Керам К. Боги, гробницы и ученые

ОГЛАВЛЕНИЕ

КНИГА СТУПЕНЕЙ

Глава 28. ОБЕЗГЛАВЛЕННАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ

Испанцы вторглись в страну с мечом и крестом: под сенью креста
маршировали они, призывая на помощь Espiritu Santo - Святой дух. Кресты, а
затем и церкви поднимались там, где испанцы утверждались более или менее
прочно. Священники исповедовали воинов перед каждой битвой, служили
торжественные мессы после каждой победы и пытались обратить в христианскую
веру ацтеков.
Здесь не место исследовать значение и правомочность миссионерской
деятельности. Для нас важно одно: вторгшись в царство ацтеков, испанцы
впервые столкнулись не с дикими племенами, вся религия которых сводится к
нескольким обрядам и примитивному анимизму, к обожествлению природы и духа,
а с древней религией, которая хоть и была в целом политеистичной, но в
почитании двух своих главных богов - Хуицилопочтли и Кецалькоатля -
проявляла явно монотеистические тенденции; кроме того, благодаря тесной
связи с астрономией эта религия наложила определенный отпечаток на всю
цивилизацию страны, что до сих пор было характерно во всяком случае, в
известном тогда мире - для всемирных и искупительных религий.
Ошибка испанцев и их священников заключалась в том, что они слишком
поздно это заметили. Но могли ли они это вообще заметить? Необходимо
вспомнить, какое значение имела церковь в начале XVI века. В те годы, когда
Кортес маршировал по Мексике, Мартин Лютер был всего-навсего мятежным
монахом, автором нескольких крамольных статей, Коперник еще не возвестил
миру о своей теории, а Галилео Галилей и Джордано Бруно еще не успели
родиться. В те времена не существовало искусства, науки, да и самой жизни
вне церкви. Все западноевропейское мышление было христианским.
Ограниченность такого представления о мире, абсолютная вера в его
правильность, в вечность его существования и его очистительную силу
неизбежно порождали нетерпимость. Все, что не было христианским, объявлялось
языческим; все, кто жил и мыслил по-иному, считались варварами.
Эти представления, присущие людям XVI столетия, мешали им признавать
право на существование каких-либо иных воззрений даже в тех случаях, когда
эти воззрения являлись следствием совершенно другого взгляда на мир, другого
восприятия окружающего. Эти представления были весьма ограниченными, и они
не могли быть поколеблены даже тогда, когда завоеватели Мексики столкнулись
с очевидными признаками высокоорганизованной и высокоразвитой в социальном
отношении жизни ацтеков, познакомились с их системой образования и
воспитания, узнали о некоторых поистине поразительных открытиях, сделанных
ацтекскими жрецами в области астрономии.
Уверенности завоевателей в том, что они имеют дело с дикарями, которые
нуждаются в обращении в истинную веру, не могли поколебать даже явные
признаки цивилизации: большие города, образцовая система дорог и связи,
великолепные здания и храмы. Богатейший город Мехико с его лагунами,
прудами, улицами, плавающими островами цветов (чинампами, которые видел еще
Александр Гумбольдт) был для них всего лишь дьявольским наваждением.
К несчастью, религия ацтеков включала один обряд, который и в самом
деле должен был вызывать у каждого, кому приходилось об этом узнать, чувство
отвращения и мысли о кознях дьявола: в государстве ацтеков богам приносились
бесчисленные человеческие жертвы; жрецы вспарывали обреченному грудную
клетку и извлекали из нее еще трепещущее окровавленное сердце. И только
теперь мы имеем, быть может, право напомнить испанцам, которые со всей
страстью восстали против этого кровавого обычая, о заживо сожженных на
бесчисленных кострах людях - жертвах их собственной инквизиции.
Таким образом, в цивилизации ацтеков высокая нравственность сочеталась
с варварскими обычаями и традициями. Само собой разумеется, что испанцы не
сумели увидеть в этой двойственности единства своеобразной культуры; они не
смогли понять, что ацтеков в отличие от дикарей, с которыми приходилось
иметь дело Колумбу, Веспуччи и Кабралю, можно было запугивать только до тех
пор, пока дело не касалось их религии. Испанцы не отдавали себе отчета в
том, что благодаря страху ацтеков перед оружием они могли творить
безнаказанно любые злодеяния и насилия, совершать любые недостойные поступки
- все, кроме одного: кроме святотатства и осквернения храмов. Но именно это
они и сделали. В результате Кортес чуть было не лишился всех плодов своих
побед - и военных и политических.
Интересно, что наиболее ревностными миссионерами в окружении Кортеса
были как раз не священники. Патеры Диас и Ольмедо (в особенности последний)
действовали очень осторожно, с большим тактом.
Скорее всего, первым, кто предпринял попытку обратить в христианство
Монтесуму, был сам Кортес - это подтверждается всеми сообщениями; быть
может, он сделал это, повинуясь бессознательному желанию искупить свои
грехи. Монтесума выслушал его весьма вежливо, но когда Кортес стал
противопоставлять кровавым жертвоприношениям религии ацтеков чистую и
простую службу католической мессы, он дал понять конкистадору, что, по его
мнению, человеческие жертвоприношения - обряд более невинный, чем
христианский обычай вкушать плоть и кровь бога. Трудно сказать, был ли
Кортес настолько силен в споре, чтобы противопоставить что-нибудь этой точке
зрения. Впрочем, это его не остановило. Он попросил разрешения осмотреть
один из больших храмов ацтеков. Монтесума посоветовался со своими жрецами, и
после долгих колебаний разрешение на осмотр было дано. Кортес тотчас
отправился в Большой Теокалли - храм, расположенный в центре города,
неподалеку от того дворца, который был отведен испанцам. Он высказал патеру
Ольмедо мысль, что это самое подходящее место для водружения креста, но тот
отговорил его. Потом оба они очутились перед большим камнем из яшмы, на
котором производилось заклание жертв: их убивали с помощью ножей из
обсидиана - вулканического стекла, - и увидели статую бога Хуицилопочтли. Он
был ужасен: с точки зрения испанцев, Хуицилопочтли был похож на настоящего
дьявола, такого, каким его издревле малевала их собственная церковь. Тело
этого безобразного бога - бога войны ацтеков - было опоясано змеей,
сделанной из жемчуга и драгоценных камней. Берналь Диас, который и здесь не
отставал от Кортеса, отвел взгляд; и вот тут-то он увидел нечто еще более
страшное: все стены этого обширного помещения были залиты кровью. "Смрад, -
писал он впоследствии, - был сильнее, чем на бойне в Кастилии". Он бросил
взгляд на алтарь: там лежали три сердца, которые, как ему показалось, еще
трепетали и дымились.
Спустившись по бесчисленным ступенькам вниз, испанцы обратили внимание
на большое здание, стоявшее на холме. Войдя в него, они увидели, что оно до
потолка заполнено аккуратно сложенными черепами: то были черепа бесчисленных
жертв. Один из солдат принялся их считать и пришел к выводу, что их должно
здесь быть по меньшей мере 136 тысяч.
Вскоре после этого - время просьб уже миновало, настало время
приказаний, подкрепленных угрозами, - Кортес занял одну из башен Большого
Теокалли. После первого посещения башни Кортес разразился непристойной и
грубой богохульной речью, вызвав на этот раз замешательство Монтесумы.
Впервые он пришел в волнение и посмел возразить, обратив внимание Кортеса на
то, что подобных речей его народ не стерпит. Но Кортес продолжал упрямо
проводить свою линию: он приказал очистить помещение башни, соорудить там
алтарь и крест, а также поставить изображение св. Девы. Золото и драгоценные
камни, находившиеся в храме, были вынесены (не будем уточнять, куда именно),
а стены украшены цветами. И когда здесь наконец грянуло "Те deum",
собравшиеся на лестнице и на площадке Большого Теокалли испанцы, по словам
очевидцев, заплакали от радости.
Теперь до того злодеяния, которое переполнило чашу терпения жителей
Мехико, оставался один шаг.
Вот как это случилось. В отсутствие Кортеса - он в это время отправился
навстречу Нарваэсу, чтобы одержать свою блестящую победу, - ацтекские жрецы
обратились к его заместителю Альварадо с просьбой разрешить им провести в
Большом Теокалли (в одной из башен которого, как мы уже упоминали,
находилась часовня испанцев) ежегодный традиционный праздник с массовыми
плясками, торжественными богослужениями и обрядовыми песнями, посвященными
богу войны Хуицилопочтли.
Альварадо разрешил, но поставил два условия: 1) ацтеки не должны
приносить при этом человеческих жертв; 2) при них не должно быть оружия.
В день празднества в Теокалли собралось примерно 600 ацтеков, в
большинстве своем представители самых знатных родов (сведения об их
численности разноречивы), все они были безоружны. Надев лучшие наряды и
украсив себя драгоценными камнями и ожерельями, они приступили к совершению
религиозных обрядов. Вскоре с ними смешалось множество испанцев в полном
вооружении; в разгар празднества раздался условный сигнал, по которому
испанцы бросились на ацтеков и безжалостно перебили их.
Злодеяние это совершенно непонятно; оно осталось необъяснимым и
исторически, ибо какое этому, собственно, можно дать объяснение? Один из
свидетелей этой бойни писал: "Кровь текла ручьями, словно вода в сильный
ливень".
Когда Кортес, одержав победу, возвратился со своим войском в Мехико,
город был уже совсем другим. После неслыханного злодеяния весь народ
восстал. Одного из братьев Монтесумы, Куитлауака, восставшие поставили во
главе войска вместо плененного повелителя и начали штурмовать дворец, в
котором укрепился Альварадо. Кортес прибыл как раз вовремя, но, сняв осаду с
дворца, он, таким образом, попал в западню сам. Более того, каждая вылазка,
которую предпринимал Кортес, была Пирровой победой: он разрушил триста домов
- ацтеки уничтожили все мосты, по которым он мог бы отступить из города; он
сжег Большой Теокалли - ацтеки с новой яростью бросились на штурм его
укреплений. Непостижимый Монтесума, человек с несомненно богатым военным
прошлым (насколько известно, он принимал участие в девяти сражениях), при
котором государство ацтеков достигло наивысшего расцвета и могущества, стал
после вторжения испанцев совершенно безвольным монархом; теперь он предложил
выступить посредником между испанцами и своими соотечественниками.
Облачившись в парадные одежды и надев все свои регалии, он взошел на стену
дворца и обратился к своему народу. И тогда народ свершил свой суд над ним -
в него полетели камни и стрелы. 30 июня 1520 года Монтесума, который до
последних дней своей жизни оставался пленником испанцев, умер. Опасность,
угрожавшая испанцам, достигла, казалось, наивысшей точки. Последний козырь
авантюристов в игре, где на карту была поставлена Мексика, был бит:
плененный ими правитель страны Монтесума - мертв. Наступила самая страшная
ночь Кортеса, ночь, которая вошла в историю под названием "Ночь печали".
Мы уже упоминали, что при дележе сокровищ Монтесумы дело дошло чуть ли
не до мятежа.
Когда Кортес отдал ночью приказ готовиться к прорыву, приказ, на
который его толкнуло отчаяние (ведь он собирался пробиться с кучкой своих
людей сквозь армию, насчитывающую десятки тысяч солдат), он велел снести в
одну комнату все золото, все драгоценности Монтесумы и презрительно сказал:
"Пусть каждый возьмет сколько хочет", а потом добавил: "Смотрите, не
перегружайтесь, помните: темной ночью налегке ехать - вернее доехать". И
только ту часть добычи, которая предназначалась для испанского короля, он
приказал навьючить на лошадей, идущих в середине колонны; он рассчитывал,
что в случае поражения сокровища помогут ему оправдаться перед монархом.
Старые сподвижники Кортеса знали цену его советам и не стали жадничать,
но новички - те, кто присоединился к нему после победы над Нарваэсом, -
оставили этот совет без внимания; они нацепили на себя все украшения, какие
только могли унести, наполнили золотыми слитками пояса и сапоги, привязали
покрытые жемчугом и драгоценными камнями предметы обихода прямо к телу,
одним словом, нагрузились так, что уже после первого получаса пути еле
плелись в арьергарде. И все-таки, несмотря на их жадность, большая часть
сокровищ Монтесумы осталась во дворце.
В эти первые полчаса ночи на 1 июля 1520 года испанцам удалось, не
возбудив подозрений ацтеков, питавших какую-то удивительную неприязнь к
ночным боям, пройти через мертвый город и достигнуть плотины. Однако здесь
их заметили; раздались окрики часовых; загудел огромный барабан - сигнал
жрецов Теокалли, и с этого момента начался ад.
Это действительно был ад в полном смысле слова. Испанцам удалось
преодолеть с помощью переносного моста, который они сами же соорудили,
первый пролет плотины. Тут пошел дождь, и шум падающей воды смешался с шумом
весел бесчисленных пирог. Крики отчаяния испанцев, которые скользили по
мокрой земле и не могли ни на метр продвинуться дальше, перекрыл боевой
свист ацтеков. В испанцев полетели камни и стрелы, а вслед за этим, едва
различимые в темноте и за стеной дождя, на испанцев обрушились ацтекские
воины, которые пустили в ход свои боевые топоры и палицы с остриями из
твердого, как железо, обсидиана.
Между тем передовой отряд испанцев, достигший второго пролета,
недоумевал, почему задерживается переносной мост. Но вот пришла весть,
ужаснее которой трудно было себе представить: переносной мост под тяжестью
сражавшихся настолько ушел в землю, что не было никакой возможности его
вытащить. До этого момента можно было еще говорить об организованном
отступлении, теперь же началось бегство. Паника овладела и солдатами и
офицерами. Отряда больше не существовало - осталась кучка обезумевших от
страха людей. Каждый думал лишь о своем спасении. Вплавь, цепляясь за хвосты
лошадей, за доски и бревна, пытались они достигнуть берега. Оружие, вещевые
мешки, а в конце концов и золото, которым были наполнены карманы и пояса
испанцев, - все кануло в пучину.
Здесь не место описывать подробности этого проигранного испанцами
сражения, достаточно упомянуть, что все они, включая и Кортеса, который, по
единодушному свидетельству очевидцев, проявил настоящие чудеса храбрости,
были изранены, покрыты ссадинами и синяками. Наступило утро, хмурое,
дождливое. Плотина осталась позади; ацтеки не торопились преследовать
испанцев - они занялись подсчетом трофеев. Теперь Кортес мог наконец
произвести смотр остаткам своего отряда. Сведения современников о потерях,
понесенных испанцами в эту ночь, разноречивы. Сопоставляя их данные, можно
прийти к выводу, что отряд Кортеса потерял не менее трети своего состава.
Численность войск его союзников тлашкаланцев уменьшилась, по одним
сведениям, на одну четверть, по другим - на одну пятую часть. Армия потеряла
все ружья и боеприпасы, часть аркебуз, много коней. Теперь отряд Кортеса
представлял собой лишь жалкое подобие того отряда, который девять месяцев
назад вошел в столицу ацтеков.
Впрочем, их путь еще не был закончен. Долгие восемь дней брели они,
стараясь идти как можно быстрее, - не следует забывать, что все они едва
держались на ногах от усталости, к тому же им не хватало еды; не раз во
время пути им приходилось отбиваться от преследователей. Так шли они,
стремясь поскорее достигнуть Тлашкалы - земли своих союзников, заклятых
врагов ацтеков. И когда наконец 8 июля 1520 года они перевалили через
хребет, окаймлявший долину Отумбы, их глазам представилась картина, которая,
казалось, не оставляла никакого сомнения в дальнейшей судьбе отряда.
Вся долина, через которую пролегал их единственный путь, была,
насколько простирался взор, заполнена ацтекскими войсками, построенными в
строгом боевом порядке. Впереди боевых колонн были видны предводители
племен; в разноцветных одеяниях и украшениях из перьев они резко выделялись
на белоснежном фоне хлопковых панцирей рядовых воинов - словно пестрые птицы
на белом снегу.
Положение было отчаянное, но у испанцев не было выбора. В самом деле,
что они могли предпринять? Вернуться? Но позади их ожидал плен, а участь
людей, попавших в плен к ацтекам, была известна: их некоторое время
откармливали, нередко посадив на это время в деревянные клетки, а затем
приносили в жертву богам. Оставалось одно: попытаться пробиться вперед.
Другого выхода не было.
Горстке испанцев, лишенных огнестрельного оружия, благодаря которому
они одержали свои первые победы, противостояла армия ацтеков, насчитывавшая,
по приблизительным подсчетам, не менее 200 000 человек. И в этой безнадежной
ситуации, когда, казалось, у испанцев не было ни малейших шансов на успех,
внезапно происходит чудо.
Разделив свой отряд на три группки, прикрыв их с флангов остатками
кавалерии (в отряде оставалось всего лишь 20 всадников), Кортес врезался в
бушующее море ацтекских войск, которое, казалось, вот-вот захлестнет его
воинов. Кавалеристам удалось пробить узкий коридор в толще неприятеля, но
ацтеки сомкнули свои ряды позади атакующих, словно гибкие травы позади
плуга. Кортес сражается в первых рядах; под ним убивают коня - он
пересаживается на другого, его ранят в голову, но он продолжает сражаться.
Однако его окружают новые силы. Отражая и нанося удары, он внезапно замечает
впереди, на небольшом холме, группу великолепно одетых всадников, окруживших
паланкин. Кортес сразу же догадался, что среди них находится вражеский
военачальник Сихуаку - он узнал его по возвышающемуся у него над головой
боевому штандарту с золотой сеткой, который являлся одновременно и знаменем
и знаком главнокомандующего. И вот тут-то происходит чудо, которое совершает
не пресвятая Дева и не какой-нибудь святой, а Эрнандо Кортес. Забыв о ране,
Кортес вздыбил коня и, рассыпая направо и налево удары, расчищая себе дорогу
копьем и мечом, врезался вместе с двумя-тремя своими ветеранами во фланг
ацтеков. Вражеские воины не в состоянии его задержать; на полном скаку он
подлетает к паланкину... и вот уже вражеский главнокомандующий падает,
пронзенный копьем Кортеса. С ликующим возгласом выхватывает у него Кортес
золотое знамя и высоко поднимает его над головой.
И тогда поражение оборачивается победой. Увидев в руках белого
завоевателя, который в этот момент, вероятно, казался ацтекам еще более
могущественным, чем их собственные боги, свое знамя, свой символ победы,
ацтекские воины бросились бежать. В тот миг, когда Эрнандо Кортес поднял над
головой вражеское знамя, судьба Мехико была решена - царство последнего
Монтесумы перестало существовать.
Предоставим в заключение слово историку: "Как бы мы ни оценивали это
завоевание с точки зрения моральной, с точки зрения военной оно достойно
восхищения. Кучка авантюристов, плохо вооруженных, с весьма скудным
снаряжением, высадилась на побережье мощной державы, населенной горячим,
воинственным племенем... не зная ни языка, ни страны, не имея ни карты, ни
компаса... не ведая того, что принесет им следующий шаг, - попадут ли они к
враждебно настроенным племенам или же угодят куда-нибудь в пустыню; во время
первых стычек с местными жителями они чуть было не терпят поражение, но им
все-таки удается продвинуться вперед и дойти до столицы. Знакомство с
высокой культурой и моралью этого народа не только не поколебало их
намерения, но даже еще более укрепило его; они умудрились захватить в плен
правителя, убить на глазах его подданных его министров и, будучи с большими
потерями изгнаны из города, сумели вновь собраться с силами и благодаря
искусно разработанной и бесстрашно осуществленной операции возвратиться в
этот город вновь, утвердив тем самым свое господство над всей страной. Разве
не удивительно, что все это смогла осуществить жалкая кучка авантюристов?
Этот факт действительно похож на чудо, во всяком случае, он является
беспримерным в истории".
Для полноты картины следует добавить, что в последовавшие за сражением
при Отумбе месяцы ацтекский народ сумел в последний раз перед своей гибелью
вновь подняться, проявив при новом властителе такую твердость духа, какую во
время правления Монтесумы в нем трудно было даже подозревать; впрочем, для
"американских римлян", кем ацтеки и являлись до прихода Кортеса, она была
вполне естественной. Брат Монтесумы Куитлауак правил всего лишь четыре
месяца - он умер от оспы; его преемником был двадцатипятилетний Куаутемок.
Он ожесточенно защищал столицу своего государства и нанес большой урон
получившему солидные подкрепления Кортесу - значительно больший, чем все
ацтекские полководцы до него. Однако в конце концов Мехико был разрушен, его
дома сожжены, боги низвергнуты, каналы засыпаны. (Сегодня город Мехико уже
не "Венеция".) Куаутемока испанцы захватили в плен и повесили.
Вслед за этим началась христианизация и колонизация страны. На месте
Теокалли, по крутым ступеням которого жрецы сбрасывали во время последней
осады попавшихся к ним в руки испанцев, предварительно вырвав у них из груди
сердце, был воздвигнут видный издалека храм св. Франциска. Дома были
отстроены заново, и уже через несколько лет в городе жили несколько
испанских (нередко смешанных) семейств и не менее тридцати тысяч индейских.
Земля была захвачена испанцами и разделена по принципу так называемого
репартимьенто; для всех народов, некогда входивших в царство ацтеков, а
также для всех племен, покоренных испанцами впоследствии, это означало
рабство; исключение, и то временное, было сделано только для тлашкаланцев,
которым Кортес был так многим обязан. Да и кто мог ожидать, что они
останутся свободными?
Впрочем, успех, от которого выиграла далекая Испания, омрачало одно
обстоятельство - потеря сокровищ Монтесумы. Испанцы рассчитывали, что,
возвратившись в Мехико, они сумеют разыскать оставленную ими в бурную "Ночь
печали" часть клада, но клад исчез бесследно и не найден вплоть до
настоящего времени. Пытаясь выведать, куда ацтеки его запрятали, Кортес,
прежде чем повесить Куаутемока, подверг его пыткам, но так и не сумел ничего
добиться. Тогда он приказал обыскать все плотины и лагуны. Были найдены
кое-какие драгоценности и золото на общую сумму около 130 000 золотых
касталльянос, что составило примерно одну пятую часть всех сокровищ
Монтесумы, то есть именно ту сумму, которую Кортес собирался преподнести в
дар испанскому королю. Но золото ацтеков так и не попало в испанскую казну:
корабль, на котором оно было отправлено (об этом писал в своем письме от 15
мая 1522 года Кортес), был захвачен французами, и обладателем золота
нежданно-негаданно стал вместо Карла V Франциск I Французский, разумеется,
не ожидавший такого поворота событий. Вспоминая об этом, невольно
испытываешь какое-то злорадное удовлетворение.
Пора, однако, прервать наше повествование для того, чтобы сделать
кое-какие выводы.
Книга наша не является рассказом о великих географических открытиях и
уж тем более не историей военных и политических завоеваний прошлого. Нас
интересует история открытий древнейших цивилизаций, и нам пора наконец
разобраться в том, какое значение имеют завоевания Кортеса для изучения
истории древнейших цивилизаций Центральной Америки. То, что такая древняя
цивилизация существовала здесь до вторжения Кортеса, ясно из всего нами
рассказанного.
Если рассматривать Кортеса не как конкистадора, а просто как одного из
первооткрывателей цивилизации, которая была мертва уже для человека XVII
столетия, а для нас и подавно мертва, так же как любая из тех цивилизаций, о
которых мы уже рассказали, возникает вполне закономерный вопрос: какие
сведения оставили об этой цивилизации ее современники или их ближайшие
потомки?
И вот тут выясняются удивительные вещи; так же как и все остальные
свидетели, Кортес никогда не упускал случая подчеркнуть лишний раз силу и
могущество того народа, который он поработил, иначе он бы проиграл в глазах
критически относившихся к нему современников. Однако он никогда не
обмолвился и полусловом о том, что он не просто разрушил варварско-языческую
державу, а фактически походя обезглавил целую цивилизацию. Ничего не говорил
он также и о том, что, собственно, эта цивилизация собой представляла,
каково было ее истинное значение. Если это еще можно объяснить духом времени
и мировоззрением столетия, которое знало хронистов, но еще не знало
историков, то совершенно необъясним другой, прямо-таки беспрецедентный факт:
потомство, которое вступило в жизнь в начале XVI века, не только не удержало
в памяти подробностей о жизни и культуре ацтеков, но позабыло даже о самом
их существовании. И по мере того как Новый Свет все сильнее втягивался в
орбиту политической и хозяйственной жизни Европы (его связь с Европой была
значительно сильнее, чем, скажем, у Месопотамии), тот факт, что в Америке
некогда существовали государства с самобытной культурой, был настолько
прочно забыт, что вплоть до недавнего времени наука не уделяла изучению этих
цивилизаций того внимания, которого они заслуживали. О пробеле в данной
области науки свидетельствуют не только наши собственные недостаточные
знания, но хотя бы и тот факт, что в большинстве энциклопедий и во многих
специальных трудах по всеобщей истории о цивилизациях тольтеков, майя и
ацтеков либо вовсе не говорится, либо едва упоминается.
Объясняется это нередко тем, что древнеамериканские цивилизации не были
так тесно связаны с нашей цивилизацией, как, скажем, вавилонская, египетская
и греческая, однако этот довод нельзя признать состоятельным. Вспомним хотя
бы, что не менее далекие цивилизации Китая и Индии гораздо более знакомы
нам, чем древнеамериканские, несмотря на то что и в экономическом и в
политическом отношениях они гораздо более далеки от нас, чем Мексика,
полностью испанизированная еще четыреста лет назад и включенная впоследствии
в континентально-американскую сферу влияния. Вспомним еще об одном факте:
первый американский научно-исследовательский археологический институт,
основанный в 1879 году, занимался на протяжении нескольких десятилетий
только раскопками в Европе. И даже сегодня из тех колоссальных сумм, какие
американские научные институты расходуют на археологические изыскания, лишь
ничтожная доля попадает в руки нескольких ученых, занимающихся
археологическими раскопками в той части света, где эти институты
расположены.
Таким образом, цивилизация ацтеков - это не только исчезнувшая, но и
забытая тотчас после открытия цивилизация; мы имеем все основания это
утверждать.
Мы так часто упоминали о могуществе и величии цивилизации ацтеков, что
пора уже перестать ее переоценивать. Но мы должны были столь упорно вбивать
это сознание потому, что среди других американских цивилизаций она была
открыта первой и тем самым обеспечила себе место в этой книге, где
излагается история археологических исследований. Далее мы увидим, что в
Америке были и другие, гораздо более значительные цивилизации и что
цивилизация ацтеков сама является всего лишь отблеском еще более высокой,
более древней культуры.
Так мы снова входим в русло нашего рассказа. Мы приходим ко второму
открытию древней Америки. Оно связано с именами двух людей - один из них, не
переступая порога своей комнаты, открыл существование древних ацтеков;
другой, пробиваясь сквозь джунгли с мачете в руках, открыл еще более древний
народ, впервые обнаруженный одним из сподвижников Кортеса.
На этот раз ученый отнесся к нему с тем почтением к прошлому, которому
научились лишь в XIX веке. Впрочем, и второе открытие в общем ничего не
дало: для того чтобы древние американцы могли занять подобающее им место в
истории цивилизации, понадобилось еще и третье, которое было сделано уже в
наши дни. Обо всем этом мы поговорим в одной из последующих глав.