву тысячи голов, и французское единство было спасено. Русская Революция берет лозунг Россия разъединенная и раздробленная… (имеется в виду, по-видимому, реальная ситуация, а не конкретный лозунг, который тогда вряд ли провозглашался. – Авт .) Анархическая пропаганда заразила уже большую часть фронта.

Революционные солдаты на улицах Москвы. Февраль 1917 г.

Со всех сторон мне сообщают о сценах возмущения, об убийстве офицеров, о коллективном дезертирстве. Даже на передовой линии фронта группы солдат покидают свои части, чтобы отправиться посмотреть, что происходит в Петрограде или в их деревнях».
Морис Палеолог вел, можно сказать, хронику тогдашней русской смуты, в то же время стараясь осмыслить ее особенности. Полезно ознакомиться с его мнением на этот счет:

«1. Радикальное различие психологии революционера латинского или саксонского от революционера-славянина. У первого воображение логическое и конструктивное: он разрушает, чтобы воздвигнуть новое здание, все части которого он предусмотрел и обдумал. У второго оно исключительно разрушительное и беспорядочное: его мечта – воплощенная неопределенность.
2. Восемь десятых населения России не умеют ни читать, ни писать, что делает публику собраний и митингов тем более чувствительной к престижу слова, тем более покорной влиянию вожаков.
3. Болезнь воли распространилась в России эпидемически; вся русская литература доказывает это. Русские неспособны к упорному усилию. Война 1812 года была сравнительно непродолжительна. Нынешняя война своей продолжительностью и жестокостью превосходит выносливость национального темперамента.
4. Анархия с неразлучной с ней фантазией, ленью, нерешительностью – наслаждение для русского. С другой стороны, она доставляет ему предлог к бесчисленным публичным манифестациям, в которых он удовлетворяет свою любовь к зрелищам и к возбуждению, свой живой инстинкт поэзии и красоты.
5. Наконец, огромное протяжение страны делает из каждой губернии центр сепаратизма и из каждого города очаг анархии; слабый авторитет, какой еще остается у Временного правительства, совершенно этим парализуется».

В этих мыслях, пожалуй, есть доля истины. Русские, возможно, более эмоциональны, чем рассудительны, в отличие от обывателей Запада, более мечтательны, идеалистичны, а также склонны к анархии. Однако несмотря на это, как показал дальнейший исторический процесс, граждане СССР оказались способны к упорнейшему труду и к достижению победы в тяжелейшей и затяжной войне.
Совершенно справедливо Палеолог опасался того, что распространение анархии приведет к распаду страны. «Что Россия обречена на федерализм, – писал он, – это вероятно. Она предназначена к этому беспредельностью своей территории, разнообразием населяющих ее рас, возрастающей сложностью ее интересов».
Так почему же держава не распалась? Почему безудержная анархия, отчасти узаконенная свыше, не привела к катастрофическим последствиям?
И каким образом удавалось сохранить порядок в огромных массах демонстрантов, которые периодически шествовали по улицам, останавливаясь для стихийных митингов? Сам Палеолог описал одно такое шествие – похороны жертв революции, состоявшиеся в конце марта (5 апреля по старому стилю):

«Сегодня с утра огромные, нескончаемые шествия с военными оркестрами во главе, пестря черными знаменами, извивались п о городу, собрав по больницам д вести деся ть гробов, предназначенных для революционного апофеоза. По самому умеренному расчету, число манифестантов превышает девятьсот тысяч. А между тем ни в одном пункте по дороге не было беспорядка или опоздания. Все процессии соблюдали при своем образовании, в пути, при остановках, в своих песнях идеальный порядок. Несмотря на холодный ветер, я хотел видеть, как они будут проходить по Марсову полю. Под небом, закрытым снегом и разрываемым порывами ветра, эти бесчисленные толпы, которые медленно двигаются, эскортируя красные гробы, представляют зрелище необыкновенно величественное».

И ведь это не блестяще организованный парад специально обученных войсковых частей, которые автоматически подчиняются своим командирам. Это – шествие стихийных толп народа, включая множество солдат, получивших самоуправление. Полное торжество анархии и в то же время – порядка!
Странно, что об этом не подумал Морис Палеолог. Поэтому он не мог себе представить, что революция в России может завершиться созданием великой державы. Напротив, по его словам: «Русская революция по существу анархична и разрушительна. Предоставленная самой себе, она может привести лишь к ужасной демагогии черни и солдатчины, к разрыву всех национальных связей, к полному развалу России. При необузданности, свойственной русскому характеру, она скоро дойдет до крайности: она неизбежно погибнет среди опустошения и варварства, ужаса и хаоса…»
Через месяц, наблюдая происходящее в России, Палеолог записывает: «Анархия поднимается и разливается с неукротимой силой прилива в равноденствие…
Полиции, бывшей главной, если не единственной, скрепой этой огромной страны, нигде больше нет…»
Что же творится в Петербурге в то время, когда полностью отсутствует эта самая «скрепа»? Вот свидетельство самого французского посла, наблюдавшего первомайскую манифестацию:

«С утра по всем мостам, по всем улицам стекаются к центру шествия рабочих, солдат, мужиков, женщин, детей; впереди высоко развеваются красные знамена, с большим трудом борющиеся с ветром.
Порядок идеальный. Длинные извилистые вереницы двигаются вперед, останавливаются, отступают назад, маневрируют так же послушно, как толпа статистов на сцене… Огромная площадь похожа на человеческий океан, и движения толпы напоминают движение зыби…»

Приходит на память трагедия на Ходынском поле в Москве во время коронации Николая II. Катастрофа произошла несмотря на то, что порядок тогда поддерживала полиция. Теперь же полиции не было вовсе, а порядок поддерживался идеальный. Как тут не вспомнить тезис: «Анархия – мать порядка!» Хочется задать вопрос: а кто же тогда отец? И ответ: самоконтроль при единодушии.
В этой петербургской разношерстной толпе людей сплотило ощущение себя свободными. Казалось бы, если так, то все дозволено! Да, конечно. Но это еще не означает, будто люди в таком случае должны непременно превратиться в скотов, в тупое злобное стадо.
Морис Палеолог наблюдал вблизи поведение этой толпы: «Ораторы следуют без конца один за другим, все люди из народа: в рабочем пиджаке, в солдатской шинели, в крестьянском тулупе, в поповской рясе, в еврейском сюртуке. Они говорят без конца, с крупными жестами. Вокруг них напряженное внимание; ни одного перерыва, все слушают, неподвижно уставив глаза, напрягая слух, эти наивные, серьезные, смутные, пылкие, полные иллюзии и грез слова, которые веками прозябали в темной душе русского народа. Большинство речей касаются социальных реформ и раздела земли…»

Похороны жертв революции. Худ. Л. Петухов

Все тут очень реалистично. Вот только следовало бы сказать о СВЕТЛОЙ русской душе, ибо вся эта картина гигантской толпы при идеальном порядке, искренности и единодушии – доказательство именно светлости человеческих душ.
Пожалуй, этим объясняется основная причина того, что Февральская революция в России произошла без кровавых потрясений и яростных междоусобиц. Да и Октябрьский переворот, как известно, не отличался кровопролитием (кроме Москвы и еще ряда мест).
Анархия – это свобода. И когда народ достоин ее, он сохраняет порядок.
Создается такое впечатление, что смута была в России до 1917 года, и разрешилась она революционными переворотами, которые прошли на удивление просто, как-то естественно, с минимальным количеством жертв (на Ходынке погибло больше людей, чем в Питере во время Февральской революции!). Значит, страна была готова к революциям и государственным переворотам; значит, анархия не обернулась всеобщим хаосом; значит, русский народ был достоин свободы.

РЕВОЛЮЦИОННАЯ СМУТА

В кратком вступлении к своим «Очеркам русской смуты» А.И. Деникин писал:

«В кровавом тумане русской смуты гибнут люди и стираются реальные грани исторических событий. После свержения большевизма, наряду с огромной работой в области возрождения моральных и материальных сил русского народа, перед последним с небывалой еще в отечественной истории остротой встанет вопрос о сохранении его державного бытия.
Ибо за рубежами русской земли стучат уже заступами могильщики и скалят зубы шакалы, в ожидании ее кончины.
Не дождутся. Из крови, грязи, нищеты духовной и физической встанет русский народ в силе и разуме».

Так он думал сразу после поражения Белой армии в Гражданской войне. Он-то хорошо знал, с какой плохо скрываемой радостью воспринимали на Западе кровавую русскую междоусобицу. Ведь ему самому приходилось получать поддержку западных держав, но такую, чтобы ни у белых, ни у красных не было решающего перевеса, чтобы великая Россия – именно она – потерпела полное поражение и перестала быть великой державой.
Деникин в ту пору уповал еще на свержение большевизма и установление в России демократических порядков, за которые он и его армия воевали. Однако его надежды не сбылись. А большевики сумели не только одержать победу, но и в кратчайшие сроки восстановить страну, хотя уже под новым именем – СССР.
Отвлечемся ненадолго и представим себе, что могло произойти, если бы власть большевиков была свергнута? Вопрос, конечно, вроде бы праздный и умозрительный. Однако ответ на него мы получили в конце XX века, когда действительно власть КПСС была свергнута и перешла в руки «демократов», ориентированных на Запад. Началась эта «революция сверху» в 1985 году, когда по инициативе М.С. Горбачева грянула «перестройка». Началась она с чистки и обновления руководящего партийного аппарата, куда были введены, как потом оказалось, ярые антисоветчики Э.А. Шеварднадзе, Б.Н. Ельцин, А.Н. Яковлев и многие другие.
С той поры прошло 17 лет, и власть новоявленных «демократов» в стране укреплялась. И что в результате? Полный развал СССР, превращение России в третьеразрядное государство, торгующее своими природными ресурсами и залезшее в долги западным кредиторам (при резком обнищании и вымирании населения).
А теперь вспомним, что произошло через 17 лет после окончания в 1921 году Гражданской войны. В 1938 году СССР, с неимоверными трудностями и напряжением преодолев разруху, превратился в сверхдержаву, уступавшую по своему экономическому потенциалу только США. При этом прирост населения в нашей стране был выше, чем во всех крупных западных державах, а благосостояние народа заметно росло.
Можно возразить: но если бы тогда к власти пришли не большевики, а демократы, если бы победило Белое движение, то все было бы не так, как в конце ХХ века, потому что правили бы страной не такие типы как Горбачев или Ельцин, а настоящие государственные мужи… Но разве все дело в отдельных личностях? Вопрос в том курсе, который предлагается для страны: идти своим путем или следовать указаниям «западной цивилизации». A у нее к России всегда было особое и недоброжелательное отношение. Об этом упомянул и Деникин, находясь, кстати сказать, на Западе.
Так или иначе, но реальный исторический опыт России XX века продемонстрировал то, что происходит со страной при правлении большевиков и «демократов». Да, при большевиках было не сладко, но в героические эпохи иначе не бывает. Величие страны и народа – достойная награда.
Столь необычайно быстрое возрождение великой России (под именем СССР) неопровержимо доказывает, что победа большевиков в Гражданской войне была не случайной, а стала волеизъявлением народа. И Октябрьский революционный переворот нет никаких серьезных оснований считать результатом тайного заговора группы большевиков под руководством Ленина и Троцкого. Происходившее в 1917 году Деникин (сошлемся на врага большевиков) охарактеризовал так:
«Революция была неизбежна. Ее называют всенародной. Это определение правильно лишь в том, что революция явилась результатом недовольства старой властью решительно всех слоев населения…
После 3 марта и до Учредительного собрания всякая верховная власть носила признаки самозванства». О Временном правительстве он писал: «Вся его деятельность вольно или невольно имела характер разрушения, не созидания. Правительство отменяло, упраздняло, расформировывало, разрешало… В этом заключался центр тяжести его работы. Россия того периода представляется мне ветхим, старым домом, требовавшим капитальной перестройки… Зодчие начали вынимать подгнившие балки, причем часть их вовсе не заменяли, другую подменили легкими, временными подпорками, а третью надтачали свежими бревнами без скреп – последнее средство оказалось хуже всех. И здание рухнуло».
Победу большевиков в октябре 1917-го Деникин объяснял так: «Огромная усталость от войны и смуты (как видим, смуту он распространял на предшествовавший период. – Авт .); всеобщая неудовлетворенность существующим положением; неизжитая еще рабья психология масс; инертность большинства и полная безграничного дерзания деятельность организованного, сильного волей и беспринципного меньшинства; пленительные лозунги… Вот в широком обобщении основные причины… непротивления  воцарению большевизма.
Власть падала из слабых рук Временного правительства, во всей стране не оказалось, кроме большевиков, ни одной действенной организации, которая могла бы предъявить свои права на тяжкое наследие во всеоружии реальной силы».
Тут не со всем можно согласиться. Допустимо ли говорить о «рабьей психологии масс», которые сбросили царское правительство и выступили за изменение политического строя? Такова психология людей, жаждущих свободы.
Трудно принять тезис о беспринципности большевиков в борьбе за власть. Во всяком случае, официально принципы большевиков существовали и в значительной степени выдерживались на деле. Ну, а то, что они не были идеально принципиальными, то такого упрека заслуживают буквально все политические партии.
Но вот что интересно. Надеясь на скорое падение большевистского режима, Деникин прекрасно понимал, что в этом случае положение «демократической» России (за которую он боролся) станет вовсе не безоблачным: «Что же? Со дня падения большевизма сразу наступит мир и благоволение в стране, насыщенной рознью, ненавистью и… огромным количеством оружия? Или со дня падения русского большевизма отпадут своекорыстные вожделения многих иностранных правительств, а не усилятся еще больше, когда исчезнет угроза советской моральной заразы?»

Демонстрация в Петрограде (июль 1917 г.)

А.И. Деникин

На эти риторические вопросы в конце XX века были даны убедительные ответы. Не зря Деникин опасался иностранных правительств, которые с вожделением глядели на природные богатства России. Как только рухнула советская власть и восторжествовали так называемые «демократы», они постарались в кратчайшие сроки разграбить и распродать национальные богатства страны. И Запад им в этом помог…
Даже если основываться на мнении А.И. Деникина, наибольшая смута в России наблюдалась до Октябрьского революционного переворота. Позиция большевиков позволила внести ясность в запутанную ситуацию. Произошло нечто подобное поступку Александра Македонского, который даже не стал пытаться распутать хитро запутанный гордиев узел, a разрубил его ударом меча.
В то же время сам факт захвата власти одной из партий – и даже не самой многочисленной – путем военного переворота изначально чреват был междоусобицей: разве могли другие партии смириться с такой узурпацией власти? (Хотя, заметим, сами не выказали стремления взять на себя ответственность руководить страной в сложный период фактического безвластия.)
Гражданская война стала продолжением смуты, но своеобразным. В основном это были не отдельные бунты и беспорядки, а организованные боевые и партизанские действия. Однако при этом, в отличие от обычной войны, сталкивались интересы разных партий, боевых отрядов и армий. Различали их главным образом по цветам: красные, белые, черные (анархисты), зеленые (крестьяне-партизаны), желто-голубые (украинские националисты). В этом отношении, можно сказать, продолжалась смута, принявшая форму гражданской войны.
А 1917 год прошел под знаком революционной смуты. Казалось бы, после того как рухнула многовековая царская власть, народ должен был успокоиться и постараться мирно организовать новую государственную систему на демократических началах. Разве не этого желало большинство политиков?
Но дело, пожалуй, в том, что ситуацией владели не столько политики, сколько «революционные массы». А им, этим массам, всякая государственная власть внушала подозрение и неприязнь. Революционная смута – это торжество анархии, безвластия (но вовсе не обязательно – беспорядка, как мы уже убедились). Лозунг – «Власть – Советам!» – сам по себе анархический.
Буржуазия в России еще недостаточно окрепла, а буржуазная идеология не овладела массами. Поэтому совершившаяся буржуазная революция не прекратила смуту, а лишь придала ей новый вид. При двоевластии Совета рабочих и солдатских депутатов и Временного правительства первый оказался более влиятельным.
Падение монархии определило в России торжество анархии, вольности, а не той ограничительной свободы, которая характерна для буржуазно-демократических стран Запада. Переход из одной крайности в другую – достаточно характерная черта российской истории. Об этом хорошо сказал В.В. Кожинов:
«Неограниченная монархия и беспредельная анархия – это в равной мере коренные российские феномены (вполне закономерно, например, что не столь давно громко заявившие о себе анархические группировки на Западе вдохновлялись прежде всего заветами Бакунина и Кропоткина!).
И можно утверждать, что история Руси-России благодаря сочетанию в ней подобных «крайностей» более драматична, или, вернее, более трагедийна, чем история стран Запада, но проклинать либо, напротив, восхвалять (что также нередко делалось) Россию за эти ее «крайности» – занятие, по сути дела, примитивное, уместное только в чисто эмоциональном плане, но не в русле историософской мысли».
В этом смысле революционную смуту вполне можно назвать революционной анархией масс, с которой не могло справиться буржуазное Временное правительство. И вполне закономерно буржуазная интеллигенция, придя к власти, выдвинула в лидеры человека, вполне подходящего для него, но совершенно не соответствовавшего тем задачам, которые приходилось решать. А.Ф. Керенский, как справедливо писал Михаил Зощенко, был порождением той интеллигентской среды, «которая в искусстве создала декадентство, а в политику внесла нервозность, скептицизм и двусмысленность».
Он умел произносить зажигательные речи, но плохо справлялся с повседневной работой. «Изучая по материалам и документам его характер, – писал Зощенко, – видишь, что ему, в су щн ос ти, н ич ег о не уд ав ал ось с де ла ть из т ог о, чт о он за ду ма л…
Он хотел спасти Николая II и не спас его, хотя много старания приложил к этому. Он хотел вести войну до победного конца, но создал поражение. Хотел укрепить армию, но не мог это сделать и только разрушил ее. Хотел лично двинуть войска против большевиков, но не собрал даже и одного полка, хотя был верховным главнокомандующим. Он с горячими речами выступал против смертной казни, а сам ввел ее…
Несмотря на свой высокий пост, казалось, что он всего лишь бежал в хвосте событий. И это было именно так. Он, в сущности, был крошечной пылинкой в круговороте революционных событий».
Если учесть последнее замечание, то становится ясно, что не только Керенский, но и другой, более сильный государственный деятель не сумел бы с овладать с мощными стихийными движениями народных масс (имеется в виду, конечно, не весь ро ссийский народ, а наиболее активная его часть, принимавшая деятельное участие в революционном движении). Со зда ет ся впе чат лен ие, ч то свержение Временного правительства и победа большевиков объясняются не столько тем, что они смогли увлечь за собой народ, сколько умением использовать в своих политических целях анархические порывы масс, прежде всего солдат и рабочих.

А.Ф.Керенский

Октябрьский переворот прошел удивительно легко и почти бескровно. Это доказывает естественность его характера, соответствие революционной смуте. Но захват власти представителями одной партии, отрицание ими буржуазных целей и ценностей, провозглашение утопических идеалов коммунизма, вспышка контрреволюционных настроений (естественной реакции на революцию) – эти и другие факторы, в частности, полнейшее неприятие Западом власти трудящихся, все это определило переход революционной смуты в Гражданскую войну.
Важно и то, что коммунистический строй в то время вовсе не казался утопией. Вопрос был в том, о какой форме коммунизма идет речь. Крупный мыслитель и бывший большевик А.А. Богданов совершенно справедливо отметил в конце 1917 – начале 1918 года: «Армия вообще, и в мирное и в военное время, представляет обширную потребительскую коммуну  строения строго авторитарного . Массы людей живут на содержании у государства, планомерно распределяя в своей среде доставляемые из производственного аппарата продукты… Коммунизм этот простирается, главным образом, на низы армии, на собственно «солдат», которые живут в общих казармах, получают общий стол, казенную одежду и снаряжение».
Он отметил, что в сложившейся обстановке может идти речь о построении военного коммунизма, а не социализма: «Социализм есть прежде всего новый тип сотрудничества  – товарищеская организация производства; военный коммунизм есть прежде всего особая форма общественного потребления  – авторитарно-регулируемая организация массового паразитизма и истребления. Смешивать не следует».
В конце 1917 года, отказываясь от предложения Луначарского занять пост в большевистском правительстве, Богданов пояснил, как он расценивает сложившуюся ситуацию:
«Корень всему – война. Она породила два основных факта: 1) экономический и культурный упадок; 2) гигантское развитие военного коммунизма .
Военный коммунизм, развиваясь от фронта к тылу, временно перестроил общество: многомиллионная коммуна армии, паек солдатских семей, регулирование потребления; применительно к нему , планировка сбыта, производства. Вся система государственного капитализма есть не что иное, как ублюдок капитализма и потребительного военного коммунизма…
Партия рабоче-солдатская есть объективно просто солдатская. И поразительно, до какой степени преобразовался большевизм в этом смысле. Он усвоил всю логику казармы, все ее методы, всю ее специфическую культуру и ее идеал…
А идеал социализма? Ясно, что тот, кто считает солдатское восстание началом его реализации, тот с рабочим социализмом объективно порвал… он идет по пути военно-потребительного коммунизма… В России солдатско-коммунистическая революция есть нечто, скорее противоположное социалистической, чем ее приближающее…»
Богданов исходил не только из анализа текущей ситуации, но также из общетеоретических соображений (в ту пору он создавал свою «тектологию», всеобщую организационную науку, предтечу кибернетики, общей теории систем и информатики). Поэтому, даже не во всем с ним соглашаясь, следует принять к сведению его выводы о неизбежном военном коммунизме и государственном капитализме, а также авторитарной власти, к которым приведет Октябрьский революционный переворот вне зависимости от устремлений его организаторов.

