Муратов С. ТВ - эволюция нетерпимости: История и конфликты этических представлений

ОГЛАВЛЕНИЕ

ПЕЙЗАЖ ПОСЛЕ БИТВЫ

О коварстве интерпретаций

Сам факт того, что Россия обратилась к свободным выборам - едва ли не самому убедительному свидетельству демократии, - было безусловным завоеванием. Но то, как именно проводились выборы - свидетельствовало, скорее, об отсутствии демократии. И даже об искоренении тех ее признаков, которые, уже, казалось бы, обозначились.

Именно так случилось в 99 году.

Организуя встречи избирателей с кандидатами, телевидение вправе, о чем уже говорилось, занять одну из двух возможных позиций. Либо встать на сторону телезрителя, то есть прибегнуть к дискуссиям, пресс-конференциям и дебатам, позволяющим избирателю су-

189

дить о подлинных мотивах и личности соискателей. /В мире эта позиция считается общепринятой/. Либо - до недавнего времени это казалось чисто теоретическим - стать на сторону кандидата. Но это означало бы, что канал не только игнорирует интересы зрителей, но и готов вступить в конфронтацию с кандидатами-конкурентами, то есть открыто признать свою ангажированность. Такой путь - прямой повод для возникновения информационных войн.

С необыкновенной решимостью, обусловленной либо легкомыслием дебютанта, либо личным тщеславием, либо, наконец, коммерческим интересом /а, скорее всего, и тем, и другим, и третьим/, наши ведущие-аналитики вступили на этот путь. И тем самым показали свое отношение к непредвзятости.

Уважающие себя телекомпании не допускают, чтобы их сотрудники наглядно проявляли свои симпатии по отношению к любому кандидату или партии /независимо от того, находятся ли те у власти или только претендуют на нее/, а тем более становились кандидатами сами. Президенты крупнейших агентств новостей отказываются сообщать, за кого они голосуют и к какой политической партии принадлежат /об этом у американцев спрашивать так же неприлично, как о зарплате/. Скатиться на уровень политической ангажированности означает для них потерять доверие аудитории.

Непредвзятость - наиболее важное из этических правил предвыборной телекомпании. Нарушение его журналистами - самый грубый проступок, осуждаемый мировым сообществом

После бурных российских выборов 95-96 года атмосфере общественной накала предстояло смениться хотя бы временным перемирием. Но этого не случилось. Еженедельные социологические опросы «Итогов» продолжали в драматическом духе демонстрировать соотношение рейтингов видных политиков. Рост или падение на 2-3% давали ведущему пищу для многозначительных комментариев. Опубликованные в центральных газетах пояснения известных авторитетов со-

190

циологии о том, что отклонения на 2-4% в подобного рода опросах вполне допустимы, в расчет не принимались. В результате в массовом сознании сложилось убеждение в том, что выборы не заканчиваются никогда, а КПРФ, хотя за нее выступает лишь пятая часть населения, - всегда безусловный лидер.

Эфирные события в ближайшие месяцы добавили еще больше ожесточения. На смену эстрадным «наездам» Отара Кушинашвили в области шоу-бизнеса пришли куда более агрессивные вылазки /и даже организованные кампании/ Сергея Доренко. Теперь телезрители становились свидетелями наездов «экономических».

Мало кому до того известные названия «Связьинвест» и «Норильский никель» зазвучали, по мнению телекритиков, как взятые с боем населенные пункты. За экранными действиями «журналистов в штатском» замаячили владельцы каналов. Все очевиднее проявлялась и экономическая подоплека подобных схваток. В обиход вошли термины «информационные империи» и «олигархи». С каждым месяцем дислокация становилась отчетливей. Даже на государственном РТР сотрудники «Вестей» сплошь и рядом имели дело с проплаченными /«заказными»/ сюжетами и теми, что делались по звонку или просьбе сверху /«позвоночными»/.

Характер передач все больше зависел от вкусов хозяев компании. «Для меня «Время» Доренко прежде всего ценна информацией о позиции его босса, - объяснял Михаил Леонтьев. - Если информация похожа на истерику, значит хозяин нервничает, значит, его прижали». Виктор Шендерович, ведущий «информационно-паразитической» рубрики «Итого» /империя Гусинского/, утверждал, что ни на каком другом канале его рубрика невозможна: «На РТР я вынужден был бы строго придерживаться официальной линии государства, на ОРТ и ТВ-Центре пришлось бы работать на Березовского и Лужкова соответственно».

191

Но чем откровеннее информационные рубрики отражали вкусы владельцев, тем менее объективными становились. Ангажированность захватывала каналы.

Впрочем, во время международных военных конфликтов политическая пристрастность проявляла себя уже в мировом масштабе. Англичане, немцы, французы наблюдали на своих домашних экранах трагедию албанского народа, изгоняемого с родной земли, - тысячи беженцев и жуткие рассказы о «зачистках» в албанских селах. В то время, как российские зрители видели горящие кварталы в Белграде, раненых в сербских больницах и пассажирские поезда, взорванные натовскими ракетами. Трудно было поверить, что речь шла об одном и том же событии. С одной стороны «сербские каратели» и «геноцид косоваров», с другой - «агрессия НАТО» и «албанские террористы».

Соотношение между пропагандой и информацией на российских экранах в начале конфликта в Косово демонстрировало явное превосходство первой. Особенно усердствовал ТВ-Центр /«Мы будем бороться до конца вместе с братьями-сербами»/. «Россия не делает различий между бандитами и мирными жителями», - писал московский корреспондент «Индепендент» Патрик Кобурн. Но в то же время, продолжал он, «вполне вменяемые люди в английском правительстве на полном серьезе уверяли, что удары по Сербии очень точны. Теперь выясняется, что количество сербов, погибших от натовских бомбардировок, сопоставимо с количеством албанцев, убитых сербами».

С течением времени соотношение стало, однако, меняться. Начало положили информационные рубрики НТВ. «Агрессия», «убийств- во» и «оккупация» исчезали из российского лексикона, уступая место «конфликту», «обстрелу» и «операции». Отражавшее обе позиции /НАТО и Милошевича/, российское телевидение к финалу войны, оказалось, по заключению международных исследователей, даже более

192

объективным, чем западные телекомпании, освещавшие событие лишь глазами натовцев.

«Когда пропагандистская машина набирает полные обороты... правительства начинают сами верить собственной пропаганде», - размышлял П.Кобурн , вспоминая, что еще со времен Вьетнама генералы начали думать: если они проигрывают войну, то исключительно из-за того, что им помешала пресса. Подтверждение этому наблюдению мы увидели во время второй чеченской войны, названной антитеррористической операцией.

Генералитет рассматривал ее как реванш за проигранные ими афганскую и первую чеченскую войны и стремился всеми силами отлучить от происходящего телевидение и прессу. Трагедию беженцев и результаты ковровых бомбардировок старались умалчивать /самих беженцев называли «временно перемещенными лицами»/. Явно снижали цифры армейских потерь. Число убитых стало государственной тайной. Российскому начальству нужен не мир, а репортажи о победах, писали критики, поясняя, что теперь силовики информацию журналистам дают с руки.

Примеры милитаризации массового сознания когда-то пародировал в своих мини-притчах К. Чапек:

«ПРОТЕСТ. Перед всем цивилизованным миром мы заявляем, что наш варварский неприятель вместо того, чтобы принять наши условия бросает своих женщин и детей под бомбы наших пилотов».

«СООБЩЕНИЕ. Противник предпринял гнусные попытки обстрелять наши самолеты, мирно бросавшие бомбы на его город».

«Комсомольская правда», в начале 70-х опубликовавшая эти притчи сатирика, получила строгий выговор от ЦК.

«Если в книжке «Информационная война в Чечне» мы могли показать, как нам врали, то сейчас нам не на что опереться, мы не знаем, где правда, - писал уже в наши дни председатель Фонда «Защита

193

гласности» А. Симонов. - Численность боевиков в сообщениях военных никогда не превышала двух тысяч. Получается, что у них две тысячи Суворовых? Что воюют не числом, а умением».

О поразительных возможностях телевизионной интерпретации одного и то же события размышляла в своей колонке Ирина Петровская после того, как побывала в Кремле, где президент вручал ей награду по журналистике. Каналы показали с десяток телесюжетов об этой новости. И сразу же на обладательницу награды обрушились десятки телефонных звонков: «Что это было? Каким орденом вас наградили? Почему вы сидели, тогда как все другие участники церемонии стояли?».

Ситуация объяснялась просто. О награждении президентской премией Ирина узнала, лежа в институте травматологии после операции перелома ноги. Оказалось, что ее присутствие на церемонии обязательно. Администрация президента прислала за увечным лауреатом машину «скорой помощи» с тремя сопровождающими и новой инвалидной коляской. Вероятно, столь экзотичных посетителей Кремль еще не видел. На церемонии президент наклонился, поцеловал ей руку, вручил цветы. Выразил сожаление по поводу постигшего несчастья и произнес церемониальные слова, адресованные лауреатам.

То, что Ирина увидела на экране, повергло ее в шок. Разные сюжеты показывали разные куски речи президента - о Югославии, о предстоящей разговоре с Клинтоном, о возможной встрече с Асланом Масхадовым. Общей оставалась картинка: Борис Николаевич выступает на фоне какой-то коротко стриженной тетки в светлом костюме, сидящей в инвалидной коляске.

Что мог подумать зритель, глядя на травмированную женщину в кадре? - размышляла Петровская. - Что это жертва натовской агрессии, а юноши, стоящие рядом с ней - сыновья, поддерживающие мать в трудную минуту жизни? А читатели, знавшие ее по статьям и никогда

194

не видевшие, могли бы подумать, что их любимый автор - инвалид с детства, изначально выбравшая жанр телеобозрения, поскольку ей ничего и не оставалось, кроме как сидеть дома и с утра до ночи смотреть телевизор.

И только вечерний выпуск «Сегодня» внятно объяснил необычность мизансцены, присутствие в кадре сидячего лауреата и суть происходившего.

Чем больше кораллов, тем больше коралловых рифов

Процедура предвыборной телекампании, утвержденная Центризбиркомом в 99-ом году, была явно цивилизованней предыдущих. Треть эфирного времени, отводимого кандидатам и блокам, последние обязаны были использовать на групповое участие в дискуссиях и дебатах. На экране появились ежедневные «круглые столы» и зрительские пресс-конференции. Привычной становилась фигура модератора. Удачнее других заявил о себе «Глас народа» на НТВ. /Специально для дебатов построенная студия позволяла проводить мгновенное го-лосование среди всех присутствующих в павильоне гостей/.

Но уже в начале кампании произошло непредвиденное.

В открытую борьбу вступили два только что созданных блока -«Единство» и «Отечество - Вся Россия». /Первый - проправительственный, второй - связанный с именами Лужкова и Примакова/. Телевизионный эфир на глазах аудитории превратился в поле политического сражения. По одну линию фронта - в ранге государственных вещателей - выступали ОРТ и РТР, по другую - ТВЦ /и отчасти НТВ/. Недавний тезис «государственные каналы категорически не должны выражать политические предпочтения» был торпедирован. Зачинщиком войны оказалось ОРТ.

Против эфирной агрессии резко выступил Центризбирком. Имеют ли право журналисты давать кандидатам свои оценки? Ни в коем случае, - предостерег председатель ЦИКа А. Вишняков. - Предвыборной

195

агитацией могут заниматься только зарегистрированные кандидаты. Никакой другой участник избирательного процесса не вправе агитировать в СМИ, в том числе и ведущие телепрограмм.

Поведение ведущих откровенно противоречило международным этическим нормам. Любой орган массовой информации, согласно этим нормам, служит в первую очередь обществу, а не своим владельцам. Журналист, отстаивающий правду, должен быть готов пожертвовать материальными интересами, если это необходимо для общественного благополучия.

Федеральные каналы действовали прямо вопреки общепризнанным в мире кодексам. Предостережение Вишнякова возмутило ведущих. Это было не удивительно. Озадачивала озлобленность прессы и раздражение ряда общественных деятелей, объявивших Вишнякова открытым гонителем гласности. «Журналисты имеют право говорить обо всем, что они захотят», - восклицал депутат Алексей Митрофанов. Министр по делам печати публично заявил, что готов скорее подвергнуться наказанию за невыполнение предвыборных предписаний, чем прославится как душитель свободы слова.

Но отчего бы душителем свободы слова тогда не назвать контролера, схватившего сорванца, кричавшего из хулиганских соображений «Пожар!» в переполненном зале кинотеатра? Или участкового, отыскавшего заядлого двоечника, который в день экзамена позвонил в учительскую и сообщил, что в здание школы подложена бомба?

Закон о выборах, утверждали критики, противоречит требованиям Конституции. Мы оказываемся в правовой ловушке. При этом ссылались на опыт Запада и, в частности, США. Хотя именно в этой стране, где права СМИ фактически возведены в абсолют и ставятся выше всех других прав /первая поправка к конституции/, соблюдение телевидением непредвзятости никогда не подвергалось сомнению.

Пренебрежение ко всякого рода регламентациям давно уже стало у нас традицией. Достаточно взглянуть на поведение депутатов в Го-

196

сударственной Думе, где обмен аргументами нередко переходит в спектакль. В ход идут навыки, обретенные в избирательной гонке. Возникают экранные амплуа скандалистов. Некоторые депутаты настолько вживаются в образ, что со временем парламентская маска превращается в подлинное лицо. Перед журналистами стоит выбор - надо ли показывать эти шоу в эфире? Ясно, что если бы в парламенте не было телеоператоров, ничего подобного не происходило. Любовь к водным процедурам у Жириновского никогда бы не проявилась без расчета на публику .Как и эксцентричные выходки Марычева. В таких случаях полезно обратиться к опыту тех парламентов, которые возникли значительно раньше российского и в условиях подлинной демократии.

Так, например, трансляции из Вестминстера ведутся в соответствии со строгими процедурами и контролируются из аппаратной. В палатах установлены камеры с дистанционным управлением. /В Англии выбирают не только депутатов, но и телекомпании, которые ведут съемки в парламенте. Право на контракт надо получить на открытом тендере/. Если в палате начинаются перебранки, камеру переводят на спикера и кадре держат только его. Практически это правило не применяется потому, что перебранок в палатах почти не бывает. Все понимают - смысла скандалить нет, все равно не покажут.

Подобного рода «фильтр грубой очистки» предлагалось ввести и в российской Думе. Проект принят не был. «Это посягательство на свободу прессы», - возражали журналисты, ссылаясь на волю избирателей, которые хотят видеть, как ведут себя народные избранники на государственной службе. Еще непримиримей держался ряд депутатов, почувствовавших, что такой регламент лишит их привычной экранной роли - залога массовой популярности /лучше скандальный имидж, чем никакой/.

Журналистика - профессия обоюдоострая. Работа «на грани», а то и за гранью. «Какой же должна быть парламентская журналистика - скучноватой но пристойной, как в Англии, или такой как в нашем зоо-

197

парке, со всеми конфузами?», - спросила журналистка Марию Слоним, ведущую программы "Четвертая власть", в свое время немало лет проработавшую на Би-би-си. Наше телевидение высвечивает самые дурацкие моменты жизни парламента, ответила та. Выхватывается всякая ерунда, а ведь происходит какая-то работа над законопроектами, которой народ не видит. Парламентское вещание должно быть информативным. А наши репортеры и комментаторы стремятся в первую очередь развеселить. Создают на экране зрелище.

Нетрудно понять, что такие спектакли взаимовыгодны. Телевидение получает бесплатный рейтинг, а, снедаемый политическим тщеславием, депутат - бесплатный электорат.

Отсутствие сдерживающих факторов у наших ведущих эфира требовало внешних ограничений. В апреле 99 года, незадолго до вы-боров, руководители основных каналов подписали своего рода «пакт о ненападении» - «Хартию телерадиовещателей».

Подлинной причиной принятия Хартии была попытка оградить средства массовой информации от постоянных атак со стороны Государственной Думы. Депутаты давно стремились утвердить закон о нравственности /реально такой закон, сформулированный комиссией С. Говорухина, давал бы Думе возможность контролировать телевидение/. Но, с другой стороны, Хартия пыталась предотвратить последствия информационных войн для самих каналов.

Об этом говорили уже разделы - «Достоверность информации», «Защита общественного здоровья и нравственности», «Действия, несовместимые с нормами цивилизованной журналистики». Хартия пыталась сохранить уже завоеванные корпоративные ценности. Она подтверждала обязанность журналистов проводить четкие различия между фактами и собственными предположениями во избежание их отождествления. Настаивала на соблюдении неприкосновенности частной жизни. Напоминала о необходимости равного доступа к аудитории всех заинтересованных в деле участников.

198

Спустя несколько месяцев все эти торжественно провозглашенные правила были опрокинуты телевизионной практикой.

ЛИЦЕНЗИЯ НА ОТСТРЕЛ

Не исключено, что грядущие историки выдвинут версию о существовании в России конца века сатанинской идеи - такого небольшого дьявольского эксперимента, предложившего снять запрет всего с двух условий. С необходимости журналисту всякий раз отвечать за достоверность своей информации /и отделять таким образом факты от мнений/. А также с его обязательства давать равное право голоса основным участникам.

