Соловьев С. Учебная книга по Русской истории

ОГЛАВЛЕНИЕ

ГЛАВА ХХХI. ЦАРСТВОВАНИЕ ВАСИЛИЯ ИОАННОВИЧА ШУЙСКОГО

1. Причины новых смут. Вступивши на престол, Шуйский целовал крест, что
ему, "не осудя истинным судом с боярами своими, никого смерти не
предавать, вотчин, двор и имения у братьев, жены и детей преступника не
отнимать, если они не виноваты, Доносов ложных не слушать, но исследовать
всякое дело как можно обстоятельнее, а ложных доносчиков казнить, смотря
по вине, какую возвели на другого". Разослана была по областям грамота от
имени бояр и всех людей московских с известием о гибели Лжедимитрия и
возведении на престол Шуйского. В этой грамоте говорилось, что Гришка
Отрепьев овладел царством с бесовской помощью, всех людей прельстил
чернокнижеством.
Но эта странная грамота могла произвести только недоумение в жителях
областей: недавно извещали их из Москвы, Годунов свергнут истинным царем
Димитрием; теперь уверяют что этот Димитрий был обманщик, злодей, еретик и
чернокнижник; объявляют, что он погиб за свое злодейство; но как погиб -
это остается тайной; объявляют, что избран новый царь; но и кем? -
неизвестно; советные люди из областей не участвовали в избрании Шуйского:
новый царь сел на престол тайком земли, с нарушением формы уже священной,
по которой царь, по наследству вступающий на престол, должен был выбират
по совету всей земли, а не одних москвичей. Таким образом, известительная
грамота Шуйского порождала только неудовольствие и недоверчивость; не
доверяя человеку, который без ведома всех сел на престол, не знали, кому
теперь верить, и наступило смутное время.
Но если в областях были недовольны, то много недовольных было и в
Москве.
Народ был недоволен тем, что с воцарением Шуйского бояре стали иметь
гораздо больше власти, чем сам царь; некоторые из бояр были недовольны,
потому что сами хотели быть на престоле; другие не хотели видеть царем
Шуйского по прежним отношениям; люди, участвовавшие в погибели Лжедимитрия
и провозгласившие царем Шуйского, были недовольны, потому что Шуйский был
скупой старик и не осыпал их милостями. Но все эти недовольные не могли
отважиться прямо на свержение Шуйского, ибо некого было выставить лучшего
на его место.
Для всех недовольных нужен был предлог к восстанию, нужно было лицо, во
имя которого можно было действовать, лицо столь могущественное, чтоб могло
свергнуть Шуйского, и вместе столь ничтожное, чтоб не могло быть
препятствием для достижения каждому своей цели; одним словом, нужен был
самозванец:
Шуйского можно было свергнуть только так, как свергнут был Годунов.
Но кроме недовольных московских, желавших иметь предлог к восстанию
против Шуйского, самозванец чрезвычайно понравился казакам, которые
увидали в нем средство мучить государство и жить безнаказанно на его счет;
еще при жизни Лжедимитрия терские казаки (жившие на реке Терек)
провозгласили одного из своих, муромца Илью Коровина, царевичем Петром,
сыном царя Феодора Иоанновича, которого будто бы Годунов подменил на
девочку Феодосию. Но кроме этого царевича Петра скоро явился опять и дядя
его, царь Димитрий.
2. Восстание южных областей в пользу самозванца. 17 мая, когда
заговорщики были заняты истреблением самозванца и поляков, один из
приверженцев Лжедимитрия, Молчанов, успел скрыться из дворца, из Москвы и
направил путь к литовским границам, везде распуская по дороге слухи, что
он царь Димитрий, спасающийся от убийц. В самой Москве в народе пошли
слухи о возможности этого спасения; маска, надетая на лицо мертвого
Лжедимитрия, подала повод к толкам, что тут скрывалась подстановка; тем
более могли верить в спасение Димитрия жители областей, которые ничего не
знали.
Сам Шуйский видел, что ему нельзя разуверить народ касательно слухов о
спасении Лжедимитрия и что гораздо благоразумнее вооружиться против прав
его, дабы самозванец, и спасшийся, по мнению некоторых, от убийц,
оставался все же самозванцем. Для этого Шуйский велел с большим торжеством
перенести из Углича в Москву мощи царевича Димитрия и сам нес их всею
Москвою до Архангельского собора, прославляя святость невинного младенца,
падшего под ножами убийц, но в Москве помнили очень хорошо, что этот же
самый Шуйский объявил, что царевич умертвил сам себя в припадке падучей
болезни.
Шуйскому не верили. Народ был в недоумении; опять, как при появлении
первого самозванца, он был поражен нравственным бессилием, ибо человек
недоумевающий, неуверенный не способен к действию твердому и решительному.
Но в то время как у добрых были отняты таким образом руки, у злых,
обрадовавшихся смуте, руки развязывались на злые дела. Возмутилась
северская украйна по призыву путивльского воеводы, князя Григория
Шаховского; там, в северской стране, подле Шаховского начинает играть
важную роль Иван Болотников, прежде бывший холопом и теперь недавно
возвратившийся из татарского плена. Болотников обратился к подобным себе,
обещая волю, богатство и почести под знаменами Димитрия, и под эти знамена
начали стекаться преступники, спасшиеся в украйну от наказания, беглые
холопи и крестьяне, казаки; к ним приставали в городах посадские люди и
стрельцы. Они начали в городах хватать воевод и сажать их в тюрьмы;
крестьяне и холопи начали нападать на господ своих, мужчин убивали, жен и
дочерей заставляли выходить за себя замуж.
Царские войска, высланные против Болотникова, были поражены, боярский
сын Пашков возмутил Тулу, Венев и Каширу; воевода Сунбулов и дворянин
Прокофий Ляпунов возмутили княжество Рязанское. На востоке, по Волге, в
Перми, Вятке, восстали также крестьяне, холопи, инородцы; поднялась за
Лжедимитрия и отдаленная Астрахань.
2. Борьба Шуйского с Болотниковым и появление второго Лжедимитрия.
Болотников переправился за Оку, снова разбил Царских воевод в
семидесяти верстах от Москвы, беспрепятственно приблизился к самой столице
и стал в селе Коломенском, подметными письмами поднимая московскую чернь
против высших сословий. Царствование Шуйского казалось конченым, но
дворяне, соединившиеся с Болотниковым, Ляпунов и Сунбулов с товарищами,
увидали, с кем у них общее дело, и поспешили отделиться; они предпочли
снова служить Шуйскому и явились с повинною в Москву, где были приняты с
радостью и награждены. Тверь, Смоленск остались верны царю Василию и
прислали своих ратных людей к нему на помощь.
Племянник царский, молодой даровитый воевода князь Михаила Васильевич
Скопин-Шуйский, поразил Болотникова благодаря особенно отступлению от него
Пашкова с дворянами. Болотников принужден был бежать на юг и заперся в
Туле, куда пришли к нему казацкий самозванец Лжепетр и Шаховский. Тогда
Шуйский принял меры решительные: он собрал до 100000 человек войска и в
мае 1607 года сам повел его осаждать Тулу. Осажденные писали в Польшу к
друзьям Мнишека, чтоб те выслали им непременно какого-нибудь Лжедимитрия,
и второй Лжедимитрий наконец явился. Какого он был происхождения -
носились разные слухи, но верного между ними не было ни одного; известно
об нем только то, что он был человек умный, грамотный и глубоко
развращенный.
Он открылся жителям Стародуба, те провозгласили его тотчас же
государем, и вся северская страна последовала их примеру. Около самозванца
начала собираться дружина, умножавшаяся выходцами из Литвы; но с этою
малочисленною дружиною Лжедимитрий не мог идти на освобождение Тулы, и
участь ее была решена: удручаемые голодом, осажденные принуждены были
сдаться; Шаховского сослали в пустынь на Кубенское озеро, Болотникова
утопили, Лжепетра повесили.
4. Самозванец в Тушине. Шуйский с торжеством возвратился в Москву, а
между тем самозванец усиливался: к нему пришел из Литвы знаменитый
наездник Лисовский, спасающийся от смертной казни, которая грозила ему в
отечестве, пришло несколько знатных панов, из которых князь Рожинский
сделался гетманом у самозванца; пришли казаки запорожские, донские -
последние под начальством Заруцкого. Но казакам было мало одного
самозванца; у них явилось их несколько под разными именами, все сыновья и
внуки Иоанна Грозного. Эти мелкие самозванцы пропадали без вести, а
главный начал успешно свои действия.
Весною 1608 года самозванец с гетманом своим Рожинским двинулся к
Волхову, поразил здесь царское войско и поспешно пошел к Москве, где в это
время шли переговоры о мире между боярами и послами короля польского:
заключено было трехлетнее перемирие, с тем что Шуйский отпускает в Польшу
Мнишека с дочерью и всех задержанных после убиения самозванца поляков, а
король обязывается отозвать всех поляков, поддерживающих второго
самозванца, и вперед никаким самозванцам не верить и за них не вступаться;
Юрию Мнишеку не признавать зятем второго Лжедимитрия, дочери своей за него
не выдавать, и Марине не называться московскою государынею. Посланники
королевские послали сказать Рожинскому и товарищам его об этих условиях
перемирия, но те отвечали, что ничьего приказа слушаться не хотят. 1 июня
Лжедимитрий приблизился к Москве и расположился станом по Волоколамской
дороге, в селе Тушине, между реками Москвою и Всходнею.
В битве под самою Москвою на реке Ходынке самозванец потерпел неудачу;
несмотря на то, и для Шуйского мало было утешительного в будущем: ни один
поляк не оставлял тушинского стана - напротив, приходили один за другим
новые отряды, между прочими пришел Ян Сапега, староста усвятский, которого
имя вместе с именем Лисовского получило такую знаменитость в нашей истории.
Но нужнее всех этих подкреплений для самозванца было присутствие Марины
в его стане. Узнав, что в исполнение договора Мнишек с дочерью отпущены в
Польшу, Лжедимитрий послал перехватить их на дороге, что и было исполнено;
старый Мнишек решился продать дочь Тушинскому вору за богатые обещания, и
Марина волею-неволею должна была играть роль царицы в Тушине, роль
незавидную, потому что вор обходился с нею очень грубо.
5. Успехи тушинцев на севере. Если со стороны поляков было такое явное
нарушение договора, если вор утверждался в Тушине с польскою помощью, то
Шуйскому естественно было обратиться с просьбою о помощи ко врагу Польши и
короля ее Карлу IX шведскому, тем более что последний уже давно предлагал
эту помощь. Царь отправил племянника своего, князя Скопина-Шуйского, в
Новгород, где он и начал переговоры со шведами относительно
вспомогательных войск. Но в то время как шведы еще только обещали пособить
Шуйскому, поляки самозванцевы действовали в пользу своего союзника под
Москвой и на севере.
Сапега, хотевший действовать отдельно, пошел к Троицкому монастырю и
осадил его вместе с Лисовским. Сапега и Лисовский думали скоро управиться
с монастырем, но встретили сильное сопротивление: все приступы их были
отбиты, осадные работы уничтожены, причем монахи ревностно помогали ратным
людям, составлявшим гарнизон укрепленного монастыря.
Троицкий монастырь благодаря религиозному одушевлению защитников
святого места, защитников гроба чудотворцева от хищных иноверцев держался,
но многие другие города северные достались в руки тушинцам, захваченные
врасплох среди смуты, недоумения, сомнений, овладевших гражданами. Так,
захвачены были Суздаль, Владимир, Переяславль Залесский, Ростов; в
последнем городе тушинцы захватили митрополита Филарета и отослали sro
самозванцу, который велел поовозгласить его патриархом.
Ростовские беглецы смутили и напугали жителей Ярославля, лучшие из
которых, покинув дома, разбежались, остальные отправили повинную в Тушино.
Двадцать два города присягнули царю тушинскому, по большей части неволею,
застигнутые врасплох, увлекаемые примером других городов, в тяжком
недоумении, на чьей стороне правда.
6. Восстание народа на севере против тушинцев. Но скоро из этого
недоумения жители городов и сел были выведены поведением тушинцев, которые
прежде всего думали о деньгах, врывались в домы знатных людей, в лавки к
купцам, брали товары без денег, обижали народ на улицах, поборам не было
конца. Услыхав об этих насилиях, жители отдаленных северных городов, еще
не занятых тушинцами, начали пересылать друг другу грамоты с убеждением
поразмыслить, повременить присягою Димитрию; Лжедимитрием, самозванцем,
вором они его не называют, ибо не знают на этот счет ничего верного. Если
положение городских жителей было тяжко, то еще тягостнее было положение
сельских жителей: казаки не знали меры своим неистовствам, вследствие чего
крестьянские восстания против тушинцев вспыхнули в разных местах; начали
один за другим восставать против них и города.
7. Борьба Москвы с Тушином. В это время, когда северные города,
выведенные из терпения насилиями тушинцев, изгоняют их, истребляют воевод,
верных Лжедимитрию, как врагов Московского государства (ибо вопрос о
государях, о законности того или другого из них по-прежнему не решен для
жителей городов), снаряжают ратных людей на помощь этому государству, царь
московский Василий продолжает бороться с соседом своим, царем тушинским.
Мы видели, что сначала под знамена самозванца собрались люди из самых
низких слоев народонаселения:
крестьянин шел к самозванцу для того, чтоб не быть больше крестьянином,
чтоб получить выгоднейшее положение, стать помещиком вместо прежнего
своего помещика; но теперь, когда подле старой столицы, Москвы, поднялась
другая столица, Тушино, с своим особым царем, у которого был свой двор,
свое войско, свое управление, то сильное движение произошло во всех
сословиях: торговый человек Шел из Москвы в Тушино, чтобы сделаться
приказным человеком, дьяком; подьячий шел, чтоб сделаться думным
дворянином; наконец, люди значительные, князья, но молодые, не надеявшиеся
по разным обстоятельствам когда-либо или скоро подвинуться к высшим чинам,
шли в Тушино, где тотчас получали желаемое.
Было два царя, московский и тушинский, оба нуждались в слугах, и вот
нашлось много людей, которым показалось выгодным удовлетворять требованиям
обеих сторон и получать двойную плату. Некоторые, поцеловавши крест в
Москве Шуйскому, уходили в Тушино, целовали там крест Лжедимитрию и,
взявши у него жалованье, возвращались назад в Москву; Шуйский принимал их
ласково, давал награды за раскаяние, но скоро узнавал, что эти
раскаявшиеся опять отправились в Тушино требовать жалованья от самозванца.
Такие люди получили название перелетов, от легкости, с какой переходили из
Москвы в Тушино и обратно. Собирались родные и знакомые, обедали вместе, а
после обеда одни отправлялись во дворец к царю Василию, а другие ехали в
Тушино.
Шуйского вообще не любили в Москве, но добрые граждане не хотели менять
егб на какого-нибудь боярина, тем менее на царя тушинского, ибо хорошо
знали, чем грозит торжество вора. Вот почему попытки свергнуть Шуйского не
удавались, хотя царь жил в постоянной тревоге. Но зато и тушинский царь не
был более спокоен; .вся зима 1608-1609 годов прошла в смутах и бунтах, что
и мешало .вору действовать решительно против Москвы; на весну
взбунтовались войсковые слуги, поставили сами себе начальников, ходили по
областям и грабили, а к господам своим в Тушино не хотели возвратиться;
для укрощения бунтовщиков надобно было выслать целые роты; притом силы
самозванца были разделены, разные отряды его войска действовали в разных
местах.
Под Москвой поэтому происходили битвы частные, но мелкие. Летом 1609
года произошла значительная битва между речками Ходынкою и Химкою: сначала
поляки было победили, но потом русские оправились и прогнали их. Эта битва
была последним важным делом между Москвою и Тушином, потому что с двух
сторон союзники и враги шли избавить Москву от Тушина.
8. Движение князя Скопина-Шуйского. От Новгорода шел к Москве князь
Михаил Васильевич Скопин-Шуйский с 5000 шведов, которых прислал на помощь
царю Василию король Карл IX; шведы были под начальством генерала
Делагарди; в благодарность за эту помощь Шуйский должен был уступить
Швеции город Корелу с уездом и обязался вечным союзом против Польши.
Весною 1609 года Скопин начал наступательные движения на тушинцев, очистил
от них Старую Русу, Торопец, Торжок, Порхов, Орешек, воевода которого,
Михаила Глебович Салтыков, приверженец обоих самозванцев, ушел в Тушино.
Поразив тушинцев в двух битвах, Скопин приближался к Москве, куда с другой
стороны, с востока, шел боярин Шереметев, также приводя города в
подданство царю Василию. Таким образом, север очищался, и главные рати
Шуйского с востока и запада сходились к Москве, чтоб под ее стенами дать
решительный бой царю тушинскому. Самозванец был сильно встревожен, но
гроза поднималась над ним еще с другой стороны.
9. Вступление польского короля в пределы Московского государства и
следствия этого вступления для Тушина. В начале царствования Шуйского
королю польскому Сигизмунду, угрожаемому дома сильным возмущением
подданных, было не до Москвы. Но возмущение это окончилось торжеством
короля, который имел теперь возможность заняться делами внешними, а между
тем в дела Московского государства вмешалась Швеция, держава, ему
враждебная, и Шуйский заключил с Карлом IX вечный союз против Польши.
При таких обстоятельствах Сигизмунд не мог оставаться более в покое; с
другой стороны, послы польские, возвратившиеся из Москвы, уверяли короля,
что боя за него, что стоит только ему показаться с войском в пределах
московских, как бояре заставят Шуйского отказаться от престола и
провозгласят царем королевича Владислава, сына Сигизмундова. Но, имея
власть сильно ограниченную, король Сигизмунд не мог заботиться только о
своих фамильных интересах; он прежде всего должен был дать обещание сенату
и сейму, что в предстоящей войне с Москвою будет заботиться только о
выгодах государства польского.
Вот почему Сигизмунд спешил приобрести для Польши какое-нибудь важное
место в московских владениях. Таким местом был Смоленск, издавна предмет
спора между Москвою и Литвою. Сигизмунда уведомляли, что воевода
смоленский Шеин и жители охотно сдадутся ему; особенно торопил короля Лев
Сапега, канцлер литовский, и 21 сентября 1609 года король стоял под
стенами Смоленска.
Сигизмунд послал в Смоленск грамоту, в которой писал, что пришел не для
пролития крови русской, но для защиты русских людей и будет стараться
больше всего о сохранении православной русской веры. Но смольнян нельзя
было обмануть подобными уверениями; как соседи Литвы, они хорошо знали,
что в ней делается, как там Сигизмунд из ревности к католицизму позволял
притеснять православную русскую веру; они отвечали королю, что у них дано
обещание: за православную веру, за святые церкви и за царя всем помереть,
а литовскому королю и его панам отнюдь не поклониться. С самого начала
осада Смоленска пошла неудачно для короля: приступ был отбит, подкопы не
удавались.
Не Смоленск, но Тушино испытало на себе весь вред от королевского
похода:
когда здесь узнали об этом походе, то началось сильное волнение; поляки
кричали, что Сигизмунд пришел затем, чтоб отнять у них заслуженные награды
и воспользоваться выгодами, которые они приобрели своею кровью и трудами.
Приехали в Тушино послы Сигизмундовы с требованием, чтоб все поляки
оставили Лжедимитрия и соединились с войском королевским. Начались
переговоры, сопровождавшиеся сильными волнениями; от этих переговоров
зависела вся будущность Лжедимитрия, а между тем на него, называвшегося
царем, никто не обращал внимания; польские вожди, поставленные в
неприятное положение, срывали на нем сердца, бранились с ним, грозили
побоями. Тогда Лжедимитрий решился бежать из Тушина и вечером,
переодевшись в крестьянское платье, уехал в Калугу. После отъезда
самозванцева Рожинскому с товарищами ничего больше не оставалось, как
вступить в соглашение с королем.
Но в Тушине было много русских: что им было теперь делать? Двинуться за
самозванцем они не могли: поляки бы их не пустили; да и трудно им было
надеяться, что самозванец успеет поправить свои обстоятельства. Они не
могли решиться просить помилования у Шуйского, променять положение верное
на участь, еще неизвестную даже и в случае помилования. Русским тушинцам,
как и польским, оставался один выход - вступить в соглашение с
королевскими послами, которые убеждали их отдаться под покровительство
Сигизмундово.
Они приняли это покровительство и отправили своих уполномоченных под
Смоленск, к королю.
31 января 1610 года послы от русских тушинцев были торжественно
представлены королю; явились люди разных чинов: тут был и боярин Михаила
Глебович Салтыков; тут были князья и дьяки; между дьяками первое место
занимал Грамотин, человек самой подозрительной нравственности, но
грамотный, ловкий, смышленый делец; тут был и Федор Андронов, бывший
московский кожевник, поднявшийся в смутное время, умевший приблизиться к
первому Лжедимитрию, умевший найти почетное место и при втором в Тушине.
Эти люди объявили, что согласны признать царем московским сына
королевского Владислава, и написали условия: неприкосновенность
православной русской веры; неприкосновенность прав высших сословий;
перемена законов зависит от бояр и всей земли; никого не казнить, не осудя
прежде с боярами и думными людьми; людей великих чинов невинно не
понижать, а меньших людей возвышать по заслугам. В этом последнем условии
сказалось влияние дьяков и людей, подобных Андронову, которых было много в
тушинском стане; незнатные, выхваченные бурями смутного времени снизу
наверх, хотят удержать свое положение и требуют, чтоб новое правительство
возвышало людей низших сословий по заслугам, которые они ему окажут.
Выговорено было и другое любопытное условие, в котором видно влияние
Салтыкова и других приверженцев первого Лжедимитрия, видно влияние долгого
пребывания русских в Тушине вместе с чужеземцами, - выговорено, что для
науки вольно каждому из народа московского ездить в другие государства
христианские. Но, выговорив для себя свободный выезд за границу, тушинцы
вытребовали, чтоб переход крестьянский был запрещен и чтоб король не давал
вольности холопям.
Между тем в Тушине продолжалось волнение; Марина тайком убежала из
стана сперва к Сапеге, который снял осаду ТроицкоГо' монастыря в начале
1610 года и расположился в Дмитрове; отсюда уже Марина отправилась в
Калугу к мужу, который не терял еще надежды, поддерживаемый
преимущественно казаками.
Наконец, в первых числах марта 1610 года Рожинский зажег тушинский стан
или, скорее, город и пошел по дороге к Волоколамску. Так Москва без битвы
освободилась от Тушина; скоро и Сапега оставил Дмитров и двинулся также к
Волоколамску, вследствие чего князь Скопин мог беспрепятственно вступить в
Москву.
10. Торжество Скопина и смерть его. Знаменитому воеводе было не более
24 лет от роду. В один год приобрел он себе славу, которую другие
полководцы приобретали подвигами жизни многолетней, и, что еще важнее,
приобрел сильную любовь всех добрых граждан, желавших земле успокоения от
смут; в то время как старый нелюбимый дядя его Василий не мог ничего
сделать для государства, сидя в осаде, и вследствие этого бездействия
исчезал для земли, самая видная, царственная деятельность принадлежала
Скопину:
с его именем для добрых граждан связана была надежда на избавление, на
лучшее будущее. Наружность и характер Скопина много содействовали также
приобретению любви народной: это был красивый молодой человек,
обнаруживший светлый ум, зрелость суждения не по летам, в деле ратном
искусный, храбрый и осторожный вместе, ловкий в обхождении с иностранцами;
кто знал его, все отзывались об нем как нельзя лучше.
Таков был человек, которому, по-видимому, суждено было очистить
Московское государство от воров и поляков, поддержать колебавшийся престол
старого дяди, примирить русских людей с фамилиею Шуйских, упрочить ее на
престоле царском, ибо по смерти бездетного Василия голос всей земли не мог
не указать на любимца народного. Но если граждане спокойные, найдя себе
точку опоры в племяннике царском, для блага земли и самого Скопина должны
были терпеливо дожидаться кончины царя Василия, чтоб законно возвести на
престол своего избранника, чистого от нареканий в искательствах
властолюбивых, то не хотел спокойно дожидаться этого Ляпунов, не умевший
сдерживать своих порывов, не сознававший необходимости средств чистых для
достижения цели высокой, для прочности дела. Ляпунов отправил к Скопину
посланников, которые поздравили его царем от имени Ляпунова и подали
грамоту, наполненную укоризнами против царя Василия. В первую минуту
Скопин разорвал грамоту и велел схватить присланных, но потом позволил им
упросить себя и отослал их назад в Рязань, не донеся в Москву. Этим
воспользовались, чтоб заподозрить Скопина в глазах дяди.
21 марта 1610 года Скопин с Делагарди имел торжественный въезд в Москву
и был встречен москвичами с восторгом. Царь Василий встретил племянника
также очень ласково, но иначе вел себя брат царский, князь Димитрий
Иванович Шуйский, который считал себя наследником престола и, увидав себе
страшного соперника в Скопине, возненавидел его. Делагарди, слыша толки о
зависти и ненависти, остерегал Михаила, уговаривал его как можно скорее
оставить Москву и выступить к Смоленску против Сигизмунда, положение
которого было вовсе не блестящее: Смоленск не сдавался, северские города
нужно было брать с большими усилиями, со страшною резнђю. Рожинский с
тушинскими поляками, остановившийся в Иосифовом Волоколамском монастыре,
умер там; после его смерти поляки были вытеснены из монастыря русскими и
шведскими их союзниками, причем должны были покинуть русских, выведенных
ими из Тушина, и в том числе митрополита Филарета, который, таким образом,
получил возможность уехать в Москву. Одна часть этих тушинских беглецов
ушла к Лжедимитрию в Калугу, другая решилась соединиться с королем, но
самозванец и Сигизмунд оба не много выигрывали от этой помощи; первый
видел московские отряды под самою Калугою, а король, который поспешил под
Смоленск с малыми силами в надежде на смуты, терзавшие Московское
государство, теперь должен был бояться неравной борьбы с врагами сильными
и раздраженными. Видя опасность, он попытался было войти в переговоры с
московским царем, но Василий, ободренный благоприятным оборотом дел,
отклонил их. Счастье, впрочем, улыбнулось Шуйскому на очень короткое время.
23 апреля князь Скопин на пиру у князя Воротынского занемог
кровотечением и после двухнедельной болезни умер. Пошел общий, хотя
неосновательный, слух об отраве, и преступление было приписано князю
Димитрию Шуйскому, подозревали и самого царя Василия. Смерть Скоцина и это
подозрение были гибельны для Шуйского, ибо один Скопин был крепкою связью
между царем и народом, поддерживая в последнем надежду на лучшее будущее.
Но теперь будущее для народа нисколько уже не связывалось с фамилиею
Шуйских: царь Василий стар и бездетен, брата его Димитрия и прежде не
любили, не уважали, а теперь обвиняли в отравлении племянника. Когда,
таким образом, смертью Скопина порвана была связь русских людей с
Шуйскими, когда взоры многих невольно и тревожно обращались в разные
стороны, ища опоры для будущего, раздался голос, призывавший к выходу из
тяжелого положения: то был голос знакомый, голос Ляпунова. Рязанский
воевода поднимается против Шуйского, требует его свержения, в Калуге
заводит переговоры с самозванцем, в Москве совещается с князем Василием
Васильевичем Голицыным, который сильно желает занять престол по свержении
Шуйского.
11. Сведение царя Василия с престола. В то время когда Уже Ляпунов
поднял восстание в Рязани, войско московское вместе с вспомогательным
шведским отрядом выступило против поляков по направлению к Смоленску. Кто
же был главным воеводою? Князь Димитрий Шуйский, обвиняемый в отравлении
племянника, не любимый и без того за гордость, презираемый за изнеженность!
Король, узнав о выступлении этого войска, отправил навстречу к нему
гетмана Станислава Жолкевского, который напал на Шуйского 24 июня при
деревне Клушине и благодаря особенно измене иностранных союзников Шуйского
разбил последнего наголову. После этой победы Жолкевский, провозглашая
царем королевича Владислава, пошел к Москве, а с другой стороны спешил к
ней из Калуги самозванец, надеявшийся, что москвичи в крайности скорее
поддадутся ему, чем признают царем польского королевича. Захар Ляпунов,
брат Прокофия, уже волновал Москву; 17 июля толпы народа собрались на
Красной площади, отсюда за теснотою места двинулись за Москву-реку, к
Серпуховским воротам, и здесь бояре и всякие люди приговорили бить челом
царю Василию Ивановичу, чтоб он царство оставил, потому что кровь многая
льется, в народе говорят, что он государь несчастлив, и не хотят его
города украинские, которые отступили к вору.
Василий должен был согласиться с этим приговором, выехал из дворца в
свой прежний боярский дом. Но этим не удовольствовались: 19 июля Захар
Ляпунов с товарищами насильно постригли его в монахи и свезли в Чудов
монастырь, постригли также и жену его; двоих братьев посадили под стражу.