Чеснов Я.В. Лекции по исторической этнологии: Учебное пособие

ОГЛАВЛЕНИЕ

ЛЕКЦИЯ 6. Этнический образ

1. Этническое сознание и этнический образ

Этническое сознание порождает этнический образ — представление о типичном для этноса индивиде Этнический образ, исходно воплощающий в себе единство всеобщего (универсального) и единичного (уникального), строится на основе такого понимания типичности, которое учитывает чувственную конкретность. Этнический образ — это выход единичности из герменевтического круга с задержкой ее возвращения внутрь круга. Эта задержка сродни эстетической задержке, открытой Львом Выготским. Этнический образ близок к образам искусства. Его сходство с последними состоит еще в том что, будучи формой отражения действительности, он одновременно и программирует эту действительностъ, поощряя или ограничивая поведенческие акты людей. Этнический образ становится рамкой поведенческих актов человека. Как и художественный образ, этнический образ подчинен законам индивидуализации.
Некоторые проблемы этнического образа так или иначе затрагивались в этнологических исследованиях. Была показана роль этнического сознания в межэтнических отношениях, причем обращалось внимание и на необъективность этнических опенок одних и тех же черт и явлений. Указаны различия в ценностных установках в зависимости от национальности, поставлена проблема образов и символов этноса Кабардинский ученый Бзрасби Бгажноков расширил понимание этнических образов для него этнические образы суть «типовые особенности отражения условий общения и типовые способы ориентации в них». Он сближает такие образы с образцами коммуникативного поведения.
На материале разных эпох и этнических традиции нам надо найти наиболее общие правила построения этнического образа, взятого как «изнутри» так и «извне». Для структурного описания

118

речь должна идти как об интраобразе — представлении о собственном этническом образе, так и об экстраобразе — представлении о нечленах своего этноса. Наша задача осложняется той произвольностью, с которой вычленяются те или иные черты этнического образа. Это относится как к самоописанию (интраобраз), так и к описанию других народов (экстраобраз). Следует заметить, что современность стремительно меняет жизнь народов и соответственно их интра- и экстраобразы.
В различии интра- и экстраобразов заключен эмоционально окрашенный оценочный момент обычно эмоциями со знаком плюс наделен интраобраз, а эмоциями со знаком минус — экстраобраз. Преодолеть эмоциональную окрашенность этнического образа и вскрыть объективно историческое его содержание — значит быть готовым к общению с людьми другого этноса. Такие ставшие традиционными определения, как «гордый испанец», «педантичный немец», «чопорный англичанин», «легкомысленный француз», исследователи обычно относят к этническим стереотипам. Но стереотип предполагает соответствие определенным социальным нормам Здесь же речь идет об ожидаемой реакции отдельных индивидов, представителей разных этносов, т.е. перед нами в приведенных примерах не стереотипы, а именно образы сведенные в краткие описания, как бы формулы, в которых дан индивид с каким-либо свойством (предикатом).
Этнический образ порождает представление о всем облике человека и его поведении. В формулах описаниях часто подчеркивается внешность образа, что отражает представление о специфическом индивидуальном поведении, «нраве». Даже сведенные к жесту знаки описания представителей разных этносов в языке глухонемых — это тоже образы. Так, у абхазских глухонемых жест рукой за макушку («войлочная шапочка») означает свана, ладонь сбоку головы («башлык») — абхаза и т.д.
В этническом образе в явном или скрытом виде присутствует какое то представление об этнической территории. Кнут или меховая шапка (атрибуты венгра и русского в европейских экстра образах) явно несут информацию об определенных ландшафтах. Житель «туманного Альбиона» Джон Буль настолько ассоциирован со своей территорией, что историк Дж. Эрбатнот в начале XVIII в. назвал свое сочинение по истории Англии «Историей Джона Буля». Как интраобраз Джон Буль (Джон Бык) —

119

юмористическая персонификация солидности и других черт английского характера, в то же время в нем отразились целые исторические периоды жизни английского этноса, прежде всего промышленный подъем Англии, приведший к выдвижению демократических слоев (отсюда массовое имя Джон), развитое животноводство и процветание Англии в XVI в. воплотились в плотной комплекции Джона Буля в эпоху Елизаветы I обжорство в среде знати являлось нормой сословного этикета.
Образ сухопарого Дяди Сэма создавался явно как противоположность дородному Джону Булю. Появление этого образа связывают с войной между Англией и Соединенными Штатами. Есть мнение, что Дядя Сэм — расшифровка сокращенного английского названия Соединенных Штатов Америки. Внешность человека в этом образе безусловно должна была отразить напряженную борьбу колоний за освобождение от господства английской метрополии. Примечательно, что первоначально Дядя Сэм олицетворял правительство и лишь потом стал ассоциироваться с территорией и населением Соединенных Штатов. Конечно, образ Дяди Сэма неэтичный, но его анализ хорошо проясняет механизм возникновения этнического образа.
Этнический образ воплощен в представлении об индивиде, физическом типе человека. Как такой образ наполняется телесностью? Телесность этнического образа строится разными способами. Это процесс этнизации тех или иных территориальных, общественно-исторических или культурных явлений. Джон Буль — персонаж своеобразной этнической мифологии. Он вовсе не отражает, допустим, среднестатистических данных о физическом типе англичанина. В этом образе воплотились определенные особенности конкретной территории и эпохи.
Этнический образ не просто соотносится с мнением о типичном носителе этноса, он отражает восприятие этнической территории, поданное через типичную личность. Говоря другими словами, этнический образ персонифицирует сразу народ и страну. В нем территория с ее физическими особенностями, ландшафтом как бы сливается с типом человека.
Единство страны и народа было исходным принципом еще для Геродота: «Египтом я считаю всю страну населенную египтянами, так же как Киликиеи и Ассирией [признаю] всю область, населенную киликийцами и ассирийцами». Отцу истории и этнологии

120

принадлежит также одно из первых описаний этнического конфликта: «Жители египетских городов Марей и Аписа (на границе с Ливией), которые считали себя ливийцами, а не египтянами, тяготились (египетскими) религиозными обычаями и обрядами. Так, они не желали воздерживаться от (вкушения) коровьего мяса. Поэтому они отправили (вестников) к оракулу Аммона объявить, что у них нет ничего общего с египтянами. Они ведь, по их словам, не только живут вне Дельты, но и говорят на разных языках и (поэтому) просят позволения вкушать мясо всех животных». Оракул, выражавший волю государства, отметил, что египтянами являются все люди, живущие ниже Элефантины и пьющие нильскую воду, и отверг просьбу пограничных городов.
Что можно сказать сейчас по поводу всего этого? Только то, что метод, которым пользовался Геродот, не смог верно отразить явление. Зато ясно, что в обыденном сознании жителей пограничных городов существовал этнический интраобраз, основанный на представлении об общности языка, обычаев, обрядов и территории.
Язык редко включается в интра- и экстраобраз, потому что его использование есть точный сигнал, указывающий на этнические свойства. Между языком и носителями его — теснейшее соприкосновение расстояние, равное нулю, нет разрыва, тогда как любой этнический образ, даже интраобраз, предполагает известную дистанцию, расстояние между ним и членами этноса Человек может более или менее соответствовать этническому образу, который подразумевает определенную программу поведения. Этнический образ как и образ в искусстве, включает сам предмет и мысль об этом предмете и даже определенную программу действий.
В древнерусской письменной традиции язык становится главной формулой описанием этнического образа В «Повести временных лет» язык обозначает этнос (чудь, меря, весь, мурома и т.д. ). Такой же традицией была в прошлом арабская По-видимому, формирование таких концепции связано с развитыми религиозными учениями, в которых речь рассматривается как дыхание, а еда и проглатывание есть способ приобщения к ценностям (ср.: лечение смытыми письменами). Во всяком случае, рассматривая знаковую роль языка, нельзя забывать о соматической стороне дела Но есть еще один аспект языка, который не позволяет ему играть активную роль в образовании этнического образа. Язык воспринимается как исключительно человеческое свойство,

121

тогда как в этническом образе претворяются прежде всего пространственно-временные распределительные факторы: соматические и вещевые, маркирующие внешний облик.
Есть различия между устной и письменной прорисовкой этнического образа. Устные высказывания очень кратки, емки по содержанию и поэтому труднее поддаются анализу. Развернутые письменные характеристики этнических образов позволяют легче обнаружить их структурные элементы.
Этнический образ обозначается прежде всего поведенчески и поэтому в нем учитываются разноречивые компоненты, особенно в речевых выражениях. В первой половине XIX вв. Египте произнесенное торговцем «Слово англичанина» — служило гарантией честности. Это поведенческий образ англичанина Э. У. Аейн, на которого мы здесь ссылаемся, сообщает что в Каире одному армянскому ювелиру дали имя аль Инглизи (Англичанин). В выражении «чопорный англичанин» отмечена иная черта поведения. Когда карикатуристы противопоставляют задиристого галльского петуха и английского бульдога с его хваткой, речь идет именно об этнических образах, выраженных символически. В выражении «туманный Альбион» имеют в виду экстраобраз англичанина, а не только климат страны Читая надпись на английском гербе «Бог и мое право», мы, пожалуй, снова сталкиваемся с формулой-определением этнического интраобраза.
Итак, этнический образ — не стереотип, это эталон, мотивирующий собственный или ожидаемый от других поведенческий стереотип.

2. Индивид и этнос

Этнический образ нужно рассматривать вместе с проблемой личности, особенностями ее восприятия в разных культурах и в разные исторические эпохи. В этом направлении проделана очень большая работа, особый интерес для нас представляет тот акцент на генезис самосознания, который проводится в трудах Игоря Кона. Автор закономерно обращается к проблеме восприятия человеком своей телесной цельности и обособленности. В этом на правлении рассматривается личность и в работах психологов. Осмысление физиологических основ личности — один из инвариантно

122

действующих факторов исторического развития человека, воздействующий на формирование этнических образов.
В работах, посвященных историческому развитию личности, прослежены диффузные истоки этого процесса, подчеркивается текучесть, множественность Я первобытного человека. Действительно, личность распадается на множество составляющих элементов, или, лучше сказать, на множество оболочек соматическое тело, одежда, украшения и другие вещи, социальная роль, а в верованиях — разные души, вроде души-дыхания и души-тени, двойника и личного духа-покровителя и т.д. Очевидно, множественность состава личности (эта распадающаяся множественность личностных начал) у носителей архаических культур закрывала путь к созданию целостного представления о личности, что могло бы стать в дальнейшем основой формирования этнического образа.
Исследователи часто подчеркивают роль восприятия соседей в кристаллизации собственного этнического самосознания. Такая идея была абсолютизирована Борисом Поршневым и положена им в основу гипотетически обрисованного состояния — взаимного этнического отталкивания. Этим разобщением им были объяснены процессы миграции и расселения человечества по всей ойкумене.
Перенесение противопоставления Мы — Они в столь глубокое прошлое спорно, конкретный этнографический материал заставляет в этом усомниться. У австралийских аборигенов отсутствуют резкие этнические границы. Зато меланезийские общества акцентируют мельчайшие различия в поведенческой культуре и в произношении, как бы углубляя пропасть (разрыв) между Мы — Они. А в полинезийской культуре даже более сильные различия не мешают сознанию единства.
Резкая отчужденность от соседей свойственна, как правило, замкнутым земледельческим обществам, особенно крестьянству классовых обществ Крестьянские общины враждебны всему внешнему миру. Как показал Поршнев, феодальное крестьянство вело всегда борьбу не «за», а «против».
Вывести основу этнического сознания (мышления) из установок к обособлению (различению) невозможно, надо искать другие пути. Они намечаются при более широком герменевтическом подходе этническое сознание — способ осознания тождественности, а точнее — способ осмысления целостности общности. Как показывают

123

исследования психологов, осознание сходства предполагает более высокую степень обобщения и концептуализации, чем осознание различия. На историческом пути к осмыслению целостности (осознанию тождественности) стоит первобытная диффузностъ образа личности. Одни из путей перехода к осмыслению (осознанию) единства — идентификация с предками, реальными или божественными. Время, воспринимаемое как циклический процесс, это позволяло сделать «Вечным возвращением» назвал такое явление Мирче Элиаде. Но оно вечное только в определенном смысле, точнее, оно периодическое предки приходят ритуально, по праздникам, а затем удаляются в иной мир В реальном мире человек остается наедине с самим собой и снова решает проблему само идентификации с членами своего коллектива.
В классовом обществе рефлексия индивида окрашена горечью. «Знание рождает печаль» — сентенция, возникшая еще в Шумере. Давление такого общества на индивида усиливало чувство одиночества. Индивид приобщался к полноте бытия лишь на празднике, когда карнавальная свобода снимала нормативные ограничения. Здесь следующий шаг к определению источников личностного самоопределения. Речь идет о ритуальной клоунаде. С фигурой стоящего вне коллектива, а потому смешного и печального клоуна, мы встречаемся уже в архаических обществах. Он появляется у австралийцев. В самые ответственные моменты обряда, посвященного Змее Радуге, клоун бегает по священной площадке, подшучивая над танцорами, передразнивая их и насмехаясь над ними. Отчасти его поведение — это испытание для новичков они не должны замечать его Во время священных обрядов каждый из присутствующих должен вести себя так, как будто бы клоуна вообще нет на церемонии, избегать малейшего проявления какого-либо интереса к нему и к его проделкам. Предполагается, что внимание каждого из присутствующих должно быть поглощено обрядом и что разного рода отвлечения (например, клоунада) не должны оказывать на присутствующих никакого влияния.
Л. Макариус в исследовании, построенном на материале американских индейцев, наиболее полно раскрыла миссию клоунов. Исполнителем этой роли становится человек вступивший в особые отношения с богом трикстером. Так, у дакота нужно во сне увидеть бога трикстера Иктами у ирокезов клоуны порождены богом «Лживое Лицо», противником создателя мира. Такова же

124

примерно функция клоунов у онондага, калифорнийских индейцев и т.д. Л. Макариус отмечает, что у австралийцев мурнгин клоун и трикстер суть одно лицо. У многих других народов функция клоуна — нарушение соционормативных принципов с целью получения «магического лекарства», приготовленного на крови или символизирующего ее. Эта кровь должна помочь в охоте у племен охотников, должна способствовать оплодотворению земли и урожаю у пуэбло. Клоуны часто выступают властителями стихии.
Таким образом, клоун — нарушитель норм и табу, вплоть до инцеста, он должен отличаться от «нормальных» людей. Он «индивидуалист», к помощи которого прибегают в достижении личных целей успеха на охоте и в воине, в игре, в любви и т.п.
У ндембе (Замбия) ритуальный шут кафагана на церемонии избрания вождя бранит его за возможные себялюбие подлость, воровство, гневливость, ведовство и алчность «Держатель высокого статуса должен рассматривать свои привилегии как дары всей общины, которая в конечном счете контролирует все его действия. Структура и высокие посты, порожденные структурой, таким образом, рассматриваются как инструментарий общественного блага, а не как средство личного возвеличения». Вождь не должен « пользоваться своим положением в собственных интересах», он « должен смеяться вместе с людьми», уважать их права, « привечая каждого и деля с ним пищу». Виктор Тэрнер, осмысляя роль шута, цитирует слова Макса Глакмана о том, что « придворный шут выступал привилегированным арбитром в делах нравственности, и ему было дано право насмехаться над королем и придворными или владельцами замков».
Социальные функции смеха в нашей литературе разносторонне изучены Проппом, Бахтиным, Гуревичем, Лихачевым, Панченко и др. Бахтин обратил внимание на важную особенность народного смеха он амбивалентен, т.е. направлен на какие то внешние объекты и одновременно на себя. То же отмечает Дмитрии Лихачев. «Авторы средневековых и в частности, древнерусских произведений чаще всего смешат читателей непосредственно собой. Они представляют себя неудачниками, нагими или плохо одетыми, бедными, голодными, оголяются целиком или заголяют сокровенные места своего тела».
Народный смех дает ощутить целостность личности при снятии всех социальных ролей «Что такое древнерусский дурак?” Это часто

125

человек очень умный, но делающий то, что не положено, нарушающий обычай, приличие, принятое поведение, обнажающий себя и мир от всех церемониальных форм, показывающий свою наготу и наготу мира, разоблачитель и разоблачающийся одновременно, нарушитель знаковой системы, человек, ошибочно ею пользующийся. Вот почему в древнерусском смехе такую большую роль играет нагота и обнажение функция смеха — обнажать, обнаруживать правду, раздевать реальность от покровов этикета, церемониальности, искусственного неравенства, от всей сложной знаковой системы данного общества. Обнажение уравнивает всех людей «Братия голянская» равна между собой», — пишет Лихачев.
Юмор имеет непосредственное отношение к способности предвидения — важнейшей черты творчества, характеризующей цельность личности. «Гомерический смех» олимпийских богов, как показывает Сергей Аверинцев, абсолютен, ибо отрешает от частного и соотносит с целым. Смех символизирует наибольшую полноту жизни. Это генеративный принцип. У якутов на обряде родин женщины мажут себе лицо маслом. Если кто то из них при этом рассмеется, то это знак расположения богини материнства Айысыт, эта женщина забеременеет.
Итак, смех помогает людям осознать физиологическую (биоидную) основу их личности. Воображаемая личность в этническом образе строится также на основе механизма смеха, иногда добродушного, но порой и злого. Смех здесь — объективная необходимость.
Личность как интеграция противоречивых семиотических структур предполагает осознание своей биологической субстанции. Людям осознать это было гораздо сложнее, чем собственные ментальные структуры. Ведь история последних — история идей. Осознание их человечеством лежит с ними самими в одной плоскости. Наша задача состоит в выяснении тех сложных путей, которыми осознавалось бительное (биоидте) различие людей.

3 Время и нравы

Этнический образ порождается особым видом традиции, в которой знание эталона является основой трансляции. У этнического образа, воображаемого конструкта нет другого, кроме эталона, способа существования В иных условиях он должен распасться

126

Отсюда проистекает ряд важных последствии поведения людей, ориентированных на этнический образ. Поскольку это эталон, постольку требуется повторение для его реализации. Этнический образ функционирует в различных, вариативно изменяющихся ситуациях, в которых актуализируется то интраобраз, то экстра образ. Существование через уподобление эталону обладает свойством ритмичности. Ее проявления многообразны. Есть большее или меньшее приближение реального человека к этническому образу. Это определенный вид «неупорядоченности». Зато этнический образ обладает устойчивостью во времени, которая ассоциируется с «кровью».
Целостная трансляция усиливает относительную самостоятельность этнического образа по отношению ко всей культуре. Это не передача некоего «опыта», те суммы знании, навыков или эмоций. Благодаря целостности этнический образ сам может становиться истоком мотиваций или своеобразной программой действий. Эта мотивационно-деятельностная нагрузка этнического образа порождает то, что обычно называют нравом.
Основной семантический круг, связанный с кровью, — биологическое начало, начало жизни. Такую роль она играет в самых древних обрядах, даже там, где нет еще развитых жертвоприношении, как, например, в культуре австралийцев или в наиболее архаических культурах американских индейцев, где она — важнейший атрибут магии плодородия. На этой же основе зиждется весь комплекс жертвы. Очень хорошо такая роль крови видна в свадебных обрядах значение девственности в ряде традиций или разные виды кровопускания.
Предикат крови — выход наружу, выход из невидимого пространства, синонимичного потустороннему миру, хаосу Вокруг этого предиката создаются представления об опасности крови. Она связана с нижним миром, миром злых духов. Поэтому считается опасной менструальная кровь. В этом же круге идеи кровь получает значение души человека, как у нганасан, манси, хантов, малайцев Умершие нуждаются в крови — традиции египтян, персов, древних греков и римлян. Связь между душой и кровью особенно выражена в европейской и арабской философских системах.
Кровопускание из языка, руки или других частей тела маркирует встречу гостя у некоторых индейцев Центральной Америки.

127

Как особый знак начала человеческая кровь проливается во время возрастных инициации, в обрядах вызывания дождя.
Осмысление единства этническою происхождения через символ крови основано именно на ассоциации этого символа с началом. Сакрализация начала порождает генеалогические этногонии, в которых происхождение этносов возводится к эпонимам, обычно мужским и связанным кровным родством. В рамках сакрального мира значение вопроса о физическом типе людей снижается. В генеалогических системах (разновидность биологического кода), например в библейской, указываются имена этнических прародителей Ассур — у ассирийцев, Арам — у арамеев, Елам — у эламитов Ханаан — у хананеев, Иевусей — у иевусеев, Аморрей — у амореев, Евер — у евреев, Куш — у кушитов Мадай — у мидийцев, Мицраим — у египтян, Яван — у ионийских греков (Книга бытия, X). Такова же западнославянская генеалогия с Чехом, Ляхом и Русом, а также многие другие. Примечательно, что акцент на территорию остается и в таких системах «Пойти в Чехи» означало отправиться в указанную страну. У древних греков существовала генеалогия, связывавшая происхождение их и египтян с братьями близнецами Данаем и Египтом. Этнические подразделения самих греков возводились к Эллину, имевшему сыновей Эола, Дора и Ксута. От первых двух пошли эолийцы и дорийцы, от сыновей третьего — Ахея и Иона пошли ахейцы и ионийцы Геродот приводит этногоническии миф о восхождении лидиицев мизинцев и кариицев к трем братьям — Лиду, Мису и Кару. Такого рода генеалогий очень много.
В генеалогических концепциях, где акцент переносится на единство происхождения, понимаемого как кровное родство, гаснет интерес к различию внешнего облика народов, но самое главное здесь «земля» не воспринимается составной частью этнического образа. Для Геродота, развившего генеалогическую концепцию («египтяне были первыми людьми на свете»), территория — только атрибут этноса.
В китайской исторической традиции проблемы генеалогии занимали большое место. Это было одно из средств, поставленных на службу централизованному политическому единству, основанному в рамках китайского этноса. Отсюда сильные тенденции историзации даже мифологических моментов.

128

Генеалогические концепции с основателями-эпонимами порождаются в довольно развитых этнокультурных системах как результат осмысления сходств и различий взаимодействующих народов. Очевидно, это явление сравнительно позднее для истории этносов. Это должно как будто подтверждать положение Владимира Топорова об отнесении описаний биологического характера — типа династииных — к развитому уровню исторических представлений. Действительно, генеалогические концепции выражают идею выпрямленного и однонаправленного времени, идущего из прошлого в будущее.
Первоначально же время, включенное в этнический образ, — ритмизированное время переживание. Оно было доступно членам немногочисленного раннего этноса, все члены которого знали друг друга. Их объединяло доминантное психическое чувство подражания, ритмизировавшее все проявления их жизнедеятельности. Это время физиологически окрашено. Но развитая этническая общность, будучи территориальным образованием, не предполагает обязательного единства происхождения, общей «крови». Даже в этническом сознании носителей традиционно-бытовой культуры эта метафора не всегда знаменует единство происхождения. Зато, как правило, «кровь» означает близость поведенческих особенностей, установок и других выражении, вплоть до общности языка. Но это необязательно единство генетическое.
В современном понимании метафора крови означает, конечно, не происхождение, а то, что лучше обозначить термином «нрав». Этот термин почти исчез из современной этнологической литературы вместе с этническим образом. Но еще в описаниях народов XIX в. нравы учитывались как постоянная черта этнической жизни. Характерно, что нравы стояли в центре внимания тех исследователей которые занимались фиксированием и изучением обычного права Таковым, например, был подход Максима Ковалевского к быту народов Кавказа.
Под нравом мы понимаем характер ограничения своевольных импульсов личности. Нрав — это зона ненормированных, нестереотипизированных проявлений темперамента и психических состояний настроения, любви, ненависти, ревности, храбрости и т.д. В ранней античности «этос» (нрав) означал первоначально нечто низменное, стоящее в оппозиции ко всему высокому. Это древнейший уровень когда нравы людей считались взаимозависимыми

129

с явлениями природы. Так, у Гезиода погода зависит от этики. Затем нрав — нечто сугубо личное, стремящееся ускользнуть от общественного контроля. Нрав Эдипа, выражающийся во вспыльчивости, нетерпимости, самообольщении, уверенности в умственном превосходстве, ведет героя к катастрофе. Другой пример — Медея Еврипида: одержимость, неистовство, непреклонное самоволие — вот дикий нрав Медеи. Различие нравов народов осознается на очень ранней стадии. У австралийцев соседи наделяются неэтичным поведением, в силу чего они получают пренебрежительные клички. Этимология китайских названий соседних народов эпохи Хань включала смыслы «злой», «жестокий», «дикий», «упрямый».
Как известно, эмоции рождают непосредственные импульсы к действию. Пограничная и в силу этого слабоконтролируемая полоса эмоций, стоящих рядом с действием, выступает как содержание понятия «нрав». В этнических культурах в разных сферах жизни (труде, обряде, празднике, семейной жизни и т.п.) нрав проявляется в разной степени — что допустимо в будни, не допускается в праздники и наоборот. Допустимое в семье непозволительно в обществе. Иначе говоря, проявления нрава ритмизированы. Это тоже один из способов освоения времени. В производственной жизни охотничьих и крестьянских обществ нрав выступает часто как мобилизация всех физических и духовных сил, необходимых для преследования зверя, победы в схватке, тушения пожара, для длительных усилий по выращиванию урожая, рыбной ловли и т.п. Но суть нрава — в его постоянном уходе из-под общественного контроля, в тенденции к чрезмерности. И не случайно, что одна из основных оппозиций древнейших мифов — это оппозиция между умеренностью и неумеренностью.
Биологически наследственная компонента нрава — темперамент. Роль последнего в жизни этноса неоспорима, хотя, как указывал Юлиан Бромлей, нужно учитывать воздействие на него социальных моментов, которое заключается в подавлении темперамента. Очевидно, что нрав — это социально ограниченное проявление темперамента, способ регулирования биопсихических реакций. Нрав, выражающий свойства индивида, играет особую роль в сложении типичного этнического образа. Как элемент последнего нрав служит выражением биологических, природных, субстанциальных качеств личности, и в этом смысле он метафорически

130

бывает равен крови. «Кровь взыграла», — говорят о пылком проявлении нрава.
Сказанное приводит нас к заключению, что в формулировках типа «чопорный англичанин» или «легкомысленный француз» следует видеть такой этнический образ (в данном случае экстраобраз) , в котором выделен прежде всего нрав. Нрав, отраженный в этническом образе, — это тот или иной ритм, это особое биологическое время. Время в традиционно-бытовой культуре даже на своих наиболее абстрактных макроуровнях субстантивировано в биологические процессы. Зато на макроуровнях (трудовые операции, поведенческие акты) оно оказывается сакралиэованным. Иными словами, в дихотомии природа — культура носители традиционно-бытового сознания, биологизируя человека, не отрывают его от природы. Отсюда возникает необходимость рассмотреть этнический образ еще в одном отношении к природе.

4. Личностное освоение пространства

Юрий Лотман обратил внимание на то, что народная культура ориентирована парадигматически на изоморфизмы, а не синтагматически, т.е. в ней больше выражен пространственный элемент, чем временной. С нашей точки зрения это распределительно-тонические отношения, организующие предпонимание. Этнический образ в его интра- и экстравариантах порождается именно изоморфизмом членов этноса. Это можно принять с поправкой: временные отношения биологически субстантивируются, скрываются в изоморфизмах. Но линейное, «синтагматическое» время здесь действительно выражено слабо. Проблема же парадигматичности (заменяемости) для нас исключительно важна, ибо проявление нрава, немотивированных импульсов не может дать одномерного пространства. У каждого человека свой радиус пространства. Сферы пересекаются, искривляются. Павел Флоренский вносил уточнения: для индивидов нужно говорить о среде ощущений, а пространство — это уже продукт общественной деятельности и в этом качестве служит мерой человеческой жизни. Мысль Михаила Бахтина та же: «Автосозерцание еще не дает окружающего пространства». Поэтому имеющееся общественное пространство (территория) выступает источником жизни, хранилищем ее зародышей. «Первобытное сознание не ставит резкого водораздела

131

не только между отдельными индивидами, но и между человеком и природой вообще. Силы природы еще не противопоставлены человеку, а находятся с ним в таинственной связи. Он принадлежит к ним, а они как бы продолжают его. В ряде древних религий душа, этот прообраз активного Я, выступает как внеиндивидуальная «жизненная сила», соединяющая человека с миром, а не обособляющая его Некоторые элементы ее даже мыслятся находящимися вне человека».
У австралийцев в окружающем пространстве — в земле — находятся эмбрионы людей Человек сотворен из праха — библейская концепция. Рождающая земля Моунямы — у нганасан, земля — женское существо у кетов «Мать — сыра земля» — древнерусское языческое представление. В древнеиндийском языке само понятие пространства выражено через обозначение женского принципа, имеющего смысл «расширяться», «распространяться».
Древнейшее представление о пространстве соединено с идеей начала или центра — это нераздельное пространство-время. Хотя выразить пространственные категории первоначально было легче, чем временные. Люсьен Леви Брюль был прав в том отношении, что первоначальное восприятие пространства было скорее ощущением, а не представлением — это качественно неравномерное пространство. Оно воспринимается эмоционально и через моторику. Это пространство бывает не только лучше или хуже, своим или чужим, но в него можно вселяться насильно или по согласию, приходить в гости. Это пространство и внешнее, и одновременно оно есть выражение внутренних свойств человека, его нрава.
Идея этнического распространения в разных ее вариантах вы селение из какого-то центра, переселение с одной территории на другую, приход правящей династии и т.п. — глубоко коренится в особенностях восприятия пространства. Этногонические мифы и изыскания специалистов обыкновенно расходятся в этом пункте часто все скрупулезно проанализированные данные доказывают автохтонность этноса, этногенетический же миф настаивает на миграции.
В огромном регионе Юго-Восточной Азии этнические предки и основатели династий приходят из Индии В одних случаях это скорее миф, в других может быть исторической реализацией мифа. Не способствовала ли эта сторона этнического сознания

132

решению Гостомысла призвать Рюрика? Этнос должен «переселятъся», ибо он стоит в особом дистанцированном и распределительно-тоническом отношении к территории.
Эта территория, становящаяся палладиумом, средством защиты, должна быть устроена. Устройство состоит в прокладывании путей, ритуальном обиходе, в утверждении святынь и определении границ. Это не просто сакрализация. Упорядоченная территория цельна и дифференцирована. Она имеет центр и периферию, места для живых и мертвых, культовые центры. Это земля, предназначенная не только для богов, но и для людей, их пояс безопасности. Для поддержания порядка нужны усилия вплоть до вооруженной защиты. У англов радиус усадьбы равен тому расстоянию, на которое хозяин может с порога бросить копье. В иранской мифологии границы страны определяла мифическая стрельба из лука.
Но это только частные случаи из того правила, по которому для овладения пространством нужно перемещение, моторное освоение. Движение — непременное условие такого овладения. В этническом образе иногда это движение — предикат пространства выдвигается на первый план и служит отличительной чертой всего образа. Примеры можно взять из античности. Так, у Тацита не внешний вид нрав или какая-либо другая черта культуры является определяющим для скифов, а их неоседлыи быт. Собственно та же картина характерна для византийцев. «С точки зрения просвещенного историка византийца (в известной мере по традиции, начинающейся с Геродота) всякий «варварский» народ, ведущий иной тип хозяйства по сравнению с интенсивным греко-римским, зачисляется в разряд племен, ведущих недостаточно оседлый образ жизни, «кочевых» или «переселенческих», с частой сменой мест поселения, с временными стоянками».
Многие кочевые народы свои подвижный быт рассматривали как дело чести, занятие свободных людей и главную черту своего интраобраза. У кочевников их перемещения имеют хозяйственно бытовое происхождение, одновременно это элемент их этнического образа.
Но эмоционально деятельное, эмоционально моторное отношение к пространству присуще развернутым этническим образам и земледельческих народов. Приведем несколько примеров. Русские для западных европейцев долго оставались малоизвестным

133

народом. Первые обстоятельные сведения о них принадлежат Зигмунду Герберштейну. В своих «Записках о Московитских делах» (впервые издано в 1549 г. ) он пишет «Русскими называются все народы, говорящие по славянски и исповедующие христианскую веру по обряду греческому, они так размножились, что вытеснили все жившие между ними чужие племена или распространили между ними свои обычаи. Область этих русских простирается от Сарматских гор, недалеко от Кракова, по Днестру до Днепра и Понта Эвксинского ».
Перейдем ко второму примеру Поучительный материал для нашей темы находим в «Идеях к философии истории человечества» немецкого просветителя Иоганна Гердера, изданных в 1784—1791 гг. Идеолог романтизма, видевший цель культуры в смягчении нравов, он глубоко задумывался о сути этнических различий. Он писал о немцах «Мы подходим к племени, отличающемуся ростом и телесной силой, предприимчивостью смелостью и выносливостью на воине, героическим духом, способностью подчиняться приказу, следовать за вождями, куда бы они ни повели, и разделять покоренные земли между собой как добычу, тем самым это племя, благодаря своим обширным завоеваниям, благодаря тому строю, который всюду учреждался им по немецкому образцу, более всех других народов способствовало страданию и счастью этой части света».
Этнический образ немцев отнесен Гердером не только на рубеж войн с Римом, но распространен на гораздо более поздние эпохи. Нельзя сказать, чтобы этот образ был односторонне положительным. В приведенной характеристике на первом месте стоит внешний физический облик, затем следует констатация умственных (предприимчивость) и эмоциональных (смелость) качеств, а также черты воинской выносливости и дисциплины. Все это подходит под понятие «нравы». Наконец, характеристика заключается указанием на некие идеалы, установки, имевшие положительные и отрицательные последствия. Итак, облик, нрав и все та же моторная характеристика.
Личностное отношение к пространству, проявляющееся в эмоционально-моторном освоении, несомненно генетически восходит к маршрутному пространству охотника. Введенное в этнический образ развитых земледельческих народов, оно, конечно, испытывает воздействие концентрического пространства выработанного

134

земледельческими обществами. Это концентрическое пространство четко центрировано и ориентировано по странам света, оно формализовано и обезличено. Итак, в этическом образе пространство, как и время, биологизировано. В таком качестве время и пространство входят в этнический образ, сообщая ему способность отражать действительность и давать импульсы к ее реализации. Рассмотрим подробнее выявляющуюся структуру этнического образа.

5 Фантазия и структура этнического образа

Под редукцией, проявляющейся в этнических экстраобразах, иногда и в интраобразе, мы понимаем сведение многообразия духовных качеств, внешнего облика и психосоматических особенностей этносов обычно к одной черте, относящейся, как правило, к материальному быту народа и окрашенной насмешкой. Такова, например, редукция, стоящая за насмешливым прозвищем французов, данным им итальянцами («пожиратели лягушек»), или за прозвищем итальянцев со стороны французов («макаронники»). Иногда такая редукция видна и в интраобразе при насмешливо критическом отношении к самим себе.
Значение смеха о котором мы говорили выше, — в той дистанции от предмета, на который он направлен, включая самих себя. Человек не равен самому себе Смех и фантастика аналитически искажают мир, он делается понятнее. Редукция в этническом образе — частный случай такого дистанционного освоения действительности. Вот почему можно предположить пространственная компонента в этническом образе должна быть ведущей, оформляющей более аморфную временную.
Огромное большинство этнических образов, которыми может оперировать этнос, сформировалось в условиях классового общества и часто сопровождается выраженным насмешливым или даже враждебным отношением к соседям. Но является ли это, как считал Поршнев, древнейшей чертой разобщенного в страхе перед самим собой человечества? Редукция вовсе не есть обязательная черта даже самых деспотических раннеклассовых обществ. Наиболее ранние этнические образы, запечатленные в камне или в словесных памятниках, не дают уничижительного изображения соседей. Образы варваров на росписях египетских

135

гробниц или зафиксированные на стелах ассирийцев — это peaдиетические изображения ливийцев сомалийцев, арамеев, скифов и т.д. Античные мыслители были также далеки от искажении этнических образов варваров. Это относится к Геродоту, прямо симпатизировавшему варварам, к Страбону и многим другим авторам. Геродот сведения о мифическом облике даже малоизвестных народов приводит с осторожностью Страбон скептически относится к сведениям о людях, якобы сидящих на своих ушах. Не только интерес и участие, но и военные цели требовали от античных авторов реальных сведений о варварском мире. В особой мере это относится к римской историографии, прежде всего к трудам Цезаря и Тацита.
Средневековая историография, проявляя интерес к варварам с военными целями, часто придерживается максимально точной и четкой картины. Таковы сообщения, например, Прокопия Кесарииского или Константина Багрянородного Показательно, что походы крестоносцев почти не породили фантастических этнических образов восточных народов Византийские сведения о варварах, например славянах, носят военный оттенок и лишены фантастических черт. Описаниям военного характера близки со своей реалистичности сведения ранних путешественников, возьмем ли мы Козьму Индикоплова, побывавшего в VI вв. Индии, или Афанасия Никитина, описавшего эту страну в XV в. фантастика в описании народа у древних и средневековых авторов появляется тогда, когда речь идет о людях, живущих по краю известной ойкумены. Такие народы монстры рисуются как население обитаемых, но максимально удаленных земель. Специфика этих территорий — недоступность, особая черта их обитателей — уродливость. Это универсалия. В античности все к западу от Эллады было населено народами-монстрами. У европейцев средневековья край кинокефалов и хвостатых людей — Восток. Марко Поло поселил людей с песьими головами на Андаманах хвостатых людей — на Суматре.
У русских конца XI в. земли к востоку за Камнем (Уралом) — обиталище людоедов, безголовых людей и прочих монстров, людей, засыпающих на зиму Дмитрии Анучин пытался за таким обликом увидеть сообщения о реальном быте ношение меховых одежд, жизнь в углубленных жилищах и т.д. Но сходный фантастический облик приписывался людям разных

136

географических зон, разных стран. Остатки таких представлении дожили в Европе до поздних этапов ознакомления с народами Америки, долго не исчезала вера в то, что в глубине американских лесов живут полулюди, одноглазые люди с собачьими мордами, а также безголовые с глазами и ртом на груди. Через несколько десятилетии после открытия Америки папе Павлу III (в 1537 г) пришлось официально объявить, что индейцы Нового Света — настоящие люди.
Тесные контакты, даже вооруженные конфликты не вели к искажению внешнего облика соседей, отсутствие прямых связей открывало путь фантазии, впрочем не безграничной Если не считать упоминании о хвостатых людях (антропологи обсуждали этот вопрос еще в конце XIX в ), то фантастические искажения касаются лица или головы людей. Почему не другие части и органы тела? Ведь фантазия создала деревья хватающие путешественников, и астраханского барашка, растущего на гибком стебле из земли. Почему искажено лицо и особенно глаза, орган зрения? В образе имеются какие то черты сходства с самим предметом, оригиналом. Люди монстры поэтому не этнические образы, а только символы своей территории. Эти символы говорят о наличии реальных земель, о которых известно только то, что там можно ходить двумя ногами пользоваться двумя руками. Следовательно, символы такого рода несут прогностические черты, они направлены в будущее Монстрами маркируется начальный момент освоения территории. Перед нами своеобразный способ биологического, несакрального обозначения. Этим он аналогичен этническому образу. Для создателей рассматриваемых фантастических символов людей неизвестные территории были несакральными, а несакральная земля не могла быть населена людьми с человеческим лицом Если она обитаема то только людьми монстрами.
Территория выступает самым ранним и основным признаком этнической идентификации. Способ освоения этой территории выражающийся в формировании того или иного хозяйственно-культурного типа, служит довольно частым критерием этнического обособления. На этой почве развиваются этнонимы по хозяйственно-культурному типу.
Территория, занятия и единство хозяйственно-культурного типа часто сообщают стойкость этнониму при изменившихся

137

условиях жизни. Сошлемся хотя бы на длительное употребление термина «скифы» в византийской историографии. Тот или иной способ транспортного освоения территории — один из ее основных признаков. Его ставили в разные эпохи во главу угла, разделяя оседлые народы и кочевые. Тацит в силу этой логики отнес восточные народы — эстов (предков балтийских народов), певкинов, венедов и феннов — к германцам, а не к сарматам на том основании что они сооружают дома носят щиты и передвигаются пешком в отличие от сарматов, проводящих свою жизнь в повозке и на коне Способ освоения территории воспринимается как проявление «нрава».
Земля, ассоциированная с образом ее обитателя, — не просто определенный участок поверхности. В ней заключены корни этноса — могилы предков, ее берегут для потомков. Для живущих на земле она — «Мать кормилица» Земля, дискретно выделенная из Космоса сохраняет его сакрализованность. Но эта сакрализованность биологизирована и топоментальна, о чем мы уже говорили по другому поводу но об этом не лишне сказать еще раз. Подчеркивание сакрального центра есть одна из форм биологизации пространства. Места погребении бывают определены не только у земледельцев, но и у бродячих охотников собирателей, у кочевников. Поэтому наличие центра (отправной точки) и пути характеризуют мифопоэтическое пространство. Примечательно, что удаление от центра есть жизненный путь индивида (например в эпосе и волшебной сказке) и оно представляет собой линейное время, которое есть и метаморфоза расширяющегося пространства. Оно ограничивается только рубежом жизни и смерти. Именно так передвигается граница сакрального и профанного пространства во время движения восточнославянского свадебного поезда.
Осмысляемая в связи с идеей начала земля в ряде традиции имеет доначальное, досакральное состояние. Это восприятие порождает и сохраняет предания о первозасельщиках, обычно имеющих не совсем «человеческий» облик вроде нечестивых карликов у народов Кавказа, автохтонах сомату у сомадииских народов о чуди белоглазой у северорусского населения народах кхапнонг и мои в Лаосе Кампучии и Вьетнаме. Этническая территория дискретна и сакрализована. Она имеет начало Ничего нет удивительного в том что эту родину приходится и завоевывать,

138

как это воспринимается, например, с позиций венгерского этноса. Обретение этнической территории в этногенетических мифах и преданиях создают мотивы мирного расселения, завоевания земли, хозяйственного ее освоения. «Откуда есть пошла земля русская» — вот основная установка русского летописца. Это не позиция любомудрствующего ума, а первейшая необходимость ориентации в пространстве, сакрально наделенного свойствами живого.
Биологические материнские ассоциации родной земли (образ Матери земли) ставят личность по отношению к ней в индивидуальные, эмоционально насыщенные отношения. Земля в этом смысле — основа жизнедеятельности человека. Территория обитания становится чертой образа ее обитателей и тем самым включается в этнический образ. В рассмотренных материалах о людях-монстрах эта чудовищность сама по себе указывает на внешний облик, необходимую черту этнического образа. Закономерно предположить, что зооморфность облика должна выражать крайнюю степень нецивилизованности, «распущенности» нрава. Поэтому люди-монстры собакообразны, им придается облик животного, считающегося в европейской традиции символом такой распущенности фантастическое сведение этнического образа к зооморфному облику («нравная» компонента) происходит на максимально удаленной от чужой территории позиции. Эта редукция хорошо выявляет вторую, пространственную компоненту этнического образа. Но в данном случае векторность пространства с обратным знаком это вектор удаления от территории.
Обратимся теперь к самоописаниям. У Аристотеля, с которого мы хотим начать рассмотрение интраобраэов, этнический образ эллинов дается как раз на фоне редуцированного описания соседей. «Народности, обитающие в странах с холодным климатом на севере Европы, преисполнены мужественного характера, но интеллектуальная жизнь и художественные интересы у них менее развиты. Поэтому они дольше сохраняют свою свободу, но неспособны к государственной жизни и не могут господствовать над своими соседями. Наоборот, народности, населяющие Азию, очень интеллигенты и обладают художественным вкусом, зато им не хватает мужественности, поэтому они живут в подчиненном и рабском состоянии Эллинская народность, занимающая в

139

географическом отношении как бы срединное место между жителями севера Европы и Азии, объединяет в себе природные свойства тех и других, она обладает и мужественным характером и развитым интеллектом, поэтому она сохраняет свою свободу, пользуется государственной организацией и была бы способна властвовать над всеми, если бы только была объединена одним государственным строем».
Что бросается в глаза в этническом интраобразе эллинов, данном великим систематиком? Структурно организованные компоненты, где вслед за описанием земли идут описания внутренних свойств («характер» и «интеллект») и некая установка на территориальную экспансию, чему ставится на службу государственная организация. Характеристика эллинского этнического ареала дана «биологизированно». Опустил Аристотель только описание внешнего облика эллинов, но понятно, что это необязательно, когда дается интраобраз.
Внешность опущена и в характеристике родственных народов, которую дает автор «Повести временных лет»: «И живяху кажьдо со своим родом на своих местех, владеюще кожьдо родомь своимь, имеяху обычаи свои, закон отец своих и предания, кажьдо свои нрав Поляне бо своих отець обычаи имуть кроток и тих и стыдение к снохам своим и сестрам, к матерям и к родителем своим. И снохы к свекровам и к деверьм велико стыдение имуща и брачный обычаи имеяху не хожаше зять по невесту, но привожаху вечер, а заутра приношаху по ней, чьто вдадуче». Военно-территориальные ориентации днепровских славян даны летописцем очень развернуто, с описанием отношении с хазарами, венграми, болгарами, печенегами и другими, причем начиная с «точки отсчета» — истории Кия, Щека и Лыбеди.
Китайская историография, отражавшая военные усилия централизованных империи полна ценных сообщении о реальном облике и быте соседних с Китаем народов. Но даже в этом, порой суховато бюрократическом реализме описании отражена та же структура этнического образа. Один из ранних памятников китайской конфуцианской мысли «Хуайнаньцзы» сообщает: «К югу от горы Девяти пиков дел, связанных с сушей, мало, а с водой — много. Поэтому люди стригут волосы, татуируют тело, чтобы походить на драконов, носят не штаны, а набедренные повязки чтобы удобнее было переходить вброд и плавать, коротко засучивают

140

рукава, чтобы удобнее управляться с шестом (на лодке). Все это есть следование. К северу от Яньмэнь народ ди питается зерном, не имеет уважения к старости, а ценит крепость. Все это приспособление».
Здесь та же структура внешний облик, нрав, территориально пространственный компонент, представленный описанием транспорта. Таких примеров много в «Китайских известиях о народах Южной Сибири, Центральной Азии и Дальнего Востока», изданных Николаем Кюнером. Территориальные проблемы в структуре китайских описаний соседей будут следовать за сообщением об обычаях («нравах»), даже если сообщения начинаются с географической локализации.
Разные аспекты структуры этнических интра и экстраобразов
убеждают нас в том, что при их формировании имеет место определенная «соматизация» сложных пространственно временных условий жизни этноса. Это совсем не та биологизация, о которой говорят в случае подмены социально экономических причин общественного развития какими либо наследственно генетическими программами. В мышлении носителей традиционно-бытовых культур биологизация пространства и времени есть способ опредмечивания этих основных координат, подчиненных распределительно тоническим отношениям функции этнических интра- и экстраобразов в жизни какого либо народа — ориентация в этих координатах бытия с некоторой удаленной точки зрения. Расстояние помогает отнестись к образу с иронией. Этнический образ похож и не похож на оригинал. Может быть, самое главное в этнических образах — чтобы люди их знали и через них оцени вали самих себя. Как зрители, посмотревшие театральную пьесу.
На ранних стадиях общественного бытия восприятие витальности человека выливается в представления о его родстве с окружающей природой — в так называемом тотемизме. Когда, в какую эпоху возникают этнические образы, нам еще трудно сказать. Несомненно только, что их генезис множествен. К нему вели представления о членении времени и пространства, осмысление непрерывности и конечности жизни, культ предков Но что особенно следует отметить в генезисе этнического образа — роль в общественной практике человеческой индивидуальности. Последняя не поглощается всей массой соционормативных институтов ускользая от них хотя бы в облике клоуна. Архаические

141

карнавальные обычаи — та среда в которой зарождались этнические образы.
В этнических образах воплотились ощущения, казалось бы, несовместимых вещей констатация неодинаковости этнических общностей и восприятие свободы и равенства, знание своих достоинств и недостатков, представления о пройденном этносом пути и установки на будущее. Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел история