Засосов Д.А., Пызин В.И. Из жизни Петербурга 1890-1910-х годов

ОГЛАВЛЕНИЕ

ОКРЕСТНОСТИ ПЕТЕРБУРГА И ДАЧНАЯ ЖИЗНЬ

Наши записи о жизни и быте Петербурга тех времен имели бы существенный пробел, не познакомь мы читателя с пригородами и дачными местами. Ведь в пригородах жили люди, которые работали в столице, а в дачных местах летом отдыхало много петербуржцев.
Ох, лето красное, любил бы я тебя,
Когда б не зной, да пыль, да комары, да мухи,-
так жаловался Пушкин. А мы были свидетелями того, как родители, ссылаясь на эти авторитетные строки, уговаривали своего сынка ехать с ними на дачу. И к этим пушкинским словам еще добавлялось: "А воздух-то в городе какой ужасный!" (Жили они возле Измайловского сада.) А мы предлагаем, дорогой читатель, заняться вопросом: уж так ли "ужасен" был воздух в Петербурге в начале нашего века. Чтобы создать себе представление, следует мысленно уменьшить территорию города в 5 раз 1; примерно во столько же раз уменьшить число фабрик и заводов с их трубами2; убрать с улиц весь грузовой автотранспорт и, конечно, автобусы с их выхлопами; в несколько сот раз уменьшить число легковых машин; учесть, что город был с трех сторон окружен громадным массивом лесов и вода в Неве с ее рукавами была чиста (в нее не разрешалось сбрасывать снег). И тогда вам, наверно, покажется жалоба на "ужасный" воздух малообоснованной. Остаются, однако, сетования Пушкина на "пыль, да комары, да мухи". Вот мух, видимо, и через 100 лет после Пушкина было достаточно, санитария была не на высоте, хотя канализация и водопровод широко распространялись и на улицах и дворах (в центре!) поддерживалась чистота.
Словом, тянуло на просторы природы, как во все времена человечества. А традиция! "Все едут, как же мы не поедем!"
Поедем же и мы на дачу в Сиверскую по Варшавской железной дороге. Первая станция - Александровка. Место незатейливое, много зимогоров, рабочих и мелких служащих Петербурга устраивала близость города. Сюда выезжала беднота. Интерес представлял лишь Баболовский парк3, расположенный в версте от селенья. {180}
Следующая остановка - Гатчина (промежуточных станций не было). Поезд стоял здесь 10 минут ради буфета: каждый считал своим долгом обязательно выскочить и съесть знаменитый гатчинский пирожок.
Затем поезд останавливался в Суйде 4, где все деревни заселялись скромными дачниками. В ту пору по речке Суйде, петляющей по полям, дачники умудрялись кататься на лодках. Возле живописной деревни Мельница речка была запружена, при плотине была действительно мельница с наливным деревянным колесом, удивительно поэтичное место, которое потеряло свое очарование, когда мельник построил каменную мельницу, спрятав весь механизм в корпус здания.
И уже следующая станция была Сиверская5,- ни Прибыткова, ни Карташевки не было, шли сплошные леса вдоль полотна дороги. (Платформа Прибытково появилась лишь в 1910 году.)
Сиверская была дачным местом, которое могло удовлетворить требованиям и скромных тружеников, и богатых съемщиков, и художников, поэтов, аристократов - словом, на все вкусы. По обо стороны станции был лес, от которого низкой оградой отделялась роскошная дача министра двора Фредерикса 6. К ней шла от станции аллея. Слева от аллеи, вдоль железной дороги, были служебные постройки: контора, конюшни, коровники, сараи и пр.
По реке Оредеж начали строиться на громадных участках дачи богатейших людей: издателя Маркса7, в обширном парке - дача Дернова, несколько десятин имела дача Елисеева8. А с правой стороны от станции дачи строили крестьяне. Все они лепились по берегу реки и сдавались по дешевой цене.
Живописная местность с рекой, девственными лесами. полями издавна привлекала владетельных людей. В радиусе 5-7 верст расположились поместья Витгенштейна 9 и Фредерикса, который имел, кроме того, участки на противоположном берегу, недалеко от мельницы (ныне плотина). Там стояли его дачи, сдаваемые богатым людям. Часть из них сохранилась, теперь там дом отдыха ВЦСПС.
Наем дач был своеобразный процесс. Обычно он приурочивался к масленице, когда погода помягче и время праздничное. На станции дачников ожидало много крестьян-извозчиков на лошаденках в узких саночках. По пути пассажиры расспрашивают возчика о дачах, ценах, возчик расхваливает ту, куда везет: "Не сумлевай-{181}тесь, все будет в аккурате!" Обычно на окошках дач наклеены бумажки о сдаче внаем, но у возчика свой адрес, и, если дачник просит остановиться у дачки, приглянувшейся ему, извозчик говорит: "Здесь плохо: хозяйка сварлива и клопов много". И везет к себе или к куму, от которого получит магарыч. Наконец подъехали к даче. Начинается осмотр. Хозяева приводят такие положительные стороны своих угодий, которых просто не бывает, но съемщик относится скептически и старается сбить цену, а иной раз уезжает к другой даче, где разговоры те же. Наконец дача оказывается подходящей, цена тоже. Дается расписка, что дан задаток, а хозяин, бывало, ставит три креста вместо подписи. После этого идут в избу хозяина, развертывают закуску, а хозяйка подает на стол самовар, молоко, душистый хлеб. Съемщик угощает водочкой. За закуской каждая сторона как можно лучше себя представляет - словом, знакомятся. Угощают и извозчика, который ждет отвезти дачника обратно на станцию. Перед прощанием договариваются о сроке приезда, о встрече с тележкой для вещей. На станции извозчик просит на чаёк, поскольку он очень старался и дачу сняли "самлучшую".
В зале ожидания, в буфете (поезда ходили редко, было время посидеть за перекусом) и в поезде дачники знакомятся между собой и говорят, что дачи ныне стали дороги, мужики дерут. После Гатчины разговоры затихают, и усталых от воздуха людей одолевает дремота.
Съезжаться дачники начинали в мае. Помимо багажа, который приходил этим же поездом, у всех на руках было много разных пакетов, коробок, корзинок, кошек, собак, сеток с мячиком и даже клетки с птицами. По приезде вся толпа дачников опять устремлялась к извозчикам. Куда бы ни ехали, приходилось переезжать реку, подниматься в гору, лошадь идет, нагруженная, медленно. И вот при подъеме на мост на задок вашего экипажа прицепляется незнакомый субъект, который представляется: "Я булочник, дайте ваш адресок, буду доставлять вам булки свежие". Устный договор заключен. Булочник соскакивает и дожидается другого дачника. Дело в том, что эту местность обслуживали три-четыре булочника, и все они сидели на этом пригорке - у въезда на берег с моста - и по очереди подбегали к проезжающим мимо дачникам.
Хозяева уже извещены письмом, ждут дачников. На столе крынка молока и черный хлеб. Хозяйка, перегибаясь в низком поклоне, сладким голосом говорит: "По-{182}жалуйте, пожалуйте, с приездом!" Ведутся хозяйственные разговоры: сколько давать молока, нужны ли яйца и пр. При выходе из вагона вы передали багажную квитанцию хозяину, и вот уже он сам подъезжает с багажом. Вытаскиваются перины, у которых "каждая пушина по три аршина", или пустые сенники, набиваемые сеном, если дачники не привозят с собой матрацы. И то, и другое вы будете уминать собственными боками. Воз разгружается, наскоро ужинают по-походному и пораньше ложатся спать. Опьяненные свежим воздухом, вы должны были бы быстро заснуть, но не всем это удается: комары - эти кровопийцы в буквальном смысле слова - победоносно трубят у вас над головой и нещадно жалят свеженького петербуржца.
С утра начинается дачная жизнь. Приносят молоко, свежие булки, до самого вечера вам приносят и привозят все необходимое. Еще до обеда приезжает мясник, предлагает мясо, кур, зелень. Обычно мальчишка правит лошадью, а сам мясник рубит мясо, вешает, получает деньги. Торговля идет со специальной телеги с низким большим ящиком, обитым изнутри луженой жестью. Поперек ящика лежит большая доска, на ней мясник рубит мясо, здесь же стоят весы и ящик с гирями. Ступицы колес обернуты бумагой, чтобы дачники не вымазались колесной мазью.
Так же до обеда идет торговля с разносчиком рыбы. У него кадушка на голове, там во льду лежит разная рыба. Сгибаясь под тяжестью своей ноши, он оповещает: "Окуни, сиги, лососина, судаки!", стараясь рифмовать.
За ним на телеге с большим ящиком на колесах купец торгует гастрономией - сыром, маслом, колбасой, консервами. Фамилия его была Долгасов, но для рекламы и рифмы он кричал: "Сыр, колбас - Иван Долгас!"
А вот издали слышится голос: "Пивник приехал!" Если вы закажете ему полдюжины пива, он норовит всучить целый ящик.
После обеда приезжал мороженщик со своей двуколкой, на ней синий ящик. К нему выбегали с тарелкой, он навертывал специальной ложкой, да так ловко, что внутри шарика была пустота. Продавал он мороженое и "на марше", клал шарик на бумажку и втыкал в него деревянную ложечку, используемую в дальнейшем девочками в игре в куклы. Мороженое у него было четырех сортов.
К пяти часам, когда дачники пили чай, появлялся разносчик с корзиной на голове и возглашал в отличие {183} от других "коллег" мрачным басом: "Выб?ргские крендели!", делая почему-то ударение на "о". Вкусные же, были эти крендели, и почему их теперь не выпекают? Стоили они 15-20 копеек, в зависимости от размера. Разнося в лотках на голове, торговали всякими сластями - конфетами, шоколадом. Когда появлялись ягоды и фрукты, их продавали тоже вразнос. Были и коробейники с галантереей - мылом, гребенками, ленточками. Местные крестьянские девушки приносили в чистых кадушечках сметану и творог, а к осени - лесные ягоды и грибы.
На местные продукты цены были, естественно, дешевле (бутылка молока 5-6 копеек, фунт лесной земляники тоже 5 копеек), на привозные продукты цены были дороже, чем в городе.
Во всех деревнях и селах Сиверской были лавочки, где торговали всем, начиная с хлеба, соли, керосина и кончая хомутами и колесной мазью. Запах в них был соответственный - не продохнуть. В некоторых продавались ружья, порох, дробь и фейерверки, что любила покупать дачная молодежь.
"Солидным" дачникам продавали лавочники в кредит. Бывало и так, что кто-то, не рассчитав свои силенки, ранней осенью тайком съезжал с дачи, оставшись должником, и торговцы слали ему вдогонку запоздалые проклятия.
Помимо торговцев одолевали дачников цыгане, которые останавливались около деревень целыми таборами. Цыгане-мужчины промышляли лошадьми, покупая, продавая и меняя коняг у крестьян, а цыганки целыми днями шлялись по дачам, предлагая погадать и выпрашивая старые вещи. Частенько случались и кражи. Считалось, что, если цыгане табором стоят поблизости, надо "ухо держать востро".
Некоторые дачники, любители дешевой экзотики, ходили в табор посмотреть, как живут цыгане, просили их спеть, станцевать. Те просили деньги вперед - "позолоти ручку". Случалось, что пение и пляски были отменные, и табор был всегда с деньгами.
Много ходило по дачам и шарманщиков, обычно пожилых, болезненных людей. Среди них были и шарлатаны, не желавшие работать. Все они носили незатейливый органчик, который играл пять-шесть пьесок тягучим, гнусавым голосом. Нес шарманщик его на ремне за плечами, а во время игры ставил на ножку, вертел ручку, а для смены пьес переставлял рычажок, и дутье в {184} трубках и мотив изменялись. Иногда с ним ходила девочка, которая пела несложные песенки.
Был в ходу и Петрушка в разных вариантах, общей сценкой во всех было избиение городовых и гибель Петрушки от какого-то мифического существа. Ходила по Сиверской и целая семья уличных артистов: отец играл на скрипке, дочь - на маленькой арфе, толстая мама - на кларнете, а малыш - на губной гармошке.
Появлялись и музыканты, играющие на духовых инструментах, как правило, труба, баритон и бас. Это были здоровые молодые парни, выдававшие себя за колонистов 10 или эстонцев. Если остальные уличные музыканты были скромны, стояли по своему положению близко к нищим, то духовые музыканты вели себя вольно, иногда нахально. Они обычно играли "Мой милый Августин" или незатейливые вальсики. На отмахивания дачников они не обращали никакого внимания, бесцеремонно требуя денег.
С выездом горожан на дачи туда же переезжали и нищие. В большинстве случаев они перестраивались на сельский лад: все оказывались погорельцами, причем очень картинно рассказывали об истребительном пожаре. Жалостливые дачники давали им денег, старую одежду, кормили. Тот же народ - и артисты, и нищие, и цыгане - появлялся и в вагонах дачных поездов.
День дачников среднего достатка проходил примерно так. Матери целый день хлопотали, чтобы накормить, обстирать, заштопать одежду своих детей. Забота, как свести концы с концами, их на даче не покидала. И вот она с прислугой вертится как белка в колесе, присмотр за детьми сложнее, чем в городе: близость реки, леса и вообще приволье местности тревожили родителей. Если дети взрослые - другие заботы: чтобы дочь была одета не хуже других, чтобы компания была подходящая - веселая, но и не слишком разудалая. Огорчение и иногда отчаяние обеспечивали родителям сынки с переэкзаменовками. Их надо было буквально за волосы тащить к столу, чтобы они занимались, из скромных средств надо было выделить деньги на репетитора, обычно студента-дачника. Найти такого было нетрудно - все столбы были заклеены объявлениями: "Репетирую по всем предметам, готовлю к экзаменам". Реклама не всегда совпадала с действительностью: всех предметов, конечно, студент знать не мог и, не желая ронять своего студенческого достоинства, краснея и потея, но с "умным" лицом часто "плавал" за переводом латинского текста или реше-{185}нием трудных задач. А иметь свои деньжонки всякому студенту хотелось. Обыкновенно сам студент ходил к репетируемому ученику, невзирая на погоду и расстояние. Редко у кого из студентов был велосипед, чтобы ездить по урокам. Велосипеды стоили дорого, 100-150 рублей. Смотришь - хлюпает такой студентик по грязи в клеенчатом плаще версты две. А иной раз выслушивает замечание от родителей ученика: "Вы не требовательны, позволяете шалить во время занятий". Были случаи, что репетитора меняли среди лета, это был страшный позор для студента.
Средняя дача из трех комнат стоила 50-60 рублей за лето. За сто можно было снять прекрасную двухэтажную дачу на берегу реки. В уютной деревне Ново-Сиверская, где довелось жить одному из авторов этих записок, жило много дачников малого и среднего достатка. И удивительно - там же проводил всегда лето президент Академии наук Карпинский со своей семьей 11. Занимал он скромную дачу, по цене не выше 75 рублей. С крестьянами этот крупный ученый подолгу разговаривал, был знаком со многими дачниками, на приветствия низко склонял свою седую, с длинными волосами голову.
Излюбленной игрой подростковой молодежи были рюхи. Этим занимались в основном гимназисты и ученики средней школы. Были среди них даже чемпионы, которые с одного удара могли "вынести весь забор". Более старшие составляли, что входило в моду, футбольную команду. Это мало было похоже на современный футбол: не было определенной формы, не у всех были и бутсы, правила были плохо разработаны, мало соблюдались. Хорошим игроком считался тот, кто бил здорово по мячу и давал "свечку". Ему аплодировали. И все же существовала ново-сиверская футбольная команда, которая играла с приезжими командами из округа, даже из Луги.
У старшей молодежи были свои развлечения. По субботам в пользу добровольной пожарной команды устраивались любительские спектакли и танцы, сбор от которых шел на приобретение пожарного инвентаря и постройку депо. Снимали у крестьянина большую ригу с овином. В риге был зрительный зал, а в овине - сцена. Четыре керосиновые лампы с рефлекторами заменяли освещение рампы. Декорация была самодельной: на картоне местные художники изображали зеленый сад (иной краски не было), и это была единственная бессменная декорация для всех пьес. Зрительный зал и портал укра-{186}шали еловыми гирляндами. На ригелях висели две керосиновые лампы, освещая зрительный зал. В риге был настлан пол из досок, чтобы удобнее было танцевать после спектакля, его натирали стеариновыми свечками. Танцевали до утра под звуки пианино, которое брали напрокат за 15 рублей на все лето. Ставили короткие водевили, играли плохо: доморощенные артисты стеснялись, заикались, забывали роли. Спектакли удавались лучше, когда одно лето режиссировал и играл проживавший в нашей деревне артист Народного дома.
После водевиля было концертное отделение. В моде тогда была мелодекламация: "Заводь спит", "Яблоки", "Фея" и др. При этом почему-то было принято ноты держать в руках (иначе куда руки деть?), закатывать глаза и читать неестественным голосом. Одаренные стихоплетством студенты сочиняли обозрение в стихах, в которых высмеивалась жизнь на даче, отдельные события и лица.
Бессменный дирижер танцев Макс, студент Лесного института, во всех танцах придумывал забавные фигуры, было принято его слушаться. За лучшее исполнение танца давали призы. Их обычно "срывал" ученик тогда театрального училища, в будущем знаменитый балетный артист Андрей Лопухов 12, в ту пору скромный курносый мальчик, носивший серую форменную одежду. На приз танцевали мазурку, краковяк с фигурами и входившее в моду танго. В награду победителям давали альбом для открыток или просто букет цветов.
Сборы за эти вечера в течение нескольких лет составили значительную сумму, что дало возможность в 1913 году построить на Сиверской деревянное пожарное депо, приобрести два пожарных "хода" с помпами и оборудование: каски, багры и пр.
Молодые люди, дачники, тоже вступали на лето в пожарную дружину, обучались этому делу и принимали, помнится, живейшее участие в тушении пожаров, а их было немало. Председателем пожарного общества был постоянный житель Ново-Сиверской, помощником - крестьянин Лешка, юркий, хитрый мужичонка, пьяница, по прозвищу Копченый, но закоптел он не на пожаре, а в кузнице, которую держал с братьями.
Летом 1913 года состоялось торжественное открытие депо в присутствии председателя Всероссийского добровольного пожарного общества князя Львова13. Перед этим торжественным открытием Лешка Копченый по вечерам собирал пожарную дружину и муштровал ее к параду. Дружинники, дачники и крестьяне, приходили на {187} эти учения в полной форме и со снаряжением. Главная забота Лешки, была в том, чтобы дружинники правильно ответили на приветствие князя.
Для парада были выделены самые лучшие крестьянские лошади. Готовились и к парадному проезду, учились быстро запрягать, садиться и быстро проноситься мимо того же Копченого, имитировавшего князя Львова. И так же орали: "Здравия желаем, ваше сиятельство!" Возможно, это были самые счастливые минуты в жизни Лешки - он сиял, как и его начищенная бузиной каска.
В день парада начали съезжаться и другие команды из ближайших деревень. Наконец прибыл сам князь Львов с сопровождающими лицами, все в полной парадной пожарной форме с символическими "ювелирными" топориками при левом бедре, в золоченых касках. Сперва был молебен с водосвятием, священник окропил "святой" водой не только дружинников, но и помещение депо, все снаряжение и даже лошадей. Затем князь обратился с речью. Смысл ее был в том, что мужики сильно пьянствуют, отчего случаются пожары. Самое главное - не тушить пожары, а не допускать их возникновения. Говорил он тихо, что соответствовало его маленькой фигуре, после этого была дана команда: "Готовься к проезду!" Дан был сигнал трубой, и все дружины поскакали мимо князя и обратно. Затем был дан сигнал "к церемониальному маршу", и все дружины пешим строем "под сухую" (музыки не было) продефилировали мимо князя, дружно, а то и не очень дружно отвечая на его приветствия.
По окончании парада для дружины в депо были приготовлены столы с пирогами, мясом и водкой. Весь остаток дня и всю ночь ново-сиверские дружинники ходили по деревне в касках и орали песни. Можно было заметить, что в крапиве и в канавах блестели каски - там отдыхали уставшие от праздника дружинники, конечно не дачники.
На каждой избе была прибита жестянка, на которой были нарисованы топор, ведро и лестница, то, что по набату должен был принести на пожар хозяин данного дома. Были назначены дежурства в депо, которые к концу лета стали менее аккуратными.
* * *
Попробуем восстановить характерные особенности и других дачных пригородов, одновременно отмечая их общие черты. {188}
Первой остановкой по Балтийской железной дороге было Лигово14. В то время ближе к Петербургу никаких других остановок дачного поезда не было. На всем участке колея шла по узкой просеке в лесу. Только к концу описываемого периода лес начали вырубать, проложили дороги, место стало заселяться главным образом "зимогорами". Лигово был довольно большой поселок, летом туда приезжало много дачников.
Некто Сегаль15 скупал по дешевке вокруг Петербурга земельные участки, дробил их на мелкие, продавал в кредит, также в кредит строил дома и дачи, облагая должников большими процентами. Почти во всех дачных местах и пригородах были "проспекты Сегаля". То же самое и в Лигове. Главная улица - от станции до шоссе - называлась "проспект Сегаля". Мелкие чиновники и служащие, кустари, рабочие - вот кто составлял главную массу населения этого поселка зимой и летом. Недалекое расстояние от Петербурга, оживленное движение поездов, дешевизна квартир и дач привлекали сюда обывателя; поселок быстро рос. Были дачники из малоимущих людей, для которых платить за квартиру и за дачу было тяжело. Поэтому они бросали городскую квартиру, уезжали весной со всем скарбом на дачу, а осенью, возвращаясь, нанимали новую квартиру. Это было довольно распространенным явлением.
Вещи на дачу перевозили на ломовых извозчиках, которые рано утром грузили скарб, прислуга с домашними животными устраивалась сверху, а дачники с ручным багажом ехали по железной дороге. Переезд на подводах практиковался в радиусе до 40 верст, с расчетом, чтобы подвода к вечеру могла добраться до дачи. Бывало, что дачники приедут, а подводы нет, спать не на чем. Наконец приезжают поздно ночью, извозчик объясняет задержку тем, что расковалась лошадь, а от самого разит водкой. Если дачное место было дальше, то и вещи доставляли по железной дороге, а от станции до дачного поселка их везли местные крестьяне, обычно хозяева дачи.
Лигово привлекало хорошим Полежаевским парком. Речка Лиговка была запружена, образовывала среди парка большой пруд, близ берега был островок, а на нем туфовый грот. Помимо принятых прогулок, катания на лодках, купания, рыбной ловли по воскресеньям в парк привлекала хорошая музыка. Выступления симфонического оркестра графа Шереметева16 происходили на особом плоту. Он отчаливал с музыкантами от берега, ста-{189}новился посреди пруда, и начинался концерт. Вокруг плота катались на лодках, много народу слушало музыку, сидя на скамеечках вокруг пруда или гуляя по прибрежным аллеям. На эти концерты приезжала публика из Красного Села. Там стояли лагеря гвардейских полков. Офицеры были верхами, их дамы - в колясках и ландо.
Вокруг Лигова росли леса, недалеко находилось взморье с прибрежными камышами, где была хорошая охота. Вдоль речки Лиговки тянулись луга, было где погулять, отдохнуть, а местным жителям накосить сено для своих коров. Нет коровы - нет и молока для дачников, и коров имели очень многие. Для развлечения дачников местное добровольное пожарное общество устраивало по субботам танцы и любительские спектакли. Все доходы шли на усиление пожарной команды, благоустройство дорог, освещение улиц.
Лигово полностью было обеспечено торговлей продовольствием и мелкими потребительскими товарами. Стоило отстроиться нескольким домам, тут же появлялись лавчонка, ларек, булочная. С утра по всем улицам поселка ходили торговцы, которые на разные голоса предлагали зелень, мясо, рыбу, молочные продукты, сласти, мороженое, ягоды, фрукты и даже мелкую галантерею. Летом в дачных местах появлялось много китайцев с косичками. Они продавали чесучу, ленты, бумажные веера. Ходили точильщики, паяльщики, лудильщики, прочие "холодные" ремесленники. Летом жизнь в поселке кипела, несколько замирая зимой.
Поедем дальше по Ораниенбаумской ветви Балтийской железной дороги. Следующая станция - Сергиевская Пустынь17 (ныне Володарская). Поселок скромный, от взморья далеко. В версте от станции мужской монастырь, так называемая Сергиевская пустынь. От станции до монастыря ходила конка, которая доставляла в монастырь богомольцев. Монастырь богатый, с большими угодьями, расположенными вдоль Петергофского шоссе и спускающимися к взморью. Достопримечательностью монастыря был собор хорошей архитектуры.
Между Лиговом и Сергиевской Пустынью находилась Новознаменка 18, земли которой были расположены между железной дорогой и взморьем. Когда-то это было поместье Мятлевых, из рода которых вышел поэт Мятлев, живший во времена Пушкина, Грибоедова и прославившийся юмористическими произведениями. В описываемое время поместье было приобретено городом, и там была большая больница. Одному из авторов приходилось {190} в ней часто бывать, потому что он был знаком с семьей местного врача. При больнице был большой парк и лес с прудами и каскадом. Много было сирени, цветов, большой огород, фруктовый сад. Во всем большой порядок.
Следующим поселком по Ораниенбаумской линии и Петергофскому шоссе была Стрельна, большое, оживленное дачное место. Там красовались богатые дачи именитых людей, которые располагались по шоссе, и Константиновский дворец19 с парком, где находилась дача балерины Кшесинской20. Там же была дача князя Львова, известного организатора добровольных пожарных обществ. В поселке Стрельна он построил пожарную часть с высокой каланчой, которая обслуживалась добровольцами. Главная масса дачников, равно как и местных жителей, обосновалась по другую сторону железной дороги, в направлении Ропши21. Там были дешевые дачи, которые стояли вдоль речки Стрелки.
Это был веселый дачный поселок, и молодежь с удовольствием туда ездила. У них было много развлечений: катание на лодках по речушке, курзал, где проходили любительские спектакли и танцы, циклодром, по которому носились велосипедисты, катание на яхтах, благо яхт-клуб помещался в устье реки Стрелки, прогулки по Константиновскому и Михайловскому паркам22 и походы в Ропшу. Но главным развлечением было гулянье по платформе станции со стороны отбытия в Петербург. Здесь часами слонялась молодежь, знакомилась между собой; договаривались о прогулках, свиданиях. Там же завязывались романы, разыгрывались сцены ревности, если барышня пройдется с другим молодым человеком.
В направлении Нового Петергофа по шоссе еще было много хороших дач, а ближе к Петергофу - уютная деревенька с видом на море под названием Поэзия. Избушки этой деревеньки были среди дачников нарасхват. Внизу, под горой, тянулся большой Михайловский парк - от Стрельны до самой Александрии23. Новый Петергоф дачной местностью назвать было нельзя. В этом русском "Версале" были собственные роскошные дачи, виллы великосветских людей, придворных. Наемных дач почти не было. Чувствовалось, что здесь - резиденция царя: везде охрана, конвой, который в кавказской форме беспрестанно гарцевал вдоль ограды24, много полиции, три гвардейских кавалерийских полка, драгунский конно-гренадерский и уланский, а за железной дорогой квартировал пехотный армейский полк. {191}
Летом в Нижнем саду ежедневно играла музыка. Около царской купальни была устроена раковина для оркестра, имелись места для публики. Вход в парк и к эстраде бесплатный. Ежедневно играли оркестры, придворный симфонический либо духовой, тоже придворный. У оркестрантов была придворная форма: барашковая круглая шапочка, поддевка алого сукна до колен, синего цвета шаровары и лакированные сапоги. В этой форме оркестранты походили на солдат или казаков. Форма эта еще как-то шла к духовому оркестру, глаз привык видеть солдат с медными трубами. Но оркестранты симфонического ансамбля выглядели несуразно: странно видеть человека в алой поддевке, играющего на виолончели. На музыку собиралось много народу, богатые приезжали в ландо, по главной аллее допускалась езда в экипажах.
Как и теперь, публика устремлялась к дворцам и фонтанам. Из Петербурга сюда можно было приехать только по железной дороге. Пароходного сообщения не было. Поезда ходили часто. Гавань в устье канала от главного каскада для публики была закрыта. Дворцы можно было осматривать бесплатно. Экскурсоводов не было. Показывал сторож, давал объяснения, кто хотел, давал ему на чай. Пускали даже осматривать Собственную дачу императорского величества, которая находилась в Старом Петергофе25 на границе с парком Лейхтенбергского26, в тихом, малопосещаемом месте. Сторож, который водил нас по этой даче, объяснял, что Александр III27 провел в ней свой медовый месяц, с той поры в ней никто не жил.
Хороший парк находился по левую сторону железной дороги. Там были царская мельница, руины, розовый павильон, Никольский домик и Бабигонский дворец28. Около дворца на склоне горы была масса сирени, на постаментах стояли два клодтовских коня, как на Аничковом мосту, две другие скульптуры этого автора стояли в Стрельне на даче князя Львова. За гривенник можно было получить от сторожа большой букет сирени, а дать двугривенный - и он проведет по дворцу и на верхнем этаже, где колоннада, даст полюбоваться в подзорную трубу на залив, Кронштадт и Петербург. Этот парк посещался очень мало.
На той же стороне от железной дороги находилось местечко "Заячий ремиз". Здесь были собственные шикарные дачи. В парках никаких развлечений, кроме музыки. Ни буфетов, ни ларьков, ни ресторанов. Состав гуляющей публики был самый разнообразный, приходили {192} любоваться на фонтаны и дворцы самые скромные служащие, рабочие, крестьяне. Все вели себя очень чинно. Песен не пели, не кричали. За порядком следили сторожа в особой форме. В самом городке жило много военных с семьями, дворцовые служащие, торговцы, ремесленники. Промышленности не было, единственное производство - гранильная фабрика29.
Старый Петергоф, по существу, был менее парадной частью Нового Петергофа. Английский дворец и Английский парк были очень скромные30. В описываемое время летом во дворце помещалась певческая капелла. Мальчики и юноши в серых брюках и тужурках играли на площадках около дворца в рюхи, лапту. Во дворце часто звучало пение, разучивали новые вещи. Часто "капелланы" группами ходили гулять в парки.
Сам дворец был величествен, но простой архитектуры. Вокруг него не было цветников, статуй, ваз. Английский парк представлял собой лес с немногочисленными дорожками, только около пруда в сторону "Заячьего ремиза" парк был разделан: аккуратные дорожки и аллеи, мостики, несколько "шале" из неокоренной березы, могучие дубы, вокруг них скамейки. Публики в Английском парке гуляло мало.
На окраине Старого Петергофа был целый дачный поселок - Отрадное. Здесь жили скромные люди. В поселке был круг, где по вечерам молодежь танцевала под граммофон.
Главная же гуща дачников жила между Старым Петергофом и Ораниенбаумом, в поселках Лейхтенбергский, Мордвиново, Мартышкино и Ольгино. На коротком расстоянии от Старого Петергофа до Ораниенбаума - около 6 верст - было четыре платформы. Поезд с полным составом не мог останавливаться на каждой версте. Правление железной дороги нашло хороший выход. Публика, которой нужно было в эти поселки, высаживалась в Старом Петергофе, поезд уходил в Ораниенбаум, и сразу после его ухода подавалась "кукушка" - маленький паровозик с большим двухэтажным вагоном31. Эта "кукушка" и развозила дачников, останавливаясь у каждой платформы. "Кукушка" была сезонным мероприятием, правление железной дороги считало ее нештатной единицей, билеты продавали студенты, которые желали летом подработать, живя на даче, они одновременно служили. На паровозике - машинист и кочегар, тоже нештатные. Допускались вольности: между полуостановками помашет кто-нибудь зонтиком или платочком, машинист оста-{193}новит. Машинист забавлял публику тем, что сделал большой мочальный кнут. Получая отправление, он высовывался из будки, хлестал кнутом по котлу паровозика и кричал: "Но-о, поехали!" - и свистел "ку-ку!".
Не будем останавливаться на каждом поселке, а скажем о самом большом и оживленном - Мартышкине. Главная его часть располагалась от железной дороги к морю по улицам Лесной, Нагорной, Кривой. Дачные участки были невелики, дачи лепились друг к другу и были доступны небогатым людям. На самом берегу занимала большой участок дача царского повара Максимова. Она была каменная, трехэтажная, при ней фруктовый сад, небольшой сосновый парк. В море выступал железобетонный причал. Дача выделялась в скромном поселке. Незастроенный берег пляжем не служил, тогда не было принято валяться на песке в купальных костюмах. Берег был частично застроен хибарками рыбаков, завешан сетями, снастями. На пляже лежали вытащенные лодки.
Дачники пользовались морем так: в некоторых местах далеко от берега были вынесены большие купальни, к ним вели длинные мостики. Купальня представляла собою длинную платформу на сваях. С платформы шли лестницы в воду. Купальни были устроены на хорошем песчаном дне, глубина - по пояс. В купальне дежурил сам хозяин, или кто из семьи, или работник. Купальни были платные. Семья дачников покупала у владельца сезонный билет, рубля за три. Существовало расписание женских и мужских часов. Конечно же, вездесущие мальчишки купались когда угодно и где угодно.
Было много лодок и маленьких яхт. Большинство лодок и парусных яхт принадлежало дачникам, которые из года в год снимали дачи у крестьян или имели свои скромные домишки. Некоторые купались прямо с лодок. У кого лодок не было, можно было взять у рыбака. Часто искали компанию покататься вместе, ведь могла подняться волна, грести или управлять парусом трудно. Мальчишки без спроса отвяжут лодку, покатаются и поставят обратно. Никто не возражал. Любителей моря было много. Вечером или ночью берег с моря выглядел красиво, весь в огоньках, а на лодках звучат песни под гитару. Кроме катания многие занимались рыбной ловлей, уезжали на ночь, а утром привозили хороших лещей, окуней. Судак попадался реже. Рыбная ловля была к тому же прямым подспорьем для семьи.
В Мартышкине жило на дачах много немцев: ремесленников, служащих, очень организованных людей. Они {194} арендовали у крестьян небольшой участок земли на задах Нагорной улицы, расчистили его, построили большой деревянный павильон и открыли в нем гимнастическое общество. Кроме немцев туда могли за невысокую плату ходить кто хочет из юношей и детей. Дачники с удовольствием записывали своих детей в это общество. Три раза в неделю там по два часа обучали вольным движениям, упражнениям на снарядах. Во главе общества стоял немец Мейер, помощником его был Ланге. Чтобы иметь средства, общество устраивало в этом помещении по субботам и воскресеньям платные танцы. Отчетные выступления детей перед родителями происходили два раза в лето. Устраивались прогулки с играми. На длительные прогулки собирали по 20 копеек, бутерброды несли в бельевых корзинах. Где-нибудь давали детям молоко. Шли под барабан, толстый немец колотит палками по небольшому барабану. За отличие в гимнастических упражнениях давали значки общества, на которых были начальные буквы фразы "В здоровом теле здоровый дух".
Местные крестьяне, кроме дохода от дач, зарабатывали на молоке, ягодах, грибах и даже воде. С водой в Мартышкине было плохо, колодцев при дачах мало, вот и развозили воду в бочках. Водовоз ежедневно привозил условленное количество ведер.
В двух верстах от Мартышкина в густом лесу был маленький монастырь святого Арефия. Монахи накупили самоваров и под большими елками поставили столы и лавки. Дачники приходили с бутербродами, заказывали самовар, за 10 копеек малый, за 20 - большой. Сидят, пьют чай, воображают, что они в обители. Маленькая церквушка тоже имела доход от посетителей. Каждый считал нужным поставить свечку святому Арефию, который якобы помогал от каких-то болезней.
Дачники в Мартышкине назывались "мартышками". Они весело проводили время: кругом были чудесные леса, парки - Лейхтенбергский и Ораниенбаумский. Много было ягод и грибов. Рядом - Петергоф с его фонтанами, можно было из Ораниенбаума проехать в Кронштадт и Лисий Нос. Собирались компании; студенты, девушки, гимназисты старших классов, брали с собой бутерброды, лимонад, предприимчивый лесник устроил под елками столики и скамейки, торговал молоком и варенцом в горшках. Брали гитары, спиртного не брали, пить было не принято, особенно в присутствии девушек. И без вина было очень весело: пели, играли в горелки. Дачники были народ скромный, и мораль у них была строгая. {195}
В то время начал появляться футбол, была команда "мартышек", которая ездила играть в Стрельну, в Петергоф, приезжали и к "мартышкам". Но этот вид спорта прививался медленно. Играли в крокет, серсо, бильбоке, а в дождливую погоду - в домино, в "бой цветов", "игру камней". Отцы семейств приезжали на воскресенье усталые, загруженные покупками. Они отдыхали в гамаках, ходили купаться, осенью - по грибы. Гимназисты старших классов и студенты развешивали на столбах объявления, что готовят к переэкзаменовке по всем предметам. Приглашений было много, а оплата - 7-10 рублей в месяц. Но эти небольшие деньги устраивали молодых людей, они могли что-то купить, поднести девушке цветы, приобрести билет на танцы, съездить с "дамой сердца" в Ораниенбаумский курзал, где бывали спектакли32.
За Мартышкином следовал Ораниенбаум. На окраине города были хорошие дачи с большими участками, много дороже, чем в Мартышкине. Малоимущая публика селилась в деревнях вокруг Ораниенбаума. Это были Вёшки, Кронштадтская колония. Жизнь там была дешевая: и сами дачи, и молоко, и яйца. Манил к себе чудесный Ораниенбаумский парк33, переходящий в большой лес. И сам парк был густой, с большими прудами. Только около дворцов Петра III, Меншикова, Китайского и павильона Катальная горка 34 парк был разбит по правилам паркового искусства. Публика удивлялась рассказам сторожей, что канал к морю был вырыт по капризу Екатерины II за одну ночь.
Дети пугались и плакали, глядя на группу "Лаокоон", бабушки и няньки тоже побаивались смотреть на эту скульптуру. Во дворцы пускали. В Ораниенбауме железная дорога кончалась, непосредственно к станциям прилегал городок, который народ называл Рамбов 35. Это был пыльный, грязный городишко, на каждом шагу трактиры, винные лавки, пивные. Пьяных и в будни, и в праздничные дни было очень много. В Рамбов приезжало много крестьян из округи продать на рынке товары, купить необходимое, заявлялись погулять из Кронштадта рабочие мастерских и доков, матросы. Здесь же стоял пехотный армейский полк. В Ораниенбауме был хороший рынок, много дешевой свежей рыбы, ягод, грибов. За Ораниенбаумом тогда были непроходимые леса, а в Рамбове жили рыбаки. Дальше Ораниенбаума тоже были дачные места, но к ним трудно было добираться, а потому там жили единицы. От Рамбова туда шла крепостная {196} железная дорога, которая обслуживала форты и батареи36. Частные лица тоже могли ездить, разумеется, за плату. Колея была нормальная, но паровозик и вагончики маленькие.
Очень хорошее место - Лебяжье. На самом берегу залива, лес подходил к морю, чудный пляж. Местные крестьяне сдавали избы дачникам, строили и дачки, можно было устроиться в лоцманском селении. Житье было дешевое, но скучное. В своем клубе лоцманы устраивали вечера с танцами.
Черники, малины, брусники было сколько угодно, охота на боровую и водоплавающую дичь, на зайцев, лисиц и других зверей. Про рыбу и говорить не стоит, ее или сами ловили, или вам просто давали без денег.
Вот мы и описали коротко жизнь и быт пригородов и дачных мест по Ораниенбаумской ветке. От узловой Лиговской станции шла другая ветка той же Балтийской железной дороги. По ней тоже были пригороды и дачные места. Первая остановка после Лигова была Горелово. Бедные домики, куда летом приезжали малоимущие дачники. Хороший лес был далеко, речушка Лиговка делала зигзаги. По платформе ходили озабоченные люди.
Дальше шла платформа Скачки 37. Это было не дачное место - лагерь гвардейской кавалерии. Коновязи, ржание лошадей, палатки, кавалерийские сигналы, звон шпор. По глинистым берегам Лиговки - водопои коней. Всевозможные кавалерийские учения солдат, "фасон" кавалерийских офицеров, которые могли забыть надеть фуражку, но стек всегда был с ними.
За Скачками - Красное Село38, расположенное на живописной горе. Дачников мало, военные и их семьи, которые снимали или имели свои дачи. Вокзал с хорошим буфетом. В полуверсте от станции, по другую сторону железной дороги, расположены лагеря пехотных гвардейских полков. Солдаты, как полагается, жили в палатках, а офицеры - в хороших деревянных благоустроенных домах, выкрашенных в цвет, присвоенный полку. Дачи Егерского и Финляндского полков первой и второй гвардейских дивизий выкрашены в зеленый цвет, а Преображенского и Московского - в красный, Измайловского и Гренадерского - в белый, Семеновского и Павловского - в синий цвет.
В самом Красном Селе жили семьи офицеров, был хороший театр 39, летом очень людно, гуляла нарядная публика, щеголяли офицеры, был прекрасный ресторан. Солдаты появлялись в Красном Селе редко, занятий в лагер-{197}ное время у них было много. Местность вокруг лагерей вытоптана, с раннего утра слышались команды строевых учений, выкрики унтер-офицеров: "Вперед коли, назад прикладом бей!", "От кавалерии накройсь!" Вообще тяжелая солдатчина, а рядом каждодневный праздник офицеров, разодетые компании в ландо, отправляющиеся в Петергоф на музыку.
За Красным Селом, не доезжая Дудергофа, была военная платформа, всегда забитая юнкерами. Недалеко, за озером, стояли лагерями все военные училища. А следующая остановка - Дудергоф - настоящая дачная местность. Там царство дачников. Их привлекала сюда близость Петербурга, дешевизна дач, хорошее озеро, живописный лес с Вороньей горой, покрытой вековыми соснами40. Станция была веселенькая, дачная, деревянная с резьбой, выкрашенная желтой краской. Вокруг станции вращалась вся дачная жизнь. К вечеру здесь собиралась молодежь: барышни с кружевными зонтиками, кавалеры. Вечером, после занятий, с этого берега озера приезжали, приходили, прибегали юнкера во всем своем военном блеске. Стучали каблучки, звякали шпоры. Мамаши высматривали дочкам женихов, достойных приглашали в дом пить чай, угощая ватрушками и вареньем. В день именин дочек запускали фейерверк, в саду развешивали разноцветные бумажные фонарики, жгли бенгальские огни. Ходили на танцы в курзал, катались на лодках, сидели на Вороньей горе, играли на гитаре, пели романсы, считали падающие звезды.
За Дудергофом следуют Тайцы41, Пудость42, Мариенбург43. Летом они тоже заселялись дачниками. В Тайцах, где были знаменитые ключи, была туберкулезная лечебница.
Пудость отличалась тем, что там в речке Ижоре водилась форель. Вокруг были леса, было очень много грибов. Мариенбург, под самой Гатчиной,- уютное местечко, весь поселок утопал в лесу, напротив был знаменитый Зверинец для царской охоты, он тянулся от Пудости до Гатчинского парка. Зверинец был окружен деревянной изгородью из трехсаженных шестов, поставленных в два ряда, с небольшим наклоном одного ряда навстречу другому. Шесты были вбиты так часто, чтобы не проскочила ни одна зверушка. Нередко можно было видеть, как к ограде подходили лоси, косули. Детишки просовывали им кусочки хлеба.
А дальше - Гатчина, чистенький городок с двумя парками. Летом он утопал в сирени. Этот городок избра-{198}ли для проживания отставные военные. Это придавало известный характер быту города. Кроме того, там стояли гвардейский Кирасирский полк (синие кирасиры) и артиллерийская бригада. Летом приезжали дачники, это оживляло тихий городок. Дачники гуляли по паркам, окружающим лесам, катались на лодках по прудам. Когда там открылась первая в России военная авиационная школа44, Гатчина оживилась, кирасиры отошли на задний план, первыми сделались авиаторы. Целый день ревели авиационные моторы, русские люди завоевывали воздух, но это давалось не даром, и на местном кладбище появлялись кресты из деревянных пропеллеров. По другую сторону железной дороги вырос поселок, где ютились мелкие служащие и рабочие. Они ежедневно ездили на работу в Петербург, так как в Гатчине предприятий не было.
Далее за Гатчиной по Балтийской линии было Елизаветино. Не считая окружающих деревень - Дылицы45, Вероланцы,- к станции прилегали два дачных поселка: Николаевка и Алексеевка. При нас они только застраивались. Дачки там возводили из-за дешевизны земли люди небогатые, сдавались дачки тоже не по дорогой цене. Места лесистые, но скучные - ни озера, ни речки. Матери, выезжавшие с малолетними детьми, могли быть спокойны: утонуть ребенку негде. В лесах масса ягод и грибов, на припеках много лесной земляники.
В двух верстах от станции - имение Охотниковых, уже в то время оно находилось в совершенном упадке. Старый помещичий дом - с четырьмя колоннами, облупленной штукатуркой. Невдалеке церковь, под горой парк с двумя прудами. Летом в доме кто-то жил, но по парку гулять запрета не было. Парк небольшой, со старыми липами. Рядом с парком - маленькая деревенька Дылицы, где тоже жили дачники. Немножко выше, в гору, деревня Вероланцы, где летом много дачников. Самое замечательное в Вероланцах - стоянка царских гончих собак. Малонаселенное место - леса, вырубки, поля - давало возможность вывозить туда летом псовую царскую охоту, натаскивать гончих собак. В избах и амбарах проживали 8 конных егерей, содержалось около 200 собак. Собачьи дворы были отгорожены жердями, на которых целыми днями сидели мальчишки, дачники, и смотрели на собак. Егеря иногда позволяли мальчишкам прокатиться на лошади.
Интересная картина была при выезде в поле. Впереди седой старший егерь на лошади с большим медным {199} рогом. За ним, образуя каре, остальные егеря, тоже с рогами и арапниками. В центре каре гончие, некоторые на сворках по пяти. Когда все выстраивались, старший егерь снимал шапку, крестился и говорил: "С богом!" Кавалькада отъезжала на натаскивание собак. Если какой-нибудь неразумный гончак от нетерпения преждевременно выскочит, ближний егерь, перегнувшись с седла, так его ожжет арапником, что тот навсегда забудет, как нарушать порядок. Но с какой радостью собаки бросались в гон, когда их спускали и раскрывали каре!
Вокруг Елизаветина было много ветряных мельниц, где крестьяне мололи зерно, водяных мельниц вблизи не было. Сооружение это ушло в безвозвратное прошлое, в нем проявлялась сметка русского человека: с помощью только топора делались все механизмы - валы, цевки, зубчатые колеса. Любимой, но опасной забавой мальчишек было катанье на крыльях ветрянки. На ходу надо было вцепиться в решетку крыла, ногами и руками, держаться изо всех сил. Громадное крыло делало с этим озорником полный круговой оборот, а то и два. Тот, обалдевший от полета, соскакивал на землю и частенько попадал прямо в лапы мельника, который надает ему шлепков и пожалуется родителям. Тогда порка неизбежна.
* * *
Много известных дачных мест было по Царскосельской, теперь Витебской, железной дороге. Мы еще застали старое здание этого вокзала. Оно было весьма неказистое, обветшалое. Когда в 1904 году построили ныне существующий вокзал46, многих наивных удивляло, что поезда находятся на втором этаже. Многие не верили, пока не убеждались сами. Поднявшись на второй этаж, они видели там паровозы и вагоны, а их багаж поднимался лифтами к поезду.
Сразу за городом была платформа Воздухоплавательная. На открытом поле стоял большой эллинг, в нем хранились воздушные шары и первый русский дирижабль. Это военное воздухоплавание возглавлял генерал Кованько47, про которого ходило много шуток, сатирические журналы рисовали на него карикатуры, так как первые шаги воздухоплавания были не вполне удачны.
До Царского Села пассажирские поезда не останавливались. Описывать Царское Село мы не станем, оно отражено во многих трудах, коснемся лишь его бытовой стороны. Царское Село было зимней резиденцией послед-{200}него царя, это накладывало известный отпечаток. На вокзале поражала тишина, все вели себя чинно, не было суматохи. Прохаживались рослые жандармы, которые устраняли всякое нарушение тишины и порядка, хотя царская ветка и вокзал находились в другом месте, недалеко от Александровского дворца. В самом городе тоже сохранялись чинность, тишина и порядок. Было много полиции, повсюду встречались военные, там стояли Гусарский полк, желтые кирасиры, стрелки императорской фамилии. Было много свитских военных, конвоя, специальной дворцовой полиции и шпиков. В связи с отсутствием фабрик и заводов рабочего люда почти не было. На улицах кроме военных были видны дворцовые служащие, домовладельцы, пенсионеры, чиновники, "благонадежные" ремесленники, прочий проверенный люд. Все вертелось вокруг резиденции царя, было связано с дворцом48. На улицах, в парках, в проезжавших экипажах можно было видеть министров, шикарных дам, блестящих военных или же степенных купцов, сдержанных чиновников и их семьи. Во время пребывания царской фамилии в Александровский парк публику не пускали, в остальные же парки - Екатерининский и Баболовский - вход для всех был свободен. Петербуржцы приезжали погулять в парках, катались по озеру, осматривали достопримечательности. Город был скучный, оживления не было даже в парках. Летом, в "царские дни", на военном поле устраивали гулянья - балаганы, лотереи, развлечения, подобные тем, которые мы описали, говоря о Петергофе. Дачников было мало.
Иной характер носил Павловск, там летом жизнь била ключом49. Кроме постоянных жителей сюда на лето съезжалось много дачников и в собственные виллы, и в скромные наемные дачки по разным Солдатским и Матросским улицам, в деревни Глазово и Тярлево. Кроме дачников и постоянных жителей по вечерам приезжало много петербуржцев "на музыку". Главной притягательной силой Павловска были вокзал с концертным залом50 и великолепный парк, разбитый в долине речки Славянки. К вечеру поезда ходили часто. Поезд подъезжал к платформе, в нескольких шагах от которой за стеклянными дверьми был концертный зал.
Здание музыкального вокзала представляло собою огромное, хорошей архитектуры деревянное строение с двумя крыльями. В левом помещался ресторан, в правом - кафе и читальный зал. Концерты давались внутри здания, в теплые вечера оркестр выходил на наружную эст-{201}раду, публика сидела на скамейках, расставленных на площадке перед эстрадой. Симфонический оркестр был хорош, так же как дирижеры и солисты. Программа концертов составлялась из классических произведений. Вход был бесплатный. На концерты пускали всех, даже с детьми. В глубине площадки стояла раковина для духового оркестра, в которой оркестр гвардейских стрелков под управлением бессменного капельмейстера Саботелли в антрактах исполнял легкую музыку.
Близ этой площадки находились теннисные корты и гимнастический уголок. И симфонический оркестр, и весь этот комплекс содержало все правление Царскосельской железной дороги. Оно получало доходы от платы за проезд многочисленной публики. Стоимость билета была немного повышенной 51. Приносили также доходы ресторан и кафе, теннисные корты. Приезжало немало знатоков симфонической музыки, но большинство публики составляли люди, которые считали, что вечером нужно быть в Павловском вокзале, встретиться со знакомыми, себя показать, людей посмотреть, поинтересоваться модами, завести новые знакомства. Такие люди часто делали вид, что они внимательно слушают серьезную музыку, а сами с нетерпением ждали антракта, чтобы поболтать со знакомыми. Несколько раз в лето устраивались платные балы, вход стоил рубль. Балы приносили доход железной дороге. Середина курзала освобождалась от стульев, военный оркестр играл танцы, которыми дирижировал балетный артист Берестовский. Публики бывало много. Все старались прифрантиться. Выдавались призы за красоту, за лучшее исполнение танцев. Открывались буфеты с прохладительными напитками. Устраивались костюмированные балы.
В противоположность Царскому Селу, пребывание в своем дворце и парке великого князя с семьей на жизни города никак не отражалось и публику не стесняло. Этого великого князя можно было встретить в аптеке, в магазине, на музыке, в парке. Перед его дворцом стояла высокая мачта парусного корабля с реями, вантами, прочей оснасткой.
Излюбленным местом прогулок жителей Павловска и дачников был парк. С утра до поздней ночи по его аллеям прогуливалась принаряженная публика, катались в экипажах. В парке было очень много велосипедистов. Они носились целыми стайками. Велосипеды были самых различных марок и даже заказные. Некоторые заказные велосипеды имели сплошь никелированную раму, необык-{202}новенно низко изогнутый руль и высоко поднятое седло. Велосипедист на нем принимал неимоверно изогнутую форму, чем приводил в восхищение девиц. По парку гарцевали артиллерийские и казачьи офицеры - казачий полк и артиллерийская бригада стояли в Павловске.
На окраине парка, в деревне Глазово, была ферма - в русском стиле домик с верандой. На ферме можно было позавтракать, выпить молока, сливок, кофе. Обслуживали публику девушки, разодетые в нарядные русские костюмы с кокошниками. Посетителей, особенно молодых людей, бывало много, они приходили полюбоваться на красавиц и за пятачок выпить большой стакан молока с ломтем черного хлеба. На поле около Глазова делал свои первые шаги футбол. На полях вокруг выращивалась знаменитая павловская земляника.
Рядом с курзалом был деревянный театр, в котором играли петербургские артисты. Перед самой империалистической войной недалеко от вокзала помещался "скетинг-ринк", новинка того времени. Праздная публика вечерами каталась там на роликовых коньках, нельзя было отставать от моды.
Промежуточные станции от Павловска до Вырицы не представляли интереса. Дачи там были недорогие, кругом заболоченные леса. Вырица в описываемое время только начала развиваться, проводили дороги, дачи строили главным образом по правому берегу реки Оредеж52. Повсюду стучали топоры, работал лесопильный завод. Прелесть Вырицы, как и Сиверской, была в прекрасных лесах, местами совершенно нетронутых, и в живописной долине реки Оредеж, а в ней водилась рыба, было множество раков. Леса привлекали охотников. После Петрова дня в лесу тут и там можно встретить человека в болотных сапогах с двустволкой, с легашом или пойнтером. Грибов и ягод в лесах было видимо-невидимо, но "уважающие себя" дачники считали ходить за ними ниже своего достоинства и предпочитали покупать ягоды и грибы у крестьян. Ловить же рыбу и раков не считалось зазорным, тем более заниматься охотой.
Вечером в воскресенье платформы и станции заполнялись отъезжающими и провожающими. Дачники считали обязательным и встречать, и провожать пап всем семейством. Папы должны были казаться отдохнувшими, счастливыми, что они повидали жену и домочадцев. На станции им давались наставления, делались последние упреки. Наконец свисток подходящего паровоза, последние поцелуи, и папа бросался на штурм вагона. Потом {203} папы успокаивались, находили общий язык, говорили о стоимости дач, связанных с ними расходах и мучениях.
Хотя о дачных гостях написано много, обойти эту тему мы не в силах. Особенно вредный гость был тот, который "счел долгом" со всем семейством, без предупреждения и приглашения, но исключительно ради внимания и почтения, навестить знакомых на даче и прожить у них несколько дней. Такие гости были бедствием. Запасы истреблялись, все расчеты рушились. Хозяева спали где придется, на чем попало. Но все это ерунда по сравнению с теми неимоверными усилиями игры в радость по случаю приезда непрошеных гостей. При отъезде принято было выражать сожаление, что мало погостили, и приглашать, чтобы приезжали еще.
По Северной железной дороге дачными местами были Пелла 53 и Мга, которые только начинали застраиваться. Были дачники и в Усть-Ижоре 54, на Понтонной и Саперной, в Ивановском на Неве, при впадении Тосны. Все это были весьма скромные места, с дешевыми дачками и небогатыми дачниками. Начиная с Ивановского шли хорошие леса. В Пелле и Мге рубили просеки, прокладывались дороги. По Неве главной дачной местностью были Островки и Мойка.
Вообще дачников по Неве жило немного, сообщение было пароходами, которые ходили довольно редко, но места были отличные.
Красавица Нева, с ее знаменитой невской лососиной, вообще богата рыбной ловлей. Великолепные леса с прекрасной охотой. Сюда приезжали те, кто искал тишины на лоне природы, любил охоту, рыбную ловлю и водный спорт. Было много гребных лодок, парусных яхт. По берегам Невы встречались большие собственные дачи с усадьбами. Скученных поселков не было, поэтому дачники жили отчужденно, общественных развлечений не было. Купаться надо было с оглядкой: глубокая, широкая река, быстрое течение, холодная вода. Ладожское озеро давало себя знать, оттуда дули холодные ветры.
Выше Мойки берега Невы были заселены еще меньше, дачи встречались редко. Грузовое движение по Неве было большое, буксирные пароходы тянули громадные плоты, главным образом с реки Оять, волокли баржи с хлебом с Волги или дровами с той же Ояти, Волхова, Шелони, с Тихвинки и Сома. Тянули песок, бутовую плиту с Путилова на Волхове, кирпич с берегов Невы. Все это заставляло быть очень внимательным того, кто катался {204} или рыбачил с лодки. Часто были слышны тревожные гудки буксирных пароходов.
С Финляндского вокзала шла лишь одна линия - на Выборг. Здесь было много дачных населенных мест: Ланская, Удельная, Озерки. Да, Ланская была дачной местностью, как и Лесное. Семья одного из авторов два года жила на даче в Лесном, недалеко от парка Лесного института. В Лесное можно было приехать на паровичке. Удельная, Озерки, Шувалово были веселые дачные места, с театрами, танцами, катанием на лодках по озерам 55. Лесное было более тихим дачным местом, хотя театр там тоже имелся. На Шуваловском озере был яхт-клуб. За лето здесь устраивалось несколько парусных гонок. Дачники гуляли в Удельнинском парке и ближайших лесах - Сосновке, Пискаревском лесу.
При входе в Шуваловский парк была горушка под названием Парнас. Дворец Шувалова был запущен, никто там не жил, парк походил на лес.
Следующей станцией было Парголово с поселком на горе и маленьким озером. Дачи были недорогие. Остальные дачные места до Финляндской границы ничем не выделялись. Разве только что при станции Левашово был хороший парк с озером, который теперь носит искаженное название "Осиновая роща", хотя осин там нет. На самом деле парк назывался "Осиная роща", потому что было много ос. До Токсова железной дороги не было. Местные жители и немногочисленные дачники добирались в этот чудесный уголок на подводах, по дороге через Лесное на Гражданку56 либо по дороге через "Осиную рощу" на Юкки. Граница с Финляндией была за Белоостровом, по реке Сестре. За Белоостровом шли дачные места по берегу Финского залива: Оллила (Солнечное), Куоккала (Репино), Териоки (Зеленогорск), Тюрисяви. Здесь стояли виллы с огромными участками. В последнее десятилетие прошлого века эти места сделались модными. Постройки были настолько богаты, что дачи Репина "Пенаты", писателя Леонида Андреева выглядели скромно. (Теперь в оставшихся дачах разместились дома отдыха.)
Владельцы дач на береговых участках имели моторные и парусные яхты, а в Териоках был яхт-клуб. Здешние дачники иногда ездили на концерты в Сестрорецк57. Переезд границы не замечался, проверки паспортов и таможенного досмотра не было. Если становилось известно, что в Финляндию везут в большом количестве водку, {205} осматривали более тщательно, но, как правило, ничего не находили.
Вся Финляндская железная дорога обслуживалась финнами в голубых кепи и в форменных тужурках. В Белоострове еще были русские жандармы, а в Териоках на станции стоял финский полицейский в черной каске, мундире со светлыми пуговицами и тесаком с белой металлической отделкой. Деньги ходили общероссийские и финские марки из расчета 37 копеек. Бывали курьезы, когда финн-извозчик не хотел везти дачника за 50 копеек, а за марку с удовольствием соглашался. По обеим сторонам железной дороги был сплошной лес, который теперь очень поредел. Поведение финнов нередко вызывало недоумение. Скажем, в лесу, далеко от жилья, на лесной дороге на суку висит большой кувшин с молоком. Российский дачник детально все осмотрит, пальцем даже попробует содержимое, а дома у хозяина-финна спрашивает, что все это значит. Тот объясняет, что в версте от дороги есть хутор, откуда и выставляется молоко для почтальона, который каждый день проезжает мимо и оставляет пустой кувшин. Или же один из авторов на Сайменском канале58 наблюдал такое: вечером пароходик шел среди леса. У маленькой пристани, где не было ни одного человека, с парохода сгрузили несколько тюков. Пароходик свистнул и пошел дальше. У матроса спросили: как же, мол, сбросили тюки, а сами уехали? Финн, посасывая трубку, объяснил, что в 12 километрах от пристани есть большое селение. Утром из селения приедут и мануфактуру заберут. Если придешь в лавку, за тобой никто не следит, а ты, взяв что нужно, платишь деньги, тебя не проверяют. Отдых на финских дачах был хорош: кругом леса, озера, море, много черники, брусники, грибов, но страшная скука, малолюдно. Только в Териоках был летний театр, до и он как-то не процветал.
Поедем, любезный читатель, по Сестрорецкой железной дороге. Это была отдельная железная дорога. Деревянный маленький вокзальчик с хорошим буфетом и садиком находился в Новой Деревне между "Виллой Родэ" и рестораном "Славянка" 59. "Вилла Родэ" - фешенебельный ресторан с эстрадой, великолепными оркестрами и первоклассной кухней. "Славянка" находилась на самом берегу Невки, с пристанью, куда подходили пароходы, а зимой подкатывали тройки с озябшими гуляками, чтобы выпить горячего глинтвейна. Эта дорога имела две линии: одна на Скачки и дачное селение Коломяги60, другая - вдоль Финского залива до Сестрорецкого курорта {206} и Дюн. Колея этой ветки была обычная, имперская, вагончики и паровичок, зашитый в железную коробку, маленький, выкрашены в ярко-желтый цвет. Против вокзала на Невке была пристань, к которой подходили пассажирские пароходы и баржи с грузом. К пристани был проложен железнодорожный путь, грузились товарные вагончики. Эта частная железная дорога летом была очень оживленной. Много публики ездило на ипподром на станцию Скачки. Много дачников путешествовало в Коломяги.
На скачках работал тотализатор, возбуждая азартнейшую игру. Через подставных лиц играли и сами жокеи. Картина скачек была эффектна: лошади несутся на полном галопе, жокеи в цветных колетах, шапочках, ботфортах с желтыми отворотами, помогая лошади, буквально нависают над ее головой61.
Коломяги было уютное дачное место; дачи недорогие, дачники общались между собой, ставили любительские спектакли, танцевали. Близость Озерков, Удельнинского и Шуваловского парков, окрестных полей и перелесков создавала хорошие условия для отдыха. Близость города была удобна для местных жителей, служащих в столице.
По другой линии этой же дороги на Сестрорецк первой станцией была Лахта, следом - Ольгино. Летом здесь было много дачников, которых привлекали соседство Финского залива, близость города, недорогие цены на дачи. В прибрежных камышах водились утки, дачники на челноках уходили в залив ловить рыбу. В описываемое время купались с лодок, а на пляже располагались в одном месте женщины, в другом мужчины. Такой порядок соблюдался строго.
Следующей станцией была Раздельная, ныне Лисий Нос. Тогда это было небольшое, неинтересное имение, связанное с ужасами казней через повешение политических, осужденных после первой русской революции. От Раздельной шла ветка длиной около 3 километров на самый мыс, названный как и вся местность, вдающаяся в залив, Лисьим Носом. На оконечности мыса была деревянная пристань, куда заходили пассажирские пароходы из Кронштадта, а паровозик с двумя-тремя вагончиками по согласованному расписанию доставлял пассажиров до Раздельной. Из Кронштадта приезжали дачники, селившиеся на станциях Сестрорецкой ветки, или те, кто на Сестрорецком курорте хотел провести хотя бы несколько часов вне скучной и строгой морской крепости. Пристань и ветка Лисьего Носа обслуживали военно-морское ве-{207}домство, имевшее здесь разного рода постройки и сооружения.
Далее вдоль ветки был поселок Разлив - одно из любимых дачных мест петербуржцев. Сам разлив с обширной акваторией, получившись в результате запруды реки Сестры, служил местом купания, рыбной ловли, охоты, парусного спорта. На берегу стоял большой деревянный театр, где любители ставили спектакли, после которых обязательно устраивались танцы. За Разливом находился городок Сестрорецк с чистенькими улицами и веселыми домами. Главным в Сестрорецке был знаменитый старинный ружейный завод, где тогда делались русские трехлинейные винтовки. Завод был небольшой, но имел прекрасных специалистов, рабочих и инженеров, которые пользовались в городе уважением. При заводе был полигон, где пристреливались готовые винтовки. Целыми днями оттуда слышалась стрельба, что несколько утомляло. Дачников приезжало много. Хорошие пляжи, "Дубки" - роща, посаженная еще при Петре I, сосновый лес, живописный разлив, близость курорта привлекали петербургского обывателя.
Сам Сестрорецкий курорт состоял из небольшой лечебницы, окруженной сосновым парком, дорогого ресторана и большого концертного зала - деревянной постройки интересной конструкции. В этом курзале летом давали концерты в исполнении постоянного симфонического оркестра, устраивали балы. На этом курорте главным занятием был флирт, а не лечение. Против парка шла длинная дамба с пристанью, к которой подходила железнодорожная ветка. Эта ветка добиралась сюда по самому пляжу, между двумя невысокими заборчиками. Вдоль этой ветки, параллельно берегу, пролегала длинная застекленная галерея, где в ветреные и ненастные дни прогуливалась курортная публика.
Когда поезд приходил на станцию Курорт, состав отцеплялся, а паровозик с двумя вагончиками шел дальше в Дюны, где был полустанок Школьная. Такое название полустанок получил потому, что там было учебное заведение для больных мальчиков, которые жили там на полном пансионе и учились. Вокруг школьных помещений на дюнах шумели сосны.
* * *
Пригороды Петербурга, как и окраины его, непрестанно застраивались новыми, более благоустроенными дома-{208}ми, деревянными и каменными. К сожалению, и то и другое строительство сопровождалось вырубкой леса, что сразу меняло вид местности. Однако в наше время даже появление каменных домов не выглядело урбанизацией - сельский характер поселков сохранялся. В связи со строительством мы расскажем, как происходила закладка домов.
Закладка дома относится к обычаям, навсегда ушедшим из нашей жизни. Надо различать закладку дома с технической точки зрения, когда укладываются первые камни фундамента, и закладку дома как религиозный обряд и семейный праздник. Обычай этот еще сохранился на окраинах города и в пригородах до наших дней.
Когда каменное здание выведено из цоколя, а деревянное имеет уже два венца, хозяин назначал день праздника - закладки. К этому времени на лесах ставился деревянный крест, высоко возвышающийся над постройкой. Кроме того, в каменной кладке оставлялось место для небольшой свинцовой коробочки, а в деревянном венце вырубалось гнездо для такой же коробочки. Место вырубки выбиралось в восточном углу будущего дома.
Обычно в воскресенье после обедни собирались у постройки семья хозяина, священнослужители и приглашенные родные и друзья хозяина, а также рабочие и десятники, занятые на этой стройке. На грубо сколоченном столе ставилась икона и миска с водой. Начинался молебен с водосвятием. Священник при пении молитв погружал крест в миску с водой, вода становилась "святой". Молились о "ниспослании благодати и благоденствия дому сему", дьякон зычным голосом провозглашал "многолетие" хозяину и его потомству. Затем все подходили целовать крест, при этом священник кропил каждого "святой" водой. Десятник вставлял в гнездо свинцовую коробочку и наливал в нее вареного постного (обычно так называемого деревянного) масла. Потом все подходили к гнезду: сначала священник, который кропил "святой" водой эту коробочку, затем хозяин, его близкие и гости, причем каждый клал в коробочку монету чеканки того года, в который производилась закладка. Затем края коробочки загибались наглухо и сразу же над коробочкой укладывалось два-три ряда кирпичей, а в деревянных домах гнездо с коробочкой забивалось деревянной пробкой. Тотчас вслед за этим укладывался заранее заготовленный следующий венец.
Далее с песнопениями молитв обходили всю постройку, причем священник все время кропил, а дьякон кадил. {209} По окончании этого ритуала хозяин приглашал всех "откушать хлеба-соли". Если была хорошая погода и тепло, то угощение устраивалось тут же, на наскоро сколоченных столах и скамейках. Если погода была плохая, то приглашали домой или в кухмистерскую. За угощением соблюдалась полная демократия: садились за один стол все, не соблюдая главенства и чина,- рабочие, гости, хозяева. Произносились тосты, разные пожелания хозяину дома и его семье. Рабочие благодарили за угощение и говорили: "Постараемся, будьте покойны, не сумлевайтесь, все будет в аккурате". Если угощение устраивалось на открытом воздухе, закуска, выпивка и посуда приносились в корзинках. Праздник при этом принимал более непринужденный характер. Помогали каждый кто чем мог: мужчины откупоривали бутылки, рабочие топорами вскрывали банки с консервами, топорами же рубили керченские селедки тут же на столе. Получалось что-то вроде пикника, было весело, забавно, поскольку люди выходили из обычной колеи. Священнослужители тоже обязательно приглашались к столу, причем дьякон снова провозглашал громовым голосом "многолетие".
Часа через два-три все расходились по домам, многие под сильным хмельком.
Деревянный крест оставался до тех пор, пока дом не был подведен под крышу. Тогда он снимался и отдавался какому-нибудь бедняку, у которого случался к этому времени покойник.
Закладка надолго оставалась в памяти и служила предметом разных пересудов и примет. Говорили: "Дому этому долго не стоять! Поскупились, мало денег положили в коробочку, сам хозяин и тот пожалел денег, всего полтинничек положил!" Или: "Крест-то во время молебна покосился, не бывать добру".

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел история