Медведев И. Мистра. Очерки истории и культуры поздневизантийского города

ОГЛАВЛЕНИЕ

Заключение

Дальнейшие судьбы Мистры, хронологически выходящие за рамки темы, могут быть отмечены лишь в самом общем виде. После завоевания турками Мистра оставалась цветущим городом и служила местопребыванием турецкого правительства Пелопоннеса. В 1687 г . Мистра, как и весь Пелопоннес, была оккупирована венецианцами, которыми командовал Морозини, но удержать ее они не смогли. В возвращенном в 1715 г . турками городе насчитывалось уже всего около 16000 человек. Во время греческой войны за независимость Мистра находилась в полном упадке. В 1825 г . город был разрушен Ибрагим-пашой. Позднее, когда было сформировано национальное правительство, жители окончательно покинули Мистру и переселились в построенную архитектором Августом Ехмусом на берегах Эврота новую Спарту.

Итак, рассмотренный в данной работе материал наглядно показал рост одного из крупнейших провинциальных городов поздней Византии как феодального центра. Но что означает понятие «феодальный» в приложении к городу как общественному институту? Знакомясь с исследованиями, посвященными феодализму в целом (в разных странах и на разных стадиях его развития) и феодальному городу, нельзя не заметить, что эти два понятия в какой-то мере противопоставляются друг другу. Действительно, основным отличительным признаком феодализма как социально-экономической формации является взаимодействие двух главных dramatis personae — класса феодалов и класса крестьян. Поскольку ареной этого взаимодействия является главным образом деревня, то противопоставление понятий «феодализм» и «феодальный город» может быть понято как противопоставление всей системы аграрных отношений в данную эпоху, обозначаемой обобщенным и собирательным термином «деревня», и городом — общественным институтом, в котором, несмотря на существенные различия между городом рабовладельческого периода, феодального строя и капитализма, проявляется действие закономерностей того общего, что является в свою очередь действием закономерностей товарного производства и товарного обращения. Однако различие между этими двумя социально-экономическими {149} структурами весьма относительно, так как между ними существует глубокая, хотя, может быть, и менее заметная взаимозависимость: город постольку же оказывает влияние на аграрные отношения, поскольку сам испытывает влияние со стороны последних. Что же касается поздневизантийского города, то, как показывает пример Мистры, он сам превратился по преимуществу в арену взаимодействия основных классов феодального общества, в придаток «деревни». Он типично феодален по своей экологической структуре, по пространственному размещению различных групп и классов населения и, самое главное, по своему социальному и экономическому развитию.

На примере Мистры мы можем видеть определенный, по-видимому весьма распространенный в поздней Византии, тип города, города-крепости, города-резиденции, города монастырей. Поскольку при основании его, как правило, первостепенное значение играли факторы военного характера, то с точки зрения экономического развития он с самого начала оказывался в неблагоприятном положении. Замкнутость местности, в которой он обычно располагался, не способствовала развитию внутренней торговли, удаленность от моря лишала его удобств, благоприятствующих внешней. Ремесло и торговля не играли большой роли в его экономике, для общественной жизни были характерны экономическое и политическое господство феодалов, отсутствие самоуправления, слабость тех чисто городских элементов, которые по своей природе и при дальнейшем развитии могли бы стать носителями антифеодальных тенденций.

Выделение Мистры из общей массы подобных городов и ее возвышение в эпоху упадка Византийской империи объясняются именно особенностями этой эпохи. С утратой восточных областей центр тяжести империи переместился к западным границам, произошел перелив как людских ресурсов, так и материальных и культурных ценностей. Мистра с ее преимуществами в оборонном отношении, с ее окраинным положением на западных границах империи должна была стать последним убежищем византийцев, спасавшихся от натиска турецких захватчиков, и пережить краткий расцвет. Особого развития она достигла в области интеллектуальной и художественной культуры, но и здесь отсутствие прочной социально-экономической базы наложило печать ограниченности, недоразвитости.

В принципе мы согласны с теми исследователями, которые говорят о «незавершенности» византийского феодализма в разных сферах экономического и общественного развития, об отсутствии условий для перехода к новой, более прогрессивной, капиталистической формации. И дело здесь, разумеется, не в противоположности судеб Запада и Востока. В силу сложившихся исторических условий Византия сильно отстала в своем развитии от стран Западной Европы, которые тем не менее показывали лишь картину {150} ее собственного будущего. Если мы, пожалуй, и не рискнули бы согласиться с Хвостовой в том, что прошло бы, вероятно, еще не одно столетие, если бы не гибель империи как самостоятельного государства, пока феодальные институты в Византии приобрели бы те классические формы, которые были присущи «западным» институтам, то какое-то зерно истины в этом предположении есть. Она имела в виду аграрно-правовые отношения в поздней Византии, но если уж становиться на скользкий и ненадежный путь прогнозов, то подобный вывод можно сделать и в отношении других областей общественной жизни византийского государства. По мнению Мейендорфа, византийский гуманизм, если бы он смог свободно развиваться, вероятно, повел бы византийскую культуру в направлении, которым следовала Италия и после нее Западная Европа в целом. Думается, что с еще большим основанием это могли бы сказать историки византийского искусства. Естественный ход развития византийского государства, его общественных институтов, в том числе византийского города, в значительной степени был нарушен в результате потрясений внешнеполитического характера, а с завоеванием Византии турками оборван окончательно. {151}