Егер О. Всемирная история (т. 4. Новейшая история)

ОГЛАВЛЕНИЕ

КНИГА ПЯТАЯ. ОТ ФЕВРАЛЬСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ ДО ФРАНКФУРТСКОГО МИРА 1848-1871

ГЛАВА ШЕСТАЯ. Франко-Прусская война и возвышение Германской империи. 1870 - 1871 гг.

Испания. Революция 1868 г.

В сущности, вовсе не было такого вопроса, который мог бы оправдать войну, с точки зрения интересов того или другого из враждующих государств. Предлогом к ней скорее могло служить лишь обстоятельство или, вернее, воззрение, возбудившее сильное волнение в Испании, этой плодоносной стране - соседке Франции.

Мы предпочитаем обойти молчанием государственные перевороты в Испании за все время с 1840 по 1870 год, последний из них почти опозорил общество тщеславных или легкомысленных государственных людей, которые сочли его достаточным поводом к войне - безжалостной, разрушительной войне, не вдохновленной доблестным, похвальным влиянием на народ. В Европе было известно, что генерал Эспартеро - представитель либеральных, а генерал Нарваэс - консервативных сил, и что в 1843 году, по счастью, подоспевшая революция поставила последнего у кормила правления, а первого удалила в изгнание. Интересовались также испанскими браками, т. е. замужеством королевы Изабеллы и ее сестры потому, что это вызвало натянутость отношений между королем Луи Филиппом и Англией.

Наступил 1848 год и только тем нарушил общий обычный в Испании мир и тишину, что вызвал, впрочем, весьма мимолетное, восстание кар-листов. Крымская война и возрождение Италии ни на чем не отразились в Испании. Колебания между либеральным и реакционным министерствами продолжались. В 1866 году королева, искавшая отпущения своей греховной жизни в реакционных и клерикальных стремлениях, назначила министром Нарваэса; но, когда этот энергичный поборник реакционных принципов скончался (в 1868 г.), в Испании произошел переворот, предводители которого, генералы и обиженные представители противной партии, на этот раз не довольствовались простой переменой министерства и государственной системы. Королева вынуждена была бежать за пределы своих владений вместе со своими духовными и иными сподвижниками, входившими в состав ее "камарильи". Лозунгом революции было: "Долой Бурбонов!" - но за конституционную монархию стояли такие выдающиеся деятели, как, например, маршал Серрано, генерал Прим, Олоцага и др., и конституционные кортесы в феврале 1868 года окончательно решили этот вопрос в пользу конституции. Теперь дело стало только за тем, чтобы выбрать короля для вновь созданной конституционной монархии и, после долгих поисков, маршалу Приму удалось, наконец, найти его в лице принца Леопольда Гогенцоллерна, старшего сына князя Карла Антона Гогенцоллерна. О согласии его занять испанский престол посол при французском дворе в Париже, Олоцага, известил императорское правительство 3 июня 1870 года.

Поиски короля. Кандидатура Гогенцоллерна

Этот выбор был удачен во многих отношениях. Леопольд был человек в полном расцвете лет, но уже окруженный сыновьями-подростками - католиками, как и их отец. Богатый, прекрасно образованный, принц Леопольд был женат на дочери короля Португалии и в то же время приходился дальним родственником как прусскому королевскому дому, так и дому Бонапартов; в высших сферах его все уважали; он пользовался общим доверием. Кандидатура французского правительства также ни для кого не была тайной и, конечно, она могла бы помешать прусской кандидатуре, как некогда сумела помешать герцогу Монпансье. Избрание "прусского принца" породило сильное волнение в европейских высших сферах: в нем ясно увидели самый удобный предлог к войне, к которой стремились эгоистические представители различных царственных династий, фанатики-иезуиты и их последователи, а также и французские честолюбцы. На этой почве и разыгралась одна из неприглядных политико-дипломатических комедий. 6 июля французский министр иностранных дел, герцог де Граммон, в своей речи в законодательном корпусе, высказал мнение, что немцы, по-видимому, стремятся к возрождению империи Карла V, и что французское правительство не может полагаться на рассудительность немцев и на дружелюбие испанцев настолько, чтобы быть уверенным, что до этого у них не дойдет; в случае же, если бы это предположение осуществилось, оно (т. е. французское правительство) без колебания и трепета исполнит свой долг. Пресса явилась в качестве усердного отголоска этих слов, которые довольно прозрачно намекали на склонность Франции к войне. Это пробудило Германию, нарушило ее мирное состояние; а между тем, как-то не укладывалась в голове мысль, что может действительно возникнуть война из-за такого пустяка, или собственно повода к причине, война между народами, численностью (в совокупности) превышавшими 40 000 000 человек. Поэтому вся Европа напряженно ожидала исхода грозившей возникнуть военной распри, или же добровольного отказа принца, как уверяла в том Франция Англию.

Франция: повод к войне, 13 июля 1870 г.

Этот отказ последовал 12 июля 1870 года. Тогда французские министры Граммон и Оливье поставили прусскому послу в Париже условие, чтобы его государь, ради спокойствия французов, написал французскому императору письмо, и имели дерзость потребовать, чтобы переговоры по этому поводу велись по телеграфу; но при этом не сделали оговорки, что в случае, если такое письмо (содержание которого у них было приблизительно набросано) будет написано, распре будет положен конец. А именно этого они и не хотели, хотя весь свет, да и сам Оливье, в сущности, посвященный в эту интригу лишь наполовину, считал, что с отказом Леопольда Гогенцоллерна от испанской короны падает и сама возможность войны. 9 июля прибыл в Эмс к королю Вильгельму французский посол при прусском дворе, Бeнедетти, и потребовал от него запретить принцу Леопольду принимать испанский престол, т. е. французы требовали, чтобы этот отказ состоялся по совету или по приказанию прусского короля. В ночь с 12 на 13 июля, когда в Париже узнали, что принц отказался от испанского престола, император Наполеон III, по настоянию императрицы, все-таки окончательно решил объявить войну и дал знать Бенедетти по телеграфу, чтобы тот потребовал от короля ручательства, что он, прусский король, обязуется никогда больше не давать своего согласия на кандидатуру Гогенцоллерна, если бы она снова была предложена. Бенедетти выполнил возложенное на него поручение на эмском "Brunnenpromenade" в то время, когда король сам протянул ему "Кельнскую газету" с известием об отказе принца. Одним из самых славных дней, пережитых Германией, был день 13 июля, когда король проявил крайнюю степень самоотверженности и силы воли, изъявив свое желание оградить Европу от общей междоусобной войны: он велел передать Бенедетти, что одобряет отказ Леопольда. Но на это посол отвечал лишь настойчивой просьбой, чтобы ему дана была еще вторичная аудиенция по тому же поводу. Тогда Вильгельм возразил ему, через дежурного адъютанта, что он уже сказал по этому поводу свое последнее слово.

Герцог де Граммоп

Граф Бенедетти, французский посол в Берлине

Война

Итак, вспыхнула война - великий момент в истории германского народа. Интрига французского правительства, его желание унизить короля Пруссии и затем, все-таки, объявить ему войну, побудило во всех его подданных негодование и гнев на дерзких оскорбителей их маститого, семидесятитрехлетнего властелина. Вся Германия,- все ее собрания, партии, округи - все, как один человек, поднялись на защиту своего отечества. Народ и вся страна действовали единодушно: победа была несомненна.

Единодушие Германии

15 июля король Вильгельм вернулся в Берлин. Повсеместно, а особенно в столице, его встречали с шумным, искренним восторгом. В то же время в Париже происходило нечто совершенно иное. Герцог де Граммон и Оливье, полагавшие всего три дня тому назад, что отказом принца Леопольда мир упрочен, заговорили теперь о какой-то неведомой прусской ноте, оскорбительной, якобы, не только для Франции, но и для всей Европы. Оппозиция обратилась к ним с просьбой показать эту ноту, но они отказали под предлогом, что и их честного слова достаточно. Однако большинство этим не довольствовалось и продолжало шуметь, в том числе и старик Тьер. "Со вчерашнего дня вызваны уже наши резервы!" - объявил министр, и его слова были встречены громким одобрением. В ночь на 16 июля прусский король также подписал приказ о мобилизации своей армии, а северогерманский рейхстаг (государственный совет) созван был на 19 июля.

Европейские державы

На этот раз ни с той, ни с другой стороны не было и речи о союзниках: обе державы должны были сами решать свой спор. Испания рада была, что выбралась из неприятного и затруднительного положения; там даже, по-видимому, не было и тени того задора, который приписывала почему-то испанцам Франция, воспользовавшись их делами, как поводом к войне с третьей державой. Англия вела себя нейтрально, под руководством министерства Гладстона, которое, как оно ни было "разочаровано, чтобы не сказать, оскорблено" поведением французов и объявлением войны, дало указание своему послу не реагировать на все происшедшее и даже подтвердило свои заверения в дружелюбных отношениях к Франции. Италия также придерживалась нейтралитета, равно как и Россия, нейтральное положение которой было так благоприятно для Германии.

Единственным союзником французов мог быть только первый министр Австрийской империи, фон Бейст, который, еще в бытность свою германским "патриотом", уже вел тайные переговоры с французским императором, с целью подготовить падение нового строя Германии, иначе говоря: осуществление наполеоновской программы 1866 года. Но в послании от 20 июля Бейсту волей-неволей (или, как он выразился: "не без сожаления") пришлось высказаться за нейтралитет, так как все немецкое население Австрии сочувствовало своему прусскому соотечественнику. "Этот нейтралитет, - прибавлял он, - лишь средство приблизиться к настоящей цели нашей политики", - т. е. осуществить мобилизацию армии, и он как протестантский министр габсбургского дома льстил себя надеждой привлечь на свою сторону итальянцев, которым он, по его выражению, "вынул занозу".

Германские штаты, не принадлежавшие к северогeрманскому союзу, стали на сторону народа. 19 июля правое дело восторжествовало на заседании второй камеры (Палаты) в Мюнхене, где клерикальная партия подавляла своим большинством: самые лучшие из ее членов были согласны с народом и с ее правлением. Только сорок семь неисправимых сторонников Рима и закоснелые демократы отстаивали вооруженный нейтралитет, опираясь на то, что даже герцог де Граммон объявил, что война не должна дать французам ни одного фута немецкой земли и что Франция предложила нейтралитет, "если я верно понимаю, с положительной гарантией для фальцграфств", - как выразился вождь этой партии патриотов-политиков, Иёрг. В тот же день объявление французами войны пришло в Берлин, когда прусский король только что открыл заседания рейхстага. "Сегодня, когда вооруженные силы Германии не дают доступа врагам, Германия обладает силой и волей для отпора возобновленного французского насилия".

Начало войны

Между тем, наступление войск по направлению к границе уже пошло своим чередом. 23 июля Наполеон III передал регентство императрице и обратился к народу с воззванием, в котором брал на себя ответственность за войну, потому что, по его мнению: "В жизни народов бывают торжественные моменты, когда понятие национальности возвышается до степени непреодолимой власти!" Говорил он также и о притязаниях Пруссии, об уважении к независимости Германии и об "идеях цивилизации нашей великой революции". 28 июля Наполеон выехал из Парижа со своим четырнадцатилетним сыном, который "понимает, какие обязанности возлагает на него его имя", и направился в Мец к своим войскам, получившим громкое название Рейнской армии.

Настроение во Франции и в самом деле было воинственное, как это не раз демонстрировали французы в самохвальных речах. Так, например, военный министр говорил, что он "всецело" убежден, что "никто и в пуговице для гамаш не будет нуждаться", если война продолжится с год. Французская (она же и Рейнская) армия, состоявшая почти из 210 000 человек, собралась вдоль линии от Бельфора до Тионвилля. Прокламацией, с которой обратился император к своим войскам в Меце, заявлялось, что война будет ведена на германской земле и, согласно этому заявлению, офицеры были снабжены картами германских владений. План военных действий был таков: соединить военные корпуса при Меце и при Страсбурге; переправиться через Рейн при Максау; принудить южногерманские владения к нейтралитету, и затем перенести театр войны на Эльбу. Превосходный по численности французский флот мог одновременно искать себе применения в Немецком море, произвести высадку в Ганновере или войти в союз с датчанами.

Немцы же не дожидались 19 июля 1870 года для того, чтобы привести в исполнение тщательно разработанный еще в 1868-1869 годах план Мольтке для сосредоточения войск в Баварском фальцграфстве с целью "отыскивать главные силы неприятеля и, где бы они ни находились, нападать на них". Мобилизация была проведена также по заранее разработанному плану. В течение каких-нибудь десяти дней все соединенное северогерманское войско перешло с мирного положения на военное, т. е. с 300 000 человек оно разрослось до 900 000. С такой же быстротой и четкостью была произведена и мобилизация южногерманских войск, которые без малейших помех были доставлены сквозными поездами на границу.

Выше Кобленца собралось правое крыло - первая армия под командованием генерала Штейнмеца; выше Майнца и Бингена центр - вторая армия под командованием принца Фридриха Карла; при Мангейме и Максау левое крыло - третья армия под командованием кронпринца Фридриха Вильгельма. С величайшим восторгом приняло его войско в Мюнхене и Штутгарте 31 июля 1870 года. Три армейских корпуса и 160 000 человек ландвера остались в Германии, для защиты ее от козней австрийских министров. Главнокомандующим же над соединенными германскими силами был сам престарелый император Вильгельм. Он выехал из Берлина 31 июля; но еще перед тем Бисмарк обнародовал документы, из которых явствовало, что французское правительство постоянно интриговало против Германии и действовало ей во вред.

Генерал фон Штейнмец

Саарбрюкен

Накануне, 2 августа, французское войско одержало свою первую победу, при Саарбрюкене. Громко кричала о ней французская пресса, описывая подробности этого замечательного сражения. В Саарбрюкене давно уже стоял полк гогенцоллернских стрелков и несколько эскадронов гарнизонного Саарбрюкенского уланского полка и патрулей под командованием полковника Пестеля. На них наступали три французские дивизии, спустившиеся с высот Шпихера. Организованно и ровно отступали перед ними пруссаки; а император дал знать в Париж, что его армия ведет свои действия наступательно, несмотря на численность врага и на его силу. Он говорил, что его войска "стремились вперед"; а генерал Фроссар докладывал, что они "располагались на завоеванных позициях", несмотря на то, что в течение дня уже получил сведения о действительных размерах неприятельского войска.

Вейссенбург

Со стороны пруссаков первый удар был нанесен французам с левого крыла, и сразу же удачно. Армия правого крыла, под предводительством маршала Мак-Магона, герцога Маджентского, расположилась под Страсбургом и отделила от себя дивизию, под командованием генерала Абеля Дуэ, направив ее на Вейссенбург. Но баварцы и пруссаки отбили у него этот городок и взяли штурмом Гайсберг, лежавший на небольшом расстоянии к югу от Вейссенбурга. Этот штурм был победоносно окончен уже в 2 часа дня, причем ТОО человек французов были взяты в плен, в том числе и их генерал; остальные же в беспорядке отступили к Хагенау. Но еще более важное значение имели для французов два неприятельских нападения: на правое и на левое крыло французских позиций, и оба они произошли 6 августа.

Маршал Мак-Магон

Вёрт

Во главе 45-тысячного войска Мак-Магон расположился близ нижнеэльзасского городка Вёрта. Ручей и долина шириной почти в 1000 шагов отделяли его от приближавшихся войск кронпринца. Ранним утром 6 августа французы начали бой шквальным огнем артиллерии, но кронприц достиг высот к востоку от Вёрта лишь в 1 час пополудни. Тогда сражение приняло более решительный характер, а до тех пор оно шло с переменным успехом. Пятый германский корпус, состоявший из познанцев и южношлезвигцев, под предводительством генерала Кирхбаха, мог только удерживать за собой этот город: но одиннадцатый - гессенцы, нассауcцы, тюрингенцы - весьма успешно подвигался вперед под командованием Бозе. К ним подоспели подкрепления, и в половине третьего уже состоялся удачный штурм подожженной деревни Эльзасхаузен. Этот штурм ощутимо отозвался на французском центре, благодаря баварцам, которые теснили их под предводительством Гартмана и фон дер Танна.

Они угрожали середине позиций Мак-Магона - деревне Фрешвейлер, и в половине пятого последний вынужден был признать сражение проигранным, и только затем поддерживал его так долго, чтобы обеспечить своим войскам отступление. Но подоспевшие незадолго перед тем на поле битвы вюртембергцы уже направились на ту дорогу, по которой должны были отступать французы, т. е. на Рейхсгофен. 8000 человек последних полегли на поле битвы, 9000 человек были взяты в плен; а правое крыло французской армии, оттесненное от остальной части войска, бежало через Хагенау на Страсбург. Между тем, чтобы оцепить этот город, двинулась вперед и баденская дивизия. Однако немцы также понесли тяжкие потери: 10 000 солдат и 489 офицеров; но это было вскоре забыто под влиянием радостной телеграммы кронпринца, которую везде читали с восторгом: "Победоносный бой при Вёрте. Мак-Магон совершенно разбит большей частью моей армии".

Шпихерн

Под вечер того же дня от правого крыла немецкой армии пришло известие, что оно одержало вторичную победу при Шпихерне. 4 августа французы, действительно, вернулись из Саарбрюкена на плато при Шпихерне. Эта гора по склонам своим и по вершине своей производит, если смотреть на нее с высот Саарбрюкена, впечатление естественной крепости, отстоящей от Винтерберга лишь на четверть часа пути по открытой местности. Там французы возвели свои шанцы и укрепления; но против них смело выступил генерал Камеке, так как немцы вообще опасались их отступления и хотели их задержать. До трех часов не оказалось еще никаких решительных результатов битвы, хотя в ней и принимали участие 12 батальонов нижнерейнцев, ганноверцев, вестфальцев, но бой был не равен, так как французских батальонов было несравненно больше: всего 39, из корпуса Фроссара. Тем не менее, немцы взобрались на высоты, которые они и оцепили с помощью подоспевших подкреплений. Долго кипел ожесточенный бой на склонах и в долине, пока, наконец, взятие обратно Штиринга (на шоссе из Саарбрюкена в Форбах) не решило вопроса о победе в пользу немцев. Бой прекратился с наступлением темноты и на стороне последних оказался бесспорный перевес как в смысле нравственного, так и материального результата сражения. Уже четыре дня продолжались упорные схватки с неприятелем, и за это время железным дорогам пришлось тысячами отправлять в Германию военнопленных и множество трофейных орудий.

6 августа на парижской бирже и по всему городу разнесся слух о блестящей победе. Народ ликовал, но недолго: на следующий же день пришла телеграмма императора: "Мак-Магон проиграл битву; Фроссар вынужден отступить на Саару". Разочарование, гнев и обманутое тщеславие овладели французами, которые обратили всю свою злобу на министерство Оливье и Граммона. Основы империи грозили пошатнуться, так как

республиканские депутаты уже настолько взяли волю, что потребовали в законодательном корпусе низложения охранного комитета: "ввиду того, что неспособность главы государства подвергла Францию опасности".

Но на этот раз опасность еще удалось предотвратить. Императрица сформировала новое министерство, во главе которого стал семидесятитрехлетний генерал, получивший вследствие одержанной им в Китае победы титул графа Паликао. Этот министр был настолько предусмотрителен, что позаботился о снабжении Парижа дополнительным провиантом. Дело дошло уже до того, что самым безопасным для армии оказывалось возвращение ее к Парижу. Однако народ еще льстил себе надеждами на храбрость своих войск и на вмешательство Европы, о чем все и думать перестали, кроме австрийского интригана фон Бейста.

Кронпринц Фридрих Вильгельм в 1870 г. Гравюра с портрета кисти А. Вернера

Битвы за Мец и Коломбэ-Нуйльи, 14 августа 1870 г.

Двойное поражение французов 6 августа разбило их позиции, так сказать, на две части: Мак-Магон, с остатками своей армии при Вёр-те, отошел к Шалону-на-Марне, где он и нашел подкрепления. Корпуса Рейнской армии соединились при Меце и император, чувствуя себя не в состоянии (как нравственно, так и физически) исполнять обязанности главнокомандующего, передал их Базену. От него-то и ожидали теперь французы тех чудес храбрости и искусства, в которых обманулись по отношению к Мак-Магону и другим. Тут-то, при Меце, и произошла ужасная развязка в три роковых и кровавых дня: 14-го, 16-го и 18 августа 1870 года. 13 числа в главной квартире французов было решено отступать далее, на Верден (Verdun). Как ни трудно было привести этот приказ в исполнение со 180-тысячным войском, однако 14 числа к нему приступили, тогда и началась переправа с правого на левый берег Мозеля. Передовые отряды первой германской армии заметили это и генерал Гольц произвел нападение на колонны переправлявшихся. К нему на помощь подоспели еще первый и седьмой корпуса - восточные пруссаки с Мантейфелем во главе и вестфальцы с Застровом, так что это преследование просто превратилось в сражение, которое и произошло при Коломбэ-Нуйльи. Для немцев, потерявших 4600 человек, эта жертва была тяжела, но то, что переправа французов была задержана на целый день, было для них большой удачей, а для французов - непоправимым бедствием.

Маршал Базен

Марс-ля-Тур, 16 августа 1870 г.

Тем временем отряды второй германской армии выше Меца переправились через Мозель и направились к самому южному из всех путей отступления, а именно: от Меца на Верден. Вечером 15 августа французские отряды уже наткнулись на немецкую разведывательную кавалерию. Базен слишком поздно двинулся в обратный путь: император и его сын еще успели благополучно проскользнуть, но армия нашла южный путь уже прегражденным. 16 числа при деревне Марс-ля-Тур, близ дороги на Верден, разыгралось 12-часовое сражение. Немцам пришлось иметь здесь дело с двойной военной силой: третий корпус, бранденбургцы, под командованием Альвенслебена, затем постепенно прибывавшие войска ганноверцев, вестфальцев, ольденбургцев, а позднее - гессенцев, в общей сложности не превышали 60 000 человек; тогда как французская армия состояла из 120 000 человек, т. е. ровно вдвое больше. В самый критический момент, когда у немцев уж больше не было свободных пехотных войск, в три часа дня подоспела к ним на выручку кавалерия: магдебургские кирасиры и маркграфские уланы. Начиная с четырех часов бой вел сам принц Фридрих Карл. Результаты его, однако, остались неопределенны; только то и было в нем выгоды, что немцам удалось, при потере 15 000 человек (у французов 16 000 чел.), преградить неприятелю отступление к югу.

Гравелотта, 18 августа 1870 г.

Все равно французская армия была обречена на погибель: теперь все усилия немцев были направлены на то, чтобы отрезать ей путь отступления на север и оттеснить ее опять обратно к Мецу. Такова была цель третьего сражения, при Гравелотте, 18 августа 1870 года. Действительно, Базен придвинул свои войска ближе к Мецу и расположил свои 140 000 человек на плоскости к западу от этой старинной крепости, на пространстве между Гравелоттой и Сен-Прива, по северной дороге, и выстроил их в линию длиною в 1,75 мили. Боевые условия для обеих армий уже настолько изменились, что французская стояла теперь фронтом к Франции, а немецкая - к Германии. Король Вильгельм, прибывший на поле сражения 17 числа, сам стал во главе своих войск. Согласно плану Мольтке, который советовал отыскивать главные силы врага и на них напирать, германская 200-тысячная армия двинулась вперед с самого утра 18 августа.

В полдень начался бой в центре при Верневилле и закипел по всей линии, причем особенно отличилась немецкая артиллерия. Французам же ни с какой стороны не было удачи, потому что Базен ни за что не хотел отходить от Меца; но все-таки ему удалось сохранить за собой укрепления. Немцы же, со своей стороны, ожидали успеха, если им удастся обойти правое крыло французской армии у Сен-Мари-о-Шэне и Сен-Прива, куда уже направились саксонцы. Около пяти часов пополудни была сделана попытка взять штурмом последнюю деревню, превращенную трудами французов в настоящую крепость; но эта попытка закончилась неудачей и большими потерями для немцев. Только к семи часам удалось саксонцам взять эту деревушку, а французы решили переправиться на другой берег. Незадолго до этого французы на противоположном конце своих позиций, у Гравелотта, попробовали энергичным нападением овладеть южной дорогой. Но до самой деревни это нападение не дошло: полчаса спустя подоспел померанский корпус, с генералом Франсеки во главе, на то же место, где на следующее утро состоялось отступление французов.

