Лазутина Г. Основы творческой деятельности журналиста

ОГЛАВЛЕНИЕ

ГЛАВА 2. КАК УСТАНАВЛИВАЮТСЯ ОТНОШЕНИЯ МЕЖДУ ФОРМОЙ И СОДЕРЖАНИЕМ

Беседа десятая   ЧТО НАМ СТОИТ ТЕКСТ ПОСТРОИТЬ

– А теперь я задам Вам провокационный вопрос: как, при помощи каких средств, на Ваш взгляд, материализуются тема и идея журналистского произведения? Или, говоря иначе, как «консервируется» журналистская информация?

– И в чем же тут провокация? Я же понимаю разницу между печатью, радио и телевидением, знаю кое-что о носителях информации в системе СМИ, о звукоряде и видеоряде, о преимуществах синтеза звуковой и визуальной информации...

– Спокойно, мой друг, спокойно! Я не сомневаюсь в этих Ваших познаниях. Провокационность вопроса заключается в том, что он направлен как раз на выяснение общего в средствах, которые используют для воплощения информации печать, радио и телевидение.

– Общего?.. Ну, наверное, слова... Словесный ряд!

– Так ли? Прикиньте: а другие виды творчества к словам не прибегают? Скажем, та же художественная литература или наука?..

– А как же без них?!

– То-то же. Естественный язык – базовая знаковая система для создания всей социальной информации. Так сказать, особый, базовый уровень средств ее выражения, объединяющий самые разные роды и виды информационного производства. Журналистика тоже не может без него обходиться. Однако, для того чтобы передать специфику семантического и прагматического планов журналистского произведения, этого оказывается недостаточно. Потому в ходе развития журналистики на базе естественного языка постепенно формируется еще один, специфический уровень знаков. Это своего рода искусственный язык, посредством которого журналистская информация обнаруживает себя, объективируется, приобретая характер информационного продукта, пригодного к многократному использованию в определенных целях. Обозначается этот язык понятием «элементарные выразительные средства журналистики» (ЭВС), сложившимся в ходе осмысления информационной природы журналистского творчества и его знакового инструментария.

– Никогда не слышал в редакции такого словосочетания...

– Не удивляюсь. Введенное Евгением Ивановичем Прониным, это понятие пока не вошло в обиходную речь журналистов. Однако оно прекрасно служит при анализе структуры текста, поскольку, с одной стороны, объединяет весь используемый «строительный материал», а с другой – позволяет его легко дифференцировать.

– И какой же это «строительный материал»?

– Давайте обратимся к конкретному тексту и определим сообща.

– Может, снова посмотрим «волгоградское происшествие»?

– Пожалуйста! Какие «кирпичики» использует автор этой заметки для того, чтобы воспроизвести ситуацию?

– Те, из которых она состоит, – факты.

– Вот вам и первый ряд элементарных выразительных средств: фактологический или, если коротко, – факты.

Мы с Вами говорили уже о двух смыслах понятия «факт». В данном случае имеется в виду его третий смысл. Можно даже сказать – его третья ипостась. Смотрите:

1. Факт как элемент действительности.

2. Факт как элемент сознания.

3. Факт как элемент текста.

Три «адреса», по которым «прописывается», казалось бы, один и тот же «атом действительности», верно ведь? Но разве так это на самом деле?

– Конечно, нет. «Атом действительности» не просто меняет «прописку». Мы же говорили: меняется объем его содержания. Это, бесспорно, касается и третьего случая.

– Да. Но есть еще одна особенность: каждый новый «адрес» как бы сообщает факту дополнительные функции. В первом своем проявлении он источник информации, объект познания. Во втором проявлении он оказывается и средством познания: мы пользуемся им примерно так же, как моделями любого из объектов реальности, рассматривая их с разных сторон, наблюдая их поведение в разных условиях, и тем самым получаем дополнительную информацию, несколько сближающую по объему содержания факт сознания с фактом реальности.

В третьем проявлении доминирующей функцией оказывается функция выражения и «консервации» информации – сохранения ее в материальном обличий: факт «работает» так же, как цвет и линия у художника, создающего живописное полотно. При этом он сохраняет в снятом виде и первые два ряда функций: они реализуются, когда возникает контакт текста с его адресатом.

– Возникает аналогия с фотографией. Ваш портрет не то же самое, что Вы сами. Но, глядя на него, хороший экстрасенс может дать заключение о Вашем здоровье. А, кроме того, Ваши праправнуки смогут определить, есть ли у них с Вами сходство.

– И Ваши тоже сумеют представить себе Ваш облик... Только здесь не столько аналогия, сколько иллюстрация того, о чем шла речь. Фотофакт – частный случай факта как средства выражения информации, особенность здесь в том, что для воплощения его используются иконические знаки, представляющие собой подобие форм реальности.

– Во всяком случае фотография мне в голову пришла не зря, правда?

– Это хороший пример. Но надо понимать, что факт как одно из ЭВС (не забыли, как расшифровать эту аббревиатуру?) служит не только воспроизведению событий, из которых складывается ситуация, не только воспроизведению облика действующих лиц, но и воссозданию обстановки происходящего – характерных деталей, как принято говорить. Кроме того, посредством фактов журналист может указать на связь реальной конкретной ситуации с масштабной проблемой, прочертить причинно-следственные связи происходящего, продемонстрировать степень своей включенности в ситуацию, обозначить варианты развития событий в условиях, альтернативных сложившимся, и т.д. В зависимости от этого факт в тексте приобретает то меньшую, то большую меру конкретности. Великое искусство для журналиста – научиться «писать фактами».

– Между прочим, заметка про «Титан-изотоп» написана именно так – просмотрите еще разок. Чистая «фактопись»!

– Помню. Однако с тем, что «чистая», не соглашусь. Чтобы раскрыть смысл фактов, приблизить их к читателю, помочь ему понять их и оценить, автор привлекает и другой «строительный материал». Вчитайтесь внимательно: тревога, Чернобыль, призрак, джинн... Что это такое?

– Ну... Я бы сказал – экспрессивная лексика.

– А откуда берется экспрессия? Вдумайтесь в этимологию, в происхождение перечисленных слов.

– Может быть, это как-то сложилось в опыте? Ну, скажем, Чернобыль. Мы так остро пережили несчастье на атомной электростанции, что само название места стало символом катастрофы.

– Вот и весь секрет. Эпизоды из истории общества, фрагменты социального опыта отражены в образах, зафиксированных историей, культурой, лексикой. Многие из них восходят к архетипам – крупицам коллективного бессознательного, которые лежат в основе человеческой символики. Журналист ставит факты текущей действительности в контекст таких образов – и в тексте возникает слой оценочной информации (психологи чаще называют ее рефлексивной – от слова «рефлексия» в его буквальном значении: в переводе с позднелатинского оно обозначает «обращение назад»).

– Ну, да, так и получается: оценка через обращение назад, к опыту... Образы прошлого как бы бросают отсвет на события сегодняшнего дня.

– Так-то оно так, да только анализ ткани различных текстов показывает, что оценочная – лишь один из вариантов рефлексивной информации, есть и другие...

Однако нас в данном случае интересует именно оценочная информация, и именно та, что передается образами, то есть такими смысловыми единицами, которые представимы, имеют конкретно-чувственную природу. Но сказать, что этот ряд ЭВС сводится к образам прошлого, будет неверно. Опыт человечества отражается не только в историческом материале. А разве не содержится он в художественных произведениях, в фольклоре, где подчас рождаются вечные образы? И нет ли его в образных обобщениях науки? Вы только вслушайтесь: Млечный путь, магнитное поле, гравитационное поле, земная ось...

– А почему-то принято считать, что образы – это по части искусства, науке приписываются обобщения в понятиях. Между прочим, даже в литературе по проблемам публицистики я встречал такую... дихотомию: образ – понятие.

– Ну, это вполне законно: есть лексика образная, есть понятийная, обобщения существуют двоякого рода. А вот что касается использования их в науке и в искусстве, то тут, на мой взгляд, дело намного сложнее, чем иногда представляют. Сами подумайте: может существовать художественная литература без понятийной лексики? Даже в поэзии мы находим обобщения в понятиях:

Мой дядя самых честных правил,

Когда не в шутку занемог

Он уважать себя заставил

И лучше выдумать не мог.

Его пример другим наука...

Тут образ действующего лица – художественный образ – создается при помощи понятий!

Точно так же и наука, оперируя понятиями, не может обойтись без образов.

– А журналистика, выходит, заимствует эти образы и у искусства, и у науки?..

– Не заимствует – вторично использует для решения той задачи, о которой мы уже говорили. Да, образный ряд ЭВС в журналистике («образы») складывается из прецедентов истории и деяний исторических лиц, из фрагментов художественных произведений и характеров их героев, из фольклорных сюжетов и притч, образных откровений науки, из перлов языковой сокровищницы. Существует много вариантов их применения, мы будем говорить о них далее как о методах предъявления ЭВС в тексте. Но любой из них требует, чтобы журналист, формируя в произведении образный ряд, заботился о контакте с аудиторией: с одной стороны, образы должны быть близки и понятны ей, а с другой – достаточно свежи, не «заезжены» до банальности.

– Первому требованию образы в известинской заметке, пожалуй, отвечают. А вот второму...

– Да, особой новизной они не отличаются, но образуют хорошую базу для нового, уже журналистом созданного образа, вынесенного в заголовок. Не забыли его? – «Призрак Чернобыля промелькнул над Волгоградом». Он становится знаком ситуации, ее меткой; не будь такой конкретности, можно было бы сказать – символом.

– Возникает еще вопрос. Вы сказали «прецеденты истории». Но ведь это тоже факты. Исторические факты.

– В принципе – да. Но они, отдалившись от нас во времени, как бы утратили свою исходную, действительную ипостась. Остались следы от них, их образы, «законсервированная информация» о них – без возможности соотнести ее с реальностью. А поскольку понятие «факт» в журналистике мы употребляем в связи с текущей реальной действительностью, можно сказать, что прецеденты истории не что иное, как «бывшие факты».

Роль образов в журналистском тексте трудно переоценить. Но есть у этого ряда «кирпичиков» особенность, которая делает их как «строительный материал» уязвимыми. Дело в том, что разные представители аудитории могут по-разному воспринимать один и тот же образ в зависимости от собственного жизненного контекста. Возьмите Анну Каренину Толстого. Для многих она символ женственности и самоотверженности в любви. А мне пришлось однажды читать сочинение школьницы, в котором девушка очень убедительно и страстно осуждала эту женщину за предательство по отношению к сыну. Так и написала – предательство...

– И это возможный взгляд!

– О том и речь. Образ всегда оставляет возможность неоднозначного прочтения. Чтобы авторская позиция могла быть воспринята возможно точнее, в журналистском тексте оказался востребован еще один ряд элементарных выразительных средств – нормативы. В сущности, это тоже смысловые единицы, в которых запечатлен социальный опыт. Однако они иного свойства: в отличие от образов, вызывающих у адресата информации конкретно-чувственные представления, нормативы представляют собой суждения, в которых воплощены те или иные установления общества и которые воспринимаются как некая формула.

– Вы хотите сказать, что в заметке про «Титан-изотоп» тоже есть какие-то нормативы?..

– Есть. Правда, в данном случае нормативный ряд ЭВС представлен достаточно скупо и выглядит «сухим», поскольку содержит в себе преимущественно нормы производственного характера. Но для оценки ситуации они играют весьма существенную роль. Судите сами: «Следовало немедленно принять меры безопасности – загерметизировать "горячую камеру"»; «...все системы... должны постоянно находиться в рабочем состоянии. В том числе... система противопожарной безопасности». Названы технологические нормы и названы факты, не позволившие их осуществить; отсюда понимание того, какая чудовищная опасность возникла.

Есть в этом тексте и нормативы этические, хотя выражены они слабо («за долги – наказание», «предупреждать – надо»),

– Значит, нормативы могут быть этические, технологические... Еще какие?

– Правовые, я бы поставила их во главу угла. Но вообще-то этот ряд достаточно развернут. Тут и нормы здорового образа жизни, и правила техники безопасности, и нормы этикета...

И так же, как в случае с образами, они могут быть предъявлены в тексте разными методами.

– Постойте, постойте... Фактологический ряд ЭВС – образный ряд – нормативный ряд... Не они ли определяют появление тех информационных слоев в журналистском тексте, которые профессор Прохоров характеризует как описательную, оценочную и нормативную информацию? Правда, он говорит еще и о предписательной...

– Это очень точное наблюдение. Связь между характером информации того или иного слоя текста и средствами ее выражения мне представляется несомненной. Но в то же время это не тождества! Смотрите: описательная информация может быть выражена не только фактами, но и «эмпирическими обобщениями» – так психологи называют смысловые единицы, в которых факты сознания воплощаются методом типизации, – они суммируют определенные черты многих фактов действительности, постигнутые на основании повседневного опыта («Теперь на прилавках магазинов круглый год самые разнообразные фрукты»).

Что же касается предписательной информации... Как правило, для выражения ее требуется синтез ЭВС, если она нуждается в специальном пространстве текста. Но чаще она передается при целостном его восприятии.

– Вы хотите сказать, что это... идея материала?

– Вы же сами обнаружили, что идея – подсказка, программа... Разве тут нет речи о предписании? Другое дело, что традиция словоупотребления связывает понятие «предписание» с высокой степенью императивности, а журналистская информация ее не предполагает. Но это уже вопрос ее специфики.

– Получается, что курс прошлого семестра и этот курс довольно плотно связаны?..

– Что же тут удивительного? Или такая связь не предполагается, по-вашему, названиями дисциплин?

– Предполагается, но... Впрочем, конечно: объект-то обе дисциплины изучают один, только в разных аспектах.

– И с разными задачами. Так усвоилось ли, что «факты», «образы» и «нормативы» – три ряда знаков, образующих язык журналистики?

– Усвоилось. И хочется порыться в своих материалах – посмотреть, насколько я таким языком владею. Если верить памяти, то, похоже, что все это у меня в текстах есть. Тогда, выходит, я, как молъеровский Журден. Помните, как он воспринял известие, что всю жизнь, сам того не ведая, говорил прозой?..

– Я тоже думаю, что все это в Ваших публикациях обнаружится (принесите к следующей беседе свои тексты). Судя по общению, накоплений «строительного материала» у Вас немало.

– А о чем будет наша следующая беседа?

– О хитростях «сборки» ЭВС!

Беседа одиннадцатая   КАК ЭВС «УЖИВАЮТСЯ» В ТЕКСТЕ

– Под «сборкой», как я понимаю, Вы имеете в виду построение материала?

– В том числе! Хитростями «сборки» я называю особенности организации журналистского текста. А это понятие более широкое, поскольку предусматривает не только «стыковку» элементов, но и создание таких связей между ними, при которых достигается «синтаксическая полноценность» текста: набор элементов, представленных в сознании журналиста, превращается в гармоничное целое, способное при возникновении коммуникативной ситуации не только сообщить «законсервированную» в нем информацию, но и вызвать комплекс определенных отношений к ней, в том числе отношение эстетическое.

– Это происходит по наитию, стихийно или направляется какими-то правилами?

– Пока, скорей, по наитию... Средства организации текста уже осознаны, но используют их зачастую стихийно, путем проб и ошибок, через мучительный поиск, если, конечно, есть на него время. Предполагаю, что Вы знаете это по себе.

– Да. Потому и спрашиваю. Хочется как-то упростить процесс, рационализировать, что ли... Бывает, найти композицию материала – все равно, что отыскать дорогу в джунглях. А иногда вдруг возникает уверенное чувство этой дороги, и ты по ней идешь с удивительной радостью...

– Знаете, какое обозначение есть у меня для таких состояний? «Само себя пишет». Но дело тут не только в том, что тебе как бы дается композиция...

Вы ничего не читали о дитексе?

– Слышал. Но...

– Это изобретение психологов. Полное название – «диаграмма текстовых смыслов». Она была разработана Игорем Федоровичем Неволиным в целях обучения смысловому (глубинному) чтению. Однако оказалось, что дитекс обладает свойствами, которые делают его пригодным к использованию и за пределами области первоначального предназначения, в частности при изучении структуры и организации текстов.

– А в чем его суть?

– Он являет собой передаваемую через систему координат относительно объективную картину текста как выраженного в знаках, отграниченного, организованного единства некоторого множества микросмыслов. Последовательность микросмыслов, определяемых автором методики как текстовые элементы, обозначается на оси абсцисс, отражая семантическую длину текста. Последовательность смысловых слоев, объединяющих микросмыслы одного информационного уровня, обозначается на оси ординат, отражая семантическую глубину текста. Координатой отдельного текстового элемента оказывается точка пересечения перпендикуляров, восстановленных из данных абсциссы и ординаты. Соединяя координаты текстовых элементов прямыми линиями, мы получаем графическое изображение смысловой динамики текста, «заложенной» в него его создателем. При этом становятся наблюдаемыми (и в принципе даже доступными измерениям) важнейшие качества текста, обычно определяющиеся «на глазок»: его глубина, плотность, целостность, логическая полноценность, доказательность.

– Хорошо бы посмотреть, как выглядит такая картинка.

– Не проблема! Я сделала дитекс одного из Ваших материалов, так что...

– Покажите, ведь интересно!

– Всему свое время.

Пока я хочу обратить внимание на важное для нас обстоятельство: дитекс делает видимыми связи внутри текста. Тут-то и обнаруживается, что специфика организации журналистского произведения определяется тремя типами связей. Первый из них поверхностные связи, обеспечивающие «сцепление» элементов (можно сказать в данном случае микросмыслов), превращая их в некую последовательность, претендующую на то, чтобы восприниматься как целостность. Так вот, поверхностные связи журналистского текста примечательны по меньшей мере двумя особенностями: они носят монтажный характер и отличаются высокой «проникающей способностью».

– Одну минуточку! Возникли большие сложности... Поверхностные связи – это не ругательство? Речь о внешних связях?

– Не о внешних! Внешние для текста – те отношения, о которых мы уже говорили: семантические, прагматические... Связи с внешним миром, с действительностью! А в данном случае имеются в виду отношения в тексте. Но наиболее очевидные, те, которые отграничивают его от иного и потому доступны наблюдению в первую очередь.

– Значит, форма? Внешняя форма?

– Вы сказали это так, что у меня сразу возникла ассоциация, с которой я воюю со школьных времен: форма – сосуд, в который «наливается» содержание... Взгляд распространенный, но в высшей степени примитивно представляющий единство содержания и формы. Знаете, как рассуждал по поводу этого единства академик Алексей Федорович Лосев?.. Он выдвинул тезис: выражение сущности, или форма, по своему бытию ничем от самой сущности не отличается и потому есть сама сущность. Противопоставил ему антитезис: выражение, или форма, сущности отлично от сущности, так как предполагает нечто иное, что есть кроме сущности. И вывел синтезис: выражение, или форма, сущности есть становящаяся в ином сущность; она – потенция и залог всяческого функционирования сущности; она – твердо очерченный лик сущности, в котором отождествлен логический смысл с его алогической явленностью и данностью...

– Глубоко!

– Еще как! Лосев был одним из самых ярких и самобытных мыслителей нашего века...

Так вот, поверхностные связи текста и есть способ становления сущности в ином. Не форма, но то, что образует форму, то, что предопределяет «твердо очерченный лик» становящейся в ином сущности.

– И Вы говорите, что в журналистском тексте эти связи своеобразны?..

– Да, это можно сказать наверняка, хотя изучение их только начато. Две из особенностей – те, что названы выше, – дитекс обнаруживает вполне отчетливо.

– Монтажный характер, Вы сказали, и...

– ...высокая «проникающая способность». Но давайте сначала разберемся с первым. У Вас есть опыт сотрудничества на радио значит, о понятии «монтаж» Вы наверняка слышали.

– Разумеется. Это этап работы, когда из записанного...

– ...а на телевидении – отснятого...

– да... из записанного или отснятого материала отбираются и склеиваются в единое целое нужные куски.

– И этот этап работы (как и все другие, впрочем) «умирает в продукте», позволяя увидеть ее результаты. Оценивая радийный или телевизионный сюжет, мы говорим: хороший монтаж... плохой монтаж... Так ведь?

– Так. Или еще: «Отрицательные монтажные эффекты!» Это значит, монтаж стал причиной нежелательного для авторов, не соответствующего их замыслам воздействия на адресата информации.

– Ну, вот Вы невольно и определили суть связей монтажного характера: они задаются не столько объектом действительности, который отражается в произведении, сколько субъектом деятельности – его замыслами, предопределяющими опосредованность отражения.

– А разве может быть по-другому?

– Подойдите к зеркалу. Вы увидите свое отражение, но эта «становящаяся в ином сущность» зависит только от Вас как объекта реальности. От Вас как субъекта творчества – ни чуточки! Тут поверхностные связи «текста» носят естественный характер.

– Понял. И есть виды деятельности, где порождающая модель творчества предписывает ориентироваться именно на связи, задаваемые объектом! Например, создание истории болезни и стратегии ее лечения.

– Думаю, да. А в журналистике поверхностные связи текста, будь это текст радийный, телевизионный или печатный, в значительной степени задаются замыслом субъекта и осуществляются с помощью монтажа. Поэтому монтаж можно рассматривать как средство организации текста, выступающее в виде некоторых правил «стыковки» элементов с точки зрения их последовательности. Эти правила не диктуют конкретных вариантов сочетания в произведении элементарных выразительных средств. Их цель — сориентировать творческий поиск журналиста в области формы как становящейся в ином сущности на максимальное соответствие назначению журналистского текста и ожиданиям аудитории. Потому и оказывается, что вариантов монтажа множество: от простых, как в информационном сообщении, до сложнейших, когда материал предстает в виде последовательности главок или сюжетов, отмеченных и собственными монтажными эффектами. Но все эти варианты, если текст выполнен профессионально, служат достижению прозрачности и точности смысла, доказательности и эстетической целесообразности материала.

– Объяснение тому, видимо, как раз в правилах?

– Да, но мы о них поговорим чуть позднее, когда уясним, в чем, собственно, заключается вторая особенность поверхностных связей журналистского текста – высокая «проникающая способность».

– Слушаешь – и становится как-то не по себе: проникающая радиация вспоминается...

– Что Вы! В нашем случае речь о вполне безобидных вещах. Дело просто в том, что поверхностные связи журналистского текста одинаково легко «проходят» через разные информационные слои. Иначе говоря, они с равным успехом «стыкуют» друг с другом текстовые элементы из разных рядов. Взгляните, пожалуйста, на дитекс Вашего материала «Вытащу сай из волос гейши...»!

Вот текст:

«Вы знаете, что такое "тонфа"? Это дубинка с ручкой, которой сейчас с большим удовольствием пользуются милиционеры и разнообразные охранники. А появилась тонфа на Окинаве как сельскохозяйственное орудие местных крестьян, использовавших ее в качестве рычагов для вращения жерновов.

А что такое "сай"? Это трезубец, который те же крестьяне использовали для уборки сена и навоза, гейши почитали высшим шиком применять уменьшенный вариант сая вместо элегантной заколки. А воины стали использовать как грозное оружие.

Ну, а уж что такое "нунчаки", все наверняка знают по многочисленным кинофильмам, где главные герои по поводу и без такового используют короткие палки, скрепленные металлической цепью. Окинавские селяне предпочитали применять это орудие для того, чтобы молотить рис.

Сейчас сельское хозяйство Японии использует более совершенную технику, а перечисленные мной инструменты сохранились и получили прописку в нашей стране как оружие, применяемое при изучении каратэ.

Бои с применением каких-либо видов этого оружия – большая редкость, потому что требуют от участников поединка очень высокого уровня мастерства.

Как знать, появилась ли бы у нас возможность бесплатно насладиться столь уникальным зрелищем, если бы не 850-летие Москвы. Ведь именно к юбилею российской столицы приурочен фестиваль боевых искусств Юго-Западного округа, в рамках которого и прошли эти бои.

Ребята от 5 до 20 лет много и интенсивно тренировались и репетировали: ведь им предстояло поразить зрителей техникой каратэ, таэквондо и ушу, навыками работы с оружием – тонфой, саем, нунчаками, посохом, алебардой, копьем, мечом. Конечно, оружие дали в руки только самым подготовленным, а их с 1990 года (время основания спорткомплекса) немало.

Некоторые из этих мальчишек и девчонок уже участвовали в подобных мероприятиях – каждый День города и в некоторые другие знаменательные даты юные спортсмены и их инструкторы проводят показательные выступления. Но многое из того, что многочисленные зрители увидели в этом году, демонстрировалось впервые.

Я поинтересовался у организатора фестиваля, заместителя директора спортивного комплекса "Центр единоборств", президента клуба каратэ-до "Северное Бутово" Алексея Николаевича Кузнецова, каких результатов хотели бы добиться организаторы и участники фестиваля. Вот что он мне сказал:

– Во-первых, мы старались сделать приятное всем, кто пришел на наш фестиваль. Во-вторых, мы ставили своей целью пропаганду здорового образа жизни и привлечение молодежи к занятиям восточными единоборствами. Если зрителям понравится наше выступление и молодые ребята, посмотрев на своих сильных, ловких, дисциплинированных сверстников, бросят сигареты и бутылки и придут из темных переулков в спортивный зал, – мы будем довольны».

– Прочитайте абзац, который начинается словами: «Ребята от 5 до 20 лет...»

Вы находите здесь у себя фактические ошибки?

– Нет. И возраст ребят, и программа выступлений, и выбор участников поединков, и дата основания спорткомплекса – все точно!

– Тогда скажите: оружие дали в руки всем «самым подготовленным», кто занимался в спорткомплексе с 1990 года?

– Ну, всем – не всем... Знаете, их сколько?!

– И Вы не знаете (знал бы, цифру назвал бы). Так всем или не всем?..

– Трудно сказать... Да не всем, наверное. Кто-то в армию ушел, кто-то, возможно, болен...

– Вот именно. А из Вашего материала следует, что всем («...оружие дали в руки только самым подготовленным, а их с 1990 года... немало»).

– Но я не утверждаю, что всем!

– Я и не говорю, что Вы утверждаете. Я говорю – из материала следует... Так следует или нет?

– Кажется, действительно, так можно подумать...

– Вот Вам и дисфункциональный эффект! Ясно, что погрешность в данном случае невольная, но она есть. А почему возникла, как Вы считаете?

– Времени, наверное, не хватило выверить все.

– Да что Вы! Время здесь ни при чем. И не в проверке дело. Просто Вы стремились втиснуть в этот абзац как можно больше сведений и так «состыковали» текстовые элементы, что они утратили четкость границ. Произошла диффузия микросмыслов, а в результате...

О человеке, который невнятно произносит слова, обычно говорят: во рту у него каша. У Вас получилось – в абзаце каша и это привело к дезинформации, пусть не очень значительной, но тем не менее... И еще не все! По той же причине в абзаце возникла замутненность смысла. Может читатель с определенностью сказать, что Вы имели в виду, написав: «Конечно, оружие дали в руки только самым подготовленным»?

– По-моему, да: что на выступления отобрали самых подготовленных.

– Взгляните-ка на первую фразу абзаца: «Ребята... много и интенсивно тренировались и репетировали: ведь им предстояло поразить зрителей... навыками работы с оружием...» А дальше сразу это: «Конечно, оружие дали...» Похоже, что речь идет о тренировках?

– Да нет, догадаться все-таки можно...

– Есть такая вероятность. Но есть и другая: не догадаться! Что произойдет с конкретным читателем материала, бабушка надвое сказала. Потому как замутнен смысл высказывания... Вроде бы опять мелочь, не очень существенный огрех, но ведь огрех! И все из-за нарушения первого правила монтажа журналистского текста:

соблюдать четкость предъявления текстовых элементов в их собственных границах.

Каждый текстовый элемент – микросущность, и, чтобы она могла быть адекватно воспринята, ее нужно адекватно выразить. Другое правило монтажа...

– Может быть, мы больше не будем обращаться к этому тексту? Судя по всему, он получился не очень...

– Как хотите. Хотя материал как материал: есть недостатки, есть достоинства, он совсем не хуже большинства бытующих сегодня газетных публикаций. Во всяком случае, издание, где опубликован, – не дискредитирует.

...Итак, второе правило монтажа. Оно призвано обеспечить доказательность текста. Для этого журналисту

необходимо контролировать, как соотносятся текстовые элементы фактологического слоя информации с текстовыми элементами слоя оценочной информации, соблюдая пропорции, подсказываемые жанровой спецификой материала.

Нарушая это правило, автор рискует впасть в один из двух грехов: он может либо «утонуть» в фактах, не будучи в состоянии вскрыть их смысл, либо «погрязнуть» в беспочвенных оценках, не воспринимаемых аудиторией, поскольку они слабо аргументированы.

– Это трудное правило: ведь никаких «формул пропорциональности» нет.

– Действительно, нет. Однако у способных и опытных журналистов редко возникают проблемы такого свойства: вырабатывается чутье на аргументацию. Один из бывших моих дипломников сделал дитексы нескольких материалов Анатолия Аграновского. Мы были поражены: оперируя фактами воссоздававшими ситуацию, он так тонко и вместе с тем так тщательно соотносил их с образами и нормативами, что между слоями информации устанавливались отношения, очень близкие к тому, что в эстетике принято называть «законом золотого сечения» (иногда говорят – «золотого деления»). Согласно этому закону, универсальному для шедевров, целое так относится к большему, как большее – к меньшему. Так вот: общее число текстовых элементов в рассмотренных материалах Аграновского так относилось к числу элементов фактологического ряда, как то – к суммарному числу элементов оценочных и нормативных. Степень доказательности близилась к абсолютной.

– И это достигалось интуитивно?

– Да, это «просчитывалось» где-то в глубине психики, которая у творческого человека бессознательно подчиняется вечным законам диалектики чисел (так во всяком случае считал академик Лосев, и, мне думается, он прав).

– Выходит, монтаж – процедура творческая?.. А я его раньше рассматривал как сугубо технический этап и совсем не принимал во внимание при работе над газетными материалами.

– Многие так считают. Между тем это не просто процедура творческая, но один из важнейших моментов творчества: момент движения произведения, зародившегося в глубинах творческой личности, вовне, в иное, где оно должно заявить о себе как нужная людям сущность.

– А это чутье на аргументацию – оно поддается развитию?

– Конечно. Тем более если этим озаботиться специально.

Третье правило монтажа возникает как следствие того, что в ходе развития журналистики выработалось много монтажных приемов, ставших общим достоянием, но употребляемых не всегда грамотно и корректно. Вот один мой знакомый автор решил ввести информацию об оружии, применяемом в восточных единоборствах, с помощью адресованных читателю вопросов «Вы знаете, что такое "тонфа"?» – спросил он один раз. И ответил, задав определенный ритм восприятию:

Это дубинка с ручкой,

которой сейчас с большим удовольствием

пользуются милиционеры и разнообразные

охранники.

А появилась тонфа на Окинаве

как сельскохозяйственное орудие местных крестьян,

использовавших ее в качестве рычагов для вращения

жерновов.

Дальше он снова спросил: «А что такое "сай"?» – как бы продолжая беседу. И опять ответил, правда, несколько нарушив предложенный ритм восприятия:

Это трезубец,

который те же крестьяне использовали для уборки сена и

навоза,

гейши почитали высшим шиком применять уменьшенный

вариант сая вместо элегантной заколки.

А воины стали использовать как грозное оружие.

Про третий же вид оружия наш автор начал разговор так:

Ну, а уж что такое «нунчаки», все наверняка знают по многочисленным фильмам, где главные герои по поводу и без такового используют короткие палки, скрепленные металлической цепью. Окинавские селяне предпочитали применять это орудие для того, чтобы молотить рис.

– Опять принялись за мой бедный материал?! Да, там нет цельности интонации...

– Нет цельности приема, смысловой цельности! А рвется смысл – рвется и интонация. Нарушается гармония текста – уменьшаются возможности его эстетического воздействия, то есть слабеет фон для освоения адресатом целевой информации... Кстати, эти три абзаца очень легко отредактировать, не повредив их сути.

– Я сделаю это, почувствовал, что там нужно…

– А если почувствовали, можно попытаться самому сформулировать третье правило монтажа. Решаетесь?

– Да. Видимо, так: выдерживать... Как бы это сказать?..

– Хорошее начало. Правило так и должно звучать:

следует выдерживать смысловую, стилистическую, интонационную цельность найденных монтажных приемов, стремясь к эстетической завершенности текста.

Но монтаж – лишь одно из средств организации журналистского текста. Второе – то самое, о котором Вы уже говорили: композиция. Это понятие тоже связано с построением текста, но уже с точки зрения его внутренней логики (недаром иногда ком позицию называют «внутренней формой» произведения). В ней получают отражение глубинные связи текста.

– Можно, я посмотрю на дитексе, что это такое?

– Взгляните. Сначала – на эти вот линии, параллельные оси абсцисс... Они проведены между текстовыми элементами, объединенными решаемой ими задачей. Видите, соединены кружочки 2, 3, 6, 7 и 11. Знаете, что это за элементы? Факты, задача которых воссоздать внешний вид инструментов, используемых как оружие в боевых искусствах Востока. Как видите, они соединены не последовательно, не поверхностными связями, а глубинными – по существу – и образуют внутри текста относительно самостоятельную микротему. Мы можем ее так и определить: «внешний вид инструментов». Подобным образом обнаруживаются и другие микротемы: «первоначальное использование инструментов», «современное использование»...

А теперь обратите внимание на то, что все эти микротемы обозначены в левом столбце дитекса и прочтите их снизу вверх... Готово? Что они вам сказали?

– Ну... В общем-то, если бы я не знал раньше, я мог по ним составить себе представление о содержании материала.

– Вот! Но представление, излишне детализированное и в то же время недостаточно четкое. Это из-за того, что здесь не просматриваются отношения между микротемами разных информационных слоев. Но оказывается, что глубинные связи существуют не только между текстовыми элементами внутри определенного информационного слоя, но и между информационными слоями. Видите толстые вертикальные линии, параллельные оси ординат? Они объединяют микротемы разных информационных слоев, текстовые элементы которых связаны между собой в некие смысловые пространства внутри текста, охватывающие и горизонтальные, глубинные, и поверхностные, «монтажные», связи.

– Но где проводить такие линии?.. Как устанавливать границы этих смысловых пространств? Здесь же не должно быть произвола!

– Бесспорно. Их не нужно устанавливать, их нужно находить – они же существуют в тексте. И «компас» здесь – смысловое единство пространства. Оно, как правило, при анализе так и просится «получить имя», быть выраженным какой-то «меткой» – короткой фразой, передающей этот «укрупненный» смысл. К примеру, в дитексе Вашего материала, о котором мы говорим, у меня первая «метка» – «Инструменты, ставшие боевым оружием». Видите верхнюю строку диаграммы?..

– Ту, что обозначена «Подтемы»?..

– Да-да. Эти смысловые пространства соотносимы с подтемами, которые различаются в предмете отображения, то есть в теме текста, как ее существенные части. Однако к подтемам они могут быть сведены только условно, так как уже несут в себе и отражение позиции автора – рефлексивную информацию.

– Ясно... А что дальше в этой строке? «Фестиваль боевых искусств» и «Беседа с организатором»... Всего три подтемы?

– А Вы можете обнаружить больше?

– Дайте я посмотрю на текст «отстраненным взглядом»! Да... Больше не обнаруживается. Содержание материала этим исчерпано.

– А что такое содержание?

– Как что? Воплощенная тема... Нет, пожалуй, не так. Содержание материала – это его тема и идея, вместе взятые, ставшие единством. Нет, опять чего-то не хватает...

– Я Вам объясню, чего: той динамики, того движения смыслов, которое Вы пронаблюдали в собственном тексте прежде, чем сказать: «Содержание исчерпано».

Думаю, мы можем остановиться на таком определении: содержание есть сущность, выражающая себя (становящаяся в ином) через движение смыслов, соответствующих подтемам, различаемым в предмете отображения, то есть в теме текста, как ее существенные части.

А теперь скажите: можно без ущерба для содержания поменять местами подтемы в Вашем материале? Ну, допустим, сначала дать «Фестиваль боевых искусств», потом «Беседу с организатором», а в конце – «Инструменты, ставшие боевым оружием»?

– В принципе да... Да! Догадываюсь: Вы хотите сказать, что композиция материала это и есть расположение подтем? Или, точнее, – то, что определяет расположение подтем?..

– Примерно так. Композиция есть средство организации текста, выступающее как система правил его построения с точки зрения сочетания подтем.

– Это определение относится к разным типам произведений? Не только к журналистскому тексту?

– Думаю, да, оно носит общий характер, поскольку не конкретизирует правил (специфика-то отражается в них).

– Значит, композиционные особенности журналистского текста отражены в специфических правилах его организации?..

– Можно сказать и так, но точнее будет – отражены в специфических правилах его смысловой организации.

– Ну да, конечно... И что же у нас за правила? Исходя из опыта, я бы не взялся их сформулировать.

– Да, это дело сложное. И все-таки... Можно еще раз обратиться к Вашему тексту?

– Ладно, я уже вижу в этом пользу – прямо-таки мастер-класс на одном материале!

– Ну, так дадим себе отчет, какова задача каждой из подтем, которые мы там обнаружили. И начнем с анализа «Беседы с организатором» – просто потому, что там есть подсказка (помните Ваш вопрос: «Каких результатов хотели бы добиться организаторы и участники фестиваля?»).

– Да, по сути дела, в вопросе – ключ к задаче этого куска текста: показать, в чем практическое значение фестиваля, зачем такие фестивали нужны.

– И зачем же они?..

– Мой собеседник сказал вполне определенно: для пропаганды здорового образа жизни, для того, чтобы молодые ребята, посмотрев на выступления своих сильных и ловких сверстников, захотели бросить сигареты и бутылки и прийти из темных переулков в спортивный зал.

– Прекрасно! Значит, в этом разделе текста Вы (с помощью собеседника) указываете на суровую проблему нашей действительности (темные переулки, сигареты и бутылки в руках молодых людей...) и одновременно подсказываете, как из такого положения выходить. Правильно?

– Да. Я, может быть, и не осознавал до конца это как задачу, но, видимо, стремился действовать в рамках представлений об идейно-тематических особенностях журналистского произведения.

– Смотрим следующую подтему – «Фестиваль боевых искусств». Какую задачу Вы решаете в данном случае?

– Дать представление о фестивале – об участниках, о программе, о характере подготовки к выступлениям. Обрисовать ситуацию!

– Представление или сведения? Обрисовать или охарактеризовать?..

– Разве это так существенно?

– Мне просто важно уточнить, как Вы понимали свои задачи.

– Да я, в общем-то, специально о них не думал.

– Тогда я позволю себе сформулировать задачу этого раздела так: ввести читателя в ситуацию подготовки и проведения фестиваля. Согласны?

– Вполне.

– Третья подтема – «Инструменты, ставшие боевым оружием». Что у нас здесь?..

– Здесь задача – заинтересовать читателя подробностями, помочь ему оценить конкретные виды оружия, как бы увидеть их в развитии.

– Короче говоря, этим кусочком текста Вы хотели пробудить интерес читателей к восточным единоборствам (поддерживая взгляд организаторов фестиваля на них как на проявление здорового образа жизни), причем тонфа, сай и нунчаки оказываются для Вас знаками экзотичности восточных состязаний и тем самым – аргументами в их пользу?

– Наверное, да...

– Вот теперь подведем итог. В трех смысловых разделах данного текста автор решает четыре задачи по организации будущего контакта с читателем:

1) вводит в ситуацию подготовки и проведения в Юго-Западном округе фестиваля боевых искусств;

2) обозначает проблему, в контексте которой значима данная ситуация;

3) помогает осознать эту ситуацию как один из практических путей решения проблемы;

4) приводит интересные детали о боевом оружии восточных единоборств, стремясь привлечь к ним внимание юного читателя и тем самым сделать их аргументами в пользу решения «прийти из темных переулков в спортивный зал».

Как Вы полагаете, все перечисленные задачи решаются одинаково успешно?

– Нет, не все... Кое-где скороговорка мешает. Сейчас я вижу, как было бы лучше построить материал. Четыре задачи?.. Можно было бы отчетливо прописать четыре подтемы и несколько укрупнить видение проблемы... Добавить фактов по фестивалю... Кусок про боевое оружие надо бы сделать короче, компактнее, но «прицельней», может, даже показать какое-то из них в действии – тогда бы и ситуация обрисовалась ярче... В беседе явно не хватает вопроса: а приходят новички после таких фестивалей?..

– Все верно! А сейчас попытаемся то, что Вы осознали, перевести на язык правил.

ПРАВИЛО ПЕРВОЕ:

необходимое и достаточное количество подтем в журналистском тексте должно соответствовать количеству стоящих перед автором задач по организации контакта текста с адресатом информации и быть принципиально сводимо к четырем.

Число «четыре» берется не с потолка: это устойчивая количественная характеристика задач, решение которых обеспечивает успешный контакт журналистского текста с адресатом информации в подавляющем большинстве случаев. А их качественная специфика нам уже знакома и может быть описана в следующих понятиях:

1) ввод в ситуацию;

2) обозначение проблемы;

3) предъявление оценок и аргументов;

4) практическая постановка вопроса.

Выявление этих задач – серьезное основание для того, чтобы принять представление о композиции журналистского произведения как относительно устойчивом единстве четырех одноименных задачам элементов («композиционных узлов», или, что, то же самое, «композиционных блоков»), развернутое в работах Евгения Ивановича Пронина. В этом контексте понятия «подтема» и «композиционный узел» («композиционный блок») становятся синонимичными.

– Но разве возможно представить себе 20-строчную информационную заметку как единство таких четырех «узлов»?!

– Давайте проверим.

Ну, вот заметка из «Комсомолки» – идет под рубрикой «Короткая версия». Сколько тут строк?..

– Без заголовка – 10.

– Читаем:

«Фухуса» лечит от Бахуса

Новый лекарственный препарат «фухуса», позволяющий весьма эффективно снимать наркотическую, алкогольную и табачную зависимости, создан недавно вьетнамскими фармацевтами. Он основан на рецептах традиционной народной медицины и на сто процентов состоит из натурального растительного сырья.

Как? Беретесь выявить здесь основные «композиционные узлы»?

– Разве что прямо по фразам...

Ввод в ситуацию – «Новый лекарственный препарат "Фухуса" создан недавно вьетнамскими фармацевтами».

Обозначение проблемы – указание на зависимости людей от вредных привычек (наркотическая, алкогольная, табачная).

Предъявление оценок и аргументов – указание на эффективность препарата и его достоинства (натуральное растительное сырье, рецепты народной медицины).

А практической постановки вопроса нет!

– Действительно, непосредственно в тексте – нет. Это новостная информационная заметка, и ее внутривидовая, жанровая специфика не предусматривает специального смыслового пространства для развертывания идеи. Здесь – тот ее вариант, который мы с Вами обозначили выше как «Прими к сведению и действуй по усмотрению». И осознается этот вариант идеи адресатом информации автоматически, в зависимости от той роли, в которой тот пребывает по отношению к проблеме. «Действуй по усмотрению» для родителей юноши, страдающего одной из таких вредных привычек, означает «постарайся достать это лекарство»; для работника соответствующего отдела Минздрава – «надо заключать контракт на поставки...»; а для человека, в плане привычек благополучного, – «не забыть рассказать Петру Максимовичу: у него же с дочкой беда». В данном случае «практическая постановка вопроса» как задача корреспондируется текстом адресату информации.

Все же остальные элементы композиции отчетливо различимы и здесь.

– А не ведет такая устойчивость к стандартизации творческой деятельности?

– Ведет – ровно настолько, насколько это необходимо, чтобы и она сама, и ее продукт отвечали мировым стандартам.

Второе правило композиции журналистского текста связано с «расстановкой» подтем, с порядком решения задач по организации контакта с читателем.

ПРАВИЛО ВТОРОЕ:

последовательность «композиционных блоков» журналистского текста может меняться, но в любом случае она должна быть согласована с жанровой спецификой материала (мотивирована жанром) и подкреплена (оправдана) соответствующими монтажными приемами.

– Помните, Вы спросили, можно ли в моем материале поменять расстановку подтем без ущерба для содержания?.. Почему возник вопрос? У меня в тексте есть какие-то нарушения этого правила?

– Вопрос-то был задан как подсказка, на которую Вы хорошо среагировали.

Но нарушения есть, не без того. Избранный Вами вариант композиции не оптимален для информационной заметки. «Ввод в ситуацию» у Вас оказался глубоко «упрятан» в текст. Это значит – оказался «упрятан» информационный повод выступления. А в нем-то и соль!

Если бы Вы начали материал акцентом на проблему, это был бы тоже не лучший выбор: движение от общего к частному больше годится для статьи.

– Иногда говорят о кольцевой композиции, о перекрестной...

– Да. И о прямой говорят, и об обратной... Наверное, можно выделить такие варианты построения журналистских материалов, приняв за основание последовательность задач по обеспечению контакта текста с потребителем информации.

Но мне представляется более работающим (в практическом плане) другой подход к различению композиционных решений: в зависимости от значимости той или иной подтемы для автора он с помощью композиции акцентирует ее. Есть композиционные решения, в основе которых – акцент на ситуацию. Есть решения, подчиненные необходимости проакцентировать проблему. Есть такие, где акцент – на оценках и аргументах. Есть – выдвигающие в фокус практическую постановку вопроса. Есть, наконец, варианты, где авторское внимание распределяется между подтемами соразмерно, и тогда композиция приобретает вид классической цепочки: ввод в ситуацию – обозначение проблемы – предъявление оценок и аргументов – практическая постановка вопроса.

– Пожалуй, стоит сделать из вырезок коллекцию композиционных решений – посмотреть, как они соотносятся с жанрами.

– Это в самом деле полезно. Только надо отбирать качественные, высокопрофессиональные тексты.

– На том и завершим разговор о средствах организации журналистского текста?

– Да нет, Вы забыли: помимо поверхностных и глубинных дитекс обнаруживает в тексте еще и третий тип связей. А это значит...

– ...что предстоит рассмотреть еще и третье средство организации. Какое?

– Сначала о том, что представляет собой третий тип связей. Можете найти их на дитексе?

– Не вижу... Больше, по-моему, никаких линий и нет!

– Ну, как же?.. А те, в которые заключена диаграмма?..

– Так это рамка!

– Третий тип связей в журналистском тексте по функциям сродни рамке: они удерживают его как целое. Но проявляются абсолютно не «рамочным» способом. Знаете греческое слово meta? Переводится «после, через, между...». Так вот, оно в нашем случае и передает суть дела: третий тип внутритекстовых отношений – метасвязи. Связи между связями... Они обеспечивают тексту качественно новый уровень единства.

– Примерно как обруч на бочке?.. Хотя нет! Обруч виден, его можно потрогать, можно снять, переделать...

– В нашем случае тоже не обходится без вмешательства... Однако аналогия с обручем грубовата.

Дело в том, что метасвязи проявляют себя как материя очень тонкая: в результате пересечения смыслов и микросмыслов, передаваемых элементарными выразительными средствами разных рядов, в тексте возникает некий сверхсмысл...

– Это Вы не о заголовке случайно?..

– В лучшем случае — да, он становится заголовком. Но, к сожалению, не всегда. Название материала зависит от многих обстоятельств, в том числе и случайных. Поэтому оно совсем не обязательно совпадает с тем сверхсмыслом, в котором реализуются метасвязи текста. Но для адресата информации это и не очень важно: если материал качественный, выполнен профессионально, его сверхсмысл будет воспринят, даже если не будет вынесен в заголовочную строку. Хотите, расскажу забавную историю про самоуправство человека и «самоуправство» сверхсмысла?

– Притчу, что ли?..

– Нет, быль из журналистской практики.

В то время я уже работала в университете и не имела возможности «провожать» до самого выхода в свет каждый свой матери ал в газете. И вот однажды раскрываю я номер, в котором дол жен быть мой текст с названием «Флажок на карте – не флаг над крышей»... Догадываетесь, о чем?

– Ну, про ситуацию не скажу, а проблема, судя по заголовку…

Наверное, о формализме в чем-то?

– Да... Пробегаю глазами полосы, ищу заголовок – и ни чего не пойму... Нет материала, что ли?! Снова просматриваю газету, уже по подписям... Ага, вот он, текст. Но название-то название!!! Да крупно так: «Клуб построен. Что дальше?» Оказывается, заголовок поменял уже в готовом к печати номере дежурный редактор по каким-то ему одному известным мотивам. Расстроилась я изрядно главным образом из-за того, что собиралась показать материал своим студентам: он мне казался удачным, и заголовок в том числе, – а тут такая «подножка»! Думала-думала и придумала: текст покажу, но без названия – пусть ребята озаглавят материал сами. Какова же была моя радость, когда пятеро из одиннадцати вынесли в заголовок образ, родившийся у них в результате чтения текста: «Флажок на карте – не флаг над крышей». Ведь это означало, что материал его нес в себе!

– В тексте была такая строка? Или...

– Вот именно «или». Отдельной строки не было. Сверхсмысл складывался, а точнее – возникал из метасвязей существенных текстовых элементов: факта (флажки на карте функционера), образа культуры (флаг над крышей – символ «живой жизни») и этического норматива (формализм – зло, ему не должно быть места). Говоря на профессиональном языке, реальная деталь – флажки на карте – обыгрывалась в тексте.

А теперь слово Вам. На этот раз задачка такая: сформулировать, в чем особенность сверхсмысла журналистского материала, и объяснить, причем тут средства организации текста.

– Что ж, хорошо. Тем более что из примера почти все ясно... Особенность сверхсмысла журналистского материала в том, что у него образный характер. Правильно?

– Правильно.

– Он создается в результате того, что автор «обыгрывает» детали реальности в свете образов культуры и нормативов. Сверхсмысл в журналистском тексте – дитя игры слов!

– Очень хорошо сказано.

– А причем тут средства организации текста?.. Ну, наверное, он и выступает в этой роли... Хотя непонятно, как. У меня сложилось впечатление, что он возникает в тексте! Как бы самопроизвольно...

– И автор тут не замешан?.. Вы правы, конечно, сверхсмысл – назовем его в соответствии с его природой «журналистский образ» – возникает в тексте, но отнюдь не без помощи автора. Слышали когда-нибудь в редакции такое выражение: «Какой я ход интересный нашел!»? Или наоборот: «Не пишется... Ход никак не найду!» Догадываетесь, о чем тут речь?.. «Ход» – не что иное, как ощущение метасвязей будущего текста, дорога к созданию журналистского образа.

Прежде чем стать сверхсмыслом, именем, «меткой» материала, журналистский образ рождается в глубинах творческого сознания автора как принцип организации текста. Дело всякий раз за тем, чтобы его найти...

– По-видимому, в моем материале заголовок насчет сая и волос гейши сверхсмысла в себе не несет, да?

– Конечно! Он интригует, привлекает к себе внимание, но к сверхсмыслу материала отношения не имеет и потому ориентирует читателя весьма неточно. Это, кстати, весьма распространенный в сегодняшней журналистике недостаток.

– Вы считаете, недостаток? Может, просто особенность, связанная с необходимостью привлечь читательский интерес?

– Да нет, именно недостаток. Ведь основная функция заголовка – дать представление о сути текста. Конечно, интрига, «манок», заложенные в название, – ценная вещь, поскольку наверняка остановят глаз адресата информации на материале. Но тут надо обходиться без обмана; дезориентация читателя, зрителя, слушателя заголовком – проявление неуважения к нему, и это не останется незамеченным.

Если говорить о заголовках, то, по моим наблюдениям, их существует три типа:

1) прямое отражение темы («метка» темы): «Россияне стали чаще страховаться», «Петербург празднует день рождения Шаляпина», «В свою последнюю смену шахтеры шли голодными», «На Западе растут панические настроения», «Крутой Уокер увлекся экспортом русских моделей», «Те, которых не стало», «Внук Сталина – народный артист России»;

2) прямое отражение идеи («метка» идеи): «Карабах требует особого отношения», «Иметь портфель заказов», «Федерализм – лучшая модель», «Темпы юбилейного года – не снижать», «Вернем матерям если не сына, то хотя бы имя», «Все вместе – возродим», «Освободите Куликова!»;

3) опосредованное отражение идейно-тематического решения через журналистский образ («метка» сверхсмысла): «Черный бюджет», «По каналам плавают кадровые ошибки», «Попса на полустаночке», «Тришкин мундир», «Город – СПИД», «"Железный занавес" для наших сирот», «Дырявая плотина на валютной реке».

– Но «Вытащу сай из волос гейши...» не относится ни к одному из них!

– По сути – да, а по внешним признакам он претендует на то, чтобы быть отнесенным к третьему типу: здесь есть образ действия, соединяющего два разнесенных во времени предназначения сая. Беда в том, что этот образ произволен, построен на несущественных для данного материала связях и потому оказывается случайным. Я называю такие заголовки провокационными: они вызывают у адресата информации определенные ожидания, заставляют его познакомиться с материалом, а в итоге эти ожидания оказываются неоправданными.

Выхватить интересную деталь из действительности — еще не значит создать журналистский образ. Для этого ее надо превратить в «магический кристалл», в котором пересекутся метасвязи текста, открывая его сверхсмысл. Тут действует не просто механизм тропообразования, журналистский образ – не просто метафора, хотя и содержит в себе ее черты. Он – особый вариант символа, поскольку выражает собой синтез смыслов реальности и смыслов культуры. Здесь дело не столько в переносе значений с одного предмета или явления на другой, сколько именно в синтезе признаков реалий текущей действительности с признаками реалий прошлого, зафиксированными в культуре. В этом – специфика журналистского образа и причина той значительной роли, которую он играет в организации не только текста, но и творческого процесса.

– Вы хотите сказать – самого процесса работы?..

– Да, конечно. А как это происходит, мы увидим дальше, в беседах о способе журналистского творчества.

ПРЕДЛОЖЕНИЯ И ВОПРОСЫ ДЛЯ ТЕХ, КОМУ ВАЖНО ОСВОИТЬ ОСОБЕННОСТИ ЖУРНАЛИСТСКОГО ТЕКСТА

1. Внимательно прочитайте предлагаемую заметку.

«Счастливый» троллейбус по городу мчит...

Как бороться с «зайцами» в общественном транспорте? Проблема стара, как мир.

Счастливая идея осенила руководство Севастопольского троллейбусного парка: организовать лотерею с обычными троллейбусными билетами. Теперь счастливчики смогут получить еженедельно приз в 50 гривен (25 долларов), а ежемесячно – ценные подарки, сообщает наш корреспондент Юрий КИРИЛЛОВ.

Что будет с теми, у кого нет ни «счастливых», ни «проигравших» билетов, не сообщается.

Решите следующие задачи:

а) выявите конкретную реальную ситуацию, о которой идет речь;

б) четко сформулируйте тему заметки – так, чтобы была ясна и ситуация, и проблема.

2. Прочитайте заметку еще раз и определите, как звучит ее идея для разных категорий читателей:

а) работников транспортной системы;

б) транспортных «зайцев»;

в) обычных пассажиров городского транспорта.

3. Рассмотрите элементарные выразительные средства, использованные в тексте. Определите, какую они играют роль (для выражения какой информации служат).

4. Обратите внимание на монтаж и композицию заметки. Какие особенности Вы здесь находите и чем можете их объяснить?

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел журналистика