Дилигенский Г. "Конец истории" или смена цивилизаций?

Нашему обществу предстоит войти в русло развития мировой цивилизации — эта истина сегодня получила широкое признание в общественном сознании. Но к какой цивилизации, и какому ее развитию мы должны приобщиться? Вопрос этот далеко не прост и ответ не лежит на поверхности.

Ведь многие полагают, что история, а следовательно, и человеческая цивилизация уже достигли своего высшего предела - вспомним хотя бы нашумевшую статью Ф. Фукуямы. В этом случае и предел нашего собственного развития не так уж далек — подобная перспектива как-то не очень соблазняет...

ОТ ЛОКАЛЬНЫХ ЦИВИЛИЗАЦИЙ—К ГЛОБАЛЬНОЙ

"Цивилизация" принадлежит к числу тех понятий научного и обыденного языка, которые не поддаются сколько-нибудь строгому и однозначному определению. Если попытаться как-то объединить различные его значения, мы, очевидно, получим скорее некий интуитивный образ, чем логически выверенную категорию. И все же за этим образом будет стоять определенная реальность — целостность материальной и духовной жизни людей в определенных пространственных и временных границах. Многозначность и расплывчатость понятия "цивилизация" коренятся в возможности по-разному, с различной степенью конкретизации и обобщения определять отличительные признаки, differentia specifica этой целостности и таким образом как угодно расширять или сужать пространственные и временные границы цивилизационных комплексов. Так, мы говорим о цивилизации просто как об определенном состоянии человеческого общества, противопоставляемом "варварству", об античной и средневековой, о христианской и мусульманской, о европейской, индийской, китайской, об индустриальной и постиндустриальной и т.д. цивилизациях.

Очевидно, в каждом конкретном случае содержание понятия цивилизация зависит от оснований выделения и рядоположения цивилизационных комплексов, а эти основания, в свою очередь, "подсказываются" теми проблемами человеческой истории, которые нас интересуют. Так, стремление понять своеобразие различных национальных и региональных обществ и динамику их развития — от расцвета к упадку — породило в свое время преобладающий интерес к локальным цивилизациям. Во второй половине нашего века ощущение глубоких перемен во всех сферах человеческой жизни сосредоточило внимание на различиях между "старой" и "новой" цивилизациями, понимаемыми скорее как глобальные, чем как локальные феномены, на проблемах перехода от первой ко второй.

В основе этого современного подхода к проблеме цивилизации лежит реальный факт "глобализации" общественного развития, часто описываемый как возрастающая целостность мира. Все более зримо проявляется тенденция к формированию единой планетарной цивилизации.

В данной связи стоит отметить, что локальное и глобальное измерения цивилизации неправильно было бы рассматривать как взаимоисключающие. В историческом прошлом, когда цивилизации возникали, жили и умирали главным образом в локальных рамках, по времени они все же принимали квазиглобальные масштабы, охватывая если не всю, то большую или значительную часть цивилизованного человечества. Римская империя эпохи расцвета достигла высокой степени унификации форм социально-экономической, политической и культурной жизни на своей громадной территории. С другой стороны, современная целостность мира отнюдь не исключает цивилизованного многообразия, коренящегося как в силе культурных традиций различных обществ, так и в резко различающихся уровнях их технико-экономического и социального развития.

Еще более существенным представляется факт типологического сходства тех фаз или стадий, через которые проходила эволюция различных локальных цивилизаций. Даже не имея сколько-нибудь систематических взаимосвязей друг с другом, они вырабатывали сходные формы экономической, социальной и политической организации, значительный параллелизм сопутствовал и их культурной, религиозной и т.п. эволюции. Эта стадиальность, по-разному объясняемая различными научными школами, представляет собой как бы глобальное измерение, объединяющее различные локальные цивилизации.

При всей относительности различий между прошлыми и современными типами цивилизованного развития эти различия все же намного больше, чем сходство: становление современной планетарной цивилизации — это процесс, который не только по своим географическим масштабам, но и по глубине, основательности несопоставим со всеми "мировыми цивилизациями" прошлых веков. Эти последние возникли в результате крупных этнических миграций и завоеваний, новые миграции и завоевания уничтожали, подчас без остатка, создававшиеся веками цивилизационные комплексы. В становлении современной планетарной цивилизации также немалую роль играет экспорт цивилизованных форм из одних обществ в другие, однако в основе ее целостности все же лежат иные факторы.

Совокупность этих факторов можно определить как возрастающую интенсивность связей — экономических, политических, культурных, коммуникационных, — объединяющих общества современного мира. Эти связи придают возникающей планетарной цивилизации системное качество: увеличивается взаимозависимость различных стран и регионов, кризисные или дисфункциональные явления в одном секторе глобальной цивилизациоиной системы создают угрозу стабильности других секторов. И в то же время интенсивность глобальных взаимосвязей способствует быстрому распространению по всей планете тех форм экономической, социальной и политической жизни, тех типов культуры, знаний и ценностей, которые воспринимаются как оптимальные и наиболее эффективные для удовлетворения личных и общественных потребностей; сам процесс формирования потребностей, типов материального и культурного потребления и образов жизни тоже приобретает глобальный характер.

Все это, однако, не означает какой-либо всеобщей унификации. Во-первых, каждое общество и социальная группа берут из общечеловеческого опыта те формы жизни, которые они в состоянии освоить в рамках своих экономических и культурных возможностей. Во-вторых, реакцией на глобализацию является инстинктивное стремление различных человеческих общностей к сохранению собственной идентичности, которое особенно сильно проявляется в сфере культуры, национального и религиозного сознания. В результате современная глобальная цивилизация приобретает не только целостно-системный, но и внутренне плюралистический характер: усиливающаяся гомогенизация экономических, социальных и политических форм, определенных типов культурного потребления причудливым образом сочетается с культурным многообразием.

Нетрудно заметить, что становление глобальной цивилизации сопряжено с обострением имманентно присущего ему трагического противоречия между различными ее зонами, в одной из которых человек располагает всеми ее благами и достижениями, а в другой — гораздо более обширной — царят голод, болезни, нищета. Именно это противоречие является опасной угрозой целостности глобальной цивилизации, без его разрешения вряд ли будет возможным ее дальнейшее поступательное развитие.

Формирование планетарной цивилизации менее всего похоже на простое механическое слияние различных локальных цивилизаций. В действительности этот процесс обладает гораздо более сложной и противоречивой структурой. Несомненно, наиболее очевидный его аспект — усвоение обществами Востока и Юга технологий, экономических, политических и культурных форм, выработанных в лоне западной цивилизации — в Западной Европе и Северной Америке. Однако в последние десятилетия все заметнее становится возрастающее значение для Запада продуктов социально-экономического и культурного развития других обществ. Так, для США одной из важнейших национальных проблем является сегодня японский вызов, суть которого — явное превосходство вторгающихся в американскую экономику способов хозяйственной деятельности, выросших из соединения западной технологии с культурными традициями Японии и других стран Юго-Восточной Азии.

Вместе с потоками иммигрантов из африканских и азиатских стран в западные общества импортируются проблемы "третьего мира". Порожденный иммиграцией (а в США — социальной ситуацией цветной Америки) процесс маргинализации остро ставит перед этими обществами задачу интеграци и разнородных этнокультурных компонентов в единый и вместе с тем по-новому плюралистический социум.

Далеко еще не оценена в полной мере та роль, которую уже сыграл и сыграет в будущем культурный и этический опыт индийской и других восточных цивилизаций в поиске выхода из духовного кризиса западного "общества потребления", в становлении новой системы "постматериальных" ценностей. Таким образом, не только западное влияние распространяется на Восток и Юг, но и западная цивилизация формирует — в самых разных своих аспектах — принципиально новые качества и тенденции, порождаемые процессом ее взаимообмена с другими обществами.

Пожалуй, наиболее впечатляющие и позитивные результаты приносит этот взаимообмен в сфере международных отношений. Идеи мира без войн и насилия, глобальной международной безопасности и сотрудничества, как и тесно связанная с ними идея единства человеческого рода, давно уже циркулируют в лоне самых различных цивилизаций. Однако их практическая реализация в наши дни стала возможной благодаря мощному стимулу с Востока. Политическую инициативу в этом направлении проявила сверхдержава, долгое время не только являвшаяся активным участником глобальной конфронтации, но и претендовавшая на распространение на остальной мир своей собственной (социалистической, коммунистической) цивилизации, последовательно противопоставляемой той глобальной цивилизации, которая складывалась в реальной жизни. Есть что-то весьма симптоматическое в том, что именно переосмысление плачевного опыта цивилизационной изоляции и конфронтации превратило Советский Союз в одного из наиболее активных протагонистов ценностей единой планетарной цивилизации. "Новое мышление" Горбачева — это своего рода удар колокола, возможно, наиболее яркое и убедительное свидетельство императивности, неодолимости возникающего цивилизационного единства человечества. Причем то значение, которое в новой, складывающейся в наши дни системе международных отношений приобретает проблема прав человека, говорит о том, что это единство базируется не только на общем страхе перед термоядерной и экологической катастрофами. Его несущей основой становится общность гуманистических ценностей, завоевывающих все более широкое признание в мировом сообществе.

КОСМОГЕННЫЕ И ТЕХНОГЕННАЯ ЦИВИЛИЗАЦИИ

Список признаков, тенденций, симптомов становления планетарной цивилизации можно было бы продолжать дальше и дальше. Это, однако, вряд ли приблизило бы нас к пониманию ее сущности, к ответу на вопрос, чем же отличается она от локальных или региональных цивилизаций, кроме своих географических масштабов? В чем состоит содержательная новизна этой цивилизации по сравнению с теми, которые сложились в прошлом и еще существуют в наше время?

Ответы, предлагаемые современной научной мыслью, чаще всего основаны на опыте наиболее развитых стран рыночной экономики. В 70-е годы нам сообщили, что мир, во всяком случае мир западный, вступает в эпоху постиндустриального общества, в 80-х годах — что нам и нашим потомкам предстоит жить в обществе информационном. Существуют и другие формулы, однако их объединяет общая методология: идентичность новой цивилизации выводится из тех или иных особенностей новейшей технологии и экономической структуры. Несомненно, возрастающая роль сферы услуг, связанных с ней социальных слоев или умственного труда во многом меняет облик общества. Столь же бесспорно, что современные способы передачи информации и "компьютерная революция" оказывают мощное воздействие не только на экономическую деятельность, но и на многие другие сферы человеческой жизни. Однако из чего следует, что все эти действительно масштабные изменения создают принципиально новую цивилизацию, т.е. качественно иную по сравнению с прежними целостность материальной и духовной жизни людей?

Явная недостаточность, неадекватность приведенных формул "новой цивилизации" объясняется в конечном итоге тем, что наука не обладает методологическим инструментарием, позволяющим выделять сущностные, определяющие параметры цивилизационных комплексов. В лучшем случае мы умеем описывать конкретные цивилизации, не не знаем, в чем состоят их системообразующие принципы. Поэтому возникает соблазн определять суть цивилизационных процессов под влиянием тех изменений, которые больше всего бросаются в глаза, видеть в бурных темпах развития новых явлений свидетельство их решающего значения. В гиперболизированной оценке "постиндустриализма" и "информационной революции" сказывается и особый угол зрения, порожденный интеллектуальной традицией технологического детерминизма.

Поскольку любая цивилизация создается и воспроизводится людьми и ради людей, наиболее адекватными ее характеристиками представляются те, которые выражают ее человеческое измерение. Очевидно, что цивилизационная целостность — это такое объединение людей, которое основано на общности каких-то существенных особенностей их бытия и их самих как действующих и мыслящих субъектов. Причем речь явно не должна идти об общности, обусловленной типом общественных или политических отношений, формами собственности и власти — для определения такого рода общностей существуют другие понятия. Не совпадает цивилизационная целостность и с культурной общностью, хотя цивилизация и культура — понятия во многом родственные.

Одна из фундаментальных особенностей человеческой жизни состоит в ее осмысленности: людям свойственно не просто воспроизводить условия своего биологического существования, но и придавать своему индивидуальному и общественному бытию определенный смысла Смыслообразующие компоненты человеческой деятельности воплощаются в неких общих принципах, выражающих смысл функционирования общества, — в системе высших целей и ценностей, которые при всех различиях в экономическом и социальном положении, в интересах людей позволяют им жить вместе, осуществлять совместную деятельность. Эти ценностные образования, выраженные явно или подразумеваемые, усваиваются индивидами и образуют смысловую основу их собственных мотивов и целей. Можно полагать, что именно эти смыслообразующие ценностные принципы образуют ядро, "душу" той целостности, которую мы называем цивилизацией 2.

Смысл существования общества и смысл жизни человеческого индивида, разумеется, не возникают из самих себя. Они, в свою очередь, определяются теми объективными отношениями, в которые включены и общество, и человек, — их отношениями с природой и характером социальных связей между самими людьми. Осмысление жизни основано на отражении этих объективных отношений в человеческой психике и сознании; на выработке соответствующей им направленности воли и мотивации. Поэтому в каждой системе смыслообразующих принципов заключены определенная система, механизм ее детерминации. Этот механизм присущ каждой цивилизации в такой же мере, как и сами формируемые им принципы 3.

Для цивилизаций, нередко называемых "традиционными", характерна высокая степень зависимости от природных условий бытия, следовательно, от той географической среды, которой располагает каждый социум. Другая особенность этих цивилизаций, обусловленная уровнем их экономического и социального развития, — особо жесткая связь индивида со своей социальной группой, будь то сельская или городская община, этнос или сословие. Групповая структура общества и место в ней человека определяют границы его жизненных возможностей, нормы групповой культуры оказывают мощное воздействие на его мотивы, ценности, ориентации. Индивид, сформированный в условиях этих цивилизаций, является прежде всего "групповым человеком". Глубоко укорененное в психике чувство зависимости человека от сил природы и от наличного социального порядка, воспринимаемых большей частью как силы и установления божественного происхождения, формирует высший принцип функционирования этих цивилизаций. Таким принципом является воспроизводство, сохранение биологических и социальных условий жизни, верность сакрализованной традиции, пронизывающей все сферы общественного и индивидуального бытия. С точки зрения присущей таким цивилизациям системы детерминации они могут быть названы космогенными. Ибо космос, мировой порядок ориентирует смысл их жизнедеятельности в обеих своих главных ипостасях: и как совокупность законов, господствующих в царстве природы, и как порядок, изначально предопределенный человеческому общежитию.

Космогенные цивилизации, охватывающие эпохи древности и средневековья, сохранившиеся кое-где и до наших дней, обладали разной степенью стабильности. Однако все они были обречены на "старение" и гибель самим принципом, лежащим в их основе. Абсолютная неизменность чужда природе вещей и тем более природе человеческого общества. Ориентация на стабильность подрывалась накоплением эндогенных и экзогенных факторов — социально-экономических процессов, разлагавших данный социальный порядок, контактами с другими обществами, поражениями в борьбе с внешними противниками. И в то же время эта ориентация снижала жизнеспособность и стойкость космогеиных цивилизаций, ибо мешала им вырабатывать новые качества, позволявшие адаптироваться к изменившимся условиям. С этим связан циклический характер развития'таких цивилизаций.

Правда, среди них были и такие — прежде всего это относится к античной средиземноморской цивилизации — которые частично отходили от этого принципа и обнаруживали относительно высокий внутренний динамизм. Однако этот отход был недостаточно последовательным: в конечном счете античное общество пошло все же по пути экспансии и консервации выработанных им цивилизованных форм, оказалось не в состоянии реализовать тот потенциал качественных конструктивных изменений, который проявило в пору своего расцвета. Во всемирно-историческом процессе это потенциал интеллектуального, социального, культурного, технического творчества, созидания новых форм жизни стал как бы предтечей, предвестником более поздних цивилизациониых сдвигов, — античность поставила "строительный материал" для цивялазации нового времени.

'Основополагающий цивилизационный принцип самосохранения и стабильности сменился радикально иным принципом лишь в эпоху позднего средневековья, в результате эволюции западноевропейской цивилизации. Исходным стимулом этого сдвига стало развитие и выдвижение на первый план человеческой деятельности технэ — способности к умножению знаний и изобретению нового. Поэтому цивилизацию, возникшую на развалинах средневековой, справедливо называют техногенной. Она основана на принципиально ином по сравнению с космогенными цивилизациями отношении человека с природой. Мобилизуя и развивая свой творческий гений, человек стремится порвать зависимость от природы, превратиться в ее господина, преобразовать ее в своих интересах. Высшими принципами жизни человека и общества становятся обновление, рост, прогресс; циклическое развитие сменяется поступательным. Развитие техники, технологии, научных знаний превращается в ведущий детерминант общественного развития.

В обществах, принадлежащих к техногенной цивилизации, принципиально меняется характер связей между людьми, отношение между личностью и социумом. Эта цивилизация предполагает мобилизацию творческого потенциала, инициативы отдельного индивида, необходимость свободы индивидуальной деятельности требует большей степени автономии индивида по отношению к социальной группе. Свобода и исходное равенство людей, независимость статуса индивида от его социального происхождения являются принципами общественной жизни, наиболее адекватными императивам техногенной цивилизации. Однако в ее рамках эти принципы в действительности имеют не самоценное, а инструментальное значение: они являются лишь средством, обеспечивающим выявление индивидуальных способностей, полноправное участие каждого в межиндивидной конкуренции, результатом которой оказывается воспроизводство фактической зависимости и неравенства. Тем не менее и утверждение этих принципов в общественном сознании, и прогресс практических форм их воплощения в сферах права и политики (демократия, социальная защита, права личности) являются с точки зрения "человеческого измерения" одним из величайших достижений техногенной цивилизации, ее вкладом в развитие практического гуманизма.

Возникновение техногенной цивилизации неотделимо от становления капиталистических экономических и общественных отношений. Несомненна и взаимосвязь торжества этой цивилизации с развитием капитализма. Следует ли отсюда, что она может существовать только в условиях капиталистического общественного строя, что взаимосвязь между ними можно рассматривать как тождество? Однозначный ответ на этот вопрос невозможен. Он будет утвердительным лишь в том случае, если трактовать капитализм только как экономическую категорию, как способ производства. Такие присущие ему характеристики экономических отношений, как рынок, частная собственность, конкуренция, наемный труд, представляют собой необходимые условия и основы существования техногенной цивилизации. Если же рассматривать капитализм как тип общества, как совокупность социальных, политических, идеологических отношений, детерминированных законами функционирования и накопления капитала, интересами класса капиталистов, то его взаимосвязь с этой цивилизацией уже не выглядит ни неразрывной, ни неизменной, становится очевидным ее исторически ограниченный характер. В этом проявляется фундаментальное различие между понятием цивилизации и такими категориями, как способ производства, формация, общественный строй.

Эволюция западных обществ в XIX—XX вв. обнаруживает фундаментальную противоречивость, дуализм механизмов детерминации, присущих техногенной цивилизации. С одной стороны, ее высшая цель — наращивание материального богатства на основе постоянного обновления технических систем — превращает человека и социальную организацию отношений между людьми в простые функции, орудия эффективной экономической деятельности. Эта "детерминационная цепочка" формирует распределение социальных ролей, основанное на отношениях господства — подчинения в производстве, антагонистическую классовую структуру, превращает рабочего в придаток к машине, накрепко привязывает собственность на средства производства к функции наращивания прибыли. Словом, она производит тот тип общества, который К. Маркс отождествлял с капитализмом.

С другой стороны, присущая техногенной цивилизации мощная мобилизация человеческой активности, свободной деятельности людей в обществе не может рано или поздно не вступить в противоречие с их тотальной зависимостью от императивов технологии и экономической эффективности. Ориентация на свободу формирует человека и группы людей как самостоятельных субъектов социальной деятельности; принцип прогресса, постоянного обновления человеческой жизни побуждает их добиваться улучшения своего материального и правового статуса. Если при космогенных цивилизациях возмущение угнетенных классов — спорадическая реакция на ухудшение условий существования, то в условиях цивилизации техногенной их борьба за большие свободу и равенство превращается в постоянно действующий фактор общественного развития. Этот фактор проявляет возрастающую способность воздействовать и на само техническое развитие (яркий пример — кризис тейлористско-фордистской системы и поиск более гуманистической технологической альтернативы).

Такие черты современных западных обществ, как широкое признание принципа социальной справедливости, перераспределение доходов в пользу менее имущих групп, возможность самовыражения различных групповых интересов и их согласование в политике государства, не могут быть объяснены какими-либо закономерностями развития капитализма. Капитализм как экономическая система порождает лишь такие общественные и политические отношения, которые подчиняют человека функции накопления капитала — марксистский анализ капитализма в этом отношении неопровержим. Гуманизация обществ, основанных на некапиталистической экономике, — заслуга не капитализма, но развития человеческой цивилизации: на техногенной фазе этого развития люди, организованные в социальные группы, уже не только детерминируются в своем сознании и поведении внешними по отношению к ним условиями, но и проявляют растущую способность сами детерминировать эти условия. Иными словами, техногенная цивилизация породила и капиталистический экономический базис, и новый соответствующий ее принципам тип человека, который мало-помалу смог существенно модифицировать, гуманизировать этот базис, создать относительно независимую от него систему общественных и политических отношений.

Именно динамика техногенной цивилизации привела к тому состоянию общества, которое некоторые современные авторы рассматривают как торжество либерализма. Это состояние — продукт общецивилизационного, а не формапионного капиталистического развития. Современные западные общества в строгом смысле слова являются не капиталистическими, но дуалистическими; они представляют собой синтез капиталистической экономики и либерально-демократической системы общественно-политических отношений, включающей механизмы социальной защиты. Противоречия между основными компонентами этого синтеза реальны, но они в общем разрешаются на основе взаимной "притирки" экономических и социальных приоритетов.

Ошибка последователей К. Маркса состояла в том, что зависимость надстройки от базиса, вполне реальную в условиях современного ему капитализма, они приняли за неизменно присущую всем стадиям общественного развития. Отсюда вытекали и концепция этого развития как смены социально-экономических формаций, и вывод о необходимости социалистической революции как единственно возможного средства радикальной гуманизации общества. В действительности надстройка обнаружила способность приобретать возрастающую независимость от базиса и воздействовать на него: в основе этой независимости меняющиеся качества человеческого субъекта — индивидуального и группового, связанные с торжеством техногенной цивилизации. Развитие цивилизации оказалось более мощным, значимым и долгодействующим процессом, чем смена формаций; категория формаций, видимо, может рассматриваться как адекватная методологическая парадигма исторического процесса лишь применительно к переходу от средневековья к новому времени (смена феодализма капитализмом).

Своеобразным подтверждением этого вывода может служить опыт социалистических революций и строительства социализма в ряде стран. "Реальный социализм" в сущности представлял собой попытку осуществить цели техногенной цивилизаци: технический и экономический прогресс — на основе новой формации, образованной государственной собственностью на средства производства (базис) тоталитарной политической и идеологической диктатурой (надстройкой). Провал этой попытки, приведшей к экономическому, социальному и политическому кризису системы, в конечном счете коренится в ее противоречии императивам техногенной цивилизации: ее принципы неотделимы от рынка, частной собственности и политической демократии. "Реальный социализм" — это вариант данной цивилизации, лишенный ее ядра — человеческого измерения. Не случайно он довольно быстро приобрел черты предшествующей цивилизационной фазы: приоритет стабильности и экспансии системы над ее внутренней эволюцией, сакрализация ее устоев через механизмы идеологической монополии, жестко иерархическая организация власти. Перестройка в СССР, революции и реформы в странах Восточной Европы и Китае, независимо от последовательности и радикальности этих процессов в каждой отдельной стране, выражают тенденцию к возврату соответствующих обществ в лоно общемирового цивилизационного развития.

СОВРЕМЕННЫЙ ЦИВИЛИЗАЦИОННЫЙ КРИЗИС

Пока страны бывшей социалистической системы и "третьего мира" ищут путей приобщения к техногенной цивилизации, в странах, где она достигла наивысшего расцвета, умножаются признаки ее разложения. Нарастает ощущение исторического перелома, вступления общества в какую-то новую фазу с неясными еще очертаниями, альтернативами.

Наиболее очевидный исторический предел техногенной цивилизации образуют обострение экологического кризиса, изобретение и распространение оружия массового уничтожения. Эти явления обнаружили вопиющий иррационализм ее высших принципов: неуклонный экономический рост и научно-техническое развитие, еще вчера почитавшиеся как творцы прогресса, сегодня создали угрозу физическому существованию человечества. Вместе с конкретными результатами развития техногенной цивилизации девальвации подверглись и такая присущая ей цель, как материальное обогащение за счет эксплуатации природы, и пронизывающий ее приоритет групповых — государственных, национальных, классовых интересов над интересами общечеловеческими.

Было бы, однако, неверно видеть в угрозе термоядерной и экологической катастрофы единственную причину цивилизационного кризиса. Эта угроза лишь ярко высветила более глубокий процесс размывания самих основ техногенной цивилизации — процесс, затрагивающий прежде всего ее субъективно-человеческое измерение, смысл жизни человека в общества. Кризис цивилизации — это прежде всего кризис, обессмысливание тех целей, которые сформировали ее целостность, явились движущей силой ее возникновения, воспроизводства и развития. Эти цели, высшие принципы цивилизации теряют свое былое мотивирующее значение для общества потому, что они утрачивают смысл для образующих его индивидов.

Глубокой причиной обессмысливания является разрушение сложившейся системы детерминации мотивов и поведения человека. Как ни парадоксально это звучит, кризис смысла порождается возросшей степенью человеческой свободы. Это прогрессирующая свобода представляет собой результат двух развивающихся параллельно процессов.

Один из них радикально меняет отношения между человеком и техникой. Потребности и интеллектуальные способности человека всегда были движущей силой технического прогресса, но эти потребности, в свою очередь, детерминировались, а проявление способностей лимитировалось достигнутым уровнем развития науки и техники. Люди стремились производить все больше вещей и услуг ценой все меньших затрат и усилий, сам же набор этих вещей и услуг был чем-то самим собой разумеющимся: он определялся базовыми человеческими потребностями, стремлением к оптимизации условий жизни и возможностями, которые создавал данный уровень развития производительных сил.

Современная научно-техническая революция произвела коренной переворот во всей этой системе отношений. Прежде всего потому, что она в громадной мере расширила "поле возможностей" созидания и удовлетворения новых потребностей. Современная технология не просто формирует потребности — она делает возможными все большие многообразие и разнонаправленность данного процесса и тем самым резко ослабляет его детерминированность.

В недалеком прошлом производство и прикладная наука решали главным образом вопрос: как с наименьшими издержками добиться искомой цели? Сама же эта цель — будь то более быстрое средство передвижения или передача изображения на расстояние — представлялась достаточно очевидной. В наши дни возрастает множественность, альтернативность достижимых целей и центральным становится другой вопрос: в чем именно состоит цель? Причем выбор целей усложняют не только расширившиеся технические возможности, но и возникновение ряда новых
приоритетов и критериев экономической деятельности, новых социальных требований к производству. В их числе экологические и вообще "немонетарные", гуманистические критерии, проблемы, связанные с качеством жизни и кризисными последствиями предшествующего технического развития, с потребностью в таком производственном процессе, который способен заинтересовать работника, выявить его личностный потенциал.

Следует ли, например, конструировать все более быстрые, удобные и эстетически привлекательные автомобили? Или, следуя экологическим критериям, пытаться заменить их средствами передвижения на электрической тяге? И как при этом, не снижая эффективности производства, перейти от фордистского конвейера к более гуманным системам организации и разделения труда? Еще более сложны проблемы выбора, возникающие на таких новейших направлениях научно-технического прогресса, как например, генная инженерия.

С колоссальным расширением границ возможного техника детерминирует не какой-то определенный вектор развития, но амплитуду множества векторов; ключевым моментом динамики системы становится поэтому выбор их возможных решений. Как справедливо отмечают исследователи современной развитой экономики, она существует в недетерминированном мире, в котором возрастает роль свободы и ответственности человека 4. И действительно, собственно человеческий выбор становится все более решающим детерминантом и научно-технического, и экономического, и общественного развития 5.

Второй фактор, резко повышающий степень человеческой свободы, — это рост интеллектуальной и поведенческой автономии индивидуального человека, новый этап всемирно-исторического процесса индивидуализации 6. Человек предшествующих эпох, как правило, представлял собой существо, объединяющееся с себе подобными в относительно устойчивые группы, в своих мотивах и знаниях, нормах и представлениях он опирался на те, которые были приняты его группой, закреплены в групповой культуре. Техногенная цивилизация значительно расширила сферу проявления человеческой индивиду льности, но сохранила жесткую связь индивида с групповым социумом. В классическом буржуазном обществе индивидуальная инициатива поощряется, но лишь в той мере, в какой она не выходит за рамки целей и ценностей, заданных групповой культурой. Эта культура служит своего рода механизмом передачи индивиду высших ценностей цивилизации, способом их конкретизации применительно к групповым ситуациям.

В современном развитии общества происходит радикальный переворот в системе социальных связей людей. Социальные группы различного масштаба и уровня продолжают существовать, но значительно ослабевают связи между каждой из этих групп и входящими в них индивидами. Одной из важнейших причин этого сдвига являются резко возросшие темпы социальных изменений: они лишают групповые связи человека былой устойчивости, определенности, однозначности, размывают реально переживаемую им социально-групповую идентичность. Вторая причина в усложнении группового членения современного общества: возрастает несовпадение между различными типами его дифференциации — социально-экономической, региональной, демографической, этнической, культурной, идеологической и т.д., в результате индивид оказывается принадлежащим сразу к множеству различных групп. Это, естественно, затрудняет для него психологическую ориентацию на одну из них.

Третья причина — хорошо известный процесс "омассовления" — на место прежней изоляции групповых культур приходят возрастающее сближение, усреднение и интернационализация типов материального и культурного потребления, образов жизни, источников и содержания социальной информации. Эти тенденции, отраженные в концепциях "массового общества" и "массового человека", ставят индивида в ситуацию своего рода культурного и психологического одиночества: ведь "масса" и "массовая культура" амбивалентны, неустойчивы по сравнению с традиционными группами и их культурами, гораздо менее них способны внушить человеку ясную систему ориентации, мотивов, ценностей. Но это одиночество — оборотная сторона автономии индивида, его возросшей свободы от какого-либо одназначного социального влияния.

Кризис техногенной цивилизации обусловлен таким образом, одновременным кризисом двух детерминизмов — технологического и социального, Это означает, что теряет свою адекватность научная методология, объясняющая развитие общества и его перспективы исходя из такого рода детерминации. Попытки определить возникающие общественные системы как "постиндустриальное" или "информационное" общество отражают некоторые конкретные стороны происходящих перемен, но не раскрывают их сути, объединяющего их начала. Они оперируют причинноследственными связями, присущими уходящей в прошлое техногенной цивилизации и именно поэтому неспособными служить ориентиром к пониманию цивилизации будущего.

АЛЬТЕРНАТИВЫ НОВОЙ ЭПОХИ

Кризис техногенной цивилизации, разумеется, не означает, что человек приобретает независимость от техники, экономики и объективно существующих общественных отношений. Этот кризис означает лишь, что люди оказываются перед необходимостью самостоятельно определять динамику внешних условий своей жизни, характер своих отношений с природой и техникой и своих собственных отношений, что во всех этих отношениях они уже не могут просто воспроизводить выработанные ранее эталоны. Цивилизационный кризис — это утрата прежнего смысла существования человека и общества, ставящая их перед необходимостью найти новый смысл. Человеческая мотивация и направленность воли отныне становятся не производной величиной, не "зависимой переменной", но подлинным демиургом действительности 7. Поэтому можно предположить, что на смену техногенной приходит действительно новая антропогенная цивилизация.

Если не идти по пути фантазий, сегодня еще невозможно представить себе эту цивилизацию во всей ее конкретности. Однако мы вправе констатировать альтернативность путей ее возможного развития. Эта альтернативность заложена в природе ее творца — ведь живой реальный человек — существо в высшей степени противоречивое. И сегодня он еще более противоречив, чем когда-либо раньше, ибо на смену однозначно детерминированному своей групповой принадлежностью человеку былых эпох приходит человек, внутренне плюралистичный, способный ориентироваться на разные культурные нормы, ценности, цели. В большинстве случаев он не знает, что ему делать со вновь обретенной внутренней свободой, со своими раскованными мотивами и побуждениями; далеко не всегда готов к определенному выбору. Анализ индивидуального и коллективного поведения людей в условиях современных, наиболее продвинутых в цивилизационном отношении обществ позволяет по меньшей мере обозначать некоторые тенденции, предвосхищающие возможные сценарии развития цивилизации.

Один из этих сценариев в общем соответствует тому концу истории, который обрисован в статье Ф. Фукуямы. Его можно было бы назвать либерально-гедонистическим. Сам Фукуяма связывает свои прогнозы с "неоспоримой победой экономического и политического либерализма" и считает определяющими характеристиками "постисторического" периода "экономический расчет, бесконечные технические проблемы, заботу об экологии и удовлетворении изощренных запросов потребителя"8. Иными словами, речь идет об обществе, достигшем высокого и гарантированного уровня материального благосостояния, создавшем механизмы, с помощью которых оно может рационально регулировать и разрешать возникающие перед ним проблемы, освобождать тем самым большинство своих членов от каких-либо особых забот и интересов макросоциального, политического и идеологического порядка. Человек, соответствующий такому типу общества, — это индивид, ориентированный прежде всего на спокойствие и самоуслаждение, его связи с другими людьми подчинены этим приоритетам и потому достаточно случайны и поверхностны. И хотя ему чуждо агрессивное стремление к деньгам и власти, типичное для человека предшествующей эпохи, он не способен обогатить развитие цивилизации принципиально новыми конструктивными элементами. Это "человекулитка", воспользовавшийся обретенной свободой, чтобы спрятаться в собственную уютную раковину.

Основной порок либерально-гедонистического сценария — его ограниченность рамками наиболее благополучных в экономическом отношении обществ. Но в действительности эти общества не смогут существовать изолированно от остального мира, цивилизация будущего не может не быть планетарной. Население более бедных, раздираемых критическими, экономическими и социальными проблемами стран чем дальше, тем больше будет стремиться обладать всем, что имеет западный мир; положение вечного бедного родственника, если оно сохранится, неизбежно будет усиливать у них стремление повысить свой статус на мировой арене. Это стремление может принимать самые различные формы, включая попытки культурной и политической самоизоляции, агрессивный национализм и воинствующий религиозный фундаментализм, милитаристские и империалистические тенденции. Мне кажется, что Фукуяма просто отмахивается от всей этой проблематики, когда он отрицает возможность в будущем сколько-нибудь серьезных международных конфликтов 9. В действительности, "благополучие" и "спокойствие" Запада находятся под угрозой, пока единство человечества подрывается вопиющим неравенством стран и народов. В рамках либерально-гедонистского сценария эту угрозу вряд ли удастся предотвратить, ибо пронизывающий его региональный, национальный, корпоративный и личный эгоцентризм несовместим с подлинным интересом к проблемам других народов.

Угрозы данному сценарию создает не только глобальная ситуация, но и его собственная внутренняя ущербность. Фукуяма близок к истине, когда выражает надежду, что "перспектива многовековой скуки вынудит историю взять еще один, новый старт". Скука рождается из бессмысленности жизни, которую в конечном счете может лишь усугубить "беспроблемное" гедонистическое существование. История учит, что общества и классы, ориентировавшиеся на гедонизм, обрекают себя на стагнацию и упадок: стремление к самоуслаждению не может мобилизовать потенциал творческой активности, заложенный в человеке и обществе, и поэтому неизбежно ведет к деградации воли и сознания. Массовая наркомания, распространенная даже в самых благополучных странах, едва ли не самое убедительное свидетельство реальности такой перспективы.

Существует немало фактов, свидетельствующих о том, что современный человек — в каких бы экономических, социальных, политических условиях он ни жил — далеко не всегда склонен довольствоваться гедонистическим образом жизни. Возникшую перед ним проблему смысла он все чаще пытается решить иными способами: "культурная революция", прокатившаяся по странам Запада в 60-х годах, увлекшая широкие массы молодежи, была одной из первых такого рода попыток, предпринятых — что особенно существенно — на массовом уровне. Правда, результаты ее достаточно противоречивы. С одной стороны, она даже содействовала развитию рафинированного психологического гедонизма осмысленного как стратегия личности, альтернативная погоне за деньгами и успехом. Под влиянием этой стратегии усилилась тенденция к становлению "цивилизации досуга", в сущности представлявшей собой лишь модифицированный вариант того самого "общества потребления", против которого столь страстно ополчились молодые бунтари 60-х годов.

Однако, с другой стороны, молодежная культурная революция впервые превратила остро переживаемую проблему самореализации личности, поиск путей ее решения в феномен массового сознания.

Все эти изменения нередко объясняют в духе технологического детерминизма — развитием такой техники, которая экономически эффективна в условиях мелкого производства или более индивидуализированного и сложного, менее расчлененного, "измельченного" труда на крупных предприятиях. В действительности техническая эволюция делает возможными сдвиги в структуре собственности и труда, но сама эта эволюция идет в данном направлении потому, что на нее воздействуют изменившиеся интеллектуальные и психологические качества использующих технику людей. Именно эти человеческие качества диктуют данный, а не какой-то другой тип технико-экономического развития 10.

Второе направление поиска — это развитие нового типа социальных связей людей. Оно охватывает все уровни социума — от его первичной ячейки (семьи) до отношений между человеком и обществом на политической арене. В рамках техногенной цивилизации эти связи носят в значительной мере нормативный, функциональный и институциональный характер: они основаны на распределении ролей, соответствующих месту и функциям каждой общности в социальном организме. Люди женятся, живут вместе и воспитывают детей, ориентируются на тот или иной тип потребления и культуры, принадлежат к той или иной церкви, участвуют в той или иной общественной деятельности, голосуют за те или иные партии под влиянием групповых социальных норм, часто впитанных с раннего детства. Автономный человек, в значительной мере утративший свои групповые связи, все больше стремится включиться в социальную общность, соответствующую его личным вкусам и потребностям, строить свои отношения с другими, повинуясь не "внешним" детерминантам — норме, происхождению, традиции — но собственному свободному выбору. В семейных отношениях главное значение приобретает их психологическое, эмоциональное содержание. В общественно-политических отношениях людей однозначная приверженность классовым и другим групповым интересам, идеологическим и политическим доктринам уступает место более свободным, гибким и плюралистическим связям, "неформальные" массовые движения успешно конкурируют с партиями; конфликт выбираемых людьми ценностных ориентации теряет свою былую связь с "тотальной" межгрупповой конфронтацией.

По всей вероятности, антропогенная цивилизация ведет к обществу свободных ассоциаций людей.

В отмеченных тенденциях проявляются черты такого развития цивилизации, высшим смыслом которого является универсальный творческий гуманизм. Универсальный — поскольку он ориентирован на свободное развитие каждого человека и его связей с другими людьми, творческий — потому что это развитие означает максимальную мобилизацию потенциала личности. Нетрудно заметить созвучие этого сценария традиционному коммунистическому идеалу, в соответствии с которым "развитие каждого является условием свободного развития всех". Однако универсальный творческий гуманизм не может быть отождествлен с коммунистической утопией всеобщего обобществления, которое, как мы это теперь хорошо знаем, несовместимо со свободой личности, ведет к ее подчинению отчужденным от человека социальным инстанциям. Свобода индивидуального развития невозможна без бесконечного разнообразия форм деятельности и жизни людей, а оно, в свою очередь, предполагает плюрализм форм экономической и социальной организации, прямо противоречит господству коллективного интереса над индивидуальным. Конечно, коллективный интерес необходим для преодоления атомизации общества и сохранения социального порядка, но в обществе универсального гуманизма он может быть лишь результатом взаимного согласования частных интересов. Как показывает опыт ряда современных обществ, механизмы такого согласования вырабатываются на определенной ступени цивилизации, когда принципы социальной справедливости и человеческой солидарности перестают выражать лишь те или иные групповые интересы и получают всеобщее признание. Индивидуализация не обязательно поощряет индивидуализм и эгоцентризм — освобождая сознание человека от пут межгрупповой изоляции и отчуждения, от противостояния "мы и они", она облегчает ему путь к восприятию всех людей как себе подобных, к человеческому сопереживанию, сочувствию и взаимопониманию. В определенном смысле универсальный гуманизм, возможно, снимет вековой антагонизм "индивидуалистических" и "коллективистских" ценностей и приведет к их конвергенции 11.

Одно из важнейших достоинств универсально-гуманистического сценария — его адекватность глобальному характеру новой цивилизации. Преодолеть угрожающие ей противоречия между "богатыми" и "бедными" обществами, видимо, не удастся без развития родового планетарного сознания, без психологического объединения людей в единую общечеловеческую общность. В наше время помощь более развитых стран народам "третьего мира" или помощь перестройке в СССР получает широкую общественную поддержку в ряде стран. В этом можно видеть обнадеживающие симптомы становления родового сознания. В перспективе проблемы бедности и отсталости, возможно, будут решаться в мировом масштабе так же, как теперь они иногда решаются внутри отдельных стран — путем концентрации средств и усилий общества на соответствующих экономических и социальных программах. Так называемые "постматериальные ценности" перестали быть привилегией интеллектуальной и художественной элиты, издавна противоставлявшей их буржуазной или техногенной культуре; эти ценности все больше становились достоянием рядового человека. Возникла и мало-помалу укрепляется чрезвычайно важная тенденция: массовый поиск смысла жизни в творчес кой, свободной активности личности.

Данные эмпирической социологии новейший социальный опыт позволяют выделить два главных направления этого поиска. Во-первых, он идет по линии возрастающих требований к творческому содержанию, личностному смыслу и самостоятельности трудовой деятельности человека. Эта тенденция прямо противостоит логике гедонизма, для которой содержание труда относительно безразлично, ибо он рассматривается лишь как средство обеспечения "богатого" досуга: с ее точки зрения, труд должен быть лишь минимально протяженным во времени, не слишком утомительным и высокооплачиваемым. Те же — а таких становится все больше, — кто стремится к "богатому" труду, предъявляют ему совсем иные требования. В тесной связи с ним, очевидно, находится бурный взлет мелкого предпринимательства, люди предпочитают обеспеченному доходу наемного работника сопряженный с риском и острой конкурентной борьбой, но зато более самостоятельный и творческий собственный бизнес. Не менее существенные сдвиги происходят и в самом наемном труде, в его организации, управлении, распределении и содержании трудовых функций работника. Не только на все эти аспекты трудовой деятельности, но даже и на принципы конструирования технического оборудования возрастающее влияние оказывает потребность людей в более осмысленном, самостоятельном, интересном труде.

Полярные, логически выявленные сценарии редко осуществляются в чистом виде, реальная история обычно дает простор борьбе и компромиссам различных тенденций. Скорее всего, такой будет и история антропогенной цивилизации. Сегодня эта цивилизация еще только рождается. Ее созревание и распространение в глобальных масшатабах, разумеется, не будет ни прямолинейным, ни спокойным эволюционным процессом. Ей предстоит преодолеть сопротивление предшествующих цивилизаций, особенно техногенной, еще весьма сильной во всех существующих обществах, рецидивы агрессивного национализма, классовых и иных традиционных конфликтов. Многим обществам придется пройти остродраматический период одновременного освоения достижений техногенной и перехода к антропогенной цивилизации.

Это относится, в частности, к советскому обществу. Раздирающие его проблемы невозможно свести к созданию современной, эффективно работающей экономики, хотя эта задача является первоочередной и наиболее трудной. Стремление к свободе личности, связанное с индивидуализацией, во многих слоях советского общества выходит далеко за пределы простого протеста против тоталитаризма. Это стремление не удастся удовлетворить в рамках "правил игры", выработанных техногенной цивилизацией; чем дальше, тем острее оно будет ставить проблему более высокого уровня гуманизации общества.

Все это свидетельствует о том, что ни история стран и народов, ни история человечества не кончаются вместе с концом техногенной цивилизации. Правильнее будет сказать, что он знаменует начало совершенно новой истории. Той, в которой центральную роль будут играть не государства, классы и партии, не войны и классовые конфликты, но сам человек, развитие человеческой личности и отношений людей. Пронизывающая это развитие борьба человеческих страстей, мыслей и эмоций, мотивов и ценностей, возможно, будет создавать коллизии, не сопряженные с угрозой жизни и свободы людей, но по-своему не менее острые и драматичные, чем те, которые знала предшествующая история.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Фукуяма Ф. Конец истории // Вопросы философии. 1990. № 3.

2 В психологических исследованиях смысла в структуре личности отмечаются его социальность ("любая смысловая структура является совместным способом понимгния") и тот факт, что он вырабатывается "в русле сложившихся в цивилизации традиций" (Phenix P. Realms of meaning: A philosophy of the curricu-lum for general education. N.Y., 1964. P. 13. 24), подчеркивается и значение культуры как "хранилища наиболее мощных и устойчивых систем социальных смыслов данного общества" (Harry-Augstein S. Reflecting on structures of meaning. A process of learningto-leam // Personal construct psychology / Ed. by F. FranseUa. L., 1978. P. 87). Подробнее см.: Леонтьев ДА. Проблемы смысла в современной зарубежной психологии // Современный человек: цели, ценности, идеалы. М., 1988. Вып. 1. С. 73—100.

3 Нетрудно заметить, что данный тезис расходится с представлением о существовании некоего единого детерминанта, или "мотора" истории, будь то техника, экономика или сознание. Нам ближе точка зрения, в соответствии с которой история, по формулировке французкого историка П. Вейна, это "сплетение взаимодействий" различных факторов, одни из которых в конкретных ситуациях оказываются сильнее других и выступают, таким образом в качестве "стратегических переменных" (Veyne P. L'histoire conceptualisante // Faire de l'histoire. Nouveaux probleimes / Sous la direction de J. le Goff et P. Nora. P., 1981. Pt. 1. P. 66). Эти конкретные ситуация, в каждой из которых действует свой решающий детерминирующий фактор, очевидно, могут различаться по своим масштабам и протяженности во времени — от отдельного исторического события до, как в нашем случае, целых цивилизаций.

4 Giarini О., Stahel W.K. The limits to Certainty. Dordrecht (Netherlands), 1989. В сущности многие авторы, исходящие из представления о решающем воздействии компьютерной революции на будущее общества, фактически признают возможность выбора различных альтернатив (см., например: Bett D. The social framework of information society // The computer age: A twenty year view / Ed. by M.L. Detouzos, AJ. Moses. Cambridge (Mass.); L., 1981. P. 166—190; Burnham D. The rise of the computer state. L., 1983).

5 Подробнее см.: Дилигенский Г. К новой модели человека // Мировая экономика и междунар. отношения. 1989. Mk 9, 10. К такому ^сниманию будущего одним из первых подошел А. Печчеи, по мнению которого выход из тупиков прогресса надо искать не вне, а внутри человека - во всей полноте его личности, со всеми без исключения потребностями и стремлениями.

6 Фукуяма Ф. Указ. соч. С. 134,148. Там же. С. 143

7 Это признают в некоторые авторы, видящие суть цивилизационных сдвигов в переходе к "информационному обществу". Так, Дж. Нэсбнт считает, что современная экономика отходит от "навязываемой техники", что новый тип управления должен ориентироваться на интересы персонала и потребности людей в "причастности" и "самореализации", что в "информационном обществе" возникают "беспрецедентные возможности выбора" (Naisbitt J. Megatrends. N.Y., 1983. P. 40). Очевидно, что такая ситуация исключает технологический или экономический детерминизм.

8 Мы не рассматриваем здесь конкретные экономические, социальные, политические и культурные аспекты данного сценария, так как современная действительность не дает для этого достаточного материала. Возможно, некоторые его черты предугаданы в "постиндустриальных утопиях" О. Тоффлера и А. Горца (Toffler A. The third wave. N.Y., 1980; Idem. Previews and premises. N.Y., 1983; Gori A. Les chemins du paradis: L'agonie du capital. P., 1983).

Источник: Цивилизации. Выпуск 2. - M.: Наука, 1993.