Сам прусский король так сообщает об этих событиях телеграммой: "На французскую армию, занявшую очень сильные позиции к западу от Меца, произведено сегодня нападение под моей командой. Французы разбиты наголову, после девятичасового боя; отрезаны от сообщения с Парижем и оттеснены назад к Мецу". Однако этот крупный успех был куплен немцами ценой 20 000 человек убитых, против 12 000 человек французов. Ночь король провел в Резонвиле, где ему была приготовлена весьма бедно обставленная комната.

Положение дел в Париже

Ни минуты не теряли немцы, чтобы -не упустить из виду важную добычу, какую для них представлял Мец. Они поспешили отрезать своей великой пленнице - Рейнской армии французов - всякое сообщение с внешним миром, даже с Тионвилем, и оцепить ее со всех сторон: на это были обращены семь армейских корпусов первой и второй германской армии, к которой все подходили и подходили подкрепления; они, под командованием Фридриха Карла, и остались перед Мецем. Для того, чтобы воспрепятствовать неприятелю осуществить прорыв, были возведены шанцы, укрепления и окопы. Под предводительством кронпринца Альберта Саксонского была образована так называемая Маасская армия, состоявшая из остальных трех корпусов и четырех кавалерийских дивизий, - всего 90 000 человек. Этой - четвертой по счету - германской армии пришлось вместе с войсками прусского кронпринца вести действия против Парижа; ей также приказано было отыскивать главные силы врага для наступления на них: ведь у французов еще были остатки армии Мак-Магона. Но к этим остаткам присоединились еще другие войска, образовавшие с ними вместе, в общей сложности, 150 000 человек.

Здесь-то и собрал император военный совет, на котором решено было поручить управление городом Парижем популярному человеку, некоему генералу Трошю. Под прикрытием назначения такого популярного человека в губернаторы Парижа, император хотел вернуться к себе в столицу; но, по прибытии своем туда, Трошю нашел себе оппозицию в лице императрицы и ее управления, относившегося к нему с недоверием. Здесь знать ничего не хотели о возвращении императора, который и без того не был популярен, но появлением своим в такую минуту еще более мог распалить готовую вспыхнуть революцию.

Страх перед революцией влиял также и на военные отчеты, которые маршал Паликао умел представлять народу в извращенном и притом же якобы правдоподобном виде. Так, например, о сражении 18 августа при Гравелотте, он сообщал 19 числа, что на маршала Базена напали соединенными силами три неприятельских корпуса и что неприятель был оттеснен "к каменоломням Жомона"; а 22-го, не получая от Базена никаких известий, объявил, что от него нет депеши и что "поэтому правительство может заключить, что этот твердо установленный план еще не приведен в исполнение". А между тем, после дела при Гравелотте, исход борьбы был ясен для всей Европы и отсутствие известий от Базена прямо указывало на этот исход. Извинением в ошибках престарелого министра (Тьера) была его боязнь революции, и эта-то боязнь руководила его дать приказание Мак-Магону соединиться с Базеном, что он и заявил на военном совете 17 августа. Переписка его с Мак-Магоном окончилась тем, что последний, вопреки своему твердому убеждению, пошел 20 августа из Шалона к Реймсу, а оттуда 23-го еще далее на север, чтобы, согласно предписаниям, полученным им из Парижа, соединиться с Базеном, описав для этого большую дугу. Тогда же, 22 числа, до него дошла телеграмма Базена от 19 числа с таким содержанием: "Все-таки, думаю двинуться вперед, еще севернее, на Монмеди (Montmedy)".

Военные действия по 1 сентября

Когда 24 августа далеко выдвинувшаяся немецкая конница принесла известие, что лагерь под Шалоном опустел и что французские войска уходят по направлению к северу, тогда военное управление решило прибегнуть к более важным мерам. Движение армии прусского кронпринца, главная квартира которого помещалась 23 августа при Линьи, было приостановлено и армия отклонялась то вправо, то влево. Теперь следовало собрать третью и четвертую армии вокруг войск Мак-Магона и 27 августа начальник штаба кронпринца, генерал Блументаль, говорят, будто бы подвел корреспондента какой-то английской газеты к карте военных действий и наглядно доказал ему, что французская армия близка к погибели. Указал он также и то место, куда она неизбежно должна была прийти, если не перейдет на бельгийскую территорию, и где ее ожидает верное поражение: это местечко было Седан, небольшая крепость на реке Маасе. Еще с 29 числа Мак-Магон стал предчувствовать, что ему не миновать сражения на пути своего движения к Базену. Да, кроме того, и само состояние его войск оставляло желать много лучшего. 30 августа при Бомоне, к западу от реки Мааса, на часть войск Мак-Магона - пятый корпус под предводительством де Файльи - неожиданно напали во время обеда войска третьей немецкой армии, саксонцы и тюрингенцы, которые и захватили 3000 человек военнопленных, с 20 орудиями: остальные французские отряды с большими потерями добрались до реки Мааса и получили приказание соединиться с Базеном у Седана.

Генерал Блументаль

Мак-Магон расчитывал на то, что там его войска могут хоть денек отдохнуть; в Седан же направился и сам император, выехавший туда из Кариньяна. Но уже 31 августа начала теснее опутывать его сеть неприятельских войск: с востока (Монмеди) ему преградил дорогу кронпринц саксонский, который также достиг Мааса; третья армия уже угрожала ему с запада, со стороны Мезьера (Mezieres). Свободным оставался только один путь отступления, отстоявший на одиннадцать километров от бельгийской границы; а семь немецких армейских корпусов стояли настолько близко друг от друга, что однодневный переход или однодневный бой легко могли слить их всех в одно целое.

Битва при Седане

На следующий день, 1 сентября 1870 года, суждено было свершиться событию, имевшему решающее значение для обеих сторон. Крепость Седан лежит в небольшой долине, на правом берегу реки Мааса, которая, протекая здесь по направлению с юга на север, с юго-востока к северо-западу окаймлена возвышенностями. Если следовать вдоль дуги, которую описывают эти возвышения, то придется подниматься вверх (с юга на север) по речке Живонне, мимо деревень: Базейль, Ла-Монсель, Дэньи, Живонн, здесь повернуть на северо-запад - на Илли, а оттуда к западу - на Сен-Манж, которая расположена у самой реки.

К юго-западу от Седана, у первой из этих деревень - Базейле - баварцы ранним утром вступили в битву; к ним присоединились саксонцы у Дэньи, а прусская гвардия - у Живонне. На возвышенности, между Базейлем и Ла-Монсель, французский главнокомандующий Мак-Магон был ранен осколком гранаты и это лишило его возможности участвовать в бою, ведение которого он передал генералу Вимпфену, прибывшему из Африки лишь накануне. Такая перемена в управлении битвой пагубно на нее повлияла: между 10 и 11 часами утра деревни у реки Живонне уже перешли во власть неприятеля. Во время этого длинного ряда упорных, кровавых стычек подошли с запада пятый и шестой корпуса третьей армии: нижнешлезвигцы, познанцы, гессенцы и тюрингенцы - и притом подошли настолько близко, что могли перейти в наступление на левое крыло французской армии, на позиции Сен-Манжа и на плато близ Илли.

Генерал Дуэ, который там командовал, попробовал противопоставить врагу все свои соединенные артиллерийские силы; но немецкая артиллерия открыла по ним такой искусный и сильный огонь, что французам было некогда действовать. От двух до трех часов пополудни генерал Дуэ выслал навстречу неприятельским наступающим отрядам весьма значительную конницу - кирасиров, африканских егерей, гусар, одиннадцать полков - и все они не могли устоять против ужасного непрерывного огня 32 и 95 полков немецкой пехоты. Немного позднее, часа в три, окончательно сомкнулось кольцо немецких войск, преградив французам последний путь отступления - к бельгийской границе: между Живонной и Илли прусская гвардия соединилась с пятым корпусом. Судьба французской армии была решена. Быстро редея и разрушаясь, в беспорядке бежали французские ряды по направлению к Седану, но и там было не легче.

По дороге, над рощей Гаренны, через которую они бежали, свистели им вдогонку немецкие снаряды. На восток от беглецов была Живонна, на север - Илли, на запад - Флоинг, и все пространство между этими деревнями вскоре покрылось убитыми и ранеными; роща наполнилась их криком и стенаньем, раздававшимися в хаосе беспорядочно, кучами, сваленных людей, повозок и лошадей. В четыре часа город Седан был уже d безнадежной опасности. Германская армия окружила его на расстояние выстрела: до 600 орудий было расположено на окрестных высотах. А за ними, готовые к битве, стояли семь с половиною корпусов, так что горстке французов, собравшихся в Седане, ничего больше не оставалось, как только погибнуть или сдаться на условиях капитуляции.

Особенно ясно представился такой исход французским вождям после нескольких выстрелов неприятеля и их губительных последствий. Император Наполеон III, у которого не было иного выбора потому, что ему уже больше нечего было терять, приказывает поднять белый (парламентерский) флаг. В семь часов, по его поручению, генерал Рейль является к прусскому королю, который находился вместе со своей свитой к югу от Седана, на высотах Френуа (Frenois). Уполномоченный императора подал Вильгельму его собственноручное письмо такого содержания: "Так как мне не пришлось умереть в рядах моих войск, то мне остается теперь лишь передать мою шпагу в руки вашего величества".

Генерал Рейлъ передает письмо Наполеона III королю Вильгельму во время битвы при Седане.

Гравюра с картины А. фон Вернера.

Факсимиле собственноручного письма Наполеона к королю Вильгельму, во время битвы при Седане.

Наполеон и Бисмарк, на утро после битвы при Седане. Гравюра с картины В. Кампгаузена

Капитуляция, 2 сентября 1870 г.

В ночь на 2 сентября, в Доншери, генералы Вимпфен и Мольтке приступили к обсуждению условий капитуляции. Утром, 2 сентября, она была заключена в Френуа, в следующих выражениях: "Французская армия, будучи окружена превосходящими силами, сдается в качестве военнопленной". Соединенной Германии удалось неслыханное дело: битва стоила французам 13 000 убитыми и 25 000 пленными. Около 3000 человек успели спастись, перейдя через бельгийскую границу, 10 000 человек, группами или поодиночке, бежали в Мезьер и далее; теперь, по условиям капитуляции, в руки немцев переходила армия в составе 83 000 рядовых, 2866 офицеров и 40 генералов, вместе с гигантской материальной частью, больше 400 орудий, не считая самой крепости. Упавший духом император встретился с Бисмарком в садике одного рабочего, в Доншери; с победителем своим он увиделся лишь после подписания капитуляции, в небольшом замке Бельвю, на дороге из Седана в Доншери. Победитель назначил местопребыванием бывшему императору французов замок Вильгельмсгее, близ Касселя.

Переговоры о капитуляции в Доншери, в ночь с 1 на 2 сентября 1870 года. Гравюра с картины кисти А. фон Вернера.

Капитан д 'Орсей, дю Фор, Вимпфеп, Кастельно, Подбельский, Мольтке, Бисмарк, граф Ностиц, Бронзарь фон Шеллендорф, Верди дю Вернуа, майор Блюме, де Клэр.

Мец. Вылазка Базена

В те же дни решилась участь рейнской армии, запертой в Меце. Базен попытался сделать большую вылазку в восточном направлении, 31 августа, с целью прорвать железное кольцо, которым охватывала Мец немецкая армия, более и более тесня крепость. Французы встретились тут впервые с ландвером, над которым так трунили их газеты. После 24-часового боя, названного по имени лежащей на дороге в Германию деревни, делом при Нуазвиле - седанская канонада доносилась в это время до главной квартиры принца Фридриха Карла - французы были вынуждены вернуться в крепость (1 сентября). Не было никаких реальных шансов на успех вторичной подобной попытки, потому что силы осажденных таяли с каждым днем, между тем как положение немецкой армии в тоже самое время только улучшалось.

Возвращение французского флота

Действий французского флота не приходится отмечать: он крейсировал вдоль хорошо защищенных берегов Германии, причем плохие вести с суши лишали его инициативы и бодрости. Эскадра Северного моря вернулась в Шербург 12 сентября, а эскадра Остзейского моря 14 числа того же месяца. Они потратили 66 дней на бесполезное плавание, не предприняв ни одной попытки к реальным боевым действиям, да и не имея, впрочем, пред собой никакого определенного плана.

Рим - столица Итальянского королевства

Король Вильгельм прибавил к телеграмме о седанской победе: "Какой поворот по Божиему произволению!" Этот государь, всегда сохранявший свое достоинство, но никогда не превозносивший ни в чем своей личности, справедливо указывал здесь на Высший Промысел, проявивший Себя так явно в ходе этих событий. Трудно описать впечатление, произведенное вестью о такой победе, в Германии: особенно глубоко прочувствовалась она теми, которые выстрадали на себе все препятствия к объединению Германии, воздвигаемые антинациональными стремлениями, попытками вернуться ко временам Фридриха Вильгельма IV, унижением немецкой идеи в 1848-1852 годах, и недостойными происками партикуляризма и реакции. Над полем седанской битвы, на котором сражались рядом, за великое отечественное дело, немцы разных званий, разных сословий, исповеданий и партий, и на котором они одержали неслыханную еще в военной истории победу, восходило теперь солнце, первые лучи которого возвещали о создании нового германского государства.

В то же время завершилась судьба и другой страны: разрушилась светская власть папы, только что провозгласившего свою непогрешимость, в силу своей личности, а не единомыслия членов Церкви, - и Италия (здесь тоже можно повторить: "Какой поворот по Божиему произволению") могла довести до конца дело своего объединения, благодаря победе соединенной Германии. Путь в Рим, загражденный французскими войсками, был теперь открыт. Итальянское правительство заявляло, что не считает себя более связанным условиями сентябрьской конвенции, возбранявшей ему доступ в Рим и в числившуюся еще за папой часть области, и 20 сентября, после ничтожного сопротивления со стороны папских зуавов, итальянские войска вступили в великий город через Порта-Пиа.

Парижская катастрофа, 4 сентября 1870 г.

Нельзя было сомневаться во впечатлении, которое произведет на Париж, следовательно и на всю Францию, известие о седанском погроме. Естественным последствием подобного бедствия бывает в здоровом государстве еще более тесное сближение между государем и народом, как то было в Пруссии в 1806 году и в Пьемонте в 1849. Но здесь не могло этого быть. Правительство получило ужасное известие 3 сентября после полудня. Оно сразу сделало ошибку, ослабив себя созывом законодательного корпуса и совещаниями с ним при первых же неудачах французского оружия. В полночь 3 сентября Палата собралась на заседание и скрыть поражения было уже нельзя.

Маршал Паликао, несший на себе большую часть вины за это поражение, в сущности, должен был устраниться и последнее слово было теперь за оппозицией. Жюль Фавр внес предложение о безотлагательном низложении Наполеона III и его династии, и 4 сентября парижское население прочло манифест, в котором правительство признавалось в капитуляции. Остальную часть реляции можно себе представить. На другой день, 4 сентября, Палата собралась снова. Жюль Фавр и его друзья повторили свое предложение низложить императора, между тем как правительство назначало комиссию обороны, а Тьер предлагал образовать учредительное собрание, "как только позволят на то обстоятельства". Но, в то же время, собирались возбужденные толпы народа; они легко прорвались сквозь небольшие пехотные караулы, охранявшие палату, и проникли в зал заседаний, откуда их невозможно было вывести. Пока эта уличная аристократия города шумела, в ратуше собралось правительство национальной обороны, состоявшее из депутатов города Парижа, которые выбрали губернатора Трошю своим президентом. Законодательный корпус, собравшийся еще раз вечером в тот же день, распускался этим новым учреждением. Сенат, как бы недовольный тем, что никто не позаботился его разогнать, разошелся сам еще после полудня; императрица, покинутая всеми, тоже скрылась из Тюльери среди дня и была настолько счастлива, что добралась до порта, из которого могла отплыть в Англию. Этим закончились ее отношения с Францией.

Жюль Фавр

Адвокаты, краснобаи и газетные писаки, - так как даже и гнусный Рошфор стали членами этого правительства, - захватив власть, заявили в своем манифесте к Франции, что она, Франция, низвергла прежнее правительство, и что: "Республика отразила вторжение 1792 года... Провозглашается республика!". Однако нельзя было с уверенностью уповать на то, что республика и громкие фразы из словаря революции 1789 года свершат снова чудеса, и потому единственный, действительно государственный человек, который еще находился тогда в несчастной стране, впадавшей из одной лживой системы в другую, старик Тьер, решился обратиться к европейским дворам, пытаясь склонить их сколько-нибудь в пользу Франции. Почти излишне говорить, что он не встретил нигде ничего, кроме вежливых фраз: логика фактов доказывала, что Франция, прихотливо начавшая войну, должна была одиноко выносить на себе ее последствия, и только одно галльское высокомерие могло мечтать о том, что "Европа" не может оставаться равнодушной к "изувечиванию" Франции и даже к какому-либо "посягательству на Париж". В этом же смысле старались провести народ, у которого тем самым отнимали лучшее оружие - сознание действительного положения дел. Редко доходило злоупотребление французской речью до такой степени, до которой она была доведена в манифесте, редакция которого принадлежала перу знаменитого французского поэта Виктора Гюго; он писал: "Спасти Париж не значит спасти только Францию; Париж - священный город; посягнувший на Париж, посягает на человечество..." Он предостерегал "братьев-немцев" от опасности, на которую они шли.

Правительство национальной обороны

Такие неловкие средства употреблялись для подъема народного духа ради продолжения войны, и только эта цель могла оправдывать содержание того циркуляра, с которым новый министр иностранных дел, Жюль Фавр, обращался к дипломатическим агентам Франции при этом новом правительстве; со всякой другой точки зрения этот документ был недостоин серьезного государственного деятеля. Он был написан как бы каким-то дилетантом: "свободная" Франция угрожала в нем своей местью победителю и требовала от него мира без всяких уступок со своей стороны, без всякого воздаяния: "Мы не уступим ни пяди земли, ни одного камня из наших фортов..." Из ответа Бисмарка было видно, что такие уступки составляли первое условие мира потому, что иначе нельзя было рассчитывать на его продолжительность с французской стороны: требовалось именно продвинуть германскую границу для того, чтобы, по крайней мере, затруднить Франции в будущем возможность развязывания подобных беспричинных войн. Борьба велась из-за этого, но прошлое Франции и ее мировое положение заставляли и се бороться до последней возможности, чтобы не уступать Эльзаса и Лотарингии; это одно, повторяем, могло оправдывать Жюля Фавра и прочих французских правителей. Однако продолжение войны не обещало успеха, и единственный член правительства, обладавший не одним только патриотизмом и способностью на пылкие речи, но и здравой практичностью, именно Трошю, с самого начала называл всю эту затею "геройским безумием". Но ожидать помощи со стороны других держав, решительно не знавших в какую сторону склонится через несколько месяцев или дней настоящее правительство Франции: к коммунистическому, роялистскому, или императорскому режиму, - было уже не геройством, а простым безумием.

Осада Парижа

Дальнейшие военные действия были борьбой за Париж, к которому германские войска выдвинулись тотчас после седанской катастрофы. Первые немецкие разъезды появились около города 15 сентября, а 19 числа войска обоих кронпринцев обложили своим кольцом громадную крепость: линия обложения наружных фортов простиралась до 7,5 миль. В городе находилось 100 000 более или менее годных солдат и до 300 000 человек, способных носить оружие. Генерал Трошю занялся формированием из них трех больших армий. В жизненных припасах не было недостатка и правительство надеялось, что в то время, когда главные немецкие силы будут задерживаться Парижем и Мецем, в провинциях можно будет поднять обширное восстание, образуя из него армии, которые выручат Париж и разобьют неприятеля.

Посещение Жюлем Фавром Бисмарка в Ферьере, где была главная квартира короля, не имело, по-видимому, другой серьезной цели, кроме намерения разжечь воинственный пыл народа преувеличенными рассказами о германских требованиях, и проявило, во всяком случае, полную неспособность французского министра. Бисмарк не скрыл от него условий мира: Германия требовала Эльзаса со Страсбургом и Лотарингии с Мецем и Тионвилем. Жюль Фавр в своем отчете правительству говорил о невозможности уступить Суассон, очевидно смешав его с Тионвилем.

Император Вильгельм со своим штабом под стенами Парижа Гравюра с картины кисти В. Кампгаузена

Театры войны

Для понимания дальнейшего хода войны, вступившей теперь в свой второй, не менее достославный для немецких войск период, нужно различать четыре театра военных действий: у Парижа, у Меца, на юге (у Луары) и на востоке Франции.

Восточный театр войны. Страсбург

На восточном театре войны дело вскоре завершилось важным событием: 27 сентября, в 5 часов вечера, на колокольне Страсбургского собора взвился белый флаг. Город был осажден с 8 августа и генерал Урих защищал его мужественно. Бомбардировка не приводила к желаемому результату, тогда немцы прибегли к методичной осаде, которая и возвратила Германии город, доставшийся французам 189 лет тому назад. Гарнизон, численностью в 17 000 человек, был взят в плен и часть осадной армии могла пойти на подкрепление войск, обложивших Париж, вначале еще весьма немногочисленных.

Под Парижем

Эта армия размещалась тем временем в замках, виллах и деревнях, окружающих Париж. Она имела здесь, как и у Меца, в своем распоряжении все самые современные средства для проведения осадных работ. Падение крепости Туль (25 числа) открыло германским войскам рельсовое сообщение с родиной. Парижское население, благодаря темпераменту французов, не унывало и начинало верить в речи о непобедимости Франции. Но вылазки, из которых первая произошла 30 сентября, не имели особого успеха; только Ле-Бурже, на севере, недолго оставался в руках французов, но 30 октября был снова отбит второй гвардейской дивизией.

Гамбетта. Департаменты

Тем временем повсюду во Франции прилагались усилия для организации массового народного восстания. С этою целью правительство национальной обороны отрядило в Тур из своей среды двух делегатов, наиболее энергичным из которых оказался тридцатидвухлетний адвокат Леон Гамбетта. Подобно Жюлю Фавру, Кремье и Симону, он был еврейского происхождения. Покинув Париж на воздушном шаре 7 октября, он применил весь свой революционный пыл на боевые приготовления, причем сам вредил делу своей дилетантской развязностью и безграничным неуважением к правде. Образование луарской армии шло наиболее удачно у генерала Мотружа, но и она была разбита под Орлеаном (9 и 11 октября) генералом фон дер Тайном и первым баварским корпусом. Вечером, 11 числа, Танн вступил в Орлеан, но было решено не двигаться далее; до тех пор, пока Мец не был взят, немецким армиям следовало не разъединять своих сил, ограничиваясь прикрытием осадных действий у Парижа и сдерживанием "вольных стрелков" (francs-tireurs), партизанская война с которыми утомляла, подчас, немецкие войска. Обаяние имени республики и разрушение всякого государственного порядка во Франции вербовало в эти банды революционный сброд из всех стран.

Леон Гамбетта

Капитуляция Меца, 27 октября

В главной немецкой квартире, находившейся теперь в Версале, знали уже о скором падении большой Мозельской крепости. Положение Базена сильно ухудшилось после битвы при Нуазвиле. В войсках свирепствовали болезни, лошади падали или требовалось их убивать, что лишало войско средств передвижения. Большая вылазка Базена, 7 октября, предпринятая в северном направлении, по левому берегу Мозеля, также не удалась, как и произведенная 2 сентября. Попытка открыть двери этой тюрьмы посредством безотлагательного мира, заключенного императрицей-регентшей, при восстановлении императорского трона этой же мецской армией, оказывалась одной несбыточной мечтой; настояла необходимость прийти к другому твердому решению. Созванный Базеном военный совет одобрил его намерение вступить в переговоры, которые и произошли в главной квартире принца Фридриха Карла, в замке Фрескати. Предложенное сначала сторонами свободное отступление гарнизона в Алжир не было утверждено по весьма уважительному, хотя и не лестному для Франции поводу, а именно потому, что обещание не поднимать оружия против Германии, при беззастенчивости тогдашнего французского правительства и даже многих военных, не имело никакой цены; оставалось одно: просто сложить оружие. И такая сдача оружия, самая большая из известных истории до этого момента, произошла 29 октября: необъятными рядами потянулись из всех ворот крепости перед строем победителей обезоруженные ее защитники, одни с тупым равнодушием, другие с трудом сдерживая свою ярость, большинство глубоко оскорбленное в своем солдатском чувстве чести, со "смертью в сердце".

Принц Фридрих Карл в 1870 г.

Гравюра с картины кисти А. фон Вернера

С 1 часа пополудни и до наступления ночи продолжалось это шествие: маршал Франции, 70 генералов, более 4000 офицеров и 173 000 рядовых (в том числе 20 000 больных в госпиталях); вместе с тем, в руки немцев попали 53 орла, более 600 полевых и около 900 крепостных орудий и 300 000 пехотных ружей. Немцы поплатились за все это лишь 5000 человек, выбывших у них из строя, считая после дня битвы при Гравелотте.

Положение дел в Париже

Гамбетта знал еще с 15 октября, что запасов продовольствия у мецской армии осталось уже не более, как на 10-14 дней. Однако он имел смелость обвинить несчастного Базена в предательстве, и французская нация, вопреки простому чувству справедливости, держится и поныне этого ложного мнения, порожденного нелепой ненавистью. Капитуляция Меца, благодаря которой высвободился седьмой армейский корпус, открыла собой третий период войны.

Тьер, возвратившийся ни с чем из своего объезда европейских дворов, попытался 30 октября добиться перемирия, выступив с обращением к вождям немецкой армии. В то время как он излагал Бисмарку свою просьбу - допустить провоз продовольствия в Париж, без какой-либо уступки со стороны французов - в самом Париже (31 октября) было произведено покушение на правительство, и Трошю, Араго, Ферри, Пикар, Фавр оставались несколько часов пленными в ратуше, во власти вожаков черни и подвергаясь, в свою очередь, обвинению в измене - измене неизвестно даже чему. Несколько батальонов национальной гвардии успели освободить их только ночью. Однако этих людей не образумило даже происшествие, при котором они, бесспорно, проявили большое мужество перед лицом лично грозившей им опасности; но у них не достало другого мужества: вырвать оружие из рук всякого сброда и обуздать чернь, которая тешилась игрой в военщину, получая хорошую плату за малый труд и в достатке получая продовольствие.

Война в департаментах. Луарская армия

Два немецких корпуса, восьмой и первый (рейнские и восточно-прусские полки), под командованием генерала Мантейфеля, двинулись в Нормандию, с целью воспрепятствовать с этой стороны подходу помощи осажденному Парижу. Три других корпуса, под командованием принца Фридриха Карла (теперь уже генерал-фельдмаршала), спешили к Луаре, где генерал Танн снова уступил Орлеан французам (9 ноября), после битвы при Кульмье, в которой он продержался с 25 000 своих воинов против 70 000 человек луарской армии, под командованием Ореля де Паладина.

То была единственная настоящая победа французов в эту богатую битвами войну, и прославлялась ими торжественно. Но это ликование было непродолжительно; дела принимали другой оборот. Первая прусская армия прибыла на этот театр войны 20 числа и стала действовать совместно с войсками герцога Мекленбургского и генерала Танна. Луарская армия приготовилась к большой атаке, но 28 ноября, при Бон-ла-Роланде, ее правому крылу было нанесено тяжелое поражение левым крылом армии принца: перед городком, который обороняли в течение пяти часов только два прусских полка, легли целые груды французов; их потери в десять раз превышали потери немцев. 2 декабря начался бой под Орлеаном - вторая Орлеанская битва - и 4 числа, в полночь, в этот город вторично вступили немцы, в то время как французы отступали, по мосту, на левый берег Луары. Огромное число пленных, 24 000 человек, взятых в период времени с 28 ноября по 5 декабря, доказывало недееспособность этой наскоро собранной армии.

Перед Парижем. На севере

В течение этих же дней парижская армия сделала большую вылазку (30 ноября - 2 декабря), на этот раз к юго-востоку, то есть к той стороне, с которой она могла ожидать соединения с луарской армией, судя по сообщениям, доставляемым почтовыми голубями. Бой произошел у Бри и Шампиньи, причем вюртембергцы отличились наряду с саксонцами и померанцами. Французы были вынуждены отступить и генерал Дюкро вернулся живым в Париж, хотя обещал в своей прокламации прибыть "или победителем, или мертвым..." "Вы увидите, что я паду, может быть, но не отступлю..."

Впрочем, он вывернулся перед войсками, сказав, что дело не окончено, а лишь прервано на время. На севере немецкие войска тоже одерживали победы; 27 ноября, при Амиене, Мантейфель разбил Федерба; к длинному ряду крепостей, капитулировавших после падения Страсбурга,- Суассон, Верден, Шлетштат, Нейбрейзах, Тионвиль,- присоединилась теперь еще крепость Ла-Фер и Амиенская цитадель. Новые тысячи пленных направлялись в Германию. Мантейфель вступил 6 декабря в Руан, главный город Нормандии; немецкая кавалерия разъезжала по французскому побережью Атлантики и французскому флоту теперь приходилось блокировать свои собственные порты. Военные действия этой недели, с 27 ноября по 5 декабря, сделали освобождение Парижа абсолютно невозможным; всякая надежда для французов была потеряна. Они могли бороться уже только ради мира, а никак не ради победы.

Фридрих Франц. великий герцог Мекленбург-Шверинский

Король Лудвиг Баварский

Германская империя

В эти же дни созрел для Германии великий плод этой войны - полное объединение всех германских племен в одно государство. Переговоры с уполномоченными Баварии, Вюртемберга, Бадена и Гессена были закончены в последние дни ноября и 4 декабря король баварский Лудвиг обратился к германским государям и сенатам вольных городов с письменным посланием, в котором предлагал предоставить прусскому королю, состоявшему президентом Союза, включавшего теперь в себя все германские государства, право принять титул германского императора. В том же смысле выразилась 18 декабря перед королем Вильгельмом депутация северогерманского рейхстага, с председателем Симеоном во главе, - тем самым, который предлагал эту корону Фридриху Вильгельму IV в 1849 году. Этот торжественный акт сопровождался грохотом неприятельских орудий с возвышенностей Мон-Валериена; судьбе было угодно изменить прежние условия жизни германского народа и положить конец его вековой разрозненности.

Провозглашение прусского короля Вильгельма I германским императором в Версале, 18 января 1871 г. Гравюра с картины кисти А. фон Вернера.

Борьба на севере и юге

Но французской нации или, лучше сказать, тем людям, которые навязывали ей насильно эту борьбу не на жизнь, а на смерть, предстояло вторично убедиться, что теперь перед ними была уже Германия не 1792 или 1806 года, и что сама Франция была уже не та, что прежде. Сначала понесла поражение луарская армия. Она разделилась после несчастного для нее сражения 2 декабря, причем большая ее часть, под командованием нового вождя, генерала Шанзи, заменившего Ореля де Паладина, смещенного турским диктатором, отступила к западу, отвлекая тем самым некоторую часть армии принца Фридриха Карла.

1 января 1871 года эта армия снова выступила в поход, следуя в эти короткие зимние дни через Вандею, страну засад; она встретилась с французами 6 числа; изо дня в день шел бой; истомленные борьбой французские солдаты, или полусолдаты, являлись добровольно к немецким сторожевым постам; при Ле-Мансе 12 января только быстрое отступление спасло остатки выбившейся из сил французской армии, в количестве 70 000 человек, не представлявших уже опасности для немцев.

Северная армия под командованием Мантейфеля 23 декабря отбросила противника при Галлю. Генерал фон Гёбен задержал этот французский корпус своим 10-тысячным отрядом у Бапома, и Федерб, со своей втрое или вчетверо сильнейшей армией, отошел ночью к крепостному округу, потом снова произвел оттуда нападение и, наконец, 19 января, потерпел окончательное поражение при Сен-Кантенe от Гёбена; Мантейфель был занят в это время другой задачей. И на этот раз немцы взяли 13 000 пленных.

В тот же день, 19 числа, под Парижем произошла последняя крупная битва. Жизненные припасы в городе истощились; цена откормленной крысы доходила до 1,5 франков. Но 27 декабря немцы покончили с затруднительной доставкой тяжелых осадных орудий, и эта артиллерия начала действовать против громадной крепости. В первый день этой бомбардировки (27 декабря) огонь был направлен преимущественно на выдвинутый форт Монт-Аврон, на восточной стороне города. Затем ежедневно 275 орудий выпускали по 200 гранат на кварталы, расположенные на левому берегу Сены; но еще 6 января, несмотря на суровые холода, недостаток в материалах для отопления и освещения и возраставший голод в столице, Трошю повторял: "Губернатор парижский капитулировать не станет".

18 января 1871 г.

Между тем, незаметно для осажденных, в Зеркальном зале того самого Версальского дворца, в котором некогда Людовик XIV развивал свои завоевательные планы, 18 января 1871 года произошло важное историческое событие: в присутствии блестящего военного собрания была провозглашена Германская империя.

На следующий день произошла последняя большая вылазка парижской армии или того, что можно было собрать в подобие армии после 3,5 месяцев этой осады. На этот раз попытка была сделана с южной стороны и под личным командованием Трошю. Французы двинулись тремя большими колоннами, всего 100 000 человек, против позиций, которые оборонялись пятым корпусом (силезцы и познанцы), в количестве около 33 000 человек. Битва, которую французы называют делом при Мон-Валериене, длилась целый день, но закончилась, как и прежние вылазки, обратным отступлением французских войск в город и потерей в 6000 человек, то есть в десять раз превышавшей потери немцев. Наконец французское правительство признало необходимость начать переговоры потому, что никто из генералов не соглашался брать на себя ответственности за новую кампанию. Продовольствия могло еще хватить кое-как до 1 февраля, но за последней коркой хлеба могли наступить невообразимые ужасы.

Генерал Трошю, давший слово, что парижский губернатор не пойдет на капитуляцию, передал свою власть генералу Винуа, который принял строгие меры против радикального сброда, бушевавшего с безумной яростью. Фавр вновь прибыл в Версаль 23 января, а 28-го того же месяца была здесь же подписана "конвенция", как назвали капитуляцию. Наступило перемирие: артиллерийский огонь был прекращен еще вечером 26 января, и национальное собрание в Бордо должно было окончательно решиться на мир, на что действующее тогда правительство не имело ни права, ни полномочий; оно имело силу лишь фактически, но без какого-либо узаконенного на то документа.

Парижские форты с их вооружением были сданы немцам; 450 000 человек признаны военнопленными, но без высылки их в Германию; национальная гвардия сохраняла свое оружие, что было роковой уступкой, которую вырвало неисправимое неразумие французского уполномоченного у предостерегавшего его Бисмарка. Отряд в 12 000 человек должен был охранять порядок в городе. Впрочем, великий город пал с честью. Он сопротивлялся 132 дня, терпя всевозможные лишения, на какие только способен патриотизм населения. Хлеба оставалось всего на 8 дней; конины на две недели.

Князь Отто фон Шенхаузен фон Бисмарк во время войны. Гравюра с рисунка XIX в.

Капитуляция Парижа

Правительство было вправе сказать в своей прокламации: "Франция, которая снова обретает Париж, может гордиться своей столицей". Но требовалось еще получить согласие на мир от диктатора, находившегося в Бордо, так как Тур был в руках немцев, а он делал вид, что считает капитуляцию Парижа преступной слабостью. Он изливал свое красноречие против варварских полчищ, зная, что эти варвары не станут ему мстить за такие словоизвержения. В последнюю минуту он задумал даже изобразить нечто вроде государственного переворота, объявив всех французских нотаблей не правомочными на избрание в члены национального собрания; но телеграмма Бисмарка поставила его на место. Впрочем, он не затруднился сложить с себя свое звание, успев достигнуть того, чего хотел, благодаря тому, что большинство французов, да и всех людей, охотно позволяет обольщать себя безумной энергией и эгоизмом под личиной патриотизма; и такие личности, как Наполеон I и счастливые последователи его или подобных же деятелей, всегда встречают всепрощение своим захватам, лжи, наглому грабежу и обману.

Битва при Лизене

Франции предстояло испытать еще раз, что за люди управляли ею в эту минуту. Перемирие не простиралось на ее восточные департаменты. По-видимому, народ был убежден в том, что на этой окраине дела идут прекрасно. Та часть луарской армии, которая после поражения 5 декабря ушла на восток, усилилась до 150 000 человек, и Гамбетта замышлял совершить нечто великое с этой силой: он надеялся выручить Бельфор, осажденный с самого начала ноября, проникнуть в Эльзас, напасть на немцев с тыла и выручить тем самым Париж. Разгоряченная фантазия французов представляла уже себе эту армию Бурбаки в Германии, где она освободила бы военнопленных; о том, что было бы далее, нечего и говорить.

Однако Гамбетта не удержался от опубликования существенной части этого плана в одной из статей своего "Монитера". Немецкое военное начальство приняло свои меры. Генерал Вердер приготовился встретить противника, выбрав для того удобную местность на Лизене, притоке реки Дубса, к югу от осажденного Бельфора. Трое суток бились неприятельские полки против 50 000 баденцев и пруссаков, прикрывавших длинную линию бельфорских укреплений за замерзшей речкой. Эти три дня, 15, 16 и 17 января, ознаменовались одним из величайших боевых подвигов: ни один неприятель не прорвался сквозь немецкие ряды, и 18 января французы были вынуждены отступить.

Последняя битва. Бурбаки oттеснен в Швейцарию

Корпус Вердера (четырнадцатый) принадлежал к вновь сформированной немецкой южной армии, отданной под командование генерала Эдвина фон Мантейфеля. Прочие корпуса, седьмой и второй (вестфальцы и померанцы), спешили к нему усиленными переходами. При сильном морозе, сменившемся оттепелью, шли они по занесенным снегом горам. Неприятель их не тревожил. Итальянский союзник французской республики, Гарибальди, находился у Дижона, командуя 20-тысячным отрядом, состоявшим из вольных стрелков разных наименований, мобилен, отрядов, называвших себя одни - польскими, другие - итальянскими легионами. Эта армия пыталась задержать переход немецких войск, но такая задача была ей не под силу.

Гарибальди поздравлял свои банды с победами, которые одерживались ими, молодыми воинами свободы, между тем как, в сущности, генерал Кетлер со своей бригадой нарочно завлекал армию Бурбаки все далее на восток, подставляя ее под удар, которым, уже в четвертый раз на протяжении этой войны, разом уничтожались армии в несколько десятков тысяч человек. 23 числа французам был уже отрезан обратный путь на Лион. Им оставалась лишь одна, граничившая с Швейцарией дорога на юг. Их теснили к ней три немецких корпуса, действовавшие совместно. Луч надежды блеснул французам 29 числа: мэры деревень, через которые они проходили, оповещали их о заключении перемирия. Но им пришлось узнать лишь из главной немецкой штаб-квартиры о том, что восточные департаменты не были включены в условия этого перемирия: замечательный французский министр иностранных дел, Фавр, забыл упомянуть об этой мелочи в своей телеграмме Гамбетту. Гибель должна была свершиться; 31 числа была отрезана французам и эта последняя дорога, и 83-тысячная армия, доведенная до самого жалкого положения, перешла на швейцарскую территорию.

Национальное собрание, определенное Парижской конвенцией, открыло свои заседания в Бордо 12 февраля. Оно избрало Тьера главой исполнительной власти во французской республике и уполномочило его вести мирные переговоры, придав ему комиссию из 15 членов. Предварительные условия были приняты 1 марта бордосским собранием - 546 голосами против 107. Тьер мог отстоять для своей страны лишь Бельфор, который сдался на условиях капитуляции 15 февраля, после храброго сопротивления и последним из всех других крепостей. В условиях мира значилось: отчуждение Эльзаса и части Лотарингии с Мецом и Тионвилем (263 кв. мили с 1 500 000 жителей); контрибуция в 4000 миллионов марок; оккупация части французской земли с постепенным выводом из нее войск.

В тот же день немецкие войска вступили на короткий срок в Париж, для фактического ознаменования своей полной победы. Окончательный мир был подписан 10 мая 1871 года во Франкфурте-на-Майне.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел история