Машке Эрих. Государство Немецкого ордена. Портреты великих магистров

ОГЛАВЛЕНИЕ

Лютер Брауншвейгский
Используя величайшие идеи своего времени, Герман Зальцский
подводил теоретический фундамент под здание прусского государства;
тем временем в самой Пруссии братья развернули борьбу, благодаря
которой эти идеи должны были воплотиться в жизнь. Это было настоящее
колониальное государство, однако возникло оно в глубине материка и
теперь разрасталось в сторону побережья. В 1237 году Немецкий орден
основал город Эльбинг и включил в свой состав Орден меченосцев – так
Пруссия начала превращаться в балтийское государство. Братья
продвигались вдоль побережья на восток; в 1255 году был основан
Кенигсберг. Теперь миссионерские государства занимали земли от Вислы
до Даугавы, и сухопутный перешеек между ними охранял город Мемель. Он
был основан Курляндией еще в 1252 году и лишь в XIV веке перешел от
ливонской ветви ордена к прусской. Затем братья двинулись на восток
от Вислы и Ногата и на юг от побережья. Три восстания насильно
обращенных в христианство пруссов каждый раз подчистую уничтожали то,
что было достигнуто прусским государством.
Государство требовало от ордена жестких политических решений,
орден должен был выбрать между миссионерской деятельностью и
государственными обязанностями; подавив уже третье восстание пруссов,
орден решился на вынужденные меры: государство строилось на принципе
силы, а развитие его должно было подчиняться определенным законам;
этого требовали задачи ордена. Последнее восстание, разразившееся в
1260 году и окончательно подавленное лишь в 1283 году, не только
разрушило административную систему, которая была создана для
управления покоренными пруссами, но и нанесла непоправимый ущерб уже
немецким колониям - стремительно развивающимся городам и открытым
поселениям. К концу века Пруссия была полностью покорена, а население
ее приняло христианскую веру.
Пока резиденция верховного магистра находилась в Акконе, а сам
он жил в Средиземноморье или в Германии, прусскую ветвь ордена и
тамошнюю административную систему возглавлял ландмейстер. Роль
главной резиденции ордена играл Эльбинг. В Кульмской земле,
управляемой настоятелем-комтуром, орденом было образовано множество
мелких комтурий, территории которых совпадали с прежним
(действовавшим при польских правителях) делением. В самой Пруссии
комтурии либо примыкали к Ногате, как Мариенбург и Кристбург, либо
простирались от побережья до границы с Мазовией по всей ширине
территории. Так комтурии Эльбинг, Балга, Бранденбург и Кенигсберг
узкими и длинными полосами тянулись в глубь страны, а их
административные центры располагались на побережье. Поэтому на юге
понадобилось создать еще несколько комтурий. Наконец, и те комтурии,
что были созданы на Мемеле - Мемель и Рагнит - обрели свою водную
артерию. Сами комтурии в свою очередь делились на более мелкие
территориально-административные единицы, подвластные фогтам, и далее
(или параллельно) на попечительские и лесные службы. В каждой
комтурии в замке была резиденция конвента, состоявшего как минимум из
12 братьев, по числу апостолов. Такие замки, весьма немалых размеров,
выполняли одновременно две функции – крепости и монастыря; крепости
поменьше предназначались для менее значимых административных задач и
служили скорее военным целям.
И вот эта весьма четкая и ясная система, которая, конечно же,
подчинялась уставу и основывалась на дальнейшем рассредоточении
самого ордена и его административного аппарата, была нарушена
образованием в Пруссии четырех епископств. В 1234 году ордену дано
было имя Святого Петра, и как было обещано курией, в 1243 году
папский легат разделил Пруссию на четыре епископства. Так появились:
Кульмское епископство, занимавшее особое место, поскольку именно
здесь трудился первый епископ-миссионер Кристиан; резиденция епископа
находилась в Кульме, а кафедральный собор в Кульмзее; здесь же
проходил соборный капитул; Помезанское епископство, названное так в
соответствии с одной из областей Пруссии (к востоку от Вислы и к
северу от Оссы), с резиденцией епископа в Ризенбурге и кафедральным
собором в Мариенбурге; Эрмландское епископство с кафедральным собором
во Фрауэнбурге и, наконец, Замландское епископство с кафедральным
собором в Кенигсберге и резиденцией епископа в Фишгауфене. Теперь
внутреннее деление орденских земель определялось еще и тем, что
каждый епископ получал треть епископства, в котором он нес службу, в
качестве самостоятельного владения, отдавая в свою очередь треть
своему соборному капитулу. Столь монолитное внешне орденское
государство внутри состояло из множества мелких владений, которые
выполняли две основные государственные функции – внешнеполитическую и
военную - и, разумеется, подчинялись ордену. «Монолитность»
государства сохранялась еще и потому, что три из четырех соборных
капитулов входили в состав ордена, а каноники и избранные ими
епископы принадлежали к числу братьев. Из этой системы выпадало лишь
Эрмландское епископство. Часть епископства, по форме напоминавшая
клин, узким концом выходила на побережье залива Фришес-Гафф, а
широким простиралась в глубь материка; эта территория представляла
собой угрозу целостности прусского государства и в 1466 году
действительно вышла из его состава. Таким образом, единство прусского
государства основывалось не только на сплоченности ордена; как и на
более поздних этапах, многое определялось неизменностью его
установок, а также общностью интересов, благодаря которой в условиях
изменившейся административной схемы сохранялось весьма эффективное
(хотя более никак не закрепленное) внутреннее равновесие.
XIII век вошел в историю ордена как век завоевания и обращения
Пруссии в христианскую веру. Главным образом тогда границы орденских
земель к востоку от Вислы приобрели свои очертания, сохранившиеся
позднее в германском государстве. Когда была выполнена та задача,
ради которой орден начал борьбу за Пруссию, когда пруссы были
обращены в христианство и устоялась структура орденского государства,
потребовалось заполнить эту структуру изнутри немецким этносом, а
затем упорядочить ее отношения с соседями.
Вновь обретенное жизненное пространство заполнялось
переселенцами из старых германских земель. Большинство городов было
основано еще в XIII веке. Но возникшие тогда же деревни и поместья
серьезно пострадали от восстаний пруссов. Крестьянское население
начало прибывать в Пруссию лишь к концу века, и уже через несколько
десятков лет его численность достигла здесь своего максимума.
Завершая формирование и укрепление своих границ, а также
внутреннее структурирование, орденское государство адаптировалось к
окружающему его политическому пространству. Висла и соседние
материковые области поставили перед орденским государством первые
внешнеполитические задачи; лишь в XIV веке Пруссия начала по-
настоящему включаться в прибалтийские политические споры.
Согласно идее ордена, у прусского государства не могло быть иной
внешнеполитической задачи, кроме покорения язычников и обращения их в
христианство. Но вполне естественно, что как только оформились
границы прусского государства, главным для него стало собственное
право на жизнь, которым оно и руководствовалось, развиваясь с учетом
соотношения политических сил в окружающем его пространстве. Поэтому,
кроме служения идее, для ордена важна была и его миссионерская
политика, направленная теперь уже против язычников-литовцев, политика
власти, которая ни в коей мере не противоречила сущности государства,
а значит, и государственной конструкции орденских земель. В XIV веке
обе формы внешней политики успешно сосуществовали, в значительной
степени дополняя друг друга, однако так и не слились воедино. Вот эта
двойственность политики ордена, в конце концов, и возымела свои
трагические последствия. Следуя своему миссионерскому долгу, орден
вел борьбу с Литвой, но одновременно включился и в политические споры
с Польшей; в результате два столь разных врага орденского государства
кинулись в объятия друг друга.
Конфликт с Польшей развивался постепенно. В XIII веке польское
государство состояло из нескольких раздробленных, особенно в Силезии,
феодальных княжеств, управляемых князьями из рода Пястов, которых
связывали родственные узы и права собственности. Одним из таких
мелких князей был Конрад Мазовецкий, обратившийся к ордену за помощью
в борьбе с пруссами. К концу XIII века в Польше опять усилились
объединительные тенденции. Владыслав Локетек способствовал сплочению
государства, в 1320 году он провозгласил себя королем и начал с
завидным энтузиазмом и, кстати, весьма успешно восстанавливать
великодержавность Польши, которую она и в самом деле обрела уже при
его сыне, Казимире Великом. Правда, для этого Польше пришлось
отказаться от силезских княжеств, ставших леном богемских королей, и
от притязаний на Помереллию, которая в 1308-1309 годах была
присоединена к орденскому государству.
Вначале орденское государство проявляло дружеские чувства по
отношению к польским княжествам и весьма четкое неприятие по
отношению к независимому княжеству Восточной Померании, или
Помереллии, расположенному к западу от нижнего течения Вислы, с
центром в Данциге, которое в штыки встретило оборонительные намерения
Польши и к тому же нашло союзника в лице мятежных пруссов. На
дальнейший ход событий повлияло то, что в это же самое время
бранденбургское маркграфство Аскания [6] стало усиленно расширять свои
границы в восточном направлении и, преодолев реку Одер, подступило к
Балтийскому морю. Последний восточнопомеранский князь из дома
Самборидов Мествин II признал ленную зависимость от Аскании всей
Восточной Померании, за исключением области вокруг Диршау, которую он
затем передал в дар великопольскому герцогу Пшемыславу как своему
наследнику, а его правопреемником был его сын Владыслав Локетек.
Мествин умер, не оставив детей, и на его наследство претендовали
Бранденбург и Польша. Польша втянула в эту борьбу и Немецкий орден. В
1308-1309 годах орден вступил с ней в схватку за землю и, совершив
покупку, стал обладателем земель Аскании; таким образом, правовые
формальности были соблюдены.
Смысл этой покупки (надо сказать, никаких враждебных шагов
против самой Помереллии не предпринималось) становится понятным лишь
в контексте общей ситуации в области Нижней Вислы. Река не
разъединяла, а соединяла берега. Теперь крепнущему орденскому
государству, подступившему к Висле с востока, надлежало двинуть свои
силы на противоположный берег. Об этом свидетельствуют и другие, не
столь значительные, мирные завоевания. Еще в XIII веке, завоевав
область Меве к западу от Вислы и выровняв затем ее границы, орден
вынужден был отказаться от дальнейших территориальных притязаний, но
все-таки включился в политическую борьбу за Помереллию. Еще в те
времена, когда орден начал завоевание Пруссии, германские
переселенцы, жители Данцига и Диршау и прилежащей сельской местности,
захватили области к западу от нижнего течения Вислы. Теперь же ордену
принадлежала вся эта область, таким образом, был завершен целый этап
в развитии государства, начавшийся еще несколько десятилетий назад.
Теперь земли ордена имели прямое сухопутное сообщение с Германской
империей, что благоприятно сказалось на экономических связях и
способствовало притоку крестоносцев и наемников.
Пока прусское государство разрасталось и обретало все больший
вес внутри Немецкого ордена, Западная Европа утратила свой последний
форпост на Востоке: в 1291 году Аккон был взят мусульманами. В
обороне участвовали и братья Немецкого ордена. С большой неохотой
орден навсегда распрощался со Средиземноморьем и крестовыми походами
в Святую Землю. Вначале резиденция верховного магистра была
перенесена в Венецию, поближе к изначальной цели ордена и его
обширным южным владениям. Но после завоевания Помереллии, прусское
государство оказалось в центре орденского бытия. Грандиозные задачи
стояли перед братьями в Пруссии. Теперь сюда должны были хлынуть
доходы с германских владений ордена (а распоряжался ими верховный
магистр), которые прежде тратились на завоевание Святой земли.
Прусское государство представляло собой четкую структуру, поэтому и к
выбору центра надлежало подойти взвешенно. Удобное расположение по
отношению Помереллии и всей Пруссии имел Мариенбург; он и стал теперь
главной резиденцией ордена. Перенос резиденции стоил ордену немалых
трудов, а осуществил его Зигфрид Фейхтвангенский. Первый верховный
магистр, который был избран уже после переноса «центра тяжести»
ордена, Карл Трирский, был встречен в штыки прусской ветвью ордена и
по-настоящему признан только за пределами Пруссии. Лишь после его
смерти в 1324 году исчезла должность ландмейстера в Пруссии. С тех
пор во главе всего ордена, в том числе и прусской его ветви, стоял
верховный магистр; следующими по значимости были германский магистр,
возглавлявший орден в Германии, и магистр в Ливонии.
Перенос резиденции верховного магистра в Пруссию изменил и
отношение верховного магистра к прусскому государству. Теперь орден
был сувереном в Пруссии. Осуществление высших административных задач
и представительских обязанностей, особенно принесение присяги на
верность при передаче власти, фактически превращало верховного
магистра в удельного князя. Столь независимое его положение
сохранялась до тех пор, пока орден шел в гору. Но у верховного
магистра по-прежнему были обязательства перед конвентом,
зафиксированные в уставе ордена: именно эти кандалы и сковали XV веке
административный гений верховного магистра Генриха фон Плауэна.
Включение Помереллии в прусское государство серьезно осложнило
его отношения с Польшей. Но дело было не только в этом: внутренне
сплотилось и польское государство. Консолидация политических сил
внутри орденского государства и аналогичные процессы в Польше
усугубляли внешнеполитические трения. В XIV веке конфликт был уже
неизбежен. И поскольку в это время укрепилась и литовская
государственность, уже в первой трети XIV века сложилась некая
политическая система, объединившая всю Восточную Европу, которая, в
конце концов, включилась в историческое противостояние между
императором и папой. Земли ордена объединились в союз с Богемией и
Бранденбургом; Силезия, даже польское княжество Мазовия, сохранявшее
относительную независимость до XVI века, а также Померания некоторое
время тоже были по эту сторону фронта; на востоке он охватывал
Красную Русь [7], которой угрожали Литва и Польша. По другую сторону
фронта Польша и Литва объединились и на какое-то время захватили
Померанию. Фоном для этой политической системы служило историческое
противостояние папства и императора, которое в тот момент продолжили
Иоанн XXII и Людвиг Баварский. Немецкий орден, прежде всего та его
часть, что подчинялась германскому магистру, как и в момент своего
основания, хранил верность императору. В решающий момент братья
Немецкого ордена встали на сторону германского короля. По другую
сторону была Польша, которую с курией связывали общие церковные,
финансовые, а также чисто политические интересы. Таким образом,
противоречия между орденом и его духовным патроном серьезно
усугублялись союзом между Польшей и папой.
К концу первой трети XIV века прусское государство оказалось в
самой гуще этого мирового и одновременного достаточно локального,
сосредоточенного в Восточной Европе, спора; внутренне же, благодаря
непрерывному потоку переселенцев из Германии, оно превращалось в
немецкую землю, перенимая культуру старых германских провинций. Вот в
такую эпоху орден возглавил бывший траппье ордена и комтур Кристбурга
герцог Лютер Брауншвейгский. Лишь несколько лет, с 1331 по 1335 год,
он занимал должность верховного магистра, пока его не забрала смерть.
Однако он почти во всем воплощал сущность процветающего орденского
государства. Мало кто из верховных магистров, возглавлявших орден в
XIII и XIV веках, обладал столь яркой индивидуальностью, весьма
привлекательной для последующих поколений, какая была присуща сыну
нижнесаксонского герцога. Немногим удалось вот так же употребить во
благо ордена свои личные качества и достижения.
Словно из огромного сосуда, хлынула некогда из Нижней Саксонии
немецкая кровь в земли ордена, а дом герцога Брауншвейгского был
связан с орденом с самого начала борьбы за Пруссию. В 1240 году
герцог Отто Брауншвейгский, внук Генриха Льва и дед Лютера, одним из
первых среди германских князей предпринял крестовый поход в Пруссию и
участвовал в битве за Балгу на заливе Фришес Гафф. Отца его, герцога
Альбрехта Великого Брауншвейгского, тоже привел в Пруссию крестовый
поход. Было это в 1265 году. Кроме Лютера, еще двое представителей
дома брауншвейгских государей были членами ордена в Пруссии: герцог
Альбрехт, принадлежавший сначала к числу братьев в Кенигсберге, а с
1332 года ставший комтуром в Меве и Кульмской земле, и герцог Иоганн,
который примерно в это же время был рыцарем ордена.
Лютер Брауншвейгский, младший сын герцога Альбрехта Великого,
родился около 1275 года, а возможно, и раньше. В 1279 году умер его
отец, оставив после себя дочь и шестерых несовершеннолетних сыновей.
Три старших сына поделили между собой отцовское наследство, а трое
младших вступили в три крупнейших ордена того времени: один стал
тамплиером, второй – иоаннитом, а самый младший присоединился к
Немецкого ордену. Таков был удел младших сыновей дворянских семейств,
даже младших сыновей брауншвейгских правителей. Но из всех сыновей
брауншвейгского семейства, принявших обет рыцарей или братьев ордена,
лишь Лютеру суждено было сыграть значительную роль в истории.
В его жилах текла кровь Генриха Льва, короля Лотара
Зупплинбургского и Святой Елизаветы. Похоже, он перенял от своих
предков наиболее важные качества: склонность к искусству, сделавшую
его поэтом и почитателем прекрасного, и колонизаторский талант,
благодаря которому он особенно успешно руководил заселением Пруссии.
Но то, что перенял он с духом и кровью своих предков, было не только
его личным достоянием: он знал, для чего живет, знали это и его
современники, повествующие о верховном магистре. Святую Елизавету,
особенно почитавшуюся Немецким орденом с 1235 года, когда она была
канонизирована, он считал своей покровительницей. О том, что Лютер
состоит в родстве со святыми, хотя и разделен с ними многими
поколениями, напоминал ему замландский каноник Тило Кульмский,
посвятивший ему огромную поэму, и другой поэт, сделавший поэтическое
переложение на немецкий язык Книги Даниила. Он писал, что верховный
магистр добродетель свою унаследовал от Елизаветы. А летописец
монастыря Олива не забыл и о его принадлежности к императорскому
роду, сообщая, что он «из благородного племени старого императора».
Но, прежде всего, в его жилах течет императорская кровь его предка
Лотара Зупплинбургского (1125-1137 гг.), в честь которого он и
получил свое имя. Поэтому среди предков Лютера были и Каролинги, и
императоры из Саксонского дома. Этим объясняются и столь тесные
отношения между Немецким орденом и германскими королями и
императорами: орденские земли по сути пользовались родственными
связями верховного магистра Лютера. Свой светлый поэтический дар,
внутреннее благочестие, перенятое от тюрингского императорского дома,
и реализм во внутренней и внешней политике, традиционные для Нижней
Саксонии, - вот что привнес в жизнь ордена сын Альбрехта
Брауншвейгского.
Неизвестно, когда Лютер облачился в орденские одежды. В декабре
1302 года он, простой рыцарь, впервые попал в Пруссию. Три документа,
датируемые 1302 и 1304 годами, в которых он упоминается как
свидетель, говорят о его принадлежности к конвенту Кристбурга. Таким
образом, именно здесь, в одном из западных округов ордена, которые в
числе первых начали принимать поток германских переселенцев, он начал
свое знакомство с землями молодого государства и его возможностями.
Первые два документа подтверждают наличие собственности у местных
пруссов, а документ от 1304 года присуждает деревенскому старосте
Виганду 60 гуф [8] земли для деревни, впоследствии получившей название
Вайндорф. Таким образом, первые свои впечатления от Пруссии он
получил при заселении округа Кристбург. Колонизация Пруссии только
начиналась: уже были окончательно подавлены языческие бунты и
предпринимались попытки документального оформления земельных
отношений пруссов, а поскольку плотность прусского населения была
невелика, свободные территории занимались колонистами из Германии.
Однако уже тогда было ясно, сколь огромные возможности сулят западные
прусские земли, если они будут сохранены за орденом и заселены. То,
что карьера Лютера в прусской ветви ордена началась именно с
Кристбурга, определило ход его жизни на многие годы вперед. Связь с
Кристбургом могла прерваться на какое-то время, но не навсегда. Он не
раз возвращался сюда, но незадолго до смерти совет высших должностных
лиц ордена избрал его верховным магистром, и ему пришлось перебраться
в Мариенбруг. Однако лучшая часть его жизни, начало его служения
ордену, когда он был рядовым рыцарем, и активные годы его жизни,
когда он счастливо трудился на благо ордена, прошли в том
административном округе, центром которого был Кристбург.
К началу 1308 году Лютер был комтуром в Голлубе, небольшой
комтурии в Кульмской земле. Завоевание Помереллии и перенос
резиденции верховного магистра в Мариенбург внесли некоторую сумятицу
и в его жизнь, хотя он и не занимал тогда высокого служебного
положения. В 1309 году он снова ненадолго вернулся в Кристбург уже в
качестве хаузкомтура, чтобы в 1310 году опять на пару лет возглавить
округ Голлуб. Здесь он впервые принял активное участие в
популяризации немецкого права и немецкого образа жизни, подчинив
Кульмскому городскому праву и деревню Плюсковенц (округ Бризен).
Его деятельность на юге орденского государства не могла остаться
незамеченной в Мариенбурге. В 1313 году он был вызван в главную
резиденцию и принял должность хаузкомтура: в новой административной
системе Прусского государства, после переноса резиденции верховного
магистра, эта должность значила немало. Хаузкомтур являлся
представителем комтура в остальных резиденциях ордена, а также
контролировал внутреннюю административную систему и представлял
суверена в городском суде, а в главной резиденции ордена на него были
возложены и общие задачи, главным образом, участие в управлении
финансами орденских земель.

Эта новая должность при верховном магистре стала трамплином для
его дальнейшей карьеры. В июле 1314 года он уже был комтуром в
Кристбурге и верховным траппье ордена. Спустя десять лет он в третий
раз оказался в той же резиденции ордена, где начинал когда-то рядовым
членом ордена. В феврале 1331 года он возглавил орден, но прежде ему
предстояло провести здесь 17 лет, раскрыть многогранную природу своей
личности, сочетая поэтическое творчество и колонизаторскую
деятельность.
В этот кристбургский период Лютер занимал должности разного
уровня. Будучи комтуром Кристбурга, он был сначала верховным траппье
и в этом качестве, вместе с гросскомтуром, казначеем, маршалом и
попечителем госпиталей, принадлежал к числу лиц, приближенных к
верховному магистру. Административная система орденского государства
изменилась после 1309 года, и гросскомтур стал заместителем
верховного магистра, контролирующим финансы, торговлю и судоходство;
казначей управлял казной ордена; оба были приближенными лицами
верховного магистра и выполняли свои должностные обязанности в
Мариенбурге. Должность же верховного маршала, руководившего в ордене
военными вопросами, была связана с Кенигсбергом, который находился в
непосредственной близости от литовского фронта; попечитель
госпиталей, заведовавший госпитальной деятельностью ордена,
одновременно являлся комтуром в Эльбинге, а верховный траппье был
комтуром в Кристбурге. Устав ордена гласил: в обязанности траппье
входит забота о военном снаряжении братьев; траппье надлежит выдавать
братьям обмундирование и отдельные части вооружения и одежды, пояса и
прочее; таковы его обязанности. Так определялось поле деятельности
траппье в отдельно взятом конвенте, главный же траппье ведал теми же
вопросами в масштабах всего ордена, кроме того, ему вменялось в
обязанность помогать верховному магистру в координации деятельности
ордена, при этом он обладал теми же полномочиями, что и четверо
других высших должностных лица ордена.
В 1318 году ссора между верховным магистром Карлом Трирским и
прусской ветвью ордена переросла в открытый конфликт, и порядок
назначения на ведущие административные должности ордена был нарушен.
В эти годы и Лютер имел лишь один титул - комтура Кристбурга. Но в
дополнение к своим прямым обязанностям он взял на себя и обязанности
другого должностного лица. Документы, имена тех, кто их выдавал,
место выдачи, а особенно список свидетелей, заверивших эти документы,
- вот откуда многое можно узнать об административной системе ордена.
Но история административной системы – это еще и встречи пяти высших
должностных лиц ордена (а тогда к числу высших должностных лиц
принадлежал и комтур Кульмской земли) с верховным магистром. Они
проводились нерегулярно, но часто и, следовательно, были нужны.
Нередко кого-нибудь из членов «большой пятерки» не было на встрече,
особенно часто - комтура Кенигсберга. Лютер Брауншвейгский тоже
присутствовал не всегда. Впрочем, круг участников не был так уж
строго ограничен: по воле обстоятельств или если того требовало
обсуждение какой-либо задачи, там могли оказаться и другие комтуры.
Место проведения таких заседаний менялось. Часто заседания
проходили в Мариенбурге, иногда в Энгельсбурге или Кристбурге. Но
явное предпочтение отдавалось вовсе не новой столице ордена, а
Эльбингу. Лишь только резиденция верховного магистра была перенесена
в Мариенбург, стало вполне очевидно, что административный центр
ордена должен находиться именно в Эльбинге. Мариенбург же по-
настоящему стал центром орденского государства лишь после
присоединения Помереллии. Хотя «центром тяжести» государства по-
прежнему оставался Эльбинг. Здесь и собирались на свои совещания
высшие должностные лица ордена.
Как правило, и Лютер Брауншвейгский принимал в них участие. При
этом задачи его не ограничивались территорией вверенного ему округа,
поэтому уже тогда, еще не будучи главой ордена, он оказался в его
администрации и попал в число высших должностных лиц. Мы вряд ли
узнаем какие-либо подробности о его деятельности в качестве члена
«большой пятерки». Для истории прежде всего ценна его деятельность на
посту комтура Кристбурга. Найдя себе, казалось бы, более узкое поле
деятельности, он стал, тем не менее, самой значительной фигурой среди
братьев Немецкого ордена.
В своей комтурии Лютер стал буквально образцом колонизатора. Он
заново кодифицировал, расширив или дополнив, права уже освоенных
земель, в особенности городов Кристбурга, Дейч-Эйлау и Заальфельда.
Было присоединено много новых территорий. При этом он следовал
методам, которыми орден столь охотно пользовался вначале, включая в
свою территорию первые крупные участки. Большие имения он передавал
отдельным семьям или целым родам, справедливо полагая, что, переходя
по наследству следующим поколениям, эта земля вскоре превратится в
множество более мелких наделов. Надо сказать, что Лютер действовал
весьма смело, и при этом крупных землевладельцев и основателей
деревень он тоже превращал в колонизаторов. Самое крупное имение,
переданное таким образом во владение комтурией герцога Лютера,
находилось в земле Зассен; в 1321 году ландмейстер Фридрих
Вильденбергский передал его Петеру Хезельэхтскому и его
родственникам, выходцам из Силезии, которые уже в XIII веке
поселились в Кульмской земле. Это было большое имение, площадью в 4
квадратных мили [9]; со временем на этой территории образовалось около
30 хуторов и деревень. Аналогичную процедуру не раз осуществлял и сам
Лютер, правда, ему не доводилось передавать во владение столь крупных
территорий.
Заселяя территории немцами, пруссами, а местами и русинами, он
основывал немецкие деревни, и таким образом немецкими становились
целые области. Часть документов, выданных старостам новых деревень,
утрачена, реальные же масштабы деятельности Лютера куда шире, чем мы
могли бы себе представить на основе сохранившихся источников. Но
вполне впечатляет и то, о чем можно узнать из дошедших до нас
документов. Заселение шло с запада на восток. В окрестностях
Кристбурга, Дейч-Эйлау и в земле Зассен, вокруг Остероде, комтур
основал множество деревень. В целом он приложил руку к основанию или
развитию более чем 80 областей, городов, деревень и имений. Более 20
немецких деревень он основал, находясь на посту комтура Кристбурга.
Даже если бы Лютер Брауншвейгский возглавлял орден много лет, он
бы едва ли существенно изменил историю его земель. Он писал стихи:
они либо утрачены, либо не представляют особой художественной
ценности. Но то, чего он добился своей колонизаторской политикой как
комтур Кристбурга и позднее, уже как верховный магистр, в других
частях страны, не забыто и не утрачено. И по сей день процветают
области, основанные не без его участия. Потомки пруссов, некогда
наделенные правами, давно стали немцами. Заселив эти земли, сын
нижнесаксонского герцога воздвиг себе настоящий памятник. Однако,
рассуждая о его деятельности и личных достижениях, следует
оговориться: он был не первым и не последним колонизатором, а лишь
звеном длинной цепи, соединяющей многие поколения. В конце концов, он
осуществил лишь то, что задумал, еще будучи рядовым членом ордена, а
те, что пришли после, продолжали великое дело, восполняя оставленные
им пробелы. Когда поток германских переселенцев устремился в
орденские земли, одной из первых была заселена комтурия Кристбург,
видимо, в силу своего географического положения. Здесь каждый комтур
невольно становился колонизатором. Так случилось и с Лютером
Брауншвейгским.
Однако решения принимались в другой инстанции. О недюжинных
способностях брата Лютера свидетельствует не то, что он был комтуром
Кристбурга, а то, что именно в Кристбурге он стал комтуром. Возможно,
и он сам, и орден, видели в этом его предназначение, поэтому в 1314
году, прибыв сюда в третий раз, он остался здесь навсегда. Не главная
резиденция ордена с постом казначея, не Кенигсберг с его военными
задачами, а Кристбург заключал в себе тот потенциал, реализуя
который, он смог сослужить своему ордену добрую службу. Безусловно,
он попал сюда благодаря своим способностям. И то, что он
действительно раскрыл их, трудясь на благо ордена и равняясь лишь на
пример своих предшественников, показывает, сколь ценен и значителен
его вклад в колонизацию Пруссии и в строительство орденского
государства. Все свои знания и таланты он вложил в великое дело,
которое пережило его самого, - дело ордена.
Осуществляя заселение прусских земель, он не отступал от
традиций своей родной Нижней Саксонии и отцовского дома - об этом
свидетельствуют и его современники. Летопись, составленная через
несколько лет после смерти верховного магистра в цистерцианском
монастыре Олива под Данцигом, сообщает, что Лютер Брауншвейгский
весьма благосклонно относился к духовенству и в особенности к ордену
цистерцианцев. Летописец лично участвовал в переговорах относительно
монастырского имущества, которые вел верховный магистр, выступая при
этом в защиту монахов. Собственно, поддержка ордена цистерцианцев
тоже входила в задачи колонизаторской деятельности, поскольку братья
этого ордена, следуя своему обету, взяли на себя нелегкую работу: они
выкорчевывали деревья и осушали болота. Тем самым, они наиболее
эффективно способствовали колонизации Восточной Европы. Не случайно
Немецкий орден, который с большим недоверием относился к монашеским
орденам, чувствуя в них близких по духу конкурентов, тем не менее,
покровительствовал цистерцианским монастырям Пельплину и Оливе,
которые в 1309 году вместе с Помереллией перешли в его подчинение.
Этому во многом помогли немецкие воспитанники цистерцианских
монастырей. А тот факт, что Лютер выступал в защиту цистерцианцев,
прекрасно дополняет портрет Лютера-колонизатора.
Летописец из Оливы сообщает и кое-что еще: это покровительство
вере в определенной степени естественно для верховного магистра, ведь
его предки основали множество монастырей, не только цистерцианских, и
сами немало послужили Богу. Но это не просто намек на происхождение
Лютера и традиции его рода. Его семья действительно была связана с
орденом цистерцианцев. Но и сами цистерцианцы не могли не ощущать
этой связи между их орденом и домом нижнесаксонских правителей, между
двумя силами, проводившими колонизацию Восточной Европы.
Связь между родом герцогов Брауншвейгских и цистерцианцам,
превратившаяся для них в общую задачу немецкой колонизации, не была
секретом и для Лютера. Об этом свидетельствует визит в Кристбург его
родственника-цистерцианца. В документе, выданном Лютером в Кристбурге
в декабре 1320 года, в качестве одного из свидетелей фигурирует брат
Конрад, член ордена цистерцианцев и сын Генриха I Брауншвейгского.
Неизвестно, что привело туда племянника комтура. Возможно, он просто
воспользовался поручением одного из цистерцианских монастырей, чтобы
навестить родственника. И вот в орденском замке встретились двое
отпрысков рода герцогов Брауншвейгских – братья двух орденов, -
каждый из которых, не жалея сил, трудился на благо немецкого востока.
Это всего лишь мимолетная встреча двух родственников, но мы вдруг
начинаем понимать, что какая-то внутренняя сила заставляла выходцев
из Германии захватывать и заселять новые земли и привела тогда еще
юных отпрысков герцогского рода в ордена цистерцианцев и немецких
рыцарей, где своим трудом и мечом они почти неосознанно служили
германизации Восточной Европы. Решающую роль здесь сыграла семейная
традиция герцогского дома: именно она заставила Лютера
Брауншвейгского посвятить себя главной миссии округа Кристбург –
немецкой колонизации.
А вот деятельность Лютера на посту верховного магистра уже не
позволяет нам столь широко судить о его личности. 17 февраля 1331
года капитул в Мариенбурге избрал его главой ордена. Тогда над
братьями все еще стояла тень недавнего убийства: верховный магистр
Вернер Орзеленский был заколот одним из братьев, которого пытался
призвать к порядку. Кинжал убийцы слишком рано оборвал еще одну
честную и полную трудов жизнь, посвященную ордену. Впрочем, самому
ордену никакой опасности не грозило. Удачливый в битвах, погруженный
во внутреннее созидание собственного государства и, несмотря на
отдельные случаи, объединенный силой веры, орден и не думал
воспринимать совершившееся зло как признак своего скорого распада.
Новый верховный магистр избирался из числа самых достойных, среди них
был и Лютер Брауншвейгский.

Нелегкое наследство принял Лютер от своего предшественника.
Главным внешнеполитическим вопросом того времени были отношения с
Польшей. Король Владыслав никак не мог забыть о Помереллии и всем
своим существом жаждал кровавой битвы. Некоторое политическое
равновесие, сложившееся между восточноевропейскими государствами,
могло лишь оттянуть на время возможное столкновение, но оно было
неизбежно. В 1327 году орден напал на Куявию. Теперь давно
существовавшее противостояние между орденом и Польшей переросло в
открытую войну, лишь на время прерванную перемирием. Поскольку король
Иоганн Богемский считал законными претензии своих предшественников,
князей Пшемысловских, орден, вдохновленный победами богемского и
прусского оружия, мог начать завоевывать новые территории и утвердить
свое право на Помереллию. В 1331 году, вскоре после того, как новый
верховный магистр въехал в свою резиденцию, снова началась война. В
сентябре войска сошлись в открытой битве, которая закончилась для
обеих сторон большими потерями, однако ничего не разрешила. За
переговорами опять последовала война. И лишь в сентябре 1333 года,
когда умер польский король, ситуация начала меняться. Новый король,
Казимир Великий (1333-1370 гг.) выбрал иной путь для достижения
прежних целей и попытался установить мир. А летом 1335 года, когда в
очередной раз было установлено перемирие, верховного магистра не
стало. Окончательный (как тогда казалось) мир был установлен лишь в
1343 году: по этому договору польский король навсегда отказывался от
своих притязаний на Помереллию, а король Богемии - от притязаний на
Польшу.
Вряд ли можно судить о личности верховного магистра, основываясь
на его политических шагах. Слишком коротко время его правления; нужны
десятилетия, прежде чем политическая деятельность принесет свои
плоды. Лютер унаследовал от предшественника неустойчивую политическую
ситуацию - состояние между войной и миром - такой он и передал ее
своему преемнику. Его правление пришлось на самый смутный период в
прусско-польских отношениях XIV века.
К тому же внешняя политика того времени характерна тем, что
каждый член ордена, следуя традиции, определенной пятью высшими
должностными лицами, всего-навсего представлял мнение ордена в целом.
Конечно, и в этом случае была важна позиция отдельной личности; не
раз история ордена приобретала тот или иной оборот благодаря удачной
или неудачной внешней политике того, кто им руководил. Но такая
личность, как Лютер Брауншвейгский, не могла ограничиться лишь
политической деятельностью. Он делал то, чего требовало время,
выказывая при этом личное мужество, а именно этого и ждали братья от
первого рыцаря Немецкого ордена. Последующие поколения рисуют его
умелым воином, который самолично нанес немалый урон неверным, однако
это лишь собирательный образ покорителя язычников, характерный для
тех времен. Убедительно звучат лишь высказывания его польских
современников, сетующих на то, что миролюбие было чуждо верховному
магистру.
Но ни в войне, ни в дипломатических играх (переговорах и
коротких поездках) не раскрылось все своеобразие этой личности,
ориентированной на внутреннюю политику ордена – строительство
государства, отвоеванного у язычников, распространение христианской
веры, заселение земель немцами, в чем и заключалось предназначение
этого государства.
Поток немецких переселенцев двигался с запада на восток и от
побережья в глубь материка. Уже в XIII веке в непосредственной
близости от крепостей ордена возникло несколько городов; города
продолжали возникать и в XIV веке, теперь этот процесс был
непосредственно связан с колонизацией земель. Планировалось создать
целую сеть германских поселений, более укрепленную с востока. Как раз
в те годы, когда Лютер уже служил ордену, в прусское государство
прибывали буквально толпы германских крестьян; именно они определили
на все времена национальный характер этих земель. Но, кроме ордена,
колонизацию земель осуществляли епископы, соборные капитулы и
владельцы больших имений. А главными «поставщиками» переселенцев были
Нижняя Германия, Саксония, Вестафалия, ганзейские города, восточные
области Центральной Германии, Тюрингия, а также территории по
среднему течению Эльбы и Силезия, сама еще в XIII веке принявшая
огромный поток германских переселенцев. Так в Восточной Пруссии
появились области, в которых говорили только на средненемецком и
нижненемецком диалектах немецкого языка; они существуют и сейчас.
Колонизация земель была не только вопросом экономической и
военной политики Германии. Это был, к тому же, надежный путь укрепить
христианскую веру в смешанном населении молодого государства будет
христианским; ведь недавно обращенные пруссы исповедовали ее лишь
внешне. Но, главное, благодаря колонизации на этой некогда вражеской
земле возникал немецкий социум, и в нем рыцари Немецкого ордена уже
не чувствовали себя завоевателями, говорившими на чужом языке, а
напротив, повсюду находили своих соплеменников. В этой Новой
Германии, как ее называли позднее, как раз во времена Лютера за
стенами крепостей и городов началась почти такая же жизнь, что и в
Германии, и, наконец, спустя десятилетия после завоевания земель,
возникла атмосфера для свободного развития духовного творчества.
Теперь и во внешних, и во внутренних своих проявлениях это была жизнь
на немецкий лад, хотя осознанно к этому никто не стремился, условия
сложились сами собой. А задача состояла совсем в другом: жить и
трудиться в христианской вере, для защиты и распространения которой и
был создан орден. Глубоко близки задачам ордена были личные
устремления самого Лютера: война, колонизация, поэтическое
творчество, строительство и административная деятельность.
Основание деревень, а тем более городов влекло за собой
строительство новых церквей. Поэтому духовный патронат как
обязательное условие власти ордена напрямую был связан с заселением
земель. Получив в Голлубе свое первое самостоятельное
административное поручение, Лютер посвятил всего себя строительству
церквей в городах и деревнях. Оливская летопись славила деяния
предков Лютера в Нижней Саксонии, а орденский летописец второй
половины XIV века Виганд Марбургский сообщает нам о том, что Лютер
приумножал количество церквей; другая короткая летопись примерно
середины века повествует о деятельности Лютера в стихах:
В городе Мариенбурге,
В Голлубе и Кристбурге,
И в городах иных
Приумножилось число церквей
Делами его благими
Во славу Господа.
Строительство церквей являлось прямой обязанностью Лютера,
поскольку он всячески способствовал колонизации подчиненных ему
земель, однако ему эта деятельность, несомненно, была гораздо важнее
и ближе, чем другим должностным лицам ордена, иначе не восхваляли бы
ее так современники и потомки. Строительство главной резиденции
ордена растянулось на многие поколения и ставило каждый раз новые
технические и художественные задачи; но можно ли считать случайностью
тот факт, что именно в правление Лютера была возведена часовня Святой
Анны, или то, что сам Лютер принимал активное участие в строительстве
Кенигсбергского собора.
Но есть область, в которой еще ярче и глубже выразилась его
неординарность: в поэтическом творчестве. Сын нижнесаксонского
герцога, облаченный в орденские одежды, по-настоящему раскрылся в
поэзии, показав свою душу и свой талант.
В одном из своих стихотворений на немецком языке Лютер
Брауншвейгский описал жизнь Святой Варвары и чудо обретения ее
головы. Оно, к сожалению, не сохранилось. Текст утраченной рукописи
весьма отдаленно опирался на латинское предание о Святой Варваре.
Ясно только то, что стихотворение написал сам Лютер, а предание о
Святой Варваре было использовано лишь как основа сюжета, видимо,
потому что было особенно близко ему. Николаус Йерошинский, который по
просьбе верховного магистра Лютера сделал стихотворный перевод
латинского варианта орденской летописи, составленного Петером
Дузбургским, советует своим читателям:
Загляни в эту книгу,
которая порождена
светлым даром герцога,
брата Лютера из Брауншвейга,
отпрыска славного рода
тамошних государей.
Перевел он ее всю
совершенным немецким стихом.
Современник верховного магистра просто сообщает, что тот
пробовал себя на ниве поэтического творчества, а вот кенигсбергский
летописец Пауль Поле, писавший свою летопись уже после реформации и
умерший в 1532 году, сообщает: «То, как попала в Пруссию глава Святой
Варвары, подробно описано Лютером, XV верховным магистром, в особой
книжице»; в другом месте он приводит кое-какие подробности из этой
«Libelum», доказывающие, что текст он знал неплохо, и, значит, еще в
XVI веке рукопись существовала.
Не случайно Лютер столь трепетно относился именно к преданию о
Святой Варваре. В 1242 году, во время войны с восточнопомеранским
герцогом Святополком, орден взял крепость Сартовиц на Висле, и ему
досталась голова Святой Варвары, точнее, рака с частицей головы этой
святой, умершей в Египте в III веке. Это восприняли как знак Божьего
заступничества, и реликвия была перенесена в Кульм, где она особенно
почиталась, как, впрочем, и во всей Кульмской земле. А Голлуб, в
котором Лютер многие годы был комтуром, был одним из округов
Кульмской земли. Должно быть, здесь он и услышал впервые предание о
святой Варваре и историю о чудесном обретении в Сартовице ее главы;
несомненно, уже тогда он размышлял об этом и, возможно, вынашивал
замысел немецкой версии этого латинского предания. Однако когда
появилась сама поэма, неизвестно.
Не так уж много известно нам о жизни людей в Средние века,
поэтому, как правило, непросто обозначить важнейшие вехи их
внутреннего развития. Слишком мало знаем мы и о самом Лютере, чтобы
сказать точно, когда в нем проснулся поэтический дар. По дошедшим до
нас произведениям, мы можем судить лишь о кристбургском периоде его
творчества, причем в первые три года в Кристбурге Лютер, по-видимому,
писал меньше. Вероятно, многое было просто утрачено, или на это были
какие-нибудь внешние причины. Но по мере появления других документов,
мы сможем судить о росте и созревании личности, росте
административном и творческом. Когда Лютер занял пост верховного
магистра, с поэтическими опытами было навсегда покончено. Его высокое
положение позволяло ему лишь поощрять чужое творчество, собственная
же литературная деятельность осталась в прошлом. Однако в столь
продуктивный для Лютера период жизни, каким стали годы, проведенные в
Кристбурге, вполне могла появиться поэма о Святой Варваре, как,
впрочем, и еще одно стихотворение, судя по всему, законченное в это
же время.
Поэзия Лютера и иные его творения вовсе не являлись какой-то
отдельной частью его жизни, ведь и его поэзия, и сама его жизнь
являлись достоянием ордена. Уже будучи верховным магистром, на одном
из генеральных капитулов он узаконил празднование дня Святой Варвары:
день следовало начинать с чтения вслух истории святой; кроме того
«накануне надлежит позвать к вечерней трапезе двух нищих, и в день ее
к утренней трапезе двух нищих, и к вечерней трапезе двух нищих».
Однако гораздо глубже на идеи ордена повлияло другое поэтическое
произведение, тоже, по всей видимости, написанное Лютером. Это
поэтическое переложение на немецкий язык двух книг Маккавеев.
Ветхозаветное семейство Маккавеев, жившее во II веке до Рождества
Христова, с их княжеством первосвященников являлось провозвестником
рыцарских орденов: ради общего успеха Маккавеи тоже соединяли в своем
служении религиозный и воинский долг. Поэтому папа Гонориус III мог
приветствовать братьев как «новых Маккавеев в благие времена». И в
книгах ордена Маккавеи символизировали его двойную задачу, являясь
одновременно примером для подражания. Язык и образы были заимствованы
из летописей немецкой миссии в Прибалтике XIII и XIV веков. Прочая
немецкоязычная литература мало обращалась к книгам Маккавеев, вот
почему ордену потребовалось перевести их: братьям необходим был
пример воинства, объединенного религиозной идеей.
Этот перевод, вместе с другими переложениями Библии, был включен
в роскошную рукописную книгу второй половины XIV века. Видимо, из
скромности автор этой книги себя не называет, сам текст тоже не дает
никаких ключей к разгадке авторства. Ясно только то, что первое
стихотворение, построенное на сюжете о Маккавеях, создано до 1331
года (когда уже появилось второе стихотворение), но, скорее всего,
оно было написано гораздо раньше, поскольку в нем автор сожалеет об
отсутствии законно признанного императора, а между тем в 1322 году
Людвиг Баварский уже одержал победу над Фридрихом Австрийским. Но
там, где упоминается «немецкий auctoris» и автор говорит о самом
себе, начальная буква содержит герб верховного магистра Лютера
Брауншвейгского. Значит, произведение каким-то образом связано с
Лютером. Возможно, автор посвятил его сыну нижнесаксонского герцога,
занимавшему тогда пост комтура Кристбурга. А возможно, сам Лютер и
был автором. Летописец второй половины XIV века сообщает о том, что
верховный магистр «сочинял немецкие книги». Итак, кроме легенды о
Святой Варваре он мог перекладывать на немецкий язык и другие
произведения.
В Кракове хранится один том некогда трехтомного списка Библии,
попавшего в Польшу в качестве военного трофея после битвы при
Танненберге в 1410 году. Одна из миниатюр, содержащихся в этой книге,
изображает рыцарей в белых плащах с черным крестом; таким образом,
список изготовлен если не самими братьями, то, по крайней мере, по их
заказу. В рукописи отмечено, что прибыла она в Кристбург в 1321 году
по распоряжению комтура Лютера Брауншвейгского. Рукопись имеет
непосредственное отношение к поэме о Маккавееях. Можно предположить,
что именно в Кристбурге она и была написана в 1321-1322 годах, в
таком случае автором ее является Лютер Брауншвейгский.
Это произведение сложно назвать изысканной поэзией. Тяжеловат
язык, перегруженный вводными словами, к тому же слишком явно
проступает латинский оригинал. Однако если говорить о том значении,
которое это стихотворение, видимо, имело в жизни Лютера, а тем более
для ордена в целом, то критика здесь неуместна. Должность комтура в
Кристбурге не исчерпывалась для Лютера лишь чисто практическими
задачами - административной деятельностью, заселением земель и
войной. Он жил и трудился во имя идеи своего ордена. Теперь эта идея
прорисовывалась гораздо четче, чем сто лет назад, когда во имя нее же
была начата борьба за Пруссию. Но и сто лет спустя братья не утратили
глубокой связи с изначальной природой ордена. Однако теперь они
начали задумываться о ней: жизнь ордена стала темой художественных
произведений. В первой половине XIV века, как никогда прежде и
никогда после, в Пруссии процветали поэзия и историография. Таково
было веление времени: осознанный акт литературного творчества призван
был отразить идеи монашеской и рыцарской жизни, борьбы с язычниками,
и вытекающую из этих идей необходимость миссионерских войн против
пруссов и создания государства. Царил мир, страна активно развивалась
в культурном отношении, и ей было под силу выполнить эту задачу.
Центральной фигурой этого культурного процесса был Лютер
Брауншвейгский. Он не был великим поэтом, однако то, что он
реализовал свои яркие художественные способности, было несомненно
важно и для него самого, и для ордена. Крепость Кристбург,
возвышавшаяся над небольшим – всего в одну улицу – городком, с видом
на обжитые, процветающие земли была не только замком для комтура и
его конвента и не только административным центром, руководившим
заселением территорий. Здесь шла богатая духовная жизнь. Опытная рука
переписывала ценнейшие рукописи, а в часы досуга комтур создавал
поэтические произведения, призванные оживить и укрепить веру и
мужество братьев.
Эта многогранная внутренняя жизнь была свойственна не только
Кристбургу и не является уникальным достижением тогдашнего комтура. В
первой половине XIV века так жило все орденское государство. Поэтому
и в должности верховного магистра Лютер мог не изменять своим
увлечениям. Однако теперь ему приходилось ограничиться лишь
поощрением чужих поэтических опытов. Он с радостью принимал все, в
чем находил поэтическое искусство.
В лице нового верховного магистра, который сам создал не одно
поэтическое произведение, поэты справедливо рассчитывали найти своего
покровителя. Лютер был избран главой ордена 17 февраля 1331 года, а
уже 8 мая того же года каноник из Кенигсберга Тило Кульмский закончил
поэму «О семи печатях». Посвящение гласило, что написана она во славу
Господа и Святой Марии и в честь братьев Немецкого ордена, а особенно
в честь его верховного магистра. Писал он очень быстро, это видно из
текста: некоторые строчки присутствуют исключительно ради рифмы.
Очевидно, Тило очень хотел первым представить Лютеру свое сочинение.
Однако он рассчитывал поразить верховного магистра не только
быстротой, с которой он творил, но и необыкновенным латинским
посвящением: искусный рифмоплет выстроил шесть гекзаметров таким
образом, что читать можно было слева направо и снизу вверх.
По поручению Лютера неизвестный поэт создал еще одно духовное
сочинение, поэтическое переложение на немецкий язык Книги пророка
Даниила (поэтические переложения Библии были наиболее
распространенным жанром в тогдашней литературе ордена), посвятив его
братьям:
Они взялись за рыцарский меч
И изгнали с боем
Из Прусских земель
Идолопоклонников всех мастей.
Было, наконец, и историческое сочинение, написанное по заказу
верховного магистра. После того, как кенигсбергский капеллан Николаус
Йерошинский сделал стихотворный перевод легенды о святом Адальберте,
первом христианском мученике в Пруссии (ск. в 997 году), Лютер
поручил ему переложить на стихи летопись ордена, составленную в 1326
году кенигсбергским священником и членом ордена Петером Дузбургским.
Это произведение было завершено уже после смерти Лютера, но если
верховный магистр дал такое поручение, он, несомненно, умел
использовать таланты для поддержания главной идеи ордена и воспитания
братьев в духе этой идеи.
С Кенигсбергом Лютера связывала общность духовных интересов,
которая возникла, должно быть, еще в бытность его комтуром в
Кристбурге. Однако то, что он принимал столь активное участие в жизни
Кенигсберга, вовсе не случайность. Ведь именно в Кенигсберге
собрались наиболее деятельные духовные силы. Горожане, маршал в своем
замке и замландский капитул создавали трезвучие, которому вторило
другое – города Альтштадт, Лебенихт и Кнепгофа, - соединяя его с
кафедральным собором. В Кенигсберге велись летописи и писались стихи;
на его площадях проходили духовные диспуты; здесь процветало книжное
дело. Не в Кристбурге, с его ограниченным духовным пространством, и
не в Мариенбурге, где жизнь верховного магистра была слишком
однообразна, а в Кенигсберге жили люди, близкие Лютеру по духу, и
здесь была его духовная родина.
Поэтому он придавал такое значение своему путешествию в
Кенигсберг, предпринятому в конце лета 1333 года. Оно отличалось от
прочих рабочих поездок верховного магистра. В иных замках он проводил
по нескольку дней, не более, а здесь, на востоке Пруссии, он
задержался более чем на месяц. Первый документ был подписан им в
Кенигсберге 28 августа, а последний -18 сентября. В промежутке между
этими двумя датами было совершено путешествие в Побетем, в Замланде:
необходимо было разобраться с замландским епископом по поводу
строительства собора.
Епископ Йоганн и его соборный капитул планировали построить в
Кнейпгофе церковный замок вроде тех, что и по сей день стоят в
Мариенвердере и Фрауэнбурге. Орден же, разумеется, не мог допустить,
чтобы прямо рядом с его замком появилась церковь, готовая в любой
момент превратиться в боевую крепость. Поэтому он пытался всячески
препятствовать уже начатому строительству. Верховный магистр, обычно
ратовавший за приумножение церковных служб, здесь настаивал на праве
ордена, поскольку речь шла уже не о богослужении, а о политической
власти. Когда соглашение, наконец, было достигнуто, в Лютере снова
проснулся интерес к искусству. Оба документа, выданные 3 и 13
сентября, содержали точные, вплоть до мельчайших деталей,
распоряжения по строительству. Кроме политического и военного,
учитывался и художественный аспект. Всего себя вложил верховный
магистр в этот план.
А полтора года спустя Лютер дал указания насчет своего
последнего пристанища: им должен был стать собор, в котором едва
успели воздвигнуть клирос. На его могиле надлежало зажечь негасимую
свечу, а саму церковь в случае его смерти ожидали щедрые
пожертвования. Возможно, эти предписания призваны были несколько
сгладить разочарование, которое, несомненно, испытывало замландское
епископство из-за срыва строительных планов. Хотя вряд ли Лютер
Брауншвейгский стал бы руководствоваться такими соображениями при
выборе последнего пристанища. Скорее всего, он был просто
заинтересован в строительстве и, главным образом, в художественной
стороне дела. А еще у Лютера существовали литературные контакты с
Прегельштадтом и тамошним собором. Здесь был свой духовный мир, здесь
повсюду царило творчество, весьма деятельное и плодотворное, и Лютер
тоже принадлежал к этому духовному пространству; он желал сохранить
ему верность даже после смерти. Поэтому своим последним пристанищем
он избрал Кенигсбергский собор.
Предчувствовал ли он свою скорую кончину в начале апреля 1335
года, делая свои последние распоряжения? Еще 17 апреля в Штуме он
подписал какой-то документ, а на следующий день умер по дороге в
Кенигсберг, где и мечтал быть погребенным. Желание его было
исполнено. Останки Лютера Брауншвейгского покоятся в небольшой нише в
южной стене клироса. Там же находится деревянная доска, на которой
отошедший в вечность верховный магистр изображен лежа.
Немногих верховных магистров потомство вспоминает со столь же
глубоким почтением. Конечно, мужество его прославлялось, главным
образом, в угоду традиции, и то, что его называли кладезем всех
добродетелей, была лишь красивая фраза. Однако о его благочестии
сохранились и вовсе не официозные свидетельства, благодаря которым
становится понятно, на чем стояла эта личность. Он жил в ордене, как
сказал об этом Тило Кульмский:
И на белом плаще
Он несет черный крест,
И несет в своей душе
Он великий свет
И не ждет за то награды.
Летописец, рассуждающий о приумножении церквей и о литературных
произведениях Лютера, продолжает: «Частенько певал он в хоре, ибо
умел выбрать правильную ноту, и особенным образом почитал он Святую
Елизавету как свою покровительницу». Вот каким человеком был брат
Немецкого ордена и его верховный магистр Лютер Брауншвейгский: он был
предан вере и жил ради нее, он предпочитал «хоровое пение», неизменно
оставаясь членом общины, внутри которой он трудился, движимый любовью
к искусству, поэзии, строительству и благочестивым легендам. И братья
были преданы своему верховному магистру: «Тем более братья его во
всем с ним соглашались и любили его».
Что касается внутреннего развития ордена, то здесь Лютер
Брауншвейгский не только подавал пример истинного благочестия,
переполнявшего орден. Он являлся творцом истории ордена, он помнил с
чего начиналось прусское государство и какая сила веры переполняла
его тогда. И как творец и участник этой истории, он попытался сделать
ее совершеннее, насколько позволяла внешняя ситуация, и обогатить
внутренне. При нем почти оформилась административная структура
прусского государства, его политика, полным ходом шло освоение
земель. Однако внешнего совершенства государство еще не достигло. Уже
начала формироваться его новая сущность, а внешне оно по-прежнему
объединялось силой веры. Лютер не отвергал волю к власти, которая
была столь необходима прусскому государству. На какое-то время в
государстве на равных действовали два руководящих принципа - власть и
вера, - пока первая не начала превалировать над второй. При Винерихе
Книпродском этот принцип руководства обрел свою полноту и уже не
увязывался с изначальной природой ордена. Однако апогея в своем
внутреннем развитии орден достиг прежде, чем своего внешнего
расцвета. Лишь несколько десятков лет удивительным, неповторимым
образом сосуществовали внешняя политика и внутреннее
администрирование, военная и колонизационная политика, поэзия и
архитектура. Подлинным представителем этой ярчайшей эпохи в истории
ордена был верховный магистр Лютер Брауншвейгский.