Байджент М., Лей Р., Линкольн Г. Священная загадка

ОГЛАВЛЕНИЕ

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ТАЙНОЕ ОБЩЕСТВО

5. ТЕ, КТО ДЕЙСТВУЕТ В ТЕНИ

Уже давно мы были убеждены, что за спиной тамплиеров существует и
действует какой-то "орден". Поэтому, прежде всего рассмотрим одно
утверждение из наших документов, кажущееся нам наиболее вероятным: орден
Храма был создан Сионской Общиной.
В первый раз мы обнаружили более или менее содержательную ссылку на эту
Общину на страницах "Секретных досье". Действительно, вверху страницы
приведена была цитата из монументального труда Рене Груссе о крестовых
походах, вышедшего в 1930 году, который сейчас считается неоспоримым. В этой
цитате делается намек на Бодуэна I, молодого брата Годфруа Бульонского,
герцога Лотарингского и завоевателя Святой Земли, который после смерти брата
принял королевский венец и стал первым королем Иерусалима. Таким образом,
комментирует Рене Груссе, через Бодуэна I непрерывно продолжается
"королевская традиция", которая "была основана на скале Сион".
Следовательно, эта династия "равна" царствующим династиям Европы -
Капетингам во Франции, англонормандским Плантагенетам в Англии,
Гогенштауффенам и Габсбургам, правящим в Германии и бывшей Священной Римской
Империи.
Почему Груссе воскрешает в памяти "королевскую традицию", когда Бодуэн
и его потомки получили трон путем выборов, а не по наследству? Впрочем,
автор не дает никаких особых объяснений, а также не объясняет, почему эта
традиция, "основанная на скале Сион", была "равной" самым древним
европейским династиям.
На той же самой странице "Секретных досье" имеется намек на
таинственную Сионскую Общину, а точнее на орден Сиона. В самом деле, в
тексте уточняется, что он был создан Годфруа Бульонским в 1090 году, за
девять лет до завоевания Иерусалима, тогда как другие "документы Общины"
приближают эту дату к 1099 году. Согласно тому же тексту, Бодуэн, юный брат
Годфруа, "был обязан получением трона" этому ордену, официальным
местопребыванием которого было аббатство Нотр-дам-дю-Мон-де-Сион в
Иерусалиме или же - другая возможность - вне Иерусалима, на горе Сион,
знаменитом "высоком холме", находящемся к югу от города.
Но, так как ни один из текстов XX века, посвященных крестовым походам,
не упоминает об ордене Сиона, то мы должны сначала определить, действительно
ли такой орден когда-либо существовал и истинно ли утверждение о том, что он
имел право даровать королевские троны. И с этой целью мы были вынуждены
переворошить целые груды архивов, грамот и старинных документов, так как
кроме ясных ссылок на орден нам нужно было также отыскать следы его
деятельности и возможного влияния и прежде всего найти следы аббатства,
носящего имя Богоматери на горе Сион.
На юге Иерусалима возвышается "высокий холм" горы Сион, и когда в 1099
году город был взят крестоносцами Годфруа Бульонского, там обнаружили
развалины древней византийской базилики, датирующейся, вероятно, еще IV
веком и названной "матерью всех церквей". Как указывает большое количество
хроник и рассказов современников, победитель поспешил сразу же возвести
аббатство на месте этих руин, по сообщениям летописца, писавшего в 1172
году, это величественное здание было очень хорошо укреплено, с башнями,
стенами и бойницами, и окрещено "Аббатством Богоматери на горе Сион"
(Нотр-Дам-дю-Мон-де-Сион).
Итак, место было занято. Было ли это совершенно автономное общество,
принявшее имя горы, на которой оно взросло? И принадлежали ли его члены к
ордену Сиона? Вполне разумная мысль. В самом деле, если монахи и рыцари,
которым Годфруа Бульонский подарил церковь Гроба Господня, объединились в
официальный орден, носящий то же имя, то почему бы обитателям аббатства,
расположенного на горе Сион, не сделать то же самое? В аббатстве, как
отмечает один историк XIX века, "проживал капитул каноников-августинцев, в
обязанности которых входило отправление службы под руководством аббата. Это
сообщество имело двойное имя "Святой Марии на горе Сион и Святого Духа".
Другой историк в 1698 году высказывается еще более определенно, хотя стиль
его и лишен изящества: "...и так как дали ему главным местом приют,
построенный на горе Сион в Иерусалиме, посвященный Божьей матери, это дало
право звать рыцарей: орден Богоматери Сиона".
Кроме этих свидетельств в пользу существования древнего ордена Сиона,
мы нашли также некоторые документы с печатью и подписью того или иного
настоятеля ордена, например, грамота, подписанная приором Арнальдусом и
датированная девятнадцатым июля 1116 года, или другая, где имя этого же
приора фигурирует рядом с именем Гуго де Пейна, первого великого магистра
ордена Храма.
Итак, все заставляет нас верить в то, что орден Сиона в XII веке уже
существовал, и никто не мог знать, ни был ли он основан еще раньше, ни кто
из них - орден или место, им занимаемое - был раньше другого. Например, если
вспомнить цистерцианцев, то они позаимствовали свое имя у местечка под
названием Сито, тогда как другие - францисканцы или бенедиктинцы - носили
имена их основателей задолго до того, как они осели в определенном месте. В
случае с Сионом вопрос остается открытым, и, следовательно, нам придется
удовольствоваться тем, что в 1100 году существовало аббатство
Нотр-Дам-де-Сион, где обитали члены ордена, который, быть может, был
образован еще раньше.
Таково наше мнение на этот счет. Но продолжим расследование.
В 1070 году, спустя двадцать девять лет после первого крестового
похода, монахи из Калабрии, что на юге Италии, прибывают в окрестности
Арденнского леса, входившего в состав владений Годфруа Бульонского. Как
считают некоторые историки, предводительствовал им некий "Урсус" - имя,
тесно связанное в "документах Общины" с родом Меровингов. Прибыв в Арденны,
калабрииские монахи заручаются покровительством Матильды Тосканской,
герцогини Лотарингской, родной тетки и приемной матери Годфруа Бульонского.
Это она дарует своим протеже земли в Орвале близ Стенэ, где около пятисот
лет назад был убит Дагоберт II. Вскоре они возводят там аббатство, но не
остаются жить в нем, буквально исчезнув, не оставив после себя никаких
следов, в 1108 году. Кое-кто считает, что они просто вернулись к себе в
Калабрию. В 1131 году Орваль становится одним из ленных владений святого
Бернара.
Но перед своим исчезновением из Орваля калабрийские монахи оставили в
истории Запада неизгладимую отметку. По словам все тех же историков, среди
них находился человек, который позже станет знаменитым Петром Отшельником,
тем самым Петром Отшельником, наставником Годфруа
Бульонского[37], который, начиная с 1095 года, вместе с папой
Урбаном II проповедует во Франции и в Германии необходимость крестового
похода. Нужно, красноречиво заявляет он, начать эту священную войну, которая
возвратит Христианскому миру могилу Христа и вырвет Святую Землю из рук
мусульман.
Приняв во внимание намеки, легко различимые между строк "документов
Общины", мы спросили себя, не могло ли существовать некоего подобия
преемственности между монахами из Орваля, Петром Отшельником и орденом
Сиона. В самом деле, можно быть почти уверенными в том, что, если эти
последние казались больше бродячей общиной неизвестных монахов, прибывших в
Арденны, то их внезапное исчезновение спустя каких-нибудь сорок лет является
доказательством их сплоченности и организованности, которые, несомненно,
имели постоянную основу. Если Петр Отшельник действительно принадлежал к
этой общине, то его призывы в пользу крестового похода не были проявлением
фанатизма, а напротив, были хорошо продуманным политическим ходом. Кроме
того, если он был наставником Годфруа Бульонского, то вполне вероятно, что
он сыграл определяющую роль в решении своего ученика отправиться в Святую
Землю. Что же касается монахов из Орваля, то на самом ли деле они
возвратились в Калабрию, не обосновались ли они в Иерусалиме, в аббатстве
Нотр-Дам-де-Сион?..
Это, конечно, только гипотеза, которую, тем не менее, нельзя ни
отбросить, ни утвердить, но на которой нужно на некоторое время
остановиться.
Когда Годфруа Бульонский сел на корабль, чтобы отправиться в Святую
Землю, по слухам, его сопровождали несколько неизвестных людей, бывших,
возможно, его советниками. Но войско Годфруа Бульонского не было
единственным отправившимся в Палестину; их было еще три, во главе которых
стояли представители высшей европейской знати. Из Европы уехали четыре
могущественных правителя, и все они имели право сесть на трон, если
Иерусалим падет и в Палестине будет создано королевство франков. А Годфруа
Бульонский был заранее убежден, что трон займет именно он, ибо он был
единственным из сеньоров, покидающих свои земли, чтобы отправиться на
Ближний Восток, кто отказался от всех своих владений и продал все свое
имущество, будто Святая Земля воздаст ему за все это на всю жизнь.
Итак, в 1099 году, сразу после взятия Иерусалима, собрался тайный
конклав, и если История не смогла точно установить личности всех его
участников, то спустя три четверти века Вильгельм Тирский утверждал, что
самым знаменитым из них был не кто иной, как "некий епископ из
Калабрии"[38]. Цель этого собрания была ему вполне ясна: выборы
короля Иерусалима. И, несмотря на требование Раймона, графа Тулузского,
таинственные и влиятельные избиратели очень быстро отдали трон Годфруа
Бульонскому, который скромно принял лишь титул "защитника гроба Господня", а
титул короля в конце концов после его смерти в 1100 году принял его брат
Бодуэн.
Были ли участниками этого странного конклава, передавшего в руки
Годфруа Бульонского новое королевство, монахи из Орваля? И был ли среди них
пользовавшийся тогда значительным авторитетом в Святой Земле Петр Отшельник?
Собиралась ли эта таинственная ассамблея в аббатстве на горе Сион? Там
было столько разных людей и столько разных вопросов, но не составляли ли они
единое целое и не дали ли они один-единственный ответ? Конечно, эту гипотезу
подтвердить очень сложно. Но ее нельзя и отбросить. Если ее хорошо
проверить, то, наверное, могущество ордена Сиона было бы подтверждено, равно
как и его власть даровать королевский трон.

