Аврелий В. О Цезарях

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава XX. Септимий Север

Итак, Септимий после убийства Пертинакса из ненависти к преступлениям, а также под влиянием скорби и гнева сейчас же распустил когорты преторианцев. Переказнив всех участников переворота, он, по постановлению сената, обожествил Гельвия, а имя Сальвия, его записи и дела приказал уничтожить, но только это не могло быть выполнено. (2) Заслуги научной деятельности имеют такую силу, что даже жестокость в характере не мешает сохранить добрую память о писателях. (3) Мало того, смерть такого рода приносит убитым славу, а убийцам проклятие. (4) Ибо все, особенно потомки, так смотрят на такие дела, что подобные дарования могут быть забыты лишь вследствие одичания или безумия. (5) Таким образом, это придает силу всем добропорядочным людям, а также и мне, родившемуся в деревне от бедного и непросвещенного родителя, сумевшему в наше время своими усердными занятиями наукой сделать жизнь свою более почетной. (6) Я полагаю, что это присуще нашему народу, который по воле какой-то судьбы породил немного славных людей, но зато каждого из них ставит на высокое место[140]. (7) Также и самого Севера, славнее которого не было никогда никого в государстве, после его смерти — хотя и в преклонном возрасте — постановили оплакивать приостановкой судебной деятельности, похвальными речами и утверждениями, что раз он родился таким справедливым, то ему не следовало и умирать. (8) Итак, хотя он и был чрезмерно требовательным в деле исправления нравов, после того как вернулись к древ-{95}ней их чистоте, как бы к оздоровлению умов, его признали милостивым. Так и сама честность, которая сначала кажется трудной, потом когда ее достигнут, кажется уже желанной и ведущей к довольству.
(9) Он принудил к смерти Песценния Нигра у Кизика[141] и Клавдия Альбина у Лугдуна[142], нанеся им поражение. Первый, захватив Египет, начал там войну в надежде на власть; другой был зачинщиком убийства Пертинакса; собираясь в страхе за последствия этого переправиться в Британию, полученную им в качестве провинции от Коммода, он, находясь еще в Галлии, захватил власть. (10) Бесконечным избиением людей он показал свою жестокость и заслужил прозвище Пертинакса[143], хотя многие думают, что он сам себе дал его из-за сходства с тем по скромности в своей личной жизни; наши же мысли склоняются к признанию его жестоким. (11) Когда кто-то, кого — как это бывает в условиях гражданских войн, — обстоятельства привели в лагерь Альбина, изложив суть дела, под конец спросил: «А что бы ты сделал на моем месте?», тот (Септимий) ответил: «Я бы поступил именно так, как и ты». (12) Для добрых людей ничего не может быть затруднительнее этого положения, ибо люди добросовестные обычно упрекают судьбу за подобные несогласия между людьми, хотя бы они и возникли в пылу страстей, и допускают даже извращение истины, если оно направлено больше на благо людей, чем к их погибели. (13) Тот же, стремясь уничтожить все несогласия, чтобы впоследствии действовать мягче, все же предпочел наказать за вызванный необходимостью поступок[144], чтобы последующие заговоры в расчете на снисходительность постепенно не привели к упадку всего государства, а он понимал, что умы людей были в то время к этому очень склонны. Поэтому и я не отрицаю, что те преступления, которые начали так безмерно учащаться, нужно было искоренять с крайней решительностью. (14) Он был удачлив и опытен, особенно в военном деле, не потерпел поражения ни в одном сражении, расширил пределы Империи, покорил персидского царя по имени Абгар[145]. (15) Точно так же он покорил и арабов при первом же на них нападении и страну их обратил в провинцию[146]. (16) Адиабена[147] тоже согласна была платить дань, если бы не была отвергнута из-за скудности ее земель. (17) За столь большие успехи сенаторы дали ему титулы: Аравийский, Адиабенский, Парфянский. (18) Задумав еще больше того, он переправился в Британию, что было удобно сделать, отбросил неприятеля и укрепил ее стеной, проведя ее через весь остров в обе стороны до океана[148]. {96} (19) Мало того, в Триполитании, в городе которой, Лептисе[149], он родился, он далеко отогнал воинственные племена. (20) Все это было весьма трудно исполнимо, но он делал это с легкостью, потому что сам не поддавался никаким соблазнам и награждал солдат за напряженную службу. (21) Наконец, он не оставлял безнаказанным ни малейшего грабежа, карая главным образом своих людей, потому что этот опытный муж понимал, что все такое происходит обычно по вине вождей или из-за вражды партий.
(22) Он был предан философии, красноречию и вообще всем изящным искусствам, и сам описал деяния столь же красиво, как и правдиво. (23) Он издал весьма справедливые законы. Слава такого мужа, заслуженная как в мирное, так и в военное время была несколько омрачена предосудительным поведением его супруги[150]; но он с ней так славно обошелся, что, хотя узнал о ее прелюбодеянии и участии в заговоре, все же сохранил при себе. (24) А ведь это позорно и для всякого человека низкого происхождения, а тем более для могущественного, особенно же для того, заботам которого поручены не частные люди, не единицы, и не правонарушители, а все управление, войско и сами пороки общества. (25) Когда он из-за болезни ног задержал ход войны, и солдаты его, тяготясь этим, объявили августом его сына Бассиана, который был при нем в звании цезаря[151], он приказал принести себя на трибунал и всем присутствовать; а полководцу и трибунам, центурионам и когортам, по почину которых это произошло, занять место подсудимых. (26) Поддавшись страху, победитель (т. е. Бассиан) пал на землю, так как войско таких героев стало просить прощение; тогда он (Септимий), потрясая рукой воскликнул: «Понимаете ли вы, что правит больше голова, чем ноги?» (27) Вскоре после этого, на 18-м году правления он умер от болезни в британском городке по названию Эборак. (28) Он родился в скромной семье, сначала отдался учению, потом обратился к практике форума, но, мало этим удовлетворенный, стал браться за разные дела и искать для себя наилучшего, что естественно при тяжелых обстоятельствах жизни, и, таким образом, достиг императорской власти. (29) Тут он испытал много еще более тяжелого: труд, заботы, страх, во всем сплошь неопределенность и, как бы подводя итог всей своей жизни, высказал такую мысль: «Я все испробовал, но ничто мне не подходит!» Тело его, доставленное в Рим его сыновьями Гетой и Бассианом, было с исключительными почестями погребено в усыпальнице Марка, которого он так почитал, что ради него подал совет причислить к небожителям {97} Коммода, назвав его братом, Бассиану же он присвоил имя Антонина, потому что только на это имя он мог впоследствии при покровительстве фиска получать после нескольких войн с сомнительным исходом новые почести. (31) Поэтому так памятны бывают для (людей), испытывающих трудности, начала удач и люди, помогавшие им в этом. (32) А сыновья его сейчас же разошлись, точно взаимно получили поручение вести друг против друга войну. Таким образом, Гета, носивший имя деда по отцу, погиб в засаде[152], так как его брат был обеспокоен его мягким нравом [что могло расположить к нему людей]. (33) Но эта его победа стала особенно ненавистной по причине связанной с ней гибели Папиниана, как думают дорожащие памятью о нем. Говорят, что он в то время был личным секретарем Бассиана и, когда ему было предписано как можно скорее отправить — как это обычно делалось — в Рим распоряжения [императора], он, говоря о Гете, (будто бы) сказал, что скрыть братоубийство совсем не так просто, как его совершить; за что и был казнен. (34) Но это совершенно неправдоподобно, потому что достоверно установлено, что он был префектом претория и ни с чем не сообразно, чтобы такой человек мог нанести такое оскорбление тому, кем он руководил и кем был любим.