Керам К. Боги, гробницы и ученые

ОГЛАВЛЕНИЕ

КНИГА БАШЕН

Глава 20. ДЕШИФРОВКА КЛИНОПИСИ

В чьи же руки попала книга Ботта? Кто смог прочитать ее третий и
четвертый тома? Кому были понятны собранные там надписи?
История науки свидетельствует о том, что само открытие и практическое
его использование нередко бывают изрядно отдалены во времени.
Когда Ботта собирал наряду со скульптурами кирпичи, испещренные
странными клинообразными знаками, когда он отдавал эти надписи срисовывать и
посылал их в Париж (не имея ни малейшего понятия о том, как читаются эти
знаки), несколько ученых в Европе и Передней Азии уже держали в руках ключи
к дешифровке этих надписей.
Это может показаться неправдоподобным, однако еще за сорок семь лет до
появления книги Ботта эти люди действительно держали в своих руках ключ к
дешифровке письменности того царства, которое только теперь благодаря трудам
Ботта предстало перед всем миром в своих памятниках и документах. Для того
чтобы продвинуться по пути расшифровки, им не хватало лишь более новых,
более точных, более многочисленных данных. Основные, наиболее существенные
открытия в области расшифровки клинописи были сделаны еще тогда, когда ни
одна стена дворца Саргона не появилась из-под земли и мусора тысячелетий,
когда о Ниневии, к раскопкам которой только что приступил Лэйярд, было
известно лишь то, что рассказывается о ней в Библии. Теперь же, после
открытий Ботта, за которыми последовали открытия Лэйярда, обогащенные в свою
очередь сведениями, добытыми неким смелым англичанином, спустившимся
неподалеку от места раскопок Лэйярда по отвесной скале с помощью системы
блоков только лишь для того, чтобы скопировать клинописную надпись, -
теперь, повторяем мы, новые археологические находки, результаты дешифровки,
новые сведения из области языкознания и истории древних народов дали науке
за какие-нибудь десять лет так много сведений, что уже к середине века она
была полностью подготовлена к обработке любого очередного открытия
археологов.
Впрочем, человек, сделавший решающий шаг в расшифровке клинописи,
действовал - и это весьма забавно - не из научных побуждений, не из-за
научной любознательности. Он был немцем. В 1802 году он служил помощником
учителя в городской школе Гетгингена и был подающим надежды молодым
человеком двадцати семи лет. Он расшифровал первые десять букв одной
клинописной надписи с помощью метода, который во все времена будет считаться
гениальным, и сделал это на пари!
Наши первые сведения о существовании клинописных текстов относятся к
XVII веку. Первые копии этих надписей отослал в Европу итальянский
путешественник Пьетро делла Валле. В 1693 году Эштон привел в "Philosophical
Transactions" все строчки, которые скопировал некий Флауер, агент
Ост-Индской компании в Персии. Волнующие известия не только о текстах и
памятниках, но и о стране и людях тех мест привез Карстен Нибур. Этот
ганноверец состоял на службе у Фридриха I Датского. Вместе с другими учеными
он в 1760-1767 годах объездил Восток. В течение всего лишь одного года
умерли один за другим все участники этой экспедиции, за исключением Нибура.
Человек смелый и неустрашимый, он продолжил путешествие один, целым и
невредимым возвратился назад и издал книгу "Описание Аравии и других
прилегающих к ней стран", - ту самую, которую Наполеон во время египетского
похода постоянно носил с собой. Первые копии клинописных текстов попали в
Европу различными окольными путями. Это были отдельные фрагменты,
искаженные, плохо скопированные (еще в XVIII веке знаменитый английский
ориенталист Гайд утверждал, что это не письмена, а узоры на камнях), и
большинство их было доставлено вовсе не с ассиро-вавилонской земли в
узкогеографическом значении этого понятия - почти все они были сделаны в
семи милях северо-восточнее Шираза. Здесь находились гигантские развалины
какого-то здания, о котором Нибур с полным основанием говорил как о руинах
древнего Персеполя. Эти руины принадлежат цивилизации более поздней, чем та,
которую в 40-х годах XIX века обнаружил Ботта. Это остатки гигантского
дворца Дария и Ксеркса, который был разрушен Александром Великим во время
одного пиршества, "когда он, - как говорит Диодор, - уже не владел собой".
Клитарх повторяет этот рассказ и добавляет, что во время пиршества афинская
танцовщица Таис в неистовстве танца схватила с алтаря факел и швырнула его
между деревянных колонн дворца, а Александр, который был пьян, и его свита
лишь последовали ее примеру. (В своей истории эллинизма Дройзен пишет, что в
этом рассказе талантливо переплелись правда и вымысел.) Впоследствии в этом
дворце правили средневековые эмиры, приверженцы ислама. Позже между его
развалинами бродили только овцы. Первые путешественники были нечисты на
руку: трудно найти такой музей, где не было бы персепольских рельефов.
Фланден и Кост зарисовали руины. Андреас и Штольце сфотографировали их в
1882 году. И так же, как Колизей в Риме, дворец Дария служил каменоломней. В
прошлом столетии дворец с каждым десятилетием разрушался все больше и
больше. В 1931-1934 годах Эрнст Херцфельд произвел по поручению Восточного
института Чикагского университета первое настоящее методическое обследование
развалин дворца. Благодаря этому обследованию могли быть приняты эффективные
меры к предохранению остатков дворца от дальнейшего разрушения.
Остатки различных культур образуют в этой местности настоящий "слоеный
пирог". Представим себе следующую картину: некий араб приносит археологу в
его служебный кабинет в Багдаде несколько покрытых клинописью глиняных
табличек. В этих табличках, найденных, возможно, в районе Бехистуна, речь
идет о персидском царе Дарий. Археолог, у которого всегда под рукой
сочинения Геродота и исследования современных ученых, может легко
удостовериться в том, что в 500-х годах до н. э. власть Дария достигла
своего апогея и что в это время он правил огромной державой. В других
табличках археолог найдет древние родословные, упоминания о войнах,
опустошениях, убийствах. Он может найти там сведения о царе Хаммурапи и его
державе, время расцвета которой приходится примерно на 1700-е годы до н. э.,
или о царе Синаххерибе и тем самым о третьей огромной державе,
существовавшей в конце VIII - начале VII века до н. э. И для того чтобы
продолжить цикл сообщений о гигантских империях прошлого, ему достаточно
последовать за своим арабом. Он найдет его на ближайшем углу усевшимся на
корточках рядом с уличным певцом-сказителем, однотонно, с выразительными
паузами повествующим о знаменитом халифе Харуне ар-Рашиде, который в 800
году н. э. - в Западной Европе правил в это время Карл Великий - достиг
зенита своей славы и могущества.
Если к этому добавить еще и результаты новейших изысканий, то окажется,
что на территории, расположенной между нынешними Дамаском и Ширазом,
сменились на протяжении тысячелетий шесть различных цивилизаций, каждая из
которых оказывала в пору своего расцвета большое влияние на весь древний
мир. Эти цивилизации, стиснутые на узком пространстве, обогащали друг друга
и были в то же время совершенно независимыми; время их существования заняло
более пяти тысячелетий, - во многом ужасных, но во многом и величественных
тысячелетий истории человечества. По сравнению с многообразием слоев, с
которыми пришлось столкнуться археологам в Двуречье, девять слоев
шлимановской Трои представлялись проблемой весьма несложной - ведь среди
этих девяти слоев только один имел всемирно-историческое значение.
Бесчисленное множество слоев, обнаруженных в Двуречье, не имело вообще
никакого значения, так, например, под одним из обнаруженных аккадских
городов, относящихся к третьему тысячелетию до н. э., ученые насчитали пять
слоев мусора. К этому времени Вавилон еще не успел родиться! Вполне понятно,
что на протяжении такого огромного периода времени менялись не только языки,
но и письменность. Точно так же, как между иероглифами, существовала разница
и между клинописными знаками, и то, что Ботта послал в Париж, было
совершенно не похоже на то, что привез с собой из Персеполя Нибур. Однако
именно персепольские тексты (этим объясняется тот факт, что во всех первых
публикациях о дешифровке клинописи речь всегда идет не о вавилонских или
ассирийских надписях, а о персепольских) - эти таблицы, возраст которых
исчислялся двумя с половиной тысячелетиями, явились ключом к тем текстам,
которые были извлечены теперь на свет в долине Евфрата и Тигра.
Дешифровка этих таблиц явилась достижением гения, одной из величайших
побед человеческого разума, которая стоит в одном ряду с самыми выдающимися
открытиями в области науки и техники.
Георг Фридрих Гротефенд родился в Германии в городе Мюндене 9 июня 1775
года. Учился он в лицее сначала в родном городе, затем в Ильфельде, после
чего изучал филологию в Геттингене. В 1797 году он был назначен помощником
учителя в городской школе, в 1803 году - проректором, а впоследствии -
конректором гимназии во Франкфурте-на-Майне; в 1817 году он основал общество
по изучению немецкого языка, в 1821 году занял пост директора лицея в
Ганновере, а в 1849 году перешел на пенсию; 15 декабря 1853 года Гротефенд
скончался.
В возрасте двадцати семи лет этому ничем до сих пор не отличившемуся
человеку, жизненный путь которого был всегда безупречно ясным, однажды,
когда он был навеселе, вдруг взбрело в голову заключить поистине
сумасбродное пари: он поспорил, что ему удастся найти ключ к дешифровке
клинописных текстов. В его распоряжении не было ничего, если не считать
нескольких скверных копий персепольских надписей. Это, однако, не помешало
ему с юношеской беззаботностью приступить к разрешению проблемы, и он сделал
то, что считали невозможным лучшие ученые его времени. В 1802 году он
доложил Академии наук в Геттингене о первых результатах своих исследований.
Его многочисленные последующие труды по филологии сегодня не представляют
никакого интереса и давно преданы забвению, но статья "К вопросу об
объяснении
персепольской клинописи" никогда не потеряет своего значения и никогда
не будет забыта.
Что было известно об этом до Гротефенда?
Персепольские письмена были весьма неоднородны. На некоторых таблицах
различали три вида письма, расположенные тремя отчетливо отделявшимися друг
от друга колонками. Об истории древних персов ученые, а следовательно, и
юный гуманист Гротефенд были довольно неплохо осведомлены благодаря древним
греческим авторам. Было известно, что в 540 году до н. э. Кир наголову
разбил вавилонян и, основав первое великое персидское царство, подписал тем
самым смертный приговор Вавилону. Поэтому можно было предположить, что хоть
одна из персепольских надписей сделана на языке победителя; высказывалось и
дальнейшее предположение: вероятнее всего, древнеперсидский текст расположен
в средней колонке - ведь по общепринятым представлениям самое главное всегда
находится посередине. Затем исследователи обратили внимание на то, что одна
группа знаков и один косой клинообразный знак встречаются в текстах особенно
часто. Было высказано предположение, что эта часто повторяющаяся группа
знаков означает царский титул - вывод, который не противоречил всему, что
было известно о памятниках древности. А косой клинообразный знак принимали
за разделитель слов.
Это было все, но этого было крайне мало, ведь все гипотезы не давали
ответа даже на самые элементарные вопросы: с какой стороны следует читать
надпись - слева направо или справа налево, где верх и где низ надписи.
Гротефенд - с юных лет он привык браться за все основательно - начал с
самого начала.
Шампольон, который двадцатью годами позднее расшифровал иероглифы,
находился в несравненно более благоприятных условиях и имел дело с более
простой задачей: в распоряжении Гротефенда не было "трехъязычного камня" с
готовым переводом текста на греческий язык; в отличие от Шампольона он не
знал ни одного из трех языков, на которых были сделаны надписи, и не имел ни
малейшего понятия о том, что означают все эти диковинные знаки. Ему не
оставалось ничего другого, как попытаться их точно описать и изучить.
Прежде всего он решил обосновать точку зрения, согласно которой
клинописные знаки представляют собой письменность, а не орнамент. Затем,
основываясь на полнейшем отсутствии каких-либо закруглений у знаков, он
пришел к выводу, что эти письмена предназначались для нанесения на
какие-либо твердые материалы. (Сегодня мы знаем, что эта столь неуклюжая на
вид письменность вполне отвечала своему
назначению и что при ее посредстве совершались все политические и
хозяйственные дела в Двуречье и древней Персии вплоть до времен Александра
Македонского. Так, например, при расчетах в лавке писцы брали две
свежеизготовленные, еще мягкие глиняные таблицы, выцарапывали на них с
помощью тростниковой палочки наименование и цену товаров, отдавали копию
покупателю, а оригинал оставляли себе. Затем обе таблички обжигались в печи,
где они затвердевали так основательно, что и спустя три тысячелетия можно
было прочесть все то, что на них было написано, - какая бумага может
сравниться с ними по долговечности!)
Затем Гротефенд доказал, что, хотя клинописные знаки и направлены в
разные стороны, основных направлений может быть только два: либо сверху
вниз, либо слева направо, так как угол, образуемый двумя клиньями, всегда
обращен направо. Из этих, казалось бы, весьма простых наблюдений он не
преминул сделать свой первый вывод - как следует читать надписи: "Их
необходимо держать таким образом, чтобы острия вертикальных клиньев были
направлены книзу, а горизонтальных - вправо, так же как и углы, образуемые
двумя знаками. Если соблюсти это, то можно убедиться в том, что все
клинописные тексты расположены не вертикально, а горизонтально и что фигурки
на геммах и цилиндрах не являются определяющими для направления надписи". Он
сделал и последующий вывод: клинописные тексты следует читать слева направо
- для европейца это звучало само собой разумеющимся.
Но все это еще не было расшифровкой. Нужно было сделать последний,
решающий шаг. То, что Гротефенд сумел сделать этот шаг, свидетельствует о
его гениальности. Гениальность, кроме прочих качеств, включает в себя
способность видеть в сложном простое и в конструкции - ее принцип. Идея,
осенившая Гротефенда, была действительно гениально простой.
Вряд ли можно предполагать, рассуждал он, что традиционные тексты на
могильных памятниках (а лежавшие перед ним клинописные тексты были копиями
надгробных надписей) сильно изменялись на протяжении веков. Ведь на его
родине каноническое "спи спокойно" можно было найти на могилах дедов и
прадедов, и, по всей вероятности, та же надпись будет выгравирована на
могилах детей и внуков.
Почему бы тогда постоянно встречающейся на новоперсидских могилах
надписи не звучать примерно так же и на древнеперсидском, если верно, что
одна из колонок текста написана по-древнеперсидски? Почему, собственно,
персепольские надписи не могут начинаться так же, как известные ему надписи
на персидских могилах более позднего времени:
"х великий царь, царь царей, царь а и б,
сын у великого царя, царя царей...",
то есть, иначе говоря, начинаться стереотипной родословной? Эта мысль
была гениальным продолжением высказанной еще до Гротефенда гипотезы, что
одна из наиболее часто встречающихся в клинописных текстах группа клиньев,
возможно, означает слово "царь". Это была суггестивная мысль, ибо она
неизбежно приводила к следующему заключению: если первое слово в надписи -
это имя царя, то следующий знак - косой клин - должен быть разделителем
слов, а одно из последующих слов должно было означать "царь", причем оно
должно было еще несколько раз повториться в следующих строках текста.
Мы не можем здесь подробно воспроизвести все умозаключения и проследить
весь, нередко весьма сложный, ход мыслей Гротефенда. Скажем одно: не нужно
обладать большой фантазией, чтобы представить себе чувство торжества,
охватившее юного помощника учителя в тихом Геттингене, когда он, отделенный
тысячами километров от мест, где находились оригиналы его текстов, и тремя
тысячелетиями от эпохи, когда они были написаны, убедился в том, что его
гипотеза верна. Впрочем, это слишком сильно сказано; правда, он убедился,
что тот порядок слов, который он предположил, существует, убедился он и в
том, что слово, которое должно было означать "царь", повторяется
неоднократно, но кто согласится посчитать эти факты окончательным
доказательством? И наконец чего он, собственно, достиг своими открытиями?
Проверяя полученные результаты, он обратил внимание на следующее: почти
на всех таблицах было только два различных варианта первых групп клиньев.
Сколько он ни сравнивал их, он все время сталкивался с теми же группами, с
теми же начальными словами, которые, согласно его теории, должны были
означать имя царя, больше того, он нашел надписи, в которых одновременно
стояли и тот и другой варианты.
Мысли Гротефенда мчались, перегоняя друг друга. Ведь если исходить из
его собственной теории, это могло означать только одно: все те монументы и
памятники, с которых были сняты копии надписей, попавшие к нему в руки,
принадлежали всего двум царям. Разве не представлялось весьма вероятным, что
в тех случаях, когда на таблицах имена их стояли рядом, речь шла об отце и
сыне?
Когда эти имена упоминались порознь, то после одного из них следовал
знак, обозначающий "царь", а после второго этот знак отсутствовал; если
придерживаться его теории, то схематически это должно было выглядеть так:
"х - царь, сын z,
у - царь, сын х - царя".
Не следует забывать, что все высказанное им до этих пор было всего
только гипотезой, в основу которой были положены лишь некоторые самые общие
наблюдения над группировкой отдельных знаков, их повторяемостью и
последовательностью.
Можно себе представить, какое волнение охватило Гротефенда, когда при
проверке приведенной нами схемы он вдруг совершенно ясно увидел путь к
доказательству, к бесспорному, обоснованному доказательству своей гипотезы.
Пусть вдумчивый читатель, родившийся в век ребусов и головоломок, прежде чем
продолжить чтение, тоже примет в ней участие. Итак, что же прежде всего
бросается в глаза?
Внимание! Не проглядите путь к решению. Решающим для последующего шага
был пропуск, точнее говоря, отсутствие одного слова, в частности отсутствие
слова "царь" после имени, которое в схеме обозначено как z. Если схема
верна, она дает следующую родословную: дед - отец - внук, причем отец и внук
- сыновья царя, а дед нет. Теперь Гротефенд мог облегченно вздохнуть: если
ему удастся среди имен известных персидских царей найти такие, которые
укладывались бы в его схему, его теория будет доказана и первый шаг по пути
дешифровки клинописи будет совершен!
Пусть, однако, об этом решающем этапе дешифровки расскажет сам
Гротефенд: "Будучи полностью убежден в том, что речь шла о двух царях из
династии Ахеменидов, ибо история древних греков, как современников событий и
обстоятельных рассказчиков, представлялась мне наиболее достоверной из всех,
я принялся изучать генеалогию персидских царей, пытаясь установить, какие
имена более всего подходят к характеру надписи. Это не могли быть Кир и
Камбиз, так как имена царей, упомянутых в надписи, начинались с разных букв;
это не могли также быть Кир и Артаксеркс, ибо первое имя было слишком
коротким, а второе - слишком длинным. Оставались только Дарий и Ксеркс, и их
имена так хорошо укладывались в схему, что у меня не было буквально никаких
сомнений в том, что мой выбор правилен. К тому же в надписи, принадлежащей
сыну, об отце упоминалось как о царе, а в надписи, принадлежащей отцу, имя
его отца приводилось без царского титула, и это во всех персепольских
надписях на всех языках, на которых были составлены эти надписи".
Это и было главным доказательством. Не только Гротефенд, веривший в
свою теорию, но и любой беспристрастный критик должен был склониться перед
покоряющей силой этой логической цепи. Но нужно было еще сделать последний
шаг. До сих пор Гротефенд исходил из греческого написания имен царей,
приведенных в сочинениях Геродота. Впрочем, предоставим опять слово
Гротефенду: "Поскольку мне благодаря правильной дешифровке имени (деда) уже.
были известны двенадцать букв, а среди них находились все буквы,
составлявшие царский титул, задача теперь сводилась к тому, чтобы придать
этому имени, известному в греческой транскрипции, его персидскую форму, с
тем чтобы, правильно определив каждый знак, расшифровать царский титул и
таким путем разгадать тот язык, на котором сделаны надписи. Из Авесты
(собирательное название для Священного писания персов) я узнал, что имя
Гистасп по-персидски пишется Гошасп, Густасп, Кистасп или Вистасп. Тем самым
я получил первые семь букв имени Гистаспа в надписи Дария, а остальные три я
уже имел, получив их путем сравнения всех царских титулов".
Начало было положено. За этим последовали лишь уточнения и исправления,
но, как это ни удивительно, должно было пройти еще свыше тридцати лет,
прежде чем были сделаны дальнейшие решающие открытия. Они связаны с именами
француза Эжена Бюрнуфа и норвежца Кристиана Лассена; их исследования
появились одновременно в 1836 году.
Одно только странно: имя Шампольона, дешифровщика иероглифов, известно
чуть ли не каждому школьнику, имя же Гротефенда неизвестно почти никому. В
школьных курсах о нем не говорится ни полслова. Более того, даже в ряде
современных энциклопедий его имя или отсутствует, или же, в лучшем случае,
упоминается только в списках литературы. И тем не менее именно Гротефенду, и
только ему, принадлежит приоритет в открытии, историческое значение которого
в полной мере выявилось во время последующих гигантских археологических
раскопок в Двуречье.
Мы говорим "приоритет", но ведь с дешифровкой клинописи произошло то же
самое, что и со многими другими открытиями и изобретениями: она была
осуществлена дважды! Совершенно независимо от Гротефенда это удалось сделать
одному англичанину, и, что самое удивительное, он сделал это не только после
Гротефенда, но и после продолжателей его дела - Бюрнуфа и Лассена (его
первая серьезная работа была опубликована в 1846 году!). Впрочем, этому
англичанину было суждено пойти значительно дальше своих предшественников; он
вывел науку о клинописи из кабинетов ученых на широкий простор
университетских аудиторий, его исследования позволили начать изучение
клинописи; тем самым он сделал ее всеобщим достоянием, оказав важную услугу
тем многим ученым, труд которых становился постепенно все более необходимым
для исследования и изучения увеличивающегося с каждым годом числа вновь
открытых надписей. Достаточно напомнить, что в один прекрасный день была
обнаружена целая библиотека глиняных табличек. (Впрочем, эта история требует
отдельной главы.) Для того чтобы дать представление о том, какое
неисчислимое множество материалов было открыто в Двуречье, приведем один
лишь факт: число клинописных табличек, добытых только одной экспедицией В.
Хильпрехта в 1888-1900 годах в Ниппуре, так велико, что их расшифровка и
публикация до сих пор еще не закончены.