Библиотека
Теология
КонфессииИностранные языкиДругие проекты |
Ваш комментарий о книге Мелвиль М. История ордена тамплиеровОГЛАВЛЕНИЕЧасть втораяГЛАВА ХIII. Строители замковВ течение первого века существования Иерусалимского королевства крупные замки были центрами феодальных фьефов или принадлежали к королевскому домену. Во втором случае гарнизоны, состоявшие из рыцарей и сержантов, находились на жаловании у короля. Правда, исключением являлись Газа, отданная тамплиерам в 1149 г., замок Сафет, который им уступили в 1169 г. [333], и порт Тортоза, который они взяли силой в 1165 г. Небольшой укрепленный замок на Броде св. Иакова, возведенный и потерянный между октябрем 1178 и июнем 1179 г., был первым примером сотрудничества короля с одним из военных орденов при совместном сооружении и содержании стратегически значимого укрепления в Святой Земле. После потери Иерусалима королевская власть поколебалась, в Сирии только орден Храма и орден св. Иоанна остались достаточно богатыми и могущественными, чтобы содержать в порядке и защищать крепости, и даже для них это было непосильным бременем. Событием, увенчавшим магистерство Гийома Шартрского, стало сооружение Замка Паломника в 1218 г. Турки только что укрепили гору Фавор, которая образовывала опасный клин и угрожала одновременно и равнине Акры, и дороге вдоль побережья. Франки попытались захватить гору в 1217 г., что и развязало очередную египетскую (дамьеттскую) кампанию. Гийом Шартрский, который лежал больной в Акре, не участвовал в экспедиции, но короли Иерусалимский и Венгерский, герцог Австрийский, магистр ордена Госпитальеров и монастыри обоих орденов пошли на приступ. Когда первая атака провалилась, магистр ордена Госпитальеров предложил вновь попытаться, но вялость, если не сказать трусость, крестоносцев-мирян заставила их отступить. [334] Король Иоанн предпринял строительство замка на юге от Цезарей, в новой марке (провинции) государства. Магистр ордена Храма и его совет решились со своей стороны укрепить мыс Атлит, чтобы преградить дорогу к Хайфе. у тамплиеров уже была башня недалеко от мыса, которая называлась "замком узких проходов"; берег создавал здесь естественный рейд, поддающийся укреплению, куда во время продвижения к Яффе причаливал флот Ричарда Львиное Сердце. Из-за толпы паломников, поставлявших добровольную рабочую силу, новую крепость назвали Замок Паломника. "Готье д'Авен дал ему сие имя и сказал, что будет его крестным отцом, и под первый камень положил тысячу сарацинских золотых монет". [335] Широкий и высокий мыс, с естественными укреплениями на севере, западе и юге, поднимается над морем. На востоке стоит башня, сооруженная в давние времена тамплиерами, которые удержали ее столько же миром, сколько и войной. Некогда эта башня была возведена, чтобы защищать паломников на иерусалимской дороге или на обратном пути от воров, которые подстерегали их на этом узком пути. Стоит же она совсем рядом с морем, на выступе горы, который и называли "Узким проходом". В течение всего времени, ушедшего на сооружение цезарейского замка, тамплиеры выдалбливали себе путь в скале. По истечении шести недель они приступили к первым закладкам фундамента. Показалась древняя стена, длинная и широкая. Они также нашли клад из древних монет, незнакомых нынешним людям, ниспосланный благостью Сына Божиего, чтобы вознаградить их за их расходы и труды. [*8] Затем они выкопали и убрали прочь песок, за которым обнаружили другую стену, и меж этих двух стен источник питьевой воды, которая в изобилии била ключом. Бог щедро снабжал их камнем и цементом. [336] Тамплиеры соорудили две башни перед фронтоном из четырехугольных отполированных камней, столь больших, что упряжка из двух быков едва могла тащить один из них. Каждая башня имеет сто шагов в длину на семьдесят четыре в ширину; это пространство состоит из двойной крепостной стены. Новая и высокая сгена, заканчивающаяся зубцами, связывает обе башни, и, благодаря замечательному мастерству [строителей], рыцари во всеоружии могут подниматься и спускаться по лестницам, устроенным внутри. Другая стена простирается от одного берега до другого и охраняет колодец с пресной водой у конца полуострова. Замок окружен со всех сторон высокой новой стеной с башнями, которая поднимается от самой отмели; внутри нее часовня с палатами и множество хозяйственных зданий. Главная задача этого сооружения — позволить монастырю ордена Храма при отступлении из города Акры, нечестивого и грешного, держаться здесь до тех пор, покуда будут готовиться к обороне стены Иерусалима. [*9] Владение обладает рыбными промыслами, солончаками, лесами, выпасами, пахотными землями и обильными пастбищами. Виноградники, существовавшие ранее или посаженные, и фруктовые сады являются отрадой жителей. У сарацин нет ни одной крепости между Акрой и Иерусалимом. Этот новый замок наносит им чрезвычайный ущерб, и, объятые страхом, они готовятся покинуть свои обработанные земли между Иерусалимом и Иорданом. Там также есть порт, который хорош от природы и который мастерство [строителей] могло бы улучшить. Это укрепленное место лишь на шесть миль отдалено от горы Фавор, и полагают, что его сооружение предопределило уничтожение крепости на горе; ибо по всей протяженной и широкой равнине, которая простирается от Атлита до горы Фавор, сарацины из-за мощи нового замка не могут ни пахать землю, ни сеять, ни пожинать в безопасности. [337] Крепость, столь гордо глядевшая в воды Средиземного моря, была сооружена из известняка; стены вырастали из самих волн. Позади крепостной стены, вокруг большого зала, огромного сводчатого строения, украшенного гигантскими головами изваянных рыцарей, сосредоточивались склады, конюшни, казармы. Шестиугольная часовня была, возможно, самой красивой, которую когда-либо возводили тамплиеры. Фундамент стен, разбитые опоры, огромные глыбы обтесанного камня, несколько резных карнизов — свидетели былой славы — и сегодня громоздятся на мысу. [338] Когда Т. Э. Лоуренс был лишь оксфордским студентом и готовил свое дипломное сочинение по истории, он избрал в качестве темы "Замки крестоносцев". Во время каникул, с 1906 по 1909 гг., в поисках материалов пешком и на велосипеде он преодолел большую часгь Франции и Сирии, взбираясь на руины, археологически исследуя стены, оценивая взглядом стратега планы крепостей. Он основывал свою диссертацию на теории, тогда еретической, по крайней мере в Англии, но теперь ставшей штампом, что фортификаторы Иерусалимского королевства в течение длительного времени были учениками западноевропейских строителей, а не их учителями. На лето 1908 г. Лоуренс задержался во Франции, в Провене и Куси. В следующем году он посетил развалины почти всех замков северной Сирии. Повсюду он вычерчивал планы восхитительной тонкости и проиллюстрировал свою работу очень красивыми фотографиями. Один из его биографов сказал, что Лоуренс появился на свет с опозданием на три столетия. Было бы еще справедливее сказать, что он опоздал родиться на восемь веков. Читая его "Семь столпов" и "Замки крестоносцев", угадываешь глубокую ностальгию по Средневековью. Под палатками арабов он разыскал и обрел не ислам, но XIII век. Многие разделили это увлечение, но Лоуренс был, возможно, последним, кто смог оживить подобную мечту. И лишь в конце книги "Семь столпов" читатель испытывает нечто вроде горького пробуждения. Лоуренс был одарен гениальной способностью перемещаться в условия средневековой войны. Он сумел применить совет Фюстеля де Куланжа "позабыть все, что люди того времени еще не знали", и оценивал оборонительные укрепления крепостей с позиции современных им наступательных средств, подобно магистру ордена Храма или Госпиталя. Лоуренс начинает с анализа теорий Прокопия Кесарийского и планов византийских крепостей, расположение которых часто использовали крестоносцы. Замки времен Юстиниана располагали тремя линиями защиты — насыпью, рвом и двумя крепостными стенами за рвом. Стены поддерживал донжон, а надвратная башня часто была сооружена очень искусно. С появлением латинского Иерусалимского королевства крестоносцы восстановили или попросту отремонтировали греческие укрепления Сирии и Палестины. Размещение гарнизонов военных орденов во всех крепостях на границе Латинского королевства открывает новую эру в сооружении замков в Сирии. Когда изучают сооружения светских сеньоров, даже самых знатных, становится совершенно очевидно, что их деятельность жестко сковывала нехватка материальных ресурсов, денег и рабочих рук. Другая причина сдерживания развития оборонительных сооружений заключалась в небезопасности сеньориальных держаний. Между семьями владельцев замков беспрестанно, вследствие характерной для Палестины слишком высокой смертности, вызванной несчастными случаями или болезнью, заключались новые браки. Вследствие этого фьефы все время переходили из рук в руки. Военные ордена в подобных условиях находились в более выгодном положении. Члены их были холостяками, послушными и лично незаинтересованными. У них не было ни алчных наследников, ни стремления сохранить неделимыми домены. Кроме того, ордена не имели границ и могли при необходимости черпать пополнение из неистощимого резерва лучшего рыцарства Европы. Военная одаренность их командоров и даже простых рыцарей поразительным образом противостоит недееспособнности светских сеньоров королевства. Среди рыцарей орденов скоро установилась собственная манера воевать против язычников, и каждая громкая удача давала новый импульс, одаряла их плодами плодотворного опыта. Суть, возможно, в том, что ордена были богаты не только тем непрочным богатством, которое основано на владении половиной самой плодородной земли Палестины, но и своим состоянием в Европе, а этот источник мог постаянно поддерживать процветание ордена, в то время как сирийским сеньорам любой внезапный набег грозил финансовой катастрофой. Пожалуй, все эти выгоды лучше ощущаются там, где они оставили больше всего следов, — в военной архитектуре. Ордена заняли почти все важные замки севера Сирии, расширив или восстановив девять крепостей из десяти. В течение последних двадцати лет XII в. строительство было предпринято тамплиерами и госпитальерами. Но соперничество и прискорбная ревность, разделявшая их, заставили воспользоваться для своих сооружений противоположными архитектурными стилями. Тамплиеры, которых всегда подозревали в склонности к ереси и таинственным наукам Востока, возродили традицию Юстиниана, такой, какой она представала в пришедших в упадок крепостях северной Сирии, эту традицию они развили путем ее упрощения. Госпитальеры в силу своей консервативности взяли за образец фортификационную школу, процветавшую во Франции. Таким образом, врожденная антипатия Запада и Востока, стоящая ближе, чем что-либо другое, к истокам всех крестовых походов, проявляется в крепостях латинского Востока <...> Характер тамплиерского стиля тут же станет понятным, если рассмотреть план Замка Паломника [Атлита], их главной крепости. Укрепление это занимает узкий скалистый и песчаный мыс, исключительно удобный для обороны согласно средневековым воззрениям. Тем не менее тамплиеры, принявшиеся за дело в 1218 г., отбросили все принципы системы фланкирующего огня и нескольких линий обороны, вырабатанной в эту эпоху в Европе. На Атлите они гордились единственной оборонительной линией — чрезвычайно толстой стеной, сооруженной из колоссальных каменных блоков, усиленной прямоугольными башнями, с полукруглыми в плане фасами. Здесь есть донжоны — главные башни замка, но стоят они отнюдь не в тех местах, где их менее всего могли бы атаковать, а на самом опасном направлении, чтобы принять на себя натиск приступа. Казалось бы, они должны быть исключительно массивными; но в истинно византийском стиле, их стены, по сравнению с их куртиной [участок стены между башнями], тонкие, а деревянные галереи поверх башен для усиления их оборонительной мощи, становившиеся уже привычными, не использовались. Башни слегка вынесены наружу — недостаточно, чтобы обстреливать фланги атакующего куртину противника; а выдвинутое вперед маленькое предмостное укрепление в одиночку сопротивляться не могло. Сила Атлита — сила грубая, зависящая от прочности почти не прикрытой куртины, от его непреодолимой высоты и от препятствия, которое представлял глубокий ров в уровень с морем, выдолбленный в скале под башнями. План является только переработкой старых идей Прокопия, понятых наполовину. Юстиниан, за исключением чрезвычайных случаев, не сооружал в завоеванных странах крепости, расчитанные на долговременную оборону. Ему нужны были только временные оборонительные сооружения, на которые могло опереться греческое войско, несравненно более маневренное, чем средневековое. Имея время и неограниченную рабочую силу, кто угодно может создать столь глубокий ров и высокую стену из таких массивных камней, чтобы все это сооружение казалось неприступным. Но подобное место для его защитников становится столь же ловушкой, сколь и убежищем: по сути дела, это глупость. Таков Атлит. [339] Заключения Лоуренса нелестны для тамплиеров. Возможно, ему хотелось это подчеркнуть, поскольку он хотел продемонстрировать в своей работе превосходство французской традиции над восточной. Довольно любопытно констатировать, что он поддержал весьма спорную теорию различия стилей военной архитектуры обоих орденов. Но он упустил из виду то, что Замок Паломника обладал морским портом, который позволял во время осады снабжать его обитателей всем необходимым или, в крайнем случае, эвакуироваться. Не вдохновлялись ли тамплиеры более, чем византийской школой, примером донжона Тортозы, морской крепости, которая хорошо показала себя в течение осады 1188-1189 гг.? Замок Тортозы принадлежал ордену с 1169 г. Ров на уровне моря пресекал всякий контакт между крепостью и землей: дамба, доступная обстрелу защитников, вела к единственному главному входу, а крепостные стены были исключительной мощности [340] (каменоломней для строителей послужили развалины одного из финикийских городов). Внутри крепостных стен, слева от площади, возвышался красивый большой зал в форме галереи; его освещали шесть больших окон, а порталы давали доступ с каждого конца. По длине его разделяла вереница прямоугольных колонн, поддерживающих своды. Как и круглая церковь ордена Храма в Лондоне, большой зал украшался изображением Агнца, несущего хоругвь, и креста, поросшего листвой и цветами. Часовня была в том же стиле, не круглая, а с прямоугольным завершением, без апсиды, и освещенная окнами в стрельчатых арках, также выходящих на площадь. Со стороны моря все еще виднеется "основание огромного донжона продолговатой формы, с откосом рва, облицованным камнем <...> длинная сторона донжона насчитывает не менее тридцати пяти метров, а с запада короткая сторона была прикрыта двумя навесными квадратными башенками. Под этим массивом еще сохранились просторные казематы, которые сообщаются с морем посредством потайного хода, начинающегося на уровне воды и позволявшего христианским судам снабжать защитников этой башни, изолированной от остального замка глубоким рвом, некоторые следы которого еще существуют". [341] Не здесь ли прототип оборонительных сооружений Замка Паломника? Одно из наиболее волнующих сооружений тамплиеров, Кастель Блан — Белый Замок, возвышается на отрогах горной цепи в глубине страны, между Тортозой и Триполи. Чтобы добраться туда, необходимо пройти через стоящие уступами на крутых склонах две крепостные стены, внутренние углы которых Лоуренс критикует как "слишком многочисленные и беззащитные". Внутри второй стены расположена шестиугольная земляная насыпь, где некогда находились казармы и кладовые и где возносится стройная башня — одновременно часовня, большой зал и донжон. Сводчатая часовня, которая составляет первый этаж, поднимается на огромную высоту — семнадцать метров — и имеет тридцать один метр в длину; алтарь освещают скорее бойницы, нежели окна; посреди нефа открывается отверстие цистерны, вырубленной в скале. Лестница, устроенная в толще стены, ведет на верхний этаж, образующий зал; небольшая лестница делает его похожим на зал в Тортозе. Далее главная лестница ведет на площадку с бойницами, возносящуюся над окружающим ландшафтом на высоту башни и вершины, на которой та стоит. С этой площадки гарнизон мог обмениваться сигналами с Краком или Ареймехом. [342] Последний, называемый также Красным, замок также принадлежал ордену. Лоуренс описывает его еще более подробно. Из прочих тамплиерских крепостей, которые еще существуют, Ареймех немного получше. Здесь тамплиеры унаследовали византийские укрепления и лишь восстановили вторую крепостную стену. Замок расположен на холме столь крутом, что наступление могло быть направлено только на западный контрфорс [выступающий угол]. После контрфорса была еще другая крепостная стена, отделенная от первой рвом <...> для лучшей обороны недоставало только нескольких башен на выступе [контрфорсе] <...> Стены местами немного извилистые, для того чтобы отражать неожиданные штурмы с крепостного вала; их главным недостатком является небольшая высота. Не кажется серьезным также и контрфорс. [343] Спустя двадцать три года после сооружения Замка Паломника тамплиеры восстановили свою крепость в Сафете. [344] Это было в эпоху, когда жесткая политика увенчалась перемирием с Дамаском и очередной уступкой христианам почти всей Галилеи. Епископ Марсельский Бенедикт, посещавший тогда Святую Землю, использовал затишье, чтобы совершить паломничество по мусульманской территории, ведомый сарацинскими проводниками. И покуда он несколько дней дожидался в Дамаске получения пропуска султана, многочисленные люди обращались к нему с одним и тем же вопросом — будут ли восстанавливать Сафет. Когда он обеспокоился, почему они ему задают сей вопрос с такой настойчивостью, они ответили, что эта крепость закрывала врата Дамаска. Вступая в Святую Землю, Бенедикт решил ради любопытства повернуть в горы Галилеи, чтобы посетить вышеупомянутый город. Хотя край был уступлен мусульманами совсем недавно, он встретил в Сафете отряд тамплиеров, расположившийся биваком на руинах. Владелец замка — брат Раймунд де Карон принял его с великой радостью, хотя у него самого для проживания были только маленькие палатки, которые возят оруженосцы и в которых устраивают ложе для своего сеньора. Епископ старательно справился насчет этой крепости и отчего сарацины так боялись ее восстановления: тамплиеры ему объяснили, что она послужила бы защитой и опорой христиан до Акры. По возвращении в Акру Бенедикт нанес визит магистру ордена Храма Арману Перигорскому, которого застал в постели больным. Магистр расспросил епископа обо всем виденном и слышанном в Дамаске. Тот сообщил, что ему кажется славным видеть, в каком страхе дожидались сарацины восстановления Сафета; это был бы хороший момент, чтобы воспользоваться перемирием и приняться за дело. Но магистр ответил со вздохом: "Сеньор епископ, нелегко отстроить Сафет. Знаете ли вы, что король Наварры, герцог Бургундский, графы и бароны Востока пообещали мне, что придут в Сафет, дабы мы могли трудиться там быстрее и в большей безопасности; что они останутся там на два месяца и что они дадут семь тысяч марок оплатить расходы. Они позабыли свои обещания и уехали к себе; и вот вы предлагаете нам строить замок безо всякой помощи". Тогда Бенедикт сказал ему: "Магистр, отдыхайте в своей постели и изъявите свою волю вашим братьям в добрых и убедительных словах; ибо я помолюсь Богу, чтобы вы сделали больше [отдавая приказания даже будучи] в своей постели, чем весь крестовый поход со множеством его воинов и богатствами". Поскольку Бенедикт становился настойчивым, два "сотоварища" брата Армана, Жерар де Бре и Рено л'Альман, присутствовавшие при беседе, сказали ему: "Сеньор епископ, скажите же, что вам кажется, и магистр посоветуется и вам ответит". Прежде чем покинуть орден Храма, епископ Марсельский поговорил с некоторыми из великих бальи и повторил им то же, что и брату Арману. Среди слушавших, без сомнения, был Рено де Вишье, — тогдашний командор Акры, и Варфоломей де Моретт, — великий командор Иерусалима, находившийся подле магистра; возможно, Пьер Дармон, — хранитель одежд, и маршал Гуго де Монтегю. [345] "Его [епископа] речи чрезвычайно понравились им, и они пригласили его на следующий день возвратиться и устроить так, чтобы магистр собрал их на совет". На следующий день епископ вернулся повидать магистра и упросил его собрать свой совет, ибо хотел поговорить с ними о том, что считал необходимым. Когда они собрались, Бенедикт возобновил свои попытки убедить их. Я, — добавил он, — не могу предоставить вам денежные средства, но ежели вы пожелаете взяться за строительство, я вас поддержу; если нет — я начну проповедовать паломникам и приду с ними сложить груду камней и возвести вокруг каменную стену без известкового раствора, дабы защитить христиан и показать нашу храбрость сарацинам. Магистр полушутя ответил ему: "Сеньор епископ, вас слишком волнует, чтобы это было сделано". А епископ продолжал: "Имейте добрый совет между собою и да пребудет с вами Господь". И вслед за этим он удалился. Воистину Господь руководил их советом, ибо порешили они единодушно восстановить замок Сафета незамедлительно, во время перемирия с Дамаском, поскольку, если бы они отложили дело, сарацины легко смогли бы помешать работе. Великая радость была как в Доме ордена Храма, так и среди населения Акры, и повсюду в Святой Земле. Тамплиеры незамедлительно избрали совет из рыцарей, сержантов, прислуги при камнеметах и прочих воинов; они собрали караван вьючных животных и открыли свои риги, погреба, казну и все свои кладовые, чтобы оплатить расходы радостно и славно; и вперед послали отряды землекопов и кузнецов. Перед началом строительства епископ Марсельский после службы обратился с краткой проповедью и заложил первый камень. Сверху, в качестве приношения, он положил кубок из позолоченного серебра, полный монет. Это произошло 20 декабря 1240 г. Поскольку не хватало воды и надо было ее привозить с великими затратами и великим трудом издалека, епископ беспрестанно изыскивал источники, которые могли бы наполнить "поильню". Однажды старый сарацин сказал его духовнику: "Если ваш магистр пожелает дать мне тунику, я покажу ему источник ключевой воды внутри замка". Когда ему пообещали то, что он просил, он показал им расположение древнего колодца, погребенного под развалинами стен <...> Следующей весной Бенедикт отправился в Марсель и вернулся в Святую Землю в начале октября 1244 г. Он нашел замок Сафет оконченным "Милостью и Провидением Божиим, и силой и щедростью рыцарей Храма, которые потрудились с таким умением и усердием, что столь чудесное и превосходное строение показалось бы скорее творением Бога, нежели людей". Замок, расположенный на возвышенности посреди гор, окруженный пропастями, скалами и утесами, казался неприступным. Он был окружен рвами — "прекрасным рядом рвов", о которых говорит Лоуренс, — и позднейшими укреплениями со скрытыми площадками для катапульт и камнеметов. Семь башен украшали крепостную стену. Замку принадлежали леса и фруктовые сады, виноградники и пастбища; воздух был здоровым, а земля плодородной. Там выращивали фиги, гранаты, миндаль, маслины, в изобилии было вина и зерна. Рощи поставляли древесный уголь для отопления печей. Имелась также большая цистерна, чтобы поить животных и орошать огороды, и другие цистерны с питьевой водой. За замком находилось двенадцать водяных мельниц, а многие другие, приводимые в движение ветром или тягловой силой животных, располагались внутри. Тамплиеры возводили крепость два с половиной года и истратили одиннадцать сотен тысяч сарацинских золотых монет; ежегодные расходы на ее содержание доходили до сорока тысяч золотых сарацинских монет, больше, чем доходы с домена. Каждый день в замке столовалось более 1700 человек, а в военное время — 2200. Ежегодно требовалось столько продовольствия, что только пшеницу и ячмень доставляли 12 тысяч мулов, не говоря уже о прочих съестных припасах. Гарнизон состоял из 50 братьев-рыцарей и 30 братьев-сержантов с лошадьми и вооружением, 50 местных конных наемников, 300 баллистщиков [прислуги при метательных машинах], 820 оруженосцев и сержантов и 40 рабов. Замок Паломника, Сафет, Бельвуар в Галилее, Бофор и Аркас в Ливане, Ареймех (Красный Замок), Сафита (Белый Замок) и Тортоза в Сирии, Баграс и Гастен на Оронте, Скала Гийома, Скала Рюссоля, Дарбезак и порт Боннель в Армении являлись тяжким бременем для Дома ордена. Если еще прибавить к этому расходы на содержание монастыря — подвижной силы ордена Храма, которая состояла из 300 рыцарей и, возможно, такого же числа братьев-сержантов монастыря с их оруженосцами, местными наемниками, караваном сменных и вьючных лошадей; и двух монастырей Триполи и Антиохии (не считая боевых сил в Европе, на Иберийском полуострове, — монастыря Испании, лишь вдвое уступавшему монастырю Святой Земли, и всех крепостей на содержании Дома до самой Коимбры), становится ясно, какая финансовая проблема должна была решаться ежедневно магистром и казначеем. И мы, к чести тамплиеров, можем констатировать, что обвинения в "стяжательстве" были брошены им только в тот момент, когда орден взял на себя эту тяжкую ответственность и когда донаторы начали ограничивать свою благотворительность, быть может, под влиянием тех же наветов. Уже в 1182 г. орден Храма постиг финансовый кризис, ибо булла Луция III, обращенная к епископам Нарбонны, Оша, Арля и Экса, оговаривала, что "особы из этих диоцезов, кои бы одолжили деньги под залог у тамплиеров, должны не позднее 30-ти дней выплатить их братьям". [346] Мы можем связать это требование с потерей Шатле в 1180 г. и с плачевным положением Святой Земли. Тамплиеры вели нескончаемую борьбу с белым духовенством за десятины и завещания. Немногие архиереи выказали такое же сочувствие, как Бенедикт Марсельский. Долгое время Александр III порицал власти епархий за желание востребовать треть всего имущества, отказанного по завещанию рыцарям; викарии приходов, говорил Папа, не должны ничего требовать из даров или завещания имущества, за исключением сделанных их прихожанами, кои пожелали бы быть погребенными на кладбищах ордена; в этом случае приходская церковь имела право на четвертую часть стоимости завещания. [347] Эта тема вновь была поднята Урбаном III, хотя он и предоставил белому духовенству еще большие блага. Отныне оно получало право на четверть всего имущества, завещанного ордену Храма, и на четверть всякого завещания от тех, кто велел похоронить себя на кладбищах тамплиеров, не оставив приходской церкви "сообразного взноса". [348] В 1191 г. Целестин III оговорил, что четверть завещаний имущества не должна изыматься из завещательных даров вооружением и лошадьми ("из великой необходимости ради защиты Святой Земли"). В самом деле, крестовый поход был в разгаре. [349] Архиепископы и их викарии настаивали также, чтобы орден Храма был освобожден от десятин только на своих недавно распаханных землях — или целинах, novales, — в то время как тамплиеры считали себя освобожденными от налогов на всех площадях, которые они обрабатывали "своими собственными руками или при помощи своего тяглого скота". До сего дня сохранились в изобилии документы, подкрепляющие позицию тамплиеров, и Папы соглашались с ними. Но, как свидетельствует по этому поводу их сборник булл, ордену очень часто приходилось взывать к Святому престолу, чтобы поддержать свое право. Не желая слишком уж обелять тамплиеров и не отрицая их грехов, порой немалых, надо признать, что их притязания были обусловлены серьезными причинами, отличными от алчности белого духовенства. Пускай орден был богат, но расходы на защиту христианства на Востоке, как и на Западе, постоянно возрастали, и как только они превышали доход, богатство его становилось лишь относительным. В лице Иннокентия III тамплиеры обрели могущественного покровителя. Но, как мы уже замечали по поводу понтификата Александра III, речь идет не столько о важных новаторских буллах, сколько о поддержке уже давно приобретенных прав. Булла "Non absque dolore" типична. [350] Она была издана четыре раза между маем 1198 г. и декабрем 1210 г. и клеймила тех, кто чинил насилие тамплиерам, их людям и их имуществу; кто удерживал милостыни, данные ордену по завещанию, или кто требовал уплаты десятины — всегда одни и те же жалобы, — и налагала на виновных отлучение. Другая булла, "Cum de viris", повторенная четыре раза между июлем 1198 г. и июнем 1205 г., весьма любопытна. [351] Она обращается к архиепископам и белому духовенству в следующих выражениях: Нам известно от братьев ордена Храма, что в некоторых странах вы причиняете им великий ущерб, принуждая преданных им людей сражаться против других христиан вопреки их клятве; [352] и далее братья обязаны платить за выкуп пленников суммы, которые послужили бы защите заморского христианства. Но именно две буллы, "Dilecti filii nostri" и "Cum dilectis filii", много раз обнародованные между 1198 и 1212 гг., наглядно показывают всю остроту конфликта между тамплиерами и белым духовенством и лучше всего свидетельствуют против обвинения в скупости, легшего на их Дом. Обе обращаются к архиепископам, епископам и т. д., а вторая, наиболее недвусмысленная, говорит так: Хотя братья-рыцари ордена Храма получили от наших предшественников право собирать пожертвования раз в год в каждой церкви, некоторые среди вас, охваченные жадностью, выставляют свои собственные братства [*10] пред братьями ордена Храма в день их приезда, и вследствие такой сумятицы рыцари не собирают ничего или получают слишком мало. Поскольку дела сии непристойны и позорят Бога и римскую Церковь <...>, Мы вам повелеваем хорошо принимать братьев <...>, когда они приедут к вам за пожертвованиями, и принимать их с честью, представить их народу в своих церквах, и позволить им свободно собирать милостыни. Не выставляйте вперед свои братства, как вы можете поступать ежедневно, в единственный день года, когда рыцари объявятся пред вами, с тем чтобы они [братства] не помещали делу милосердия и не ослабили Бедное рыцарство Христа <...> Далее, вы не должны допускать, чтобы их церкви подвергались интердикту или отлучению, и вам следует наказывать своих прихожан, которые досаждают братьям или силою вторгаются в их Дома, дабы похитить их имущество или чужое имущество, помещенное у них. [353] Следует только констатировать, какое изменение претерпело общественное мнение со времени, когда все епископы, короли, бароны, горожане осыпали орден Храма дарами и привилегиями! Однако, несмотря на потерю Иерусалима, никогда паломников не было столько, как в начале XII в. Всем не сиделось на месте: по всякому поводу приносились обеты паломничества. А те, кто не мог оплатить расходы на путешествие в Святую Землю, садились на своего мула или просто брали свой посох и пускались в путь к св. апостолу Иакову в Компостелу, св. Фоме в Кентербери или в другое место паломничества. Таким образом, они одновременно могли повидать страны этого мира и стяжать милость в мире ином, если только им доставало смелости пренебречь всевозможными опасностями и неприятностями, встречавшимися в пути. Тамплиеры никогда не несли ответственности за приюты, подобные странноприимным Домам рыцарей св. Иоанна. Они разве что случайно ухаживали за больными-мирянами в своих лекарнях, но активно занимались перевозкой и защитой паломников на море и суше. Мы уже видели, как в предшествующее столетие командор города Иерусалима "провожал и охранял паломников, приходивших к водам Иордана <...> Возить круглый шатер и вести вьючных животных, и везти пищу, и перевозить паломников на вьючных животных есть их ремесло". [354] После падения Святого Града Акра и Тортоза стали главными центрами паломничества на Востоке. Хотя тамплиеры обладали palais и voute — командорством и пристанями в порту Акры, город принадлежал почти целиком госпитальерам, откуда и его название — Сен-Жан-д'Акр. Орден Храма господствовал в своем тортозском фьефе, расположенном дальше к северу. Паломники стекались сюда, чтобы посетить самую древнюю церковь христианства, маленькую часовенку, прилепившуюся к собору. Они могли также почтить ценнейшее сокровище базилики Богоматери, "образ Пресвятой Девы, писанный святым Лукой"; вероятно, это была древняя икона с вызолоченным фоном. Исполнив свои религиозные обряды, наиболее предприимчивые путешественники под охраной рыцарей посещали святые места в Галилее. Иногда они даже доходили до Святого Града, если султан пропускал конвой паломников. По дороге они услаждали взор менее достоверными достопримечательностями, такими как "пещера, в которой скрывалась святая Елизавета со святым Иоанном Крестителем", прячась от солдат Ирода, места, где родились апостолы, или "Замок доброго разбойника". [355][*11] Паломники прибывали в Палестину преимущественно весной и осенью двумя большими ежегодными переходами [переправами]. Они садились на суда во всех портах Средиземноморья, но большей частью в Марселе и итальянских портах. Во Франции тамплиерам принадлежал один рейд у Сан-Рафаэля, второй — у Коллиура; их суда также отплывали из Марселя, но здесь рыцари конкурировали с марсельскими фрахтовщиками. "Соглашение от 3 октября 1234 года между марсельским муниципалитетом, с одной стороны, и двумя орденами — с другой, положило конец этому конфликту. Два раза в год, в апреле и в августе, из Марселя отплывали судно ордена Храма и судно ордена Госпиталя; эти суда могли загружаться по тоннажу товарами без ограничения, но они не должны брать более 1500 пассажиров. Взамен этих привилегий ордена обязались отдать приказ не заходить в порты своим судам, следующим между Коллиуром и Монако из Испании, кроме как в порт Марселя <...> Перед отплытием местные власти убеждались, что паломники хорошо содержатся. Часть груза заключалась в товарах, особенно со времени, когда марсельцы получили концессию на торговые кварталы в некоторых городах Иерусалимского королевства". [356] Этот опыт фрахтовщиков во всей первостепенной важности проявится во время следующего крестового похода. ПРИМЕЧАНИЯ РЕДАКТОРА8 Тамплиеры поначалу назвали замок "Замком Сына Божия". 9 Полагают, что здесь можно уловить признание в слабости со стороны маршала монастыря (прим. авт.). 10 Имеются в виду местные благочестивые братства (confraternitates), также собиравшие подаяния. 11 Место, откуда будто бы совершал свои вылазки "злодей", о котором рассказывается в Евангелии от Луки (23,40-43). Осужденный за свои преступления и распятый вместе с Иисусом, "добрый" (или "благоразумный") разбойник испытал раскаяние, жалость и почтение к невинно страдающему Спасителю, воззвал к его милосердию и получил прощение. ПРИМЕЧАНИЯ333. Roehricht. Regesta, 465 (13 августа 1169 г.): "Pro castro Safeta nunc fratribus Templi donate..." [Напротив Сафетского замка, данного ныне братьям Храма... (лат.)].
Ваш комментарий о книге |
|
