Плутарх. Александр и Цезарь

ОГЛАВЛЕНИЕ

ЦЕЗАРЬ

I. КОГДА Сулла захватил власть, он не смог ни угрозами, ни обещаниями
побудить Цезаря к разводу с Корнелией, дочерью Цинны, бывшего одно время
единоличным властителем Рима; поэтому Сулла конфисковал приданое Корнелии.
Причиной же ненависти Суллы к Цезарю было родство последнего с Марией, ибо
Марий Старший был женат на Юлии, тетке Цезаря; от этого брака родился Марий
Младший, который был, следовательно, двоюродным братом Цезаря. Занятый
вначале многочисленными убийствами и неотложными делами, Сулла не обращал на
Цезаря внимания, но тот, не довольствуясь этим, выступил публично, добиваясь
жреческой должности, хотя сам едва достиг юношеского возраста. Сулла
воспротивился этому и сделал так, что Цезарь потерпел неудачу. Он
намеревался даже уничтожить Цезаря и, когда ему говорили, что бессмысленно
убивать такого мальчишку, ответил: "Вы ничего не понимаете, если не видите,
что в этом мальчишке - много Мариев". Когда Цезарь узнал об этих словах
Суллы, он долгое время скрывался, скитаясь в земле сабинян. Но однажды,
когда он занемог и его переносили из одного дома в другой, он наткнулся
ночью на отряд сулланских воинов, осматривавших эту местность, чтобы
задерживать всех скрывающихся. Дав начальнику отряда Корнелию два таланта,
Цезарь добился того, что был отпущен, и тотчас, добравшись до моря, отплыл в
Вифинию, к царю Никомеду.
Проведя здесь немного времени, он на обратном пути у острова Фармакуссы
был захвачен в плен пиратами, которые уже тогда имели большой флот и с
помощью своих бесчисленных кораблей властвовали над морем. (II). Когда
пираты потребовали у него выкупа в двадцать талантов, Цезарь рассмеялся,
заявив, что они не знают, кого захватили в плен, и сам предложил дать им
пятьдесят талантов. Затем, разослав своих людей в различные города за
деньгами, он остался среди этих свирепых киликийцев с одним только другом и
двумя слугами; несмотря на это, он вел себя так высокомерно, что всякий раз,
собираясь отдохнуть, посылал приказать пиратам, чтобы те не шумели. Тридцать
восемь дней пробыл он у пиратов, ведя себя так, как если бы они были его
телохранителями, а не он их пленником, и без малейшего страха забавлялся и
шутил с ними. Он писал поэмы и речи, декламировал их пиратам и тех, кто не
выражал своего восхищения, называл в лицо неучами и варварами, часто со
смехом угрожая повесить их. Те же охотно выслушивали эти вольные речи, видя
в них проявление благодушия и шутливости. Однако, как только прибыли
выкупные деньги из Милета и Цезарь, выплатив их, был освобожден, он тотчас
снарядил корабли и вышел из милетской гавани против пиратов. Он застал их
еще стоящими на якоре у острова и захватил в плен большую часть из них.
Захваченные богатства он взял себе в качестве добычи, а людей заключил в
тюрьму в Пергаме. Сам он отправился к Юнку, наместнику Азии, находя, что
тому, как претору, надлежит наказать взятых в плен пиратов. Однако Юнк,
смотревший с завистью на захваченные деньги (ибо их было немало), заявил,
что займется рассмотрением дела пленников, когда у него будет время; тогда
Цезарь, распрощавшись с ним, направился в Пергам, приказал вывести пиратов и
всех до единого распять, как он часто предсказывал им на острове, когда они
считали его слова шуткой.
III. ТЕМ ВРЕМЕНЕМ могущество Суллы пошло на убыль, и друзья Цезаря
стали звать его в Рим. Однако Цезарь сначала отправился на Родос, в школу
Аполлония, сына Молона, у которого учился и Цицерон и который славился не
только ораторским искусством, но и своими нравственными достоинствами.
Цезарь, как сообщают, и от природы был в высшей степени одарен способностями
к красноречию на государственном поприще и ревностно упражнял свое
дарование, так что, бесспорно, ему принадлежало второе место в этом
искусстве; однако первенствовать в красноречии он отказался, заботясь больше
о том, чтобы стать первым благодаря власти и силе оружия; будучи занят
военными и гражданскими предприятиями, с помощью которых он подчинил себе
государство, он не дошел в ораторском искусстве до того предела, который был
ему указан природой. Позднее в своем произведении, направленном против
сочинения Цицерона о Катоне, он сам просил не сравнивать это слово воина с
искусной речью одаренного оратора, посвятившего много времени
усовершенствованию своего дара.
IV. ПО ПРИБЫТИИ в Рим Цезарь привлек к суду Долабеллу по обвинению, в
вымогательствах в провинции, и многие из греческих городов представили ему
свидетелей. Долабелла, однако, был оправдан. Чтобы отблагодарить греков за
их усердие, Цезарь взялся вести их дело, которое они начали у претора
Македонии Марка Лукулла против Публия Антония, обвиняя его во
взяточничестве. Цезарь так энергично повел дело, что Антоний обратился с
жалобой к народным трибунам в Рим, ссылаясь на то, что в Греции он не
находится в равном положении с греками. В самом Риме Цезарь, благодаря своим
красноречивым защитительным речам в судах, добился блестящих успехов, а
своей вежливостью и ласковой обходительностью стяжал любовь простонародья,
ибо он был более внимателен к каждому, чем можно было ожидать в его
возрасте. Да и его обеды, пиры и вообще блестящий образ жизни содействовали
постепенному росту его влияния в государстве. Сначала завистники Цезаря не>
обращали на это внимания, считая, что он будет забыт сразу же после того,
как иссякнут его средства. Лишь когда было поздно, когда эта сила уже так
выросла, что ей трудно было что-либо противопоставить, и направилась прямо
на ниспровержение существующего строя, они поняли, что нельзя считать
незначительным начало ни в каком деле. То, что не пресечено в зародыше,
быстро возрастает, ибо в самом пренебрежении оно находит условия для
беспрепятственного развития. Цицерон, как кажется, был первым, кто считал
подозрительной и внушающей опасения деятельность Цезаря, по внешности
спокойную, подобно гладкому морю, и распознал в этом человеке смелый и
решительный характер, скрывающийся под маской ласковости и веселости. Он
говорил, что во всех помыслах и образе действий Цезаря он усматривает
тиранические намерения. "Но, - добавлял он, - когда я вижу, как тщательно
уложены его волосы и как он почесывает голову одним пальцем, мне всегда
кажется, что этот человек не может замышлять такое преступление, как
ниспровержение римского государственного строя". Но об этом - позже.
V. ПЕРВОЕ доказательство любви к нему народа Цезарь получил в то время,
когда, добиваясь должности военного трибуна одновременно с Гаем Помпилием,
был избран большим числом голосов, нежели тот, второе же, и еще более явное,
когда после смерти своей тетки Юлии, жены Мария, он не только произнес на
форуме блестящую похвальную речь умершей, но и осмелился выставить во время
похорон изображения Мария, которые были показаны впервые со времени прихода
к власти Суллы, так как Марий и его сторонники были объявлены врагами
государства. Некоторые подняли голос против этого поступка, но народ криком
и громкими рукоплесканиями показал свое одобрение Цезарю, который спустя
столь долгое время как бы возвращал честь Мария из Аида в Рим.
Держать надгробные речи при погребении старых женщин было у римлян в
обычае, в отношении же молодых такого обычая не было, и первым сделал это
Цезарь, когда умерла его жена. И это вызвало одобрение народа и привлекло
его симпатии к Цезарю, как к человеку кроткого и благородного нрава. После
похорон жены он отправился в Испанию в качестве квестора при преторе Ветере,
которого он всегда почитал и сына которого позже, когда сам стал претором,
сделал квестором. Вернувшись после отправления этой должности, он женился
третьим браком на Помпее, имея от Корнелии дочь, которую впоследствии выдал
замуж за Помпея Магна.
Щедро расточая свои деньги и покупая, казалось, ценой величайших трат
краткую и непрочную славу, в действительности же стяжая величайшие блага за
дешевую цену, он, как говорят, прежде чем получить первую должность, имел
долгов на тысячу триста талантов. Назначенный смотрителем Аппиевой дороги,
он издержал много собственных денег, затем, будучи эдилом, выставил триста
двадцать пар гладиаторов, а пышными издержками на театры, церемонии и обеды
затмил всех своих предшественников. Но и народ, со своей стороны, стал
настолько расположен к нему, что каждый выискивал новые должности и почести,
которыми можно было вознаградить Цезаря.
VI. РИМ тогда разделялся на два стана - приверженцев Суллы, имевших
большую силу, и сторонников Мария, которые были полностью разгромлены,
унижены и влачили жалкое существование. Чтобы вновь укрепить и повести за
собой марианцев, Цезарь, когда воспоминания о его щедрости в должности эдила
были еще свежи, ночью принес на Капитолий и поставил сделанные втайне
изображения Мария и богинь Победы, несущих трофеи. На следующее утро вид
этих блестевших золотом и сделанных чрезвычайно искусно изображений, надписи
на которых повествовали о победах над кимврами, вызвал у смотрящих чувство
изумления перед отвагой человека, воздвигнувшего их (имя его, конечно, не
осталось неизвестным). Слух об этом вскоре распространился, и римляне
сбежались поглядеть на изображения. При этом одни кричали, что Цезарь
замышляет тиранию, восстанавливая почести, погребенные законами и
постановлениями сената, и что он испытывает народ, желая узнать, готов ли
тот, подкупленный его щедростью, покорно терпеть его шутки и затеи. Марианцы
же, напротив, сразу появившись во множестве, подбодряли друг друга и с
рукоплесканиями заполнили Капитолий; у многих из них выступили слезы радости
при виде изображения Мария, и они превозносили Цезаря величайшими похвалами,
как единственного человека, который достоин родства с Марием. По этому
поводу было созвано заседание сената, и Лутаций Катул, пользовавшийся тогда
наибольшим влиянием у римлян, выступил с обвинением против Цезаря, бросив
известную фразу: "Итак, Цезарь покушается на государство уже не путем
подкопа, но с осадными машинами". Но Цезарь так умело выступил в свою
защиту, что сенат остался удовлетворенным, и сторонники Цезаря еще более
осмелели и призывали его ни перед чем не отступать в своих замыслах, ибо
поддержка народа обеспечит ему первенство и победу над противниками.
VII. МЕЖДУ тем умер верховный жрец Метелл, и два известнейших человека,
пользовавшихся огромным влиянием в сенате, - Сервилий Исаврийский и Катул, -
боролись друг с другом, добиваясь этой должности. Цезарь не отступил перед
ними и также выставил в Народном собрании свою кандидатуру. Казалось, что
все соискатели пользуются равною поддержкой, но Катул, из-за высокого
положения, которое он занимал, более других опасался неясного исхода борьбы
и потому начал переговоры с Цезарем, предлагая ему большую сумму денег, если
он откажется от соперничества. Цезарь, однако, ответил, что будет продолжать
борьбу, даже если для этого придется еще большую сумму взять в долг. В день
выборов, прощаясь со своей матерью, которая прослезилась, - провожая его до
дверей, он сказал: "Сегодня, мать, ты увидишь своего сына либо верховным
жрецом, либо изгнанником". На выборах Цезарь одержал верх и этим внушил
сенату и знати опасение, что он сможет увлечь народ на любую дерзость.
Поэтому Пизон и Катул упрекали Цицерона, пощадившего Цезаря, который был
замешан в заговоре Каталины. Как известно, Катилина намеревался не только
свергнуть существующий строй, но и уничтожить всякую власть и произвести
полный переворот. Сам он покинул город, когда против него появились лишь
незначительные улики, а важнейшие замыслы оставались еще скрытыми, Лентула
же и Цетега оставил в Риме, чтобы они продолжали плести заговор. Неизвестно,
оказывал ли тайно Цезарь в чем-нибудь поддержку и выражал ли сочувствие этим
людям, но в сенате, когда они были полностью изобличены и консул Цицерон
спрашивал у каждого сенатора его мнение о наказании виновных, все
высказывались за смертную казнь, пока очередь не дошла до Цезаря, который
выступил с заранее обдуманной речью, заявив, что убивать без суда людей,
выдающихся по происхождению своему и достоинству, несправедливо и не в
обычае римлян, если это не вызвано крайней необходимостью. Если же впредь до
полной победы над Каталиной они будут содержаться под стражей в италийских
городах, которые может выбрать сам Цицерон, то позже сенат сможет в
обстановке мира и спокойствия решить вопрос о судьбе каждого из них.
VIII. ЭТО предложение показалось настолько человеколюбивым и было так
сильно и убедительно обосновано, что не только те, кто выступал после
Цезаря, присоединились к нему, но и многие из говоривших ранее стали
отказываться от своего мнения и поддерживать предложение Цезаря, пока
очередь не дошла до Катона и Катула. Эти же начали горячо возражать, а Катон
даже высказал в своей речи подозрение против Цезаря и выступил против него
со всей резкостью. Наконец, было решено казнить заговорщиков, а когда Цезарь
выходил из здания сената, то на него набросилось с обнаженными мечами много
сбежавшихся юношей из числа охранявших тогда Цицерона. Но, как сообщают,
Курион, прикрыв Цезаря своей тогой, благополучно вывел его, да и сам
Цицерон, когда юноши оглянулись, знаком удержал их, либо испугавшись народа,
либо вообще считая такое убийство несправедливым и противозаконным. Если все
это правда, то я не понимаю, почему Цицерон в сочинении о своем консульстве
ничего об этом не говорит. Позже его обвиняли в том, что он не
воспользовался представившейся тогда прекрасной возможностью избавиться от
Цезаря, а испугался народа, необычайно привязанного к Цезарю. Эта
привязанность проявилась через несколько дней, когда Цезарь пришел в сенат,
чтобы защищаться против выдвинутых подозрений, и был встречен враждебным
шумом. Видя, что заседание затягивается дольше обычного, народ с криками
сбежался и обступил здание, настоятельно требуя отпустить Цезаря.
Поэтому и Катон, сильно опасаясь восстания неимущих, которые, возлагая
надежды на Цезаря, воспламеняли и весь народ, убедил сенат учредить
ежемесячные хлебные раздачи для бедняков. Это прибавило к остальным расходам
государства новый - в сумме семи миллионов пятисот тысяч драхм ежегодно, но
зато отвратило непосредственно угрожавшую великую опасность, так как лишило
Цезаря большей части его влияния как раз в то время, когда он собирался
занять должность претора и вследствие этого должен был стать еще опаснее.
IX. ОДНАКО год его претуры прошел спокойно, и лишь в собственном доме
Цезаря произошел неприятный случай. Был некий человек из числа старинной
знати, известный своим богатством и красноречием, но в бесчинстве и дерзости
не уступавший никому из прославленных распутников. Он был влюблен в Помпею,
жену Цезаря, и пользовался взаимностью. Но женские комнаты строго
охранялись, а мать Цезаря Аврелия, почтенная женщина, своим постоянным
наблюдением за невесткой делала свидания влюбленных трудными и опасными. У
римлян есть богиня, которую они называют Доброю, а греки - Женскою. Фригийцы
выдают ее за свою, считая супругою их царя Мидаса, римляне утверждают, что
это нимфа Дриада, жена Фавна, по словам же греков - она та из матерей
Диониса, имя которой нельзя называть. Поэтому женщины, участвующие в ее
празднике, покрывают шатер виноградными лозами, и у ног богини помещается, в
соответствии с мифом, священная змея. Ни одному мужчине нельзя
присутствовать на празднестве и даже находиться в доме, где справляется
торжество; лишь женщины творят священные обряды, во многом, как говорят,
похожие на орфические. Когда приходит день праздника, консул или претор, в
доме которого он справляется, должен покинуть дом вместе со всеми мужчинами,
жена же его, приняв дом, производит священнодействия. Главная часть их
совершается, ночью, сопровождаясь играми и музыкой.
X. В ТОМ году праздник справляла Помпея, и Клодий, не имевший еще
бороды и поэтому рассчитывавший остаться незамеченным, явился туда,
переодевшись в наряд арфистки и неотличимый от молодой женщины. Он нашел
двери отпертыми и был благополучно проведен в дом одною из служанок,
посвященной в тайну, которая и отправилась вперед, чтобы известить Помпею.
Так как она долго не возвращалась, Клодий не вытерпел ожидания на одном
месте, где он был оставлен, и стал пробираться вперед по большому дому,
избегая ярко освещенных мест. Но с ним столкнулась служанка Аврелии и,
полагая, что перед ней женщина, стала приглашать его принять участие в играх
и, несмотря на его сопротивление, повлекла его к остальным, спрашивая, кто
он и откуда. Когда Клодий ответил, что он ожидает Абру (так звали ту
служанку Помпеи), голос выдал его, и служанка Аврелии бросилась на свет, к
толпе, и стала кричать, что она обнаружила мужчину. Все женщины были
перепуганы этим, Аврелия же, прекратив совершение таинств и прикрыв святыни,
приказала запереть двери и начала обходить со светильниками весь дом в
поисках Клодия. Наконец его нашли укрывшимся в комнате служанки, которая
помогла ему войти в дом, и женщины, обнаружившие его, выгнали его вон.
Женщины, разойдясь по домам, еще ночью рассказали своим мужьям о
случившемся. На следующий день по всему Риму распространился слух, что
Клодий совершил кощунство и повинен не только перед оскорбленными им, но и
перед городом и богами. Один из народных трибунов публично обвинил Клодия в
нечестии, и наиболее влиятельные сенаторы выступили против него, обвиняя его
наряду с прочими гнусными беспутствами в связи со своей собственной сестрой,
женой Лукулла. Но народ воспротивился их стараниям и принял Клодия под
защиту, что принесло тому большую пользу в суде, ибо судьи были напуганы и
дрожали перед чернью. Цезарь тотчас же развелся с Помпеей. Однако, будучи
призван на суд в качестве свидетеля, он заявил, что ему ничего не известно
относительно того, в чем обвиняют Клодия. Это заявление показалось очень
странным, и обвинитель спросил его: "Но почему же тогда ты развелся со своей
женой?" "Потому, - ответил Цезарь, - что на мою жену не должна падать даже
тень подозрения". Одни говорят, что он ответил так, как действительно думал,
другие же - что он сделал это из угождения народу, желавшему спасти Клодия.
Клодий был оправдан, так как большинство судей подало при голосовании
таблички с неразборчивой подписью, чтобы осуждением не навлечь на себя гнев
черни, а оправданием - бесславие среди знатных.
XI. ПОСЛЕ претуры Цезарь получил в управление провинцию Испанию. Так
как он не смог прийти к соглашению со своими кредиторами, с криком
осаждавшими его и противодействовавшими его отъезду, он обратился за помощью
к Крассу, самому богатому из римлян. Крассу нужны были сила и энергия Цезаря
для борьбы против Помпея; поэтому он удовлетворил наиболее настойчивых и
неумолимых кредиторов Цезаря и, дав поручительство на сумму в восемьсот
тридцать талантов, предоставил Цезарю возможность отправиться в провинцию.
Рассказывают, что, когда Цезарь перевалил через Альпы и проезжал мимо
бедного городка с крайне немногочисленным варварским населением, его
приятели спросили со смехом: "Неужели и здесь есть соревнование из-за
должностей, споры о первенстве, раздоры среди знати?" "Что касается меня, -
ответил им Цезарь с полной серьезностью, - то я предпочел бы быть первым
здесь, чем вторым в Риме".
В другой раз, уже в Испании, читая на досуге что-то из написанного о
деяниях Александра, Цезарь погрузился на долгое время в задумчивость, а
потом даже прослезился. Когда удивленные друзья спросили его о причине, он
ответил: "Неужели вам кажется недостаточной причиной для печали то, что в
моем возрасте Александр уже правил столькими народами, а я до сих пор еще не
совершил ничего замечательного!"
XII. СРАЗУ ЖЕ по прибытии в Испанию он развил энергичную деятельность.
Присоединив в течение нескольких дней к своим двадцати когортам еще десять,
он выступил с ними против каллаиков и лузитанцев, которых и победил, дойдя,
затем до Внешнего моря и покорив несколько племен, ранее не подвластных
римлянам. Достигнув такого успеха в делах военных, Цезарь не хуже руководил
и гражданскими: он установил согласие в городах и прежде всего уладил споры
между заимодавцами и должниками. А именно, он предписал, чтобы из ежегодных
доходов должника одна треть оставалась ему, остальное же шло заимодавцам,
пока таким образом долг не будет выплачен. Совершив эти дела, получившие
всеобщее одобрение, Цезарь выехал из провинции, где он и сам разбогател и
дал возможность обогатиться во время походов своим воинам, которые
провозгласили его императором.
XIII. ЛИЦАМ, домогающимся триумфа, надлежало оставаться вне Рима, а
ищущим консульской должности - присутствовать в городе. Цезарь, который вер-
нулся как раз во время консульских выборов, не знал, что ему предпочесть, и
поэтому обратился в сенат с просьбой разрешить ему домогаться консульской
должности заочно, через друзей. Катон первым выступил против этого
требования, настаивая на соблюдении закона. Когда же он увидел, что Цезарь
успел многих расположить в свою лользу, то, чтобы затянуть разрешение
вопроса, произнес речь, которая продолжалась целый день. Тогда Цезарь решил
отка. - заться от триумфа и добиваться должности консула. Итак, он прибыл в
Рим и сразу же предпринял ловкий шаг, введя в заблуждение всех, кроме
Катона. Ему удалось примирить Помпея и Красса, двух людей, пользовавшихся
наибольшим влиянием в Риме. Тем, что Цезарь взамен прежней вражды соединил
их дружбой, он поставил могущество обоих на службу себе самому и под
прикрытием этого человеколюбивого поступка произвел незаметно для всех
настоящий государственный переворот. Ибо причиной гражданских войн была не
вражда Цезаря и Помпея, как думает большинство, но в большей степени их
дружба, когда они сначала соединились для уничтожения власти аристократии, а
затем поднялись друг против друга. Катон же, который часто верно
предсказывал исход событий, приобрел за это вначале репутацию неуживчивого и
сварливого человека, а впоследствии- славу советчика, хотя и разумного, но
несчастливого.
XIV. ИТАК, Цезарь, поддерживаемый с двух сторон, благодаря дружбе с
Помпеем и Крассом, добился успеха на выборах и с почетом был провозглашен
консулом вместе с Кальпурнием Бибулом. Едва лишь он вступил в должность, как
из желания угодить черни внес законопроекты, более приличествовавшие
какому-нибудь дерзкому народному трибуну, нежели консулу, - законопроекты,
предлагавшие вывод колоний и раздачу земель. В сенате все лучшие граждане
высказались против этого, и Цезарь, который давно уже искал к тому повода,
поклялся громогласно, что черствость и высокомерие сенаторов вынуждают его
против его воли обратиться к народу для совместных действий. С этими словами
он вышел на форум. Здесь, поставив рядом с собой с одной стороны Помпея, с
другой - Красса, он спросил, одобряют ли оии предложенные законы. Когда они
ответили утвердительно, Цезарь обратился к ним с просьбой помочь ему против
тех, кто грозится противодействовать этим законопроектам с мечом в руке. Оба
обещали ему свою поддержку, а Помпей прибавил, что против поднявших мечи он
выйдет не только с мечом, но и со щитом. Эти слова огорчили аристократов,
которые сочли это выступление сумасбродной, ребяческой речью, не
приличествующей достоинству самого Помпея и роняющей уважение к сенату, зато
народу они очень понравились.
Чтобы еще свободнее использовать в своих целях могущество Помпея,
Цезарь выдал за него свою дочь Юлию, хотя она и была уже помолвлена с
Сервилием Цепионом, последнему же он обещал дочь Помпея, которая также не
была свободна, ибо была обручена с Фавстом, сыном Суллы. Немного позже сам
Цезарь женился на Кальпурнии, дочери Пизона, которого он провел в консулы на
следующий год. Это вызвало сильное негодование Катана, заявлявшего, что нет
сил терпеть этих людей, которые брачными союзами добывают высшую власть в
государстве и с помощью женщин передают друг другу войска, провинции и
должности.
Бибул, товарищ Цезаря по консульству, всеми силами противодействовал
его законопроектам; но так как он ничего не добился и даже вместе с Катоном
рисковал быть убитым на форуме, то заперся у себя дома и не появлялся до
истечения срока должности. Помпей вскоре же после своей свадьбы заполнил
форум вооруженными воинами и этим помог народу добиться утверждения законов,
а Цезарю получить в управление на пять лет обе Галлии - Предальпийскую и
Заальпийскую - вместе с Иллириком и четыре легиона. Катана, который
отважился выступить против этого, Цезарь отправил в тюрьму, рассчитывая, что
тот обратится с жалобой к народным трибунам. Однако, видя, что Катон, не
говоря ни слова, позволяет увести себя и что не только лучшие граждане
угнетены этим, но и народ, из уважения к добродетели Катона, молча и в
унынии следует за ним, Цезарь сам тайком попросил одного из народных
трибунов освободить Катона.
Из остальных сенаторов лишь очень немногие посещали вместе с Цезарем
заседания сената, прочие же, недовольные оскорблением их достоинства,
воздерживались от участия в делах. Когда Консидий, один из самых
престарелых, сказал однажды, что они не приходят из страха перед оружием и
воинами, Цезарь спросил его: "Так почему же ты не боишься и не остаешься
дома?" Консидий отвечал: "Меня освобождает от страха моя старость, ибо
краткий срок жизни, оставшийся мне, не требует большой осторожности".
Но наиболее позорным из всех тогдашних событий считали то, что в
консульство Цезаря народным трибуном был избран тот самый Клодий, который
осквернил и брак Цезаря и таинство ночного священнодействия. Избран же он
был с целью погубить Цицерона; и сам Цезарь отправился в свою провинцию лишь
после того, как с помощью Клодия ниспроверг Цицерона и добился его изгнания
из Италии.
XV. ТАКОВЫ были дела, которые он совершил перед Галльскими войнами. Что
же касается до времени, когда Цезарь вел эти войны и ходил в походы,
подчинившие Таллию, то здесь он как бы начал иную жизнь, вступив на путь
новых деяний. Он выказал себя не уступающим никому из величайших,
удивительнейших полководцев и военных деятелей. Ибо, если сравнить с ним
Фабиев, Сципионов и Метеллов или живших одновременно с ним и незадолго до
него Суллу, Мария, обоих Лукуллов и даже самого Помпея, воинская слава
которого превозносилась тогда до небес, то Цезарь своими подвигами одних
оставит позади по причине суровости мест, в которых он вел войну, других - в
силу размеров страны, которую он завоевал, третьих - имея в виду численность
и мощь неприятеля, которого он победил, четвертых - принимая в расчет
дикость и коварство, с которыми ему пришлось столкнуться, пятых -
человеколюбием и снисходительностью к пленным, шестых - подарками и
щедростью к своим воинам и, наконец, всех - тем, что он дал больше всего
сражений и истребил наибольшее число врагов. Ибо за те неполные десять лет,
в течение которых он вел войну в Галлии, он взял штурмом более восьмисот
городов, покорил триста народностей, сражался с тремя миллионами людей, из
которых один миллион уничтожил во время битв и столько же захватил в плен.
XVI. ОН ПОЛЬЗОВАЛСЯ такой любовью и преданностью своих воинов, что даже
те люди, которые в других войнах ничем не отличались, с непреодолимой
отвагой шли на любую опасность ради славы Цезаря. Примером может служить
Ацилий, который в мороком сражении у Массилии вскочил на вражеский корабль
и, когда ему отрубили мечом правую руку, удержал щит в левой, а затем,
нанося этим щитом удары врагам в лицо, обратил всех в бегство и завладел
кораблем.
Другой пример - Кассий Сцева, который в битве при Диррахии, лишившись
глаза, выбитого стрелой, раненный в плечо и бедро дротиками и принявший
своим щитом удары ста тридцати стрел, кликнул врагов, как бы желая сдаться;
но когда двое из них подошли к нему, то одному он отрубил руку мечом,
другого обратил в бегство ударом в лицо, а сам был спасен своими,
подоспевшими на помощь.
В Британии однажды передовые центурионы попали в болотистые, залитые
водой места и подверглись здесь нападению противника. И вот один на глазах
Цезаря, наблюдавшего за стычкой, бросился вперед и, совершив много
удивительных по смелости подвигов, спас центурионов ив рук варваров, которые
разбежались, а сам последним кинулся в протоку и где вплавь, где вброд
перебрался на другую сторону, насилу преодолев все препятствия и потеряв при
этом щит. Цезарь и стоявшие вокруг встретили его криками изумления и
радости, а воин в большом смущении, со слезами бросился к ногам Цезаря,
прося у него прощения за потерю щита.
В Африке Сципион захватил одно из судов Цезаря, на котором плыл
назначенный квестором Граний Петром. Захватившие объявили всю команду
корабля своей добычей, квестору же обещали свободу. Но тот ответил, что
воины Цезаря привыкли дарить пощаду, но не получать ее от других, и с этими
словами бросился на собственный меч.
XVII. ПОДОБНОЕ мужество и любовь к славе Цезарь сам взрастил и воспитал
в своих воинах прежде всего тем, что щедро раздавал почести и подарки: он
желал показать, что добытые в походах богатства копит не для себя, не для
того, чтобы самому утопать в роскоши и наслаждениях, но хранит их как общее
достояние и награду за воинские заслуги, оставляя за собой лишь право
распределять награды между отличившимися. Вторым средством воспитания войска
было то, что он сам добровольно бросался навстречу любой опасности и не
отказывался переносить какие угодно трудности. Любовь его к опасностям не
вызывала удивления у тех, кто знал его честолюбие, но всех поражало, как он
переносил лишения, которые, казалось превосходили его физические силы, ибо
он был слабого телосложения, с белой и нежной кожей, страдал головными
болями и падучей, первый припадок которой, как говорят, случился с ним в
Кордубе. Однако он не использовал свою болезненность как предлог для
изнеженной жизни, но, сделав средством исцеления военную службу, старался
беспрестанными переходами, скудным питанием, постоянным пребыванием под
открытым небом и лишениями победить свою слабость и укрепить свое тело. Спал
он большей частью на повозке или на носилках, чтобы использовать для дела и
часы отдыха. Днем он объезжал города, караульные отряды и крепости, причем
рядом с ним сидел раб, умевший записывать за ним, а позади один воин с
мечом. Он передвигался с такой быстротой, что в первый раз проделал путь от
Рима до Родана за восемь дней. Верховая езда с детства была для него
привычным делом. Он умел, отведя руки назад и сложив их за спиной, пустить
коня во весь опор. А во время этого похода он упражнялся еще и в том, чтобы,
сидя на коне, диктовать письма, занимая одновременно двух или даже, как
утверждает Оппий, еще большее число писцов. Говорят, что Цезарь первым
пришел к мысли беседовать с друзьями по поводу неотложных дел посредством
писем, когда величина города и исключительная занятость не позволяли
встречаться лично. Как пример его умеренности в пище приводят следующий
рассказ. Однажды в Медиолане он обедал у своего гостеприимца Валерия Леона,
и тот подал спаржу, приправленную не обыкновенным оливковым маслом, а
миррой. Цезарь спокойно съел это блюдо, а к своим друзьям, выразившим
недовольство, обратился с порицанием: "Если вам что-либо не нравится, -
сказал он, - то вполне достаточно, если вы откажетесь есть. Но если кто
берется порицать подобного рода невежество, тот сам невежа". Однажды он был
застигнут в пути непогодой и попал в хижину одного бедняка. Найдя там
единственную комнату, которая едва была в состоянии вместить одного
человека, он обратился к своим друзьям со словами: "Почетное нужно
предоставлять сильнейшим, а необходимое - слабейшим", - и предложил Оппию
отдыхать в комнате, а сам вместе с остальными улегся спать под навесом перед
дверью.
XVIII. ПЕРВОЮ из галльских войн, которую ему пришлось вести, была с
гельветами и тигуринами. Эти племена сожгли двенадцать своих городов и
четыреста деревень и двинулись через подвластную римлянам Галлию, как прежде
кимвры и тевтоны, которым они, казалось, не уступали ни смелостью, ни
многолюдством, ибо всего их было триста тысяч, в том числе способных
сражаться - сто девяносто тысяч. Тигуринов победил не сам Цезарь, а Лабиен,
которого он выслал против них и который разгромил их у реки Арара. Гельветы
же напали на Цезаря неожиданно, когда он направлялся с войском к одному из
союзных городов; тем не менее он успел занять надежную позицию и здесь,
собрав свои силы, выстроил их в боевой порядок. Когда ему подвели коня,
Цезарь сказал: "Я им воспользуюсь после победы, когда дело дойдет до погони.
А сейчас - вперед, на врага!" - и с этими словами начал наступление в пешем
строю. После долгой и упорной битвы он разбил войско варваров, но наибольшие
трудности встретил в лагере, у повозок, ибо там сражались не только вновь
сплотившиеся воины, но и женщины и дети, защищавшиеся вместе с ними до
последней капли крови. Все были изрублены, и битва закончилась только к
полуночи. К этой замечательной победе Цезарь присоединил еще более славное
деяние, заставив варваров, уцелевших после сражения (а таких было свыше ста
тысяч), соединиться и вновь заселить ту землю, которую они покинули, и
города, которые они разорили. Сделал же он это из опасения, что в опустевшие
области перейдут германцы и захватят их.
XIX. ВТОРУЮ войну он вел уже за галлов против германцев, хотя раньше и
объявил в Риме их царя Ариовиста союзником римского народа. Но германцы были
несносными соседями для покоренных Цезарем народностей, и было ясно, что они
не удовлетворятся существующим порядком вещей, но при первом удобном случае
захватят всю Галлию и укрепятся в ней. Когда Цезарь заметил, что начальники
в его войске робеют, в особенности те молодые люди из знатных семей, которые
последовали за ним из желания обогатиться и жить в роскоши, он собрал их на
совет и объявил, что те, кто настроен так трусливо и малодушно, могут
возвратиться домой и не подвергать себя опасности против своего желания. "Я
же, - сказал он, - пойду на варваров с одним только десятым легионом, ибо
те, с кем мне предстоит сражаться, не сильнее кимвров, а сам я не считаю
себя полководцем слабее Мария". Узнав об этом, десятый легион отправил к
нему делегатов, чтобы выразить свою благодарность, остальные же легионы
осуждали своих начальников, и, наконец, все, исполнившись смелости "
воодушевления, последовали за Цезарем и после многодневного пути разбили
лагерь в двухстах стадиях от противника. Уже самый приход Цезаря несколько
расстроил дерзкие планы Ариовиста, ибо он никак не ожидал, что римляне,
которые, казалось, не смогут выдержать натиска германцев, сами решатся на
нападение. Он дивился отваге Цезаря и в то же время увидел, что его
собственная армия приведена в замешательство. Но еще более ослабило мужество
германцев предсказание священных жен, которые, наблюдая водовороты в реках и
прислушиваясь к шуму потоков, возвестили, что нельзя начинать сражение
раньше новолуния. Когда Цезарь узнал об этом и увидел, что германцы
воздерживаются от нападения, он решил, что лучше напасть на них, пока они не
расположены к бою, чем оставаться в бездеятельности, позволяя им выжидать
более подходящего для них времени. Совершая налеты на укрепления вокруг
холмов, где они разбили свой лагерь, он так раздразнил германцев, что те в
гневе вышли из лагеря и вступили в битву. Цезарь нанес им сокрушительное
поражение и, обратив в бегство, гнал их до самого Рейна, на расстоянии в
четыреста стадиев, покрыв все это пространство трупами врагов и их оружием.
Ариовист с немногими людьми успел все же переправиться через Рейн. Число
убитых, как сообщают, достигло восьмидесяти тысяч.
XX. ПОСЛЕ этого, оставив свое войско на зимних квартирах в земле
секванов, Цезарь сам, чтобы заняться делами Рима, направился в Галлию,
лежащую вдоль реки Пада и входившую в состав назначенной ему провинции, ибо
границей между Предальпийской Галлией и собственно Италией служит река
Рубикон. Сюда к Цезарю приезжали многие из Рима, и он имел возможность
увеличить свое влияние, исполняя просьбы каждого, так что все уходили от
него, либо получив то, чего желали, либо надеясь это получить. Таким образом
действовал он в течение всей войны: то побеждал врагов оружием сограждан, то
овладевал самими гражданами при помощи денег, захваченных у неприятеля. А
Помпей ничего не замечал. Между тем белый, наиболее могущественные из
галлов, владевшие третьей частью всей Галлии, отложились от римлян и собрали
многотысячное войско. Цезарь выступил против них со всей поспешностью и
напал на врагов, в то время как они опустошали земли союзных римлянам
племен. Он опрокинул полчища врагов, оказавших лишь ничтожное сопротивление,
и учинил такую резню, что болота и глубокие реки, заваленные множеством
трупов, стали легко проходимыми для римлян. После этого все народы, живущие
на берегу Океана, добровольно покорились вновь, но против нервиев, наиболее
диких и воинственных из племен, населяющих страну бельгов, Цезарь должен был
выступить в поход. Нервии, обитавшие в густых чащобах, укрыли свои семьи и
имущество далеко от врага, а сами в глубине леса в количестве шестидесяти
тысяч человек напали на Цезаря как раз тогда, когда он, занятый сооружением
вала вокруг лагеря, никак не ожидал нападения. Варвары опрокинули римскую
конницу и, окружив двенадцатый и седьмой легионы, перебили всех центурионов.
Если бы Цезарь, прорвавшись сквозь гущу сражающихся, не бросился со щитом в
руке на варваров и если бы при виде опасности, угрожающей полководцу,
десятый легион не ринулся с высот на врага и не смял его ряды, вряд ли
уцелел бы хоть один римский воин. Но смелость Цезаря привела к тому, что
римляне бились, можно сказать, свыше своих сил и, так как нервии все же не
обратились в бегство, уничтожили их, несмотря на отчаянное сопротивление. Из
шестидесяти тысяч варваров осталось в живых только пятьсот, а из четырехсот
их сенаторов - только трое.
XXI. КОГДА весть об этом пришла в Рим, сенат постановил устроить
пятнадцатидневные празднества в честь богов, чего не бывало раньше ни при
какой победе. Но, с другой стороны, и сама опасность, когда восстало
одновременно столько враждебных племен, казалась огромной, и любовь народа к
Цезарю окружила его победы особенно ярким блеском.
Приведя в порядок дела в Галлии, Цезарь вновь перезимовал в долине
Пада, укрепляя свое влияние в Риме, ибо те, кто, пользуясь его помощью,
добивался должностей, подкупали народ его деньгами, а получив должность,
делали все, что могло увеличить могущество Цезаря. Мало того, большинство из
наиболее знатных и выдающихся людей съехалось к нему в Луку, в том числе
Помпей, Красс, претор Сардинии Аппий и наместник Испании Непот, так что
всего там собралось сто двадцать ликторов и более двухсот сенаторов. На
совещании было решено следующее: Помпей и Красс должны быть избраны
консулами, Цезарю же, кроме продления консульских полномочий еще на пять
лет, должна быть также выдана определенная сумма денег. Это последнее
условие казалось весьма странным всем здравомыслящим людям. Ибо как раз те
лица, которые получили от Цезаря столько денег, предлагали сенату или,
скорее, принуждали его, вопреки его желанию, выдать Цезарю деньги, как будто
бы он не имел их. Катона тогда не было - его нарочно отправили на Кипр,
Фавоний же, который был приверженцем Катона, не добившись ничего своими
возражениями в сенате, выбежал из дверей курии, громко взывая к народу. Но
никто его не слушал: иные боялись Помпея и Красса, а большинство молчало из
угождения Цезарю, на которого оно возлагало все свои надежды.
XXII. ЦЕЗАРЬ ЖЕ, снова возвратясь к своим войскам в Галлию, застал гам
тяжелую войну: два германских племени - узипеты и генктеры - перешли через
Рейн, ища новых земель. О войне с ними Цезарь рассказывает в своих
"Записках" следующее. Варвары отправили к нему послов, но во время перемирия
неожиданно напали на него в пути, и потому их отряд из восьмисот всадников
обратил в бегство пять тысяч всадников Цезаря, застигнутых врасплох. Затем
они вторично отправили послов с целью снова обмануть его, но он задержал
послов и повел на германцев войско, считая, что глупо доверять на слово
столь вероломным и коварным людям. Танузий, правда, сообщает, что, когда
сенат выносил постановления о празднике и жертвоприношениях в честь победы,
Катон выступил с предложением выдать Цезаря варварам, чтобы очистить город
от пятна клятвопреступления и обратить проклятие на того, кто один в этом
повинен. Из тех, что перешли Рейн, четыреста тысяч было изрублено; немногие
вернувшиеся назад были дружелюбно приняты германским племенем сугамбров.
Желая приобрести славу первого человека, перешедшего с войском Рейн,
Цезарь использовал это в качестве предлога для похода на сугамбров и начал
постройку моста через широкий поток, который как раз в этом месте был
особенно полноводным и бурным и обладал такой силой течения, что ударами
несущихся бревен угрожал снести столбы, поддерживавшие мост. Но Цезарь
приказал вколотить в дно реки огромные и толстые сваи и, как бы обуздав силу
потока, в течение десяти дней навел мост, вид которого превосходил всякие
ожидания. (XXIII). Затем он перевел свои войска на другой берег, не встречая
никакого сопротивления, ибо даже свевы, самые могущественные среди
германцев, укрылись в далеких лесных дебрях. Поэтому он опустошил огнем
землю врагов, укрепил бодрость тех, которые постоянно были союзниками
римлян, и вернулся в Галлию, проведя в Германии восемнадцать дней.
Поход против британцев доказал исключительную смелость Цезаря. Ибо он
был первым, кто вышел в Западный океан и переправился с войском через
Атлантическое море, кто расширил римское господство за пределы известного
круга земель, попытавшись овладеть островом столь невероятных размеров, что
многие писатели утверждают, будто его и не существует, а рассказы о нем и
самое его название - одна лишь выдумка. Цезарь дважды переправлялся на этот
остров с противолежащего берега Галлии, но после того, как он нанес более
вреда противнику, чем доставил выгоды своим войскам (у этих бедных и скудно
живущих людей не было ничего, что стоило бы захватить), он закончил эту
войну не так, как желал: взяв заложников у царя варваров и обложив их данью,
он покинул Британию.
В Галлии его ждало письмо, которое не успели доставить ему в Британию.
Друзья, находящиеся в Риме, сообщали о смерти его дочери, супруги Помпея,
скончавшейся от родов. Как Помпеем, так и Цезарем овладела великая скорбь,
друзей же их охватило смятенье, потому что теперь распались узы родства,
которое еще поддерживало мир и согласие в страдающем от раздоров
государстве: ребенок также вскоре умер, пережив свою мать лишь на несколько
дней. Тело Юлии народ, несмотря на противодействие народных трибунов, отнес
на Марсово поле и там похоронил.
XXIV. ЧТОБЫ поставить свое сильно увеличившееся войско на зимние
квартиры, Цезарь вынужден был разделить его на много частей, а сам, как
обычно, отправился в Италию. Но в это время вновь вспыхнуло всеобщее
восстание в Галлии, и полчища восставших, бродя по стране, разоряли зимние
квартиры римлян и нападали даже на укрепленные римские лагери. Наибольшая и
сильнейшая часть повстанцев во главе с Амбиоригом перебила отряд Котты и
Титурия. Затем с шестьюдесятьютысячной армией Амбиориг осадил легион
Цицерона и едва не взял лагерь штурмом, ибо римляне все были ранены и
держались скорее благодаря своей отваге, нежели силе.
Когда Цезарь, находившийся уже далеко, получил известие об этом, он
тотчас вернулся и, собрав семь тысяч воинов, поспешил с ними на выручку к
осажденному Цицерону. Осаждающие, узнав о его приближении, выступили
навстречу, относясь с презрением к малочисленному противнику и рассчитывая
сразу же его уничтожить. Цезарь, все время искусно избегая встречи с ними,
достиг такого места, где можно было успешно обороняться против превосходящих
сил врага, и здесь стал лагерем. Он удерживал своих воинов от всяких стычек
с галлами и заставил их возвести вал и выстроить ворота, как бы обнаруживая
страх перед врагом и поощряя его заносчивость. Когда же враги, исполнившись
дерзости, стали нападать без всякого порядка, он сделал вылазку, обратил их
в бегство и многих уничтожил.
XXV. ЭТА ПОБЕДА пресекла многочисленные восстания местных галлов, да и
сам Цезарь в течение зимы разъезжал повсюду, энергично подавляя возникающие
беспорядки. К тому же на смену погибшим легионам прибыло три легиона из
Италии: два из них предоставил Цезарю Помпей из числа бывших под его
командованием, а третий был набран заново в галльских областях по реке Пад.
Но вскоре обнаружились первые признаки самой большой и опасной войны,
какая когда-либо велась в Галлии. Замысел ее давно уже созревал втайне и
распространялся влиятельнейшими людьми среди самых воинственных племен. В их
распоряжении были и многочисленные вооруженные силы, и большие суммы денег,
собранные для войны, и укрепленные города, и труднопроходимые местности. А
так как по причине зимнего времени реки покрылись льдом, леса - снегом,
долины были затоплены, тропы в одних местах исчезли под толстою снежной
пеленой, в других сделались ненадежны из-за болот и разлившихся вод, то
казалось совершенно очевидным, что Цезарь не сможет ничего сделать с
восставшими. Поднялось много племен, но очагом восстания были земли арвернов
и карнутов. Общим главнокомандующим повстанцы избрали Верцингеторига, отца
которого галлы ранее казнили, подозревая его в стремлении к тирании.
XXVI. ВЕРЦИНГЕТОРИГ разделил свои силы на много отдельных отрядов,
поставив во главе их многочисленных начальников, и склонил на свою сторону
всю область, расположенную вокруг Арара. Он рассчитывал поднять всю Галлию,
в то время как в самом Риме начали объединяться противники Цезаря. Если бы
он сделал это немного позже, когда Цезарь был уже вовлечен в гражданскую
войну, то Италии угрожала бы не меньшая опасность, чем во время нашествия
кимвров. Но Цезарь, который, как никто другой, умел использовать на войне
любое преимущество и прежде всего - благоприятное стечение обстоятельств,
выступил со своим войском тотчас же по получении известия о восстании;
большое пространство, которое он прошел в короткое время, быстрота и
стремительность передвижения по зимнему бездорожью показали варварам, что на
них движется непреодолимая и непобедимая сила. Ибо в тех местах, куда,
казалось, и вестник с письмом не сможет проникнуть, даже пробираясь в
течение долгого времени, они увидели вдруг самого Цезаря со всем войском.
Цезарь шел, опустошая поля, уничтожая укрепления, покоряя города,
присоединяя сдающихся, пока против него не выступило племя эдуев. Эдуи ранее
были провозглашены братьями римского народа и пользовались особенным
почетом, а потому теперь, примкнув к восставшим, они повергли войско Цезаря
в тяжкое уныние. Цезарь был вынужден очистить их страну и направился через
область лингонов к секванам, которые были его союзниками и земля которых
отделяла восставшие галльские области от Италии. Во время этого похода он
подвергся нападению врагов, окруживших его огромными полчищами, и решился
дать битву. После долгого и кровопролитного сражения он в конце концов
одолел и разбил варваров. Вначале, однако, он, по-видимому, терпел урон, -
по крайней мере арверны и ныне показывают висящий в храме меч Цезаря,
захваченный в бою. Он сам впоследствии, увидав этот меч, улыбнулся и, когда
его друзья хотели убрать меч, не позволил сделать это, считая приношение
священным.
XXVII. МЕЖДУ ТЕМ большинство варваров из числа уцелевших в сражении
скрылось со своим царем в городе Алезии. Во время осады этого города,
казавшегося неприступным из-за высоких стен и многочисленности осажденных,
Цезарь подвергся огромной опасности, ибо отборные силы всех галльских
племен, объединившихся между собой, прибыли к Алезии в количестве трехсот
тысяч человек, в то время как число запершихся в городе было не менее ста
семидесяти тысяч. Стиснутый и зажатый меж двумя столь большими силами,
Цезарь был вынужден возвести две стены: одну - против города, другую -
против пришедших галлов, ибо было ясно, что если враги объединятся, то ему
конец. Борьба под Алезией пользуется заслуженной славой, так как ни одна
другая война не дает примеров таких смелых и искусных подвигов. Но более
всего удивительно, как Цезарь, сразившись с многочисленным войском за
стенами города и разбив его, проделал это незаметно не только для
осажденных, но даже и для тех римлян, которые охраняли стену, обращенную к
городу. Последние узнали о победе не раньше, чем услышали доносящиеся из
Алезии плач и рыдания мужчин и женщин, которые увидели, как римляне с
противоположной стороны несут в свой лагерь множество щитов, украшенных
серебром и золотом, панцирей, залитых кровью, множество кубков и галльских
палаток. Так мгновенно, подобно сну или призраку, была уничтожена и рассеяна
эта несметная сила, причем большая часть варваров погибла в битве. Наконец
сдались и защитники Алезии - после того, как причинили немало хлопот и
Цезарю и самим себе. Верцингеториг, руководитель всей войны, надев самое
красивое вооружение и богато украсив коня, выехал из ворот. Объехав вокруг
возвышения, на котором сидел Цезарь, он соскочил с коня, сорвал с себя все
доспехи и, сев у ног Цезаря, оставался там, пока его не заключили под
стражу, чтобы сохранить для триумфа.