Предвыборная кампания показала, что из этого получилось.

Решающие военные действия развернулись в июле. Программа «Время» /контролируемая В. Березовским, в чем уже мало кто сомневался/ атаковала возглавляемый В. Гусинским «Медиа-мост». На экране показали схему движения финансовых потоков, из которой следовало , что ближайший крах НТВ неизбежен. Через несколько дней последовал ответный огонь соперника.

Впервые сражения разворачивались не между каналами и олигархами /или политиками/, а между самими каналами. Война каналов, по существу, была мировым прецедентом.

История российского вещания открывала свой новый период - телевидение против телевидения.

События разворачивались стремительно. Некоторые зрители впоследствии сравнивали происходящее со Сталинградской битвой в эфире. Другие - с битвой под Москвой, поскольку объектом бомбардировочной авиации прежде всего оказался столичный мэр, инициировавший создание блока «Отечество - Вся Россия». О характере баталии можно было судить уже по заголовкам бесчисленных публикаций.

199

«Джин выпущен», «Сеансы телеманипуляции», «Удавы и кролики», «Дезинформация - это искусство», «Народным матом - по депутатам», «В бой идут одни киллеры», «Психиатра в студию!»

Бойцами видимого фронта, совершившими внезапную вылазку в стан противника, выступили ведущие аналитической периодики ОРТ. Ударный отряд составляли Сергей Доренко, Павел Шеремет /«Время»/ и Михаил Леонтьев /«Однако»/. Вскоре к нападающим присоединился и Николай Сванидзе /«Зеркало», РТР/. Центральным атакующим в течение всей кампании неизменно оставался Доренко.

Свою карьеру он начинал когда-то во «Времени» в роли диктора. /Президент назвал его «самым красивым диктором российского телевидения»/. Одно время был ведущим «Вестей», работал на ТВ-6. Затем на РТР вел совместно со Сванидзе программу «Подробности». Впоследствии снова вернулся на ОРТ, чтобы возглавить рубрику «Версии». В силу неуживчивости характера постоянно входил в конфликты с руководством каналов. /«Да, я хамоват и эмоционален, и если человек мне не нравится, то я прямо и открыто об этом говорю»/. После отказа ОРТ от «Версий», ушел на РЕН-ТВ, громогласно хлопнув дверью, причем умудрился сделать это не раз, а множество, растянув церемонию на неделю. «Может быть, господин Березовский, который не имеет опыта общения с прессой, а имеет опыт торговли подержанными автомобилями, рассчитывал, что он сначала поставит меня на колени, а потом покажет пряник из-за угла, и я побегу».

Развязка ситуации, как вскоре выяснилось, зависела от стоимости пряника. После неудачного эксперимента на РЕН-ТВ /программа «Характеры»/ он в очередной раз вернулся на ОРТ, согласившись с более чем заманчивым приглашением олигарха. «Психованным бультерьером» назвал его Михаил Леонтьев, работавший в то время на ТВЦ.

Сам Доренко, разумеется, был о себе иного мнения. «Многие часто с ужасом спрашивают у моих сотрудников, - рассказывал он в ин-

200

тервью для «Общей газеты», - как они со мной могут работать? Сотрудники таким вопросам всегда удивляются: да нет, он в жизни абсолютно другой. Не агрессивный, а напротив - очень нежный человек». И доверительно признавался корреспонденту «Аргументов и фактов»: «Политическая линия канала, в моем понимании, очень кратко представлена в Нагорной проповеди».

«Немцов ведет себя как таракан, которого посыпали дустом. Он злобно дергается и суетится», - выражал он свою нежность /в духе христианских проповедей/, давая оценку молодому реформатору в тот период, когда разворачивались события с аукционом по продаже «Связьинвеста». Ни для кого не было секретом, что экранный сарказм ведущего питался негодованием Березовского, потерпевшего неудачу на аукционе и стремившегося свести счеты со своими антагонистами. Вице-премьер Чубайс, причастный к аукциону, в устах Доренко превратился в «нашкодившего кота», «корыстолюбивую машину» и злост-ного взяточника. Судебная палата по информационным спорам при президенте объявила ведущему замечание «за использование некорректных выражений в адрес своих оппонентов». Нам объявляют замечание, значит, нас заметили, - не без удовольствия отреагировал в ближайшей передаче ведущий.

Самый красивый диктор превратился в самого яркого скандалиста.

В одном из интервью Доренко признался, что в детстве был страшным задирой и драчуном. Вспоминал, как однажды за ним бегал какой-то пьяный мужик с топором. Теперь же многим зрителям он и сам все чаще напоминал мужика с топором в эфире. Ни репутация, ни социальное положение жертвы для нападающего значения не имели - Немцов или Чубайс, Коржаков или Лебедь... Ответственность лежала на владельце канала.

201

« Феноменом Доренко» назвали очередную встречу в телевизионном «Пресс-клубе». Хотя, если говорить о феномене как явлении, ана-литик субботних выпусков «Времени» проявлял себя, скорее, как талантливый плагиатор. Реальным прообразом и феноменом следовало считать Александра Невзорова.

«Упоминание о «600 секундах» меня раздражает, как женщину, которая давно уже стала порядочной, а ей постоянно напоминают о тех временах, когда она ходила на панель, - вспоминал о своем прошлом «железный Шурик» в марте 98 года ведущей «Четвертой власти» /17.03.98/. - Вот все удивляются, почему я вмешиваюсь в события, почему не соблюдаю дистанцию, которая предписана репортерской этикой. Почему я на войнах - стреляю, почему я на митингах - выступаю, почему я вместо того, чтобы вести себя как репортер - во всем этом участвую...».

И далее растолковывал «почему»: «Вы выходили на ринг и пы-тались боксировать по правилам ринга, а я выходил в доспехах, с кастетом. Конечно я проламывал черепа... Никакой я не журналист, никогда им не был. Когда меня так называли, прятался за слово "репортер" - более нейтральное, не обремененное такими этическими нормами, как "журналист".

«А в принципе, на ваш взгляд, должны быть какие-то правила в нашей... не вашей - от нее вы уже отмежевались... профессии журналиста?, - спрашивала ведущая.

«Думаю, нет. Ведь задача - продать информационный товар. Упаковать и продать. А ради этого стоит идти на все».

Невзоров шел на все. Его герои вызывали у зрителей шок. В рубрике «Дикое поле» он создал целую галерею сюжетов, где действующими лицами выступали людоеды. Их гастрономическое влечение к людям было сопоставимо лишь с влечением ведущего к людоедам. Герои сюжетов готовили из человечины наваристые супы в то время, как репортер демонстрировал эти деликатесы в своих документальных

202

видеоклипах ужасов. /И герои, и автор были гурманами/. Все это подавалось как обличение правящего режима.

«Всякая журналистская работа, - уточнил Невзоров в другом интервью /для «Общей газеты»/, - на мой взгляд, есть торговля своей репутацией и своим имиджем». Добившись успеха на этом пути в своих программах «Паноптикум», «Дикое поле» и «Дни», Невзоров на время исчез с экрана. Оставив телекарьеру, он, по его признанию, зарабатывал консультациями. «От прошлых времен у меня сохранились уникальные способности к организации политических провокаций, употреблению чистой клеветы, клеветы с примесью относительной правды, разработки ударов по определенным персонам».

Циничная откровенность делала ему честь и к тому же отлично способствовала завоеванному им имиджу.

Именно Невзорову принадлежала и наиболее точная характеристика Сергея Доренко. которого он когда-то сам рекомендовал: «Он восхитительный конферансье своего личного политического театрика. Основная проблема журналистики ведь заключается не в том, чтобы не продаваться, а в том, чтобы маскировать продажу. Он первый, кто демаскировался... Я вижу в этом некий новый стиль, новое слово жанра. И нужно аплодировать тому, кто первым использовал жанр открытой продажи».

Ученик превзошел учителя.

К профессии документалиста ни тот, ни другой прямого отношения не имели, поскольку каждого из них интересовала не столько «журналистика во мне», сколько «я в журналистике». Один в свое время даровито имитировал рискового репортера, пока не выбился в комментаторы, другой пришел к комментатору, решительно распрощавшись с амплуа благопристойного диктора.

Но желающих следовать этим путем оказалось немало. Слово «компромат», как до этого «расчлененка», удивительно быстро вошло

203

в повседневную практику. /«Предавший и продавшийся один раз - будет это делать вечно, - предупреждал в начале 98 года публицист «Московских новостей» Александр Жилин /«Четвертая власть», 8.11.98/. - Впереди новые выборы... И вас всех, ребята, те же хозяева позовут и точно также покажут вам цели, и точно также вместо патронов выдадут баксы, и вы будете отстреливать конкурентов»/.

Очень скоро ругать Доренко в ангажированности за его субботние выпуски «Времени» стало дежурным тоном. Тот объяснял своим критикам, что воспринимает телевидение как «большой и страшный интеллигентский гадюшник». Ситуация усугублялась еще и тем, что под шапкой «Времени» его личная точка зрения приобретала статус официальности. В ответ на обвинение об отходе от чистой журналистики, Доренко возражал: да, он знает, что новости не вправе выражать точку зрения ведущего, которую должен составить сам зритель. Но Россия страшно эмоциональная страна, и если вы преподносите что-то стерильно, то это скучно. «Я делаю передачу так, что люди должны меня любить или любить ненавидеть. Некоторые меня любят, некоторые любят меня ненавидеть. Но они любят меня ненавидеть каждую субботу». 1

Справедливость последнего убеждения подтвердилась, как только ведущий на время был снова отстранен от эфира. «А без Доренко скучно», - отреагировала «Комсомольская правда». «Когда его убрали, стало ясно, какая огромная пустота образовалась на его месте», - согласилась «Новая газета».

Пустота просуществовала недолго. С приближением предвыборной кампании ее заполнила новая рубрика - «Авторская программа Сергея Доренко».

204

Технология атаки

Журналисты, освободившие себя от необходимости отвечать за достоверность сообщаемых ими фактов и давать соперникам равное право голоса, вели эфирные схватки под знаменами олигархов. Для достижения цели использовались любые средства. Михаил Леонтьев, не стеснявшийся в выражениях по адресу Березовского, когда работал на лужковском ТВ-Центре, развернул орудия в обратную сторону, как только оказался на ОРТ, и добавил язвительности в оценках: «Московская система - это крысятник такой. А Юрий Михайлович - это председатель крысятника. Кадровая политика осуществляется путем слабо регулируемого загрыза».

Запретить каналам долбать друг друга никто не может, признавался в «Известиях» Николай Сванидзе. «У нас нет технологии защиты, есть только технология атаки... Дайте мне любой объект - и я из него сделаю просто кашу».

Для начала Доренко обвинил Лужкова в покупке жеребца в Гер-мании за 30 тысяч долларов и в приобретении роскошного особняка в Карловых Варах. Затем изобличил беззаконные акции - о переводах мэрией огромных сумм на счета в иностранных банках и о будто бы полученных Лужковым участках земли в Испании взамен установлен-ного /за наш государственный счет, разумеется/ памятника Церетели.

За эксклюзивными интервью Доренко вылетал в Германию и Испанию, где заодно «обнаружил» шикарные дома и участки, принадлежащие отечественным олигархам /соперникам Березовского/, куда его отказалась впустить охрана. /Газеты тут же сообщили, что еще недавно он сам гостил с семьей у тех же олигархов в упомянутом доме, где ему был предоставлен «БМВ» и личный повар/.

Но как вскоре выяснилось, все это была лишь артиллерийская подготовка перед генеральным ударом.

205

Подтасовки, нелепицы, алогизм, мания величия, блеф - такими оценками награждала его выступления пресса. И в то же время астрономически росли рейтинги популярности. «В нашей субботне-воскресной телеаналитике информации - ноль, доказательств - никаких, а давление на слабую и неустойчивую психику обывателя - всех всякой меры». «Почему Доренке можно, а мне нет? - восклицала Е. Рыковцева /«Московские новости»/. - Да потому, что и меня и мою газету на следующий день легко разоблачат... «Бред, халтура, демагогия!»... Потому что выгонят с работы за профнепригодность. А вот Доренко не выгоняют...».

Его называли информационным шантажистом и киллером, обвиняли в персональном садизме, присущему скверному ребенку, который с наслаждением отрывает лапки лягушечке и рубит по кусочкам хвостик кошечке. Требовали психиатрической экспертизы. «Мой профессиональный диагноз? Доренко абсолютно здоровый негодяй», - заверила академик и врач-психолог. - Здесь речь идет не о патологии, а о нравственности». /«Уже доказано, что современный журналист имеет право быть подлецом, - предостерегал в свое время Леонид Жуховицкий в «Пресс-клубе» на встрече, посвященной феномену Доренко /27.04.98/. - Теперь пытаются доказать, что современный журналист не может не быть подлецом»/.

«Я лично пишу о нем в последний раз, - не выдержала доренковских выступлений И. Петровская. - И пишущих коллег призываю из санитарно-гигиенических соображений эту фамилию в своих обзорах не упоминать... Отныне о его программе - как о покойнике: или ничего, или хорошо. Но последнее будет означать, что меня пытали».

Диссонансом прозвучало лишь мнение Березовского. «Я просто восхищаюсь программой Сергея Доренко», - заявил он «Новой газете»,

206

объяснив, что экстремизм - это такая типичная особенность русской натуры.

Появление подобной программы на ОРТ вполне отвечало представлениям руководства канала, уверенного, что средство коммуникации - это в первую очередь средство манипуляции. «Объективная аналитика не существует и не может существовать, - утверждал генеральный директор К. Эрнст за два года до этих событий, когда был еще генеральным продюсером. - Аналитика на ТВ - это всего лишь игра, а не реальность. И вопрос в том, кто лучше и искуснее в такой игре преуспел».

Никакой ответственности за выступления Доренко канал не несет, - в свою очередь уверяла корреспондента газеты «Мир за неделю» руководитель Дирекции информационных программ Татьяна Кошкарева. Его рубрика, объясняла она, не информационный выпуск - это авторская программа. А единственное отличие журналиста от Художника с большой буквы заключается в том, что он имеет дело с фактами.

«Я всегда являю собой образец и эталон политкорректности, - утверждал поначалу и сам Доренко. - У меня всегда ко всему прилагается печать, подпись или платежка» . На экране, и в самом деле, мелькали копии платежных поручений, звучали города и названия банков. Однако то, что является доказательством на бумаге и может быть подтверждено или опровергнуто в суде, - не довод для экранного журналиста. Сколько-нибудь внимательному зрителю аргументы Доренко представлялись не более убедительными, чем пресловутые семнадцать чемоданов Руцкого, на которые тот ссылался в Государственной Думе. ,

Понимая, что, настаивая на фактологичности своих версий, он выглядит все менее доказательно, Доренко сменил пластинку. Отныне он не имел больше дела с фактами. «У меня программа не фактов, а

207

мнений, - повторял он в многочисленных интервью. - Меня смотрят... Вот и все». Словом, если комментарии расходятся с фактами, то, опять же, тем хуже для фактов.

Но апелляция к собственному мнению в устах Доренко звучала не менее пародийно , чем его признания в вечной верности заповедям Нагорной проповеди. На ум тотчас приходил анекдот, когда чиновник входил в кабинет начальника с собственным мнением, а выходил из кабинета с мнением начальника.

Боевая задача, поставленная перед обоими, выступавшими от имени государства, каналами, была единой - дискредитировать всеми доступными средствами блок «Отечество - «Вся Россия» /в интерпретации Доренко «Отечество минус Вся Россия»/.

Директор томского «ТВ-2» рассказывал, как в начале предвыборной кампании получил из Москвы два предложения. Первое - показать шесть уже готовых откровенно «антилужковских» информационных сюжета, четыре из которых содержали неподтвержденные оскорбления. Второе - за приличные деньги сделать несколько блиц-интервью на улицах города. /При этом 60% томичей должны были высказаться за блок Жириновского/.

Избирательные блоки и телеканалы становились все менее разборчивы в средствах. «У меня складывается ощущение, что московское телевидение... «обалдело» от собственного величия, - признавался Михаил Пономарев, руководитель информационного вещания ТВ-6, на дискуссии о ходе предвыборного процесса. - Произошла подмена понятий: мы не освещаем события, а стали их участниками и очень хотим стать не просто участниками, а главными героями этих событий».

Наиболее эффективным, по мнению политтехнологов, оставался популисткий подход. «В чем суть наших разногласий с моим напарни-

208

ком Сергеем Доренко? - размышлял Николай Сванидзе в тот год, когда оба вели «Подробности». - Он считает , что нужно идти за зрителем. Я же считаю, что зритель должен идти за мной». «Своими» Сванидзе считал интеллигенцию и политизированные слои общества. Зато умение ориентироваться на самые широкие вкусы принесло Доренко невероятную популярность, достигшую пика в период последних выборов. И уже трудно было сказать, кто за кем идет - Доренко за зрителем или зритель за Доренко.

Игра на публику была способом его самоутверждения. Некоторые критики считали, что он создал новый тележанр «народной аналитики». Это было явным преувеличением. Аналитика и массовое сознание - антиподы. Кто умеет вводить толпу в заблуждение, тот легко становится ее повелителем, - еще сто лет назад утверждал автор «Психологии толпы» Гюстав Лебон. Тот же, кто стремится ее образумить, считал он, всегда оказывается ее жертвой. Роли жертвы Доренко предпочитал роль народного трибуна, задача которого - не исследование истины, а увлечение масс. /«Мой жанр - это мой способ быть со своим зрителем»/. Оружие такого трибуна - не логика, а риторика Не сомнение, а бесстрашие. Готовность в любую минуту указывать - кто виноват.

Это было еще одно воплощение митингового мировосприятия.

Словно убедившись в справедливости лебоновского утверждения, изменил своим принципам и Н. Сванидзе, изменив тем самым и своим зрителям. /На войне как на войне/. В программе «Зеркало» он «рассекретил»» учебный спецфильм МВД, предназначенный для внутреннего просмотра работниками правоохранительных органов, и выдал его за журналистское расследование, демонстрирующее беспомощность московской милиции и смертельную угрозу, нависшую над столицей. НТВ, попытавшееся разоблачить фальшивку, было тут же объявлено активным участником информационной войны, а требова-

209

ние журналистской корректности - стремлением любыми путями обелить столичного мэра /а, значит, и «Отечество - Вся Россия/.

Принципу обеспечения равных прав противопоставили право сопернику - быть постоянной жертвой. В такой ситуации, разумеется, необходимо определиться и самому ведущему - кого защищать и с кем соответственно воевать. При всей своей экстравагантности Доренко был удивительно предсказуем, а круг его мишеней известен заранее, очерчивая круг недоброжелателей Березовского. В этом смысле он, можно сказать, был жертвой своих собственных жертв. Постоянные жалобы журналистов «как трудно в наше время быть независимым» устранялись удобным доводом - зависимость открывает возможности для полного самовыражения. Достаточно, чтобы твои взгляды совпадали со взглядами твоего хозяина.

«Новости - наша профессия». У сотрудников НТВ этот лозунг имел рабочую версию: «Делать новости - наша профессия». Но если не считать обязательным добиваться достоверности и всесторонности материала, то можно делать новости, не опираясь ни на какие факты. Достаточно, чтобы у публики возникало впечатление достоверности.

Именно к созданию «впечатления» все чаще стремились инициаторы журналистских исследований, стремившиеся прежде всего ошеломить результатом. «Сенсация - наша профессия».

«Сенсация! Тайное хобби Пушкина», «Найдены «засекреченные» работы», «Пушкин о пушках»- под такими анонсами некто Л.Вяткин опубликовал в наши дни результат своего открытия. Оказывается, великий поэт /солнце русской поэзии/ с увлечением проводил важные испытания артиллерийских орудий на Волковом поле. Вяткин даже обнаружил публикацию А. Пушкина в журнале «Невский зритель» за 1821 год. Публикация называлась «Примечание на литье артиллерийских орудий». Последние сомнения отпали, когда ученый выяснил, что автор публикации - действительный член Вольного общества любителей

210

российской словесности. Кто же это, как не всеми нами любимый классик? Ведь Пушкин - это «наше все».

Сенсацию разоблачили эксперты, прочитавшие этот бред, напечатанный в газете «Совершенно секретно» и журнале «Слово». Никогда, объяснили они, наш классик членом этого общества не был и даже его не посещал. Подлинный автор публикации в «Невском зрителе» - писатель и боевой офицер, капитан лейб-гвардии Андрей Викторович Пушкин.

Подобного рода «открытия» в отношении нынешних политиков Доренко делал еженедельно. И обнародовал тиражами, несопоставимыми с любой газетой или журналом. Правда, сенсации носили не столько научный, сколько уголовный характер. В начале года он обвинил в государственном заговоре премьер-министра: «На этой неделе мы стали свидетелями передела власти. Фактически Примаков пытался отстранить Ельцина... Что ж, один из двух стариков оказался здоровее другого и намерен этим воспользоваться».

В конце того же выпуска ведущий сообщил, что приемный сын Примакова возглавляет подозрительную компанию «Трансаэро», а его жена замешана в неблаговидных финансовых махинациях. На следующий день газеты опровергли информацию как абсолютную ложь. Никакого отношения семья премьер-министра к указанным лицам не имела. В тот момент этот выпад стоил ведущему очередного отстранения от работы / на экране возникла очередная «огромная пустота»/.

Но стоило Примакову впоследствии, когда политическая ситуация изменилась, возглавить вместе с Лужковым «Отечество - Вся Россия», как Доренко /точнее, Березовский устами Доренко/ обвинил его в организации покушения на Шеварнадзе. Версию опроверг Шеварнадзе. Затем на свет был извлечен некий Андрей Батурин, опять же якобы замешанный в финансовых операциях и приходившийся родным братом

211

Елены Батуриной - жены Лужкова. Оказалось, что у жены Лужкова нет брата Андрея.

Следующим стало обвинение Лужкова в убийстве американского гражданина Тейтума, причастного к денежным аферам, связанным с гостиницей «Редиссон-Славянская». При этом будто бы брат Тейтума, движимый чувством мести, прилетел в Москву для встречи с тогдашним директором ФСБ. Газеты тут же опубликовали ответ бывшего директора, заявившего, что он никогда не встречался с упомянутым братом уже по той причине, что у Тейтума вообще нет брата.

Доренко демонстративно и регулярно /вероятно, вовсе о том не думая/ нарушал статью закона печати о невмешательстве в частную жизнь. Это не помешало Т.Кошкаревой назвать его все более набирающую популярность программу «совершенно новым жанром». Но «газетные утки», даже если считать их жанром, то далеко не новым /хотя по прежнему сильнодействующим/. В электронную эпоху газетные утки обрели телевизионных сестер, а сезон размножения перенесли с 1 апреля на предвыборные компании.

Ярким эпизодом в программе Доренко стал репортаж из зала суда, где подсудимым был сам ведущий. Не успел еще Юрий Лужков, не выдержав издевательств в свой адрес, подать в суд на обидчика, как тот оповестил население всей страны о том, что все московские суды подкуплены самим мэром, а адвокат Лужкова, когда-то защищавшая сайентологов, не иначе, как сама является членом преступной секты.

На предварительное заседаний суда ведущий явился в сопровождении съемочной бригады, чтобы встать за решетку :«Если Лужков будет продолжать нападать на прессу, то мы все здесь будем». После чего тут же покинул здание.

«Сайентологи и Лужков против меня, - говорил он с экрана с интонацией борца, готового до конца защищать всю правду, несмотря на превосходящие силы противника. - Лужков считает, что я ущемил его честь и достоинство...». На заключительное судебное разбирательство

212

виновник, разумеется, не явился, но съемки заседания показал в подробностях. Само по себе /лексика судьи, например/ это заседание могло бы служить замечательной сценой из сатирического спектакля.

Ведущий безусловно обладал полемическим даром. Всячески подчеркивал, что вынужден сражаться с суетливым и обидчивым индивидом. «Мы имеем дело с политическим пигмеем, - отзывался он о мэре в одной из своих передач. - Это такой человечек, который бегает у вас на столе и вы можете прихлопнуть его мухобойкой». Доренко как бы не чувствовал разницы между литературными образами, которые создает сам автор, и реальными героями документалиста. Это давало возможность обращаться со своими «персонажами» как с куклами из одноименной программы. Беспечный цинизм /цель оправдывает любые средства/ позволял делать вид, что разницы он не видит. «Хватит дуться как дуся, Юрий Михайлович!» - обращался он к мэру в своем интервью для корреспондента «Скандалов недели».

Зато Доренко полностью утрачивал чувство юмора, как только речь заходила о нем самом. Он даже как будто не замечал, насколько подчас нелепы, приводимые им обвинения /о роли, скажем, Лужкова в насаждении по всей столице тоталитарных сект/. Памфлетист, смешавший литературный жанр с документальным, а метафоры и гиперболы с процессуальным судебным кодексом, всегда рискует оказаться жертвой своих творений. Показав со всем доступным ему сарказмом судебное заседание, ведущий «упустил» лишь одну деталь - судебный процесс им был проигран.

Суд отказался считать обвинения, преподносимые на экране как факты, всего лишь личным мнением комментатора, за которое никакой ответственности тот не несет. Хотя сумму ущерба, предназначенную для возмещения истцу, ощутимо снизил. Именно это последнее обстоятельство позволило проигравшему превознести на экране соринку, «не заметив» бревна.

Программы Доренко - апофеоз манипулятивности.

213

Оригиналы и имитаторы

Технология атаки, опробованная на поле боя «аналитиками» из ОРТ и РТР, привела к непредвиденным результатам.

Евгений Кисилев, обнаружив, что с каждой неделей уступает в популярности Сергею Доренко, утратил самоуверенность и впервые усомнился в истинности избранной прежде тактики. В ноябрьском выпуске «Итогов» он публично отказался от еженедельной демонстрации рейтингов конкурирующих политиков, чтобы, как сам отметил, не вводить людей в заблуждение. Но решение, к сожалению, запоздало. К этому времени уже все аналитические программы регулярно показывали такие опросы, в которых проценты рейтингов кандидатов зависели от того, на каком канале они демонстрировались. Зрители шутили: отчего бы кандидатам не раскошелиться на бюро прогнозов, чтобы в сводку погоды наиболее щедрым накидывали несколько лишних градусов.

«Отрезвление» Кисилева совпало с завершением строительства новой студии НТВ и появлением еженедельной рубрики «Глас народа». По мнению телекритиков в этой программе ведущий словно родился заново - в качестве модератора. Таких драматичных и предельно корректных дебатов у нас еще не бывало. Затянувшаяся за полночь встреча Анатолия Чубайса с Григорием Явлинским оказалась не только столкновением двух политиков, но и двух характеров, если даже не мировоззрений. Мнения зрителей /за экраном и в студии/ раскололись. Дебаты обсуждали еще долгое время спустя. Так что встречу вполне можно было назвать передачей года.

Не менее захватывающей оказалась полемика между Алексеем Венедиктовым /радиостанция «Свобода»/ и Михаилом Леонтьевым /ОРТ/, согласившимся на дискуссию вместо не явившегося на передачу Доренко. Дискуссия развернулась вокруг новообращенных понятий «ангажированность», «манипуляция», «компромат»...

214

« Я не понимаю, что называется компроматом. Есть факты и есть фальсификация фактов. Журналисты занимаются фактами», - настаивал Венедиктов. Леонтьев был сторонником совершенно другой постановки вопроса. Свобода слова - абсолютная самоценность. Это право на выражение собственных мнений /тот же тезис Доренко/, пускай даже эти мнения болезненно воспринимаются обществом. В конечном счете, это даже право на порнографию, в том числе политическую. Факты в такое понимание не вписывались. А единственно верное мнение было всегда своим. /«Леонтьев из тех телеведущих, у которых нет вопросов, а есть ответы», - заметил один из критиков/. И никогда, заявил Леонтьев, своих взглядов он не менял. Тем более в области экономики.

Но почему надо критиковать только своих политических противников? - недоумевал Венедиктов. - А какие экономические взгляды, скажем, у господина Шойгу... или у господина Путина? «В первый же день, когда Путин выступил в Думе с некоторыми экономическими взглядами, - запротестовал Леонтьев, . - я его назвал неокантианцем хреновым».

Мы живем в цивилизованном обществе, возмутилась присутствующая на встрече Ирина Петровская. На улице, в подъезде, в общественном транспорте мы можем сказать, что кто-то «хреновый. Но в общенациональном эфире... тем более, когда речь идет о премьер-министре...

Удивило ее и утверждение ведущего о том, что свои взгляды тот никогда не менял. Достаточно взять его передачи двухлетней давности.... Что же касается порнографии, то под нее в цивилизованном мире отводят специальные места. Эти картинки продают в специально напечатанных конвертиках. Чтобы, не дай бог, дети не имели к ней доступа.

Такие рассуждения вывели Леонтьева из себя. «Все, что я читаю у Петровской, это все время погоня за какими-то пустяками - этикой,

215

чем-то там еще...». Телезрителей не надо считать недоразвитыми людьми, продолжил он свою мысль. Любой из них, если чего-то не понимает, в состоянии нажать кнопку на телевизоре. Мы не должны их воспитывать.

Все те же знакомые аргументы. Дебютанты-ведущие, как правило, полагают, что все, кто их слушают, - люди того же круга, что и они. И демонстрируют очень зыбкое /а, чаще всего, никакое/ представление о психологии восприятия, не говоря уже о педагогике массовых коммуникаций /сознают ли сотрудники СМИ эту роль или не сознают/. -

Газеты и книги рассчитаны на своих читателей - на определенный возраст, степень образования, круг интересов. Эфирное время центральных каналов в «час пик» - подобно, скорее, школьному классу. где на урок единственного учителя собрались все ученики с первого по седьмой. Можно, конечно, рассказывать старшеклассникам о строении органов размножения у млекопитающих, полагая, что малыши в это время не станут слушать того, чем им не надо знать, а будут мечтать о прекрасной царевне и Красной шапочке.

Роль коммуникатора возрастает по мере увеличения тиражей, а характер выступления не может не учитывать масштабов аудитории. Воспитания требуют не столько зрители, сколько ведущие /не говоря уже о руководителях этих ведущих/. Но для них совершенно дико звучит догадка о том, что ответственность ведущего перед зрителем важнее, чем его зависимость от зарплаты или ангажированности канала.

Система возражений в таких случаях всегда одинакова. Праву героя на личную жизнь противопоставляется право журналиста на информацию. Упреку в том, что твой талант покупают, - значит, я что-то стою , почему же не покупают других? Обвинению в том. что ты манипулируешь фактами - а кто не манипулирует? Нападки на то, что ведущий излагает позицию спонсора, отклоняются встречным доводом: у меня со спонсором совпадают взгляды.

216

« Пусть встанет журналист, который работает без денег!» - восклицал Леонтьев, уверенный, что ситуация, при которой он оказался на телевидении, единственно возможная, если не вечная. «Все манипулируют, все каналы..., - уверял он, явно раздраженный услышанными в свой адрес упреками.

В заключение обнаружилось, что закона о печати он никогда не читал, а то, что здесь услышал, его «ужаснуло».

«Мы хотим свободы слова, но при этом чтобы кто-то нас защитил от Доренко, - размышляла одна из зрительниц на трибуне. - А кто нас будет защищать? Специально созданная комиссия, которая станет цензурой? А цензуру мы не хотим... Так, может быть, свобода слова требует от нас жертв?»

Во всем мире, у телекомпаний существуют этические кодексы, возражала Петровская. Это не цензура, а процесс саморегуляции.

В прологе передачи аудитории представили результат опроса общественного мнения москвичей. «Существует ли у нас свобода слова?» и «Должна ли свобода слова быть чем-то ограничена?». В первом случае утвердительно ответили 62%, во втором - 59%.

Совпадение большинства в обоих случаях могло показаться странным. Но если вопросы прозвучали бы, скажем, так: «Считаете ли вы необходимой свободу передвижения?» и «Нужны ли правила уличного движения?», большинство бы и здесь в обоих случаях проголосовало «за». Ведь стоит отменить эти правила во имя еще большей свободы и объявить желтый свет светофора попыткой цензуры, а красный - абсолютным рецедивом тоталитарности , как все морги сразу же окажутся переполнены трупами пешеходов, а заодно и водителей, наконец-то, получивших возможность на себе испытать всю прелесть жизни без всяких ограничений.

Второй неожиданностью оказалась реакция московского мэра.

Еще недавно подвергавший жестокой критике президента, его кремлевское окружение и преступное молчание в ответ на обвинения в

217

финансовых злоупотреблениях «семьи», Лужков вдруг сам оказался мишенью точно такого же рода критики. Из недели в неделю федеральные каналы подвергали сомнению его беспорочность. «Доренко документально информирует нас, за что ему большое спасибо», - писали зрители. «Если Лужков не виновен - пусть доказывает в суде».

В то время, как реакция президента на неослабевающую критику в течение нескольких лет состояла в отсутствии всякой реакции /такую же тактику он советовал публично и Примакову/, Юрий Михайлович растерялся. Это было заметно по его поведению в кадре, по попыткам неуклюжих оправданий, позволявшим заподозрить, что мэру есть, в чем оправдываться. По сути, он оказался в положении марктвеновского героя - жертвы бесстыдных выпадов желтой прессы. «Политиком становиться только тот, кто был укушен журналистом и выжил, - заметит впоследствии один из кремлевских технологов. - Для Лужкова сама идея о конкуренте стала потрясением основ».

И все же неспособность «держать удар» /свойственная, как выяснилось, и Примакову/ оказалась не самым большим недостатком мэра.

Нелепость обвинений по его адресу настолько бросалась в глаза, что у большинства телезрителей /в первую очередь москвичей/ вызывала, скорее, сочувствие, чем сомнение. Именно «эффект Ельцина», как известно, позволил тому в свое время оказаться президентом России вопреки всем мерам противодействия, предпринятым Горбачевым /а, точнее, благодаря им/.

Основным просчетом Лужкова стала попытка открыть ответный огонь из орудий того же калибра, что у соперника, иными словами, перейти в контратаку, используя бесчестные методы своего противника. На канале ТВЦ, подвластном мэру, появились две новых рубрики - «Секретные материалы» и «Мыло». Ведущим первой программы стал Александр Хинштейн, журналист «Московского комсомольца», большинство своих публикаций посвятивший разоблачению Березовского и открыто использующий материалы спецслужб. /Задержанный однажды

218

дорожной милицией и предъявивший им удостоверение на имя капитана Матвеева, он со временем перестал скрывать свои тесные отношения с этим ведомством/.

Вести вторую программу предложили Светлане Конеген. Давно создавшая себе эксцентричный облик, на этот раз она выступила в роли «политической клоунессы». Пыталась опровергать Доренко и пародировать его выходки. -

«Мне нравится Лужков, - признавался как-то Доренко в интервью популярной газете. - По моей оценке он жуликоватый и очень непосредственный человек. Он лучше своего окружения». Стареющий мэр был человеком, на его взгляд, несчастным и одиноким. Очень хотел, чтобы его любили избиратели. Но в то же время он нравился ведущему как персонаж - был «шоупригоден».

В одной из передач он нарисовал на экране бесславное будущее своего «героя». Лужков уходит в отставку. От него отворачивается собственное окружение /«камарилья»/. За ним охотятся правоохранительные органы. Его разыскивает Интерпол. И в этот момент на помощь ему приходит... первый канал. «Я бегу из страны лично вместе с Лужковым. Мы попробуем перейти границу Аргентины с Парагваем - инкогнито...». Но Лужкова, пояснил ведущий, необходимо замаскировать. В мужчину. При помощи электронной графики Доренко примеряет Лужкову поочередно внешность Фиделя Кастро, Че Гевары, Мао Дзе Дуна и Хо Ши Мина. Типичная сценка из передачи «Куклы» с тем исключением, что прототип - реальная фотография.

Через несколько дней ту же операцию в своей программе проделала Конеген. На этот раз с самим Доренко - «дворнягой Березовского». Тот поочередно представал на экране в роли Гитлера, Сталина, Мадонны и Джексона. Выбор персонажей не менее хлесткий, но оригинал оказался талантливей имитации. Громкий лай ОРТ отзывался на ТВ-Центре жалким тяфканьем.

219

Различие было не только в уровне исполнителей, но и в размерах аудитории.

Единым оставался лишь буффонадный характер спектакля. Хотя в постановке ТВЦ не хватало азарта и беззастенчивой карнавальной наглости, отличавшей Доренко. Станислав Говорухин подошел к «портрету» Доренко с угнетающей серьезностью и публицистическим пафосом. «Лучшие сорта лжи делаются из полуправды», - цитировал он высказывания Геббельса. /«Лужков признает во мне не только журналиста национального масштаба, но и политика национального масштаба. Это мне льстит», - заметил однажды Доренко/.

Отныне сражения на экране носили двухсторонний характер. ОРТ против НТВ и наоборот. Кремль против столичного мэра, а Лужков, в свою очередь, против администрации президента /блок «Отечества - Вся Россия» против блока «Единства»/. На каждый удар отвечали ударом. И трудно сказать, какие из них сказались печальней на репутации мэра столицы - нанесенные Доренко или же им самим.

«Нарушены все нормы корпоративной этики. Никогда еще в истории российской прессы журналисты не били в спину своих коллег, - писали сами же журналисты. - Из вечера в вечер за противостоянием олигархов наблюдает страна. Иностранцам объясняют, кому какой канал принадлежит. Объясняют, что информация отдельно взятого одного канала - на 99% необъективна».

Ошеломленные зрители следили за тем, как Доренко изобличает Лужкова на канале Березовского в то время, как Хинштейн делал то же самое с Березовским на канале Лужкова. При этом оба ведущих по закону о выборах не имели на это права, поскольку их жертвы - зарегистрированные кандидаты. Хинштейн же вдвойне нарушал закон, так как был и сам кандидатом, баллотирующимся в Думу.

Пропагандистская истерика приводила к абсолютной противоправности. /Программы новостей ОРТ посвятили «Единству» в два раза больше времени, чем «Отечеству - Вся Россия»/.

220

Размежевание журналистов на антиподов, оценивающих любые действия «своих» и «чужих» политиков только со знаком минус или знаком плюс, сводило живую реальности к лобовому позитиву и негативу. Каналы становились зеркальными перевертышами друг друга. А задачи журналистов упали до уровня агитпропа. Парадокс заключался в том, что советская пропаганда, казалось бы, уходившая в прошлое по мере демократизации общества, взяла публичный реванш на выборах, то есть в самый высший момент демократии.

Но это означало, что информационные войны - явление в нашей стране не новое, а вполне советское, родовое.

Традиционный поиск врага, для изобличения которого годятся любые средства. Самоценность факта и плюрализм мнений, рисуемые как буржуазные выдумки. Стопроцентная ангажированность каналов /олигархи всего лишь растаскали на части руководящую роль компартии/. Разница состояла в том, что вместо внешнего врага /капиталистический мир/, мы получили множество внутренних, находящихся рядом. А отсюда градус ненависти и нетерпимости.

Читайте чужие письма

В дни предвыборной кампании телевидение повторило прекрасный старый фильм «Чужие письма». Ученица, влюбленная в свою учительницу, тайком прочитала ее интимные личные письма, содержание которых сразу стало известно классу. Разразилась драма. «Я, видимо, пропустила самый первый урок, - жалуется учительница старой женщине, у которой училась когда-то сама, - не сумела им объяснить, почему нельзя читать чужие письма. И сейчас объяснить не могу». «Но это же так просто, - отвечает ее собеседница. - Чужие письма читать нельзя, потому что...ну, потому что чужие письма читать нельзя».

Если человек не считает зазорным распечатать чужое письмо, то ему следует быть готовым к тому, что кто-то распечатает и его собственное. Если не видит греха в том, чтобы подслушать чужой разговор

221

/ для пользы дела/, да еще и обнародовать этот разговор /опять же для пользы дела/, то пускай не удивляется, что со временем будут обнародованы и его интимные разговоры.

РТР продемонстрировало тайно отснятую пленку любовных шалостей генерального прокурора /до этого телевидение уже обнародовало аналогичную пленку министра юстиции/. Затем ту же пленку еще раз показал Доренко на ОРТ - «в целях дезинфекции общества» /и снова для пользы дела/. Были ли съемки документальными или всего лишь фальсификацией, для инициаторов демонстрации значения не имело. Первого урока в своей жизни они не усвоили /а, может быть, прогуляли/. То, что мы знаем с детства, писала Цветаева, мы знаем навсегда. Но и то, чего не знаем с детства, мы тоже не знаем навсегда.

НТВ отказалось показывать пленку, «изобличающую» генерального прокурора. Но это не помешало каналу продемонстрировать откровения Коржакова /явно прогулявшего все нравственные уроки/ и обнародовать перехват телефонных бесед Березовского и Удугова. Полагая, что цель оправдывает любые средства, мы как-то забываем, что рано или поздно оказываемся этой целью сами.

«Как вы можете печатать подобные материалы», - поинтересовался интервьюер «Четвертой власти» у главного редактора «Московского комсомольца». Тот ответил в том духе, что такими материалами редакция просто завалена и надо же как-то давать им выход. Получалось, что журналисты находятся едва ли не в тупиковом положении. Что их ситуация безальтернативна. «Пороть мужика гнусно. Но что мы можем ему предложить взамен?», - заметил один либеральный юрист еще в прошлом веке.

Борцы информационной войны не считались со средствами. /«В дерьме брода нет», - высказался один из ее участников/. Защищая столичного мэра от компроматов первого канала, «Московский комсомолец» напечатал статью о сексуально ориентации генерального директора ОРТ. Опубликовал фактические сведения /слухи?/ о басно-

222

словных гонорарах Доренко, о его счетах в банках, породистых скакунах и автомобилях, а также номер его домашнего телефона.

В истории российской литературы Фаддей Булгарин сохранился не автором бестселлеров прошлого века, а сочинителем доносов в III отделение собственной его величества канцелярии, в которых сводил счеты с Белинским, Пушкиным и Некрасовым. Сотрудник тайной полиции демонстрировал таким образом свою собственную благонамеренность. Секретные службы всего мира утверждают, что не могли бы работать, не опираясь на сотрудничество «источников» и «осведомите- лей». Но до сих пор эти сочинения как-то не приято было публиковать.

В разгаре информационной войны телевидение, по существу, легализовало доносы. Существуй в наше время Фаддей Булгарин с его энергией, он несомненно имел бы свою рубрику в телеэфире. «Многие журналисты очень любят морализировать на тему - можно или нельзя использовать те или иные материалы, можно или нельзя сотрудничать со спецслужбами, публиковать распечатки разговоров, - размышлял на экране Александр Хинштейн /«Четвертая власть», 23.05/. - Я не вижу в этом ничего такого, чтобы задуматься о какой-то моральной состоятельности... Я сижу в кабинете, и у меня стоит телефон доверия...».

Михаил Леонтьев, вступив в экранный поединок с Хинштейном-Матвеевым /«двойным агентом госбезопасности», «человеком, который работает сливным бачком»/ первым обнародовал медицинскую справку своего заклятого недруга /диагноз - вялотекущая шизофрения/. А «Скандалы недели» /ТВ-6, тот же Березовский/ немедленно усомнились в праве больного быть выбранным в Думу.

«За мной следят», - с возмущением объявил Хинштейн в своей рубрике «Секретные материалы» /ТВЦ/, продемонстрировав на экране рукописные странички с номерами домашних, дачных и мобильных телефонов Березовского и его знакомых.

Кульминацией стало обращение главного редактора «Московского комсомольца» о злодеяниях аналитических телепрограмм, опубли-

223

кованное в своей же газете /«Сатана вам в помощь, господа абрамовичи!»/. «За мной ведется слежка и мои разговоры прослушиваются», - сообщал редактор. У старых товарищей и знакомых пытаются выведать информацию о его прошлом: с кем он был близок, в каких компаниях бывал, с кем пил и с кем спал.

Ссылаясь на цифры опросов, инициаторы подобного рода методов сбора «материала» нередко уверяют, что эти цифры говорят о «рейтинге доверия» к ним читателей или зрителей. О том же твердят и авторы «Дорожного патруля». Но с таким же основанием на доверии публики могли бы настаивать наркодельцы и издатели порнографии, будь они заинтересованы в проведении рейтингов.

«Королем бульварного ТВ» называли Херальдо Риверу - ведущего, скандально известного телезрителям США. Американские каналы не вступали в открытые войны, но «возмутители спокойствия» возникают и здесь. Жертвоприношения детей. Супружеские измены. Подростковый секс... Все это поднимало рейтинги популярности. Многие передачи Риверы завершались потасовками, а однажды он вступил перед камерой в поединок с женщиной-борцом, причем схватка происходила в грязи.

Последнее обстоятельство характерно.

Особенно для периода информационных войн.

«Наши телевизоры ежедневно хоронят честность, порядочность, здравый смысл, государственные интересы», - не уставали писать газеты.

Каждая сторона считала, что выигрывает сражение. И обе не видели, что проигрывают войну.

Никто не спорит: свобода слова в России, даже в том виде, в каком она существует ныне, едва ли не главное завоевание перестройки. Но никто и не спорит с тем, что нравственный уровень демократического вещания /при всех его достижениях/ достиг самой низкой отмет-

224

ки, преодолел ее и ежедневно доказывает, что в этом направлении нет предела.

Чем больше свободы слова, тем ниже нравственность. На первый взгляд, это выглядит парадоксом.

Но нравственность - всегда несвобода. В том числе - несвобода слова. Того слова, которое оскорбляет аудиторию. Которое унижает личность. Попирает достоинство человека. Полощет на публике, как белье, его частную жизнь. Превращает эфир в поле брани /военной и площадной/. Никакой воспитанный человек не позволит себе свободы подобных слов и подобных действий. Никакой... кроме «генетически пригодных» сотрудников печати и телевидения. Любое предостережение в свой адрес они воспринимают как политическую цензуру.

Испуг перед цензурой преследует их повсюду. Заставляет подозревать ущемление свободы в даже в красном цвете на светофоре. Защищая свободу передвижения, они готовы вообще отменить на улицах все светофоры.

Философы древности утверждали - в основе свободы лежит добро. Человек выбирает свободу ради добра, а не ради зла, поскольку победа зла означает конец свободе.

«Если страна мне поручит заниматься этическими проблемами телевидения, то я начну этим заниматься», - публично заявил популярный ведущий ОРТ. Если страна поручит...

Но этика - культура самоограничения. Своего рода внутренний блокиратор действий, представляющих опасность для окружающих. Когда в человеке такой блокиратор отсутствует, его поведение ограничивают внешние нормы морали.

Свобода культурного человека - осознанная необходимость, а не осознанное отсутствие всякой необходимости.

Пожалуй, первым осознало эту ситуацию НТВ, старавшееся по возможности держаться в стороне от военных действий. «До слез обидно наблюдать, как здание современной цивилизованной инфор-

225

мационной журналистики, где новость должна предшествовать комментарию, где должна быть проведена жесткая черта между информацией и пропагандой, где должны быть представлены все точки зрения сторон, вовлеченных в то или иное событие дня или недели, здание, которое мы с коллегами строили почти десять лет, сейчас на глазах разрушают те же самые коллеги как карточный домик: весело, азартно, засучив рукава, прямо-таки с комсомольским азартом, - с горечью подводил итоги в своих «Итогах» Евгений Кисилев /31.10/ - Коллеги, опомнитесь... Это здание, рухнув, похоронит под обломками профессиональные и человеческие репутации. Навсегда...Ощущение такое, что наших коллег охватило безумие. Что они не ведают, что творят...».

Монолог был проникнут смятением и тревогой. Но «опомнитесь» не в меньшей мере относилось и к НТВ. «Сейчас мне начинает казаться, что мы тогда допустили ошибку, - говорил он, спустя два месяца в беседе с корреспондентом «Новой газеты», вспоминая о выборах 96 года, когда журналисты стремились к победе любой ценой. - Мы не должны были делать того, что мы делали... Мы в результате родили монстра».

Под «монстром» ведущий имел в виду утратившую представле-ния о приличиях власть. Но в той же степени это относилось и к самой тележурналистике.

Выборы состоялись. Каковы же были потери, понесенные в информационной войне?

Как выглядел пейзаж после битвы?

Понятие «предвыборные технологии» уже не применялись без определения «грязные».

Доносы превратились в легальный жанр, а тайная полиция едва ли не стала явной.

226

Журналистское расследование как жанр в глазах телезрителей было дискредитировано. Появилась «преследовательская журналистика».

Осведомители переквалифицировались в ведущих.

Зоологическая лексика вошла в повседневный язык эфира.

Журналисты снова стали «подручными».

С. Варшавчик. Оскорблять, «На самом деле», можно ежедневно. // Общая газета. - 1998. - № 23

В. Шендерович. Брезгливое чувство юмора. // Общая газета. - 1998. - 30.04

П. Кокбурн. Плохо, когда правительства верят собственной пропаганде. // Среда. - 1999. - № 11. - стр. 17, 18

П. Кокбурн. - там же, - стр. 17

А.Симонов. Народ, тебе - информация. // Новая газета. - 1999. - № 39

С. Варшавчик. Дракулу заказывали? // Общая газета. - 1997. - № 50

М. Варденга. У «Времени» новые времена. // Аргументы и факты. - 1998. - № 39

М. Токарева. Консультант по провокациям. // Общая газета. - 1998. - № 5

Н. Сванидзе. Я никогда не занимался политической рекламой. // Известия. - 1999. - 22.10

М. Александрова. Милый друг. // Новая зазета. - 1999. - № 39

Е. Рыковцева. С больными не судятся. // Московские новости. - 1999. - № 38

Московский комсомолец. - 1999. - 7.10

И. Петровская. Дон Серджо против дона Джорджо. // Известия. - 1999. - 5.10

Б. Березовский. Люблю делать ход первым. // Новая газета. - 1999. - № 47

Ю. Богомолов. Константин Эрнст не убивает культуру. // Московские новости. - 1997. - № 13

В.Арутюнова. Доренко рано подводить итоги. // Коммерсант. - 1999. - 23.01

Среда. - 1999. - № 11. - стр. 24

Н.Сванидзе. Я не хочу апеллировать к нищей старушке. // Общая газета. - 1994. - № 19

Т.Краснобородько. По Пушкину - из пушек. // Литературная газета. - 1999. -31.91

П. Гусев. Сатана вам в помощь, господа абрамовичи! // Московский комсомолец. - 1999. - 8.10

Е. Киселев. Помнящие рабство становятся рабами свободы. // Новая газета. - 1999. - № 52

В. Вильчек. Контрольные новости в голову. // Новая газета. - 2000. - № 1

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел журналистика