Библиотека

Теология

Конфессии

Иностранные языки

Другие проекты







Ивин А. Философия истории

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава 6
КОЛЛЕКТИВИСТИЧЕСКИЙ ОБРАЗ ЖИЗНИ

Любовь к "закону и порядку" и пристрастие к ругательствам

Многие виды любви ставятся тоталитарным обществом под сомнение, поскольку, как ему представляется, они способствуют распространению индивидуализма, разобщают людей, вместо того чтобы их соединять. Одновременно превозносятся те виды любви, которые в индиви-

491

дуалистическом обществе не получают сколько-нибудь широкого распространения, но хорошо согласуются с тоталитарной идеологией. Среди последних можно упомянуть любовь к своей работе, независимо от того, является ли она творческой или рутинной, любовь к своему коллективу, который всегда хорош и всегда прав, и любовь к "закону и порядку".

Тоталитарная система и умножает число людей, "любящих порядок", и выдвигает их на первый план. Откуда проистекает "непорядок", в чем главный его источник? Прежде всего, "непорядком" является все, что противоречит закону и нарушает его. Но такой явный, так сказать, "непорядок" не особенно част, да и не очень опасен: начальство само заметит его и примет меры. Гораздо серьезнее и опаснее то, что законом непосредственно не запрещено, но вместе с тем не является и прямо им разрешенным.

В философии права принято проводить различие между "деспотическим" и "либеральным" режимами. В случае первого разрешенными являются только действия, относительно которых существуют особые нормы, дозволяющие их выполнять. Суть либерального режима выражает формула "не запрещенное - разрешено": для разрешения не нужны особые установления, поскольку разрешенным автоматически является все, что не запрещено. Можно, допустим, принимать телевизионные программы прямо со спутников, если нет закона, предписывающего не делать этого.

Различия между "деспотическим" и "либеральным" режимами довольно ясны в теории, но не в реальной жизни. Прежде всего, вряд ли какой-нибудь строй правления, даже самый жестокий, склонен признавать себя "деспотическим". Он может не отбрасывать открыто принцип "не запрещенное - разрешено", но вести себя так, как будто его нет или он является бессмыслицей. Кроме того, сам принцип, если даже он действует, распространяется не на все области жизни. Он не касается, например, деятельности государственных органов, которым разрешено не то, что не является запрещенным, а лишь то, что прямо относится к их компетенции. Всегда есть если не двусмысленность, то по меньшей мере неопределенность в отношении того, что разрешено, а что нет.

Человек, особенно пристрастно относящийся к порядку и определенности, действует по преимуществу в этом широком "диапазоне неопределенности" между явно запрещенным и явно разрешенным. "Порядком" он склонен считать только тот способ деятельности, который предусмотрен каким-то законом; отсутствие определенности и допущение свободы выбора почти всегда раздражают его. Значительную часть "свободных действий" он оценивает как "непорядок". Такой человек психологически лучше приспособлен к "деспотическому" режиму, обещающему (но не всегда обеспечивающему) больший "порядок", чем к "либеральному" режиму с его неизбежной неопределенностью.

492

Тоталитарная система двояким образом стимулирует людей, любящих "порядок". В ее рамках систематически насаждается идеология "всеобщей упорядоченности", ясности и расписанности всякой деятельности. Такая система дает, далее, достаточно материала для изобличения "непорядка": все незапрещенное, но не являющееся прямо разрешенным она так или иначе ставит под подозрение. Ее деятельность носит, кроме того, характер постоянно сменяющих одна другую "кампаний". Они, можно сказать, поддерживают тонус человека, "любящего порядок": то, что еще вчера считалось "порядком", сегодня вполне может оказаться уже его нарушением.

Упорядоченность общественной жизни - итог действия многих, очень разнородных и не всегда лежащих на поверхности факторов. Но наиболее простой и очевидный из них - это закон, предписание, норма. Любовь к "порядку" нередко трансформируется поэтому в особо уважительное, почти любовное отношение к закону. Он представляется основным, а иногда даже единственным средством, обеспечивающим устойчивый "порядок". Чем больше издается законов и чем детальнее ими регламентируются все стороны жизни, тем тверже и надежнее кажется "порядок".

Законы издаются государством. Тот, кто превыше всего ставит "порядок" и отождествляет его с законом, относится к государству как к олицетворению "закона и порядка". Государство кажется такому человеку "своим", и лишь только в общественной жизни возникают затруднения, конфликты, проблемы, он настаивает, чтобы оно незамедлительно вмешалось. При этом забывается огромная опасность, на которую давно уже указывал X. Ортега-и-Гассет: "подчинение всей жизни государству, вмешательство его во все области, поглощение всей общественной спонтанной инициативы государственной властью, а значит, уничтожение исторической самодеятельности общества, которая в конечном счете поддерживает, питает и движет судьбы человечества" [1]. Сторонник "порядка", обращающий свой взор в первую очередь к государству и находящимся в распоряжении последнего "силам поддержания порядка", упускает также, что эти силы редко ограничиваются тем, чего от них первоначально желали. Обычно они устанавливают в конце концов тот "порядок", который устраивает прежде всего их самих.

1 Ортега-и-Гассет X. Восстание масс // Вопросы философии. 1989. № 4. С. 124.

Коллективистическая любовь к "порядку" - особенно к "порядку", поддерживаемому универсальным законом, - это всегда тяготение к общеобязательному, отрицающему индивидуальное, не похожее на другое.

493

Очевидно, что порядок в общественной жизни не является самоценным, он только средство достижения какого-то результата. Если этот результат представляет собой позитивную ценность, то и способствующий его достижению упорядоченный ход событий также позитивно ценен. Но если результат плох, то и движение к нему, каким бы устойчивым и размеренным оно ни являлось, будет плохим.

Те, кто превозносят "закон и порядок", так или иначе превращают их из средства в цель, притом высокую цель, и делают относительные ценности безусловными. Позиция того, кто, не считаясь с обстоятельствами, всегда требует "твердого порядка", проста: порядок ради порядка, устойчивость ради самой устойчивости.

Идея "порядка" выдвигается на первый план, как правило, в тех случаях, когда устоявшийся "порядок" ведет к явно сомнительной или нереальной цели. Если о ней предпочитают не говорить, остается одно: сосредоточить внимание на самом процессе движения, на его последовательности и устойчивости. Не случайно о "твердом порядке" с такой охотой рассуждают те, кто скрытно мечтает о безраздельной диктатуре.

"Порядок" в социальной жизни легче всего ассоциируется с государством, устанавливающим законы и поддерживающим их с помощью репрессивного аппарата. Когда Муссолини с редкой наглостью проповедовал формулу: "Все для государства, ничего, кроме государства, ничего против государства" - можно было понять, что это еще одна вариация на тему "порядок ради порядка" и задача ее - отвлечь внимание от подлинных целей фашизма.

Люди, выше всего ставящие "порядок", обычно уверены, что его можно навести всегда и притом в сравнительно короткие сроки, едва ли не сразу же. Страсть к "порядку" представляет собой очевидный социальный порок, ибо она означает подмену цели одним из средств ее достижения. Есть люди, психологически склонные к возможно большей упорядоченности своего окружения. Но чтобы природная склонность к порядку сделалась своего рода страстью, вовлекающей в свою орбиту многих, необходимы важные внешние предпосылки. Тоталитарное общество создает эти предпосылки постоянно [1].

1 Любовь к порядку настолько глубоко вошла в сознание советского человека, что она прекрасно чувствует себя и в современной России. До сих пор подавляющее большинство убеждено, что порядок и демократия плохо совместимы друг с другом и что "настоящий порядок" способно обеспечить только авторитарное правление. Во время проведенного в ноябре 1995 г. социологического опроса задавался вопрос: "Как Вы считаете, что сейчас России нужно больше: порядок или демократия?" Естественно, сам вопрос продиктован устойчивым представлением, что порядок и демократия должны противопоставляться и что из одного не следует другое. Ответы распределились так: три четверти - за порядок, менее шестой части - затруднились с ответом и только каждый девятый - за демократию (См.: Известия. 1995. 15 нояб.).

494

В заключение этого перечисления видов любви, особенно распространенных в коллективистическом обществе, можно упомянуть любовь, а точнее говоря, пристрастие к ругательствам. Не во все времена ругательства, или, как говорят ученые, инвективы, являются одинаково распространенными. Бывают периоды, и в истории коллективистического общества они особенно часты, когда во многих как будто вселяется какой-то бес, и они начинают сквернословить особенно обильно и изощренно. В разных областях одной и той же страны ругаются при этом не только по-своему, но и с разной интенсивностью и мерой фантазии.

Хорошие примеры, касающиеся "эпидемии ругательств" в средневековом обществе, приводит Й. Хейзинга. "В позднем средневековье ругань еще обладает той привлекательностью дерзости и высокомерия, которые делают ее сродни чему-то вроде благородного спорта... Один другого старается перещеголять по части остроты и новизны бранных выражений; умеющего ругаться наиболее непристойно, почитают за мастера. Сперва во всей Франции... ругались на гасконский или английский лад, затем на бретонский, а теперь - на бургундский... Бургундцы приобрели репутацию наипервейших ругателей..." [1]. Франция, сетует Ж. Жерсон (средневековый теолог и государственный деятель), как страна христианская, страдает более всех прочих стран из-за этого порока, приводящего к чуме, войнам и голоду. Причастны к этому и монахи, даже если прямой брани они избегают. Жерсон высказывает пожелание, чтобы все власти и все сословия, прибегая к строгим указаниям и небольшим штрафам, которые могут быть весьма действенны, помогали искоренить это зло. И действительно, в 1397 г. появляется королевский ордонанс, возобновляющий прежние постановления против ругательств; фигурируют здесь, однако, не небольшие и посильные штрафы, но старые угрозы рассекания верхней губы и отрезания языка, угрозы, в которых слышится священное негодование против гнусного богохульства. На полях сборника судебных документов, где содержится это постановление, есть надпись: "Ныне, в лето 1411, ругательства те слышны повсюду и сходят всем безнаказанно" [2].

1 Хейзинга Й. Осень Средневековья. С. 176-177.
2 Там же.

Похожая волна сквернословия распространилась и в советской России. Она была вызвана перенесенными тяжелыми испытаниями, скудостью жизненных благ, недостатком образования и общей культуры. Но во многом эту волну поддерживало и, так сказать, вдохновляло обильное сквернословие на высшем уровне власти, когда высокие партийные чиновники, министры, а за ними и все нижележащие ступени партийно-бюрократической пирамиды считали сквернословие в присутствии подчиненных "хорошим тоном" и верным показателем "близости к народу" и отсутствия всякого зазнайства. Особенно часто были в ходу вульгарный синоним слова "проститутка", употреблявшийся независимо от пола человека, и обвинение в гомосексуализме, особенно обидное, когда оно адресовалось лицу, не замеченному в каком-либо половом отклонении.

495

Функции, выполнявшиеся ругательствами, были разнообразными. Бранные слова вызывали у оскорбляемого человека негативные чувства, причиняли ему моральный урон, принижали его в собственных глазах. Одновременно ругательство возбуждало и подбадривало самого его автора. Ругательство служило также одним из самых простых и удобных способов разрядки, снятия напряжения. К ругательствам обращались также, чтобы показать принадлежность к определенной социальной группе, наладить "непринужденное общение", продемонстрировав, что ты "свой". И наконец, бранные слова иногда служили не для оскорбления, а для похвалы.

Отмечая чрезвычайную распространенность мата в ибанском обществе, успешно строившем "изм", А.А. Зиновьев описывает даже симпозиум по мату, проведенный ибанцами и продемонстрировавший особо важную роль мата в их жизни. "По философской секции наметили такие основные темы: 1) мат и диамат; 2) классики о мате; 3) мат в трудах классиков; 4) матореализм как высшая стадия материализма до возникновения диамата" [1]. Таким примерно был план каждого симпозиума "по философской секции", независимо от того, какой конкретной теме он был посвящен: мату или истории русской философии. Симпозиум прошел с грандиозным размахом. На нем, в частности, выяснилось, что общего у мата и диамата: и тот и другой является мощным оружием в руках пролетариата, а также чем они различаются: мат все понимают, но делают вид, что не понимают, а диамат - наоборот. "Что свое великое внес ибанский народ в мировую культуру в результате своего имманентного развития? - читал Секретарь свой доклад, написанный для него Мыслителем. - Мат! Это действительно величайшее изобретение человечества. Универсальный сверхъязык, на котором можно обращаться не только к трудящимся всей планеты, но и к внеземным цивилизациям" [2]. Симпозиум по мату стал для ибанского общества вершиной его либерализма.

Реальное коммунистическое общество либерализм презирало и симпозиумов по мату не проводило. Но сквернословие в нем было распространено не меньше, чем у ибанцев.

В древнеиндийской "Кама-сутре" среди четырех родов любви, различаемых "знатоками, сведущими в науке любви", выделяется "любовь, порождаемая постоянной привычкой". Она разъясняется как "результат постоянного вовлечения чувств в такие действия, как охота, верховая езда и т.д." [3] Следуя "Кама-сутре", пристрастие к сквернословию можно отнести к крайнему, можно сказать, вырожденному случаю "любви-привычки".

1 Зиновьев А.А. Зияющие высоты. Кн. вторая. С. 102.
2 Там же. С. 102.
3 Kama Sutra of Vatsyayna. Bombey, 1961. P. 99.

496

"Говоря о любви в современной западной культуре, - пишет Э. Фромм, - мы задаемся вопросом: способствует ли развитию любви социальная структура западной цивилизации и порождаемый ею дух? Достаточно поставить вопрос таким образом, чтобы ответить на него отрицательно. Ни один беспристрастный наблюдатель нашей западной жизни не усомнится в том, что любовь - братская, материнская, эротическая стала у нас довольно редким явлением, а ее место заняли многочисленные формы псевдолюбви, которые в действительности являются формами ее разложения " [1]. Если эта скептическая оценка возможностей любви в западном, индивидуалистическом обществе верна, то тем более она верна в приложении к коллективистическому тоталитарному обществу, где сфера любви еще более сужена, а многие ее виды попросту извращены.

1 Фромм Э. Душа человека. С. 154.

Перемены, происходящие в современной России, вовлекают в свою орбиту и любовь - наиболее интимную и с трудом меняющуюся сторону человеческой жизни. Любовь, как и все другое, также не стоит в стороне от универсального потока изменений, хотя это, быть может, не бросается в глаза. Сейчас можно уже судить об общем направлении изменения любви и о том, какой она будет в новом обществе.

Ушли в прошлое и в обозримом будущем вряд ли вернутся к жизни такие виды любви, как любовь к партии и любовь к вождям. Партий стало много, они появляются и исчезают, и сомнительно, что даже их члены относятся к своим партиям с любовью. Место вождей постепенно занимают высшие чиновники, находящиеся на службе у государства и исполняющие свои обязанности только до новых выборов. Эти чиновники оцениваются прежде всего по своим деловым качествам и видеть в них каких-то "отцов народа" и "лучших друзей детей и физкультурников" никому уже не приходит в голову.

Любовь к делу построения совершенного коммунистического общества существенно ослабла даже у тех, кто сумел пронести ее через долгие годы застоя. Ностальгические воспоминания некоторых людей о тех временах, когда все общество в едином порыве строило коммунизм и ни о чем другом не помышляло, - это чаще всего ностальгия по ушедшей молодости и память о тех немногих годах в середине брежневского правления, когда жилось относительно неплохо по коммунистическим меркам. Все большему числу людей идея коммунизма представляется теперь не просто благодушной мечтой, а той, чрезвычайно опасной утопией, попытка реализации которой неизбежно принесет обществу неисчислимые бедствия.

497

Слабеет и меняет свои формы коммунистическая Любовь к дальнему. Вряд ли вызвала бы сейчас энтузиазм попытка оказать братскую, бескорыстную помощь тем народам, которые приняли бы "социалистическую ориентацию" или вызвались бы идти по "сходному с нами пути": наш собственный путь нам самим пока не особенно ясен и мы не стремимся навязать его кому-либо.

Во многом изменилась старая любовь к героям. Герои как люди, внесшие особый вклад в дело построения совершенного общества и потому заслуживающие всенародной любви, постепенно исчезли. Люди, жизнь которых привлекает теперь особое внимание и вызывает особые чувства, но отнюдь не у всего общества, - это уже не герои в прежнем смысле, а кумиры: выдающиеся певцы, музыканты, спортсмены и т.п. Они не посвящают свою жизнь "освобождению человечества" и не стремятся научить всех остальных жить так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы.

Существенные изменения претерпел патриотизм, раньше непременно связывавшийся с представлением о родине как о стране, первой построившей социализм, и демонстрирующий всему человечеству единственно верный путь в будущее. Расширилась и наполнилась новым содержанием любовь к жизни, и это в то время, когда живется в общем-то достаточно трудно. Изменилась любовь к истине и любовь к добру. Мы уже не проверяем всякую истину на предмет соответствия ее "основополагающему учению" и не рассматриваем добро исключительно с точки зрения построения идеального общества.

Стало возможным, не боясь обязательного и категорического осуждения, признаваться в любви или стремлении к славе и даже в любви к власти. Некоторые осмелели настолько, что вслух говорят о возможности и допустимости любви к богатству, и в частности к деньгам, о чем прежде нельзя было даже заикнуться. Утрачивает свою подозрительность и любовь человека к самому себе. Ее все чаще сближают теперь не с эгоизмом, а с его противоположностью - альтруизмом и рассматривают как особый случай любви к человеку и одну из основ становления человека как личности.

Несомненно возросла в глазах общества ценность таких, раньше не имевших твердой почвы и остававшихся экзотичными видов любви, как любовь к развлечениям, к игре и путешествиям. Получила законные права на существование любовь к коллекционированию, когда-то вызывавшая стойкие подозрения в связях со спекуляцией.

Нет нужды особо отмечать новую ценность эротической любви и тесно связанного с нею секса. Если раньше секс нередко отождествлялся с развратом и можно было серьезно утверждать, что у нас секса нет, то теперь о сексе говорят, быть может, излишне много и чересчур громко. Прорезался голос у сексуальных меньшинств, и можно ожидать, что

498

в скором времени они заявят о своем притеснении, начнут проводить манифестации и потребуют, как в некоторых западных странах, возможности заключения браков между представителями одного и того же пола [1]. Эротическая любовь, раньше принижавшаяся и оттеснявшаяся на обочину теми видами любви, которые представлялись социально более значимыми, все более перемещается в центр всего многообразия видов человеческой любви и становится несомненной парадигмой любви вообще.

1 "Сейчас наступило время шумных гомосексуальных парадов, как в Нью-Йорке на Пятой авеню каждым летом, - пишет Б. Парамонов. - Здесь эти парады называются "день гордости". А чем, собственно, гордиться? Вы напишите для начала фреску "Страшный суд" или Патетическую симфонию или тот же "Смысл творчества" (речь идет о книге Н.А. Бердяева. - А.И.), - а потом умные люди, разобравшись, отдадут должное и вашему гомосексуализму" (Парамонов Б. Конец стиля. М., 1997. С. 144).

Меняются, таким образом, как отдельные виды любви, так и сама их иерархия. И этот достаточно быстро идущий процесс перемен показывает, что любовь постепенно обретает те формы, какие она имеет в развитом индивидуалистическом обществе. В сфере чувств изменения идут в том же направлении, что и в других областях - от коллективизма к индивидуализму.

 


Обратно в раздел история
Список тегов:
философия любви 











 





Наверх

sitemap:
Все права на книги принадлежат их авторам. Если Вы автор той или иной книги и не желаете, чтобы книга была опубликована на этом сайте, сообщите нам.