Лазутина Г. Основы творческой деятельности журналиста

ОГЛАВЛЕНИЕ

ЧАСТЬ III ЧТО ПРЕДСТАВЛЯЕТ СОБОЙ СПОСОБ ЖУРНАЛИСТСКОГО ТВОРЧЕСТВА

ГЛАВА 1. В ЧЕМ ЗАКЛЮЧАЕТСЯ СУТЬ ПОНЯТИЯ

Беседа двенадцатая   ЗАЧЕМ ЖУРНАЛИСТУ «КОПИЛКА»?

– Значит, теперь нам предстоит заглянуть в творческую лабораторию журналиста?

– Считайте, что так. Хотя... Что Вы имеете в виду, когда говорите «творческая лаборатория»?

– А разве это не общепринятое выражение?.. Думаю, что я не буду оригинален в объяснении. Творческая лаборатория, творческая кухня – так обычно называют процесс работы со всеми его секретами.

– Вот видите, с секретами... Иначе говоря, со всеми индивидуальными особенностями, а их у каждого журналиста немало. Об этих особенностях и разговор должен быть особый. Мы же сейчас будем рассматривать то общее, что присутствует в творческой лаборатории разных журналистов и, по сути, делает их людьми одной профессии.

– Насколько я понял из того, о чем уже шла речь, людьми одной профессии журналистов делают потребности общества в специфических информационных продуктах, место и роль журналистики в обществе, ее функции, цели ее как социального института...

– Вы правильно поняли. Это все задает специфику журналистики как деятельности и тем самым предопределяет существование особого профессионального корпуса – ее субъекта. Практически же он складывается в результате освоения этой самой специфики. Как видите, противоречия здесь нет. Специфика деятельности и есть то общее, что, с одной стороны, объединяет всех журналистов, а с другой – отличает их, «отъединяет» представителей других профессий.

– Значит, оно, это общее, и составляет предмет нашего интереса?

– Да, и ему есть имя: способ творческой деятельности журналиста.

– Способ?.. Чаще говорят о методе деятельности...

– Вот давайте и разберемся с этими понятиями. Их действительно употребляют в обыденной речи как синонимы, отдавая некоторое предпочтение слову «метод». В научной же речи понятие «способ» встречалось главным образом в составе словосочетания «способ производства», освоенного в качестве термина политэкономией. Между тем, как показали философские исследования социальной деятельности и культуры, в частности работы Эдуарда Саркисовича Маркаряна, терминологический потенциал этого понятия много шире.

– Вы говорите о способе производства?

– Нет, о способе деятельности. За ним открылся вполне определенный объем содержания, отнюдь не тождественный тому, который устойчиво связывается с понятием «метод». Маркарян справедливо усмотрел в понятии «способ деятельности» интегральную категорию, выражающую собой ту комбинацию реальных составляющих деятельности, благодаря которой и достигается задуманный результат. При этом он специально подчеркнул, что при общенаучной и культурологической интерпретации слова «способ» следует максимально освободиться от тех ассоциаций, порой очень жестких, какие закрепились в нашем сознании в связи с обычным его использованием.

– Интегральная категория... То есть по содержанию она шире понятия «метод», которым, надо полагать, как раз и обозначаются какие-то из «реальных составляющих» деятельности?

– В определенном смысле – да, шире. Но только в определенном смысле, а именно: способ деятельности всегда включает в себя те или иные методы как одно из средств деятельности. Однако в ином отношении, напротив, понятие «метод» шире...

– Вы сказали, метод – средство деятельности? В этом суть понятия?

– Быть средством – функция метода. Но, если хотите, в этом и его суть. Вы помните словарное толкование понятия?

– Кажется, путь исследования, познания...

– Да. В современных научных словарях Вы найдете такую формулировку: «...форма практического и теоретического освоения действительности, исходящего из закономерностей движения изучаемого объекта». Как Вы полагаете, что представляет собой – эта «форма практического и теоретического освоения» в реальности?

– Ну, какие-то практические шаги или умственные действия в целях освоения...

– Только не какие-то, а вполне определенные – «исходящие из закономерностей объекта»... Что это значит?

– Не могу сказать...

– Да почему же? Подумайте: если действия исходят из знания закономерностей объекта, значит, они научно обоснованы, так ведь?

– Так... И тогда можно дать очень простое определение метода: это научно обоснованные действия, умственные или практические, необходимые для освоения объекта. Нормально?

– Почти. Утверждение «для освоения объекта» годится, когда речь идет о познании или преобразовании уже существующих реальностей. А в случае творчества, когда создается новый объект?.. Получается не очень точно, верно? Поэтому давайте примем такую формулировку: метод есть последовательность научно обоснованных действий умственного и практического характера, необходимых для решения задач того или иного типа.

При этом обнаруживается очень любопытная вещь: задачи одного и того же типа встречаются в самых разных видах деятельности. Так, у врача среди прочих задач есть задача получить сведения о состоянии больного. Однотипная задача стоит перед психологом, исследующим способности человека: получить сведения о проявлениях задатков личности в тех или иных условиях. И перед журналистом на месте события: получить сведения о том, как оно произошло. Во всех случаях – получить сведения. Что Вы можете сказать в этой связи о методах?

– Что и методы, вероятно, повторяются. Врач беседует с человеком, исследователь беседует, журналист беседует... Но беседы эти,  я думаю, проходят все же по-разному.

– Совершенно верно. Для решения типовых задач существуют типовые методы. В основе своей они универсальны, а потому могут служить в качестве средства для разных видов деятельности, обретая там, конечно, известное своеобразие. Именно в этом смысле понятие «метод» шире понятия «способ». Способ всегда связан с определенной деятельностью, он рождается вместе с ней, воплощает в себе ее специфику, через него она и осуществляется. А методы – универсальны, они используются в разных видах деятельности, входя как одна из составляющих в их способы.

– Но если методы – одна из составляющих, то, следовательно, есть и другие составляющие?

– Само собой разумеется. И мы этого уже касались, когда сравнивали один из моментов в работе врача, исследователя психолога и журналиста.

– А, да... Речь шла о типовых задачах.

– Точнее, об одной из задач. А в процессе работы человеку приходится решать далеко не одну. Причем состав их в конкретных видах деятельности достаточно устойчив и характерен именно для данного вида деятельности. Ход работы выглядит как цепочка шагов, подчиненных решению определенных комплексов задач. Это дает основание говорить об устойчивой операциональной структуре творческого процесса.

– Минуточку! Мне надо подумать, тут все очень абстрактно. Если перевести на журналистику, что получится?

– А то, и получится: над какими бы материалами ни шла работа, Вы неизбежно оказываетесь перед необходимостью решить некоторое количество похожих задач и предпринимаете для этого соответствующие действия. В результате творческий процесс предстает как определенная последовательность операций...

– Этапов, вы хотите сказать?

– В журналистской практике чаще всего говорят именно так – этапы. Однако понятия «операция» и «этап», на мой взгляд, не тождественны, их содержание совпадает лишь отчасти. «Операция» – это обозначение отрезка деятельности, ее фрагмента, подчиненного решению некоторого комплекса задач, независимо от его места в структуре творческого акта. Так сказать, характеристика данного фрагмента с точки зрения состава задач. Понятие «этап» же указывает не только на состав задач, но и на место фрагмента в творческом акте – это его характеристика с точки зрения последовательности решения задач. Состав задач в процессе того или иного вида деятельности относительно стабилен, а вот последовательность их решения – изменчива, здесь часто возникает инверсия – в зависимости от внутривидовой специфики деятельности или от конкретных ее условий. Поэтому мне представляется более правильным говорить об операциях как структурных элементах творческого акта: при определенных обстоятельствах они становятся тем или иным его этапом.

– Это только в журналистике?

– Почему же?.. Операциональная структура, как и методы, – составляющая способа любого вида деятельности. Тот же врач – разве он не выполняет определенного набора задач, добиваясь выздоровления пациента? Сначала составляет анамнез – историю болезни, получая сведения об обстоятельствах, предшествовавших ее возникновению, и субъективных ощущениях больного. Затем осматривает пациента, назначает анализы, исследует их результаты, ставит диагноз, проводит необходимые консультации – пока, наконец, не выработает стратегию лечения и не определит необходимые для этого средства.

– Вы рассматриваете деятельность врача как творческую?!

– Конечно! Стратегия лечения конкретного человека и совокупность необходимых для этого средств в готовом виде не существуют, найти их – значит осуществить особый акт творчества. Другое дело, что в жизни мы частенько сталкиваемся с профанацией этой благородной творческой миссии. Но мы уже обсуждали с Вами подобные ситуации – это вопрос качества деятельности.

– Вопрос качества... А у меня вот какой вопрос возникает. Мы говорим о задачах, о комплексах задач в ходе деятельности... Но откуда они берутся? Кто эти задачи задает?

– Правильнее спросить – не кто, а что... Неужели не догадываетесь?.. Поставьте себя в исходный момент творческого процесса!

– Хорошо. Допустим, я получил в редакции задание подготовить материал о... ну, пусть о каких-то соревнованиях. Мне ясно: чтобы не ударить в грязь лицом, надо добыть информацию, и желательно интересную. Я решаю: поговорю с тем-то, с тем-то, схожу на эти соревнования...

– А почему ясно-то? Откуда ясно?

– Из опыта, наверное. Из общения с работниками редакции... Ну, и само представление о спортивном материале вроде бы требует этого.

– Вот самое главное! Представление о произведении, его образ... Мы же говорили – порождающая модель творчества!

– Только теперь я, кажется, понял по-настоящему, что означают, слова «порождающая модель»: она несет в себе все задачи, решение которых разворачивается в творческий процесс, – потому и порождающая.

– Да. И в соответствии с ними определяется структура этого творческого процесса – основная составляющая способа.

– Значит, способ творческой деятельности включает в себя структуру творческого процесса, определяемую задачами, методы этих задач и... что еще?

– Еще – технические средства, используемые в ходе творческой деятельности, и систему профессионально-этических регуляторов поведения.

– Но техника – она и есть техника, в какой бы деятельности ее ни применяли. Разве тут можно говорить об особенностях?

– Еще как можно! Во-первых, для каждого вида деятельности используется свой набор технических средств. Вы же, допустим, не берете с собой на задание томограф или тонометр! различается и характер использования. Смотрите: и журналист, и вокалист прибегают к помощи магнитофона. Но журналист при меняет такую его портативную разновидность, как диктофон: он лучше приспособлен для записи речи, его можно поставить близко к говорящему; при этом следить за тем, как он работает непросто; да и расшифровка записей потом – целая история. А вокалист в расшифровке не нуждается, зато ему нужна аппаратура с высоким качеством записи: в ходе работы над сложным произведением он фиксирует на пленке звучание своего голоса и потом прослушивает кассету, анализируя исполнение. Так что особенностей и здесь хватает...

Ну, а четвертая составляющая способа обусловлена тем, что любая деятельность в большей или меньшей степени включена в общественные отношения, в общение. Решая свои творческие задачи, человек взаимодействует с другими людьми, и от того, как он строит свое поведение в процессе этого взаимодействия, во многом зависит успех дела. Есть некоторые общие этические стандарты поведения, выступающие как признак нравственной зрелости личности, признак культуры. Но для получения успешного, устраивающего общество результата деятельности во многих ее видах, в силу специфики их внутренних и внешних условий, оказывается необходимым и соблюдение неких дополнительных стандартов. Вот они и отражаются в профессиональном сознании общности и каждого ее члена, регулируя творческое поведение.

– То, что называется профессиональной этикой?

– В принципе – да, только понятие «профессиональная этика» в его основном значении много шире: это наука о профессиональной морали и нравственности, в ней много аспектов, много разделов. Способ же деятельности вбирает в себя только тот пласт научных представлений, который связан с регулятивной функцией профессиональной морали.

– Ну, что входит в понятие «способ творческой деятельности», ясно. А вот как он возникает? Постепенно формируется в ходе развития деятельности или разрабатывается наукой?

– Можно сказать так: он формируется в опыте деятельности. Опыт ведь может быть разным – удачным, неудачным... Говорят, на ошибках учатся. Значит, постепенно избавляются от ошибок.

А удачи становятся примером для подражания, на них тоже учатся. Образуется нечто вроде коллективной копилки позитивного профессионального опыта. Сначала этот опыт передается из уст в уста, из рук в руки, потом он начинает фиксироваться в литературе. Наконец, дело доходит и до науки: она этот опыт систематизирует, обобщает, выявляет определенные алгоритмы деятельности и описывает их в виде системы понятий.

– Так получается, что способ деятельности не просто носитель ее своеобразия, но и копилка профессионального опыта? Бросил глаз в «копилку» – и знаешь, как действовать!

– Да, только подчеркну: позитивного опыта.

– Но, по-моему, творческому человеку в самом начале пути опасно пользоваться такой «копилкой». Разве не подталкивает она к стандартизации?

– Что ж, давайте обсудим и это...

Беседа тринадцатая   НЕ ОПАСНО ЛИ ЗАБИРАТЬСЯ В «КОПИЛКУ»!

– Начну с истории, которая вроде бы к журналистике отношения не имеет, однако... Впрочем, Вы и сами поймете.

В свое время мне пришлось делать материал об одном из мастеров ювелирно-гранильной фабрики. Он был славен не только своими изделиями, но и тем, что все его ученики быстро достигали признания. Урал – край, где мастерство гранильщика очень ценится, и наша редакция (а дело было в Свердловске, нынешнем Екатеринбурге) решила рассказать об этом гранильщике как об учителе. Мне приходилось с ним встречаться и до того, я знала, что человек он немолодой, малоразговорчивый, журналистов не особенно привечает, но, поскольку контакт у нас был налажен, надеялась на удачу в беседе. И материал-то решила делать в жанре интервью. Однако когда я позвонила ему, чтобы договориться о встрече, и объяснила цель, он неожиданно предложил:

– А ты приходи на фабрику, посмотри... Чего тут разговаривать? Посмотри! У меня как раз два практиканта сейчас.

Легко сказать «посмотри». А к ним в цех попасть – куча проблем, полдня потеряешь, пока допуск получишь. Но пришла.

Сидит он в своем знаменитом рабочем халате (зеленый, почти малахитовый цвет), один глаз упрятан под устройством для линзы, в руках камень. По обе стороны от него парнишки: один повыше, темненький, руки крест-накрест на груди сложил (вроде бы мерзнет); другой совсем брюнет, глаза угольками светятся на лице любопытство – уставился на меня, даже рот приоткрыл. Мастер молча кивнул в ответ на мое «здравствуйте», показал на заранее поставленный табурет и опять сосредоточился на камне. Так повернет его, эдак, тронет резцом каким-то... И этот, со скрещенными руками, глазами к камню прирос. А нам с брюнетиком скучно, сидим, исподтишка друг за другом наблюдаем и ждем, когда наступит обеденный перерыв (я же вижу, что он тоже ждет, не дождется). Наконец я не выдержала, спросила, есть ли у них буфет, и поднялась, чтобы туда направиться. Мастер глянул на меня без одобрения, буркнул:

– Проводите ее который-нибудь!

Вскочил, конечно, брюнетик. Не успели мы выйти из цеха, как он зачастил:

– Во старик, да?.. Сидит и молчит. Третий день молчит. Что-то делает, делает, а ни слова! И это называется – у нас практика... А Вы кто?

За четверть часа он рассказал мне про себя все, что счел нужным: в профтехучилище уже второй год, профессия будущая нравится, мастер в училище – что надо, подбрасывает «левую» работенку, нетрудную и денежную, к Петровичу на практику сам вызвался – наслышан был, что мужик дельный, но вот возьмет ли он его на выучку, бабушка надвое сказала, надо пройти недельное испытание, «а какое испытание, если сидим и молчим? На умение молчать, что ли?».

Я ему посочувствовала, но поняла, что надо скорей возвращать его на рабочее место: не ровен час из-за меня мастер сочтет его лодырем.

Вернулись. Те – как сидели, так и сидят, только Петрович теперь не выпускает из руки инструмент, то и дело им до камня дотрагивается, будто под музыку, одному ему слышную. А парнишка руками о колени опирается, шею вытянул, смотрит. На нас даже внимания не обратили. Ну, мы сели и стали дальше молчать. Так до обеда и промолчали. Когда звонок на перерыв прозвенел, Петрович снял линзу, аккуратно камень пристроил в ящик, достал из тумбочки торбочку (сразу вкусно запахло пирожками) и в первый раз за день членораздельно проговорил:

– Пошли в дежурку, угощу кое-чем...

Вторая половина дня прошла точно так же. Только раз молчание было прервано – неожиданно высокий хрипловато спросил:

– Можно мне на минутку взять камень?

Мастер будто бы и не слышал. А перед самым концом смены вдруг сам протянул ему поделку: – Видишь, камень вовсе уже и не камень... Я тоже залюбовалась пластиной, пытаясь понять, для чего она предназначена, и не заметила, как Петрович повернулся к брюнету. Только когда услышала дрогнувший голос моего нового приятеля, поняла, что между ними произошел решающий разговор.

– Почему да отчего, – вздохнул Петрович и утешающе похлопал парня по плечу. – Просто с другим мастером тебе легче будет. Меня ведь надо без слов понимать, а у нас с тобой это не получается.

По дороге домой (нам было по пути, а путь длинный) я попыталась пошутить:

– Не бережете Вы мое время, Петрович! Я бы за этот день знаете, сколько успела!

Но шутка не вышла: он обиделся. Брови нахмурил, вроде как надулся. Я к нему и так, и эдак – молчит, посапывая. Наконец вымолвил:

– Я тебе, можно сказать, свой секрет показал, а ты...

– Секрет?! – я даже рот приоткрыла от удивления. И вот тут он «раскололся» на монолог, ради которого я и рассказываю эту историю.

– Ты вот давеча по телефону сказала – школа, мол, у меня. Да нет никакой особой школы, учу, как все. Мой секрет – выбор ученика. Ты думаешь, зря я это правило установил – неделя пассивной практики? Вот они два вроде бы одинаковые сидят, а на самом деле – ни на волос сходства! Я чего жду первые три дня? Когда им надоест за мной смотреть! Вот тут-то разница сразу и проявится. Один скажет: «Дай я попробую!» Значит, глаза насытились, руки дела запросили. А другой вертеться начнет, зевать без конца, а то и разворчится, бывает: «Меня на практику послали, а я сиднем сижу!» Не умеет учиться, значит. От таких я сразу отказываюсь. Но, случается, оба первое испытание выдержали. Тогда второе даю – им про это, конечно, не говорю, хватит того, что сперва сказал: неделя пассивной практики, испытательная... А второе-то испытание главное. Они уже не просто сидят – работают вроде. Велю делать все, как я говорю. И теперь уже я за ними смотрю во все глаза. Смотрю, а сам жду, когда же хоть один спросит: «А не лучше ли будет этак вот сделать?..» Захотелось ему хоть чуть-чуть по-своему узор повернуть – значит толк будет. Значит, есть у него живинка... Сказ-то про живинку у тезки моего читала?

Это он говорил про «Уральские сказы» Павла Петровича Бажова. Я, конечно, его «Малахитовую шкатулку» читывала не раз, да что-то про живинку толком не помнила. Так, смутно...

– А ты прочти, – сказал Петрович. – Авось тогда по буфетам бегать не будешь!

И прав оказался. Вспомню про буфет тот – до сих пор краснею. А слова бажовского деда Нефёда, наверное, до смерти из памяти не сотрутся: живинка во всяком деле есть, впереди мастерства бежит и человека за собой тянет. Но, чтобы сдружиться с ней, надо не только вниз смотреть, на то, что сделано, но и кверху глаза поднимать – задумываться, как бы лучше сделать.

Теперь самое главное: не сразу я поняла, что мой Петрович по мудрости деду Нефёду не уступал. Подумайте только, по каким критериям отбирал он своих учеников: есть ли у человека способность учиться и есть ли дерзость превзойти учителя...

– Вы так и написали о нем в материале?

– К сожалению, нет. Я тогда до такого понимания не доросла. Очерк вышел много беднее, чем это бы получилось сейчас.

...А что Вы скажете после услышанного насчет нашей «копилки»? Опасно забираться в нее новичкам?

– Ну, если судить по результатам обучения у Вашего Петровича, подход у него надежный... И тогда я скажу так: забираться в «копилку» не опасно, но при условии, что ты готов пополнить ее и сам.

– Думаю, что Ваш вывод стоит несколько уточнить. По-моему, у нас тот случай, когда забираться в «копилку» не только не опасно, но даже необходимо, однако при этом надо уметь поднимать глаза кверху – задумываться, годится ли на сегодняшний день то, чем тебя одарила «копилка», не надо ли его усовершенствовать.

Способ деятельности – образование устойчивое (иначе как бы сохранилась специфика деятельности?), но вместе с тем и живое. Он склонен к развитию, и обогатить его может каждый, кто им овладел. Но – если овладел. Если осознал все особенности деятельности, приобрел все необходимые умения, привел в соответствие с потребностями деятельности свою натуру.

– Даже так? Приспосабливать себя к деятельности?

– Наверное, можно сказать и так, но я слово «приспосабливать» не люблю. Когда говорю «привел в соответствие...», имею в виду, что человек воспитал в себе необходимые для этой деятельности качества, развил необходимые способности, сформировал устойчивую профессиональную мотивацию. Это первостепенные условия мастерства.

– В таком случае не пора ли нам перейти наконец непосредственно к знакомству со способом творческой деятельности журналиста?

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел журналистика