Колташов В. Византийская ночь. Мальчик из Фракии

ОГЛАВЛЕНИЕ

Часть 4. Дурные вести

1
Шум разбудил Амвросия рано утром. Шмыгнув забитым носом, он поправил льняное покрывало, чтобы назойливые комары не могли его достать. Заливавшиеся всю ночь лаем собаки стихли.
– Куда ты собрался, милый? – донесся до мальчика встревоженный голос Ирины.
– Меня зовет Всегорд. Что-то случилось. Ты ведь знаешь, он любит поспать. Без дела никогда не послал бы за мной. Гонцы от князя. Где мой плащ? Еще прохладно.
«Дали бы мне поспать», – вздохнул Амросий. До поздней ночи он просидел у костра с часовыми. Даже Идарий не смог столько слушать их болтовню и побрел домой.
– Удачи, милый!
Дверь скрипнула. Амвросий перевернулся на другой бок и снова заснул. Разбудил его крик Деяна. Друг стоял возле ложа и требовал пробуждения:
– Купаться идем! День то какой! Скоро таких не станет. Вода теплая, словно молоко.
– Да, сейчас, – нехотя согласился Амвросий.
– Уже петухи все охрипли тебя будить, а ты все спишь!
– Тише ты, Домового рассердишь. Встаю.
Амвросий надел свою алую тунику с черным узором. Провожая друга, он мог увидеть Дельфину. Ему хотелось выглядеть хорошо. Хотелось понравиться. Он умылся и даже приложил торчавшие волосы.
– Хорош! Перун на золотой колеснице, – шутливо похвалил Деян.
Маленький римлянин сердито фыркнул.
– В молоке искупаешься, еще краше станешь!
– Пускай блоха тебя укусит за язык.
– Хо! Этого никогда не будет.
Мальчики вышли на улицу. Во дворах копошились люди. Вереницей рабы откуда-то переносили мешки к княжеским закромам. Складывали у входа длинной постройки. С телег скатывали бочки. Молодые пастухи-невольники гнали коров. Один из них, обгоняя друзей, бросил пытливый взгляд на Амвросия. Прошел дальше. Доски поскрипывали под ногами. С севера дул прохладный ветерок.
– Давно дождя не было. Вот так нет его, а потом возьмет да и прольется! – пожаловался Деян. – Сейчас ему самый срок. Вот если бы раньше дожди пошли, мы бы без урожая остались. Всю рожь бы побило. Или вот если град…
– Нам князь новых хлебов навоюет, – похвастал Амвросий.
– Это он вам навоюет, а нам чего?
– Вас то кто дома держит?
– Вот он, хлеб и держит. Его же растить надо. Это, брат, тоже дело. Заботы одни.
Амвросий понимающе кивнул.
– Идарий с нами не пойдет. Дело у него, – уточнил Деян.
– Чего так?
– Дома держат. Говорят: хватит бродить, делом займись. Отец его в походе, а братья одни не справляются. Меня выгнали.
– Может вечером отпустят?
– Мать у него больно сердитая. Не отпустят, если сам не уйдет.
– Это он может.
Прошли городские ворота. Спустились к озаренной восходом воде. У берега покачивались лодки, привязанные к кольям. Разулись. Прохладный песок щекотал ступни. В серой тени деревьев сбросили одежду. Пошли к воде, мягкой и теплой. Шагнули в реку. Поплыли, разнося брызги.
– К тому берегу! – закричал Деян.
– Чего? – отозвался Амвросий.
– Плывем на ту сторону!
– Нет. Давай к этой отмели. Там мальков много.
Поплыли. У берега распугали маленьких рыб. Бросились обратно.
– Я на тот край! – закричал Деян.
– Ну а я здесь, еще поныряю. Хорошо!
Склавин брасом поплыл к другому берегу. Выбрался из воды. Кряхтя, поднялся на обрыв. Бросился с высоты в реку. Снова поплыл. Амвросий нырял в камышах. Старался подольше не подниматься наверх. Цеплялся за водоросли, чтобы не всплывать. Устав, Деян выбрался на песок у обрыва. Сел. Вытянул ноги. Принялся строить песочную крепость. Возвел стены, башни как у городища. Слепил дома. Крикнул:
– Плыви сюда, Амвросий!
Юный римлянин вынырнул и помотал головой. Сплюнув, ответил:
– Это ты греби сюда. Чего там сидеть?
– Не знаю. Поплывешь?
– Погоди! Отдохну на суше.
Тяжело дыша, Амвросий выбрался из реки. С приходом осени вода сделалась прохладней. Он чувствовал, что почти замерз. Попрыгал. Пригладил спутанные волосы. Сбросил рукой капли. Теплый воздух медленно согревал дрожащее тело.
– Эй, римский пес! – услышал мальчик знакомый голос. Он обернулся и замер.
Доброгаст стоял на пригорке с гордо задранной головой. Кулаки его упирались в бока. Рот искривился в надменной усмешке. Старый недруг с презрением смотрел вниз. На нем была новая туника Амвросия. Старая рубаха лежала рядом смятая в ком. «Как он посмел взять мою вещь? Разве я ему разрешал?» – подумал Амвросий. Брошенные слова тоже были неприятны. Обида горечью стояла в горле.
– Вор! Отдай мою тунику! – закричал маленький римлянин.
– Что? Твою? Я взял ее по праву победителя! Это моя добыча!
– Вор! Тебя изобьют. Ты нарушил закона предков.
– Я не брал чужого, – нервно отозвался обидчик. – Мы склавины победили вас, римский навоз. Все ваше теперь принадлежит нам. Себе оставьте только собственную вонь. Захотим, все станете рабами.
От неясной боли слезы выступили на глазах Амвросия. Что-то вчерашнее, почти стертое и забытое вырвалось на волю, лишило сил. Пальцы мальчика нервно скрючились. Руки безвольно упали вниз. Он растерялся. Лицо его исказило отчаянье. Уста дрогнули. Приоткрылись.
Доброгаст почувствовал слабость врага и не утихал:
– Боишься? Сморщенный червяк! Так мы будем тебя отныне называть с Мечиславом. Келагаст уже побежал за ним, чтобы всей дружиной посмеяться над тобой. Римский червяк! Червяк!
– Отдай мою тунику, – захлебываясь в горе проревел Амвросий. Побеждая дрожь в ногах, принялся подниматься на пригорок. Скользил в песке. Делал новый шаг.
– Ты еще не забыл, какое на вкус заячье дерьмо?
– Отдай!
– Нет! Возьми себе это старье. Подходит для раба.
Амвросий споткнулся. Сделал неуверенный шаг. Доброгаст отступил. Оглянулся: не бегут ли друзья посмотреть на его успех? Он был доволен собой. Маленький римлянин не славился злобой. Вряд ли он осмелился бы постоять за себя как настоящий воин, как гот или склавин. Его можно было задирать. Доброгаст чувствовал это.
– Что случилось? – донесся издали голос Деяна.
С тревогой он наблюдал за происходящим. Река отделяла его от событий. Он не мог разобрать фраз, но угадывал недоброе.
– Помоги! – изо всех сил отозвался Амвросий.
Кусок глины полетел в него в ответ. Больно ударил в плечо.
– Трус! – закричал Доброгаст.
– Верни!
Деян все понял. Метнулся в сторону. Схватил толстую палку. Потянул и не смог поднять: она оказалась частью вросшего в песок мертвого дерева. Схватил другую, поменьше. Отшвырнул. Вспомнил, что предстоит плыть. Вихрем понесся к воде. Бросился в нее. Поплыл размашисто, быстро, как только мог.
Доброгаст снова отступил. Амвросий стоял перед ним с заплаканными глазами. Мечислав и Келагаст приближались. Размахивали руками. Смеялись, тыча пальцами в растерянного врага.
– Испугался? Трус! Или это ты от холода пустил слезы?
– От холода, – надрывно отозвался Амвросий. – Отдай!
– Пусть тебя согреет Марена ! Будешь у нее спать под сугробом с зайцами.
– Станешь грызть гнилую кору вместе с ними, – насмешливо добавил Келагаст.
– Эй, Доброгаст, стукни его, наконец! – сказал Мечислав. Скрестил руки на груди. Остановился за спиной товарища. Усмехнулся с презрением. – Стукни и победа твоя! Перун свидетель.
Доброгаст прищурился. Сделал шаг вперед. Амвросий вытянул руки. Постарался схватить обидчика за рубаху. Тот крепким ударом отбил попытку. Маленький римлянин почувствовал боль. Рассвирепел. Не задумываясь, рывком бросился он на врага и вцепился в тунику у его горла. Доброгаст захрипел и ударил противника по лицу. Все зазвенело в голове Амвросия. Он отшатнулся. Пальцы его разжались.
– Он мог порвать твою одежду, – сказал Мечислав.
От обиды и боли Амвросий заревел. Зубы его скрежетали. Глаза переполнились слезами. Он чувствовал, что одно веко опухло и остро ноет. Голова стала тяжелой и только образы ужаса разрезали разум. Ноги дрожали. Чтобы не упасть, мальчик сел на траву. Что-то слабое и дурное в нем говорило: «Беги! Нужно бежать».
– Идем! – сказал Мечислав. – Мы не вмешивались. Ты победил честно.
– Стойте, хулители Сварога! – закричал Деян, выходя из реки.
– Еще не все, – усмехнулся Мечислав.
Деян схватил толстую палку, слишком большую в сравнении с ним. Доброгаст отступил за спину Мечислава. Выражение победы вмиг сменилось на его лице тревогой. Келагаст растерянно озирался. Решимость нового противника испугала всех, кроме вожака задиристой шайки.
– Амвросий, вставай! Мы их побьем. Найди камень покрупней.
– Я один его… – неожиданно отозвался римлянин.
– Не лезь, – крикнул Деяну Мечислав. – Я же не лезу. Пусть сами, раз еще не все.

2
Амвросий встал с земли и с ревом бросился на Доброгаста. Мечислав и Келагаст отступили, настороженно поглядывая на Деяна. Тот прислонил палку к одинокому дереву. Оделся, не сводя глаз с происходящего. Доброгаст посмеивался, отступал:
– Ты чего, бешенный? А? Тебе говорю!
Противник не отвечал. Кулаки его были сжаты. Глаза яростно смотрели в пустоту. Не видели никого. Один из них был полузакрыт, делая лицо еще более жестоким.
– Отдай мою тунику. Убью!
– Бычок какой, – перебарывая страх хихикнул Доброгаст.
– Убью! – с тяжелой злобой повторял Амвросий.
Сплавин отступал, позволяя разъяренному врагу делать новые шаги. Неожиданно Амвросий стукнул противника в плечо. Тот взвыл и ответил тяжелым ударом, пришедшимся римлянину в грудь. Амвросий не почувствовал боли. Он рванулся вперед и, схватив Доброгаста за горло, бросил на землю. Алая туника треснула.
– Зверь! – с удивлением прошептал Мечислав.
– Защити нас, Хорс! – тихо взмолился Келагаст.
Никто не подзадоривал дерущихся. Они пыхтели и вскрикивали нанося друг другу удары. Внезапно Доброгаст вырвался из-под Амвросия и побежал. Римлянин бросился за ним. Теряя волю и силы юный склавин опустился на корточки и обхватив руками ноги прижался к дереву. Спрятал побелевшее лицо. Настигнув обидчика, Амвросий обрушил на его голову груму ударов.
– Он его убьет! – завопил Келагаст. – Оставь, оставь нашего брата!
Деян и Мечислав глядя друг на друга со злобой, оттащили Амвросия от молча сносившего удары противника.
– Хватит! – закричал Мечислав. – Ты победил! Ты сильнее его!
– Перун свидетель… – произнес Деян спотыкаясь.
Амвросий опустил руки, ободранные в поединке до крови. Взгляд его все еще был бессмысленно застывшим. Зубы сжаты. Дыхание то пропадало, то усиливалось, перерастая в рычание. Нагое тело мальчика было в ссадинах. Он явно не ощущал его. Не чувствовал боли.
Неожиданно Доброгаст сбросил порванную тунику и побежал. Амвросий дернулся в стремлении преследовать врага, но Мечислав и Деян снова схватили его. Дрожащей рукой Келагаст протянул маленькому римлянину его вещи.

3
Молодой склавин спрыгнул с дерева. Одним ударом раскроил голову аварскому всаднику. Кровь хлынула на желтый халат. Залила полноватое лицо, побежала по длинным усам. Соскользнув с коня пораженного врага, воин схватил животное под уздцы. Неподвижным взглядом погрузился в тревожные глаза жеребца. Прошептал успокоительно:
– Тихо, тихо. Боги тебя мне отдали.
Две длинных стрелы врезались в шею другого всадника. Третьего и четвертого свалили дротики. Никто из аваров не успел ничего понять. Разведчики могучего кагана умерли без слов и без схватки.
Склавины раздвинули ветки. Вышли из живых укрытий. Спустились с деревьев. Поймали лошадей. Стащили с коней мертвых, выворачивая ноги из стремян, странных, непривычных приспособлений. Перебросились фразами. Быстро разделили добычу: мечи, кривые луки со стрелами, копья и кожаные легкие доспехи. Бросили жребий на то, кому взять спорных коней. Срезали черные косы мертвых. Сорвали украшения и одежды.
В зелени тонула лесная округа. Стук дятлов и эхо неуловимых голосов вновь ожили в ощущениях людей. Былая сосредоточенность ушла. Остались приятное утомление и пустота внутри. Тела кочевников уложили в ряд. Отсекли головы и руки.
– В твоей земле, Леший, мы смоляне живем и тебя чтим. Ты в каждой травинке, грибе и птице. Ты в нас. Прими тела наших врагов, соедини их с лесом. Обрати в прах. Головы и руки их мы побросаем в болото. Так души умерших не смогут найти тел для мести, – произнес широкоплечий воин с седой бородой.
– Благодарим тебя, Леший! – ответили ему соплеменники. – Слава Перуну-воителю!
– Сильные руки наших врагов станут болотным железом. Из него мы выкуем крепкие мечи, наконечники стрел и копий. Без пощады они поразят любого недруга.
Склавины разломали лепешки и поделились друг с другом. Несколько кусочков положили под дуб в подношение Лешему.
Дозорный глава Хранигорд отослал двоих соплеменников на передовой пост. Подозвал движением руки коротконогого юношу, получившего пегого жеребца. Хитро посмотрел на остальных.
– Кто еще не верит, что авары идут с оружием в наш край?
Несколько молодых смолян опустили русые головы. Бородатые ветераны сложили руки на груди, заулыбались.
– Ты чего смеешься, Милан? Ты же спорил со мной?
– Спорил. Хотел твою мудрость показать, чтобы все увидели.
Хранигорд покрутил светлый ус. Округлил щеки в улыбке. Прищурил карие глаза. Подумал с насмешкой:  «Кто храбр тот и нагл. Ни смерти, ни гнева Сварога не боится. Отважней Милана среди смолян нет. В том и мое слово».
– Так что делать? – спросил невысокий парень.
– Поскачешь к старшинам.
Юноша погладил коня.
– Слушай меня, Радомир!
– Слушаю, слушаю, отец.
– Скажешь старикам: авары прийти готовятся; разведчиков их мы побили. Раньше весны не сунутся – по всему видно. Больших сил кагану быстро не собрать, да и холода близятся. Еще передай: наши лазутчики говорят, будто конных мало придет. Двинут авары больше пеших воинов. Поведет их не сам Баян. Он вроде как далеко собирается, такие слухи ходят. Добро?
– Ясно, отец!
– Все запомнил?
– Запомнил.
– Скачи! Ты славно бился. Перун видел сегодня твою твердую руку. Дай ему аварские косы, Милан. Пускай покажет!

4
Амвросий заболел. Он не помнил, как добрел до дома, как нашел свое ложе и упал на него. Не знал он также, когда мысли вернулись к нему и он осознал случившееся. Боль пришла постепенно. Заныла. Проникла в каждую мышцу. Вокруг были люди. Они о чем-то говорили, встревоженными голосами спрашивали о чем-то Деяна. Амвросий силился понять их слова. Ничего не выходило. Он закрыл глаза и провалился в пустоту.
Весь другой день мальчик пролежал почти неподвижно. Вставал редко. Стонал тихо. Ел только куриный бульон. Кормила его Ирина. Он видел, как она умелыми руками привела в порядок его алую тунику. Боль стала привычной и начала проходить.
Вечером появился Валент. Он подошел к мальчику. Мягко положил ему на лоб теплую ладонь. Сказал медленно, следя за тем, понимают ли его:
– Ты поправишься. Ты дрался как лев. Как обезумевший лев.
Амвросий представил себе этого таинственного зверя, виденного только в изображении. Легкая пустота в голове рассеялась. Взгляд ожил. Мальчик попробовал улыбнуться. Спросил:
– Лев сильнее волка? Сильнее медведя?
– Да, – произнес Валент. – Сейчас я приду с книгой и почитаю тебе.
Ирина подала Амвросию куски отваренной птицы. Он набросился на них с остервенением зверя. Глотал пищу не пережевывая. Пил из глиняной чаши теплое пряное вино. Вдыхал запах корицы.
Вернулся Валент. Развернул свиток.
– Завтра мне придется уехать. Но сегодня я буду возле тебя. С запада могут прийти авары. Нужно еще и еще укрепить крепости. Сейчас осень и они вряд ли решатся на поход, но весна принесет не меньше тревог. Мы закрываем горные проходы. Племена уже собирают силы. Будущий год тихим не будет.
– Война? – спросил Амвросий.
– Да. Самое неприятное, что именно здесь. Благо, не сейчас. Может, отведем беду. Такие вести… Зато к вечеру приедет Рыва. Он тебя навестит. Рад? Вижу. Теперь слушай.
Мальчик приготовился. Поерзал и с внимание посмотрел на приемного отца. Тот заботливо провел рукой по густым волосам ребенка.
– Битв с тебя достаточно. Это история любви. Я совсем недавно нашел ее среди новых книг. Тех, что передал Феодагат. Мне она знакома. Для тебя – станет открытием. Все о чем пойдет речь, произошло очень давно, на греческом острове в Эгейском море.
– Начинай же! – взмолился раненный.
– Теперь я вижу, что ты поправляешься.
– Читай! Мне тоже хочется послушать, – сказала Ирина, садясь рядом. Живот у нее стал уже очень большим.
«Скоро буду с братцем», – подумал мальчик. Он и вообразить не мог девочку. Родиться должен был только мужчина.
Валент начал. Его баритон изящно выписывал каждую фразу. Римлянин мастерски подбирал нужную интонацию. Слова красиво складывались. Плыл удивительный рассказ.
– Лонг «Дафнис и Хлоя»: «Город на Лесбосе есть – Митилена, большой и красивый. Его прорезают каналы, в которые тихо вливается море, мосты украшают из белого гладкого камня. Можно подумать, что видишь не город, а остров…»
Магия далекого мира околдовала Амвросия. Он живо представил себе Лесбос, горы и луга его. Низкорослый виноград, не тянущийся лозой вверх по ветвям деревьев, но растущий подле ног. Гроздья никогда не вкушенного фрукта представлялись мальчику крупными, ягоды – сочными и сладкими. Даже вкус вина застыл на его языке.
Валент продолжал:
– «Вслед за другими Дафнис и Хлоя, забыв  своих  коз  и  овец,  вместе на помощь своими руками пришли, виноград собирать помогая:  Дафнис  в  корзинах носил виноградные гроздья, в точила бросая, давил и в бочки  вино  разносил. Хлоя ж жнецам готовила пищу, им для питья наливала вино от прошлого  года  и обрезала низко растущие гроздья…»
– Как Доброгаст? – неожиданно прервал чтение больной.
– Он не столько побит, сколько испуган. Отец отослал его к родичам.
Мальчик удовлетворенно кивнул головой. Победа не радовала его. Только успокаивала. Вспоминать произошедшее не хотелось. Он снова желал оказаться на острове, переживая вместе с героями книги удивительные приключении.
Валент опять стал читать. Пастухи нашли двух детей, вскормленных козой и овцой. Мальчик и девочка выросли, вместе стали пасти скот. Их звали Дафнис и Хлоя. Вскоре они полюбили друг друга, но не знали, что делать: не могли ни открыться друг другу, ни вкусить радостей своего счастья. «Как это похоже на мою любовь к Дельфине. Знает ли она, как я дрался? Придет ли навестить меня?», – подумал Амвросий. Его беспокоило, не сказал ли Деян лишнего? Не навредил ли ему?
– «Хлоя не стала уже более ждать,  но,  вспыхнув  от  радости,  слыша его похвалу, да и сама давно желая Дафниса поцеловать,  быстро  вскочила и его наградила своим поцелуем, бесхитростным, безыскусственным, но таким, что он смог в нем всю душу зажечь…»
«Как это чудесно! – подумал Амвросий. – Вот бы мне набраться храбрости и поцеловать Дельфину. Прекрасную Дельфину! Но может она сама осмелиться сделать это? Может быть, все случится как в книге? Что если она сегодня придет сюда? Что я ей скажу? Смогу ли я ей рассказать о том, как люблю, как люблю ее. Но если она чиста как Хлоя и не знает даже слова «любовь»? Что мне делать тогда?»
– Есть ли бог, который помогает в любви? – спросил мальчик.
– Есть. Этот бог ты сам.
– Но я ведь не бог?
– Откуда ты знаешь, бог ты или нет?
– У меня нет жрецов и я не всемогущ.
– Никто не всемогущ. Даже боги, в которых мы верим или в существование коих сомневаемся. Почему бог не уничтожит зло? Старик Эпикур учил: «Бог или хочет уничтожить зло и не может, или может, но не хочет, или не хочет и не может, или хочет и может. Если он может и не хочет – он завистлив, что равным образом далеко от бога. Если он хочет и не может – он бессилен, что не соответствует богу. Если же он не хочет и не может, то он завистлив и бессилен. Если же он и хочет, и может, что только и подобает богу, то откуда зло и почему он его не уничтожает?»
Амвросий задумался. Мысль философа поразила его. Он повторил ее про себя. Постарался запомнить хорошо. Но сейчас его интересовало другое: не узнав ответа, он желал только слушать продолжения рассказа. Валент понял это.
Дафнис тоже не знал слова «любовь».
– «Дух у меня захватило, сердце выскочить хочет, тает душа, и все же опять хочу я ее поцелуя: уж не зелье ли какое было на Хлоиных губах?»
Амвросий слушал, затаив дыхание.
– Нельзя мальчику такие книги читать. Не по христианской морали, – робко заметила Ирина. Погладила свой круглый живот.
Валент улыбнулся.
– Можно, – сказал он. Продолжил чтение.
Осенью Дафнис и Хлоя веселились на виноградном празднике. Старый пастух рассказал им о боге любви – Эроте, что пасет влюбленных со своим луком. Пускает стрелы и зажигает чувством сердца.
– «Эрот – бог любви, сильнее самого Зевса; царит он над миром, над богами, людьми и скотиною; нет от Эрота лекарства ни в питье, ни в еде, ни в заговорах, одно только средство – целоваться, обниматься и нагими, прижавшись, на земле лежать».
– Эрот! Вот как зовут бога, который поможет мне! – закричал больной, поднимаясь на постели. – Эрот!
– Поможет в чем? – полюбопытствовала Ирина.
– Известно в чем. Слушайте дальше, – ответил римлянин.
Амвросий кивнул: дал понять, что не намерен рассказывать. Он хотел еще узнать, какими дарами можно умилостивить этого бога, но решил подождать. Без Ирины Валент быстрее рассказал бы об этом. «Эрот всевластный!» – мысленно повторил мальчик. Принялся слушать дальше.
Беда вмешалась в счастье влюбленных. Городские бездельники угнали стадо и похитили девушку. Но сельские боги отозвались на страдания влюбленных. Вмешательство их вернуло Дафнису Хлою. В другую весну жена соседского помещика увлекла Дафниса на укромную поляну, обещая научить его тому, чего не хватало влюбленным. Когда Дафнис лег с ней, то сама природа научила его всему, чему нужно.
– «Только помни, – сказала она на прощанье, – мне-то это в радость, а Хлое в первый раз будет и стыдно, и страшно, и больно, но ты не бойся, потому что так уж природою положено».
Но Дафнис побоялся сделать Хлое больно. Любовь их тянулась по-прежнему: в ласках, объятиях, поцелуях и нежной болтовне.
– Что же дальше? – спросил Амвросий.
– Милый, зачем ты читаешь эту книгу ребенку?
– Я взрослый! – возразил мальчик.
– Это книга о чувствах. Она лучшая из написанных о любви для всех возрастов.
Валент прокрутил свиток.
Другим летом к Хлое стали свататься женихи. Горе раздирало Дафниса. Он был рабом. Добрые сельские нимфы помогли юноше . Он отыскал клад. Родители Хлои согласились на брак влюбленных. Но осенью красавец понравился приживалу помещика, развратному и коварному человеку. Только вмешательство приемных родителей Дафниса спасло будущее влюбленных. Приемный отец юноши рассказал своему господину, как нашел мальчика и показал вещи, что обнаружил подле него. Дафнис оказался сыном помещика. Вскоре все узнали, что Хлоя тоже из богатой семьи.
– Разве мог мужчина влюбиться в мужчину? – спросил Амвросий.
– Это грех, – сказала Ирина.
– В те времена, когда римский мир был языческим и даже до него, в эпоху эллинов, считалось, что любовь возможно как между мужчиной и женщиной, так и между мужчинами. Порочной признавалась лишь связь женщин. Теперь христиане называют греховным и то, и то.
– Теперь это грех, – уточнила Ирина.
– Ясно. Но, какова мораль книги?
– Боги помогают влюбленным. Все в мире помогает им.
– Разве это всегда так?
– Так. Просто нужно уметь добиваться любви, создавать ее своими усилиями. И еще…
– Что? – с нетерпением спросил Амвросий.
– Уметь дарить всю чистоту чувств. Это важнее всего.
– И молится Иисусу, – добавила Ирина.
– Читай, – попросил мальчик и улыбнулся.
Он был доволен. Один день раскрывал для него столько секретов. Греческий бог любви наверняка был могущественнее Ярилы . Волхвы того приняли от Амвросия двух зайцев и пшеничный хлеб. Дали древесный амулет со священным ликом, таким же какой имел идол. Обещали покровительство Ярилы. Но сколько мальчик не ждал, Дельфина не проявляла пылких чувств. Не действовали ни амулет, ни заклинания волхвов.
Дафнис и Хлоя поженились. Радости их не имела конца «и тогда-то узнала Хлоя, что все, чем в дубраве они занимались, были только шутки пастушьи». Жизнь влюбленных была долгой. Детей их вскармливали на чистых лугах козы и овцы. Нимфы, Эрот и Пан веселились, глядя на согласие и любовь .
Ирина заплакала, опустив голову на плечо мужа. Амвросий насупился, размышляя над всем, что узнал.
– Оставить тебе свиток? – спросил Валент. – Мне уже нужно идти. Ждет Всегорд.
– Да, – ответил мальчик.

5
Рыва появился только на другой день. Дела задержали его в пути. Войдя в дом, он басом приветствовал хозяйку:
– Да одарит Макошь щедро тебя и твой дом, Ирина! Прими от меня угощение. Сухой виноград тебе и нашему отважному воину.
– Спасибо, Рыва, проходи! Ты голоден?
– Нет. Разве с княжеского двора уйдешь голодным? Ты хорошеешь.
– Хм! – улыбнулась девушка. Сверкнула игривыми очами.
– Где наш герой?
– Там. Возится с книгами. Что это ты еще принес?
– Тихо!
Амвросий отложил свиток. Приподнялся на ложе. Он чувствовал себя хорошо. Тело по-прежнему болело, а читать одним глазом было утомительно. Но он знал: его дух здоров, а плоть быстро обретет прежние силы.
– Пусть Перун будет твоим щитом, отважный! – крикнул мальчик старому другу.
– Щит не мне, а тебе надобен. Меч у тебя есть, а щита нет. Потому и лежишь раненый, – шутливо ответил гость.
Амвросий усмехнулся. Тяжелые шаги варвара приближались. Странный писк приближался вместе с ними.  «Что это? Мыши так не пищат», – подумал мальчик.
– Ну? – сказал Рыва, войдя в комнату. – Ты цел? Поколотил его?
– Поколотил.
– Молодец.
– Чего это у тебя рука за спиной?
– Чего?
Рыжебородый воин расхохотался:
– Подарок тебе.
– Подарок? – удивился больной.
Рыва показал руку. На огромной шершавой ладони сидел маленький рыжий котенок. Он смотрел на мир узкими синими глазами, дрожал и пищал одновременно. Голос у него был звонкий, хотя и слабый. «Вот откуда такой странный звук», – понял мальчик. Ему стало жаль оторванное от матери существо.
– Ты на него так не смотри. Он не моей породы, – сказал Рыва. Пригладил рыжую бороду. – Не моего рода-племени. И подарок этот не от меня.
– Как это? – не понял Амвросий.
Рыва выкатил губы. Потом приподнял котенка за шкирку и протянул Амвросию. Зверек пискнул, высунул розовый язычок. Мальчик осторожно принял живой подарок. Погладил с заботой. Сунул за пазуху.
– Я тебе изюму принес для каши. На юге его страсть как любят. Тебе тоже на пользу пойдет. Потчует тебя Ирина кашей на меду?
Мальчик улыбнулся:
– Есть такое.
– Теперь и с изюмом попробуешь. Знаешь что это?
– Конечно!
Пушистый комочек высунул голову из-за ворота рубахи и пропищал. Мальчик погладил его через льняную ткань. Подумал: «Надо бы покормить». Зверек немного поерзал и успокоился. Перестал пищать и царапаться.
– Ты теперь на войну?
– Пока здесь остаюсь. Дальше видно будет.
Рыва присел рядом с мальчиком.
– Живи у нас! – предложил Амвросий.
– Посмотрю. Дел много. Неспокойно. Может, авары к нам еще до холодов сунутся. Может через зиму…
– Даврит всех разобьет. Перун нам поможет!
Рыжебородый широко улыбнулся. Показал крепкий оскал:
– Это ты верно сказал. Души врагов мы выпустим погулять на свободе. Пусть боги дадут тебе быстрее поправиться. Ты хорошо себя показал. Может быть, я возьму вас с Идарием в поход на другой год. Может такое статься. Князь наш храбр, но он далеко.
Взгляд мальчика загорелся. Темные брови приподнялись. Амвросий живо представил, как одним взмахом меча поражает двух свирепых врагов. Он даже вообразил их лица: темные от загара, со злыми карими глазами и жидкими бородками. Еще один удар и авары, звеня кольчугами, валятся из седел.
– Только никому... Ни единым словом… Еще на воде написано.
– Буду молчать, – прошептал Амвросий.
Котенок почему-то опять пискнул. Царапнул грудь мальчика.
– Вынь его оттуда. Задохнется.
– Хорошо, – согласился больной.
– Ешь побольше. Мясо ешь. Теперь сытые времена. Сильным вырастешь. Вон как за лето вытянулся, окреп. Год другой пройдет, настоящим дружинником станешь. Поправляйся, а я на днях тебя опять навещу. Ты встаешь уже?
– Да! Завтра с Деяном пойдем рыбу удить.
– Молодцы. Ты его сухим виноградом угости. Он такого не пробовал. Общинники, они к простоте привычные. Смелые, когда надо, а все равно до княжеских бойцов далеко им. Сварог с тобой! Мешок я Ирине отдал. Там надолго хватит.
– Пусть тебя боги защищают!
Рыва потрепал юного друга по голове. Поднялся. Поправил пояс с длинным мечом. Еще раз взглянул на Амвросия рыжеватыми как ржавчина глазами.
– Коней береги. Вон они у вас какие красавцы. С рабов глаз не спускай. Увести могут. На одного Вазилу не полагайся . Не только Валент, но и ты в доме хозяин. Про аваров никому не говори. Глядишь, в этот год все обойдется.
«Ну вот, учить принялся», – подумал Амвросий.
Котенок вновь зашевелился. Мальчик вынул его и положил на груду свитков. Он перетаскал их недавно из кабинета отца именовавшегося еще библиотекой. Свалил книги на ложе. Просматривал один за другим, разыскивая что-нибудь интересное. Иногда попадались картинки. Юный римлянин разглядывал их, воображая, как нанесла их на лист неведомая рука.
Рыжий зверек вытаращил от испуга глаза. Попробовал сделать шаг. Остановился с поднятой лапой, не понимая ничего. Мальчик заметил, что кончик ее был белым. Зверек широко раскрыл рот, но не произнес ни звука. Амвросий провел по мягкой спинке подарка рукой. Почесал за большим ухом. Пушистый хвост котенка вытянулся, поднялся трубой. Малыш неловко присел и замурлыкал.
– Вот глупая тварь, – сказал Рыва. Зашагал прочь. – Будь здоров!
Мальчик с восхищением проводил взглядом друга. Бородач казался воплощением воинственного Перуна, быстрым, сметливым, могучим. Рыва был весел в кругу товарищей, но наверняка страшным в бою. Неожиданно вспомнив то, о чем собирался спросить, маленький герой прокричал:
– Рыва, скажи, кто дал тебе кота!?
«Или кошку?» – растерянно предположил Амвросий.
Рыжебородый варвар высунул голову из низкого дверного прохода. Прищурился. Хитро подмигнул юному воину, ждущему ответа:
– Ты разве не знаешь?
– Нет, – растерянно произнес мальчик. Вытянулся от любопытства. Заморгал глазами с черными пушистыми ресницами.
– Маленькая рыжая девочка дала мне его у входа. Волосы яркие как пламя. Очень бойкая и симпатичная.
– Огняна?
– Не знаю как ее имя.
– Сестра Доброгаста? Но зачем?
Рыва потер мохнатый подбородок.
– Ты такой глупый? – спросил он серьезно.
– Но я не знаю… Она что-то сказала? Что?
– Мне? Нет.
– Но…
– Разберись сам.
– Хорошо, – твердо ответил мальчик. – Сила Сварога, да будет с тобой.
– Сила Сварога!
Гость удалился быстрым шагом. Проходя мимо лошадей в стойлах, он шлепнул по крупу молодого коня. Крикнул:
– Вихрь, тебя так зовут !? Вижу твой норов.
Амвросий вздохнул. Котенок свалился с ложа. Мяукнул. Принялся обнюхивать и обшаривать округу. «Что за чертовщина! Зачем это Огняна вздумала подарить мне этого кошака? Разве она не знает что с ее братом мы враги?» – подумал мальчик. Ни один ответ не приходил ему на ум.
Вскоре появилась Ирина, а с ней и несколько других женщин, живших по-соседству. Они дали зверьку молока.
– Если его не съедят мыши, то он их скоро съест сам, – пошутила круглолицая Забава, жена княжеского дружинника. Слава о ней шла, как о мастерице шить и гадать.
– Забава, расскажи, как ты по тени Чернобога все наперед видишь? – спросила одна из подруг. – Секрет ведаешь или сам Чернобог тебе все шепчет?
– Да он за мной ухажером был, пока я Бронислава не полюбила, – хихикнула Забава. Прищурилась на правый глаз. – Хороша кошака. Я тебя Ирина по кошачьим повадкам гадать научу. Будет эта кошка спутником в твоем колдовстве…
– Скажи! – вмешался Амвросий. – Что это значат, когда тебе кошку дарят?
– Известно что. Кто кошек любит, тот и жену любить станет.
– Жену? – удивился Амвросий.
«Не хочу я на ней жениться. Вот еще! Что придумала…» – утвердительно сказал себе мальчик. Маленькая веснушчатая девочка совсем не казалась ему подходящей как предмет обожания. «Дельфина, вот кто похож на Хлою. Да поможет мне всевластный Эрот», – заключил он. На сердце его снова стало тепло.
Больного накормили горячей кашей. Вечером мальчик уже не лежал. Он ходил по дому, играл с котенком, пек пшеничные лепешки вместе с Ириной. Ел их горячими с салом и чесноком. Размышлял.
Потянулись новые осенние дни.

6
Тени от срубов падали ломаными фигурами на вытоптанную землю. Из-под бревен пучками пробивалась трава. Влажный воздух прилипал к коже. Одежда мокла, пропитывалась последним теплом.
С десяток красивых коней топтались перед воротами больших княжеских конюшен. Животные фыркали, отмахивались хвостами от изумрудных мух. Юные склавины, сидевшие без седел на лошадях, хранили ленивую неподвижность. Щурились на солнце.
– Действительно хороши, – согласился Валент.
– Ну, а вчера спорил. Погоди, у нас тут такие табуны будут, восточный каган позавидует! – самодовольно сморщился Всегорд .  Пробежал взором по юным лицам всадников. Их русые волосы выгорели на солнце. Кожа потемнела от загара. Босые ноги торчали из льняных штанов. Тела выглядели худыми и крепкими.
– Издалека гнали? – крикнул всадникам Твердоруб, конюший Даврита. Показал сбитые клыки в странной ухмылке.
– Этих то? Нет! Их нам за холмом передали. Таки еще целые табуны идут. Ты бы поглядел! – откликнулся парень с едва пробившейся щетинкой. Высоко махнул березовой веточкой.
– Посмотрю еще. Не горит.
– Ладно, загоняйте! – скомандовал Всегорд. Потянулся. Ныла спина. Подумал: «Небось, отлежал. К вечеру пройдет, а до охоты совсем сгинет. А парни хороши, слава Перуну! О лучших и не мечтал».
Телами своих коней, резкими взмахами и голосами юноши погнали животных в раскрытые ворота.
– Вон того, пегого оставь. Слышь!? Я его для чего выводил? Он же не расседланный стоит. Куда погнали, листья дубовые! – прикрикнул Твердоруд. Задрал нечесаную бороду, русую с первой сединой. Поскреб важное брюхо ногтями.
– Воевода? – обратился парень с веткой.
Всегорд добродушно махнул рукой. Подмигнул растерявшемуся юноше. Пускай ворчит. Не убудет.
– Да завели же уже, бестолковые, – брюзжал Твердоруб. Сопел волосатыми ноздрями. Морщил сердитую гримасу.
Раньше в городище не имелось больше полтысячи лошадей. Теперь коней ставили по домам. Строили новые конюшни. Тысячами гнали склавины добытых лошадей из Византии. Князь желал иметь свои большие табуны. Всегорд и Рыва собирали будущую дружину. Старые воины учили совсем еще мальчишек пешему и конному бою на мечах и копьях, хитростям и меткой стрельбе.
– Лук ваше главное оружие. Завтра вы младшая дружина. Натиск оставьте старшим. Ваше дело измотать. Ваше дело сыпать стрелы и от стрел уходить. Помните: коровьи шкуры ваша броня. Кольчуги и опыт добудете, станете старшей дружиной, Перун свидетель! – поучал Рыва. Подымал рыжую бровь.
Прыщавые недоросли скребли первую щетину. Слушали.
Амвросий и Идарий не отставали от старших. Терпели насмешки. Огрызались. Рубились деревянными мечами. Заготовляли лозу. Таскали из кузницы наконечники. Мастерили стрелы. Мечтали.
Твердоруба никто не любил. Гадюки сын – ругали его юноши за спиной. В глаза не спорили. Признавали важность. Ворчал он не зря. Больше всего теперь хлопот ему было. «Коней много. Как накормить, да как проследить? Да, чтобы не дохли. Да куда поставить?» – день и ночь скрипел в нем неутомимый дух.
Валент недовольно сложил изящные губы. Длинными пальцами покручивал и распрямлял он черные завитки на бороде. Суета вокруг начинала его раздражать.
– Все разобраться не можете, ошибки богов? Ай-ай!– не унимался конюший. Мотал головой. Плевался.
– Верно он говорит, Любомысл. Того, что с седлом сюда приведи. Забыли что ли? Да не сам, скажи кому… – помогал Всегорд, улыбаясь, растерявшимся юношам.
– Вот же племя… – указал Твердоруб ладонью в сторону парней.
– Не горячись, брат. Не горячись.
Наконец один из парней привел оседланного коня.
– Ну вот, – вздохнул конюший.
Жеребец был хорош.
– Взгляни вон туда, – сказал Всегорд. Стрельнул серыми глазами. Указал Валенту на стремена, свисавшие по бокам пегого коня. – Знакомо тебе это?
– Нет, – коротко ответил римлянин. Его утомила ненужная крикливость конюшего. Хотелось улечься на ложе и дать отдохнуть натруженным за день ногам.
– А мне знакомо, – вздохнул воевода.
– Что это? – без интереса спросил римлянин.
– Стремя. Только авары знают его. В иллирийскую войну, я не раз видел, как эти нехитрые кольца помогают им в бою. В них упираются ноги. Руки делаются свободны. Удобная штука!
Подушечкой левого среднего пальца Валент потер мягкую кожу на горячем виске. Становилось интересно. Из века в век римляне и их соседи сражались в седлах лишенных приспособлений для ног.
Юного склавина сменил растрепанный низкорослый раб.
– Значит, стремя… – размеренно произнес Валент.
– Да.
Валент опять замолчал. Прищурился. Внимательно осмотрел сбрую, подмечая все отличия от привычного конского снаряжения. Раб повернул коня. Римлянин подергал рукой бронзовое кольцо для ступни.
– Давно пора и нам… – начал Твердоруб, отходя в сторону. Задрал узорчатую рубаху, чтобы помочиться.
– Подожди, брат. Подожди.
Простота приспособления удивила римлянина:
– Поэтому аварская конница имеет такую славу?
– Не только, – уклончиво начал Всегорд. Взмахом кисти повелел рабу увести коня. – Кочевники рождаются в седле. Конница каган превосходно обучена. Есть легкие всадники. Их стрелы беспощадны. Вины уверенно сидят на лошадях благодаря стременам. Есть тяжелые всадники, все в броне. Они сокрушают противника сильнее римских катафрактов . Здесь им тоже помогают эти кольца.
– Авары как бойцы лучше, чем гунны? Мне не приходилось драться ни с теми, ни с теми. Как ты полагаешь, Всегорд?
– Они страшны потому, что имеют такую силу. Рассказывают, что гунны прежде были не менее ужасны. С каганом не шутят. Мы сошлись с тобой римлянин. Скажу прямо: Даврит напрасно надеется создать конную рать не хуже аварской. На это у него не достанет времени. Если князь сойдется с Баяном в поле, пусть нам помогут Сварог и все боги. В Иллирии я видел аваров в бою. Солдаты императора просто бегут перед их напором. Баян умеет побеждать. Даврит самонадеян. Дорого мы можем за это заплатить.
Они остались вдвоем. На княжеском дворе было безлюдно. Только из конюшен доносились голоса людей и животных. У внутренних ворот стояли на карауле дружинники, крепко сжимая копья в руках.
«При мне сторожатся. Отвернусь и ну давай девкам свистеть. Эх, молодцы бестолковые! Свистите, радуйтесь, скоро уже конец мирным дням. Боги дадут, зиму отсидим спокойно, а там…» – подумал воевода. Положил руку на плечо римлянина. Повел его в диковатый сад, подальше от запахов конской мочи и навоза.
В саду княжеской усадьбы царствовал покой. Выросшие сами по себе деревья безмолвствовали. Листья только начинали желтеть. День выдался даже без легкого ветерка, быть может последний такой в году.
– Здесь я люблю бывать. Напоминает озорное детство.
– Доброе место, – согласился Валент. – Поговорим?
– Спрашивай, друг. Чернобогу светлых богов не одолеть, а нам с тобой всего не переговорить. Но даже от правильных вопросов, как учат волхвы, в голове образуется ясность.
«Истинно латинское звучание. Достойно мудрости Сенеки младшего», – подумал Валент . Руки его сложились на животе. Сухие пальцы переплелись. Он был доволен собой: природная способность помогла ему быстро освоить язык варваров, лишь иногда приходилось Валенту смешивать его с латынью.
Они прибавили шагу, проходя под вишнями.
– Каков способ боя у аваров? – поинтересовался римлянин.
– Измотать конными лучниками. Выманить врага на союзную пехоту. Ее у кагана много. Лишить сил, а затем опрокинуть ударом конных латников. С флангов обходят. И тяжелыми конниками не всякий раз в лоб бьют. В лесах да горах мы их побьем…
– К стременам нужно другое седло? Не римское?
– Нет, у аваров свои седла, – задумался Всегорд.
– Откуда стремя и седло?
– Пять дней назад смоляне взяли. Косы прислали. Разведчиков кагана уже не первый раз бьют. Но в этот раз всадники. Смоляне пусть в лесах отсидятся, а мы отряды в горах усилим. Крепости наши там в порядке?
– Да. Но я бы советовал укрепить еще несколько мест. Самое опасное на Хромом перевале. Остальные в землях горан. Туда ехать надо. Еще у племени карпан есть трудные проходы. На все людей не хватает. Сколько дней мы еще будем ждать ополчение племен?
Воевода пожал крепкими плечами.
– Людей мало. Много за Дунай ушло. Хуже, что советы старейшин не спешат отдавать мне лучших сынов. Надеются сами в лесах да на болотах защититься. Да и не верят многие… Кто к нам еще до холодов подоспеет не знаю. Весной больше соберем. В канун велесовых дней союзный вет соберется, тогда и решится многое.
– Что южные поляне?
– Эти добрых бойцов выслали, сотни две. Старейшины все мне верят. Знают: я зря воздух не сотрясаю. Посмотрим, отзовутся ли другие. Вряд ли, всерьез до беды отзовутся. Молнии Перуна на солому в их головах!
Скулы Валента стиснулись. Ему не нравились новости о разведчиках аваров. Это означало, что враг прощупывает пути, готовится.
– Не стоит сидеть здесь до весны. Зиму лучше провожать в горах. Запасы подвести до слякоти. Безопасней так, – мрачно сказал он.
– Сам разумею. Готовь оружие, друг. Кольчуга у тебя добрая. Шлем хорош. Коня сам выбирай. Ждану первые припасы я отослал. На вет он приедет, а дальше не долго ему останется нас в горах дожидаться. До оттепели выступим. Только Рыву я в городище оставлю. Пусть подмогу соберет. Если племена воинов и в будущее лето не пришлют, снарядит, кого сможет.
Валент понимающе кивнул.
Птицы щебетали на деревьях. Дела людей не беспокоили их.
– Что с аварской сбруей, этим приспособлением… Как его…?
– Стремя, – меланхолично произнес воевода. Он сожалел, что так поздно задумался об этом. Теперь он решил приказать мастеровым готовить конское снаряжение по аварскому образцу.
Они почти дошли до бревенчатой изгороди. Повернули. Валент не торопил Всегорда с ответом. Тот теребил горбатый нос. Смотрел по сторонам. Размышлял. Потом сказал:
– Времени сейчас мало и людей знающих недостает. Кони есть, а седел нет. Стремян нет. Езде на аварский манер учиться будем позже. Да и кого учить? Добрых всадников Даврит увел. Благо… Благо, лошадей теперь у нас много. Если все хорошо пойдет, через два года конницу посильней аварской иметь станем. Пока повоюем, как можем, как привыкли. Горы, леса и боги нас не предадут.
– Разумное решение, – признал Валент.
Всегорд улыбнулся. Предложил:
– Отведаешь медового пирога с черникой да квасу?
– Не откажусь. Хочу еще попробовать аварское седло и..
– Так идем! Довольно уже тут бродить. Все ясно. Поедим и по седлам. Поездим. Поохотимся? Это дело доброе!
– Да, – твердо сказал Валент.
– Твой мальчишка уже ездит верхом?
– Пробовал. Но еще боится.

7
Стемнело. У масляной лампы Амвросий разбирал свитки и кодексы. Одни книги не вызывали у мальчика интереса. Другие – казались странными, непонятными. Он не читал их, а лишь пытался разобрать смысл названий. Водил пальцам по строкам, наполовину угадывая, о чем хотел сказать неизвестный автор. Тер усталый глаз.
Валент последние дни приходил поздно. До ночи он совещался со Всегордом и посланцами племенн. Днем оставался серьезным, не шутил как прежде. Воины приводили оружие в порядок. Всюду появились караулы. Приходили и уходили отряды.
– Война что ли будет? – с волнением спросила мальчика Ирина. – Ничего не знаешь? Христос, защити нас от беды.
– Не знаю, – сказал он. – Разве бывает жизнь без войны?
Она вздохнула, качнув головой. Перекрестилась.
В городском святилище каждый день приносили жертвы. Деян рассказывал, как вместе с Идарием и другими мальчиками они подметали в храме пол. Никто кроме детей не мог войти в обиталище богов перед служением. Только старший жрец имел право появляться там и то сдерживая дыхание. Легкие детей не оскорбляли Сварога.
«Где же лежали басни этого… Эзопа?» – попытался вспомнить Амвросий. На столе отца их не было. Мальчик оставил книгу именно там. Но теперь не мог ее отыскать. Валент наверняка переложил старый свиток с забавными черными картинками в сундук. «Поищу в другой день. Посмотрю лучше что-нибудь новое», – решил маленький римлянин. Только теперь Амвросий открывал для себя значение собранной библиотеки.
Он принялся перебирать лежащие на столе свитки и кодексы. Занятие оказалось увлекательным: ему попалась книга по военному делу. В ней не имелось рисунков, однако переписчик оставил красочные непонятные схемы. Амвросий любовался ими с раскрытым ртом. Водил пальцем по переплетению изящных линий. Они казались мальчику чем-то вроде лабиринта.
Одна из книг носила совершенно невообразимое название «Ведение хозяйства наилучшим образом для города и сельских провинций». Рядом с ней лежала еще одна работа подобного свойства: «Цены на рабов и правильная организация промыслов».
– Дворовому с Домовым не разгадать, что все это значит, – прошептал он .
Странное сплетение слов завораживало, оставалось непонятным.
Неожиданно Амвросий натолкнулся на ровный кусок березовой коры. Он лежал сразу под второй книгой, являвшейся кодексом. По почерку легко узнавалась твердая рука Валента. Буквы выглядели мелкими, но четкими. О чем могло говориться здесь? Это было увлекательно. Собрав все внимание, Амвросий попытался разобрать написанное:

«Мне не известно кому принадлежала эта подборка хозяйственных книг прежде. У первого сочинения не указан даже автор. Возможно это раб-управляющий, подготовивший трактат для своего господина. По хвалебным речам в адрес Августа сужу: текст написан в его время. Император титулуется еще очень скромно, возможно это лишь первые годы его полновластия. Вторую книгу написал Никомед из Неаполя, очевидно эллин. Он не тратит время на пустое восхваление правителей. В тексте упомянут лишь Луций Вер, соправитель Марка Аврелия. Очевидно, трактат написан до его смерти во время страшной эпидемии чумы . Любопытно иное: в обеих книгах указываются цены на рабов и даются советы по их использованию».

Мальчик оторвался от чтения. Вздохнул. Все спутывалось в его голове. «Марк Аврелий», – мысленно повторил он. Юный римлянин отложил бересту и отыскал знакомый свиток «Дневников Марка Аврелия». Взгляд мальчика пробежал по ровным столбцам букв. Остановился на случайном месте:

«Много комочков ладана на одном алтаре. Один раньше упал, другой позже – вполне безразлично».

«Нет, это бесполезные рассуждения. Какой в них прок? Лучше узнать, что там про рабов. Пригодится. Рабов теперь у нас много», – сказал он себе сурово. Заметки Валента выглядели куда любопытней. Он отложил «Дневники» и вернулся к чтению:

«Никогда я не замечал, того, как меняются цены на людей продаваемых в рабство. В дни моей юности они были одни. Теперь стали другими. Но разница не так велика как в двух этих книгах. При Августе рабы были дешевы и автор «Ведения хозяйства» советует в поместье не слишком беспокоиться о них и не баловать «излишней пищей» и сном, а заставлять больше трудиться. Совершенно иное рекомендует Никомед! Для него кажется правильным создавать семьи рабов и воспитывать их детей, оставляя для хозяйства. «Пусть они доживают до сорока лет. Вам будет только польза все эти годы. Не калечьте их зря, а помните что все это ваши деньги», – говорит автор. Цены, что он указывает, почти в два раза выше тех, что мы знаем в золотой век Октавиана. Самое малое увеличение таково: от 400-500 денариев к 600-700 денариям за взрослого раба . Но если сравнивать сколько рабы стоили в правление Августа с годами расцвета Римской республики, то видно: они подорожали в несколько раз».

Далее следовала колонка цифр, расставленных у наименований профессий. Текст явно остался незавершенным. В конце его была выведена лишь одна фраза:

«Хотел бы я знать, как влияло на богатство империи обилие и недостаток рабов. Ведь, если они дорожали то потому, что их меньше выставлялось на продажу. Но когда империя за смертью Каракаллы погрузилась в хаос и после того, рабы оставались сравнительно дороги . Не этим ли объясняется упадок наших городов и оскудение государства?»

Амвросий почесал шею темными от грязи ногтями.
– Мне больше нравится второй совет. Разве это хорошо бить людей и изнурять, пускай они и рабы? Надо чтобы каждый был доволен, – произнес он, не замечая, что рассуждает вслух.
– Что ты там говоришь? – послышался голос Ирины. – Хочешь, возьми ржаного хлеба и сушеной рыбы. Есть еще молоко, сыр и спелые яблоки. Они…
– Не надо. Благодарю!
Он задумался. Что-то подсказывало ему, что не все могут быть довольны своим положением. «Если одни богаты, а другие бедны… И еще существуют рабы… Но как это связанно с силой правителей? Почему империя стала такой дряхлой, если была раньше могучей? Ведь так все говорят!» – он постарался продолжить рассуждения Валента, но ничего не придумал, а только зевнул. Теперь записи приемного отца не казались ему уже такими интересными.
Он решил поискать что-то новое. Сам не заметив того, юный римлянин все больше притягивался к магии слов. Многие прочитанные фразы подолгу оставались у него в голове. Особой силой обладал поэзия. Мальчик свободно отличал ее от прозы. Легче, а главное интересней становилось для него чтение. Все больше часов хотелось проводить со свитками. Перемена эта произошла во время болезни. Никто, кроме самого Амвросия, не мог еще ее оценить.
Погибая в огне лампы, потрескивали крылатые насекомые. Они летели на свет сквозь вырубленные под крышей окна. В холодное время их прикрывали шкурами или забивали совсем. Зимой только огонь освещал дома склавин.
Из соседней комнаты донесся шорох. Потом послышался голос Ирины, распекавшей нерадивых слуг. Ей явно нравилось ощущение собственной важности.
Амвросий искал недолго. Ему попался тонкий свиток, заключавший поэзию Мимнермы . Стихи покорили мальчика с первых строк:

Без золотой Афродиты какая нам жизнь или радость?

Я бы хотел умереть, раз перестанут манить

Тайные встречи меня, и объятья, и страстное ложе.

Сладок лишь юности цвет для мужей и для жен.

В мыслях юного римлянина кружились золотые листья, разливались нежные голоса нимф. В центре чудесных дев грациозно плыла богиня любви. Возле нее стоял он – Амвросий. Она ласкала его белой рукой и улыбалась с теплом, которого так недоставало ребенку.
Добравшись до печального конца рукописи, мальчик вздохнул. Любовь и юность в плавно лившихся строках были прекрасны.
«Я когда-нибудь добьюсь совершенного владения словом. Научусь сочинять легко. Все станут удивляться этому», – подумал он.
Чтение все еще давалось трудно, но оно уже приносило радость. Разобрав несколько слов, мальчик мысленно собирал их воедино. Так складывались фразы, начинали звучать четверостишья.

8
Второй раз склавины вошли в город как к себе домой. Вел их сам союзный князь Даврит. Старая римская колония не сопротивлялась, когда несколько месяцев назад варвары подошли к ее ветхим стенам. Высланный для защиты города отряд пограничных войск дезертировал и нашел место безопасней. Состоятельные граждане бежали, а бедняки и рабы даже не пытались защищать основанную во времена Веспасиана колонию .
Содержимое богатых домов и торговых складов досталось скифам. Вывезти хозяева почти ничего не успели. Римлян пытавшихся спасти имущество за прочными стенами Маркианополя алчные всадники настигали по дороге. Те, кто ничего не имел, сохраняли жизнь. Те, кто пытался спасти только ее, теряли золото, ткани и вино, но спасали тело для дальнейших забот.
Снова склавины перешли границы колонии прохладным осенним утром. Редкие голоса птиц сливались в тумане с гулом надвигавшейся армии. Белый воздух сеял редкие капли.
Топот копыт и резкие голоса готов пробудили жителей. Феодагат первым вступил в город. Четыре десятка всадников миновали разбитые ворота. Молнией промчались они по пустынным улицам.
Стайки воробьев порхали над красными черепичными крышами домов. Мертвые улицы пахли испражнениями людей и животных. Пятнистые кошки спешили в стороны.
– Гнездо Сатаны! – выругался один из разведчиков.
– Святой боже, заткни ему глотку, – покосился другой гот. Слова раздражали. Доспехи мяли и терли измотанное тело.
Римских солдат не обнаружилось.
– Скачи к князю. Передай, все спокойно, – приказал Феодагат всаднику с болезненными глазами. Потянулся. Устало хрустнул суставами. Послушал, как стучат копыта удаляющейся лошади.
«Поскакал к южным воротам…» – бесцельно подумал начальник готской конницы Даврита. Прошелся языком по сухим губам, ощущая как покалывают усы. Сплюнул на камни мостовой горечь и пыль.
Двое варваров продолжали браниться. Один уже сжимал рукоять меча. Другой поглаживал топор, убранный за широкий пояс.
– Прекратить лай! – рявкнул Феодагат.
Всадники умолкли. Разъехались. Поглядывали друг на друга с болезненной обидой. Щурились и беззвучно ворчали, шевеля устами.
«Взбесились!» – подумал начальник готов. Он понимал, откуда бралась раздражительность у его людей. Им недоставало сна. Хуже стало с едой. Многих скосили болезни. Лето прошло, ночи делались все холодней. Крупные города Византии так и не удалось взломать и выпотрошить. Добыча была. Но жажда грабежа была еще больше. Уже обобранная римская колония ничего не обещала.
Кони устало опускали головы. Глотали ноздрями запах земли.
– Триарий, возьми двух людей и доскачи до той церкви, – указал Феодагат властной рукой. – Хочу знать что там. И еще, захвати мне парочку бездельников из местной швали.
Гот хлестнул коня плетью. Жестом увлек за собой двоих всадников, кутавшихся в шерстяные клетчатые плащи. Феодагат снова прислушался к тому, как стучат о камень старые подковы.
С запада и востока к городу осторожно подошли пешие склавины. На севере гунны кружились на неутомимых конях. Кричали. Играли луками и мечами. Варвары взяли колонию в кольцо по всем правилам войны. Двое суток назад Даврит сходу атаковал вышедшую из Анхиала колонну римлян. Конница отрезала и истребила пехоту. Византийские всадники оторвались. Князь надеялся настичь их здесь. Он ошибся. Они бежали на север в Одесс.
Снизу вверх смотрел на Феодагата тощий парень лет двадцати.
– Значит, солдат императора вы не видели? Ни пеших, ни конных? Так?
– Да, светлый господин, – с трусливым почтением отвечал юноша.
– Успокойся, храбрец. Мы не сделаем тебе ничего, – подбадривал его Триарий. Улыбался круглыми щеками извечного добряка. Мать его была дакийкой, отец – готом.
Большая дружина князя вступила в город. Топот копыт, речи людей и ржание лошадей заполнили улицу. Глухо тянулись походные песни. Девять тысяч всадников разместил Даврит в стенах города. Еще больше воинов разбили лагерь за каменной оградой. Многоплеменное войско давно желало отдохнуть.
– Слава господу, отпустили несчастного парнишку. Думала, зарежут и все. Чего им, скотам, стоит? Ох! Ох! Только бы не заставили нас тут подохнуть с голоду, – прокряхтела старая Иоанна.
Железные шлемы, кольчуги и пластинчатые латы проплывали по узкой улице под окном. Страшно били вдали тяжелые барабаны. Гудели рожки. Феодагат, в золоченом шлеме с белым конским хвостом, ускакал вперед. За ним пронеслось все его готы.
Девочка лет десяти подошла к плохо прикрытой ставне.
– Послал же их сатана, – проворчала старуха.
– Спи, мать. Спи, – отозвался низкий мужской голос из темноты.
«Что у нас брать? Так ты сынок рассуждаешь, а ведь я только вчера достала полмешка зерна, чтобы мы не ели одни опилки и траву» – раздраженно подумала она. Сноха убежала с каким-то скифом, когда те покидали колонию. Их тогда было немного, всего около пяти сотен. Теперь небольшой город затопляла целая армия варваров. Сын всю ночь пил с плотником. С тех пор как он лишился жены, то целыми днями спал либо напивался до козлиных речей.
– Бабушка, они нас не тронут? – спросила девочка. Тело ее дрожало от страха. В прошлый раз склавины не нашли ее. Но нескольких девочек постарше варвары изнасиловали.
– Успокойся милая, мы теперь под их властью, – неуверенно произнесла Иоанна. Горло у нее першило. Слова выходили с болью.
– Какая теперь разница! – рявкнул мужской голос.
Женщина покачала головой. Прижала ребенка к себе. Сердце девочки, казалось, выпрыгивало из груди. Дышала она неровно. Шумно.
– Тише, тише, моя маленькая. Все будет хорошо.
– Да, бабушка. Только бы так и было!
Конница готов избрала для себя отличные дома. Склавины не возражали. Во всех сражениях союзники дрались не хуже дружинников Даврита. Однажды готы решили исход всего дела. Всадники спешились. С воинственным ревом ворвались в римский форт на холме под Траянополем. Византийцы не выдержали безумного напора и сдались.
– Если головы римлян не протухли, выстави их на кольях у стены, – сказал Феодагат одному из своих старшин. Соскочил с коня. Повел его за собой.
– Вот уж нет! Мои парни не станут ковыряться в этом дерьме цезарей, – возразил русобородый сотник.
– Тогда пусть это сделают несколько горожан. Что мне тебя учить, Гензерих? Божье творение! – рассердился начальник конницы готов. Засопел.
– Ты прав, Феодагат.
– То-то. Где Эрманрих?
– Он с Бозом перегоняет из соседнего поместья скот.
– Найдите мне его как вернется. Пусть отыщет меня до ночи. Он мне нужен! Пусть даже у князя меня найдет. Ясно?
Русобородый сотник кивнул. Шел следом.
Феодагат чувствовал: настроение подымается. Он понимал, что Даврит хочет дать войску немного отдохнуть. «Крепкий сон, горячая пища, вино и овес поправят наш дух и наши дела», - поучительно сказал себе гот. Ветер поиграл белым хвостом на его шлеме.
Четверо готов спешились невдалеке. Привязали коней. Коротенький парень из местных бегал перед ними. Показывал рваную рубаху. Запинаясь, пытался им что-то втолковать.
Князь повелел не трогать жителей и имущество их вторично. Двое суток тогда варвары разоряли город. С жадными лицами и обнаженными мечами врывались захватчики в дома. Топорами прорубали запертые двери. Брали все, что могли найти и признавали ценным. Из окон выбрасывали они сундуки, ткани и одежды, предметы из серебра, бронзы и железа. С женщин срывали украшения. Теперь позволялось забирать только продукты. В них все острее нуждалось войско Даврита. Князь мог уменьшить силы собранные подле него, но тогда от замысла завладеть крупными городами империи пришлось бы отказаться до весны. Всюду на Балканах действовали большие и малые отряды склавин. Даврит надеялся за зиму собрать дополнительные силы и, наконец, сломать хребет Византии. Одной добычи главе варварского союза казалось мало.

  Mимнерм  -  лирик  второй  половины  VI  в.;  родился  в малоазийском городе Колофоне.   Мимнерм   -  первый  дошедший  до  нас  представитель  греческой эротической  элегии.

9
Князь пировал. Злой и пьяный, он подымал золоченый рог. Ревели воинственные голоса. Смеялся Боз, щурился, глядя на огонь, разведенный прямо во дворе богатого дома. Эрманрих на столе мастерски рубил топором целиком зажаренного барана. Бранился Феодагат. Пели неясные песни гунны.
– Еще вина! Пусть будет праздник Перуна! Пусть боги пируют с нами. В огонь мясо и вина. Богам! Все им, милостивым и светлым!
Даврит тер ладонью подбородок, залитый медом и жиром.
– Феодагат, ты не веселишься, брат? Почему?
Костры и факелы освещали грубую роспись стен, узоры дорожек, мрамор старинных статуй. Красные лица варваров метались в огненных всплесках. Пугливые римляне бросали в огонь новые паленья.
– Князь, я жду.
– И я жду, друг! Но чего ждешь ты?
– Жду, пока вино ударит мне в голову.
– Друге! – громом обратился Даврит к приближенным. Грозно вонзил тонкой работы нож в доску стола. Дождался тишины. Глаза пьяные и трезвые глядели на него, моргая и неотрывно. – Многое мы прошли, друге, в это лето! Многие края обошли с мечом. Я обещал вам славу и богатства. И вы в золоте!
Толстый указательный палец князя устремился поверх голов. Блеснули рубины и изумруды на тяжелых перстнях.
– Слава! – грянули пьяные голоса.
Испугались слуги. Сжались хилыми телами.
– Эй, Тагадар! Ты меня понимаешь или уже гуляешь по сонным лугам, пьяный как весенний вепрь?
Широкоплечий воин тряхнул русой головой. Выкатил рыбьи глаза окутанные туманом опухших век. Жидкая борода задрожала. Рот раскрылся, показав неровные зубы.
– Любимый князь! – заорал дружинник.
Даврит захохотал. Опустился на плетеный стул. Дерзкие глаза выкатились над горбатым носом. Рубленные скулы дрожали.
Смеялись все. Даже согнанные силой слуги обменивались улыбками, угадывая разряженный гнев. Князь прогонял беспокойство вином, верой союзников и могучей дружины. За год войны он не покорил империи. Но он стал сильней. Юноши сделались опытней. Что если зазимовать здесь, не отходя далеко? Что если весной отсюда двинуться на проклятый город Константина? Припасы? Они есть! Беде неоткуда было прийти. Фракия лежала у его ног. Иллирия как испуганный уж жалась к воде и шипела в бессилии. Святозар и другие вожди не давали римским псам покоя. Повсюду, от Скодра до Никополя пробивались они терзая слабое тело Византии. Склавины расселялись. Дружины и ополчения племен рвались к югу. Мешали горы Македонии, прочные стены больших городов. Дерзко стояла неприступная Фессалоника.
«Война не кончится в этот год, – думал Даврит. – Мы не умеем брать городов. Там где стены высоки, а защитники верят в себя, мы не берем победы легко. Многое нам еще нужно постичь…»
– Ты задумался, князь?
– Пей Феодагат! Пей и ешь, брат и друг. Пусть будут сыты наши воины, наши кони и наши животы. Мечи наши уже сыты до самого снега.
Из сада доносились мужские женские голоса. Слышались стоны и пьяный смех. В дружеских объятьях сцеплялись сильные варвары. Запах пота, железа и кожи перемешивался с мясными ароматами пищи. Зорко следили за безопасностью часовые из молодой дружины.
– Где мы будем зимовать, Даврит? Здесь или ближе к горам? Может быть, вернемся к югу, где лошадям хватит травы?
– Римляне всюду разбиты или прячутся как их плешивый цезарь Тиверий за каменной оградой. Отошлем новые обозы, тогда решим, брат. Тогда решим… Из Иллирика им не вырваться. Если весной римляне перебросят армию из Азии, мы ее разобьем. Одним натиском разобьем. И тогда у моих воинов будет больше доспехов и добрых лошадей.
«Верно, князь, – сказал себе гот. – Верно, только как мы возьмем столицу. Как и когда? Не лучше ли уйти сейчас за горы, а может и за Дунай? Кто знает, если авары захотят мстить, что тогда будет? Добычи у нас столько, что слюни у кагана, наверняка, бегут рекой. Двести гуннов ушли недавно к аварам. Степной правитель все знает о победах, все знает о взятых богатствах».
– Не бойся за аваров, старый волк, – князь хлопнул гота по могучему плечу. – Я знаю Баяна. Это жадная, но трусливая собака. Все что сделал я, мог сделать и он. Теперь он боится меня. Боится!
– Слава отважному Даврите! – заревели дружинники.
– Слава храброму Даврите! – поддержал их Феодагат. Поднял серебряный рог. Выпил, рассеивая сомнения. В этого человека стоило верить. Он храбр, честен, умен. Незачем ему бояться кобыльих детей – аваров. Забылось предупреждение Валента о уязвимости тыла и коварстве римлян, всюду разбитых, загнанных, но не сдавшихся и далеко еще не проигравших.
Покачиваясь, поднялся длинноусый склавин в волчьей безрукавке наброшенной поверх кольчуги. Друзья загудели. Ударили гусли. Полилась грозная песнь воинов явившихся из земли гор, болот и лесов. Гимн восхвалял отвагу, дружбу, мужество и богов.
Феодагат сглотнул горьковатую слюну. Мозолистые пальцы его сложились в кулак. Прижались к сердцу. Он пел, сбиваясь не столько в строфах, сколько в словах. Язык боевых братьев звучал знакомо, но трудно. Все было ясно и близко. Гот заплакал. Отважный герой пал в неравной битве на чужой земле.
Накрашенная рабыня подлила ему вина. Он шлепнул ее по круглому заду. Подмигнул. Она засмеялась. Уселась ему на колени. Обвила могучую шею белыми руками. Слезы о павшем герое высохли. В ход пошла грубая латынь, грубые объятья и грубые ласки.
Даврит обнимал боевых товарищей. Целовал в лоб и уста. Кружился в хороводе, вокруг огромного костра. Казалось, древние боги смеялись вместе с ним, вместе с храбрыми людьми, что он привел в этот чужой край. Ноги мужчин двигались быстро. Не было больше усталости. Не было больше похода, войны и невзгод.
Усатый склавин пел. Звенели гусли. Озорник Боз целовал пышную грудь черноокой служанки. Новые хозяева Балкан пировали. Вырубленный из дерева Перун принимал их подношения при свете факелов. Бородатые варвары резали свиней и овец. Кровью заливали землю подле угрюмого воинственного бога в остроконечном шлеме с широким наносником. Большими глазами смотрел Перун на своих необузданных детей.
– Всегда поровну! – орал Эрманрих. Разрубал очередного барана. Тряс мясом перед носом пьяного друга – склавина Борислава.
– Молнии Перуна, всегда по врагу… – бубнил тот в ответ. Хватал куски. Жевал. Заливал родопским вином.
Пировали все улицы. Пировали дома и стены. Пировали луга и рощи. Ржали лошади. Игриво рубились захмелевшие весельчаки. Бранились неудачливые грабители. Перун простирал свою руку на новые земли. Он отдавал их склавинам, как прежде другие боги даровали их готам и гуннам. Могло ли это быть навсегда?
Добрый Хорс подготовлял похмельное утро.

10
Конь нес Валента вперед. Он чувствовал бегущего зверя. Чувствовал копье. Рука держала его над головой, острое, готовое поразить серну. Трое склавин мчались по сторонам. Всегорд впивался пальцами в шею серого коня. Шептал черные заклинания. Заросли расступались. Хрустел старый папоротник.
Смирный мерин Амвросия едва поспевал позади. Идарий ехал рядом. Его рыжий мерин был не менее безразличен и покорен седоку. Рот мальчика растягивался в счастливой улыбке. Их взяли, наконец, взяли на охоту! Позади ребят ехали еще два десятка подростков в доспехах из толстой кожи, гладких и острых железных шлемах, с копьями, луками, мечами и топорами. Формально они сопровождали охотников. На деле – проводили в учениях новый день.
«Словно на войну собрались», – подумал Амвросий оглянувшись. К его седлу тоже был приторочен топорик. Имелся лук. Дротики. Но в глубине души он все равно завидовал этим мальчишкам постарше, уже избранным в воины. Вот-вот и они станут дружинниками! Идария не занимали подобные мысли. Он попросту ликовал. Сам воевода взял его на свою охоту. Чего еще было желать в этот день?
Лес замирал. Все живое стихало. Каждый лист и каждая тварь чувствовали опасность исходящую от людей. Лаяли собаки.
– Святослав, не упусти! – закричал Всегорд. Сплюнул. Опустил копье. Серна вновь уходила.
– Не отставать! – различил маленький римлянин голос Валента.
– То-то будет пир! – не преставал радоваться Идарий.
«Иисус, не дай им упустить добычу. Пусть ее настигнет отец. Тебе ведь ничего не стоит раз даровать нам удачу в охоте. Семаргл донеси мои слова до самого милостивого из богов. Он не любит жертв, но я отблагодарю тебя: брошу в огонь кусок жирного мяса, как ты любишь», – не дыша, молился Амвросий . Туника на нем взмокала. Липла к телу. Скребла кожу грубым льном. Седло с непривычки терло зад.
Мягкая земля глотала удары копыт.
– Скорей! Скорей! – закричал сын кузнеца. Пятками ударил в бока животного.
Амвросий повторил движения друга. Мох шептал всадникам пожелание удачи. Боги слышали призывы. Охота обещала хороший конец. Добыче некуда было уйти. Четверка всадников почти настигла серну, выгнала ее на опушку. Дети тоже выбрались к солнцу.
– Чудо, какой день! Спасибо Лешему и Велесу! – радостно воскликнул Идарий. Рот его растянулся еще шире. Скоро и ему предстояло освоить охоту верхом. Это было намного интересней, чем стрелять по уткам или удить рыбу с Деяном.
Из-за пожелтевших дубов напротив выскочили загонщики. Зашумели. Застучали палками. Принялись размахивать руками. Серна развернулась. Мелькнули ее маленькие рога на голове с черными полосами и крупное коричневатое тело.
«Только бы не ушла», – взмолился Амвросий.
Просвистело первое копье. Вонзилось в землю. Животное отскочило. Грациозно развернулось и побежало в сторону.
«К скале гонят», – подумал маленький римлянин.
– Как они ее! Едва не достали. Видал?
Амвросий хлестнул мерина, потянул уздечку. Послушное животное поскакало влево. Святослав проворно вырвал из земли свое копье. Нагнал товарищей. Идарий отстал от друга, засмотревшись на озерные блики. Вспомнились ночи и дни летних рыбалок, костров, споров и песен.
– Нагоняй! В лес уходит!
Идарий был уже рядом.
– Слушай, – задыхаясь, кричал он, – Рыва нас в горы на войну возьмет. Он мне Перуном клялся. Слышишь!?
– Ага!
– Для засад, говорит, мы в самый раз. Сгодимся. Представляешь!
Снова ворвались в лес.
– Где они?
– Вон! Догоняем! – закричал Амвросий.
Мальчики вновь мчались бок о бок. Сзади неслись молодые воины, развернувшись в цепь. Копья держали наготове. Добыча не должна была ускользнуть.
– Так что скажешь? – наседал Идарий. Равнодушие друга удивляло его, сбивало с толку. – Готов ты весной с Рывой в поход?
– Я готов, только тише!
– Ты чего… – замешался сын кузнеца.
Амвросий бросил на него удивленный взгляд. Неужели он не понимает? Неужели так трудно догадаться, что юного римлянина никто не отпустит на войну? Разве это так сложно!?
– Добро! – крикнул друг. Он все осознал.
– Только ты никому, – отозвался Амвросий.
Серна неслась прямо на шумные ряды рабов. Скачек. Она снова развернулась. Всегорд бросил копье. Оно лишь задело животное. Бег продолжался. До скалы, а значит до нового тупика оставалось недалеко.
– Забавно! – прокричал воевода, готовя новое копье.
«Сейчас будут бить», – подумал Амвросий. Мальчики сильно отстали от охотников. Цепь молодых воинов была уже недалеко.
Лес вновь расступился. Показалась скала. Серый камень подымался из земли, разрезал лиственные дебри. Серна опять оказалась на открытом месте. Святослав и Валент бросили копья.
Мальчики спешились. Идарий соскочил ловко, Амвросий – более осторожно. Подоспели другие всадники. Показались бегущие загонщики. Один из них нес потерянное воеводой копье. Некоторые держали на веревках собак.
Серна была мертва. Два копья торчали из ее правого бока.
– И все-таки мое копье задело ее первым, – с детской хвастливостью заметил Всегорд. Лукаво улыбнулся.
Святослав засмеялся. Косы на его висках намокли от пота. Влажные усы висели, а кожаная куртка облепляла тело. Старшина молодых воинов прерывисто дышал. Валент вспотел не меньше. Кони хрипели и били копытами.
– Старый ты болтун, воевода, – залился горячим смехом Святослав. – Ты же сам видел чьи копья свалили добычу? И еще споришь! Не хорошо, Всегорд.
– Этому то ты учишь молодежь! Ну-ну! – расхохотался воевода. Распрямился во весь свой небольшой рост.
Святослав закашлялся.
– Подавился не съеденным мясом, – тихонько пошутил Идарий.
– Нельзя так, надо сперва богам, – улыбнулся Амвросий.
Валент строго посмотрел на мальчишек. Друзья подавили смех.
– Спасибо Велесу, хорошая была охота. Давно такой большой охоты не видел. Давно! С тех пор как Даврит уехал, мы так славно не охотились. Ну, ничего, теперь на аваров поохотимся. Их поганая кровь слаще будет, – сказал Всегорд. Пот бежал по его лбу. Одна капля скатилась по носу и упала на траву.
Валент вырвал свое копье из красно-бурой туши. Серна вздрогнула: тело отдавало последнюю дань потерянной жизни. Кровь измазала желтовато-зеленую траву.
– Разумник, там недалеко есть ручей, – сказал Святослав, перестав кашлять. – Знаешь где?
– Знаю, – ответил молодой всадник.
– Наберите воды. Коней напоить надо. Рабов и слуг отпусти. И всю добычу сваливайте сюда. Сколько там? Два кабана и еще?
– Три кабана. Четыре серны. И все. Оленей нет.
– Отлично.

11
Рыва привел мальчишек в святилище. Колесо с шестью спицами  – громовой знак защиты от молний – красовалось над входом. Дубовые бревна стен не лежали, а поднимались вверх из земли.
Два десятка ребят вступили во внешний зал храма Перуна. Двое юношей, посвятивших себя громовержцу, держали факелы по сторонам. Их белые рубахи доставали почти до ступней. По три красных молнии украшало одежды спереди и сзади.
– Следуйте за мной, – властно произнес рыжебородый склавин.
В конце длинного темного зала Амвросий увидел очаг и старика. Шкура рыси покрывала тело человека поверх льняной рубахи.
– Привет тебе, хранитель огня! Пусть дети Перуна будут вечно послушны, а люди хранят почтение перед владыкой грома. Долгие годы тебе, мудрый Яромир. Я привел к тебе будущих воинов, – громко произнес Рыва.
Старец поднял обе руки. Показал ладони и длинные пальцы.
Юноши с факелами сделали несколько шагов вперед. Затем отошли в стороны, пропустив мальчиков вперед. Факелы молодых волхвов погасли, а сами они растворились в темноте.
– Слава Перуну, первому по силе и храбрости средь богов!
– Слава Перуну! – хором отозвались гости на слова волхва.
Старейшим среди служителей Перуна считался Яромир. Много говорили люди о его магической силе и тайных знаниях. Сколько ему стукнуло лет? Никто не знал этого. Был он волхвом потерявшим возраст. Рассказывали, что сам Перун пожелал продлить его годы и живет волхв уже более ста лет.
– Приблизьтесь и сядьте предо мной.
Подойдя, Рыва и мальчики поклонились.
– Теперь я  вас вижу. Вижу всех, – голос старика звучал сухо.
«Глубже постигай языческие истины. Не отставай от сверстников. Ты живешь в их мире и должен понимать его. Пусть ты считаешь себя римлянином и христианином – это не важно», – припомнились Амвросию слова Валента. Мальчик провел языком по нёбо. В горле першило. Ноги подкашивались от волнения. Вечерний холод, казалось, застыл на встревоженной коже.
Идарий толкнул друга локтем. Улыбнулся: не трусь.
«Бояться нечего. Боги милостивы», – сказал себе юный римлянин.
Волхв восседал на широком низком табурете с резными ножками. Страшные фигуры львов виднелись на них. Хвосты зверей заострялись наконечниками стрел. Страшные пасти раскрывались. Острыми зубами хищники врезались в неизвестную плоть. У ног старца лежал большой круглый очаг. В центре его пылали дубовые поленья, как полагалось в святилище Громовержца. Вокруг камнями были выложены два круга, шесть спиц в них превращали очаг в громовой знак. Склавины вырезали его у входа в каждый дом.
Дети расселись вокруг огня на волчьи шкуры, покрывавшие земляной пол. Тепло ударило в лица.
– Пусть огонь очистит ваши помыслы, очистит сердца.
Голоса короткого гимна Перуну донеслись из темноты и стихли.
Амвросий поднял глаза на древнего волхва. Тот смотрел на мальчиков сверху вниз. Одна рука старца сжимала дубовый посох.
«Ну и страшные же у него морщины. Ему, наверное, и вправду тысяча лет», – подумал мальчик.
– Слушай теперь, – назойливо шепнул ему Идарий. Вытянул застывшие ноги поближе к огню. – Тут теплей. Видишь, я то сразу знал, что вперед идти надо. Это Вторяк верещал как поросенок под ножом.
Рыва сделал всем знак замолчать. Сел слева, ближе к волхву.
– Среди Сварожичей, потомков отца всего сущего, Перун – самый славный из богов, – нараспев заговорил старец. Длинная белая борода его играла зарей в огненном свете. Опухшие красноватые веки подрагивали. – Грозовые тучи, гром и молнии подвластны ему. Перун старший сын Сварога. Он податель мужской силы. Он покровитель воинов, храбрых князей и дружин.
– И Даврита? – спросил Мечислав.
– Верно, мой мальчик. Нет для отважных мужей бога родней и ближе, чем Перун. От порчи от беды он защитит вас. В битвах его имя шепчите прорубаясь вперед. Перун дарует победу. Перун прославляет храбрых. Перун закаляет ваш дух. Его оружие: громовые камни, громовые стрелы, а с ними и топоры. Голос Перуна подобен грому. Гнев его страшен, но и милость его велика. Есть у Перуна небесная колесница. На ней он мчится по облакам, мечет молнии. На своем огромном коне скачет он по чистому небу, милостиво озирая землю. Но стоит ему прогневаться, и вновь запрягают слуги его огненную колесницу.
Амвросий живо вообразил себе картины гнева бога восседающего на небесах. Представил мальчик и как копьем поражает Перун огромного змея. Зеленый гад извивался кольцами, шипел и выбрасывал огненный язык. Острыми зубами старался змей укусить Громовержца, но конь бил гада копытами, а копье со страшной силой врезалось в его пасть.
– Не любит Перун тех, кто похищает принадлежащее ему: женщин, скот и добычу. От всякого военного успеха подносите и богу. Пусть он благословит ваше оружие и ваше тело сделает неуязвимым для врага. Крепкое дерево – дуб принадлежит Перуну. Любит Перун и высоту, поэтому всегда святилища его на холме. Так и я сейчас озираю ваши лица, проникаю в сердца и изучаю намеренья.
От этих слов жутко сделалось не одному Амвросию. Мальчик почувствовал, как вздрогнул Доброжир, сидевший рядом. Только Идарий слушал спокойно, не шевеля даже бровью.
– Всякие горы принадлежат Перуна. Известно ли вам, что Перун сам следит за соблюдением священных законов и карает за их нарушение всякого? Небесный огонь всегда в его руке. Помните, Перун есть бог-управитель, защитник Яви.
– Кто это Явь? – тихонько спросил Амвросий.
– Явь – мир земной, настоящий. Навь – мир подземный. Там обитают тени прошлого, предки и бестелесные духи. Жизнь, она по кругу вершится. Предки наши возвращаются в третьем колене. Вот меня почему в честь деда назвали? Дух его во мне… – принялся разъяснять сын кузнеца. Оживился. Замахал ладонью перед закопченным носом.
– Да, ну!? – раскрыл рот маленький римлянин. Он и подумать не мог, что мир устроен подобно кругу. В его представлении умершие попадали в рай или ад. О возвращении душ на землю мальчик слышал впервые.
Они совсем позабыли о грозном старике. Тот терпеливо продолжал, не замечая пока постороннего разговора.
– Удивился! Вы то римляне думаете, сдох человек и все.
Амвросий поскреб лоб. Снова задумался.
– Значит и во мне дух деда? – опять спросил он.
– Это еще что! Вот есть всеобщий закон «Правь». Слышал? Его Дажьбог установил . Всякое существо исполняет волю Прави, правды то есть. Мудрости. Понимаешь? Когда мы прибываем в Яви, то смысл нашей жизни возвратится в Навь. Она нас исторгла, она же нас вновь примет. Таково божественное установление. Еще говорят…
– Тише! – испуганно зашипел Вторяк.
Волхв поднял над головой указательный палец. Тонкий рот недовольно вытянулся. Бело-голубые глаза расширились. Дети вокруг, казалось, перестали дышать. Старец медленно, но грозно заговорил:
– Будь почтителен с нашими богами, римлянин. И ты, Идарий, подавай ему добрый пример. Помни о силе, которой наделил меня Перун. Не дразни мой гнев, пусть он лучше спокойно спит. Слушай дальше, если все понял. И ты, римлянин, слушай.
Вторяк с шумом выдохнул. Нервно погрыз заусенец на пальце. Доброжир посмотрел с тревогой на товарищей, сидевших справа от него. Лица мальчиков побледнели. Взгляды уперлись в пустоту и застыли. «Доигрались! Знают же, что с волхвами не шутят. Да еще самого Яромира дразнить вздумали», – подумал Доброжир, морща низкий лоб.
– Прости их, мудрый отец, – с почтением произнес Храбр.
Рыва не вмешивался.
Старик ударил посохом в землю. Поднял голос:
– Довольно спать!
Идарий и Амвросий вздрогнули. Вторяк от удивления открыл рот. Бросил на старца испуганный взгляд. Седые волосы волхва были собраны за спиной. Лоб – перевязан кожаной лентой. Лицо –величественно спокойно. Как ни в чем небывало продолжал волхв свой рассказ. Голос его вновь стал певучим и мягким. Резкие ноты звучали в нем лишь иногда, придавая речи яркость и напряжение.
– Нрав Громовержца Перуна неровен. Он стремителен, быстр как молния. И вы будьте такими в битвах! Все дружинники особо почитают его как бога войны, как бога отважных и победителей. От Сварога Перун познал силу огня. Им он мечет во врага. Мать, богини Лада, дала ему свою красоту. В час рождения Перуна был гром, а сам он явился в виде молнии.
Амвросий слушал, теперь храня неподвижность. Другие дети, рассевшиеся полукругом, тоже не произносили больше ни звука. Волхв продолжал свой рассказ.
– Похитил младенца Скипер-зверь, не человек, но наполовину скорпион. Чудовище это завладело и сестрами Перуна. Жива, Марена и Леля оказались в его ядовитых лапах . Перуна зверь погрузил в вековечный сон, а богинь обратил в страшных чудищ.
На помощь пропавшим детям пришла богиня Лада. Она послала старших сыновей отыскать Перуна и юных богинь. Тремя вещими птицами, имена которых были Сирина, Алконоста и Стратима, полетели они на поиски. Во всем мире они не смогли найти никого. Увидели лишь Скипер-зверя, сидевшего у входа в подземелье. Там были заперты дети богини любви и Сварога. Скорпион скрылся заметив птиц. Боги пробрались в подземелье и нашли непробудно спящего Перуна. Он вырос и стал мужчиной.
Вторяк поковырял в носу.
– Вещую птицу Гамаюн послали Сварожичи в Репейские горы за живой водой, – на распев продолжал волхв свою повесть. – Птица эта служит посланницей богов. Она их глашатай. Людям Гамаюн поет божественные гимны и предвещает грядущее. Но не все могут услышать ее дивный голос, а лишь те, кому доступно тайное.
«Волхвы», - сказал себе Амвросий. Неожиданно он подумал о том, зачем зверю было похищать новорожденного бога? Зачем понадобилось усыплять его? Эти странные вопросы поставили мальчика в тупик. Спрашивать он не решался. Но откуда, откуда взялась в нем эта странная страсть сомневаться?
– Как же птица нашла воду? – не вытерпел Идарий. Рассказ все сильнее увлекал его, помогая разуму создавать нереальные картины событий.
– Затем и послали вещую птицу.
Идарий гордо и с благодарностью кивнул. Рыва улыбнулся.
– Братья полили живой водой спящего Перуна. Он пробудился, встал полный сил и отваги. Поклялся отыскать сестер и отплатить зверю. Ярость горела в нем подобно огню. Но огонь этот не давал света, а лишь раскалял желание Перуна отомстить подлому зверю.
Многие ужасы ждали Перуна в темном царстве, многие страхи. В самых мрачных углах на помощь ему приходил брат Лель, бог любовной страсти. Сын богини Лады был как она златокудр, свободен и неуловим подобно любви. Обликом походил он на младенца. Из рук Лель умел зажигать огонь. Бросая его, воспламенял он любовью сердца.
«Эрот всеблагой!», – подумал маленький римлянин. Лель не имел лука и волшебных стрел, но удивительно походил на известного мальчику бога любви. Картины из «Дафниса и Хлои» встали перед глазами ребенка, заслонив на время рассказ волхва.
– Как же маленький Лель смог помочь сильному Перуну? – задыхаясь от волнения, спросил Светлан. 
Старик потер колени и продолжал рассказ:
– Камни посыпались на Перуна. Один за другим грозили они погубить его, навечно похоронив в подземном лабиринте. Громовержец не испугался, хотя молнии его могли лишь усиль камнепад. Знал он: богиня-мать не оставит отважного сына. Неизвестно откуда появился Лель и сказал: «Брат мой, оставь свои молнии для врагов, пусть мой огонь даст тебе свет и укажет дорогу». Из ладони крылатого младенца возник огонь. Он осветил путь и помог Перуну выйти из западни зверя.
С Аистом, своей священной птицей, послал Лель матери добрые вести. Розовый венок принялась плести Лада, ожидая освобождения дочерей. Вскоре Перун обнаружил сестер в темном царстве и расколдовал их. Они обняли брата и радостные поспешили к матери. Перун же направился ко дворцу Скипер-зверя, сложенному из людских костей. Зверь боялся сам помешать могучему богу. Но его ловушки в подземном мире не помогли. Еще рождение Перуна напугало человека-скорпиона. Потому и хотел он навечно усыпить юного бога войны.
Вторяк нервно почесался. «И тут кусают», – подумал Амвросий.  Отогнал от носа звенящего комара. Дети слушали, все более поражаясь истории отважного бога. Волхв потер больные колени.
– Страшное ядовитое жало поднял Скипер-зверь на Громовержца. Яд и огонь сошлись в схватке. Молнии Перуна и гром его противостояли страшной отраве скорпиона. Огонь в жизни побеждает яд. Нанесенную отравленной стрелой рану нужно прижигать, не давая яду проникнуть в тело. Огонь лечит больных, огонь – ест, пьет и спит. Он живой и вечно должен гореть в святилище перед кумиром Перуна.
Волхв задумался. Лицо старика напряглось. Глаза еще более похолодели. Веки опустились. Белые брови дрогнули в напряжении. Видно было, что Яромир пытается вспомнить нечто важное. Наконец он открыл глаза и заговорил вновь:
– Яд не помог зверю. Перун поднял врага и бросил его оземь. Мать-земля загрохотала, задрожала и расступилась. Страшный крик издал Скипер. Многие конечности его заработали, цепляясь за край пропасти. Но земля навечно поглотила чудовище. Ликуя Перун отправился в мир Правь. Дочь звездного неба Дыя и богини Луны Дивии – Дива повстречалась ему. Понравилась Громовержцу ночная дева. Он предложил ей стать ему женой. Она же испугалась и убежала.
«Может и меня Дельфина боится? Иначе почему не ищет встречи со мной, не обращает внимания?» – спросил себя маленький римлянин.
В доме Дыя Перун посватался к дочери звездного бога. Отец девушки пригласил гостя отобедать, но случилась беда. Из моря вылезло чудище – трехглавый змий. Он решил похитить Диву. Ревел змий и крушил все вокруг, ища девушку. Перун и Дый услышали шум. Вышли из дворца. Молнии Громовержца загнали чудище обратно на морское дно. Дый согласился отдать дочь за Перуна, доброго и отважного.
– Деян завтра рыбачить зовет. Как думаешь пойдем? Или лучше в нашу пещеру забрести? – прошептал Амвросию Идарий.
– Лучше в пещеру! Как раз силки надо проверить, – улыбнулся мальчик. Поковырял грязным пальцем в ухе.
– Великолепную свадьбу сыграли боги. Родилась у молодоженов дочь Девана, способная в любого зверя обратиться. Силу она взяла от Перуна, безмерную гордыню получила от матери. Великой охотницей стала Девана. Два страшных волка охраняли и сопровождали ее. Слушались ее звери эти лучше всякой собаки. Велесовы волхвы, ведаю я, говорят: война от охоты происходит. Богами иное дано. Бог войны охоте отец. Но не война дочь охоты. Каждый, кто сражения делом своим изберет, должен помнить об этом. Из трех миров Нави, Яви и Прави, высший – Правь. Не всякий попадает туда, но лишь избранный богами. Только героям доступен Правь. Потому чаще в него возносятся молодые, отважные бойцы. В мире Прави люди становятся божествами.
– Лучшая из судеб – удостоиться Прави, мира великих богов, – сказал Рыва, и все дети посмотрели на него. Лицо рыжебородого воина твердостью напоминало камень. Могучее тело, казалось, дышало силой дарованной Перуном.
«Неужели все это правда?» – подумал Амвросий.
Старец оживился. Добро улыбнулся приближенному князя.
– Слушайте дальше, – сказал он. – Девана возгордилась своей охотничьей силой и пожелала сама править тремя мирами: Правью, Навью и Явью. Страшно разгневался Перун. Он отыскал хвастливую дочь в лесу и зарычал на нее подобно дикому зверю. Лютые волки Деваны поджали хвосты, запищали и бросились прочь. Принялся Перун увещевать дочь отказаться от затеи. «Сам Сварог станет прислуживать мне», – надменно отвечала она. Разгневался Громовержец. Вызвал на поединок вероломную дочь. На копьях сошлись они посреди поля. Резвые кони несли их друг на друга. Копья рассыпались от ударов в щепки. Сломались мечи, так сильны были боги.
Юные волхвы появились из темноты. Бросили в огонь новые поленья. Вновь растворились во мраке. Старец медленно двигал правой кистью, покачивал в такт рассказу седой головой.
Девана соскочила с коня. Обернулась хищной львицей. Бросилась на отца. Он же обернулся львом. Ударом лапы Перун опрокинул львицу на спину. Испугалась Девана. Обернулась птицей. Метнулась в небо. Никогда не было ей прежде страшно. В облике орла Перун настиг свою дочь. Ударил клювам. Обрушил вниз. Рыбой бросилась она в воду. Неводом достал ее отец. Стало Деване еще страшней. Заплакала она, забила чешуйчатым хвостом. Поклялась она слушаться Перуна. Попросила прощения и получила его.
Однажды отец рассказал Амвросию о римских богах. Была среди них богини охоты. Диана – так звали ее. «Почему же мы, римляне, отреклись от тех далеких богов, таких похожих на тех, что правят здесь? И почему склавины не чтят Иисуса?» – подумал мальчик.
Старец сурово прошелся взглядом по лицам ребят.

12
Юноши открыли врата. Яркий свет хлынул из-за спины Яромира.  Беловолосый старик на мгновение показался Амвросию сияющим и прозрачным. Один за другим, проходя мимо Рывы, мальчики медленно направились к волхву. Он оказался еще выше ростом, чем полагал маленький римлянин. На шее старца висел серебряный амулет, изображавший как лев с молниями на хвосте побеждает львицу.
Идарий шел впереди. Волхв наклонился к нему и что-то шепнул. Многих детей Яромир пропускал без слов, просто кладя руку на голову. То был знак одобрения. Но Амвросий услышал слова сурового старца. От него исходил неизвестный сладковатый запах. Взгляд волхва казался вблизи спокойным в какой-то необычной доброте.
В зале святилища горел большой костер посредине колесообразного каменного очага. За ним возвышался кумир. Землю усыпали дубовые листья. Прямо перед священным очагом находился невысокий деревянный алтарь. Здесь приносились жертвы.
– Что он тебе сказал? – тихо спросил Идарий.
– А тебе? Разве можно говорить?
– Другу можно, – решительно произнес сын кузнеца. – Яромир похвалил мои успехи. Перун желает видеть меня воином и одним из лучших. Такова священная воля!
Амвросий замялся.
– Говори!
– Он сказал так: «Боги не знают твоей судьбы, римлянин. Возможно, они не решат ее никогда. Избери богов сам. Помни: духи нашей земли начали твое посвящение».
– Помоги тебе Лад, – прошептал Идарий .
Мальчик огляделся. Их никто не подслушивал. Вошел волхв, опираясь на длинный посох. За ним следовал Рыва. Руки его лежали на рукояти меча. Он улыбался.
Дети вновь встали полукругом. Идол смотрел на них, грозно подымаясь над священным огнем. Его голова была сделана из серебра, золотые усы свисали над приоткрытым ртом. Глаза сверкали голубыми камнями. Остроконечный шлем был выточен из черного камня. Тело бога вырублено было из огромного дерева. Как и Рыва, Перун держал могучие руки на мече с золотой рукоятью и лезвием из серебра. Синий плащ из плотной шерстяной ткани, весь усыпанный черными птицами, покрывал плечи кумира. Крепила его огромная золотая пряжка.
«Вот ты какой, Перун!» – подумал Амвросий.
Откуда-то появилось еще несколько длиннобородых мужчин в белых одеждах. Жрецы вновь пропели короткий гимн. На этот раз мальчику удалось разобрать его слова:

Пробуждающий сильных, грома и молний владыка. Перуне!
Хвала тебе храброму, всех врагов побеждающему. Перуне!
Слава тебе, освобождающему огонь и воды. Перуне!
Чтим тебя вечный воитель, грозы господин. Перуне!

Каждому из мальчиков волхвы надели желтоватый амулет из белемнита, чертова камня, камня Перуна. Амвросию жутко хотелось рассмотреть свой талисман. Поглядывая на товарищей, мальчик заметил: украшения из желтоватого камня походили на наконечники стрел, но на каждом из них красовался образ головы усатого бога войны.
– Да охранит вас Перун! – оглушительно поднял голос седовласый жрец. Казалось, слова эти взлетели до самого неба.
Волхвы поклонились идолу. Рыва и мальчики последовали их примеру. Опуская голову Амвросий разглядел оружие висевшее слева и справа от бога. Там был огромный колчан с толстыми стрелами, большой лук с натянутой тетивой, копье и дротики с наконечниками из серебра.
Яромир, стоявший посередине, приблизился к огню. Развел руки, показав кумиру ладони. Заговорил заумь:
– С почтением входим мы к тебе. Позволь нам дышать и говорить с тобой, великий Перун. Возьми молнии в свои руки. Защити жилища наши, поддержи наших воинов, помоги одолеть врагов. Пусть огненные стрелы твои поразят недругов, но сохранят наши дома, луга, леса и посевы. Прими от нас в пищу и к радости светлые дары. Будь милостив, мы же почтим тебя как храбрейшего из богов. Пусть амулеты с ликом твоим на этих юношах сохранят их и приумножат им силы. От всякой победы будут тебе дары и новая слава!
Тянущие голоса вновь пропели гимн, в котором появились новые строки. Другие жрецы приблизились к Яромиру. В руках они держали кур с перевязанными клювами. Старец поднял длинный нож. Поднес его к огню и взял первую птицу. Одной за другой, волхв отсек на деревянном жертвеннике головы четырем курам. Кровь отдавалась огню. Он облизывался, глотал красные струи. Белые и коричневато-черные тела птиц складывались в корзину. Куриные головы убирались. Дальше двое юношей поставили корзину с подергивающимися телами перед священным идолом.
– Каждый из вас пусть теперь поднесет свой дар Перуну, – сказал узколицый волхв с длинной русой бородой.
Амвросий вздохнул. Тревога отошла. Накануне церемонии он опасался, что склавины принесут в жертву Перуну одного или нескольких пленных. Он знал, что к человеческим жертвоприношениям прибегают лишь в особых случаях, но все равно боялся смотреть на убийство людей. Смерть кур не трогала его совершенно.
В воздухе запахло ароматными смолами. Захрустели в очаге сухие поленья. Розовые всплески поднялись выше.
Двигаясь по цепочке, дети проходили мимо вечного огня и клали в него свои дары. Это были кусочки хлеба, горсти зерна или отрезки мяса. Маленький римлянин тоже опустил в пламя свой дар – ломать сала. Когда Идарий шумно поведал, что они пойдут в святилище бога войны, Валент посоветовал:
– Возьми кусочек свинины пожирней. Он лучше горит, это наверняка понравится любому богу. Поверь мне, я знаю толк в подобных вещах.
Ирина перекрестилась и отошла в сторону. Она не могла понять, как муж ее соглашается на участие ребенка в языческих обрядах, да еще дает советы. Разве это позволительно для тех, кто носит в сердце светлый лик Иисуса? Нет, она не желала этого понимать!
Пламя хорошо приняло дар юного христианина. Приемный отец оказался прав. Следующим Идарий бросил в огонь кусочек лепешки. Амвросий услышал, но не разобрал шепот друга. «О чем он просил сейчас Перуна?» – подумал мальчик. Спохватился: он позабыл сам попросить отважного бога. Но о чем он хотел его попросить?
Дети двигались не спеша. Отходя в сторону, маленький римлянин, вновь посмотрел на Перуна. У подножия кумира из земли вырастали два крупных камня, слева и справа. Меч бога выглядел тяжелым, не поднять. Глаза кумира по-прежнему смотрели сурово, а шестиконечное колесо на груди оставалось неподвижно.
– Славим тебя, Перуне! – запели волхвы.
Ребята вновь выстроились полукругом. Яромир встал перед ними, повернувшись спиной к божеству. В правой руке он держал нож. В левой – сжимал рыжеватого петуха с черным хвостом. Блеснуло лезвие над древесным алтарем. Птичья кровь окропила присутствующих. Жрец нарочно поливал ей мальчиков. Таков был обряд благословения.
– Перуновых быков для вас многовато, – услышал Амвросий веселый поучающий кого-то голос рыжебородого великана. – Вы еще не воины. Пока и перуновых стрел достанет. Добрый оберег. На капище в дубовой роще будет и бык. Весной. Вразумел?
Волхв отдал тело петуха помощникам. Поднял руки. Заговорил грозно, выделяя каждое слово:
– Мироздание прочно. Громовержцу угодны ваши дары! Ступайте с милостью великого бога. Чтите его, и знаки Перуна подскажут вам светлый путь. Не бойтесь ни облаков, ни грома, ни молний. Помните: даже камень в руках сынов перуновых страшен врагу.
– Слава тебе, великий Перун! – хором ответили мальчики.
Врата без скрипа раскрылись. Прохладный воздух коснулся спин.
Ребята направились к выходу
– Сам Громовержец избрал дуб для себя, – шепнул другу Идарий. – Слышишь? В него молния ударила. Перунов знак. Потому сюда и поставили, так Даврит велел.
Амвросий вспомнил, как Рыва говорил ему, что для кумира рубить живое дерево нельзя. Всякий старый дуб служил склавинам символом поклонения. Черты бога наносили они цветами. Золотая и серебряная краски шли для священного лика.
Внешний зал храма слабо освящался. Невидимые волхвы распахнули вторые врата, впустив в комнату прохладу ночи. Низкие звезды горели на небе голубыми огоньками. Луна полным кругом рождала желтоватый свет.
– Красота! – прошептал Амвросий.
– Да, – протянул, зевая Доброжир. Добавил: – Холодина только.
Рыва поправил пояс с мечом. Закутался в плащ.
– У меня-то амулет побольше твоего будет, – самодовольно заметил Вторяк. Показал юному римлянину свой оберег.
– Олух ты, – осадил хвастуна Идарий. – Лучше похвались, как ты с пяти шагов дротиком в цель попасть не можешь, перунов избранник!
Вторяк обиженно забурчал.

13
Всадники пустили коней шагом.
– Ты все лучше держишься в седле, – заметил Валент.
– Последние дни мы даже спали верхом, – гордо ответил мальчик.
– Молодец. Быстро учишься. Рыва неплохо вас тренирует.
Амвросий довольно заулыбался. Полез в седельную сумку. Достал кусок козлятины. Понюхал. Мясо пахло дымом и дубленой кожей. Попробовал. Принялся грызть. Валент посмотрел на него с заботливой насмешкой. Приподнял темные брови.
– Будешь? Есть еще, если ты свое доел.
– Благодарю. Наслаждайся сам.
Миновали лес. Вверх потянулись желтоватые луга. Неровным горизонтом заиграли вдали вершины карпатских гор.
– Эти великие горы, от которых мы видим лишь часть, названы по имени дакийского племени карпов. Они обитали в этих местах задолго до прихода римских легионов Траяна . Эта страна называлась Дакией.
Мальчик слушал. Валент рассказывал дальше.
Долгие столетия этот край жил собственной жизнью. Лишь изредка проникали сюда путешественники из цивилизованного мира на юге. Карпы считались одним из самых воинственных племен обитавших за Дунаем. Вместе с другими даками они вторгались в пределы Римской империи. Дакийское царство угрожало безопасности римского государства. Император Траян завоевал его в долгой и кровопролитной войне. Погиб царь даков Децебал. Пала столица Дакии Сармизегетуза. Только карпы остались в своих горах. Много веков никому не удавалось их покорить. Некоторые их старые крепости восстановили склавины, новые хозяева гор и равнин Дакии.
– А куда они делись? – вдруг спросил Амвросий.
– Кто?
– Карпы, – малыш бросил в траву обглоданную кость. Отхлебнул воды из просмоленной берестяной фляги.
– Их сменили готы. Потом здесь прошли гунны. Рассказывают, что они все превратили в пепел. Только затем эту землю заселили склавины. Никто мне так и не объяснил, когда и как это произошло. Есть племя карпан, но они веры и языка того же, что и все склавины. Название их только из-за гор происходит…
– А большие они, эти горы?
– Да, они велики и тянутся полукругом от Дуная до севера и дальше на восток. Есть еще большое ответвление на запад. Эти горы надежно закрывают плодородную низменность.
Валент достал лепешку. Начал есть, кладя в рот кусочек за кусочком. Кислый теплый квас приятно щекотал горло.
Они пересекли овраг, в котором бежала речушка. Золотистые кроны опять укрыли их от лучей солнца.
Амвросий принялся рассказывать о святилище Перуна. Сбивался. Повторялся. Говорил восторженно. Теребил уздечку, дразня послушного мерина. Тот шевелил ушами, отгонял хвостом мух и мерно покачиваясь, нес седока вперед. Римлянин ехал рядом, слушал, любовался природой, размышлял. Он давно полюбил такие прогулки, но лишь в последние недели начал брать с собой мальчика.
– Значит, пораженный молнией дуб почитается особо? Именно дуб? – переспросил Валент. Сделал удивленное лицо. Подумал: «Как все здесь походит на север Италии. Только травы пахнут немного иначе».
Амвросий с упоением принялся объяснять:
– Да, а еще из него делают амулеты, посохи, жезлы, стрелы. Дуб – дерево Громовержца. Если бог грома сам избирает дерево, то из него волхвы мастерят кумира. Ставят его в святилище или на открытом месте. Только не в низине, а на высоте. Низина – место Велеса.
– Ты любознателен.
Мальчик залился краской. Заулыбался смущенно. Валент, обычно сухой на слова, уже хвалил его сегодня дважды.
– Хорошо, что ты все хочешь понимать. Не упускай ничего. Помни, знания пригождаются, даже самые странные на первый взгляд, – приемный отец улыбнулся морщинками под умными глазами. – Хочу отметить твои успехи. Ты стал неплохо читать. Однако то, как ты пишешь, поражает меня. Разобрать твоих букв не в силах даже бессмертные боги.
Мальчик пожал плечами. Стоило ли говорить, что он вообще не мог еще писать сам? Все, что выходило у него пока – это переписывать. Однако он уже неплохо разбирал чужие строки. Быстро, необыкновенно быстро постигал он главную премудрость цивилизации.
Лиственные деревья стали чередоваться с хвойными.
– Перун сын Сварога, главнейшего из богов, – продолжал Амвросий свой рассказ. – Он подарил людям первый плуг и кузнечные клещи. Он научил выплавлять медь, а потом и железо. Но, говорят, воины почитают Перуна больше Сварога. Перун – воин. Отец-Сварог полагается на него, а сам предается покою.
«Он стал очень серьезным», – заметил Валент. Мальчик вырос, но еще более он изменился с того дня, как римский изгнанник впервые увидел его. Черты его сделались строже, лицо вытянулось. Меньше оставалось в нем округлости, больше проступали четкие линии мужской красоты. Теперь малыш все сильнее походил на римлян эпохи язычества и республики, какими представлял их себе Валент. Мальчик сутками пропадал в лесу, удил рыбу, боролся, учился владеть дротиками и луком. Валент обучал приемного сына совсем немногому: арифметике, чтению и письму, правилам латинской речи и культуры. Все остальное ребенок постигал от жизни, какой представала она на этой земле.
Они объехали заросшее кустами пространство. Опять пошли одни лиственные деревья. Дышалось легко. Солнце светило мягко. Лучи его путались в облаках и ветках.
Амвросий рассказывал уже о других божествах.
– Скажи, а какое место в пантеоне здешних богов занимает Христос? Тебе известно слово «пантеон»? – спросил римлянин. Потеребил курчавую бороду, чтобы спрятать лукавую улыбку.
Мальчик на мгновение растерялся. Почесал за ухом, размышляя.
– Склавины не знают и не чтят этого, самого доброго из богов. Разве тебе этого не известно? Они говорят, что римские боги живут только в Византии, а здесь правят свои духи и божества. Но Спаситель остается в моем сердце.
– Подходящее место. В голове ему делать нечего, – засмеялся Валент, глядя на удивленное лицо ребенка.
– Почему ты так говоришь! – возмутился мальчик. – Иисус сотворил столько чудес и умер на кресте за наши грехи!
Валент повернул коня.
– Не сердись. Я не проверяю твою веру. Я сомневаюсь в ее необходимости. Ты должен учиться сомневаться. Не принимай все на веру, особенно когда речь идет о невероятных вещах. Это касается и здешних легенд. Сомнение помогает нам постигать действительное и отметать ложное, – Валент сделал красивый жест рукой, словно отбрасывая нечто легкое.
– Не понимаю этого, – растерялся Амвросий.
– Рано еще. Дослушай и объясни другое.
– Хорошо, – согласился мальчик, все еще пытаясь понять слова Валента. Чему же верить, если во всем сомневаться? Разве это разумно – сомневаться? Разве не достаточно просто узнавать новое?
Римлянин продолжал:
– Есть еще одно правило, которое ты обязан знать. Не нужно всякий раз отстаивать то во что веришь, то, что знаешь, в чем убежден. Это может быть небезопасно. Понимаешь?
– Этого я тоже не понимаю! – воскликнул Амвросий.
Валент ласково улыбнулся. Потер шею бурого коня.
– Просто запомни. Обдумаешь после. Уверен: судьба занесет тебя когда-нибудь в пределы римского государства. Неосторожное слово, особенно брошенное в споре, обходится в жизнь. Это ты понимаешь?
Мальчик серьезно посмотрел на собеседника. Поджал губы. Забытые, но еще недавние душевные раны взвыли с неистовой болью. Он все понял. Он ничего не забудет из этих слов.
– И еще. Всякий спор отнимает много душевных сил. Трать их не понапрасну. Пусть все сказанное тобой будет полезно. Стремись к этому.
– Хорошо, – согласился юный собеседник. В голове его еще звенело: «Это ты понимаешь?»
Валент пустил коня рысью. Деревья вокруг понеслись быстрее. Одно. Второе. Третье. Еще и еще. Сухие ветви захрустели на земле. Желтые листья ярче зашелестели в ушах. Амвросий шлепнул по крупу мерина. Бросился догонять. Закричал:
– Я буду драться! Я никому не позволю унижать меня. Никому!
– Не сомневаюсь! – засмеялся Валент.
Они поравнялись. Перешли на шаг.
– Взрослеть среди варваров: отличная школа. С жадностью бери все уроки. Для характера – это лучшее. Но теперь объясни мне, зачем все эти воинственные посвящения? Рыва мне этого не рассказал. Он что-то задумал? Что? Чего этому рыжему псу возиться с вами так помногу?
Амвросий пожал плечами, подбирая слова для ответа.
– Так что, он тебя сделает воином? Верно?
– Да, дружинником, как и всех нас, – признался мальчик.
– Главное, чтобы не скоро. С обычаями этих мест я не спорю, – многозначительно заметил римлянин. С подозрением заглянул в невинные глаза юного всадника. Улыбнулся. Подобрал плащ.
Поехали дальше.
Треск птичьих голосов наполнял воздух. Он был прохладен и чист. Не ощущалось тяжелых ароматов княжеского городища. Запахи осеннего леса успокаивали, придавали легкость движениям и мыслям. «Вот бы скорей стать взрослым, скорей набраться силы и боевого мастерства», – думал Амвросий. Ему казалось тесно в хрупком теле ребенка. Он мечтал. Как и многие сверстники, он желал подвигов, добычи и славы. За год с лишним он почти совсем забыл о своей прежней жизни. Лишь редкие моменты воскрешали в душе старую боль.
Спешились. Напоили лошадей у ручья.
– Вон! Вон туда посмотри! – закричал Амвросий.
Бурый медведь покачиваясь шел к воде чуть выше по течению.
– На медведей я не охочусь, – сурово заметил римлянин. Забрался на коня. Потрогал притороченный к седлу топорик.
– А Рыва охотится, – грустно сказал мальчик.
– Рыва? Может быть. Едем.
Медведь принялся пить, изредка поднимая голову. Он явно ощущал себя в полной безопасности. Они спустились ниже по течению и поехали дальше по дикой тропинке.
– Мы не заблудимся?
– Нет. Я уже бывал тут.
Амвросий вспомнил как часто в это лето отлучался Валент. Он много ездил по делам с Всегордом. По обрывкам фраз мальчик знал: отца занимали горные крепости, проходы и какие-то ловушки. Но не об этом хотел сейчас спросить маленький римлянин.
– У меня есть вопрос, – сказал он серьезно, как взрослый.
Валент удивленно поднял голубые глаза. Брови поплыли вверх на круглом лбу. Коротко остриженная голова наклонилась набок.
– Вопрос… – растерялся Амвросий.
– Спрашивай смело.
– Объясни… Вот мы варвары, а живем среди римлян…
Валент от всего сердца расхохотался, откинувшись в седле.
– Я… Ой! Я хотел сказать…
– Мне все понятно: римляне среди скифов.
– Да. Но почему? Разве это правильно? Ведь…
– Они воюют с империей, – закончил за него приемный отец.
Мальчик кивнул. Торопливо добавил:
– Склавины против римского цезаря, а мы им помогаем.
– Тебя волнует, почему? Нет ничего проще. Мы – это мы, а цезарь Тиверий – это цезарь Тиверий. Нам до него дела нет. Свыше того: он не желает нам добра. Он нам не друг. Вспомни, кем ты был в империи? У меня тоже есть счеты с нашим славным государством.
Амвросий не имел никаких счетов с Византией, но не стал возражать. Главное для него стало понятным. Он не обязан следовать чуждым и ненужным правилам. Он сам по себе. Он хозяин своей судьбы, в той мере, насколько позволяют боги. Он друг друзьям и недруг тем, кто тверд в своей неприязни.
Внезапно лес кончился. Но вместо обычной тишины до слуха всадников донесся топот тысяч копыт.
– Это интересней медведя! Вперед!
Они остановились под последними деревьями, так чтобы оставаться незамеченными. Перед ними открылся огромный луг по которому неслись сотни коней и кобылиц с жеребятами. Амвросии раскрыл от удивления рот. Усталость рассеялась. Ее оттеснило нахлынувшее изумление. Это были дикие лошади!
– Нравится? – спросил Валент.
– Да! Откуда они?
– Посмотри, какие красавцы. Это из табунов самого императора, должно быть. Их гонят сюда. В наших конюшнях только кони и мерины. Остальные лошади обитают на воле. Тут они встретят зиму. Нравятся?
– Конечно! Их ведь ловят, когда надо и объезжают. Я видел, как пригоняли жеребцов в городище. Но сколько же их…

14
Бронзовые светильники по углам императорской спальни горели необыкновенно ярко. Алое пламя подрагивало на толстых фитилях в голубиных клювах. Раскинув золоченые крылья, птицы парили над изящными стойками. Тени придворных плясали на мозаичном полу, мелькали чудищами на голубой росписи стен.
– Он еще не пришел? – прошептал Тиверий Константин. Поднял маленький круглый подбородок. Вытаращил глаза по-детски.
Кучка приближенных склонилась над статным телом.
– Он идет, божественный. За ним недавно послали, – почтительно сообщил кувикуларий, курчавый и тонконосый . Забегал темно-карими очами по сторонам.
Тиверий уронил запястье на опухшие глаза. Простонал, разгибая колени под длинной ночной рубахой. Распластался на скомканных простынях. Задышал ртом глубоко и неровно. Сгреб пальцами край покрывала. Он был здоров. Приближенные напрасно терзали себя беспокойством. Его лишь мучили ночные тревоги. Из жизни приходили они в мир сновидений.
– Слишком много огня, владыка? – спросил кувикуларий.
– Нет, пусть будет светло…
Внезапно разбуженный Аркадий спешил. Подошвы его сандалий шелестели по мрамору коридора. Низкий юноша-раб держал перед евнухом фонарь. Четверо гвардейцев молча шествовали позади.
«Надо успокоить его. Надо успокоить…» – беззвучно твердил евнух. Сжимал и разжимал веки, прогоняя сон. Была глубокая ночь. Цезарь проснулся и разбудил криком охрану. Он ничего не объяснял, а только желал видеть его – своего ангела Аркадия.
Наконец они подошли к флигелю дворца. Здесь находились покои Тиверия. В комнатах смежных с императорской спальней Аркадия встретило скопление слуг.
– С ним все в порядке? – поинтересовался евнух у врача.
– Должно быть, просто дурной сон… – промямлил лысый старик.
Аркадий перекрестился. Приказал страже убрать лишние глаза. Сглотнул горькую ночную слюну. Смочил сухие уста сладким вином. Пригладил жидкие волосы цвета спелого каштана. Поправил привычным движением одежды. Шагнул в комнату цезаря.
– Что случилось, божественный? Отчего твой сон прерван?
– О, Аркадий, наконец! Выйдите все.
Они остались наедине. Евнух опустил жирное тело на поднесенный слугами стул. Положил круглые локти на кровать. Тиверий присел. Стер со лба пот. Заговорил нервным шепотом:
– Императрица София… Она хочет развести меня. Она приготовила мне даже свою дочь. Они оплетают меня сговором с патриархом. И это в такое время! Всюду варвары, опасность… А ей… Ей нужно только уберечь власть и богатство. Зачем? Зачем ей вся эта роскошь, теперь, когда она стареет?
Глаза Тиверия болезненно расширились.
– Наш славный Юстин плох, но он любит тебя как родного сына. Он не даст тебя в обиду. Не сомневайся: ты унаследуешь все. А наши люди при патриархе…
– Что наши люди!? – в отчаянье простонал Тиверий. Концы бровей его высоко поднялись над переносицей.
– Ты ведь не собираешься жениться вновь?
– Мне не дают перевезти сюда супруги и дочерей. В Больших палатах цезарей нет места для моей семьи . Все занято. Но главное не это. Пусть пока живут во Фригии. Во дворце Ормизда им место тоже не нашлось . Их выжили! София никого не допускала из придворных женщин до Анастасии. Никого! Теперь она уехала. О! Сколько слез… Бедняжка… Но… София снова недовольна. Как с этим быть? Они и эти… – он сгоряча шлепнул ладонью по простыне. Вздрогнули угловатые тени. – Они меня лишают сил! Я все сношу…
Аркадий вдохнул благовонные масла.
– Ты станешь августом, мой благородный друг. Сейчас: терпение, одно терпение. Ты сам так говоришь, припомни это. Поменьше возражай Софии. Ты обаятелен. Она к тебе питает чувства. Апломб ее велик, но все же… Все же она тебе немало помогла. Ведь, сама София настояла перед августом Юстином, чтоб он тебя избрал совместно править.
– Все так, любезный мой. И все не так.
– Есть и другое. Вспомни.
Тиверий тревожно посмотрел в сторону. Глаза его слезились. В памяти цезаря всплывали тревожные картины минувшего.
Пять лет назад Юстин повелел Тиверию вести армию Византии на аваров. Сила каганата опрокинули римское войско, погнали его, беспощадно истребляя. Тиверий едва не погиб. Ему пришлось спасаться бегством. Всадники скакали дни и ночи. Лошади падали замертво. Неудачливый полководец дрожал и молился, молился и снова дрожал. София могла погубить его тогда. Юстин рвал волосы на голове. Кричал истошно. Страшная опасность грозила государству и самому Тиверию. Голос его проваливался и обрывался, когда он диктовал писцу свой подробный отчет. Случившееся было ужасно. Все обошлось почти чудом. Властолюбивая императрица заступилась за красавца. Баян согласился на мир. Войско кочевников двинулось на непокорные племена к северу и востоку от главных аварских становищ. Ежегодную дань обязалась платить каганату униженная Византия. Тиверий же поднялся выше: император усыновил его.
Аркадий кряхтя откинулся на спинку. Показал круглый живот укрытый шелковыми одеждами. Мотнул сонной головой. Он понимал, о чем молчит цезарь. Он ждал.
– Но ведь она не популярна, так? – с надеждой спросил Тиверий.
– Молва, божественный… – испуганно прошептал ангел. Не время было обсуждать опасные темы. Он желал уклониться.
– Да, во многих неудачах ее винят, а не Юстина. Ты ведь знаешь, как София обошлась с Нарсесом, почтеннейшим стратегом ? Она добилась от супруга отстранения Нарсеса от войск и власти над Италией. Надменная насмешница! Она ведь предложила ему присматривать за пряльщицами в генекее .
Аркадий безмолвно ухмыльнулся. Снова опустился на локти, чтобы быть поближе к цезарю. От важного разговора было не уйти. Тиверий переложил подушку, тоже приблизившись. Евнух чувствовал: цезарь напряжен необычайно. Он продолжал рассказывать:
– Нарсес обиделся смертельно. Он пообещал Софии за все интриги, оскорбленья и неблагодарность такую прялку подарить, что ей вовек не справиться. И что он сделал? Что? Он пустил в Италию германцев, лангобардов. Теперь их не изгнать так просто, а что послед ухода в райский мир оставил нам Нарсес, так это побрякушки: золото и камни. Все это пустая мишура.
– Ты прав, божественный. Дорого мы платим за жестокие слова.
– И я от этого страдаю. Ты знаешь, что София мне сказала?
Аркадий прислушался. За дверью расхаживали гвардейцы. Так приказал он сам. Доверенные воины следили не за тишиной, но лишь за тайной разговора. Спальня была защищена от секретного подслушивания. Говорили они тихо. Даже если бы облаченная властью особа посмела прокрасться к двери, стражники подали бы условный знак.
– Она мне намекала, что если вдруг Юстин покинет нас… – тут цезарь остановился. Сердце его стремительно билось. Он отдышался. Продолжил все тем же неровным тоном: – Она желает быть моей женой, хотя по возрасту и статусу – она мне мать. Аркадий, ты понимаешь? Пурпур побелел в моих одеждах!
Евнух кивнул. Он знал желания Софии, знал он и как она опасна. «Какое счастье, что Тиверий все понимает и так сдержан», – сказал евнуху голос благоразумия. Мягкие подушечки пальцев ангела заботливо пробежали по руке владыки. Кожа оказалась холодной.
– Божественный, ты мерзнешь?
Тиверий натянул на себя покрывало.
– Нет, это только опасенья…
– Так что тебя встревожило, мой друг?
– Мой сон… Она явилась в нем сюда нагая, на мое ложе. Она меня желала и мне шептала множество угроз… Она клялась, что я не буду… Ты ведь понимаешь? Ты понимаешь – августом?
– Успокойся, государь. Известно, она бы предпочла сама всем управлять в империи. Разве ей нужен соправитель, когда при тяжело больном Юстине, она и есть Юстин? Страсть ее к тебе иного рода. Забудь об этом. Сенаторы тебя поддерживают, гвардия и двор… В народе ты любим, хоть это и немного значит. Кругом полно забот, от варваров до персов и просроченных налогов. Кто как не ты все приведет в порядок? Пусть бесится София, пусть требует, а ты не соглашайся, – совсем тихо прошептал евнух. Посмотрел на приоткрытую дверь, откуда сквозь щель падал свет.
– Да, так и есть. Благодарю. Ты прав, мой друг, – голосом полным признательности произнес Тиверий.
Аркадий улыбнулся. Ему пришла на память недавняя стычка цезаря с императрицей. Тиверий повелел остановить в Константинополе постройку маяка, начатую августом Юстином до болезни. София потребовала продолжать. Цезарь решительно отказал. Ценой огромных трат было заложено лишь основание. По ночам горожане оставляли на нем надписи оскорбляющие божественного владыку. Одна из них гласила: «Юстин, построй повыше и посмотри, до чего ты довел государство». Евнух хорошо помнил, что надписи замазывали, а на другой день они появлялись вновь. Горожане ненавидели августа, но Тиверий был популярен.
– Бог щедро наградил твою супругу терпением и скромностью. Она перенесет обиды. Поплачет и перенесет. Будь спокоен, до времени. Ты ведь не намерен разводиться с Анастасией?
– Нет, конечно!
Пухлыми пальцами ангел вновь нежно погладил руку цезаря. Тело его согрелось, как прежде стало источать силу и красоту. Даже пахло оно притягательно.
– Подумай об ином, владыка.
– Что авары? – твердо спросил Тиверий. Игриво-злое лицо Софии со множеством тщательно скрытых морщин перестало стоять перед ним. Коварные алые губы прекратили улыбаться. Подведенные глаза больше не раздирали его неприятным вожделением. Все исчезло. Обидные речи сна растворились. Ткань и кожа впитали холодный пот. Он овладел собой. Вновь закипела в нем прежняя сила.
– Что может золото, ты говорил «пустая мишура»!? Каган уже почти в походе. Весной он двинется, – певуче прошептал евнух.
– Они придут! Блаженные святые, какая радость для меня, – расхохотался цезарь, поднимая к потолку щепоти пальцев. Желтый свет озарил его счастливое лицо.

15
Валент вел жеребца под уздцы. Позади, также спешившись, шли молодые воины-склавины. Копыта коней тихо постукивали по устилавшей склон каменной крошке. Кругом замерли серые горы. Смешивались желтые и зеленые краски в кронах деревьев. Дождь бежал мелкими каплями. Рядом с римлянином вел черного коня Будимир, давний приближенный Всегорда.
– Проклятый холод, что в мире Чернобога. Вечный холод! Еще немного и вода превратится в снег, – рычал он. Кутался в плащ на меху. Влага стекала по его светлым усам. Шапка намокла. Лисий ворс на ней слипся и потемнел.
Валент откашлялся. От сырого воздуха запершило в горле. В карпатских горах зима уже давала почувствовать свое приближение. По ночам льдом покрывались лужи. Иней выступал на траве. Солнечные дни делались реже.
– И что их заставило поселиться так высоко?
– Не только людям, комарам трудно взять такую высоту, – хрипло пошутил римлянин.
Будимир дунул в усы.
Наконец показалась крепость. Трудный подъем вел к ее воротам. Шесть деревянных башен соединенных дубовым частоколом возвышались над узким изгибающимся как серпантин горным проходом. Будучи заваленным деревьями и камнями, он обрекал нежеланного гостя впустую терять людей под дождем неприятельских снарядов.
Валент встряхнул усеянную каплями шапку, отороченную мехом. Снова надел. Откашлялся. Ладонью сбросил воду с бороды. Согревал только тяжелый меховой плащ. Замшевые сапоги намокли за часы подъема. Ноги устали и стерлись.
– Что, брат, и тебе сыро? – спросил его Будимир. Посмотрел утомленно серыми глазами сквозь опухшие веки.
Тонкий рот римлянина улыбнулся на суровом лице.
– Отогреться бы нам, брат. Поесть горячего и отогреться.
Валент кивнул. Будимир нравился ему. Он был всего на несколько лет моложе римского изгнанника. Даврит выделил этого крепкого духом человека не за боевую отвагу. Никто не умел так терпеливо убеждать людей как Будимир. Князь часто брал его на переговоры. Даже самые упрямые старейшины не могли устоять перед хитрыми аргументами и обходительностью Будимира. Не раз отправлялся Будимир посланцем к аварам, чей язык хорошо понимал.
– Меня только утешает, что мы, наконец, добрались, – сощурился римлянин. Струйки воды скользили по его лбу и щекам. Замирали лишь на темных ресницах.
– И меня это радует, – отозвался Будимир. – Древовичи горячий народ. Может, справят нам с дороги добрую баню? Иначе – обида.
Дождь усилился. Серые облака заволокли лесистые горы. Усталые лошади двигались медленно, опускали головы под тяжестью густых намокших грив. Молодые воины терпеливо переносили трудности. Многим из них зимовать предстояло в горах под началом опытного княжеского брата.
Отряд миновал самый узкий участок подъема. Заскрипели ворота. Группа седобородых старейшин вышла на встречу путникам. Будимир выступил вперед, заговорил приветственно. Стройный старик Мал с белыми висячими усами, ответил ему. Пригласил отобедать, помыться и отдохнуть. Дождь стучал холодными каплями по деревянным крышам. Тела людей просили огня и пищи.
На другой день погода улучшилась слабо. Небо осталось серым. Только дождь к полудню стих, вылившись утром. С группой старейшин Валент и Будимир отправились осмотреть возведенные укрепления. Древовичи полагали себя удаленными от аваров. Старейшины их упрямились, не желали возводить по приказу Даврита стены вокруг отдаленного горного поселения. С трудом переломил их Всегорд: настоял, объяснил, даже пригрозил. Летом застучали топоры, запели пилы, потянулись в гору подводы с бревнами. Осенью послал воевода Валента, проверить все ли готово, как он желал.
– Нехорошо, мудрые отцы, поступаете. Не все сделали, не все, – мотал головой Будимир. – Вон горане всерьез готовятся. Одни вы верите, будто авары мимо пройдут или вовсе не явятся. Вон мне вчера, что ваши общинники нашептали. Говорят, мол, старейшины наши твердят: в такую глушь воины кагана не сунутся, горы и леса наши им преграда. Сунутся! Одни вы не верите. Одни вы сомневаетесь.
– Вет решения не принимал. Все помимо него делается. Все хитро, не по старинным обычаям вершиться стало, – старик Борщ покрутил растопыренными пальцами возле головы. Скорчил недовольное выражение. Шлепнул другой ладонью по полушубку.
– Что нам горане? – ворчливо оправдывался старец Соловей. Щурился лукаво. Поднимал низкие русые брови. – Ты, Будимир, скажи лучше, за что на нас каган обиду держит? Все ведь дружили, дружили, а теперь война. С чего бы это? Мало сыны наши с ним плечом к плечу против римлян бились? Мало?
– Мстят они нам за успехи, да за добычу богатую. Власти над склавинами желают, даней и рабов от нас требуют.
Старейшины загудели, запели недовольную песню.
– Добрые отцы, успокойтесь. Стены стоят, да и башни вон какие выстроили, – принялся Будимир успокаивать племенных глав. – Дело то почти сделано. Знаю и воины у вас есть, добрые, про иных у древовичей никто не слышал. Хвала вам за добрых сынов. Хвала! Пусть теперь Валент скажет, он крепость эту задумывал. Тише! Мудрые старейшины, тише!
– Все радует, – начал римлянин, – одно огорчает: не все, что на вид прочно, является таковым. Еще летом я просил засыпать землю позади стен, – Валент указал на пустое пространство за частоколом. Вала за ним не было. – Без насыпи частокол обоюдная преграда. Без насыпи он не так устойчив.
Старейшины молчали. Смолк даже Соловей.
Посланец Всегорда проделал десяток шагов по вязкой земле. Приблизился к деревянной башне. Поднялся по приставной лестнице. Заглянул через вырез в полу внутрь бревенчатого квадрата. Вместо грунта увидел внутри пустоту между решетками бревен. Обтер руку от липкой смолы. Ткнул пальцем вниз. Заговорил, стараясь не срываться в чужой речи:
– Разве ваши люди не встречали лазутчиков кагана?
– Было такое в это лето, – низко ответил старейшина Путислав. Пригладил пышную бороду. Зашевелил недовольно косматыми бровями. Не хотелось признавать чужой правоты.
Римлянин спустился вниз. Заглянул старцу в белесые глаза.
– Авары все дороги прощупывают. Легко им будет пройти сквозь ваши земли, если тут их не остановить. Ваши же селения они предадут огню. Других проходов кругом нет. Карпане свои днем и ночью стерегут. Потому Даврит и захотел по весне возвести эту крепость, а я летом советовал, как ее сделать еще лучше.
– Не пойму я зачем землю ворочать, – вмешался другой старейшина. – Для чего? Крепость стоит. Для ее защиты совет племени нашего много людей дал. Вон сколько домов нарубили.
– Довольно мы тут воинов поставим, общины им хлеба дадут, семьи их кормить станут, – подтвердил Борщ. Пожаловался: – Трудно это теперь. Итак, нахлебников много стало, вон сколько мужской силы Даврит на юг увел. Жены и дети то у многих на общинах остались.
– Нечего землю ковырять. Раньше весны ее трогать – только богов гневить. Нет на то древнего положения, – заскрипел Соловей. –Делать этого не дадим! Сварогов закон суров. На то и совет старейшин в племени, чтобы правильный порядок был.
Валент резко потянул носом сырой воздух. Скрестил руки на груди. «Успокойся», – сказал ему внутренний голос. Гневаться было недопустимо. Старейшины, главы родов, занимали высшее положение в племенах склавин. Были они выше простых общинников и влиятельней выборных племенных князей. Лишь военный глава племенного союза мог позволить себе надавить. Но даже он был ограничен советом выборных от племен старейшин – ветом союза склавин.
– Мудрые отцы, – почтительно заговорил Будимир, встав рядом с Валентом, – мы точно знаем, что авары намерены пройти с огнем по землям древовичей. Лишь малая часть селений ваших расположена в горах, большинство их лежат на равнине. Воины кагана сражаются отлично и лучше до нового тепла все подготовить, чем потом надеяться на чудо. Перун свидетель, предки не простят пренебрежения к сородичам. Две сотни древовичей смогут здесь остановить полчища кагана, но лишь если подготовятся заранее. Так всему племени надежней станет.
Он указал в сторону частокола, за которым шел вниз обрыв. Старики нехотя закивали головами. Они понимали значение крепости.
– Что вас смущает, старейшины?
– Чужак нас учит, римлянин. Куда это годится? – гордо поднял седобородую голову один из старцев. Стрельнул сердитыми глазами в посланцев Всегорда.
– Он не чужак, а человек Даврита. Глава союза знает, кому он может доверять и в чем. Византия Валенту враг не меньше, чем склавинам. Он наш собрат, – Будимир поднял указательный палец, стал неузнаваемо строг, – и делом это доказал. На его слово можно положиться. Он знает, что советует. Вам же только польза.
Старейшины зашептались. Пришло время решений.
– Слышь, парень. Сходи за Милорадом, – сказал один из старцев ожидавшему неподалеку юноше. Тот поспешил к низким жилым постройкам. Зашлепал плетеными башмаками по липкой грязи.
– Пусть будет так, – примирительно заговорил седоусый Мал, до этого предпочитавший молчать. Прищурился хитро, почесал большое ухо. – Наш князь в походе, там за Дунаем. Мы пока избрали военным старшиной Милорада, он опытный охотник… да и воин не без достоинств.
«Вот это уже дело», – подумал Валент. Весь вчерашний вечер старейшины уклонялись от серьезного разговора. Рассказывали истории, угощали гостей, хвалили местные мед и дичь, но никаких важных вопросов не поднимали и ответов давать не спешили.
Появился рослый мужчина в сопровождении группы вооруженных склавин. Голова его походила на медвежью. Короткие каштановые волосы торчали по бокам. Глаза были маленькими, а нос – приплюснутым. За поясом заткнута была палица. Шел он, раскачивая тяжелыми плечами под толстым шерстяным плащом.
– Защитит вас Сварог! – грузно сказал Милорад.
– И тебе боги в помощь! – ответили гости. Крепко пожали руки. Назвали имена. С интересом посмотрел Милорад на Валента.
– Значит это ты и есть римский советник Даврита, что крепость нашу придумал? Хорош. Все учел, врагу и не подобраться.
Валент с благодарностью кивнул.
– Добрых ребят вы привели с собой, – похвалил вождь молодых воинов сопровождавших посланцев Всегорда. – Я тут утром с парой померялся силами щит на щит. Недурно дерутся, перуновы дети. Доброе пополнение будет дружине союзного князя.
– Спасибо за теплое слово, – ответил Будимир. – Твои молодые воины должны быть не хуже.
– Хуже, – Милорад косо посмотрел на старейшин.
Валент понимал, какую обиду держит вождь на стариков. Они оттесняли его, предпочитая самим решать военные дела. Только теперь решились старейшины пригласить военного вождя к важной беседе. Римский изгнанник не мог знать, что за борьба шла среди древовичей. Он лишь догадывался о ней.
На юге князья имели уже немало власти, но на севере советы старейшин все еще были главной силой. У ливичей или меритян князья с дружинами все больше отрывались от общины, обогащались походами, забывали, как обрабатывать землю. Общины вынуждены были кормить «защитников», а старейшины терпеть их своеволье. Князья вставали над советами старцев. Над племенами выше поднимался Даврит.
– Пусть римлянин объяснит, что еще нужно сделать. На то наша воля есть, – сказал седоусый Мал.
«Им бы только по домам сидеть», – угадал Валент мысли Милорада. Сила этого человека рвалась наружу, требовала применения. Он наверняка был храбр до безрассудства, хитер в засадах.
Старейшины направились к теплым домам. Будимир пошел с ними. Подмигнул незаметно Валенту. Остались только Милорад и трое его людей, бородатых, с мечами и топорами на поясах.
– Важнее вашей крепости в горах нет, – сказал римлянин. – Но ее еще нужно сделать сильнее. Дерево можно подпалить огненными стрелами, но земля и камень не горят. Поэтому я летом и просил старейшин укрепить частокол земляным валом позади. С него удобней отражать натиск и даже при разрушении частокола, он остается преградой. Внутрь башен я предлагал засыпать камни и землю. Для этого и предусмотрел внутри бревенчатые перекрестья.
– Что еще? – спросил Милорад.
Валент достал берестяной свиток. Принялся объяснять:
– Вчера мы специально спустились к проходу. Он свободен. Нет ни одного завала, ни одной преграды врагу из камней и деревьев. Если бы авары явились сейчас, они легко обошли бы крепость.

16
Утренний туман стоял плотной завесой. Казалось, он облеплял прохладной ватой деревянные стены домов, пробирался на крыши, скользил по земле.
Амвросий возвращался от друга. Он навестил Идария, едва забрезжил рассвет. Так ребята условились накануне. День оставался впереди. Рыва собирал мальчишек на турнир. Лучшим в метании дротиков и стрельбе из лука полагалась награда: серебряные браслеты, хранящие от любой беды.
«Идарий точно выйдет первым. Лучше него никто не сможет пустить стрелу. Недалеко он бьет, но зато без промаха. Иисус, пусть мне повезет. Пусть я  окажусь в десятке лучших, а не среди мазил. Если ты мне поможешь, то я поднесу тебе двух зайцев. Обещаю, еще до снега! Это честно», – размышлял мальчик. Прохлада воздуха скользила по его коже. День радовал новизной.
Шаг за ним другой делал Амвросий на пути к гордому званию воина. Дощатая мостовая скрипела под его ногами. Он шел и воображал как его, а не чья-то стрела вонзится первой в грудь соломенного великана. Раньше он материл человечков из соломы – теперь поражал соломенные мишени, всерьез осваивая ремесло дружинника.
Группа галок с криком взлетела с дощатой крыши.
Амвросий сплюнул, чтобы отогнать нечистую силу. Галка не ворон, а все равно вредная, злая птица. Удачи не приносит.
Город спал. Лишь в одном переулке тихонько спорили две старухи. Мотали замотанными в платки головами.
«Этим то почему не спится?» – подумал мальчик. Сам он неспроста поднялся так рано. Перед состязаниями им с Идарием предстояло еще подготовиться. Соломенные мишени тайно ожидали друзей за валом. «Возьму лук, стрелы и к воротам, там и Идарий подоспеет. И поесть надо», – твердил себе Амвросий.
За спиной его неожиданно хлюпнула грязь. Он обернулся. Сжал на поясе рукоять ножа. Взглянул сквозь туман. Растерянный парнишка стоял перед ним. Руки его растопырились и застыли. Правая ступня вся была в грязи или навозе.
«Кто это еще? Он шел за мной?» – с тревогой подумал юный римлянин.
– Не бойся меня! – взмолился незнакомец. Голос его дрожал.
– Тебе что нужно? – опустил брови Амвросий.
Он волновался, но и сердился одновременно. Никто не осмеливался следить за ним. Разве он не говорил всегда куда уходит, зачем и когда вернется? Ирина не имела права посылать за ним раба. Никто не имел такого права.
– Только не бойся меня! Я зла тебе не хочу. Нетленным телом господним клянусь. Нетленным телом Христовым…
Юноша перекрестился. Он был высоким, худощавым. На вид ему казалось лет пятнадцать, не больше. Длинные волосы спадали на округлившиеся глаза. Льняная туника была потертой, грубо залатанной на руках. Говорил он на латыни.
«Христианин? – предположил маленький римлянин. – Что ему надо?»
– Помоги, ты ведь римлянин. Помоги, – пролепетал паренек дрожащими устами. – Ты же свой? Ты римлянин?
– Да. Ты кто?
Юноша смахнул свисавшие над узким лицом пряди.
– Римлянин я, из Адрианополя.
– Хм. Ты раб? – спросил и сразу все понял Амвросий.
– Отец мой…
– Я Амвросий. Как твое имя?
– Трофим. Меня скифы прямо в родительском доме захватили. Всю семью живьем сожгли, язычники. Отец… Отец о выкупе говорил… Говорил, что божьих и государевых законом не нарушал. Он добрый был. Любил нас. Все равно сожгли, адово племя!
«Нечего ему реветь», – подумал Амвросий. Он понимал чувства юноши. Но никакой симпатии к империи не испытывал. Все вокруг него говорили дурно об императорах. Смеялись над ними. Даже отец не скрывал призрения к римским владыкам.
– Давно ты здесь?
Паренек сложил ладони перед лицом.
– Я всю дорогу смотрел, пока вели. Я до Дуная дойду. Только помоги! Мой отец важный сановник был. У него друзей много. Заплачу. Помогу тебе, когда нужда будет. Тетка моя замужем за Евстасием Исхионом. Он в Константинополе большой человек! Клянусь телом Христовым, отблагодарю!
– Идем, – приказал Амвросий, еще не зная, что делать дальше.
Они отошли к старой постройке, за стеной которой хрюкали свиньи. Здесь их никто не мог видеть.
– Из какого ты рода?
– Милостью славного Юстиниана мы отмечены… Фамилия наша сенаторская… Со времен принятия христианства предки мои служили божественному престолу… – икая, ответил Трофим.
Юноша явно произносил заученные фразы. Старался придать голосу помпезность, как его учили. Выходили лишь дрожь и путаность. Начиная фразу, Трофим не мог ее закончить.
«Ерунда. Какое это имеет значение?» – мысленно произнес Амвросий.
Он был короче собеседника на полторы головы, но чувствовал себя уверенно. Когда и откуда возникла в нем эта твердость? Мальчик говорил взвешенно, не терялся:
– Ты решил стать свободным?
– Я…
– Склавины отпустят тебя, поживи ты с нами два года. Таков закон. Попросишь, примут в общину. Дадут землю. Только ради этого сюда уходят многие подданные Рима. Я сам видел отряды из фракийцев. Даже рабам здесь лучше.
– Ты что!? – внезапно вспылил Трофим.
– Ладно, – усмехнулся Амвросий, копируя рукой пренебрежительный жест Валента. Означавший не конфликт, а равнодушие к проблеме. – Ты хочешь стать свободным? Кто же тебе может помешать?
– И ты со мной беги! – выпалил пленник.
– Куда беги? – серьезно ответил Амвросий.
– Только не выдавай! Помоги! Ты же римлянин, я по речи понимаю – римлянин? Ты ведь не раб? Ты здесь свой? Помоги! Всю жизнь тебе благодарен буду!
– Ты что убежать решил? Уверен?
– Не выдашь?
– Нет, раз так на свободу хочешь.
– Поможешь?
– Не знаю, – засомневался Амвросий.
Не вмешиваться было одним делом, помогать – другим. Раб мог убежать, если так хотел. Если не боялся дикого леса, болот, Лешего и чужих людей. Но помогать в таком деле было нельзя. Не для того склавины уводили стольких пленников в свой край, чтобы отпускать их обратно.
– Я тебе по секрету скажу, вчера подслушал: сюда авары идут из степи. Они с севера через горы идут. Скоро здесь будут. Варварский вождь с войском далеко. Край этот защищать некому. Все погибнут. Авары, они страшней скифов. Они всех убьют.
– Перестань, – почти рассердился Амвросий.
– Никому не говори. Поможешь?
– Родители погибли?
– Да… – заревел Трофим.
– Тише. Помогу. Только тебе одному. Слышишь?
– Что?
– Сейчас бежать нужно. Один беги. Я тебе нож дам и еды. Как уйти научу.
– Не выдашь? Поможешь? Храни тебя господь!
«Вот дуралей! Разве можно не верить, когда тебе прямо все говорят», – подумал Амвросий. Он только внешне легко решился помочь пленнику. Внутри мальчика бушевали сомнения. Желавший свободы раб выглядел жалко, но мечта его была справедливой. Помочь ему ничего не стоило: он мог сам найти способ бежать. Это было легко. Все трудности ждали человека впереди. Земля склавин не знала дорог и таила много дикой опасности. Помощь Трофиму означала предательство. Но кого предавал Амвросий? Он не мог ответить определенно.
Юный римлянин принял свое решение.

17
– Чего так долго? – спросил Идарий. Потер рукавом заспанные глаза. Скривил рот в зевоте.
– Стрелы забыл!
– Хорош… – опять зевнул старый друг.
Амвросий проводил Трофима дальше, чем собирался сначала. Они прошли через незапертые ворота. Стражники не обратили на них внимания. Дальше ребята спустились к реке, выбрались к пустому овсяному полю. Амвросий посоветовал беглецу за полем свернуть в березовую рощу, а потом до заката идти через священный лес. Дальше Трофима могла вывести лишь удача.
Беглец поклонился. Поблагодарил своего освободителя. Поклялся перед богом навсегда остаться его другом. Амвросий хлопнул юношу по плечу и браво, как взрослый улыбнулся. Издали он помахал удаляющейся фигуре рукой. Мальчику было приятно, что он помог соплеменнику, как он полагал, обрести свободу. Сварог и Леший не могли не защитить беглеца. Даже римский бог – Иисус – должен был помочь новому другу маленького Амвросия. Мысленно мальчик обещал принести у священного огня жертвы всем божествам в благодарность за помощь. Еды Трофиму должно было хватить надолго.
Легкий ветер прошелестел над сухой травой. Амвросий вспомнил  о своих планах и бросился домой. Пыль не поднималась под его ногами.  Он запыхался пока добежал до городских стен. Во время остановки перед его глазами вновь предстал образ освобожденного раба. Вспомнилась его клятва хранить тайну и память о заботе.
В тот день Амвросий не вышел в число победителей на состязаниях.
Исчезновение одного из рабов обнаружили лишь на другой день. Это оказался не первый беглец: за неделю из городища ускользнуло восемь рабов. Пятерых из них вернули, а одного нашли мертвым. Убийцей беглеца была рысь. Изуродованное зверем тело выставили на показ. Возвращенных рабов посадили на острые колья перед всеми воротами городища. Трофима среди них не оказалось.

18
Княгиня выгнала служанок из комнаты. Кланяясь, они вышли. Жестом старшая жена Даврита предложила Всегорду сесть. Он кивнул головой и остался на ногах. Она отложила расшитую девушками-рабынями одежду. Поиграла бусами речного жемчуга. Спросила хрипловато:
– Зачем? Пришел зачем?
– Почему не собираешься, Бажена?
Светлые брови княгини сгустились. Косо посмотрели чистые как небо глаза. Она подняла полноватое тело с подушек на расписном ложе.
– Ни я, ни дети мои не покинут городище Магуры. Так мне Сварог нашептал. Его воля.
– Оставь. Волхвы дали свое одобрение, – мягко произнес он. Втянул ноздрями пряный запах женщины. – Собираться нужно.
Она уловила мягкость в его тоне. «С богами не хочешь шутить или хочешь чего?» – мелькнуло на мгновение в мыслях жены Даврита.
– Ты похудел, Всегорд.
– Ты знаешь, почему я требую отъезда?
Ухо черноволосой рабыни прислонилось к дубовой двери. Девушка слушала замерев. Любопытство сжигало ее изнутри. Что же важное хотел сказать властной хозяйке старшина-воевода? Правда ли что степные орды уже оставили спокойные кочевья, чтобы в пепел превратить цветущий край склавин? Она слушала не дыша.
Внезапно крепкая мужская рука вцепилась ей в плече. Грубо оторвала от двери с резным ликом богини Макошь, покровительницы урожая и женской судьбы. Шершавые пальцы закрыли рот рабыни. Сладострастные серые глаза врезались в темно-карие очи девушки. Кривой разбитый нос наклонился к ней, с жадностью вдыхая манящий аромат. Рабыня растерянно опустила руки. Мужчина в кожаной подкольчужной рубахе крепче притянул хрупкое тело к себе. Прошептал:
– Сюда, сюда иди, девонька…
Она не пыталась дернуться. Взор ее молил. Отвечавший ему взгляд дружинника прощал ее, но требовал взамен всех сладостей страсти. Она поддавалась ему, чувствуя силу этого существа, тайно оберегавшего воеводу.
– Отдайся мне!
Рука его, грубо приподняв платье и рубаху, ласкала ее, теребя черные волосы. Пальцы проникали во влажную плоть. Уста воина обожгли ее рот, а его спелый запах зажигал в ней страсть. Она не боялась ничего. Она отдалась ему, прижимаясь сама к его сильному телу. Так было хорошо. Так было приятно. Так ей хотелось.
Всегорд не скрывал и не мог скрыть странного своего отношения к княгине. Он знал ее много лет, еще со времени, когда Даврит впервые увидел ее – дочь вождя – возвращаясь из похода в Иллирию. Не красота, а характер Бажены понравились князю. Дерзкие ответы девушки рассмешили беззастенчивого князя. Он принудил к союзу даже дикие северные племена. Вожди карпатских племен признавали его власть. Он не спрашивал женщин – он брал их. Только вет сдерживал его силой согласия племен.
Бажена нравилась воеводе, но он не хотел бы иметь ее женой. Только Даврит мог справиться с таким непокорным характером. Всегорд уважал княгиню за ее нрав, но не переносил за горделивую прелесть. Возможно, он желал ее как женщину, но не признавался себе. Под рукой его всегда было много наложниц. Их брали сотнями в каждом походе.
Княгиня не отвечала. Она понимала: спрятать ее желал Даврит. Для этого Всегорд требовал от нее покинуть город, забрав детей и других жен. Покинуть так, чтобы след остыл под снегом этой зимы.
– Скажи мне, почему ты хочешь убрать меня отсюда? Скажи мне все? Даже рабы уже знают, что происходит! Не пора ли мне услышать об этом от тебя, воевода?
– Рабы много говорят, но все больше домыслы свои, – он покрутил растопыренными пальцами. – Дозоры давно сообщили: сюда готовятся идти авары. Брат князя уже в горах. С теплом будет мой черед выступать. Мы соберем все силы и закроем путь воинам кагана. Крепости построены, засеки и завалы сделаны.
Она прищурилась недовольно.
– Так все в порядке?
– Нет!
– Скажи!
– В городище небезопасно. Воинов немного. Рабов полно. Бежали несколько, ты слышала, конечно? Князь далеко. Весной не станет лучше. Старейшины людей мне не дают. Как снег уйдет с севера пойдут авары. Мы приготовились, и будем защищаться, но воинов Баяна поведет сам Аууркурт. Тяжелый волк, так его зовут. Если он пробьется, то отходить мы сможем только порознь. Одни отряды проберутся в город, другие вынуждены будут засесть в горах, или укрыться посреди лесов и на болотах. Авары хлынут в наши земли. Вот, что я предвижу при неудаче. Городище могут захватить.
– Так ты же говоришь, Всегорд… 
– Среди военачальников кагана Аууркурт один из лучших. Он славится коварством, жестокостью, а главное напором. Что если вдруг враги прорвутся на равнину? Что тогда?
Княгиня с тревогой взглянула на воеводу. Внутренне она решила подчиниться ему. Выбора не имелось. Война грозила прийти на землю склавин. Опасное время наступало.
– Полкан на твоем щите . Пусть он тебе поможет, Всегорд. Но объясни, зачем меня тревожишь?
Он понял, что Бажена согласна.
– Так хочет сам Даврит. Племя ливичей спрячет тебя в своих лесах. Они защитят твою жизнь и жизни всех родичей князя. Я дам тебе лишь два десятка воинов. Останешься здесь, можешь погибнуть. Ну? Уедешь вскоре, как будто погостить. Так хитрее.
Она кивком головы выразила согласие. Нервным жестам схватила жемчужные бусы. «Неужто спокойные годы позади? Зачем он убил этого посла? Зачем мы рассорились с Баяном?» – подумала она. В душе княгини не было уверенности, что Даврит сможет победить кагана. Шепотом женщина попросила Перуна не оставлять мужа.
Всегорд сурово улыбнулся. Поправил украшенный серебром пояс.
– Осьмой, пусть все готовят! Я ухожу. Княгиня, попроси богов за всех нас. Пусть нам помогут.
– Уже прошу, – шепотом ответила она.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел художественная литература