Соловьев С. Петровские чтения

ОГЛАВЛЕНИЕ

ЧТЕНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ

25 февраля 1711 года в Москве, в Успенском соборе, в присутствии царя
объявлено было народу о войне с турками. Мы уже говорили, как не нравилась
Петру эта война; он находился в мрачном расположении духа, печальные
предчувствия томили его; сюда присоединилась еще болезнь, застигшая его на
дороге, в Луцке. В одном письме его от этого времени находим слова:
"Нам предстоит безвестный и токмо единому Богу сведомый путь". В другом
читаем: "Что удобнее где, то чините, ибо мне так отдаленному и почитай во
отчаянии сущему, к тому ж от болезни чуть ожил, невозможно рассуждать".
Положение было крайне затруднительное: не говоря уже о том, что царь
отвлечен от Северной войны, которую спешил кончить выгодным миром до
окончания западной войны за испанское наследство, вести две войны на
севере и юге с такими небольшими средствами, какими тогда могла
располагать Россия, и в то время, когда народ жаждал облегчения и отдыха,
к чему Полтавская победа подавала такую большую надежду,- вести при таких
условиях две войны было очень тяжко.
Петр не мог сосредоточить большого войска на юге, надежда на помощь
союзника, короля польского Августа, была плохая; одна надежда на успех
состояла в поднятии христианского народонаселения Турции; сербский
полковник Милорадович отправлен был поднимать черногорцев и других славян
и писал об успешном ходе дела; молдавский господарь Кантемир поддавался
России. Но чтоб получить помощь от своих одноверцев и единоплеменников,
чтоб предупредить турок, нужно было спешить вступлением во владения Порты;
от турецких христиан получались беспрестанные просьбы, чтоб царь шел как
можно скорее; господари молдавский и валашский писали, что как скоро
русские войска вступят в их земли, то они сейчас же с ними соединятся, а
это поднимет сербов и болгар.
Петр послал Шереметева к Дунаю - нельзя ли предупредить турок и
разорить мост. Но турки предупредили, перешли Дунай.
Предстоял вопрос: двигаться ли царю с главным войском вперед или
оставаться?
На военном совете было решено идти вперед, и Петр пошел, тем более что
Молдавия уже объявила себя за русских, и остановиться значило отдать ее в
беззащитную жертву туркам. Следствием была встреча с турками у Прута (9
июля):
У турок было 200000 войска, у русских только около 40000. Несмотря на
то, напавший неприятель был отбит с жестоким уроном. Но все же положение
русского войска было отчаянное:
оно было истомлено битвою и зноем, съестных припасов оставалось очень
немного, помощи ниоткуда. Визирю предложены были мирные условия и богатые
подарки. Визирь принял предложение, потому что сам находился в
затруднительном положении: янычары, испуганные отчаянным сопротивлением
русских, потерявши 7000 своих, отказались возобновить нападение и кричали,
чтоб визирь скорее заключил мир; кроме того, получено было известие, что
отправленный прежде царем отряд под начальством генерала Ренне взял
Браилов.
Главные условия мира были: отдача туркам Азова, разорение Таганрога и
других новопостроенных с русской стороны городов, невмешательство царя в
польские дела. Русское войско, не знавшее, что делалось в турецком лагере,
изумленное снисходитель-ностию мирных условий, с великою радостию
выступило из западни к своим границам. Но с каким чувством вел его царь?
Он в письмах к своим утешал их, что хотя мир заключен и с большою потерею,
но зато все же война кончилась на юге и это даст возможность усиленно
продолжать войну на севере и скоро кончить ее выгодным миром. Но при этом
он проводил бессонные ночи, тем более что долго не мог быть уверен,
состоится ли мир с турками, ибо Карл XII, крымский хан, Франция,
изменившие России казаки побуждали султана не мириться, особенно потому,
что пункт о невмешательстве России в польские дела подавал повод к сильным
спорам: Петр не мог разорвать союза с польским королем Августом, не мог не
проводить своих войск через польские владения. Турецкие министры прямо
говорили английскому послу, что им не так важна отдача Азова, как то, чтоб
царь не вступался в дела Польши, не вводил в нее своих войск, ибо если
дать ему в том волю, то он легко сокрушит Швецию и потом не только может
отобрать Азов, но через Польшу опять вступит внутрь турецких владений.
Петр не хотел возобновления войны с Турциею, хотя в письмах к своим
признавался, что плакал, помышляя о необходимости отказаться от берегов
Азовского моря, что как бы не своею рукою писал указ об отдаче Азова и
срытии Таганрога. "Но рассудить надлежит,- писал он, - что с двумя
неприятелями такими не весьма ль отчаянно войну весть и упустить сию
шведскую войну, которой конец уже близок является; сохрани Боже, ежели б,
в обеих войнах пребывая, дождались французского мира (т. е. окончания
войны за испанское наследство), то б везде потеряли; правда, зело скорбно,
но лучше из двух зол легчайшее выбрать". Наконец мир с турками был
заключен в 1713 году.
Война, оконченная этим миром, имеет то значение в истории, что в ней
восточный вопрос впервые стал славянским вопросом: Петр спешил к Дунаю,
чтоб помочь христианскому народонаселению Турции и взаимно получить от
него помощь.
Черногорцы поднялись, но по отдаленности места их действий не могли,
разумеется, оказать помощи русскому войску. Известие о заключении мира при
Пруте прекратило черногорскую войну. Терпя постоянно большой недостаток в
деньгах при громадных издержках, Петр велел выдать Милорадовичу 500
червонных для раздачи его сподвижникам. В 1715 году приехал в Россию
черногорский владыка Даниил и получил 10000 рублей, полное архиерейское
облачение, книги; начальные черногорцы получили 160 медалей на 1000
червонных. В царской грамоте говорилось, что эти награды не по
достоинству, не по заслугам, но больше дать нельзя, потому что война с
еретиком королем шведским поглощает все доходы.
С этих пор начинается прием славян и других христиан восточного
исповедания в русскую службу. Так вступил в русскую службу Милорадович и
сделан был гадяцким полковником в Малороссии; кроме него вступили в
русскую службу другие сербские, молдавские и валашские офицеры и рядовые,
турецкие и австрийские подданные. Их разместили в Киевской и Азовской
губерниях, полковникам дано по местечку или по знатному селу, прочим
офицерам - по нескольку дворов, на хозяйственное обзаведение даны деньги и
хлеб; им дано право перезывать к себе еще людей из своих народов и обещаны
другие земли. Петр так. сознавал важность связи своего народа с народами
соплеменными, что счел своею обязанностию делиться с ними последним
куском, как говорится. Сербский архиепископ Моисей Петрович приехал в
Россию и привез от своего народа просьбу, в которой сербы, величая Петра
новым Птоломеем, умоляли прислать двоих учителей латинского и славянского
языка, также книг церковных: "Будь нам второй апостол, просвети и нас, как
просветил своих людей, да не скажут враги наши: где их Бог?"
Петр велел отправить богослужебных книг на 20 церквей, 400 букварей,
сто грамматик. Отправлены были и учителя с большим по тогдашнему времени
жалованьем,- отправлены были русские учителя, когда сама Россия имела их
так мало.
Но если Петр считал своею обязанностию помогать и отдаленным
соплеменникам, то понятно, что не мог не обратить внимания на горькую
судьбу русских людей, которые за свою русскую народность, за свою русскую
веру терпели притеснения в соседнем государстве, хотя и славянском, но
католическом. Петр был в союзе с польским королем Августом II. Август
изменил союзу, когда, несмотря на сильную помощь, несмотря на Калишскую
победу, тайком от царя заключил мир с Карлом XII и отказался от польского
престола. Несмотря на то, после Полтавы Петр восстановил его на польском
престоле. Казалось, можно бы ожидать благодарности, но на благодарность в
политике нельзя рассчитывать. Август был немецкий государь, саксонский
курфюрст, который смотрел на Польшу как на средство усиления для своего
дома, смотрел и на русского царя как на орудие для этого усиления.
Но как скоро оказалось, что Петру никак уже не приходится служить
орудием в руках какого-нибудь Августа; как скоро оказалось, что
могущественная Россия и ее великий царь никак не позволят саксонскому
курфюрсту усиливаться на счет Польши, так тесно связанной с Восточною
Россиею роковой связью России Западной; как скоро оказалось, что Петр,
завоевавший Ливонию без помощи Августа, не отдаст ее ему, то Август счел
полезным для себя отстать от России, сблизиться с враждебными ей
державами, с Франциею, Турциею, показать им, что он вовсе не союзник
русского царя, готов сделаться и врагом его и потому согласно с их
интересом поддерживать его на польском престоле; а между тем под шумок,
пока еще Петр занят шведскою войною, Август хотел достигнуть своей цели в
Польше, подчинив себе Речь Посполитую посредством саксонского войска. Два
года сряду - 1713 и 1714 - был в Польше большой неурожай, а между тем
голодная страна должна была содержать саксонское войско, которого король
не выводил, несмотря на все просьбы поляков, несмотря на требования
России. Поляки на сеймиках кричали, что их вольность уже кончается, что им
остается одно спасение - просить обороны у российского орла. Наконец
восстание вспыхнуло, образовалась конфедерация, и конфедераты начали
биться с саксонцами.
Литовский гетман Потей обратился к Петру с вопросом, что ему делать. В
Польше конфедерация, которая требует, чтоб и Литва соединилась с нею; одно
средство успокоить страну - это защита и посредничество царского
величества.
Петр отвечал: "Пусть будет прислано ко мне прошение от всей Речи
Посполитой, и тогда я вступлю в посредничество для ее облегчения и
примирения с королем".
В марте 1716 года приехали к Петру послы конфедерации с просьбою
вступиться в дело; король волею-неволею должен был согласиться на
посредничество русского государя. Это новое положение России относительно
Польши возбудило сильное движение в соседних державах: и Австрия, и
Пруссия стали хлопотать, чтоб поляки приняли и их посредничество, но дело
обошлось и без них: благодаря движению русских войск саксонские войска в
14 дней должны были очистить Польшу.
Но, избавив поляков от саксонцев, Петр должен был избавить православных
жителей Западной России от польских притеснений. В XVI и XVII веках
религиозное гонение, поднятое на русское народонаселение в польских
областях, повело к сильному движению среди него, физическому и
нравственному, вследствие чего значительная часть русских земель
отторгнулась от Польши и присоединилась к России восточной, или Великой.
Это событие еще более раздражило поляков, заставило их еще более хлопотать
о том, как бы уменьшить во владениях Речи Посполитой число русских, как бы
заставлять их ополячиваться, т. е. обращаться в католицизм или сначала в '
унию. Хотели таким образом уменьшить число людей, которые тянули к России,
ждали от нее помощи и покровительства; особенно старались окатоличить,
ополячить как можно скорее православную шляхту, ибо шляхтич как член сейма
был членом правительства, а на сеймах боялись людей, которые могли бы
поддерживать русские интересы, русские требования. Отсюда, после окончания
борьбы у Польши с Россиею Андрусовским перемирием, а потом и Вечным
Московским миром, гонение на православных в Польше, отнятие архиерейских
кафедр у православных и отдача их униатам не ослабевают, но усиливаются.
Православные обращаются с жалобами к русскому правительству, и Петр для
прекращения этих жалоб решается употребить сильные меры.
В 1722 году приезжает в Москву белорусский епископ Сильвестр, князь
Четвертинский, представляет длинный список обид и притеснений, какие
терпит православное духовенство от католиков, показывает знаки ран,
полученных им самим за то, что вступился за своих священников, палками
обращаемых в унию. Петр написал королю, что единственное средство
прекратить жалобы православных- это составить комиссию для исследования
обид и получения за них удовлетворения. Но эту комиссию нельзя составить
из одних поляков-католиков, в ней непременно должен быть русский и царский
подданный. "Если же паче чаяния, - писал Петр королю, - удовлетворения не
воспоследует, то мы будем принуждены сами искать себе удовлетворения". Не
дожидаясь ответа, Петр уже назначил своего комиссара, переводчика при
русском посольстве в Варшаве, западнорусского же уроженца Рудаковского,
которому немедленно же велел ехать в Могилев, осведомиться подлинно обо
всех обидах людям греческого исповедания, приготовить все доказательства
для комиссии и стараться, чтоб впредь не было гонения на православных.
Протестанты в польских владениях также обратились к Петру с просьбою о
покровительстве; видя это, прусский двор спешил также присоединиться к
делу, обратился к русскому государю с просьбою заступиться за евангеликов,
гонимых в Польше. Так поднимался знаменитый диссидентский вопрос, который
ровно через 50 лет после описываемых событий, в 1772 году, решился первым
разделом Польши, когда знаменитая собирательница русских земель Екатерина
II присоединением Белоруссии отпраздновала столетний юбилей Петра I.
Рудаковский писал Петру, что епископ белорусский все доносил справедливо о
гонениях на Церковь восточную, разве что еще забыл написать. Комиссар
начал свою деятельность: по жалобе пинских монахов на захват православных
монастырей и церквей в унию поведено было дело в суде и состоялся приговор
о возвращении отнятых монастырей и церквей православных. Рудаковский с
мужеством привел в исполнение королевский декрет об этом возвращении.
Тщетно ксендзы и униаты вопили как бесноватые: "Нам беда! Нам грозит
смерть! Лучше бы нам было видеть в этих церквах турок или жидов, чем
проклятых схизматиков!" Ожесточение вызывало ожесточение и с другой
стороны: значительнейшие из русского духовенства в Белоруссии предлагали
Рудаковскому поднять простой народ и перебить всех католиков и униатов,
потому что, говорили они, простой народ весь пойдет за нами. Рудаковский
отвечал им, чтоб позабыли и думать об этом и дожидались бы покровительства
русского государя, который уже прислал его, Рудаковского, для защиты
восточной Церкви. Ненависть поляков к небывалому у них комиссару
доказывала, что он был прислан не понапрасну. Польские министры требовали,
чтоб Рудаковский был отозван, "ибо не помним, - писали они, - чтоб
когда-либо прежде подобные комиссары жили в землях наших и вмешивались в
дела духовные".
Но комиссар не был отозван и продолжал свою деятельность. С другой
стороны, Петр шел наперекор королю Августу в его стремлениях сделать
Польшу наследственною в своей фамилии, удержать польское войско под
начальством саксонского фельдмаршала, в замыслах разделить Польшу. Таким
образом, союз, заключенный с целию сделать Россию орудием для выполнения
саксонских замыслов, рушился, когда русский царь, не могший по своей
природе служить орудием для чужих замыслов, оправдал опасения Паткуля,
один усилился в Северной войне, ибо один, без союзников сокрушил шведскую
силу при Полтаве, и не считал полезным для России усиливать Саксонию на
счет Польши.
Так же рушились и другие союзы. Овладев прибалтийскими областями, Петр
для скорейшего окончания войны решился действовать против германских
владений Швеции и с помощию датского флота произвести высадку и в самую
Швецию.
Он пригласил Данию, Ганновер, Пруссию участвовать в этой войне; они
бросились на легкую добычу, на шведские владения в Германии, также на
владения родственного и союзного Швеции гол-штинского дома, но скоро Дания
и Танновер были напуганы внушениями о завоевательных замыслах русского
царя относительно Германии. Внушения пошли от мекленбургского дворянства,
которое было в ссоре с своим герцогом, а Петр держал сторону герцога,
женатого на его племяннице, цесаревне Екатерине Ивановне. Дания и курфюрст
ганноверский Георг, сделавшийся королем английским, сочли своею
обязанностию мешать Петру в окончании Северной войны, в заключении
выгодного мира с Швециею.
Но Петр достиг своей цели и без союзников. В 1713 году почти вся
Финляндия была уже в русских руках. "Эта страна нам вовсе не нужна, -
писал Петр, -
но надобно занять ее для того, чтоб при мире было что уступить шведам".
В 1714 году одержана была знаменитая морская Гангутская победа. Карл
ХII, возвратясь из Турции, нашел шведские дела в таком положении, что по
внушению министра своего голштинца Герца решился в 1718 году вступить в
переговоры с Петром, сделать ему большие уступки, чтоб с его содействием
вознаградить Швецию на счет других врагов ее.
Аландский конгресс, на который с этой целью съехались русские и
шведские уполномоченные, рушился вследствие смерти Карла ХII; сестра его
Упьрика Элеонора, ставшая королевою шведскою, и вельможи, захватившие
власть в свои руки, понадеялись на обещания английского короля Георга и
решились продолжать войну с Россиею. Английский флот действительно явился
в Балтийское море, чтоб испугать Петра и сделать его уступчивее, но Петра
испугать было нельзя: в глазах англичан русские высаживались на шведские
берега и пустошили их. В Швеции наконец поняли, что никто не подаст им
помощи против Петра, начали снова мирные переговоры, и 30 августа 1721
года в Ништадте заключен был мир, по которому с шведской стороны
уступались царскому величеству и его преемникам в полное, неотрицаемое,
вечное владение и собственность завоеванные царского величества оружием
Лифляндия, Эстляндия, Ингрия, часть Карелии с дистриктом Выборгского лена,
со всеми аппартиненциями и депенденциями, юрисдикцией, правами и доходами.
4 сентября в Петербурге сильное волнение: царь, отправившийся в Выборг,
неожиданно возвращается из своей поездки, плывет и каждую минуту стреляет
из трех пушек на своей бригантине; трубач трубит; что это значит?..
Наконец слышится радостное, желанное слово: мир! Толпы собираются к
Троицкой пристани; съезжается знать духовная и светская. Встреченный
торжественными кликами, Петр едет в Троицкий собор к молебну. Приближенные
знают, чем подарить его, просят принять чин адмирала. А между тем на
Троицкой площади уже приготовлены кадки с вином и пивом для угощения
народа, устроено возвышенное место.
После молебна на это возвышенное место всходит царь и говорит
окружающему народу: "Здравствуйте и благодарите Бога, православные, что
толикую долговременную войну, которая продолжалась 21 год, всесильный Бог
прекратил и даровал нам со Швециею счастливый вечный мир". Сказавши это,
Петр берет ковш с вином и пьет за здоровье народа, который плачет и
кричит: "Да здравствует государь!" 10-го числа начался большой маскарад из
1000 масок и продолжался целую неделю.
Сильная, свежая, вечно юная природа Петра, сказывавшаяся всегда,
разумеется сказалась и тут: он веселился, как ребенок. Радость была общая;
особенно радовались сотрудники, более других понимавшие, в чем дело, более
других потрудившиеся. Им представлялось то, что было 20 лет назад и что
теперь, им представлялось то унижение, в котором была Россия после Нарвы,
и то уважение, с которым расступились перед нею теперь европейские
державы, чтоб дать ей почетное место среди себя. Они живо чувствовали, как
в двадцать лет расширилась их умственная сфера, как они много узнали, как
изменились вследствие того их понятия и взгляды, они чувствовали себя
совершенно другими людьми, и на языке их невольно появлялись слова, что
они перешли из небытия в бытие и что обязаны этим своему вождю,
начальнику, их компании. Они поднесли Петру титул Отца Отечества, Великого
Императора Всероссийского за то, что "его неусыпными трудами и
руковождением они из тьмы неведения на театр славы всего света и, тако
рещи, из небытия в бытие произведены и в общество политичных народов
присовокуплены". Петр отвечал им простыми словами, ибо простота -
всегдашняя спутница величия: "Желаю весьма народу российскому узнать
истинное действие Божие к пользе нашей в прошедшей войне и в заключении
настоящего мира; должно всеми силами благодарить Бога; но, надеясь на мир,
не ослабевать в военном деле, дабе не иметь жребия монархии греческой;
надлежит стараться о пользе общей, являемой Богом нам очевидно внутри и
вне, отчего народ получит облегчение". Петр и по окончании знаменитой
войны остался верен представлению о ней как о школе; он писал: "Все
ученики науки в семь лет оканчивают обыкновенно; но наша школа троекратное
время (21 год) была, однако ж, слава Богу, так хорошо окончилась, как
лучше быть невозможно".
С 22 октября 1721 года, когда Петру поднесен был названный титул,
Россия стала империею. До тех пор в Европе был один император, император
Священной Римской империи, но в Европе давно уже толковали, что Петр
стремился стать восточным римским императором. Петр действительно стал
императором, но не восточным римским, а всероссийским, ему не было
никакого дела до Рима, и он отвергнул эту бессмысленную для России, для ее
истории ветхость. Он трудился для России и с Россиею, для нее и с нею он
добыл императорский титул и не отлучил родной страны от собственной славы.
Только в XIX веке остальная Европа покончила с трупом Римской империи,
решилась похоронить его; только в XIX веке вместо Римской явились империи
Французская, Австрийская, Германская. Но Петр целым веком предупредил это
явление, первый в своем титуле указал начало народности. Великая
благодарность великому человеку за то, что он неразрывно связал имя свое и
своих преемников с именем своего народа, с именем родной страны.
18 декабря новый император торжественно вступил в древнюю столицу
царей, и в Успенском соборе благодарили Бога за мир, который дал России
море и окончательно определил ее новые исторические пути. И в Москве
началось празднество, маскарады, фейерверки, иллюминации, езда по улицам
на морских судах, поставленных на сани. Но от этих праздников в честь мира
обратимся к внутренней деятельности Петра во время Северной войны и после
нее.
Мы видели первых главных сотрудников Петра, видели, что самым видным
лицом, первым министром в глазах иностранцев был боярин адмирал Фед [ор]
Алексеевич Головин, который заведовал иностранными делами. Здесь мы видим
естественную в первое время неразвитость, т. е. отсутствие разделения
занятий, несколько должностей сосредоточиваются в руках одного человека.
Головин - и адмирал, и министр иностранных дел, он заведывает Оружейною
палатою и новоучрежденными школами. С течением времени, когда
проницательный взгляд преобразователя открывал все более и более способных
людей, происходит развитие, разделение занятий, различные должности
передаются отдельным лицам. Петр лишился Головина в 1706 году и сильно
горевал о потере "друга", ибо имел способность привязываться к достойным
людям, как имел способность привязывать к себе достойных людей.
По смерти Головина его должности уже разделяются: адмиралом становится
Апраксин, заведование иностранными делами поручается Головкину с титулом
канцлера, но еще Головин выдвинул из переводчиков Посольского приказа
даровитого Шафирова, который потом при Головкине сделался вице-канцлером.
Быстро выдвигается и чрезвычайно даровитый Ягужинский, которого мы видим
при разных дворах с важными дипломатическими поручениями; мы уже
упоминали, как благодаря правилу Петра учить своих на практике на
дипломатическом поприще понятливые ученики сделались скоро мастерами. Двое
Долгоруких, Григорий Фед [орович] и Василий Лукич, Матвеев, кн. Куракин,
Петр Андреевич] Толстой усердно помогали Петру в дипломатической борьбе с
Европою от Лондона до Константинополя; в хорошей школе не может быть
недостатка в подростках, и эти подростки обозначались и окрепли при Петре;
они по завещанию Петра, имея постоянно в уме и на языке имя великого
преобразователя, вели русскую политику чрез первую половину XVIII века и
передали ее в достойные руки, руки Екатерины II. Эти подростки
обозначились в двоих братьях Бестужевых, уже занимавших при Петре очень
значительные дипломатические посты; обозначился и знаменитый иностранец,
который в печальные для русской народности времена внутри России искусно
поддерживал русские интересы в Европе, обозначился знаменитый Остерман.
Однажды на корабле, где находился государь, произошла драка между
царским денщиком и молодым немцем, ведшим дневник у вице-адмирала; немец
прямо пришел к царю с жалобой и с просьбою о сатисфакции; Петр сатисфакции
ему не дал, сказавши: "Пьяное дело!", но наружность немца остановила его
внимание; по своему обычаю он поднял у него со лба волосы, посмотрел в
глаза и взял к себе для иностранной переписки. Немца звали Остерманом, он
вел переговоры и заключил Ништадтский мир.
Сохранились рассказы современников о том, как поддерживалась школа,
воспитывались подростки, выбирались люди. Молодые дворяне, посланные
учиться за границу, возвратились и сейчас к государю на экзамен зимою в 6
часов утра; Петр со свечою в руках ползал по карте, расспрашивал их,
остался доволен. Один из возвратившихся из-за границы, известный Неплюев,
был определен Петром в смотрители над постройкою галер - должность, в
которой он почти ежедневно видал государя. Петр заметил, что в малом будет
путь, и начальствующие лица начали воспитывать молодого офицера, учить
его, как служить и как сохранить расположение царя: "Будь исправен, будь
проворен и говори правду, сохрани тебя Боже солгать, хотя бы что и худо
было; он больше рассердится, если солжешь". Скоро Неплюев подвергся
экзамену в этом искусстве. Однажды он пришел на работу, а Петр уже тут;
Неплюев сильно перепугался, и первою мыслию было бежать домой и сказаться
больным, но потом вспомнились наставления, и он пошел к тому месту, где
находился государь. "А я уже, мой друг, здесь!
- сказал ему Петр. "Виноват, государь, - отвечал Неплюев, - вчера я был
в гостях, долго засиделся и оттого опоздал". "Спасибо, что говоришь
правду, - сказал Петр."Бог простит! Кто бабе не внук?" После того Неплюев
получил место резидента в Константинополе таким образом, который
показывает всю простоту отношений Петра к своим приближенным. У государя
был обед для всей знати, также для офицеров гвардейских и морских, почему
был приглашен и Неплюев. Отобедав с товарищами прежде, он встал из-за
стола и отправился в ту сторону, где государь сидел еще за столом и вел
такой разговор с Головкиным и Апраксиным:
"Надобен мне человек, который бы знал итальянский язык, для посылки в
Константинополь резидентом". Юловкин отвечал, что такого не знает. "А я
знаю, - сказал Фед[ор] Матвеевич] Апраксин, - очень дельный человек, да та
беда, что очень беден".
"Бедность не беда, - отвечал Петр, - этому помочь можно скоро; но кто
это такой?"
"Да вот он за тобой стоит", - сказал Апраксин. "За мной стоят много", -
возразил Петр. "Да твой хваленый, что у галерного строения", - отвечал
Апраксин.
Петр оборотился, взглянул на Неплюева и сказал: "Это правда, Федор
Матвеевич, что он хорош, да мне бы хотелось его у себя иметь". Но потом,
подумавши, государь приказал назначить Неплюева резидентом в
Константинополь.
Способных людей было набрано много, но цель преобразователя состояла в
том, чтоб приучить этих способных людей к деятельности сообща, в которой
бы они развивали силы друг друга и сдерживали друг друга. У нас часто
говорят о дубинке Петра Великого, даже иногда слышится желание, чтоб она
снова явилась с своею будто бы очень полезною деятельностью. При
воспитании человека в детском возрасте допускаются известные внушения,
наказания, телесные наказания, но в более зрелом возрасте подобные
воспитательные средства не допускаются, да и с самого начала опытные
воспитатели стараются развивать в воспитанниках высшие, нравственные
побуждения к добру. Петр употреблял дубинку для взрослых детей, но в то же
время целая система учреждений, имевших воспитательное значение для
народа, показывает, что преобразователь употреблял другие, более
действенные средства к тому, чтоб вывести русских людей из детского
возраста относительно общественной жизни и упразднить внешние, детские
понуждения, упразднить дубинку. И мы думаем, что воспоминание об этих
учреждениях и о борьбе, которую из-за них выдерживал преобразователь,
будет гораздо питательнее для общества, чем воспоминание о дубинке.
Мы видели, что Петр учредил Сенат, который облек большою властию.
Воспитание этого высшего правительственного учреждения, разумеется, было
главною заботою Петра. "Теперь все у вас в руках", - говорил он сенаторам
и этими словами напоминал им о важности их значения и соединенных с нею
обязанностях и ответственности. Люди собрались для общего дела, и первое
сильное искушение - потратить время в слишком долгих рассуждениях о деле и
в разговорах не о деле: Петр требует от сенаторов, чтоб они не теряли
времени, "понеже пропущение времени смерти невозвратной подобно. Никому в
Сенате не позволяется разговоры иметь о посторонних делах, которые не
касаются службы, тем менее заниматься бездельными разговорами или шутками,
а главное, сенаторы должны иметь в памяти Должность свою и царские указы и
дел до завтра не откладывать; как может государство быть управляемо, когда
указы не будут действительны?
Презрение указов равно измене и еще хуже ее, ибо, заслышав об измене,
всяк остережется, а этого зла никто вскоре не почувствует, но мало-помалу
все разорится... В управлении государством важнее всего хранение прав
гражданских, понеже всуе законы писать, когда их -не хранить, или ими
играть в карты, прибирая масть к масти, чего нигде в свете так нет, как у
нас было, а отчасти и еще есть и зело тщатся всякие мины чинить под
фортецию правды". Для ослабления этого зла Петр в начале 1722 года учредил
при Сенате должность генерал-прокурора, которого он назвал оком своим и
стряпчим о делах государственных. Во всех низших местах должны были
находиться прокуроры, надзор над которыми поручен генерал-прокурору. Одна
из главных забот Сената состояла в удовлетворении требованиям государства
относительно людей, нужных для службы военной и гражданской; для
облегчения Сената в этом деле учреждена была должность герольдмейстера,
который имел списки всем дворянам и детям их и по первому требованию
представлял людей, способных к той или другой должности.
Я употребил выражение: служба военная и гражданская; это разделение
есть новость, появившаяся с Петра; древняя Россия представляла первобытное
государство с резким признаком неразвитости: служба военная не была
отделена от гражданской; при Петре явилось разделение должностей
гражданских от военных, что и выразилось в знаменитой Табели о рангах. Мы
несколько раз упоминали о целой системе учреждений, имевших воспитательное
значение для народа чрез приучение его к деятельности сообща.. Система эта
приводилась в исполнение постепенно, и только к 1720 году образовались для
отдельных ведомств коллегии, заменившие прежние приказы. Коллегия состояла
из президента, вице-президента, советников и асессоров. Если и в Сенате,
куда были выбраны самые способные люди, дело по его новости шло далеко не
так, как бы желалось, то тем более нельзя было надеяться вначале большого
успеха в коллегиях. Тяжело было приниматься за новое дело; ежеминутно
вопросы: как делать? и кто будет отвечать на эти вопросы? В Сенат Петр
решительно не допускал иностранцев, но в коллегии допускал. Президент
необходимо был русский, но вице-президент мог быть иностранец; также из
иностранцев был один советник или асессор, один секретарь. Спросят - зачем
это? Неопытность русских требовала указания - как вести дело; способ
ведения дел был новый, и в некоторых коллегиях самое содержание дел было
новое, как, напр[имер], в Берг- и Мануфактур-коллегии.
Петр велел отправить в Кенигсберг 30 или 40 человек молодых подьячих,
но до их возвращения надобно было допустить иностранцев; по незнанию
русского языка иностранцы должны были вести дела чрез переводчиков -
неудобство страшное! Чтоб избавиться от этого неудобства, Петр велел
своему резиденту в Вене пригласить из австрийских коллегий в русскую
службу чиновников славянского происхождения, чехов, моравов, которые могли
бы скорее немцев выучиться русскому языку; велел пригласить в службу при
коллегиях шведских пленников, выучившихся по-русски, а между тем при
первой возможности старался отделаться от иностранцев при коллегиях: в
1722 году, сидя в Сенате, Петр велел президентам коллегий разобрать
иноземцев - коллежских членов и указать тех, которые годны, а негодных
отпустить. Легко понять, какое препятствие все эти учреждения встречали в
недостатке способных людей при общем малолюдстве; в 1722 году
генерал-прокурор жаловался, что еще 100 мест в управлении остаются
незамещенными.
Поручая герольдмейстеру приготовлять молодых дворян для гражданской
службы, Петр, однако, внушал ему, чтоб он не слишком много пускал в
гражданскую службу, иначе армия и флот истощатся; после этого внушения
нельзя сказать, чтоб должность петровского герольдмейстера была легка.
Высшие учреждения, коллегии еще как-нибудь наполнялись людьми, но в
областном управлении преобразователь вследствие недостатка людей должен
был отказаться от своих любимых планов относительно коллегиальной формы и
отделения суда от управления; его планы остались программою для будущего.
Но Петр не хотел отказаться от другого воспитательного для народа
средства, от выборов, которые он устроил повсюду в обширных размерах в
гражданской и военной службе. Сверху выборы начинались с президентов
коллегий, и сам Петр присутствовал при этих выборах, учил, как производить
их правильно и беспристрастно: выбирал Сенат с участием генералитета,
членов коллегий и 100 человек выборных из дворянства; в другие высшие чины
Сенат избирал баллотировкою, в низшие назначал просто. Петр непременно
хотел, чтоб выборы распространили жизнь, самостоятельное движение, общую
деятельность и в областях. Как обыкновенно и везде бывает, право выбора
явилось тяжелою обязанностию, от которой старались избавиться. Петр велел
выбирать дворянам сборщиков податей, или земских комиссаров; дворяне
начали вместо себя посылать на выборы приказчиков. Петр запретил это,
предписал помещикам, а в поморских (северных) городах и в других подобных
местах, где дворян нет, обывателям съезжаться к новому году для выбора
земского комиссара. Если на прежнего комиссара будут просьбы, то помещики
или обыватели судят его по вине, штрафуют и по экзекуции доносят
губернаторам и воеводам.
Преобразователь отстаивал свои воспитательные средства, несмотря на
страшные препятствия. Нам еще предстоит печальная обязанность рассказать о
тех застарелых в русском общественном теле болезнях, которые вскрыл
преобразователь и неумолимо и неутомимо преследовал. Борьба была тяжелая.
"На душу Петру Алексеевичу,- рассказывают современники,- по временам
находила такая черная туча, что он запирался и никого не допускал к себе".
Но труды и страдания не пропали даром. Современники же Петра
свидетельствуют, что они учились у него "благородному бесстрашию и
правде". Значит, была хорошая школа, хороший учитель и хорошие ученики.