Коган Л. «Выслать за границу безжалостно»

(Новое об изгнании духовной элиты)

О массовой депортации деятелей русской культуры в начале 20-х годов известно в общих чертах давно. Больше всего привлекал, пожалуй, внимание последний акт этой драмы – момент вынужденного прощания с Родиной. Однако эзотерическая сторона изгнания, его внутренняя алогичная логика, его репрессивный механизм и движущие пружины оставались во многом в тени1. Все происходило как бы само собой, в таинственно затемненном пространстве, наподобие кафкианского «Процесса»: кого-то куда-то вызывали, что-то выясняли – и вот уже готов финал, трагический и неотвратимый, как судьба.

Но кто за всем этим стоял, кто именно (поименно) этим занимался, где и когда происходили допросы, каково их содержание и что вообще собою представлял этот странный процесс, в котором были следователи и обвиняемые, но не было следствия и суда?

«В НАЧАЛЕ БЫЛО СЛОВО»

В данном случае это основоположное слово-мысль принадлежит В.И.Ленину. Хотя идея высылки могла возникнуть почти одновременно в нескольких головах, факты свидетельствуют, что Ленин являлся душой, перводвигателем этой акции, все ее нити сходятся к нему. Идея изгнания инакомыслящих – не результат чьей-то эмоциональной вспышки или импровизации, – она упорно и постепенно вызревала, вынашивалась2.

Далеко не случайно, что это произошло в 1922 г. – рубежном, переломном, судьбоносном. Вспомним некоторые обстоятельства, которыми он ознаменовался. Входит в жизнь, укореняется НЭП; 27 марта – 2 апреля происходит XI партсъезд, а 4–7 августа XII партконференция, задавшие тон официальной пропаганде, делавшие ее все более нетерпимой; усиливается натиск на религию и гонения на священников, весной проводятся массовые аресты среди меньшевиков, в июне–июле – суд над лидерами партии эсеров; сменовеховское движение, возникшее среди белоэмигрантов, получает немалый резонанс внутри страны, становится катализатором политико-идеологической активности старой и перестраивающейся интеллигенции; появляется первый марксистский философский журнал «Под знаменем марксизма»; возникает широкая сеть частных издательств, начинает возрождаться разномыслие.

Оппозиционность властям и господствующему мировоззрению проявлялась и в области философии. Еще в 1918 г. в Москве создается Н.А.Бердяевым Вольная академия духовной культуры, а при ней философско-гуманитарный факультет. В течение трех лет Бердяевым были прочитаны на этой основе курсы по философии истории и философии религии, Андреем Белым – по философии духовной культуры, Б.П.Вышеславцевым – по этике, СЛ.Франком – введение в философию, Вячеславом Ивановым – о греческой религии, Ф.А.Степуном – о соотношении жизни и творчества. Устраивались и чтения в Политехническом музее для более широкой аудитории, включая рабочих, красноармейцев, матросов.

В 1918 г. ожило Психологическое общество при Московском университете под председательством неолейбницианца Л.М.Лопатина, а с 1921 г. – неогегельянца И.А.Ильина. В 1919 г. в Петрограде возникла Вольная философская ассоциация (Вольфила), учредителем которой были Белый, Блок, Лосский, Шестов; отделения Вольфилы появились в Москве и Чите. В 1921 г. при Петроградском университете восстанавливается Философское общество, начавшее издавать свой журнал «Мысль». Только за один год там состоялось 14 заседаний. В 1919 г. в Петрограде возродилось Социологическое общество под руководством Н.И.Кареева и при активном сотрудничестве П.А.Сорокина. Заметно оживилась активность старой профессуры и в провинции. В 1917 г. основывается Общество исторических, философских и социальных наук при Пермском университете, в 1921 г. – Философское общество при Донском университете, в 1922 г. – при Педагогическом институте в Костроме и Институте народного образования в Чите.

После Октября корифеи русского идеализма продолжали издавать свои труды. Только в 1922 г. вышли в свет работы Лосского «Интуитивная философия Бергсона», «Логика», «Современный витализм»; Франка – «Очерк методологии общественных наук», «Введение в философию в сжатом изложении»; Карсавина – «Восток, Запад и русская идея», Сорокина – «Основные проблемы социологии Лаврова», «Голод как фактор», «Милитаризм и коммунизм». Не все намечавшееся удалось осуществить. Готовились, например, к печати три тома сочинений Розанова, работа Флоренского о нем, труд самого Флоренского «У водоразделов мысли», предполагалось продолжение «Очерков развития русской философии» Г.Г.Шпета, намечалась «История русской эстетики» Э.П.Радлова. «Словарь русских мыслителей» Бердяева, Блонского, Голлербаха и Шпета, «История философии на Западе и в России» при участии Лапшина, Лосского, Карсавина.

Ленин с тревогой следил за деятельностью русских идеалистов. В его кремлевской библиотеке представлены – явно не из симпатии к авторам – книги С.А.Алексеева (Аскольдова), Н.А.Бердяева, С.Н.Булгакова, А.Я.Волынского, Р.В.Иванова-Разумника, И.А.Ильина, Л.П.Карсавина, И.И.Лапшина, П.И.Новгородцева, В.В.Розанова, Ф.А.Степуна, Е.Н.Трубецкого, Г.Г.Шпета, С.Л.Франка, Б.В.Яковенко. Большинство этих авторов вошло в дискриминационный список и было изгнано.

Кроме книг, являвшихся собственностью Ленина, он пользовался и теми изданиями, которые посылало ему для ознакомления ГПУ. Вот характерная в этом смысле записка дежурного секретаря Совнаркома Н.Лепешинской: «В ГПУ. Тов. Уншлихту. При сем возвращаем вам книги, присланные т. Ленину 12.VI.22.»3.

Не менее характерны – по своей воинствующей целеустремленности – ленинские отзывы об идейно-философских противниках, в частности, давняя характеристика Лопатина (умер в 1920 г. в Москве), человека до крайности отрешенного, далекого от политической борьбы, – как «известного философского черносотенца»4, и оценка Бердяева, вернее, превентивный приговор ему как духовному антиподу, которого «надо бы разнести не только в специально-философской области»5. Именно «разнести», не иначе, то есть взорвать, уничтожить – как это убийственно (в буквальном смысле слова) сказано! Не делалось исключения и для B.C.Соловьева, чей мистицизм, как и у Бердяева, сочетался с свободомыслием и человеколюбием. Интересен следующий эпизод. 30 июля 1918 г. в Совнаркоме рассматривался проект списка новых памятников, подготовленный Наркомпросом. Дошло до Соловьева.

«Ленин слушал, нахмурясь. «А Генрих Гейне?» – сказал он, – почему его нет?» Наркомпросовец что-то пробормотал. «И почему вы решили увековечить Владимира Соловьева? Мистик! Идеалист! Этак вы в университетах будете обучать какой-нибудь реакционной чепухе!» Товарищ из Наркомпроса снова что-то пробормотал. «Я думаю, товарищи со мной согласятся, что в таком виде декрет не может быть принят, – сказал Ленин. – Я набросал другой проект, который предлагаю вашему вниманию. «О постановке памятников деятелям революции. Совет народных комиссаров постановляет: а) на первое место выделить постановку памятников величайшим деятелям революции Марксу и Энгельсу. Возражений нет? б) Внести в список деятелей поэтов наиболее великих иностранцев, например, Гейне. Думаю, что тут тоже возражений не будет. Принимается? в) Исключить Владимира Соловьева»6.

Так, исподволь намечалось «окончательное решение» судеб русского идеализма.

В начале 1922 г. вспыхнула забастовка профессоров МВТУ с требованием университетской автономии и др. Аналогичные волнения прокатились и за пределами Москвы. 21 февраля Ленин обращается к Каменеву и Сталину с предложением: «...уволить 20—40 профессоров обязательно. Они нас дурачат. Обдумать, подготовить и ударить сильно»7.

В феврале того же года Ленин пишет Каменеву: «Уншлихту предписать серьезно следить за Пешехоновым»8. В 1922 г. Бердяевым, Степуном и Франком (а также экономистом Букшпаном) была выпущена книга «Освальд Шпенглер и закат Европы». Ознакомившись с ней, Ленин пишет секретарю Совнаркома Н.И.Горбунову 5 марта 1922 г.: «Секретно. Т. Горбунов! О прилагаемой книге я хотел поговорить с Уншлихтом. По-моему, похоже на «литературное прикрытие белогвардейской организации». Поговорите с Уншлихтом не по телефону, и пусть он мне напишет секретно, а книгу вернет. Ленин»9.

И вот наконец важнейшее звено в этой цепи: 12 марта 1922 г. появляется программная статья Ленина «О значении воинствующего материализма» («Под знаменем марксизма», № 3), известная как его философское завещание. Именно здесь, в конце этой статьи, едва ли не впервые обнародуется формула высылки. Коллектив журнала «Экономист», и в первую очередь его ведущий автор социолог П.А.Сорокин, характеризуются здесь как современные крепостники, прикрывающиеся мантией научности и демократизма. За этим следует итоговая идеологема: «Марксистскому журналу придется вести борьбу против подобных «образованных» крепостников. Вероятно, немалая их часть получает у нас даже государственные деньги и состоит на государственной службе для просвещения юношества, хотя для этой цели они годятся не больше, чем заведомые растлители годились бы для роли надзирателей в учебных заведениях для младшего возраста. Рабочий класс в России сумел завоевать власть, но пользоваться ею пока еще не научился, ибо в противном случае он бы подобных преподавателей и членов ученых обществ давно бы вежливенько препроводил в страны буржуазной «демократии». Там подобным крепостникам самое настоящее место»10.

Итак, слово сказано. Вслед затем ликвидируются многие несозвучные ему журналы и альманахи, закрываются опальные философские общества и литературные организации; философы-идеалисты увольняются из учебных и научных учреждений. Но это – лишь начало их крестного пути.

Следующим шагом стало письмо Ленина к народному комиссару юстиции Д.И.Курскому от 15 мая 1922 г. Ленин считает необходимым дополнить Уголовный кодекс правом «замены расстрела высылкой за границу по решению президиума ВЦИКА (на срок или бессрочно)», а также «добавить расстрел за неразрешенное возвращение из-за границы». И далее» «Т. Курский! По-моему, надо расширить применение расстрела (с заменой высылкой за границу)».11. Непосредственным развитием этих идей является письмо Ленина Курскому от 17 мая 1922 г., в котором предлагается «открыто выставить принципиальное и политически правдивое (а не только юридически-узкое) положение, мотивирующее суть и оправдание террора, его необходимость, его пределы»12.

Эти письма Курскому ознаменовали, условно говоря, переход от «слова» к «делу». Такую же роль сыграло обращение Ленина к Дзержинскому от 19 мая 1922 г. с прямой директивой и программой действий в этом направлении. «Т. Дзержинский! К вопросу о высылке за границу писателей и профессоров помогающих контрреволюции. Надо это подготовить тщательнее. Без подготовки мы наглупим. Прошу обсудить такие меры подготовки. Собрать совещание Мессинга, Манцева и еще кое-кого в Москве. Обязать членов Политбюро уделять 2–3 часа в неделю на просмотр ряда изданий и книг, проверяя исполнение, требуя письменных отзывов и добиваясь присылки в Москву без проволочки всех некоммунистических изданий. Добавить отзывы ряда литераторов-коммунистов (Стеклова, Ольминского, Скворцова, Бухарина и т.д.). Собрать систематические сведения о политическом стаже, работе и литературной деятельности профессоров и писателей. Поручить все это толковому, образованному и аккуратному человеку в ГПУ. Мои отзывы о питерских двух изданиях: «Новая Россия», № 2 закрыта питерскими товарищами. Не рано ли закрыта? Надо разослать ее членам Политбюро и обсудить внимательнее. Кто такой ее редактор Лежнев? Из «Дня»? Нельзя ли о нем собрать сведения? Конечно, не все сотрудники этого журнала кандидаты на высылку за границу. Вот другое дело питерский журнал «Экономист», изд. XI отдела Русского технического общества. Это, по-моему, явный центр белогвардейцев. В № 3 (только третьем!!! это nota bene!) напечатан на обложке список сотрудников. Это, я думаю, почти все – законнейшие кандидаты на высылку за границу. Все это явные контрреволюционеры, пособники Антанты, организация ее слуг и шпионов и растлителей учащейся молодежи. Надо поставить дело так, чтобы этих «военных шпионов» изловить и излавливать постоянно и систематически и высылать за границу. Прошу показать это секретно, не размножая, членам Политбюро, с возвратом Вам и мне, и сообщить мне их отзывы и Ваше заключение. 19.V. Ленин»13.

Указания Ленина были учтены, и отредактированный им Уголовный кодекс утверждается III сессией ВЦИК IX созыва (12–26 мая 1922 г.). Постановление ВЦИК о введении его в действие подписано Калининым и Енукидзе 1 июня 1922 г. Раздел этого кодекса «Роды и виды наказаний и других мер социальной защиты» открывается формулой: «Изгнание из пределов РСФСР на срок или бессрочно»14. Статья 70 гласит: «Пропаганда и агитация в направлении помощи международной буржуазии, указанной в ст. 57, карается изгнанием из пределов РСФСР или лишением свободы на срок не ниже трех лет». Статья 71: «Самовольное возвращение в пределы РСФСР в случае применения наказания по пункту, ст. 32-й карается высшей мерой наказания»15.

10 августа был принят декрет ВЦИК об административной высылке за границу или «в определенные местности» страны – с целью «изоляции лиц, причастных к контрреволюционным выступлениям»16.

Вдумаемся теперь в представшую перед нами цепочку идейно-политических установок: 21 февраля – 5 марта – 12 марта – 15 мая – 17 мая – 19 мая – 1 июня – 17 июля – 10 августа. Не выстраивается ли она в единую причинно-следственную событийную линию? Не просматривается ли за ней нарастающая несовместимость тоталитаризма и свободы, его страх перед свободой?

В итоге ленинская формула высылки обрастала юридической плотью, конституировалась и превращалась в действие.

«ОПЕРАЦИЯ» НАБИРАЕТ ОБОРОТЫ

Ленин, разумеется, действовал не один, он опирался на мощный партийно-государственный аппарат и прежде всего – своих ближайших сподвижников – Зиновьева, Калинина, Каменева, Сталина, Троцкого. Из деятелей ГПУ в этом деле непосредственно участвовали (не говоря о рядовых сотрудниках) Джержинский, Менжинский, Уншлихт, Дерибас, Манцев, Решетов, Ягода.

В партийных и чекистских кругах высылка фигурировала (возможно, de facto, явочным порядком) под кодовым названием «Операция». Для оперативного руководства ею была создана специальная комиссия Политбюро ЦК РКП(б), куда вошли Каменев, Курский, Уншлихт, Манцев, Решетов17. В орбиту этой «Операции» были втянуты, кроме Москвы и Петрограда, многие другие города: Батум, Вологда, Гомель, Екатеринослав, Казань, Калуга, Киев, Новгород, Одесса, Подольск, Саратов, Тверь, Севастополь, Харьков Ялта. Это был поистине общероссийский размах.

Рассмотрим теперь несколько архивных документов, характеризующих этот процесс.

Это прежде всего установочные «Записки» Дзержинского. Вот что он писал 4 сентября 1922 г., фиксируя, по-видимому, и новые дополнительные указания Ленина: «Директивы В[ладимира] И[льича]. Совершенно секретно. Продолжайте неуклонно высылку активной антисоветской интеллигенции (и меньшевиков в первую очередь) за границу. Тщательно составить списки, проверяя их и обязуя наших литераторов давать отзывы. Распределять между ними всю литературу. Составить списки враждебных нам кооператоров. Подвергнуть проверке всех участников сборников «Мысль» и «Задруга». Верно. Ф.Дзержинский»18.

Более развернуто программа действий ГПУ по высылке интеллектуалов сформулирована в обращении Дзержинского к его заместителю 5 сентября 1922 г.:

«Т. Уншлихт! У нас в этой области большое рвачество и кустарничество. У нас нет с отъездом Агранова лица, достаточно компетентного, которое этим делом занималось бы сейчас. Зарайский слишком мал для руководителя. Это подручный. Мне кажется, что дело это не двинется, если не возьмет этого на себя сам т. Менжинский. Переговорите с ним, дав ему эту мою записку. Необходимо выработать план, постоянно коррегируя его и дополняя. Надо всю интеллигенцию разделить по группам. Примерно: 1) беллетристы, 2) публицисты и политики. 3) экономисты (здесь необходимы подгруппы: а) финансисты, б) топливники, в) транспортники, г) торговля, д) кооперация и т.д.), 4) техники (здесь тоже подгруппы: 1) инженеры, 2) агрономы, 3) врачи, 4) генштабисты и т.д.). 5) профессора и преподаватели и т.д. и т.д. Сведения должны собираться всеми нашими отделами и стекаться в отдел по интеллигенции. На каждого интеллигента должно быть дело. Каждая группа и подгруппа должна быть освещаема всесторонне компетентными товарищами, между которыми эти группы должны распределяться нашим отделом. Сведения должны проверяться с разных сторон, так чтобы наше заключение было безошибочно и бесповоротно, чего до сих пор не было из-за спешности и односторонности освещения. Надо в плане далее наметить очередность заданий и освещения групп. Надо помнить, что задачей нашего отдела должна быть не только высылка, а содействие выпрямлению линии по отношению к спецам, т.е. внесение в их ряды разложения и выдвижения тех, кто готов без оговорок поддерживать совет[скую] власть. Обратите внимание на статью Кина в «Правде» от 3/IХ. Такими обследованиями следовало бы и нам заняться. Необходимо также вести наблюдение за всей ведомственной литературой Н[арком]зема, ВСНХ, НК ФИНА и других. Например, авторы сборника НКФ № 2 «Очередные] вопросы фин[нансовоя] политики – явно белогвардейцы... О принятом решении и выработке плана сообщите. 5/IХ. Ф.Дзержинский»19.

7 сентября 1922 г. Дзержинский обращается с просьбой к Дерибасу составить от его (председателя ГПУ) имени доклад в ЦК РКП/б о положении дел с высылкой интеллигенции за границу и сообщением о том, кому эта мера изменена, кто уже уехал и сколько высылаемых покинули пределы страны. На этом листе сбоку есть пометка, сделанная 18 сентября, что такой проект Дзержинскому дан20,

Философы составляли сравнительно небольшую группу, но особенно приметную ввиду их известности и высокого интеллектуального потенциала; это были Н.АБердяев, С.Н.Булгаков, Б.П.Вышеславцев, В.В.Зеньковский, И.А.Ильин, И.И.Лапшин, И.О.Лосский, Л.П.Карсавин, Ф.А.Степун, П.А.Сорокин, Г.В.Флоровский, СЛ.Франк. Среди лиц, намечавшихся к депортации, были и многие другие видные интеллектуалы – литераторы, журналисты, экономисты, историки, юристы, представители естественных наук, ректоры и деканы высших учебных заведений, кооперативные и другие общественные деятели, в том числе: В.В.Абрикосов, Ю.И.Айхенвальд, И.А.Артоболевский, А.Л.Байков, П.М.Бицилли, А.А.Боголепов, Б.Д.Бруцкус, В.Ф.Булгаков, П.А.Велехов, Н.М.Волковысский, Д.И.Голованов, В.В.Зворыкин, Е.Л.Зубашев, А.С.Изгоев, А.С.Каган, А.А.Кизеветтер, В.М.Кудрявцев, Е.С.Кускова, Д.А..Лутохин. В.Ф.Марцинковский, И.А.Матусевич, С.М.Мельгунов, В.А.Мякотин, М.М.Новиков, Б.Н.Одинцов, М.А.Осоргин, А.Б.Петрищев, А.В.Пешехонов, Р.В.Плетнев, С.Н.Прокопович, Л.М.Пумпянский, В.В.Стратонов, П.В.Трошин, С.Е.Трубецкой, А.И.Угримов, В.Г.Чертков, В.И.Ясинский и др. Это была своего рода верхушка айсберга, основной корпус которого включал много менее известных специалистов, среди которых, кроме научных работников, были врачи, агрономы, бухгалтеры.

Существовало несколько параллельно разрабатывавшихся списков: московский, петроградский, украинский; последний утверждался сначала местным партийным руководством, например, Екатеринославским губкомом, затем – республиканским, – ЦК КПБУ и, наконец. Комиссией Политбюро ЦК РКП(б). В «украинском» списке числилось на 3 августа 1922 г. 77 человек, в московском на 23 августа – 67 человек, в петроградском – 30 человек; итого 174 человека. Списки эти подвергались корректировке. По имеющимся сведениям в конечном счете изгнанию подлежало примерно 160 человек.

На высылаемых заготавливались характеристики. Их основу составлял компрометирующий материал, которым располагали органы политической полиции («украинский» список подписан председателем ГПУ Украины). Неблагонадежность ученых подтверждалась Наркомпросом. Сохранившиеся документы этого года – стандартные политические обличения, несущие печать крайней спешки и субъективизма. Вышестоящая инстанция утверждала их сходу, без тени сомнения.

ПРОТОКОЛ ЗАСЕДАНИЯ КОМИССИИ ПОЛИТБЮРО ЦК РКП(б)

Присутствовали: тт. Уншлихт, Каменев, Курский, Манцев, Решетов.

Слушали

Постановили

Список антисоветской интеллигенции, составленный ГПУ Украины. Доклад тов. Уманцева
Не входя в обсуждения отдельных лиц, ввиду утверждения всего списка ЦК КП(б)У, Комиссия список утверждает.

9. VIII. 1922 Председатель Уншлихт

секретарь Решетов»21

далее следуют десятки характеристик, составленных как бы по одному шаблону. Вот некоторые из них.

«Красуский И.А., ректор ХТИ. В прошлом бывший статский советник, личность известная не только Харькову, но и всей России. Бывший член кадетской группы и член правления национального центра... Имеет большое влияние в Госплане, НТО и числится незаменимым ученым и воротилой в Украинском совете народного хозяйства. Своими активными контрреволюционными действиями Красуский тлетворно влияет на всю профессуру и студенчество. Как тип вредный. Красуский должен быть убран, т.к. дальнейшее пребывание его в Институте и вообще на Украине может быть чревато последствиями...

Воскресенский М.А. В прошлом бывший статский советник. Работает с 1898 года. Носил звание адъютант профессора (так в тексте – вместо «адъюнкт». – Л.К.) В 1915 г. выбран в профессуру. Своим поведением дает мало материала и походит своею странностью на тип юродивого. Всецело находится под влиянием Красуского и принадлежит к числу его сторонников...

Столяров Я.В. В прошлом бывший статский советник. Профессором состоит с 1903 г. Монархист по убеждению. Недавно прибыл из Владикавказа, куда бежал при отступлении Деникина, где по непроверенным сведениям служил на бронепоезде. Около месяца служил в Наркомпросе и просил назначить его профессором института, т.к. Красуский не хотел принять его в свой лагерь. Такое отношение со стороны Красуского и его группы подает некоторую надежду на возможность использовать его в качестве «яблока раздора» между профессурой, тем более, что все его поведение и отношение к этой компании говорит за то, что он не прочь открыто вступить в борьбу с ними.... Столяров в настоящее время безвреден в политическом отношении и по тем же мотивам может быть использован по линии ГПУ.

Белецкий А.И. Профессор ИНО. Крупный и активный черносотенец, для дела преподавания опасен и вреден. Разлагающе действует на студенчество. Опасен также в религиозном отношении. Имеет связь с князьями церкви.

Довпавр-Запольский Н.Б. Профессор ИНО. Сов. власть ненавидит... Известен органам ЧК как контрреволюционер, о чем имеются соответствующие дела. Опасный и очень вредный.»

В ряде случаев особо отмечается – правда, в самой общей форме – профессиональные недостатки и дурное поведение высылаемых. О профессоре Медакадемии Крылове Д.Д. сказано, например, что он «тип довольно хитрый» и «как ученый ценности не представляет». Проф. Александров Ф.Е. «как преподаватель, слаб, но довольно вреден». Проф. Инархоза Михайлов «работой не интересуется. Сомнительных знаний. Институту совершенно не нужен». Преподаватель Инархоза Стекачев Г.А., враг сов. власти, «на лекциях хулиганит и иронизирует. Элемент опасный, вредный». Таков же проф. Инархоза Мулюкин А.С. – «с научной стороны слаб, на лекциях хулиганит и иронизирует, что плохо отражается на рабочем студенчестве. Тип весьма вредный». Ассистент ИНО Фролов Б.С. – «анархист-хулиган. Открыто демагогически выступает на собраниях против сов. власти, за что уже сидел в ЧК. Тип весьма вредный». Некоторым преподавателям инкриминировалось, что за их кажущимся нейтралитетом скрывается враждебность. Так, о профессоре ИНО Витухове Л.Б. сказано: «В данный момент внешне он как будто изображает лояльность. Политически подозрителен». Его коллега профессор Труфильев Е.П. – «крайне неустойчивый и сомнительный...» Профессор Мединститута Типуев «внешне лоялен, но в сущности крайне вреден'122.

Таковы и остальные отзывы.

Наряду с секретной «аттестацией», проводилась и явная, публичная. Я имею в виду журнальные статьи и рецензии, открыто громившие русский идеализм. Тут что ни заглавие, то приговор23. Формально они существовали как бы параллельно проводившейся репрессивной кампании, независимо от нее, но по существу были глубоко с нею идейно связаны. Конечно, их авторы могли исходить из своих личных мотивов. Однако все эти материалы были в основном откликом на статью Ленина «О значении воинствующего материализма», а стало быть, исходили и из его формулы изгнания. Нельзя к тому же исключать и прямой договоренности с авторами в связи с «Операцией», проводившейся ЦК РКП(б) и ГПУ.

Вглядимся теперь внимательнее в инвективы, направленные против высылаемых философов. Это обычно нечто среднее между разносом и доносом, огонь ведется на поражение.

О Карсавине. В.Ваганян в статье «Ученый мракобес» пишет: «Как философ Л.Карсавин нас, по правде сказать, мало интересует... У него две категории поклонников: богомольные старухи... и уездные интеллигенты»24. П.Преображенский: «Онтология Л.П.Карсавина является самым откровенным богословием...»25. Другие отзывы: «Перлы реакционной метафизики»26, «всенощное бдение»27, «галиматья»28.

О Франке. И.Луппол: «Расхождение Франка с научным знанием так велико, что с ним нельзя полемизировать... Дальше идти некуда, и мы можем заключить нашу операцию выявления Франка как крайнего идеалиста... Каким-то диким анахронизмом представляется в наши дни этот выученик Николая Кузанского; за современной философской видимостью Франка сказывается средневековая схоластика»29. В.Адоратский: «...Г. Франк продолжает заниматься своей мифологией'130.

О Лосском. И.Боричевский: Перед нами обычная картина всякого сверхнаучного богословско-догматического творчества»31. С.Семковский: «Неообскурантизм», «идеология ретроградства»32.

Таково было «экспертное» заключение «вольных» советских философов об их опальных изгоняемых коллегах, мало, как видим, отличающееся от секретных чекистских характеристик. Оно появилось как нельзя более «вовремя» и могло существенно пополнить следственные досье.

АРЕСТ И ТЮРЬМА

В середине августа 1922 г. прокатилась волна арестов. И вскоре зам. председателя ГПУ сообщает Ленину о первых итогах операции (на бланке есть пометка «NB»): «Тов. Ленину. Служебная записка. Согласно вашему распоряжению направляю списки интеллигенции по Москве, Питеру и Украине, утвержденные Политбюро. Операция произведена в Москве и Питере с 16-го на 17-е с.г., по Украине с 17 на 18-е. Московской публике сегодня объявлено постановление о высылке за границу и предупреждены, что самовольный въезд в РСФСР карается расстрелом. Завтра выяснится вопрос с визами. Ежедневно буду вам посылать сводку о ходе высылки. С ком. приветом Уншлихт. Все с нетерпением ждем полного восстановления ваших сил и здоровья. 18.8.22.»33.

Одним из первых в Москве был арестован Бердяев. Он не был новичком в этом отношении. Сначала его вызывали для объяснений в ЧК как инициатора и руководителя Вольной академии духовной культуры. Впервые он был арестован в 1920 г. по делу так называемого Тактического центра, к которому не имел; прямого отношения. Вот некоторые документы, характеризующие эту страницу его биографии.

«Ордер № 96. Управление Особого отдела ВЧК. Секретный отдел. 18 февраля 1920 г. Выдан сотруднику Особого отдела ВЧК тов. Педан на производство ареста и обыска Бердяева Н.А. и всех подозрительных лиц. По адресу Б. Власьевский переулок, 14, кв. 6.

Председатель Особого отдела Всероссийской чрезвычайной комиссии В.Менжинский»34.

Далее следует протокол обыска, который продолжался до рассвета. При этом были изъяты: удостоверение Наркомпроса № 4021, паспорт № 387, членский профсоюзный билет № 3508, записная книжка, 4 тетради, рукопись, 7 лекций, автобиография, переписка, несколько экземпляров журналов «Русская свобода» и «Народоправство», две газеты, каучуковая печать Вольной академии духовной культуры и сургучная печать с гербом Бердяевых. Сестра жены Бердяева вспоминает спокойно сказанные им чекистам слова: «Напрасно делать обыск. Я противник большевизма и никогда своих мыслей не скрывал. В моих статьях вы не найдете ничего, чего бы я не говорил открыто в моих лекциях и на собраниях»35. Сотрудник ЧК приложил к ордеру № 96 следующее дополнение: «При аресте гр. Бердяева, он в разговоре заявил, между прочим, что он идейный противник идеализации коммунизма, и пояснил, что это происходит оттого, что он, Бердяев, очень религиозный, а коммунизм «материален» (его выражение). 19.II.20. Комиссар Н.Педан»36. В тюрьму Бердяев был отправлен пешком, под конвоем. О том, что было дальше, узнаем из его автобиографии. Однажды, когда он находился во внутренней тюрьме ЧК, в двенадцатом часу ночи его вызвали на допрос. «С левой стороны, около письменного стола, стоял неизвестный мне человек в военной форме, с красной звездой. Это был блондин с жидкой заостренной бородкой, с серыми, мутными и меланхолическими глазами; в его внешности и манере было что-то мягкое, чувствовались благовоспитанность и вежливость. Он попросил меня сесть и сказал: «Меня зовут Дзержинский». Это имя человека, создавшего Чека, считалось кровавым и приводило в ужас всю Россию. Я был единственным человеком среди многочисленных арестованных, которого допрашивал сам Дзержинский. Мой допрос носил торжественный характер; приехал Каменев присутствовать на допросе, был и заместитель председателя Чека Менжинский, которого я немного знал в прошлом (я встречал его в Петербурге, он был тогда писателем, неудавшимся романистом). Очень выраженной чертой моего характера является то, что в катастрофические и опасные минуты жизни я никогда не чувствую подавленности, не испытываю ни малейшего испуга, наоборот, испытываю подъем и склонен переходить в наступление. Тут, вероятно, сказывается моя военная кровь. Я решил на допросе не столько защищаться, сколько нападать, переведя весь разговор в идеологическую область. Я сказал Дзержинскому: «Имейте в виду, что я считаю соответствующим моему достоинству мыслителя и писателя прямо высказать то, что я думаю». Дзержинский мне ответил: «Мы этого и ждем от вас». Тогда я решил говорить раньше, чем мне будут задавать вопросы. Я говорил минут сорок пять, прочел целую лекцию. То, что я говорил, носило идеологический характер. Я старался объяснить, по каким религиозным, философским, моральным основаниям я являюсь противником коммунизма, вместе с тем я настаивал на том, что я человек не политический. Дзержинский слушал меня очень внимательно и лишь изредка вставлял свои замечания. Так, например, он сказал: «Можно быть материалистом в теории и идеалистом в жизни, и наоборот, идеалистом в теории и материалистом в жизни». После моей длинной речи, которая, как мне впоследствии сказали, понравилась Дзержинскому своей прямотой, он все-таки задал мне несколько вопросов, связанных с людьми. Я твердо решил ничего не говорить о людях. Я имел уже опыт допросов в старом режиме. На один очень неприятный вопрос Дзержинский сам дал мне ответ, который вывел меня из затруднения. Потом я узнал, что большая часть арестованных сами себя оговорили, так что их показания были главным источником обвинения. По окончании допроса Дзержинский сказал мне: «Я вас сейчас освобожу, но вам нельзя будет уезжать из Москвы без разрешения». Потом он обратился к Менжинскому: «Сейчас поздно, а у нас процветает бандитизм, нельзя ли отвезти г. Бердяева домой на автомобиле»? Автомобиля не нашлось, но меня отвез с моими вещами солдат на мотоциклетке»37.

Следующий арест Бердяева произошел 16 августа 1922 г., став непосредственным прологом к депортации. Обратимся к связанным с ним архивным документам.

«Ордер № 1722, августа 16 дня 1922 г. Выдан сотруднику Оперативного отдела ГПУ Соколову на произведение ареста и обыска гр. Бердяева Николая Алексеевича (так в тексте – вместо «Александровича», что свидетельствует о спешке, в которой проводилась Операция. – Л.К.) по адресу Б.Власьевский, д.14, кв.3.

Зам. председателя ГПУ

Нач. Опер. отдела»38.

Обыск начался в 1 час ночи, закончился в 5 часов 10 минут утра. Бердяев спокойно сидел сбоку, у письменного стола. Присутствовал управдом Моисеев. Были изъяты: трудовая книжка и переписка на 26 листах, а также, как отмечено в протоколе, частично уничтоженная. Из протокола допроса явствует, что бывший дворянин Бердяев, 48 лет, собственности не имеет; считает себя сторонником христианской общественности, основанной на свободе; до и после Февральской революции 1917 г. жил литературным трудом; с октября 1917 г. служил в Главном архивном управлении, затем профессором в Московском университете, в Государственном институте слова, действительный член Российской академии художественных наук.

Бердяев ответил на вопросы следователя Бахвалова, которые воспроизвожу с сохранением орфографии.

«Вопрос. Скажите, гр-н Бердяев, ваши взгляды на структуру Советской власти и на систему пролетарского государства.

Ответ. По убеждениям своим я не могу стоять на классовой точке зрения и одинаково считаю узкой, ограниченной и своекорыстной и идеологию дворянства, и идеологию крестьянства, и идеологию пролетариата, и идеологию буржуазии. Стою на точке зрения человека и человечества, которой должны подчиняться всякие классовые ограничения и партии. Своей собственной идеологией считаю аристократическую, но не во внешнем смысле, а в смысле индивидуальности лучших, наиболее умных, талантливых, образованных, благородных. Демократию считаю ошибкой, потому что она стоит на точке зрения господства большинства...

Вопрос. Скажите ваши взгляды на задачи интеллигенции и так называемой «общественности».

Ответ. Думаю, что задача интеллигенции во всех сферах культуры и общественности отстаивать одухотворяющие начала, подчинив материальное начало идее духовной культуры, быть носителем научного, нравственного, эстетического сознания. Думаю, что должно быть взаимодействие и сотрудничество общественности и элементов государственной власти...

Вопрос. Скажите ваше отношение к таким методам борьбы с советской властью, как забастовка профессоров.

Ответ. Я недостаточно знаю этот факт и не могу окончательно судить об этом деле. Если профессора боролись за интересы науки и знания, то это я считаю правильным...

Вопрос. Скажите ваше отношение к сменовеховцам, Савинкову и к процессу п[артии] с[оциалистов]-р[еволюционеров].

Ответ. К сменовеховцам я отношусь скорее отрицательно. Читал только сборник и заметил, что в нем слишком много фраз и недостаточное знание реальной жизни... К попыткам Савинкова отношусь отрицательно. За процессом с.-р. не следил. Считаю ошибочным суровый приговор относительно с.-р. и не сочувствую ему.

Вопрос. Скажите ваши взгляды на положение Советской власти в области высшей школы и отношение к реформе ее.

Ответ. Не сочувствую политике Советской власти относительно высшей школы, поскольку она нарушает свободу науки и преподавания и стесняет свободу прений [в] философии.

Вопрос. Скажите ваши взгляды на перспективы русской эмиграции за границей.

Ответ. Положение большей части эмиграции считаю тяжелым...

Вопрос. Ваш взгляд на политические партии вообще и на РКП в частности.

Ответ. Отношусь отрицательно к партийности и никогда ни к каким партиям не принадлежал и принадлежать не буду. Ни одна из существующих и существовавших партий моего сочувствия не вызывает.

18.VIII.22 Николай Бердяев»39.

Следующий день – 19 августа – был наиболее драматичным, решающим после ареста. Тем же Бахваловым подписывается постановление, решившее судьбу подследственного. Вот его текст (написанный, кстати сказать, карандашом!): «1922 года, августа 19 дня, я, сотрудник 4-го отделения СО ГПУ Бахвалов, рассмотрел дело № 15564 о гр-не Бердяеве Николае Александровиче, постановил: привлечь его в качестве обвиняемого и предъявить ему обвинение в том, что он с Октябрьского переворота и до настоящего времени не только не примирился с существующей в России Рабоче-крестьянской властью, но ни на один момент не прекращал своей антисоветской деятельности, причем в моменты внешних затруднений для РСФСР свою контрреволюционную деятельность усиливал, т.е. в преступлении, предусмотренном ст. 57-й Уголовного кодекса РСФСР. Как меру пресечения уклонения от суда и следствия гр-на Бердяева избрать содержание под стражей.

Сотрудник IV СО ГПУ Бахвалов. Согласен.

Начальник СО ГПУ И.Решетов.

Настоящее постановление мне объявлено, Бердяев Николай Александрович»40.

Отмечу лишь некоторые бросающиеся в глаза особенности этого документа, буквально вопиющие о беззаконии. Во-первых, представленные материалы не выделены тут в особое дело, а подверстаны к прежнему судопроизводству 1920 г. о Тактическом центре; во-вторых, из постановления не видно, на основании каких именно фактов и доводов, доказательств строится обвинение; в-третьих, формула обвинения имеет не индивидуализированный характер, она в равной степени относится ко всем, привлеченным по этому делу; в-четвертых, совершенно очевидно, что здесь нет и тени конкретного расследования, – итог заранее предрешен и все материалы попросту подгоняются под него.

В тот же день это постановление было предъявлено Бердяеву. Он отверг его основные пункты. «От 19 августа 1922 г. постановление о привлечении меня в качестве обвиняемого по 57 статье Уголовного кодекса РСФСР прочел и не признаю себя виновным в том, что занимался антисоветской деятельностью, и особенно не считаю себя виновным в том, что в моменты внешних затруднений для РСФСР занимался контрреволюционной деятельностью.

19 августа 1922 г. Николай Бердяев»41.

Несмотря на это несогласие, ГПУ продолжало настаивать на своем и оформило того же числа свое общее Заключение. Оно содержит тот же набор штампов. «1922 года, августа 19-го дня, я, сотрудник IV СО ГПУ Бахвалов, рассмотрел дело за № 15564 о Бердяеве Николае Александровиче, 48 лет... с момента Октябрьского переворота и до настоящего времени он не только не примирился с существующей в России в течение 5-ти лет Рабоче-крестьянской властью, но ни на один момент не прекращал своей антисоветской деятельности, причем в момент внешних затруднений для РСФСР Бердяев свою контрреволюционную деятельность усиливал. Все это подтверждается имеющимся в деле агентурным материалом. Посему, на основании п. 2, лит. Е, пол. о ГПУ от 6/II с.г. в целях пресечения дальнейшей антисоветской деятельности Бердяева Николая Александровича полагаю его выслать из пределов РСФСР за границу бессрочно...»42. Далее следуют подписи Бахвалова, Решетова и еще две (неразборчивые), выражающие согласие.

Для того чтобы у читателей сложилось достаточно полное представление о высылке 1922 года, мне остается сослаться на итоговую «Подписку» (своего рода клятвенное заверение на грани жизни и смерти), взятую от Бердяева и других обвиняемых. «Подписка. Дана сия мною, гр-ном Бердяевым, Государственному политическому управлению в том, что обязуюсь не возвращаться на территорию РСФСР без разрешения органов Советской власти. Статья 71 Уголовного кодекса РСФСР, карающая за самовольное возвращение в пределы РСФСР высшей мерой наказания, мне объявлена, в чем и подписуюсь. 1922 года, августа 19 дня. Г. Москва.

Бердяев Николай Александрович»43

Этим в основном завершался тюремный этап депортации. Бердяев был освобожден с условием, что в течение недели он ликвидирует все свои личные и служебные дела и доложит ГПУ о готовности к выезду; "Мне объявлено, – отмечает он, – что неявка в указанный срок будет рассматриваться как побег из-под стражи со всеми вытекающими последствиями"44. Бердяев не хотел уезжать, разлука с Родиной была для него мучительна. "...Когда мне сказали, что меня высылают, – у меня сделалась тоска"45.

И.А.Ильин, как и Бердяев, побывал узником ЧК еще за несколько лет до высылки. Он арестовывался 6 раз: в марте, августе и ноябре 1918 г., в 1919 г., в 1920 г. и, наконец, в 1922 г. В 1920 г. его путь неожиданно пересекся с ленинским. В.Д.Бонч-Бруевич вспоминает, что в Управлении делами Совнаркома поступило заявление о том, что арестованный профессор Ильин болен и крайне трудно переносит тюремное заключение. При заявлении прилагался труд Ильина "Философия Гегеля как учение о конкретности Бога и человека" (защищенный в 1918 г. в качестве магистерской и одновременно докторской диссертации) и выражалось желание автора продолжить свою работу в этом направлении. Бонч-Бруевич доложил обо всем Ленину, передав одновременно письмо, книги и собранные в связи с этим справки. "Владимир Ильич, – пишет он, – обратил серьезное внимание на это дело, лично сейчас же звонил тов. Дзержинскому, разузнавал, в чем дело, и принял все меры к облегчению участи, а потом и к освобождению этого ученого-пленника революции. И вот эти-то книги, которые раньше ему не попадались в руки, он тщательно, с карандашом в руках штудировал". Ленин говорил Бонч-Бруевичу, что хотя точка зрения Ильина "не наша", но его книги "все-таки хорошие"46.

Это, впрочем, не спасло Ильина от изгнания. К тому же весною 1921 г. Ленин получил от старого большевика В.Г.Горина-Галкина, работавшего в то время в МГУ письмо, в котором сообщалось, что там "под видом Гегеля читается гегелеобразное христианское богословие (профессор Ильин)... Как Вам, конечно, хорошо известно, наши профессора самые хитрые кадеты и как таковые отлично организованы и великолепно умеют втирать очки дуракам из меньшевиствующих коммунистов"47.

При обыске у Ильина 4 сентября 1922 г. было изъято несколько книг и рукописей.

Из протокола допроса.

Фамилия, имя, отчество. Ильин Иван Александрович.

Возраст. 39 лет.

Происхождение. Б. дворянин, города Москвы.

Местожительство. Крестовоздвиженский переулок, 2/12, кв. 36.

Род занятий. Профессор.

Семейное положение. Женат.

Имущественное положение. Заработком.

Чем занимался и где служил, а) До войны 1914 года – профессором Московского университета. Преподаватель философии и права, б) До Февральской революции 1917 года – то же. в) До Октябрьской революции 1917 года – то же. г) С Октябрьской революции – то же и в других московских высших учебных заведениях.

Обратимся к показаниям по существу дела.

"Вопрос. Скажите, гр-н Ильин, ваши взгляды на структуру Советской власти и на систему пролетарского государства.

Ответ. Считаю Советскую власть исторически неизбежным оформлением великого общественно-духовного недуга, назревавшего в России в течение нескольких сот лет.

Вопрос. Ваши взгляды на задачи интеллигенции и так называемой общественности.

Ответ. Задача интеллигенции воспитать в себе новое мировоззрение и правосознание и научить ему других; задача старой русской общественности – понять свою несостоятельность и начать быть по-новому.

Вопрос. Ваш взгляд на политические партии вообще и РКП в частности.

Ответ. Политическая партия строит государство только тогда, и только постольку, поскольку она искренно служит сверхклассовой солидарности; я глубоко убежден в том, что РКП, пренебрегая этим началом, вредит себе, своему делу, своей власти в России.

Вопрос. Скажите ваше отношение к сменовеховцам, Савинкову и к процессу ПСР.

Ответ. Сменовеховцев считаю беспринципными и лицемерными политическими авантюристами. 2) Что творит Савинков и его друзья, мне неизвестно, думаю, что роль их сыграна. 3) Процесс ПСР (я не следил за ним подробно), кажется мне, нанес этой партии гораздо более сильный удар, чем тот, который партии С.-Р. удалось нанести в самом процессе Советско-коммунистической власти.

Вопрос. Ваше отношение к таким методам борьбы с Советской властью, как забастовка профессуры.

Ответ. Считаю так называемую забастовку профессуры мерою борьбы, вытекающую из начал здорового правосознания, но подсказанною и навеянною революционной тактикой рабочего класса.

Вопрос. Ваш взгляд на перспективы русской эмиграции.

Ответ. Русская эмиграция в том виде, какова она сейчас, может быть, и не способна к духовному возрождению; положение ее вряд ли не трагично; я мало осведомлен.

Вопрос. Скажите ваши взгляды на политику Советской власти в области высшей школы и отношение к реформе ее.

Ответ. Высшая школа прошла при Советской власти через целый ряд реформ; боюсь, что в результате всех этих сломов от высшей школы останется одно название. На высшие учебные заведения Советская власть смотрела все время не как на научную лабораторию, а как на политического врага.

4/IХ–1922 г. Иван Александрович Ильин"48.

В деле Ильина представлен тот же набор документов, что и у Бердяева. Их резюмирует выписка из протокола заседания коллегии ГПУ от 23 октября 1922 года.
Слушали

Постановили

Дело № 15778. Ильин Иван Александрович по постановлению коллегии ГПУ от 12.9.22 г. выслан за границу. Доклад, тов. Шешкен. Утвердил тов. Уншлихт.

Дело прекратить и сдать в архив.

Секретарь коллегии ГПУ"49.

Сотрудник Оперативного отдела ГПУ Мдивани, явившийся 16 августа с ордером № 1732 арестовывать Ф.А.Степуна, не застал его дома. Обыск, несмотря на это, был произведен – с выемкой, как сказано в акте, части переписки. При этом были допрошены соседи, включая дворника; однако выявить факты, порочащие философа, не удалось.

Из протокола допроса Степуна, Федора Августовича.

Возраст. 38.

Происхождение. Отец – директор фабрики.

Род занятий. Литератор.

Семейное положение. Женат. Детей нет.

Имущественное положение. Нет.

Партийность. Беспартийный.

Образование. Общее – доктор философии, специальное – Гейдельбергский университет.

Чем занимался и где служил. До войны 1914 года нигде не служил. Редактировал "Логос". До Февральской революции 1917 года – на фронте прапорщиком, окончил поручиком. Был избран на Юго-Западном фронте членом ЦИК 1-го созыва. С Октябрьской революции до ареста жил у себя в деревне, т.е. в имении родителей моей жены, где велось трудовое хозяйство. Работал в Государственном показательном театре. Член Академии художественных наук. Преподавал в центральных студиях и пр.51.

Ответы Степуна на вопросы мировоззренческого характера привожу по его воспоминаниям (ввиду того, что протокольные записи трудно поддаются прочтению, да и не все в них фиксировалось). "1. Как гражданин Советской Федеративной республики я отношусь к правительству и всем партиям безоговорочно лояльно; как философ и писатель считаю, однако, большевизм тяжелым заболеванием народной души и не могу не желать ей скорого выздоровления; 2) Протестовать против применения смертной казни в переходные революционные времена я не могу. так как сам защищал ее в военной комиссии Совета рабочих и солдатских депутатов, но уверенность в том, что большевистская власть должна будет превратить высшую меру наказания в нормальный прием управления страной, делает для меня всякое участие в этой власти и внутреннее приятие ее невозможным; 3) что касается эмиграции, то я против нее: не надо быть врагом, чтобы не покидать постели своей больной матери. Оставаться у этой постели естественный долг всякого сына. Если бы я был за эмиграцию, то меня уже давно не было в России"52. На вопрос об отношении к марксизму Степун отвечал так: "..."Капитал" Маркса представляет собою остро продуманный и в общем верный социологический анализ капиталистического строя Европы, но превращать социологическую доктрину в применимую ко всем временам и народам историософскую доктрину нет никакого смысла и основания. В России марксизм победил, впрочем, не как отвлеченная философская доктрина, но как захватившая народную душу лжевера. Задача русской интеллигенции распутать эту путаницу. Верить надо в Бога, а не в Карла Маркса...53.

Перед Степуном и другими подследственными был поставлен вопрос: намерен ли он отправляться на Запад за свой счет или за казенный. "Хотелось, конечно, ответить, что поеду на свой счет, так как не было твердой уверенности, что казна благополучно доведет меня до Берлина, а не заберет где-нибудь по пути. Но как написать "на свой счет", когда в кармане нет ни гроша? Подумал, подумал и написал: "на казенный". Прочитав мой ответ, следователь деловито сообщил, что ввиду моего решения ехать на средства государства я буду пока что препровожден в тюрьму, а впоследствии по этапу доставлен до польской границы. Услыхав это, я взволновался:

– Простите, товарищ, в таком случае еду на свой счет...

– Ну, что же, – благожелательно отозвался следователь, если хотите ехать на свой, то так и пишите. Вот вам чистый бланк, но только знайте, что, собираясь ехать на свои деньги, вы должны будете подписать еще бумагу, обязующую вас уже через неделю покинуть пределы РСФСР"54. То же вспоминает М. Осоргин в эссе "Как нас уехали (юбилейное)", впервые опубликованном в 1932 г. в Париже. "Допрашивали нас в нескольких комнатах несколько следователей. За исключением умного Решетова, все эти следователи были малограмотны, самоуверенны и ни о ком из нас не имели никакого представления; какой-то там товарищ Бердяев, да товарищ Кизеветтер, да Новиков Михаил... Вы чем занимались? А чего вы пишете? А вы, говорите, философ? А чем же занимаетесь? – Самый допрос был образцом канцелярской простоты и логики. Собственно, допрашивать нас было не о чем – ни в чем мы не обвинялись. Я спросил Решетова: "Собственно, в чем мы обвиняемся? Он ответил: "Оставьте, товарищ, не это важно! не к чему задавать пустые вопросы"55. В одном из документов, продолжает Осоргин, указывалось, что в случае согласия уехать на свой счет подследственный освобождается с обязательством покинуть пределы страны в кратчайший срок. В этом контексте следует рассматривать и заявление Бердяева в Коллегию ГПУ 19 августа 1922 г. "Согласно предложению 4-го отделения СО ГПУ о высылке меня, прошу Коллегию ГПУ разрешить мне выезд за границу за свой счет с семьей..."56. А вот "Подписка" Ильина: "Дана сия мною, гражданином Иваном Александровичем Ильиным, СО ГПУ в том. что обязуюсь: 1) Выехать за границу согласно решению Коллегии ГПУ за свой счет, 2) В течение 7 дней после освобождения ликвидировать все свои личные и служебные дела и получить необходимые для выезда за границу документы, 3) По истечении 7 дней обязуюсь явиться в СО ГПУ к нач. IV отделения тов. Решетову. Мне объявлено, что неявка в указанный срок будет рассматриваться как побег из-под стражи со всеми вытекающими последствиями, в чем и подписуюсь. 6 сентября 1922 г." И тут же: "В Коллегию ГПУ от профессора Ивана Александровича Ильина. Ввиду предполагаемой высылки моей за границу согласно постановлению ГПУ, прошу разрешить мне выезд за срой счет. а также разрешить выезд моей жене Наталье Николаевне Вокач-Ильиной вместе со мной"57.

Ситуация поистине парадоксальная и, пожалуй, беспрецендентная: человека не только выдворяют, вышвыривают из родной страны, но и вынуждают его же самого оплачивать это беззаконие, да еще просить об этом как о милости.

Ряд ярких штрихов к общей картине изгнания добавляет Н.О.Лосский. Он, как и Осоргин, был арестован после вызова в ГПУ. "Меня повели в один из верхних этажей и посадили в коридоре на скамейке у какой-то двери, поставив рядом со мной вооруженного солдата. Через несколько минут я услышал возгласы: "Карсавина ведут!" Мимо меня провели Льва Платоновича в комнату, перед которой я сидел. Через полчаса Карсавин был выведен оттуда, и я был введен в эту комнату. В ней сидела дама, исполняющая обязанности судебного следователя, и допрашивала арестованных в Петербурге 16 августа интеллигентов. Фамилия ее, кажется, была Озолина. Вид у нее был такой суровый, что, встретившись с нею в лесу, можно было бы испугаться. Она предъявила мне, как и всем арестованным 16 августа интеллигентам, обвинение, сущность которого состояла в следующем; такой-то до сих пор не соглашается с идеологией власти РСФСР и во время внешних затруднений, то есть войны, усиливал свою контрреволюционную деятельность. Прочитав обвинение, я побледнел, понимая, что это грозит расстрелом, и ожидал, что меня будут допрашивать, с кем я знаком, на каких собраниях, где устраивались заговоры против правительства, я бывал и т.п. В действительности никаких таких вопросов мне, как и всем нам не было задано: правительство знало, что мы не участвовали в политической деятельности. К тому же было предрешено, что нас приговорят к высылке за границу. В это время большевистское правительство добивалось признания de Jure государствами Западной Европы. Арестованы были лица, имена и деятельность которых были известны в Европе, и большевики хотели, очевидно, показать, что их режим не есть варварская деспотия. Говорят, что Троцкий предложил именно такую меру, как высылка за границу. Меня, как и всех нас, допрашивали о том, как я отношусь к Советской власти, к партии социалистов-революционеров и т.п. После допроса меня отвели в большую комнату, где находилось около пятидесяти арестованных из всех слоев населения и по самым различным обвинениям. Здесь находились Карсавин, Лапшин, профессор математики Селиванов и другие лица из нашей группы. ...Через неделю нас перевели из ЧК в тюрьму на Шпалерной улице... Я сидел вместе с профессором почвоведения Одинцовым и профессором ботаники, поляком, имя которого я забыл, он был арестован в связи с нашею группою"58.

П.А.Сорокин еще в 1918 г. был заточен в Петропавловскую крепость, позже арестовывался Великоустюжской ЧК. О событиях 1922 г. сообщает кратко. Он, петербуржец, узнал об арестах профессуры и студенчества, находясь в августе в Москве. В питерских газетах появились статьи с угрозами по его адресу, в его квартиру приходили чекисты. Встревоженный, он возвращается домой, но, опасаясь расправы со стороны Гришки III-го (Зиновьева) и его команды, снова уезжает в Москву, предпочитая иметь дело с центральной властью. "Я пришел в Чека с тюремным мешком, и через некоторое время меня принял человек, занимавшийся делом высылаемых ученых." – Моя фамилия Сорокин, – сказал я, – Ваши товарищи в Петрограде приходили арестовывать меня, а я был здесь, в Москве. Я пришел узнать, что вам от меня надо и что вы собираетесь со мной делать. – Чекист, молодой человек с бледным лицом кокаинового наркомана, махнул рукой и сказал: "У нас много людей в Москве, с которыми мы не знаем, что делать. Поезжайте обратно в Петроград, и пусть Чека там решит вашу судьбу. – "Спасибо", – сказал я. – Я не вернусь в Петроград. Если вы хотите арестовать меня, вот я здесь. А если нет, то я, как свободный гражданин, хочу жить в Москве или любом другом городе России, но не в Петрограде". Это невозможно, – сказал он, но, подумав минуту, добавил: "Ладно, все арестованные из университета будут высланы за границу. Подпишите две бумаги, и через 10 дней вы должны покинуть территорию РСФСР"... Выйдя из Чека, я послал жене телеграмму, попросил ее продать все вещи и приехать в Москву. Продавать было особенно нечего, кроме остатков моей библиотеки..."59. Сорокину было разрешено взять с собой одно старое пальто, пять рубашек, пять пар брюк, два полотенца, две простыни.

Неудивительно, что "дело" Сорокина, арестованного в сентябре 1922 г., уместилось всего на 6 листах. Тут нет даже протокола допроса. Вот два итоговых документа. "Подписка. Дана сия мною, гр. Сорокиным Питиримом Александровичем, Государственному политическому управлению в том, что обязуюсь не возвращаться на территорию РСФСР без разрешения Сов. власти. Ст. 71-я Уголовного кодекса РСФСР, карающая за самовольное возвращение в пределы РСФСР высшей мерой наказания, мне объявлена, в чем и подписуюсь". И Заключение, "Выслать бессрочно", утвержденное Г.Ягодой60.

К концу августа 1922 г. основной "списочный" состав высылаемых был в руках ГПУ. Кое-кому удавалось, однако, ускользнуть, и "охота" продолжалась. Через каждые несколько дней Ленину посылались очередные чекистские рапорты. Их острая характерность побуждает меня привести образцы этого жанра.

"Государственное политическое управление. 23 августа 1922 г. № 81521. Москва, Большая Лубянка, 2. Секретариат Коллегии. Тов. Ленину. По поручению тов. Уншлихта посылаю рапорт о состоянии операции по высылке антисоветской интеллигенции на 23-е августа 1922 г. Приложение: упомянутое. Секретарь Коллегии ГПУ Езерская"61. И еще: "Т. Ленину. Зампреду тов. Уншлихту. Рапорт. Состояние операции по высылке антисоветской интеллигенции на 23 августа. 1) За отчетные два дня присланы согласно нашим телеграммам арестованные из Вологды – Шишкин и из Новгорода – Булатов. 2) Нами арестованы из оставшихся до сих пор неразысканными 3 человека: Л.Н.Юровский, Осоргин и Изюмов и профессор Велихов переведен с домашнего ареста во внутреннюю тюрьму. 3) Итого, по Московскому списку из 67 человек, подлежащих аресту и высылке за границу, нами арестовано: а) домашним арестом 11 человек, б) арестованы и содержатся во внутренней тюрьме 14 человек... в) освобождены после заявления о желании выехать за границу за свой счет 21 человек... Все они дали обязательства в недельный срок закончить свои дела и выехать за границу; г) не арестованы по Москве 8 человек... д) находятся в других городах 11 человек... Сделан вторичный запрос местным Губотделам о результатах ареста; е) всего таким образом по списку недостает неуказанных двух человек – Фалина, арестованного ранее и высланного под надзор органов ГПУ, и Ефимова, который содержится в Таганской тюрьме. 4) Из содержащихся во внутренней тюрьме 14 человек Тяпкин, Кравец, Брилинг и Велихов переданы вместе с делами в КРО ГПУ. Остальные 10 человек подлежат высылке за границу за счет ГПУ и под конвоем. 5) С Украины сведений не поступало. Послана вторая телеграмма с предложением поспешить ответом. 6) Петроградский Губотдел представил следующую сводку о результатах операции: с 16 на 17 августа нами арестовано согласно списку антисоветской интеллигенции города Петрограда 30 человек... Все вышеуказанные лица будут высланы за границу под конвоем за счет ГПУ"62. Следующие семь человек (Замятин Е.И., Карсавин Л.П., Лосский Н.О. и др.) "согласно их желания будут пущены (так в тексте. – Л.К.) за границу за свой счет". Четверо (Садыкова Ю.Н. и др.) высылаются в Восточные губернии для использования в борьбе с эпидемиями. Этот рапорт подписан нач. СО ГПУ И.Решетовым63.

Спустя несколько дней – 27 августа 1922 г. – из Коллегии ГПУ было направлено новое донесение. "Тов. Ленину. По поручению тов. Уншлихта посылаю копию рапорта о состоянии операции по высылке антисоветской интеллигенции на 26 августа. Приложение: упомянутое. Секретарь Коллегии ГПУ Езерская"64. "Рапорт состояния операции по высылке лиц антисоветской интеллигенции на 26 августа. 1) За отчетные два дня согласно наших телеграмм прислан из Калуги арестованный Ромадановский. 2) Арестованы из оставшихся неразысканными 2 человека – Пальчинский и Изгарышев. 3) Итого по московскому списку из 67 человек, подлежащих аресту и высылке за границу, нами арестованы: а) домашним арестом 11 человек, указанные в предыдущей сводке, и арестованный 24 августа Изгарышев, итого 12 человек; б) арестованы и содержатся во внутренней тюрьме 14 человек, указанных в предыдущей сводке, и арестованы 25 августа Пальчинский и Ромадановский – итого 16 человек; в) не арестованных но Москве б человек; г) находятся в других городах 10 человек; е) и освобожденные для выезда на свой счет указанные в предыдущей сводке 21 человек. 4) Из числа подлежащих высылке: а) освобожденных и отправленных за свой счет 33 человека, из них заполнены анкеты и сданы в ИНО ГПУ документы 16 человек на получение паспортов – итого со сданными ранее 23; б) как наиболее активные и серьезные антисоветские деятели высылаются под конвоем 6 человек. 5) Новых сведений о результатах операции по Петрограду и Украине не поступало. Украине сделано повторное предложение поспешить сообщением о результатах. Зам. нач. 4 отдела СО ГПУ Зарайский. 26 августа 1922 года"65.

Списки высылаемых продолжали уточняться. Кое-кто освобождался от депортации по секретным мотивам ГПУ или по ходатайству различных советских учреждений и отдельных лиц. Другим предъявлялись новые обвинения. Для того чтобы разобраться во всем этом, была создана еще одна комиссия. Перед нами "Выписка из протокола № 1 заседания комиссии под председательством тов. Дзержинского от 31.8 с.г. по пересмотру ходатайств об отмене высылки лиц, о которых соответствующими учреждениями делались заявления об оставлении на местах"66. События развивались так быстро, что судьба людей менялась подчас буквально на глазах. Если еще неделю назад Еремеев Г.А., Гусаров И.Е., Савич И.К. и Тельтевский А.В. фигурировали в петроградском списке как присужденные к высылке за границу под конвоем за счет ГПУ, то теперь, в конце августа, они перекочевывают в другой черный список – против них возбуждается дело о принадлежности к антисоветской организации. В связи с этим их высылка отменяется и они продолжают содержаться под стражей. Тельтевскому к тому же инкриминируется, что он правый эсер. Бывший царский прокурор Савич, отказавшийся дать подписку о добровольном выезде из России, высылается в Тюменский уезд. Приостановлена также высылка Рыбникова Л.А., которому предъявлялось обвинение в активной антисоветской деятельности, и Кондратьева Н.Д. за содействие эсерам. Депортация ряда лиц задерживалась из-за необходимости дополнительного расследования. Были и иные мотивы пересмотра. Так, высылка Озерова И.Х. временно приостанавливалась в связи с проводимой им специальной финансово-экономической работой. Приостанавливалась и депортация Паршина Н.Е., за которого ходатайствовало Главное управление Горной промышленности. Резолюция комиссии по пересмотру этого дела гласит: "4-му отделению Секретного отдела поручено путем опроса т. Богданова и Стеклова выяснить полезность оставления его, как спеца горной промышленности в РСФСР (карандашная вставка: "единственный по своей специальности"). Более определенное решение принимается по делу Юровского Л.Н.: на основании письменных ходатайств Наркомфина и личных переговоров зам. Наркомфина М.К.Владимирова с Дзержинским Юровского решено оставить в Москве как крупного специалиста-финансиста. Вполне недвусмысленно определяется и участь инженера Сахарова А.В.: "От высылки освобожден по секретным соображениям ГПУ"67. Пересмотрен был и вопрос об Е.И.Замятине. Известный писатель, арестованный одновременно с философами, он был приговорен к высылке за границу бессрочно. Но критик А.К.Воронский ходатайствовал об оставлении Замятина на родине. Привожу связанный с этим пункт протокола Комиссии Дзержинского: "Замятин, Евгений Иванович. Вследствие ходатайства т. Воронского об оставлении Замятина в России на предмет сотрудничества его в "Красной нови" высылка временно приостановлена до окончания переговоров"68. Понадобились, видимо, дополнительные усилия, чтобы достичь в этом вопросе окончательного решения.

В тот же день, когда Комиссия Дзержинского продолжала решать еще не вполне определившиеся судьбы высылаемых, – 31 августа 1922 г. – в "Правде" публикуется сообщение, подводящее общие итоги операции. "По постановлению Государственного политического управления, – сказано здесь, – наиболее активные контрреволюционные элементы из среды профессуры, врачей, агрономов, литераторов, высылаются частью в Северные губернии России, частью за границу... Советская власть обнаружила слишком много терпения по отношению к этим элементам, надеясь, что они поймут бессмысленность своих надежд о возвращения к прошлому. Она предоставляла им полную возможность работать для дела восстановления нашего хозяйства и для действительно научной работы. Но кадетствующие элементы не пожелали пойти по этой дороге... Среди высылаемых почти нет крупных научных имен. В большинстве это политиканствующие элементы профессуры, которые гораздо больше известны своей принадлежностью к кадетской партии, чем своими научными заслугами... Высылка активных контрреволюционных элементов и буржуазной интеллигенции является первым предупреждением Советской власти по отношению к этим слоям. Советская власть по-прежнему будет высоко ценить и всячески поддерживать тех представителей старой интеллигенции, которые будут лояльно работать с Советской властью, как работает сейчас лучшая часть специалистов. Но она по-прежнему в корне будет пресекать всякую попытку использовать советские возможности для открытой или тайной борьбы с рабоче-крестьянской властью за реставрацию буржуазно-помещичьего режима"69.

Депортация умов затянулась до конца года. Ленин старался держать ее под своим контролем. В ноябре он запрашивает ГПУ об одном из лидеров меньшевизма А.Н.Потресове. И получает ответ: "Государственное политическое управление. 22 ноября 1922 г. № 81953. Секретариат Коллегии. Тов. Ленину. На Ваш запрос сообщаю, что гр. Потресов по решению комиссии Политбюро не был включен в список высылаемых за границу. Зам. пред. ГПУ Уншлихт"70.

Осенью 1922 г. отбыло за рубеж несколько групп высылаемых. С.Н.Булгаков был выдворен из Крыма в конце декабря. В декабре же принято решение Политбюро о высылке историка Н.А.Рожкова, но не на Запад, как намечалось раньше, а в Псков. Именно в глубь страны, в Северные и Восточные губернии двинулся основной поток репрессированных.

ИЗГНАНИЕ ИЛИ СМЕРТЬ

Судя по всему, эта операция и задумывалась изначально как вариант ссылки, хотя и в непривычном облачении. Об этом свидетельствует, в частности, тот факт, что советское правительство обратилось вначале к Германии с просьбой о разовом представлении виз всем депортируемым – в государственном, так сказать, порядке, en blok. Комментируя это, Лосский пишет: "Канцлер Вирт ответил, что Германия не Сибирь и ссылать в нее русских граждан нельзя, но если русские ученые и писатели сами обратятся с просьбой дать им визу, Германия охотно окажет им гостеприимство"71. Еще нагляднее выступает перед нами истинный характер "Операции", если учесть, что высылка за границу меньшей, элитной части репрессированных прикрывала привычное заточение большинства их в тюрьмах, лагерях и других "зонах". Высылка сочеталась с ссылкой, более того – была ее моментом, частью.

Факты изгнания деятелей культуры имели место и раньше. Еще задолго до нашей эры философ-демократ Эмпедокл был изгнан из Агригента, стоики Сенека и Эпиктет – из Рима, позднее, в начале христианской эры, был изгнан римский поэт Овидий, на рубеже Средневековья и Нового времени, – Данте изгоняется из Флоренции. Но такая широко запрограммированная, коллективная депортация умов, какая произошла у нас, – это уже нечто иное, новое.

Пора развеять миф о том, что она являлась частным эпизодом, маргинальным зигзагом истории.

Это был существенный элемент большевистской стратегии, нацеленный на установление духовно-мировоззренческой монополии партии в обществе, на ее диктатуру и в сфере сознания. Свобода объявлялась тем самым вне закона. Диалог как первооснова и душа культуры подменялся директивно-командным монологом, идеологическим диктатом, окриком, угрозой.

Первой жертвой изгнания стали лучшие философы России – культурный цвет нации, но в сущности это был удар по российской интеллигенции и интеллигентности, духовности вообще.

Пора развеять и другой миф – о якобы филантропическом, гуманном характере этой партийно-чекистской "операции"; она, мол, проводилась чуть ли не в интересах самих ее жертв, призвана была спасти их от грозящей гибели. Эту точку зрения выразил, в частности, Троцкий 30 августа 1922 г. в беседе с американской журналисткой Луизой Брайянт: "Те элементы, которых мы высылаем и будем высылать, – говорил он, – сами по себе политически ничтожны. Но они потенциальное оружие в руках наших возможных врагов. В случае новых военных осложнений, – а они, несмотря на наше миролюбие, не исключены, – все эти наши непримеримые и неисправимые элементы окажутся военно-политическими агентами врага. И мы вынуждены будем расстреливать их по законам войны. Вот почему мы предпочли сейчас, в спокойный период, выслать их заблаговременно. И я выражаю надежду, что вы не откажетесь признать нашу предусмотрительную гуманность и возьмете на себя ее защиту перед общественным мнением"72. Это безжалостное фарисейство и демагогия. Действительный расчет властей состоял в ином: оторвать, изолировать инакомыслящих от своего народа и Родины, избавиться от нежелательных сильных оппонентов; выбить их "из седла", из привычной жизненной колеи, добиться их деморализации и устранения с исторической арены. Отсюда и альтернатива, которая им предлагалась: изгнание или смерть. Бессрочная ссылка ставилась в один ряд с расстрелом.

Жесточайший удар наносился и по собственной стране, ее традициям и устоям, ее интеллектуально-нравственному потенциалу. Одним из пагубных последствий "операции" стал разрыв преемственности в развитии отечественной культуры, особенно философии. Изгнание русских мыслителей повлекло за собою их более чем полувековое замалчивание (вперемешку с охаиванием), исключение их трудов из культурного оборота. Многие достижения русской мысли, высоко оцененные на Западе и Востоке, вошедшие в сокровищницу мировой культуры, оказались надолго утрачены, не востребованы в собственной стране. Это вписывается в исторический контекст таких событий, как глобальное обескровливание России в мировой и гражданской войнах, ликвидация дворянства и купечества, вынужденная массовая белая эмиграция, выплеснувшая за наши рубежи значительную часть интеллигенции. В итоге национальному духовному генофонду был нанесен огромный качественный урон, содействовавший люмпенизации и конформизации общества, распространению догматизма и примитивизма в общественном сознании. Не случайно многие яростные гонители русских идеалистов тогда же, в 1922 г., стали активными недругами философии вообще, проводниками философского нигилизма (И.Боричевский, С.Минин, В.Рожицин и др.); характерно, что их геростратовский девиз "философию за борт" нашел отклик и в таком оплоте официальной идеологии, как Комуниверситет им. Свердлова, в выступлениях его ректора, старого большевика М.Лядова. Так изгнание философов обернулось отречением от философии.

Отмечу и то, что эта "операция" создала прецедент, который неоднократно повторялся с теми или иными вариациями в дальнейшем, в наше время (изгнание Александра Солженицына, Иосифа Бродского, Галины Вишневской, Мстислава Растроповича и др.). Зло порождает зло.

Нет надобности идеализировать старых русских философов, во всем с ними соглашаться. Они и сами нередко спорили между собой. Но в одном они были едины: в своей беззаветной любви к Родине, в заботе о ее духовном возрождении, о нравственном здоровье общества. И покидая Россию, они оставили нам несколько важных заветов – предостережений.

С.Л.Франк писал, что главный нравственный водораздел в современном русском обществе проходит "между сторонниками права, свободы и достоинства личности, культуры, мирного политического развития, основанного на взаимном уважении, чувства ответственности перед Родиной как великим целым, с одной стороны, – и сторонниками насилия, произвола, разнуздания классового эгоизма, захвата власти чернью, презрения к культуре, равнодушия к общенациональному благу – с другой. В одном лагере хотят свободы для всех, надеются, что отныне не будет политических 'преследований, относятся с великодушием к побежденным и униженным представителям старой власти; в другом – пытаются завести цензуру, хотят арестовывать всякого инакомыслящего и дают побежденным чувствовать силу кулака победителя"73. Л.П.Карсавин выражал надежду, что русский народ преодолеет ненависть и насилие, положит начало христианской жизни на Земле. П.А.Сорокин предупреждал в статье "Заветы Достоевского": "Без любви, без нравственного совершенствования людей не спасет и перемена общественного строя, изменение законов и учреждений. Напишите какие угодно конституции, пересадите какие угодно учреждения, но раз люди безнравственны, раз в них и их поступках нет нравственной идеи любви, то никакого улучшения быть не может. Вне любви не только не может быть спасения, но не может быть и никаких спасителей и освободителей. Если только сам спасатель не проникся всецело чувством любви на деле, в своих поступках и поведении, то какими бы высокими словами он ни прикрывался, какую бы великодушную пыль ни пускал в глаза, – такой человек будет лжепророком, мнимым освободителем, вожаком, ведущим к гибели, фальшивомонетчиком, сеющим семена преступлений и зла, великим тираном, а не благодетелем человечества. Таким людям народ нужен только для осуществления их собственных аппетитов"74. Эти мысли выдающийся социолог продолжил в год своего изгнания, обращаясь к студенческой молодежи: "В результате войны и революции наше отечество лежит в развалинах... Задача возрождения России падает на ваши плечи, задача бесконечно трудная и тяжелая... Первое, что вы должны взять с собой в дорогу, это знания, это чистую науку, обязательную для всех... Но не берите суррогатов науки, так ловко подделанных под нее псевдознаний, заблуждений, то "буржуазных", то "пролетарских", которые в изобилии предлагают вам тьмы фальсификаторов... Мир не только мастерская, но и величайший храм, где всякое существо, и прежде всего всякий человек – луч божественного, неприкосновенная святыня. Homo homini Deus (а не lupus) est – вот что должно служить вашим девизом. Нарушение его, а тем более замена его противоположным заветом зверской злобы, волчьей грызни друг с другом, заветом злобы, ненависти и насилия, не проходила никогда даром ни для победителя, ни для побежденного"75.

Как провидчески и современно звучат эти слова, проникнутые жаждой духовно-нравственного возрождения России.

Прощаясь с Родиной, опальные мыслители стремились нас образумить, предостеречь. К сожалению, их голос не был услышан.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Большая заслуга в освещении этой стороны проблемы принадлежит самим жертвам высылки, – я имею в виду мемуары Н.А.Бердяева, Н.О.Лосского, М.А.Осоргина, П.А.Сорокина, Ф.А.Степуна и др. Из публикаций последующего времени см.: Хоружий С. Философский пароход // Лит. газ. 1990, 9 мая и 6 июня; Костиков В. Изгнание из рая // Огонек. 1990. № 24; Геллер М. Первое предостережение – удар хлыстом (К истории высылки из Советского Союза деятелей культуры в 1922 г.) // Вопросы философии. 1990, № 9; Велидов А.В. Николай Бердяев – арест и высылка // Совершенно секретно. 1991. № 8.

2 Эта идея начала спорадически прокладывать себе дорогу задолго до массовой депортации умов. В числе ее первых жертв были деятели Помгола (Всероссийского комитета помощи голодающим), вначале сосланные во внутренние губернии. Позднее некоторые из них были выдворены из РСФСР. Горький знал о их предстоящей высылке еще в апреле 1922 г.

3 «Российский центр хранения и изучения документов новейшей истории. Ф.5. Oп.1. Ед. хр. 638. Л.1–2. И.С.Уншлихт – зам. председателя ГПУ.

4 Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т.18. С.317.

5 Там же. Т.46. С.135.

6 Дpaбкинa Е. М., 1918 // «Новый мир». 1958. № 9. С.186.

7 Ленин Р.И. Поли. собр. соч. Т.54. С.177.

8 Там же. С.182. А.В.Пешехонов – умеренный народник, трудовик, министр продовольствия во Временном правительстве; характеризовался Лениным как «бессмертно-наивный» политик. В 1922 г. оказался в том же дискриминационном списке выдворяемых за границу, что и Бердяев, Франк и др.

9 Там же. С.198.

10 Там же. Т.45. С.33 (курсив мой. – Л.К.). Конкретизируя в категориях гражданской войны «антипрофессорскую» (вернее, антиинтеллигентскую) линию Ленина, зам. наркома просвещения М.Н.Покровский говорил: «Нам нужно завоевать высшую школу, вытеснив белого профессора и заменив его красным». (РЦХИДНИ, ф.17, oп 60. ед. хр. 466, л.39).

11 Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т.45. С.189.

12. Там же. С.190.

13. Там же. Т.54. С.266. С.А.Мессинг и В.Н.Манцев – члены коллегии ГПУ.

14. Собрание узаконений и распоряжений рабоче-крестьянского правительства, издаваемое народным комиссариатом юстиции. 1 июня 1922 г. Отдел первый. М., 1922. С.205.

15 «Там же. С.211. Совсем недавно, с указанием на секретный фонд, опубликована статья историка А.Латышева «Что подогревает пыл защитников Ленина». Автор приводит выдержки из письма Ленина от 17 июля 1927 г., имеющие прямое отношение к теме нашей работы: «Искоренить всех этих энесов», «выслать за границу безжалостно», «всех их вон из России», «арестовать несколько сот и без объявления мотивов – выезжайте, господа!», «очистим Россию надолго» («Известия». 1993. 29 мая. С.10).

16 История советского государства и права. Т.2. М., 1968. С.580; De visu, № 0, 1992. М., Изд-во «Советский композитор». С.14; «Известия», 10 августа 1922 г. В других источниках упоминается в этой связи постановление Совнаркома от 10 мая 1922 г. (см.: Юрий Анненков. «Дневник моих встреч», М., с.262).

17 См.: РЦХИДНИ, ф.5. Oп.1. Ед.хр. 2603. Л.2. Л.Б.Каменев был в то время членом Политбюро, И.Решетов – нач. IV отделения Секретного отдела ГПУ.

18 Там же. Ф.76. Oп.3. Ед. хр. 303. Л.1.

19 Там же. Л. 2–3. Я.С.Агранов – следователь по важнейшим делам.

20 Там же. Л.4. Т.Д.Дерибас – пом. нач. Секретного отдела ГПУ.

21 Там же. Ф.5. Oп.1. Ед. хр. 2603. Л.2.

22 Там же. Л. 4, 5, 6.

23 См.: Баммель Г. Сумерки идеалистической философии. «Печать и революция», 1922. Кн. 7; Боричевский И. Несколько слов о так называемой русской философии (К изгнанию метафизики из советской школы). «Книга и революция», 1922, № 3 (15); он же. Догматическое богословие под покровом философии. Там же; Невский В. Нострадамусы XX века // Под знаменем марксизма, 1922. № 4; он же. Реставрация идеализма и борьба с «новой» буржуазией. Там же. № 7–8; Преображенский П. Философия как служанка богословия. «Печать и революция», 1922. Кн. 6; Бубнов А. Буржуазное реставраторство на втором году НЭПа. М., 1922. В другом месте этот автор (тогда – кандидат в члены ЦК партии) прямо призывает к высылке за границу профессора Кизеветтера и подобных ему. (См.: Федюкин С.А. Борьба с буржуазной идеологией в условиях перехода к НЭПу. М., 1977. С.16).

24 Под знаменем марксизма. 1922. № 3. С.55.

25 Печать и революция. 1922. Кн.6. С.65.

26 Коммунистическая мысль. Киев, 1922. № 2(14). С.11.

27 Под знаменем марксизма. 1922. № 4. С.100.

28 Там же. № 3. С.123.

29 Там же. 1922. № 9–10. С. 226–227 (Курсив мой. – Л.К.).

30 Печать и революция. Кн. 6. 1922. С.239.

31 Книга и революция, 1922. № 3(15). С.35.

32 Семковский С.Ю. Этюды по философии марксизма. М., 1924. С.6, 63.

33 РЦХИДНИ. Ф.5. Oп.1. Ед. хр. 2603. Л.1.

34 Центральный архив Министерства безопасности Российской Федерации. Дело М – 206. Л.19.

35 Бердяев Николай. Самопознание (Опыт философской автобиографии). Париж, 1949. С.253.

36 Центральный архив МБРФ. Дело М – 206. Л.22.

37 Бердяев Николай. Ук. соч. С.261–262.

38 Центральный архив МБРФ Дело NH–206, Л.25. Эта же ошибка повторяется в рапорте Уншлихта от 23 августа 1922 г.

39. Там же. Л.28.

40. Там же. Л.32.

41.Там же. Л.28. «С коммунизмом, – поясняет Бердяев, – я вел не политическую, а духовную борьбу, борьбу против его духа, против его вражды к духу. Я менее всего был реставратором. Я был совершенно убежден, что старый мир кончился и что никакой возврат к нему невозможен и нежелателен. От эмиграции и ее настроений у меня было отталкивание. Я относился очень враждебно ко всякой интервенции извне, к вмешательству иностранцев в русскую судьбу» (Николай Бердяев. Самопознание... Париж, 1949. С.250).

42 Там же. Л.31.

43Там же. Л.33. Из статьи Мих. Кольцова «Философия мракобесия» видно, что «Бердяев едва-едва не остался в России. С его высылкой у соответствующих властей была большая возня. Целая армия родственников, друзей и доброжелателей, в том числе советских работников, во главе с самим Бердяевым громко агитировала, подчеркивая, что высылка кабинетного сидельца, философа, оторванного от текущей действительности, далекого не только от политики, но вообще от всякой общественности, – попросту бессмысленна» («Правда», 1924. 15 янв.).

44 Там же. Л.34.

45Бердяев Николай. Самопознание. Париж, 1949. С.263.

46 Огонек. 1929. 20 янв. № 3 (303). С.2.

47 РЦХИДНИ. Ф.292. Oп.1. Ед. хр. 12. Л.5 об. Тем не менее Горин-Галкин признает в одной из своих лекций 28 сентября 1922 г.: "В России из тех, кто понимает Гегеля, я знаю Ильина и Лосского" (Там же. Л.155 об.).

48 Центральный архив МБРФ. Дело NH–206. Л.10 об.

49 Там же. Л.20.

51 Там же. Л.11–11 об.

52 Степун Федор. Бывшее и несбывшееся. Т.II. Нью-Йорк. 1956. С.417–418.

53 Там же. С.419.

54 Там же. С.420. В Дневнике П.А.Сорокина, относящемся к тому же времени, беседа со следователем по данному вопросу выглядит так: "Если человек протестовал и говорил, что он без денег и без визы на въезд в какую-либо страну, ему отвечали: "Доставайте визу, а не то вас сошлют в Сибирь" (Leaves from a Russian Diary. By Pitirim Sorokin. New York, 1924. P.301).

55 Социс. 1990. №3. C.121.

56 Центральный архив МБРФ. Дело NH–206. Л.30.

57 Там же. Л.13–14.

58 Лосский Н.О. Воспоминания. Жизнь и философский путь. Вопросы философии. 1991. № 11. С.184–185.

59 Leaves from a Russian Diary By Pitirim Sorokin.. New York, 1924. P.303–304.

60 Центральный архив МБРФ. Дело 1525. Л.1, 4.

61 РЦХИДНИ. Ф.5. Oп.1. Ед. хр. 2603. Л.12а.

62 Там же. Д.12г.

63 Там же. Л.12д.

64 Там же. Л.13.

65 Там же. Л.14.

66 Там же. Л.15.

67 Там же. Л.18.

68 Там же. Л.18.

69 Голинков Д.Л. Крушение антисоветского подполья в СССР. (1917–1925 гг.). М., 1975. С.548.

70 РЦХИДНИ. Ф.5. Oп.1. Ед. хр. 2603. Л.18.

71 "Вопросы философии". 1991. № 11. С.185.

72 Костиков Вяч. "Не будем проклинать изгнанье...". Пути и судьбы русской эмиграции. Л., 1990. С.176–177.

73 Франк С. Нравственный водораздел в русской революции. М., 1917. С.11–12.

74 Артельное дело. 1921. № 17–20. С.6–7.

75 Сорокин Питирим. Отправляясь в дорогу (Речь на торжественном собрании в день 103-летней годовщины Петербургского университета 21 февраля 1922 г.). С.10–11.

Источник: Л.А.Коган. «Выслать за границу безжалостно».
(Новое об изгнании духовной элиты) // Вопросы философии. 1993. №9. С.61–84.

© Л.А.Коган

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел история