Машке Эрих. Государство Немецкого ордена. Портреты великих магистров

ОГЛАВЛЕНИЕ

Герман Зальский
Старейшей областью во владении Немецкого ордена в Германии была
Тюрингия, где находилась самая первая резиденция ордена и старейшая
его комтурия - Галле. Со временем орден прирос еще восемью областями,
каждая из которых, в зависимости от размера и значимости, делилась на
определенное число комтурий. Но из присоединенных позднее областей ни
одной так не обязан Немецкий орден своим расцветом, как Тюрингии, в
состав которой входили и сердцевинные германские земли, и вновь
заселенные – расположенные в среднем и верхнем течении Эльбы.
Германский госпиталь, еще не ставший тогда орденом, уже имел свое
отделение в Галле. Отсюда велись переговоры с герцогом Конрадом
Мазовецким относительно Кульмской земли [1]. Большинство братьев ордена,
паломников и поселенцев, первыми включившихся в борьбу за языческую
Пруссию, также были родом из Тюрингии и земель вдоль Эльбы. Ландграф
Герман Тюрингский, как, впрочем, и другие саксонско-тюрингские
светские и духовные правители, участвовал в создании Немецкого
царского ордена в Акконе в 1198 году; к тому же он активно
способствовал возведению на германский престол «апулийского
младенца», молодого Фридриха Гогенштауфена; его связывали родственные
отношения с Андреасом II Венгерским. Таким образом, множество путей,
на которых ордену предстояли в будущем первые большие успехи,
проходило через Тюрингию.
А еще Тюрингия была родиной верховного магистра Германа
Зальцского, который, судя по всему, принадлежал к аристократическому
роду, проживавшему в Лангензальце. Однако никаких документов,
подтверждающих это, до нас не дошло, как, впрочем, и каких-либо
рассказов о его юности; а между тем именно этот человек, стоя у самых
истоков ордена, поднял его до уровня великих исторических достижений.
Впервые он упоминается в летописях 1209 года уже в должности
магистра, которую он занимал на протяжении 30 лет, ведя орден через
исторические перипетии своего времени. Он четвертый по счету глава
молодого тогда еще ордена.
Длившееся два года путешествие по Армении, Кипру и Палестине
позволило Герману Зальцскому, только что избранному тогда верховным
магистром, основательно углубить знание того географического
пространства, которое орден в те времена еще считал своей
единственной целью. Тогда же был сделан некий подарок, имевший далее
для ордена принципиальное значение. В 1211 году король Андреас
Венгерский передал ему местность в Бургенланде, в Трансильвании,
точно ее обозначив и снабдив рядом важных прав, за это братья взялись
защищать границы от языческого валахского народа - куманов [2].
Подаренная территория располагалась на восточной границе Венгрии - а
через Венгрию крестоносцы шли транзитом на Сирию – и была нужна
ордену для выполнения его задач в Святой земле и Средиземноморье.
Прежде всего, важно было занять надлежащее место среди двух
старших рыцарских орденов и добиться от папы всех возможных
привилегий, которые облегчили бы военную жизнь ордена в Святой земле.
Помощь светских и духовных властей молодому Немецкому ордену вызвала
подозрения у тамплиеров и иоаннитов, которые сперва весьма
дружественно были настроены по отношению к своему акконскому
крестнику. Разразилась даже настоящая битва с тамплиерами за право
носить белый орденский плащ. Иоанниты же, у которых было право
надзора за Немецким госпиталем Святой Марии Иерусалимской, считали,
что то же право у них есть и в отношении нового рыцарского ордена. Но
в качестве противовеса такому неприятию - которое к моменту похода
опального императора Фридриха II вполне могло решить исход великого
поединка между ним и папой – братьям удалось выхлопотать для себя у
церкви особый правовой статус рыцарского ордена. Папа Иннокентий III
весьма благосклонно отнесся к желанию братьев и в 1199 году
подтвердил изменение статуса братства. Однако по-настоящему орден
добился своего лишь при его преемнике, Гонориусе III (1216-1227 гг.),
в правление которого орден, согласно 113 папским буллам, был наделен
теми же привилегиями, что и старшие его собратья, а если верить
многим другим документам, то и еще кое-какими правами. Эти привилегии
еще крепче связали Немецкий орден с церковью и папой, но при этом и с
домом Гогенштауфенов орден сохранял все те же близкие отношения, что
и в момент своего образования. Вскоре после первой встречи верховного
магистра с молодым императором в Германии Фридрих II внял просьбам
Германа Зальцского и в 1217 году уравнял Немецкий орден с тамплиерами
и иоаннитами. Так орден сразу же нагнал их на пути к власти и славе,
по которому те продвигались уже довольно долго и успешно, вооруженные
разнообразными связями на международном уровне. Лавируя между папой и
императором (один был его духовным господином, а другой –
могущественным светским покровителем) орден укреплял свои позиции.
Над этим и трудился Герман первые десять лет своей магистерской
деятельности, пытаясь поставить орден наравне с тамплиерами и
иоаннитами, чтобы он более не отставал от двух своих старших
собратьев. Рубежи деятельности верховного магистра определялись
тесным, но постоянно расширяющимся жизненным пространством
монашеского рыцарского братства. Однако, действуя успешно и
приумножая тем привилегии и владения, а также и власть ордена, сам
Герман Зальцский подступал все ближе к большой политике, пока не
оказался в главном фокусе событий. В те несколько месяцев, что прошли
с момента избрания Генриха VII, сына Фридриха II, до его коронования
на римский императорский престол 22 ноября 1220 года, Фридрих впервые
направил Германа Зальцского к папе в качестве посредника. Оправдывая
избрание Генриха, подготавливая принятие им императорской короны из
рук Гонория III, Герман Зальцский стал посредником и примирителем
между молодым германским королем и седовласым папой.
Это было нечто большее, чем просто единовременная политическая
акция: благодаря ей Герман Зальцский играл весьма важную для того
времени роль и, таким образом, вошел в историю. Итак, посредническую
миссию было рекомендовано поручить главе ордена, образованного при
содействии императорского дома и пользовавшегося несомненной
благосклонностью папской курии. Но эта связующая нить между двумя
правящими силами Европы возникла не случайно. Ведь орден соединял в
себе светское и духовное начала: он был одновременно и монашеским, и
рыцарским, и к тому же с германскими корнями. Поэтому, с одной
стороны, ему приходилось держать последний ответ перед папой, а с
другой – перед императором, ибо мнение света, которое представлял
каждый из двух, было важно для ордена с его двойственной природой.
Такова была участь всех рыцарских орденов – стоять между
духовной и светской властью. Но Немецкий орден особенно остро ощущал
тяжесть этого положения, а для его верховного магистра Германа
Зальцского оно стало поистине глубочайшей трагедией. Ведь монашеское
и рыцарское сливались в ордене воедино, а единство это было
невозможно без равновесия между духовной и светской властью в
европейском христианстве. Это равновесие, основанное на глубочайшей
многовековой связи между светской и духовной властью, впервые
пошатнулось, когда началось противостояние между Генрихом IV и
Григорием VII, и окончательно нарушилось в эпоху поздних
Гогенштауфенов, похоронив и просуществовавшее несколько веков
творение Германа Зальцского. Власть духовная и власть светская
вступили в одну из самых страшных битв в истории: у каждой был свой
меч, и, служа разным целям, мечи эти были направлены друг против
друга.
В 1220 году, осуществляя в качестве магистра Немецкого ордена
посольскую миссию, Герман стал участником этой борьбы, которая
поначалу велась лишь на ощупь. Вскоре он занял вполне осознанную
позицию в споре двух сил; свою задачу он видел в сохранении и (если
дойдет до разрыва) в восстановлении их единства. И, выполняя эту свою
задачу, Герман постепенно превратился в большого дипломата,
единственного, кто отважился оказаться между императором и папой, не
боясь быть растоптанным в их поединке. Орден основывался на идее
соединения духовной и мирской жизни, именно этой идеей
руководствовался Герман на протяжении 20 лет, не жалея сил ради ее
воплощения. Мирным путем вернув Иерусалим христианству, отвергнутый
церковью император, по совету верховного магистра, увенчал себя
королевской короной Иерусалима; тогда в одном из посланий Герман
писал о себе, что он тот, «кто чтит церковь и империю и стремится
возвысить и то, и другое». Таким он и был, такими были его
политические убеждения. Он воспринимал обе власти – империю и церковь
– как единство и всю жизнь неустанно боролся за его сохранение.
Борьба эта, которая в сущности уже была безнадежно проиграна,
составляла для него – как следует из вышеприведенных слов, видимо,
обращенных к единомышленнику кардиналу, – суть его жизненной задачи.
Однако с точки зрения конкретной политики это означало, прежде
всего, борьбу за императора, верным сподвижником которого Герман
всегда являлся. Ибо, как явствовало из происхождения самого магистра
и его ордена, немецкого и по названию, и по сути, они принадлежали к
лагерю императора и отсюда осуществляли поддержание системы, на
которой базировался и сам орден. Герман никогда не сожалел о том, что
принял сторону императора; о чистоте его убеждений и его большой
человечности тем более свидетельствует то, что он снискал к себе
доверие римской курии. В одном из немногих дошедших до нас писем
Германа он невольно проговаривается о том, как ему удается влиять на
императора: «Я приводил ему множество здравых доводов, и это его
убеждало…». Из этих слов понятно, почему при столь прохладной и
ровной атмосфере, которая царила при дворе Фридриха II, именно Герман
стал советником императора. К тому же это отчасти раскрывает природу
верховного магистра и его ордена, хотя нам по-прежнему не ясно, кто
же на кого оказывал решающее воздействие: вождь - на свою свиту или
свита - на вождя. Но, так или иначе, в великом споре между
императором и папой Герман действовал с холодным политическим
расчетом, каждый раз учитывая возможное развитие событий, - этим и
был силен трезвый, ясный рассудок, управлявший орденом и его прусским
государством. Государственные взгляды сочетались в верховном магистре
со страстной и жертвенной преданностью идее и цели, не доступной
простому пониманию. Неустанно трудился он ради того мира, целостность
которого, по его мнению, заключалось в единении империи и церкви.
По мере углубления Германа в эти задачи, его отношения с орденом
начали меняться. В 1220 году ему как верховному магистру было дано
разовое поручение, определившее дело всей его жизни. Чем больше он
оказывался вовлеченным в великий спор между двумя правителями, тем
влиятельнее становился он сам и тем полезнее для ордена, одежды
которого носил. Дело было уже не в ордене с его двойственной духовно-
светской природой, сделавшем Германа посредником между императором и
папой, а в том, что его немаловажная роль в отношениях между двумя
властями была полезна ордену. Герман употребил свое влияние на то,
чтобы, пользуясь покровительством и императора, и папы, возвеличить
Немецкий орден. Итак, его энергия служила единению церкви с империей,
а его влияние – ордену. Впервые это стало очевидно во время
переговоров 1220 года. Тогда Фридрих, в благодарность верховному
магистру за его труды, решил в день коронования его императорской
короной испросить у папы в качестве подарка разрешения для братьев
Немецкого ордена на ношение белого плаща. На деле же благодаря
привилегиям, дарованным Гонориусом III, уже через несколько лет орден
смог решить один болезненный для него вопрос. Впрочем, немалые
привилегии, дарованные папой ордену в то время, были обусловлены тем,
что верховный магистр уже добился первых успехов в большой политике.
Суть этой политики сводилась к посреднической миссии. Однако
деятельность Германа Зальцского этим отнюдь не ограничивалась. Он не
мог довольствоваться лишь смягчением противоречий на благо общего
мира, он жаждал единения власти духовной и власти мирской, чтобы мечи
их, которым надлежит владеть землями, вместе стояли на страже. И если
конечным смыслом этой политической концепции являлось единство мира,
то для осуществления промежуточных задач требовались не
посредничество и компромисс, а нечто совсем другое: борьба и власть.
Герман прекрасно понимал необходимость власти, вот почему он дал
вовлечь себя в эту борьбу между императором и папой. Мысль о
необходимости власти просматривается в словах Германа о его
стремлении «возвысить и то, и другое». Стремление к господству стало
определяющим и для тогдашней политики ордена, направив его усилия на
создание автономного государства в Трансильвании, а потом в Пруссии.
Вот почему с 1223 года бургенландский вопрос принял такой оборот.
Великая миссия на какое-то время объединил императора и папу,
чтобы потом окончательно развести их в разные стороны: планировался
крестовый поход в Святую землю для освобождения в очередной раз
утраченного в 1187 году Иерусалима. После коронации в Ахене Фридрих
II, переполненный чувствами, принял крест, приговорив тем самым к
гибели себя и королевский дом. В последний момент еще оставалась
некоторая надежда, что молодой король отправится в крестовый поход, и
папа вынужден был придерживаться королевской политики. Но никто так
не ждал выполнения королевского обещания, как верховный магистр
Немецкого ордена, жизнь которого тоже была отдана борьбе за Святую
землю.
В вопросе о крестовом походе совершенно неожиданно появился
другой важный аспект: граф Генрих Шверинский взял в плен датского
короля Вальдемара, а те, кто стояли у руля Германской империи, решили
воспользоваться этим для ослабления датских позиций на Балтийском
море. Но поскольку за датчанина вступился папа, желая заполучить его
для крестового похода, потребовались многосторонние переговоры, вести
которые был призван верховный магистр Немецкого ордена. Выполняя
поручения императора и посещая курию по тем или иным вопросам, Герман
фон Зальца быстро и энергично - как выяснилось, даже слишком быстро -
форсировал легализацию орденского владения в Бургенланде.
Король Андреас Венгерский, преподнося в 1211 году Бургенланд в
дар ордену, рассчитывал, что орденское войско включится в защиту
венгерских границ от язычников куманов; к тому же это был
благочестивый дар, который приумножал владения ордена и служил, таким
образом, Святой земле. И хотя ордену были даны широкие права и
поставлены особые задачи по охране венгерской границы, эти земли по-
прежнему оставались лишь даром, подобно прочим доставшимся ордену
землям в Средиземноморье и Германии. Более десяти лет и сами братья
относились к нему так же. Потом верховный магистр решил придать этому
владению несколько иной характер. Подобно другим рыцарским орденам,
Немецкий орден обладал особым статусом в рамках церковной иерархии и
юрисдикции. Вот этот особый статус и стал предметом его заботы. В
результате экземции [3] владения ордена перестали делиться на
епископства и провинции, как предписывала церковь, а целиком перешли
под власть папы; братья вышли из-под юрисдикции епископа, получив
право самостоятельно проводить богослужение в орденских церквах и
взимать десятину вместо епископа, - одним словом, церковная структура
понесла серьезный ущерб, поскольку орден разрастался и богател,
упрочивая тем самым положение папы по отношению к епископату. Папа
всячески поддерживал наступление ордена к их общей пользе.
Поначалу венгерское духовенство легко смирилось с этим особым
статусом братьев. В 1213 году епископ Трансильванский предоставил им
право десятины. Он не слишком об этом задумывался, пока речь шла лишь
об особом статусе братьев ордена, прежде всего священников, о
некоторой части орденских церквей и не сулящих особого дохода землях.
Но положение вскоре изменилось. В Трансильвании орден включился в
процесс германской колонизации: еще несколькими десятилетиями раньше
мощная волна колонизации достигла восточных рубежей Венгерской
империи. Орден тоже стал наводнять Бургенланд переселенцами из
Германии. При этом братья лишь продолжили то, что уже было начато до
них. Об этом свидетельствует и тот факт, что лишь через год после
своего прибытия братья сообщают нам о «проживающем там немецком
населении». Десять лет спустя германская колонизация, видимо,
достигла уже немалых успехов. В 1222 году король Андреас повторно
передал Бургенланд верховному магистру Герману и его братьям,
адаптировав ранее заявленные привилегии к новой ситуации. Теперь
братьям было разрешено строить уже не деревянные, а каменные города и
крепости. И судью им надлежало теперь избирать не только для ордена,
но для всего населения. К этим правам присовокуплялись и другие, в
частности, право на чеканку монет и расширение орденских земель за
счет язычников куманов.
Верховному магистру показалось, что развитие бургенландской
колонии набрало обороты, и теперь он может вплотную приблизиться к
достижению своей цели. Еще в декабре 1222 года он просил папу
утвердить документы, подписанные венгерским королем. В начале
следующего года папа поручил епископу венгерскому назначить в
Бургенланд декана, поскольку орден напрямую подчинялся папе; ведь в
стране, подвергавшейся опустошительным набегам язычников, которым
теперь противостояли братья, было не так уж мало священнослужителей.
К концу года папа запретил епископу Трансильвании принимать
Бургенланд под свою юрисдикцию, поскольку орден успешно противостоял
набегам язычников и добился того, что число верующих в стране
счастливым образом приумножилось, на страх неверным и на благо
христианству.
Весной 1224 года был сделан решительный шаг. Послание Гонориуса
III, обращенное к ордену, гласило: «Просите Вы, дабы Бургенланд
перешел под власть Святейшего Престола, и обещаете, что верующие
охотнее потекут в вашу колонию и что может так статься, что земля,
вовсе лишенная землепашцев, легко будет заселена, и число ее жителей
счастливым образом приумножится, на страх язычникам, на благо
верующим и к немалой пользе Святой земли». Согласно этой грамоте,
папа давал Бургенланду имя Святого Петра и принимал его под особую
защиту Святейшего Престола.
Эта мера означала ничто иное, как превращение бургенландской
колонии в государство и фактический выход ее из-под власти венгерской
империи. Теперь стало очевидно, чего хотел Герман для своего ордена.
В отличие от многих других монашеских и рыцарских орденов в
восточногерманских колониях, Немецкий орден не мог довольствоваться
ролью землевладельца, который сидел бы на подаренной ему земле вместе
с немецкими колонистами, пополняя казну за счет податей. Он попытался
использовать заселение восточных земель для создания орденского
государства. Особый церковный статус ордена послужил стартовой
площадкой для реализации этого намерения. И, разумеется, орден
намеревался строго следовать христианской идее и своим задачам,
заселяя языческие земли немцами-христианами, что должно было служить
укреплению христианства. Важно, однако, отметить, что это
государственное образование в Трансильвании опиралось на движение
немецких колонистов, именно это и заставило орден задуматься о
собственной государственности. Прусское государство Немецкого ордена
возникло уже как миссионерское: немецкое население, которым
заполнились его владения, никак не влияло ни на природу, ни на идею
этого самого государства; в Трансильвании же немецкие поселенцы уже
успели прижиться на новых землях ордена, что и навело братьев на
мысль об образовании государства. Трансильвании надлежало стать
самостоятельным колониальным государством, руководимым братьями,
которое обладало бы несомненной ценностью для христианского мира в
силу своего географического положения: Бургенланд граничил с
языческим народом и, кроме того, мог служить перевалочным пунктом на
пути в Святую землю. Эта попытка построения государства еще
отчетливее, чем аналогичный прусский опыт, показывает, как глубоко
Немецкий орден был связан с судьбой своего народа: в Трансильвании
орден участвовал в великом продвижением Германии на восток, создав
для него своего рода государственный людской резерв, которого так не
хватало в восточных землях.
Это стремление к государственности, безусловно, было заложено в
самой сущности ордена. Но лишь благодаря политической воле верховного
магистра оно нашло столь быстрое и решительное применение. Оказавшись
участником великих политических событий, Герман начал целенаправленно
расширять права ордена в Трансильвании. К этому времени он уже
добился от курии, чтобы орденское имущество было подведомственно
папе, что, в конце концов, свелось к весьма незначительному контролю
со стороны папы при фактической государственной самостоятельности
ордена. Однако верховный магистр несет и ответственность за провал
своей политики, за то, что не смог уберечь земли, которым грозила
опасность и, как сказано в послании Гонориуса III от февраля 1226
года, не нашел времени на поездку в Венгрию, потому что папа не
отпускал его «по причине некоторых церковных и государственных дел,
осуществление которых требовало его деятельного усердия».
Ибо если подчинение папе орденских земель ничего и не решало, а
было скорее формальностью, то местным злоупотребления прямо указывали
на намерения ордена, и о них мог догадаться даже венгерский король.
Его весьма энергичный сын Бела IV сделал надлежащие выводы и весной
1225 года изгнал немецких братьев силой оружия. Напрасно папа пытался
восстановить права ордена. Напрасно сам Герман Зальцский еще в 1231
году, когда уже началось завоевание Пруссии, ездил в Венгрию, пытаясь
путем личных переговоров с венгерским королем добиться возвращения
Трансильвании. Для Немецкого ордена она была потеряна. Земли,
открытые тогда братьями для немецкого народа, еще и сейчас заселены
немцами. Попытка создать здесь государство провалилась. Однако для
Германа Зальцского и его ордена это недолгое владение Трансильванией
стало важной политической репетицией. Они извлекли из нее урок и
применили свой новый опыт, создавая государство в Пруссии.
Теперь было ясно что, ища применения своему властному и
политическому потенциалу, орден не согласен был ограничиваться
Востоком и готов был двинуться в любой уголок Европы: там он мог жить
идеей борьбы с язычеством, выстраивая на этом свою власть. Это отнюдь
не означало отказа от Святой земли. В своих письмах папа утверждал,
что население Трансильвании приумножается на благо Святой земли. Это
были не пустые слова: создавая государство в Трансильвании, орден не
забывал своих прежних политических ориентиров, в центре которых было
Средиземноморье и Святая земля. Трансильвания защищала Венгрию
(которая была одной из важнейших транзитных стран на пути
крестоносцев на Восток) от язычников куманов. Таким образом, здесь
орден тоже вел борьбу за христианские земли на Востоке. Герман
Зальцский, как любой другой его современник, вряд ли догадывался, что
защититься от язычников невозможно и что еще до конца века падет
последний оплот христианства на сирийском побережье. У Немецкого
ордена, как, впрочем, и у двух других орденов, на Востоке не было
будущего. Здесь он по мере сил наращивал свою мощь, теперь же она
нуждалась в другом поле деятельности. Как раз в те годы, когда
верховный магистр начал отделение Трансильвании, в Сирии появился
главный замок ордена Монтфорт или Штартенберг под Акконом. Он
задумывался как административный центр ордена. Еще тогда, когда
многие землевладельцы-христиане в страхе продавали свои имения, орден
систематически расширял свои восточные владения, выравнивая их
границы. Сама история вывела его на путь настоящих побед и указала то
дело, которому суждено было пережить время. Не слепая воля, а
неизбежный ход истории возложил на орден его миссию – служение
Германии.
Это становится ясно и в Трансильвании, и в Пруссии, где едва
начало образовываться государство. Опекая свое трансильванское
детище, Герман вплотную подошел к политике, которая касалась и
Пруссии. Друг императора, доверенное лицо папы, активный сторонник
крестового похода, Герман осуществлял переговоры между сторонами,
одна из которых была заинтересована в пленении, а другая - в
освобождении короля Вальдемара Датского. Весной 1224 года переговоры
вынудили Германа отправиться на север. С этого самого времени
германская внешняя политика перестала ограничиваться для него
Средиземноморьем, захватив и Прибалтику. И радея со своей стороны об
интересах империи, он по-настоящему заинтересовался этим регионом,
где ордену еще предстояло сыграть свою собственную историческую роль.
Речь шла о необходимости покончить с датским господством на
Балтийском море, о свободе германской торговли и о начале германской
миссии в балтийских странах. В первом вопросе, однако, не
посредническая политика Германа сыграла решающую роль, поскольку ему
не удалось связать договором датского короля, а победа немецкого
оружия в бою при Борнгеведе, недалеко от Киля, в 1227 году,
позволившая Германской империи вернуть себе территорию от Айдера до
самой Померании. Возвышение Любека как свободного города империи в
июне 1226 года стало ответом на датские притязания на область в устье
Эльбы и заложило основы будущего величия ганзейских городов и их
свободной торговли на Балтийском море. В одном из документов о
присвоении Любеку привилегий Герман Зальцский указан как свидетель,
но для нас очевидно, что он сам причастен к этим важным шагам
германской восточноевропейской политики. Пруссия уже получила от
императора первые серьезные привилегии, когда благодаря возвышению
Любека у орденских земель появилась возможность осуществлять связь со
старогерманскими территориями по морю. В мае того же года Герман
Зальцский упоминается в качестве свидетеля в одном из императорских
документов, подтверждающих наличие у ордена меченосцев земель в
Ливонии, а также передачу этому ордену государственной монополии на
добычу ископаемых, таким образом, императорская политика на северо-
западном направлении охватывает уже все прибалтийское пространство.
Никогда император Фридрих Гогенштауфен не уделял так много времени и
внимания этому наиболее важному и успешному направлению национальной
государственной политики, как тогда, в 1226 году. Как знаком нам этот
голос, звучащий со страниц старых документов: верховный магистр дает
совет, а иногда и руководит императором. Следующий год заставил
Германа, как и его венценосного друга, обратить взгляд на юг. Они оба
оказались втянутыми в борьбу за Святую землю с городами Ломбардии и
папской курией, во главе которой с 1227 года встала более
значительная личность, чем Гонориус III, – папа Григорий IX. Впрочем,
гораздо больше пользы, чем эти мировые битвы и планы, принесли те
немногие распоряжения Фридриха, с помощью которых он закрепился в
Прибалтике, снова сделав южное побережье Балтийского моря зоной
германского влияния.
Главным среди этих документов была Риминийская золотая булла, в
которой Фридрих II и Герман Зальцский изложили программные основы
прусского государства Немецкого ордена.
В Восточной Европе оставалось все меньше языческих народов, не
захваченных пока ни восточной, греко-православной церковью, ни
западной, римско-католической, церковью, а на северо-востоке, и вовсе
жили лишь балтийские и фино-угорские народностям, занимавшие земли на
восточном и юго-восточном побережье Балтийского моря. Сюда и
наступала христианская миссия. Успешная миссионерская политика
восточной церкви продвигалась за счет князей и городов-государств.
Шведы и датчане блюли свои церковные и политические интересы в
Финляндии и Эстонии. В Ливонии еще с XII века, со времен Бремена,
миссионерством пыталась заниматься немецкая церковь. В Пруссии уже со
следующего века возобновилась миссионерская деятельность монахов из
польских монастырей.
Вскоре, однако, стало ясно, что как в Ливонии, так и в Пруссии
мирная миссионерская политика, действующая путем проповеди и
культурного влияния, не достигнет успеха. Поэтому неудивительно, что
формы борьбы за веру, доведенные до совершенства во время крестовых
походов и в самой Святой земле, подкрепленные идеей христианизации
посредством меча, были заимствованы миссиями в Прибалтике. Третий
епископ Ливонии Альберт Бременский (1199-1229 гг.) не без помощи папы
воспринял идеи крестового похода ради христианизации народов на юго-
востоке Прибалтики и поддержал церковное строительство, основанное на
мече крестоносца. Здесь, как в сирийских крестовых походах и духовных
рыцарских орденах, акцентировался светский, военный и политический
элемент «милитаризованной» христианизации по государственному
образцу, и, основываясь на миссионерских идеях, епископ Альберт
создал государство и как духовный государь возглавил его. Благодаря
основанию Риги в 1201 году у этого государства появилось германское
сердце (в 1202 году был учрежден орден меченосцев), которое, однако,
вскоре забилось независимо от епископа, а глава государства и церкви
Альберт принял меч для приумножения и защиты своих завоеваний; в 1207
году Альберт стал князем Германской империи, а Ливония, таким
образом, вошла в ее состав, что существенно расширило границы империи
на северо-западе, сделав новый орден частью общегерманской жизни.
По своей идее, задачам и происхождению возникшее здесь
государство можно охарактеризовать как миссионерское. В соседней
Пруссии его взял себе за образец монах ордена цистерцианцев Кристиан
из польского монастыря Лекне, которого в 1215 году, после первых его
мирных успехов, папа назначил епископом-миссионером. Претерпев
несколько неудач в своей мирной миссии, Кристиан, поддерживаемый
польскими и восточнопомеранскими князьями, также пытался укоренить
христианство в Пруссии с помощью меча крестоносца. Действуя по
примеру Альберта Рижского и соперничая с захватническими планами
польских князей, он также задумывался о создании государства. Папская
курия принимала живейшее участие в миссиях, как в Пруссии, так и в
Лифляндии, с одной стороны, поощряя возникновение миссионерских
государств, а с другой, - пытаясь сохранить свое прямое влияние на
новообращенных путем закрепления своих политических прав. Весь
северо-восток был вовлечен в глобальный процесс преобразований, целью
которых было включение пока еще языческих народов в культурную жизнь
христианской Европы. И в этот момент Немецкий орден был призван в
Пруссию.
Миссионерская политика, проводимая Польшей (правда, под
руководством немецкого духовенства) в отношении Пруссии, потерпела
неудачу. Крестоносцы лишь подстегнули сопротивление пруссов. Те уже
не ограничивались лишь храброй обороной своих исконных территорий, а
совершали грабительские набеги на Польшу, опустошая польское
княжество Мазовию, где особенно пострадала столица – Плоцк на реке
Висле. Конфликты между местными польскими князьями и неспособность
польского клира к осуществлению миссионерской задачи вынудили герцога
Конрада Мазовецкого искать помощи на стороне. Польский правитель
поддерживал связь с королем Андреасом Венгерским, призвавшим в свое
время орден в Трансильванию, к тому же он установил более тесные
отношения с немецким духовенством в Галле, резиденцией старейшего
округа Немецкого ордена в Германии, и еще кое-какие контакты
подобного рода; в результате зимой 1225-1226 года, польское
посольство предложило Немецкому ордену принять в дар завоеванную
пруссами Кульмскую землю и другие территории, расположенные между
Пруссией и Польшей, но при этом покорить и держать в узде живущих там
пруссов.
В январе 1226 года Герман Зальцский получил от Фридриха II ряд
существенных привилегий для своего ордена. Два месяца спустя он лично
рассказал императору о предложении польского герцога. Теперь у
верховного магистра были более серьезные планы. Через год после
неудачной попытки основать государство в Трансильвании, появилась
новая возможность, уже в других условиях. Куда более сложные и
широкие задачи, открывавшие необозримые перспективы, предстояли
теперь ордену: завоевать и обратить в христианство целый языческий
народ; но возросли и возможности ордена, которые были заложены в его
воле к государственности.
Теперь верховному магистру надлежало применить урок, преподанный
ему в Трансильвании самим ходом событий: установление правовых норм
самостоятельного орденского государства должно не завершать его
развитие, полное тягот и опасностей, а предшествовать собственно
образованию государства. Торжественный, снабженный золотой буллой
документ, выданный императором ордену по просьбе верховного магистра,
обозначил цель ордена, которую наметил сам Герман, получив
предложение от Польши. Недостаточно было лишь подтвердить факт
дарения, надлежало еще и заранее обозначить права и суть будущего
государства. А будущее государство должно было обладать всеми
признаками суверенности: независимостью, правом на развитие рынка,
чеканку монет и освоение земельных ресурсов и прочими изначально
присущими королю правами, которых орден напрасно добивался в
Трансильвании, включая судебную власть, применимую ко всем жителям, в
том числе и к покоренным пруссам, но к и остальным, то есть к немцам,
прибывшим сюда, как и в Трансильванию, по призыву ордена.
Вспомнив германские законы и законы Священной Римской империи,
Фридрих II заключил, что будущее государство ордена непременно должно
обладать всеми этими привилегиями. Не забыли и о старой ленной
зависимости Польши от германского короля, перенеся ее на герцога
Мазовецкого. Император охарактеризовал Пруссию как «подчиненную
имперской монархии», а в обоснование своего императорского
подтверждения прав ордена привел «издавна присущее империи право на
владение горами, равнинами, реками, рощами и морем». Риминийская
золотая булла торжественно гласила: «Для того и поставил Господь нашу
империю над королями мира и простер земли нашей державы на разные
стороны света, чтобы направить наши неустанные заботы на прославление
Его имени в этом мире и на распространение веры среди язычников,
равно как и Священная Римская империя была создана Им для
проповедования Евангелия, чтобы более стремились мы к покорению и
обращению язычников». В золотой булле говорилось о людях, которые
брали на себя ежедневный труд по покорению варварских народов и
обращению их в истинную веру, не жалея на то «ни живота, ни имения».
Такой виделась верховному магистру Герману Зальцскому будущая
Пруссия Немецкого ордена: независимая и свободная страна на границе
христианской Европы, населенная покоренными пруссами и прибывшими
сюда немцами, которые подчинялись бы лишь власти ордена; часть
Римской империи, но тесно связанная с Германским королевством;
возглавляя молодой рыцарский орден, верховный магистр, конечно, не
мог стать имперским князем, однако пост он занимал ничуть не менее
важный. Герман до глубины постиг двойственную природу ордена, его
долг, одновременно духовный и светский: бороться за веру и против
язычников. Для него это было сродни долгу империи «покорять и
обращать» язычников. И будущее государство держалось не только на
идее ордена и законах его рыцарского служения делу распространения
христианской веры, составлявших духовную сущность рыцарского ордена и
крестовых походов, а, главным образом, на высшем долге перед
империей, которая была покровительницей христианской церкви и
христианской веры. Вот откуда проистекала задача самого ордена и его
государства. Миссия империи определила миссию будущего прусского
государства. Не только история основания Немецкого ордена и чисто
немецкий состав братьев связывали орден и его государство с империей;
для Германа Зальцского эта связь определялась идеей и миссией ордена.
И три столетия спустя орден и его государство по-прежнему занимали
это место при империи; право на принадлежность к империи орден не раз
доказывал в практической политике, с тех пор как общность их идеи и
миссии была документально признана в марте 1226 года.
Подчеркивая обязанность ордена покорять язычников и обращать их
в истинную веру, империя наделила государственным смыслом и задачу,
которую братству предстояло решить в Пруссии. Миссия должна прийти к
власти посредством меча и слова, по воле императора и верховного
магистра, что означало: быть государству. Государству этому,
связанному с духовным рыцарским орденом, надлежало поддерживать связь
и с церковью; но еще прежде, чем был нанесен первый удар мечом в
пользу орденского государства, это право церкви уже было ограничено
правом империи и государственной сущностью орденского детища. С
самого начала оно должно было следовать собственным политическим
законам.
Делая свое предложение, Конрад Мазовецкий рассчитывал на помощь
в обмен на предоставление определенных прав, но никак не на
образование самостоятельного государства у себя под боком. Если бы
орденское государство изначально базировалось на четких правовых
положениях, которых в свое время так не хватало орденским владениям в
Трансильвании, герцогу ничего другого бы не оставалось, кроме как
соблюдать положения, зафиксированные в императорской грамоте.
Понадобилось еще четыре года, напор агрессивных пруссов и
настойчивость Германа и братьев, чтобы убедить его в этом. Эти четыре
года прошли для Германа под знаком большой политики. Даже при попытке
создать государство в Трансильвании Германа прежде всего интересовали
политические успехи императора в объединении европейского мира, а
важнейшие привилегии были лишь следствием этих успехов; так и теперь
весь он был поглощен борьбой за единение императорской и папской
власти. Но, занимаясь общей политикой империи, он умудрялся
добиваться успеха и в прусском вопросе.
В 1225 году папа снова позволил Фридриху II на пару лет отложить
крестовый поход. Таким образом, крайний срок исполнения обета,
данного императором в 1215 году, когда он принял крест, приходился на
1227 год. И император более не собирался уклоняться. Но злая судьба,
долго поджидавшая своего часа, рассудила иначе. В войске крестоносцев
разразилась эпидемия. Фридрих не смог начать поход и выслал лишь
часть войска. В ответ папа отлучил его от церкви. Последовал разрыв
между императором и папой, которого так стремился избежать верховный
магистр, используя все свое дипломатическое искусство.
Отлученный от церкви император все-таки отправился на Восток и,
проведя умные переговоры, добился того, чего не удавалось сделать ни
одному войску крестоносцев - Иерусалим был сдан султаном без боя, - а
потом, женившись на его наследнице, Фридрих сам увенчал себя короной
короля иерусалимского. Однако успехи императора лишь усугубляли
враждебность церкви. По возвращении в Италию летом 1229 года Герман
оказался перед наитруднейшей задачей в своей жизни: ему надо было
добиться примирения между Фридрихом II и папой Григорием IX.
Примирение состоялось лишь в конце следующего лета. Примирительная
трапеза двух противников, каждый из которых представлял свой мир, и
заключительная речь, при которой присутствовал лишь верховный магистр
как посредник между этими двумя половинами западноевропейского мира,
положили конец открытой вражде двух предводителей христианства.
Решилось и дело верховного магистра, который жил, похоже, только для
того, чтобы восстанавливать единство двух христианских вождей.
1227-1230 годы стали апофеозом политической деятельности Германа
Зальцского. Сразу после коронации в Иерусалиме опальный император
писал о нем германскому князю: «Одно надлежит нам заметить, ничего по
праву не утаивая, о магистре и братьях Немецкого ордена Пресвятой
Девы Марии: преданы они нам с самого начала нашего служения Господу и
успешно нам в том помогают». Верно служа своему венценосному
господину, Герман умудрился при этом возобновить никогда, впрочем, до
конца не порывавшиеся связи с курией, а спустя год усердных трудов и
вовсе восстановить их: к этому времени он уже рассчитывал на
возможную долговечность союза между императором и папой.
В эти же годы были заложены основы будущего прусского
государства Немецкого ордена. Верховный магистр был на Востоке, а тем
временем в Польше в 1228 году комтур Галле продолжил переговоры и
вскоре уже имел на руках подписанный герцогом Мазовецким документ,
подтверждавший первоначальное дарение, при этом величина дара
несколько увеличилась. Вернувшись из Сирии, верховный магистр
посвятил конец 1229 года подготовке переговоров между императором и
папой; к тому же пришла пора решить и прусский вопрос. Осуществляя
одно из своих многочисленных посольств, верховный магистр имел
возможность сообщить о положении вещей папе, Григорию IX. Ожидая, что
папа подтвердит факт дарения, Герман готов был этим удовлетвориться
и, наконец, возобновить борьбу: «Смело идите вперед, дабы оружием
Божьим вырвать эту землю из рук пруссов, и пусть Святая церковь, коли
натянуты канаты ее шатров и достаточно для них места, Божьей милостью
и Вашим служением приумножается числом и заслугами своих верующих, и
да воздастся Вам сто крат на пути Вашем и обретете Вы вечную жизнь в
отечестве».
Но верховный магистр рассчитывал на нечто большее; за высшим
благом он не хотел забывать об орденском государстве. В начале 1230
года орденское посольство вернулось из Польши, так и не добившись
продвижения. Тогда орден составил в Италии некий документ,
адресованный герцогу Конраду, весьма доходчиво обрисовав его нелегкое
положение и его возможные действия и сформулировав права, которые, по
мнению ордена, гарантировали бы в соответствии с императорской
золотой буллой независимость орденского государства. Вооруженное этой
грамотой, орденское посольство вновь отправилось в Польшу, и еще
прежде, чем император и папа за дружеской трапезой отпраздновали свое
примирение, герцог Мазовецкий в июне 1230 года принял поставленные
орденом условия и составил требуемый от него документ.
Орден был у цели, которую он наметил себе в1226 году, вступив в
переговоры с герцогом. Теперь можно было начинать борьбу за Пруссию.
Это взял на себя Герман Балк, первый ландмейстер ордена в Пруссии.
Поскольку орденское посольство 1228 года прибыло из Галле, то и
сопровождали Германа Балка главным образом выходцы из Саксонии и
Тюрингии. Осенью 1230 года, впервые за много лет, папа призвал к
крестовому походу на Пруссию. И с тех пор вооруженные и жаждущие
битвы паломники ежегодно отправлялись в поход. С их помощью братья
год от года углублялись во вражеские земли, вынуждая покоренных
пруссов принимать христианство и расширяя территорию своего
государства на север и на юг.
Ибо сначала путь им указывала Висла. Крепость Торн [4] возникла в
1231 году, Кульм [5] – в 1232, а потом последовало стремительное
наступление на исконные прусские земли, завершившееся основанием
Мариенвердера. В конце 1233 года орден впервые заявил о себе как
суверен, закрепив права граждан Торна и Кульма в Кульмском городском
праве. Подобно тому, как в 1226 году Герман Зальцский, не
удовлетворившись одним лишь императорским подтверждением предложения
герцога Мазовецкого, добился документального закрепления основ
будущего орденского государства, так и Кульмское городское право не
сводилось лишь к перечислению прав двух городов. Императорский
документ 1226 года касался внешнеполитических прав ордена, а
Кульмское городское право столь же подробно определяло внутренний
строй государства и жизнь немецкого населения, от которого в будущем
зависела и сама природа этого государства: на Торн и Кульм
распространялось теперь Магдебургское и Фламандское право, а также
Фрайбергское и Силезское горное право, устанавливался на будущее
порядок чеканки монет, определялись единицы меры и веса.
Хотя в преамбуле Кульмского городского права и упоминается имя
Германа Зальцского, на самом деле он никогда не ступал на прусскую
землю. В 1237 году братья Германского ордена, продвигаясь к востоку
от Вислы и достигнув побережья, основали там Эльбинг и намеревались и
далее идти на восток вдоль залива Фришес Гафф, а Герман тем временем
мог лишь на расстоянии заботиться о будущем государстве. Но он по-
прежнему принимал все серьезные решения, что свидетельствует о его
немаловажной роли в строительстве государства. В 1234 году император
и папа одновременно оказались в Риети, в центре Италии, и тогда
Григорий IX взял орденское государство под власть и опеку курии. С
политической точки зрения эта мера призвана была защитить государство
ордена от прочих церковных властей, в особенности от епископа, а
также от герцога Конрада; этим образование государства и завершилось.
По понятиям того времени, связь с курией ни в коей мере не
противоречила императорскому документу 1226 года и, в частности,
тому, что орденское государство входило в состав империи. В силу
своей церковно-светской сущности государство духовного ордена
подчинялось двум государям - императору и папе. Поскольку в момент
составления документа они оба были в Риети, орден (а вместе с ним и
его верховный магистр) оказался втянутым в соперничество между
церковью и государством, между императором и папой, и для утверждения
своей власти нуждался в них обоих, хотя намерение папы создать в
Пруссии епископство не могло способствовать независимости орденского
государства. Важно то, что, в отличие от случая с орденским
государством в Трансильвании, присоединение прусского государства к
собственности курии не было началом государственного самоопределения.
В Бургенланде самостоятельность орденского государства ограничивалась
венгерским королем и венгерским духовенством. В Пруссии же
государственная самостоятельность помогала ордену противостоять
возможным внешним угрозам, однако она никогда не довлела над его
политикой, затрудняя тем самым внутреннее развитие его государства,
поскольку у него были обязательства перед империи и местные
политические задачи.
Процедура образования государства была завершена, и теперь
Герман Зальцский попытался поставить на службу ордену германскую
знать. В орден вступил ландграф Конрад Тюрингский, маркграф Генрих
Мейсенский и герцог Отто Брауншвейгский сражались за него. Герману
удалось дополнительно расширить территорию орденского государства, и,
помимо Пруссии, у ордена появилась еще и балтийская колония.
Основанный в 1202 году Орден меченосцев уже давно пытался
воссоединиться с Немецким орденом. У братьев Немецкого ордена были
свои внутренние и внешние причины медлить с принятием решения. В 1236
году меченосцы были наголову разбиты литовцами в сражении при Зауле,
недалеко от курляндского селения Аа, - теперь на карту было
поставлено существование молодого ордена и само христианство. Через
несколько лет Орден меченосцев вошел в состав Немецкого ордена,
ставшего его правопреемником в Ливонии. Архиепископ Рижский и
епископы, а также сам город Рига, сдерживали развитие земель
Ливонского ордена, однако сам характер владения по форме напоминал
государство, с собственной, независимой от Пруссии, администрацией,
во главе которой стоял магистр. Это серьезно осложняло задачу,
которая стояла перед Немецким орденом в восточной части Балтийского
моря. Но для Германа Зальцского на первый план уже выступила большая
политика, отнимавшая у него все больше сил, как ни пытался он
сопротивляться течению времени. Он вмешался в конфликт между
императором и его сыном, германским королем Генрихом (VII), и одержал
еще одну победу. Потом ему снова пришлось мирить императора и папу:
эта задача потребовала немалых усилий. Фридрих собрался войной на
Ломбардию, чтобы покончить с непокорным союзом городов, а это
задевало интересы курии, боявшейся утратить последнего союзника в
своем противостоянии императору. Между императором и папой начался
открытый политический поединок, а церковные вопросы почти полностью
отошли на второй план. Герман по-прежнему был верен своей
миротворческой политике, хотя в ней не было уже прежней твердости и
ясности.
Сам орден противостоял Герману Зальцскому на генеральном
капитуле в Марбурге в 1237 году. По правилам ордена, верховный
магистр должен был согласовывать свои действия с конвентом ордена. А
согласия он не получил. Теперь он вообще не имел права вмешиваться в
ломбардийский вопрос. Ведь братья ордена принадлежали к немецкой
аристократии и тоже жаждали путем имперской войны заставить города
Северной Италии повиноваться. Император, по выражению Германа, уже
готов был «дать волю воинственности своих германцев», а князьям и
дворянам просто надоело вести переговоры. И судя по тому, что
императорское войско одержало победу над Ломбардией в ноябре 1237,
они были правы. Именно теперь стала очевидна вся трагичность
исторической роли магистра. Он сказал о себе однажды, что дорожит
честью империи и церкви, и вот теперь Григорий IX настаивал, чтобы он
вел переговоры о том, что напрямую затрагивало честь империи и
церкви. Император еще четче определил позицию верховного магистра по
отношению к высшим властям того времени, сказав, что «он всегда
горячо любил общее благо церкви и империи». Такова была его сущность:
он был предан и папе, и императору. Вот в чем была суть его политики.
Хотя ни папе, ни императору уже не нужна была его преданность. Еще
больнее было для старого Германа слышать критику со стороны братьев.
Ведь речь шла не о временной политической ситуации, а о деле всей его
жизни. Ему пора было оставить тот мир, за единство которого он
боролся, и ограничиться лишь участком великого строительства, над
которым трудилась его политическая воля, - орденом.
Герман покорился неизбежному ходу событий. Два десятилетия на
него опирался этот неустойчивый мир, и вот теперь силы покинули
старого, страдающего от тяжкой болезни магистра. Он умер 20 марта
1239 года. В тот же день император Фридрих II был отлучен папой от
церкви: Гогенштауфены навсегда разорвали свои отношения с папством.
Жизнь Германа Зальцского прервалась как раз в тот день, когда в ней
не было уже никакого смысла.
Орден следовал политической линии своего покойного магистра,
храня верность императору. С момента своего основания Немецкий орден
был связан с домом Гогенштауфенов, но именно Герман Зальский придал
этим отношениям исторический вес. С тех пор политика Германской
империи стала политикой ордена. Фридрих II всегда сознавал эту особую
преданность Немецкого ордена Гогенштауфенам. С благодарностью
вспоминая «честность и похвальную преданность» магистра и его
конвента, он не скупился на эпитеты. Императорская канцелярия была
осведомлена о причастности Гогенштауфенов к основанию и развитию
ордена и в некоей дарственной грамоте представила его историю,
соотнеся ее непосредственно с главами императорского дома, Фридрихом
Барбароссой и Генрихом VI; да и Фридрих II рассматривал орден как
«свое особое творение». В самом деле, на сицилийском юге ни одна
немецкая община не была ближе императору из дома Гогенштауфенов, чем
Немецкий орден. Молва, ходившая в Германии, была справедлива:
император принимал решения, слушаясь совета братьев ордена да еще
кое-кого. Эти отношения действительно были преисполнены глубокого
смысла, который затрагивал, в том числе, и прусское государство. Оно
создавалась вовсе не как противовес империи Гогенштауфенов: орденское
государство должно было направить определенные силы, скрытый
государственный потенциал тогдашней Германии, на плодотворную и
успешную работу. В Центральной Европе раскололся целый мир, а эти
самые силы все еще трудились над прежней задачей: строили на
балтийском побережье государство, которому суждено было
просуществовать века, хотя уже в тот момент, учитывая внутреннюю
ситуацию в Германии, она в нем не нуждалась. А государство это,
несмотря ни на что, еще долго и активно функционировало в тех краях.
Дело всей жизни Германа Зальцского получило высочайшее
«подтверждение» самой истории. Трудясь на благо императора и папы, он
добивался значительных привилегий для своего ордена и принимал за
него труднейшие политические решения. Так связывались воедино две
величайшие политические задачи, составлявшие дело его жизни. Он, не
раздумывая, отдал почти все свои силы на сохранение духовной и
политической системы империи, воплощавшейся в императоре и папе. А в
результате были потеряны годы и целый мир, восстановить единство
которого было уже невозможно. Немногим доводилось вот так, как
Герману, измерять глубину трещин, исполосовавших этот расколотый мир.
А он считал необходимым их залечить. Верил ли он, что это возможно?
Кто знает. Но очевидно, что он считал своим непременным долгом,
насколько возможно, оттянуть момент краха. Это ему не удалось. Герман
Зальцский потерпел поражение в том, что считал главной задачей своей
жизни. Но, трудясь над этой задачей, он оставил свое собственное
завещание немецкой истории – немецкое государство и новые немецкие
земли на востоке. Вот чего добилась германская миссия. А ведь это
результат борьбы Германа Зальцского за единство императора и папы.
Трудясь на этом поприще, Герман открыл своему ордену путь к величию,
а потом сам не раз ступил на него. Усилия, совершенно бесполезные
сами по себе, однако для будущего в них заключается совершенно иной
смысл: благодаря стараниям Германа, орден приобрел подлинно
историческое величие; вращаясь среди сильнейших мира сего, Герман
направлял свою волю на решение самой важной задачи, которая только
могла встать перед мужской общиной, – на основание государства.
Благодаря недюжинному дипломатическому таланту Германа, эта цель
была достигнута. Будущее прусское государство оказалось участником
великого соперничества между империей и папством, был его участником
и сам Герман, а суть этого соперничества отражала природу самого
ордена. Герману не суждено было лично выйти на поле боя, на котором
сложили головы три поколения братьев, строя свое государство. Но,
руководя издалека, он сделал главное - выработал основы будущей
государственности, указал прусскому государству его место в духовном
и политическом устройстве Западной Европы, которое то занимало до
самой своей гибели, и определил закон, руководивший его судьбой. По
своей конструкции новое государство едва ли напоминало какое-либо
государственное образование Западной Европы. Для него были «заочно»
определены основные законы, идея, задача и путь развития, а оно само,
между тем, уже включилось в мировые полюса времени. В прусском
государстве мирская и духовная власть сливались воедино, на этом
единстве и основывалось его существование. Основой государственной
идеи по-прежнему была христианская миссия, оружие, служащее вере.
Власть государства распространялась на германских поселенцев и на
только что покоренных пруссов, но эта власть, а с нею и само
государство зависели исключительно от ордена. Государство
адаптировалось к новой местности и собственному историческому
пространству, но оно подчинялось еще и своей судьбе, судьба его
зависела от успеха прусской миссии. Таковы были основы ордена,
поэтому гибель его была неизбежна. Созидание оставалось главным для
орденского государства, которое является одним из величайших примеров
чистого воплощения идеи. Прусское государство, закон жизни которого
определил Герман Зальский, подпитывалось идеей рыцарского служения
вере и следовало этому самому закону. Поэтому как только
основополагающая идея утратила свою ценность, погибло и само
государство. Являясь органическим порождением великой концепции,
государство было подвластно и органическому закону смерти: согласно
этому закону, орденское государство пало после трех веков великих
исторических свершений.