Тайное создание ордена рыцарей Храма

Согласно "Секретным досье", основателями ордена Храма считаются Гуго де
Пейн, Бизоль де Сент-Омер и Гуго, граф Шампанский, а также и некоторые члены
ордена Сиона: Андре де Монбар, Аршамбо де Сент-Эньян, Нивар де Мондидье,
Гондемар и Россаль.
Гуго де Пейна и дядю святого Бернара Андре де Монбара мы уже знаем; нам
известен также и Гуго, граф Шампанский, который дал землю, где святой Бернар
построил аббатство Клерво. Став в 1124 году тамплиером, он принес клятву
верности своему собственному вассалу и получил от епископа Шартрского
письмо, которое нам тоже известно. Но, несмотря на то, что между графом
Шампанским и тамплиерами существовали определенные отношения, нигде кроме
"Секретных досье", он не указан в числе основателей ордена. Что касается
Андре де Монбара, скромного дяди святого Бернара, то он просто принадлежал к
ордену Сиона, то есть к другому ордену, отличающемуся от ордена Храма,
предшествовавшему ему и сыгравшему в его создании главную роль.
Но это еще не все. В одном из текстов "Секретных досье" упоминается,
что в марте 1117 года Бодуэн I, "который был обязан Сиону своим троном", был
"вынужден" вести переговоры об утверждении ордена Храма в Сен-Леонар-д'Акре;
а наши поиски открыли нам, что это местечко было как раз одним из ленных
владений ордена Сиона. Зато мы совсем не знаем о том, почему Бодуэн был
"вынужден" вступить в эти переговоры. Это слово наталкивает на мысль о
принуждении или о давлении, а оно, судя по некоторым намекам "Секретных
досье", было оказано этим самым орденом Сиона, которому Бодуэн "был обязан
своим троном". Если это так, то подтверждается предположение о том, что
орден Сиона на самом деле был всемогущей и влиятельной организацией, которая
имела право не только даровать трон, но и, очевидно, заставить короля
склониться перед желаниями ордена.
Если, таким образом, орден Сиона был действительно ответственным за
избрание Годфруа Бульонского, то, конечно же, его юный брат Бодуэн "был
обязан своим троном" именно ему. Кроме того, теперь мы знаем, что, по всей
видимости, орден Храма существовал (по крайней мере, в зачаточном состоянии)
за целых четыре года до общепринятой даты его основания, то есть до 1118
году. В 1117 году Бодуэн был болен, почти при смерти; быть может, рыцари
Храма уже осуществляли свою деятельность в качестве услужливых военных и
административных помощников ордена Сиона, который укрывал их в своем
укрепленном аббатстве? Может быть также, что король Бодуэн, находясь на
смертном одре, был вынужден либо по состоянию здоровья, либо под давлением
ордена Сиона предоставить тамплиерам официальный статус, чтобы обеспечить им
легальное существование?
В ходе наших исследований о тамплиерах мы уже обнаружили сеть
хитроумных соотношений, тесно перепутанных, которые, похоже, выявляли
существование некоего грандиозного замысла, и на основании всего этого, мы
выработали гипотезу, но без определенных выводов.
Теперь же нам кажется, благодаря новым данным о Сионской Общине, что
предполагаемый заговор приобретает некоторую устойчивость, позволяющую нам
перечислить множество важных моментов:
1) В конце XI века в Арденны прибыла таинственная монашеская община из
Калабрии, где ее принимает под свое покровительство тетка и приемная мать
Годфруа Бульонского, которая дарует им земли в Орвале.
2) Среди них, возможно, находится наставник Годфруа, один из
проповедников первого крестового похода.
3) Некоторое время спустя после 1108 года монахи покидают Орваль и
исчезают; никто не знает, в каком направлении они убыли; быть может, они
отправились в Иерусалим. Во всяком случае, Петр Отшельник едет в Святую
Землю, и, если он был одним из монахов из Орваля, разумно было бы
предположить, что те отправились вместе с ним.
4) В 1099 году Иерусалим был взят крестоносцами, и конклав, состоявший
из неизвестных личностей, во главе которого стоял уроженец Калабрии,
предложил Годфруа занять трон нового королевства франков.
5) По просьбе Годфруа Бульонского на горе Сион возводится аббатство; в
нем обитает орден, носящий то же имя, состоящий, возможно, из тех самых
личностей, которые предложили ему занять трон.
6) В 1114 году уже существуют рыцари Храма, и их деятельность
(возможно, военная) находится в зависимости от ордена Сиона. Но об
учреждении ордена договорились лишь в 1117 году, а его существование
официально датируется только следующим годом.
7) В 1115 году святой Бернар, член ордена цистерцианцев, находящегося
на грани развала, становится одной из самых блестящих личностей
Христианского мира. В это же время его орден встает во главе самых богатых и
престижных религиозных институтов Европы.
8) В 1131 году святой Бернар получает в свое владение аббатство Орваль,
которое несколькими годами ранее занимали калабрийские монахи. Орваль
становится обителью цистерцианцев.
9) В течение этого же времени пути некоторых лиц загадочным образом
пересекаются в связи с различными событиями, но, тем не менее, это позволяет
сложить некоторые куски головоломки. Так обстоит дело с графом Шампанским,
который дарует земли святому Бернару, чтобы построить аббатство Клерво,
содержит в Труа блестящий двор, как в романах о Святом Граале, и в 1114 году
присоединяется к рыцарям Храма, первый известный великий магистр которого,
Гуго де Пейн, является его собственным вассалом.
10) Андре де Монбар, дядя святого Бернара и предполагаемый член ордена
Сиона, объединяется с Гуго де Пейном, чтобы основать орден Храма. Некоторое
время спустя два брата Андре присоединяются к святому Бернару в Клерво.
11) Святой Бернар становится восторженным сторонником рыцарей Храма; он
принимает их во Франции и участвует в выработке их устава, который,
следовательно, будет похож на устав цистерцианцев.
12) Приблизительно в период между 1115 и 1140 годами цистерцианцы и
тамплиеры процветают: земли и богатства увеличиваются у тех и других в
значительной мере.
Итак, мы снова вынуждены спросить себя: являются ли эти многочисленные
отношения просто набором совпадений? Возможно, речь идет лишь о людях,
событиях и явлениях совершенно независимых друг от друга и лишь по воле
случая накладывающихся одно на другое через примерно равные промежутки
времени? Или же мы обнаружили основные линии плана, задуманного и
построенного человеческим мозгом, ни одно из проявлений и элементов которого
не является случайным? И может ли быть так, что этим мозгом был орден Сиона?
Следовательно, поставленный вопрос в дальнейшем звучит следующим
образом: мог ли орден Сиона, держась в тени, действовать за спинами святого
Бернара и тамплиеров? Действовали ли знаменитый цистерцианский монах и
солдаты христовы согласно с некоей высшей политикой?

Людовик VII и Сионская Община

В "документах Общины" не содержится никаких указаний на деятельность
ордена Сиона в период между 1118 - официальной датой образования ордена
тамплиеров - и 1152 годами, и, по всей вероятности, в этот отрезок времени
орден оставался в Святой Земле, в аббатстве близ Иерусалима. Но, по слухам,
французский король Людовик VII, возвращаясь из второго крестового похода,
привез с собой девяносто пять членов ордена. Никто не знает, ни в чем они
должны были ему помогать, ни почему он желал им покровительствовать; но если
мы допускаем, что орден Сиона действовал в тени тамплиеров, тяжкие долги
военного и финансового характера, сделанные Людовиком VII богатым рыцарям,
могут все объяснить.
Итак, орден Сиона, основанный Годфруа Бульонским за полвека до
описываемых событий, ступил или вновь ступил на землю Франции в 1152 году.
Действительно, уточняет текст "документов", шестьдесят два члена ордена
обосновываются в "большой общине" святого Самсона в Орлеане, которую король
подарил им; семеро других влились в ряды тамплиеров; и двадцать шесть (либо
две группы по тринадцать человек) прибыли в "маленькую общину на горе Сион",
расположенную в Сен-Жан-ле-Блане в окрестностях Орлеана.
Зная эти подробности, мы выходим из границ неуверенности и обретаем
твердую почву под ногами, ибо грамоты, которыми Людовик VII устроил орден
Сиона в Орлеане, все еще существуют; они были много раз воспроизведены, а
оригиналы можно посмотреть в муниципальных архивах города. В этих же архивах
находится булла папы Александра III, датирующаяся 1178 годом, которая
официально подтверждает владения ордена: дома и обширные территории в
Пикардии и во Франции (включая обитель святого Самсона в Орлеане), в
Ломбардии, на Сицилии, в Испании и в Калабрии, многочисленные земли в
Палестине, среди которых - Сен-Леонар-д'Акр. До второй мировой войны в
архивах Орлеана находились, по крайней мере двадцать грамот, упоминавших
именно орден Сиона. К сожалению, во время воздушных налетов 1940 года все
они, за исключением трех, погибли.

Срубленный вяз Жизора

Если верить "документам Общины", то 1188 год был наиважнейшим для Сиона
и рыцарей Храма. Год назад Иерусалим снова был взят сарацинами, главным
образом из-за некомпетенции Жерара де Ридфора, великого магистра ордена
тамплиеров. Что касается "Секретных досье", то их приговор более суров: в
них не говорится ни о жестокости, ни о некомпетентности Жерара, зато прямо
говорилось о его "предательстве". Если мы не знаем, в чем именно состояло
его предательство, то мы должны констатировать, что оно, по всей
вероятности, вынудило "посвященных" ордена Сиона "всем скопом" добраться до
Франции и, возможно, до Орлеана. Утверждение правдоподобно, ибо, когда
Иерусалим вновь оказался в руках неверных, аббатство на горе Сион должна
была постигнуть та же участь. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в
подобных обстоятельствах обитатели его, лишившись своего оплота в Святой
Земле, стали искать убежища во Франции, где в их владении уже имелась земля.
События 1187 года - "предательство" Жерара де Ридфора и сдача
Иерусалима, - кажется, ускорили разрыв между орденом Сиона и тамплиерами.
Точные причины этого неизвестны, но, согласно "Секретным досье", следующий
год был свидетелем решительного поворота в жизни обоих орденов. И когда в
1188 году произошел окончательный разрыв, орден Сиона перестал
интересоваться своими знаменитыми протеже, как отец отвергает своего
ребенка... Этот разрыв произошел во время ритуальной церемонии, на которую
намекают "Секретные досье" и другие "документы Общины", повествуя о "рубке
вяза", имевшей место в Жизоре.
Если все пункты в этом тексте являются запутанными, то История и
предания признают, что в 1188 году в Жизоре произошло очень странное
событие, которое спровоцировало рубку вяза. Факты таковы: перед крепостью
находился луг, именуемый "священным полем", которое, по сообщениям
средневековых летописцев, с незапамятных времен пользовалось особым
почитанием, и которое в XII веке часто служило местом встреч французских и
английских королей. В центре его рос старинный вяз, который в 1188 году во
время беседы между Генрихом II Английским и Филиппом II Французским стал по
непонятным причинам предметом серьезной, если не сказать кровавой, ссоры.
Согласно одному из рассказов, вязу, отбрасывающему единственную тень на
священное поле, было более восьмисот лет, и ствол его был таким толстым, что
девять человек, раскинув руки, едва могли обхватить его. Под этой
приветливой тенью и расположились Генрих II и его спутники; они обогнали
французского монарха, приехавшего позже под жаркими лучами безжалостного
солнца. На третий день переговоров под действием жары темпераменты
накалились, вооруженные мужчины обменялись оскорбительными репликами, и из
рядов галльских наемников Генриха II выпустили злополучную стрелу. французы
тотчас ринулись вперед, и, так как их было гораздо больше, чем англичан,
последние были вынуждены искать убежища за стенами цитадели. Говорят, что в
ярости Филипп II срубил дерево и поспешно возвратился в Париж, будучи в
очень плохом настроении; там он заявил, что явился в Жизор вовсе не для
того, чтобы играть в дровосека.
Разумеется, мы не преминули попытаться прочесть между строк этого
простого до наивности средневекового анекдота. За его внешним очарованием
раскрывается очевидная истина, которую поверхностный взгляд вполне мог бы не
заметить. Можно попробовать усмотреть в нем связь и с нашим сюжетом.
Однако...
В другом рассказе Филипп, кажется, действительно высказал Генриху свое
намерение срубить дерево, и Генрих приказал "укрепить" ствол вяза стальными
клинками. На следующий день появилась фаланга из шести эскадронов
вооруженных французов, во главе каждого из которых стояли важные сеньоры
королевства; у солдат в руках были пращи, топоры и дубинки. В завязавшемся
бою старший сын и наследник английского трона Ричард Львиное Сердце ценой
большого кровопролития попытался защитить дерево. К вечеру французы остались
победителями на поле боя, и вяз был срублен.
В этом втором рассказе, как мы видим, заключено нечто большее, чем
яростная ссора королей, а именно: введение в бой воинов с обеих сторон с
большим количеством участников и, возможно, жертв. К несчастью, ни в одной
биографии Ричарда Львиное Сердце не содержится ни малейшего намека на
подобное событие.
Зато История и предания подтверждают оба "документа Общины":
действительно, в 1188 году в Жизоре имел место любопытный спор, окончившийся
рубкой вяза. Следовательно, если ничто не подтверждает возможную связь этого
события с орденом Сиона или с орденом Храма, ибо существующие рассказы
одновременно слишком туманны и слишком противоречивы, чтобы считать их
неопровержимыми, то не менее вероятно и то, что при этом инциденте
присутствовали тамплиеры - много раз отмечалось их сопутствие Ричарду
Львиное Сердце, тем более, что в то время Жизор уже тридцать лет находился в
их власти.
Коротко говоря, это приключение с вязом скрывает от нас совсем не ту
реальность, которую передали потомкам официальные рассказы. В самой их
двусмысленности не кажется ли выпущенным главный элемент; не выдана ли
широкой публике простая аллегория, скрывающая за собой истину?

Ормус

Начиная с 1188 года, утверждают "документы Общины", рыцари Храма уже
самостоятельны, независимы от ордена Сиона и от военных или каких-либо
других обязанностей по отношению к нему. Впредь они свободны служить своим
целям и вершить свою судьбу вплоть до рокового дня - тринадцатого октября
1307 года.
В том же самом 1188 году в ордене Сиона происходит полная перестройка.
До сих пор одни и те же великие магистры, например, Гуго де Пейн или Бертран
де Бланшфор, одновременно руководили обоими институтами. Начиная с 1188 года
орден Сиона выбирает своего собственного руководителя, не зависимого от
ордена Храма. Первым среди них станет Жан (Иоанн) де Жизор.
Орден Сиона также изменяет свое название и принимает то, под которым он
известен нам и по сей день - Сионская Община. К нему добавляется и второе
название, априори удивительное - "Ормус", которое будет использоваться до
1306 года, то есть до даты, через год после которой будет совершен арест
французских тамплиеров. Это слово представлено знаком - неким видом
анаграммы, в котором сочетаются несколько слов-ключей и символов, как,
например, "ours" - "ursus" по-латински, намек на Дагоберта II и меровингскую
династию (это мы увидим позже), "orme", "or"[39] и прописную
букву "М", уже встречавшуюся ранее, которая как бы окружает другие буквы -
астрологический символ Девы, и означающую "Богоматерь" на языке
средневековой иконографии.
Так как нам неизвестны никакие ссылки на средневековый институт,
носивший имя "Ормус", проверить эти утверждения невозможно. Но термин
"Ормус" появляется в двух других совершенно разных контекстах. С одной
стороны, это зороастрийская мысль и гностические тексты, где это слово
является синонимом понятия Света, на которые ссылались франкмасоны в конце
XVIII века. В масонской традиции "Ормус" был египетским мистиком,
гностическим последователем из Александрии, где, как считается, он жил в
первые годы христианской эры. Обращенный в 46 году в христианство вместе с
шестью своими товарищами святым Марком, учеником Иисуса, он стал
родоначальником новой секты, где смешивались принципы зарождающегося
христианства и более древних верований.
Неизвестно, существовал ли Ормус Египетский на самом деле; но если
представить себе это горнило мистической деятельности, каким была
Александрия в I веке нашей эры, то такому персонажу там вполне нашлось бы
достойное место. Всякого рода иудаистские и герметические доктрины,
последователи Митры и Зороастры, пифагорейцы и неоплатоники сталкивались в
нескончаемой суматохе идей и мнений, где постоянно рождались и возрождались
различные школы и доктрины. В изобилии имелись учителя самых разных
верований, один из которых - а почему бы и нет? - мог принять имя "Ормус",
выражающее светлое начало.
По той же масонской традиции, в 46 году после рождества Христова Ормус
дал своему "новому ордену посвященных" специфический символ - красный или
розовый крест. Мы знаем, что красный крест оказался на гербе рыцарей Храма,
но "Секретные досье" выражаются на этот счет: нужно, внушают они, видеть в
Ормусе происхождение ордена Розы и Креста, или розенкрейцеров; впрочем, в
1188 году Сионская Община прибавила к "Ормусу" еще одно название и стала
называться "орденом Истинных Розы и Креста".
Эта новая гипотеза, близкая к одному из утверждений, кажется нам
слишком подозрительной. Конечно, мы знаем "калифорнийских розенкрейцеров",
которые вывели свое происхождение из поздней античности и имеющие своими
членами величайшие имена планеты. Но к ордену "Розы и Креста", датирующемуся
1188 годом, мы относимся весьма скептически!
В самом деле, до начала XVII века или, в самом крайнем случае, до
последних лет XVI века не существует никаких следов розенкрейцеров (по
крайней мере, рыцарей с этим именем), как убедительно показала это
английский историк Френсис Ятс. Первые мифы, связанные с этим легендарным
орденом, появляются около 1605 года, потом мы обнаруживаем их десять лет
спустя, во время публикации взволновавших умы брошюр, появившихся в 1614,
1615 и 1616 годах. В них объявляется о существовании тайного братства,
ассоциации посвященных мистиков, основанной неким Христианом Розенкрейцем,
родившимся в 1378 году и умершим в 1484 году в преклонном возрасте - ста
шести лет.
Но сегодня кое-кто считает, что Христиан Розенкрейц и его таинственное
братство в действительности были лишь мистификацией, мотивы которой до сих
пор неизвестны, и которые, несомненно, имели в свое время серьезные
политические последствия. Впрочем, теперь мы знаем автора брошюры,
появившейся в 1616 году, знаменитого "Химического венчания Христиана
Розенкрейца". Речь идет об Иоганне Валентине Андреа, немецком писателе и
теологе из Вюртемберга, который признался, что сочинил этот текст как
"комедию" - в том смысле, в котором какой-нибудь Данте или Бальзак,
вероятно, его бы поняли. Но в таком случае, почему бы ему не сочинить и
другие "розенкрейцеровские" брошюры, являющиеся источником всего, что
сегодня известно об основании этой организации?
Зато, если "документы Общины" заслуживают доверия, мы должны
пересмотреть проблему происхождения ордена Розы и Креста и увидеть в нем
нечто другое, нежели ловко поставленный в XVII веке фарс. Пойдет ли речь о
тайном обществе, о подпольном братстве в начале, быть может, не совсем
мистическом, но очень политизированном? Существовало ли оно за четыреста
двадцать пять лет до того, как стало известным широкой публике, и за два
века до своего легендарного основателя?
Еще раз повторяем: у нас нет никаких формальных доказательств. Хотя,
конечно, роза является с незапамятных времен одним из великих мистических
символов человечества, бывший особо в моде во времена Средневековья, что
доказывает "Роман о Розе" Гийома де Лорри и Жана де Менга и "Рай" Данте.
Красный крест также является традиционным мотивом, который мы находим не
только на гербе тамплиеров, но и кресте Святого Георгия, такой, каким принял
его орден Подвязки, созданный спустя каких-нибудь тридцать лет после краха
тамплиеров. Но будь они красные или розовые и многочисленные в мире
символики, одних этих крестов недостаточно, чтобы открыть существование
института с этим именем, еще менее - тайного общества.
Не будем забывать, как справедливо отметила Фрэнсис Ятс, что большое
количество тайных обществ, действовавших до XVII века, были общества
розенкрейцеров, если не по названию, то по политической и философской
ориентации. Так, в плане индивидуальном, Леонардо да Винчи, безусловно, был
розенкрейцером по своему темпераменту и по образу мыслей.
В заключение вспомним, что когда в 1629 году братство Розы и Креста
находилось во Франции в своем апогее, кюре Жизора, Робер Деньо, написал
историю города и своей семьи, в которой он прямо заявил, что орден Розы и
Креста был основан Жаном де Жизором в 1188 году, чем подтвердил высказывания
"документов Общины". Отстоящая от описываемых событий на четыреста пятьдесят
лет вперед, рукопись представляет, по нашему мнению, доказательство тем
более убедительное, что она исходит от человека, жившего в самом
Жизоре[40].
Но, повторим еще раз, что тексты "документов Общины" наталкивают только
на предположения и не могут дать никакой абсолютной уверенности. Тем не
менее, не будем пренебрегать ими и удовольствуемся на первое время тем, что
будем держать при себе свое суждение на этот счет.

Орлеанская Община

Параллельно с этой бесспорно важной информацией "документы Общины"
предоставляют нам и другую, довольно разнородную и явно такую
незначительную, что она ускользает от анализа. Не следует ли поэтому видеть
в ней гарантию точности, ведь такие ничтожные детали вряд ли были выдуманы,
тем более, что большинство из них можно проверить?
Так, Жирар, аббат "малой общины" в Орлеане, между 1239 и 1244 годами
уступил рыцарям Храма клочок земли в Акре. Причины этой сделки, естественно,
никому не известны, но она была надлежащим образом установлена: существует
грамота, датируемая 1239 годом и за подписью Жирара. Но это еще не все.
Имеется другое, похожее показание, касающееся некоего аббата Адама, который
самолично руководил "малой общиной" в 1281 году и дал землю близ Орваля
цистерцианцам, которые, как мы уже видели, занимали в то время аббатство и
которые поселились там на полтора века раньше, при святом Бернаре. На этот
раз никакой письменный документ не помогает установить подлинность акта,
который, тем не менее, вполне вероятен, ибо в большом количестве имеются
другие документы, касающиеся похожих операций. В данном случае они
представляют особый интерес, так как в них упоминается Орваль, встречавшийся
уже в ходе нашего расследования. Добавим, что эта территория должна была
иметь исключительную важность, уточняют "документы Общины", раз за этот дар
Адам навлек на себя яростный гнев со стороны своих братьев из ордена Сиона;
чуть было не дошло до отказа от своих прерогатив... Свидетель акта сложения
с себя сана, после которого опальный аббат уехал в Акр, Тома де Сенвиль,
великий магистр ордена Святого Лазаря, подтверждает подлинность этого
события. Потом городок попадает в руки сарацин, а несчастный аббат уезжает
на Сицилию, где в 1291 году умирает.
Надо сказать, что грамота о сложении сана аббатом Адамом исчезла. Но в
1281 году Тома де Сенвиль был великим магистром ордена Святого Лазаря,
который находился недалеко от Орлеана, где происходило сложение сана. К тому
же из надежног источника известно, что аббат действительно отправился пост
этого в Акр, как свидетельствуют две прокламации и два пись ма, подписанные
его рукой, первое из которых помечено августом 1281 года, а второе - мартом
1289.

"Голова" тамплиеров

Одному моменту "документы Общины" уделяют особое внимание. Это
отделение друг от друга орденов Сиона и Храма, происшедшее в 1188 году,
когда был срублен вяз. Но, видимо, связь между ними все же продолжала
существовать, ибо "в 1307 году Гийом де Жизор получил от ордена Храма
золотую голову Caput LVIII".
Факт очень интересный, потому что хоть мы уже не в первый раз встречаем
эту таинственную голову, нам еще не представлялось удобного случая
установить ее прямую связь ни с Сионом, ни со знаменитой семьей,
царствовавшей в Жизоре. "Документы" ли очень стараются установить
взаимоотношения там, где их не было? Мы так не думаем, потому что отчеты
Инквизиции говорят о противоположном; там, где мы были более всего сдержаны
в оценке фактов, в действительности доказательства казались самыми
солидными. Вот текст одного из отчетов:
"Одиннадцатого мая следующего года Комиссия вызвала Гийома Пидуа,
управляющего и хранителя богатств ордена Храма и на этом основании держащего
у себя реликвии и раки, захваченные во время ареста тамплиеров в Париже. Его
вместе с Гийомом де Жизором и Рейнье Бурдоном попросили представить членам
Комиссии все деревянные и металлические фигурки, которые они могли собрать
во время конфискации. Он принес большую голову... с женским ликом... ".
Мы знаем продолжение, так как речь идет о той самой голове из
позолоченного серебра, уже встречавшейся нам в тайных церемониях тамплиеров
и имеющую пометку "Caput LVIII". Но не только она вносит неясность в эту
историю; Гийом де Жизор, на которого были возложены те же обязанности, что и
на Гийома Пидуа, являющийся сам человеком Филиппа Красивого, тоже вовлечен в
это. Иными словами, так же, как и король Франции, он был врагом тамплиеров и
участвовал в их уничтожении. И однако, согласно "документам Общины", Гийом
де Жизор был в то же самое время великим магистром Сионской Общины. Мог ли
он, будучи им, одобрить репрессивные акции Филиппа против тамплиеров и даже
участвовать в них?
Некоторые документы, как кажется, подтверждают это положение и внушают
даже, что в некоторой степени Сион не только разрешил уничтожение своих
протеже, но и способствовал ему. Но правда и то, что эти же самые тексты,
кроме того, подразумевают, что Сион осуществил в обстановке наибольшей
секретности что-то вроде поддержки некоторым тамплиерам в последние дни
существования ордена. Если факты точны, то Гийом де Жизор сыграл роль
"двойного агента" и, быть может, взял на себя ответственность предупредить
тамплиеров о том, что против них замышлялось.
Но равно можно предположить, что, если после официального разрыва в
1188 году Сион продолжал использовать свою официозную власть по отношению к
тамплиерам, то Гийом де Жизор, по крайней мере частично, мог быть
ответственным за уничтожение архивов ордена и за необъяснимое исчезновение
его сокровища.

Великие магистры ордена Храма

Среди текстов "Секретных досье" имеются три списка имен. Первый из них,
самый простой и наименее интересный, называет всех аббатов, поставленных во
главе владений Сина в Палестине в период между 1152 и 1281 годами. В ходе
наших поисков мы не раз встречали его в работах, которые представляются нам
бесспорными и которые, таким образом, подтверждают его точность; список
везде идентичен, кроме двух дополнительных имен, фигурирующих в "документах
Общины". Они согласуются с исторической правдой и заполняют пробелы.
Второй список содержит имена великих магистров ордена Храма с 1118 по
1190 год, то есть со дня его официального создания до его разрыва с Сионом и
рубки вяза в Жизоре. Априори ничто не кажется в этом списке ненормальным, но
если его сравнить с другими, то появляются некоторые отклонения.
Все списки, опубликованные историками ордена Храма, устанавливают число
великих магистров с 1113 по 1190 год - десять; однако в "Секретных досье"
всего восемь имен. Среди первых - Андре де Монбар, дядя святого Бернара,
бывший не только основателем ордена, но и великим магистром с 1153 по 1156
год; но в других списках он никогда не фигурирует в качестве великого
магистра, и вся его карьера - действие в тени, за спинами тамплиеров. Во
всех списках, наконец, Бертран де Бланшфор - шестой великий магистр, с 1156
года, после Андре де Монбара, тогда как в "Секретных досье" он становится не
шестым, а четвертым, в 1153 году. Впрочем, это не единственное расхождение,
существующее между известными списками и "Секретными досье". Очень ли они
серьезны, эти расхождения, и достаточно ли их, чтобы потерять доверие к
досье?
В самом деле, не существует никакого официального и точного списка
великих магистров ордена Храма, ибо, как нам кажется нужным упомянуть здесь,
такой список никогда не был передан потомкам. Как мы знаем, архивы ордена
были уничтожены или же исчезли, а первый известный список великих магистров
датируется 1342 годом - тридцать лет спустя после разгрома ордена и двести
двадцать пять лет спустя со дня его основания. Значит, историки набросали
этот список, согласно старинным летописям, авторы которых то там, то здесь
намекали на того или иного "магистра" или "великого магистра".
Для большей уверенности можно получить сведения из грамот той эпохи,
внизу текстов которых рядом с подписями названы титулы тамплиеров, издавших
документ. Но мы с удивлением вынуждены констатировать, до какой степени
неясен порядок следования имен великих магистров и неточны соответствующие
даты, потому что как первый, так и последние варьируются в разных рассказах
и различных документах.
Однако нельзя игнорировать фундаментальные различия, существующие в
этом случае между "документами Общины" и другими известными текстами. Чем
грешит список из "Секретных досье": незнанием или небрежностью? Или же
наоборот, правдив и является единственным, содержащим информацию, от которой
отказались все историки, именно этот список? Если Сион на самом деле создал
рыцарей Храма, и если, по крайней мере, в архивах он дожил до сегодняшнего
дня, то можно не без оснований думать, что именно он владеет некими
тайнами...
Впрочем, существует очень простое объяснение противоречий в списках
великих магистров Храма из "Секретных досье"; объяснение, применимое ко всем
расхождениям, которые могут существовать между ними и другими историческими
источниками, считающимися бесспорными. Достаточно привести один лишь пример:
Кроме великого магистра, орден Храма состоял из большого числа местных
магистров: один в Англии, один в Нормандии, в Аквитании и на всех
территориях, где находились его владения. Был также один для всей Европы в
целом, один для морских дел и так далее. Таким образом, мы констатируем, что
внизу страниц документов и грамот, подписанных тамплиерами, все эти
магистры, местные и региональные, подписывались, как правило, одним и тем же
титулом - Magister Templi[41]. Сам великий магистр, будучи
беззаботным или же скромным, не прибавлял ничего к этим двум словам. Так,
Андре де Монбар, региональный магистр Иерусалима, имел на грамотах тот же
титул, что и Бертран де Бланшфор, великий магистр ордена.
Следовательно, нет ничего удивительного в том, что историк,
основывающий свои исследования на одной или двух грамотах и не проверивший
своих ссылок, мог неправильно интерпретировать точный статус некоторых
личностей из ордена Храма.
Верно это как для Андре де Монбара, так и для некоего Эверара де Барра,
фигурирующего во многих списках в качестве одного из великих магистров
ордена. Однако наши собственные исследования убедили нас в том, что он был
лишь региональным магистром, избранным и находившимся во Франции и весьма
поздно отправившимся в Святую Землю. Тем не менее, каждый знает, что
согласно уставу ордена, великий магистр, который обязательно избирался
генеральным капитулом, находящимся в Иерусалиме, сам должен был находиться
там. В случае Эверара де Барра это не так, и поэтому надо было вычеркнуть
его из списка великих магистров. Действуя таким образом, "Секретные досье"
проводят на этот счет тщательные уточнения.
После того, как мы провели более года изучая и сравнивая различные
списки великих магистров Храма, нам надо было изучить ссылки на всех
историков ордена - английских, французских, немецких, а также их источников,
хроник того времени, например, Вильгельма Тирского, и всех современных им
рассказов; получив массу информации о других, рассмотрев при помощи лупы
титулы и подписи на прокламациях, эдиктах, актах и на всех документах,
имеющих отношение к тамплиерам, мы можем утверждать, заключая это
систематическое расследование, что список, появившийся в "Секретных досье",
является наиболее точным не только в плане установления личностей великих
магистров, но также и дат. Следовательно, если какой-либо список великих
магистров Храма - единственный - должен считаться точным и окончательным, то
это именно список из этих досье[42].
Не то, чтобы этот список сам по себе имел главнейшее значение, но
выводы, вытекающие из него, его имеют. Мы вправе думать, что он основывается
на исключительной и, вероятно, секретной информации. Кто-то получил доступ к
этому источнику, использовал его, доверяя ему, составив свой собственный
список великих магистров Храма. Повторяем, что он, несмотря на некоторые
расхождения, чаще всего бывает наиболее точным, и эта точность неоспоримо
свидетельствует в пользу всех документов "Секретных досье".
Нам необходима эта уверенность; без нее мы меньше доверяли бы всем
документам. Мы сразу же отказались от третьего и последнего из списков, то
есть списка великих магистров Сионской Общины, который, на первый взгляд,
мог лишь сбить нас с толку.

6. ВЕЛИКИЕ МАГИСТРЫ И ПОДЗЕМНАЯ РЕКА

Третий список из "Секретных досье" - это последовательное перечисление
великих магистров Сионской Общины или же, если использовать старое
французское слово, которое еще употребляется, - "навигаторов",
"перевозчиков". Этот список представлен следующим образом:
Жан (Иоанн) де Жизор
1188 - 1220
Мари де Сен-Клер
1220 - 1266
Гийом де Жизор
1266 - 1307
Эдуар де Бар
1307 - 1336
Жанна де Бар
1336 - 1351
Жан де Сен-Клер
1351 - 1366
Бланш д'Эвре
1366 - 1398
Никола Фламель
1398 - 1418
Рене Анжуйский
1418 - 1480
Иоланда де Бар
1480 - 1483
Сандро Филипепи
1483 - 1510
Леонардо да Винчи
1510 - 1519
Коннетабль Бурбонский
1519 - 1527
Фердинанд де Гонзаг
1527 - 1575
Луи де Невер
1575 - 1595
Роберт Флудд
1595 - 1637
И.Валентин Андреа
1637 - 1654
Роберт Бойл
1654 - 1691
Исаак Ньютон
1691 - 1727
Чарльз Рэдклифф
1727 - 1746
Карл Лотарингский
1746 - 1780
Максимилиан Лотарингский
1780 - 1801
Шарль Нодье
1801-1844
Виктор Гюго
1844 - 1885
Клод Дебюсси
1885-1918
Жан Кокто
1918-
Прочитав этот список, мы снова засомневались. Ведь он содержит имена,
причастные к оккультизму, что признано официально, и включает другие, кто не
мог бы явно иметь ничего общего с членами президиума тайного общества. Кроме
того, это именно те имена, на которые так легко ссылаются некоторые
современные организации, озабоченные тем, чтобы придать себе вид
достоверности; так, калифорнийские розенкрейцеры объявляют себя потомками
знаменитых представителей западной культуры, а именно: Данте, Шекспира,
Гете...
Некоторые имена из этого списка, однако, не вызывают удивления. Никола
Фламель был одним из самых известных алхимиков средневековья, Роберт Флудд,
философ XVII века - специалист по тайным наукам, что же касается его
немецкого современника Иоганна Валентина Андреа, автора труда или трудов,
давших начало знаменитому мифу о Христиане Розенкрейце, то с ним мы уже
встречались. Другие имена не менее знамениты: Леонардо да Винчи, Сандро
Филипепи (более известный как Боттичелли), Роберт Бойл и Исаак Ньютон -
блестящие ученые; Виктор Гюго, Клод Дебюсси и Жан Кокто - все они были
замечательными личностями в культурной жизни своей эпохи.
Тем не менее, по этому поводу возникает вопрос. Мыслимо ли, что люди с
такой известностью могли выполнять функции великих магистров тайного ордена
так, что никто и никогда об этом и не подозревал? В самом деле, можно ли
вообразить Ньютона или Кокто вступившими на таинственный путь герметической
мысли?.. Но продолжим.
Список включает не только известные имена, но и другие, более
неизвестные как обыкновенному читателю, так и опытному историку: Гийом де
Жизор, например, который в 1306 году сделал Сионскую Общину "герметическим
франкмасонством", и его дед, Жан (Иоанн) де Жизор, первый великий магистр
ордена после рубки вяза и отделения от тамплиеров в 1188 году.
Жан де Жизор, безусловно, существовал. Он родился в 1133 году, умер в
1220, и его имя упоминается во множестве грамот. Богатый и могущественный,
хозяин знаменитой нормандской крепости, где много раз встречались короли
Франции и Англии, до 1193 года он был вассалом английского короля, страны,
где у него, впрочем, имелись земли в Сассексе и усадьба в Тичфилде, в
Хэмпшире. Согласно "Секретным досье", которые, правда, не уточняют причины,
он встречался в 1169 году в Жизоре с Томасом Беккетом; встреча вполне
возможна, ибо Беккет как раз в этом году ездил в Жизор[43], но
конкретно проверить это не удалось.
Что же такого сделал этот безвестный Жан де Жизор, который оставил
Истории только свое имя и свой титул, который не создал ничего грандиозного,
что он заслужил пост великого магистра ордена Сиона? Ничего, если, конечно,
не считать - и это единственное объяснение - его присутствия на густом и
сложном генеалогическом древе, сок которого есть не что иное, как кровь
самих Меровингов... Да, Жан де Жизор, так же как и остальные личности,
упомянутые в списке, принадлежал - условие необходимое и достаточное - к
этому знаменитому роду, который дал ордену много великих магистров.
В самом деле, орден Сиона выбирал своих верховных вождей из двух
различных источников. Во-первых, как мы уже видели, среди самых известных
личностей, принадлежавших к миру науки или искусства, во-вторых, среди
членов определенного рода, имеющего в своих жилах знатную, даже королевскую
кровь. Эти последние, как правило, были персонажами второстепенными, сегодня
канувшими в забвение (например, живший в XVIII веке Карл Лотарингский,
деверь императрицы Марии-Терезии, прославившийся своей непригодностью к
сражениям и постоянно направляемый великим Фридрихом Прусским).
Бесспорную достоверность этому списку великих магистров Сиона придает
именно посредственность некоторых его членов. Действительно, разве автор
выдуманной генеалогии не ввел бы в нее более замечательных персонажей, чем
эти не очень-то блестящие аристократы? Таким образом, Сионская Община
предстает перед нами осененная реализмом и простотой; она далека от того,
чтобы вверять свою судьбу только гениям, мудрецам или святым, короче, людям
необыкновенным, но кажется, что она выбирает решительно людей без
исключительной судьбы, следуя сбалансированной и умеренной "дозировке".
В общем, если бы этот список был придуманным, то он содержал бы лишь
знаменитые имена. Например, Данте, Микеланджело, Гете или Толстой лучше
соседствовали бы с Винчи, Ньютоном и Виктором Гюго, чем неизвестные Эдуар де
Бар или Максимилиан Лотарингский. Не предпочтительнее ли были бы Байрон или
Пушкин такому менее значительному писателю, как Шарль Нодье? Жид или Камю,
имеющие международное признание, вместо Жана Кокто, поэта несколько
двусмысленного? И что сказать, наконец, об отсутствии, например, Пуссена,
чья связь с интересующей нас загадкой была уже в достаточной степени
установлена?..
Вот сколько появилось вопросов, не дающих нам покоя и требующих с нашей
стороны очень глубокого изучения. Каждое процитированное имя должно было
подвергнуться самой строгой проверке как в плане биографическом, так и в
плане деятельности и поступков заинтересованных людей. Потому мы
сформулировали четыре следующих вопроса:
1) Имел ли место личный, прямой или непрямой контакт между каждым
предполагаемым великим магистром, его предшественником и его преемником?
2) Существовала ли связь, кровная или какая-либо другая, между каждым
великим магистром и семьями, фигурирующими в генеалогиях "документов Общины"
и, как предполагается, принадлежащих к роду Меровингов, в частности, к
герцогскому Лотарингскому дому?
3) Был ли связан каждый из великих магистров с Ренн-ле-Шато, Жизором,
Стенэ, обителью Сен-Сюльпис и другими местами, обнаруженными в ходе нашего
расследования?
4) Так как орден Сиона определил себя как "герметическое
франкмасонство", был ли каждый великий магистр замечен в склонности к
герметической мысли и поддерживал ли он отношения с тайными обществами?
Достать документы по великим магистрам до 1400 года было трудным делом,
если не сказать невозможным, но они открыли нам удивительные подробности,
касающиеся последователей. Так, мы обнаружили, что большинство из них имело
действительно более или менее тесные связи с одним или несколькими
вышеупомянутыми местами, а именно: Ренн-ле-Шато, Жизор, Стенэ или
Сен-Сюльпис. Кроме того, некоторые из них имели ту же кровь, что и
представители Лотарингского дома, или же были связаны с ним каким-то другим
образом, как, например, Роберт Флудд, который являлся наставником сына
герцога Лотарингского. Мы обнаружили также, что, начиная с Никола Фламеля,
каждый из великих магистров Сиона без исключения был сторонником
герметической мысли и входил в какое-либо тайное общество, даже такие, как
Бойл и Ньютон, которых никто даже не заподозрил бы в причастности к таким
учреждениям. Наконец, в большинстве своем великие магистры имели прямую или
косвенную связь через посредство общего друга с тем, кто ему наследовал;
единственный разрыв в этой цепи произошел между Максимилианом Лотарингским и
Шарлем Нодье во время Французской революции.
Разумеется, в пределах одной главы невозможно изучить в подробностях
каждого великого магистра Сионской Общины. Впрочем, некоторые из них
выходили из безвестия только благодаря эпохе, во время которой они жили, и
определение их точного места повлекло бы целую серию отступлений на забытые
уже пути Истории. Что касается других, то невозможно обосновать роль,
которую они играли, на нескольких страницах. В приложении мы привели всю
касающуюся их информацию, устанавливающую связи, которые они могли иметь
между собой, чтобы более широко обрисовать социальную и культурную
атмосферу, в создании которой они коллективно приняли участие под эгидой
Сионской Общины.

Рене Анжуйский

Рене Анжуйский, "добрый король Рене", одна из самых знаменитых фигур
европейской цивилизации проторенессанса заслуживает того, чтобы мы ненадолго
задержали внимание на его очаровательной персоне.
Он родился в 1408 году и за время своего существования собрал
невероятное количество титулов, среди которых самыми замечательными являются
титулы графа де Бара, Провансальского, Пьемонтского и де Гиза, герцога
Калабрийского, Анжуйского и Лотарингского, короля Венгрии, Неаполя и
Сицилии, Арагона, Валенсы, Майорки и Сардинии, и, наконец, самый главный из
всех - титул короля Иерусалима. Хоть он и был чисто номинальным, однако же
был принят всеми европейскими монархами, и восходит он прямо к Годфруа
Бульонскому.
Жизненный путь Рене Анжуйского, одна из дочерей которого, Мария, в 1445
году вышла замуж за Генриха VI Английского и сыграла важную роль в войне
Алой и Белой Розы, кажется, очень рано пересекся с жизненным путем Жанны
д'Арк, причем весьма таинственным способом. Жанна, родившаяся в Домреми, что
в герцогстве Бар, в самом деле была подданной Рене. В первый раз она
появляется в Истории в Вокулере, на берегу Мезы, недалеко от своего родного
городка, чтобы объявить коменданту крепости о "божественной миссии", которой
она облечена: спасти Францию от английских захватчиков и обеспечить дофину
королевский венец. Она должна присоединиться к нему в Шиноне, но сначала ей
надо встретиться с герцогом Лотарингским, тестем и двоюродным дедом Рене.
Герцог удостоил ее аудиенции в своей столице, Нанси, по слухам, в
присутствии Рене Анжуйского, и когда герцог Лотарингский спросил ее, что ей
угодно, Жанна ответила просто, несколькими словами, которые, однако же,
озадачили многих историков: "Вашего зятя, коня и несколько храбрых мужчин,
чтобы повести меня во Францию[44]..." Многие долго спекулировали
на истинной природе связей, соединявших Рене и Жанну. Если верить кое-кому -
но откуда у них такие сведения? - они были любовниками, ибо неоспорим тот
факт, что с самого начала миссии Жанны Рене находился рядом с ней, что он
присоединяется к ней позже при дворе дофина в Шиноне, что он также
сопровождает ее на штурм Орлеана. Но в дальнейшем История постаралась
стереть из жизни Жанны д'Арк все следы Рене и не дает никаких уточнений по
поводу поступков и действий в период между 1429 и 1431 годами - период,
являющийся апогеем карьеры Жанны, принятым всеми молчаливо, но без всяких
доказательств того, что Рене в то время не покидал герцогского двора в
Нанси.
Но вернемся в Шинон, где Рене оказался рядом с Жанной и где при дворе
на переднем плане блистала Иоланда Анжуйская. Действительно, именно Иоланда
постарается оказывать минимум поддержки болезненному и бесцветному дофину;
именно Иоланда быстро становится покровительницей Жанны, несмотря на
всеобщее колебание; именно Иоланда убеждает дофина видеть в Жанне
спасительницу, на роль которой она претендует; наконец, именно Иоланда
устраивает свадьбу дофина со своей собственной дочерью. А Иоланда - не кто
иная, как мать Рене Анжуйского...
Чем дальше мы углубляемся в эти подробности, тем менее естественной
представляется нам карьера Жанны д'Арк, как если бы кто-то снова в тени
дергал за ниточки Истории и извлекал выгоды из народной легенды о
"Лотарингской девственнице", ловко играя на психологии толпы, организовал
"миссию" Орлеанской девы. Не обязательно, что отсюда вытекает существование
тайного общества, но оно становится весьма вероятным, а особенно вероятным -
под руководством Рене Анжуйского.

Рене и тема Аркадии

Судьбы Жанны и Рене разошлись, и каждый пошел своей дорогой. Последуем
вновь за герцогом Анжуйским. В отличие от многих своих современников, его
образ меньше похож на воина, чем на придворного и поэта. Любитель искусства,
литературы и миниатюрной живописи, имеющий очень развитый ум в этот
готический век, он напоминает скорее утонченного принца итальянского
Возрождения. Просвещенный меценат, он оказывает покровительство артистам,
как Никола Фроману, ученым, как Христофору Колумбу, сам сочиняет стихи,
мистические аллегории, а также правила состязаний на турнирах. Занявшись
эзотерическими науками, он содержит одного еврейского астролога, врача и
кабалиста по имени Жан де Сен-Реми, который, возможно, был дедом знаменитого
Нострадамуса...
Но кроме всего прочего, Рене Анжуйский любит рыцарство и романы о
короле Артуре и Святом Граале. Он очень горд тем, что имеет роскошный кубок
из красного порфира; он объявляет, что это - кубок времен свадьбы в Кане
Гали-лейской. Это необыкновенное приобретение он сделал в Марселе, куда, по
преданиям, приплыла Магдалина со своим драгоценным ковчежцем. В других
письменных источниках также говорится о кубке, принадлежавшем Рене - о том
же самом? - на котором была выгравирована таинственная надпись: "Qui bien
beurra Dei voira, Qui beurra tout d'une, baleine, Voira Dieu et la
Madeleine"[45].
Итак, вполне разумно видеть в Рене одного из предшественников
Ренессанса" тем более, что он провел много лет в Италии, где имел в своем
владении большие территории, что он поддерживал дружбу с герцогом Сфорца в
Милане и с сеньором Флоренции Медичи, что он даже участвовал в несомненно
честолюбивых проектах основателя могущественного флорентийского дома,
планах, которые должны были наложить известный отпечаток на западную
культуру.
Действительно, Рене находится в Италии, когда в 1439 году сеньор
Флоренции посылает своих агентов во все концы света для поисков старинных
рукописей и в 1444 году открывает первую в Европе публичную библиотеку -
библиотеку Сан-Марко, отобрав таким образом у Церкви монополию на культуру.
В первый раз и благодаря ему все великие произведения античной философии,
например, труды гностиков и герметиков, были переведены и, следовательно,
стали доступны всем. В первый раз в Европе за семьсот лет греческий язык
стали изучать в университете Флоренции. Наконец, сеньор Флоренции
приказывает создать центр по изучению трудов пифагорейцев и платоников,
который, в свою очередь, позволил появиться на свет множеству других
академий на всей территории Апеннинского полуострова.
Если мы не знаем, какова в точности была роль Рене Анжуйского в
создании этих культурных очагов в Италии, то, во всяком случае, кажется,
именно благодаря ему ими была принята одна из его любимых символических тем
- тема Аркадии, аллегории, которая появилась в первый раз в западной
постхристианской культуре.
Итак, в 1449 году Рене вместе со своим двором находится в своей
резиденции в Тарасконе, где он занимается постановкой целой серии "Действ"
своего собственного сочинения - нечто среднего между фигурами турнира и
маскарада, во время которых рыцари состязаются и представляют что-то похожее
на драму. Самая известная из них называется "Действо о пастушке", и в ней
играет любовница короля, воплощающая все романтические и философские символы
аркадийской фигуры. Она председательствует на турнире, где рыцари,
скрывшиеся под аллегорическими масками, символизируют конфликт различных
идей и систем ценностей в пасторальной атмосфере, свойственной Аркадии,
напоминающей церемониал Круглого стола и тайну Святого Грааля.
Помимо произведений Рене Анжуйского, Аркадия встречается в образе
фонтана или могилы, и оба неотделимы от подземной реки. Эта река всегда
отождествлялась с рекой Алфиос, которая протекает через местность,
расположенную в Греции и называющуюся Аркадией, прежде чем уйти под землю,
пересечь море, не смешавшись с его водами, чтобы снова выйти на поверхность
в Сицилии и соединиться с водами фонтана Аретузы. От античных времен до
"Кубла-Хан" Кольриджа обожествленная река Алфиос считалась священной, ибо ее
название имеет общий корень с греческим словом "Альфа", что, как известно,
означает первопричину, источник, начало.
Эта подземная река, аллегория "подземных" преданий, скрытых от взгляда
профана под различными формами эзотерической мысли, кажется, обрела для
короля Рене очень большое значение. Символ невидимого знания, тайны,
передаваемой от поколения к поколению по ритуалу - не мог ли он также
внушить идею какого-то непризнанного потомства, рода, не прервавшегося до
сих пор?
Впрочем, тема Аркадии и ее подземной реки вдохновляли не только Рене
Анжуйского. В 1502 году в Италии вышла в свет книга, длинная пастораль под
названием "Аркадия", влияние которой в области литературы и искусства
окажется очень большим. Его автор, Якопо Саннадзаро, возможно, был сыном
Жака Саннадзаро, который несколькими годами раньше принадлежал к
итальянскому окружению Рене Анжуйского. Эта же поэма в 1553 году будет
переведена на французский язык и - странный факт - снабжена посвящением
кардиналу де Ленонкуру, один из потомков которого в XX веке составит
генеалогии "документов Общины"...
В заключение вспомним, что "Аркадией" также называется пасторальный
роман, опубликованный англичанином Филиппом Сиднеем[46], и что в
Италии она вдохновляла знаменитого Торквато Тассо, чей "Освобожденный
Иерусалим" рассказывает о взятии святого города Годфруа Бульонским. Но
только в XVII веке, в творчестве Никола Пуссена, а особенно в "Пастухах
Аркадии", эта тема, бесспорно, достигает своего апогея.
Таковы эти внушенные символическим образом "подземной реки" идея
традиции, иерархия ценностей, может быть даже, тщательно скрытое послание.
Ибо эта река, невидимая для простых смертных, известна некоторым знатным
семьям, которые прямо или косвенно фигурируют в генеалогиях "документов
Общины".
Таким образом, эти семьи передают их смысл и символ тем, кому они
покровительствуют в области искусства, как ранее Рене Анжуйский передал их
Сфорца, Медичи и Гонзагам, которые дали двух великих магисторв ордену Сиона
- Ферранте и Луи де Гонзагов, а также герцога Неверского. Отсюда образ
"подземной реки" проник в творчество самых знаменитых художников и поэтов
того времени, среди которых на первом месте - Боттичелли и Леонардо да
Винчи.

Манифесты розенкрейцеров

Как мы видели, первый манифест розенкрейцеров появился в 1614 году,
следующий - спустя год, и оба они знаменуют рождение знаменитого мифа,
влияние которого распространится на весь XVII век. Они немедленно
провоцируют со стороны Церкви, в особенности иезуитов, сильную негативную
реакцию, но зато вызывают исступленный восторг у либеральных протестантов
Европы. Среди главных представителей традиции розенкрейцеров надо,
разумеется, назвать Роберта Флудда, шестнадцатого великого магистра Сионской
Общины, с 1505 по 1637 годы.
В манифестах подробно рассказывается история легендарного Христиана
Розенкрейца и "тайного и невидимого" братства посвященных французов и
немцев, выходцами из которого они себя объявляют. В то же время они
обнародуют грандиозные проекты - перестройка мира и человеческого сознания
согласно великим принципам эзотерической мысли, приход к власти духовной
свободы, когда человек, отбросив все преграды, получит доступ к недоступным
до сих пор "тайнам природы" и станет хозяином своей судьбы в совершенной
гармонии с космическими законами. Наконец, в них содержатся пылкие
декларации, направленные против католической Церкви и Священной Римской
империи.
Мы также уже видели, что эти первые проявления идей розенкрейцеров
приписывают сегодня немецкому теологу Иоганну Валентину Андреа, великому
магистру Сиона после Роберта Флудда, или, в самом крайнем случае, одному из
его собратьев. Действительно, позже Андреа признается, что третий манифест
от 1616 года - "Химическое венчание Христиана Розенкрейца", - анонимный, как
и два предыдущих, он сочинил сам.
В данном случае речь идет о сложной герметической аллегории, которая
окажет влияние на "Фауста" Гете, и где мы найдем отзвуки трудов английского
эзотериста Джона Ди, который вдохновил Роберта Флудда, романы о Граале и о
рыцарях Храма. Таким образом, имеется много вопросов по поводу белой туники,
украшенной на плече красным крестом, Христиана Розенкрейца или же еще одной
принцессе "королевского рода", дочиста ограбленной маврами, которую
выбрасывает на берег в деревянном сундуке и которая после многочисленных
перипетий кончает тем, что выходит замуж за принца и возвращает себе свое
наследство.
Ведь если предпринятые расследования насчет Андреа сообщают нам, что
между ним и генеалогиями "документов Общины" связи достаточно далекие, то,
напротив, они устанавливают совершенно ясно, что он был близок к Фридриху V,
Придворному электору, племяннику главы протестантов Генриха де ла Тур
д'0вернь, виконту Тюреннскому и герцогу Бульонскому, а сам он являлся
родственником семьи Лонгвиль, которая очень часто встречается в документах и
в наших поисках. (Это тот Генрих де ла Тур д'0вернь, который с большими
трудностями взял в 1591 году город Стенэ).
Итак, в 1613 году Фридрих V женится на Елизавете Стюарт, дочери Якова I
Английского, внучке Марии, королевы Шотландской и правнучке Мари де Гиз,
принадлежавшей к младшей ветви Лотарингского дома. Сто лет назад Мари де Гиз
вышла замуж за герцога де Лонгвиля, а после его смерти - за Якова V
Шотландского, создав таким образом династическую связь между семьями Стюарт
и Лотарингов. Поэтому, как и трое следующих за ним великих магистров Общины,
Андреа не скрывает своего интереса к королевскому трону Шотландии:
герцогский дом Лотарингов был тогда очень ослаблен, и Сион моментально
предпочел довериться всемогущим Стюартам.
Как бы то ни было, после свадьбы с Елизаветой Придворный электор
собирает в своей столице, Гейдельберге, двор, страстно увлеченный
эзотеризмом. Фрэнсис Ятс упоминает, что культура, развивающаяся там, прямо
выходит из Ренессанса, но она явно отмечена новыми веяниями, и вокруг
электора четко вырисовывается движение, пытающееся придать герметической
мысли политико-религиозное проявление.
Если Фридрих V играет большую роль в проповедовании идей
розенкрейцеров, то, кроме того, он кажется облеченным особой духовной и
политической миссией, которая несет в себе множество обязательств, но не
меньше больших надежд. В 1618 году он действительно принимает корону
Богемии, которую предлагают ему сеньоры-бунтовщики, пытаясь вызвать гнев
папы и германской Священной Римской империи и толкая Европу в хаос
Тридцатилетней войны. Два года спустя придворный электор был изгнан в
Голландию, а Гейдельберг попал в руки католических войск. Что касается
Германии, то она мало-помалу превращается в гигантское поле битвы, театр
одного из самых разрушительных и кровопролитных военных конфликтов,
пережитых Европой. Но, выйдя из этого конфликта, католическая Церковь почти
восстановила свое былое величие времен Средневековья.
В самом сердце этого крайнего беспорядка Андреа создает сеть более или
менее "параллельных" обществ под названием "Христианские Союзы". Каждое из
этих обществ анонимно руководится принцем, в него входят еще двенадцать
членов такого же ранга, разделенных на четыре специализированные группы и
действующих в строго определенных сферах. Цель этих "Христианских Союзов" -
охранять ценности и знания, которым угрожает опасность, особенно недавние
научные достижения, объявленные Церковью еретическими. В то же время "Союзы"
объявляют себя убежищами и защитниками врагов Инквизиции, а впредь
неразлучной с католическими армиями и яростно подавляющей малейшие
проявления ниспровергающих идей. Множество эрудитов, философов и ученых
нашли таким образом убежище в ячейках, созданных Андреа на местах, и,
благодаря им, добрались до Англии, где создавалось франкмасонство.
Итак, множество друзей и сторонников Андреа встретились по ту сторону
Ла Манша. Например, Самуэль Хартлиб, Адам Коменский, более известный под
именем Комениуса, литературный корреспондент Андреа Теодор Хаак, близкий
друг Елизаветы Стюарт, и доктор Джон Уилкинс, бывший личный капеллан
Фридриха V и будущий епископ Честерский.
Появившись в Англии, все они без исключения входят в масонские кружки;
там мы находим Роберта Морея, члена ложи с 1641 года; Элиаса Эшмола,
специалиста по рыцарским орденам, франкмасона с 1646 года; юного и рано
развившегося Роберта Бойла, члена другого тайного общества[47] -
Сионской Общины, может быть, раз его имя фигурирует в списке великих
магистров после Андреа.
Итак, под покровительством Кромвеля эти английские и европейские умы,
собравшись в динамичный ансамбль, создадут "невидимый колледж", названный
так Бойлом, как отклик на манифесты розенкрейцеров, и который станет в 1660
году во время реставрации монархии Королевским Обществом под
покровительством и при поддержке Карла II Стюарта. Можно разумно заключить,
что все его члены-основатели были масонами, и само общество, по крайней
мере, в самом начале было чисто масонским. Во всяком случае, более
определенным был вклад созданных Андреа "Христианских Союзов" в организацию
системы масонских лож в Англии и в Европе.
Но течение "подземной реки", рожденной у ног Рене Анжуйского, здесь не
останавливается. Следуя своей дорогой от Бойла до Исаака Ньютона, сменяющих
друг друга великих магистров Общины, она теперь погружается в хитрые
излучины франкмасонства XVIII века.

Династия Стюартов

Согласно "документам Общины", в качестве великого магистра Сиона за
Ньютоном следует Чарльз Рэдклифф. Если в самом начале мы не имели понятия об
этой личности, то теперь, мало-помалу, в ходе наших поисков он появляется
как одна из скромных, но важных фигур культурной жизни XVIII века.
С XVI века Рэдклиффы являются влиятельной семьей на севере Англии, и в
1688 году, незадолго до свержения, Яков I пожаловал им титул графов
Дервентуотерских. Чарльз родился в 1693 году; от своей матери он унаследовал
королевскую кровь - он являлся внуком предпоследнего Стюарта и кузеном
Карла-Эдуарда Стюарта, "добряка принца Чарли", а также Джорджа Ли, графа
Личфилда, другого незаконного внука Карла II. Впрочем, почти всю свою жизнь
Чарльз Рэдклифф останется верным делу Стюартов.
В 1715 году это дело возлагается на "старого Претендента", Якова III,
бывшего тогда в изгнании в Бар-ле Дюке у герцога Лотарингского. Чарльз
Рэдклифф и его старший брат за участие в Шотландском бунте были схвачены и
посажены в тюрьму; Джеймс Рэдклифф был казнен, но Чарльзу, которому помог
граф Личфилд, удалось бежать из Ньюгейтской тюрьмы, чтобы найти убежище у
французских якобитов; затем он становится личным секретарем "молодого
Претендента" - Карла-Эдуарда Стюарта.
В 1745 году этот последний высаживается в Шотландии с химерической
идеей восстановить Стюартов на английском троне, а Рэдклифф, пустившийся в
дорогу, чтобы присоединиться к нему, снова попадает в плен. Карл-Эдуард
Стюарт терпит поражение под Куллоден Муром; несколько месяцев спустя, в свою
очередь, под топором палача в лондонском Тауэре умирает Рэдклифф.
Точно известно, что во время своего пребывания во Франции Стюарты щедро
жертвовали на развитие франкмасонства. Поэтому их принято считать
основателями одной из его особых форм - так называемого "Шотландского
ритуала": более высокая степень, чем в других масонских системах, более
обстоятельное посвящение в специфические тайны, тесные отношения с другими
герметическими обществами, считавшимися розенкрейцерскими; этот ритуал,
кроме того, претендовал на ведение своей родословной от самых знаменитых и
древних членов ордена.
Вполне возможно, что эта форма франкмасонства была обнародована, а,
может быть, даже и задумана самим Чарльзом Рэдклиффом, основателем в 1725
году первой масонской ложи на континенте, в год, когда, возможно, он был
признан великим магистром всех французских лож, хотя его имя должно было
прозвучать как таковое спустя десять лет, в 1736 году. Таким образом,
франкмасонство XVIII века обязано ему больше, чем кому-либо другому.
Однако, начиная с 1738 года особенно, Рэдклифф будет действовать очень
незаметно и всегда использовать посредников, например, загадочного рыцаря
Эндрю Рамсея .
Родившийся приблизительно в 1680 году в Шотландии, Рамсей, быстро став
членом тайного общества филадельфиицев, подружился с близкими знакомыми
Ньютона, к которому он испытывает безграничное восхищение, видя в нем
мистика, превосходного посвященного, знатока вечных истин, содержащихся в
самых древних тайнах.
Но Рамсея и Ньютона соединяет еще одна нить - Жан Дезагюлье, их общий
друг, изучающий математику у Никола Фасьо де Дюйе. А Дюйе не скрывает своих
симпатий к делу камизаров, еретиков, близких к катарам, подвергшимся в то
время страшным преследованиям на юге Франции.
В 1710 году Рамсей находится в Камбрэ, причем он в самых прекрасных
отношениях с мистиком Фенелоном, бывшим кюре из Сен-Сюльпис, ставшей уже
бастионом любопытной ортодоксии. Мы не знаем дату, когда Рамсей познакомился
с Чарльзом Рэдклиффом, но в 1720 году, будучи горячим сторонником якобитов и
наставником Карла-Эдуарда Стюарта, он, вероятно, с ним уже встречался.
Именно тогда Рамсей, несмотря на свои якобитские убеждения,
возвращается в Англию, где его быстро принимают в члены Королевского
Общества, несмотря на явное отсутствие у него квалификации. В следующем году
он вновь приезжает во Францию и усердно посещает собрания масонских лож
вместе со своим покровителем принцем де ла Тур д'0вернь, ярым франкмасоном,
который назначает его наставником своего сына и дарит ему земельное
владение.
В 1737 году Рамсей публикует свою знаменитую "Речь", делая в ней
широкий обзор истории франкмасонства: будущий основной документ ордена, она
помещает своего автора в ряд глашатаев его поколения. Не менее вероятно то,
что за спиной Рамсея - мы убеждены в этом - следует слышать голос Чарльза
Рэдклиффа, который тогда председательствовал в ложе, в лоне которой Рамсей
произносит свою речь, и который появляется на его похоронах в 1743 году. Но
каковой бы ни была истина, Рамсей, безусловно, являлся связующим звеном
между Рэдклиффом и Ньютоном.
Чарльз Рэдклифф умирает в 1746 году, но семена, посеянные им в Европе,
продолжают приносить плоды. Действительно, в 1750 году на сцену выходит
новый посол франкмасонства - немец Карл Готлиб фон Хунд. Он утверждает, что
был посвящен в 1742 году, за год до смерти Рамсея и за четыре года до
кончины Рэдклифа, и что во время посвящения он был обучен новому способу
франкмасонства "неизвестными старшими". Эти последние, уточняет он, были
сторонниками якобитов, и его посвящение происходило под председательством
Карла-Эдуарда Стюарта или одного из его приближенных, вероятно, самого
Чарльза Рэдклиффа.
Система франкмасонства, на которую намекает Хунд, вышедшая из
"Шотландского ритуала", будет позже названа обрядом "Строгого повиновения"
из-за клятвы, требующей беспрекословного послушания "неизвестным старшим" и
запрещающей попытки узнать, кто они такие, ибо основной принцип "Строгого
повиновения" - существование прямого происхождения от рыцарей Храма, горстка
которых выжила во время истребления 1307-1314 годов.
Так как нам уже известно, что папская булла, приказывающая уничтожить
орден Храма, никогда не была ратифицирована в Шотландии, и что рыцари нашли
там надежное убежище, мы сильно склоняемся к тому, чтобы признать
утверждение Хунда справедливым и обоснованным. Впрочем, мы сами определили
место кладбища тамплиеров, которое, по всей вероятности, находилось в
шотландском графстве Арджилл; самые старинные надгробия относятся к XIII
веку, а самые свежие - к XVIII веку. На первых видны выгравированные
скульптуры и символы, идентичные символам, встречающимся в некоторых
командорствах Франции и Англии, тогда как на других фигурируют специфические
франкмасонские мотивы, свидетельствующие о некоторой степени слияния обоих
орденов. Следовательно, нет ничего удивительного в том, что орден Храма смог
выжить в этом пустынном районе Арджилла в Средние века, сначала скрываясь,
потом смешиваясь мало-помалу с масонскими гильдиями и древними кланами,
чтобы возродиться в XVIII веке под прикрытием "строгих" ритуалов.
К несчастью, Хунд ничего больше не говорит об этой новой форме
франкмасонства, в которую, как он утверждал, был посвящен, и таким образом
предоставляет своим современникам право считать его шарлатаном и обвинять
его в том, что история его посвящения, "неизвестные старшие" и обязательство
распространять новый "строгий" ритуал - сплошной вымысел. На это Хунд ничего
не может ответить, если только его "старшие" не покинули его по необъяснимым
причинам, несмотря на их обещание снова войти с ним в контакт для дальнейших
инструкций, и до конца своей жизни он будет заявлять о своей невиновности,
утверждая, что его покровители действительно существовали, прежде чем им
окончательно исчезнуть.
Невиновность, на которую претендовал Хунд, кажется нам вполне
достоверной. В самом деле, он был несчастной жертвой даже не предательства,
а стечения обстоятельств, не зависящих ни от чьей воли. В 1742 году, в год
его посвящения, якобиты действительно представляли собой на континенте
некоторую политическую силу. Но в 1746 году умер Рэдклифф и многие из его
сторонников, другие же были либо в тюрьме, либо в изгнании, иногда так
далеко, как далека Северная Америка. Можно было сказать, что дело якобитов
проиграно... Если "неизвестные старшие" Хунда не выполнили своих
обязательств, то это произошло не по доброй воле, а под давлением
политических событий, которые были сильнее их.
Другое доказательство подтверждает не только заявления Хунда, но и
"документы Общины". Речь идет о списке великих магистров ордена Храма,
которые он получил в собственные руки от своих анонимных собеседников . За
единственным исключением в орфографии одного имени, этот список во всех
пунктах идентичен списку из "Секретных досье". А мы уже видели, что этот
последний был точен настолько, насколько могла позволить лишь
конфиденциальная документация, использованная при его составлении, и которая
была недоступна несведущей публике. Хунд завладел этим списком в эпоху,
когда какое-то количество документов - грамот, прокламаций - имеющихся
сегодня в нашем распоряжении, находилось под замком в Ватикане, и получить
их было невозможно. По нашему мнению, он вовсе не придумал вмешательство
"неизвестных старших", а те, несомненно, знали об ордене Храма много такого,
что официально было секретным.
Несмотря на выдвинутые против него обвинения, Хунд не остался в
совершенном одиночестве. После провала дела якобитов он нашел нового
покровителя и друга в лице германского императора Священной Римской империи
Франциска, герцога Лотарингского. Франциск, женившийся в 1735 году на
Марии-Терезии Австрийской, связав таким образом дома Габсбургов и
Лотарингов, стал родоначальником новой великой династии. Не будем забывать в
связи с этим, что имя его брата Карла тоже фигурирует в списке великих
магистров Сиона и следует сразу же после Чарльза Рэдклиффа.
Итак, Франциск Лотарингский был первым европейским принцем, ставшим
франкмасоном и не скрывавшим этого. Он был посвящен в Хаге, бывшим бастионом
эзотеризма со времен Тридцатилетней войны, а председательствовал на
церемонии Жан Дезагюлье. Немного времени спустя, новоиспеченный франкмасон
надолго отправляется в Англию, где становится членом на вид вполне невинной
организации "Джентльмене Клуб оф Спэлдинг", которую уже посещали Ньютон,
Рамсей, Рэдклифф и Александер Поуп...
В последующие годы двор Франциска Лотарингского в Вене определился как
столица европейского масонства и интенсивной эзотерической деятельности, сам
герцог занимался алхимией в своей лаборатории в императорском дворце в
Хофбурге. Наконец, когда умер последний Медичи, он стал великим герцогом
Тосканским, и перед его ловкостью в покровительстве флорентийским
франкмасонам рухнули все усилия Инквизиции. Через него Чарльз Рэдклифф,
основатель первой масонской ложи на континенте, передал долговременное
наследие.

Кружок Шарля Нодье

Сравнивая его с известнейшими политическими и культурными деятелями,
хочется задать вопрос: с какой стати Шарль Нодье был избран великим
магистром Сиона? Писатель довольно скромной значимости, хотя и не лишенный
известного шарма, не слишком красноречивый эссеист, не слишком упорный
любитель, он вписывается в традицию Гофмана или Эдгара По, не создав
по-настоящему своей школы. Но так как в свое время он считался литературным
деятелем первого плана, мы увидим, что он войдет в описываемые нами события,
по крайней мере, очень неожиданными окольными путями.
В 1824 году Нодье, будучи уже знаменитым, был назначен главным
библиотекарем Арсенала, где собраны все средневековые рукописи, особенно те,
которые имеют отношение к оккультным наукам, а именно: тексты, написанные
алхимиком Никола Фламелем, одним из первых великих магистров Сиона. Но
библиотека Арсенала тоже ревниво охраняет среди своих сокровищ и коллекции
кардинала Ришелье, и многие работы по магии и герметической науке, по
кабалистической мысли.
Французская революция ограбила все библиотеки и монастыри, какие только
смогла. Книги и рукописи были собраны в Париже и присоединены к тем, что
Наполеон тысячами возвратил из Ватикана с четкой целью создать великую
библиотеку - мечта, которую он долго лелеял. Для этого в Риме он
систематически занимался конфискацией всех документов, касающихся ордена
Храма, из которых затем только немногие возвратились в папскую резиденцию.
Именно этот огромный, прибывший из центра и с различных окраин Франции
материал был доверен Шарлю Нодье.
В его работе ему ассистировали двое сотрудников - Элифас Леви и
Жан-Батист Питуа (литературный псевдоним - Поль Кристиан), которые вместе с
ним захотят возобновить интерес публики к эзотеризму и принять заметное
участие в возрождении оккультных наук, которым будет отмечен XIX век. Работа
Питуа "История и практика магии" становится Библией студентов, привлеченных
этими вопросами. Совсем недавно переизданная в Англии, она и сегодня
остается основным трудом в этой области.
Хотя Нодье и был очень занят на своем официальном посту в Арсенале, он,
тем не менее, продолжает писать. Одно из его последних произведений,
монументальная работа во многих томах, богато иллюстрированная, посвящена
главным городам Франции. И большое место отведено эпохе Меровингов -
поразительный факт в век, когда этому мрачному периоду Истории уделяется так
мало интереса. Длинные параграфы отданы тамплиерам, а Жизору - достаточно
большая статья, рассказывающая подробно о рубке вяза . Библиотекарь и
писатель, Шарль Нодье в то же время создает в Арсенале блестящий салон,
который быстро становится одним из центров парижской литературной жизни.
Ему, замечательному оратору, как старшему и более мудрому, все курят фимиам,
и он становится любимцем целого поколения молодых писателей. Среди них
находится и его ученик и друг Виктор Гюго, будущий вожак новой школы,
призванный, согласно "документам Общины", сменить его на посту великого
магистра Сиона. Но это не единственная выдающаяся личность кружка. Его
окружают и другие, и впоследствии они станут гораздо более знаменитыми, чем
их мэтр; речь идет о Франсуа-Рене де Шатобриане, который отправился в
паломничество в Рим на могилу Пуссена и возведет надгробный памятник, на
котором будет воспроизведена его картина "Пастухи Аркадии"; о Бальзаке, о
Делакруа, о Дюма-отце, о Ламартине, о Мюссе, о Теофиле Готье, о Жераре де
Нервале и Альфреде де Виньи - все без исключения, подобно поэтам и
художникам Возрождения, увлеченные эзотерической мыслью и, в частности,
герметической. И все они в равной степени введут в свои произведения мотивы,
темы, сноски или намеки на легенды Ренн-ле-Шато. Мимоходом заметим, что в
"Путешествии в Ренн-ле-Бэн", вышедшем в 1832 году, мы уже найдем историю о
легендарном сокровище, связанном с Бланшфором и с Ренн-ле-Шато; его автор,
Огюст де Лабуисс-Рошфор, опубликовал и другую работу - "Любовники -
посвящается Элеоноре", титульный лист которой без всяких объяснений украшен
следующей надписью: "Et in Arcadia ego"...
Короче говоря, если литературная и эзотерическая деятельность Нодье
должным образом вписывается в наше исследование, другой аспект его личности
- его постоянная принадлежность к различным тайным обществам - поражает еще
сильнее. Действительно, известно, что с 1790 года, в возрасте десяти лет, он
входит в группу филадельфийцев и что в 1793 году он основывает другой
кружок, может быть, связанный с предыдущим, который принимает самых
непримиримых врагов Наполеона. В библиотеке Безансона находится неизвестное
эссе, написанное близким другом Нодье, которое было прочитано перед новым
кружком, носящим прежнее название филадельфийцев, основанном в 1797 году.
Это эссе называется "Пастух Аркадии, или Первые звуки сельской флейты".
Наконец, в 1802 году в Париже Нодье публично признается в своей
принадлежности к тайному обществу, которое он описал как "библейское и
пифагорское", и в 1815 году публикует анонимно весьма любопытную "Историю
тайных военных обществ", довольно двусмысленную, где неясны границы,
разделяющие действительность и фантастику. Аллегории современных
исторических событий, философия и практическая деятельность тайных
ассоциаций, быть может, ответственных за падение Наполеона, так ловко
переплетены между собой, что невозможно отличить правду от вымысла. В то
время тайных обществ было множество, заявляет он там, в частности, добавляя,
что одно из них превосходило все остальное, а именно: общество
филадельфийцев. Связанный клятвой, он "может сообщить их социальное
наименование, но только тем, кому это исключительно предназначено". Здесь
явный намек на Сион, особенно в нижеследующем довольно неясном отрывке
предполагаемой речи, возможно, произнесенной во время собрания
филадельфийцев одним заговорщиком, заклятым врагом Наполеона: "Он слишком
молод, чтобы связывать себя с вами клятвой Ганнибала; но вспомните, что я
назвал его Элиасеном и что я завещаю ему охрану храма и алтаря, если я умру
прежде, чем увижу, как падет с узурпированного трона последний из
угнетателей Иерусалима...".
Итак, когда Нодье опубликовал эту "Историю тайных обществ", отношение к
нему резко изменилось. Теперь этим слишком многочисленным подпольным
организациям вменялись в вину и вихрь революций, витавший тогда над Европой,
и атмосфера страха и смущения, распространившаяся по всему континенту. Им
также приписывались малейшие проявления насилия или беспорядка, ничтожнейшие
необъяснимые события, наконец, их обвиняли в тайных диверсиях против
государственных институтов, верований и даже основ нации. За этим
последовала охота на ведьм и суровые кары, которые, будучи часто неправыми,
в свою очередь способствовали умножению подрывных действий и скрытой
оппозиции. Часто происходящие из чистого воображения, они поддерживали у
публики настоящий психоз, который, таким образом, придавал им такое
значение, от которого они были так далеки в действительности.
В реальности, достигшей размеров мифа, или в мифе, за которым надо было
видеть могущественную реальность, тайные общества сыграли свою
первостепенную роль в истории Франции XIX века. Во всяком случае, что
касается Шарля Нодье, то он занимает в ней важнейшее место[48].

Дебюсси и розенкрейцеры

Вновь возникший во многом благодаря Шарлю Нодье интерес к эзотеризму
продержится до конца XIX века и достигнет своей наивысшей точки в течение
последних его лет в Париже. Когда в 1891 году Беранже Соньер находит в своей
церкви в Ренн-ле-Шато таинственные свитки, Клод Дебюсси, согласно списку
"Секретных досье", сменил Виктора Гюго на посту великого магистра Сиона.
Дебюсси, как нам кажется, познакомился с Виктором Гюго через поэта Поля
Верлена, многие стихи которого он позже положит на музыку. Он, конечно, был
членом символистских кружков, неодинаковых по своему качеству, которые тогда
дополняли парижскую культурную жизнь, и когда аббат Соньер приезжает в
Сен-Сюльпис, чтобы представить найденные им пергаментные свитки своему
начальству, он встречается с Дебюсси через Эмиля Оффе и Эмму Кальве. В этих
же кружках состоят также Стефан Малларме (его "Послеполуденный отдых фавна"
будет положен на музыку Клодом Дебюсси), Морис Метерлинк, чья "меровингская"
драма "Пеллеас и Мелизанда" заботами музыканта станет знаменитой оперой, и
Виллье де Лиль-Адан, автор "Акселя", "розенкрейцерского" произведения и
библии всего символистского движения. Дебюсси напишет либретто и для него,
но в 1918 году смерть помешает ему его закончить. Наконец, не забудем
упомянуть знаменитые "вторники" Стефана Малларме, на которых регулярно
бывали среди прочих Оскар Уайльд, В.Б.Йеатс, Стефан Джордж, Поль Валери,
Молодой Андре Жид и Марсель Пруст.
Но если все эти кружки имели под различными названиями определенный
эзотерический аспект, то со своей стороны, Клод Дебюсси посещает и другие,
где он сталкивается с величайшими личностями -деятелями оккультных наук. Это
такие имена, как Станислас де Гуайта, близкий друг Эммы Кальве и основатель
кабалистического ордена Розы и Креста, сатанист Жюль Буа, второй друг Эммы
Кальве, и Мазере, который создал знаменитое в то время английское тайное
общество "Орден Золотой Зари", и известный всем доктор Жерар Анкосс,
написавший под псевдонимом "Папюс" работы о гадании на картах. Папюс сам
член многих тайных эзотерических обществ, он также друг и доверенное лицо
Николая и Александры, царя и царицы России, и в числе его приближенных был
библиотекарь из Каркассона Жюль Дуанель. Оба они взяли на себя обязанности
епископов лангедокской Неокатарской Церкви, и Дуанель объявляет себя сверх
того гностическим епископом Мирпуа, который включает в себя приход Монсегюр,
и Але, включающего приход Ренн-ле-Шато.
Как говорят, Церковь Дуанеля была освещена неким епископом Востока у
жены лорда Джеймса Синклера в Париже. Являясь одной из многочисленных и
безобидных сект, известных в Париже в конце века, эта Церковь, тем не менее,
вызовет живое волнение в официальных кругах, провоцируя даже отправку в
Ватикан специального досье на "возникновение катарских тенденций", за
которым последовал недвусмысленный приговор Святого Отца, обличающего
учреждение Дуанеля как новое проявление древней альбигойской ереси.
Не заботясь об этом, Дуанель продолжает свою деятельность в округе
Соньера. Мы приблизились к 1890 году, когда кюре Ренн-ле-Шато начинает
афишировать свое богатство. И вполне возможно, что оба этих человека были
представлены друг другу либо в Париже Дебюсси и Эммой Кальве, либо аббатом
Анри Буде, другом Соньера и членом Общества Искусства и Науки Каркассона.
В это же самое время из Святой Земли возвращается некий путешественник
и присоединяется к группе своих друзей по оккультным наукам. Это Жозефен
Пеладан, ученик Папюса и Клода Дебюсси, которым он объявляет великую
новость: да, речь идет ни о чем ином, как о могиле Христа, которую он нашел
совсем не на традиционном месте Гроба Господня, а под мечетью Омар,
старинной частью чужой территории, отданной ранее тамплиерам.
Необыкновенное, величайшее открытие, восторгается его автор. В другое время
"оно потрясло бы католический мир до самого основания". Но как и по каким
критериям была идентифицирована могила Иисуса, и чем ее существование было
способно до такой степени поколебать католические догматы? Будет ли связано
это открытие с главным разоблачением, касающимся дальнейшей жизни
всемогущего Ватикана? Ни путешественник, ни его друзья не соизволили
объясниться по этому поводу, а Пеладан, являясь добрым католиком, не давая
никаких подробностей, много раз обращает внимание своего окружения на
смертность Иисуса.
Между тем, Пеладан основывает новый "католический орден Розы и Креста,
Храма и Грааля", которому удается ускользнуть от запрета папы, и в то же
время он обнаруживает настоящую страсть к искусству. Артист, заявляет
Пеладан, должен быть рыцарем в доспехах, целиком вовлеченным в символические
поиски Святого Грааля; и он самолично, не колеблясь, пускается в этот
эстетический крестовый поход, организуя ежегодные публичные выставки,
которые будут названы "Салонами Розы и Креста". Их цель - разрушить любую
реалистическую форму, чтобы дать расцвести латинскому вкусу, и создать школу
совершенного идеалистического искусства. В перспективе некоторые темы будут
систематически отстраняться, например, прозаическая, историческая,
патриотическая и военная живопись, картины современной жизни и все пейзажи,
"за исключением написанных в манере Пуссена"...
От живописи Пеладан распространяет свои эстетические законы на музыку и
театр и ставит оригинальные спектакли на сюжеты об Орфее, Аргонавтах,
путешествии за Золотым Руном, о "Тайне розенкрейцеров" и "Тайне Грааля" -
все это под эгидой и покровительством Клода Дебюсси.
Эту блестящую артистическую школу посещает также Морис Баррес. Молодым
человеком он был уже членом кружка розенкрейцеров, близкого к Виктору Гюго,
и в 1912 году он опубликовал свой "Вдохновенный холм", который позже стали
рассматривать как едва прикрытую аллегорию Беранже Соньера и Ренн-ле-Шато,
ибо между романом и действительностью существовали аналогии, превосходящие
стадию простых совпадений. Однако, Баррес не помещает действие своего
произведения ни в Ренн-ле-Шато, ни в другое какое-то место Лангедока;
"Вдохновенный холм", возвышающийся над деревней, находится в Лотарингии, а
эта деревня - бывший центр паломничества ордена Сиона...

Жан Кокто

Насколько легко мы нашли у Рэдклиффа и Нодье связи с нашим
расследованием, настолько случай с Жаном Кокто, жизнь которого явно не имела
ничего общего с тайными обществами, представлялся более сложным.
Родившийся в зажиточной и влиятельной семье, очень одаренный, Кокто
быстро покидает свой дом, чтобы в очень молодом еще возрасте войти в
Парижские артистические и литературные круги, жизнь которых била ключом. В
двадцать лет среди его друзей были Пруст, Жид и Баррес, а также Жан Гюго,
правнук поэта, в компании с которым он вступает на путь оккультизма и
спиритуализма. Бесспорную эзотерическую окраску имеет не только сама
личность Кокто, но и его творчество, и его эстетика в целом, и, начиная с
1912 года, газеты часто будут намекать на Дебюсси, для которого он в 1926
году делает декорации "Пеллеаса и Мелизанды", явно заботясь о том, чтобы
навсегда связать свое имя с именем музыканта.
Повороты его жизни, некоторые аспекты которой можно подвергнуть
критике, тем не менее, не могут уменьшить его блестящий поэтический дар;
человека, являвшегося близким другом самых великих умов того времени.
Любитель почестей, славы и дружбы с сильными мира сего, он, впрочем, не
слишком далек от Жака Маритэна или Андре Мальро. Равнодушный к политике, он
все же обличит правительство Виши и провозгласит себя, кажется, сторонником
Сопротивления. Награжденный орденом Почетного Легиона в 1949 году, в 1958 он
будет приглашен братом генерала де Голля произнести приветственное слово
Франции, что он выполнит явно с большим удовольствием.
Большая часть жизни Кокто будет посвящена посещению католических
роялистских кругов и некоторых старых парижских аристократов, обрисованных
Марселем Прустом. Впрочем, в его католицизме, далеком от ортодоксальности,
будет всегда больше от эстетического поиска, чем собственно религиозных
убеждений, даже если в конце своей жизни (эхо Беранже Соньера?) он очень
любил украшать церкви и часовни, хотя в данном случае набожность вовсе не
была его слабой стороной. Впрочем, он никогда не будет этого скрывать,
доказательством чему следующее размышление без всяких намеков: "Меня
принимают за религиозного художника, потому что я украшаю часовни... Что за
странная мания навешивать всегда на человека ярлыки![49]" Короче
говоря, также по примеру Соньера, он вводит в свою живопись некоторые
любопытные детали, - любопытные и внушающие определенные мысли, как это
можно видеть в церкви Богоматери Французской в Лондоне. Воздвигнутая в 1865
году, сильно пострадавшая от бомбежек 1940 года, она была реставрирована и
заново украшена после войны командой художников, приехавших изо всех уголков
Франции, и в 1960, за три года до смерти, входивший в нее Кокто написал в
церкви Распятие. Правда, совершенно особенное распятие: под сенью черного
солнца, с фигурой в правом нижнем углу, личность которой невозможно
установить, мрачной и зеленоватой, и римский солдат со щитом в руке; очень
стилизованная птица, напоминающая египетского Гора. Среди плачущих женщин и
центурионов, играющих в кости, можно заметить еще двух современных
персонажей, просто неуместных; один из них - автопортрет Кокто, решительно
повернувшегося спиной к кресту... Но самый странный вид этой фрески, без
всякого сомнения, состоит в следующем: видна только нижняя часть креста до
колен! Поэтому совершенно невозможно различить кто на нем распят. И еще одна
поразительная деталь: под ногами неизвестной жертвы, укрепленная на кресте,
цветет гигантская роза - без всяких колебаний ее можно расценить как
напоминание об эмблеме розенкрейцеров, - мотив для католической церкви, по
меньшей мере, странный!..

Два Иоанна XXIII

"Секретные досье", которые дают список предполагаемых великих магистров
Сиона, датированы 1956 годом. Кокто умер в 1963 году, и никакая новая
информация не позволяет нам узнать имя его преемника. Но вернемся к поэту,
который, как мы увидим, сам себя подвергает допросу.
Согласно "документам Общины", орден Сиона и орден Храма, как мы знаем,
имели одного и того же великого магистра вплоть до рубки вяза в 1188 году, а
потом, начиная с этого времени, у Сиона был свой собственный "навигатор", и
первым стал Жан (Иоанн) де Жизор.
Но эти же самые документы извещают нас о том, что функции великого
магистра обязательно были связаны с именем Жан (Иоанн) или Жанна (Иоанна),
ведь, в самом деле, там есть четыре женщины, удостоенные этого титула, и эта
последовательность вызывает в памяти понятие эзотерического папства,
основанное на личности Иоанна, против и, быть может, в оппозиции папству
экзотерическому, основывающемуся на личности Петра.
Но о каком Иоанне идет речь? Об Иоанне Крестителе? Об Иоанне
Евангелисте, "любимом ученике" из четвертого Евангелия? Или же возможен
третий Иоанн - Богослов, предполагаемый автор Апокалипсиса?.. Во всяком
случае, речь определенно идет об одном из них, и хотелось бы знать, кто был
Иоанном Первым, раз Жан де Жизор в 1188 году принял имя Иоанна II.
Фигурирующий в списке великих магистров Сиона Жан Кокто, будучи Иоанном
XXIII, властвует над судьбами ордена в 1959 году, когда умирает папа Пий
XII. В Риме был тут же избран новый папа; им стал кардинал Венеции Анджело
Ронкалли, но потрясение было всеобщим, когда узнали, что новый папа, глава
Церкви, выбрал имя Иоанна XXIII. Реакция христиан вполне объяснима.
Во-первых, имя "Иоанн" обесчещено с начала XV века, когда его носил
антипапа; затем, уже имелся один Иоанн XXIII, бывший епископ Але, где в XIX
веке Дуанель был гностическим епископом. Почему же в этих обстоятельствах
кардинал Ронкалли выбрал это имя?
В 1976 году в Италии вышла странная книга, которая тут же была
переведена на французский язык. Это "Пророчества папы Иоанна XXIII", сборник
мрачных пророческих поэм в прозе, которые сочинил глава Церкви, умерший
тринадцатью годами ранее, в 1963 году, в том же году, что и Жан Кокто... Да,
эти пророчества очень герметические, не поддающиеся никакой интерпретации,
настолько они бессвязные, до такой степени, что можно задать себе вопрос: а
действительно ли их написал папа римский? И однако, предисловие утверждает,
что их автор был тайным членом ордена Розы и Креста со времени его
назначения папским нунцием в Турции в 1935 году.
Эту, надо сказать, трудноприемлемую гипотезу, кроме того, невозможно
проверить. Тем не менее, с какой стати изобретать подобную вещь и почему бы
ей не содержать хоть чуточку правды?
Зная, кроме всего прочего, что в 1188 году Сионская Община добавила к
своему названию новое - "Истинных Розы и Креста", - вполне разумно
предположить, что кардинал Ронкалли в самом деле принадлежал к обществу Розы
и Креста и что если речь шла о Сионской Общине, став папой, он мог
добровольно и с символической целью выбрать имя своего великого магистра?
Так, Иоанн XXIII возглавлял одновременно тайный орден и христианскую
Церковь...
Это одновременное царствование двух Иоаннов XXIII, над Сионом и над
Римом, не кажется нам простой игрой совпадений; также, по нашему мнению, не
может быть придуманным список из "документов Общины", обрывающийся на Иоанне
XXIII в ту эпоху, когда один Иоанн XXIII уже занимал трон святого Петра. В
самом деле, не будем забывать, что этот список был отдан в Национальную
библиотеку в 1956 году, за три года до избрания нового папы римского.
Кроме того, остается еще один поразительный момент.
В XII веке ирландский монах по имени Малахий составил сборник
пророчеств, близких к пророчествам Нострадамуса, которые, кажется, очень
высоко почитаются многими католиками, среди которых и нынешний папа
Иоанн-Павел II! В этих пророчествах автор перечислил пап, которые займут
трон святого Петра в последующих годах, давая каждому из них собственное
определение. Рядом с именем Иоанна XXIII вписаны слова: "Пастор и Навигатор"
- как мы знаем, официальные титулы великого магистра Сиона.
Каковой бы ни была истина, скрытая за этими любопытными совпадениями,
которые, быть может, и не являются таковыми, Иоанн XXIII, более, чем другие
папы смог заставить развиваться римскую католическую Церковь, жестко
противостоявшую требованиям XX века, благодаря реформам II Ватиканского
Собора. Более того, он в то же время пересмотрел позицию Церкви по отношению
к франкмасонству, поставив точку двум векам непримиримости и признав за
католиками право быть масонами. Наконец, в июне 1960 года Иоанн XXIII лично
опубликовал письмо на тему "драгоценной крови Христовой", которую он
определил совершенно по-новому. Иисус, уточнялось в письме, страдал как
человек, и искупление человечества осуществилось благодаря его крови. В
контексте этого письма человеческая страсть Иисуса и кровь, отданная за
спасение людей, имеют большее значение, чем воскресение или даже конкретные
подробности распятия.
Не стоит и говорить, что этот текст имел значительные последствия,
способные, как говорили в то время, исказить самые основы христианской веры.
Если на самом деле спасение человечества полностью основывается единственно
на крови, пролитой ради него Христом, то какое же значение придавать тогда
его смерти и воскресению?

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел история