Рабинер Я. Иудейская Клеопатра

Казалось, что дух Клеопатры вместе с духом Юлия Цезаря, жертвы её роковой любви, витали в те дни над Римом, не собираясь оставлять в покое ни взбудораженных римлян, ни без пяти минут императора Тита Флавия. Но Клеопатра, хотя и считалась египетской царицей, была, по-крайней мере, греческого происхождения. Тит же, к досаде римлян, связался с ненавистной еврейкой Береникой.
Их любовь должна была казаться нелепой, абсурдной, совершенно несоответствующей логике. Но ведь любовь как раз и бывает часто именно такой - абсурдной и несоответствующей логике. И в самом деле, евреи подняли восстание против римлян. Между ними шла невероятно жестокая война, а римлянин Тит и еврейка Береника, как ни в чём ни бывало, наслаждались друг другом, словно не обращая внимания на всепожерающее пламя войны у них за спиной.
С Титом всё было ясно. Он был римлянин и в качестве командующего армией был озабочен в то время одним – подавить восстание в Иудее. Но Береника. Как она могла отвернуться от своих страдающих и гибнущих соплеменников? Не образцом ли цинизма и жестокого равнодушия была её любовь к тому, кто топил в крови восстание её народа? Но стоп! Не всё так однозначно в этой истории, как это кажется на поверхности.
С того момента, когда оспарившие иудейский трон братья Гиркан и Аристобул предложили римскому полководцу Помпею разрешить их спор за власть, с независимым еврейским государством было покончено. Помпей «помог». На свой лад. Он взял штурмом Иерусалимский храм, уничтожив несколько тысяч его защитников и посадил на трон послушного Гиркана. Иудея была, в конце концов, присоединена к римской империи под названием «иудейская провинция» и отныне римляне правили там бал и решали, что могут, а что не могут делать покорённые ими евреи. Лишь царю Ироду, благодаря блестящей политической эквилибристике, удалось добиться минимального вмешательства римлян в жизнь его подданных.
Со смертью Ирода было раз и навсегда покончено даже с этой символической независимостью. Теперь утверждённым Римом «царям» давали только клочки Иудеи в обмен на абсолютную лояльность - и это было всё. Рим перешёл к прямому правлению дальней провинцией. И замелькали на еврейской земле римские наместники, так называемые прокураторы, словно победители конкурса наглости и жестокости, один хуже другого. Ко времени описываемых событий Иудеей, точнее частью Иудеи, управляли царь Агриппа Второй и его сестра и соправительница царица Береника. Оба они были со стороны отца правнуками царя Ирода, а со стороны матери - из царской династии Хасмонеев. Роль их была незавидной. Они воистину находились между молотом и наковальной. Им надо было, практически постоянно, охлаждать горячие головы своих соплеменников и в то же время ладить с сумасбродными, а нередко и откровенно враждебными римскими прокураторами.
Несмотря на установку прокураторам выколачивать максимум доходов из покоренных стран, Рим, при всем при этом, избегал лишней головной боли, полагаясь на умение прокураторов поладить с местным населением. Особенно с её высшим классом. Делегации с жалобами на самоуправство прокуратов были частым явлением в Риме и далеко не всегда спор между возмущёнными местными жителями и прокуратором решался в пользу последнего.
Вся накопившаяся магма недовольства прорвалась вулканом в Иудее при римском наместнике Гессии Флоре, малоазийском греке, сделавшем блестящую карьеру, благодаря связям жены в кругах близких к римскому императору Нерону. То, что Флор был греком, определило во многом его отношение к евреям. Неприкрытый антисемитизм греков не раз выливался в настоящие погромы там, где они жили бок о бок с евреями.
Флор своими действиями спровоцировал погром евреев в Кесарии, считая, очевидно, что это сойдёт ему с рук, как сходили ему с рук и другие его репрессии против евреев. Но плач кессарийских евреев дошёл до Иерусалима и невероятно разгневал его жителей, и без того давно сытых по горло римским прокуратором. Злость на Флора росла не по дням, а по часам.
О том, что произошло дальше мы знаем в основном благодаря еврейскому историку Йосифу Флавию и его книге «Иудейская война», субъективной до определённой степени, но потрясающей летописи тех далёких событий. Йосиф Флавий происходил из семьи иерусалимских первосвященников. В войне с римлянами, о которой пойдёт речь, он первоначально принял сторону восставших евреев и даже был назначен одним из военных руководителей повстанческой армии, но, окружённый римлянами, сдался в плен, стал верой и правдой служить Риму и взял себе фамилию своего покровителя - римского императора Веспасиана Флавия. Так Йосеф бен-Маттафия превратился в Йосифа Флавия. Но в том Иерусалиме, который мы оставили для этого короткого отступления, ни он сам, несмотря на свой пророческий дар, ни царица Береника, ни её возлюбленный Тит, ни его отец Веспасиан, ни тем более жители Иерусалима ещё не знали своей судьбы.
Население Иерусалима, по приблизительным подсчётам, составляло тогда от 80.000 до 90.000 евреев. Ко времени описываемых событий в Иерусалиме, как утверждал Йосиф Флавий, скопилось более миллиона человек. Местные жители, огромное количество евреев-пилигримов, совершавших паломничество в Иерусалим для жертвоприношений в Храме, пророки, пытавшиеся обратить на себя внимание своими неистовыми речами о приходе Мессии, бежавшие из сельских районов разорившиеся земледельцы, толпы нищих и калек, менялы и крикливые торговцы, идумеане, самаритяне, греки плюс римские чиновники и патрулировавшие город римские солдаты.
При этом в Иерусалиме было бессчисленное количество сект, течений, групп: фарисеи, ессеи, саддукеи, зелоты, сикарии, первохристиане. Каждый из них был абсолютно уверен в своём превосходстве, в исключительном отношении к нему Бога, в наиболее праведном образе жизни и в наиболее верной интерпретации Торы и Библии. Весь город спорил. Споры в домах, на плоских крышах домов и продолжение их уже на улицах. Споры до хрипоты и до драк. Обвинения в трусости и ответные обвинения в непроходимой глупости. Фарисеи считали, что ни при каких обстоятельствах не стоит ссориться с Римом, зелоты - что позорно терпеть и не сопротивляться, а отколовшиеся от них фанатики-сикарии даже зелотов считали недостаточно воинственными и религиозными и мечтали установить еврейское государство, основанное на буквальном следовании Торе и жёстком религиозном законодательстве. Вне этого всё пахло для них преступным отходом от подлинной веры.
Город жил предчувствием надвигающихся событий. В воздухе настолько пахло грозой, что, казалось, поднеси спичку к этому «хворосту» недовольства и всё мгновенно вспыхнет колоссальным пожаром. «Спичка» нашлась. Флор потребовал, в счёт неуплаченных в пользу Рима налогов, конфискации из сокровищницы Иерусалимского храма большой суммы денег. Требование Флора вызвало возмущение. Иерусалимский храм был святая святых в глазах евреев. И неприкосновенен. Всё казалось просто плохой шуткой со стороны ослеплённого властью прокуратора. И иерусалимцы решили сами подшутить над ним.
«Отдельные возмутители спокойствия, - пишет Йосиф Флавий, - выкрикивали в адрес Флора самую оскорбительную брань и, обходя народ с шапками в руках, просили подать милостыню для несчастного бедняка Флора». Дорого обошлась евреям эта шутка. Очень дорого. Взбешенный Флор потребовал выдать «шутников». Но поскольку никто этого не сделал, (представшие перед ним евреи пытались отделаться извинениями), он бросился расправляться с кем попало. Напрасно остриженная наголо, босая Береника, как предписывал делать в тяжёлую минуту еврейский ритуал, простирала руки к вершившему суд Флору, взывая к нему пощадить жителей. 3000 тыс. человек, включая детей и женщин, расплатились страшно за дерзкую шутку немногих.
Но лидеры зелотов, решительно настроенные бросить вызов Риму, должны были быть внутренне довольны всем этим. Жестокость Флора была им на руку. Как в той поговорке: «Чем хуже, тем лучше». Расправы ожесточали народ, увеличивая тем самым ряды «непримиримых». Они помогали настраивать на боевой лад колеблющихся и заряжали ещё большим фанатизмом и непреклонностью рядовых зелотов. Они, как пишет о зелотах Йосиф Флавий, были озабочены одним – «сделать войну с Римом неизбежной».
Те же, кто, как Береника были решительно настроены против конфликта с Римом, предвидели жуткие последствия такого столкновения. Силы, по их мнению, были явно неравными. Сверхдержава древнего мира Рим, оккупировавшая чуть ли не весь Ближний Восток, включая Египет и Сирию, и едва заметная на карте необозримой римской империи Иудея. Многие из «пацифистов» были людьми зажиточными и сумели очень неплохо приспособиться к римскому правлению. Они часто ездили в Рим, отправляли учиться туда своих детей, знали греческий и латынь. В отличие от зелотов они не боялись «тлетворного влияния» на евреев эллинизма, т.е. греко-римской культуры, и не считали, что приобщение к ней приведёт к размыву и в, конечном итоге, к потере евреями своей национальной идентификации.
Столкновения с Римом можно было, по их мнению, избежать, послав к правящему в то время императору Нерону жалобу на Флора. Фактов его злоупотреблений было предостаточно. Но Флор, озлоблённость которого только услиливалось от подобной перспективы, и радикально настроенные против Рима евреи, число которых с каждым днём увеличивалось, оставляли умеренным деятелям в Иерусалиме всё меньше возможностей для какого-либо манёвра.
Зелоты верили, что справятся с римской армией и избавятся, наконец, от власти римлян. Ведь избавили же в своё время страну от власти сирийского царя Антиоха, не испугавшись его могущества, великие Маккавеи, ведь утерли же нос непобедимым римлянам соседние парфяне, которые, кстати, обещали помощь. Стоит евреям восстать, дать пример другим народам, всколыхнётся весь Восток и тогда Риму придётся иметь дело не только с Иудеей.
Царица Береника и её брат и соправитель царь Агриппа сделали последнюю попытку остановить надвигавшийся конфликт с Римом. Брат уговорил её выйти с ним к толпе: «Так будет лучше. Во-первых всё будет выглядеть внушительней, всё таки царь и царица, а во-вторых, - улыбнулся он. Ты со своей милой мордашкой может быть размягчишь немного их ожесточившиеся сердца. Нам надо выиграть время. Мои посланцы на пути к Нерону. Он сейчас в Греции. Развлекается. Ты же знаешь, в такое время ему опасно портить настроение и приставать с разными жалобами. Надо выбрать удачный момент. Поспешим в этом деле - и всё испортим, только Флору этим подыграем».
С террасы своего дворца Агриппа, усадив рядом Беренику, обратился с речью к собравшимся вокруг иерусалимцам. Он призвал их образумиться, пока не поздно. Он дал им понять, что шансы евреев победить Рим равняются нулю. Что им надо уплатить причитающиеся Риму налоги и «перетерпеть» Флора. Что это только дело времени добиться от Рима отзыва столь жестокого прокуратора. Если в какой-то момент ему и Беренике показалось, что они убедили народ, то призывы царя «повиноваться Флору, пока император не пришлёт ему преемника» разозлили иерусалимцев. «Пусть царь сам терпит Флора сколько ему влезет, - дерзко крикнул кто-то из толпы. Он небось скроется после всей этой болтовни в своём дворце. А нам скрываться некуда. Дворцов у нас нет». «Да они здесь просто подпевают Флору, - закричал кто-то ещё. Прихвостни римские». Толпа загудела, зашевелила тысячами кулаков. Один из камней, брошенных из толпы чуть не угодил Беренике в голову, просвистел у её уха. А потом камни, как выстреленные камнемётом, забарабанили по крыше дворца. Беренике и Агриппе пришлось спасаться бегством из Иерусалима. В помощь тем, кто всё еще пытался противостоять мятежникам Агриппа послал три тысячи своих всадников. Столкновение между «партией» мира и «партией» войны стало неизбежным. Их разногласия принимали всё более острый характер.
И вдруг все споры в Иерусалиме прекратились. Всех «переспорили» - сикарии. Что в общем-то не удивительно. Переспорить их не было никакой возможности. Ведь их последним аргументом всегда оказывался кинжал, с рукоятки которого они никогда не снимали руки. Ещё до восстания в Иерусалиме, они прославились тем, что смешавшись с толпой, подходили к тому, кого они относили к своим противникам и вонзали коварно кинжал в спину, после чего скрывались в толпе, или принимались вместе со всеми, по принципу «Держите вора!», искать убийцу. Поэтому их и прозвали сикариями – кинжальщики.
Так, сикарии стали неоспоримыми хозяевами Иерусалима. И полилась кровь евреев широким потоком. Даже тех, кто искал спасения в Иерусалимском храме, впервые не находили его там. «Каждый уголок храма, - пишет свидетель и участник событий Йосиф Флавий, - был осквернён убийством». Не щадили никого: ни женщин, ни детей, ни стариков, ни служивших в храме первосвященников. На мостовых города было скользко от крови, по узкой иерусалимской улочке не всегда можно было пройти из-за загромождавших её трупов. Их было так много, что тела убитых стали, в конце концов, просто сбрасывать за стены города. Потом собрались с силами зелоты и беспощадно вырезали сикариев. Одни сикарии бежали в Мосаду и остались навсегда в памяти народа как «героические защитники Мосады», другие – в Александрию (Египет), где после безуспешной попытки организовать там восстание против римлян, были схвачены местными евреями и выданы римлянам.
Тем временем, распри в Иерусалиме продолжались. Война шла на два фронта: друг с другом и с римлянами. Пламя войны перекинулось и на другие иудейские города. Словно по бикфордовому шнуру пронеслось оно от города к городу, где, в свою очередь, происходило размежевание на «ястребов» и «голубей», со всеми вытекающими отсюда последствиями. Обуздать «иудейский пожар» взялся римский легат Цестий, командовавший легионами в Сирии и Иудее. Он проигнорировал в своё время жалобу Береники на Флора, умолявшей его, пока не поздно, утихомирить не в меру разбушевавшегося прокуратора. Цестий не поспешил тогда вмешаться. Что ж, теперь он спешил, как никогда в своей жизни. Ведь он отвечал головой перед Нероном за спокойствие на Востоке.
Армия Цестия была пёстрой, как и те области, в которых она была размещена. Помимо римлян, в ней находились сирийцы, аравийцы, египтяне и даже несколько тысяч еврейских воинов, по приказу Береники и Агриппы примкнувших к войне с «иерусалимскими смутьянами». Цестий сумел, где с помощью армии, где опираясь на противников войны в городах, подавить один за другим мятежи.
«Блиц-криг» Цестия закончился в Иерусалиме. Несмотря на то, что ему удалось захватить часть города, он не сумел воспользоваться этим, неожиданно запаниковал и, что называется дал дёру. Всё это привело к полному разгрому его армии. В боях с еврейскими повстанцами Цестий потерял 6000 легионеров. Фортуна, эта римская богиня удачи, вложила в руки зачинщиков восстания зелотов богатую добычу: большую сумму денег, а главное, всевозможные виды оружия. Кроме того, к ним в руки попал основной военный штандарт римлян – золотой орёл, что считалось невероятным позором для римских воинов.
Охваченные эйфорией победы над римлянами, лидеры враждующих в Иерусалиме группировок помирились и выработали общую военную стратегию в войне с Римом. Но мир в междоусобной войне, с её накалом страстей и амбиций, не мог быть продолжительным. Покружив недолго в чистом небе, «голубь» всеобщего согласия рухнул на Иерусалимскую площадь, поражённый пущенными в него со всех сторон стрелами.
Война друг с другом опять достигла пика. Иерусалим снова тянули в разные стороны, «четвертовали», разрывали на части, делили на свои «районы влияния». И вот уже Нижний город схватился в смертельной схватке с Верхним городом. Засев во дворцах, в башнях, в Храме, евреи воевали друг с другом внутри города по всем правилам классической войны с применением осадных орудий, катапульт и камнемётов, которые они отбили у армии Цестия. Можно себе представить сколько гибло при этом жителей и во что превращался город с его узкими улицами и Храмом, который переходил то в одни руки, то в другие.
«Топча ногами груды мёртвых тел, мятежники сцепились в смертельной схватке» - пишет Йосиф Флавий и уточняет: «это была междоусобица внутри междоусобицы». Кровавое «отсеивание» приводит в конце концов к тому, что на иерусалимском поле битвы остаются только три лидера, три вождя: Йоханан, Эльазар и Шимон. Каждый из них не останавливается абсолютно ни перед чем, чтобы стать единовластным хозяином Иерусалима.
Слово Йосифу Флавию. «Иоханан и его люди грабили горожан и с новыми силами ополчались против Шимона, тот же в своей борьбе с соперничающими партиями зависел от городских запасов... В какой бы части города Йоханан не оказывался, он никогда не упускал случая поджечь дома, полные зерном и всякого рода припасами, когда же отступал, то продвигавшийся на его место Шимон следовал его примеру.
В итоге, строения вокруг Храма были сожжены до основания, город превратился в пустыню, служившую ареной междоусобной войны, и всё зерно, которого хватило бы на то, чтобы продержаться в течение многолетней осады, сгорело». В Иерусалиме разразился страшный голод. Йосиф Флавий рассказывает леденящую душу историю людоедства, когда мать, сошедшая с ума от голода, сварила собственного ребёнка. «Не видя спасения от охвативших город бедствий , - пишет далее историк, - старики и женщины молились о приходе римлян и с надеждой ожидали нападения извне, которое освободило бы их от свирепствовавших внутри города ужасов».
Напуганный волнениями на Востоке, Нерон отправляет навести порядок в «иудейской провинции» Веспасиана, опытного, состарившегося в сражениях вояку. В свою карательную экспедицию Веспасиан прихватывает своего старшего сына Тита. Вместе они делят теперь бремя войны, которая ещё самим неожиданным образом скажется на дальнейшей судьбе их обоих.
В столице Сирии Антиохии Веспасиан застал брата Береники Агриппу. Царь привёл ему в помощь 2 тысячи лучников и тысячу всадников. В первом иудейском городе Циппори, который оказался на пути армии Веспасиана, римскому главнокомандующему и его сыну Титу «оказали почётный приём» и даже предложили, как выражается историк, «свою помощь в войне с собственными соотечественниками».
Совершенно другой «приём» оказали римлянам жители Йодфата. Защитники города, которыми руководил тогда Йосиф Флавий, неожиданно оказали армии Веспасиана такое серьёзное сопротивление, что обратили в бегство несколько легионов. Об интенсивности сражений под Йодфатом говорит то, что в нём досталось и самому Веспасиану. Он был ранен в ногу, а в щит его вонзилось несколько стрел, посланных еврейскими лучниками. «Вся земля вокруг сражающихся, - вспоминал Йосиф Флафий, - была залита кровью, а по трупам можно было взобраться на стену (города)». Город был взят лишь после 47 дней осады. Кстати именно там, под Йодфатом, Йосиф Флавий вместе с горсткой других повстанцев попал в окружении и сдался в плен римлянам.
Оказал римлянам сопротивление и другой еврейский город - Гамла. Гамла была захвачена лишь после 23 дней невероятно жестоких боёв. Причём в этот раз, во время боя, Веспасиан только чудом избежал смерти.
Вот на этом батальном фоне, располагающем к чему угодно, только не к любви, и происходит встреча Тита с Береникой. И с этого дня они вместе. Их встречи не прервались даже тогда, когда в Риме после вынужденного самоубийства Нерона началась своя междоусобная война за освободившийся римский трон. Веспасиан отправляет в Рим на разведку Тита, но тот возвращается, так и не доехав до Рима. «Некоторые считали, - пишет известный римский историк Тацит, - что повернуть обратно Тита заставила страсть, которой он пылал к царице Беренике. Юноша и в самом деле не был к ней равнодушен». «Молодая, красивая, - продолжает дальше историк, - она даже старого Веспасиана обворожила любезностью и роскошными подарками».
К сцепившимся в кровавой драке за власть в Риме решил присоединиться и подбадриваемый своей армией Веспасиан. Оставив сына Тита заканчивать с подавлением восстания в Иудее, он в срочном порядке уезжает в Италию. Тит остаётся наедине с непростой задачей - подавить распространившееся на всю Иудею восстание «еврейских фанатиков». На удивление Риму оно приняло слишком упорный и слишком затяжной характер.
И в схватках с армией Цестия, и в боях с армией Веспасиана, когда повстанцы забывали на время о своих распрях и оказывались лицом к лицу с «завоевателями мира», они проявляли незаурядный военный талант, изобретательнось и мужество, что так поражало даже видавших виды римских легионеров. Можно только гадать - какой дальнейший ход приняло бы их противостояние с Римом, если бы не война, которую они вели друг с другом. Скорее всего римляне бы всё равно одержали победу, но, наверняка, война велась бы значительно дольше и с куда большими потерями для римлян. Длительная же война была на руку восставшим евреям и грозила Риму совершенно непредсказуемыми последствиями. Ведь за этой войной следил весь остальной, подвластный Риму, Восток. Следил и «мотал на ус». В глобальных интересах Рима было как можно быстрее справиться с кризисом в Иудее.
Когда войска Тита осадили Иерусалим, их едва ли не основной ставкой стала ставка на братоубийственную войну евреев, которая не прекращалась за стенами, выглядевшего неприступным, города. «Римские военачальники, - пишет Йосиф Флавий, - рассматривали междоусобицу в стане врага как дар, посланный им самим небом».
Истребление друг друга в Иерусалиме закончилось лишь тогда, когда, после многомесячной осады, «город с трёх сторон внезапно потряс ужасный удар» римских таранов. Только тогда решили вожди группировок положить конец кровавой вражде и объединить свои усилия. Впрочем, это решение уже ничего не могло изменить в судьбе истерзанного своими же жителями города. Оно лишь продлило его агонию.
«Восстание было подавлено. Причинённый стране ущерб достиг фатальных размеров отчасти и потому, что сами повстанцы придерживались тактики выжженной земли, - пишет в книге «История древнего Израиля» историк Майкл Грант. Еврейское население понесло страшные потери. На месте погибших разрешили селиться иммигрантам-язычникам. От самого Иерусалима не осталось камня на камне».
В общей сложности, в этом восстании и в восстании Бар-Кохбы, которое произошло 60 лет спустя, погибло, по приблизительным подсчётам, более миллиона евреев. После разгрома восстания Бар-Кохбы еврейское государство на 2000 лет прекратило своё существование.
Примечательно, что в авангарде римской армии Тита, наступавшей на Иерусалим, находились и войска Агриппы и Береники, а одним из ближайших советников Тита во время битвы за Иерусалим был уже упомянутый префект Египта, еврей, с типично римским набором имён – Тиберий Юлий Александр. Примечательно и то, что Йосиф Флавий, воевавший одно время на стороне восставших, называет своих бывших соратников в «Иудейской войне» не иначе, как «смутьянами» и «разбойниками». Они и были для Йосифа Флавия и Береники «смутьянами» и «разбойниками». И в силу этого, по их мнению, прямыми виновниками разразившейся катастрофы.
Они ввергли страну в пучину бедствий. Их восстание поставило еврейское государство на грань полного исчезновения. Государство, которое способно было пережить, как считали умеренные еврейские лидеры, и прокуратора Флора и других римских монстров. Правда, при одном единственном условии: если в этом ему не помешают кровавые авантюры Иоханана, Шимона и им подобных.
Не были они в глазах Береники героями. И за свои злодеяния заслужили, по её мнению, самого тягчайшего наказания. Собираясь воевать с римлянами, они умудрились затеять и беспощадную войну с собственным народом. Они чуть было не забили насмерть камнями её и её брата, они сожгли и разграбили её дворец в Иерусалиме. «Шестнадцать тысяч благородных юношей», как называет их Йосиф Флавий, были зверски убиты ими только за то, что они были знатного происхождения. В первые два года восстания, а оно длилось четыре года, еврейскими экстремистами в Иерусалиме были уничтожены все руководители умеренного толка.
Война закончилась. И Беренике казалось, что её миссия теперь состоит в том, чтобы спасти тех, кого ещё можно было спасти. Она, Йосиф Флавий, все, кто хотел и мог это сделать – выкупали пленных, давали деньги на восстановление разрушенных домов, теребили с просьбами о помиловании командовавшего теперь в Иудее Тита. И больше всех его теребила Береника. Возможно, что именно её присутствие в его жизни повлияло на то, что Тит не дал в обиду евреев в Сирии, когда там едва не начались погромы. Сам же Тит торопился уехать в Рим, где его отец был провозглашён императором. Если его что-то и удерживало ещё в Иудее, то это «что-то» была – она. И только она. Его Береника.
Оставив дела на других, он умчался в Рим, взяв с Береники слово, что она вскоре последует за ним и дав ей слово жениться на ней в Риме. Жениться, как бы к этому не отнеслись: его отец, его любезный братец, его друзья и уж тем более, его враги в Риме, которых, как он это хорошо понимал, было предостаточно.
Непримиримые бунтари Иерусалима неоднократно упрекали еврейскую элиту в привычке жить с рабской оглядкой на Рим. Было ли в этом от следования старому как мир кредо: «С волками жить – по-волчьи выть», или срабатывал гипноз античности, с её потрясающим искусством, поэзией, философией, великими соблазнами того времени не только в глазах еврейских аристократов? Или это были колоссальные финансовые и прочие возможности, которые предлагала римская империя и которыми глупо было бы пренебрегать, даже если при этом и приходилось поступиться религиозным фанатизмом, на котором настаивали сикарии и зелоты? Наверное, имело место и то, и другое, и третье.
Но не только евреи были в зависимости от Рима. Римские императоры нередко попадали в ситуации, когда от того выручат ли их евреи, бросят ли они им «спасательный круг» или нет зависела их судьба. И кто от кого в этом случае оказывался в рабской зависимости – это ещё вопрос. Вот лишь несколько примеров.
Евреи оказали важную услугу Юлию Цезарю, когда он попал в отчаянное положение в Египте. Приняв сторону своей любовницы Клеопатры в её споре за трон с братом, он подвергся нападению египетской армии. Был окружён. Неизвестно чем бы это всё кончилось для Цезаря, если бы не отряды евреев, брошенные ему на выручку по приказу иудейского царя Гиркана. В благодарность за своё спасение Цезарь предоставил евреям большие привилегии. Автономия Иудеи была значительно расширена. Евреям было гарантирована свобода вероисповедания, они были освобождены от выплаты налогов Риму, расширены их права в Египте. Они могли больше не служить в армии, а бедные римские евреи стали получать что-то вроде римского варианта фудстэмпов – талоны на бесплатный хлеб. Причём если дата выдачи хлеба совпадала с субботой, то она предусмотрительно переносилась властями на другой день. Это был «золотой век» для евреев. Не зря, когда Цезарь был убит в результате заговора, евреи были так безутешны и с таким изумляющим всех надрывом оплакивали его смерть, что их плач вошёл даже в римские хроники.
Другой пример. Отец Береники царь Агриппа Первый находился в Риме, когда был убит император Калигулла. Армия провозгласила императором дядю Каллигулы – Клавдия. Римский сенат был против. Только посредничество еврейского царя, имевшего солидную репутацию в сенате, спасло положение и Клавдий был признан официально императором.
Сама Береника и её брат не только помогли Веспасиану в войне с бросившими вызов Риму «иерусалимскими безумцами». Используя своё влияние на префекта Египта Александра Юлия Тиберия, Береника убедила его поддержать претензии Веспасиана на трон. Некоторые историки объясняют стремление Береники помочь Веспасиану стать императором - её увлечением в это время Титом. Как бы там ни было, находящиеся под началом Тиберия римские легионы присягнули на верность Веспасиану и тем значительно укрепили его позиции в борьбе за власть. Да, считала Береника, евреи должны жить в ладу с Римом пока, волей обстоятельств, Рим не ослабит свою бульдожью хватку в Иудее. Наступит ведь когда-нибудь роковой час и римской империи. Главное, любой ценой, сохранить к тому времени еврейское государство.
Рим был городом-космополитом, до определённой степени Нью Йорком древнего мира. Городом, открытым не только для античности, но и всем ветрам существовавших тогда религий и культур. Духовно-религиозное меню римлян было чрезвычайно разнообразным. Римляне могли посещать храмы египетской богини Изиды, приобщиться к таинственному обществу вавилонских халдеев-астрологов, поклоняться культу в честь фригийской богини Кибелы, пройдя при этом довольно изуверский ритуал самокастрации, молиться привычным олимпийским Богам, или ... пойти в синагогу. Да, да – в синагогу.
Евреи не пренебрегали в то время пропагандой иудаизма, в том числе и среди римлян, и это начинало приносить свои плоды. «Где ты торчишь? – спрашивает герой сатирического произведения римского поэта Ювенала. В какой мне искать тебя синагоге?» Напуганный размахом популярности иудаизма среди римлян, воспитатель Нерона, римский философ Сенека предупреждал, что если дело пойдёт и дальше так, то римлянам грозит «объевреиться».
Но как ни пыталась Береника и другие евреи быть своими среди римлян, какие бы услуги они не оказывали римским императорам и какое бы распространение не получил среди римлян иудаизм – в случае кризиса, подобного иудейской войне, все евреи скопом становились мишенью недовольства, гнева. Война с Иудеей обозлила римлян. Она была необыкновенно изматывающей и необыкновенно долгой. Победа далась Риму большой кровью. Для многих римлян, потерявших своих близких в этой войне, рана всё ещё кровоточила. И хотя Береника была не на стороне бунтовщиков, она была всё же – плоть от плоти того народа, который не давал римлянам спокойно жить и постоянно ввязывался в разного рода бунты и конфликты: в Иудее, в Сирии, в Египте. Береника была в глазах римлян напоминанием о недавно закончившейся войне. Мысль, что еврейка и впрямь может стать «первой женщиной Рима» бесила их. Нечего было делать еврейке на вершине власти, считали они, даже в лучшие времена.
Разгром иудейского восстания был отмечен в Риме колоссальным триумфальным шествием в честь Веспасиана и Тита. Перед наряженными по такому случаю римлянами прошли за колесницей триумфаторов «живые трофеи» войны - повстанцы Иудеи. Бесконечные колонны тех евреев, кто осмелился бросить вызов всё ещё могущественному Риму. Одним из них предстояло ещё построить сохранившийся до сих пор знаменитый Колизей, другим - умереть гладиаторами на его арене.
Береника задержалась с поездкой в Рим, чтобы не присутствовать на триумфе. Пропустила его. Всё таки, как бы она к ним не относилась, те тысячи пленных, которые прошагали обречённо за колесницей Тита, были её соплеменниками. Она представляла себе, что если бы она присутствовала на триумфе, как заглядывали бы ей в лицо все эти римские матроны, как ловили бы на её лице следи волнения, скорби, а найдя их, как откровенно радовались бы этому. Да, будь она там - триумф стал бы ещё одним плевком римлян в её сторону.
Но вначале вся эта вражебность никак не замечалась за роскошным приёмом, устроенным Веспасианом. Он явно хотел угодить всем и очень старался. Созвал всю римскую аристократию. Плюс евреев, которые помогли ему в войне с повстанцами: Беренику, её брата Агриппу, Йосифа Флавия, Тиберия Юлия Александра. Береника выглядела в тот день абсолютно счастливой. Тит был занят только ею и определённо вызвал у всех присутствующих римских аристократок ревность и злость. Это была та самая необъявленная война женских амбиций, которая до поры до времени даже приятно щекочит нервы, особенно когда ты чувствуешь себя побеждающей стороной.
Береника жила во дворце Тита на палатинском холме. Здесь обитали «сливки» римского общества, члены сената, императоры. Рядом стоял, с чёрными провалами окон, дворец безумного императора Калигулы, а невдалеке ещё высились громады «Золотого дома» Нерона, с подземными парками, фонтанами, искуственными прудами. Стены дворца были покрыты золотом и украшены драгоценными камнями. Строительство этого воистину чуда света хорошо почистило римскую казну, но зато Нерон, въезжая в свой дворец сказал, как если бы он был до сих пор бездомным: «Наконец-то я начну жить по-человечески».
Тит повёл её как-то в этот подземный нероновский рай. Но он показался ей лишь чудовищным лабиринтом угнетающе-пустых дворцовых переходов. Неудивительно, что оттуда они довольно быстро сбежали в свой мраморный «шалаш» на Палатине, в отличие от нероновского дворца, так оживлённый их голосами, их жизнью. Тит не давал ей ни секунды скучать. Постоянно развлекал. И не только музыкантами и танцорами, так веселивших её и их гостей во время пирушек. Он был сам средоточием многих талантов: пел, декламировал ей римских поэтов – Овидия и Катулла, сочинял тут же на ходу свои стихи, учил её играть на кифаре (римской арфе). А однажды развеселил её, подражая почерку отца, брата, сенаторов, своих друзей. «Я мог бы ловко подделывать завещания», сказал он, довольный, как ребёнок, своими проделками.
Так 12 лет они жили друг для друга, ограждённые стенами дворца, непроницаемыми пока для всё нарастающего враждебного гула извне. Историки отмечают, что Береника вела себя в те дни так как-будто она была уже женой Тита, а поздний римский историк, обмолвившись, и впрямь называет Беренику его женой. Она действительно видела себя женой Тита и может быть в один прекрасный день – даже женой императора Тита. Она думала, не могла не думать, что если всё сложится именно так, то она сумеет влиять и на политику Рима по отношению к Иудее, смягчить хоть в какой-то степени чудовищные последствия восстания.
И всё же, как ни хорошо им было вместе, у него был свой мир. И он всё чаще забирал его от неё. Она явно проигрывала это состязание с его Римом. От того, что она теперь часто бывала одна, римляне вели себя с ней всё наглее. Им нечего было теперь бояться. Ведь Тит больше не стоял между ними и Береникой и они могли без помех обстреливать её стрелами своего злословия.
Они наперебой читали у неё за спиной эпиграммы и колючие стихи знаменитого сатирика Ювенала, этого «дирижёра» римской толпы. В них было всё: и злые выпады в адрес евреев вообще, и сплетня, что она была, якобы, в интимных отношениях с братом. Сплетня эта родилась на Востоке и вот, хоть и черепашьим шагом, а доползла до Рима. Ей всё чаще давали понять, что она в Риме – нежеланный гость. И что она может забыть о том, что она будет когда-нибудь женой их императора. И всё же последнее слово был за ним. Даст ли ей Тит тоже понять это?
Первое время он бросался на обидчиков, как лев. Одного за дерзкие шутки в театре в их адрес он велел хорошенько исхлестать плетью, другому, видимо, решившему повторить «подвиг» первого – отрубить голову. Но на каждый роток не набросишь платок. Число «шутников» росло. Наступил момент, когда Беренике стало казаться, что весь Рим уже смеётся над ней, отпускает всё более злые шутки, всё громче и откровенней улюлюкает ей вслед.
Зашёл к ней как-то Тиберий Юлий Александр, тот самый еврей-римлянин, который был префектом Египта и так выручил Веспасиана своими легионами, когда тот решил бороться за власть в Риме. Он в последнее время ходил важный, надутый. Как же, в благодарность за услуги Веспасиан приказал поставить ему памятник в Риме. Такой чести, насколько она знала, не удостаивался ни один еврей за всю историю Рима. К тому же, он был теперь «важной птицей» - командиром личной гвардии императора Веспасиана.
Она пожаловалась ему на эпиграммы, на злые стихи Ювенала. Он пожал плечами. Нахмурил и потёр лоб. Бросил, словно думая о чём-то своём: Не обращай внимания» и - исчез навсегда. Что ж, «своя рубашка ближе к телу». Видимо, он испугался, что, если будет общаться с ней, с этой жертвой римской толпы, то и сам может стать жертвой. Докопаются, что он еврей. Изваляют, как Беренику в слухах и сплетнях, разобьют его памятник. И придётся бежать из Рима опозоренным. Случись такое, и даже Веспасиан не сможет ему помочь. Сам ведь – заложник «общественного мнения».
Кстати, даже Веспасиан изменил своё отношение к ней. Непрошибаемый, толстокожий, но и он заволновался по поводу того, что происходило уже долгое время вокруг его сына и Береники. Их любовь и ему начинала казаться слишком уж затянувшейся. Нюхом и нутром своим он чувствовал, что пришло время сыну выбирать, что Тит должен, просто обязан выиграть свою битву с любовью к Беренике. Так же, как он выиграл и битву с Иерусалимом. Он полагался на его здравомыслие.
В беседах с Титом Веспасиан был по-солдатски откровенен: «Ты должен прекратить вести себя как влюблённый молокосос. Я объявил тебя своим соправителем. Ты – без пяти минут император. Понимают ли это твои влюблённые мозги? - объяснял он Титу. Рим терпит пока. Но лопнет его терпение – и нам всем не сдобровать, сынок». Речь шла об утверждении династии Флавиев. Женись Тит на еврейке Беренике и не быть ему императором с таким настроением в Риме. Династия пресечётся, так толком и не начавшись. Его брат Домициан, который уже прославился своими безумствами, именно поэтому был не в счёт. «Этот спустит в нужник всю империю» - грубо выразился о нём однажды Веспасиан.
Чем больше Тит осознавал, что им придётся растаться тем больше он злился. Но давление на него росло. Он понимал - они не зря твердят вокруг о Клеопатре. Ему всё чаще и чаще намекали на то, чем кончил Цезарь, слишком долго пребывавший в объятиях своей египтянки. Ему уже доложили о готовящемся заговоре. Похоже было, что в нём собирался принять участие и его братец. С братом он так и не решился пойти на конфликт, но главного заговорщика Авла Цецину приказал убить.
В перехваченном послании Цецины к солдатам, в котором он призывал к мятежу, среди других «грехов» Тита перед «Отечеством» была упомянута и Береника. Всё приняло совершенно угрожающий характер после того, как умер Веспасиан. Ему надо было, во что бы то ни стало, расстаться с Береникой. Тянуть было больше некуда. Здравомыслие, на которое так надеялся его отец, победило в конце концов вТите. В выборе между властью и Береникой он предпочёл власть. Став императором он, как пишет Светоний Транквилл: «тот час же выслал Беренику из Рима, против её и своего желания».
Она уезжала из Рима зимой. Сознательно решила покинуть враждебный ей край зимой. Так легче было расстаться и с холодным Римом и с охладевшим к ней Титом, под завывание ветра и кружащий за окнами снег. Это был, конечно, не самый лёгкий путь домой, но зато наиболее правильный для неё. Дорога должна была измучить её чувства к Титу. Кроме того на снежном фоне легче было сосредоточиться на Иудее. Заботы там, после таких разрушений войны, «выручат» её, надеялась она, заставят её думать о совершенно другом.
Тит ненадолго пережил отца. Он умер, пробыв у власти не многим более двух лет. Согласно упорным слухам, циркулировавшим тогда в Риме, его отравил брат Домициан. Кто знает? Откажись Тит от власти в пользу брата ради любви к Беренике и он остался бы жив. И всё пошло бы по другому и в его, и в её судьбе.
Вспомнил ли Тит на смертном одре о своей Беренике, умер ли он с сожалением о том, как он поступил с ней? Римский историк, говоря о последних днях Тита, пишет: «На первой же стоянке он почувствовал горячку. Дальше его понесли в носилках. Раздвинув занавески, он взглянул на небо и горько стал жаловаться, что лишается жизни невинно и что ему не в чем себя упрекнуть, кроме, разве что, одного поступка. Что это был за поступок он не сказал и догадаться об этом нелегко». Уж не Беренику ли имел ввиду Тит, когда говорил об одном поступке, о котором он сожалеет?
Жизнь людей древнего мира – формула со многими неизвестными. Неизвестной осталась и дальнейшая судьба Береники. В книге одного римского историка промелькнуло, не подтверждённое, правда, другими источниками, утверждение, что Береника ещё раз приезжала в Рим, когда там правил Тит. Если это действительно имело место, то, очевидно это была отчаянная, так и не увенчавшаяся успехом попытка Береники вдохнуть новую жизнь в её отношения с Титом.
Над южной частью города Тверии в Израиле возвышается гора, носящая имя Береники. Арабы издавна называют её «Каср Бинт Эль-Малик», что переводится как «Дворец царской дочери». Согласно легенде, на горе находился когда-то дворец Береники. Но израильские археологи, бросившиеся было со всем романтичным пылом искать следы существования дворца, так ничего, к сожалению, не нашли. Что и неудивительно. Столько ветров, столько веков пронеслось над этой древней землёй. Всё, что осталась – только вот эта история о Беренике, «иудейской Клеопатре», любовнице Тита, так и не состоявшейся жене римского императора.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел история