Бачинин В. Национальная идея для России: выбор между византизмом, евангелизмом и секуляризмом

ОГЛАВЛЕНИЕ

ЧАСТЬ I. ПОЛИТИЧЕСКАЯ ТЕОЛОГИЯ:
ВИЗАНТИЗМ, ЕВАНГЕЛИЗМ И СЕКУЛЯРИЗМ – ТРИ ВИДА НАЦИОНАЛЬНОЙ ИДЕИ

ПОДЪЕМ ЕВАНГЕЛЬСКОГО ДВИЖЕНИЯ В НАЧАЛЕ ХХ в.

Россия нуждается не в революции, а в евангельской Реформации

Существуют два типа реагирования на социальное неблагополучие, два метода изменения несовершенных социальных отношений. Один из них – это разрушение существующих социальных структур, ликвидация господствующих общественных институтов. Другой заключается в реформировании духовных структур, когда упор делается на изменении убеждений и жизненных позиций. На первом методе настаивает секулярное, материалистическое сознание. Второй метод – это христианский путь евангельского реформирования социальных отношений за счет изменения характера и направленности индивидуальной мотивации.
Именно второй путь был характерен для русского евангельского движения, которое играло важную роль в религиозно-гражданской жизни России конца XIX – начала ХХ вв. Возникшее в 1870-е гг., оно прошло через два периода – аристократический и демократический. Немало столичных аристократов, обладателей княжеских и графских титулов перешли тогда из православия в протестантизм. Даже после того, лидер евангельских христиан В. А. Пашков был выслан за пределы страны, движение не прекратило своего существования. Оно столь широко распространилось в Петербурге и по многим губерниям России, что его уже невозможно было погасить. Вскоре оно нашло своего нового лидера. Им стал Иван Степанович Проханов.
Это был человек, который  видел в евангельском движении альтернативу атеистическому направлению политического радикализма, которое набирало силу в России. Его отличала глубокая убежденность в том, что страна избежит страшной братоубийственной распри, если примет за основу жизни Евангелие Христа и построит свою духовно-религиозную жизнь в соответствии с принципами первоначального апостольского христианства.
Проханов был сторонником идеи религиозно-общественной Реформации.  Отстаиваемая им стратегия обновления религиозно-гражданской жизни не была чем-то совершенно новым; она неоднократно заявляла о себе в христианском мире. Европа знала протестантскую Реформацию   XVI века. В российском православии также медленно вызревала внутренняя потребность к обновлению. Но, обернувшаяся в XVII в. расколом, она впоследствии вызывала резко отрицательное отношение со стороны высших православных иерархов.
Вторая половина XIX в., проходившая в атмосфере бурных дискуссий по религиозно-общественным вопросам, несла в себе предреформационный дух. Это было время, когда революционный радикализм еще не успел набрать силы, когда до открытых и массовых революционных выступлений было еще далеко и потому возможность духовного, евангельского обновления всех сторон российской жизни была вполне реальной. Но на пути у этого обновления встала православная Церковь во главе с Синодом, а затем и высшая государственная власть в лице императора Александра III.
Проханов был убежден в том, что России необходима Реформация в форме евангельского возрождения. Однако, как он сам видел, прямая и широкая проповедь Евангелия в России была затруднительна. У него вызывали глубокое беспокойство богоборческие настроения, распространившиеся среди интеллигенции. Он был свидетелем многих проявлений антипатии и даже враждебности,  выказываемых гимназистами, студентами, выпускниками университетов в отношении всего, что связано с религией. Нельзя было не замечать того факта, что Закон Божий превратился в один из самых непопулярных предметов в системе российского образования. В этих условиях становилось понятным, почему большинство образованных россиян становились последователями не Христа, а вольнодумца Вольтера, материалиста Бюхнера и революционера Маркса.
Проханов не мог принять коммунистических рецептов революционного спасения России. Известному в то время тезису П. Н. Милюкова «Россия нуждается в доброй революции» он противопоставил свой: «Россия нуждается в доброй Реформации». В свое время западный, католический «сектор» христианства прошел через Реформацию. Теперь, судя по всем признакам, пришло время восточного, православного «сектора». Восток, будучи более медлителен в своих социальных движениях и духовных реакциях, всегда отставал от более динамичного Запада. Но через почти пять столетий наступил, наконец, и его черед. Однако, поскольку сам православный мир не желал реформироваться изнутри, то следовало начинать с постепенного вывода из-под его коснеющей         тяжести наиболее активных в духовном отношении русских людей. Когда Проханову удалось организовать регулярное издание евангельского журнала «Христианин», то в качестве его девиза фигурировали три слова: «Пробуждение, обновление и реформация».
Проханов был христианином с ярко выраженным общественным темпераментом и социально ориентированым мышлением. Этим он отличался, например, от лидеров русского баптизма, которые не стремились к консолидации сил всех неправославных христиан России, считали, что самое важное – это спасение душ, а все остальное носит второстепенный характер.
Проханов понимал, что ни одна из социально-философских доктрин не спасет Россию. По его мнению, слабость всех секулярных учений состоит в том, что они предлагают человеку изменить себя и мир своими собственными силами. Но подобные задачи в принципе невыполнимы в силу глубокой поврежденности человеческой природы. Евангельское же учение, ставя того же человека перед сходными задачами, говорит ему, что он будет их решать не один, что с ним, благодаря его вере и молитвам, будет Иисус Христос, для Которого нет невыполнимых задач.
Проханов называл евангельское направление в религиозно-гражданской жизни России Народным Реформаторским Движением. Начиная с 1906 г. он развернул широкую и разностороннюю организационную деятельность по образованию Русского евангельского Союза. Руководящим принципом он избрал мудрые слова Августина: «В главном единство, во второстепенном свобода, а во всем остальном любовь».
Проханов считал, что членами этого союза могут быть христиане, принадлежащие к разным протестантским деноминациям – евангельские христиане, баптисты, меннониты, методисты и т. д. При этом от членов союза  требовалось только то, чтобы они исповедовали основные христианские догматы. Во всех же остальных вопросах веры, ее внешних проявлений и церковного устройства они были самостоятельны.
Задачами Русского евангельского Союза было содействие духовному пробуждению, распространение евангельских идей религиозного обновления, объединение всех евангельских верующих. Для этого организовывались молитвенные собрания, съезды, практиковались различные формы обмена духовным опытом.
В январе 1909 г. такой Союз был создан, и Проханов возглавил его. Некоторое время спустя им были написаны устав Союза и «Исповедание веры евангельских христиан».
В сентябре 1909 г. в Петербурге состоялся первый съезд евангельских христиан России, в котором многие увидели знаки приближающейся русской Реформации. В эти дни Проханов писал: «Евангельское движение имеет своей целью обновить всю религиозную жизнь русского народа. Для того, чтобы оно могло выполнить свою задачу, необходимо, чтобы все ветви его объединились. Если они не объединятся, то, будучи удалены одна от другой, они засохнут, то есть превратятся в отдельные секты и духовно умрут. Если же они объединятся, их сила возрастет, и они сумеют оказать реформирующее влияние на всю религиозную жизнь русского народа» (Братский листок. Сентябрь. СПб., 1910. С. 19).
Российские евангельские церкви, прежде пребывавшие в состоянии разъединенности, теперь обрели новые возможности для своего развития. При этом каждая из них оставалась свободной. Ее вхождение в Союз не лишало ее независимости. Оно позволяло поддерживать общий дух единения, направлять совместные усилия в сферы евангелизационной, миссионерской, издательской и просветительской деятельности.
Однако, успехи евангельского движения вызвали большую озабоченность и откровенную ревность со стороны православных священнослужителей. Они не замедлили прибегнуть к помощи правительства. В результате в октябре 1910 г. был обнародован специальный циркуляр Министерства внутренних дел, запрещавший проведение богослужений евангельскими христианами. Была введена цензура на религиозные издания не православного направления.

Религиозно-гражданская жизнь евангельских христиан в революционном Петрограде

В разыгравшихся в Петрограде революционных событиях 1917 г. Проханов увидел две тенденции освободительного движения. Первая из них, либерально-демократическая, завершилась Февральской революцией. Вторая имела своей целью осуществление российской Реформации, духовное возрождение народа, пробуждение его религиозной совести и коренное преобразование православной Церкви на евангельских и первоапостольских началах. Эти идеи Проханову удалось неоднократно озвучивать в читаемых им в то время публичных лекциях на тему «Реформация вслед за революцией».
То, что происходило в религиозной жизни России, заставляло Проханова вспоминать имена Яна Гуса, Мартина Лютера и Жана Кальвина. Ему представлялось, что перед Россией открылась уникальная возможность решения тех задач евангельского движения, которые когда-то не успела решить европейская Реформация. Он не уставал повторять, что Бог совершает великие дела через маленьких людей, в том числе через евангельских христиан, которых в то время в России было уже около пяти миллионов.
Проханов был убежден в том, что не революционные кровопролития, а Евангелие может спасти Россию. Поэтому он предложил девиз, выражавший суть социальной позиции евангельских христиан: «Нет политике, да – Евангелию». Он верил, что всех людей России, разделившихся в это катастрофическое время на множество враждующих между собой групп, партий, сообществ, может освободить от «политических цепей» роковых заблуждений только вера в Иисуса Христа.
Россия нуждалась в духовном обновлении. Этот процесс Проханов определил при помощи самого популярного в тот момент слова, назвав его духовной революцией. При этом он с предельной отчетливостью провел разделительную грань между политической революцией, через которую двигалось российское государство, и революцией духовной, в которой нуждалось каждое человеческое сердце, стремящееся отвергнуть грех и отдаться Богу.
Достижение этой цели предполагало преодоление нескольких этапов. На первом из них было целесообразно создание христианско-демократической партии «Воскресение». Эта партия могла бы стать институтом гражданского общества, защищающим права российских христиан от произвола государственной бюрократии. Проханов с удовлетворением отмечал, что программа,  о которой ему приходилось неоднократно говорить, воспринималась общественностью как что-то новое, неординарное и производила на людей достаточно сильное впечатление. Примечательно, что во время выборов в Государственную Думу христианские демократы во главе с Прохановым, руководствующиеся этой программой, набрали больше голосов, чем социал-демократы (меньшевики) во главе с Г. В. Плехановыми.
Весной 1917 г. в Петрограде открылся IV Всероссийский съезд евангельских христиан. Делегаты съезда обнаружили двойственное отношение к проблеме участия христиан в политических баталиях. Многие выступали против втягивания церковных общин в активную политическую жизнь, не одобряли их участия в политической борьбе. Однако, существовала и другая точка зрения. Ее суть заключалась в том, что государственная и гражданская жизнь нуждаются в реорганизации в соответствии с христианскими принципами. Поэтому те христиане, которые хотели бы участвовать в этой реорганизации, вправе рассматривать свою политическую, партийную деятельность как личное дело своей совести. Этот двойственный вывод был, в конечном счете, принят съездом и вошел в качестве одного из пунктов в его решения.
Первые годы власти большевиков были для Проханова временем активной религиозно-гражданской деятельности. В этот период атеистическая доктрина большевиков еще не была всеобъемлющей. Они говорили тогда только о необходимости борьбы с «реакционной» частью православной Церкви. Неправославные христиане, подвергавшиеся в годы царизма гонениям со стороны властей, в том числе и члены евангельских церквей, не находились в прямой оппозиции к новому режиму и не вызывали у него откровенно негативных реакций. В те годы лидеры большевизма неоднократно говорили в своих выступлениях о том, что в местах ссылок им приходилось сосуществовать бок о бок с евангельскими христианами, штундистами, баптистами.
Революционные события сопровождались не только распространение безверия (о чем много написано), но и заметным всплеском религиозных чувств, активизацией индивидуального и массового религиозного сознания (о чем в отечественной литературе  упоминается крайне редко). Так, например, богослужения евангельских христиан в Петрограде проходили при стечении огромного количества людей. Крупнейшие залы города оказывались переполнены. Для отдельных богослужений приходилось арендовать городской цирк, вмещавший три тысячи человек и даже огромное здание Михайловского манежа, рассчитанного на десять тысяч человек. Вот как Проханов описывает один из таких дней: «Мы также проводили богослужения по утрам в Тенишевском зале и после этого мы направлялись процессией от этого здания к зданию цирка. На углах улиц мы останавливались и произносили небольшие проповеди к народу. Во время шествий по улицам мы пели гимны и многие присоединялись у нам. Затем мы входили в переполненное здание цирка» (Проханов И. С. В котле России. Автобиография. Чикаго, 1992. С. 171 – 172). Среди тех, кто приходил на богослужения были не только рабочие, крестьяне и солдаты, но также и хорошо одетые дамы и господа, чиновники, офицеры.
В это время Проханов получает разрешение на открытие в Петрограде Библейских курсов с шестимесячной программой обучения евангельских проповедников. Он создает программу широкой евангелизации народов под девизом: «От города к городу, от села к селу, от деревни к деревне». Посылаются миссионеры в те края, где преобладающая часть населения не имела представления о Благой Вести, - к казахам, киргизам, калмыкам, бурятам, ненцам и др. Двух проповедников отправили даже в Индию и Китай.
Когда Проханову приходилось объяснять суть религиозно-гражданской позиции евангельских христиан, то он обычно сводил ее к следующим пунктам:
1) евангельская церковь по своему учению и религиозно-общественной позиции – это не секта и не партия, а восстановленная первохристианская церковь, рожденная в недрах русской народности;
2) отличительной особенностью евангельской церкви является широта взглядов на инаковерующих; в своем отношении к другим христианским церквам она руководствуется принципом: «В главном – единство, во второстепенном – свобода, а во всем остальном – любовь».
3) евангельские церкви не питают ни малейшего чувства враждебности к православной Церкви, они прощают своих преследователей во имя Того, Кто всегда готов простить каждого человека.
В начале 1920-х гг. православная Церковь переживала один из самых драматических периодов своей истории. Репрессии большевистских властей, внутренний раскол, активная деятельность внутренних оппозиционеров, «обновленцев», «живоцерковников», сомкнувшихся с коммунистами, все это свидетельствовало о глубоком внутреннем неблагополучии российского православия и о необходимости поиска путей выхода из кризиса. Ни один русский человек, сохранявший в себе хотя бы частицу живой христианской веры, не мог оставаться равнодушным, наблюдая те болезненные судороги, которые сотрясали социальное тело, соборную душу и коллективный дух православной Церкви.
Одна из важнейших задач, которую Проханов поставил перед евангельскими христианами, - это налаживание братских отношений с православными церквами, с их иерархами и прихожанами. Было издано обращение к православным христианам под названием «Евангельский клич». Его тираж в количестве ста тысяч экземпляров был разослан по стране. В нем звучал призыв к духовному обновлению, говорилось о том, что наступил ответственный исторический момент, когда православное священство обязано начать национальную евангельскую реформу в соответствии с новозаветными принципами.  Евангельские христиане, в свою очередь, обещали организовывать специальные молитвенные собрания по всей России, с участием православных христиан, чтобы просить у Бога помощи и поддержки делу реформации.
Воззвание породило большой общественный резонанс. Проханов рассказывал, что вскоре после этой религиозно-гражданской акции первая же встреча с православным священником, настоятелем одного из храмов в центре Москвы, убедила его в правильности предпринятого шага. Священник сообщил ему, что он организовал новую религиозную общину на принципах полученного воззвания,  и что в нее уже вошло сто человек. После этого батюшка пригласил Проханова принять участие в богослужении его церкви. И тот выступил перед присутствующими с проповедью на тему «Покайтесь и веруйте в Евангелие».
Это событие могло бы стать знаковым в духовной истории постреволюционной России. Оно открывало совершенно новые перспективы, показывая, что православные верующие и евангельские христиане способны опираться на единое духовное основание и на этой евангельской платформе могут строить свои межцерковные, социальные, гражданские отношения.
Некоторое время в ряде мест православные священники приглашали евангельских проповедников на свои богослужения и даже предоставляли свои храмы тем евангельским церквам, которые не имели своих богослужебных помещений. Но, к сожалению, эта практика продолжалась недолго. Евангельская реформация не входила в планы властей, у которых имелся свой политический сценарий дальнейших социальных и духовных трансформаций.

Социальное кредо евангельских христиан России (воззвание Проханова)

Для евангельского движения была характерна практическая, социальная направленность его устремлений. В пику распространенному предрассудку, согласно которому для протестантов важна вера и не важны добрые дела, евангельские христиане всегда подчеркивали практическую действенность своей веры. Проханов, стремясь придать этой мысли предельную отчетливость, составил воззвание «Евангельский образ жизни», в котором дал развернутое и вместе с тем лаконичное изложение социальной доктрины российского евангельского движения. Ниже приводятся его основные принципы.

1. Каждый евангельский христианин в России должен быть примером во всех сферах личной жизни. «Никто да не пренебрегает юностью твоею; но будь образцом для верных в слове, в житии, в любви, в духе, в вере, в чистоте» (1 Тим. 4, 12).
2. Поведение должно базироваться на учении Иисуса Христа, на любви к Господу и к Его Слову, и к друзьям, и к недругам. Высшей целью жизни христианина должно быть подражание жизни Христа. Вместо слов «человек человеку – волк» истинный христианин должен держаться Христова повеления «человек есть брат другому человеку».
3. Евангелие должно оказывать влияние на науку. Евангельские христиане должны изучать все научные достижения, по возможности, как сами, так и их дети, а также принимать участие в распространении научных знаний. Среди нас не должно быть ни одного неграмотного мужчины или женщины. Все члены церквей, родители и дети, должны пытаться достичь высшего образования и обогащаться знаниями любыми средствами.
4. Евангелие должно найти выражение в развитии искусств, литературе, музыке, архитектуре, живописи и скульптуре.
5. Евангелие должно влиять на практическую жизнь человека. Две черты особенно важны в этом деле. Во-первых, следует улучшать все сферы промышленности через изобретения и применение новых методов в работе. Во-вторых, Евангелие должно иметь свое влияние на сельское хозяйство. Иными словами, усилия крестьянина-христианина должно быть направлено на то, чтобы выращивать лучшие сельскохозяйственные продукты, улучшать породы скота. Евангельские яблоки, евангельская пшеница, евангельская птица должны быть лучшими по сравнению с другими.
6. Дома верующих в деревнях должны быть окружены прекрасными садами. Террасы должны выходить в полисадники, радующие глаз. Цветы должны выращиваться как внутри дома, так и во дворе. Около дома должно быть место и для птиц. Христианский стиль жизни – это порядок и красота повсюду. Дома следует красить в приятные цвета, а на стенах должны  быть орнаменты со стихами из Священного Писания.
7. Браки между христианами должны совершаться так, как это было принято у первых христиан.
8. Следует воздерживаться от всего того, что вредит здоровью и в первую очередь от алкоголя.
9. Великой заботой должно быть упражнение в нашей благотворительности, чтобы никто среди нас не имел недостатка. Все это возможно, если мы всегда будем читать Слово Божие, с нами будет Дух Святой, а сами мы будем пребывать в молитвенном общении с Христом, Который сказал: «Без Меня не можете делать ничего» (Мк. 9, 27).

Воззвание Проханова было одобрено и принято в 1926 г. на Всероссийской конференции евангельских христиан в Ленинграде, а затем на почти семидесяти региональных конференциях по всей стране.
Проханов и его соратникам по евангельскому движению имели целый ряд важных социальных проектов. Однако, главным идеям Проханова по духовному возрождению России воплотиться не удалось. Этому помешали те роковые метаморфозы, которые начали происходить в СССР с приходом к власти Сталина. Вырвавшиеся на волю демонические силы постепенно погружали страну в духовную тьму. В течение последующих десятилетий евангельские христиане вновь превратились в преследуемых и гонимых.

СОЦИАЛЬНАЯ ПЛАТФОРМА СОВРЕМЕННОГО РОССИЙСКОГО ЕВАНГЕЛИЗМА

К концу ХХ столетия эпоха открытых преследований за веру закончилась. Евангельские христиане России обрели возможность для сравнительно нормальной духовной и социальной жизни. Новые времена поставили перед ними множество сложных вопросов. В переходной атмосфере рубежа тысячелетий особую значимость обрела задача социального самоопределения евангельских церквей.
В настоящее время между конфессиональными позициями евангельских церквей современной России существуют различия, как незначительные, так и достаточно серьезные. Что же касается из социальных позиций, взглядов на политические и морально-правовые реалии современной общественной жизни, то в этом расхождений так мало, что можно говорить о существовании единой социальной платформы современного российского евангелизма.
Маркировка того общего, что объединяет евангельские церкви России, открывает путь для сознательной и целеустремленной консолидации сил евангельских церквей в социальных сферах российского мира.

Бог и социальный мир

Христиане евангельских церквей веруют в Триединого Бога – Отца, Сына и Святого Духа (Мф. 28, 19), Творца неба и земли и всего, что наполняет их. Они веруют в Его любовь, всемогущество, премудрость и в благую, угодную и совершенную волю Божию.
Во все времена Господь через Духа Святого помогает верующим людям следовать за Ним, исполнять Его заповеди и бороться с искушениями и соблазнами. Он дарует верующим в Него желание, духовную силу и мужество славить Его перед лицом социального мира, лежащего во зле. 
Господь обладает творческой природой и несокрушимой волей к созиданию порядка и гармонии. Он не позволяет социальному миру превратиться в хаос. Он – Правитель и Хранитель народов, воспрещающий вседозволенность, в каких бы формах она не проявлялась.
Бог разделяет Свою великую жизнь с человечеством, источает Свою любовь и благодать, даруя жизнь  своим чадам, устремляя их к добру, справедливости, истине, красоте, совершенству. Он распространяет  Свою благую власть над всеми людьми, не признавая ни расовых, ни национальных, ни социальных различий между ними, одаряя их умениями, способностями и талантами, которые позволяют им приумножать ценности цивилизации и культуры во славу Божью.

Человек и общество

Человек - живое существо, не возникшее самопроизвольно в ходе эволюции материи, а появившееся в результате творческого акта Бога. Творец наделил его духом,  разумом, душой, способностью к созиданию.
Бог даровал человеку возможность существовать одновременно в четырех сферах - природе, социуме, культуре и сакральном мире Божьих предопределений и молитвенных упований.
В природе человек ведет органическое, естественное существование. В социуме с его экономическими, политическими, правовыми сферами он ведет жизнь социальную. В культуре, как мире духовных ценностей, искусства, науки, философии, он живет духовной жизнью. В сакральном мире человек живет религиозной жизнью, веруя в Господа, в Его могущество и благую волю, любя Его, уповая на Него и надеясь на спасение.
Все эти ипостаси взаимопроникают друг в друга и  составляют единое целое в пределах человеческого существа.
Бог сотворил человека как личность, обладающую внутренней жизнью, неповторимой в ее индивидуальных проявлениях. Духовная и социальная жизнь каждого, кто верует в Спасителя, носит христоцентрический характер: человек существует и сознает себя личностью благодаря своей причастности к Христу, открывающему для него беспредельность бытийной перспективы.
Вера в Христа – высший уровень духовности, на который способен подняться человек. Она преображает внутренний мир личности, превращает духовный сумбур в этически упорядоченный мир ценностей, смыслов и норм.  Без веры любые формы духовности несостоятельны. На атеистических основаниях ее семена не прорастают. «Что посеет человек, то и пожнет:  Сеющий в плоть свою от плоти, пожнет тление; а сеющий в дух от духа пожнет жизнь вечную» (Гал. 6, 7-8).
Личность может «найти себя», «стать собой», выйти на благой путь творческого участия в социальной жизни, если  только живет во Христе, в Его Церкви, питается от благодатных даров Святого Духа.
Человек, верующий в Христа, видит смысл своего земного существования в том, чтобы жить в социальном мире в соответствии с заповедями Божьими. Бог помогает людям избавляться от чувств разъединенности и одиночества, позволяют крепить и множить социальные связи, пронизанные духом солидарности. Они  сообщают духовную углубленность социальным ориентациям личности, придают возвышенную ценностную окрашенность ее нравственному и законопослушному поведению.

Церковь и государство

Церковь, как сообщество верующих, объединяет представителей одной конфессии, исповедующих одно вероучение. Церкви способны играть важную роль в жизни государств, в функционировании их социальных, политических и правовых институтов.
В истории крайне редки случаи, когда государство пыталось бы совершенно отстранить церкви от решения проблем, стоящих перед обществом. Чаще всего оно прибегало к их помощи, возлагало на них надежды и действительно получало серьезную поддержку в деле установления и сохранения стабильного социального порядка, в воспитании подрастающих поколений, в обслуживании сферы высших  духовных потребностей граждан.
Государство как крупнейший социальный институт, движимо политической волей к порядку и выполняющее функции управления и защиты от угроз внутренних разрушений и внешних опасностей. Оно располагает для этого специальными средствами — системой органов власти и управления, аппаратом принужде­ния, армией, полицией, судом, исправительно-трудовыми учреждениями.
Отношения между церквами и светскими институтами государственной власти могут складываться в соответствии с несколькими основными социальными сценариями:

1. при теократическом варианте церковь обладает максимально возможной духовной и практической властью в обществе, и ни одно сколько-нибудь значимое событие в жизни государства и общества не совершается без ее участия;
2. при умеренно-равновесном, демократическом варианте церковные и государственные институты взаимодействуют на договорных началах, разделив сферы влияния и не вмешиваясь в дела друг друга;
3. в условиях жесткой, авторитарной модели однозначного доминирования светской власти над властью духовно-религиозной церквам отводится роль бесправных служанок государства; находясь под постоянным политическим давлением церкви вынуждены посредством огромных духовных усилий сохранять собственное нравственное достоинство.

Долг христианина —следовать предписаниям гражданского долга, подчиняться, а не противиться власть предержащим. «Хочешь ли не бояться власти? Делай добро, и получишь похвалу от нее; ибо начальник есть Божий слуга тебе на добро. Если же делаешь зло, бойся, ибо он не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в наказание делающему зло» (Рим. 13, 3 – 4).

Религиозно-церковная жизнь и гражданское общество

Гражданское общество — не  социальный придаток государства, а самостоятельная целостность, пребывающая  в относительной независимости от последнего. Как система естественно складывающихся социальных отношений между людьми, оно позволяет каждому человеку сознавать себя не подданным государства, но частным лицом, имеющим свои особенные жизненные цели.
К отношениям, составляющим  гражданское общество, относятся –церковно-общественные, семейно-родственные, воспитательно-образовательные, нравственные, творческие и др. Эти   взаимозависимости связывают людей узами солидарности, духовных интересов и разнообразных  потребностей. Нередко они оформляются в те или иные добровольные сообщества, объединения, союзы, ассоциации. Конвенциальные отношения между членами гражданских сообществ позволяют гражданами самостоятельно  решать множество возникающих вопросов и проблем, не прибегая к вмешательству государ­ства.
Для христиан на первом месте стоят церковно-общественные отношения, которые не позволяют им, как гражданам, уподобиться разрозненным атомам, но открывают широкий простор для различных проявлений  человеческой солидарности.
Гражданское общество  призвано защищать естественные права каждого гражданина на частную  жизнь, духовно-нравственную автономию и свободное следование своим религиозным потребностям. Его предназначение – стимулировать созидательные личные инициативы, оберегать от чрезмерного диктата государства все то, что необходимо для их осуществления. 
У граждан правового государства имеются для этого специальные средства — парламент, демократические, в том числе христианские, партии, свободная печать, радио, телевидение и т. д. Через них открывается возможность влиять на государство, ограничивать его властные функции, если те  ущемляют религиозные потребности граждан.
Гражданское общество уже самим фактом своего существования создает необходимую цивилизованную среду социального обитания граждан и делает возможными разнообразные формы позитивной самодеятельности — религиозных, нравственных и философских исканий, научного и художественного творчества, предпринимательских инициатив и т. д.
Религиозно-гражданская жизнь должна иметь возможность протекать не только в идеологическом пространстве государственных интересов или в «каноническом пространстве», очерченном конфессиональными интересами доминирующей церкви, но и в цивилизованном правовом пространстве, оберегаемом гражданским обществом и позволяющем гражданам разных вероисповеданий свободно следовать своим духовно-религиозным потребностям.
Утвердившаяся в  европейском и российском сознании традиция изображать гражданское общество и церковь как два независимых друг от друга института — один из результатов процесса секуляризации. Однако, существует и другая модель, позволяющая рассматривать  церковь как одну из важнейших и древнейших форм, в которую облекается гражданская жизнь людей.
Для церкви гражданское общество — та питательная среда, внутри которой она имеет возможность реализовывать свои социальные инициативы. Именно эта среда создает широкий социальный простор для развития различных форм религиозно-гражданской жизни.
В тех случаях, когда государство негативно реагирует на богоискательские инициативы граждан,  религиозные движения могут оказаться в оппозиции к властным структурам государства. Так произошло с самыми ранними евангельскими движениями в эпоху Московской Руси. В условиях древнерусской цивилизации, когда еще не было гражданского общества, но уже существовали отдельные формы гражданской жизни, эти движения (стригольники, новогородско-московские реформаторы) выступили как одна из таких ее форм. То есть задолго до того, как в России начали возникать локальные гражданские структуры, в глубинах народной жизни началась социальная апробация первончальных форм духовно-гражданской жизни, имеющих вид религиозных движений.
Гражданское общество призвано проводить в жизнь возникающие в массах социально-религиозные инициативы  и  тем самым  обеспечивать процесс саморегуляции внутри общественной системы. Оно дополняет вертикальные властные отношения, утверждаемые  государством, культивированием горизонтальных социальных, духовно-практических связей.

Права и свободы человека

Социальная свобода предполагает наличие морально-правовых ограничений, регулирующих ее проявления. Общество, государство, мораль, право требуют, чтобы  свобода, в какой бы форме она не выступала, вписывались в рамки требований цивилизованного общежития.
Цивилизованное государство не должно посягать на сокровенную человеческую потребность  в самостоятельном принятии решений по всем жизненно важным вопросам. Оно призвано лишь очерчивать внешние границы пространства социальной свободы.
Для христиан важно классическое понимание свободы как права каждого человека делать то, что не запрещено законом, осуществлять все, что не причиняет ущерба другим людям. Они признают неразрывную связь между социальной свободой и регулирующими ее законами. Право упорядочивает и регулирует общественную жизнь, обеспечивает как свободу граждан, так и социальную дисциплину. Оно защищает интересы как личности , так и государства.
Среди всего разнообразия законов, регулирующих социальную жизнь людей, на первом месте стоят законы божественные.  В Ветхом Завете они регулируют отношения между Творцом и Его творениями. Люди обязаны выказывать безоговорочное послушание воле Бога,  выполнять заповеди декалога, пребывать в уверенности, что закон дан им ради их же блага, чтобы они были живы (Втор. 5, 33). Повеления Закона Божия, озна­чающие то, чего желает от людей Бог, запрещают делать то, что могло бы разрушить должные отношения между Ним и людьми, требуют от  последних исполнительности, безусловного повиновения.
Евангельские христиане видят цель права в том, чтобы утвердить, закрепить и неустанно проводить в жизнь строгую иерархию норм и ценностей социального бытия. Для них в этой иерархии на высшей ступени находится служение Богу и тем формам блага и справедливости, в которых с максимальной полнотой во­площена воля Бога.
Для того, чтобы церковно-государственные и религиозно-гражданские отношения развивались в режиме наибольшего благоприятствования, обществу необходим гражданско-правовой порядок. Подобный порядок предполагает такие отношения между сторонами, когда они, оставаясь противоположностями, тем не менее, приходят к договорным отношениям равновесия прав и взаимных обязанностей.
Право призвано согласовывать противоречащие друг другу интересы социальных субъектов, препятствовать перерастанию возникающих противоречий в разрушительные антагонизмы. Оно принуждает стороны к поиску компромиссов, договоренностей и других цивилизованных форм нейтрализации конфликтов. Так, в книге «Бытие» Авимелех и  Исаак вступают в правовые отношения, чтобы избежать разрушительных действий с обеих сторон. Они заключают союз и скрепляют его клятвой. Цель этих сугубо правовых акций объясняет сам Авимелех, обращаясь к Исааку: «Чтобы ты не делал нам зла, как и мы не коснулись до тебя, а делали тебе одно доброе и отпустили тебя с миром» (Быт. 26, 29).
Христиане высоко ценят право за то, что оно воздвигает препятствия перед духом насилия и вседозволенности и, напротив, открывает широкие возможности для  разнообразных созидательных инициатив. Они видят в нем дисциплинарное начало, которое не отягощает жизнь людей, а облегчает ее, наделяя их соответствующими правами и свободами.
Для членов евангельских церквей на одно из первых мест выдвигается свобода вероисповедания. Общеизвестно, что идея неотъемлемости права человека на свободу совести обязана своим распространением в первую очередь действию Реформации и возникновению протестантизма. Именно протестантская мысль приложила недюжинные усилия к тому, чтобы доказать государству, что не оно дарует человеку эти свободы и права, а значит и посягать на них и, тем более, отнимать их у людей оно не имеет права. Если же государство способно грубо попирать права и свободы законопослушных граждан, то в таких случаях становятся нравственно оправданными усилия граждан по восстановление этих прав.
Протестантизм с момента своего исторического возникновения активно способствовал развитию религиозно-гражданского самосознания, ценящего свободу духа и готового бороться за эту свободу. Социальная история последних столетий научила протестантов, ценить отношения веротерпимости.
Христиане убеждены, что духовное движение навстречу евангельской Истине должно продолжаться. Именно поэтому необходимо углубленное изучение Священного Писания. Но для этого требуется обширное пространство духовной свободы. Человеческий дух нуждается в свободе совести, мысли и слова. А чтобы эти свободы были гарантированы человеку, в обществе должна существовать соответствующая социально-правовая база.
Для христианина, как и для всякого гражданина, права человека — это гарантированные законом возможности полноценного социального существования. Имея исторически меняющиеся объем и содержание, они выступают показателем нравственной и правовой культуры общества.
Важными пунктами этой исторической динамики стали такие документы, как Декларация независимости Соединенных Штатов Америки (1776), фpaнцузcкaя Декларация прав человека и гражданина (1789), Всеобщая декларация прав человека (1948), Международный пакт об экономических, социальных и культурных правах (1966) и др. В центре этих документов идея прирожденности и неотъемлемости прав человека на жизнь, свободу, личную безопасность, защиту достоинства и чести и т. д. Эти права трактуются как данные человеку Богом и существующие независимо от того, признаются они законодательством конкретного государства или нет.
Для христианина-протестанта, живущего в поликонфессиональном государстве важно, чтобы на законодательном уровне было отчетливо прописано право гражданина на исповедание любой религии и, соответственно, на уважительное отношение со стороны государства к его религиозным чувствам и убеждениям, а также к религиозно-церковным организациям, действующим в соответствии с установленным правопорядком.
В России в 1906 г. Государственная дума рассматривала законопроект «О свободе совести», предлагавший: 1) уравнивание в правах всех действующих в стране вероисповеданий; 2) право свободного перехода граждан из одной веры в другую; 3) отмену государственного принуждения, заставлявшего граждан состоять в той или иной религиозной организации. Однако, эта и другие попытки либерально-демократических кругов принять соответствующий закон и тем самым узаконить свободу вероисповедания в дореволюционной России не дали должных результатов.
В январе 1918 г. был принят декрет Совета Народных Комиссаров РСФСР, первоначально называвшийся «О свободе совести, церковных и религиозных обществах», но в окончательной редакции получивший название «Об отделении церкви от государства и школы от церкви». Содержавший 13 статей, он давал право каждому гражданину свободно определять свое отношение к религии, быть верующим или атеистом. В 1990 г. этот декрет был отменен в связи с принятием Закона Российской Федерации «О свободе вероисповедания», гарантирующего конституционные принципы свободы совести и вероисповеданий, а также права граждан исповедовать любую религию или не исповедовать никакой.
Не углубляясь в содержание этих политико-юридических документов и сопутствующих им социальных процессов, следует подчеркнуть, что важным гарантом прописанных в них прав и религиозных свобод личности может быть гражданское общество. С помощью разнообразных легитимных средств оно способно противодействовать попыткам административного произвола со стороны государственно-бюрократического аппарата. Оно в состоянии эффективно защищать права граждан и тем самым оберегать пространство социальной свободы, внутри которого существуют современные российские евангельские церкви.
Если государство и общество пребывают в правовом пространстве, то всегда находятся реальные возможности для конструктивных социальных, межконфессиональных, межцерковных контактов, продуктивных взаимодействий,  обоюдных договоренностей и многосторонних конвенций.

Социальные конфликты

Грехопадение внесло  острейший разлад в земную историю людей. Человек оказался способен выступать одновременно и творцом, и разрушителем, способным не только создавать шедевры ума и рук, но и губить такие же шедевры, созданные его собратьями, конструировать смертоносные орудия уничтожения ценностей жизни, цивилизации и культуры.
К греховным наклонностям человека относится его способность враждовать с себе подобными. Она придает мировой истории и современной социальной жизни сумрачный оттенок. Бесчисленные конфликты и разрушения свидетельствуют о постоянном присутствии греха в человеческом существовании.
Далеко не случайным является то, что настоящее время, имеющее переходный и одновременно кризисный характер, отмечено падением нравов, разгулом преступности, множеством локальных и крупномасштабных социальных конфликтов, военными инцидентами, террористическими актами и всевозможными катастрофами. Это все оттого, что действия огромного множества людей идут вразрез с волей Бога, нарушают Его повеления. Подобные нарушения обусловлены разнообразными формами греховности - либо бессознательной духовной слепотой, либо банальной небрежностью и легкомысленным попустительством, либо же намеренно проявляемым преступным своеволием и сознательной богоборческой дерзостью.
Выдающийся протестантский теолог ХХ века Р. Нибур справедливо отмечал, что социальные конфликты представляют собой столкновения не праведников с грешниками,  а грешников с грешниками. Сознавать это крайне важно, ибо в противном случае невозможно будет пресечь те потоки самооправданий, которые исходят от всех участников конфликтов.
Социально-миротворческая роль евангельских церквей многократно усложняется в условиях многонациональной государственности. Этническая пестрота плохо совмещаемых региональных обычаев и традиций ставит перед религиозным сознанием, политическими и правовыми институтами сложные задачи по созданию таких социальных условий, которые препятствовали бы возникновению разрушительных конфликтов, либо же позволяли гасить конфликтные ситуации на стадии их зарождения.
Для того, чтобы целенаправленно трансформировать агрессивность лиц, принадлежащих к разным конфессиям, чтобы придавать ей приемлемые социальные формы, необходима взвешенная, всесторонне проработанная стратегия межконфессиональной толерантности.
Если эта толерантность опирается на принципы христианского общения, то она позволяет всем, кто уверовал в Благую Весть о воскресении, всем объединенным во Христе видеть друг в друге братьев и сестер, находящихся в сопричастности к Отцу, Сыну и Святому Духу, а также друг к другу.
Отношение к войнам, терроризму, религиозному экстремизму и геноциду. Самой злокачественной формой социального конфликта является война. Как продолжительное, открытое вооруженное противоборство между государствами, классами, нациями, она предполагает использование сторонами разнообразных аморальных и противоправных средств - обмана, насилия, массовых убийств, намеренного разрушения ценностей цивилизации и культуры. Поэтому отношение членов евангельских церквей к ней – резко отрицательное.
Столь же отрицательно они относятся к любым проявлениям религиозного экстремизма, проявляющегося в виде насильственных акций в отношении инаковерующих.
Исключительно опасным социальным явлением они считают такую практику применения крайних форм насилия, как терроризм.
Они осуждают религиозный геноцид, в каких бы видах он не проявлялся. Социально-политическая практика организованного, заранее спланированного и хладнокровно осуществляемого уничтожения отдельных религиозных, национальных или этнических общностей – страшное преступление против Бога и человечества.
И хотя современный секулярный разум и светская наука теряются перед парадоксами проявлений человеческой агрессивности,  христианская мысль знает ответ: причиной периодически заявляющей о себе патологической страсти к разрушению и саморазрушению является грех, повредивший человеческую природу.
И все же христиане верят: мир принадлежит Богу, а не силам тьмы. Земля покрыта цветущими садами и прекрасными городами, она наполнена удивительными по красоте творениями человеческого гения. Все это – свидетельства того, что Бог не отдает бразды правления силам тьмы. И верующим в Него сладостно пребывать под властью Господа, позволяющего человеку раскрывать свои дарования, вдохновенно творить и наслаждаться плодами созидания.
В современном мире, пережившем две глобальные войны и множество локальных войн, позиция христианского пацифизма представляет особую социально-нравственную ценность. Она позволяет отвергать войну как таковую,  какими бы идеологическими и национально-патриотическими  лозунгами она не декорировалась. Истоки нашей позиции содержатся в Нагорной проповеди Иисуса Христа, где Он говорит: «Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими» (Мат. 5, 9).
Иисус Христос ставил миролюбие выше агрессивности, толерантность выше нетерпимости, мир выше войны, Он благословлял миротворцев, призывал любить врагов, «не противиться злому», благотворить ненавидящих нас, молиться за гонящих нас (Мф. 5, 44), не отвечать насилием на насилие (Мф. 5, 39).
Проповедуя смирение и любовь, Христос говорил: «Благословляйте проклинающих вас и молитесь за обижающих вас... И отнимающему у тебя верхнюю одежду не препятствуй взять и рубашку...» (Лук. 6. 27-29). Именно поэтому долг христианин - не ссориться и не враждовать, а любить врагов своих, прощать их, жить в мире со всеми. Только такие действия, идущие вразрез с злокачественными стереотипами греховной человеческой природы, способны помочь людям вырваться из замкнутого круга взаимного ожесточения и разорвать закольцованную логику нескончаемой череды злодеяний.
Социальное равновесие можно поддерживать в обществе благодаря благой воле Творца, любящего Свои творения. Господь сделал так, что люди сегодня располагают большим набором цивилизованных механизмов, способных обеспечить сбалансированность социальной системы.
В распоряжении разномасштабных сообществ, народов и государств находится множество средств религиозного, морального, культурного, правового, политического характера, позволяющих закрыть пути перед деструктивным духом вседозволенности и целенаправленно утверждать отношения компромиссов, конвенций и взаимной ответственности.
Третейские суды. Важное место среди вышеуказанных средств принадлежит социальному институту третейского суда. Он представляет собой специально создаваемый негосударственный социально-правовой  орган, позволяющий разрешать споры, конфликты между двумя сторонами путем обращения к третьему субъекту - арбитру.
В основе идеи поиска спорящими сторонами  третьего лица, готового и способного разрешить конфликт между ними, лежит известный житейский принцип «со стороны виднее». Эта мудрость здравого смысла породила в обычном праве многих народов традицию прибегать к посредникам для разрешения возникшего спора.  В Библии значимость третейского суда красноречиво представлена в истории царя Соломона, рассудившего спор двух женщин из-за младенца. Римское право облекло третейский принцип в юридическую формулу «Nemo judex in causa sue” (“Никто не судья в собственном деле”).
Основные условия третейского разбирательства: 1) обе стороны должны доверять избранному ими арбитру (третейскому судье); 2) обе стороны заранее обязуются считать решение третейского судьи истинным и обязуются подчиниться ему, независимо от его содержания.
Важной сопутствующей особенностью третейского суда является то, что  сам факт обращения к нему как форме и способу разрешения возникшего конфликта является актом свободного волеизъявления сторон. Судья здесь не назначается государственной властью, а избирается совместно истцом и ответчиком на основе обоюдного согласия. При этом третейский судья может быть частным лицом. Главное, чтобы он отвечал соответствующим моральным и профессиональным критериям, обладал жизненным опытом, необходимыми социальными качествами и знаниями и пользовался доверием обеих сторон.
Поскольку  в основе образования и функционирования  третейского суда   лежит договорное начало, то можно утверждать что он имеет  конвенциальную природу, которая  предполагает значительный уровень общей цивилизованности и зрелости правосознания участников спора, их установку на поиск, по возможности,  компромиссной формы разрешения спора. Поэтому сущность третейского суда носит  в целом компромиссно-договорной характер.
Гражданское общество должно иметь широкие возможности для  пользования таким правовым инструментом как третейский суд, чтобы  разрешать конфликты между государством и отдельными гражданами, защищать частных лиц от произвола со стороны государства и его  чиновников.
Евангельские церкви и их члены способны играть важную конструктивную роль в третейских разбирательствах между конфликтующими сторонами. Они выдвигают свою готовность к осуществлению миротворческих миссий на передний план, видят свое предназначение в том, чтобы примирять враждующих, утверждать в обществе принципы братства, любви, милосердия и солидарности. Именно поэтому  евангельские христиане готовы на равных участвовать вместе с представителями других христианских церквей в качестве посредников-миротворцев в третейских судебных разбирательствах любого уровня.
Диалоги. Важную роль в процессе предотвращения многих социальных конфликтов призвана играть практика систематически проводимых диалогов. В современных условиях монологизм социального мышления, не слышащего воззваний оппонентов, непродуктивен и даже деструктивен, поскольку стимулирует всевозможные конфликты. И, напротив, принципы диалогического общения обладают неисчерпаемым миротворческим потенциалом.
Диалоги позволяют сторонам выяснять и уточнять позиции, вести поиск точек соприкосновения, обнаруживать общие интересы, приближаться к взаимопониманию, разрешать острые противоречия, сглаживать межконфессиональные, моральные, юридические, политические, межнациональные и др. конфликты.
Современному миру крайне не достает такого качества, как гармоничность. Поэтому любой, даже самый малый, шаг на пути к ней, достоин внимания и поощрения. Благотворность пути диалогического взаимодействия заключается в том, что духовная и практическая энергия, затраченная сторонами на каждый шаг навстречу друг другу, не гасится, а, напротив, приумножается. Каждый участник диалогов, вложивший всего себя в достижение взаимопонимания, согласия, гармонии, неизменно обнаруживает, что он начинает получать несоизмеримо больше того, что затратил. При этом ни люди, ни сама система взаимодействий не подвергаются деформациям и разрушениям, а напротив, неуклонно совершенствуются, раскрывая все новые возможности для своего развития, обнаруживая ранее скрытые резервы, демонстрируя поразительную жизнестойкость и небывалую сопротивляемость внешним неблагоприятным факторам.
Диалоги необходимы христианским церквам в силу их потребностей в активном взаимодействии с социальным миром и с представителями различных вероисповеданий. Евангельские христиане видят в диалогах важную составляющую своего  социального и духовного служения и  готовы брать на себя ответственность за все последствия диалогических взаимодействий с другими социальными субъектами.
Договорные стратегии. Для предотвращения и урегулирования социальных конфликтов важно использовать созидательный потенциал договорных стратегий. В Священном Писании понятию договора соответствует слово завет, предполагающее связанность договаривающихся сторон взаимными обязательствами. Особое место в Библии занимает договор (завет), заключенный Богом с людьми. Бог предоставил первым людям и их потомкам возможность исполнять завет и иметь Его благословение как награду.  Когда же вмешательство темной силы подтолкнуло людей к тому, чтобы нарушить завет, это навлекло на них бесчисленные беды.
Договорные отношения между индивидами и сообществами существовали еще во времена ветхозаветных патриархов и являлись одной из первоначальных  форм правоотношений.
Современное общественное сознание высоко ценит миротворческий потенциал политико-правовых конвенций. Попытки его использования составляют одно из магистральных направлений в практике разрешения множества социальных конфликтов, различных по характеру и масштабам.
Договорные стратегии важны как для отношений христианских церквей с представителями светского социального окружения, так и для преодоления разногласий между различными христианскими церквами.
Современный христианский мир – это не только духовная, но и социальная целостность. Ему необходимо поддерживать конструктивные, динамично-равновесные отношения внутри себя посредством организации многообразных функциональных связей между своими элементами – христианскими церквами. Если на нынешнем этапе истории гармоничное состояние недоступно, то состояние динамичного внутреннего равновесия вполне достижимо. Бог-Мироустроитель сделал так, что люди располагают для этого большим набором нормативно-регулятивных механизмов.
Институциальные и внеинституциальные формы религиозного, морального, правового, политического характера, готовность церквей к конвенциям и компромиссам, уважение к правам и свободам друг друга позволяют устанавливать и укреплять отношения взаимной ответственности за выполнение принятых обязательств и заключенных соглашений.

Безопасность человека

Потребность в безопасности – фундаментальная человеческая потребность. Поэтому важнейшая задача государства – обеспечивать безопасность граждан, оберегать их жизнь, здоровье, достоинство, жилища и собственность.
Человек высоко ценит состояние защищенности, когда  ничто не угрожает его нормальной жизнедеятельности. Его безопасность имеет три основных измерения – витальное (охрана жизни и здоровья), социальное (защищенность социальных форм цивилизованного общежития) и духовное (защита религиозных, нравственных, мировоззренческих ценностей).
Субъектами, обеспечивающими безопасность, выступают: 1) государство с его социальными институтами, юридическими законами и правоохранительными органами; 2) гражданское общество; 3) индивиды как представители власти или как частные лица.
Социальная безопасность заключается в том, что она позволяет людям в полной мере удовлетворять свои физические, материальные и духовные потребности. В ней нуждаются малые и большие народы, жаждущие такого состояния, при котором «беднейшие будут накормлены, и нищие будут покоиться в безопасности» (Ис. 14, 30).
Правовая безопасность, как разновидность безопасности социальной, предполагает высокую эффективность деятельности правовой системы, ее способность успешно защищать ценности цивилизованного общежития.
В ряде статей ныне действующей Конституции Российской Федерации (статьи 13 -14, 28 – 29, 55 – 56) приводятся гарантии свободы совести, говорится о недопустимости возбуждения религиозной розни и ненависти. Конституция налагает запрет на создание таких организаций, которые пропагандировали бы религиозную нетерпимость.
Однако, главным гарантом безопасности всего того, что создал человек, чем он владеет и дорожит на своей земле, является Бог. О тех, кто верен Ему, Бог говорит: «Тогда они будут жить на ней безопасно и построят домы и посадят виноградники и будут жить в безопасности, потому что Я произведу суд над всеми зложелателями их вокруг них, и узнают, что Я – Господь Бог их» (Иез. 28, 26).
Человек, находящийся внутри правового пространства, обретает чувство защищенности от превратностей социальных стихий, которые вводятся в русло цивилизованной нормативности и в своем укрощенном виде не могут причинить ему вреда. Подобное состояние защищенности имел в виду пророк Исайя, когда говорил: «Тогда суд водворится в этой пустыне, и правосудие будет пребывать на плодоносном поле. И делом правды будет мир, а плодом правосудия – спокойствие и безопасность вовеки. Тогда народ мой будет жить в обители мира, и в селениях безопасных, и в покоищах блаженных» (Ис. 32, 16-18).
Упования на Господа и Его законы, не отменяют заинтересованности христиан в справедливости юридических законов и в твердости правовых устоев. Господь способен проводить Свою волю и через земные законы, учреждаемые людьми.
Свобода вероисповедания, которой так дорожат евангельские христиане в стране, где преобладают непротестантские конфессии, предполагает закрепленность за гражданами права на безопасность. Христианин-протестант должен иметь уверенность в том, что ничто не угрожает нормальному удовлетворению его религиозно-духовных потребностей, что его религиозно-гражданская жизнь защищена от чиновничьих гонений и экстремистских проявлений
Если правовые документы декларируют право человека на социальную и духовную безопасность, то задачи государства, гражданского общества и их правозащитных институтов состоят в том, чтобы обеспечить реализацию этого права.
Членов евангельских церквей особенно тревожат вопросы духовной безопасности. Динамика секуляризации культуры привела к тому, что в течение нового и новейшего времени сферы человеческого духа оказались засорены бесчисленным множеством деструктивных идей и деморализующих образов, лишающих людей возможности испытывать чувство духовной безопасности.
Источниками опасностей, грозящих духу и душе человека, выступают идеи и образы, способные пробуждать агрессивность, социальную злость и ненависть, принуждать к поиску врагов. Многие люди, оказавшись в сфере их влияния, испытывают чувство незащищенности. В эпохи общего социального неблагополучия это чувство способно нарастать и подчинять себе человеческое мировосприятие.
Чтобы этого не происходило, сфера духовной жизни человека должна быть надежно защищена от разрушительных идей, искушающих людей порочными соблазнами  и подталкивающих их к недозволенному.
Евангельские христиане считают, что важнейшим из средств, сообщающим личности чувство защищенности и духовной безопасности, является обретение живого, личного Бога, вера в Него как благого Миродержца, правящего миром и следящего за порядком. «Спокойно ложусь я и сплю, ибо Ты, Господи, един даешь мне жить в безопасности» (Пс. 4, 9). Тем же, кто не верует в Спасителя, никто не принесет чувства истинной безопасности. Они могут питаться иллюзиями и полагать, что им ничто не грозит, но на самом деле будут обречены. «Ибо сами вы достоверно знаете, что день Господень так придет, как тать ночью. Ибо, когда будут говорить: «мир и безопасность», тогда внезапно настигнет их пагуба, подобно как мука родами постигает имеющую во чреве, и не избегнут» (1 Фес. 5, 2-3).

О социальном поведении, нарушающем религиозно-нравственные и правовые нормы

Одна из главных ценностей цивилизованного общежития – стабильный социальный порядок. Он предполагает, что граждане в своей повседневной жизнедеятельности следуют общепринятым социальным нормам. Источником основных норм социального поведения выступает Бог, Чья воля доводится до людей через священные тексты и деятельность церквей. Если человек следует должному, то он достигает благополучия и преуспевает. «И такому порядку учит его Бог; Он наставляет его» (Ис. 28, 26).
Однако, в реальной жизни люди воздвигают множество препятствий на пути к желанному социальному порядку, поскольку недопустимо часто нарушают религиозные, нравственные и правовые предписания. К этому их подталкивает грех, живущий в них и не встречающий серьезного внутреннего противодействия.
Кроме первородного греха, носителем которого является каждый человек, есть еще и грехи личные, которые не передаются от одного человека к другому и за которые каждый, кто их совершает, несет персональную ответственность.
Существует несколько форм, в которых проявляются личные грехи. Во-первых, это практические действия, идущие вразрез с повелениями Бога и нарушающие заповеди, данные Им для исполнения. Во-вторых, это высказывания, либо содержащие хулу на Духа Святого, либо наносящие прямой вред другим людям, либо свидетельствующие о том, что сам говорящий оскорбляет тот образ и то подобие Божье, которое носит в себе. В-третьих, это помыслы, мотивы, еще не реализовавшиеся намерения совершить нечто недолжное, запретное.
Христианское сознание видит безусловную причину совершаемых людьми грехов в князе тьмы. Однако, хотя последний и побуждает людей к отклонениям с пути добродетели, но человек в своих волеизъявлениях всегда остается свободным. Поэтому ответственность за податливость темным соблазнам лежит в первую очередь на самом человеке, чьи духовные, моральные качества не позволяют устоять перед искушениями. Можно утверждать, что тьма предстает в виде системы объективно существующих предпосылок для индивидуального грехопадения, которые прямо влияют на совершаемый личностью выбор и подталкивают ее к крайностям недолжного, запретного.
Заложниками разнообразных нарушений моральных и правовых норм чаще всего оказываются те, кто пребывает в состоянии безверия и, следовательно, живет без защиты Божьей. Поэтому духи зла могут причинить им множество неприятностей – ослепить их умы, столкнуть с прямых путей, низвергнуть в бездну пороков и преступлений.
И все же, несмотря на то, что силы зла способны подчинять людей своей воле, их власть не  безгранична. Она действенна лишь в пределах, определяемых Богом. Иисус Христос своей смертью и воскресением победил грех. Власть тьмы над теми, кто уверовал в Спасителя, упразднена. Она сохраняет свою прежнюю силу только над теми, кто не верует в Христа.

Грех свидетельствует о глубоком внутреннем разладе в строе человеческой души. Эта разлаженность препятствует выстраиванию  правильных отношений с окружающими людьми, с социальной и природной сферами, с миром культуры. Но главное, о чем  свидетельствует грех, - это о ложном отношении человека к Богу, о неспособности верно использовать ту любовь и благодать, которую Бог расточает на все живое.

Преступление. Социальные нормы, которым должен следовать цивилизованный человек, подкреплены авторитетами церкви, государства и общественного мнения. Существуют три  основные формы отклонений от этих норм, - грехи-проступки, грехи-пороки и грехи-преступления. Если проступки и пороки – это нарушения норм нравственности, то преступления – это еще и нарушение правовых норм, установленных государством.
Согласно Библии, преступление – это грех, захватывающий человеческое существо и не оставляющий в нем ничего чистого, потому что и само сердце грешника испорчено. Опасность преступлений в том, что они оказывают разрушительное воздействие на устои  цивилизованного социального порядка.
Святотатство. Действие, выражающееся в непочтительном, кощунственно-оскорбительном отношении к религиозным святыням именуется святотатством. В  теократических государствах прошлого святотатство квалифицировалось как наиболее тяжкое преступление. Оно расценивалось как посягательство на авторитет Бога, церкви и государства, т. е. как религиозное и одновременно государственное преступление, заслуживающее самого сурового наказания.
В дореволюционной России закон преследовал любое публичное, в том числе символическое, выражение неуважения к христианским догматам и церковный обрядам. Наказанию подлежало как умышленное святотатство, имеющее целью поколебать веру христиан, так и неумышленное, совершенное по невежеству или в состоянии опьянения. Самым тяжким преступлением считалось богохульство, учиненное в церкви. В предреволюционные годы за него  наказывали лишением всех прав состояния и ссылкой в каторжные работы сроком до 15 лет.
В христианских государствах нового времени в ходе постепенной секуляризации святотатство перестало считаться государственным преступлением и превратилось в сугубо религиозное преступление, решение по которому выносил церковный суд. Из большинства европейских уголовных кодексов исчезли статьи о преступлениях против религии и церкви.
Члены евангельских церквей считают, что в компетенцию  правовой регуляции должна входить область охраны чувств и прав верующих. Закон обязан препятствовать публичным выражениям неуважения к этим чувствам и правам. Он должен охранять порядок в местах отправления религиозных культов.
Убийство. Тяжелейшим из уголовных преступлений является насильственное изъятии у другого человека его права на жизнь. История знает ряд философских и идеологических концепций, оправдывающих убийства и убийц ссылками на те или иные смягчающие обстоятельства и мотивы. Христиане считают любые подобные попытки кощунственными и не приемлют самой мысли, допускающей и оправдывающей убийство одним человеком другого человека. В их глазах данное уголовное преступление – тяжкий грех перед Богом и людьми.
Вандализм. Опасной формой нарушения норм цивилизованного общежития выступает вандализм. Проявляющийся как варварская наклонность к причинению вреда социокультурной среде, он может иметь вид поджогов, взрывов и механических разрушений предметов цивилизации и ценностей культуры. Известно немало случаев, когда объектом хулиганов-вандалов становились строения, в которых располагаются евангельские церкви. Христиане осуждают эти эксцессы, идущие вразрез с нормами конституционного правопорядка.
Коррупция. Члены евангельских церквей резко отрицательно относятся к такому социальному явлению как коррупция. Использование государственными чиновниками, служащими, депутатами, работниками прокуратуры, следствия, суда, народными заседателями, своего социального статуса и служебного положения в корыстных целях – это аморальные и одновременно противоправные деяния.
Священное Писание осуждает это преступление. О нем говорил пророк Амос, когда доводил до сынов израилевых Слово Божье: «Итак, за то, что вы попираете бедного и берете от него подарки хлебом, вы построите дома из тесаных камней, но жить не будете в них; разведете прекрасные виноградники, а вина из них не будете пить. Ибо Я знаю, как многочисленны преступления ваши и как тяжки грехи ваши: вы – враги правого, берете взятки и извращаете в суде дела бедных» (Ам. 5, 11-12).
В Новом Завете тема коррупции представлена в истории самарийского волхва Симона, уверовавшего и крестившегося, а затем  пожелавшего купить у апостолов власть совершать такие же чудеса, как и они.  От имени Симона произошло понятие «симонии», которым стали называть церковное мздоимство.
Первое в истории российского христианства раннеевангельское движение стригольников,  широко распространившееся в новгородско-псковских землях, примечательно своим резко отрицательным отношением к симонии.
В современных условиях коррупция имеет вид  дачи и принятия взяток в виде денег, услуг, подарков, оплаченных зарубежных поездок и т.  п. Во всех, без исключения, случаях она подрывает устои правовой государственности и потому подлежит полному искоренению.
Проституция. Ветхий Завет  оценивает все виды блуда и распутства как грехи, заслуживающие суровых наказаний. В Новом Завете апостол Павел предостерегает мужчин и женщин: «Или не знаете, что совокупляющийся с блудницею становится одно тело с нею? ибо сказано: «два будут одна плоть»… Бегайте блуда; всякий грех, какой делает человек, есть вне тела, а блудник грешит против собственного тела. Не знаете ли, что тела ваши суть храм живущего в нас Святого Духа, Которого имеете вы от Бога, и вы не свои? Ибо вы куплены дорогою ценою» (1 Кор. 6, 16-19).

Наркомания. Тяжелым пороком является пристрастие к наркотикам, порабощающее личность, губительно сказывающееся на всех сторонах ее социальной и духовной жизни. Лица, употребляющие наркотики впадают в зависимость от сил тьмы, становятся беззащитны перед их разрушительными воздействиями на их здоровье, психику, нравственность. Драматизм ситуации усугубляется тем обстоятельством, что жертвами этого греха становятся чаще всего молодые люди. Вместо того, чтобы жить полноценной жизнью и развивать свои дарования, они лишают себя этой возможности, делая глубоко несчастными себя и своих близких.

Государственным институтам, светским общественным организациям и системе здравоохранения с большим трудом удается противодействовать процессу широкого распространения наркомании. Понимая всю сложность борьбы с этим страшным злом, евангельские христиане хотят привлечь общее внимание к тем возможностям духовного и физического исцеления, которыми располагают их церкви и организуемые ими реабилитационные центры по работе с наркозависимыми юношами и девушками.

Отношение к нарушителям социальных норми профилактика нарушений. Одной из сложнейших религиозно-нравственных проблем является проблема христианского отношения к грешнику. От христианина требуется готовность и способность прощать своим ближним их прегрешения. «Тогда Петр приступил к Нему и сказал: Господи! сколько раз прощать брату моему, согрешающему против меня? до семи ли раз? Иисус говорит ему: не говорю тебе: «до семи», но до семижды семидесяти раз» (Мф. 18, 21-22). Прощение грехов не унижает прощающего, а нравственно возвышает его.

Христианское сознание рассматривает грех как тяжкое, неблагодарное бремя, от которого человек может и должен стремиться освободить себя. Для этого ему следует обратить собственный гнев не на себя, а на грех. Но нередко бывает так, что избавиться только  лишь собственными силами от тяжести греховного бремени человек не в состоянии. В этом отношении характерны судьбы  алкоголиков и наркоманов, оказавшихся в тяжком рабстве у своих патологических наклонностей и не способных вырваться из него.
Но там, где тщетны надежды человека на свои слабые силы, помочь ему может упование на Духа Святого, надежда на благодать Божью. И тогда обнаруживается: то, что невозможно осуществить человеческими силами, становится реальным через веру и участие Духа Святого.
Христианский мир знает бесчисленное множество свидетельств, когда грешники, начиная с евангельской Марии Магдалины и вплоть до падших людей, живущих в сегодняшнем мире, пьяниц, наркоманов, проституток, преступников, неузнаваемо изменялись, полностью освобождались от греховных наклонностей.
В борьбе с грехом важна нравственная самодисциплина, уповающая на Божью помощь, которую Иоанн Кассиан сравнивал с хождением по канату, растянутому на высоте. Удерживаться в этом хождении человеку помогает только постоянное памятование о Боге. Если эта память ему изменит, то это будет равносильно тому, как если бы канатоходец потерял равновесие, что для него чревато падением и гибелью. Чтобы этого не произошло, не следует терять Бога из поля своего внимания, недопустимо ни на мгновение отворачиваться от света, исходящего от Него.
Судебная система. Суд выступает социальным орудием, реализующим религиозно-нравственный и социально-правовой принцип воздающей справедливости в отношении лиц, совершивших серьезные правонарушения и преступления. Задача суда заключается в том, чтобы доказать  виновность подсудимого и определить меру наказания за содеянное.
Члены евангельских церквей убеждены, что непременными признаками судебной власти в цивилизованном государстве должны быть гласность, состязательность обвинителя и защитника, независимость судей от других властных структур, коллегиальность в принятии решений. Они выступают за широкое распространение суда присяжных - органа правосудия, в состав которого, кроме профессиональных судей, входят присяжные заседатели, не имеющие специального юридического образования, но обладающие жизненным опытом и пользующиеся уважением избравших их сограждан.
Суд присяжных представляет собой классическую форму социального равновесия между государством и гражданским обществом. Здесь отправление правосудия, являющегося  прерогативой государства, поручено представителям как государства (судьям), так и гражданского общества (присяжным заседателям), а мнение последних становится решающим при вынесении приговора.
Страшный суд. Христиане не только признают авторитет земной судебной власти, но и веруют в существование Страшного суда  с его полным и окончательным восстановлением высшей справедливости в отношении всех людей, когда-либо живших на земле. Вместе со вторым пришествием Иисуса Христа произойдет телесное воскрешение всех умерших людей, которые предстанут перед Божьим судом. Христос в качестве верховного судьи воздаст каждому по делам его. Нераскаявшиеся грешники будут осуждены на вечные муки в аду, а спасенные праведники удостоятся вечной жизни поселиться в «новом Иерусалиме», чтобы пребывать там в блаженстве, созерцая и славя Христа..
Наказания. Евангельские христиане считают, что государство, определяя степень виновности нарушителя законов, не вправе превышать меру разумности наказания и обрушиваться на виновного всей тяжестью своей власти. Взвешенная, разумная, мера наказания предполагает не только справедливое воздаяние за преступление, но и защиту виновного от превышения власти при осуждении и осуществлении наказания.
В современном мире одно из ведущих мест в пенитенциарной системе занимает тюрьма. Этот социальный институт, осуществляющий исполнение наказаний, вынесенных судом и предписывающий осужденным лишение свободы на определенный, предусмотренный законом срок. Тюремное заключение предполагает временное или пожизненное изъятие права на свободу у человека, нарушившего юридические законы государства.
Социальный опыт длительного существования пенитенциарной системы, практикующей тюремное заключение преступников, а также данные современных исследований свидетельствуют, что тюрьма в ее нынешнем виде не выполняет своего главного предназначения, не исправляет преступников, а чаще всего порождает противоположный социальный эффект — деморализует, развращает заключенных. Те огромные перемены, которые происходят в условиях современной цивилизации, дают основания для надежд и предположений о том, что человечество находится на пороге открытия принципиально новых путей  решения проблемы наказания виновных в совершении уголовных преступлений.
Евангельские христиане убеждены, что определяющую роль в исправлении осужденных играет Слово Божие. Отбывающие наказание в местах лишения свободы должны иметь возможность слышать это Слово от священнослужителей и по системам внутреннего радиовещания. Каждому осужденному должна быть предоставлена возможность иметь свою Библию. Мы надеемся, что все душеспасительные инициативы, исходящие от пасторов евангельских церквей России, посвятивших или готовых посвятить себя делу тюремного служения, встретят понимание и поддержку со стороны руководящих органов министерств юстиции и внутренних дел.
Мы убеждены в ошибочности позиции, сторонники которой считают ужесточение уголовных наказаний и широкое применение смертной казни эффективным профилактическим средством борьбы с преступностью. Наказание теряет свой правовой характер, если в нем нарушена законосообразная, справедливая мера воздаяния за содеянное.

Семейная и социальная этика

Брак и дети. Брачный союз мужчины и женщины, отвечающий требованиям Господа и характеру человеческой природы, служит продолжению рода, рождению и воспитанию детей. Апостол Павел увещевал мужчин и женщин брачного возраста: «Но, в избежании блуда, каждый имей свою жену, и каждая имей своего мужа. Муж оказывай жене должное расположение; подобно и жена мужу… Вступившим в брак не я повелеваю, а Господь: жене не разводиться с мужем…  и мужу не оставлять жены своей» ( 1 Кор. 7, 2-3, 9-11).
В брачном союзе первостепенную роль играет принцип свободного соглашения между любящими друг друга. Он уравновешивает нравственные статусы мужа и жены и позволяет жене выступать в роли соратницы мужа перед лицом жизненных трудностей и испытаний.
Обязательные условия христианского брака -  супружеская верность и нерасторжимость брачных уз. «А вступающим в брак не я поведеваю, но Господь: жене не разводиться с мужем. Если же разведется, то должна оставаться безбрачною или примириться с мужем своим, и мужу не оставлять жены своей» (1 Кор. 7, 10 --11). Только прелюбодеяние одного из супругов может быть достаточным основанием для развода.
Христианское воспитание. Цель воспитательных усилий, предпринимаемых старшими в отношении младших - интеграция взрослеющей личности в социальную систему, ее подготовка к полноценному существованию и продуктивному функционированию в структурах религиозно-гражданской и государственной жизни. Основные институты, осуществляющие процесс воспитания новых поколений, - это семья, церковь, гражданское общество и государство.
Осуществляемая ими практика воспитания позволяет ребенку, подростку, юноше, девушке осваивать  стандарты должного социального поведения, приобщаться к универсальному социокультурному опыту, развивать свой духовный мир. Особая, повышенная эффективность этой практики обнаруживается тогда, когда она строится на христианских основаниях и позволяет воспитывать в детях высокие духовно-нравственные качества.
Однако, наряду с позитивными формами воспитательной деятельности существуют ее превратные, негативные разновидности, в ходе  которых происходит усвоение личностью преимущественно отрицательного социального опыта. В результате в самостоятельную, взрослую жизнь выходят молодые люди, предрасположенные к отклоняющемуся поведению, чреватому аморальными и криминальными эксцессами.
Неполноценные семьи не верующих в Бога супругов, порочные наклонности родителей, деформированные грехом отношения между ними создают труднопреодолимые препятствия на пути усвоения детьми  религиозно-нравственных ценностей.
Христианское образование.  Образование, как процесс передачи базовых знаний от одних поколений к другим, осуществляется специальными социальными институтами – школами, гимназиями, средними и высшими учебными заведениями. В настоящее время в России существуют две основные формы образования – светская и духовная, отличающаяся явно выраженной конфессиональной направленностью.
Необходимо, чтобы в России представители всех христианских вероисповеданий, в том числе и христиане веры евангельской, имели свои системы учебных заведений начального, среднего и высшего звена. Важно отдавать должное тому вкладу в развитие христианского образования, который внес протестантизм с отстаиваемым им принципом обязательного, систематического изучения Священного Писания. Великий мыслитель-педагог Ян Амос Коменский, епископ общины моравских братьев, считал каждодневное чтение Библии на родном языке важнейшей предпосылкой не только религиозного, но и светского образования. В Европе важным следствием этой позиции стало широкое распространение грамотности, развитие книгопечатания. развертывание широкой сети образовательных заведений разного уровня, от воскресных школ до университетов.
В России светская и духовная образовательные системы прошли сложный путь развития. В настоящее время обе они переживают серьезные социальные трансформации. Так, в сфере религиозно-духовного образования, наряду с традиционной системой православных учебных заведений, разворачивается сеть протестантских школ, семинарий, высших учебных заведений. Возникают новые, ранее отсутствовавшие в России, образовательные структуры – светские институты и университеты, дающие своим выпускникам богословское образование.
Положительным фактором современной социальной жизни является то обстоятельство, что в настоящее время властные структуры российской государственности занимают относительно христианских учебных заведений страны толерантную, вполне благожелательную позицию.
Этика социального служения. Для христиан, руководствующихся евангельской заповедью «Возлюби ближнего как самого себя» (Мк. 12, 31) социальное служение, помощь бедным, обездоленным, инвалидам составляет одно из важнейших направлений церковно-общественной деятельности.
Существующие в обществе дисбалансы богатства и бедности, контрасты всевластия и бесправия заставляют евангельские церкви ориентировать свое социальное служение на такую ценность как  справедливость. Систематически проводимые акции милосердия позволяют в какой-то степени сглаживать существующие социальные контрасты.
Священное Писание предписывает помогать нуждающимся. «Ибо нищие всегда будут среди земли твоей; потому я и повелеваю тебе: отверзай руку твою брату твоему, бедному твоему и нищему твоему на земле твоей» (Втор. 15, 11).
Благотворительность, как социальная практика, осуществляемая общественными и церковными организациями, а также частными лицами, дает возможность оказывать материальную помощь малоимущим, больным, инвалидам, а также тем, кто пребывает в местах лишения свободы.
Биосоциальная этика. Позиция членов евангельских церквей относительно таких проблем биосоциальной этики, как аборт, изменение пола, эвтаназия, однополые браки, клонирование человека, совпадает с взглядам и оценкам, сформулированными в социальных концепциях ряда христианских конфессий, деноминаций и союзов (См.: Основы социальной концепции Русской Православной Церкви. М., 2000; Основы социальной концепции Российского объединенного союза христиан веры евангельской. М., 2002; Социальная позиция протестантских церквей России. М., 2003 и др.).
Всем этим проблемам сопутствует целый ряд сложных вопросов религиозно-этического, врачебно-деонтологического и юридического характера, не имеющих на сегодняшний день однозначного решения.
Государство, имеющее возможность легализовывать определенные модели решений тех или иных биоэтических проблем, однако, не должно злоупотреблять своей властью и делать это без предварительного обсуждения  светской и религиозно-церковной общественностью всего спектра сопутствующих вопросов. Лишь пройдя  основные этапы  публичной экспертизы всех граней проблемы на уровне гражданского общества, сформулировав необходимые заключения гуманитарно-этического характера, государство вправе перейти к переводу возникших решений на юридический язык строгих  законоположений.
Что касается отношения евангельских христиан к вышеперечисленным биосоциальным феноменам, то оно резко отрицательное, поскольку они убеждены в том, что человек не вправе нарушать те фундаментальные основоположения мироустройства, которые установлены Богом и на которых зиждется земная жизнь человечества.
Этика отношения к современным сектантам. Современные секты отличаются, как правило, жесткой организационной структурностью и авторитарностью отношений между руководством и рядовыми членами. Несовпадение их вероучительных позиций с вероучениями основных христианских конфессий и деноминаций дает основание оценивать сектантские доктрины как лжеучения.
Внешний натиск различных социальных сил заставляет членов сект сплачиваться, замыкаться в себе, сопротивляться любым попыткам подорвать их единство и таким образом продолжать упорствовать в своих заблуждениях.
Евангельские христиане руководствуются в своем отношении к членам современных сект предписанием апостола Павла: «Глупых же состязаний и родословий, и споров и распрей о законе удаляйся, ибо они бесполезны и суетны. Еретика, после первого и второго вразумления, отвращайся, зная, что таковой развратился и грешит, будучи самоосужден» (Тит. 3, 9 –11). Они видят свою задачу в том, чтобы молиться за тех, кто заблуждается и просить Бога, чтобы Он открыл им истину.

Христианство в геополитическом контексте: экуменическое движение

Экуменическое движение - одно из самых впечатляющих духовных проявлений современного глобализма. Оно представляет собой деятельную устремленность христианских церквей к евангелизации «всей обитаемой вселенной» (именно так переводится греческое слово «oikoumene»).
Экуменизм имеет глубокие евангельские основания, которые содержатся в заповедях Христа: «Да будет все едино», «да уверует мир» (Ин. 17, 21), а также в посланиях апостолов, говоривших, что «один Господь, одна вера» (Еф. 4, 5).
Важнейшим инструментом экуменического общения и совместного продвижения к истине являются межконфессиональные диалоги, руководствующиеся этикой  дружелюбия и смирения. Они позволяют наименее болезненно преодолевать застарелые противоречия и разногласия богословского, социального, культурного характера. Они обеспечивают обмен плодотворными идеями, помогают  выдерживать линию на примирение и на единение в истине, способствуют полноте общения верующих,  прокладывают путь к единству.
Одной из главных предпосылок плодотворного экуменического взаимодействия является уверенность в том, что многообразие позиций христианских церквей законно и не может служить препятствием единству Церкви и исполнению ее миссии.
Вопреки раздорам и расколам, включая великую схизму 1054 г., когда Церковь разделилась на Восточную (православную) и Западную (римско-католическую), а также Реформацию XVI в., когда от католицизма отошло огромное число христиан-протестантов, внутри Церкви всегда сохранялся глубинный настрой, подвигавший ее к поиску путей и средств восстановления нарушенного единения. Это стремление стало особенно заметным в XIX – XX  вв.
Вехами, обозначавшими путь, ведущий к появлению современных форм экуменизма, явились события, связанные с высокой духовно-практической активностью многих христианских церквей. Так, в 1846 г. более полусотни британских и американских церквей объединились в Евангельское сообщество, ориентированное на благовествование, развитие христианского образования и защиту религиозных свобод. В 1908 г. представители 31 протестантской деноминации США создали Федеральный совет церквей.
Основателем современных форм христианского экуменизма называют американского методиста Дж. Р. Мотта (1865 – 1955), который в 1895 г. основал Всемирную федерацию студентов-христиан, в 1910 г. выступил инициатором созыва в Эдинбурге Всемирной миссионерской конференции, ставшей первой глобальной экуменической акцией, а в 1946 г. был удостоен Нобелевской премии мира.
В 1948 г. в Амстердаме был учрежден Всемирный совет церквей (ВСЦ). В 1951 г. возникло Мировой евангельское содружество, объединяющее национальные содружества евангельских христиан и занимающееся развитием теологического образования во всем мире, распространением библейских знаний и гуманитарной помощью.
В 1961 г. членом Всемирного совета церквей стала Русская Православная Церковь. К настоящему времени членами ВСЦ являются более 300 церквей из более, чем 100 стран.
Дух экуменизма позволил в 1965 г. папе римскому и константинопольскому патриарху взаимно отменить анафему 1054 года, разделившую Церковь на Западную (католическую) и Восточную (православную).
Экуменическая идея не смогла бы получить необходимую поддержку почти во всех странах мира, если бы в ней дух современного глобализма не сочетался с духом христианского традиционализма, а также с традициями двухтысячелетней миссионерской деятельности по распространению христианского вероучения на территориях разных стран. Именно деятельность христианских миссий стала основанием для современного организационного, политико-правового оформления экуменической идеи.
В 1974 г. в Лозанне Международный конгресс по всемирному благовествованию поставил задачу – направить основные силы на преодоление разобщения между христианами всего мира и нести идею примирения всем народам во все страны.
В настоящее время в рамках христианского экуменического движения существуют две основные модели деятельности. Одна ориентирована на совместную общественно-политическую деятельность христиан разных стран и деноминаций. Другая предполагает в качестве приоритетных видов деятельности благовествование и поиски согласия в доктринально-богословских сферах.
Стратегической целью экуменизма как религиозно-политического движения является сближение и сотрудничество представителей различных конфессий.  Христианское экуменическое движение сотрудничает и с нехристианскими религиозными организациями – Всемирным исламским конгрессом, Всемирным братством буддистов, Академией исламских исследований и др.

ГОСУДАРСТВЕННЫЙ СЕКУЛЯРИЗМ КАК ДЕМОНИЧЕСКАЯ СТРАТЕГИЯ САМОУНИЧТОЖЕНИЯ РОССИИ

СТРАТЕГИЯ БОГОБОРЧЕСТВА – ПУТЬ К СТРАДАНИЯМ

Секуляризм, угашающий дух, и «Великая христианская депрессия»

На сущность секуляризма проливает свет притча Христа, в которой Он говорит о сеятеле, вышедшем сеять, и о появившемся следом за ним архивраге, который в ту же почву посеял своё. Секуляризм – это общее название всех тех взошедших семян, которые были посеяны архиврагом человечества.
Секулярный мир нового времени пережил в своей эволюции несколько эонов:

1. эон Каина – эпоха Возрождения, когда богоборческий антропоцентризм впервые открыто восстал и обрушился на теоцентрическую картину мира, положив начало цивилизации нового времени – цивилизации каинитов;
2. эон Вавилонского столпотворения – эпоха развития индустриального общества, когда успехи науки и промышленности стали  источником иллюзии неограниченности человеческих возможностей в деле покорения мира;
3. эон Хама – эпоха постиндустриализма и одновременно апогея модерна с характерным для них упрощением и огрублением нравов, утратой духовного, нравственного здоровья целыми нациями и народами.

На протяжении всех этих трех этапов секуляризм набирал силу. А это означало, что одновременно в тех местах, где это происходило, угасал христианский дух. Угасание происходило медленно, но неуклонно. Если использовать выражение христианского публициста Матвея Березы, назвавшего спад религиозной активности в России в начале нового столетия «Великой христианской депрессией», то можно сказать, что к истории европейской цивилизации и культуры XVIII – XX вв. это определение подходит еще больше.
Эоны Вавилонского столпотворения и Хама с присущей им динамикой развертывания секуляризма действительно имели вид «Великой христианской депрессии».  Каждый предыдущий эон продолжал существовать в последующем. Произведенные им отравленные духовные плоды питали людей нового эона. Росло число тех, кто привыкал жить в духовной самоизоляции от Бога и евангельских истин, а также тех, кто пребывал в прямом заговоре против Бога. В результате эскалации богоборческих настроений оказалось поставлено под угрозу духовное и физическое здоровье цивилизаций, которые сложились и обрели свое неповторимое лицо под определяющим влиянием христианства, - западной и российской. Печальное свидетельство тому – медленно вырождающаяся секуляризованная Европа и быстро вырождающаяся секуляризованная Россия. Под бременем секуляризма (а это тяжесть бесчисленных личных и общественных грехов) народы быстро стареют, утрачивают высокую одухотворенность и творческую силу, тяжелеют, коснеют, пригибаются к земле и тем самым готовятся исчезнуть с ее лица.

Российский секуляризм

На сегодняшний день известны две социально-исторические разновидности процесса секуляризации — самопроизвольная и насильственная. Первая имела место в императорской России, а вторая с максимальной отчетливостью оказалась представлена в политической практике советского режима.
Секулярные идеи представлялись многим русским политическим социологам имперской эпохи весьма привлекательными, поскольку обещали государству полную свободу действий, совершенно устраняли из борьбы за власть его старинного оппонента – церковь. При этом защитников секуляризма не волновало то, что социальный мир начал обретать черты разительно дисгармоничного антимира, в котором не просто нарушена должная иерархий ценностей, а утвердилась перевернутая шкала оценок - низшее заняло место высшего, государство вознеслось над Церковью.
Идея несимметричных отношений государства и Церкви отвечала интересам революционных радикалов Но для христианских мыслителей она была не приемлема. Так, К. П. Победоносцев выступал категорически против отделения церкви от государства. Это было для него равнозначно мысли о раздельном существовании души и живого человеческого тела. Равным образом он не допускал отделения церковной жизни от жизни гражданской, полагая необходимым присутствие Церкви при важнейших таинствах человеческого существования – рождении, браке, смерти, считая, что это внушает людям уважение как к семейным святыням, так и к тому, что их оберегает, т. е. к закону и власти.
В прошлом, когда безверие еще не стало массовым общественным состоянием, существование индивида вне Церкви расценивалось как проявление безумства. Сам же безумец, выглядевший в глазах окружающих опасным и отвратительным существом, предавался сожжению. Теперь неверующему ничто не угрожало. Не имеющий возможности уйти из-под власти государства, он, однако, уклоняется от власти Церкви, и та не имеет сил, чтобы воспрепятствовать этому.
Худшие опасения Победоносцева, касающиеся негативных последствий секуляризации оправдались. В результате происшедших с Россией катастрофических перемен, а затем тотального военно-полицейского и идеологического террора, народы СССР, не имевшие общего для всех культурного прошлого и единого религиозного пространства, стали объектом деструктивных усилий государства, сделавшего ставку на богоборческий марксизм. В результате была сотворена гигантская химерическая конструкция единой для всех секулярной идеологии. Это духовно-практическое новообразование стало главным средством, с помощью которого индивиды должны были адаптироваться к новому типу государства, к его утопическим целям и неправовым задачам по их достижению.
Создав царство интеллектуальной и моральной несвободы, коммунистическая идеология с ее специфическим языком и характерной символикой встала между христианством и массовым сознанием. Религиозная вера была заменена идеологической «подкованностью», а этическая мотивация социального поведения оказалась вытеснена принципами «коммунистической убежденности». В результате сложилось массовое безрелигиозное сознание, способное существовать в плену иллюзий. Оно достаточно индифферентно воспринимало все предложенные ему подмены — идеологию вместо религии, несправедливость вместо справедливости, неправовой авторитаризм вместо права, режимное существование вместо свободы и т. д.
Секуляризм, если его рассматривать в теологическом свете, демонстрирует духовное бессилие падшего человека. Это парадигма, пронизанная богоборческим духом антихристианского мятежа, следствиями которого явились разрушения троякой направленности – а) деструкция нормативно-ценностных структур религиозного сознания; б) брутализация, огрубление и ожесточение морального сознания; в) инволюция, т. е. глубокая деградация правового сознания. Из-за повреждений и разрушений этих сложных духовных структур во всех сферах социальной жизни начали доминировать структуры нижележащие, более простые и примитивные, напрямую связанные с демоническим миром.
То состояние, в котором Россия оказалась к концу ХХ века, - это результат действия демонического секуляризма. Страна не устояла перед соблазном, аналогичным второму диаволову искушению Христа. Вспомним Евангелие от Матфея: «Потом берет Его Диавол в святой город и поставляет Его на крыло храма. И говорит Ему: если Ты Сын Божий, бросься вниз, ибо написано: «Ангелам Своим заповедает о Тебе, и на руках понесут Тебя, да не преткнешься о камень ногою Твоею». Иисус сказал ему: написано также: «не искушай Господа Бога твоего» (Мф. 4, 5 – 7).
Диавол аналогичным образом предложил России броситься в бездну богоотрицания, безумной авантюры, сокрушительной революционной ломки всех устоев нормальной, цивилизованной человеческой жизни. При этом ей было обещано, что она не только не разобьется, а будет подхвачена и вознесена на невиданную высоту и перед ней откроются заманчивые дали светлого будущего. На протяжении десятилетий, предшествовавших трем революциям, диавол искушал ее через политику, науку, литературу, искусство, философию. И Россия не устояла. В отличие от Христа, противопоставившего логике диавола логику Бога-Отца, она, забывшая о Господе, не нашла ни одного достойного возражения искусительной силе «развратительных идей». И, мечтая о взлете ввысь, она ринулась, очертя голову, вниз. Однако, ее надеждам на то, что найдутся силы, которые удержат ее от падения, не суждено было сбыться. Поддавшись диаволову соблазну, она искусила Господа. И тут же Бог от нее отступился и предал ее в руки врага человеческого. И она рухнула в страшную бездну, ломая костяки своих государственных, гражданских, культурных, духовных структур. Архивраг тут же завладел ее душой, в пределах которой погас высший свет. Она оказалась целиком во власти сатаны и готова была служить ему. Ее народ разделился на «каинов» и «авелей», и первые начали убивать вторых вначале в открытой гражданской войне, затем в тайных заговорах невиданных по своим масштабам «голодоморов» и, наконец, в организованном, хладнокровном и циничном терроре сталинских «каинов» против миллионов своих же братьев и сестер. Демонизированное государство, в котором уже невозможно было узнать прежнюю Россию, утратило свое первородное имя и двинулось по пути угашения духа и убивания душ своих граждан. Были разрушены тысячи церквей, закрыты сотни молитвенных домов. Партийными и государственными властями поощрялись все виды богохульства и святотатства. Число людей, входящих в организации воинствующих безбожников, достигло к 1932 году 5,5 миллионов. Был наложен запрет на издание христианской литературы, на евангелизационную, миссионерскую и благотворительную деятельность, а также на публичные проповеди Евангелия в общественных собраниях, в печати, по радио и в частном порядке. Нарушители этих запретов подвергались преследованиям и репрессиям. Запрещалось иметь Библию в личном пользовании. Книги Ветхого и Нового Заветов хранились только в самых крупных библиотеках и выдавались в читальные залы лишь при наличии у читателя специального разрешения, получить которое было очень трудно. Власти при помощи грубого шантажа заставляли священнослужителей сообщать им требуемые сведения о членах их церквей. Граждане других государств, желающие проповедовать Благую Весть, не могли преодолеть железный занавес, отгораживавший СССР от всего остального мира. Всё это были следствия того, что Россия не выдержала экзамена на право называться христианским, православным государством.
Советское государство, сменившее Российскую империю, стало гигантской духовной резервацией. Историческая судьба его гражданина, «нового человека», лишенного религиозного сознания и утратившего адекватные представления о сущем и должном, оказалась трагической. Чрезмерные социальные невзгоды и несчастья, плен длительного самообмана, отчужденность от своей человеческой сущности деформировали его душу, а с ней и его моральное, правовое и политическое  сознание. Его существование стало напоминать страшную и жалкую пародию на судьбу библейского Иова: в условиях всевластия демонических сил, приносящих тяжкие страдания, множество «советских людей» продолжали славить своих темных властелинов и установленный ими режим насилия.

Государственное безбожие

Конфессиональная политика большевизма стала одним из наиболее одиозных проявлений государственного безбожия.  Отделение Церкви от  государства, стратегия построения абсолютно секулярного государства развязали руки властям и дали им возможность уничтожать храмы и предметы культа, целенаправленно преследовать верующих. Принципы христианской нравственности и естественного права представали в большевистской интерпретации как фальшивые и лицемерные, предназначенные эксплуататорскими классами для обмана трудящихся. Теоретики и практики большевизма пошли по пути изъятия у человека его естественных прав и свобод – свободы вероисповедания, права на собственность, на свободное волеизъявление, личное достоинство и даже права на жизнь, развернув невиданные по масштабам репрессии. В результате подобной варварской практики совершился исторический откат общества во внехристианское и одновременно в доправовое состояние, при котором государство, призванное по своей природе оберегать основы цивилизованности, собственность, свободу и жизнь граждан, большей частью отнимали их.
В новом идеологическом контексте стали возникать удивительные морально-политические парадоксы, об одном из которых напомнил митрополит Иоанн в книге «Самодержавие Духа» (СПб., 1995). Речь в ней шла о том, как пришедшие к власти большевики решили установить в г. Свияжске памятник первому и главному богоборцу - Люциферу. Но, посчитав его фигуру несовместимой с материалистическим мировоззрением, они остановили свой выбор на Каине. Однако, этот библейский антигерой был признан исторически недостоверным. В итоге был поставлен памятник Иуде Искариоту как первому восставшему против Христа революционеру.
Крупнейшим теоретиком и практиком политики государственного безбожия стал И. В. Сталин. Этот диктатор, с именем которого связано утверждение  одного из наиболее жестоких в истории нового времени политических режимов, окончил духовное училище в Гори, учился в тифлисской духовной семинарии. Духовное образование будущего диктатора дало парадоксальный результат. Усвоив внешний догматический тон православного катехизиса, этот враг религии и нравственности, узурпатор права и свободы, апологет атеизма и материализма, облек в догматические формы свои публичные и печатные выступления. Догматический подход соответствовал   положению дел в условиях утверждающегося тоталитарного режима, требующего идеологического монизма, нуждающегося в том, чтобы  массовое сознание опиралось на компендиум абсолютных истин, не подлежащих критическому анализу, исключающих какие-либо сомнения.
Большевистская идеология изгнала из своего лексикона концепт гражданского общества, поскольку, согласно ее постулатам, полная, безраздельная власть в стране должна принадлежать не религиозно-общественным организациям, а партийно-государственным институтам. Секуляризованное, идеологизированное правоведение советского периода обрело исключительно «государствоцентристскую» ориентацию, позволявшую ставить на первое место не права и свободы личности, не интересы гражданского общества (о котором и не упоминалось), а интересы государства как механизма, управляющего всем ходом социальной жизни. Была, по существу, возрождена идея государства как «земного бога», которому позволительно относиться к индивидам как к средствам достижения своих политических целей. Это напоминало символический образ демонического, богопротивного государства в виде устрашающего зверя из «Откровения» Иоанна Богослова: «И поклонились зверю, говоря: кто подобен зверю сему? И кто может сразиться с ним? И даны были ему уста, говорящие гордо и богохульно… И отверз он уста свои для хулы на Бога, чтобы хулить имя Его, и жилище Его, и живущих на небе. И дано было ему вести войну со святыми и победить их; и дана была ему власть над всяким коленом, и народом, и языком, и племенем. И поклонятся ему все живущие на земле, которых имена не написаны в книге жизни у Агнца, закланного от создания мира» (Откр. 16, 4 – 8).

Церковь под пятой государства

В истории мировой цивилизации крайне редки случаи, когда какое-либо государство пыталось бы совершенно отстранить церковь от решения проблем, стоящих перед верховной властью. Чаще всего светские лидеры прибегали к ее помощи, возлагали на нее определенные надежды и действительно получало серьезную поддержку в деле установления и сохранения стабильного социального порядка, в социализации подрастающих поколений, в обслуживания сферы высших  духовно-экзистенциальных потребностей граждан. При этом в качестве наиболее оптимальной зарекомендовала себя модель паритетного взаимодействия государства и церкви. Однако, она требовала достаточно высокого уровня цивилизованности общественных отношений. Там же, где этот уровень оказывался низок, взаимодействие государства и церкви разворачивалось по иным сценариям. Так, в Европе нового времени внутри большей части молодых государственных организмов преобладало хищное стремление светской власти подчинить себе все сферы общественной жизни.
На протяжении нового времени авторитет религии и церкви неуклонно понижался в общественном сознании, а христианские ценности оттеснялись все дальше и дальше на периферию социальной и духовной жизни. Это давало государству дополнительную возможность грубо подавлять церковь и все дальше отодвигать ее от ключевых социальных ролей.
В России в эпоху петровских преобразований царь-реформатор лишил церковь возможности участия в принятии важнейших государственных решений. Требуя от духовенства полного, безоговорочного повиновения, Петр I не оставил для церкви социального пространства, где она чувствовала бы себя независимой и сознавала бы свою незаменимость. В результате подобного усекновения прав, она превратилась в подобие обычного учреждения, чья деятельность должна была отвечать практическим интересам государства.
При большевиках церковно-государственные отношения приобрели наиболее драматический характер, превратившись в отношения гонимого и гонителя. Реализовалось пророческое замечание поэта Генриха Гейне, утверждавшего, что будущее торжество коммунизма окажется господством «мрачных иконоборцев», которые вырубят олеандровые рощи и станут на их месте сажать картофель.
Власти, имевшие возможность стереть с лица русской земли все христианские храмы, однако, этого не сделали. Некоторая, весьма малая часть действующих соборов, церквей были все же сохранены. Возникает вопрос: почему и для чего?  На истинные причины этой кажущейся непоследовательности коммунистов-богоборцев указала мать Мария,  писавшая в 1937 г.: «Есть сейчас одно зловещее явление, происходящее в советской России. Там Церкви запрещено всё – проповедовать, учить, заниматься благотворительностью, организационной работой, объединять верующих для совместной жизни, разрешено лишь одно – совершать богослужения. Что это – случай или недосмотр? А может быть, это, наоборот, очень тонкий психологический расчет, основанный на том, что православное богослужение без дела любви, без явленной подвижнической жизни, без Слова Божия способно напитать только уже верующих, только уже что-то постигших и бессильно явить обмирщенному и обезбоженному человечеству Христову правду? Духовно голодный человек переступит порог храма и отдаст должное красоте, в нем свершаемой, но на голод своей пищи не получит, потому что он хочет не только красоты, но и любви, и ответа на свои сомнения. Таким образом, власть своим требованием замкнула церковные двери… Может быть, в этом смысле Церкви было бы полезнее не иметь официального разрешения на богослужения, а собираться тайком, в катакомбах, чем иметь разрешение только на них и тем самым не иметь возможности являть миру всю любовь Христову во всем опыте своей жизни»   (Кузьмина-Караваева Е. Ю. (Мать Мария). Жатва духа: Религиозно-философские сочинения. СПб., 2004. С. 146 – 147).

Секуляризм – причина проклятий, заставляющих страдать целый народ

Все живое, пребывающее в мире, лежащем во зле, может в любой момент оказаться добычей боли и страданий. Русский философ Константин Леонтьев, считавший способность испытывать боль универсальным свойством живой материи, писал: «Все болит у древа жизни людской… Болит начальное прозябание зерна. Болят первые всходы, болит рост стебля и ствола;  развитие листьев и распускание пышных цветов (аристократии и искусства) сопровождаются стонами и слезами. Болят одинаково эгалитарный быстрый процесс гниения и процесс медленного высыхания, застоя, нередко предшествующий эгалитарному процессу. (Например, в Испании, Венецианской республике – во всей Италии высыхание  XVII и XVIII веков предшествовало гниению XIX.) Боль для социальной науки – это самый последний из признаков, самый неуловимый; ибо он субъективен, и верная статистика страданий, точная статистика чувств невозможна будет до тех пор, пока для чувств радости, равнодушия и горя не изобретут какое-нибудь графическое изображение, какое-нибудь объективное мерило…» (Византизм и славянство. М., 2001. С. 99).
При Леонтьеве молодая социологическая наука, делавшая во второй половине XIX в. свои первые шаги, еще не выработала универсального измерительного средства, позволяющего создавать графические изображения «статистики страданий». Впрочем, и впоследствии ей не удалось создать что-либо подобное. Объясняется это во многом тем, что большинство западных и российских социологов, психологов, антропологов являлись в прошлом и продолжают оставаться и сегодня обладателями секулярного мышления. Не признавая за сакральным миром права на существование, а за Священным Писанием безусловного авторитета, они в данном вопросе неизбежно заходят в тупик. Между тем, у социогуманитарных наук имеется возможность резко раздвинуть пространство своих объяснительных возможностей, если они смогут отказаться от плоских стереотипов секулярного мышления и возвыситься до уровня христианского миропонимания, чтобы тем самым проникнуть в тайны феномена  социальной боли.
В библейском понимании боль, которую способны испытывать люди, – это их отрицательное приобретение в результате грехопадения. Отпрянув от Бога, люди, обрекли себя на множество болезненных ощущений, от мук деторождения и до мук умирания. Падший человек практически не способен совершенно избежать страданий.
В отдельных случаях боль и сопровождающие ее страдания могут быть посланы Богом не только конкретному человеку, но и целому народу для того, чтобы не только наказать за грехи, но и одновременно заставить переосмыслить свое поведение, свою жизнь в прошлом и настоящем, произвести необходимую переоценку ценностей и встать на путь, открывающий возможность спасения.
Страдания не безосновны; они представляют собой справедливое возмездие со стороны Бога, наказание за недостойное поведение. В отдельных случаях гнев Бога может распространиться и на потомство виновного грешника, на его детей и на детей детей до третьего и четвертого рода (Исх. 34, 7). Целый народ может пострадать за свое вероотступничество и вынужден будет какое-то время нести бремя испытаний.
В 1995 г. в Нью-Йорке была опубликована книга американского ученого Даниэля Ранкур-Лаферрьера «Рабская душа России: проблема нравственного мазохизма и культ страдания». В преамбуле автор приводит разные примеры бедствий и страданий, обрушивающихся на русских людей, и спрашивает, как русские выносят такую боль и какие особенности их ментальности позволяют им выживать в условиях, при которых им уготована роль жертв? Далее автор ведет свое рассуждение в категориях психоанализа и трактует русскую ментальность и культуру как мазохистскую.
В этой работе, далеко отстоящей от христианского взгляда на вещи, примечательна констатация непомерных страданий в качестве существенного атрибута социальной жизни русского народа. Действительно, на протяжении ХХ века в России случилось столько социальных катастроф, а в самом типе человеческой личности, в ее психике и мышлении произошли  такие негативные мутации, что это заставляет многих современных ученых говорить о нисхождении массового российского человека на более низкую ступень социокультурного развития. Это нисхождение сопровождалось тяжелейшими страданиями десятков или даже сотен миллионов людей, ставших жертвами процесса, получившего название антропологической катастрофы.
Если безрелигиозное сознание не принимает во внимание сакральных предпосылок антропологической катастрофы, то  христианское сознание воспринимает ее как следствие гнева Божьего. Любая социальная катастрофа имеет теологический подтекст, перед которым бессильна светская наука, но который может быть вскрыт в результате богословского анализа.
Священное Писание содержит немало примеров, служащих образцами такого видения крупномасштабных катаклизмов.  Так, гибель городов Содома и Гоморры явилась следствием нечестивого поведения людей, которые сами своими поступками призвали гнев Божий на свои головы. То же самое следует сказать и о десяти казнях египетских, явившихся следствием богопротивного поведения фараона, а также о вавилонском пленении евреев, отвернувшихся от Бога.
России в ХХ веке пришлось испить в полной мере чашу гнева Божьего прежде всего потому, что несколько поколений россиян оказались поражены грехом личного безверия. К ним могут быть обращены слова Священного Писания: «…Они солгали на Господа и сказали: нет Его» (Иер. 5, 12).  За грех лжи на Господа всякий человек неизменно несет прижизненное наказание или посмертное возмездие.
Когда настроениями безверия оказалось охвачено массовое сознание всех слоев населения, не испытывающих уважения к религии, не верящих  в Божественное мироустройство, с легкостью пренебрегающих Божьими заповедями, позволяющих себе богохульства и святотатства, это не могло пройти бесследно и  остаться без наказания.
Люди, бросившие вызов Богу, уподобились дерзким рабам, пожелавшим низложить господина. В результате их отступничества все вокруг изменилось самым роковым образом, а также неузнаваемо изменились и они сами. Духовное пространство, в котором когда-то в прошлом пребывали на почетном месте христианские ценности, предстало в виде сумрачного «антимира», наполненного перевернутыми социокультурными смыслами. И теперь в нем власть имущим уже ничего не стоило называть зло добром, тьму светом, казнить праведников и возвышать преступников. В этом пространстве советской цивилизации человек воспринимал собственную безбожность как благо, ощущал падение как взлет, считать себя созидателем, сея разрушения и т. д.
В итоге злая ирония истории привела миллионы людей совсем не туда, куда им хотелось бы. Вера в гений политических вождей-узурпаторов обернулась горькими разочарованиями. Надежды на светлое будущее превратились в прах и пепел. Пафос собственной избранности, питаемый богоборческой дерзостью и гордыней, трансформировался в чувства отчаяния и духовной опустошенности.
Содержание духовного пространства российской цивилизации, превратившейся в советскую, изменилось на всех уровнях, от макрополитического до микросоциального, повседневного. Люди, долго и настойчиво разрушавшие среду своего духовного обитания, остались в итоге наедине с собственной греховной природой и обступившими их силами тьмы, а их родная советская повседневность превратилась в удручающее и одновременно устрашающее подобие земного ада.
Русский поэт Игорь Холин (1920 – 1998), мастер поэтических зарисовок советского быта, оставил лаконичные и, вместе с тем, чрезвычайно красноречивые картинки, изображающие повседневность советских людей в ее соотнесенности с библейским интертекстом. Вот одна из них:

         Адам –
Слесарь-инструментальщик.
Ева – токарь-верстальщик.
Место работы –
Завод «Пеношлак».
Место жительства –
Общежитье,
Барак.
Хуже ада!..

Слова Адам, Ева, ад вносят особый настрой в этот, внешне незамысловатый стих. Они позволяют рассматривать бытовую зарисовку-характеристику в качестве советской версии песней «Ада» из «Божественной комедии» Данте. Только здесь все выглядит более гнетущим, поскольку герои нашего поэта оказались в аду уже при жизни. И это ад не трансцендентный, а посюсторонний, земной, социальный. Более того, это ад узнаваемый, рукотворный, российско-советский, созданный нами самими.
В другой зарисовке язык поэта максимально приближен к тем низменным формам существования, в которые погружены его герои:

         Рыба. Икра. Вина.
За витриной продавщица Инна.
Вечером иная картина:
Комната,
Стол,
Диван.
Муж пьян.
Мычит…
…Храпит.
Инна не спит.
Утром снова витрина.
Рыба. Икра. Вина.

Здесь приземленный социальный контекст замкнут, закольцован и из него нет выхода. Герои обречены на пожизненное заключение в тюрьме советской повседневности, где они по-своему страдают.
Но иначе и быть не могло: царившие над ними антихристианские идеологические фальшивки, подделывавшиеся под идеалы и святыни, рано или поздно должны были обнажить свою истинную суть. Словесная мишура политических демагогов должна была осыпаться. Идеологическое опьянение доверчивых «совков» должно было смениться состоянием отрезвления с признаками тяжелого духовного отравления. Страдания при этом не исчезли, а лишь изменили свой характер. Боль не ушла, а переместилась в другие части социального организма. И теперь, когда появилась возможность говорить вслух о сокровенном и открыто вопрошать, зазвучали вопросы: «Почему страдаем? За что нам такие муки?»
Однако, у обладателей секулярного мышления нет вразумительных ответов на вопросы такого рода. У христиан же они имеются. В «заповедях блаженства» из Нагорной проповеди говорится: «Блаженны плачущие, ибо они утешатся» (Мф. 5, 4). При этом Иисус нигде не утверждает, что блаженны все, без исключения, плачущие. Среди тех, кто страдает и плачет, всегда много тех, о ком нельзя сказать, что они  блаженны. На них, живущих не по заповедям Бога, а по своему хотению, нет Божьего благословения. Поэтому они не утешатся и не наследуют Царства Небесного. Их ждет другое место, где они будут еще больше плакать. Об этом месте сказано в Писании, что там «плач и скрежет зубовный». Кто попирал Божьи заповеди и не раскаивается в этом, демонстрируя тупую самодостаточность или безумную дерзость неверия, не избежит возмездия. Тот же, кто богобоязнен и мудр, будет спасен.
Всегда праведен гнев Божий, направленный против злостных нарушителей Его заповеди. Бог, милостивый и благоволящий тем, кто любит Его, суров по отношению к грешникам, не желающим каяться. Поскольку на протяжении всей истории человечества люди постоянно грешили, Бог обнаруживал Свой гнев по отношению к виновным. При этом Он мог обрушить Свою ярость не только против язычников, как это было, например, в случае с казнями египетскими, но и против избранного народа. Священное Писание говорит о том, что евреи, многократно обнаруживавшие нечестивость и непокорность по отношению к Богу, понесли тяжкое наказание за свое богоотступничество. В ХХ в. с народами России произошло то же самое.
Страдания, как путь к исцелению, предполагают чувство виновности перед Богом, глубокое недовольство собой за содеянный грех и желание очиститься от его скверны, получить прощение.  Они несут в себе возможность духовно-нравственного очищения. Поэтому истинно верующий не должен относиться к ним как к чему-то отрицательному. «Наказания Господня, сын мой, не отвергай, и не тяготись обличением Его; ибо кого любит Господь, того наказывает, и благоволит к тому, как отец к сыну своему» (Пр. 3, 11-12).
Только искреннее и глубокое раскаяние грешника может отвратить от него карающий гнев Господа и избавить его от страданий. К тем духовным последствиям, которые страдания способны порождать, приложимо понятие реанимации, используемое в медицине в тех ситуациях, где речь идет о возвращении человека к жизни посредством специальных врачебных действий. В буквальном смысле оно означает «возрождение души». «восстановление души», «воскрешение души». В подобных случаях возрождается, разумеется, не душа, которая бессмертна, а тело, организм. Однако, смысл понятия реанимации шире значения этого, сугубо медицинского термина. Оно применимо и к сфере духовной, религиозно-нравственной жизни, поскольку предполагает два принципиально разных состояния человеческой личности. Первое – это погруженность в грех, полное забвение своего высокого предназначения, своего богоподобия. В этом состоянии в душе вымирают добрые чувства, иссыхают родники веры. Она пребывает в запущенном, захламленном состоянии, и в ее внутреннем пространстве вместо добрых злаков произрастают сорняки. Густая, непроходимая поросль терниев лишает душу отзывчивости к добру и справедливости, к свету и истине. Лишенная этой чуткости, она становится похожа на мертвое тело, утратившее чувствительность к внешним воздействиям.
Если грех отдаляет людей от Бога, то раскаяние уничтожает значительную часть образовавшегося отрыва и приближает их к Христу. Глубокое раскаяние в содеянном, искреннее сокрушение влекут за собой, как правило, существенную внутреннюю реорганизацию душ и умов.
Наряду с понятием раскаяния существует родственное ему слово покаяние,  также производное от глагола каяться.В Новом Завете покаяние понимается не просто как раскаяние по поводу некоего конкретного деяния, но и как духовное возрождение, коренное изменение сердечного настроя и умственного состояния.
Если раскаяния является нравственно-психологической универсалией и характеризует жизнь как религиозного, так и секулярного сознания, то  покаяние присуще только верующему. Оно предполагает серьезное намерение падшего человека не просто встать на ноги, но возвыситься над своей греховной природой, духовно возродиться, призвав на помощь Христа.

СЕКУЛЯРИЗМ В ДЕМОНИЧЕСКОМ ОБЛИКЕ ТЕРРОРИЗМА

Секуляризм пробудил демона терроризма

В России во второй половине ХIX в. одна из линий взаимоотношений полицейского государства и младогражданского общества, еще политически незрелого и потому нередко по-юношески агрессивного, разворачивалась в русле логики взаимного ожесточения и эскалации встречного, обоюдного насилия. Отсутствие необходимой атмосферы взаимоуважительного диалога между ними привело к тому, что в России смогла прижиться столь варварская форма разрешения накопившихся противоречий как политический террор.
В создавшихся условиях самая широкая светская общественность фактически дала своим наиболее радикальным представителям санкции на «точечный» террор против властей. Он должен был послужить предупреждением государству касательно того, что если оно не двинется навстречу запросам нарождающегося гражданского общества, то будет опрокинуто и разрушено.
Апологеты терроризма, создавшие собственную сугубо секулярную субкультуру, выстроили идеологическую платформу, суть которой  сводилась к следующим положениям:
1) идея необходимости революции, а с нею и необходимости психологической подготовки масс к будущему участию в массовых военно-террористических акциях, интерпретируемых как акты этически оправданного, справедливого, правомерного революционно-политического насилия;
2) идея необходимости расшатывания устоев существующей государственности, ослабления власти, деморализации и запугивания правительства;
3) намерение заставить правительство ответить на террористические акты волной репрессий и тем самым спровоцировать массовые недовольства, выступления против властей, способные привести к масштабному социальному взрыву, т. е. к революции.
Младогражданскому обществу, от лица которого действовали политические террористы, навязывалась жажда разрушений, хаоса, чтобы на пепелище старого порядка воздвигнуть новый социальный порядок. Идеологи-радикалы стремились внушить массам идею дозволенности, оправданности, правомерности политического насилия. При этом теоретики и защитники терроризма, отрицая убийства с признаками уголовных преступлений и положительно оценивая убийства, мотивированные посредством политических целей, обнаружили, что на практике крайне редко удается соблюсти подобное разграничение: политическое и криминальное начало оказывались тесно переплетены. Подобная сдвоенность терроризма и уголовщины обнаружилась в деятельности целого ряда тайных обществ.
Эта позиция была полной противоположностью тому, что предлагали российские евангельские христиане. Благовестию противопоставлялись призывы «к топору», христианской любви – кровавое насилие, социальной работе с малоимущими – разжигание злости и зависти к имущим, реформированию всех сторон жизни – революционный слом всего, что составляло инфраструктуру цивилизованного общежития. Красноречивым свидетельством господства откровенного демонизма в позиции апологетов политического террора  может служить название одной из подпольных групп, созданных радикалом Н. А. Ишутиным, - «Ад».
Ответственность за развернувшийся в России политический террор несли несколько социальных субъектов. Во-первых, авторитарно-полицейское государство, которое своей отнюдь не толерантной политикой препятствовало нормальному развитию нарождающегося гражданского  общества, не спешило предоставить ему необходимые условия для цивилизованного становления. Во-вторых, это было само молодое, становящееся гражданское общество, которое в лице секулярно ориентированной либеральной интеллигенции, публицистов и беллетристов, отошедших от христианства и потерявших истинные ориентиры, активно способствовало романтизации, идеализации и  популяризации политического террора, воспевало «подвиги» террористов, именовало их «борцами за народное дело», «героями-мучениками». Самим террористам весьма импонировала модель возвышенной, романтически-героической, жертвенной мотивации. Она позволяла им говорить о том, что ими движет любовь к народу, что они ориентированы на завоевание свободы и на облегчение страданий всех униженных и оскорбленных.
Из либеральной среды рекрутировалась значительная часть будущих террористов. Так, организация «Народная Воля», включавшая около пятисот человек и несколько тысяч помощников в пятидесяти городах России, имела своими членами большей частью представителей интеллигенции и студенческой молодежи.
Кроме связи терроризма с либерализмом обращает на себя  внимание еще одна характерная и, на первый взгляд,  труднообъяснимая связь - между сословием священнослужителей и несколькими генерациями русских политических радикалов. Российская действительность обнаружила парадоксальную способность православного миросозерцания  трансформироваться в самые радикальные политические убеждения. В XIX в. многие выходцы из духовного сословия становились не только учеными-естествоиспытателями и литераторами-антиклерикалами, но и политическими нигилистами и даже террористами. «До сих пор, - пишет современный автор, - загадочным для исследователей представляется тот факт, что утечка мозгов в значительной мере направлялась в среду радикальной интеллигенции. Своего пика приток поповичей в революционную среду достиг в 1870-е гг.: 22% народников 1870-х гг. были выходцами из духовенства, в то время как доля духовенства во всем населении страны в 1870 г. составляла 0,9%. Но и впоследствии вклад духовенства в революционное движение был значителен: в руководстве эсеров «поповичи» составляли 9,4%, большевиков – 3,7%; кадетов – 1,6%». (Миронов Б. Н. Социальная история России периода империи (XVIII – начало ХХ в.): В 2 т. Т. 1. СПб., 2003. С. 107).
Последние три цифры демонстрируют характерную логику: чем радикальнее была политическая позиция партии, тем больше в ней состояло выходцев из духовного сословия. Б. Н. Миронов не дает объяснения этой динамике. Но она столь примечательна, что невольно заставляет задуматься об ее причинах. Почему богоборческие идеи радикального мироотрицания  представлялись сыновьям православных духовных лиц предпочтительнее идей цивилизованного реформирования?  Что предрасполагало экс-клерикальное сознание к решительному разрыву со всеми наличными формами земного миропорядка?  Все эти вопросы требуют углубленных исследований особенностей российского типа православной ментальности.
Людям с нормальной, не патологизированной психикой невозможно вершить страшные, кровавые дела террора без сознания собственной правоты, притом не частичной, не половинчатой, а абсолютной. Идеология террора хотели бы построить подобную апологетику на  религиозной основе. Но христианство не располагает такими аргументами. Поэтому они прибегли к лукавству и коварству. Зло, стремившееся спрятаться за маской добра, обратилось к квазирелигиозной терминологии. Так, руководитель «Народной расправы» С. Г. Нечаев, преподававший в ранней молодости Закон Божий, не случайно назвал кодекс своей организации «катехизисом», а всему изложению придал катехизический тон, полагая, что подобная поделка сможет в гораздо большей степени рассчитывать на успешный агитационно-пропагандистский эффект, чем какая-либо иная форма изложения того же самого содержания. Однако, истинное содержание этого кощунственного «Катехизиса революционера» невозможно было ничем замаскировать; его антихристианская, демоническая суть проступала в каждой строке.
Это, впрочем, не мешало массовому сознанию творить миф о террористах как страдальцах, героях, тираноборцах. В глазах младогражданского общества политический преступник представал выразителем его интересов, его защитником, готовым положить свою жизнь на алтарь борьбы за его светлое будущее.
Идеологема террора, все прочнее утверждавшаяся в массовом сознании как нечто необходимое, приняла вид устрашающего симулякра, коварной фальшивки, подменившей идею цивилизованного реформаторства. Незрелое младогражданское общество оказалось в плену этого симулякра, зов которого, подобный зову сирен, увлекал  его в гибельную пучину социального хаоса. 
Трагедия заключалась в том, что тех, кто сочувствовал террористам, было чрезвычайно много. Это была масштабная социальная среда, мнение которой было важной составляющей общественного мнения. Так, член «Народной Воли» Вера Фигнер указывала на несколько кругов дружественно настроенных к ним сограждан – 1) сообщники по губернским городам и провинциям;  2) их друзья и близкие; 3) слой сочувствующих; 4) слой «любящих просто полиберальничать». Все вместе они создавали атмосферу повсеместного одобрение деятельности террористов и блокировали попытки нравственного отпора и противодействия.  
А. С. Суворин описал в своем дневнике сцену, датированную февралем 1880 г., участниками которой были он и автор «антитеррористического» романа «Бесы» Ф. М. Достоевский, который когда-то, еще в 1866 г. пережил глубокое потрясение при известии о покушении Д. Каракозова на Александра II. «Заговорив, - писал Суворин, - о политических преступлениях вообще и о взрыве в Зимнем дворце в особенности, Достоевский как бы сочувствовал этим преступлениям или, вернее, не знал хорошенько, как к ним относиться. «Представьте, — говорил Достоевский, — что мы стоим у окна магазина Дациара, смотрим картины и слышим разговор двух лиц; один сообщает другому, что он завел машину, и Зимний дворец сейчас будет взорван. Как бы мы с вами поступили?  Пошли бы мы в Зимний дворец предупредить о взрыве  или обратились бы в полицию, к городовому, чтобы арестовать этих людей? Вы пошли бы? — «Нет, не пошел бы»... «И я бы не пошел. Почему? Ведь это ужас. Это преступление».
Причины, заставляющие предупредить преступление, рассуждал Достоевский, основательны; причины, не позволяющие предупредить его, ничтожны; «просто боязнь прослыть доносчиком». Таким образом, Достоевский, бывший в это время уже автором не только «Бесов», но и «Братьев Карамазовых», человек, верующий в незыблемость абсолютных нравственных принципов христианства, не мог почувствовать себя независимым от господствующих в массовом сознании умонастроений терпимо-поощрительного отношения к террористам.
Оценочная деятельность массового российского сознания усложнялась в значительной степени из-за того, что каждый акт политического террора помещался в двойную систему ценностных координат — юридическую и этическую. В результате то, что с позиций законности было преступлением, заслуживающим соответствующего уголовного наказания,  оказывалось с позиций нравственности на противоположном полюсе оценочной  шкалы и рассматривалось как высокоморальное деяние или даже подвиг.
Это противоречие, порождающее множество всевозможных недоразумений, могло бы разрешить религиозное сознание с его абсолютными критериями добра и зла, истинности и ложности. Однако, российское массовое сознание, уже достаточно основательно секуляризованное, этими критериями почти не пользовалось.

Псевдо-православная апология террора

Справедливости ради, следует заметить, что российское общественное сознание далеко не сразу обрело способность воспринимать деятельность боевиков как террор. Это понятие поначалу пребывало как бы за пределами его внимания. Был известен массовый террор во французской версии якобинского характера. Но «точечный», выборочный политический террор был в новинку, и потому оценочные суждения касательно его сути были крайне сумбурны. И здесь массовое сознание совершенно спонтанно прибегло к помощи православия и на его основе стала формироваться новая разновидность политической мифологии. В контексте последней романтизированный образ террориста как самоотверженного тираноборца стал обретать черты христианского мученика. Идея самоотверженной жертвенности, прилагаемая к нему, привела к возникновению невероятного этического окюморона – фигуры  нравственно безупречного убийцы. Говоря словами того же Достоевского, звание «друга человечества» оказалось присвоено «людоеду человечества». Преступник, убийца превратился в «ангела отмщения», страдальца, жертву, добровольно отдающую себя на заклание.
Возникает вопрос: в каком состоянии должно было пребывать массовое православное сознание, что в нем вся система христианских ценностей могла быть поставлена с ног на голову и оказаться приложенной к социальным реалиям, которые находились в бесконечной отдаленности от образцов истинной христианской жертвенности. Как бы то ни было, но подмена состоялась и это позволило придать террористической деятельности не заслуженный ею этический ореол, а террористическому сознанию политических преступников была приписана «христианская» мотивировка. Именно к тому времени, т. е. к последней четверти XIX в. могуттбыть отнесены  суждения такого рода: «Покопайся в душе террориста поглубже, и в конце концов ты увидишь в нем сбившегося с пути христианина» (В. Вейдле). К этому можно добавить: если покопаться в душах тех, кто выстраивал псевдо-христианскую апологетику русского террора, то там тоже можно обнаружить сбившихся с пути православных христиан.
По свидетельству современников, многим русским террористам были не чужды евангельские аллюзии. Подвиг Христа, история Его самопожертвования и страданий, прилагаемые к их собственным обстоятельствам, придавали возвышенную обоснованность и благородную оправданность их радикальным шагам, связанным с организацией и осуществлением политических убийств. На этом социально-психологическом фоне становятся объяснимы  такие, казалось бы, невероятные позжнейшие факты, как, например,  молебны в русских деревнях о здравии  рабы божьей, социал-революционерки Марии Спиридоновой, а также наличие в крестьянских избах ее портретов, которые располагались на том месте в киоте над лампадой, где обычно находились иконы.
Примечательной особенностью рубежа XIX – XX вв. явилось неожиданное внимание общественности к личностям матерей террористов. «Оказалось, - пишет современный исследователь М. Могильнер, - у Героя есть мать — не отец, не жена, не дети, только мать. Матери героев благословляли их выбор и призывали общество к тому же. Голоса матерей звучали в унисон с литературными голосами героических сыновей и дочерей, их взаимоотношения мифологизировались. У этих взаимоотношений не было истории, матери возникали в последней, экзистенциальной точке жизни детей-героев, — перед казнью или другим, менее суровым судебным приговором. Появление Матери — образа, воплощающего преемственность, способность давать жизнь, — было попыткой интеграции в общество через традицию. Мать революционера, подобно Богоматери, благословляла жертву (смерть) своего ребенка...»
Этот социальный феномен причудливо воспроизводил древний религиозный иконописный канон Богоматери Одигитрии. В православной иконографии были распространены три типа изображений Богоматери с младенцем Христом. Первый — это «Богоматерь Знамение», где младенец изображается в центре, заслоняя собой торс матери. При этом руки матери были свободны и воздеты вверх, а ладони обращены к зрителю.
Второй тип — «Богоматерь Умиление», где мать прижимает к себе младенца, сидящего у нее на руках. Их головы соприкасаются, а на ее лице — печать любви и жалости. Она, зная о грядущей гибели Сына, глубоко переживает и не спешит отдавать его жестокому миру. Материнские чувства в ней столь сильны, что заставляют крепко прижимать ребенка к себе.
В третьем иконографическом типе, носящем название «Богоматерь Одигитрия» господствуют уже другие материнские чувства. Здесь мать, зная о будущей трагической гибели Иисуса, исполнена твердой решимости исполнить замысел Творца и отдать Сына ради спасения человечества. Здесь изобразительное решение имеет свою особенность: мать держит младенца на руках в некотором отдалении от себя. Их фигуры и головы не соприкасаются, между ними открывается свободное пространство. Лицо Марии сурово, скорбно, торжественно.
Именно этот третий тип иконописного православного канона воспроизводился массовым сознанием при осмыслении отношений сына-террориста и его матери. Глубинный нравственно-психологический потенциал этого архетипа был чрезвычайно велик и сразу же возносил обе социальные фигуры, сына и мать, на небывалую этическую высоту, куда подняться обычными способами было практически невозможно. Личность террориста и все социальные действия, связанные с террором,  возводились массовым сознанием в особое нормативно-ценностное  пространство, где утрачивали обычные человеческие недостатки и превращались в идеальные образы и высокие образцы для подражания. Возникала нормативная модель с высокой степенью идеализации, имеющая значительный внушающий потенциал, способная изменять сознание и поведение людей (в первую очередь молодых) и вовлекать их в новую для них сферу смыслов, ценностей и норм, где террор с его насилием, убийствами, кровью, смертью представал окрашенным в сугубо положительные нравственные тона.
Подобные подмены, невозможные для истинно христианского сознания, оказались приемлемы для огромного числа русских людей только потому, что они не пребывали внутри христианства, а находились в маргинальном состояния полу-веры – полу-неверия. Православие не имело для них той силы и значимости, которые защищают христианское сознание от таких опасных искушений. Православная Церковь не нашла необходимых средств и методов воздействия на свою паству, чтобы уберечь ее  от миросозерцательных зигзагов такого рода.
Коварные подмены делали личность и судьбу террориста не отталкивающей, а привлекательной в глазах юношески-романтического сознания российской молодежи, в том числе студентов и даже гимназистов. И действительно, учащиеся старших классов, особо податливые, в силу возрастных особенностей, внешним воздействиям, вбирали в себя эту романтику террора. В российской печати конца XIX в. периодически появлялись сообщения о случаях, когда гимназисты угрожали учителям, директорам гимназий убийством как возмездием за их излишнюю, как им казалось, строгость.
Таким образом, идея жертвенности с ее глубокими христианскими корнями стала предметом чудовищной аберрации политического зрения масс. Квазихристианская мифология террора предстала порождением незрелого политико-правового сознания, не прошедшего через необходимую юридическую выучку, но уже заметно секуляризованного и при этом весьма торопящегося  вступить на путь социально-политических преобразований, трактуемых в сугубо деструктивном ключе.

Квазихристианское мифотворчество

Эту атмосферу хорошо передает рассказ Л. Н. Толстой «Божеское и человеческое» (1904). В ней описываются события 1870-х гг., т. е. поворотный момент в социальной истории Российского государства, когда резко активизировались радикально настроенные политические силы. Совершаемые ими террористические акты всколыхнули тогда всю Россию.
Имя главного героя рассказа, молодого революционера Анатолия Светлогуба перекликается с фамилией народника Дмитрия Лизогуба (1849 – 1879). Будучи одним из лидеров организации «Земля и воля», Лизогуб, по свидетельствам знавших его людей, сочетал в себе преданность революционной идее с душевной чистотой. Этим свойством прототипа Толстой наделил героя своего повествования.
Рассказ начинается со сцены, в которой генерал-губернатор Южного края подписывает приговор о смертной казни через повешение кандидату Новороссийского университета Анатолию Светлогубу. Найденный у юноши динамит дал основание для его обвинения в участии в заговоре, имеющем целью низвержение существующего правительства.
Заключенный в одиночную камеру, Светлогуб за два месяца многое пережил и передумал. Ему вспоминалось, как он вошел в круг революционеров-террористов, как его девизом стали слова «Победа или мученичество, а если и мученичество, то мученичество это та же победа, но только в будущем».
Толстой не романтизировал политический террор. Его позиция имела своеобразную направленность, которую нельзя назвать ни христианской, ни антихристианской. Его герой, Светлогуб, переживает неожиданную для него самого внутреннюю метаморфозу. На втором месяце заключения ему в камеру передают Евангелие. Попытавшись его читать, он увидел, что это  какая-то «запутанная, ни на что не нужная бессмыслица». Однако,  тюремная скука располагала к дальнейшему чтению. «И чем дальше он читал, тем все больше приходил к мысли, что в этой книге сказано что-то особенно важное. И важное, и простое, и трогательное, такое, чего он никогда не слыхал прежде, но что как будто было давно знакомо ему». Когда он наткнулся на призыв Христа отвергнуть себя, взять свой крест и следовать за Ним и потерять свою душу ради Него, то внутри него все перевернулось. «Да, да, это самое ! – вдруг вскрикнул он со слезами на глазах. – Это самое я и хотел делать. Да, хотел этого самого: именно, отдать душу свою; не сберечь, а отдать. В этом радость, в этом жизнь. «Многое я делал для людей, для славы людской, - думал он, - не славы толпы, а славы доброго мнения тех, кого я уважал и любил: Наташи, Дмитрия Шеломова, - и тогда были сомнения, было тревожно. Хорошо мне было только тогда, когда я делал только потому, что этого требовала душа, когда хотел отдать себя, всего  отдать… С этого дня Светлогуб большую часть времени стал проводить за чтением и обдумыванием того, что было сказано в этой книге. Чтение это взывало в нем не только умиленное состояние, которое выносило его из тех условий, в которых он находился, но и такую работу мысли, которой он прежде никогда не сознавал в себе. Он думал о том, почему люди, все люди не живут так, как сказано в этой книге. «Ведь жить так хорошо не одному, а всем. Только живи так – и не будет горя, нужды, будет одно блаженство. Только бы кончилось это, только бы быть мне опять на свободе, - думал он иногда, - выпустят же они меня когда-нибудь или сошлют в каторгу. Все равно, везде можно жить так. И буду жить так. Это можно и надо жить так; не жить так – безумие».
В процессе чтения Евангелия изменяется не только строй мыслей Светлогуба, но и его лексика. Когда он узнает о предстоящей казни и пишет последнее письмо матери, в его тексте уже присутствуют евангельские обороты. Он просит мать не винить тех, с кем он «работал» и тех, кто его казнит, ибо «они не знают, что творят». Он старается уверить мать, что любить своих врагов – это великое счастье и что он любит тех, кто стал причиной его несчастий.
В канун казни он несколько раз задавал себе вопрос, не снится ли ему все то, что сейчас с ним происходит, и тщетно старался проснуться. Эта мысль навела его на другую – о возможности того, что вся жизнь в этом мире может быть сном, пробуждением от которого явится смерть. Сознавая неизбежность осуществления смертного приговора, Светлогуб вспомнил слова из Евангелия: «Истинно, истинно говорю вам, если пшеничное зерно, падши на землю, не умрет, то останется одно, а если умрет, то принесет много плода» (Иоан. 12, 24). И он подумал: «Вот и я упадаю в землю. Да, истинно, истинно».
В рассказе Толстого происходит то странное соединение несоединимого, о котором говорилось выше: идеология политического терроризма и заветы Христа образуют в душе Светлогуба нечто третье, для него самого малопонятное. Как это оказалось возможным такое соединение? На каком основании совершается немыслимое сближение полярностей?
Чтобы понять природу этого противоестественного симбиоза, необходимо, как уже подчеркивалось ранее, учитывать ту духовную атмосферу, в которой жила Россия последней трети XIX столетия, ту стихию мифологизированных представлений о терроре и террористах, которая царила в младенчески незрелом гражданском обществе, в наполовину православном и наполовину секулярном массовом сознании. Если даже такие мыслители, как Л. Н. Толстой, путались в сплетениях тех противоречий, которыми была перенасыщена российская действительность, то что можно говорить о миллионах простых обывателей.
В повести «Божеское и человеческое» присутствуют все признаки квазихристианской мифологии террора. Толстой как бы включается в уже существующий процесс политического мифотворчества и вносит в него свою лепту. Светлогуб изображается им как невинный страдалец. С одной стороны юноша действительно не совершил еще ни одного политического убийства. Но то, как он без колебаний принял от товарища динамит, свидетельствует, что он так же без колебаний, по первому же призыву соратников пошел бы на самую опасную авантюру. Нет сомнений, что любой приказ организации он бы выполнил. Однако, чреватый преступлениями путь, по которому он шел, внезапно обрывается в результате неожиданного обыска, когда взрывоопасный потенциал личности Светлогуба еще не успел реализоваться.
Толстой, движущийся в русле все того же квазихристианского мифотворчества, вводит в повествование образ матери и трогательные сцены ее воспоминаний, которые заставляют читателя проникнуться жалостью и к ней, и к ее сыну: «Потом вспомнила она восьмилетнего мальчика в бархатной курточке с голыми ножками и длинными вьющимися колечками белокурых волос. «И его, его, этого самого мальчика… сделают с ним это!»
В этом же ключе выстроено содержание предсмертного письма Светлогуба к матери: «Милая, голубушка мама! - писал он, и опять глаза его затуманились слезами, и ему надо было вытирать их рукавом халата, чтобы видеть то, что он пишет. – Как я не знал себя, не знал всю силу той любви к тебе и благодарности, которая всегда жила в моем сердце! Теперь я знаю и чувствую…»
Явный тон мифологизирующей идеализации присутствует в описании того, как воспринимает террориста старик-раскольник, сидящий в той же тюрьме, что и Светлогуб: «В утро казни Светлогуба он услышал барабаны и, влезши на окно, увидал через решетку, как подвезли колесницу и как вышел из тюрьмы юноша с светлыми очами и вьющимися кудрями и, улыбаясь, взошел в колесницу. В небольшой белой руке юноши была книга. Юноша прижимал к сердцу книгу, - раскольник узнал, что это было Евангелие, - и, кивая в окна заключенным, улыбаясь, переглянулся с ним. Лошади тронулись, и колесница с сидевшим в ней светлым, как ангел, юношей, окруженная стражниками, громыхая по камням, выехала за ворота. Раскольник слез с окна, сел на свою койку и задумался. «Этот познал истину, - думал он, - Антихристовы слуги затем и задавят его веревкой, чтоб не открыл никому».
В чем состояла истина, которую познал Светлогуб, никому не дано было узнать. Ни простолюдинам, ни людям образованным, ни генерал-губернатору, ни даже его матери она осталась неведома. В их сознании продолжало колебаться лишь некое марево, какая-то туманность с неясными контурами, способная в глазах каждого приобретать свои очертания. Даже сам автор оказался не в состоянии прояснить суть этой истины, поскольку пребывал внутри общего потока массового мифотворчества. Толстой лишь роняет несколько замечаний, наносит скупые штрихи, которые не могут помочь читателю. Более того, он еще более усложняет проблему понимания, делая это как будто намеренно. Так, описывая сцену на эшафоте, он говорит о том, что Светлогуб отказался целовать серебряный крест, который попытался поднести к его лицу священник. Далее следует авторская ремарка: «Светлогуб не верил в Бога и даже часто смеялся над людьми, верящими в Бога. Он и теперь не верил в Бога…» То есть это означает, что чтение Евангелия в камере не принесло должного эффекта и Светлогуб не уверовал в Отца и Сына, и Святого Духа. Его  душа и дух так и остались пребывать за пределами христианской веры. Однако, Толстой не останавливается на констатации этого обстоятельства. Он тут же утверждает, что Светлогуб все-таки стал во что-то верить. Когда он проговорил слова «Господи, помоги, помилуй меня!», он воображал Кого-то бесконечного и «не мог не только словами выразить, но мыслью обнять Его. Но то, что он разумел теперь под Тем, к Кому обращался, - он знал это, - было нечто самое реальное из всего того, что он знал. Знал и то, что обращение это было нужно и важно. Знал потому, что обращение это тотчас успокоило, укрепило его». Таким образом, бог, к которому взывал Светлогуб, не был Богом христиан. Это был, скорее всего, бог самого Толстого, который тоже не имел веры ни в Сына Божьего, ни в Святую Троицу.
Внешне весь рассказ пронизан не просто авторской симпатией к Светлогубу, но подчинен пафосу идеализации юного террориста. И в этом Толстой ни на шаг не опережает политически незрелое и в значительной степени уже дехристианизированное  массовое сознание, готовящееся перейти в фазу большевизации.
Священник Иоанн Восторгов так охарактеризовал эту позицию Толстого: «Он «не может молчать» при виде казни преступников-революционеров и укоряет правителей за то, что они не следуют учению его, Толстого, хотя они открыто  не признают его учителем; но он молчит, когда революционеры и убийцы – все, почитающие его своим учителем, казнят самовольно сотни и тысячи невинных людей и заливают кровью лицо земли Русской» (Иоанн Восторгов, протоиерей. Знамения времени // Духовная трагедия Льва Толстого. М. – Подворье Свято-Троицкой Сергиевой Лавры: Издательство «Отчий дом», 1995. С. 149).
Подобные аберрации политического, морально-правового зрения оказались возможны в России в условиях набиравшей силу секуляризации. Страна, жаждущая социально-политических перемен, нуждающаяся в гражданском обществе и правовом государстве, но при этом дезориентированная, с одной стороны, вековым цезаропапизмом, а с другой, новомодным секуляризмом, не обнаружила необходимых для этого духовных сил.
Терроризм конца XIX в. был одним из первых знаков того, что Россия решительно встала на путь самоуничтожения. Она еще не ведала этого. Ей еще казалось, что ее ожидают благие перемены. Между тем, злые, демонические силы, представшие в масках спасителей отечества и распространявшие искусительную ложь о благотворности взрывов и кровопролитий, о полезности убийств и разрушений, уже готовили ей гибель.

Бумеранг терроризма возвращается в Россию XXI века

Тема терроризма, казалось бы, сошедшая на нет в советский период российской истории, внезапно заявила о себе на рубеже второго и третьего тысячелетий. Волна террора двинулась оттуда, откуда ее не ждали. Бумеранг, изготовленный в России в XIX столетии и брошенный ею неведомо куда, вдруг заявил о себе. Угрожающий и все более приближающийся  шум его полета поверг в трепет миллионы российских обывателей. Современный ислам в лице взбунтовавшегося Кавказа бросил России вызов. И гигантская страна с огромной армией обнаружила, что у нее нет эффективных средств борьбы с террористами-смертниками. Движимые религиозно-политическими мотивами, эти пассионарии оказались практически неустрашимы.
В настоящее время их проникновение в любую точку России представляет собой лишь вопрос социальной техники, которая у них способна достигать высочайшей степени изощренности. Количественный военный перевес и даже максимально возможная насыщенность российских пространств всевозможными защитными системами не способны полностью предотвратить угрозу террористических актов. Военно-политическое противоборство обречено зайти в тупик неуклонно нарастающей эскалации насилия и максимального взаимного ожесточения.
Единственно возможный выход – радикальная смена акцентов в логике взаимодействия двух сторон. Это означает, что необходим переход с уровня сугубо секулярной, военно-политической мотивации на уровень мотивации религиозно-правовой. И это касается в первую очередь российской стороны, как давнего зачинателя разгоревшегося конфликта. От нее в данном случае требуется следующее:

1. вспомнить, что большая часть народов Кавказа были присоединены к Российской империи не правовым, насильственным путем, в результате военных действий и массовых кровопролитий;
2. признать, что народы Кавказа имеют все основания, чтобы быть непримиримо жесткими по отношению Российскому государству;
3. признать что геополитические амбиции российского имперского сознания – тяжкое и неблагодарное наследие самодержавного византизма и советского коммунизма, от которого необходимо освободиться для блага прежде всего самой России;
4. признать, что Бог не посылает Своих благословений русской земле по причине виновности Российского государства перед народами Кавказа;
5. покаяться, подобно тому, как папа римский Иоанн Павел II покаялся, признав вину Церкви в организации  крестовых походов; принести покаяние на уровне высшей иерархии Русской Православной Церкви и правительства России за небогоугодные, неправовые действия, творимые государством на протяжении последних полутора столетий по отношению к народам Кавказа;
6. сочетать религиозное покаяние с политико-правовыми действиями по созданию необходимых международно-правовых механизмов цивилизованного выхода из состава России всех тех кавказских национально-государственных образований, которые к этому стремятся; при этом обеспечить соблюдение прав живущего на их территориях русскоязычного населения, предоставить всем желающим возможность беспрепятственного переселения в Россию;
7. отказаться от экономической аргументации, оправдывающей борьбу с «сепаратизмом», памятуя о бескрайних просторах российских земель и об их огромных природных богатствах, нуждающихся в рачительном хозяйственном подходе, а пока пребывающих втуне из-за того, что огромные материальные и человеческие ресурсы исчезают в «черных дырах» агрессивного демонизма.

Не следует думать, что в предлагаемых акциях есть нечто экстраординарное. История новейшего времени знает подобные прецеденты, хотя и не имеющие особой конфессиональной окрашенности, но, однако, сходные по сути. Такова, например, масштабная историческая коллизия с отходом мусульманского Алжира от колонизировавшей его христианской Франции.
В середине ХХ в. политические отношения между метрополией и колонией накалились до предела. Алжир, в котором к тому времени проживало более миллиона французов, требовал независимости, но Франция хотела, чтобы все оставалось по-старому. Политики и военные, мыслившие привычными имперскими категориями, готовы были расправляться с «сепаратистами» с помощью самых суровых мер, включая «зачистки» и концентрационные лагеря, и уже приступили к их использованию. Но тут президентом стал генерал де Голль, который проявил невиданную для ХХ века политическую мудрость. Он волевым политическим жестом отдал Алжир алжирцам и заставил Францию распрощаться с имперскими амбициями. Последующие десятилетия подтвердили, что в результате в выигрыше оказались обе стороны – и Алжир, и Франция.
Не вызывает сомнения, что аналогичная политическая стратегия России по отношению к мусульманским народам Кавказа, проводимая честно, с искренними намерениями и христианской мотивацией, способна будет загладить многие из тех «общественных грехов» имперского византизма, которые сегодня столь серьезно отягощают жизнь россиян. Очевидно и то, что она  вызовет понимание среди мусульманских народов как Кавказа, так и всего мира.
Следует помнить, что иных средств погасить застарелую ожесточенность многократно обижаемых и оскорбляемых окраинных народов у России нет.  Только искреннее признание своей вины перед Богом и народами Кавказа позволит Российскому государству спасти своих граждан от участи потенциальных жертв террористических актов, от их унизительного существования в тисках удушающего страха перед угрозой гибели в любой момент в любом месте.
Когда духовное пространство, в котором пребывает Россия, очистится от растлевающего воздействия застарелых, укорененных «общественных грехов» имперского государства, Бог услышит молитвы россиян и пошлет Свои благословения на русскую землю.
Этот проект религиозно-правового освобождения России от ига грехов и страхов перед террором является беспроигрышным в глазах христиан. Однако, если принять во внимание глубокую секуляризованность российского массового сознания, исключительно позитивистские ориентации российских политиков и юристов, а также общую духовную деградированность всей системы российской государственности, то его реализация в обозримом будущем представляется практически невозможной. Политики, которым несколько отобранных у Японии клочков земли в Тихом океане дороже добрососедских отношений с страной восходящего солнца, вряд ли способны мыслить и действовать как де Голль.

Обратно в раздел история