ПОЧЕМУ УСТОЯЛИ БОЛЬШЕВИКИ?

К осени 1919 года советское государство стояло на краю гибели. Деникин, заняв Украину, рвался к Москве с юга. Его два кавалерийских корпуса, сопровождаемые бронепоездами и пехотным десантом, проникли глубоко в тыл Красной армии. Бело-казачьи разъезды объявились уже вблизи Серпухова. На северо-западе Юденич подошел к окраинам Петрограда.
На востоке, потеряв Урал, но имея за спиной Сибирь и Дальний Восток, Колчак все упорней контратаковал красных. Иностранные интервенты угрожали с севера. В молодой советской стране усиливались голод и разруха. В Москве участились террористические акты и диверсии. Казалось, дни большевиков сочтены.
В это время в антисоветском лагере все более важную роль стала играть буржуазная Польша – единственная страна, выставившая против большевиков крупную боеспособную армию. Все остальные буржуазные государства были охвачены революционным брожением и движением солидарности трудящихся с революционной Россией.
Белополяков влекло на восток желание отомстить за притеснения, чинившиеся царской Россией, и стремление захватить прежние владения Польши: Украину, Белоруссию, Литву. Используя фанатичный католицизм многих поляков, Ватикан тоже подталкивал Польшу к нападению на Россию, ослабленную смутой и междоусобицей. До некоторых пор Красная армия Лит-Бела (Литовско-Белорусской ССР) сдерживала белопольские войска. Но Главное командование Красной армии вынуждено было перебрасывать отсюда все больше сил и средств на другие опасные направления. После падения Лит-Бела, как писал польский историк и политик Ю. Мархлевский: «Советская Россия, вынужденная напрягать все свои силы для обороны других фронтов, не могла защитить свой западный фронт».
А. И. Деникин очень рассчитывал на помощь польского главнокомандующего и фактического правителя Польши Ю. Пилсудского. Эта помощь могла бы гарантировать Деникину полный успех в разгроме большевиков. Таким образом, судьба Советской Республики оказалась в руках Пилсудского. И в этот момент Ленин направил в Польшу Юлиана Мархлевского, предоставив ему широкие полномочия.
Мархлевский – представитель Польши в Коминтерне, был хорошо знаком и с Лениным, и с Пилсудским, который долгое время был социалистом, активным деятелем польского рабочего движения, хотя всегда оставался ярым националистом. Мархлевский работал в Наркомате иностранных дел РСФСР, был членом ВЦИК.
В марте Мархлевский нелегально прибыл в Польшу из Германии. Впоследствии он писал, что мысль о переговорах с польским правительством возникла у него под влиянием «некоторого изменения в политическом положении и в настроении политических кругов Варшавы». Какие же это были изменения?
Дело в том, что Антанта признала своего ставленника Колчака верховным правителем России. А он выступал за «единую и неделимую Россию». Это озадачило и напугало польскую общественность, показав ей, что полная победа белогвардейцев несет угрозу ее независимости.
Мархлевский вел переговоры с белополяками под прикрытием официально объявленных встреч делегаций Красного Креста обеих сторон для организации обмена заложниками и пленными. Переговоры проходили в два этапа: во второй половине июля 1919 года в Беловежской пуще, а после перерыва – на станции Микашевичи. «Мархлевский имел конфиденциальные беседы с доверенными людьми Ю. Пилсудского», – писала историк М.Н. Черных.
Уже в начале этих переговоров советская сторона получила достоверную информацию о том, что командование польской армии ненамерено продвигать войска дальше на восток от той линии, на которой они находились, и «что помощь Деникину в его борьбе с большевиками не отвечает интересам польского государства», – как писали польские историки Ф. Тых и Х. Шумахер. А Деникин надеялся, что Пилсудский прикроет его левый фланг, займет Смоленск и нанесет удар по Серпухову, где находился полевой штаб Реввоенсовета Советской Республики.

Юзеф Пилсудский

Мархлевский по поручению Ленина предложил заключить мирный договор между РСФСР и Польшей, обещая значительные территориальные уступки со стороны первой. Но ему дали понять, что Польша зависит от Антанты и не может заключить даже такой выгодный для себя мир.
18 июня 1919 года польское командование предоставило Мархлевскому возможность перейти линию фронта. Так завершился первый этап переговоров, о результатах которых Мархлевский информировал не только Ленина, но и лидера польских коммунистов в Советской России Ю. Лещинского-Ленского. Последний выступил против продолжения переговоров. Разделяя концепцию Троцкого о разжигании мирового революционного пожара, он считал, что «не заключение мира приближает революцию, а революция ведет к заключению мира». Столкнувшись с такой позицией, Мархлевский писал: «Р-р-р-радикализм, р-р-р-революционность этих медных лбов могут наделать еще много бед». Он заявил польским коммунистам: «Установление коммунистического строя силой оружия вопреки устремлениям населения – невозможно».
В «Очерках истории советско-польских отношений 1917-1977» сказано: «Результатом переговоров в Микашевичах было устное соглашение о временном прекращении огня по всей линии фронта. Установившееся таким образом фактическое перемирие на Западном фронте позволило командованию Красной Армии перебросить часть своих войск на разгром войск Деникина, рвавшихся к Москве».
Антанта попыталась склонить Пилсудского к наступлению на Советскую Россию. Но этого так и не произошло. Как писал Мархлевский: «Польское правительство, очевидно, не желало содействовать победе Деникина, сознавая опасность для Польши полного торжества реакции в России. Господа Пилсудские с компанией сочли более удобным для себя, чтобы гражданская война в России продолжалась до полного истощения народных сил, и, вопреки Антанте, не помогли Деникину».
Вполне возможно, что и Антанта не особенно усердствовала, настаивая на вторжении Польши в Россию. Ведь ее помощь Деникину и Колчаку имела главной целью вовсе не восстановление великой России, а напротив, ее полное истощение в междоусобице.
Начальник польской военной миссии в Париже генерал Т. Розвадовский писал верховному командованию польской армии: «Лучше всего было бы подождать, пока большевики, разбив Петлюру, победят Деникина, чтобы после этого разгромить тех же большевиков… При известной воздержанности мы можем в ближайшее время добиться того, что нас здесь начнут рассматривать как единственную армию, действительно способную выступить против большевиков».
Однако в конце концов не белополяки использовали большевиков в своей геополитической игре, а большевики сумели использовать белополяков в своих целях.
Но, конечно, большевики устояли не только поэтому. У них в тылу было значительно меньше разброда, шатаний и, тем более, партизанских отрядов, чем у Белой армии. Идеология большевиков была ближе и понятней народным массам, чем буржуазно-демократические принципы, за которые сражалась Белая армия.
Из приведенного выше эпизода Гражданской войны видно, что отнюдь не белые сражались за единую великую независимую Россию. Возможно, многие или даже большинство из них считали именно так, но в действительности (и это ясно из признаний Деникина) Запад, который их поддерживал и от которого они зависели, имел в виду цель совершенно иную: расчленение России, ее максимальное ослабление и подчинение крупнейшим капиталистическим державам.
В начале ХХ века этой цели Западу добиться не удалось. Он взял реванш в конце века, всячески поддерживая антисоветчиков и «демократов».
Многие русские царские офицеры и генералы поняли, что большевики сражались за независимую и великую Россию, и перешли в Красную армию. Это вовсе не значит, что все они разделяли убеждения большевиков. У каждого из них были свои резоны служить красным. Некоторые делали это и по принуждению. Но в любом случае они могли оправдывать свои действия тем, что выступают против буржуазных «демократов», которые свергли царя (ведь не большевики же сделали это).
Например, очень популярный и прославляемый современными «демократами» адмирал А.В. Колчак признавался в частных письмах, что является фактически военным наемником Англии и США. Это было правдой, о которой могли догадываться многие белогвардейцы. Несомненно, он был незаурядной и яркой личностью, но в политическом противостоянии оказался на стороне врагов великой России, стремясь разгромить большевиков, в которых видел наибольшую опасность для своей родины.
Во время Гражданской войны идейные позиции большевиков оказались более прочными и привлекательными, чем у их противников. В то же время можно согласиться с выводом В.В. Кожинова: «В Гражданской войне столкнулись две по сути своей «революционные» силы. Отсюда и крайняя жестокость борьбы». Но если за спинами белых маячили фигуры представителей западного капитала, то Красная армия в значительной мере пользовалась поддержкой народных масс. Поэтому она и победила.

О «ДЕМОНЕ РЕВОЛЮЦИИ»

«Демоном революции» называли Льва Давидовича Троцкого. И действительно, его роль в российской революционной смуте была в значительной степени демонической, зловещей. Об этом приходится говорить потому, что в последние годы стало модным представлять Троцкого добрым гением революции, всячески противопоставляя его не только Сталину, но и Ленину (или, напротив, объединяя с Лениным как противовес «сталинизму»).
На этот счет хотелось бы привести мнение идейного противника большевиков, талантливого писателя и проницательного мыслителя Марка Алданова. В очерке 1927 года, посвященном Сталину и опубликованном в Париже, он уделил внимание и Троцкому. О Сталине он отозвался так:

«Это человек выдающийся, бесспорно самый выдающийся во всей ленинской гвардии. Сталин залит кровью так густо, как никто другой из ныне живущих людей, за исключением Троцкого и Зиновьева. Но свойств редкой силы воли и бесстрашия, по совести, отрицать в нем не могу. Для Сталина не только чужая жизнь копейка, но и его собственная – этим он резко отличается от многих других большевиков».

А вот другая характеристика:

«У Троцкого идей никогда не было и не будет. В 1905 году он свои откровения взял взаймы у Парвуса, в 1917-м – у Ленина. Его нынешняя оппозиционная критика – общие места эмигрантской печати. С «идеями» Троцкому особенно не везло в революции. Он клялся защищать Учредительное собрание за два месяца до того, как оно было разогнано. Он писал: «Ликвидация государственного спаивания народа вошла в железный инвентарь завоеваний революции» – перед восстановлением в сов. России казенной продажи вина. Но в большом актерском искусстве как в уме и хитрости, Троцкому, конечно, отказать нельзя. Великий артист – для невзыскательной публики. Иванов-Козельский русской революции».

Троцкий на фронте (перед солдатами)

Столь хлесткий вывод Алданов подтвердил несколькими убедительными примерами. По его словам, Троцкий «разыграл Брестское представление, закончив спектакль коленцем, правда, не вполне удавшимся, зато с сотворения мира невиданным: «войну прекращаем, мира не заключаем». С началом гражданской войны самой бенефисной ролью стала роль главнокомандующего Красной Армией… После первого разрыва с Троцким большевики (т. е. Сталин) опубликовали несколько документов, из которых как будто неопровержимо следует, что роль эта была довольно скромной…»
О литературном даровании Троцкого Алданов отозвался так: «Троцкий вдобавок «блестящий писатель» – по твердому убеждению людей, не имеющих ничего общего с литературой». Он привел несколько «перлов» этого «блестящего» политписателя. После покушения Каплан Троцкий воскликнул: «Мы и прежде знали, что у товарища Ленина в груди металл!» Или этакое сверхреволюционное: «Если буржуазия хочет взять для себя все место под солнцем, мы потушим солнце!» Или образец сарказма: «империалистическое копыто г. Милюкова».
Обратим внимание на некоторые ключевые периоды революционной деятельности Троцкого: Октябрьский переворот, Брестский мирный договор, руководство Красной армией.
«Осуществление почти бескровной победы революции 25 октября (7 ноября) 1917 г., – писал известный английский советолог Э. Карр, – является заслугой Петроградского совета и его Военно-революционного комитета… Как впоследствии сказал Сталин, съезд Советов «лишь принял власть из рук Петроградского Совета». Все очевидцы тех событий отдают должное энергии и организаторским способностям, которые проявил в то время Троцкий… Но высшая стратегия революции проводилась Лениным с помощью созданного им инструмента – большевистского крыла Российской социал-демократической рабочей партии. Хотя победа была завоевана под лозунгом «Вся власть Советам!», победили не только Советы, но и Ленин и большевики… Триумф партии почти полностью явился, по-видимому, результатом успешного и последовательного руководства Ленина».
Можно, конечно, упрекнуть Ленина в том, что вся власть в конечном счете перешла не к Советам (это был бы анархический по сути вариант), а к большевикам, что и определило авторитарный режим правления. Но вспомним, что Троцкий был одним из яростных сторонников однопартийной диктатуры. Когда на Втором Всероссийском съезде Советов поступило предложение создать правительство, представляющее все социалистические и демократические партии, Троцкий ответил: «Мы им говорим: вы – ничтожества и потерпели крах. Ваша роль о кончена, и дите же ту да, куда ва м предназн ачено: на свалку истории».
Значительно позже, в эмиграции, Троцкий сильно «задемок-ратизировался», особенно злобно нападая на советскую авторитарную систему, на Сталина и диктатуру партии. Но следует принимать во внимание то, как он вел себя и что говорил в ту пору, когда сам был на вершине власти.
То самое коленцо Троцкого в период заключения Брестского мира, о котором упомянул Алданов, могло бы дорого обойтись (да и недешево обошлось) советской власти. Тогда (в конце 1917 года) большевики оказались в труднейшей ситуации. Они победили отчасти благодаря широчайшей популярности их лозунга «Мир – народам!» Но пришла пора обеспечить этот мир, что было совсем не просто.
Немцы соглашались на мир, но при больших территориальных уступках со стороны России. Ленин шел на это. Бухарин выступал за продолжение «революционной войны». Троцкий предложил компромиссное и невиданное доселе решение: ни мира, ни войны. Вот как описывает дальнейшие события французский советолог Н. Верт:

«26 января Троцкий вернулся в Брест. Прирожденный оратор, он пустился в словесные маневры. Германские военные начали тем временем терять терпение. Делегации центрально-европейских держав подписали мирный договор с представителями Рады. Те тут же попросили у Германии военной помощи, чтобы противостоять большевикам, войска которых только что вошли в Киев. Эта просьба послужила поводом к новому германскому вторжению. Отныне время играло против большевиков.
10 февраля Троцкий прерывает переговоры… Несколько дней спустя ленинские опасения подтвердились и центрально-европейские державы начали широкое наступление от Прибалтики до Украины».

Ленин предложил срочно послать телеграмму в Берлин с согласием на мир. Троцкий и особенно Бухарин были против, считали, что надо ожидать скорой революции в Германии. Их сторонники оказались в большинстве. Однако наступление с Запада развивалось так быстро и неотвратимо, что вскоре было принято ленинское предложение. На этот раз условия германской стороны были более жесткими, чем на переговорах в Бресте. Вновь большинство ЦК, включая Троцкого, было против мира, так что Ленин вынужден был пригрозить отставкой, если не будет достигнуто мирное соглашение с Германией. Советская Россия потеряла огромные территории, где находилось 26% от общего числа населения. Это было в значительной степени результатом провала Троцким, тогдашним наркомом иностранных дел, Брестского (Брест-Литовского) мирного соглашения.
Но может быть, его кипучая деятельность во время Гражданской войны была безупречна? Нет, она вызывает немало сомнений, не говоря уж о том, с какой зверской жестокостью расправлялись по указаниям Троцкого с отступавшими с поля боя красноармейцами (особенно свирепствовал его ставленник Тухачевский).
Когда в начале 1918 года кипели страсти вокруг заключения мирного договора с австро-германским блоком, оставались без должного внимания события, разыгравшиеся на северо-западной окраине в районе Мурманска. Антанта под предлогом помощи России военными материалами ввела свои боевые корабли в Мурманскую бухту. А немцы надеялись захватить Мурманск руками белофинов (в Финляндии тоже шла гражданская война). Угроза Мурманску возросла после срыва Брестских мирных переговоров.
Антанта предложила Советской России военную помощь против немцев и их союзников. Переговоры с ее представителями вел нарком иностранных дел Л.Д. Троцкий. Британский представитель генерал Пуль телеграфировал по этому поводу из Москвы в Лондон: «Я считаю, что нужна немедленная военная акция для обеспечения захвата порта Мурманска англичанами. Я полагаю, что будет возможным получить искреннюю поддержку Троцкого».
Действительно, такая поддержка была. На запрос Мурманского совета о том, как отреагировать на предложение Антанты оказать материальную и военную помощь в связи с угрозой немецкого наступления, Троцкий ответил: «Вы обязаны принять всякое содействие союзных миссий и противопоставить все препятствия против хищников». В результате 6 марта в Мурманске высадился отряд английских морских пехотинцев численностью до 200 человек с двумя легкими орудиями. В апреле представитель Великобритании Р. Локкарт направил в Лондон докладную записку об условиях военного сотрудничества с Советской Россией, выработанных в ходе переговоров с Троцким, ставшим к тому времени наркомом по военным делам.
Однако события в Мурманске получили и другую оценку. Олонецкий губисполком заявил, что соглашение с Антантой «подчинит Мурманский край экономическому и военному влиянию европейских правительств, ведущих, в окончательном счете, к развитию сепаратизма в условиях, благоприятствующих капиталистическому строю». Столь же резко отреагировал и Архангельский Совдеп (Мурманск входил в состав Архангельской губернии).
На VII экстренном съезде РКП(б) Ленин предупреждал: «На нас наступление готовится, может быть, с трех сторон; Англия или Франция захотят у нас отнять Архангельск – это вполне возможно». Но Троцкий по-прежнему был поборником активного сотрудничества с Антантой. Локкарт писал 5 мая представителю США в России полковнику Р. Робинсу о том, что Троцкий «представил все возможности для союзного сотрудничества в Мурманске».
Гражданская война в Финляндии закончилась победой белых. На финском берегу Балтики высадилась немецкая пехотная дивизия. Надо было оборонять Мурманск и от немцев, и от Антанты. Этого сделано не было. К руководству Мурманским советом пришел ставленник Троцкого – А.М. Юрьев. (До Революции он несколько лет жил и работал в США, а после роспуска Мурманского совета служил у местного американского консула переводчиком и занимался распределением западного продовольствия, поступавшего в город; после разгрома белогвардейцев был предан суду за контрреволюционную деятельность, получил расстрельный приговор, замененный 10 годами лагерей; дальнейшая его судьба неизвестна.)
Антанта при полном попустительстве Юрьева наращивала свои войска в Мурманске, доведя их до 4 тысяч человек. В конце июня с прибывших транспортов высадись 1,5 тысячи британских военнослужащих. При этом в Париже, Лондоне и Вашингтоне не скрывали своих антибольшевистских намерений.
В переговорах по прямому проводу Ленин требовал от Мурманского совета выражения протеста против увеличения военного присутствия западных стран и призывал дать им отпор. Но эти указания не были приняты во внимание. С подачи Юрьева члены Мурманского совета проголосовали за сотрудничество с Антантой – под гудение мотора пролетавшего низко британского самолета с прибывшего накануне авианосца «Найрана».
Так разворачивалась интервенция Антанты на Русском Севере. Оказывая ей поддержку, Троцкий нарушал Брестский мирный договор с Германией, по которому корабли Антанты должны были быть удалены из портов России. Почему он решился на этот шаг? Не ради ли срыва мирного договора с Германией? Или стремясь реализовать свою бредовую идею всемирной революции, в которой русскому народу была уготована роль «запала» для разжигания мирового пожара? Или у него были еще какие-то соображения?..
Обратимся к другому эпизоду.
Несмотря на все усилия внутренней и внешней контрреволюции в конце 1917 и начале 1918 годов не удавалось развязать крупномасштабную гражданскую войну в России. Происходили только локальные вооруженные выступления белогвардейцев. Весной 1918 года едва ли не единственной пороховой бочкой, способной взорвать ситуацию и начать всеобщую смуту, был Чехословацкий корпус. Сформированный еще в царское время из австро-венгерских пленных чехов и словаков, желавших бороться за независимость своей родины, этот корпус после заключения Брестского мира погрузился в эшелоны и двинулся к Владивостоку, чтобы оттуда отправиться в Западную Европу и принять участие в военных действиях на стороне Антанты.
Полностью разоружиться чехословацкий корпус не пожелал. Совнарком пошел на уступки и передал через И.В. Сталина: «Чехословаки продвигаются не как боевая единица, а как группа свободных граждан, везущая с собой известное количество оружия для защиты от покушений со стороны контрреволюционеров».
И вдруг 21 мая многие Советы территорий, через которые продвигались чехословацкие эшелоны, получили телеграмму начальника оперативного отдела Наркомвоенмора С.И.Араловакого корпуса…»
Однако еще раньше чехословацкое руководство провозгласило корпус «составной частью чехословацкого войска, состоящего в ведении Верховного главнокомандования Франции», и его переход на содержание западных союзников. Тем самым Троцкий помимо всего прочего обострял отношения России с Францией, в то время как в апреле японцы высадили десант во Владивостоке.
Секретные приказы Троцкого стали каким-то образом известны командованию Чехословацкого корпуса, которое приняло решение оружия не сдавать, а при необходимости пробиваться на восток с боем. А Троцкий 25 мая издал приказ № 377, согласно которому все Советы были обязаны немедленно разоружить чехословаков под угрозой расстрела. Подчеркивалось, что если в одном из эшелонов окажется хотя бы один вооруженный, все должны быть выгружены из вагонов и заключены в лагерь для военнопленных. (И это секретное распоряжение тут же стало известно чехословакам.)
28 маяАралова красных с юга. Был создан единый антисоветский фронт. Началась крупномасштабная Гражданская война.
В телеграмме, направленной Совнаркому 30 мая 1918 года, чехословаки справедливо возлагали ответственность за вооруженный конфликт на советскую власть, которая «…в лице военного комиссара Троцкого вела переговоры с чехословаками неискренним способом, обещая делегациям чехословаков одно и отдавая местным Совдепам тайные распоряжения совсем другого рода».
Троцкий продолжал настаивать на своем, подчеркивая, что «остается во всей силе приказ о расстреле застигнутых с оружием в руках».
Для чего же он упорно способствовал разжиганию крупномасштабной гражданской войны? Авантюрист и честолюбец, охваченный угаром вождизма и упоенный властью, он вел очень крупную политическую игру. Ему нужна была огромная арена для действий, в идеале – вся Евразия или даже весь земной шар. Пусть эта арена будет залита кровью и слезами, но зато он проявит на ней во всем блеске свои ораторские, публицистические и организаторские способности!
Правда, и в этом случае не исключены какие-то иные, потаенные причины…

ТРОЦКИЙ И МАХНО

Поезд председателя Реввоенсовета РСФСР Троцкого, оснащенный всем, чем только можно было, даже типографией и аэропланами, постоянно передвигался по фронтам Гражданской войны. Весной 1919 года он прибыл на Украину. Обстановка здесь была сложной. Деникин усиливал свои удары, но кроме того действовали националисты-петлюровцы и интернационалисты-анархисты, наиболее влиятельными среди которых были махновцы. Они тогда были союзниками большевиков и назывались Первой Украинской Повстанческой дивизией.
Существовали определенные трения между Лениным и троцкистом Х.Г. Раковским, Предсовнаркома УССР. Была некоторая напряженность и в отношениях с Махно. Но в целом его повстанцы громили белогвардейцев, чем безусловно помогали Красной армии. В первой половине 1918 года Нестор Иванович Махно находился в Москве, где познакомился с Бухариным, Свердловым и имел беседу с Лениным, который произвел на него большое впечатление. (В своих воспоминаниях он неоднократно повторял: «мудрый Ленин».)
Махно был фигурой колоритной и непростой. Сын кучера, рано осиротевший, он перенес немало тягот и лишений, проникся ненавистью к угнетателям, был сельским учителем и превратился в анархиста-боевика и вождя партизанской вольницы, из которой он сделал боеспособную воинскую часть. При необходимости его армия быстро увеличивалась за счет крестьян.
Ленин поручил В.А. Антонову-Овсеенко проинспектировать войска Махно. Выполнив задание, Антонов-Овсеенко послал в Москву телеграмму: «Пробыл у Махно весь день. Махно, его бригада и весь район – большая боевая сила. Никакого заговора нет. Сам Махно не допустил бы… карательные меры – безумие. Надо немедленно прекратить начавшуюся газетную травлю махновцев».
Кто же настаивал на карательных мерах против махновцев и организовал их газетную травлю? Троцкий. Как писал сын начальника штаба Махно А.В. Белаш: «Революционно честный, отлично понимающий обстановку на Украине, патриотически настроенный, командующий войсками Украины Антонов-Овсеенко мешал Троцкому и был отстранен от командования войсками…
Это отстранение… нанесло громадный моральный и политический ущерб в сражающихся войсках, но развязало руки Троцкому».
Сложившуюся тогда обстановку Антонов-Овсеенко охарактеризовал так: «Астрахань под угрозой. Царицын в клещах. Советская власть на всем юге под вопросом».
В это напряженное время Троцкий взял в руки не «карающий меч революции», а топор палача и обрушил его на махновское движение. Из приказа Троцкого от 18 июня 1919 года, № 112, город Харьков: «Южный фронт наш пошатнулся. Кто виноват?.. Ворота открыты… анархо-бандитами, махновцами… Чрезвычайный Военный Революционный трибунал под председательством товарища Пятакова рассмотрел дело о предателях-махновцах… Трибунал сурово покарал изменников и предателей… Махновский штаб уничтожен, но яд махновщины еще не истреблен».
12 июня члены пятаковского трибунала развернули активную деятельность. Было арестовано несколько десятков махновцев, преимущественно штабных работников, которые находились в бронепоезде, где совместно работали штабы Махно и 14-й Красной армии под командованием К.Е. Ворошилова (он впоследствии сдал деникинцам Киев, Екатеринослав и пошел под трибунал, разжаловавший его в комдивы). Вскоре харьковская газета «Коммунар» на последней странице опубликовала сообщение: «Расстрел штаба Махно» (казнили семь махновских командиров).
В. Н. Волковинский, автор книги «Махно и его крах», пишет: «Обвинение Троцким Махно в том, что он якобы умышленно открыл фронт деникинцам на 100-километровом участке, безосновательно. Потерпев поражение в 20-х числах мая, махновцы продолжали еще почти месяц сражаться с деникинцами. К тому же, как известно, батька отклонил предложение Шкуро перейти на сторону белых».
Из донесения командования Украинским фронтом:

«Махно еще сражался, когда бежала соседняя 9-я дивизия, а затем и вся 13-я армия… Причины разгрома Южного фронта отнюдь не в украинской партизанщине (махновщине. – Авт .)».

20 июня 1919 года на запрос Наркома иностранных дел Г.В. Чичерина о причинах столь быстрого отступления красных войск на Украине, сотрудник комиссариата Д. Гопнер сообщил: «Одна из причин отступления Красной Армии под натиском Деникина – авантюра вокруг Махно и несвоевременное объявление открытой войны партизанщине». И далее он перечислял заслуги Махно в ликвидации австро-немецкой оккупации на Украине и в борьбе с гетманщиной, упомянул о стойкости махновцев в боях с деникинцами.
Начальник штаба Махно В.Ф. Белаш вспоминал: «Действия Троцкого, особенно его предательское распоряжение № 96/с (секретное. – Авт .) от 3 июня и особенно Третий пункт этого распоряжения, где под страхом строжайшей ответственности запрещалось снабжать нас боевыми припасами и любым военным имуществом, – разрушали Красный фронт (мы ведь были дивизией Красной Армии и сражались в одной линии фронта с ней и подчинялись одному командованию), разоружали нас в пользу Деникина».
6 июня от Троцкого к Ворошилову поступила телеграмма с напоминанием: «Махно подлежит аресту и суду Ревтрибунала, а посему Реввоенсовету Второй армии предписывается принять немедленно все меры для предупреждения возможности Махно избежать соответствующей кары».
Что это за кара? Из приказа № 107 от 6 июня: «Кара может быть только одна – расстрел. Да здравствует… борьба с врагами народа! Л. Троцкий». Удивительным образом в данном случае «врагами народа» начальственный интеллигент называл представителей народа, которые сражались за свою свободу. Чудовищное лицемерие!
Бывший командарм 2-й Украинской Красной армии А.Е. Скачко писал в своих мемуарах: «Приказ Троцкого об объявлении Махно вне закона настолько играл на руку белым, что они отпечатали его во множестве экземпляров и разбрасывали среди войск Махно».
Ситуация фантастическая; вряд ли когда-то случалось нечто подобное. Выходит, Троцкий действовал как провокатор и самый настоящий враг народной армии.
О том, как реагировали на подобные приказы на фронте и в тылу Красной армии, сражавшейся на Украине, вспоминал В.Ф. Белаш: «Бойцы и гражданское население собирались толпами и обсуждали положение фронта и тыла, свою перспективу… Возникали стихийные митинги, на которых все чаще выступающие заявляли о бездарности военного и партийного руководства, о его предательской роли… об умышленной дезорганизации фронта с целью пропустить Деникина на Украину для уничтожения его руками революционных сил, оказавших сопротивление политике Троцкого-Раковского-Пятакова».
По словам В.Ф. Белаша: «После явного предательства фронта Троцким, после ухода Махно в тыл, в продолжающемся в повстанческих войсках красном терроре, повстанцы под руководством своих командиров не поддались троцкистским провокациям и не изменили Революционному фронту… Повстанцы не бросили фронт, не перешли к Деникину, не разошлись по домам, а продолжали проливать кровь во имя своих идеалов и светлого будущего… Уже бежали 14, 13, 8, 9, 10-я армии, противник занял Синельниково, Екатеринослав, Харьков, Белгород, Балашов, Царицын, не было уже Махно на фронте, а отношение к повстанцам не изменилось. В тот момент, когда необходимо было отбросить в сторону политические трения и разногласия, консолидировать силы и выступить единым фронтом против Деникина, Троцкий этого не сделал».
Махновцы не только продолжали сражаться, но и помогли красным войскам И.Ф. Федько вырваться из Крыма. По вине Троцкого была потеряна Украина, и белогвардейцы начали наступление на Москву. Хотя была возможность их контратаковать и отбросить на юг.
На этот счет есть убедительное свидетельство А.Е. Скачко: «Я лично 1 июня предлагал Южфронту перейти в наступление на Юзовку – Ростов с целью подрезать наступление добровольцев на Харьков… Для выполнения моего плана нужно было:
1. получить те немногочисленные кавалерийские части, которые я просил;
2. возобновить добрососедские отношения с Махно, чтобы он выполнял мои оперативные распоряжения.
Тов. Ворошилов, присланный мне на смену (по неофициальным полученным мною данным Троцкий приказал меня сменить «за поддержку Махно»), вполне одобрил мой план. Но выполнить его ни я, ни сменивший меня тов. Ворошилов не имели возможности, так как, во-первых, Южфронт не прислал испрашиваемой кавалерии, а, во-вторых, Троцкий объявил Махно вне закона.
После этого «государственного акта», конечно, какие бы то ни было совместные действия с Махно делались невозможными. Бригада Махно вышла из состава 2-й Украинской Красной Армии, и последняя фактически перестала существовать».
Вообще, политика троцкистов на Украине настраивала против советской власти массы крестьян. Помещичьи земли не раздавались крестьянам, на них создавались совхозы (явно преждевременные в тот период). Население подвергалось реквизициям, в частности, у крестьян отбирали лошадей. Но главное, что шла жестокая борьба против махновцев, в основном – повстанцев-крестьян, сторонников анархо-коммунизма.
«Не мог мириться Троцкий, – считал В.Ф. Белаш, – с тем, что авторитет и слава командиров, выходцев из народа, невероятно росла… Терпеливо вынашивал Троцкий мечту избавиться от таких. (Это подтвердила судьба Ф.К. Миронова, Б.М. Думенко, Мамонтова, Щетинкина, Каландаришвили и многих других. – Авт .)
Мы уже догадывались, к чему клонит Троцкий… мотивы желаний пропустить его (украинский народ. – Авт .) еще раз через мясорубку гражданской войны. В результате политики, проводимой троцкистами, власть коммунистов-государственников на Украине перестала быть привлекательной. Фронт разваливался, дезертирство приняло массовый характер и еще в апреле 1919 года достигло в армиях 100 тысяч бойцов».
9 июня Махно направил телеграмму сразу в 6 адресов, прежде всего – Ленину, с объяснением своего ухода из Красной армии:
«…Несмотря на глубоко товарищескую встречу и прощание со мной ответственных представителей Советской республики, сначала товарища Антонова и затем тов. Каменева и Ворошилова, в последнее время официальная советская, а также партийная пресса коммунистов-большевиков распространила обо мне ложные сведения, недостойные революционера, тяжелые для меня… Отмеченное мною враждебное, а последнее время наступательное поведение центральной власти по отношению повстанчества, по моему глубокому убеждению, с роковой неизбежностью ведут к кровавым событиям внутри трудового народа, созданию среди трудящихся особого внутреннего фронта, обе враждующие стороны которого будут состоять только из трудящихся и революционеров. Я считаю это величайшим, никогда не прощаемым преступлением перед трудовым народом и его сознательной революцией».
События 1921 – начала 1922 годов подтвердили правильность оценки и прогноза Махно: Кронштадтский мятеж,Антоновщина восстание в Западной Сибири…
Вольно или невольно (что менее вероятно) Троцкий своими мерами содействовал переходу «сознательной революции» (верная формулировка Махно) в революционную смуту. Сдав Украину Деникину, он продлил Гражданскую войну. Рассорил анархо-коммунистов с большевиками (коммунистами-государственниками). Сохранил руководящее положение своих сторонников в руководстве компартии Украины.
Возможно, он не только старался укрепить свое руководящее положение, в частности, выдвигая на командные посты преданных себе людей (одним из которых был Тухачевский, которого называют «кровавым маршалом» за его жесточайшие карательные операции против русских крестьян). Но была у него, по-видимому, и дальняя цель: всячески содействовать свершению всемирной революции, распространению междоусобиц и кровавых классовых столкновений на другие государства и народы. Как гласила агитка того времени:

Мы на горе всем буржуям
Мировой пожар раздуем.

В этом смысле Л.Д. Троцкого с полным основанием можно считать именно демоном революции, ибо он вносил в нее кровавые раздоры и смуту.
Может показаться странным, что именно Троцкий стал одним из наиболее почитаемых деятелей советского периода в ту пору, когда началась так называемая «демократизация» СССР, а затем и его расчленение. Казалось бы, такой рьяный революционный глобалист, жесточайший каратель времен Гражданской войны, вносивший смуту и в действия Красной армии, и в ряды большевиков, ничего не сделавший для укрепления и восстановления России, зато активно участвовавший в Октябрьском перевороте (который новоявленные демократы из партократов стали дружно проклинать)… Что привлекло современных идеологов антисоветского пути России в образе Троцкого?
Главное, пожалуй, его противостояние Сталину. Последнего антисоветская пропаганда (да еще хрущевские подголоски) представляет как ужаснейшего террориста, осуществлявшего репрессии, при которых пострадали десятки миллионов человек, а миллионы были убиты. Правда, за последние годы даже его лютые враги порой соглашаются, что при их ставленнике Ельцине в России было больше заключенных (на душу населения), чем при Сталине, а русский народ стал вымирать, тогда как при Сталине он возрастал в числе и был физически и морально значительно здоровее.
Сталину не могут простить того, что он был главным организатором возрожденной великой России – СССР; что под его руководством были разгромлены германские фашисты. А Троцкого возлюбили за то, что был антиподом Сталина и был великим смутьяном – таким же, как его нынешние почитатели.

ХРУЩЕВСКАЯ СМУТА

После завершения Гражданской войны в СССР бывали мятежи и восстания, но их нельзя назвать смутой в государственном масштабе. Была коллективизация с ее жертвами (не углубляясь в эту сложную проблему, подчеркнем, что создание крупных сельских хозяйств было мерой вынужденной и необходимой для спасения от голода городов, Красной армии). Были репрессии (масштабы которых «демократы» с подачи Хрущева преувеличили примерно в 10 раз); но они отражали главным образом межпартийную борьбу. Террор был в основном по отношению к привилегированным слоям общества, к партийным кадрам и хозяйственникам, идеологам, администраторам, но не к народу.
Жесточайшей проверкой на прочность Советского Союза стала Великая Отечественная война. Это испытание было выдержано с честью. И хотя среди советских людей оказалось немало предателей (главным образом – невольных, попавших в оккупацию и в плен), никакой смуты не было. То же можно сказать и о послевоенном периоде восстановления и развития народного хозяйства. В кратчайшие сроки страна вновь стала сверхдержавой не только как обладающая самой боеспособной армией в мире (и при этом честно ведущей мирную политику), но и по социально – экономическим показателям и научно-техническому уровню.

И.В. Сталин

Неумеренное восхваление и возвеличивание Сталина, при всей неприглядности этого явления, было отчасти оправдано (нельзя насильно или хитростью заручиться на много лет доверием и уважением не только советского народа, но и едва ли не всех крупнейших мыслителей и деятелей культуры мира). Но, безусловно, преувеличения были непомерные. Хотя Сталин в беседе с Фейхтвангером в 1937 году резонно заметил, что среди тех, кто громче других восхваляет Сталина, могут быть его злейшие враги. (По отношению к Н.С. Хрущеву это выглядит как точное предвидение, хотя пригревший его Сталин оказался обманутым этим хитрым «простачком».)
Как бы мы ни относились к культу Сталина, следует признать, что он (культ) прочно вошел в государственную идеологию, стал ее органичной частью, был косвенным подтверждением полного доверия народа к своему руководству. В этом смысле Сталин выступал не как реальная конкретная личность, а как некий символ величия СССР и советского народа. Не случайно вспышка борьбы с культом личности Сталина пришлась на периоды горбачевской «перестройки» и ельцинских «реформ», когда ни Сталина, ни его культа не существовало уже несколько десятилетий.
Этот удивительный феномен борьбы с давним покойником покажется полнейшим безумием, если не учитывать, что и в этом случае Сталин выступал как олицетворение великого СССР, который необходимо разрушить (образ личности как образ народа и страны).
А сначала была хрущевщина. Одни называют этот период хрущевской оттепелью, другие – слякотью; в народе о нем сохранились недоброе воспоминания и язвительные анекдоты, а для скрытых и явных антисоветчиков и обожателей запада оказались несущественными гнусные высказывания Хрущева в адрес искусства и религии. Он выступил как опровергатель культа личности Сталина. Хотя, сказать по правде, культ был вовсе не личности, а государственного деятеля – и в этом суть, которую многие не понимают до сих пор.
К вершине власти Хрущев пролезал долго и упорно, порой по трупам недругов и конкурентов, по ступеням партийной карьеры. В октябре 1952 года на XIX съезде партии вторым по значению докладчиком после Г.М. Маленкова, читавшего отчетный доклад ЦК и считавшегося негласным преемником Сталина, был Н.С. Хрущев. В своем докладе, посвященном новому уставу партии, Хрущев рьяно защищал сталинские положения о борьбе с кумовством и землячеством (не правда ли, ныне – через полвека! – тема не перестала быть актуальной). Покушения на социалистическую собственность объявлялись тяжкими государственными преступлениями.
Чуть позже, придя к власти, Хрущев отменил эти пункты устава и положил начало мелкобуржуазной, а затем и буржуазной вакханалии, которая в конце концов развратила партию и разрушила социалистическую систему.
К этому времени Сталину стало ясно, что сложившаяся социально-экономическая и политическая система уже не отвечает изменившейся коренным образом ситуации. Если до войны и во время нее страна находилась буквально на военном положении, подобно осажденной крепости, то теперь сложилось мощное и динамичное социалистическое содружество от Эльбы до Инда с населением около 1 миллиарда человек.
На XIX съезде КПСС Сталин провел организационные решения, которые были, по его мнению, адекватны новой ситуации в стране и мире. В основном они состояли из трех положений: 1) создание вместо должности «первого секретаря» органа коллективного руководства – секретариата; 2) введение в сменивший Политбюро расширенный ЦК партии большого количества молодых и перспективных деятелей, хорошо показавших себя в войну и послевоенном строительстве; 3) запрещение партийным органам вмешиваться в деятельность советских государственных структур, а тем более подменять их.
Нельзя не отметить проницательность Сталина, осознавшего ту опасность, которая связана с установлением в стране диктатуры партии. Об этом придется сказать особо, потому что по сей день у множества историков, политологов и социологов по этому поводу нет никакой ясности. Они не сознают разницы между той социальной системой, которую создал Сталин, и диктатурой партии, установленной Хрущевым, а также смутно формулируют отличия советской системы от западных буржуазных демократий.
Дело в том, что Сталину удалось создать, можно сказать, реальную многопартийную систему, но только не с многочисленными политическими партиями с их более или менее различными идеологическими программами, а с «партиями», определяющими составные части государства. Это: единственная политическая партия; органы полицейские, «внутренних дел», прежде всего КГБ и милиция; административно-хозяйственный аппарат; вооруженные силы; местные органы самоуправления – Советы.
Держа в своих руках бразды правления и рычаги влияния, Сталин имел возможность регулировать деятельность этих «партий по интересам» или «партий по функциям» с таким расчетом, чтобы ни одна из них не получила полного превосходства над остальными. Не было единовластия ни партии, ни КГБ, ни армии… Была система «многовластия» Сталина? Отчасти. Но, конечно же, он не был гением из гениев, способным руководить всеми отраслями народного хозяйства, государственным и партийным аппаратом, определять внутреннюю и внешнюю политику, да еще временами писать труды по экономике, языковедению… Его отличала замечательная работоспособность, огромный опыт, здравый смысл и большие знания в разных областях (он был едва ли не самым образованным руководителем государства во всем мире не потому, что его обучали в престижных вузах, а благодаря упорному и последовательному самообразованию, что более существенно и ценно). Но главное, что он сумел создать свою своеобразную «многопартийную систему» не политического, а социально-экономического толка. Такая система наиболее целесообразна в экстремальных ситуациях и при достойном, а еще лучше – выдающемся руководителе. Это доказала история СССР.
Политическая многопартийность буржуазного толка – это прежде всего соревнование в демагогии партий, не имеющих принципиальных различий, находящихся в руках крупного капитала. Не случайно в предвыборных «шоу» преимущество имеют те, за кем стоят более мощные финансовые группы. Об этом очень верно писал Максимилиан Волошин:

Единственный критерий
Для выборов:
Искусство кандидата
Оклеветать противника
И доказать
Свою способность
К лжи и преступленью
Поэтому парламентским вождем
Является всегда наинаглейший
И наиадвокатнейший из всех…
Но избиратели доселе верят
В возможность из трех сотен негодяев
Построить честное
Правительство страны.

Принципиальный вопрос в том, чьи интересы реализуют правящие группы: народных масс, партии (то есть некоторой политически обособленной части граждан), отдельных полукриминальных кланов или наиболее богатых. Если судить непредвзято, то следует согласиться, что в сталинской авторитарной системе осуществлялись интересы народных масс. Известно, что он имел скромные материальные потребности, очень много работал и не любил выставляться перед толпой и произносить многочисленные речи, срывая аплодисменты и овации. Партийная верхушка вынуждена была подлаживаться под этот стиль работы и жизни.
В капиталистических странах, естественно, осуществляется диктатура богатых, имущих капиталы. В СССР со времен Хрущева установилась диктатура партии (КПСС), а точнее сказать, ее номенклатурных работников. С ельцинского периода бразды правления – при полном «демократическом» оболванивании значительной части граждан – страной завладели олигархические кланы. В этом смысле хрущевская диктатура партийного руководства стала переходным состоянием от сталинской к олигархически-клановой системе.
Выступление Сталина на первом пленуме ЦК КПСС 19-го созыва до сих пор окутано завесой тайны. Он говорил об организационных вопросах и обратился с просьбой о своей отставке, горячо и единодушно отвергнутой пленумом. Не станем гадать о причинах просьбы Сталина. Но обратим внимание на то, что упомянул в своих воспоминаниях бывший нарком-министр сельского хозяйства СССР Бенедиктов: в начале 1953 года Сталин настойчиво выдвигал своим преемником на пост председателя Совета министров СССР П.К. Пономаренко. По словам Бенедиктова, он видел записку Сталина с этим предложением и отзывы на ней некоторых членов Президиума ЦК. С 1938 по 1947 год Пономаренко был 1-м секретарем ЦК компартии Белоруссии, руководил в годы войны всем партизанским движением. Затем его ввели в секретариат ЦК ВКП(б), а в конце 1952 года он был назначен заместителем председателя Совета Министров СССР (то есть Сталина).

Сталин на смертном одре. 1953 г.

Затем произошли странные события, причина которых официально не объяснялась. 4 марта 1953 года накануне смерти Сталина Г.М. Маленков был назначен председателем Совета министров СССР, а П.К. Пономаренко был выведен из членов Президиума ЦК и Секретариата ЦК КПСС. Через неделю его сняли с поста заместителя председателя Совета министров СССР и назначили министром культуры.
О смерти Сталина было официально объявлено 5 марта 1953 года. Накануне радиостанция «Свобода» из Мюнхена передала, что Маленков и его коллеги физически убрали Сталина. Возможно, это была попытка внести смуту в сознание советских граждан. Но не исключено, что в такой криминальной версии смерти Сталина есть некоторый резон. Если и не было прямого физического устранения, то вполне могли проводиться меры по неоказанию ему необходимой медицинской помощи.
Настораживает тот факт, что первое правительственное сообщение о начале болезни Сталина содержало явную ложь: будто инсульт случился с ним на его квартире в Кремле, хотя произошло это на его Кунцевской даче. Опубликованные спустя много лет после этих событий воспоминания работников сталинской охраны разнятся между собой в деталях (порой очень важных), но сходятся в одном: после начала болезни беспомощному вождю долгое время не оказывалась медицинская помощь. И делалось это вероятней всего умышленно.
Заговор Берии? Не исключено. За два последних года жизни Сталина Лаврентий Павлович отчасти находился «под колпаком». Проводились аресты среди его выдвиженцев в руководстве госбезопасностью, а также Грузинской ССР; была создана сверхсекретная комиссия, которая расследовала его деятельность на посту главы НКВД в 1938-1941 годах. Однако учтем, что начальником охраны Сталина был назначен, после снятия верного вождю генерала Власика, человек Маленкова – С.Д. Игнатьев (другим выдвиженцем Маленкова был министр внутренних дел СССР С.Н. Круглов).

Похороны Сталина. 1953 г.

Совокупность фактов позволяет оценивать события 4 марта 1953 года как государственный переворот. Совместное заседание руководства высших органов Советского Союза провело на ключевые посты кандидатуры, утвержденные «четверкой» (Маленков, Хрущев, Берия, Булганин). Сталин еще дышал, а его молодые выдвиженцы, в том числе и Л.И. Брежнев, избранные в Президиум и Секретариат ЦК КПСС на XIX съезде партии, были выведены из этих высших партийных органов с большими понижениями. Президиум ЦК КПСС сузился до количества членов, существовавшего до съезда.
Можно сказать, что еще при жизни Сталина верхушка партийного руководства узурпировала власть. Но это было только началом выдвижения Хрущева на вершину государственной пирамиды. 14 марта последовала до сих пор необъясненная отставка Маленкова с поста секретаря ЦК КПСС. Он остался руководителем правительства, но прежнего совмещения должностей, как у Сталина, у него не было. Чем была вызвана эта отставка? Неизвестно. Был также распущен и секретариат ЦК КПСС, просуществовавший с 4 по 14 марта 1953 года и включавший выдвиженцев Маленкова и его самого. Новый состав этого важнейшего партийного органа являлся опорой Хрущева (который в мемуарах не скрывал своей близости с Берией; кремлевские долгожители прямо называли обоих «неразлучной парой»).
По мере того как при поддержке Берии Хрущев устанавливал контроль над партийным аппаратом, он же начал плести интригу против своего друга. В этом его поддержал Маленков, на которого у Берии был компромат. По-видимому, Г.К. Жуков присоединился к антибериевскому заговору на самом последнем этапе, когда требовалось заручиться поддержкой армейского руководства.
За последние годы появилась новая версия устранения Берии. Сын последнего С.Л. Гегечкори-Берия и один из бывших бойцов секретного спецподразделения МВД сообщили, что в июле 1953 года Берия не был арестован в Кремле, а при возвращении в свой особняк был расстрелян встретившей его там засадой. Так или иначе, он был устранен в результате тайного з аг о во ра.
До августа 1953 года самые ответственные документы подписывал один Маленков, а потом стала обязательной и подпись Хрущева. Почему и как это произошло, остается загадкой. В следующем году Хрущев (поддерживаемый Жуковым), постепенно оттесняя Маленкова, делал решающие шаги к вершине власти. К сожалению, подробности его интриг остаются неизвестными.
Развязка наступила в январе 1955 года, когда Маленков был заменен Булганиным, активно способствовавшим избранию Хрущева на пост Первого секретаря ЦК КПСС. Начала свою работу комиссия ЦК по репрессиям, руководимая П.Н. Поспеловым. Эта комиссия проделала жульнический трюк с цифрами о количестве политических репрессированных, включив в их число и всех уголовников. Знал это Хрущев? Безусловно. Он ведь не стал приводить реальные цифры, которые были переданы ему из КГБ.
По его словам, «количество арестованных по обвинению в контрреволюционных преступлениях увеличилось в 1937 году по сравнению с 1936 годом более чем в десять раз!» Тогда как в 1936 году в исправительно-трудовых лагерях политических заключенных было 106 тысяч, а на 1.1.1938 года стало 185 тысяч. Поистине – ложь беспардонная. Ее усугубили затем многие антисоветчики, в частности А.И. Солженицын, которые громогласно утверждали, что репрессированы были многие миллионы ни в чем не повинных людей! Это позволило им лгать о массовых репрессиях против народа, тогда как репрессиям подвергались почти исключительно партийные деятели. Если бы репрессии были против советского народа, он бы сверг диктатуру Сталина или еще до войны, или, по крайней мере, в первые месяцы жестоких поражений Красной армии.
Полезно вспомнить, какую нечистую роль играл в этих чистках именно Хрущев, поднимаясь на волне репрессий в верхние эшелоны власти. Он кричал с трибуны: «Наша партия беспощадно сотрет с лица земли всю троцкистско-правую падаль… Это предупреждение всем врагам народа, всем тем, кто вздумает поднять руку на нашего Сталина!» В своих воспоминаниях он признал то, что было хорошо известно: «Близость к Сталину несомненно повлияла на мое быстрое продвижение вверх… Долгие годы я всей душой был предан Центральному Комитету и лично Сталину».
Что ж, до 1956 года он не знал о репрессиях, в которых сам активно участвовал?! Он что же, «прозрел» на седьмом десятке лет (слепые котята прозревают значительно раньше)? Нет, конечно. Он действовал в соответствии с текущей ситуацией, добиваясь в конечном счете своего единоличного господства и установления диктатуры партийного руководства. С этой целью он ловко использовал авторитет менее изощренного в интригах Г.К. Жукова, разгромив в июне 1957 года «антипартийную группу» Молотова, Кагановича, Маленкова и «примкнувшего к ним» Д.Т. Шепилова, а четырьмя месяцами позже вывел из ЦК и сместил с поста министра обороны СССР маршала Жукова. На следующий год он уже занимал все сталинские посты, обладая превосходными качествами интригана, но не имея государственного ума и чувства ответственности за свои действия.
Интересно отметить, как отозвался он в своем докладе на XX съезде КПСС о своем друге и соратнике: «В организации грязных и позорных дел гнусную роль играл махровый враг нашей партии, агент иностранной разведки Берия». А вот какую цифру реабилитированных за два года (до своего доклада) привел Хрущев (многих реабилитировали посмертно): 7679 человек. Немало, конечно, но не более чем сотая или даже тысячная часть от тех цифр невинно осужденных и расстрелянных во времена «культа личности», о которых вещали сам Хрущев, а также его сторонники и последователи. И в то же время в его докладе говорилось, что если бы не была разгромлена «враждебная партии и делу социализма» «политическая линия и троцкистско-зиновьевского блока и бухаринцев», «у нас не было бы тогда мощной тяжелой индустрии, не было бы колхозов, мы оказались бы безоружными и бессильными перед капиталистическим окружением». (Сущая правда.)
Так, подмешивая в правду ложь и клевету, плетя внутрипартийные интриги, Хрущев определил наступление нового смутного времени в России – СССР. Его наследие оказалось чрезвычайно живучим, и когда к власти пришел М.С. Горбачев, оно было востребовано. Таким образом, политика Хрущева привела к смуте не только в тот период (когда народ зло высмеивал этого «кукурузника»), но и в конце XX века, когда в потоках лжи и клеветы на Советский Союз вовсе пропали все обрывки правды, которые вынужден был приводить Хрущев.
Была даже пущена в ход версия, будто Хрущев мужественно шел на риск, оглашая свой антисталинский доклад. Но это совсем не так. Он вышел с докладом на трибуну, имея гарантированную поддержку большинства верхушки КПСС (Булганин, Первухин, Микоян, Сабуров, Кириченко и, с оговорками, примкнувший к ним Суслов), против Молотова с Ворошиловым и отчасти поддерживавших их Маленкова и Кагановича. Но главное, он имел поддержку нового ЦК двадцатого созыва, большинство которого составляли хрущевские сторонники и выдвиженцы, будущие деятели брежневского «застоя». Важную роль играла и твердая поддержка Жукова, руководившего вооруженными силами, роль которых во внутренней политике резко возросла после казни Берия и основательной чистки МГБ.

ПРЕДПОСЫЛКИ БУРЖУАЗНОЙ РЕВОЛЮЦИИ

Хрущевская смута во многом предопределила крушение мировой социалистической системы и расчленение СССР. При этом сказались не только объективные, но и субъективные обстоятельства, связанные именно с некоторыми «субъектами», сыгравшие важную роль в событиях того периода.
То, что принято называть «буржуазной идеологией» и выражающееся прежде всего в примате материальных потребностей над духовными, не было чуждо многим руководящим партийцам, в особенности тогда, когда для удовлетворения жажды комфорта и благоденствия сложились благоприятные условия. Но в некоторых случаях корни «мелкобуржуазной заразы», как выражались в героические времена страны, лежали довольно глубоко.

Гад-Бюрократ. Плакат. Кукрыниксы. 1932 г.

Например, по воспоминаниям сверстников и земляков Хрущева, оказывается, что он был сыном состоятельного сельского жителя, который занимался изготовлением сбруи для лошадей, использовавшихся на шахтах. Он посылал сына Никиту продавать свои изделия в Донбассе. Сам Никита Сергеевич по своей болтливости проговорился, что его родитель всю жизнь мечтал стать капиталистом.
Молотов говорил о меньшевистском прошлом Хрущева. Дата и место вступления Хрущева в партию большевиков в 1918 году неизвестны. В Гражданскую войну он стал комиссаром стрелковой дивизии, быстро поднявшись до начальника политотдела армии. Мирное время потребовало от него кропотливой учебы. Но к этому он никогда не был расположен. Он напирал больше не на учебу и овладение специальностью, а на партийную работу (как тут не вспомнить такое же тяготение Горбачева и Ельцина!).
В 1923-1924 годах он примыкал к троцкистской оппозиции, но затем переметнулся к сталинцам. По протекции Л.М. Кагановича он поднялся до поста заведующего орготделом ЦК КП(б) Украины. Но когда начали выкорчевывать троцкистов, он скатился с высокой номенклатурной должности, хотя и сохранил партбилет. Он покинул Киев и приехал в Москву. Начал учиться в Промышленной академии им. Сталина, но не пройдя и половину курса наук, перешел на партийную работу (благо, что теперь в Москве на высоких должностях находился все тот же Каганович). Правда, еще учась в академии, он познакомился с однокурсницей Н. Аллилуевой, женой Сталина и, воспользовавшись этим, втерся в доверие к Сталину. Началось его быстрое восхождение по партийной иерархической лестнице…
Таким, в общих чертах, был яростный борец против культа Сталина во имя собственного. Мог ли он при всей своей изворотливости и хитрости (и тут его преемниками стали Горбачев и Ельцин) предусмотреть все последствия своих «разоблачений»? Вряд ли. Он был озабочен, судя по всему, утверждением главенствующей роли в советском обществе руководства компартии и себя лично. А последствия были самые плачевные.
Не станем говорить об идеологическом уроне, а также губительных результатах многих хрущевских реформ в сельском хозяйстве, промышленности, управлении производством, внешней и внутренней политике. В долговременной перспективе едва ли не самым сильным ударом по социалистической системе было установление диктатуры партийной номенклатуры.
В 1956 году после хрущевского доклада произошли кровавые трагические события в Тбилиси, всеобщая забастовка и уличные беспорядки в Познани, вооруженное восстание в Будапеште, которое пришлось подавлять с помощью Советской армии. Доклад был воспринят негативно в Пекине и с холодной настороженностью – в Пхеньяне и Бухаресте. В социалистическом содружестве появились первые крупные трещины. Среди коммунистических партий капиталистических стран произошел раскол. Во Франции и Италии коммунисты, пользовавшиеся до ХХ съезда КПСС большой популярностью, стали утрачивать свои позиции.
Желая показать себя либеральным реформатором и борцом за справедливость, Хрущев осуществил «реабилитацию» репрессированных народов Кавказа. В частности, чеченцы, вернувшиеся из мест высылки, вступили в кровавые столкновения с русскими и представителями других национальностей. Позже в Чечено-Ингушской автономии эти получившие привилегии народности стали активно терроризировать и вытеснять из этих мест русских. В конце XX века, как известно, это привело к так называемой борьбе за независимость. Теперь не секрет, что в этом сыграл немалую роль Ельцин, поощрявший чеченских националистов в их борьбе против партийного руководства республикой. А потом он же развязал две кровавых чеченских кампании, погубившие десятки тысяч чеченцев.
В этой связи можно припомнить жестокую меру Сталина в наказание за сотрудничество с фашистами и террор против коммунистов – высылку чеченцев. Теперь эту акцию с подачи «демократов» подают как варварскую, из-за которой погибла значительная часть переселенцев. Это ложь. Депортация была проведена с небольшими потерями людей, а на новых местах условия были таковы, что чеченцы за послевоенное время значительно увеличились в числе (резкий контраст, скажем, с белорусами, которые сильно пострадали во время войны).
Предположим, вместо депортации Сталин приказал выявить и осудить всех, кто активно сотрудничал с гитлеровцами. Но на оккупированной территории это были практически все мужчины осужденных народов. Если бы чеченцы оказались в лагерях, так же как крымские татары и балкарцы, то это было бы смертным приговором для наций, оставшихся практически без мужчин. А они, как мы знаем, значительно размножились в нелегких, конечно же, условиях переселения. За свою трагическую судьбу в конце ХХ века чеченцы имеют полное право «поблагодарить» Хрущева и, главным образом, Ельцина.
…Для Никиты Сергеевича осень 1956 года оказалась особенно тяжелой. После его доклада шло брожение внутри страны, а также за ее пределами. Хрущевские позиции ослабели. Оппозиция ему в руководстве партии нарастала. Его начали покидать прежние сторонники: Первухин, Сабуров, Булганин. На июньском 1957 года заседании Президиума ЦК КПСС прохрущевскую позицию занимали из членов Президиума только Микоян, Суслов и Кириченко. Уже было принято решение о снятии Хрущева. Спас его маршал Жуков, срочно перебросивший на военных самолетах в Москву региональных партийных руководителей, настроенных прохрущевски. Они собрали июньский пленум ЦК КПСС, осудивший «антипартийную группу» (а она, пожалуй, действительно могла покончить с диктатурой партийной номенклатуры, которая не допустила этого). Г.К. Жукова торжественно ввели в новый состав Президиума ЦК КПСС. Правда, как мы знаем, уже в октябре Хрущев выдворил его оттуда, а заодно и снял с поста министра обороны.
За время ельцинского правления стало принято считать Жукова «маршалом Победы», хотя вовсе не он был Верховным главнокомандующим, не он руководил всеми вооруженными силами, тылом, партизанской войной и внешней политикой СССР. Ясно, что непомерное возвеличивание Жукова имело целью замолчать или резко принизить заслуги Сталина в великой победе.
Не станем вдаваться в детали, но выскажем наше мнение, что Жуков вовсе не был безупречным идеалом ни как личность, ни как полководец. Безусловно, он был выдающимся военачальником, одним из лучших в Великую Отечественную войну, но не раз бывало, что побеждал числом больше, чем умением. Впрочем, не в нашей компетенции оценивать его военные таланты. Обратим внимание на публикацию в «Досье Гласности» № 9 за 2000 год.
Из секретной записки Сталину от 10 января 1948 года о тайном осмотре на даче маршала Жукова: «…Две комнаты дачи превращены в склад, где хранится огромное количество различного рода товаров и ценностей… Дача Жукова представляет по существу антикварный магазин или музей, обвешанный внутри различными дорогостоящими художественными картинами, причем их так много, что 4 картины висят даже в кухне… Вся обстановка, начиная с мебели, ковров, посуды, украшений и кончая занавесками на окнах – заграничная, главным образом немецкая (Жуков в 1945-1946 годах был главнокомандующим Группы советских войск в Германии. – Авт .). На даче нет буквально ни одной вещи советского происхождения, за исключением дорожек, лежащих при входе на дачу… Зайдя в дом, трудно себе представить, что находишься под Москвой, а не в Германии».
Из ответа белорусского писателя Н.А. Зеньковича, опубликовавшего многие материалы и документы о Жукове, на вопрос редакции «Гласности»:

«Лично меня в описи поразило количество швейцарских и немецких часов, сложенных в сундуки. Их там были сотни, если не тысячи. Жуков писал, что часы ему дарили военные советы фронтов и армий. Может быть, так оно и было. Но после войны, когда осталось столько сирот, чьи родители погибли на фронте, почему бы не раздать эти часы по детским домам, суворовским училищам?
Второе, что поразило: в доме советского полководца не нашли ни одной книги на русском языке, все шкафы забиты немецкой литературой, которая вывозилась самолетами. Жуков не знал немецкого языка. Зачем они ему? Это были очень дорогие старинные издания, раритеты. На даче они составляли просто часть обстановки».

В первые послевоенные годы алчность, накопительство обуяли вовсе не одного маршала Жукова. Хотя советскому народу тогда приходилось чрезвычайно тяжело. Сталин пытался подавить этого «демона буржуазности». Именно этот мерзкий, но сильный демон стоял за спинами той части партийной номенклатуры, которая пошла за Хрущевым для установления своей диктатуры, для спокойного удовлетворения своих постоянно растущих материальных потребностей.
При хрущевской смуте началось мелкобуржуазное перерождение советского общества. Оно постепенно охватывало все более значительные массы населения: от маршалов до офицеров, от академиков до рабочих, от писателей до мелких чиновников. В брежневское время буржуазная идеология была распространена очень широко, и для номенклатурных работников речи о «коммунистических идеалах» были уже прикрытием, камуфляжем. И в народе это понимали если не все, то очень многие. Советское общество было идеологически ослаблено и расколото, вполне готовое ко второй буржуазной революции.
Почему Жуков в решающий момент поддержал хрущевщину? Не исключено, что в надежде самому завладеть властью в стране. С какой целью? Ради личных амбиций? Трудно сказать. Факт остается фактом: хрущевские последователи постарались восславить его достижения и умолчать о неблаговидных поступках и помыслах.
Итак, хрущевщина поставила советское общество на путь буржуазного перерождения. Его хаотические, разрушительные и порой нелепые эксперименты были направлены (осознанно или бессознательно) на размывание основ социализма. Его хитрый, но чрезвычайно ограниченный ум метался в поисках моделей дальнейшего развития страны. При этом он попытался использовать достижения США. Но если Ленин призывал заимствовать у них деловитость, а Сталин – технические достижения, то Хрущев перенял у них кукурузу, словно забыв о природных условиях на основной территории России.
После его отставки был исторический шанс остановить негативное перерождение советского общества. Но со временем под полной гегемонией партноменклатуры (а также деятелей торговли и теневой экономики) установился уродливый и лицемерный режим, потворствующий бездуховности и погоне за материальными ценностями.
Правда, в то время руководители страны психологически не были готовы к предательству социализма, а тем более к национальной измене. Но и эти кадры вызревали в обмещаненном обществе. Их уже тяготили даже те слабые скрепы партийной дисциплины, которые вынуждали хотя бы притворно провозглашать какие-то иные идеалы, кроме мещанско-буржуазных. После хрущевской смуты в долгий период брежневского «застоя» (впрочем, тогда страна все-таки развивалась, и довольно успешно, хотя и с замедлением темпов) в головах этих партийных деятелей наступило определенное «просветление»: они с плохо скрываемой завистью смотрели на быт и нравы западных богатеев. И постарались в благоприятный момент приступить к реализации своих тайных буржуазных идеалов. Так началась в истории Руси – России – СССР величайшая, чудовищная смута конца XX века.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел история