Ахматова А. Тростник (1923-1940)

ОГЛАВЛЕНИЕ

1. Надпись на книге ("Почти от залетейской тени...")
2. "Привольем пахнет дикий мед..."
3. "Если плещется лунная жуть..."
4. "Не прислал ли лебедя за мною..."
5. Творчество ("Бывает так: какая-то истома...")
6. "От тебя я сердце скрыла..."
7. Борис Пастернак ("Он, сам себя сравнивший с конским глазом...")
8. "Одни глядятся в ласковые взоры..."
9. Воронеж ("И город весь стоит оледенелый...")
10. "Я над ними склонюсь, как над чашей..."
11. Кавказское ("Здесь Пушкина изгнанье началось...")
12. Художнику ("Мне все твоя мерещится работа...")
13. "Тот город, мной любимый с детства..."
14. Муза ("Когда я ночью жду ее прихода...")
15. "Годовщину последнюю празднуй..."
16. Заклинание ("Из тюремных ворот...")
17. Сонет ("Совсем не тот таинственный художник...")
18. "Мне ни к чему одические рати..."
19. Данте ("Он и после смерти не вернулся...")
20. Клеопатра ("Уже целовала Антония мертвые губы..."
21. "Так просто можно жизнь покинуть эту..."
22. Ива ("А я росла в узорной тишине...")
23. Про стихи ("Это - выжимки бессонниц...")
24. Из цикла "Юность" ("Пятнадцатилетние руки...")
25. Подвал памяти ("Но сущий вздор, что я живу грустя...")
26. "Так отлетают темные души..."
27. "Когда человек умирает..."
28. Двустишие ("От других мне хвала - что зола...")
29. Последний тост ("Я пью за разоренный дом...")
30. "Не недели, не месяцы - годы..."
31. "И, как всегда бывает в дни разрыва..."
32. Ленинград в марте 1941 ("Cadran solaire на Меншиковом доме...")
33. Стансы ("Стрелецкая луна. Замоскворечье... Ночь...")

ТРОСТНИК

Я играю в них во всех пяти.
Б.Пастернак

И ропщет мыслящий тростник.
Ф.Тютчев

Что отдал - то твое.
Ш.Руставели

1. Надпись на книге
М. Лозинскому

Почти от залетейской тени
В тот час, как рушатся миры,
Примите этот дар весенний
В ответ на лучшие дары,
Чтоб та, над временами года,
Несокрушима и верна,
Души высокая свобода,
Что дружбою наречена, --
Мне улыбнулась так же кротко,
Как тридцать лет тому назад...
И Сада Летнего решетка,
И оснеженный Ленинград
Возникли, словно в книге этой
Из мглы магических зеркал,
И над задумчивою Летой
Тростник оживший зазвучал.

Май 1940
Ленинград

2. * * *

Привольем пахнет дикий мед,
Пыль -- солнечным лучом,
Фиалкою -- девичий рот,
А золото -- ничем.
Водою пахнет резеда
И яблоком -- любовь,
Но мы узнали навсегда,
Что кровью пахнет только кровь...

И напрасно наместник Рима
Мыл руки пред всем народом
Под зловещие крики черни;
И шотландская королева
Напрасно с узких ладоней
Стирала красные брызги
В душном мраке царского дома.

1934
Ленинград

3. * * *

Если плещется лунная жуть,
Город весь в ядовитом растворе.
Без малейшей надежды заснуть
Вижу я сквозь зеленую муть
И не детство мое, и не море,
И не бабочек брачный полет
Над грядой белоснежных нарциссов
В тот какой-то шестнадцатый год...
А застывший навек хоровод

Надмогильных твоих кипарисов.

Декабрь 1928
Ленинград

4. * * *

Не прислал ли лебедя за мною,
Или лодку, или черный плот? --
Он в шестнадцатом году весною
Обещал, что скоро сам придет.
Он в шестнадцатом году весною
Говорил, что птицей прилечу
Через мрак и смерть к его покою,
Прикоснусь крылом к его плечу.
Мне его еще смеются очи
И теперь, шестнадцатой весной.
Что мне делать! Ангел полуночи
До зари беседует со мной.

1936
Москва

5. Творчество

Бывает так: какая-то истома;
В ушах не умолкает бой часов;
Вдали раскат стихающего грома.
Неузнанных и пленных голосов
Мне чудятся и жалобы и стоны,
Сужается какой-то тайный круг,
Но в этой бездне шепотов и звонов
Встает один все победивший звук.
Так вкруг него непоправимо тихо,
Что слышно, как в лесу растет трава,
Как по земле идет с котомкой лихо.
Но вот уже послышались слова
И легких рифм сигнальные звоночки, -
Тогда я начинаю понимать,
И просто продиктованные строчки
Ложатся в белоснежную тетрадь.

1936
Ленинград

6. * * *

От тебя я сердце скрыла,
Словно бросила в Неву...
Прирученной и бескрылой
Я в дому твоем живу.
Только... ночью слышу скрипы,
Что там -- в сумраках чужих? -
Шереметевские липы...
Перекличка домовых...
Осторожно подступает,
Как журчание воды,
К уху жарко приникает
Черный шепоток беды --
И бормочет, словно дело
Ей всю ночь возиться тут:
"Ты уюта захотела.
Знаешь, где он -- твой уют?"

1936
Ленинград

7. Борис Пастернак

Он, сам себя сравнивший с конским глазом,
Косится, смотрит, видит, узнает,
И вот уже расплавленным алмазом
Сияют лужи, изнывает лед.

В лиловой мгле покоятся задворки,
Платформы, бревна, листья, облака.
Свист паровоза, хруст арбузной корки,
В душистой лайке робкая рука.

Звенит, гремит, скрежещет, бьет прибоем
И вдруг притихнет, -- это значит, он
Пугливо пробирается по хвоям,
Чтоб не спугнуть пространства чуткий сон.

И это значит, он считает зерна
В пустых колосьях, это значит, он
К плите дарьяльской, проклятой и черной,
Опять пришел с каких-то похорон.

И снова жжет московская истома,
Звенит вдали смертельный бубенец -
Кто заблудился в двух шагах от дома,
Где снег по пояс и всему конец?..

За то, что дым сравнил с Лаокооном,
Кладбищенский воспел чертополох,
За то, что мир наполнил новым звоном
В пространстве новом отраженных строф, --

Он награжден каким-то вечным детством,
Той щедростью и зоркостью светил,
И вся земля была его наследством,
А он ее со всеми разделил.

19 января 1936
Ленинград

8. * * *

Одни глядятся в ласковые взоры,
Другие пьют до солнечных лучей,
А я всю ночь веду переговоры
С неукротимой совестью своей.

Я говорю: "Твое несу я бремя
Тяжелое, ты знаешь, сколько лет".
Но для нее не существует время,
И для нее пространства в мире нет.

И снова черный масленичный вечер,
Зловещий парк, неспешный бег коня.
И полный счастья и веселья ветер,
С небесных круч слетевший на меня.

А надо мной спокойный и двурогий
Стоит свидетель... О, туда, туда,
По древней по Подкапризовой дороге,
Где лебеди и мертвая вода.

1936
Ленинград

9. Воронеж
О.М.

И город весь стоит оледенелый.
Как под стеклом деревья, стены, снег.
По хрусталям я прохожу несмело.
Узорных санок так неверен бег.
А над Петром воронежским -- вороны,
Да тополя, и свод светло-зеленый,
Размытый, мутный, в солнечной пыли,
И Куликовской битвой веют склоны
Могучей, победительной земли.
И тополя, как сдвинутые чаши,
Над нами сразу зазвенят сильней,
Как будто пьют за ликованье наше
На брачном пире тысячи гостей.

1936
Ленинград

10. * * *

Я над ними склонюсь, как над чашей,
В них заветных заметок не счесть -
Окровавленной юности нашей
Это черная нежная весть.

Тем же воздухом, так же над бездной
Я дышала когда-то в ночи,
В той ночи и пустой и железной,
Где напрасно зови и кричи.

О, как пряно дыханье гвоздики,
Мне когда-то приснившейся там, -
Это кружатся Эвридики,
Бык Европу везет по волнам.

Это наши проносятся тени
Над Невой, над Невой, над Невой,
Это плещет Нева о ступени,
Это пропуск в бессмертие твой.

Это ключики от квартиры,
О которой теперь ни гугу...
Это голос таинственной лиры,
Над загробном гостящей лугу.

1957

11. Кавказское

Здесь Пушкина изгнанье началось
И Лермонтова кончилось изгнанье.
Здесь горных трав легко благоуханье,

И только раз мне видеть удалось
У озера, в густой тени чинары,
В тот предвечерний и жестокий час --
Сияние неутоленных глаз
Бессмертного любовника Тамары.

1927
Кисловодск

12. Художнику

Мне все твоя мерещится работа,

Твои благословенные труды:
Лип, навсегда осенних, позолота
И синь сегодня созданной воды.

Подумай, и тончайшая дремота
Уже ведет меня в твои сады,
Где, каждого пугаясь поворота,
В беспамятстве ищу твои следы.

Войду ли я под свод преображенный,
Твоей рукою в небо превращенный,
Чтоб остудился мой постылый жар?..

Там стану я блаженною навеки
И, раскаленные смежая веки,
Там снова обрету я слезный дар.

1924

13. * * *

Тот город, мной любимый с детства,
В его декабрьской тишине
Моим промотанным наследством
Сегодня показался мне.

Все, что само давалось в руки,
Что было так легко отдать:
Душевный жар, молений звуки
И первой песни благодать --

Все унеслось прозрачным дымом,
Истлело в глубине зеркал...
И вот уж о невозвратимом
Скрипач безносый заиграл.

Но с любопытством иностранки,
Плененной каждой новизной,
Глядела я, как мчатся санки,
И слушала язык родной.

И дикой свежестью и силой
Мне счастье веяло в лицо,
Как будто друг от века милый
Всходил со мною на крыльцо.

1929

14. Муза

Когда я ночью жду ее прихода,
Жизнь, кажется, висит на волоске.
Что почести, что юность, что свобода
Пред милой гостьей с дудочкой в руке.

И вот вошла. Откинув покрывало,
Внимательно взглянула на меня.
Ей говорю: "Ты ль Данту диктовала
Страницы Ада?" Отвечает: "Я".

1924

15. * * *

Годовщину последнюю празднуй --
Ты пойми, что сегодня точь-в-точь
Нашей первой зимы -- той, алмазной --
Повторяется снежная ночь.

Пар валит из-под царских конюшен,
Погружается Мойка во тьму,
Свет луны, как нарочно, притушен,
И куда мы идем -- не пойму.

В грозных айсбергах Марсово поле,
И Лебяжья лежит в хрусталях...
Чья с моею сравняется доля,
Если в сердце веселье и страх.

И трепещет, как дивная птица,
Голос твой у меня над плечом.
И внезапным согретый лучом
Снежный прах так тепло серебрится.

9-10 июля 1939

16. Заклинание

Из тюремных ворот,
Из заохтенских болот,
Путем нехоженым,
Лугом некошеным,
Сквозь ночной кордон,
Под пасхальный звон,
Незваный,
Несуженый, -
Приди ко мне ужинать.

Апрель 1936
Ленинград

17. Сонет

Совсем не тот таинственный художник,
Избороздивший Гофмановы сны, --
Из той далекой и чужой весны
Мне чудится смиренный подорожник.

Он всюду рос, им город зеленел.
Он украшал широкие ступени,
И с факелом свободных песнопений
Психея возвращалась в мой придел.

А в глубине четвертого двора
Под деревом плясала детвора
В восторге от шарманки одноногой,

И била жизнь во все колокола...
А бешеная кровь меня к тебе вела
Сужденной всем, единственной дорогой.

1941
Ленинград

18. * * *

Мне ни к чему одические рати
И прелесть элегических страстей.
По мне, в стихах все быть должно некстати,
Не так, как у людей.

Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда,
Как желтый одуванчик у забора,
Как лопухи и лебеда.

Сердитый окрик, дегтя запах свежий,
Таинственная плесень на стене...
И стих уже звучит, задорен, нежен,
На радость вам и мне.

1940

19. Данте

... mio bel San Giovanni.
Inferno

Он и после смерти не вернулся
В старую Флоренцию свою.
Этот, уходя, не оглянулся,
Этому я эту песнь пою. -
Факел, ночь, последнее объятье,
За порогом дикий вопль судьбы.
Он из ада ей послал проклятье
И в раю не мог ее забыть.
Но босой, в рубахе покаянной,
Со свечой зажженной не прошел
По своей Флоренции желанной,
Вероломной, низкой, долгожданной

Лето 1936
Разлив

20. Клеопатра

I am air and firer...
Shakespeare

Александрийские чертоги
Покрыла сладостная тень.
Пушкин

Уже целовала Антония мертвые губы,
Уже на коленях пред Августом слезы лила...
И предали слуги. Грохочут победные трубы
Под римским орлом, и вечерняя стелется мгла.
И входит последний плененный ее красотою,
Высокий и статный, и шепчет в смятении он:
"Тебя -- как рабыню... в триумфе пошлет пред собою..."
Но шеи лебяжьей все так же спокоен наклон.
А завтра детей закуют. О, как мало осталось
Ей дела на свете -- еще с мужиком пошутить
И черную змейку, как будто прощальную жалость,
На смуглую грудь равнодушной рукой положить.

Январь 1940
Ленинград

21. * * *

Так просто можно жизнь покинуть эту,
Бездумно и безбольно догореть.
Но не дано Российскому поэту
Такою светлой смертью умереть.

Всего верней свинец душе крылатой
Небесные откроет рубежи,
Иль хриплый ужас лапою косматой
Из сердца, как из губки, выжмет жизнь.

20-е годы

22. Ива

И дряхлый пук дерев.
Пушкин

А я росла в узорной тишине,
В прохладной детской молодого века.
И не был мил мне голос человека,
А голос ветра был понятен мне.
Я лопухи любила и крапиву,
Но больше всех серебряную иву.
И, благодарная, она жила
Со мной всю жизнь, плакучими ветвями
Бессонницу овеивала снами.
И -- странно! -- я ее пережила.
Там пень торчит, чужими голосами
Другие ивы что-то говорят
Под нашими, под теми небесами.
И я молчу... Как будто умер брат.

Январь 1940
Ленинград

23. Про стихи

Нарбуту

Это - выжимки бессонниц,
Это - свеч кривых нагар,
Это - сотен белых звонниц
Первый утренний удар...
Это - теплый подоконник
Под черниговской луной,
Это - пчелы, это донник,
Это пыль, и мрак, и зной.

Апрель 1940
Москва

24. Из цикла "Юность"

Пятнадцатилетние руки
Тот договор подписали
Среди цветочных киосков
И граммофонного треска,
Под взглядом косым и пьяным
Газовых фонарей.
И старше была я века
Ровно на десять лет.

А на закат наложен
Был белый траур черемух,
Что осыпался мелким,
Душистым, сухим дождем...
И облака сквозили
Кровавой Цусимской пеной,
И плавно ландо катили
Теперешних мертвецов...

А нам бы тогдашний вечер
Показался бы маскарадом,
Показался бы карнавалом,
Феерией grand-gala...
От дома того -- ни щепки,
Та вырублена аллея,
Давно опочили в музее
Те шляпы и башмачки.

Ты неотступен, как совесть,
Как воздух, всегда со мною,
Зачем же зовешь к ответу?
Свидетелей знаю твоих:
То Павловского вокзала
Раскаленный музыкой купол
И водопад белогривый
У Баболовского дворца.

1940

25. Подвал памяти

О, погреб памяти.
Хлебников

Но сущий вздор, что я живу грустя
И что меня воспоминанье точит.
Не часто я у памяти в гостях,
Да и она всегда меня морочит.
Когда спускаюсь с фонарем в подвал,
Мне кажется -- опять глухой обвал
За мной по узкой лестнице грохочет.
Чадит фонарь, вернуться не могу,
Я знаю, что иду туда к врагу.
И я прошу как милости... Но там
Темно и тихо. Мой окончен праздник!
Уж тридцать лет, как проводили дам,
От старости скончался тот проказник...
Я опоздала. Экая беда!
Нельзя мне показаться никуда.
Но я касаюсь живописи стен
И у камина греюсь. Что за чудо!
Сквозь эту плесень, этот чад и тлен
Сверкнули два живые изумруда.
И кот мяукнул. Ну, идем домой!

Но где мой дом и где рассудок мой?

Январь 1940

26. * * *

Так отлетают темные души...
-- Я буду бредить, а ты не слушай.

Зашел ты нечаянно, ненароком --
Ты никаким ведь не связан сроком,

Побудь же со мною теперь подольше.
Помнишь, мы были с тобою в Польше?

Первое утро в Варшаве... Кто ты?
Ты уж другой или третий? -- "Сотый!"

-- А голос совсем такой, как прежде.
Знаешь, я годы жила в надежде,

Что ты вернешься, и вот -- не рада.
Мне ничего на земле не надо,

Ни громов Гомера, ни Дантова дива.
Скоро я выйду на берег счастливый:

И Троя не пала, и жив Эабани,
И все потонуло в душистом тумане.

Я б задремала под ивой зеленой,
Да нет мне покоя от этого звона.

Что он? -- то с гор возвращается стадо?
Только в лицо не дохнула прохлада.

Или идет священник с дарами?
А звезды на небе, а ночь над горами...

Или сзывают народ на вече? -
-- "Нет, это твой последний вечер!"

1940
Ленинград. Фонтанный Дом

27. * * *

Когда человек умирает.
Изменяются его портреты.
По-другому глаза глядят, и губы
Улыбаются другой улыбкой.
Я заметила это, вернувшись
С похорон одного поэта.
И с тех пор проверяла часто,
И моя догадка подтвердилась.

1940
Ленинград

28. Двустишие

От других мне хвала - что зола,
От тебя и хула - похвала.

1931

29. Последний тост

Я пью за разоренный дом,
За злую жизнь мою,
За одиночество вдвоем,
И за тебя я пью, --
За ложь меня предавших губ,
За мертвый холод глаз,
За то, что мир жесток и груб,
За то, что Бог не спас.

1934

30. * * *

Не недели, не месяцы -- годы
Расставались. И вот наконец
Холодок настоящей свободы
И седой над висками венец.
Больше нет ни измен, ни предательств,
И до света не слушаешь ты,
Как струится поток доказательств,

Несравненной моей правоты.

1940

31. * * *

И, как всегда бывает в дни разрыва,

К нам постучался призрак первых дней,
И ворвалась серебряная ива
Седым великолепием ветвей.
Нам, исступленным, горьким и надменным,
Не смеющим глаза поднять с земли,
Запела птица голосом блаженным
О том, как мы друг друга берегли.

1944

32. Ленинград в марте 1941

Cadran solaire на Меншиковом доме.
Подняв волну, проходит пароход.
О, есть ли что на свете мне знакомей,
Чем шпилей блеск и отблеск этих вод!

Как щелочка, чернеет переулок.
Садятся воробьи на провода.
У наизусть затверженных прогулок
Соленый привкус -- тоже не беда.

33. Стансы

Стрелецкая луна. Замоскворечье... Ночь.
Как крестный ход, идут часы Страстной Недели...
Я вижу страшный сон. Неужто в самом деле
Никто, никто, никто не может мне помочь.

В Кремле не надо жить - Преображенец прав,
Там зверства древнего еще кишат микробы:
Бориса дикий страх и всех Иванов злобы,
И Самозванца спесь взамен народных прав.

Апрель 1940

OCR: Владимир Есаулов (www.darkhorse.ru)

(Шестая книга стихотворений)

Отдельным изданием не выходила. Существует много вариантов книги.
Состав - по варианту плана 1940-х годов (РНБ, см. Источники).

Источники:

Анна Ахматова. Исповедь.Семь поэтических книг.
- СПб:Кристалл,2001, стр.144-160.
Анна Ахматова. Собрание сочинений в 6-ти тт.Том 4.
- М.:Эллис Лак,2000, стр.207-232.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел художественная литература