Марцеллин А. Римская история

ОГЛАВЛЕНИЕ

КНИГА XXVI. (годы 364—366)

1. Трибуну второй схолы скутариев, Валентиниану, отсутствовавшему в Никее, вручается с общего согласия гражданских сановников и военных людей верховная власть. О високосном годе.
2. Когда Валентиниан, вызванный из Анкиры, поспешно прибыл в Никею, он был избран императором единодушными возгласами всех и, украшенный пурпурным облачением и диадемой и провозглашенный Августом, обратился с речью к армии.
3. О городской префектуре Апрониана в Риме.
4. Валентиниан назначает своего брата Валента в Никомедии трибуном конюшни, а потом в Константинополе в Гебдоме делает соправителем по верховной власти с согласия армии.
5. Императоры распределяют между собой комитов и военные части и вскоре после того вступают в первый консулат, один в Медиолане, другой в Константинополе. Аламанны опустошают Галлию. Прокопий на Востоке готовит государственный переворот.
6. Родина, род, характер и звания Прокопия; о том, что он скрывался при Иовиане и каким образом он был провозглашен императором в Константинополе.
7. Прокопий без кровопролития подчиняет себе фракийские области и обещаниями приводит к присяге на свое имя всадников и пехотинцев, проходивших через Фракию, а также присоединяет к себе иовиев и викторов, посланных против него Валентом, склонив их на свою сторону речью.
8. После освобождения от осады Никеи и Халкедона, Вифиния попадает под власть Прокопия, а затем и Геллеспонт, после взятия Кизика. {353}
9. Прокопий, покинутый своими в Вифинии, Ликии и Фригии и выданный Валенту живым, казнен усечением головы.
10. Протектор Марцелл, его родственник, и многие из партии Прокопия подвергнуты смертной казни. {354}

1.

1. С большим усердием довел я изложение хода событий до границ ближайшей современности и решил было не приступать к описанию того, что всем ближе знакомо. К этому склоняло меня как желание избежать опасностей, которые нередко настигают правдивых повествователей, так и опасение вызвать дальнейшим изложением суд непрошенных критиков, которые поднимают крик, как будто им нанесено оскорбление, если пропущено, что сказал за столом император, или не упомянуто, за что подвергнуты были взысканию простые солдаты где-нибудь в армии, или если, по их мнению, нельзя было умолчать при обстоятельном описании страны о каких-нибудь малозначимых укреплениях, или из-за того, далее, что названы имена не всех явившихся на первый выход городского претора и тому подобное. Мелочи такого рода не согласуются с принципами исторического изложения, которое обыкновенно остается на уровне важнейших событий и не вдается в детали. Тот, кто хотел бы получить сведения обо всем подобном, пожалуй, готов подумать, что можно исчислить неделимые тела, движущиеся в пространстве, атомы, 815как мы (греки) называем их 2. Под влиянием подобных опасений некоторые древние историки не издавали при жизни своих подробно и тщательно обработанных сочинений, как утверждает это в одном письме к Корнелию Непоту 816такой почтенный свидетель, как Туллий (Цицерон). Не стану, впрочем, придавать значения невежественным суждениям простаков и обращусь к рассказу о дальнейших событиях.
3. Когда описанные мной тяжкие несчастья закончились столь горестно и лишь краткий промежуток времени разделил смерть двух государей, совершены были погребальные церемонии над телом Иовиана, и прах его был отослан в Константинополь для погребения среди усыпальниц других императоров. Армия переместилась в Никею, главный город Вифинии, а высшие гражданские чины вместе с военными командирами, осознавая важность лежащей на них общей заботы, а некоторые из них обольщаясь при этом {355} пустыми надеждами, искали на царство человека, проверенного в делах и достойного.
4. Некоторые нашептывали имя Эквиция, бывшего в ту пору трибуном первой схолы скутариев. Но так как более достойные люди не одобрили этого кандидата как человека резкого и грубоватого, то сделана была нерешительная попытка выдвинуть родственника Иовиана, Януария, который заведовал провиантской частью армии в Иллирике. 5. Когда и этот был отвергнут из-за отдаленности его местонахождения, то по внушению бога небесного без возражений с чьей-либо стороны был избран, как вполне и во всем соответствующий тому, что требовалось, Валентиниан, командовавший тогда второй схолой скутариев, который остался в Анкире и, согласно приказу, должен был выступить следом за остальной армией. И так как это избрание не встретило возражений ни с чьей стороны и представлялось полезным для государства, то было отправлено посольство просить Валентиниана прибыть поскорее, а в течение десяти дней никто не держал кормила государственного корабля, – событие, о котором тогда же заявил гаруспик Марк в Риме на основании исследования внутренностей животного.
6. Между тем во избежание возможности каких-либо новых попыток, противоречащих принятому решению и того, чтобы изменчивое настроение солдат не склонилось в пользу кого-либо из бывших налицо, принимали самые тщательные меры Эквиций и вместе с ним Лев, который тогда заведывал денежным довольствием при магистре конницы Дагалайфе и был впоследствии зловреднейшим магистром оффиций. Как паннонцы и приверженцы вновь избранного государя, они старались удержать настроение всей армии в соответствии с принятым решением, насколько это было в их силах и зависело от их усердия.
7. Валентиниан прибыл в ответ на этот призыв, но в течение следующего дня никому не показывался и никуда не выходил из дома. Он давал понять, что имел какие-то предсказания относительно предстоявшей ему деятельности или повторявшиеся сновидения; но на самом деле он просто боялся добавочного дня в феврале, который как раз тогда был: он знал, что этот день нередко оказывался несчастным для римского государства. Об этом добавочном дне хочу я здесь представить точное пояснение.
8. Древние знатоки мирового и звездного вращения, среди которых выделяются Метон, Евктемон, Гиппарх и Архимед, 817определяют год, как время, в течение которого Солнце по вечному закону небесных тел совершает звездный круг – греки называют его ????????, – и по истечении 365 дней и ночей возвращается в ту же самую точку, как, например, поднявшись от второго градуса Овна, вернется опять к нему, совершив свой оборот. {356}
9. Но продолжительность года с полной точностью измеряется от полудня названным числом дней и шестью часами, и потому начало следующего года приходится вечером после шестого часа; третий год, начинаясь с первой ночной стражи, продолжается до шестого часа ночи; четвертый – с полуночи до полного рассвета.
10. Во избежание того, чтобы это исчисление с меняющимся началом года: один раз – с шестого часа дня, в другой – после шестого часа ночи, не привело в замешательство очевидную истину из-за разницы в счете, а с другой стороны, чтобы весенний месяц не оказался когда-нибудь осенним, было принято эти шесть часов, которые составляют за четыре года 24 часа, учесть в виде одних добавочных суток.
11. Эта глубоко продуманная система, с которой согласились многие ученые, привела к тому, что обращение года, приуроченное к одному точно определенному концу, свободно ото всякой неопределенности и неясности; исчисление солнечного обращения является уже совершенно свободным от какой-либо ошибки, и месяцы сохраняют один раз определенные для них сроки. 12. В течение долгого времени римляне, пока они еще не распространили широко своего владычества, не знали этого расчета и на протяжении многих столетий запутались в разных трудностях и оказались в глубоком мраке ошибок, особенно тогда, когда вручили жрецам право вставлять дни, так как те в угоду откупщикам или в интересах тяжущихся по своему произволу или укорачивали время, или продолжали его. 13. Из-за такого их отношения возникло множество других погрешностей (в календаре), упоминать о которых в этой связи я считаю в настоящее время излишним. Октавиан Август 818исправил эти погрешности, присоединившись к грекам, и, устранив колебание, прекратил прежнюю неустойчивость. После основательного исследования он определил год в 12 месяцев и 6 часов, так как в течение этого времени Солнце, совершив свой вечный путь через 12 созвездий, заключает срок целого года. 14. Этот доказанный в своей истине счет вставного дня прочно утвердил Рим, которому суждено с помощью божьей жить во веки веков. Но обращаюсь к повествованию о дальнейших событиях.

2.

1. Когда миновал день, неудобный, как полагают некоторые, для великих начинаний, к вечеру по совету префекта Саллюстия, {357} встретившему всеобщее одобрение, было под угрозой смертной казни запрещено на следующее утро показываться на публике всем людям более высокого положения и таким, относительно которых существовало подозрение, что они питают высокие замыслы. 2. Когда, наконец, прошла ночь, мучительная для тех, кого терзали несбывшиеся желания, на рассвете собраны были в одно место все войска, Валентиниан вышел на плац, вступил по приглашению на высокий трибунал, как в комициях, и при всеобщем и единодушнейшем сочувствии всех присутствующих был объявлен правителем государства, как человек, достойный этого своими завидными качествами. 3. Тотчас его облекли в императорское одеяние, возложили на него корону, и он был провозглашен Августом при громких криках хвалы ему, которые обыкновенно исторгает прелесть новизны. Он готовился произнести заранее обдуманную речь и, когда уже освобождал руку, чтобы свободнее говорить, начался страшный шум: кричали центурии и манипулы, и все солдаты всех когорт настойчиво требовали, чтобы немедленно был провозглашен и другой император. 4. Хотя некоторые думали, что это вызвали немногие подкупленные в угоду обойденным при выборе, но ошибочность этого очевидна была из того, что слышны были не отдельные голоса подкупленных, но единодушный крик всей толпы людей, требовавший одного и того же; здесь сказался внушенный последними событиями страх перед непрочностью земного величия. В грозных криках всего войска видно было страшное возбуждение, и приходилось бояться дерзкой распущенности солдат, которая прорывается иной раз в роковых поступках. 5. Валентиниан больше всех других опасался этого; но в счастливый момент поднял он правую руку для речи с силой государя, исполненного уверенности в себе, и, смело оборвав кое-кого за мятежный дух и упорство, произнес свою заранее обдуманную речь, и никто уже больше не прерывал его.
6. «Храбрые защитники провинций! Я счастлив, горжусь и всегда буду гордиться тем, что вы, столь заслуженные и достойные люди, вверили мне, который никоим образом этого не ожидал и не добивался, управление римским миром, как достойнейшему из всех. 7. Задачу, лежавшую на вас, пока не был еще избран новый правитель государства, вы исполнили славно и с пользой для дела вы поставили на вершине почестей того, кто с ранней юности и до этих зрелых лет своего века жил, как вы то сами видели, доблестно и безукоризненно. Так выслушайте же, прошу вас, спокойно то, что я считаю полезным в интересах общественного блага. 8. Необходимость избрать товарища с равной властью обусловливается множеством мотивов, в этом я не сомневаюсь и не возражаю против этого: я сам, как человек, испытываю страх перед множеством забот и {358} переменчивостью счастья. Но ведь долг наш – всеми силами ратовать за согласие, благодаря которому получает силу и самое слабое дело. Оно будет без труда достигнуто, если вы с подобающим доверием полностью предоставите мне то, что принадлежит мне по праву. 9. Судьба, способствующая благим советам, насколько осуществление этого дела в моих силах и власти, даст нам в тщательных розысках подходящего человека. Как учат мудрецы, не только в делах управления, где опасности столь велики и столь часты, но и в нашей частной обыденной жизни, каждый должен делать другом чужого человека лишь после суждения о нем, а не судить его тогда, когда он им стал. 10. Это обещание даю я вам с надеждой на лучшее будущее; а вы храните твердость и верность; пока позволяет спокойствие зимы, укрепляйте силы тела и духа. Обычный дар по поводу избрания Августа вы получите без промедления».
11. Окончив эту речь, впечатление от которой усилил неожиданно властный тон, император вызвал всеобщее к себе сочувствие; согласились с его мнением и те, которые только что возбужденным криком заявляли иное требование. Осеняемый орлами и знаменами, окруженный с почетом отрядами всех частей и ставший уже грозным, Валентиниан был отведен во дворец.

3.

1. В то время как переменчивая судьба сплетала на востоке такую нить событий, префект Вечного города Апрониан, честный и строгий судья, во множестве серьезных дел, нередко отягчающих эту префектуру, обратил свое главное внимание на колдунов, которые, впрочем, обнаруживались в ту пору несколько реже. Тех, которые были схвачены и с очевидностью уличены следствием в том, что причиняли вред другим людям, он предавал смерти после выдачи ими своих сообщников, и казнью немногих старался навести страх перед такой же участью на остальных, если кому-то удавалось скрыться. 2. Говорят, что он развивал столь бурную деятельность в этом отношении потому, что будучи назначен префектом повелением Юлиана, бывшего в тот момент в Сирии, по дороге в Рим потерял один глаз и заподозрил, что это было следствием наведенной на него порчи. В справедливом, но превышающем меру раздражении он производил с величайшим усердием следствия об этих и подобных преступлениях. Некоторым он представлялся даже свирепым, так как иногда даже в амфитеатре, среди толпами стекавшегося народа, разбирал важные преступления.
3. После назначения многих наказаний за этого рода преступления, он приговорил к смертной казни некоего возницу Гиларина, который был уличен и сознался в том, что сына своего, едва {359} вышедшего из отроческого возраста, он отдал в обучение тайным, воспрещенным законами наукам, чтобы не прибегать за помощью к кому-нибудь на стороне и иметь их у себя дома. Воспользовавшись тем, что палач слабо держал его, Гиларин вырвался и убежал в христианскую церковь, но его немедленно вытащили оттуда и отрубили ему голову. 4. Из-за суровости кары эти и подобные преступления стали тогда реже, так что никто или лишь очень немногие, сведущие в этого рода злодействах, покушались на общественную безопасность; но в дальнейшем продолжительная безнаказанность вызвала ужасные злодеяния подобного рода, и дерзость дошла до того, что один сенатор, уличенный в том, что по примеру Гиларина чуть ли не по формальному контракту отдал специалисту по колдовству в обучение своего раба, откупился от наказания крупной суммой, как ходила о том усиленная молва. 5. И этот человек, добившийся оправдания, как гласила молва, именно таким путем, хотя ему бы следовало стыдиться за свою жизнь и свою вину, вовсе не помышлял о том, чтобы смыть оставшееся на нем пятно; но, как будто он один был чист от всякого проступка в толпе виновных, разъезжал на великолепно убранном коне по мостовым города и до сих пор таскает за собой толпы рабов и старается новым отличием привлечь к себе всеобщее внимание. Нечто подобное известно о древнем Дуиллии, 819который после славной морской битвы оговорил себе почетное право на то, чтобы при его возвращении из гостей с обедов играл перед ним флейтист.
6. Однако при этом Апрониане запасы провианта были настолько обеспечены, что ни разу не возникало ни малейших жалоб на недостаток припасов, что случается в Риме постоянно.

4.

1. Итак, Валентиниан был провозглашен императором в Вифинии, как я об этом рассказал. Он отдал приказ выступать на следующий день, а пока созвал к себе на совет лиц высшего ранга и, выставляя напоказ свою мнимую готовность следовать хорошим советам других, а не своим единоличным решениям, поставил вопрос о том, кого ему следует избрать соправителем. Все молчали, а Дагалайф, бывший тогда командиром конницы, дал такой прямолинейный ответ: «Если ты, добрейший государь, любишь своих родных, то есть у тебя брат, а если отечество, то ищи, кого облачить в пурпур». 2. Император разгневался на эти слова, но промолчал и, скрывая свои мысли, прибыл ускоренным маршем 1 марта в Никомедию. Здесь он назначил своего брата Валента начальником императорской конюшни в ранге трибуна. 3. Оттуда он прибыл в Константинополь. Обдумав различные обстоятельства {360} и сознавая, что государственные дела огромной важности, и притом неотложные, превосходят его силы, он решил далее не откладывать. И вот 28 марта он вывел Валента в предместье и при всеобщем одобрении, – по крайней мере никто не смел возразить, – провозгласил его Августом. Облачив его в императорские одежды и повязав диадему на его голове, он привез его во дворец в одной колеснице с собой как законного соправителя, но в действительности, как станет ясным это из моего дальнейшего изложения, подчинявшегося ему во всем настолько, как будто он был его подчиненным.
4. Едва устроилось благополучно это дело, как оба императора заболели тяжелой и продолжительной лихорадкой, а когда они оправились от болезни, то, будучи вообще более склонными к сыскам и следствиям, чем к упорядочению всяких дел, – поручили магистру двора Урзацию, грубому далматинцу, и Вивенцию из Сисции 820который тогда состоял квестором, произвести строжайшее следствие о возможных причинах постигшей их болезни. Настойчиво ходившие слухи истолковывали это в том смысле, что целью было вызвать вражду к памяти императора Юлиана и к его друзьям, поскольку, мол, болезнь наведена на императоров колдовством. Но все это развеялось само собой, так как не нашлось ни малейшего намека на какие-либо тайные замыслы. 5. В это время по всему римскому миру, словно по боевому сигналу труб, поднялись самые свирепые народы и стали переходить ближайшие к ним границы. Галлию и Рэцию одновременно грабили аламанны, сарматы и квады – обе Паннонии; пикты, саксы, скотты и аттакотты терзали непрерывными бедствиями Британию; австорианы и другие племена мавров сильнее обычного тревожили Африку; Фракию грабили разбойнические шайки готов. 6. Царь персидский пытался наложить свою руку на армян и прилагал все усилия к тому, чтобы опять подчинить эту страну своей власти под тем несправедливым предлогом, что после смерти Иовиана, с которым он заключил мирный договор, ничто не должно препятствовать ему завоевать все то, на что он указывал, как на принадлежавшее его предкам.

5.

1. Находившиеся в полном согласии между собой императоры, один поставленный выше избранием, другой – присоединенный только для вида, провели зиму на месте, а с началом весны прошли {361} через Фракию и прибыли в Нэсс 821Там, в предместии Медиане, которое находится от города в трех милях, как бы собираясь немедленно расстаться, они поделили между собою комитов. 2. Валентиниан, которому принадлежал решающий голос, взял себе Иовина, которого еще раньше возвел Юлиан в сан магистра оружия в Галлии, и Дагалайфа, которого до того же сана возвысил Иовиан; следовать за Валентом на Восток назначен был Виктор, обязанный своим повышением тому же государю, и к нему был присоединен Аринфей. А Лупицин, назначенный также Иовианом магистром конницы, охранял восточные области. 3. Тогда же и Эквиций, бывший тогда не магистром, а только комитом, получил командование иллирийской армией, и Серениан, сложивший уже давно военное звание, вновь поступил на службу и, как паннонец (т. е. земляк), сопровождал Валента в звании командира схолы доместиков. Приняв такое решение относительно командиров, императоры разделили между собой и легионы.
4. После этого оба брата выступили с войсками и поделили между собой столицы согласно желанию первенствовавшего: Валентиниан направился в Медиолан, а Валент – в Константинополь;
5. Во главе гражданского управления на Востоке в звании префекта состоял Саллюстий, в Италии, Африке и Иллирике – Мамертин, во главе галльских провинций – Германиан. 6. Оставаясь в названных городах, императоры в первый раз приняли оба консульские отличия, но весь этот год приносил тяжкие беды римскому государству. 7. Германские границы прорвали аламанны: причиной их необычайного ожесточения было следующее обстоятельство. Когда их послы явились на главную квартиру для получения определенных и обычаем установленных даров, им были переданы подарки в меньшем по сравнению с прежним количестве и худшего качества. Приняв подарки, они воспылали гневом и бросили их как унижающие их достоинство. Когда же Урзаций, бывший тогда магистром оффиций, человек вспыльчивый и горячий, обошелся с ними грубо, они уехали, преувеличили в своих рассказах случившееся и возбудили страсти в среде своих диких соплеменников, вызывая обиду за оказанное им будто бы грубое пренебрежение.
8. В то же время, или немного позднее, поднял на востоке бунт Прокопий. Валентиниан получил об этом известие в конце октября на пути в Паризии... в тот же день.
9. Против аламаннов император приказал выступить немедленно Дагалайфу. Они подвергли опустошению более близкие к ним {362} местности и далеко ушли, не потеряв ни одного человека. Относительно же того, как ему подавить выступление Прокопия, не дав ему разгореться, он колебался в своих мыслях; смущало его главным образом то, что он не знал, выступил ли Прокопий претендентом уже после смерти Иовиана, или при его жизни. 10. Дело в том, что Эквиций получил об этом донесение трибуна Антония, командовавшего Внутренней Дакией, который сообщил только о дошедшем до него неясном слухе, а потому и сам он не имел возможности ничего выяснить и только кратко уведомил государя. 11. Узнав об этом, Валентиниан возвел Эквиция в сан магистра и принял решение отступить в Иллирик, чтобы не дать возможности бунтовщику пройти через Фракию и, став уже страшным, сделать вражеское вторжение в Паннонию. С ужасом он думал о том, как недавно Юлиан, поднявшись против императора, имевшего славу победителя во всех междоусобных войнах, против всяких ожиданий переходил с невероятной быстротой от города к городу. 12. Но его горячее стремление вернуться назад встретило сопротивление в виде советов близких людей, которые упрашивали и молили его не оставлять Галлию грозившим смертью и истреблением варварам и под этим предлогом не предавать провинций, нуждавшихся в сильной защите. Посольства более значительных городов присоединили свои просьбы не оставлять их беззащитными в столь трудных обстоятельствах, так как якобы уже одним своим присутствием он сможет спасти их от грозных бедствий, внушая ужас германцам славой своего имени.
13. Наконец, внимательно взвесив относительную важность дел, он склонился к мнению большинства. Не раз он повторял, что Прокопий – враг только лично его самого и его брата, а аламанны – всего римского мира, и решил пока не покидать пределов Галлии. 14. Он прошел вперед до города Ремов 822и, опасаясь внезапных вторжений в Африку, приказал Реотерию, который был тогда нотарием, а впоследствии достиг консульского сана 823отправиться на ее охрану. С ним вместе был послан Мазавцион, доместик-протектор, с тем расчетом, что тот, выросший в доме отца своего Крециона824бывшего некогда комитом, знал все опасные местности в той стране. К ним император приставил Гауденция, своего оруженосца, человека, давно ему лично известного и преданного.
15. Из-за того, что одновременно в обеих половинах империи поднялись грозные бури, я расскажу о них по отдельности и последовательно: сначала опишу события на Востоке, а затем – войны с {363} варварами. Так как бoльшая часть событий происходила на Востоке и Западе в одни и те же месяцы, то если бы я стал перескакивать с места на место в своем изложения, могла бы произойти большая путаница, и ход событий мог бы стать неясен в моем изложении.

6.

1. Прокопий происходил из знатной фамилии; родом он был из Киликии, где и получил воспитание. Родство с Юлианом, 825который стал впоследствии императором, помогло его выдвижению, и уже с первого своего выступления на общественном поприще он был на виду. В частной жизни и характере он отличался сдержанностью, был скрытен и молчалив. Он долго и превосходно служил нотарием и трибуном и был уже близок к высшим чинам. После смерти Констанция во время переворота он, как родственник императора, возымел надежды на высшее положение и был включен в число комитов. Уже и тогда было очевидно, что, если когда-нибудь представится такая возможность, он выступит как возмутитель общественного спокойствия. 2. При вступлении в Персию Юлиан оставил его вместе с Сабинианом, предоставив последнему одинаковые права, в Месопотамии во главе значительных военных сил и поручил ему, как гласил смутный слух, – с уверенностью никто этого не утверждал, – действовать сообразно тем обстоятельствам, о которых узнает, и если бы до его сведения дошло, что римское дело постигла в Персии неудача, позаботиться о провозглашении себя императором. 3. Без всякого высокомерия и с большой осмотрительностью он исполнял возложенные на него обязанности. Когда же он узнал, что Юлиан был смертельно ранен и умер, что Иовиан получил верховную власть и что при этом распространился ложный слух, будто Юлиан при своем последнем издыхании высказывал желание, чтобы руль управления государством доверен был Прокопию, он стал бояться, как бы его не настигла по этой причине казнь без суда и решил скрыться. Еще больше напугала его смерть Иовиана, первого нотария. После смерти Юлиана некоторые военные люди называли его достойным императорского сана; он был заподозрен в мятежных начинаниях и погиб жестокой смертью 8264. И так как Прокопий узнал, что его разыскивают весьма усердно, то, желая уклониться от бремени жестокой вражды, удалился в неизвестные отдаленные местности. Когда же он узнал, что Иовиан старательно разыскивает его убежище, а ему самому надоела звериная жизнь (так как он попал в такое жалкое положение с {364} высокого, какое занимал раньше, терпел голод в диких местах и был лишен человеческого общества), под гнетом крайней необходимости он пробрался окольными путями в область Халкедона. 5. Там он скрывался, считая это место надежным убежищем, у своего верного друга, некоего Стратегия, который раньше служил в дворцовых войсках, а теперь был сенатором. Оттуда он нередко наведывался в Константинополь, соблюдая величайшую осторожность, как выяснилось это из показания того же Стратегия, когда впоследствии не раз производилось следствие о соучастниках Прокопия. 6. Как самый бдительный разведчик, собирал он, никем не узнанный со своим обросшим бородой лицом и исхудавшим телом, слухи, усиливавшиеся в ту пору, так как многие, осуждая, как обычно, настоящее, поносили Валента, под тем предлогом, что он одержим страстью к грабежу чужого имущества. 7. Позорным подстрекателем Валента к жестокости был его тесть Петроний, возведенный внезапным скачком в патриции 827из командиров легиона мартензиев, человек равно отвратительный душой и телом. Он горел желанием обобрать догола всех без разбора, присуждал виновных и невиновных после изысканных пыток к уплате вчетверо, разыскивая недоимки давних времен с императора Аврелиана, и впадая в отчаяние, если ему приходилось отпускать кого-нибудь, не осудив его. 8. К этим невыносимым качествам этого человека добавлялась и та беда, что, обогащаясь за счет чужих стенаний, он был неумолим, жесток и до крайности бессердечен, не способен ни сам кого-либо оправдать, ни принять оправдание. Он, был ненавистнее Клеандра 828который, занимая пост префекта при императоре Коммоде, особенно бессердечно посягал, по свидетельству историков, на имущество разных лиц, и невыносимее, чем Плавциан829который также в звании префекта, но при Севере, в своем диком безумии привел бы все дела в полное замешательство, если бы его не поразил меч отмщения. 9. Эти горестные события, которые при Валенте благодаря Петронию привели в запустение много домов, как бедных, так и знатных, и ожидание еще более тяжелого положения в будущем до глубины души угнетали граждан и солдат, стонавших под одинаковым бременем; обеты о перемене настоящего положения вещей при помощи Бога вышнего приносились с единодушным стенанием, хотя, конечно, втайне и без слов. 10. Тайком наблюдал за всем этим Прокопий и, полагая, что, если ему улыбнется судьба, он без затруднений достигнет верховной власти, приседал, как хищный зверь, когда, завидев подходящую добычу, тот готовится сейчас же {365} сделать прыжок. 11. Между тем как он пламенел желанием ускорить то, к чему стремился, случай дал ему чрезвычайно подходящий повод. По окончании зимы Валент спешил в Сирию и уже вступил в пределы Вифинии, как вдруг он получил донесение пограничных начальников о том, что племя готов, которых в ту пору оставили в покое, чтo и усилило их буйный дух, объединилось и собирается проникнуть в соседние местности Фракии. Получив это известие, император, желая беспрепятственно продолжать намеченный путь, приказал двинуть в достаточном количестве конницу и пехоту в места, подвергшиеся опасности вторжений варваров. 12. Когда Валент ушел далеко, Прокопий, надломленный продолжительными бедствиями, пришел к мысли, что даже жестокая смерть легче тяготивших его бедствий, и решил сразу броситься навстречу всем опасностям. Готовый на все, отдавшись своему гибельному решению, он затеял дерзкое дело. Дивитенсы и тунгриканы-младшие 830получили приказ вместе с другими спешить на войну, грозившую вспыхнуть во Фракии. Им предстояла на обычном маршруте двухдневная остановка в Константинополе. Прокопий вознамерился склонить к возмущению эти легионы через нескольких знакомых ему людей, служивших в них, и поскольку было опасно и трудно говорить со всеми, доверился немногим. 13. Соблазнившись надеждой на огромные награды, они дали ему под клятвой обещание сделать все, что он хочет, а также обещали ему поддержку своих ближайших товарищей, среди которых они во время совещаний занимали первое место, поскольку превосходили остальных размером жалованья и военными заслугами. 14. Согласно уговору, как только рассвело, Прокопий направился с тревогой в сердце в Анастасьевы бани, названные так по имени сестры Константина, где, как это было ему известно, квартировались те легионы. Там сообщили ему соучастники его тайных замыслов, что на ночной сходке все согласились встать на его сторону. Ему гарантирована была личная безопасность, он был охотно и с честью принят тесной толпой продажных солдат, но оказался среди них как бы пленником. Как некогда преторианцы после убийства Пертинакса приняли (Дидия) Юлиана, выторговавшего императорский сан 831832так и эти солдаты брали теперь под свою защиту Прокопия, который полагал в их среде первое начало своего злосчастного правления, и сами бдительно высматривали при этом всякую возможную выгоду.
15. И вот стоял он бледный, как выходец с того света, и так как не удалось нигде найти пурпурного плаща, то он был одет в {366} вышитую золотом тунику, как придворный служитель, от пяток до пояса на манер благородного отрока, а ноги были обуты в пурпурные башмаки; в левой руке он держал копье, украшенное также куском пурпурной материи, – точно так же как на сцене в театре внезапно появляется блестяще убранное видение из-за занавеса или при помощи какого-нибудь театрального приспособления. 16. Поднятый на это посрамление всякой почести, он обратился с рабской речью к виновникам своего возвышения и, пообещав им большие богатства и всякие саны в связи с началом своего правления, вышел на улицу, окруженный тесным строем вооруженных солдат. Подняты были знамена, и он стал уже выступать смелее, а вокруг него раздавался страшный лязг от ударов щитов один о другой, издававших зловещий звук, так как солдаты, опасаясь, чтобы с верхних этажей не стали в них бросать камнями и кусками черепицы, прикладывали щиты к самым гребням своих шлемов.
17. Народ не выказывал Прокопию, набиравшемуся смелости по мере выступления вперед, ни сопротивления, ни сочувствия. Однако стало сказываться свойственное толпе увлечение новизной, чему содействовало то обстоятельство, что все единодушно ненавидели, как было сказано, Петрония, копившего себе богатства насилием, так как он во вред всем слоям общества опять вызывал к жизни давно погребенные дела и в тумане далекого прошлого возрождавшиеся долговые обязательства. 18. И вот Прокопий взошел на трибунал; при всеобщем оцепенении вокруг царило зловещее молчание. Сознавая, что теперь он встал на вернейший путь к смерти, он испытывал затруднения с речью из-за охватившей все его члены дрожи и долго стоял в безмолвии. Наконец он начал что-то лепетать прерывающимся, как у умирающего, голосом, выставляя на вид свое родство с императорским домом. Слабые возгласы подкупленных людей поддержаны были беспорядочными криками черни, провозглашавшей его императором. Затем он быстро направился в курию и, не найдя там никого из сенаторов, но лишь небольшую кучку простонародья, поспешно вступил преступной ногой во дворец.
19. Некоторые удивятся, конечно, тому, что это достойное осмеяния начало правления, затеянное столь неосторожно и легкомысленно, привело к таким скорбным бедствиям для государства; но они, по-видимому, не знают событий прошлого и полагают, будто это был первый такой случай. 20. Но так именно возвысился Андриск из Адрамитта, человек самого низкого звания, до имени Псевдофилиппа и к македонским войнам прибавил тяжкую третью 833Так во время правления Макрина поднялся в {367} Антиохии явившийся из Эмесы Гелиогабал Антонин. 834Так неожиданное восстание Максимина принесло смерть Александру Северу и Маммее, его матери. 835Таким же образом в Африке возвели на трон Гордиана Старшего, но ужас надвигавшихся опасностей вынудил его петлей покончить свою жизнь 836837

7.

1. Поставщики провианта, придворные служители, настоящие и бывшие солдаты, отбывшие срок службы в военных частях и обратившиеся уже к более спокойной жизни, были привлечены, одни против воли, другие в согласии с ней, к сомнительной судьбе неожиданного претендента. Другие, считая все остальное более безопасным, чем настоящее, тайно покидали город и спешно направлялись в лагерь Валента.
2. Всех их опередил Софроний, тогда нотарий, а впоследствии префект Константинополя. Он застал Валента собирающимся покинуть Кесарию Каппадокийскую, чтобы из-за окончания тяжелой поры зноя в Киликии перебраться в Антиохию. Он рассказал ему о том, что произошло; Валент впал в сомнение, тревогу и смущение, но тому удалось направить его в Галатию, чтобы захватить возмущение прежде, чем оно успеет окрепнуть.
3. Пока Валент приближался форсированным маршем, Прокопий самым решительным образом работал днем и ночью. Он подговорил нескольких подставных лиц, которые с хитрой наглостью заявляли, будто они прибыли, одни с востока, другие из Галатии; сочинив небылицу, будто Валентиниан умер, они заявили, что весь мир открыт новому государю.
4. Так как иной раз даже дерзкие замыслы усиливаются благодаря быстроте действий, то для спасения себя от опасных людей Прокопий немедленно заключил в тюрьму Небридия, который недавно назначен был, благодаря проискам Петрония, преторианским префектом на место Саллюстия: а также Цезария, городского префекта Константинополя. Управление городом приказано было взять на себя с обычными полномочиями Фронемию, а быть магистром оффиций – Евфрасию; оба были галлами, имевшими репутацию образованных людей. Управление военными делами было предоставлено Гумоарию и Агилону, которые были вновь призваны на службу. Исход дела показал всю опрометчивость этого последнего распоряжения. {368} 5. А так как возникало опасение, что комит Юлий, командовавший военными силами, расположенными во Фракии, если он узнает о бунте, выступит с ближайших стоянок с целью подавить мятеж, то придумали ловкую хитрость: от имени Валента под предлогом серьезного совещания относительно передвижений варваров, он был вызван вырванным силою письмом содержавшегося все еще в тюрьме Небридия. Заманив таким образом Юлия в Константинополь, его отдали под строжайший надзор. Посредством этого ловкого обмана приобретено было без пролития крови воинственное население Фракии и тем самым получена была великая подмога в мятежных предприятиях.
6. После этой счастливой удачи стал заискивать у Прокопия Араксий и, предоставляя ходатайство своего зятя Агилона, стал префектом претория; точно так же многие другие заняли различные должности при дворе или получили места по управлению провинциями, одни против воли, другие предлагая сами себя и внося деньги. 7. И как обыкновенно бывает при внутренних беспорядках, люди, принадлежавшие к подонкам общества, выдвинулись наверх самым дерзким образом, тогда как представители высшей знати низвергались со своего высокого положения и подвергались высылке и даже смертной казни.
8. Когда благодаря этим и подобным обстоятельствам партия, видимо, упрочилась, оставалось собрать военную силу в достаточном количестве, и то, что в государственных переворотах не раз ставило преграды смелым начинаниям, даже если их начало была полностью оправданным, на этот раз удалось без труда достигнуть. Пешие и конные части, которые были вызваны во Фракию для военных действий, при своем проходе через те местности встретили самый ласковый и заискивающий прием. Они были расквартированы все в одной местности и представляли вид уже целой армии. Поддавшись на щедрые обещания, солдаты под страшными заклятиями присягнули на имя Прокопия и обещали ему крепко стоять за него, защищая его даже ценой своей жизни.
10. Очень благоприятным обстоятельством для их привлечения оказалось то, что Прокопий обходил ряды войск, имея на руках маленькую дочь Констанция, память о котором высоко почиталась, и поддерживая тем самым родство с ним и с Юлианом. Очень кстати было для него и то, что он получил некоторые императорские инсигнии от матери этой девочки, Фаустины, 838которая случайно была здесь. 11. Он совершил еще одно действие для быстрого укрепления своего положения: выбрав несколько дерзких смельчаков, он отправил их для захвата Иллирика. Полагаясь вместо всего другого лишь на свою наглость, они распространяли золотые монеты с изображением нового государя и прибегали к другим соблазнам. {369} Но Эквиций, командир военных сил в тех пределах, приказал их схватить и предал разного рода казням. 12. Опасаясь подобных происков, он занял три тесных прохода, которые давали доступ в северные провинции: один – через Прибрежную Дакию, другой – самый известный – через Сукки, третий – через Македонию, который называют Аконтисма 839Эти меры предосторожности сделали тщетной надежду узурпатора захватить Иллирик, и вместе с тем от него ушли огромные военные средства.
13. Между тем Валент, который был очень смущен жестокой вестью, возвращался через Галлогрецию. 840Услышав о том, что происходит в Константинополе, он продвигался вперед с опаской и в страхе. Поразивший его столь внезапно ужас лишил его всякой предусмотрительности. Он до того потерял голову, что помышлял сбросить императорские одежды, как тяжелую обузу; и, конечно, он бы это сделал, если бы не помешали его приближенные и не отговорили его от позорного шага. Поддержанный мнениями лучших, он приказал двинуться вперед двум легионам – то были иовии и викторы – и напасть на лагерь мятежников. 14. При их приближении сам Прокопий, только что возвратившийся из Никеи, куда он ездил, поспешил с дивитенсами и пестрой толпой дезертиров, которую ему удалось собрать за короткое время, к городу Мигду, расположенному на берегу реки Сангария 841
15. Когда легионы уже сходились, готовые вступить в сражение, Прокопий, не обращая внимания на летавшие уже стрелы, как бы бросая вызов врагу своим выступлением вперед, один вышел между двух линий. По счастливой случайности он узнал во вражеском строе некоего Виталиана – знал ли он его действительно, существует сомнение, – приветствовал его по-латыни и дружески вызвал его из строя вперед: тут он подал ему руку, поцеловал и при всеобщем изумлении держал такую речь: 16. «Вот седая верность римских войск и религией скрепленная клятва! Вы миритесь, храбрейшие мужи, с тем, что за незнакомцев поднялось столько кинжалов своих людей! И для того, чтобы паннонский выродок, который все низвергает и попирает, обладал верховной властью, о которой он не дерзал и мечтать, нам оплакивать свои и ваши раны! Лучше последуйте за отпрыском царского рода, который с полным правом поднял оружие не за тем, чтобы похитить чужое, но чтобы восстановить величие предков».
17. Это спокойное слово подействовало на всех, и те, что пришли сюда на жаркий бой, склонив знамена и орлов, добровольно {370} перешли к нему. Вместо грозного крика, который варвары зовут barritus 842они провозгласили его императором, тесно сплотились вокруг него и в полном единодушии привели назад в лагерь, поклявшись по военному обычаю, что Прокопий будет непобедим.

8.

1. К этой удаче мятежников прибавилось другое радостное для них событие. Трибун Румиталька, привлеченный также на сторону Прокопия и принявший на себя общее управление двором, переплыл по заранее обдуманному плану с войском в Дрепанум, теперь именуемый Геленополь, и оттуда занял скорее, чем можно было ожидать, Никею. 2. Валент послал для осады этого города Вадомария, бывшего дукса (Финикии) и царя аламаннов 843с опытными в подобных военных действиях людьми, а сам направился в Никомедию. Оттуда он приступил к решительной осаде Халкедона 844Со стен этого города его осыпали бранью, и называли оскорбительной кличкой сабайярия. Сабайей называется в Иллирике приготовленный из ячменя или другого хлеба напиток, употребляемый простыми людьми. 3. Недостаток провианта и чрезвычайное упорство защитников довели его до того, что он собирался уже отступить, как вдруг люди, запертые в Никее, внезапно открыв ворота, сделали вылазку и, перебив значительное число осаждавших, под предводительством отважного Румиталька стремительно бросились вперед, чтобы зайти в тыл Валенту, который еще не успел уйти из предместья Халкедона; и они бы осуществили свой план, если бы неясный слух не предупредил Валента о грозящей опасности, и он не обманул врага, следовавшего по пятам за ним быстрым отступлением по Суноненскому озеру 845и весьма извилистому течению реки Галла. Таким образом, и Вифиния перешла под власть Прокопия. 4. Когда Валент выбрался ускоренным маршем из Вифинии и прибыл в Анкиру, он получил известие, что с Востока подходит с значительными силами Лупицин. Воспрянув в надеждах, он отправил опытного полководца Аринфея навстречу врагам. 5. Дойдя до Дадастаны, где, как я упоминал, умер Иовиан, он неожиданно для себя узнал, что против него выставлен с войсками Гиперетий, который раньше был служителем при штате главной квартиры 846{371} как своему личному другу, Прокопий поручил ему командование вспомогательными отрядами. Считая ниже своего достоинства побеждать в бою такого презренного противника и полагаясь на свой авторитет и внушительный рост, Аринфей приказал самим врагам связать их командира. Так этот призраку подобный начальник передовых отрядов был схвачен руками своих же людей.
6. Пока так шло дело, некто Венус, чиновник финансового ведомства при Валенте, задолго до этого посланный с деньгами в Никомедию, чтобы раздать жалование солдатам, находившимся в восточных областях, каждому на руки, узнав о печальных событиях и понимая, что время неблагоприятно, поспешил укрыться с выданной ему суммой в Кизике. 7. Там случайно оказался состоявший тогда комитом доместиков Серениан, посланный для охраны находившейся там казны. Издревле город этот был признан неприступным благодаря огромной линии своих укреплений, и, полагаясь на это, Серениан охранял его с наспех собранным гарнизоном. Прокопий, желая после захвата Вифинии присоединить к себе и Геллеспонт, откомандировал для завоевания этого города значительные силы. 8. Исполнение этого плана замедлялось тем, что нередко целые отряды осаждавших были поражаемы стрелами, свинцовыми снарядами и другим метательным оружием; к тому же защитники искусно заперли вход в гавань очень крепкой цепью, чтобы не могли войти военные корабли неприятеля, укрепив концы ее с той и другой стороны на материке. 9. После множества усилий солдат и их вождей, истомившихся в жестоких схватках, один трибун, по имени Ализон, испытанный и умелый боевой человек, прорвал эту цепь следующим способом. Связав три судна, он соорудил над ними штурмовое прикрытие такого вида: впереди на скамьях гребцов тесно друг к другу стояли вооруженные люди, держа щиты над головами; за ними в следующем ряду стояли люди несколько пригнувшись и еще ниже – в третьем ряду, а последние должны были присесть на корточки; таким образом в целом получался вид сводчатой постройки. Машины этого рода, применяемые в осадах, строятся такой формы с тем расчетом, чтобы метательные снаряды и камни спадали по склону и скатывались наподобие дождя. 10. И вот Ализон, имея некоторое прикрытие от метательных снарядов, применяя свою огромную физическую силу, засунул в эту цепь бревно и ударами двуострой секиры так разбил ее, что она разорвалась и открыла широкий доступ. Таким образом город оказался беззащитным пред неприятельским натиском. Поэтому, когда впоследствии после смерти виновника всего этого мятежа принимались жестокие меры против его соучастников, этот трибун за свое славное дело сохранил жизнь и остался на службе. Много времени спустя он пал в Исаврии в схватке с разбойничьей шайкой. {372}
11. Как только этот военный подвиг открыл ворота Кизика, туда прибыл с величайшей поспешностью Прокопий; он помиловал всех, кто принимал участие в обороне и только одного Серениана приказал в оковах отвести в Никею и держать его под строжайшей охраной. 12. Вскоре после этого он предоставил проконсульскую власть Ормизде, молодому, но уже известному человеку, сыну упомянутого выше царевича 847поручив ему, как было в обычае у древних, управление как гражданскими, так и военными делами. Ормизда по своему мягкому характеру не проявлял большой энергии, и его едва не захватили внезапным нападением солдаты, которых послал Валент по обходным путям Фригии; но он ускользнул из их рук, проявив при этом большое присутствие духа; он не только сам ушел на корабле, который был приготовлен на всякий случай, но и сумел спасти, выпустив целую тучу стрел, свою жену, которая следовала за ним и была уже почти в руках врага. То была богатая и знатная женщина, которая своим внушавшим уважение поведением и прославившей ее настойчивостью впоследствии спасла своего мужа в крайне опасном положении.
13. Возгордившись свыше меры из-за удачи в Кизике и забывая, что самый счастливый человек от одного поворота колеса Фортуны может стать к вечеру самым несчастным, Прокопий приказал разграбить дом Арбециона, который он раньше берег, как свой собственный, предполагая, что обладатель его стоит на его стороне, – а дом этот был переполнен имуществом, имевшим несметную ценность. Разгневался же он на Арбециона за то, что тот не являлся к нему в ответ на неоднократные призывы под предлогом преклонных лет и болезней. 14. И хотя он от этого посягательства на чужое добро мог ожидать тяжких последствий, однако в ту пору он беспрепятственно и свободно, и даже при всеобщем одобрении мог распространить свою власть на восточные провинции, жаждавшие переворота, возмущаясь из-за строгого режима, который в них держался. Но он беспокоился о привлечений на свою сторону некоторых городов Азии, старался разыскать людей, владевших искусством добывать золото из россыпей, а также 848таких, которые могли бы оказаться полезными сотрудниками в сражениях; последних он ожидал в большом числе и крупных размерах; так он терял время и сам затупил себя, как притупляется острый кинжал. 15. Так некогда Песценний Нигер, которого римский народ неоднократно призывал на спасение гибнущего государства, благодаря промедлению в Сирии, был побеж-{373}ден Севером 849у Исского залива в Киликии, где Александр разбил Дария, 850и, будучи обращен в бегство, пал от руки простого солдата в одном из пригородов Антиохии.

9.

1. Эти события приходятся на зиму того года, когда Валентиниан и Валент были консулами. 851Когда же высший сан перешел к Грациану, который не носил еще никаких званий, и Дагалайфу, Валент в начале весны собрал свои силы и, присоединив к себе Лупицина, быстро двинулся с большим войском в Пессинунт, город, относившийся некогда к Фригии, а теперь – к Галатии. 2. Поспешно подготовив его к обороне на случай неожиданных обстоятельств в тех местностях, он направился у подножия высоких гор Олимпа по трудным горным дорогам в сторону Ликии, собираясь напасть на стоявшего там в полном бездействии Гумоария.
3. Он встретил очень упорное сопротивление, поддержанное многими, так как враг его возбудил большое ожесточение солдат: как я сообщил раньше, Прокопий возил с собою в носилках маленькую дочь Констанция и ее мать Фаустину, не отпуская их от себя как в походе, так и чуть ли не в строю, чтобы солдаты с тем бoльшим пылом сражались за отпрыска императорского дома, к которому он причислял и себя самого. Так некогда македоняне, вступая в битву с иллирийцами, поместили позади своего строя царя-младенца в колыбели и, опасаясь как бы он не попал в плен, тем отважнее бились с неприятелем. 852
4. Против этих хитростей император нашел способ поддержать свое колеблющееся положение. Он приказал вызвать к себе бывшего консула Арбециона, который давно уже был в отставке, чтобы успокаивающе подействовать на возбужденное настроение внушительным присутствием полководца времен Констанция. Так оно и вышло. Глубокий старец, превосходивший всех своим достоинством, указывал многим, склонным к измене, на свои почтенные седины, публично называя Прокопия разбойником, а солдат, увлеченных его обманом, своими детьми и сотрудниками в прежних ратных трудах; он просил их последовать лучше за ним, как своим отцом, который известен им счастливыми походами, чем за жалким проходимцем, который уже стоит накануне падения. 6. Узнав об этом Гумоарий, хотя и мог ускользнуть от неприятеля и невредимым вернуться туда, откуда пришел, воспользовался, однако, близостью императорского лагеря и перешел к Валенту под видом пленного, как будто он совершенно неожиданно увидел себя окруженным кольцом нападавших. {374}
7. Приободрившись благодаря этой удаче, Валент двинулся во Фракию. Когда при Наколии дело дошло до сражения, вождь мятежников Агилон предал свою партию в сомнительный момент и внезапно перешел к врагам; за ним последовало множество других, которые размахивали уже копьями и потрясали мечи, готовые вступить в бой. С распущенными знаменами и повернутыми в обратную сторону щитами, чтo является самым ясным признаком измены, перешли они на сторону императора.
8. Это совершенно неожиданное для Прокопия зрелище уничтожило все его надежды на спасение. Он бежал и пытался скрыться в окрестных лесах и горах. Спутниками его были Флоренций и трибун Бархальба. Этот последний, стяжавший себе известность в самых жестоких сечах со времен Констанция, был вовлечен в преступление не по своей охоте, а в силу необходимости. 9. Прошла уже бoльшая часть ночи; луна, блиставшая на небе с вечернего своего восхода, увеличивала ужас положения, и Прокопий, не видя возможности куда-либо уйти, в полной беспомощности, как это обыкновенно бывает в тяжкой нужде, взывал к своей горестной и жестокой судьбе. Когда он был погружен в тяжкие думы, спутники внезапно схватили и связали его, а с наступлением дня отвели в лагерь императора. Молча и в оцепенении предстал он перед ним. Ему тотчас отсекли голову и тем самым похоронили возникшую было тревогу междоусобной войны. Так было с Перперной, который, после того как Серторий был убит на пиру, овладел было на короткое время верховной властью; его вытащили из кустов, где он скрывался, привели к Помпею, и тот приказал его казнить. 85310. В порыве возбуждения казнены были тотчас, без рассмотрения дела, Флоренций и Бархальба, которые его привели. Если бы они предали законного государя, то сама богиня справедливости признала бы заслуженной их казнь. Поскольку же то был мятежник и нарушитель общественного спокойствия, как рассматривали Прокопия, то надлежало самым щедрым образом вознаградить их за их славное дело.
11. Умер Прокопий, прожив на свете 40 лет и 10 месяцев. Внешне он был человек представительный, выше среднего роста, сутуловатый и ходил, всегда опуская взор долу. Его скрытность и замкнутость делали его похожим на знаменитого Красса, о котором Луцилий и Цицерон свидетельствуют, что он только один раз в жизни смеялся.854. Достойно удивления в Прокопии то, что за всю свою жизнь он не обагрил себя кровью.

10.

1. Почти одновременно с этим протектор Марцелл, родственник Прокопия, державший оборону Никеи, получив известие об измене {375} солдат и гибели Прокопия, в полночь напал на заключенного во дворце Серениана и убил его. Смерть его была многим во спасение. 2. Если бы пережил победу этот грубый человек, горевший жаждой вредить другим, угодный Валенту, как благодаря существовавшему между ними сходству в характере, так и землячеству, он бы сумел погубить многих невиновных людей, угадывая тайные желания государя, который был вообще склонен к жестокости.
3. Совершив это убийство, Марцелл поспешил овладеть Халкедоном, будучи поддержан немногими теми, кого увлекали на путь преступления собственное ничтожество и отчаяние, он ухватился за тень жалкого принципата, обнадеженный двумя обстоятельствами, в равной мере обманчивыми. Во-первых, он предполагал, что ему удастся за небольшую плату привлечь на свою сторону три тысячи готов, посланных на помощь Прокопию царями, которых тот привлек на свою сторону указанием на родство с домом Константина, и во-вторых, что оставалось еще неизвестным случившееся в Иллирике.
4. При этих тревожных обстоятельствах Эквиций, осведомленный надежными разведками о том, что вся тяжесть войны перенеслась в Азию, прошел через проход при Сукках и пытался, опираясь на большие силы, открыть себе доступ в Филиппополь, древнюю Эвмольпиаду, где заперся вражеский гарнизон. Этот город являлся важным стратегическим пунктом. В случае, если бы Эквиций решился идти на помощь Валенту и двинулся в Гемимонт, оставив его позади себя, – он еще не знал о том, что произошло в Наколии, – то этот город мог бы представить весьма существенные для него затруднения. 5. Но он вскоре узнал о ничтожных потугах Марцелла и отправил смелых и решительных людей, которые его схватили и заключили в тюрьму, как преступного раба. Через несколько дней его вывели оттуда, подвергли жестоким пыткам и казнили. Такой же участи подверглось и несколько его соучастников. Одна лишь заслуга была за Марцеллом, а именно то, что он устранил Серениана, который был жесток, как Фаларид, 855и склонен к тайным учениям (колдовству), которые он применял по ничтожным поводам 856
6. Гибелью вождя были предупреждены ужасы войны. Но тут началось свирепое преследование причастных к делу, и в отношении многих гораздо более жестокое, чем того требовали их заблуждения или проступки. Особенная жестокость применена была к защитникам Филиппополя, которые тогда лишь, и то после продолжительного {376} сопротивления, сдались сами и сдали город, когда увидели голову Прокопия, которая была отправлена в Галлию. 7. Из уважения к заступникам некоторые были наказаны слабее. Это особенно проявилось в отношении Араксия, который в самый разгар бунта достиг происками префектуры. Благодаря заступничеству зятя своего Агилона, он был наказан лишь ссылкой на остров, откуда однако вскоре бежал. 8. Евфрасий и Фронемий отправлены были на Запад, и их судьба предоставлена решению Валентиниана. Евфрасий был освобожден, а Фронемий сослан в Херсонес. Это неодинаковое отношение к людям при одинаковости их вины имело причиной то, что Фронемий пользовался расположением покойного императора Юлиана: его достопамятные доблести принижали братья-императоры, не будучи сами ни равны ему, ни даже похожи на него.
9. Сюда прибавились и другие последствия, более тяжкие и более страшные, чем ужасы войны. Палач, орудия пыток, кровавые допросы начали свое шествие, не различая ни возраста, ни сана. Среди людей всякого положения и всех слоев общества под предлогом установления мира правился ужасный суд, и все проклинали несчастную победу, более тяжкую, чем любая истребительная война. 10. В боевом строю, при звуке труб, равенство положения делает легче опасности, и воодушевление воинской храбрости или достигает поставленной цели, или же венчается внезапной смертью, которая, если и случится, то не будет заключать в себе ничего позорящего и приносит вместе с собой конец жизни и страдания. А где право и закон являются лишь маской для преступных целей и заседают судьи, прикрывающиеся видимостью Кассиевых и Катоновых приговоров, 857а всякое дело, которое ведется, направляется сообразно желаниям высокомерного властителя и вопрос о жизни и смерти подсудимых решается по его прихоти, – там более тяжко угнетает смертельная опасность и чувствуется она сильнее. 11. Кто бы ни явился в ту пору во дворец с желанием награбить чужого добра, хотя бы он обвинял заведомо невиновного, принимался, как верный друг, которого и надлежало обогатить за счет чужого несчастия. 12. Император, более склонный причинять вред и охотно внимавший всяким обвинениям, принимал преступные доносы, и различного рода казни доставляли ему дикую радость. Неведомо ему было изречение Цицерона, что несчастны те люди, которые считают для себя все дозволенным. 13. Эта непримиримость в деле, которое само по себе было правым, но победа в котором была постыдна, передала многих невиновных в руки мучителей, и они или склоняли головы на пытке, или умирали под ударом секиры свирепого палача. Если бы природа это допускала, то им было предпочтительнее хоть десять раз умереть в битве, чем, не будучи ни в чем виновными, с истерзанными боками, при всеобщем крике {377} ужаса, подвергнуться казни как будто за преступление оскорбления величества, а перед казнью подвергаться телесному истязанию, что страшнее самой смерти. 14. Когда же свирепость, побежденная причиненными ею страданиями, уже перекипела, пошли на высокопоставленных людей проскрипции, изгнания и другие кары, которые некоторые считают более легкими, хотя и они тяжки; и чтобы обогатить этого, тот другой, знатный родом и, быть может, более заслуженный, лишался обладания своим имуществом, подвергался изгнанию, обрекался на гибель или жил подаянием. И не было никакого предела этим ужасным бедствиям, пока сам император и его близкие не пресытились деньгами и кровью.
15. Еще при жизни того мятежника, дела которого и смерть я описал, 21 июля в год первого консульства Валентиниана с братом, начались вдруг по всему лицу земному ужасающие явления природы, которых не найти ни в сказаниях, ни в достоверных летописях древности. 16. Вскоре после рассвета раздались страшные, непрерывно следовавшие друг за другом удары грома и затем вся земля стала колебаться, море заволновалось, отступило от берегов, так что в открывшихся глубинах видны были увязшие в иле различные морские животные; тогда огромные долины и горы, вечно сокрытые в страшной глубине, впервые, вероятно, увидели лучи солнца.
17. Множество кораблей оказались как бы на сухом грунте, и люди свободно бродили пооставшимся лужам, собирая руками рыб и других морских животных. В то же время морские волны, как бы в гневе за свое удаление, опять поднялись и со страшной силой разлились через мелкие места по островам, затопили большие пространства континента и сравняли с землей множество зданий в городах и других местах. Все лицо земли было охвачено разразившейся борьбой стихий и повсюду наблюдались чудесные явления. 18. Страшный водоворот вызвало возвращение водной массы к берегам, и когда успокоилось волнение, оказалось, что погибло много кораблей, и тела погибших в кораблекрушениях людей лежали навзничь и ничком.
19. Огромные корабли были подняты напором воды и оказались на вершине зданий, как случилось это в Александрии; некоторые были заброшены за две мили от берега, – так было близ города Мотоны в Лаконике, где я сам видел, когда проходил в тех местах сгнивший и развалившийся корабль. {378}