Библиотека

Теология

Конфессии

Иностранные языки

Другие проекты







Рыбаков Б.А. Рождение Руси

ОГЛАВЛЕНИЕ

ВЛАДИМИР КРАСНОЕ СОЛНЫШКО

Борьба с печенегами стала в X веке насущной потребностью Руси. Вся плодородная лесостепь, густо покрытая русскими деревнями и городами, была обращена к степям и открыта внезапным набегам кочевников, раскинувшихся по русской равнине на "месяц конного пути" от Дуная до Жигулей. Каждый набег приводил к сожжению сел, уничтожению полей, угону населения в рабство. Поэтому оборона от печенегов была не только государственным, но и общенародным делом, понятным и близким всем слоям общества. И естественно, что князь, сумевший возглавить эту оборону, должен был стать народным героем, действия которого воспевались в народных эпических сказаниях -- былинах. Таким князем оказался побочный сын Святослава -- Владимир. В живописном Любече, охранявшем подступы к Киевской земле с севера, жил в середине X века некий Малко Любечанин. Его дочь Малуша была ключницей княгини Ольги, а сын Добрыня, очевидно, служил князю. В былинах о Добрыне сохранилась память о том, что он был при княжеском дворе "конюхом да приворотничком", но потом стал уже не слугой, а придворным -- "он стольничал-чашничал Девять лет". Малуша Любечанка стала одной из наложниц Святослава, и у нее родился сын Владимир, которого долго потом корили его происхождением, называя "робичичем", "холопищем". Если бы не особая удача, то сын ключницы мог бы затеряться в толпе "отроков" и слуг на княжеском дворе. Но его дядя Добрыня однажды воспользовался тем, что законные сыновья князя Ярополк и Олег отказались ехать в далекую северную факторию Руси -- Новгород, и предложил послать туда своего племянника. Так юный робичич Владимир стал князем-наместником в маленьком городке на озере Ильмень. Когда между его братьями после трагической гибели Святослава вспыхнула усобица, разжигаемая варягом Свенельдом, и Олег Древлянский был убит, Добрыня и Владимир двинулись походом из Новгорода в Киев, покорив по дороге Полоцк, важный торговый пункт на Западной Двине. Здесь Владимир силой взял себе в жены Рогнеду, дочь полоцкого князя. В русских былинах отражены и борьба Олега со Свенельдом, и женитьба Владимира при посредничестве Добрыни. Ярополк был убит во дворце двумя варягами из войска Владимира, и сын рабыни стал великим князем киевским, а Добрыня -- воеводой, вершившим дела Руси. Первым государственным делом Владимира было изгнание из Киева варягов-наемников; затем он установил языческий культ шести богов во главе с богом грозы и войны Перуном. Ряд удачных походов на Польшу, на вятичей, Литву, радимичей, болгар и хорватов (в Закарпатье) значительно расширил и упрочил Русь как государство всех восточных славян. Довольно аморфное раннефеодальное государство Киевскую Русь правительство Владимира стремилось охватить новой административной системой, построенной, впрочем, на типичном для той эпохи слиянии государственного начала с личным: на место прежних "светлых князей", стоявших во главе союзов племен, Владимир сажает своих сыновей: Новгород -- Ярослав; Полоцк -- Изяслав; Туров -- Святополк; Ростов -- Борис; Муром -- Глеб; Древлянская земля -- Святослав; Волынь -- Всеволод; Тмутаракань -- Мстислав. От Киева к этим отдаленным городам прокладываются "дороги прямоезжие", нашедшие отражение в былинах, связывающих их с именем Ильи Муромца. Но по-прежнему оставалась нерешенной главная задача внешней политики Руси -- оборона от печенежских племен, наступавших на русские земли по всему лесостепному пограничью. Летопись вкладывает в уста князя Владимира следующие слова: "И рече Володимер: "Се не добро, еже мало город около Кыева". И нача ставити городы по Десне и по Въстри (реке Остру) и по Трубешеви и по Суле и по Стугне. И нача нарубати ("набирать") муже лучьшее от Словен и от Кривичь и от Чюди и от Вятичь и от сих насели грады. Бе бо рать от печенег и бе воюяся с ними и одалая им". Эти слова летописи содержат исключительно интересное сообщение об организации общегосударственной обороны. Владимир сумел сделать борьбу с печенегами делом всей Руси, почти всех входивших в ее состав народов, ведь гарнизоны для южных крепостей набирались в далеком Новгороде, в Эстонии (Чудь), в Смоленске и в бассейне Москвы-реки, в землях, куда ни один печенег не доскакивал. Заслуга Владимира в том и состояла, что он весь лесной север заставил служить интересам обороны южной границы, шедшей по землям полян, уличей и северян. Из пяти рек, на которых строились новые крепости, четыре впадали в Днепр слева. На Левобережье крепости были нужны потому, что здесь меньше было естественных лесных заслонов и степь доходила почти До самого Чернигова. Теперь же, после создания оборонительных линий, печенегам приходилось преодолевать четыре барьера. Первым был рубеж на Суле, которая 200 лет служила границей между русскими и кочевниками. В "Слове о полку Игореве" воспевается Сула, текущая "серебряными струями", а половецкая земля иносказательно изображается так: "комони ржут за Сулою". В устье Сулы археологи раскопали крепость-гавань, куда могли заходить во время опасности днепровские суда: укрепленная гавань носила характерное название -- Воинь. Далее по Суле крепости стояли на расстоянии 15--20 километров друг от друга. Если печенеги преодолевали этот рубеж, они встречались с новым заслоном по Трубежу, где был один из крупнейших городов Киевской Руси -- Переяславль. Если и это препятствие печенегам удавалось взять или обойти, то перед ними открывались пути на Чернигов и Киев. Но перед Черниговом лежали оборонительные линии по Остру и Десне, затруднявшие подход к этому древнему богатому городу. Для того чтобы попасть с левого берега Днепра к Киеву, печенегам нужно было перейти реку вброд под Витичевом и затем форсировать долину Стугны. Но именно по берегам Стугны Владимир и поставил свои крепости. Археологические раскопки в Витичеве открыли на высокой горе над бродом мощную крепость конца X века с дубовыми стенами и сигнальной башней на вершине горы. При первой же опасности на башне зажигали огромный костер, и так как оттуда простым глазом был виден Киев, то в столице тотчас по пламени костра узнавали о появлении печенегов на Витичевском броде. Стугнинская линия окаймляла "бор велик", окружавший Киев с юга. Это была уже последняя оборонительная линия, состоявшая из городов Треполя, Тумаша и Василева и соединявших их валов. В глубине ее, между Стугной и Киевом, Владимир построил в 991 году огромный город-лагерь, ставший резервом всех киевских сил, Белгород. Постройка нескольких оборонительных рубежей с продуманной системой крепостей, валов, сигнальных вышек сделала невозможным внезапное вторжение печенегов и помогла Руси перейти в наступление. Тысячи русских сел и городов были избавлены от ужасов печенежских набегов. Об этой пограничной линии писал русский летописец, современник Владимира, писал западный епископ Бруно, ехавший из резным изображением крылатого Киева в Печенегию, об антропоморфного существа (отно- этих же порубежных сящегося к типу языческих хеши- крепостях-заставах пел ственных оберегов, то есть так свои песни народ: называемых "куриных богов") IX в. На горах, горах, да на высоких, На шоломя [холме] на окатистом, Там стоял да тонкий бел шатер. Во шатре-то удаленьки добры молодцы... Стерегли-берегли они красен Киев-град. Князь Владимир испытывал большую нужду в крупных военных силах и охотно брал в свою дружину выходцев из народа, прославившихся богатырскими делами. Он приглашал и изгоев, людей, вышедших поневоле из родовых общин и не всегда умевших завести самостоятельное хозяйство; этим князь содействовал дальнейшему распаду родовых отношений в деревне. Изгойство перестало быть страшной карой -- изгой мог найти место в княжеской дружине. Победы над печенегами праздновались всенародно и пышно. Князь с боярами и дружиной пировал на "сенях" (на высокой галерее дворца), а на дворе ставились столы для народа. На эти пиры съезжались "посадники и старейшины по всем градом и люди многы", "бесчисленное множество народа". Знаменитые пиры Владимира, являвшиеся своеобразным методом вовлечения в дружину, воспеты и в былинах в полном согласии с летописными записями: Во стольном городе во Клеве, У ласкова князя у Владимира Было пированьице почестей пир На многих на князей на бояров, На могучих на богатырей, На всех купцов на торговыих, На всех мужиков деревенскиих. Народ создал целые циклы былин о князе Владимире Красном Солнышке, о Добрыне, об Илье Муромце, о борьбе с Соловьем-Разбойником, олицетворением племенных князьков, о походах в далекие земли, о борьбе с жестокими языческими обычаями и о крепких заставах богатырских, охранявших Киевскую Русь от "силушки поганой". Как устный учебник родной истории, пронес народ торжественные и величественные напевы былин через тысячу лет своей многотрудной жизни, дополняя былины новыми героями, новыми событиями и обращаясь к ним в тяжелые годы бедствий. Героическая эпоха Владимира (980--1015 годы) была воспета и феодальным летописцем, и народом потому, что в главных своих событиях она сливала воедино феодальное начало с народным, политика князя объективно совпадала с общенародными интересами. Клерикальные историки резко противопоставляет христианство язычеству и обычно делят историю каждого народа на два периода, считая рубежом принятие христианства; дохристианские времена они называют веками мрака, когда народы пребывали в невежестве, христианство же будто бы пролило свет на их жизнь. Для некоторых народов, сравнительно поздно вступивших на путь исторического развития, принятие христианства означало в то время приобщение к многовековой и высокой культуре Византии или Рима, и тем самым тезис церковников о тьме и свете как бы получал подтверждение. Но мы, разумеется, должны четко отделять культуру (кстати говоря, сложившуюся еще в "языческий" период) от религиозной идеологии. Византия не тем превосходила древних славян, что была христианской страной, а тем, что являлась наследницей античной Греции, сохраняя значительную часть ее культурного богатства. Христианство нельзя противопоставлять язычеству, так как это только две формы, два различных по внешности проявления одной и той же первобытной идеологии. И язычество, и христианство в равной мере основаны на вере в сверхъестественные силы, "управляющие" миром. Сила и живучесть христианства состоит в использовании древнего языческого представления о загробном мире, "о второй жизни" после смерти. В сочетании с очень древним дуалистическим воззрением на мир как на арену борьбы духов добра с духами зла мысль о загробном мире породила учение о таком же дуализме в "потусторонней жизни", о существовании "рая" для добрых и "ада" для злых. Христианство в своей практике широко использовало первобытную магию, и христианский молебен о дожде, когда священник кропит поля "святой" водой, ничем не отличается от действий первобытного жреца, пытавшегося таким же магическим путем упросить небеса окропить поля настоящим дождем. Являясь эклектичным и стихийным объединением ряда древних земледельческих и скотоводческих культов, христианство по своей сущности очень близко подходило к языческим верованиям славян, германцев, кельтов, финнов и других народов. Недаром так тесно слились местные народные верования с пришлым учением христиан. Главное отличие христианства заключалось в том, что свой исторический путь оно проходило в условиях резко антагонистического классового рабовладельческого общества, а затем в трудной обстановке кризиса и перехода к феодализму. Естественно, что первобытная сущность тех культов, из которых сложилось первоначальное христианство, осложнялась и видоизменялась: религия социальных низов, обещавшая рабам утешение в будущей загробной жизни, была использована рабовладельцами, внесшими в нее совершенно иные идеологические мотивы. Феодальное государство еще больше развило классовую сущность христианства. Византийский император рассматривался как представитель самого бога на земле. Пышный и величественный церемониал богослужений был направлен на освящение существующих классовых порядков. На стенах церквей изображались "святые" императоры, патриархи, представители знати. Церковное пространство обычно было поделено на два яруса -- внизу толпились простые люди, а на хорах помещались владыки и высшая знать. Христианство отличалось от язычества не своей религиозной сущностью, а только той классовой идеологией, которая наслоилась за тысячу лет на примитивные верования, уходящие корнями в такую же первобытность, как и верования древних славян или их соседей. Христианские миссионеры, шедшие к славянам или германцам, не приносили с собой ничего принципиально нового; они несли лишь новые имена для старых богов, несколько иную обрядность и значительно более отточенную идею божественного происхождения власти и необходимости покорности ее представителям. Мировоззрение же миссионеров не отличалось от мировоззрения языческих жрецов, колдунов и знахарей. На корабле, плывшем по голубым волнам Эгейского моря, какой-то русский книжник XII века решил написать исследование о славянском язычестве: "Слово о том, как языческие народы поклонялись идолам и приносили им жертвы". Нашему путешественнику были знакомы и древний египетский культ Озириса, и учение Магомета в арабских землях, и обычаи тюрок-сельджуков, и непривычная для русского уха музыка органов в католических храмах крестоносцев. Его корабль плыл с юга на север, через Афон и Царьград, и на своем пути, начавшемся, быть может, где-нибудь в Палестине или даже в Египте, этот книжник должен был видеть и остров Крит, известный в древности культом Зевса-Дия, и античные храмы Афродиты, Артемиды, Афины, и место знаменитого дельфийского треножника, служившего для предсказаний оракула ("трипода дельфического ворожа"). Быть может, изобилие руин античных языческих святилищ, встреченных во время плавания, и вдохновило неизвестного автора на такую тему, как сопоставление славянского язычества с другими древними религиями. Для нас представляет исключительный интерес периодизация истории славянских верований, которую предложил этот умный и образованный писатель. 1. Первоначально славяне "клали требы (то есть приносили жертвы.-- Б. Р.) упырям и берегыням". 2. Затем они "начали трапезу ставити (тоже приносить жертву.-- Б. Р.) Роду и рожаницам". 3. Впоследствии славяне стали молиться главным образом Перуну (сохраняя веру и в других богов). "Упыри" -- это вампиры, фантастические существа, оборотни, олицетворяющие зло. "Берегыни" же (связанные со словом "беречь", "оберегать") -- добрые, помогающие человеку духи. Одухотворение всей природы и деление ее на доброе и злое начала -- очень древние представления, возникшие еще у охотников каменного века. Против упырей применяли различные заговоры, носили амулеты-обереги; в народном искусстве сохранилось много чрезвычайно древних символов добра и плодородия, изображая которые на одежде, посуде, жилище древний человек думал, что знаки добра, "обереги", отгоняют духов зла. К числу таких символов относятся изображения солнца, огня, воды, растения, цветка. Культ Рода и рожаниц, божеств плодородия, несомненно, связан с земледелием и действительно отражает более позднюю ступень развития человечества -- неолит, энеолит и последующее время. Позднее, уже после крещения Руси, рожаниц приравнивали к христианской Богородице. Род был верховным божеством неба и земли, распоряжавшимся всеми жизненно необходимыми стихиями -- солнцем, дождями, грозами, водой. Вера в единого верховного бога явилась основой позднейшего христианского монотеизма. Культ Перуна, бога грозы, войны и оружия, возник сравнительно поздно в связи с развитием дружинного, военного элемента общества. Как видно, ступени развития первобытной религии Указаны писателем-мореплавателем очень верно и точно. Последнюю стадию он тоже правильно обрисовал как двоеверие -- славяне приняли христианство, "но и ноне по украинам молятся ему, проклятому богу Перуну" и другим богам. Моления славян-язычников своим богам были строго расписаны по временам года и важнейшим сельскохозяйственным срокам. Год определялся по солнечным фазам, так как солнце играло огромную роль в мировоззрении и верованиях древних земледельцев. Начинался год, как и у нас сейчас, 1 января. Новогодние празднества -- Святки -- длились 12 дней, захватывая конец старого года и начало нового. В эти дни сначала гасили все огни в очагах, затем добывали трением "живой" огонь, пекли специальные хлебы и по разным приметам старались угадать, каков будет наступающий год. Кроме того, язычники всегда стремились активно воздействовать на своих богов при помощи просьб, молений и жертвоприношений: в честь богов устраивались пиры, на которых закалывали быков, козлов, баранов, всем племенем варили пиво, пекли пироги. Боги как бы приглашались на эти пиры-братчины, становились сотрапезниками людей. Существовали специальные святилища -- "требища", предназначенные для таких ритуальных пиров. Церковь использовала новогодние языческие святки, приурочив к ним христианские праздники Рождества и Крещения (25 декабря и 6 января). Следующим праздником была Масленица, буйный и разгульный праздник весеннего равноденствия, встречи солнца и заклинания природы накануне весенней пахоты. Церковь боролась с этим праздником, но не смогла его победить и добилась только выдворения его за календарные сроки Великого поста перед Пасхой. В пору пахоты, сева яровых и "прозябания" зерна в земле мысль древнего славянина обращалась к предкам-"дедам", тоже лежащим в земле. В эти дни ходили на кладбище и приносили "дедам" пшеничную кутью, яйца и мед, считая, что предки-покровители помогут всходам пшеницы. Кладбища представляли собой в древности как бы "поселки мертвых". Над сожженным прахом каждого умершего строилась деревянная "домовина" ("столп"); в эти миниатюрные дома и приносили угощение предкам весной и осенью. Позднее над могилами стали насыпать земляные курганы. Обычай "приносов" в "родительские" дни сохранялся до XIX века. На протяжении весны и лета беспокойство древнего земледельца об урожае все возрастало: нужны были вовремя дожди, вовремя солнечное тепло. Первый весенний праздник приходился на 1--2 мая, когда появлялись первые всходы яровых. Второй праздник, слившийся впоследствии с христианским Троицыным днем,-- это день бога Ярилы, бога животворящих сил природы; в этот день (4 июня) убирали лентами молодую березку и украшали ветками дома. Третий праздник отмечал летний солнцеворот 24 июня -- день Купалы (Иван Купала). Во всех этих праздниках ощущается настойчивое моление о дожде. Хороводы девушек, обрядовые песни и пляски в священных рощах, жертвоприношения рекам и родникам -- все было направлено на получение дара неба, дождя. Дню Купалы предшествовала "русальная неделя". Русалки -- нимфы воды и полей, от которых, по представлениям славян, зависело орошение земли дождем. В славянской этнографии хорошо известно, что в дни таких русальных празднеств в деревнях выбирали самых красивых девушек, обвивали их зелеными ветками и с магической целью обливали водой, как бы подражая дождю, который хотели вызвать такими действиями. Праздник Купалы был наиболее торжественным из весенне-летнего цикла. Поклонялись воде (девушки бросали венки в реку) и огню (в купальскую ночь на высоких холмах, на горах разводили огромные костры, и юноши и девушки попарно прыгали через огонь). Жизнерадостная игровая часть этих молений сохранялась очень долго, превратившись из обряда в веселую игру молодежи. Этнографы начала XIX века описывают великолепное зрелище купальских костров в Западной Украине, Польше и Словакии, когда с высоких вершин Татр или Карпат на сотни верст вокруг открывался вид на множество огней, зажженных на горах. Кульминационным пунктом славянского сельскохозяйственного года были грозовые, жаркие июльские дни перед жатвой. Земледелец, бессильный перед лицом стихий, со страхом взирал на небо: урожай, взращенный его руками, вымоленный (как он думал) у богов, был уже почти готов, но грозное и капризное небо могло его уничтожить. Излишний зной мог пересушить колосья, сильный дождь -- сбить созревшее зерно, молния -- спалить сухое поле, а град -- начисто опустошить нивы. Бог, управляющий небом, грозой и тучами, был особенно страшен в эти дни; его немилость могла обречь на голод целые племена. День Рода-Перуна (Ильин день -- 20 июля) был самым мрачным и самым трагическим днем во всем годовом цикле славянских молений. В этот день не водили веселых хороводов, не пели песен, а приносили кровавые жертвы грозному и требовательному божеству, прямому предшественнику столь же жестокого христианского бога. Знатоками обрядности и точных календарных сроков молений были жрецы-волхвы и ведуньи-знахарки, появившиеся еще в первобытную эпоху. Наряду с языческими молениями об урожае, составлявшими содержание годового цикла праздников, славянское язычество включало первобытный анимизм (вера в леших, водяных, болотных духов) и культ предков (почитание мертвых, вера в домовых). Сложной обрядностью обставлялись свадьбы и похороны. Свадебные обряды были насыщены магическими действиями, направленными на безопасность невесты, переходящей из-под покровительства своих домашних духов в чужой род, на благополучие новой семьи и на плодовитость молодой четы. Погребальные обряды славян сильно усложнились к концу языческого периода в связи с развитием дружинного элемента. Со знатными русами сжигали их оружие, доспехи, коней. По свидетельствам арабских путешественников, наблюдавших русские похороны, на могиле богатого руса совершалось ритуальное убийство его жены. Все эти рассказы полностью подтверждены археологическими раскопками курганов. В качестве примера можно привести огромный курган высотою в четырехэтажный дом -- "Черную Могилу" в Чернигове, где в процессе раскопок было найдено много различных вещей X века: золотые византийские монеты, оружие, женские украшения и турьи рога, окованные серебром, с чеканными узорами и изображением былинного сюжета -- смерти Кощея Бессмертного в черниговских лесах. "Черная Могила", в которой, по преданию, был похоронен черниговский князь, расположена на высоком берегу Десны, и огонь грандиозного погребального костра должен был быть виден на десятки километров вокруг. Вокняжившись в Киеве, Владимир I произвел своего рода языческую реформу. Стремясь, очевидно, поднять древние народные верования до уровня государственной религии, рядом со своими теремами, на холме, князь приказал поставить деревянные кумиры шести богов: Перуна с серебряной головой и золотыми усами, Хорса, Даждьбога, Стрибога, Семаргла и Мокоши. Будто бы Владимир установил даже человеческие жертвоприношения этим богам, что должно было придать их культу трагический, но в то же время и очень торжественный характер. "И осквернилась кровью земля Русская и холм тот",-- говорит летопись. Культ Перуна, главного бога дружинной знати, был введен Добрыней и на северной окраине Руси, в Новгороде. Вокруг идола Перуна там горело восемь негасимых костров, и память об этом вечном огне сохранялась у местного населения вплоть до XVII века. Стрибог, повелевавший ветрами, был, по всей вероятности, богом неба; Даждьбог -- богом света, тепла, плодородия (подобно античному Аполлону): Хоре -- бог солнца как источника света. Семаргл -- божество близкое к русалкам, подательницам влаги на поля; это бог почвы, корней растений, разновидность божеств плодородия. Мокошь (или Макошь) была единственным женским божеством в этом пантеоне и, очевидно, олицетворяла собой женское начало природы и женскую часть хозяйства (стрижку овец, прядение). Попытка превращения язычества в государственную религию с культом Перуна во главе, судя по всему, не удовлетворила Владимира, хотя киевляне охотно поддерживали даже самые крайние проявления кровавого культа воинственного бога. В Киеве давно уже было хорошо известно христианство и его основные догмы, так приспособленные к нуждам феодального государства. Первые сведения о христианстве у русов относятся к 860--870-м годам. В X веке в Киеве была уже церковь святого Ильи, христианского двойника Перуна. Ко времени Святослава и Владимира существовала значительная христианская литература в соседней Болгарии, написанная на старославянском языке, вполне понятном для всех русских. Но киевские князья медлили с принятием христианства, так как при тогдашних богословско-юридических воззрениях византийцев принятие крещения из их рук означало переход новообращенного народа в вассальную зависимость от Византии. Владимир I вторгся в византийские владения в Крыму, взял Херсонес и отсюда уже диктовал свои условия императорам. Он хотел породниться с императорским домом, жениться на царевне и принять христианство. Ни о каком вассалитете в таких условиях не могло быть и речи. Около 988 года Владимир крестился сам, крестил своих бояр и под страхом наказаний заставил креститься киевлян и всех русских вообще. В Новгороде тот же Добрыня, который учреждал там культ Перуна, теперь крестил новгородцев. Формально Русь стала христианской. Погасли погребальные костры, на которых сгорали убитые рабыни, угасли огни Перуна, требовавшего себе жертв наподобие древнего Минотавра, но долго еще по деревням насыпали языческие курганы, "отай" молились Перуну и огню-сварожичу, справляли буйные праздники родной старины. Язычество слилось с христианством. Церковь на Руси была организована так: во главе ее стоял киевский митрополит, назначаемый из Константинополя или самим киевским князем с последующим избранием собором епископов. В крупных городах находились епископы, ведавшие всеми церковными делами большой округи -- епархии. С обособлением отдельных княжеств каждый князь стремился к тому, чтобы его столица имела своего епископа. Митрополит и епископы владели землями, селами и городами: у них были свои слуги, холопы, изгои и даже свои полки. Князья на содержание церкви давали "десятину" -- десятую долю своих даней и оброков. Церковь имела свой особый суд и специальное законодательство, при помощи которого властно и бесцеремонно вмешивалась в семейную и интимную жизнь, в мысли и нормы поведения людей. В городах в XI--XII веках было много каменных и деревянных церквей, в которых служили священники (попы) и их помощники дьяконы. Служба в церкви велась ежедневно три раза в день (заутреня, обедня и вечерня); церковники стремились регламентировать весь быт и постоянно воздействовать на свое "стадо". В праздничные дни устраивались особо торжественные службы, которым предшествовали ночные моления -- всенощные. Пышность богослужений должна была воздействовать на умы простых людей. Но долго еще церковники жаловались на то, что их храмы пустуют: "Если какой-нибудь плясун, или музыкант, или комедиант позовут на игрище, на сборище языческое, то все туда радостно устремляются и проводят там, развлекаясь, целый день. Если же позовут в Церковь, то мы позевываем, чешемся, сонно потягиваемся и отвечаем: "Дождливо, холодно" или еще чем-либо отговариваемся... На игрищах нет ни крыши, ни защиты от ветра, но нередко и дождь идет, дует ветер, метет метель, но мы ко всему этому относимся весело, увлекаясь зрелищем, гибельным для наших душ. А в церкви и крыша есть, и приятный воздух, но люди не хотят идти". Все средства искусства были использованы церковью для утверждения своих взглядов на жизнь и общественную структуру. Ораторы убеждали аудиторию в том, что "властители бо от бога устроены", что человек должен купить себе покорностью и смирением в этой жизни вечное блаженство после смерти. Художники изображали Страшный суд, когда, по фантастическим предсказаниям пророков, восстанут из гробов все умершие за несколько тысячелетий существования мира и бог начнет последний суд, определяя праведников в рай, а грешников -- в ад, на бесконечные муки. Кисть художника рисовала безобразных чертей, хватающих грешников и бросающих их в печь, пронзающих крючьями, рвущих грязными когтями их тела... Стройное пение и торжественное театрализованное богослужебное действие должны были показать другой, праведный полюс христианского мира. Архитекторы стремились вознести церковные здания над хижинами и хоромами так, чтобы именно церкви создавали архитектурный ансамбль города. Создавая свое искусство, церковь постоянно обрушивалась на светские забавы и интересы: "Горе тем кто ждет вечера с его музыкой -- гуслями, флейтами тамбуринами... тем, кто делает вид, что не знает, какой вред приносят гусли, игры, танцы и пение". Церковный проповедник порицает тех солидных горожан, которые внешне благопристойны, но увлекаются игрой уличных артистов, танцами и песнями, даже детей водят на пиры: "А спросите-ка этих бесстыдных старцев, как жили пророки и апостолы? Или сколько было апостолов и пророков? Не знают они этого и не ответят вам. А вот если речь зайдет о лошадях или о птицах, или о чем-либо другом, то тут они -- философы, мудрецы!" Одной из сильнейших церковных организаций были монастыри, игравшие вообще очень важную роль в истории средневековых государств. По идее монастырь -- добровольное братство людей, отрекшихся от семьи, от обычной жизни и целиком посвятивших себя служению богу. На деле монастыри были крупными землевладельцами-феодалами, владели селами, вели оптовую торговлю, ссужали деньги под ростовщические проценты и всегда находились в самой гуще жизни, принимая непосредственное участие в повседневной "суете мирской", и в крупных политических событиях. Игумены монастырей наравне с епископами выступали как дипломаты, судьи, посредники. В монастырях существовало резкое неравенство между бедняками без роду, без племени и выходцами из боярской или купеческой среды. Высшие церковные власти -- епископы и митрополит -- могли быть выбраны только из среды монахов, которых, в отличие от обычных попов и дьяконов, называли черным духовенством. Некоторые центральные монастыри, вроде Киево-Печерского (основанного в середине XI века), стали своего рода духовной академией, куда охотно поступали сыновья крупных вельмож, стремившиеся сделать карьеру. В таких монастырях были хорошие библиотеки; здесь велись летописи, сочинялись проповеди, записывались внутренние монастырские события, прославлялись монахи-"подвижники", "отшельники", "молчальники". Богатая хозяйственная жизнь монастырей и наличие в них аристократической прослойки, избавленной (как мы знаем по позднейшим данным) от черной работы, заставляли администрацию принимать меры для создания такой декоративной завесы, которая прикрыла бы собой классовую сущность монастыря и отвлекла бы внимание горожан и крестьян. Такой завесой являлись "блаженные", "юродивые" -- психически ненормальные, слабоумные или искалеченные люди, недостатки которых беззастенчиво выставлялись напоказ всем посетителям монастыря. Сохранился рассказ об одном таком юродивом Иса-акии, жившем в Печерском монастыре в 1060--1070-х годах. Он был "расслаблен телом и умом", его мучили кошмарные видения, одет он был в недубленую козью ЩкУру; монастырские повара издевались над его слабоумием и заставляли ловить ворон. Исаакий то собирал Детей и одевал их в монашеские одежды, то босыми ногами становился на горящую печь, то "поча по миру ходити, тако же уродом ся творя". Рассказ об этом несчастном был введен в летопись, и автор-монах сознательно преподносит читателю образ "божьего избранника". К началу XIII века мы видим проявления антицерковных и антимонашеских настроений. Смоленский поп Авраамий, славившийся начитанностью и красноречием, обратил свою проповедь к очень широкому кругу горожан, среди которых были и "малые", и "рукодельные", и рабы. Его учение было близко к учению западноевропейских вальденсов, выступавших против духовенства. Епископ и игумены судили Авраамия. Русская церковь играла сложную и многогранную роль в истории Руси XI--XIII веков. Несомненна польза церкви как организации, помогавшей укреплению молодой русской государственности в эпоху бурного поступательного развития феодализма. Несомненна и ее роль в развитии русской культуры, в приобщении к культурным богатствам Византии, в распространении просвещения и создании крупных литературных и художественных ценностей. Но русский народ дорогой ценой заплатил за эту положительную сторону деятельности церкви: тонкий яд религиозной идеологии проникал (глубже, чем в языческую пору) во все разделы народной жизни, он притуплял классовую борьбу, возрождал в новой ф°Р~ ме первобытные воззрения и на долгие века закреплял в сознании людей идеи потустороннего мира, божественного происхождения властей и провиденциализма, то есть представления о том, что всеми судьбами людей всегда управляет божественная воля. Русские люди не были так религиозны, как это пытаются изобразить церковные историки, однако религиозная идеология во всеоружии всего средневекового искусства была препятствием на пути к свободному миропониманию.
ЯРОСЛАВ МУДРЫЙ И ЯРОСЛАВИЧИ
К началу XI века государство Киевская Русь насчитывало уже два столетия своего существования. Оно прошло путь от одного из союзов славянских племен к большой феодальной державе с разноплеменным населением, в котором преобладали восточнославянские племена (вошедшие в эту державу полностью), но находились также и летто-литовские прибалтийские племена и племена финно-угорские. Летописец Нестор в своем знаменитом введении к истории Руси перечислил все славянские союзы племен, вошедшие в Русь, а затем дал перечень иноязычных народов. Каждая единица в этом перечне, очевидно, тоже обозначает устойчивый союз нескольких племен. "А се суть инии языци, иже дань дають Руси: Чудь [эстонцы и коми-зыряне] Меря [финно-угорские племена по Клязьме и Волге] Весь [вепсы] Мурома [финно-угорские племена на Нижней Оке] Черемись [марийцы] Мърдва Пьрмь [коми-пермяки] Печера [угорские племена северного Приуралья] Ямь [часть финнов-суоми] Литьва Зимегола [часть латышских племен] Кърсь Норома Либь" Общая территория всей державы была огромная. Ее периметр составлял примерно 7 тысяч километров. Она простиралась от бассейна Вислы на западе до Камы и Печоры на востоке; от Черного моря (устье Днепра) до Белого моря и "Студеного моря" (Ледовитого океана). Половина этого необъятного пространства представляла собой редкозаселенные леса Севера с их охотничьими угодьями, но и освоенная земледельцами часть была достаточно обширна, и управление всем государством было крайне затруднено. Если, например, на Белоозере происходило какое-либо событие и киевскому князю нужно было послать туда своих людей, то они прибывали на место не ранее чем через три-четыре месяца после события. Дороги с гатями, мостами, разведанными бродами еще только-только налаживались. Проехать из Киева в землю вятичей "дорогой прямоезжею" считалось богатырским подвигом. Государственное начало могло утверждаться только при условии опоры на местную племенную знать, которая постепенно из "Соловьев-Разбойников" превращалась частично в великокняжескую администрацию, не теряя своих, идущих из первобытности прерогатив по отношению к соплеменникам. Обширность территории порождала целый ряд обстоятельств, влиявших на историческое развитие: во-первых, долгое время существовали значительные резервы расширения земледельческого хозяйства; во-вторых, существовала возможность широкой стихийной колонизации и ухода из феодальной зоны. В-третьих, дальность расстояний облегчала независимую политику и бесконтрольность местной власти. Правительство князя Владимира, как мы видели, делало многое для внедрения государственного начала: прокладывало дороги, боролось с разбойниками, переселяло "лучших мужей" в стратегически опасную пограничную зону. Одной из мер внедрения государственного начала (в характерной для средневековья форме, когда государственное нередко сливалось с личным) было размещение сыновей великого князя в крупных периферийных городах, бывших племенных Центрах. Однако эта мера не помогла избавиться от местного сепаратизма. Почти весь XI век -- время острых конфликтов, братоубийственных усобиц, осложненных и внешними нашествиями, и крайней напряженностью социальных отношений. Сразу же после смерти Владимира Святославича началась десятилетняя усобица между его сыновьями, главным героем которой стал Ярослав, старший сын великого князя. Ярослав родился около 978 года или несколько позже. Его матерью была гордая полоцкая княжна Рогнеда, отказавшая, по словам летописца, "робичичу" Владимиру в своей руке и взятая им затем как военный трофей при разгроме Полоцка. Ярослав еще в детстве охромел, и его потом поддразнивали "хромцом". Повествование летописи о Ярославе (враждебное ему) начинается с 1014 года, последнего года княжения Владимира. Ярослав жил в Новгороде и ежегодно собирал здесь дань -- 3 тысячи гривен; тысячу гривен он оставлял на содержание своей дружины в Новгороде, а две трети собранного посылал в столицу Руси. Таков был "урок", годовая норма. Но, прожив много лет в отдаленном торговом городе с широкими заморскими связями, Ярослав решил отказаться от выплаты этого "урока", чем вызвал гнев отца, строго следившего за единством всех частей Руси и заставлявшего в свое время новгородцев строить крепости для защиты от печенегов далеко на юге. Владимир приказал мостить мосты, расчищать лесные дороги на Новгород, но разболелся. Ярослав же, оказывается, собирался вступить в настоящую войну с родным отцом и нанял в Швеции большие отряды варягов. Женатый на дочери короля Олафа, он имел прямые связи с варягами. Скандинавские саги, повествующие о "конунге Ярислейфе" (Ярославе), называют имена варяжских предводителей -- Эймунда и Рагнара, приглашенных им в Новгород, и сообщают любопытные подробности о договоре найма, о жадности и вероломстве варягов. Наемники буйно и разгульно вели себя в русском городе: "И начаша варязи насилие деяти на мужатых женах". Однажды августовской ночью 1015 года новгородцы собрались и изрубили варягов-обидчиков во дворе Поромона. Князь Ярослав "разгневася на гражаны", но не сразу обнаружил свой гнев. Он заманил, "обольстил" тысячу славных воинов (возможно, бояр и воевод новгородской тысячи) и изрубил их в отместку за варягов; часть горожан бежала. К концу трагической ночи в Новгород прискакал гонец из Киева с письмом к Ярославу от его сестры Предславы, извещавшей о том, что 15 июля старый князь скончался, а между братьями уже возникла кровавая борьба за престол. Утро началось примирением Ярослава с новгородцами. Он собрал уцелевших горожан на поле, открыл вече и обратился к нему с необычной речью: "О моя любимая и честная дружина, которую я вчера в безумии своем изрубил! Смерть их теперь никаким золотом нельзя искупить... Братья! Отец мой Владимир умер; в Киеве княжит Святополк. Я хочу идти на него войной -- поддержите меня!" Новгородцы выставили 3 тысячи воинов и двинулись с Ярославом к Клеву. Три месяца простоял новгородский князь у Любеча на Днепре, где встретил его Святополк, и уже поздней осенью решился напасть на брата. Битва под Любечем была выиграна новгородским войском. Святополк бежал к печенегам, а Ярослав торжественно вошел в Киев. Войско его получило награды: смерды по одной гривне, старосты по десять гривен, а новгородцы все получили по десять гривен серебра. "И отпусти их всех домой, и дав им Правду, и Устав списав, тако рекшим им: по сей грамоте ходите, якоже списах вам, такоже держите... А се есть Правда Русская..." Далее в летописи помещен текст "Русской Правды" XI века, первые статьи которой, по всей вероятности, действительно связаны с обязательствами Ярослава по отношению к новгородцам. На всех статьях первой части так называемой "Русской Правды" лежит явный отпечаток описанных выше новгородских событий в июле -- августе 1015 года. Юридический документ, определяющий штрафы за различные преступления против личности, не менее красочно, чем летопись, рисует нам город в условиях заполнения его праздными наемниками, буянящими на улицах и в домах. Город населен рыцарями и холопами; рыцари ездят верхом на конях, вооружены мечами, копьями, щитами; холопы и челядинцы иногда вступают в городскую драку, помогая своему господину, бьют жердями и батогами свободных людей, а когда приходится туго, то ищут защиты в господских хоромах. А иногда иной челядин, воспользовавшись случаем, скроется от господина во дворе чужеземца. В числе рыцарей, ради которых написан охраняющий их закон, есть и прибывшие из Киевской земли "русины", и княжеские гриди, на которых шла тысяча гривен новгородских даней, и купчины, по обычаю того времени, очевидно, тоже перепоясанные мечами, и важные княжеские чиновники -- "ябедники" и мечники, следившие за сбором доходов и вершившие княжеский суд. Закон заодно защищал и более широкие круги новгородского населения: тут упомянуты и изгои, выходцы из общин, порвавшие связи с прошлым и еще не нашедшие своего места в жизни, и просто "словене", жители обширной Новгородской земли. Эти категории простого люда напоминают нам о покаянных словах Ярослава на вече, когда результатом его призывов к братьям новгородцам (и, очевидно, соответственных обещаний) была мобилизация большого по тем временам трехтысячного войска, в составе которого оказались даже простые смерды (может быть, "словены" "Русской Правды"). "Древнейшая Русская Правда", как и летопись под 1015--1016 годами, рисует нам Новгород расколотым на две части, на два лагеря: к одному из них принадлежит население Новгорода от боярина до изгоя, а к другому -- чужеземцы варяги и колбяги (жители Балтики). В городе происходят драки, здесь угрожают обнаженными мечами, хватают чужих коней и ездят на них по городу, берут чужое оружие, укрывают чужую челядь, выдирают усы и бороды, рубят руки и ноги, убивают. Даже на пирах дерутся чашами и турьими рогами. Все это очень хорошо дополняет рассказ летописца о варяжских насилиях в городе. Варяги и колбяги поставлены законом Ярослава в неполноправное положение. Так, если обидчиком был новгородец, обиженный должен представить двоих свидетелей, если же грубияном, толкнувшим новгородца, оказывался варяг или колбяг, достаточно было одной клятвы обиженного новгородца. Эти ограничения особенно явственны при сопоставлении "Краткой Правды" XI века с "Пространной Правдой" XII века, где варяги уже уравнены с остальными людьми. Только в отношении варягов и колбягов закон предусматривает штраф за укрывательство чужого челядина. Особенно важно отметить, что в подробном списке лиц, жизнь которых охраняется древним обычаем кровной мести или высоким штрафом в 40 гривен, есть все слои городского населения, указаны даже приезжие киевляне, но нет ни варягов, ни колбягов, хотя эти чужеземцы и владели домами в Новгороде. Самое начало "Ярославовой Правды" как бы возвращает нас к той злополучной ночи, когда возмущенные горожане мстили варягам на "Поромони дворе". "Русская Правда" узаконивает право на кровную месть: "Убьеть муж мужа -- то мьстить брату (за) брата, или сынови (за) отца, любо отцю (за) сына, или братучаду, любо сестрину сынови (племянникам.-- Б.Р.). Аще не будеть кто мьстя, то 40 гривен за голову; аще будеть русин, любо гридин, любо купчина, любо ябетник, любо мечник, аще изгой будеть, любо Словении, то 40 гривен положити за нь". Предполагая обороняться в Новгороде от киевских отцовских дружин, Ярослав заигрывал с наемными отрядами варягов, и не только не унимал их, но даже зверски наказал новгородцев, творивших самовольный суд. Письмо княжны Предславы изменило все -- перед Ярославом открылась возможность вмешаться в начавшиеся усобицы: менялась роль варягов и отношение к ним Ярослава. Теперь наемники должны были сами стремиться идти в поход на Киев, где они надеялись на богатую добычу. Но Ярослав не мог отважиться на борьбу с коварным полувизантийцем Святополком всего лишь с одной тысячей воинов, и к тому же наемных, которые в решительный момент могли продать себя дороже другому князю или, достаточно награбив, уйти домой, "за море". В этих условиях Ярославу следовало опереться на какое-то более надежное войско. Единственной возможностью был союз с Новгородом, с его боярством и даже простыми людьми, а для этого нужно было дать какие-то гарантии, оградить статьями княжего закона всех новгородцев от бесчинства варяжских дружин Эймунда или иного конунга, которого судьба занесет в Новгород. Так появился "Устав Ярослава" -- "Древнейшая Русская Правда", восемнадцать статей которой защищали жизнь, честь и имущество новгородских мужей и простых словен от бесцеремонных посягательств варягов, нанятых для участия в усобицах. Частная инструкция о разборе драк и столкновений в Новгороде не ставила, разумеется, своей задачей всеобъемлющий охват всех сторон социальной жизни города и всей Русской земли. Она по самому своему замыслу была очень ограниченной тематически и совершенно не входила (да и не должна была входить) во взаимоотношения господина и холопов, господина и крестьян и т. д. Лишь случайно в связи с основной темой об уличных столкновениях упомянут подравшийся холоп, прячущийся в хоромах своего господина. Поэтому глубоко не правы те буржуазные историки, которые рассматривали эту "Древнейшую Русскую Правду" 1015 года как первый свод законов, будто бы отражавший всю полноту тогдашней жизни. Из того факта, что этот юридический документ ничего не говорит о сельском хозяйстве, о формах феодальной зависимости крестьян, о смердах и закупах, делался совершенно нелогичный вывод: раз закон обо всем этом молчит, то, значит, и в реальной жизни таких явлений не было. "Устав Ярослава" не был первым законодательным актом. Уже в договорах с Византией 911 и 914 годов есть ссылки на "Закон Русский", и вполне возможно, что статьи "Русской Правды" о челядине восходят к этому не дошедшему до нас древнему закону, где применялась та же терминология. Многое в "Русской Правде" опиралось на обычное неписаное право. Созданный в конкретных исторических условиях 1015 года, "Устав Ярослава" оказался вполне применим ко всем вообще случаям уличных побоищ, столь обычных в средневековых городах, и просуществовал несколько веков, входя в сборники других княжеских законов XI--XII веков. "Русская Правда" является драгоценнейшим источником по истории феодальных отношений Киевской Руси. Под этим названием скрывается целый комплекс юридических документов XI--XII веков, отразивший сложность русской социальной жизни и ее эволюцию. "Русская Правда" была объектом самого пристального внимания историков, начиная с В. Н. Татищева (1730-е годы) и кончая такими крупными советскими историками, как Б. Д. Греков, С. В. Юшков, М. Н. Тихомиров и Л. В. Черепнин. Сложный комплекс законов, объединяемый названием "Русская Правда", расчленяется благодаря усилиям ученых следующим образом: 1. "Древнейшая Правда", или "Правда Ярослава", 1015-1016 годы. 2. Дополнения к "Правде Ярослава": "Устав мостником", "Покон вирный" (Положение о сборщиках судебных штрафов). 3. "Правда Ярославичей" ("Правда Русской земли"). Утверждена сыновьями Ярослава Мудрого -- Изяславом, Святославом и Всеволодом около 1072 года. 4. "Устав Владимира Мономаха", 1113 год. 5. "Пространная Русская Правда". Примерно 1120--1130-е годы. Нередко ее датируют началом XIII века. Отдельные разделы этих основных юридических документов могли возникать в связи с теми или иными социальными конфликтами и включаться в уже существующий текст. "Русская Правда" не всеобъемлющий и не застывший свод законов, а целая серия разновременных юридических установлений, постепенно расширявших круг вопросов, охватываемых ими. Основная тенденция этой эволюции заключалась в том, что от княжеского домениального закона "Правда" постепенно разрасталась как сборник норм феодального права вообще, права, охранявшего не только владения князя, но и любого "господина". Помимо светского законодательства, в Древней Руси существовало и обособленное от него законодательство церковное, обязательное, во-первых, для церковных людей (духовенство, монахи, убогие, призреваемые люди, врачи), а во-вторых, для всего населения по преступлениям и спорным делам нефеодального порядка: умыкание невесты, развод, ссоры в семье, колдовство, языческие моления, еретичество и др. Это законодательство XI--XIII веков оформлено под названием "уставов", приписанных Владимиру I и Ярославу Мудрому. Уставы дают богатый материал по русскому семейному праву. Появление "Древнейшей Правды" как первой главы будущего кодекса объясняется не тем, что драки рыцарей являлись самым существенным в жизни государства, а тем, что в тот исторический момент, в разгар острых событий 1015--1016 годов, в Новгороде князь Ярослав вынужден был дать новгородцам гарантию безопасности. Захват Киева Ярославом еще не принес успокоения. Святополк был связан с печенегами и польским королем Болеславом; вот эти-то две силы он и использовал для отвоевания киевского престола. В 1017 году Киев подвергся нападению большого печенежского войска. Эймундова сага говорит, что, готовясь к осаде, горожане выкопали вокруг города ров, пустили в него воду и прикрыли сверху бревнами; на крепостных стенах укрепили много нарубленных зеленых ветвей, чтобы помешать печенежским стрелам залетать внутрь города. Двое ворот Киева оставлены открытыми, и в них расположились отряды для вылазки. Штурм печенегов был отбит. Но вскоре с запада на Русь двинулся Болеслав Храбрый, и Ярослав, разбитый в пограничной битве на Буге, ускакал в Новгород, откуда попытался бежать в Швецию. Здесь снова решительно выступили новгородцы во главе с посадником Константином Добрыничем и рассекли корабли, приготовленные для бегства. Новгородцы собрали деньги для найма нового варяжского отряда, обложив свободное население: от мужа по 4 куна, от старост по 10 гривен, а от бояр по 18 гривен. В это время Святополк выгнал из Киева Болеслава Храброго. Поляки, побывавшие в столице Руси, оставили интересное описание Киева, сохраненное средневековым историком Титмаром: "В большом городе, который был столицей этого государства (Киеве.-- Б. Р.), находилось более 400 церквей, 8 торговых площадей и необычайное скопление народа, который, как и вся эта область, состоит из беглых рабов, стекавшихся сюда отовсюду, и весьма проворных данов. °н (Киев) оказывал до сих пор постоянное сопротивление печенегам, приносящим много вреда, и подчинял себе других". "Беглые рабы" в этом описании -- очевидно, те изгои, которые со всех концов Руси стекались в города и попадали здесь то в дружину, то в дворцовые слуги феодалов. Под "проворными данами" следует понимать разных варягов, служивших тому или иному князю. Это описание Киева важно для нас указанием на его огромные размеры. Как только Святополк лишился польской поддержки, он уже не смог удержать Киев в своих руках. Ярослав снова овладел городом, но в 1019 году Святополк с огромным печенежским войском сделал последнюю попытку захватить великое княжение. В битве на реке Альте Ярослав разбил Святополка. Однако усобицы не затихли. В 1021 году Брячислав, внук Владимира, захватил Новгород, а в 1024 году, когда Ярослав усмирял восстание в Суздальской земле, на Русь из Тмутаракани во главе русско-кавказских войск пришел Мстислав Владимирович. Битва под Лиственом (близ Чернигова) кончилась победой Мстислава: Ярослав и его варяги бежали. Но Мстислав не претендовал на Киев. Он предложил брату такой раздел древней Русской земли: "Сяди в своемь Кыеве... а мне буди си сторона". В 1026 году, съехавшись для мира, братья "разделиста по Днепр Русьскую землю: Ярослав прия сю сторону, а Мстислав ону". Мстислав овладел всем Левобережьем Днепра с Черниговом и Переяславлем, а Ярославу остались Киев и правобережные земли. Десятилетняя усобица утихла. Из 12 сыновей Владимира I многих постигла трагическая судьба: князь Глеб Муромский был убит на корабле под Смоленском. Его зарезал собственный повар, подкупленный Святополком, только что вокняжившимся в Киеве и стремившимся устранить братьев-соперников. Князь Борис, любимец старшей отцовской дружины и поэтому наиболее опасный соперник для других братьев, был убит во время возвращения из похода на печенегов. По летописи, убийство было совершено двумя варягами, посланными Святополком, а по скандинавским сагам, его убили уже знакомые нам по Новгороду союзники Ярослава, варяги Эймунд и Рагнар. Эймунд ночью ворвался в княжеский шатер и убил Бориса (Бурислейфа). Отрубленную голову молодого князя он преподнес Ярославу. Святослав Древлянский бежал из Киевской Руси в Чехию, землю своей матери, но убийцы, посланные Святополком, настигли его в Карпатах и убили. Всеволод Волынский погиб не в усобице, но тоже трагически. Согласно саге, он сватался к вдове шведского короля Эрика -- Сигриде-Убийце -- и был сожжен ею вместе с другими женихами на пиру во дворце королевы. Этот эпизод саги напоминает рассказ летописи о княгине Ольге, сжегшей посольство своего жениха Мала Древлянского. Князь Святополк, прозванный Окаянным, приводивший на Русь то поляков, то печенегов, проиграв третью решительную битву за Киев, заболел тяжелым психическим недугом: "И бежащю ему, нападе на нь бес, и раслабеша кости его, не можаще седети на кони, и несяхунь и на носилех". Князя-убийцу мучила мания преследования, и он, проехав Брест, быстро проскакал через всю Польшу и где-то вдали от Русской земли умер в неизвестном летописцу месте в 1019 году. Судислав Псковский, один из самых незаметных князей, по клеветническому доносу был засажен своим братом Ярославом в "поруб", просидел там 24 года, и лишь спустя четыре года после смерти Ярослава племянники выпустили его из тюрьмы, чтобы немедленно постричь в монахи. В одном из монастырей он и умер в 1063 году, пережив всех своих братьев. Как видим, значительная часть сыновей Владимира стала жертвой братоубийственных войн, заговоров, тайных убийств. В 1036 году, разболевшись на охоте в черниговских лесах, скончался князь-богатырь Мстислав, победивший в свое время в единоборстве северокавказского князя Редедю. После Мстислава не осталось наследников, и все левобережные земли снова соединились под властью Киева: "...перея власть его всю Ярослав, и бысть самовластець Русьстей земли". "Самовластец" укрепил свою власть в северных форпостах Руси Новгороде и Пскове, дав Новгороду в князья своего старшего сына и поставив нового епископа, а в Пскове арестовав Судислава. На юге Ярославу удалось разбить печенегов и отогнать их от рубежей Руси. Разбогатев и укрепившись на престоле, князь Ярослав затратил большие средства на украшение своей столицы, взяв за образец столицу Византии Царьград. В Киеве, как и в Царьграде, строятся Золотые Ворота, грандиозный Софийский собор, отделанный мрамором, мозаикой и великолепными фресками (1037 год). Современный Ярославу западный летописец Адам из Бремена называл Киев украшением Востока и соперником Константинополя. Льстивый придворный летописец-киевлянин подробно описывает церковные постройки Ярослава и его любовь к попам и монахам. При Ярославе переписывались многие книги, многое переводилось с греческого языка на русский. Из числа таких переводов мы знаем, например, греческое историческое сочинение "Хроника Георгия Амартола". Возможно, что в то время уже были организованы школы для начального обучения грамоте, а может быть, как предполагают некоторые ученые, производилось обучение и более серьезное, рассчитанное на взрослых людей, готовящихся в священники. Впоследствии Ярослава стали называть Мудрым. Самовластец всей Руси, киевский князь, с которым стремились породниться королевские дома Франции, Венгрии, Норвегии, не довольствовался уже титулом неликого князя; его современники употребляют восточный титул "каган", а в конце концов Ярослава стали называть царем, как самого византийского императора. Соперничество с Византией сказывалось не только в застройке Киева или титулатуре, но и в отношении к церкви. В 1051 году Ярослав Мудрый поступил так, как до сих пор поступал только византийский император: он сам, без ведома константинопольского патриарха, назначил главу русской церкви -- митрополита, выбрав для этой цели умного киевского писателя Иллариона. Хорошо понимая идеологическую силу христианства, Ярослав уделял много внимания организации русской церкви и монашества. При Ярославе Антоний Любечанин положил начало знаменитому впоследствии Киево-Печерскому монастырю. Ярослав умер в 1054 году на 76-м году жизни; в Софийском соборе на стене была сделана торжественная запись об "успении царя нашего".


Обратно в раздел история










 





Наверх

sitemap:
Все права на книги принадлежат их авторам. Если Вы автор той или иной книги и не желаете, чтобы книга была опубликована на этом сайте, сообщите нам.